Она умерла как леди

Глава третья

Двигатель заглох, и я завел его снова. Алек даже не сердился; судя по голосу, он был лишь озадачен и расстроен. И не пьян, хоть я и почуял запах виски.

– Перерезал телефонный провод?

– Думаю, это треклятый Джонсон, – беззлобно объявил Алек. – Садовник, знаете ли. Он подглядывал за Ритой. Вернее, Рита говорит, что подглядывал. Поэтому мне пришлось его уволить. Вернее, его уволила Рита. Я терпеть не могу ссор.

– Но…

– Вот он и решил досадить мне. Ведь Джонсон прекрасно знает, что каждый вечер я звоню Андерсону в редакцию «Газетт». Мало ли, вдруг у него есть новости, не озвученные по Би-би-си. А сегодня телефон молчал. Когда я поднял аппарат повыше, провод вывалился из коробочки. Его перерезали, после чего засунули обратно.

На мгновение мне показалось, что Алек вот-вот расплачется.

– Это подлая выходка, подлая и недостойная, черт побери! – добавил он. – Ну почему меня не могут оставить в покое?

– Где Рита и мистер Салливан?

– Вообще-то, я не знаю, – оторопел Алек. – Должны быть где-то здесь. – Он повертел головой. – В доме их нет. Вернее, я не думаю, что они там.

– Может, мне сходить поискать их, раз уж мы собрались играть в карты?

– Да. Так и сделайте. А я принесу нам выпить. Но игру начнем чуть позже, если вы не против. В восемь тридцать будет интересная радиопостановка.

– Какая?

– Точно не помню. По-моему, «Ромео и Джульетта». Рита очень хотела послушать ее. Прошу прощения…

В сумерках он побрел по лысому газону, но споткнулся о какой-то предмет. Оглянулся, с достоинством приосанился – видно, побоялся, что я сочту его нетрезвым, – и неспешно направился к дому.

Я завел машину в гараж. Когда вставал с сиденья, ногу свело судорогой. На самом деле я не торопился на поиски Риты и юного Салливана. Мне хотелось улучить минутку, чтобы подумать.

Сперва я сходил за дом. Ветер здесь был холоднее, и жесткая трава припала к земле на краю утеса; на полоске влажной красной почвы не оказалось ни души. Оглохший и ослепший, не в силах что-либо разглядеть и поглощенный мыслями о перерезанном проводе, я обошел коттедж и направился к беседке.

Должно быть, меня услышали. Из беседки донесся сдавленный возглас изумления. Я оглянулся – света было достаточно, чтобы увидеть, что происходит внутри, – и ускорил шаг.

Рита Уэйнрайт то ли полусидела, то ли полулежала на циновке, брошенной на грязный деревянный пол. Голова запрокинута, руки на плечах у Салливана. Юноша тут же отпрянул от нее, и оба повернулись ко мне. Приоткрытые рты, виноватый блеск в глазах, судорожная реакция на испуг, свойственная людям в момент острых ощущений. Все это я видел мельком, краем глаза, в спешке проходя мимо беседки.

Мельком, но все же видел.

Вероятно, вы считаете, что старого коновала вроде меня не должно смутить подобное зрелище. Но я был смущен, и очень сильно. Пожалуй, сильнее, нежели эти двое. И не из-за происходившего в беседке – по сути дела, там лишь целовали миловидную женщину, – а из-за грязи на неструганом полу и ощущения, что некие силы вышли из-под контроля.

«Берегись, это опасно, – твердил внутренний голос. – Берегись, это опасно. Берегись, это опасно…»

– Доктор Люк! – сипло крикнули у меня за спиной.

Не позови меня Рита, я не остановился бы, притворившись, что ничего не видел. Этим двоим следовало бы подыграть мне, вот только совесть не позволила.

Я обернулся. В голову ударила кровь, а голос сел, отчасти от шока, отчасти от гнева. Охрип не так, как у Риты или Салливана, но все же ощутимо.

– Эй, там, в беседке! – услышал я собственный возглас, полный изумления столь лицемерного, что мне захотелось пнуть себя под зад. – Есть кто живой?

На лужайку вышла Рита. Ее смуглая кожа раскраснелась, в особенности под глазами, что свидетельствовало об учащенном сердцебиении. Она тяжело дышала. Легкий твидовый костюм и белая блуза пошли складками, и Рита украдкой разгладила юбку. За спиной у нее появился Салливан.

– Это мы! – крикнула Рита. – Мы здесь, в беседке!

– Беседовали! – кашлянув, пояснил ее спутник.

– И уже собирались в дом…

– Но увлеклись разговором. Сами знаете, как оно бывает.

Барри Салливан снова закашлялся, пытаясь избавиться от хрипотцы в голосе. Этот парень – безусловно, симпатичный, с честным взглядом и не самым волевым подбородком – год назад произвел на меня впечатление человека, вполне уверенного в себе, но то ли я ошибся, то ли Салливан влюбился в Риту с той же силой, что и она в него, и понятия не имел, как быть дальше… В общем, теперь передо мной стоял растерянный мальчишка.

Ветер трепал листья плюща на беседке. Накал эмоций между Ритой и Салливаном был настолько силен, что казалось, будто воздух вокруг них превращается в пар, и от этого ощущения невозможно было отделаться. Упала капля дождя, затем еще одна.

– Не знаю… Не помню, знакомы ли вы с Барри, – продолжила Рита так, будто, привстав на цыпочки, говорила с соседом поверх изгороди. – По-моему, вы присутствовали при первой нашей встрече. Барри, это доктор Люк Кроксли.

– Мое почтение, сэр, – вежливо промямлил Салливан, переминаясь с ноги на ногу.

– Да, я прекрасно помню мистера Салливана. – Я не удержался от язвительного тона. – Полагаю, он один из самых многообещающих актеров Вест-Энда?

Салливан наморщил симпатичный лоб, ударил себя в грудь и воскликнул:

– Кто? Я?!

– Да, ты! – подтвердила Рита. – А если еще не стал таким, то непременно станешь!

Мальчишка смутился сильнее прежнего.

– Не хотелось бы выходить в море под чужим флагом, сэр, – сказал он.

– Не сомневаюсь, что вам этого не хочется, мистер Салливан. Не сомневаюсь.

– Он имел в виду… – начала Рита.

– Что он имел в виду, моя милая?

– Послушайте. У меня не было аншлагов в Вест-Энде, – сказал Салливан. – Лишь парочка провинциальных ангажементов, и не на самые блестящие роли. Последние два года я продаю автомобили в компании «Лаутер и сын». – Взгляд его черных глаз с асимметричными впадинами под нижними веками переместился на Риту. – Я не заслуживаю…

– Заслуживаешь! – перебила его Рита. – И не вздумай говорить иначе!

В таком состоянии они могли бы выложить все как на духу – по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление, – не заметь Барри Салливан, что начался дождь. Он поднял глаза к небу. Осмотрел свой безупречный пиджак свободного покроя, фланелевые брюки, заправил шелковый платок под воротник рубашки – короче, сделал все, чтобы спрятать разочарование и конфуз за какой-нибудь деятельностью.

– Надо занести шезлонги, – сказал он. – Им уже довелось побывать под дождем. Прошу меня извинить.

– Дорогой, ты насквозь промокнешь! – воскликнула Рита с той страстной наивностью, что заставила бы меня улыбнуться, если бы ситуация не была столь напряженной.

Мы с Ритой направились к входу в коттедж. По пути она заламывала руки. И еще, оказавшись с ней рядом, я понял, что Рита под хмельком.

– Это невыносимо, – решительно заявила она. – Я предпочла бы умереть.

– Не говорите чепухи!

– Вы уверены, что это чепуха, доктор Люк? По-моему, не уверены.

– Не надо об этом, моя милая. Лучше скажите, что за игру вы затеяли?

– Значит, вы видели нас в беседке. Так и знала, что видели. Что ж, мне-то все равно…

– Я говорю не о беседке. Скажите, кто перерезал телефонный провод.

Застыв на месте, Рита нахмурила тонкие брови – в таком замешательстве, что я не мог усомниться в ее искренности.

– Бога ради, о чем вы говорите? Не резала я никаких проводов. Я вообще в них не разбираюсь. – Ее глаза вспыхнули от любопытства. – То есть провод перерезали? У нас дома? Что, по-вашему, это значит?

Не дав мне шанса ответить, она открыла дверь и юркнула в прихожую.

В просторной гостиной, а также в смежной с ней столовой горел свет. Отделанная бело-синим атласом, залитая мягким светом ламп под желтыми абажурами, комната производила впечатление, будто здесь следят за порядком. Над камином висел портрет Риты кисти Пола Феррарза. Блестела медная дровница, на полу лежали пушистые ковры, на приставном столике стояла бутылка, а рядом с ней сифон.

У радиоприемника сидел Алек Уэйнрайт со стаканом в руке.

– Мм… Здравствуй, дорогая, – вполголоса сказал он и глотнул разбавленного виски. Этот глоток согрел и оживил его. – Мы тебя искали.

– Мы с Барри ходили на теннисный корт, – пробормотала Рита.

– Ах вон оно что. Хорошо ли провели время?

– Нормально. Ты затемнил окна? Не забывай, у Марты сегодня выходной.

– Все сделано, дорогая. – Алек описал бокалом широкую дугу. – Твой муженек ни о чем не забыл. Сегодня мы славно повеселимся.

Рита сделала невероятно трагическое лицо. Еще немного – и я услышал бы скрежет ее зубов. Как видно, она разрывалась между искренней нежностью, что питала к Алеку, пока тот изо всех сил боролся с алкогольным дурманом, и в равной степени искренним желанием запустить в него каким-нибудь предметом мебели. Но нежность одержала верх, и Рита заговорила с напускным весельем и даже некоторым кокетством:

– Доктор Люк сказал, что кто-то перерезал телефонный провод. Что бы это значило?

– Дело рук треклятого Джонсона, – помрачнел Алек. – Он пробрался в дом и все испортил. Просто чтобы мне досадить. Ничего серьезного. Но если потребуется позвонить в полицию или пожарную часть…

– Мне надо выпить, – заявила Рита. – Почему же, во имя всего святого, никто не предложит мне выпить?

– Бутылка на столе, моя радость. Угощайся. Не будем слушать пугающих нотаций доктора. Ведь сегодня особенный вечер.

– Я хочу не просто виски, а виски со льдом! – прикрикнула Рита. Ее голос прозвенел по всей комнате, но она тут же взяла себя в руки и вымученно улыбнулась мне, будто показывая, что все в порядке. Хотя ее руки дрожали. Щелкая по паркету деревянными подошвами сандалий, Рита отправилась в столовую, а возле кухонной двери замерла и обернулась.

– Я предпочла бы умереть! – крикнула она через обе комнаты не то чтобы громко, но с необычайным напором, а затем распахнула пендельтюр[1] и скрылась в кухне.

Алек удивился, но не сильно. В свете стоявшей рядом лампы крупные черты его лица уже не казались безвольными и безжизненными. Широкий рот подергивался, но нечасто. Алек умылся и тщательно расчесал редкие волосы.

– Наверное, ей нездоровится, – сказал он. – Обилие физических нагрузок, да при такой жаре… Я постоянно говорю ей… Ага, мальчик мой, входите! Присаживайтесь! Налейте себе выпить!

По крыше коттеджа звучно барабанил дождь. В гостиную, вытирая руки носовым платком, вошел Барри Салливан. Он немедленно занял оборонительную позицию и ощетинился будто еж. Вряд ли это могло укрыться от глаз Алека. Юноша страдал от угрызений совести куда сильнее, чем Рита.

– Спасибо, сэр. – Он взял со стола бутылку. – Выпью глоточек, если вы не против. Обычно я не пью, но сегодня…

– Сегодня особый случай, верно?

Выскользнув из пальцев Барри, стакан упал на столешницу, а затем скатился на пол, но уцелел, поскольку приземлился на мягкий ковер. Парень немедленно бросился за ним, упав на колени, будто сломанная рама для сушки белья. Выпрямляясь, он не смотрел на Алека.

– Я, наверное, самый неуклюжий увалень на свете! – возопил он, сопроводив эти слова столь энергичным жестом, что на сей раз едва не разбил стакан о бутылку. – Понять не могу, почему так вышло. Он сам, вот, смотрите! Просто взял и выскользнул!

Алек усмехнулся. Его веко едва заметно дернулось.

– Ничего страшного, дорогой мой мальчик! Главное, не разбейте бутылку! – При этих словах Алек так развеселился, что даже хрюкнул от радости. – А теперь присаживайтесь. В восемь тридцать включим радио…

– Радио?

– Будут передавать постановку, и Рита хотела ее послушать. – Он взглянул на меня. – Да, это действительно будет «Ромео и Джульетта». Я сверился с программой в «Радио таймс». А потом как раз начнутся девятичасовые новости. Ей-богу, надо было пригласить Пола Феррарза с этим его гостем.

Скрипнул кухонный пендельтюр, и в столовую, стуча каблуками и позвякивая льдом в бокале джина с лимонным соком, ворвалась Рита.

– Что там насчет Пола Феррарза? – довольно резко спросила она и, поднося бокал к губам, машинально бросила взгляд на портрет над камином.

Умел ли Пол Феррарз рисовать? Этот вопрос оставим критикам. Я лишь скажу, что, на мой вкус, этот поясной портрет вышел исключительно красивым. Пол изобразил Риту в вечернем платье, с бриллиантовым ожерельем на шее и бриллиантовыми же браслетами на запястьях. Этот последний штрих казался Рите дурновкусием, но работу заказывал Алек, и он остался чрезвычайно доволен результатом.

Однако в этом портрете таилась какая-то насмешка. Хотя Пол, несомненно, изобразил знакомую всем нам Риту и подчеркнул ее красоту, некоторые нюансы ее полуулыбки могли бы огорчить Алека, будь он в силах понять, что за ними кроется. Сама же Рита относилась к этой картине с неприязнью, а в тот вечер по некой причине быстро отвела от нее взгляд и повторила:

– Что там насчет Пола Феррарза?

– У него гость, любовь моя. Разве этот гость не ваш пациент, доктор?

– Нет. Он пациент моего сына, – ответил я. – Том запретил ему ходить, и теперь у него каталка с моторчиком. Последняя модель. Только что прислали из Лондона.

– Мерривейл его фамилия, – пояснил Алек. – Он детектив.

Барри Салливан налил себе виски, добавил совсем немного содовой и залпом осушил стакан.

– Неправда! – воскликнула Рита. – Он из Военного министерства. Об этом мне сказала миссис Паркер.

– По роду службы он не детектив, нет, но ему довелось расследовать самые разнообразные убийства. И это факт! – часто закивал Алек. – Мы могли бы разговорить его. И он поделился бы воспоминаниями. Что-то вроде того. Наверное, рассказал бы много любопытного. Сам я всегда интересовался преступлениями.

Рита и юный Салливан переглянулись у него за спиной.

«Сегодня ночью?» – четко и ясно спросил взгляд мальчишки, а глаза Риты, от природы склонной к подстрекательству, твердо ответили: «Да».

Признаюсь, в тот момент меня охватила легкая паника. Барри снова плеснул себе виски, добавил еще меньше содовой, чем в прошлый раз, и одним махом проглотил содержимое стакана. Взгляд у него был испуганный, но целеустремленный. Рита приблизилась к мужу, разгладила его редкие волосы…

И Алек включил радио.