Пейдж опять спала долго. Было уже почти четыре часа утра, когда Ванс отпер дверь дома и проводил ее в комнату. У входа он поколебался, но затем сказал:
– Спокойной ночи, Пейдж, – и ушел к себе.
Она почувствовала разочарование. Пейдж ждала, что он поцелует ее. В конце концов, они ведь были обручены, не так ли? Нетвердо ступая, она вошла к себе, почти засыпая на ходу. Быстро раздевшись и почистив зубы, она рухнула в постель и сразу же уснула.
Пейдж проснулась на следующее утро поздно, видимо, очень поздно. Она лежала, глядя в потолок, и перебирала в памяти прошедший вечер, минуту за минутой. Полюбовалась бледно-розовым нефритом в своем обручальном кольце. И радость опять исчезла. Ведь когда их фиктивной помолвке придет конец, ей придется вернуть его Вансу. Она прогнала от себя эту мысль. Впереди еще много времени, достаточно, чтобы смириться с неизбежной разлукой с Вансом и с тем, что, по всей вероятности, она больше никогда не увидит его снова. Когда работа закончится…
И тогда Пейдж поняла, что с ней. Она безумно влюбилась в Ванса Купера.
Хорошо, с вызовом сказала она себе, пусть со временем эта любовь причинит ей много страданий. Но Лесли напомнила ей, как отец Пейдж грудью встречал все, что выпало в жизни на его долю, даже если потом ему приходилось очень страдать. По крайней мере, в эту минуту – а человек все-таки живет только настоящим – она была счастлива.
В это утро записки от Ванса не было. Вместо этого на подносе с завтраком, который принесли ей в комнату, лежала записка от миссис Уинтли.
«Моя дорогая, Ванс сказал мне, что вы вернулись ужасно поздно. Это не упрек. Надеюсь, вы здорово повеселились. Поэтому можете отдыхать, сколько вам будет угодно. У меня сегодня собрание комитета Лиги женщин-избирателей. Оно начинается утром, а потом еще будет официальный завтрак. Надеюсь, вы не станете возражать, если мы оставим вас на это время одну. Любящая вас тетя Джейн.»
Пейдж медленно перечитала записку. «Это не упрек». Как видно, тетя Джейн беспокоилась, чтобы это было абсолютно ясно. Бедная тетя Джейн! Непременно нужно каким-то образом дать понять Марте, как глубоко она ранила свою мать. Какие бы разногласия ни возникли между этими двумя женщинами в прошлом, теперь все должно быть забыто. Все, что осталось, – это память о былом гневе, былых упреках, былой горечи. Вспоминая свою собственную озлобленность, с которой она рассталась лишь недавно, Пейдж почувствовала, что ей становится стыдно. Но есть ли надежда, что ей удастся помочь Марте, которая ее совсем не знает, так же, как помогла ей Лесли Тревор – любимая и верная подруга? По меньшей мере, стоит попробовать. Когда закончится месяц, ей будет приятно вспоминать, что она сделала что-то хорошее, что останется в этой семье и после нее.
Она надела свою новую юбку, расчесала волосы, натянула теплый свитер и сунула ноги в туфли на низком каблуке. Впереди был целый день, нет, поправилась она, взглянув на часы, целых полдня. Чем бы ей заняться? Сначала она решила не спеша прогуляться по Пятой авеню, полюбоваться на витрины, может быть, зайти в музей. Но затем она вспомнила о нефритовом кулоне, о стороживших ее глазах. Ее решимость дрогнула. Кулон был той целью, которая тянула к себе врагов. Завтра, пообещала она себе. Не сегодня.
Но, прежде всего, необходимо было сделать кое-что немедленно. В маленькой гостиной тети Джейн она заказала по телефону Сан-Франциско.
– Пейдж! – с радостью и облегчением воскликнула Лесли. – Я уже почти умираю от волнения и любопытства. Что все это значит? Сначала ты мчишься сломя голову в Нью-Йорк. Затем этот обыск в твоей комнате. Дорогая моя, даже матрасы вспороли! Твою хозяйку от гнева чуть не хватил удар! Потом таинственный звонок из Нью-Йорка, какие-то люди задают вопросы об одежде, которую я тебе послала, спрашивают про какой-то нефритовый кулон. Что за кулон, сажи на милость? Ты что, укрываешь краденое? Наконец, в довершение всего, к телефону подходит твой Ванс Купер – кстати, у него такой приятный голос, Пейдж, и просит никому ничего не говорить, при этом шепчет какие-то таинственные слова о правительстве. Давай, рассказывай, милая моя, пока я не сошла с ума от всего этого!
Задолго до того, как эта обвинительная речь подошла к концу, Пейдж, не в силах сдерживаться, начала смеяться. Бедная Лесли! У нее, должно быть, такое чувство, что ее подруга играет роль в шпионском фильме.
– Прежде всего, – сказала она, – сам он такой же приятный, как и его голос, но он не мой Ванс, – тут она подумала, почему, собственно, это, прежде всего.
– Но смотри, не говори об этом никому. Мы делаем вид, что обручены.
– Делаете вид!
– Послушай, Лесли, тут есть многое, чего я не могу объяснить тебе прямо сейчас.
– Ах, и ты туда же! – жалобно воскликнула Лесли.
– Но поверь мне на слово, что все в полном порядке. Абсолютно в порядке. Я живу у тети Ванса, которая ужасно мила со мной и принадлежит к тому типу компаньонок, который одобрила бы даже самая строгая викторианская матрона.
– Ну, – с сомнением протянула Лесли, – если ты так уверена…
– Абсолютно уверена.
Лесли издала вздох облегчения.
– Одно я знаю точно. Ты никогда не станешь мне лгать. Значит, действительно все в порядке.
– Конечно, в порядке. Кстати, знаешь, Лесли, ведь я потеряла всякую связь с Элис и Хелен, вообще со всеми, кроме тебя.
– Еще как знаю! Все из-за твоего ужасного Джерри.
– Ты мне напомнила, – беззаботно сказала Пейдж, – что Джерри сейчас в Нью-Йорке.
– В Нью-Йорке! Что он там делает?
– Он сказал, что приехал сюда вслед за мной.
– Пейдж Уилберн, если ты позволишь ему вновь прокрасться в твое сердце, после того, как он с тобой обошелся, я тебе этою никогда не прощу.
– Не беспокойся об этом. Но расскажи мне об Элис и Хелен.
– У них у обеих все не слава Богу, – грустно сообщила Лесли. – Я думала, что Тед Харвест и Элис влюблены друг в друга до безумия, но прошло чуть больше года со дня их свадьбы, и вот – он надрывается на работе в Сан-Франциско, а она уехала в Нью-Йорк сама по себе. Она сказала – в отпуск. Сказала, что едет на свои деньги. Нет смысла, говорит, сидеть в квартире, раз Том считает, что работа для него важнее жены. Я думаю, тебе стоит ее отыскать, Пейдж. Мне кажется, ты найдешь, что ей сказать. Я позвонила Теду на следующий же день и пригласила к нам на обед. Разумеется, из него нельзя было вытянуть ни слова упрека в адрес Элис, но все же он признался, что немного устал сам себе готовить обеды. Уж я бы ей показала!
– Какой у нее адрес в Нью-Йорке?
– Где-то в районе Риверсайд Драйв… А, вот он, – Лесли продиктовала адрес.
– А что у Хелен?
– Ну, что там у них случилось, я не знаю, – призналась Лесли. – Мы с ней вместе обедали на прошлой неделе. Она даже не упоминала о Нормане Грэхеме. Она больше не носит обручальное кольцо, и вид у нее очень печальный. Из-за чего бы они там ни поссорились, счастливой она себя теперь не чувствует.
– Очень жаль, – сказала Пейдж. – Мне казалось, с их помолвкой все будет в порядке.
– Кстати, тебе известно, что Нормана перевели в нью-йоркское отделение компании? Ах, да, ты, конечно, это знаешь. Ну, так вот, наконец, я спросила у нее прямо, что произошло. Она сказала, что ей всю жизнь приходилось себе во всем отказывать, как и ее матери, поскольку ее отец был таким экстравагантным человеком, что у них вечно не хватало денег уплатить за жилье. Поэтому, когда Норман купил себе «Кадиллак» и начал заказывать одежду у портного, вплоть до рубашек, она вернула ему кольцо. Она сказала, что повидала в жизни достаточно мотовства, чтобы терпеть его и дальше, и ей не хочется всю жизнь гнуть спину, как это делала ее мать, чтобы муж мог просаживать все деньги на себя, лишая их куска хлеба.
– Вот странно, – удивленно произнесла Пейдж, – мне казалось, что кто-кто, а Норман Грэхем не мог похвастаться богатством.
Закончив разговор и положив трубку, она сидела какое-то время, задумчиво глядя на аппарат. Откуда у Нормана может быть столько денег? Она помнила, что это – жизнерадостный, довольно полный мужчина с благодушным лицом, который вечно смешил всех вокруг. Не слишком обаятельный, но добрый, надежный человек с беззаботным характером. Разумеется, Норман не мог пойти на предательство по отношению к «Маркхэм Электроник».
Наконец Пейдж глубоко вздохнула. Больше невозможно прятаться за закрытой дверью! Вернувшись в комнату, она решительно взяла нефритовый кулон. Что теперь с ним делать? В первый раз она подумала о том, откуда человек, который вчера забрался в дом, мог узнать, какая из комнат принадлежит ей?
В маленькой гостиной она огляделась. На столе лежал старый том в кожаном переплете, который после «того, как из него удалили страницы, служил сигаретным ящиком. Она высыпала сигареты в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом, положила кулон на их место и поставила переплет на полку, засунув его между двумя другими кожаными томами. Со стороны невозможно было догадаться, что это не книга.
Теперь Пейдж была готова покинуть дом. Она глубоко вздохнула и вышла на улицу. Услышав, как входная дверь закрылась за ее спиной, она почувствовала легкий испуг. Впрочем, чего ей нервничать? Люди Маркхэма должны следить за ней и в случае чего, прийти на помощь. Ей нечего бояться. Пейдж бодро двинулась вперед, чувствуя, как с каждым шагом страх рассеивается и к ней снова возвращается уверенность в себе. Добравшись до Пятой авеню, она повернула к югу, в сторону Гринвич Виллидж. Марта жила на Четвертой улице.
У Пейдж не было никакого ясного плана, но муки, которые переживала миссис Уинтли, толкали ее хотя бы предпринять попытку встретиться с Мартой и уговорить ее вернуться домой.
Сидевшая на скамейке девушка мрачно смотрела на Пейдж. На ней были узкие голубые джинсы и обтягивающий свитер, темные прямые волосы мягкими прядями падали ей на плечи. Лицо было исхудавшим, глаза смотрели дерзко. Типичная хиппи, подумала Пейдж. В выражении лица девушки и в том, как она сидела на скамье, было что-то, вызывающее жалость.
Пейдж миновала одинокую девушку, продолжая поиски жилья Марты Уинтли, и вышла на Четвертую улицу.
На мостовой кричали дети, с риском для жизни, игравшие в бейсбол, шныряя между проезжавшими грузовиками. Неподалеку прогуливалась парочка длинноволосых юнцов. Увидав Пейдж, они остановились, затем один из них, неразборчиво сказав что-то своему приятелю, направился к ней и был уже совсем рядом, когда между ним и Пейдж, словно из под земли, вырос неприметный молодой человек. Он что-то тихо сказал длинноволосому, тот изменился в лице и повернул обратно. Пейдж посмотрела на незаметного молодого человека и вспомнила, что это именно он столкнулся вчера в вестибюле гостиницы с Вансом. Она благодарно улыбнулась и вошла в подъезд нужного ей дома. Она знала, что, пока этот человек рядом с ней, она вне опасности.
В узком подъезде с тусклым освещением висело несколько почтовых ящиков и табличек. «Мэри Смит» – это имя теперь носила Марта. Пейдж снова и снова нажимала кнопку звонка. Затем оставила звонок в покое и пошла обратно. Придется попробовать в другой раз.
Когда Пейдж по дороге домой повернула на Пятую авеню, из подъезда одного из больших жилых домов вынырнул человек и направился к такси, в котором его ждала женщина. На мгновение Пейдж показалось, что это Джерри, хотя она и не видела его лица. Ей вспомнилось, что люди часто узнают своих знакомых именно по характерным особенностям походки задолго до того, как могут разглядеть лицо. Она задумчиво смотрела вслед машине, пока та не свернула за угол. Нет, конечно, это не мог быть Джерри. На Пятой авеню она остановила такси и назвала адрес Элис Харвест.
Здание, о котором Лесли мельком упомянула, что оно находится где-то около Риверсайд Драйв, было расположено в районе, который, видимо, прежде знавал лучшие дни. Он был похож на женщину, которая, несмотря на поношенное платье, держится с таким достоинством, что кажется нарядной. Небольшая гостиница оказалась обшарпанной, но вполне комфортабельной. Пейдж спросила у стойки об Элис, и служащий ответил, что миссис Харвест через несколько минут сама спустится в вестибюль.
– Пейдж! Вот так сюрприз. Что ты здесь делаешь? – Элис обняла подругу, затем осмотрелась по сторонам. – Вон там есть пара стульев. Здесь тесновато, – извинилась она, – но все же удобнее, чем в номере, который по размеру чуть больше коробки из-под туфель, да к тому же там только один стул.
Припомнив уютную и просторную квартиру Элис в Сан-Франциско, расположенную на вершине холма, откуда открывался изумительный вид на залив, Пейдж почувствовала недоумение.
– Вопрос в другом, – весело сказала она, – что здесь делаешь ты?
Элис Харвест была небольшого роста, с белокурыми волосами и хорошеньким личиком. Когда она ответила, ее голос слегка дрожал от обиды.
– Ты же знаешь Тома, какой он. Старательный подмастерье. Работает пять дней в неделю и как минимум на три вечера в неделю берет работу на дом, так что с ним даже поговорить нельзя, а в последнее время даже уик-энды стал тратить на какой-то ужасно важный заказ, – она с раздражением добавила: – настолько важный, что он даже ничего не объясняет своей слишком простой жене. А может быть, он считает, что я недостаточно умна, чтобы что-то понять. Я говорила ему, что мы нигде не были с самого медового месяца, который закончился уже больше года назад. А он мне отвечает, ты же знаешь, какой он легкомысленный: «Подожди еще шесть недель, милая, и у нас будут настоящие каникулы». Шесть недель. Нет, ты подумай. Поэтому я сложила вещи и поехала в Нью-Йорк одна. Ну, конечно, хорошая гостиница через неделю оказалась мне не по карману – здесь такие цены! – так что я пока перебралась сюда. Пейдж задумчиво смотрела на подругу.
– Тебе здесь весело? – спросила она небрежно.
– Ну, в одиночестве особо не повеселишься, – капризно сказала Элис, и Пейдж расхохоталась. – Тебе хорошо смеяться. Тебе не приходится делить мужчину с его работой.
Элис замолчала с сокрушенным видом, пораженная собственной бестактностью.
– О! Милая Пейдж. Прости. Я сказала глупость. Меня надо высечь за то, что я сделала тебе больно.
– Это все ерунда, – заверила ее Пейдж. – И ты вовсе не сделала мне больно. Джерри полностью ушел из моей жизни. Дело в том, что я обручена с другим.
– Как чудесно! То-то я смотрю, ты совсем изменилась. Я никогда раньше не видела тебя такой нарядной. Где ты с ним познакомилась? Расскажи мне об этом, – в своем искреннем сочувствии к подруге и подлинной радости за ее счастье Элис забыла о собственных огорчениях.
– Он тоже работает у Маркхэма, – сказала Пейдж. – А числится здесь, в нью-йоркском отделении, но часто бывает по делам в Сан-Франциско. Там мы и познакомились.
Все это была чистая правда, но Пейдж было противно дурачить свою старую подругу. Она сняла перчатку и показала Элис обручальное кольцо.
– Какое красивое! – воскликнула та. – И необычное. Хотя я, признаюсь, предпочитаю бриллиантовые. Как-то принято, чтобы обручальное кольцо было с бриллиантом.
– Ванс знает, как я люблю нефрит.
– Ванс! Только не говори мне, что ты собираешься выйти замуж за Ванса Купера, эту восходящую звезду в компании Маркхэма!
– Именно за него, – весело сказала Пейдж.
– Но почему же ты, скажи на милость, держала это в таком секрете? А, я полагаю, ты рассказывала все Лесли. Вы же с ней всегда были как сестры.
– Кстати, – сказала Пейдж, стараясь переменить предмет разговора, чтобы не заходить слишком далеко, – ты знаешь, что Лесли подарила мне самый изумительный нефритовый кулон, какой только есть в мире. Прямо музейная редкость.
– Да, конечно, она вполне может себе это позволить. Треворы просто купаются в деньгах. Гордон Тревор всегда может позволить себе тратить столько времени и денег, сколько ему хочется, разъезжая повсюду с Лесли, – услышав недовольные нотки в собственном голосе, Элис поспешила сменить тему. – Но расскажи мне о мистере Купере и о том, что ты делаешь в Нью-Йорке.
– Вансу пришло время возвращаться, и он попросил меня пожить с его тетей на то время, которое нужно, чтобы приобрести приданое. Ты же знаешь, у меня ничего не было, кроме траура.
– Еще как знаю, – произнесла Элис с таким чувством, что Пейдж расхохоталась.
– Что, это было так ужасно?
– Честно говоря, да. Мне кажется, он здорово вскружил тебе голову.
Пейдж осторожно начала направлять разговор в нужное ей русло. Она не хотела наделать ошибок.
– Конечно, Ванс проводит со мной все свободное от работы время, но дело в том, что сейчас люди Маркхэма заняты одним ужасно важным проектом, что-то связанное с космическим вооружением. Это настолько секретно, что Ванс даже и не думает посвящать меня в свои дела. И работает он как сумасшедший, как и все остальные инженеры. Но осталось всего несколько недель, он сможет вздохнуть свободнее, вернуться к нормальной жизни и отдохнуть.
– И ты не возражаешь? – спросила Элис. – Ведь вы обручены, ты имеешь право ожидать, чтобы мужчина уделял тебе все свое внимание.
– Мне кажется, все личные «права» должны уступать место вещам поважнее, – сказала Пейдж. – Я бы перестала уважать Ванса так глубоко, как уважаю сейчас, если бы он бросил все ради того, чтобы увиваться за мной и развлекать меня. Да и просто он на это не способен! Каждый старается, как может. После того как Ванс заканчивает рабочий день, – Пейдж бросила на Элис лукавый взгляд, – все, что ему нужно – это хороший обед и немного отдыха. И, по-моему, он их вполне заслуживает.
На минуту на лице Элис появилось подозрительное выражение. Пейдж простодушно ей улыбнулась, скрывая свои мысли.
– Не все инженеры в «Маркхэм Электроник» так увлечены работой, – сказала Элис, наконец. – У некоторых из них остается время на личную жизнь и на развлечения. Возьми, например, Нормана Грэхема. Ты знаешь, что Хелен расстроила помолвку?
Пейдж кивнула.
– Я позвонила Норману, как только попала в Нью-Йорк, и он то и дело вывозит меня куда-нибудь. В этом нет ничего плохого, – торопливо добавила Элис. – Том не стал бы против этого возражать. На самом деле единственная причина, из-за которой он постоянно приглашает меня обедать, заключается в том, что он получает возможность говорить о Хелен, – выражение недовольства снова показалось на ее лице. – Я не знаю, что Хелен нужно. Норман – замечательный мужчина, из тех, кого ищут женщины. Он может дать тебе все самое лучшее. Обеды в самых дорогих ресторанах и «Кадиллак», чтобы катать тебя, где угодно. Чего еще желать?
– Норман, вроде, не получал наследства, верно? – небрежно спросила Пейдж.
– Боже праведный, конечно, нет. У его родителей маленькая скобяная лавка в каком-то городке на среднем Западе, где они оба и работают. Норман учился в колледже на стипендию. А к чему ты клонишь?
– Я просто думаю, откуда у него столько денег, чтобы он мог сорить ими направо и налево?
– Любопытно. Хелен тоже об этом спрашивала. Она говорила что-то о человеке по имени Микобер. Я не знаю этого человека. Он тоже работает на Маркхэма?
Когда Пейдж разразилась взрывом смеха, Элис обиделась.
– Что здесь такого смешного?
– Элис, неужели ты хочешь сказать, что никогда не читала «Дэвида Копперфильда»? – Элис отрицательно покачала головой, и Пейдж продолжала, смеясь. – В этом романе полно незабываемых персонажей. Один из них – растяпа Микобер, который говорил: «Если годовой доход равняется двадцати фунтам, а годовой расход – девятнадцать фунтов с половиной, то в итоге остается счастье; если годовой доход равняется двадцати фунтам, а годовой расход – двадцать фунтов с половиной, то в итоге получается нищета».
– Мне кажется, это верно, – с неохотой согласилась Элис. – Тед настаивал на том, чтобы мы откладывали деньги каждый месяц. Когда я думала о тех вещах, которые могла бы на них купить, то просто с ума сходила от злости на него, – немного подумав, она добавила: – по-моему, ты считаешь, что я поступила нечестно по отношению к Тому, и что мне следовало остаться дома и ухаживать за ним.
– О, я уверена, что с ним все в порядке, – бодро сказала Пейдж. – Я только сегодня утром разговаривала по телефону с Лесли. У нее-то я и взяла твой адрес. Она сказала, что как-то на прошлой неделе приглашала Тома на обед, потому что он устал сам себе готовить еду. Но она не упомянула, что он плохо выглядит или что-нибудь в этом роде.
– Откуда ей знать, – Элис произнесла это так резко, что Пейдж уронила перчатки на пол, чтобы, нагнувшись, скрыть изумление на своем лице. – Тед никогда не жалуется. Иногда у него бывает ужасное воспаление в горле, и он ничего с этим не делает, пока кто-нибудь не возьмется за него.
Пейдж взглянула, на часы.
– О, мне пора бежать! – воскликнула она. – Но я позвоню тебе через несколько дней, и мы договоримся сходить куда-нибудь пообедать. Я бы хотела познакомить тебя с тетей Ванса, хотя сам Ванс, боюсь, будет слишком занят, чтобы присоединиться к нам.
– Ну… – колебалась Элис, – это было бы здорово. Но, Пейдж, я думаю, что мне пора вернуться в Сан-Франциско. Я ненавижу летать самолетами, но на этот раз, пожалуй, полечу. Так будет гораздо быстрее.
Таксист, в чью машину села Пейдж, всю дорогу недоумевал, что так рассмешило красивую пассажирку, которая смеялась до самого дома. Точнее, до того момента, как он резко спросил:
– Что-нибудь не так, леди?
Она подняла встревоженное лицо.
– Нет. А в чем дело?
– Кажется, нас преследует машина. Я подумал, может, вы попали в какую-нибудь беду?
– Конечно, нет, – заверила она его.
Когда таксист остановился у дома в Мюррей Хилл, никаких других машин вокруг не было видно. Тем не менее, Пейдж заранее расплатилась с водителем и, выйдя из такси, сразу же бросилась к дверям.
Глядя ей вслед, водитель обратил внимание на дом, в который она вошла. В тот вечер он рассказывал своей жене: «Я решил запомнить это место хорошенько, на случай, если что-то случится. Мне все это показалось подозрительным. По-настоящему подозрительным. Это был не просто какой-то парень, который преследует красивую девушку. Я видел ее лицо, когда она побежала к дверям. Несмотря на то, что она мне говорила, она была здорово испугана».