Они

1

Юрий Иванович включал телефон раз вдень: позвонить жене и сказать, что командировка затягивается. Обычно она начинала его упрекать: уехал неожиданно, не предупредил, не говорит толком, где находится, что за секреты? Это должно было убедить Карчина в том, что Лиля скучает. Но он чувствовал, он слышал сквозь ее голос: ей одной вполне хорошо.

На этот раз Лиля сообщила с тревогой (потому что неприятности мужа могут обернуться неприятностями для нее), что несколько раз домой звонил разгневанный Линьков, ищет его, спрашивает, почему отключен мобильный телефон.

Карчин тут же перезвонил Линькову.

— Роман Валерьевич, это Карчин...

Линьков тут же закричал с мощью бывшего прораба, привыкшего перекрикивать шумы стройки:

— Это что за шутки, Карчин? Ты куда пропал?

— Да все элементарно! — заторопился Юрий Иванович. — Ехал по делам, аж в Вологодскую область понадобилось, попал в аварию, машину никак на ход не могли поставить, да еще такая дыра, что телефон из сети выпадает все время...

— А на поезде ты не мог добраться? Машину, что ли, стережешь? Ты сколько уже там?

— Да все уже сделали, уже еду фактически!

— Фактически или практически? — язвительно спросил Линьков, любящий цепляться к словам.

— Утром буду.

— Ну, смотри. Теперь давай объясняй, что произошло.

Карчин объяснил.

Линьков слушал, хмыкая и матерясь, слова Карчина будто убеждали его в чем-то. И вскоре он свое убеждение высказал. Он воспринял то, что Карчина оставили без поддержки, отдали на милость милиции, отняли у него функции распорядителя по проекту «Стар-трека» и все остальное не как репрессии против Карчина, а как прямой вызов ему, Линькову. Ибо, логично рассудил он, в его присутствии не посмели бы так обращаться с близким ему человеком. Но Линьков все поставит с головы на ноги и этим докажет, что с ним лучше не связываться. Если бы они знали о его перспективах, каждый в штаны тут же наложил бы, уже в который раз намекнул Линьков на свое скорое выдвижение в заоблачные высоты, откуда доносится лишь клекот орлов, а орлы у нас известно кто, причем в считаном количестве.

И по заслугам, если выдвинут, подумал Карчин о Линькове, когда разговор закончился. Воистину великий человек: не позволяет ущемить ни себя, ни кого-либо из своего окружения. Потому что ему еще понадобится команда людей по-настоящему преданных, своих. В том числе и там, где клекот орлов. Следовательно, и Карчин может оказаться в непосредственной близости к заоблачным высям.

Он пошел от берега речки, где забавлялся ловлей красноперок, к дому.

— Надо ехать, Оля.

— Давно пора, — сказала Ольга.

2

У Гоши оказалось почти две тысячи; он надеялся, что Килил, у которого осталось целых восемь (по его предположениям), не будет чересчур возмущаться, когда вернется домой. Лишь бы с ножиком опять не полез, дурачок, а то ведь придется принять ответные меры. Отнять нож и настучать по голове. Гоша связался с Супер-драйвером, сообщил, что готов заплатить вступительный взнос. Ответ был кратким.

Suрег-driveг. В 23 часа у гостиницы Молодежная, черный Мерседес с флажком партии на капоте.

Gоshа. А какой флажок у партии?

Super-driver. Извени, забыл, разослал рисунок только членам партии. Смотри.

И Супер-драйвер прислал рисунок флага ПИР: на черном фоне белое изображение мозга и короны над ним. Полукругом надпись: «Интеллектуалы всех стран, соединяйтесь!»

Гоша оценил деликатность Супер-драйвера: до «Молодежной» ему десять минут пешком (свой адрес, как и прочие данные, он послал еще раньше, отвечая на анкету кандидата в члены ПИР).

Выходя, Гоша столкнулся с Килилом, который задержался, потому что перепрятывал деньги.

— Сволочь! — только и сказал Килил, проходя мимо, и Гоша понял, что брат уже успокоился или, по крайней мере, смирился с потерей части денег. И это было действительно так. Сначала Килил, плача от злости, придумывал, каким способом вернуть отобранные Гошей деньги, а потом остыл: у него все-таки осталось больше трех тысяч, а начнешь задираться, требовать или еще что-то, Гоша может разозлиться и сдаст его милиции, деньги-то все-таки ворованные. И посадят, на самом деле, в колонию, а ему этого вовсе не надо. Надо теперь думать о другом: как уехать, если он теперь на учете и его будут ловить по всей стране? Вопрос большой, серьезный, ответа на него Килил пока не нашел.

Без пяти минут одиннадцать Гоша был у гостиницы. Но и «Мерседес» с флажком уже стоял там. Окна темные, ничего не видно. Гоша подошел и встал перед машиной, показывая, что это он — тот, кого ждут. Дверца открылась, Гоша сел внутрь. Он увидел мальчика постарше Килила, совершенно обыкновенного, который протянул ему руку для пожатия и сказал:

— Привет. Я брат Супера. Супер-драйвера, в смысле.

Они сидели сзади, шофер был отделен непрозрачным стеклом.

— Что-то ты слишком молодой, — сказал Гоша.

— Для брата? Братья и меньше бывают.

— Для доверенного лица.

— А он больше никому не доверяет. На.

Мальчик протянул бумажку. На ней было отпечатано с помощью принтера: «Удостоверяется получение от Сивохина Г. М. вступительного взноса в ПИР и его вступление в ПИР». Дата, подпись Супер-драйвера: буквы "С" и "у", а потом завиток.

— Членские билеты будем выдавать чуть позже, — сказал мальчик. — Вопросы есть?

— Какие к тебе вопросы?

— Я брату передам.

— Сам напишу.

— Ну, твое дело. Давай деньги-то.

Мальчик взял деньги и, не считая, сунул их в карман.

— У нас доверие, — объяснил он. — Хотя, если обманешь, тебе же хуже. Подвезти?

— Я близко живу.

— Это мы знаем. Просто ты на такой машине не ездил. Она плывет, а не едет.

— Ну, подвези.

Мальчик нажал на кнопку и сказал:

— По Дмитровскому к центру!

Ехали всего минуту, но Гоша действительно успел почувствовать плавность и комфортность хода этого авто-корабля. Брат Супер-драйвера поглядывал на него с простодушной хвастливостью, будто машина принадлежала ему.

У метро Гоша вышел, спросив:

— А когда будет встреча?

— Тебе напишут.

— Ладно.

3

Шацкий поставил машину и направился к подъезду. Набрал код, открыл дверь. Сзади послышались шаги, и вместе с Володей в подъезд вошел молодой человек с большим букетом цветов.

— Спасибо, — сказал он, благодаря за открытую дверь.

Вместе вошли в лифт.

— Мне последний, — сказал молодой человек.

Володя нажал кнопку своего этажа, встал лицом к дверям. Сзади одуряюще пахло дешевым одеколоном.

Живы в нас еще первобытные инстинкты, подумал Шацкий иронически. Вот кто-то сзади — и уже неприятно, уже ощущение какой-то опасности. Глупо.

Через минуту молодой человек без букета вышел из подъезда и пошел вдоль стены дома, свернул за угол. Там сел в машину и поехал. Через некоторое время, проезжая вдоль набережной, открыл окно и что-то выкинул в темную ночную воду.

4

Ольга, вернувшись, обрадовалась, что Килил нашелся, и огорчилась, что нет Герана. Впрочем, она к этому была готова.

Пора было выходить на работу, писать объяснительную, жить дальше. Карчину не звонила: ждала его звонка. Он обещал позвонить сразу же, как только немного разберется в своих делах. Видимо, не разобрался.

5

Линьков в считаные часы добился того, что машина закрутилась в обратную сторону. Глупое дело Карчина, связанное со стариком и скандалом в милиции, пообещали закрыть. Вероломного Юшакова отстранили от проекта, Линьков взялся сам добиться оформления бумаг в ближайшие сроки. Очень удивлялся Карчину: как это может быть — знать, что мальчишка спер документы и не выбить их из него? Не отдает? — давить на семью, чтобы она давила на него!

— Пробовал, — сказал Карчин.

— Плохо пробовал. Я уезжал, думал — ты в два дня все решишь. А у тебя вон что, оказывается.

— Не все так просто.

— Да все просто! — возразил Линьков.

6

В квартиру Сивохиных, позвонив в дверь и сказав, что обнаружена утечка газа и нужно проверить трубы, вломилась группа людей в масках. Перевернули всю квартиру, нашли в столе Гоши сумку Карчина, а в его книгах — доллары, но немного, куда дел остальные, Г. Сивохин не признавался. Говорили с ним отдельно, строго и особо. Он не выдержал разговора и указал на малолетнего брата. Стали того искать, но он исчез. Взяли по подозрению в соучастии мать Г. Сивохина, О. В. Сивохину. Взяли чуть позже и П. А. Сивохину по подозрению в причастности к преступлению: в лифте своего дома обнаружен убитым адвокат В. Шацкий, занимавшийся делом Карчина, т.е. и Сивохиных; П. Сивохина могла как минимум что-то знать, потому что ее с ним видели.

Карчину об этих событиях ничего не было известно. Звонил домой Ольге, никого не заставал, а доехать не мог из-за катастрофического отсутствия времени. Возникновение из небытия украденной сумки с документами и прочим содержимым, исключая деньги, о которых он и не печалился, сделало его почти счастливым человеком и утвердило в мысли, которую он чуть было не подверг сомнению: нет в жизни нерешаемых проблем и тупиковых ситуаций. Правда, на этот раз решил вопрос не он, а Линьков. Но то, что Линьков стал его благодетелем, — чья заслуга? Роман Валерьевич не всякого человека держит за своего, следовательно, это ему, Карчину, плюс.

7

Геран, узнав о том, что происходит с его бывшей семьей, понял: пора уезжать из Москвы. Он пришел к Самиру взять паспорт.

— Нет проблем, — сказал Самир. — Но такая штука: на наш коллектив сильно наехали сейчас, знаешь? А ты член коллектива, разве нет?

— Я уволиться собираюсь. Уехать хочу.

— Какой ты! То работаешь, то не работаешь, то уволился, то опять пришел, то опять уволиться хочешь! Пойми тебя! Ладно, я не держу, — великодушно сказал Самир. — Но ты же был в коллективе, нет?

— Я был всего лишь сторож.

— А хоть кто. Ты слушай. Мы решили так: по тысяче долларов все собираем. На взаимопомощь для всех.

— У меня нет таких денег.

— Э, брось. Такие деньги у любого мужчины есть, когда надо.

— У меня нет таких денег.

— Возьми у жены, у сына, у него много. Если уже не взял, а?

— Он не сын. Но не в этом дело. Денег я ни у кого не брал и вообще ушел из семьи, сам знаешь, квартиру ты же мне нашел, спасибо.

— Пожалуйста. А с деньгами я не тороплю, принесешь завтра, послезавтра. Тогда паспорт отдам.

— То есть ты хочешь, чтобы я выкупил паспорт?

Самир всегда считал Герана человеком не очень умным, Самиру показалось смешно, что он начал придумывать какие-то причины, чтобы взять у Герана денег. У неумных людей деньги берут без объяснения — просто потому, что надо. Но он не привык переключаться с одной игры на другую: даже в глазах неумного человека не хочется выглядеть несерьезным.

— Глупость не говори, — сказал он. — Это просто условие.

— А я ведь подозревал что-то в этом роде, — задумчиво сказал Геран. — Когда ты попросил у меня паспорт, я подумал... Но понадеялся, что ты все-таки не такой подлец, Самир.

— Я подлец? — оскорбился Самир. — Ты не путай, а то перестану с тобой вообще как с человеком говорить! Я у тебя паспорт в самом деле для договора брал, чтобы оформить! И оформил, между прочим! — указал Самир на какую-то папку. — Я тебе разве сказал сразу: дай денег за паспорт? Сказал или нет?

Геран молчал, понимая, чем все кончится, независимо от его слов.

— Сказал или нет? Не сказал! Я надеялся, что ты, как все, как мужчина, дашь денег на общее дело! А ты не даешь! Ты хочешь сбежать! Что мне остается? Нет, скажи, в чем я не прав? А?

— По-своему ты прав, Самир, как всегда.

— Ну? И о чем тогда разговор?

8

Борис Борисович Шиваев вызвал М. М. Тот явился без сына, что облегчило задачу Борису Борисовичу. А задача была непростая: заставить старика забрать заявление и подтвердить, что он не имеет к Ю. И. Карчину никаких претензий. Начал он так:

— Михаил Михайлович, хочу задать вопрос: как вы относитесь к коррупции, к мафиозным группировкам, к бандитизму?

— Плохо, конечно, — ответил М. М., глядя в окно и думая о чем-то своем.

— А представьте, что вы стали их орудием.

— Это как? — слегка заинтересовался М. М.

— А так. Юрий Иванович Карчин — прекрасный специалист своего дела, уважаемый человек. Преображает к лучшему облик Москвы. Бескорыстный труженик, говоря откровенно. Но нашлись подлецы, которые захотели его уничтожить. Честные люди мешают, видите ли! Им долго не удавалось. А тут такой счастливый случай: Юрий Иванович задевает вас, на него заводят дело, его враги ужасно рады. Понимаете? Вы невольно оказались их пособником!

— Не удивляюсь, — неожиданно ответил М. М.

— Это почему? — даже опешил Борис Борисович.

— А все мы пособники. И все жертвы. Знаете, вы не тратьте время. Что нужно написать? Что не имею к нему претензий? Диктуйте, напишу.

Получив от старика необходимую бумажку и отпустив его, Шиваев почувствовал даже некоторое разочарование. Он готовился к битве гигантов (ибо почти всякий пенсионер, как он знал по своему опыту, гигант упорства и тупости), а вышло все легко, играючи. Если так работать, никакого интереса не будет. И дело со стоянкой оказалось легкое: позвонил Софьин и сказал, что мелкую шваль можно отпустить, но одного обязательно придержать, как следует оформить, чтобы потом судить и дать ему срок. Санкции сверху имеются, и даже не санкции, а прямое пожелание, ибо слишком много подобных дел заканчивается полюбовно, требуют показать результат.

Шиваев выбрал Расима, и тот, похоже, смирился со своей участью. Упрашивал только отпустить на один день — нормально попрощаться с родными.

— Мамой клянусь, никуда не денусь! — обещал Расим.

Шиваев знал: они мамой просто так не клянутся. Если ты поклялся матерью и не сдержал слова — будешь проклят. Но тонкость в том, что клятва эта действительна лишь тогда, когда дается соплеменникам. Клятва хоть мамой, хоть детьми, хоть любыми богами, данная чужому, не в счет. Поэтому он предпочел словам более действенный залог: денежный. Деньги за Расима пусть заплатят родственники, следовательно, это будет обязательство Расима уже перед ними, а не перед Шиваевым. И через это Расим переступить не сможет.

Расим согласился. Его выпустили до суда под два залога: один официальный, другой — Шиваеву, как залог совести, с точно оговоренной суммой, которую Шиваев вернет родственникам Расима, когда тот явится обратно.

9

Но Самир сказал Расиму: «Я пойду вместо тебя. Никто даже не заметит, так мы похожи».

Расим удивился и спросил: «Зачем?»

Самир сказал: «У меня трое детей, и все в порядке. А ты поздно женился, у тебя только одна девочка. Тебе надо дальше заводить детей и жить».

Расим сказал: «Выйду — заведу».

Самир сказал: «Никто не знает, когда ты выйдешь».

Расим сказал: «Я не согласен».

Самир сказал: «Я старший, я сказал — так будет. Мне твое согласие не надо».

Расим сказал: «Пусть тогда нас родственники рассудят. Сам не послушаюсь».

Вечером родственники собрались в своем любимом ресторанчике у парка, закрыли двери, стали говорить и обсуждать.

Угрюмый Расул, самый старший, одинокий, сказал: «Правильно говорит Самир, надо дать возможность Расиму нормально создать семью, у него девочке только год».

Семейный Абдулла возразил: «У Расима один ребенок, правильно, но у Самира трое детей еще не совсем выросли. Каково им будет, если папа в тюрьме?»

Неунывающий Мехти задал вопрос: «Неужели нельзя сделать, чтобы никто не шел в тюрьму?»

Самир ответил: «Нельзя». (Тимур Ахмеджанович объяснил ему, что одного человека придется отдать, так сложились обстоятельства.)

Гусейн, отличающийся оригинальностью ума, сказал: «Если сейчас один может пойти за другого, поскольку вы полные близнецы, то и потом один может заменить другого. К примеру, дадут срок четыре года, два посидит Расим, два Самир — или наоборот».

Родные братья близнецов слушали и пока молчали, понимая, что их словам будет придан особый вес.

И вот заговорил старший из них, Латиф: «Я считаю, и так плохо, и так плохо. Надо бросить жребий, вот и все».

Рауф, учившийся два года в университете и обладающий способностью видеть любую проблему широко, сказал: «Я тебя уважаю, Латиф, но нельзя заменять разум людей глупым жребием, нельзя ответственность с себя переложить на короткие-длинные спички или на решку-орла. Да, и так плохо, и так плохо. Но надо думать не только о чьих-то детях. На Самире все держится, он имеет личные связи с нужными людьми. Он уйдет, сколько времени надо все налаживать? В результате пострадает больше людей, чем если уйдет Расим, которого я очень люблю, прости, Расим».

Остался Насиф, самый младший.

Он смущался, ерзал, видно было, что у него есть предложение. Видно было также, что он заранее им гордится.

И он сказал: «Не надо идти ни Расиму, ни Самиру. Этим ведь все равно, кого взять. Ну да, в документах записан Расим. Но бумажки всегда можно переписать. Или сказать, что то, что сделал Расим, сделал другой. А кстати, что сделал Расим?»

Это был вопрос очень молодого человека, почти глупый. Насиф понял это и покраснел. И поспешил добавить: «Я хочу себя предложить. У меня еще все впереди, посижу несколько лет, начну все заново, все успею!»

Подумав, родственники сказали, что в рассуждении юного Насифа есть резон (он вспыхнул от радости и гордости). Но ему идти не следует: нельзя с этого начинать биографию. Надо подумать о человеке, который уже пожил и ничего особенного не ждет. И, говоря правдиво, от потери которого меньше урона всем.

Расул сказал: «Вы меня имеете в виду? А если мне не хочется?»

Тут все замолчали.

Все молчали, но чудилось, будто в воздухе незримо витают слова, которые каждый из присутствующих мог бы сказать, но терпел по деликатности.

И Расул услышал эти слова. И сказал: «Ладно».

10

Ночью Геран услышал звонок, открыл и увидел в свете тусклой лампочки мальчика с рыжими волосами.

— Здлавствуйте, дядя Гелан, — сказал мальчик.

— Килил? Ты что с собой сделал?

— Покрасился.

— Зачем? Да ты заходи! Как ты меня нашел?

— Я давно знаю, где вы живете.

Геран накормил Килила, напоил чаем. И Килил рассказал ему о своей мечте, о том, как она почти осуществилась.

— Я бы опять туда поехал или в другое такое место. Таких мест, наверно, много. Но меня одного поймают. Поехали вместе, дядя Геран? Вы тоже ведь хотите в деревне жить, я знаю.

— Хочу. А мама как же? Ее отпустили, кстати?

— Да. Мы ей скажем и попросим молчать. Не будет же она родного сына выдавать! А потом уговорим ее к нам приехать.

— Заманчиво, Килька. Но я не могу уехать, у меня паспорта нет.

— Почему?

— Отобрали. Тысячу долларов заплатить надо.

— Я вам дам. У меня две с лишним еще останется, нам хватит. Работу там какую-нибудь найдем.

— Чудак! — усмехнулся Геран. — Если бы так все просто!

Но понимал, что все действительно просто, надо только поверить в это.