Она была актрисою

Сцена пятая. Финал

Виктория Павловна не только вызвала Талызина, но и, разумеется, примчалась в Дом Культуры сама. Она успела буквально за пару минут до приезда опергруппы.

Директор нервно бегал у входа.

— Я всегда говорил, что ваш кружок надо закрыть, поскольку он является опасным, — вместо приветствия сообщил он. — Не будете же вы утверждать, что я не собирался делать вместо него биллиард? Но вы, вы настояли на своем, и что теперь? Новый несчастный случай. Но ответственность за технику безопасности несете вы, а вовсе не я, и я не собираюсь вас покрывать! Эти ваши люки, эти ваши блоки! Разрушу все к чертовой матери!

— Игорь Витальевич будет страшно огорчен, — с наивным видом заметила Вика, в душе жутко обозлившись. — Он так любит наш кружок и обещал следить за его судьбой!

— Это да, — тут же сбавил обороты Сосновцев, — это правда. Да вы меня не слушайте, я говорю в сердцах, сгоряча. Вот, идемте сюда. Видите?

Вика осторожно заглянула в открытый люк. Слава богу, внизу было темно, лишь смутно виднелись некие очертания. Люк был тот самый, куда в свое время чуть не свалился бедный Евгений Борисович. Кстати, можно утверждать, что туда же неделю назад чуть не свалился Кирилл — ведь именно он должен был первым оказаться в опасном месте, но по случайности вышел с другой стороны. Видимо, от судьбы не скроешься!

Додумать мысль Вика не успела — помешала суета, вызванная появлением милиции. Знакомые лица, те же, что и в прошлый раз, и снова возглавляет группу Талызин, только сейчас он на редкость мрачен.

— Я мыла пол, — не без гордости доложила старушка-уборщица, — гляжу — люк-то открыт. Ну, думаю, недоглядел кто-то, а так в наши времена нельзя. Я-то в тот день, как мужчина угробился, была выходная, но все про это знаю, а как же! Короче, хотела люк закрыть, гляжу — чего-то лежит, странное такое. Хотела у ней фонарик взять, — она кивнула в сторону Вики, — а фонарика-то нет.

— Вроде, я оставляла его на гвоздике, — неуверенно заметила Вика. — Но точно не помню.

Она не отличалась педантичностью и вечно бросала вещи, куда попало, а бедный Сашка с военной скрупулезностью перекладывал их на свои места. Вот и фонарик, иной раз крайне необходимый в работе студии, часто терялся, забредая в самые неожиданные углы.

— В общем, я спустилась чуток по лесенке, — продолжила бойкая старушка, — а там мертвяк. И кровищи-то, кровищи! Ну, я сразу ему позвонила, — она ткнула пальцем в Сосновцева, — он и приехал.

— А в милицию вы не позвонили? — уточнил Талызин.

— А чего это? — удивилась уборщица. — Он начальник, он и звонил. Мое дело маленькое.

— Я сразу позвонил, как только убедился, что это правда, — вставил Сосновцев. — И ничего там не трогал, только заглянул!

— А вы?

— И я не трогала. Что я, по-вашему, совсем из ума выжила? Я все понимаю.

— Попрошу вас обоих пока не уходить, — со вздохом произнес следователь. — Сейчас будет произведен осмотр места происшествия, а потом у вас возьмут показания.

На Вику он не обращал ни малейшего внимания, и она решила отплатить той же монетой. Если хочет делать вид, что ее здесь нет, она плакать не станет! Все равно без нее не разберутся!

Поэтому она, отступив к стенке, некоторое время молча и холодно смотрела, как наивные милиционеры пытаются включить в подполе свет, однако вскоре, не выдержав, объяснила:

— Бесполезно! В пятидесятые, когда это строилось, все, наверное, работало, а сейчас давно сгнило.

— Что сгнило? — заинтересовался один из гостей (кстати, не Талызин).

— Да проводка! Поэтому и нужен фонарик, только он куда-то делся. Но энергичный милиционер, не растерявшись, притащил удлинитель и мощную лампочку, ее опустили в люк, и работа закипела. Мерцали фотовспышки, слышались загадочные возгласы. Вика стояла и думала, что ей почему-то не верится в смерть Кирилла. Вроде и знает, что его мертвое тело лежит в подполе — Сосновцев вряд ли мог ошибиться, — а не верит. В то же время заглянуть и проверить совершенно не тянуло. Пока не увидишь суровую действительность собственными глазами, можно тешить себя иллюзиями.

Впрочем, долго тешиться не пришлось. Тело вынесли на свет божий, и Вика опрометью бросилась в туалет. Поскольку она не завтракала, рвало ее мучительно, желчью. По окончании процедуры неумолимое зеркало отразило позеленевшее, постаревшее лицо. Тут же возникла неуместная мысль, что показаться с подобным лицом мужчине — лучший способ навсегда вызвать у него отвращение. Стало стыдно — человек умер, а она волнуется по пустякам! Поэтому она твердыми шагами вернулась в коридор — и, как назло, Талызин ее наконец заметил! Раньше не замечал, а именно теперь подскочил и уставился. Все-таки что за неправильный человек!

— Вам бы сперва чего-нибудь поесть, — предложил он, и от сочувствия в невыразительном обычно голосе у Вики защемило сердце. — Буфет, вроде бы, уже открыт? Давайте пройдем туда.

— Поесть? — удивилась она. — Да что вы! Меня и так тошнит.

— Потому и тошнит. Я знаю, у меня большой опыт.

Игорь Витальевич твердой рукой повел ее в буфет, где заказал кофе и несколько пирожных.

— Сладкое успокаивает нервную систему, — сообщил он. — Ешьте!

Вика поела, и физическое недомогание действительно отступило, в голове прояснилось, однако лучше от этого не стало.

— Игорь Витальевич, — тихо пожаловалась она. — Я так плохо с ним себя вчера и позавчера вела, а теперь он умер. Но я ж не знала, понимаете? Если б я знала, я б ни за что про него вам не рассказала, честное слово! И еще Маринка… Представляю, как ей тоже будет стыдно. Вот подлые мы с нею, да?

— Это вопрос спорный, — неопределенно ответил Талызин. — Я вообще хотел бы подробнее побеседовать с вами сегодня вечерком, причем лучше с обеими сразу. Это можно устроить?

— Ну, конечно. Я позову ее вечером к себе. Да она и так примчится, как только я ей все расскажу!

— Вот и славно. А пока всего пара вопросов. Этот люк, его часто открывают?

— Да практически никогда. Наверное, раньше, лет пятьдесят назад, здесь давались спектакли со всякими спецэффектами, и для этого использовался люк. Призраки там какие-нибудь возникали из-под земли или ведьмы в «Макбете». Там по подполу можно пройти прямо на сцену, понимаете?

— Я видел. Но кругом паутина и грязь. Вы когда-нибудь ходили по этому подполу?

— Ну, пару раз ходила, в самом начале. Думала, авось как-нибудь всю эту механику использую. А потом поняла, что в таком виде пользоваться опасно, а на ремонт денег нет. Да и не нужны мне были никакие призраки! В этом подполе даже уборщица не убирает, потому что никто туда не ходит.

Следователь уточнил:

— Но ведь это тот самый люк, куда чуть не упал Евгений Борисович? Значит, его иногда открывают?

— Да сама удивляюсь, кому это понадобилось, — пожала плечами Вика. — Его не так-то просто открыть, там рычаг заедает. И закрыть не так просто тоже. Но, с другой стороны, почему бы кому-нибудь не открыть, просто так, из интереса? Это ведь не возбраняется.

— Но в тот день никто не признался, что открывал?

— Никто. Но никто особо и не спрашивал. Перед премьерой было полно других забот.

— Еще вопрос, — вздохнул Талызин и вытащил из сумки пластиковый пакет. — Вам знакома эта вещь?

— Ну, конечно. Это мой фонарик. По крайней мере, мой точно такой же. А вы где его нашли?

Собеседник промолчал, и Вика сообразила:

— В подполе, да? Интересно, что же Кирилл там искал? А без фонарика там кромешная тьма, это точно. Вы думаете, он оступился и упал? Там внизу металлическая плита, а высота большая.

— Я видел, — мрачно повторил следователь. — Поезжайте-ка пока домой, а часам к семи я к вам приеду. Возможно, к тому времени хоть что-то прояснится. В любом случае, что случилось, то случилось.

И он снова вздохнул.

Дома Вика первым делом позвонила Марине, которая, слава богу, оказалась на месте.

— Не изображай из себя страуса, — нервно посоветовала та, выслушав подробный отчет о происшедшем. — Это второе убийство, а никакой не несчастный случай. Сейчас я убегаю на работу, а вечером обязательно приду. Жди!

Маринины слова окончательно испортили Вике настроение, злобная совесть накинулась с новой силой. Вот они все подозревали бедного Кирилла в убийстве, а на самом деле убили-то как раз его! Мало того, что он явно ни в чем не виноват, так еще Вика умудрилась испортить ему последние дни жизни своим вмешательством. В конце концов, какое было ее собачье дело, есть ли у Кирилла дочери или нет? Так нет, приперлась к человеку, вывела из равновесия…

Чувства распирали, им требовался выход, и Вика решила сделать генеральную уборку. Она не часто приводила квартиру в порядок, но в данном случае вложила в это занятие всю свою энергию, и результат был разителен. Например, она сдвинула с места холодильник и обнаружила за ним кучу грязи, а также давно исчезнувший любимый ножик — жаль, что не недавно потерявшийся блокнот с телефонами и адресами. Она вымыла батареи, отдраила кастрюли. Время летело незаметно, и раздавшийся телефонный звонок прозвучал громом среди ясного неба. Наверное, это Талызин передумал приезжать?

Звонила Тамара Петровна. Голос ее прерывался и дрожал, срываясь на высоких нотах.

— Виктория Павловна! Со мною сегодня разговаривал следователь. По поводу смерти Кирилла.

— Да, — вздохнула Вика, — это ужасно. Только не понимаю, чего ради он стал вас тревожить. Вы ведь ничего не можете знать!

— Я так ему и ответила, — с нажимом констатировала собеседница. — Я ничего не знаю и знать не могу. По-моему, он поверил. Но я звоню предупредить, Виктория Павловна. Я ухожу из студии.

— В каком смысле? — не поняла Вика.

— В самом прямом. Я поняла, что ни возраст, ни здоровье не позволяют мне и дальше продолжать заниматься театром. Придется искать себе менее обременительное хобби. Логичное объяснение, не так ли?

— Но… но как же вы без студии? Да вы зачахнете, честное слово! И мы без вас зачахнем. На вас ведь держится все, вы у нас — ангел-хранитель, Тамарочка Петровна! Как же вы можете нас покинуть?

— Теперь — могу, — холодно ответила та. — Раньше колебалась, а теперь… Вы не волнуйтесь, никто не удивится. У меня давление, сердце. Короче, причин масса. Это все, что я хотела сказать.

И она положила трубку, оставив растерянную Вику недоуменно слушать гудки. Господи, что за бред! Чтобы Тамара Петровна добровольно ушла из студии, пусть у нее хоть какое давление — невероятно! Разве что… разве что причина совсем в другом. Она ведь действительно будто на что-то намекала. Неужели она убила двоих и считает, что Вика знает об этом и покрывает ее? Тогда становится понятным панибратское поведение последней недели, да все становится понятным! Понятным, но невероятным. Голова идет кругом!

Не успев опомниться, Вика уже побежала открывать дверь. Талызин и Марина почему-то стояли вместе, хотя ехать должны были из разных мест.

— Случайно встретились у подъезда, — словно прочтя мысли подруги, объяснила Марина.

Вика повернулась к ее спутнику. Тот озирался, и лицо его имело странное, непривычное выражение. Недоумение и смущение, смешанные с… с чем-то, что он явно пытался подавить, а оно прорывалось наружу. Точнее Вика определить не сумела бы, но выражение решила запомнить.

— Виктория Павловна, — с трудом выдавил следователь, — но зачем же вы…

Я ведь вовсе не хотел… Я просто сказал Леше к слову, что предпочитаю в квартире порядок, но это не значит… Я ведь только гость, и ради меня… мне просто неловко…

— А, — радостно сообразила Вика, — вы что, решили, я сделала генеральную уборку ради вас? Ну, что вы! Это на нервной почве, на меня на нервной почве всегда нападает жажда деятельности.

И тут Игорь Витальевич стал краснеть. Он медленно, но верно заливался краской, а обе женщины, в помине не ожидавшие от него подобной способности, стояли и оторопело смотрели. Первой опомнилась Марина.

— А я сперва ничего и не заметила, — неуверенно произнесла она. — А теперь вижу, действительно редкостная чистота.

Талызин вздрогнул, потом засмеялся, потом махнул рукой, посерьезнел и сел.

— Расскажите-ка мне, пожалуйста, — попросил он, — что вы обе делали вчера с того момента, как мы расстались.

— Вика отвезла меня домой, — охотно сообщила Марина. — Я была дома в пять минут двенадцатого, это точно помню. Мама еще сказала, что я удивительно пунктуальна, опоздала ровно на пять минут. Потом я легла спать, но, кроме мамы, свидетелей этому, естественно, нет. А полпервого дня мне позвонила Вика и рассказала о… о том, что случилось.

Вика пожала плечами:

— А я отвезла Марину и сразу поехала домой. Мне кажется, полдвенадцатого, а то и раньше, уже была дома. Наверное, более точно скажет Лешка, он лучше помнит такие вещи, но он на кружке, придет часа через полтора. А с утра позвонил Сосновцев, а я позвонила вам. А что?

Следователь тяжело вздохнул.

— Игорь Витальевич! — обратилась к нему Марина. — Вы что, нас подозреваете? Есть какие-то особые основания подозревать именно нас? Вчера вечером люк был закрыт, это я точно знаю. Я проходила вчера через этот коридор и, если что, обязательно бы заметила. Если не верите мне, расспросите остальных, наверняка кто-нибудь еще обратил на это внимание. А потом у нас обеих не было и пяти минут, чтобы его открыть.

Талызин молчал, и Марина продолжила:

— Или вы думаете, что мы сговорились между собой? Так надо было допросить нас сразу и порознь, а не откладывать до вечера. Разумеется, Вика мне сегодня позвонила и все рассказала, а вы как думали? И теоретически мы имели целый день, чтобы сговориться, хотя никакой необходимости для нас в этом не было.

— Ну, разумеется, вы лично на месте следователя действовали бы куда умнее, — раздраженно прокомментировал Талызин.

Марина уже явно готовилась не без ехидства парировать, когда вмешалась потрясенная Вика.

— Так вы что, специально готовили нам ловушку? — горячо воскликнула она. — Вот сидели со мной сегодня в буфете, такой добрый, и раньше тоже, а на самом деле обманывали, так? Мне, конечно, на это глубоко плевать, но я должна знать, и вы отвечайте сейчас же!

Она гневно требовала отчета, в помине не задаваясь мыслью, имеет ли на это право. Ей чувствовалось, что имеет.

— Ох, девчонки, — грустно улыбнулся Игорь Витальевич, и это неожиданное обращение заставило обеих тоже улыбнуться. — Да вас-то я не подозреваю, я еще не настолько потерял квалификацию, только никогда в жизни я еще не валял подобного дурака. Одно убийство на моих глазах — еще терпимо, но второе — это уже совсем тошно. Вроде для маразма возраст пока не тот, но результат налицо. Я проворонил эту смерть. Эта смерть целиком и полностью на моей совести. Мне казалось, торопиться некуда, и можно вести расследование осторожно. Более того — мне казалось, я знаю преступника. И вот теперь этого человека убили. Убили при моем попустительстве. Вот так-то.

— Но ведь это не обязательно убийство, — сочувственно перебила Вика.

— Обязательно, — твердо возразил следователь и достал какую-то бумажку.

Вика с Мариной, вытянув шеи, прочли напечатанный на машинке короткий текст: «Третий раз ошибки не будет».

— Это… это вы нашли там, да? — уточнила Марина. — В подполе?

— Сразу было ясно, что преступник что-то искал, — объяснил Талызин. — Во-первых, брошенный фонарик, а во-вторых, карманы убитого были вывернуты наизнанку, включая внутренние.

— А где же тогда…

— За отворотом рукава. На Левинсоне был джемпер с загнутыми рукавами, туда преступник не догадался заглянуть. Или не успел. Возможно, его что-то спугнуло.

— Или он уронил фонарик, — продолжила Марина. — Без фонарика, насколько я понимаю, там кромешная тьма. Так значит, убийца был на месте преступления? Это же хорошо, Игорь Витальевич! Это наверняка сужает круг подозреваемых. Не то, что в прошлый раз, когда все произошло заочно! Итак, когда мы ушли, Кирилл и еще кто-то вернулись и… Погодите, Игорь Витальевич! Там написано… «в третий раз ошибки не будет»? Вы хотите сказать, что раньше была ошибка? То есть… Погодите-ка! Перед премьерой открыли люк, чтобы туда упал Кирилл, а он пошел другой дорогой. Ошибка номер один. Потом испортили блок — конечно, снова для Кирилла, потому что он часто ходил в подсобку встречаться с Наташей. Но по ошибке туда пошел Евгений Борисович. И вот теперь — третья попытка, удачная. Выходит, на Евгения Борисовича никто не покушался, а убить сразу хотели Кирилла?

— Выходит.

— Но тогда… тогда все, о чем мы думали, что подозревали, все горит ярким пламенем? Надо начинать с начала?

— Не вижу другого выхода. Если я был слеп, винить в этом некого.

— Но… но кому и зачем убивать Кирилла? Евгения Борисовича — это ясно, но Кирилла?

— Вот именно, — мрачно согласился Талызин. — Ситуация радикально переменилась. Раньше подозреваемых было слишком много — почитай, все. Теперь их слишком мало — практически никого. Именно поэтому я решил быть с вами откровенным. Больше тянуть я не собираюсь, я обязан узнать правду как можно скорее, а без вашей помощи мне не справиться. Вы давно варитесь в этом котле, вы знаете взаимоотношения в коллективе, вам скажут то, чего не скажут мне. Кому и зачем убивать Кирилла — это действительно основной вопрос, и меня поражает, что я не вижу даже приблизительного ответа. Нет даже версии. Тут, Марина, вся надежда на вас.

— Да, этот случай тяжелее, — кивнула Марина. — Понимаете, ведь Евгений Борисович был экстравертом, с ним все ясно, а Кирилл — типичный интроверт.

— И что с того? — заинтересовалась Вика.

— Интроверт все держит в себе, и правду о нем узнать труднее. Вот, предположим, убили бы тебя. Я сразу назвала бы людей, которые настолько хорошо к тебе относятся, что не сделали бы этого ни при каких обстоятельствах. Я сразу назвала бы людей, с которыми у тебя имеется хотя бы небольшой конфликт, и знала бы, какой. А теперь предположим, убили меня. На вид у меня со всеми одинаково ровные взаимоотношения, а что на самом деле…

— У тебя плохие отношения с Сосновцевым, и ты не любишь Дашеньку, — подумав, сообщила Вика.

— Об этом знаешь только ты, и то оттого, что так сложились обстоятельства, а иначе могла бы не знать. Впрочем, это неважно, это я для примера. Короче, я могу совершенно не подозревать о том, что именно связывало Кирилла с тем или иным человеком. Вот, например, ситуация с Наташей. Так уж вышло, что я присмотрелась и догадалась об их отношениях, но могла б и не догадаться. Все было совершенно шито-крыто. Или его вранье про жену и дочек. Да мне и в голову подобное не приходило! Возможно, есть еще куча не менее важных вещей, про которые я тоже не знаю, и именно там таится мотив.

— Погодите-ка! — сообразила Вика. — Так ведь есть мотив! Этот самый, брат жены… ну, он же преступник, так? Узнал, что Кирилл ей изменяет, и убил. Очень просто.

Идея была блестящей и легко оправдывала всех членов студии.

— Да уж, — засмеялась Марина. — Я, конечно, знакома с преступниками только понаслышке, но у них, по-моему, другие методы. Они нанимают киллеров, а не открывают люки в студийных коридорах. И вообще, разве ты видела в студии кого-то постороннего? Нет уж, дорогая, это кто-то из своих. Кстати, Игорь Витальевич, сейчас осталось так мало печатных машинок, все делается на компьютере. Наверное, машинку, на которой напечатано письмо, довольно легко найти?

— Она стоит в предбаннике перед кабинетом Сосновцева, на боковом столике. Говорят, ею давно никто не пользуется.

— Сосновцев… — повторила Марина. — Если он, то нечто, связанное с бизнесом. Кирилл умный и беспринципный… был. Он вполне мог что-нибудь обнаружить и начать Сосновцева шантажировать. Тот не захотел платить и открыл люк, но туда никто не упал. Тогда он попортил блок, и погиб Евгений Борисович. Вы не думаете, что в этой ситуации Кирилл должен был испугаться и что-то срочно предпринять? Умирать ведь никому не хочется.

— Он мог не связать происшествие с собой. Так вышло, что у Евгения Борисовича было достаточно врагов, и все про них знали. Если в заблуждение были введены мы, то почему бы и не Левинсон?

— Погодите! — вмешалась Вика. — Кирилл ведь сказал мне вчера что-то такое.

— Какое?

— Что он не будет больше никого покрывать и расскажет правду. Примерно так. И еще что-то на блатном жаргоне. Вы меня не опустите, я сам всех опущу, как вы со мной, так и я с вами. Точнее мне не вспомнить, к сожалению, но смысл такой.

— И почему вы сразу не передали это мне? — осведомился Талызин.

— Ну… я не знала, что это важно. Он обиделся на меня и поругался со мной, все естественно. Я хотела подождать, пока он успокоится, а потом уже все с ним обсудить.

— Значит, он наконец-то заподозрил правду! — вскинулась Марина. — Заподозрил и назначил Сосновцеву встречу, чтобы до конца выяснить этот вопрос. А тот взял и открыл люк, и бедный Кирилл наконец провалился.

— Логично, — кивнула Вика.

Марина отрицательно покачала головой.

— А по мне, тут что-то не вяжется. Кирилл что, совсем дурак? Дважды попадаться в одну и ту же ловушку — это на него не похоже. Он бы действовал осторожнее и назначил встречу в безопасном месте.

— Так он же не верил до конца, что это именно его пытались убить! Заподозрил, но не верил.

— А записка? После записки трудно не поверить.

— Вот именно, — подтвердил Талызин. — Есть еще записка.

— Игорь Витальевич! — обратилась Марина. — Вот чем больше я думаю, тем больше этот момент меня смущает. Зачем преступнику писать записку, объясните? Кто предупрежден, тот вооружен. Ни один нормальный человек не станет вооружать свою жертву, разве не так?

— Ну, не совсем так. Дело в том, что некоторым убийцам недостаточно самого факта смерти врага. Для них очень важно, чтобы жертва испытала определенные мучения. Не обязательно физические, можно моральные. Или, например, чтобы жертва знала, кто ее убил и за что, без этого их удовлетворение неполно. Такова особенность их психологии. Поверьте, так бывает.

— Разумеется, верю, но ведь подобные вещи наверняка относятся к убийствам не из выгоды, а по страсти, да? Было бы смешно, если б человек, желающий уничтожить другого просто как механическое препятствие на пути к собственному благосостоянию, сообщал о своих планах предполагаемой жертве? Вы ведь не зря сказали — «смерть врага». Вот если перед тобою враг, тогда другое дело. Над врагом хочется поторжествовать, а потом уже его уничтожить. Так что с Сосновцевым и шантажем мы из-за записки благополучно пролетаем. Остальное объяснить еще возможно… В принципе, я могу себе представить, почему Кирилл, даже заподозрив, что покушались именно на него и что делал это именно Сосновцев, не предпринял никаких мер. Во-первых, опасался огласки. Не очень-то приятно открыть окружающим, что ты — шантажист. Во-вторых, не хотел терять потенциальные деньги, все надеялся, что Сосновцев заплатит.

— Так у Кирилла у самого денег полно! — напомнила Вика.

— Не у него, а у его жены, а это разные вещи. Вряд ли она щедро финансировала содержание мужниных любовниц. Но, впрочем, все это безразлично. Записка отметает Сосновцева начисто. Он — существо рациональное.

— Не будешь же ты уверять, — съязвила Вика, — что он не способен на страсть? Чья бы корова мычала… И не только на страсть, но и на месть.

Раз убийца не мафиозный свояк Кирилла, так, значит, это коррумпированный директор, что совершенно ясно всем, кроме Маринки с ее заумными фантазиями!

— Ты намекаешь на его поведение со мной? Да, он попытался мне отомстить, но ровно до тех пор, пока это было для него безопасно. Как только вмешался Игорь Витальевич, прочем вмешался легко и ненавязчиво, Сосновцев тут же пошел на попятный. Нет, он не из тех, кто ради морального удовлетворения станет увеличивать риск.

— А кто его знает, вашего Сосновцева! Мало ли у него могло быть причин написать записку?

— Счастливая ты, Вика, — вздохнула Марина. — А у меня эта дурацкая записка сидит комом в горле и совершенно всему противоречит. Ну, получил Кирилл эту записку и… Он что, камикадзе? Судя по тому, ч т о он сказал тебе, он все сообразил и больше покрывать убийцу не собирался. Почему же ничего нам не рассказал? И, самое главное, почему отправился по темному опасному коридору?

— У меня есть версия на этот счет, — сообщил Талызин. — Дело в том, что большинство мужчин наивно считает женщин слабым полом.

Марина ахнула от восторга.

— Игорь Витальевич, вы гений! Женщина, точно! И все встает на свои места.

— Не понимаю, — призналась Вика.

Марина оживленно пояснила:

— Смотри! Во-первых, записка. Я не противница собственного пола, но мы, женщины, гораздо менее предусмотрительны и чаще поддаемся эмоциям, даже в ущерб себе. Во-вторых, поведение Кирилла. Хотя он питает к нам слабость, тем не менее не считает ни одну женщину полноценным существом. Он уверен, что любую из нас обведет вокруг пальца, понимаешь? И даже убийство Евгения Борисовича не способно поколебать его оценки. Преображенского убили, а вот он, Кирилл, настолько умнее любой бабы, что ему ничего с их стороны не грозит. Мужчину он принял бы в расчет, а над женщиной только посмеялся бы.

Она осеклась и добавила:

— Я говорю о нем, как о живом. Нехорошо, да?

— Наоборот, — возразил следователь. — Я правильно вас понял, Марина, по поводу его слабости? Это ведь относится не только к Наташе? Левинсон был ходок?

— Стопроцентно. Не пропускал ни одной юбки.

— Ну, чего ты выдумываешь, Марина! — не выдержала Вика. — Это не так, Игорь Витальевич. Мне, например, он ни намека.

— Я, наверное, неправильно выразилась, — пошла на попятный подруга. — Нет, он не зажимал женщин в темных углах, упаси боже. Но он каждую проверял на… скажем, на готовность к ответу. Все в рамках приличия, разумеется. И тебя проверял, но ты благополучно не заметила, и он быстренько ретировался. И от меня ретировался. Это тебе не Сосновцев, которому попала вожжа под хвост, Кирилл предпочитал легкие победы. Легкие победы и легкие отношения. С Наташей, конечно, сглупил, но тут ему было не удержаться…

— Наташа, — повторил Талызин, и Вика быстро обернулась к нему.

— И никакая не Наташа, не Наташа! Вы что, забыли? Первое покушение произошло неделю назад, когда у Наташи еще не было никаких причин. Причины-то появились только вчера!

— Ну, это еще бабка надвое сказала. Левинсон мог обманывать не только жену, но и любовницу. Жена привыкла и смирилась, а вот Наташа… Она милая девочка, но довольно импульсивна. И довольно умна, так что вполне могла спланировать преступление, при этом сыграв роль по-прежнему слепо влюбленной. Она ведь оказалась блестящей актрисой, после последней премьеры это трудно отрицать.

— Не очень трудно, — колко вставила Марина. — Она там играла сама себя. И вообще, почему обязательно Наташа? Если вы предположили, что у Кирилла была в студии еще одна любовница, так именно она и могла убить! Ей-то он тоже не хранил верности.

— Вообще-то, я имел в виду любовницу вне студии, о которой Наташа могла узнать. А вы, значит, утверждаете, что в студии…

— Нет, я не утверждаю, — перебила Марина. — Я предполагаю.

— И кого вы предполагаете? — улыбнулся Талызин. — Учитывая, что обе самые привлекательные дамы студии вне подозрений и находятся здесь, выбор остается невелик.

— Спасибо за комплимент, но самая привлекательная у нас, несомненно, Дашенька.

— Твоя идея-фикс, — прокомментировала Вика.

— А что, не она? Трудно поверить, что такой специалист, как Кирилл, ее равнодушно пропустил.

— Маринка, так у Даши же Денис! Она, считай, замужем.

— Полагаешь, Кирилла это бы отпугнуло? Скорее, наоборот — меньше ответственности. Другой вопрос, оба постарались бы, чтобы все было шито-крыто. Представляю, как разозлилась бы Дашенька, если б любовник вдруг предпочел ей ее собственную подругу!

Следователь поднял глаза и серьезно осведомился:

— Марина, вы что-то видели? У вас есть хоть какие-то основания?

Та, вздохнув, призналась:

— Оснований нет, просто не хочу, чтобы вы зацикливались на Наташе. Как представлю, ч т о она сегодня пережила… Вы ведь ее видели?

— Да. Кстати, она держалась мужественно. Я боялся истерики, но все обошлось.

— При вас, может, и обошлось… А что касается Дашеньки, просто это наиболее логичный вариант. А если вам не верится, что кроткая блондинка способна на убийство, предлагаю вместо нее Дениса. Он узнал об измене невесты и прикончил соперника, в приступе ревности написав эту пресловутую записку, дабы Кирилл помучился перед смертью.

— Мы же решили, что убила женщина, — хмыкнула Вика.

— Мало ли, что мы решили, мы же не всеведущи. А кто его любовница, если не Дашенька? Тамару Петровну, несмотря ни на что, я отметаю, у нее возраст не тот. Вряд ли Кирилл перешел на старушек.

— Несмотря на что? — уточнил въедливый следователь.

— На… — Вика задумалась, как бы половчее соврать, — на то, что…

И тут Марина неожиданно вскипела.

— Ну, знаешь ли! Тебе мало двух смертей, ты дожидаешься третьей? Я лично больше не собираюсь ничего скрывать, я скажу все, что знаю, и тебе советую. Хватит, из-за нашей с тобой идиотской скрытности уже погиб человек! Если б мы сразу были с Игорем Витальевичем до конца откровенны, может, он давно бы уже обо всем догадался, и второго убийства не случилось бы!

— Да наоборот! — изумилась Вика. — Если б мы с тобой помолчали, Игорь Витальевич не заподозрил бы Кирилла, и все бы, глядишь, обошлось!

— Дорогие мои, — мягко произнес Талызин. — Уверяю вас, я привык думать собственными мозгами и ответственность принимать целиком на себя. А вот факты мне необходимы, и если они у вас есть… Марина?

— Тамара Петровна вела себя после убийства очень странно. Она непривычно фамильярничала с Викой и делала какие-то загадочные намеки. Точнее вам расскажет Вика.

— Так ты уже все сказала, мне добавить нечего. Кстати, — вспомнила Вика, обрадовавшись поводу сменить тему, — а я видела, как Кирилл целовал руки Галине Николаевне.

— Серьезно? — заинтересовалась Марина. — Давно?

— Недели две назад. Нет, ничего такого! Некоторые мужчины делают это просто из вежливости. Хотя, откровенно говоря, терпеть не могу эту привычку.

— Так у него действительно была подобная привычка? Например, вам он руки целовал? — полюбопытствовал следователь. — Хоть одной из вас?

— Мне, по-моему, нет, а тебе, Маринка?

— Ну, он сделал деликатную попытку, я якобы случайно отстранилась, и вопрос был закрыт. Кирилл в этом плане очень культурный человек, и если… Слушай, ты меня поразила. Я была уверена, Галина Николаевна до сих пор влюблена в мужа. Неужели она поощряла Кирилла? Она что, ходила к нам в студию ради него? Помнишь, Вика, мы еще с тобой удивлялись, чего ради она приходит, если к отношениям мужа с Дашенькой проявляет полнейшее равнодушие?

— Господи, да Кирилл просто поцеловал ей руки, а вы сразу… Ну, зачем ему пожилая тетя, если у него роман с молоденькой племянницей?

— Во-первых, роман с племянницей мог возникнуть уже после романа с тетушкой, а во-вторых, Галина Николаевна дама ухоженная и достаточно привлекательная, тем более для такого бабника, как Кирилл. О господи! Но чтобы она по случайности убила собственного мужа из-за родной племянницы… это уже какая-то древнегреческая трагедия. Неудивительно, что такая история вывела ее из равновесия.

— По-моему, ты говорила что-то про плюсы и минусы заочного убийства, — вдруг вспомнила Вика. — Мы еще шли с поминок, помнишь? Ты говорила, что Галина Николаевна пыталась убить Дашеньку, а по ошибке убила мужа. Но я считала, это ты просто треплешься… в смысле, фантазируешь.

— А еще, — перебила Марина, — Галина Николаевна последние дни стала делать Кириллу гадости! Именно она выдала, что он ходил в подсобку, она же вчера спровоцировала скандал по поводу Наташи, при этом зная такие подробности, которые ей знать вроде бы неоткуда.

— Галина Николаевна — дама весьма умная и вполне способна замыслить преступление без улик, — заметил Талызин, — а от ошибок в подобной ситуации не гарантирован никто. Однако поцелуй руки — довольно слабое основание для подозрений.

— А почему мы предполагаем, что оба преступления совершены одним и тем же человеком? — неожиданно выдала Марина. — Это ведь не обязательно так.

— У нас театральная студия, а не сборище убийц, — холодно парировала Вика. — И вообще, об этом прямо сказано в записке.

— Тем не менее, вариантов на самом деле масса. Например, Евгений Борисович погиб случайно, а убийца написал записку для того, чтобы нас запутать!

— Вы полагаете, убийце захотелось взять на себя лишнее преступление? — съязвил следователь. — Чтобы не портить милиции отчетность?

— Пусть не так, пусть Евгения Борисовича убил один человек, а Кирилла другой, и этот другой решил свалить свое преступление на первого, вот и написал записку.

— Он же изо всех сил пытался ее найти! — напомнила Вика. — Специально ради этого взял фонарик, вывернул все карманы.

— А может, это инсценировка!

— Опыт подсказывает, что обычно реализуется наиболее простой из возможных вариантов, — объяснил Игорь Витальевич. — И без того эти преступления представляются мне излишне замысловатыми. Впрочем, наверное, надо делать поправку на актерскую среду, в ней другой градус эмоциональности, да и подход к жизни, наверное, несколько другой.

— Почему? — удивилась Вика.

Талызин с нехарактерной для себя горячностью пояснил:

— Привычка к изображению сильных страстей, к игре. Слово «игра» удивительно многопланово. Помните названия старинных мистерий? «Игра о Робэне и Марион», игра о том-то и том-то. А у вас Шекспир — настоящая «Игра о жизни и смерти». Возможно, грань между сценой и реальностью для актера слегка размыта. — Тон изменился, и следователь флегматично закончил: — И все же идея двух убийц кажется мне фантастической.

Марина, вздрогнув, заявила:

— Вика, а ведь он водит нас за нос! Он прекрасно знает, что кое-кто заведомо невиновен, а мы тут с тобой сидим и гадаем на кофейной гуще!

— Откуда ему знать? — вступилась Вика. — Не наговаривай на человека зря.

— Как откуда? Второе преступление ведь не было заочным! И, кстати, понятно, по какой причине. Во-первых, убийца побоялся снова ошибиться, а во-вторых, искал записку. Игорь Витальевич, вы же со всеми поговорили! Кто где был прошлым вечером?

Тот пожал плечами, но, встретив Викин требовательный взгляд, покладисто доложил:

— Галина Николаевна повела Наташу домой, а автомобиль свой оставила у Дома культуры, поскольку Наташа живет оттуда в двух шагах. Та сказала, что хочет побыть одна, и поднялась к себе, а Галина Николаевна вернулась, села в машину и поехала домой, где легла спать. Даша с Денисом вышли вместе, но Даша отказалась идти домой, поскольку опасалась за состояние подруги. Они подошли к ее дому и минут сорок сидели под окном на лавочке, но света в окне не было, и Даша стеснялась заходить. Потом свет зажегся, и она пошла к Наташе, но та через дверь прошептала, что не хочет никого видеть, и Денис с Дашей поехали к нему ночевать. Что касается Тамары Петровны, она пошла домой пешком, знакомых по пути не встретила и звонить никому не звонила. Время ее возвращения мог бы засвидетельствовать разве что ее карликовый пудель, но, увы, разговорить последнего мне не удалось.

— То есть у Даши с Денисом алиби шаткое, — резюмировала Марина, — а у остальных вообще никакого.

— И, к сожалению, это вовсе ничего не значит, — добавил следователь. — Предположим, алиби понадобилось бы мне, и что? Его тоже некому было бы подтвердить. Дочь замужем, живет отдельно, а мой Барсик тоже в свидетели не годится. Барсик — сиамский кот.

«А жена?» — подумала Вика, однако спросить не решилась. Зато решилась Марина.

— Жена умерла восемь лет назад, — вздохнул Талызин, — так что живу бобылем. Короче, отсутствие алиби ничего не значит, равно как и его наличие. Даша и Денис наверняка охотно приврали бы друг ради друга.

— А мама — ради меня, — добавила Марина. — Только я Кирилла все равно не убивала. А что говорит Наташа? Почему у нее свет не горел?

— Говорит, была дома, а подробностей не помнит, поскольку находилась в прострации. И времени тоже не помнит.

— То есть реально вполне могла быстренько вернуться в студию, спихнуть Кирилла и прибежать домой.

— И Галина Николаевна тоже могла! — заявила Вика. — На нее это больше похоже. Не верю я, чтобы Наташа разбиралась во всяких блоках.

Марина подняла голову:

— Да, про это я забыла. Интересно, испугался бы Кирилл Дениса или нет? Возможно, мы все-таки зря набросились на женщин? Ум за разум заходит! Да еще этот нерешенный вопрос с Тамарой Петровной. Что с ней творится что-то неладное, совершенно точно, а причин я не вижу.

Вика с огромным трудом удержалась, чтобы не поделиться сведениями об уходе своей незаменимой помощницы из студии. Обойдутся! Этой парочке скажи, так они навесят на человека все грехи. Хотя Марина права, с Тамарой Петровной творится неладное…

Последняя мысль осталась наиболее сильным впечатлением от беседы, ее страшно хотелось обсудить, но было не с кем. Слава богу, гости скоро удалились, и риск выдать секрет исчез, зато начали терзать сомнения. А вдруг странное заявление Тамары Петровны и впрямь связано с убийством? Разумеется, в любом случае Вика вовсе не хотела, чтобы бедную женщину арестовали. В конце концов, погибших этим не вернешь, а она сделала для студии столько хорошего! Однако проблема в том, что могут арестовать невиновного. Если уж Талызину непременно надо кого-то посадить, так лучше пусть посадит преступника, правда? А ему точно надо, он настроен решительно. Как же ей, бедной Вике, в подобной ситуации разумнее всего поступить?

Тут она бодро тряхнула головой и, опровергая народную мудрость, утверждающую, будто на ошибках учатся, отправилась к Тамаре Петровне домой.

Следователь не соврал — у той действительно жил карликовый пудель, очаровательный и до предела жизнерадостный, чего нельзя было сказать о его хозяйке. Выглядела она ужасно и была мрачна. Удивительно, что смерть несчастного Евгения Борисовича вызвала у нее скорее оживление, даже почти радостное, а вот гибель Кирилла задела всерьез. Казалось, они не особенно благоволили друг другу.

— Вам же нельзя волноваться, у вас давление, — с порога попеняла Вика.

— Не у всех у нас крепкие нервы, — отрезала собеседница и смолкла. Она явно не собиралась поддерживать светский разговор, и Вика решила обойтись без церемоний. В конце концов, они знают друг друга не первый день!

— Тамара Петровна, — сбивчиво начала она, — я, конечно, лезу не в свое дело, но… У вас что-то случилось, да? Вы бы мне объяснили все, как есть. Я никому не скажу, если не будет совершенной необходимости, честное слово! Ну, зачем нам с вами эти недомолвки! Какой от них толк? Это с чужими, я еще понимаю, а нам-то с вами зачем?

— Ну, — растерянно заметила Тамара Петровна, — есть вещи, в которых лучше не быть уверенным до конца.

— Нету таких вещей, — убежденно возразила Вика. — Разве это лучше — не быть уверенным? Не понимаю я этого.

Тамара Петровна вдруг резко подняла голову, глянула гостье в лицо и почти побежала к шкафу. Вынув что-то из стопки белья, она протянула это Вике. Та не без удивления взяла — и вскрикнула от восторга.

— Господи, Тамарочка Петровна, где ж вы его нашли? Я без этого блокнота, как без рук. Я ведь сюда выписывала телефоны всяких шишек, которых приглашала на премьеру, а потом взяла и его посеяла. Вы представляете, какой труд был бы все это заново собирать? Да еще удастся ли по второму разу! Вы действительно мой добрый гений.

— Я нашла его в подсобке.

— Сегодня?

Тамара Петровна странно посмотрела и объяснила:

— Нет, не сегодня. Неделю назад.

— Жаль, что вы не вспомнили про него сразу, я, честно говоря, обыскалась. Нет, нет, не подумайте, что я ругаюсь, — спохватилась Вика, — наоборот, я понимаю, нам всем было не до того, и вы забыли. Интересно, как я могла потерять его в подсобке, вот уж не думала…

— Мне тоже интересно, — без малейшего выражения известила собеседница.

Лишь тут до Вики стало что-то доходить.

— Погодите, — произнесла она, — неделю назад… В день премьеры, да?

— Да. Точнее, вечером того дня. Сразу после убийства.

— После убийства? Но… после убийства его взяла бы милиция, они там все осматривали. Вы что-то путаете, Тамара Петровна.

— Я нашла его раньше.

— Раньше убийства?

— Нет, раньше милиции.

— Так вы были там раньше милиции? — осенило, наконец, Вику. — И видели… тело?

— Да. Я зашла в подсобку чуть успокоиться, была очень возбуждена, а там… это. И еще блокнот. Я подобрала его и ушла, и сделала вид, что не заходила. Я всегда восхищалась вами, Виктория Павловна. Вашим характером, вашей энергией, вашим талантом. Я и теперь, несмотря ни на что… Я сегодня постаралась убедить милиционера, что, хотя фонарик числится вашим, пользовались им все подряд. Кажется, он поверил. Это ведь все-таки не блокнот, а вещь более общего плана, на нее можно посмотреть сквозь пальцы… Но работать с вами я больше не стану. Простите. Всему есть предел.

Сперва Вика чуть было не обиделась, даже демонстративно и не слишком воспитанно постучала сама себя пальцем по лбу, а потом вдруг развеселилась. В день смерти хорошего знакомого хихикать вроде бы неуместно, однако сдержаться было невозможно. Тамара Петровна с ужасом за ней наблюдала, пока потенциальная убийца не отсмеялась и не сообщила убежденно и твердо:

— Вот что бывает, когда люди выдумывают всякие сложности там, где их нет.

Вы подозревали меня, я вас, а надо было сразу поговорить по-человечески, да и с плеч долой. Я лично никого не убивала, а вы?

— И я тоже, — растерянно заверила собеседница.

— Вот видите, как хорошо. Вы решили, раз там мой блокнот, так это обязательно сделала я?

— Вы с ним ссорились…

— С ним все ссорились. Ой, Тамара Петровна, — обрадовалась Вика, — какая вы хорошая! Вы решили меня не выдавать, да? Спасибо! Слава богу, этого было не надо, но мне ужасно приятно знать, что вы бы меня не выдали. А как вы думаете, мне рассказывать теперь про блокнот Талызину или нет? Я имею в виду… ну, он может обидеться, что вы сразу ему все не рассказали… Может, мне придумать, что это я была после убийства в подсобке и нашла блокнот, как вы считаете? Нашла и испугалась признаться, а теперь вот признаюсь. Пусть меня и ругает, мне наплевать, а у вас давление. Или вообще все скрыть? Он очень хороший человек, но все-таки следователь, поэтому к нему надо относиться снисходительно. Он не может вести себя, как нормальные люди, понимаете?

Тамара Петровна взяла да заплакала.

— Я так устала за это время, — всхлипывала она. — Все врала, врала, и думала, думала… Вы бы рассказали ему, как есть, Викушка, раз это не вы… Мне будет легче на душе.

— Ну, конечно, — поспешила заверить Вика, обнимая помощницу. — Сейчас же поеду и все расскажу. И пусть только попробует вас обидеть, мало ему не покажется!

Собеседница по-прежнему рыдала, но Вика знала простой способ это прекратить. Уж в подобных делах она имела огромный опыт!

— Тамарочка Петровна, — обратилась она, — вы у нас самая наблюдательная, и только вы можете мне помочь. Никто не знал про Кирилла с Наташей, а вы ведь знали, правда?

— Да.

— А с кем-нибудь еще у него что-то было? Ну, вы понимаете, в каком смысле…

Тамара Петровна, моментально успокоившись, задумалась.

— В общем-то, он строил куры всем, даже Дашеньке.

— Дашеньке?

— Она, бедняжка, по мягкости характера не всегда умела ответить ему достаточно определенно, но не думаю, что между ними что-то было. Нет, непохоже! Скорее уж… но это тоже не наверняка, имейте в виду!

— Что?

— Галина Николаевна принимала его ухаживания весьма благосклонно, но возможно, это просто ее манера поведения с мужчинами. Я ни разу не видела ничего, что явно свидетельствовало бы об их связи. Флирт — несомненно, а насчет связи утверждать не берусь. Хотя… вы навели меня на мысль.

— Какую мысль?

— Чем вызвано это загадочное завещание. Я как-то не задумывалась, а теперь…

Вика быстро сообразила, что речь идет о завещании Преображенского, и уточнила:

— Вы имеете в виду, почему Евгений Борисович оставил все не жене, а Дашеньке?

— Откровенно говоря, — заметила Тамара Петровна, — меня изумляло не столько содержание, сколько форма этого документа. Что оставил все Дашеньке, понятно — испробовал все способы ее привлечь и решил попробовать еще и этот. Хотя было совершенно очевидно, что бесполезно, но влюбленный пожилой мужчина — это тяжелый случай, и удержу они не знают. Но зачем же в завещании демонстративно оскорблять жену?

— А разве он оскорблял ее демонстративно? Просто ничего ей не оставил.

— Ах, — со снисходительной улыбкой махнула рукой собеседница, — вы, Викушка, как всегда, не в курсе. Вы живете искусством и выше мелочей жизни. Бедную Галину Николаевну особенно задело… сейчас, я, возможно, припомню почти дословно… «Моя жена не имеет отношения к моему бизнесу и ни при каких условиях не имеет права унаследовать его целиком или частично». Примерно так. Или даже там была более определенная фраза, мол, моя жена не заслуживает того, чтобы получить мое наследство. Галина Николаевна цитировала мне прямо наизусть, еще бы, представляю, как ей обидно! Только я, к сожалению, со слуха запоминаю не очень хорошо. Но я сразу почувствовала, что там есть некий подтекст, понимаете? Не только оставить все Дашеньке, но лишь бы не жене. И вот теперь напрашивается мысль… если он знал о… о слишком хороших отношениях жены с Кириллом… Знаете, мужья, которые сами ходят на сторону, обычно очень ревнивы. Тогда все становится на свои места. Евгений Борисович, он из тех, кто любит одним ударом убивать двух зайцев.

Вика недоуменно пожала плечами. Надо же, Тамара Петровна в подробностях знает о завещании! Впрочем, она из тех, кто действительно все о всех знает.

— А что же теперь будет? Ведь Даша от его денег отказалась. Они все-таки достанутся Галине Николаевне или нет?

— Наверное, это зависит от квалификации ее адвоката. Вот уж, человек предполагает, а бог располагает. Пережить сразу после смерти мужа второй такой удар! А что касается Даши, не уверена, что Денис позволит ей отказаться от денег. Он, знаете ли, скуповат, а с чувством такта у него явные нелады. К тому же мечтает об отдельной квартире, а ограничивать себя в всем ему не хочется. Конечно, не берусь судить наверняка…

— Так ведь он позволил Даше отказаться! — напомнила Вика.

— Ну, это сгоряча, а теперь запел другую песню. Дашенька пока держится стойко, но с ее покладистым характером… Впрочем, поживем — увидим. В любом случае Галина Николаевна собирается судиться, что, кстати, является открытым неуважением к памяти мужа. С другой стороны, ее можно понять — деньги там немалые. Ей повезло, что Евгений Борисович не успел развестись.

— А что, собирался?

— Его планы трудно было разгадать. Теперь Галина Николаевна утверждает, что нет, но десять дней назад, несомненно, была в панике. О господи, сколько событий произошло за эти десять дней и как я намучилась! Вы не представляете, как я рада, Виктория Павловна, что это не вы! Честное слово, гора с плеч! Но вы уж постарайтесь, чтобы Игорь Витальевич не очень на меня разозлился. Вы сумеете, я убеждена!

Вика не до конца разделяла данное убеждение, однако кивнула и, подойдя к телефону, набрала выученный уже наизусть номер. Оказалось, рабочий день следователя успел закончиться, и она, чуть помешкав, рискнула впервые позвонить Талызину домой.

— Игорь Витальевич? — без обиняков начала она. — Мне надо срочно с вами поговорить. Нет, я не у себя. Может, я подъеду к вам? Это ненадолго. Или вы устали? Тогда подождем до завтра. Я как-то не сообразила, вам, наверное, не хочется тратить свое свободное время… или… Хорошо, я еду.

Квартира следователя содержалась в безупречном порядке, несколько Вику подавившем.

— Как вы умудряетесь, Игорь Витальевич? Вот у нас, например, когда был кот, так он разодрал внизу все обои.

— А у моего Барсика, — гордо доложил Талызин, — имеется специальный чурбачок для заточки когтей, и он использует только его. Барсик, поздоровайся с Викой и покажи, как ты точишь когти! Ими он весьма гордится.

Здоровый сиамский котяра, выгнув спину, демонстративно поскреб обтянутую чем-то доску.

— Зная ваши пристрастия, я сварил кофе. Не откажетесь?

Но Вика, не желая откладывать неприятное в долгий ящик, глубоко вздохнула и выпалила:

— Игорь Витальевич, я должна вам что-то сказать, но вы мне обязательно что-то обещайте, хорошо?

Тот, явно слегка оторопев, ответил:

— И что я должен обещать?

— А давайте вы сперва обещаете, а потом я скажу, что, — хитро предложила Вика.

Собеседник, не выдержав, разразился смехом, потом с трудом выдавил:

— Не хочу вас обижать, но последний раз я соглашался на подобный эксперимент в детском саду. И кого вы на этот раз покрываете? Неужели Марину? Очень жаль, она наконец-то перестала меня раздражать. Что же она натворила?

Похоже, дома следователь был более раскован и откровенен, чем в других местах, поэтому Вика рискнула признаться:

— Натворила скорее я. То есть… не то, чтобы натворила… короче, вот!

И она протянула блокнот.

Талызин быстро его пролистал.

— Насколько я понимаю, это телефоны ваших коллег. И что?

— Один человек… один очень хороший человек нашел это в подсобке.

— Когда?

— В день убийства Евгения Борисовича. Наверное, сразу после, понимаете? Зашел в подсобку и увидел тело и блокнот. А человек этот такой хороший, что взял блокнот и ушел, как будто там и не был.

— Хороший человек, — ехидно протянул Игорь Витальевич.

— Да, хороший! — с вызовом повторила Вика. — Сам страдал, а меня подводить не хотел. Вы считаете, что хорошие — это стукачи, да? А я считаю, если вы станете мучить человека только за то, что он не стукач, так лучше б я не говорила вам ничего!

— Вообще-то, у меня нет привычки мучить старушек, — задумчиво произнес Талызин. — Но, возможно, стоит начать, и мне сразу понравится?

— А… а почему старушек?

— Дело в том, дорогая Вика, что у меня телефон с определителем номера. Впрочем, и без того легко было догадаться. А теперь попьем кофейку, и вы мне все расскажете. В подробностях!

Выслушав и действительно вникая в мельчайшие подробности, следователь поинтересовался:

— А как вам кажется, Вика, вы действительно потеряли этот блокнот в подсобке? Это достаточно вероятно?

— Это как раз очень странно, Игорь Витальевич, потому что мне казалось, я в тот день в подсобке не была вовсе. Точно я, конечно, не помню, но почти уверена. Понимаете, еще утром блокнот был у меня, я кое-кому звонила, а на следующий день обнаружила, что потеряла. Ужасно было некстати, и я искала его везде, но про подсобку даже не думала. Но он точно был там, уж Тамара Петровна врать бы не стала!

— В таком случае… как вы считаете, кто из студии имеет на вас зуб? Кто мог бы захотеть причинить вам неприятности?

— Да что вы, Игорь Витальевич, — засмеялась Вика. — Да глупости какие! Меня знаете, как собственный сын зовет? Маша-растеряша. Я все теряю, а он находит. Ну, кто мне может хотеть зла?

— Для этого надо и впрямь быть совсем уж беспринципным, — согласился Талызин, — но убийства обычно совершаются не самыми благородными из людей. Сперва блокнот, потом фонарик. Сам по себе фонарик еще ничего не значит, но в совокупности с блокнотом… Слава богу, делом занимаюсь я, хорошо вас знающий, а иначе у вас могли бы быть большие проблемы, и убийца прекрасно это понимал. Кто же это так вас не любит?

— Разве что Сосновцев, и то сомневаюсь. Зачем ему это?

— Чтобы отвести подозрения от себя, разумеется. Скажите-ка, а ваша Тамара Петровна заслуживает доверия? Она не склонна фантазировать? В данном случае я имею в виду то, что связано с завещанием. Я, разумеется, все проверю, но хотелось бы знать.

— Ну… она немножко сплетница, но безобидная. На пустом месте она ничего не выдумает, это точно, но любит помусолить так и этак, порассуждать: «А если он, а если она»… А вообще-то, она всегда все про всех знает.

— Ну, что ж, — вздохнул следователь, — хотя с вами и хорошо, отправлюсь-ка я к особе, которая все про всех знает. Мне тоже не мешало бы все про всех знать. А завтра, пожалуй, придется снова собрать вас всех вместе. У вас ведь все равно вечером назначена репетиция, так?

— Мы же ее отменили из-за…

— И тем не менее придется приехать. Полагаю, это для всех предпочтительнее, чем приезжать в прокуратуру.

Мысль была безусловно верной, и потому на следующий вечер Вика привычно сидела в любимом кресле, взирала на знакомые лица и в ожидании Талызина с отвращением слушала, как бубнит в ухо Дашеньке корыстный Денис. Бубнил он негромко, но на редкость внятно.

— Ну, подумай сама, — словно попугай, повторял он, — раз человек так сильно не хотел, чтобы деньги достались его жене, то будет вопиющим неуважением к покойному, если они ей достанутся.

— Они ей и не достанутся, — кротко предполагала Даша.

— Достанутся, я знаю. Она хитрая баба. И Преображенский перевернется в гробу, я уверен. И все из-за тебя!

— Мне не надо его денег, Денис. Ей надо, так пусть получит.

— А ведь ты говорила, что восхищаешься им за его талант. А выходит, ты совсем его не уважала.

— Уважала.

— Тогда ты должна выполнить его желание, а не делать так, как хочешь ты. Это его деньги, и он имеет право ими распоряжаться. А ты нарушаешь его волю из-за своих капризов.

Подобное с небольшими вариациями продолжалось довольно долго, и несчастная Дашенька мрачнела на глазах, пока, просияв, неожиданно не выдала гениальную идею:

— Хорошо. Если хочешь, я приму его деньги и передам их… передам их… ну, например, в фонд помощи безработным актерам. Это ведь не будет неуважением к его памяти, наоборот, правда? И мы с тобой не будем больше ссориться. Потому что ты, наверное, прав и я должна делать, как хотел бы Евгений Борисович, но взять его деньги я все равно не могу. Я здорово придумала, да?

Денис поперхнулся и ошарашено замолк, не найдя, что возразить, — к откровенному злорадству окружающих. Впрочем, главная героиня спора, Галина Николаевна, пока отсутствовала. Она появилась вскоре после этого эпизода, и лицо ее светилось непонятным торжеством.

— Какой чудесный человек — Игорь Витальевич, — мило улыбаясь, заявила в пространство она. — Знаете, если б не он, я бы еще долго не решилась начать разбираться в Жениных делах.

— Узнали что-то новое? — полюбопытствовала Тамара Петровна. — Приятное? Я очень за вас рада.

— Приятное, — согласилась с нею вдова, глядя, впрочем, на съежившуюся Дашеньку. — Весьма. Я узнала, почему Женя не хотел, чтобы я унаследовала его дела, а оставил наследство вашей милой крошке. Все-таки второго такого человека, как он, на свете нет и не было. Он гений, не правда ли, Тамара Петровна?

А смотрела по-прежнему на Дашу, и, если б взглядом можно было испепелить, от той, несомненно, осталась бы лишь горстка пепла.

— Да, Евгений Борисович был гений. Но я не поняла вас, Галина Николаевна. Так почему он…

— Дело в том, дорогая Тамара Петровна, что его бизнес… вот уж никто бы не подумал… его бизнес, представьте себе, совершенно прогорел. Оставить можно было лишь долги, понимаете? А все, что имеет ценность, — квартира, машина, дача, драгоценности, — записано на мое имя. Предусмотрительно, не так ли? Это завещание — шутка как раз в Женином духе. У него всегда было неортодоксальное чувство юмора, и я представляю, сколько удовольствия это завещание ему доставило! Жаль, что он не успел хорошенько им насладиться и всласть поморочить голову бедной дурочке, он ведь так любил разыгрывать дураков!

— Вы врете, — грубо выкрикнул Денис.

— Зачем мне врать, мальчик? Впрочем, спросите следователя, вот и он. Игорь Витальевич, этот мальчик мне не верит, представляете?

Талызин флегматично подтвердил ее сообщение и без особого энтузиазма задал окружающим несколько формальных вопросов, после чего благополучно разрешил идти. Вике его поведение показалось странным — стоило ли собирать людей из-за таких пустяков, — но никто, разумеется, предъявлять претензии не решился. Все разошлись, кроме нее, следователя и Марины, которая с несвойственной ей фамильярностью порывисто схватила следователя за рукав.

— Вы видели, Игорь Витальевич? — быстро произнесла она. — Вы ведь наверняка были вон там и все видели, да? Ну, вы ведь видели это? Вы видели ее лицо?

— Я слышал его слова, — недовольно заметил Талызин.

Марина вздрогнула, поникла, потом добавила:

— Как слепы мужчины! Вы что, действительно не видели?

— Чего он не видел? — не выдержала Вика. — Объясни толком!

— Выражения Дашиного лица в тот момент, когда Галина Николаевна сказала, что никакого наследства нет. Ты-то хоть видела, Вика?

— Ну… я как-то не обратила внимания. Наверное, она обрадовалась, да? Не придется теперь ссориться из-за этого с Денисом. Я очень за нее рада.

— Она обрадовалась? Ха! Господи, наконец-то мне удалось увидеть ее истинное лицо! Лицо хищницы, настоящей жестокой хищницы! А я-то уж думала — неужели действительно не люблю бедную девочку из зависти, неужели она и впрямь такая простодушная да непосредственная, какою притворяется? Но все в ее поведении, все резало мне глаз, понимаешь? Я чувствовала, что она играет. Гениально, но играет. Балаган, тот самый полинялый балаган, помнишь? «Лицо дневное Арлекина еще бледней, чем лик Пьеро»… А в этот момент, в момент сильного душевного потрясения, в момент крушения всех планов, маска упала с ее лица, и обнажилась истинная сущность. Я видела, видела, и никто не убедит меня, будто этого не было. Даже вы не убедите, Игорь Витальевич. И не делайте вид, что этого не видели вы. Это Вика могла не обратить внимания, а вы профессионал, вы должны были видеть.

— Ну, — неохотно признался тот, — я, конечно, не стану уверять, что Дашенька обрадовалась, но, в конце концов, выражение лица можно трактовать очень по-разному. Девочка испытала потрясение, а Галина Николаевна постоянно ее оскорбляла. В такой ситуации даже ангел испытает не лучшие чувства.

— Вот ангел-то как раз нет, если это и впрямь наш милый, недалекий, всепрощающий ангел! Дашенька перестаралась с созданием образа, роль подобного ангела ей оказалась не по плечу, следовало избрать нечто пореалистичнее. Скажите откровенно, Игорь Витальевич, вот согласуется ли с имеющимся в вашей душе образом этой девочки то выражение ненависти, отчаянья и злобы, которое вы видели на ее лице?

Талызин вздохнул.

— Не скрою, в ее характере я сильно ошибался, но из этого вовсе не следует, что она убийца или даже что она знала об убийствах. Да, перспектива получить большие деньги ее действительно сильно прельщала, с этим спорить не могу, но уверен, что Денис все же действовал самостоятельно, на свой страх и риск. Совершенно очевидно, что если она и хотела этих денег, так только ради Дениса и по его наущению.

— Неужели? — подняла брови Марина.

— Вы же сами слышали! Именно он уговаривал ее принять деньги, а она упорно отказывалась.

— В подобной ситуации действовать на свой страх и риск было весьма глупо с его стороны.

— Ничуть! Зная ее покладистый характер…

— Вы опять за свое! Вы разве забыли, что в ее характере сильно ошибались?

Вика поняла, что не миновать ссоры, и поспешно вмешалась.

— Вы про что такое тут говорите? Ведь Кирилла убили вовсе не из-за денег, а Евгения Борисовича вообще случайно, мы же теперь это точно знаем! Что-то вы перемудрили, господа.

— Понимаешь, Вика, — пояснила Марина, — меня все время терзала эта дурацкая записка. «На третий раз ошибки не будет». Зачем она?

— Ну, мы ведь вчера решили. Если убивают по страсти, то хотят, чтобы враг…

— Хорошо, пусть по страсти, пусть хотят, но ведь тогда скажут лично, а не станут записку писать, да еще на машинке! Если б его убила любовница, она бы высказала ему все, что думает, или в крайнем случае написала нормальное возмущенное письмо, а не стала печатать безликую записку без подписи. Глупо и бессмысленно! Печатают, да еще без подписи, в том случае, когда хотят скрыть свое имя, но ведь имя собственной любовницы Кирилл должен был знать!

— Это конечно, но тогда действительно непонятно — зачем?

— Вот именно. Я все мучилась и мучилась, пытаясь это согласовать, а потом вдруг подумала: «А к чему привела эта записка?»

— К чему?

— К тому, что мы отвлеклись от Евгения Борисовича на Кирилла. Мы решили, что Евгений Борисович погиб по ошибке, а истинной жертвой был Кирилл, и стали искать совсем другие мотивы, причем мотивы страсти, а не корысти. Вот к чему привела записка, и вот в чем ее смысл. Она подсунута специально, чтобы сбить нас с толку.

Вика отрицательно покачала головой.

— Так ведь убийца тщательно искал ее с фонариком, чтобы забрать!

— Искал, да почему-то не нашел. Вывернул несчастному карманы, а тот хранил записку за отворотом рукава. С чего это Кирилл хранил бы что-нибудь в рукаве? Он что, фокусы нам намеревался показывать? Нет, просто убийце требовалось навести нас нас мысль о том, что он старательно искал записку. Искал, а потом чего-то испугался, бросил фонарик и убежал. Чего это он испугался посреди ночи, когда кругом никого не было? Шарь себе хоть три часа.

Нет, Евгения Борисовича убили вовсе не случайно, а Кирилла… его потому, что он что-то знал или, по крайней мере, подозревал про это убийство. Он ведь явно сообщил тебе об этом в вечер своей смерти, и, если бы не хитрый маневр с запиской, мы бы сразу акцентировали на этом внимание и обо всем догадались.

Марина вопросительно глянула на следователя, и тот подтвердил:

— Полностью с вами согласен. До этого момента наши выводы совпадают, однако дальше… Вы сами произнесли — «хитрый маневр». Да и затея с блоком скорее указывает на умного мужчину, чем на глупенькую девочку.

— А по-вашему, если девочка при виде вас хлопает глазками, так она непременно глупенькая? Между прочим, это делается, наоборот, от большого ума. Она вертит вами с помощью наивных глазок, а вы и рады! Господи, ведь даже я попалась, даже я! Игорь Витальевич, — она прищурилась, — вы наверняка помните, где глупенькая Дашенька учится?

— В Техническом университете.

— Вот именно! В Техническом университете. И я случайно знаю, на каком именно факультете — на механическом. Повторяю для тех, кто не понял — на механическом. И, кстати, учится без троек. По поводу умения разобраться с блоком вопросы есть? И еще один момент! Помните трогательную сцену, когда бедное дитя пыталось взять на себя вину, дабы спасти возлюбленного? Не знаю, в каком женском романе она это откопала, только, по-моему, перестаралась. Чтобы студентка механического факультета настолько не представляла себе, сколько весит блок! Я и то понимала, что поднять его невозможно, а она делала вид, будто не понимает, и все мы это проглотили. Ах, какие мы по сравнению с нею умные, как ловко мы разоблачили ее невинную ложь! Так нам и надо, дуракам! Представляю, как она потешалась — ведь эта ложь и была рассчитана на разоблачение. Это мы не могли правильно оценить Дашенькины способности, а она нас оценила безошибочно.

— Но она отказывалась от денег, — без прежней убежденности возразил Талызин. — Она отказывалась, а Денис хочет их получить.

— А вы покопайте хорошенько, и выяснится, что мысль об этих деньгах подсказала Денису Дашенька, и гениальный аргумент, что следует уважать волю покойного, тоже. Много Денису дело до воли покойного Преображенского! Она ловко вкладывала свои мысли в голову жениха, чтобы в случае чего свалить на него вину. Нет, вы не сможете отрицать, Игорь Витальевич, что теперь все сходится! Вспомните! На банкете Преображенский произносил тост о самом великом дне своей жизни, о разговоре, который еще не закончен. Он что, имел в виду Дениса? Нет уж, несомненно, Дашеньку, которая наконец-то назначила ему свидание в подсобке. Назначила, предварительно заставив написать завещание.

— Заставив? — иронически переспросил следователь, и Марина, усмехнувшись, поправила:

— Нет, просто с наивной непосредственностью подтолкнув его к этой мысли. Я прямо вижу эту картину. Он: «Я люблю тебя, Дашенька». Она, опустив голубенькие глазки: «Ах, Евгений Борисович, мне трудно в это поверить! Кто вы и кто я? Если бы я поверила в вашу любовь, тогда, возможно… Но нет, это с вашей стороны мимолетный каприз, а не глубокое истинное чувство!» Он: «Ну, что ты, любимая! Что я должен сделать, чтобы ты поверила мне? Я готов отдать тебе все, весь белый свет!» Она: «Это слова, пустые слова». Он: «Тебе нужны не слова, а дела?» Она, похлопав глазками: «Что вы имеете в виду?» Он: «Я рад отдать тебе все, чем владею. Хочешь, я завещаю все тебе?» Она: «Мне не нужны ваши деньги, я просто хочу убедиться в вашей любви». Но в этот момент у нее зарождается мысль об убийстве. Она понимает, что завещание в любой день можно переписать, и, едва удовлетворив свои аппетиты, Евгений Борисович именно так и поступит. Значит, надо ловить момент, пока страсть, как ей чудится, застит ему разум. Но девочка выбрала добычу не по зубам! Это тебе не прозрачно ясный Денис и даже не сама она с ее дилетантской игрой, это был Гений преображения. В первом раунде он ее обыграл. Зная, что завещать нечего, он великодушно и безоглядно написал все, что она хотела, якобы оскорбив жену, а на самом деле, наоборот, обезопасив ее. Но даже он не догадывался, что ради несуществующих денег бедное дитя способно его убить. Несуществующих, но огромных. Сперва она открыла люк, потом пошуровала в блоке — и второй раунд был за ней. Правда, она не знала, что приз-то ее в конце ждет липовый! Предсмертная шутка гения, очень на него похоже.

— По почему она тогда отказывалась от денег? — упорствовала Вика.

— Да это же элементарно! Человек пишет новое завещание и тут же погибает. Кто его убил? Разумеется, новый наследник. Против настолько очевидного соображения не помогло бы даже хлопанье голубенькими глазками. А вот если ты упорно отказываешься от денег, а твой алчный, но любимый жених хочет их получить, а ты такая глупенькая, такая покладистая… Значит, если кто и задумал плохое, так это жених, а ты не при чем. Ах, она отдаст деньги в какой-то там фонд! А потом окажется, что мешает бюрократическая волокита или еще что-нибудь, да и вообще, со временем намерение забудется. К тому же этот ловкий ход с запиской! Я им просто восхищаюсь.

— Вы слишком низкого мнения о мужчинах, чтобы приписать данный ход Денису? — язвительно осведомился Талызин.

— Игорь Витальевич, неужели она даже вам настолько задурила голову? Я была уверена, вы не в восторге от блондинок.

— При чем тут цвет ее волос и мои вкусы?

— А при том! Подумайте сами. Кирилла убили потому, что он что-то знал о первом убийстве, вы согласны?

— Да.

— Итак, он подозревает кого-то в убийстве. Нет, не то, подозрением тут не обойдешься! Предположим, заглянув в день премьеры в подсобку в поисках Наташи, он увидел, как некто химичит с блоком. И тем не менее, обратите внимание, он не считает этого человека убийцей, не выдает его милиции, рискует ради него и не верит собственным глазам. Его разум отказывается сопоставлять факты, а душа не воспринимает очевидное. Потом, чтобы обезопасить себя, раз на него самого упали подозрения, Кирилл решает все же рассказать о странном эпизоде, о чем и предупреждает Вику. И все равно не рассказывает, жалеет неизвестного, даже соглашается на встречу поздним вечером в темном коридоре, чтобы дать человеку возможность оправдаться. И, по-вашему, это все относится к Денису? Да ни за что! Поставьте себя на место Кирилла, Игорь Витальевич. Подозревай вы меня, так обязательно бы выдали, и Галину Николаевну бы тоже выдали, и даже Наташу. А вот Дашеньку — нет. Она не может быть убийцей, ее смешно опасаться, ее надо оберегать от грубых обвинений. «Ах, — шепчет Кириллу Дашенька, — подожди хотя бы до завтра, сегодня вечером я все тебе объясню! Ты ведь такой благородный, ты меня пожалеешь! Знаешь, ты — единственный настоящий мужчина у нас в студии!» И в своей невинности она не замечает, что придвинулась к собеседнику так близко, почти касаясь губами его уха. Бабник Кирилл не в силах устоять и соглашается на ночное рандеву, ожидая получить там вознаграждение за проявленное благородство. Тем более, он все равно не верит, что Дашенька способна на убийство, он хотел выдать ее лишь для того, чтобы отвлечь внимание от себя! И вот, зайдя в темный коридор, он слышит милый трогательный голосок: «Я здесь! Иди сюда!» Он идет — а на пути открытый люк. Он падает и разбивается, а Даша подсовывает ему записку и оставляет рядом с телом фонарик. Вот уж, она сумела извлечь выгоду даже из неприятности! Казалось бы, девочка попала в переплет, ее видели при подготовке преступления, пришлось убить свидетеля — зато какой выигрыш! Если бы не смерть Кирилла, все наше внимание было бы направлено на удивительное завещание и мы могли бы кое-что заподозрить, однако по сравнению со смертью Кирилла завещание отступает на второй план. Как быстро придумано и как ловко сработано!

— Но у них с Денисом алиби, — вставила Вика.

— Неужели Денис не обеспечил бы бедной девочке алиби? «Давай скажем вот так и так, Денис, это будет лучше для нас обоих. Мы оба никого не убивали, так что ничего плохого в нашем невинном обмане нет». Денису и самому было спокойнее иметь алиби, на всякий случай, вот он и согласился.

— Так вы не верите даже в сговор между ними? — ехидно уточнил Талызин. — Хотите все преступления навесить на нее, а он якобы — покорная игрушка?

— Игорь Витальевич! — горячо воскликнула Марина. — Если б Денис приложил руку к убийству Преображенского, как по-вашему, он стал бы при всех настойчиво демонстрировать заинтересованность в его деньгах? Он что, совсем дурак? А он, во-первых, не дурак, а во-вторых, никудышный артист. Я не слишком-то люблю Дениса и не слишком уважаю его, но в его поведении не чувствую ни малейшей фальши. В поведении Даши чувствую, а в его — нет. И, если он играет, значит, он талантлив, как… как… как сам Преображенский, наверное. Только я в это не верю. Подобный талант не скроешь.

— Денис — как Преображенский? — засмеялась Вика. — Да ты что? Уж я-то знаю! Вот Дашенька, у нее действительно талант, а у Дениса одна фактура. Но, — она помрачнела, — я все равно во все это не верю. Может быть, убила Галина Николаевна? Она не знала, что муж уже успел написать новое завещание, но боялась этого, вот и убила. А Кирилл ее не выдал, потому что за ней ухаживал. Разве не сходится? Я скорее поверю, что это она подкинула в подсобку мой блокнот, чем в то, что меня хотел подставить кто-то из своих. Ну, как они могли, Маринка, подумай! Они не такие.

— А скажите, Вика, — вдруг вскинулся следователь, — этот блокнот не наводит вас ни на какие мысли? Вы не вспоминаете, что при ком-то из них его вынимали, кто-то им интересовался?

— Ну, — призналась Вика, — вообще-то, Дашенька интересовалась, мы вместе по нему смотрели, какие именно знаменитости должны прийти, но это же еще не значит…

— Кстати, он у вас с собой?

Вика с удивлением протянула Талызину блокнот.

— Вика, а как фамилия той нахальной девицы, которая на банкете бегала с диктофоном? Такая, вся в коже и заклепках?

— Так это Юлия Чернова, Игорь Витальевич. Она и написала ту самую статью, ну, вы помните!

— Прекрасно! А вот и ее телефончик.

— Вы все-таки гений, Игорь Витальевич, — неожиданно констатировала Марина. — Господи, хоть бы она еще не стерла эту запись! А ведь до меня тоже должно было дойти, но не дошло.

— Возможно, ничего нас интересующего в этой записи нет, — вздохнул следователь, — так что в гении вы меня произвели рановато. Вика, у меня к вам просьба, весьма серьезная.

Вика замерла, а он продолжил:

— Я понимаю, вам хочется срочно поехать к Дашеньке и предупредить, что я вынашиваю против нее коварные планы. Полагаю, поехать с тем же самым к Денису вам тоже хочется. Я прошу вас не делать этого и сохранить пока все наши рассуждения в тайне. Сделайте это ради меня, пожалуйста! Поверьте, я не буду знать ни минуты покоя, пока не раскрою это дело. Я допустил ошибку, из-за которой погиб человек, конечно, ее уже не исправишь, но если я найду убийцу, мне станет легче. Не мешайте мне в этом, как бы вы ни жалели кого-то из них! Вы обещаете мне это? Поверьте, невиновные не пострадают!

— О господи, Игорь Витальевич! — искренне воскликнула Вика. — Как хорошо, что вы мне прямо все сказали! Раз я теперь знаю, как для вас это важно, я, конечно же, никому ничего не скажу. Если мне надо выбирать, кому помочь, им или вам, так неужели я выберу не вас? Как вы могли такое подумать, Игорь Витальевич?

Она ожидала, что собеседник обрадуется, но он почему-то смутился и заторопился. Зато на следующий вечер Талызин явился к Вике домой, и его непроницаемое обычно лицо светилось удовлетворением.

— Алиби у нашей влюбленной парочки действительно липовое. Денис и впрямь никудышный актер и быстро сломался, тем более, он не считает этот момент особо важным. Они с Дашенькой Корниловой расстались у дома Наташи, Дашенька осталась, а Денис поехал домой. Марина права, Даша слишком старалась сыграть свою роль. Алиби не было практически ни у кого, поэтому его отсутствие казалось естественным, а вот создание фальшивого алиби — уже некий повод для подозрений. А теперь я хочу дать вам кое-что послушать, Вика.

Он включил диктофон, и раздался голос Преображенского — тот прекрасный, бархатный, богатый модуляциями и обертонами голос, какой узнаешь из тысячи, — правда, слегка измененный под воздействием алкоголя.

«О, Юлечка, сегодня у меня знаменательный день. Премьера, говорите? Можно сказать и так. В некотором роде это премьера. То, чего я добивался несколько месяцев, теперь у меня в руках. Ха-ха! Почему бы не назвать это премьерой, звучит даже пикантно. Вот скажите, Юлечка, откровенно, я ведь уже не молодой мужчина, правда? Не очень уже молодой. А красивым так вовсе никогда не был. А кругом — вот они! — молодые, красивые, настырные. Им все само валится в руки. Только между мной и ими есть одна маленькая разница. Я умен, Юлечка, а они глупы. Я гениален, а они бездарны. Фактура есть, а талант по нулям. И именно поэтому если кто кого украсит рогами, так я его, а не наоборот. К утру у этого роскошного юного красавца будут роскошные ветвистые рога. Гений — он же во всем гений, Юлечка, понимаете?»

Талызин прокрутил пленку дальше, снова нажал на кнопку.

«Ой, что вы, — пропищал кроткий, непривычно напряженный Дашенькин голосок. — Я не понимаю, про что вы такое говорите. Я очень уважаю Евгения Борисовича, я восхищаюсь его талантом, и… Нет, я не умею говорить на такие темы. Простите, я… у меня болит голова… видите, я весь вечер из-за этого сижу на своем месте, даже не вышла ни на минутку… ой, простите!»

Звучание стало приглушенным.

«Кирилл, куда ты? Не уходи, пожалуйста. А где Таша? Таша, посиди со мной, у меня так болит голова. Ты мне обещаешь, ладно? Не уходи от меня пока, помоги мне».

Игорь Витальевич остановил запись.

— Девочка снова чересчур усердствует, — прокомментировал он. — Не стоило подчеркивать, что она никуда не выходила. Впрочем, блок она наверняка испортила несколько раньше, и это, видимо, себе на беду заметил Кирилл.

— Но она так заботилась о нем и о Таше, чтобы они случайно не погибли. Ведь она нарочно не пускала их в подсобку, да?

— Полагаю, да, а уж вызвано это трогательной заботой или опасением, что столь тщательно спроектированная ловушка прикончит не того, кого нужно, это другой вопрос. По крайней мере, Юлия Чернова пленку израсходовала не зря.

— Но ведь это все — не улики и не доказательства? — подумав, предположила Вика. — Да, это согласуется с тем, что вы с Маринкой придумали, и очень согласуется, но разве этого достаточно для официального обвинения?

— Теперь достоверно известно, что Даша Корнилова назначила Преображенскому свидание, — заметил Талызин. — Это подтверждает и пленка, и устное заявление Черновой. Достоверно известно также, что она имела мотив для убийства — деньги. Кстати, о завещании она прекрасно знала — по крайней мере, так уверяет адвокат Преображенского. Эта девица настолько привыкла, что ей всегда и во всем верят на слово, что врала напропалую, и, стоило всерьез начать ее проверять, вскрылась масса несообразностей. А кто, кроме нее, мог украсть ваш блокнот, чтобы подбросить на место преступления? Кто сфабриковал себе фальшивое алиби на время второго преступления? Кто морочил нам голову незнанием механики, прекрасно ее зная? Не волнуйтесь, Вика, улик будет достаточно. Более того — я заставлю Корнилову признаться.

— Заставите? — переспросила Вика. Ей стало жаль Дашеньку, хоть та и оказалась убийцей. Что-то на редкость неотвратимое было в спокойном заявлении следователя. Он не хвастался, не предполагал — просто констатировал факт.

— Я знаю этот тип преступника, — пояснил Игорь Витальевич. — Если б в перспективе продолжали маячить деньги, сломать ее было б тяжеловато, но сейчас она деморализована. Столько усилий — и все впустую. Тут не выдержат самые крепкие нервы. Предложу ей напечатать на машинке Сосновцева текст, который мы нашли у Левинсона, предоставлю результат экспертизы — мол, подтверждается, что это ваша рука. Корнилова вынуждена будет признаться в убийствах — хотя, разумеется, поначалу станет уверять, будто совершила их непреднамеренно. А я буду ловить ее на одном противоречии за другим, пока не… Впрочем, это уже рутина.

Талызин неожиданно взглянул собеседнице прямо в глаза.

— Вика, — произнес он, и знакомый голос вдруг зазвучал незнакомо. — Тебя раздражает то, чем я занимаюсь? Ты осуждаешь меня, поскольку я готов без сожалений отправить убийцу в тюрьму?

— О господи! — потрясенно воскликнула Вика. — Почему умные люди любят выдумывать странные вещи? Как я могу осуждать тебя за то, что ты делаешь свою работу? Разве ты виноват, что у тебя такая работа и что она тебе нравится? Нет, если бы этим заставили заниматься меня, меня бы это, наверное, раздражало, но раз тебе самому нравится, я могу только радоваться, что тебе хорошо. Тебя же не раздражает, что я занимаюсь театром.

— Ну, что ты. Знаешь, — непривычно разоткровенничался следователь, — когда я учился в школе, я ведь ходил в театральный кружок. Способностей у меня не было ни малейших, зато желание огромное. У нас была поразительная руководительница, Светлана Львовна, и она меня не гнала. Я изображал «кушать подано» и тому подобные вещи, а сам торчал на всех репетициях. Светлана Львовна на редкость красиво управляла нашим маленьким мирком и казалась мне некой богиней театра. Мне трудно было представить, что она — обычная женщина и бегает с сумками по магазинам. Мне казалось, она живет в другом, волшебном мире и пытается донести его до нас. Когда я увидел тебя впервые — ты как раз вышла на поклон — мне на минуту почудилось, что это она. Я даже оторопел. Потом понял, вы не так уж и похожи, но что-то неуловимо общее все же есть.

— Так ты поэтому дарил мне цветы? В память о ней? — Вика старалась скрыть обуревающие ее чувства и выглядеть поравнодушней, наивно полагая, что хоть немного в этом преуспела.

— Не знаю. Хотелось дарить, потому и дарил. А что касается большего… Я навел справки и узнал, как ты любила и продолжаешь любить мужа. Меня это поразило. Я ведь следователь и хорошо знаю людей, и я знаю, что подобное редко. Причем после его смерти ты не сломалась, а стала, видимо, лишь сильнее. Ты вообще во многом уникальный человек. По своей искренности, цельности.

Вика с замиранием сердца ждала продолжения, но собеседник смолк, а потом добавил про другое:

— Откровенно говоря, я в неоплатном долгу перед Евгением Борисовичем и хотя бы за это обязан довести его дело до конца. Да, он был сложным человеком и многим причинил зло, но он был и прекрасным человеком, чутким и умным.

— Что ты имеешь в виду? — изумилась Вика.

Игорь Витальевич смущенно хмыкнул.

— Твоя проницательная подруга целую теорию вывела из того, что на банкете я с ним поругался. Помнишь, она еще обвинила меня в убийстве?

— Ну, не совсем обвинила, а только…

— Как бы там ни было, наблюдательность ей не изменила. Я действительно с ним ругался.

— Серьезно? И из-за чего? Разве вы были знакомы?

— Из-за тебя, из-за чего же еще. Знаешь, что он мне сказал? «Молодой человек, — язвительно сказал он. — Вы что, думаете, я позвал бы вас сюда, если б знал, что вы будете сидеть, как истукан, и не воспользуетесь случаем? Или при ближайшем рассмотрении наша Вика вам не понравилась? Тогда что с вас возьмешь, этаких глупых мужиков нам не надо». Я что-то стал лепетать про свое уважение к твоим чувствам, про нежелание вмешиваться в твою жизнь и тебя тревожить, а он ответил: «Конечно, одинокая русская баба остановит на скаку коня и войдет в горящую избу, но вряд ли многим из них нравится это делать. Впрочем, если мужику неохота помочь, он может уважать ее чувства и ее не тревожить — пускай справляется сама». Евгений Борисович, он умел ударить по больному. Кому скажи у меня на работе, не поверят, но я вскипел и стал в ответ… впрочем, не хочу даже повторять. Я ведь был неправ, а прав был он.

Вика задумалась, пытаясь понять, произнесено ли то, чего она ждала, или ей это только чудится, но ничего определенного решить не успела. Дверь открылась, и вошел Лешка.

— Привет, мама, — кивнул он. — Здравствуйте, Игорь Витальевич. Не волнуйтесь, я ненадолго.

— А у меня больше нет поводов волноваться, — весело ответил Талызин. — Лешка, поздравь меня! Вика согласна, так что в ближайшем будущем мы поженимся.

Вике казалось, что ее согласия никто не спрашивал, однако возмутиться этим не удалось — снова помешал собственный сын.

— Ну, особо жалеть вы не будете, — бодро сообщил он. — Мама, она у меня живет сама и дает жить другим. Конечно, безалаберная до крайности, но если ее в хорошие руки…

— Зато умею останавливать на скаку коней, — гордо парировала Вика, и ее мужчины дружно кивнули.