Опасное искушение

Тем не менее, я завела интрижку с бывшим парнем моей мамы.

Стыд набросился на меня, как бешеный пес.

Это напомнило мне о Пикассо, который заставил Брэндо смеяться в Лайон-Корте. Он был в безопасности, потому что Тирнан потратил кучу денег на лучшую служебную собаку, которую смог найти.

Значит, по крайней мере, не бессердечный, не настолько, чтобы полностью списать его со счетов, что было опасно.

Не ради моей безопасности как таковой, а ради моего сердца.

Оно стучало, когда я бежала слишком быстро, и с каждым ударом вопросом звучало имя Тирнана.

«Кто он?»

«Монстр или человек?»

«Может ли он быть и тем, и другим?»

Могли ли меня привлекать обе его стороны, темная и светлая, с небольшим зазором между ними? Он был не столько спектром, сколько двумя сторонами монеты, не отделимыми одна от другой. Каждый день, каждое мгновение были как подбрасывание монетки, чтобы увидеть, какой стороной он повернется.

Но я могла признать, что мне нравился риск.

Подлость будоражила мою кровь и заставляла ее нагреваться.

Доброта… ну, доброта разнесла в щепки броню вокруг моего сердца.

Было совершенно неправильно хотеть его так, как хотела я. Он был моим опекуном, бывшим парнем моей матери, на двенадцать с половиной лет старше моих семнадцати. Табу даже не подходило к нашим отношениям.

Это не имело значения.

Теперь, попробовав кусочек, я не могла забыть вкус этого запретного плода.

Я настолько погрузилась в свои мысли, в которых на первом плане стояло покрытое шрамами лицо Тирнана и выбеленные солнцем нефритовые глаза, что не заметила, как на роскошную подъездную аллею въехала машина, пока не стало слишком поздно.

Удар оказался не таким ужасным, каким мог бы быть, когда ворота распахнулись, машина проползла вперед, но этого было достаточно, чтобы я перекатилась по капоту машины и сильно ударилась о лобовое стекло.

Дыхание сорвалось с губ, легкие сжались так сильно, что в тканях не осталось кислорода. Правая сторона моего тела тупо пульсировала, а я лежала неподвижно, отчаянно пытаясь втянуть воздух.

Невнятные звуки заполнили мои уши под грохот проносящейся в них крови, а затем кто-то осторожно поднял меня с лобового стекла и помог сесть на капот.

— Бьянка? — раздался знакомый голос.

В поле моего зрения поплыл какой-то человек, видимо, водитель, а затем возник другой.

— Бьянка.

Я зажмурила глаза, затем попыталась сфокусироваться. Как в калейдоскопе, меняло свои очертания красивое лицо Элиаса.

— Святое дерьмо, ты в порядке?

— Эм… — промычала я, пытаясь разобраться со своей раскалывающейся головой и пульсирующим боком. Ничего страшного не было, просто удар, от которого у меня остались синяки, и уже стихающий звон в голове. — Думаю, да.

— Какого черта ты делала? Мы могли тебя убить, — потребовал он, сжав мои плечи, словно хотел меня встряхнуть.

— Вышла на пробежку, — пробормотала я, медленно моргая и проверяя свое тело. — Мне нужно было подышать свежим воздухом.

— Тебе нужно нечто большее, чем воздух, — вставил холодный, элегантный голос. — Очевидно, у тебя нет ни капли здравого смысла, если ты носишься по улицам, не глядя, куда идешь. Тебе пошло бы на пользу, если бы ты получила более серьезную травму.

Затем пауза.

— Хотя было бы неудобно ремонтировать машину, если бы ты залила ее кровью.

— Тетя Кэролайн, какого черта? — почти прорычал Элиас, слегка отступая в сторону, как бы отгораживая меня от женщины.

Все во мне остановилось.

Дыхание, боль, сердцебиение.

Кэролайн.

«Кэролайн Константин?»

Я медленно повернула голову, почти испугавшись, что наконец-то увижу женщину, на которой женился мой отец, женщину, которую он не оставил ради моей матери, независимо от того, как сильно клялся, что любит Аиду.

Когда мой взгляд встретился с ледяными голубыми глазами основоположницы Константин, весь воздух, который я набрала в свои опустошенные легкие, вырвался у меня изо рта, как из колотой раны.

Короче говоря, она была в высшей степени изысканна.

Ее светлые волосы были собраны на затылке в шикарный шиньон, ни одна прядь не выбивалась из прически, подчеркивающей высокий элегантный лоб, на котором, несмотря на средний возраст, почти не было морщин. Наметанным глазом ценителя искусства я отметила идеальную симметрию классически красивых черт ее овального лица, которое могло бы смотреть на меня с картины Рембрандта или Да Винчи. Одетая в костюм цвета слоновой кости, эффектно дополняющий бледно-голубой оттенок ее глаз, она казалась королевой Бишопс-Лэндинг.

Я была настолько восхищена ее грацией, что не сразу заметила легкую усмешку, скрывающуюся в ее холодном выражении лица: глаза слегка прищурены, рот сжат в тонкую линию, но презрительно изогнут по краям.

Она считала меня ниже себя, едва ли достойной внимания, разве что для того, чтобы указать на мою глупость.

Во мне вспыхнуло смущение.

Возможно, это было странно — хотеть произвести хорошее первое впечатление на женщину, которая монополизировала время моего отца, соперницу моей матери, но я этого хотела. Лейн всегда высоко отзывался о своей жене, когда я выпытывала у него информацию о ней, особенно о том, какой она была в те дни, когда они впервые встретились и полюбили друг друга.

«Тогда она тоже подарила мне мир», — с тоской говорил он, прижимая меня к себе. — «Я думаю, она стала настолько одержима сохранением этого мира, что потеряла представление о том, что он когда-то значил. Мир — это не власть и престиж. Это счастье. Защита и бережное отношение к нашим близким. Наш мир».

Дрожь пробежала по мне, и я поняла, что слишком долго молчала. Изобразив кривую улыбку, я протянула руку Кэролайн.

— Здравствуйте, миссис Константин. Простите, что пришлось встретиться с вами таким образом. Я Бьянка, школьная подруга Элиаса.

Что-то промелькнуло в ее глазах, а затем погасло. Она посмотрела на Элиаса, слегка приподняв бровь, которая не тронула ее гладкий лоб. Она не пожала мне руку, и, наконец, я опустила ее.

— Это та девушка, о которой ты мне рассказывал.

Элиас почти вздрогнул, затем кивнул.

Кэролайн пронзила меня взглядом на расстоянии тысячи ярдов, переводя взгляд с моих мокрых от пота волос, собранных в небрежный хвост, на изгибы моего тела, обтянутого облегающим спандексом. Она заставила меня почувствовать себя техасской белой дрянью, которой я не была уже несколько месяцев.

— Бьянка Бельканте, — наконец подтвердила она.

— Да, мэм.

По ее губам пробежала дрожь, но я не могла понять, была ли это улыбка или что-то более злое.

— Пожалуйста, не называй меня «мэм». Вряд ли я настолько древняя, чтобы заслужить такого обращения, не так ли?

Я тут же покачала головой.

— Нет, вовсе нет.

На ее лице промелькнуло подобие улыбки, слегка презрительной, как у Тирнана, когда он притворялся любезным.

— Элиас сказал мне, что ты остановилась у МакТирнанов.

— Да, они были достаточно добры, чтобы приютить нас с братом после смерти нашей матери, — объяснила я, стирая скатившуюся по моему виску холодную бисеринку пота.

Элиас взял меня за другую руку, его большой палец коснулся моего запястья, как бы успокаивая. Меня удивило, что это сработало.

— У тебя акцент, — сказала она, но это был вопрос без знака вопроса.

— Техасский, — объяснила я, радуясь, что он не сильный, потому что голос самой Кэролайн был четким и чистым, настоящая американка голубых кровей.

— Эй, она хорошо зажила, — перебил меня Элиас, и его большой палец коснулся края моей татуировки голубя. — Тебе идет.

Кэролайн проследила за его взглядом, и ее ноздри раздулись. Я беспокоилась, что ей не понравилось, что ее племянник ошивается рядом с бедной сиротой из захолустья, но, когда она снова посмотрела на меня, на ее лице была легкая улыбка.

— Сирота, бедняжка. Мы должны пригласить тебя на чай как-нибудь в ближайшее время. Возможно, я смогу помочь тебе акклиматизироваться в новом окружении, — великодушно предложила Кэролайн.

Элиас вздрогнул, нахмурив брови и уставившись на свою тетю, но я просияла ей в ответ. Мысль о том, чтобы провести с ней время, была чем-то похожа на возможность провести время с моим отцом. Я хотела научиться быть такой же грациозной и элегантной, как Кэролайн, женщина, которую уважал и любил мой отец. Она обладала классом и утонченностью, острым умом, которого не хватало Аиде, и я стремилась впитать это любым способом.

— Я бы с удовольствием, — честно сказала я.

Элиас подошел ближе.

— Бьянка, я…

— Я проверю свой календарь. Элиас, почему бы тебе не вернуться в машину? Если задержимся, мы опоздаем на ужин, а нам так много нужно обсудить.

Элиас поморщился, но не отошел от меня, пока Кэролайн доставала телефон из сумочки Шанель.

— Я думала, ты не общаешься с Кэролайн и ее детьми, — пробормотала я себе под нос.

— Не по своей воле, — согласился он, сжав мою руку в своей. — Но Кэролайн считает, что все в семье должны перед ней отчитываться, а я делал некоторые вещи, с которыми она… не согласна.

— Например, общался с бедными сиротами?

Его смех был резким и пустым.

— Это меньшее из всего, поверь мне. Не беспокойся обо мне. Беспокойся о том, почему она заинтересовалась тобой.

— Элиас, машина, — перебила Кэролайн, выгнув идеальную бровь.

Она смотрела на него не мигая, пока Элиас неохотно не отпустил мою руку, предварительно сжав еще раз. Когда он неуклюже захлопнул за собой дверь машины, Кэролайн подошла ближе и достала из своей стеганой сумочки визитную карточку. Она была напечатана на толстом дорогом картоне, который наверняка стоил больше, чем месячный прожиточный минимум Аиды, Брэндо и меня вместе взятых.

— На следующей неделе у меня будет мероприятие, из-за которого я буду очень занята, — объяснила Кэролайн, протянув мне визитку и закрывая застежку на своей сумке. — После следующих выходных мое расписание станет свободнее. Я буду рада пригласить тебя на чай, поговорить о твоих планах на будущее.

— Вау, — сказала я, не успев сдержать порыв и сильно покраснев от своей неуклюжести. — Это невероятно любезно с Вашей стороны.

Ее улыбка была легкой, но красивой.

— Да, что угодно для… друга семьи.

Не говоря больше ни слова, она отпрянула и обошла машину с другой стороны. Вышел водитель, чтобы открыть ей дверь, а затем бросил на меня извиняющийся взгляд.

— Извини, что ударил тебя, — пробормотал он.

— Извините, что врезалась в Вашу машину, — съязвила я, соскользнув с капота и слегка похлопав по нему. — Эта штука определенно стоит больше, чем я.

Он скорчил мне забавную рожицу.

— Если Кэролайн Константин так просто уделила тебе время, я бы не стал преуменьшать твою ценность. По крайней мере, для нее.

Прежде чем я успела поставить под сомнение его странное заявление, он вернулся на водительское сиденье и уехал, погнав машину через ворота и вверх по извилистому холму к роскошному особняку на берегу океана.

Я, моргая, смотрела на комплекс Константин, место, которое купил и превратил в свой дворец мой отец, на дом, пропитанный его историей и воспоминаниями. Я жаждала войти внутрь, прикоснуться к стенам и постоять на тех же местах, где когда-то стоял он.

Вместо этого я сжала в руке карточку Кэролайн, вставила в уши выпавшие наушники и медленно побрела обратно в мрачные, неспокойные залы Лайон-Корта.

ГЛАВА 12

БЬЯНКА

Быстро стемнело.

В Нью-Йорке было начало ноября, ночи становились длиннее, к половине шестого вечера темнота опускалась, как саван. Улицы Бишопс-Лэндинга были усеяны старомодными железными фонарными столбами, но они мало помогали сориентироваться. Все кварталы выглядели одинаково: большие дома, спрятанные за огромными заборами, словно богачи боялись, что внешний мир нарушит их очаровательную жизнь.

Я заблудилась.

Ужасно.

Мой телефон разрядился сразу после аварии в комплексе Константин, поэтому я не могла позвонить в Лайон-Корт и узнать дорогу. Вместо этого я бродила в надежде наткнуться на кого-нибудь, кто мог бы указать мне дорогу, но, похоже, после наступления темноты весь город вымирал. С океана дул холодный ветер, солоноватый и густой. Я дрожала в своей скудной тренировочной одежде, не в силах бежать, чтобы согреться, потому что мне было слишком больно.

Я уже собиралась сдаться и позвонить в какую-нибудь из расположенных вдоль улицы калиток, чтобы спросить дорогу, или воспользоваться телефоном, но тут волосы на моей шее встали дыбом. По спине, словно иглы, пробежало чувство тревоги, пронзив прямо до костей.

Медленно повернув голову, я посмотрела через плечо и заметила двигающееся по улице в мою сторону с другой стороны дороги темное пятно.

Я ускорила шаг и юркнула за угол.

Несколько минут спустя, подумав, что оторвалась от преследователя, или что просто веду себя как глупая параноидальная девчонка, я рассмотрела в конце улицы интерком. Уголком глаза я заметила, как что-то темное отделилось от тени и направилось ко мне.

Я колебалась, пытаясь решить, что лучше: бежать или звать на помощь. Наконец, я решила сделать и то, и другое. Под моим пальцем зажужжал Интерком, и я вытащила наушник, чтобы услышать ответ.

Темная фигура приближалась, теперь ее отделяло всего полтора квартала.

— Добрый вечер, — наконец ответил кто-то. — Мы не ожидаем доставки в это время.

— Пожалуйста, меня зовут Бьянка Бельканте, я только что переехала в этот район. Я заблудилась и, кажется, кто-то меня преследует.

Пауза.

— Нам не нужны здесь неприятности. Пожалуйста, уходите.

Я застыла на месте, фигура задвигалась быстрее, сократив расстояние до одного квартала, и у меня в груди бешено заколотилось сердце.

— Мне семнадцать. Я учусь в Академии «Святого Сердца» и живу здесь, в Бишопс-Лэндинге. Пожалуйста, впустите меня, хотя бы за ворота, чтобы я могла скрыться от человека, преследующего меня.

— Вы должны позвонить в полицию.

— У меня нет телефона! — в панике воскликнула я.

Линия оборвалась.

— Черт! — я ударила по стене рядом с интеркомом, затем глубоко вдохнула и заставила свое ноющее тело бежать.

Я бросилась вниз по улице в сторону океана, потому что знала, что где-то на полуострове, на вершине скалы с видом на Атлантику, расположен Лайон-Корт.

Грудь наполнила кислота, я бежала изо всех сил, работая ногами и руками и немного наклонившись, чтобы противостоять ветру. Вся правая сторона пылала от боли, но паника заглушала эти ощущения.

Это была реакция «сражайся или беги».

Напрягая слух, позади себя, я слышала характерный стук ног по асфальту.

Кто-то гнался за мной.

Я жадно глотала холодный океанский воздух, и он проник в мои легкие. Мои ноги попали на песок на пляже общественного доступа, который замедлил мое движение на одно неустойчивое мгновение.

Я услышала свист ветра над фигурой преследователя позади меня. Резкий выплеск воздуха из работающей грудной клетки.

Я гнала сильнее, но в животе у меня все сжалось, нехорошее предчувствие подсказывало мне, что я не смогу убежать от этого хищника.

Однако Эзра и Хенрик учили меня драться. Я знала, как правильно наносить удары, как защищаться, если меня настигнут сзади или подойдут вплотную. Жаль, что они не научили меня уходить от преследователя.

На мгновение я подумала о том, чтобы укрыться, спрятаться так, чтобы он прошел мимо меня, но я не хотела быть загнанной в угол.

Мне не следовало волноваться.

Секундой позже я услышала преследователя прямо у себя за спиной, почувствовала сбитое дыхание, вытесненный впечатляющей скоростью воздух. Кровь застучала у меня в ушах так громко, что я подумала, что могу в ней утонуть. Во все еще торчавшем у меня в левом ухе наушнике гремела музыка, призывая меня бежать.

Прежде чем преследователь смог догнать меня, я резко остановилась. За то время, которое потребовалось ему, чтобы остановиться, я размахнулась и развернулась, используя весь свой вес, чтобы нанести удар в то место, где, по моим представлениям, мог находиться его живот.

Большая мозолистая рука схватила мой замахнувшийся кулак за запястье и рванула вперед, нарушив мое равновесие. Я врезалась в твердую грудь, но уже боролась, наступив пяткой ему на ногу и ударив головой в подбородок.

По размерам и весу тела я могла сказать, что это мужчина, но было слишком темно, даже луну заслонило облаками, чтобы разглядеть его лицо. Мне даже в голову не пришло посмотреть. Сильная паника сдавила мне горло. Я снова стала девчонкой, загнанной в угол одним из головорезов Морелли на парковке моей начальной школы, с диким, озлобленным лицом он тащил меня тогда в машину.

С моих губ сорвался крик, что-то похожее на боевой клич, и я со всей силы врезалась в мощный торс преследователя, чтобы вывести его из равновесия. Раздалось приглушенное проклятие, и он упал, увлекая меня за собой. Я приземлилась ему на грудь, воздух горячим шлейфом вырвался из его груди над моим правым ухом. Прежде чем я успела отскочить в сторону, он перекатился, прижав меня к себе.

Страх вцепился в мои внутренности, разрывая меня на части.

Я боролась так сильно, что думала, мое сердце вот-вот разорвется.

В суматохе наушник выпал из моего левого уха, и знакомый голос, как лезвие, прорезал густую ночь.

— Бьянка, хватит!

Мое тело поняло это раньше, чем успел осмыслить мой разум, и тут же замерло. Секунду спустя сквозь туман в моем черепе пробилось осознание.

Тирнан.

Я открыла рот, чтобы закричать на него, спросить, почему он меня преследует, почему так меня напугал, но единственное, что вырвалось, это долгий, низкий стон.

— Бьянка, — снова сказал он, на этот раз почти нежно, хриплым от долгого молчания голосом.

Он расслабил хватку на моих запястьях и прижал их к моей голове.

— З-зачем? — прошептала я, и на глаза навернулись слезы. — Ты напугал меня.

Он издал горловой звук, отчасти разочарованный, отчасти сочувствующий.

— Я звал тебя по имени последние пять минут. Очевидно, ты была слишком напугана, чтобы услышать.

Возможно, так оно и было, но это не объясняло, почему он вообще меня преследовал.

— Я искал тебя, идиотку, — прорычал Тирнан, снова сжав пальцы вокруг моих запястий и придавив меня узкими бедрами и широкой грудью к холодному, влажному песку. — Потом ты начала убегать, и я, блядь, не хотел снова тебя потерять. Эзра, Уолкотт и Хенрик тоже тебя ищут.

— Но Брэндо? — машинально запротестовала я.

— Шеф-повар Пэтси задержалась, чтобы присмотреть за ним.

Долгий вздох сорвался с моих, слегка побелевших на холодном воздухе губ и окутал нависшее надо мной лицо Тирнана.

— Ты напугал меня, — тихо повторила я.

— Хорошо, — хмыкнул он, не отстраняясь от меня, а вместо этого еще плотнее прижавшись бедрами к моему паху. — Тебя нужно хорошенько напугать.

— Я могу бегать сама по себе, не нуждаясь в твоем разрешении, — возразила я, хотя было достаточно доказательств обратного.

— Ты упрямая, глупая девчонка. Ты ничего не знаешь о Бишопс-Лэндинг и монстрах, которые живут на этих улицах. Ты хочешь стычки с Брайантом, мать его, Морелли? Ты хочешь столкнуться с таким человеком, как я, который увидит такую милашку, как ты, заблудившуюся и одинокую, и решит выследить тебя самостоятельно?

Я вдруг заметила, как мне в лоно уперлась толстая, очевидная эрекция Тирнана. Погоня за мной пробудила в нем хищника. По напряжению в его теле я поняла, что он едва сохраняет самообладание. Он хотел наброситься на меня на общественном пляже, как животное, требующее свою пару.

Несмотря на холод, мои кости начали плавиться, тело стало податливым на фоне его напряженного тела, жаждущего контраста. Жаждущего его.

Тирнан правильно понял изменение моей позы, и низкий рык прорвался из его груди прямо в мою.

— Тебе нравится, когда за тобой охотятся, малышка? — хмыкнул он. — Тебе нравится знать, что ты пробуждаешь во мне животное? Что я становлюсь твердым, как сталь, представляя, как разрываю в этих узких шортах дыру, достаточно большую, чтобы мой член вошел прямо в твою мокрую киску? Мне даже не пришлось бы тебя подготавливать. Ты, наверное, уже вся мокрая для меня.

Боже, он был прав.

Это должно было меня смутить, но я была выше этого. Может, я не могла владеть своими чувствами к Тирнану, но могла владеть реакцией своего тела на него. На его жестокость. Оно жаждало этого.

Я неосознанно выгнулась, вызвав у него злобную усмешку. Тирнан взял оба запястья в одну из своих огромных рук, а другой скользнул вниз по моему телу и, ущипнув за твердый сосок, спустился к моей киске, которую собственнически обхватил.

— Ты хочешь, чтобы я проник в эту девственную киску? — холодно спросил он, с наслаждением впиваясь в мой клитор тыльной стороной ладони. — Ты хочешь, чтобы я забрал последнюю часть тебя, которая мне еще не принадлежит?

Единственное, что еще оставалось в моем полном и единоличном распоряжении, это мое тело и свободная воля. Так почему же я так хотела, чтобы он ими овладел?

Ответа у меня не было.

Все, что у меня было, это биение сердца, отдающееся во влагалище, пульсирующем для него. Моя киска отчаянно сжималась вокруг пустоты, уже жаждущая быть заполненной, уже набухшая. Я хотела, чтобы он впился зубами в мою кожу, членом в мои складки, руками в мои конечности и разорвал меня на части от удовольствия.

— Трахни меня, — сказала ему я, пока у меня не сдали нервы. — Трахни меня, ты, чудовище.

Лунный свет, как лезвие, пронзил ночь и ударил Тирнану в глаза, заставив их засветиться неестественным зеленым светом. Секунду спустя мы снова погрузились во тьму, и Тирнан наклонился, чтобы прошептать мне на ухо.

— Помни, малышка, ты сама напросилась, — предупредил он.

А потом его губы поймали мои, удерживая их на месте и проникая внутрь горячим движением своего шелковистого языка. Я застонала и отдалась буре страстного желания, которую он поднял под моей кожей.

Тирнан целовал меня так, словно хотел убить. Как будто он владел моим дыханием и требовал его вернуть. Не было никакой романтики в том, как он забирал мой воздух и заявлял права на мое тело, словно это было его право. Ни любви, ни нежности. Только животная потребность и движущая сила, желание покорить меня, которое воспламеняло нас обоих.

Я извивалась под ним, не потому что хотела, чтобы он меня отпустил, а потому что мне нравилась жесткая клетка, образованная вокруг меня его телом. Не отпуская мои запястья, другой рукой Тирнан потянулся к себе в карман. Мгновение спустя раздалось тихое щелканье, и над моим вздымающимся животом появился нож. Я задрожала, как приколотая бабочка, но не протестовала, когда он провел кончиком ножа по моему обнаженному животу от нижней части груди до пояса шорт. Скрежет металла заставил меня вздрогнуть. Тирнан сильнее надавил на лезвие, и оно прочертило путь по разрезу моих уже влажных между бедер шорт. Я затаила дыхание, и, кроме отдаленного плеска волн и резкого шелеста нашего дыхания, единственным звуком было еле слышное «щелк, щелк, щелк» расходящихся под ножом швов.

Когда мои шорты были разрезаны от верха до низа, Тирнан сложил нож одной рукой, сунул его в карман и пальцами разорвал единственную преграду между моей киской и ночью. Мое нижнее белье врезалось в бедра и порвалось у него в руке, клочок голубого кружева он отбросил в сторону. Оно взлетело в воздух и понеслось вниз по пляжу.

Тирнан даже толком до меня не дотронулся, а я была вся в разгоряченной коже, натянутой на напряженные мышцы. Мне нужно было, чтобы он освободил меня, чтобы переполнявшее мои внутренности возбуждение выплеснулось в ночь.

Мне не нужно было умолять.

Его рука внезапно оказалась рядом, два пальца погрузились прямо в мою девственную киску, а большой палец оказался на моем клиторе и потер жжение от растяжения. Даже не поцеловав меня, Тирнан вонзил в меня свои пальцы, сжимая их, чтобы растянуть меня для своего гораздо более толстого члена. Вместо этого он навалился на меня, между нашими губами оставался дюйм, мы дышали одним и тем же дыханием, его глаза были прикованы ко мне даже в темноте.

Мне до боли хотелось поцеловать его, обхватить ногами, отдаться ему, но он не позволил.

Тирнан хотел брать, а не получать.

И я с готовностью позволила ему это.

— Так чертовски уютно, — пробормотал он, играя с моим липким влажным влагалищем, добавляя третий палец, хотя я хныкала от боли. — Тише, малышка, я знаю, что тебе нравится жжение.

Блядь, так и есть. Мне нравилась боль от того, что я наполнена. Это было похоже на блоки, сложенные во что-то достаточно высокое, чтобы напугать меня. Я смотрела с обрыва желания на падение, которое неизбежно произойдет, когда он заставит меня кончить на его член.

— Трахни меня, — потребовала я, подавшись бедрами вверх, сильнее насаживаясь на его пальцы. — Мне не нужна нежность.

— Не искушай меня, — прорычал Тирнан, наконец, наклоняясь, чтобы поцеловать меня, жестоким, карающим поцелуем, от которого у меня непременно останутся синяки на губах. — Я буду владеть этой киской так жестко, что ты неделю не сможешь ходить. Ты этого хочешь?

«Да!»

Я не сказала ни слова.

Он сильнее погрузил руку в мою киску, пока я не откинула назад голову и не застонала от болезненного удовольствия.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на песке? Использовал твою тугую, влажную дырочку, чтобы кончить?

Я прислушивалась к нему, поэтому услышала паузу, когда его собственные слова толкнули его за грань. Практически вибрируя на мне, он вытащил из меня свои пальцы и размазал по бедру мою влагу.

— Ты хочешь узнать, каково это — изливаться моей спермой?

— Да, — с шипением вырвалось между моих стиснутых зубов.

Затем обжигающе горячая головка его члена оказалась между моих бедер. Он несколько раз ударил своим твердым стволом по моим набухшим складкам и, услышав влажный шлепок, прильнул к моему жадному входу.

— После этого, — прорычал он надтреснутым голосом, который я едва узнала. — Ты моя. Когда тебе исполнится восемнадцать, когда ты уедешь в колледж, когда будешь думать, что избавилась от меня, это не так. Мне всегда будет принадлежать эта прелестная маленькая пизда и слезы, которые я заставил тебя выплакать. Назад дороги нет, малышка.

Меня пронзила дрожь, не имеющая ничего общего с холодным ветром. Его собственничество разъедало меня, отщипывая кусочки от моей решимости.

Крошечная, темная часть меня, брошенная отцом и матерью на произвол судьбы и пренебрежения, взывала к его собственничеству, желая его почти так же сильно, как любви.

Я знала, что никогда не получу последнего, и в тот момент мне было все равно.

Я рванулась вперед, чтобы вцепиться зубами в нижнюю губу Тирнана, прикусив ее достаточно сильно, чтобы разодрать кожу, его кровь каплями выступила у меня на языке. Он застонал, остатки его цивилизованного облика рассыпались в прах, и Тирнан яростно дернул бедрами, пронзив меня одним жестоким толчком. Я откинула голову на песок и закричала в затянутое тучами небо. Он зарычал, проникая глубже, двигая бедрами и прижимая меня к себе рукой, чтобы он мог войти глубже.

— Такой большой, — хриплым голосом выдохнула я со слезами на глазах. — Господи.

— Господин, — поправил Тирнан, резко двигаясь, и, наконец, коснувшись самого края меня, целуя вход в мое лоно так, что искры пробегали по моему тазу. Мне это нравилось. — Твой господин.

Я ответила ему, покусывая заросшую щетиной линию его подбородка, покусывая по всей длине, пока не добралась до истертого конца его шрама. Тирнан продолжал входить в меня, проникая на всю длину в мою чувствительную киску и выходя из нее, возбуждая каждое нервное окончание, о существовании которого я и не подозревала. После недолгого колебания я провела языком по линии его шрама, от рта до уха. Он не замер. Не сделал мне замечание. Вместо этого он злобно выругался, навис надо мной и впился зубами в стык моей шеи и плеча, прижав меня к земле, пока пользовался мной.

Слезы хлынули из моих глаз на песок. Слезы боли и удовольствия, но также и принятия.

Это.

Это было то, чего я хотела.

Любовь с грубыми шипами и зубами.

Тело прижато к моему, как оружие, внутри меня, как вторжение. Я хотела быть заполненной и использованной, потому что он не мог насытиться. Не мог сдержаться. Не мог быть джентльменом.

Теперь я понимала, что любовь — это не что-то нежное и теплое. Это огонь и сера, и, если я не буду осторожна, она сожжет меня заживо.

Но на этом холодном пляже под безлунным небом я хотела быть поглощенной.

— Мне это нужно, — отрывисто сказала я, когда удовольствие вспыхнуло во мне подобно сверхновой. — Пожалуйста, Тирнан, ты мне нужен.

Его бедра застопорились: его движения впервые стали неуклюжими.

— Я здесь, малышка, — прохрипел он напротив моего пульса, лаская его языком, а затем царапая зубами. — Кончи на мой член и покажи мне, какая ты красивая, когда разрываешься на части ради меня.

Его слова зажгли последнюю искру.

У меня перед глазами вспыхнул белый цвет, я зажмурила их от опустошающего удовольствия, которое взорвалось во мне, начиная со встречи его члена и моей киски, ядерная волна за ядерной волной пронизывая меня с головы до ног.

Пока я билась в конвульсиях, Тирнан держал меня, прижав к песку своим членом и руками, бессмысленно врываясь в меня, как животное, стремящееся к завершению. Это только поднимало меня все выше, кульминация лишала меня дыхания, мыслей, самой моей души. Пока я не почувствовала, что я всего лишь сосуд, священное место для оргазма Тирнана.

Когда он зарычал надо мной, как лев, я закричала от жара его извержения внутри меня, его член бился о границы моей набухшей, возбужденной киски. Он наполнил меня так сильно, что я чувствовала, как из меня вытекает его сперма, сбегая по моей заднице на песок. Что-то во мне любило мысль о том, что мои слезы и наше смешанное удовольствие окрасят песок, впитавшись в землю, так что это воспоминание будет жить в Бишопс-Лэндинге еще долго после того, как я его покину.

И еще долго после того, как закончится эта наша долбаная игра, и один из нас выйдет победителем.

Тирнан долгое время не двигался, примостившись надо мной на локте, уткнувшись головой в складку моего плеча и шеи, дыша на засос, наверняка оставленный им у меня на шее. Мне это нравилось. Тяжесть его тела, стабильность. Это успокаивало, хотя он и не был тем мужчиной, который мог бы предложить такое.

В конце концов, мне под кожу пробрались холод и сомнения. Я с дрожью подумала, что бы сказала мама о том, что я сплю с ее парнем, и отец о том, что я трахаюсь с мужчиной почти вдвое старше меня.

— Это так неправильно, — пробормотала я, прежде чем смогла сдержаться.

Тем не менее, я не отстранила его от себя.

Тирнан судорожно обхватил рукой мои запястья, затем мягко отпустил их и откинул волосы у меня со лба таким неожиданно нежным жестом, что мое сердце подскочило к горлу.

— Большинство хороших вещей именно таковы, — пробормотал он, и если бы я не знала его лучше, то подумала бы, что в его голосе звучит грусть. — Не волнуйся, это ненадолго. Хорошее никогда не длится долго.

ГЛАВА 13

ТИРНАН

Я сидел в темноте своего кабинета. За окнами Лайон-Корта бушевала осенняя буря, и даже лунный свет был скрыт за густыми облаками.

Я только что лишил девственности Бьянку Бельканте.

Ощущение ее тесных стеночек, обволакивающих мой ноющий член, запах ее сладкой, молодой киски и приторных духов… эмоции, которые она пробудила во мне, все еще витали в моей пустой груди, как одинокая роза в большой вазе.

После того, как я отдал Бьянке свою толстовку с капюшоном, чтобы прикрыть то, что я сотворил с ее одеждой, мы молча вернулись домой. Но наши руки соприкасались, пальцы цеплялись за пальцы, так как мы двигались слишком близко, и нас снова и снова притягивало друг к другу, как магнитом. Мы расстались в мрачном, гулком холле, ее лицо было в тени, когда она посмотрела на меня снизу-вверх. Мне не нужно было видеть ее черты, чтобы понять, о чем она спрашивала меня этими глазами сирены.

«Что это значит?»

«Мы все еще ненавидим друг друга?»

«Ты действительно имел в виду то, что сказал? Действительно ли я твоя?»

У меня не было ответов, поэтому я промолчал. Вместо этого, как трус и дурак, я ушел в свой кабинет и сел в темноте размышлять.

Сегодня она меня напугала.

Когда Уолкотт сказал, что Бьянка хочет пойти на пробежку, я был категорически против. Конечно, маленькая проказница уже убежала. К тому времени, когда я вошел в свой аккаунт, чтобы отследить ее телефон, и обнаружил Бьянку на той же улице, что и комплекс Константинов, думал, что у меня случится гребаный сердечный приступ. Когда через десять минут я добрался до дома, ее уже не было, территория за воротами была пуста и неподвижна.

Было бы… досадно, если бы мои инвестиции в Бьянку не оправдались. Если бы я не смог использовать ее как орудие разрушения против своих врагов.

Но запаниковал я, черт возьми, не из-за этого. Я думал о том, как она бродит по улицам Бишопс-Лэндинга, не столько прекрасным, сколько смертельно опасным, как ягненок в стае волков.

Мне было не все равно.

Какая-то старая, атрофированная часть меня начала возрождаться с того момента, как я встретился взглядом с этим бархатно-голубым взглядом, увеличиваясь и разрастаясь каждый раз, когда Брэндо смеялся, когда Бьянка открывала рот, чтобы поспорить со мной. Они… возрождали меня, возвращали после смерти, которую я пережил в двенадцать лет, когда Брайант заставил меня взять в кулак ремень и обрушить его на невинную плоть, и еще раз в семнадцать, когда Грейс унесла мое будущее с собой в могилу.

Я чувствовал себя старым и опустошенным, как Лайон-Корт, если не считать реликвий и воспоминаний, до которых никому нет дела, но с ярким присутствием двух светловолосых Белькантов внезапно наполнился шумом и энергией.

Я провел рукой по лицу, большой палец зацепился за морщинистую линию моего безобразного шрама. После того, как меня исполосовали ремнем от уха до рта, Сара и Брайант наняли частных репетиторов, стыдясь, что сын с таким уродством будет на всеобщем обозрении. Никто ничего не знал о третьем брате Морелли. Обо мне не писали в газетах и таблоидах, как о Люциане и Лео, как о Софии и Еве.

Я был мертв как для общества, так и эмоционально.

Но здесь я чувствовал.

Здесь я что-то чувствовал, когда впервые за десятилетия у меня появился план вернуться в общество, чтобы представить Бьянку Бельканте как свою подопечную и внебрачного ребенка Лейна Константина. В верхнем ящике стола у меня лежало доказательство теста ДНК, оригинал свидетельства о рождении, которое Лейн не удосужился сжечь, будучи слишком большим идиотом.

Я все еще не нашел никаких признаков скрытого завещания, кроме того письма, которое он написал идеальным почерком Аиде, когда родился Брэндо, обещая заботиться о них до конца их жизни. Я обнаружил его в Техасе, в серебряной шкатулке на тумбочке Аиды. Оно было спрятано под дорогими подарками от Лейна, которые она скупилась продать, чтобы оплатить медицинские проблемы Брэндо или обучение Бьянки. На странице были следы от слез — его или Аиды, я не знал, да это и не имело значения. От всего письма веяло любовью и искренностью.

Мне нужно было это чертово дополнение, чтобы увести из-под носа у Константинов одну из самых прибыльных компаний, но я обнаружил, что хочу этого по другим причинам.

Я хотел этого для Бьянки и Брэндо. Они должны были знать, что их отец не собирался оставлять их без средств к существованию и одинокими, что у него был план на их счет. Что он дорожил ими.

Каждый ребенок заслуживает того, чтобы знать, любят его родители или нет.

В любом случае, когда знаешь, становится легче.

Более того, где-то в глубине души я хотел быть тем, кто найдет это скорректированное завещание, чтобы передать его им, как какой-то герой. Чтобы Брэндо смотрел на меня, как сегодня, когда я подарил ему Пикассо, как будто я повесил на стену луну и гребаные звезды. Как будто я его личный Супермен. А Бьянка уставилась на меня так, как глядела иногда, когда думала, что я не вижу, — как когда изучала Пикассо в коридоре у себя в комнате. С восхищением и обожанием.

Жалко.

Нелепо.

Я знал, что я за человек, и это не имело никакого отношения к принцессам в запертых башнях и гребаным благородным скакунам.

Я был теневым королем Нью-Йорка.

Опасно было изображать из себя что-то другое.

Но Бьянка заставила меня почувствовать себя человеком и понять, каким идиотом я был, потакая этой слабости.

Я открыл свой банковский счет в Интернете на удаленном сервере, тот самый, который прятал в Швейцарии под прикрытием подставной компании в подставной компании. На нем хранились миллионы долларов, которые я заработал для Брайанта и благодаря Брайанту за последние двенадцать лет.

Мне не нужно было его состояние.

Мне не нужна была его любовь.

Но все эти годы я оставался рядом с ним, не только из страха и долга, но и из-за чего-то большего. Присутствие Бьянки и Брэндо помогло мне это осознать.

В каком-то смысле я был ближе к Брайанту, чем мои братья и сестры. Его мордоворот. Его рыцарь, всегда мчащийся по его приказу. Возможно, он не любил меня и не уважал, как другие, но он доверял мне.

Этого было достаточно.

Несмотря на его подлость, на то, что он лишил меня моей жизни, сначала братьев и сестер, потом Грейс и моего будущего, как совершено другого человека, я оставался с ним, потому что он был единственным, что я знал.

И после того, что я сделал с Картером, и после того, что я позволил случиться с Грейс, я думал, что заслужил это.

Я был хорош для одной вещи, для одной цели.

Для разрушения.

— Уже поздно.

Я посмотрел на стоящего в дверном проеме Хенрика, который возвращался домой с городского шоу трансвеститов. Единственным признаком его участия были свисающие с правой руки сапоги на заоблачно высоких каблуках и розовая спортивная сумка, наполненная его альтер-эго, Генриеттой Леоне.

Когда я ничего не ответил, он вздохнул, бросил свои вещи на диван в стиле королевы Анны и сел напротив меня.

— Ты недооценил это, — устало сказал он, потирая розовыми пальцами лысую голову.

— Что? — подшутил над ним я, хотя был не в настроении.

— Кого, — поправил он. — Себя. Их.

Я насмешливо хмыкнул.

— Они же дети.

— Да. — Голос мягкий, глаза еще мягче. — Они дети, Ти.

Мускул на моей челюсти свело судорогой, и я скрипнул зубами.

— Бьянке семнадцать, а характер у нее как у сорокалетней мамаши-наседки.

Это было правдой. Бьянка была ответственной, по-матерински заботливой, грозной, если кто-то осмеливался придраться к ее младшему брату. Ее беспокоила переработка отходов и планета, то, действительно ли Леонардо да Винчи писал свои инициалы в глазах каждого портрета и была ли у Пикассо и Матисса не просто платоническая дружба. Подростков должны беспокоить прически и макияж, тренды и популярность, мальчики.

Но у Бьянки были все мои деньги, и она потратила их на мелкое бунтарство, сделав татуировку только для того, чтобы поиздеваться надо мной. Ей было наплевать на моду и дизайнеров, если она продолжала носить старые безразмерные футболки «Гринпис», а мальчики… Нет. Бьянку не интересовали подростки со шрамами от прыщей и влажными, неуклюжими руками.

Она хотела мужчину.

Кого-то достаточно уверенного, чтобы использовать ее должным образом, довести до предела и постоянно удерживать в своей паутине, пока она не заплачет этими прекрасными слезами и не разлетится на части.

Бьянка говорила, что ненавидит меня, и, возможно, так оно и было, но я знал правду.

Она хотела меня.

— Она — женщина, — почти про себя заключил я после короткой паузы.

Хенрик впился в меня взглядом, его проницательность столь же раздражала меня в личном плане, как и помогала мне в бизнесе.

— Может, сейчас, — задумчиво сказал он. — Может, ты сделал ее женщиной. Может, она хочет, чтобы ты стал мужчиной.

— Мужчиной, а не монстром? — пошутил я, но из-за моей жесткой улыбки это прозвучало грубо и невесело.

— Это всегда было твое решение, Тирнан, — напомнил мне мой друг. — Тебе нравится думать, что все эти годы Брайант контролировал ситуацию, что твои грехи — это его грехи, но правда в том, что ты перестал быть его марионеткой в тот момент, когда умерла Грейс, и ты стал его партнером. Ты управляешь темной стороной состояния Морелли. Не Брайант. Не Сара. Не Люциан или Лео. Ты.

— Что ты пытаешься сказать? — потребовал я, обеими руками перебирая волосы, вспоминая, как Бьянка делала то же самое, когда прижималась ко мне на песке, принимая меня с похотью, а вовсе не с невинностью.

На моем члене все еще оставалась кровь ее девственности. Когда я приводил себя в порядок в ванной по дороге в кабинет, я не смог заставить себя ее вытереть. Мне это нравилось. Ее след на мне. Я знал, что она ляжет спать, ощущая глубоко внутри боль от меня.

— Я говорю, что ты придумал этот безумный, сложный план, чтобы отомстить за Грейс, но думаю, что ты сделал это для себя.

— Конечно, для себя, — огрызнулся я, стиснув зубы при этих жестких словах. — Я делаю это для себя. Ради своей семьи. Ради Грейс. Константин…

— Брайант! — крикнул в ответ Хенрик, ударив большой рукой по моему столу. — Брайант! Это он тебя обидел. Что тебе сделал Уинстон Константин, или Перри, или гребаный малыш Тинсли? А? Они не отвечают за грехи своих родителей, которые начали эту проклятую вражду с Брайантом и Сарой, так же как Бьянка и Брэндо не должны отвечать за грехи своего отца.

— Слишком поздно, — сказал я, внезапно измученный собой, Хенриком, этим домом. — Бал состоится в эти выходные, и я возьму с собой Бьянку. Я хочу увидеть лицо Кэролайн, когда она поймет, что сейчас произойдет с ее безупречной репутацией.

Я хотел, чтобы Лайон-Корт снова стал таким, каким он был, пустым и населенным призраками, наполненным воспоминаниями, которые я не собирался забывать. Вокруг было слишком много голосов, слишком много людей наблюдало за мной…беспокоилось обо мне.

Это чертовски нервировало.

— Ты не должен ничего делать, — повторил он, а затем тихонько постучал костяшками пальцев по столу. — Помнишь, что сказала Бьянка в тот первый день в спортзале? Иногда насилие — это не выход. Иногда милосердие — лучший ответ.

— У меня нет никакого милосердия, — рявкнул я. — Я такой, какой есть, Хенрик. Я — Морелли, хочу я того или нет. Я чудовище, потому что родился таким и вырос. Не проси меня быть тем, кем я не являюсь.

Хенрик и глазом не повел на мою вспышку гнева. Он просто смотрел, как мои пальцы сжимают край стола. Моя грудная клетка напряженно работала, вдыхая воздух, который, казалось, ни капли не насыщал меня кислородом. Спустя долгую минуту Хенрик встал, подошел к своей сумке и достал несколько бумаг. Затем бросил их на стол.

— Это говорит человек, который отчаянно пытался выяснить свое происхождение, как будто то, является Брайант твоим родным отцом или нет, имеет значение для того, кем ты решил стать. Кровь ни черта не значит, пока ты не наделишь ее смыслом. И знаешь, в чем ирония, именно ты научил меня этому, когда взял к себе. Когда ты превратил всех нас, изгоев, в Джентльменов. В семью, связанную уважением и честью, — усмехнулся Хенрик, поворачиваясь так, как будто от одного моего вида его тошнит. — Я нашел ее. Связь, которую ты искал. Лейн Константин купил картину Пабло Пикассо за неделю до двенадцатилетия Бьянки. За месяц до своей смерти.

Он вышел за дверь, хлопнув ею так, что все кости старого дома заскрипели и застонали, прежде чем снова прийти в себя.

Я опустил взгляд на лежащую передо мной бумагу и прочитал слова, которые так долго ждал.

«Ребенок с голубем. 1901. Пабло Пикассо».

Куплена Лейном Константином у арт-дилера в Монако и передана в дар Метрополитен-музею через три дня после завершения сделки.

Сердце заколотилось так сильно, что чуть не сломало мне ребра.

Это было оно.

То, чего я так долго ждал.

Ключ к замку от гибели Константинов.

Так почему же, черт возьми, мне хотелось блевать?

* * *

— Она опаздывает.

Я ходил взад-вперед по холодному полу прихожей, ожидая, пока Бьянка закончит готовиться к балу памяти Лейна Константина в Метрополитен-музее. Гала-вечер начинался в семь, а было уже девять часов. Я планировал прийти туда с большим опозданием, чтобы произвести впечатление, но это было уже чересчур.

— Она же девушка, — сказал мне Брэндо с пола, где играл в перетягивание каната с Пикассо. — Они всегда опаздывают.

Хенрик усмехнулся, стоя в обнимку с Уолкоттом и Эзрой, и все они притворялись, что говорят о делах, хотя я, черт возьми, знал, что они просто хотят увидеть Бьянку во всем ее великолепии для этого мероприятия.

По правде говоря, я был взволнован именно этим, а не нашим опозданием.

Последние несколько дней я почти не спал, готовясь к тому, что мой план пройдет без сучка и задоринки. Адвокаты были готовы заняться завещанием, если я найду его там, где по моим предположениям его спрятал хитроумный ублюдок Константин, посыльный был готов доставить его в офис «Ломбарди и Горбани», как только оно окажется в моем распоряжении. Я обратился к судье Бартли, чтобы окончательно оформить опекунство над Белькантами, так что вступление в опеку над «Коломб Энерджи Инвестментс» будет до абсурда простым.

Я был готов к этому.

А вот к чему я не был готов, так это к появлению спускающейся по лестнице Бьянки.

Я почти не видел ее в течение нескольких дней после нашей бурной встречи на пляже Бишопс-Лэндинг. Казалось, если не проще, то бесконечно разумнее держаться от нее подальше. У меня чертовски зудела кожа, когда я вспоминал этот мягкий ротик, эту сладкую, влажную киску, жадно вцепившуюся в меня так же, как и ее руки на моих плечах. То, как она лизала мой шрам, словно кошка, ухаживающая за ранкой своего детеныша. Как будто она могла исцелить меня своим прикосновением.

Я не нуждался в дополнительном искушении. Все воспоминания, которые преследовали меня в часы бодрствования и сна, усиливались ощущением ее присутствия в одной комнате со мной.

Я поклялся больше не брать ее. Речь шла не об удовлетворении плотских желаний.

Речь шла о мести. Хладнокровной, яростной мести.

И наконец-то она свершилась.

Я жаждал этого.

Почти так же сильно, как каждый раз, когда вспоминал ее поцелуи со вкусом зефира.

Стиснув зубы, я взглянул на свои часы Patek Philippe, те самые, которые были на мне в тот день, когда я впервые встретил Бьянку.

— Бьянка! — взревел я, и мой голос заполнил все закоулки и щели моего готического дома. — Спускайся сюда, немедленно.

— Господи, не надо кричать.

Я замер при звуке ее донесшегося с лестницы голоса, но не посмотрел в ее сторону, сделав глубокий, бодрящий вдох.

«Она всего лишь девушка», — напомнил я себе.

Семнадцатилетняя девушка, слишком наивная ради ее же блага.

— Ух ты, — прошептал Брэндо во внезапно наступившей тишине, даже Пикассо застыл рядом с ним.

— Ты выглядишь сногсшибательно, Бьянка, — тепло, почти с гордостью, согласился Уолкотт.

Мне хотелось высмеять его за то, что он так очарован, но, черт возьми, я не мог винить его, когда сам почти оцепенел, глядя на нее.

— Тирнан? — позвала она, и нерешительность в ее голосе проникла сквозь щелку запертой двери в мое сердце и заставила его бешено колотиться. — Как я выгляжу?

Я медленно повернул голову, сузил глаза, словно приготовился смотреть прямо на солнце.

А там была она.

Не семнадцатилетняя девушка.

Нет.

В ней была вся женщина, вся грация и утонченная женская сила.

Платье, подчеркивающее изящные изгибы ее стройного тела, должно было выглядеть нелепо. Нижняя половина платья парила вокруг нее, белые перья двигались, как будто она скользила по лестнице, а не ступала. Лиф был выполнен из сетки телесного цвета и тщательно подобранных бриллиантов и серебряных кружев, которые заставляли ее сиять в свете горящей над входом старинной люстры. Свет падал на волосы Бьянки, превращая их в золотистые локоны, рассыпавшиеся по спине и плечам и застегнутые бриллиантовой заколкой у нее над левым ухом.

Но меня покорили именно ее глаза, подведенные темно-коричневым, из-за чего синева ее радужек казалась перенасыщенной, слишком синей, чтобы существовать в природе. Их взгляд устремился ко мне через весь зал с одним простым вопросом, который сам собой врезался в мою гребаную грудь.

«Что ты обо мне думаешь?»

Я думал, что она изысканна.

Самое прекрасное создание, что есть на земле.

Ангел, спускающийся по изогнутой лестнице в ад, в объятия мужчины, который, по ее мнению, был чудовищем.

Возможно, это должно было бы вызвать у меня стыд, но я чувствовал, как в моем животе разгоралось желание. Я жаждал этого контраста, хотел взять этот красивый накрашенный рот и размазать по ее щекам помаду головкой своего члена, вгонять его ей в горло и смотреть, как с ее ресниц стекает тушь. Я хотел пометить ее всю, как свою, запачкать ее чернотой своей души и посмотреть, как далек смогу затащить ее в ад вместе с собой.

Я пошел вперед, не замечая, что делаю, мои ноги сами собой быстро преодолели разделяющую нас лестницу. У меня в голове не было ни малейшего представления о том, что я буду делать, когда доберусь до Бьянки, но внезапно оказавшись лицом к лицу с ее совершенством, мое тело, казалось, нашло ответ.

Я обхватил своей татуированной рукой ее шею, там, где должны были быть бриллианты, моя роза — ее единственное украшение, а затем впился в нее своим ртом, раздвигая ее губы, словно меч, пронзающий плоть.

Под моей ладонью Бьянка задрожала.

Я вгрызался в нее, зверь во мне был голоден и жадно впивался в каждый дюйм ее рта, в пространство за ее зубами, в заднюю часть ее языка. Бьянка вцепилась в мои локти, пока я удерживал ее и брал все, что мне заблагорассудится.

Когда я наконец отстранился, Бьянка тяжело дышала, ее помада стерлась, обнажив припухшие губы, покрасневшие из-за щетины, которую я не соизволил сбрить.

Низкий рык удовлетворения вырвался из моей груди прежде, чем я смог его остановить.

А Бьянка…

Она уловила этот звук и улыбнулась мне крошечной, трепетной улыбкой в награду за мое собственничество.

— Тебе нравится, — догадалась она, снова став нахальной, и засмеялась, сверкая глазами.

Я не ответил ей, потому что слова только выдали бы меня. Вместо этого я схватил ее за руку и бесцеремонно потащил вниз по лестнице. Бьянка усмехнулась у меня за спиной, как будто моя грубость была в чем-то очаровательна.

Я стиснул зубы.

Уолкотт, Эзра, Хенрик и Брэндо стояли вместе у подножия лестницы, одинаково ухмыляясь.

— Ты никогда не целовал так маму, — заметил Брэндо со всей искренней неловкостью ребенка.

Я отбросил руку Бьянки, как раскаленный уголь, и метнул на Брэндо испепеляющий взгляд, но он уже переключил свое внимание на сестру, бормоча о том, что она похожа на Чудо-женщину, на принцессу амазонок.

— Вот, — тихо сказал Уолкотт, оттаскивая меня на несколько шагов, чтобы вложить что-то в мою руку.

Это была плоская бархатная коробочка такого же темно-сапфирового цвета, как глаза Бьянки.

— Нет, — тут же сказал я, отталкивая его. — Ни в коем случае.

— Сегодня она представляет тебя. МакТирнана, а не Морелли или Константинов. Бьянка должна выглядеть как красавица этого чертова бала, Ти, а не как нищенка. Дай ей это, — тихо, но настойчиво возразил Уолкотт, чтобы слова не долетели до ушей Бьянки.

Обычно он был самым добродушным из «Джентльменов», но сегодня Уолкотт казался упрямым, его челюсть напряглась, когда он произносил эти высеченные из камня слова.

Блять.

— Что это? — пробормотал я.

— Бриллиантовый медальон Зельды МакТирнан, — сказал он, но я уже знал, что это.

Бьянке в этом платье ничего бы не подошло лучше него. Бьянке в моих объятьях.

За испорченный медальон, который я украл у нее, когда она только приехала.

Я нахмурился, повернулся и пошел к ней, оттащив ее от восхищенных головорезов, чтобы потянуть к двери.

— Ее пальто! — окрикнул меня Уолкотт, когда я открыл дверь, и прохладный ветер овеял наши ноги, вздернув перья на плате Бьянки, словно она собиралась взлететь.

Я проигнорировал его, потянул ее к двери, по-волчьи улыбнувшись оставшимся в доме мужчинам и захлопнув дверь. Львиная голова зашипела на меня, как взволнованное животное.

— Сегодня ты кажешься… более злым, чем обычно, — отважилась сказать Бьянка, скорее с любопытством, чем со страхом, глупая девчонка.

Я хмыкнул, снова взял ее за руку и повел вниз по лестнице к своему «Астон Мартин», темная отделка которого поблескивала в свете садовых фонарей. Машина больше походила на переплывающую Стикс мрачную лодку Харона, чем на что-то достойное сказки, которой Уолкотт и Бьянка, похоже, считали эту ночь.

— Садись, — приказал я, оставив девушку у двери пассажирского сиденья и не открыв ее.

Бьянка поколебалась, затем открыла дверь и осторожно села, разложив свои перья так, чтобы они рассыпались по небольшому пространству между нами. Ее запах был таким же навязчивым, чем-то сладким, что напомнило мне вкус ее губ после того, как она съела эти ужасные «Лаки Чармс».

Она не пыталась продолжить разговор, пока я заводил машину и выезжал с подъездной дорожки, выплевывая из-под колес гравий. Вместо этого Бьянка возилась с музыкальной системой, пока не подключила к ней свой телефон, и машину не заполнила громкая музыка с резонирующим басом, похожим на биение сердца.

Я со всей силы сжал руль, мои ладони стали мокрыми от пота. Бьянка заполнила собой всё. Мои мысли, мой нос, пространство рядом со мной, как ангел, посланный на землю, чтобы меня искушать.

Мне хотелось разорвать в клочья ее платье и трахнуть среди этих перьев.

Мой взгляд все время скользил по ней, по изгибу ее профиля в кружащемся свете фонарей Бишопс-Лэндинга, по изящной линии ее горла, на котором я заметил едва видимый засос, оставленный мною на пляже и теперь скрытый под слоями макияжа.

Что-то животное во мне взревело от первобытного удовлетворения.

Я представлял, как трахаю ее перед балом, чтобы, когда представлю ее обществу как свою, из нее вытекала моя сперма.

Нет, нет.

Не как мою.

Как выродка Лейна.

Ошибку Лейна и позор Кэролайн.

Бьянка пошевелилась, переплетя руки. Я мельком увидел татуировку, наконец-то зажившую на внутренней стороне ее запястья.

Я схватил ее пальцы одной рукой и перевернул ладонь, чтобы лучше разглядеть татуировку. Она не сопротивлялась.

Это был летящий голубь, стилизованный под знаменитую белую птицу Пикассо, символизирующую мир.

Когда я посмотрел ей в глаза, они были темными, в них отражались улицы, по которым мы проносились, направляясь в Нью-Йорк.

— Мой отец, — тихо объяснила Бьянка. — Он называл меня своей голубкой.

Конечно, так оно и было.

В таком контексте «Ребенок с голубем» приобретал еще больший смысл.

— Ты говоришь о нем так, будто он был добр к тебе, — жестко сказал я, слишком быстро свернув за угол, от чего ее откинуло к двери. — И все же он оставил тебя и твою семью ни с чем.

Бьянка долго молчала, между нами пульсировали только музыка и взаимное напряжение.

— У него были свои причины.

— И откуда ты это знаешь? — спросил я, внезапно разозлившись на ее веру, на ее непоколебимую веру в отца, когда он в конечном счете подвел ее, как и все родители.

Бьянка пожала обнаженным плечом, длинные рукава ее платья сверкнули серебром.

— Отец был озабочен тем, чтобы обеспечить нам безопасность. Возможно, мы и были бедны, но в конце концов оказались в безопасности.

— В безопасности от кого? — не унимался я, выпытывая ее секреты, как лом, вклинивающийся в стенку сейфа. Я покончил с сантименами и хотел, чтобы ее тайны рассыпались по моим коленям, как бриллианты.

Бьянка прикусила губу, все еще покрасневшую от моего предыдущего поцелуя. Я надеялся, что у нее болит губа, что она ранена моим поцелуем.

— Он был… могущественным человеком. Когда я была маленькой, когда мы жили на севере штата Нью-Йорк, один из его деловых конкурентов нашел нас. Нашел меня. Он загнал меня в угол в школе, сказал, что меня хочет видеть отец, но я никогда раньше его не встречала, и у него был такой взгляд, — Бьянка сделала паузу, подыскивая слово, как будто оно было написано у нее на ладони. — Жутко отчаянный. Когда я не пошла добровольно, он заставил меня сесть в машину и отвез в какой-то дом в другом городе. Я помню, как он разговаривал по телефону, говорил кому-то, что я у него.

Я понял, что задержал дыхание, так как во мне, как зажженный фитиль, пронеслась слепая ярость.

— Кто это был?

— Не знаю, — сказала Бьянка. — Я так и не поняла. Он продержал меня там два дня в комнате с кроватью и кастрюлей, в которую я ходила в туалет. В конце концов, за мной приехал отец. Я знала, что он приедет, — она посмотрела в окно и провела рукой по основанию горла, где когда-то был ее медальон. — Он был моим героем.

Если бы меня не приводила в ярость мысль о том, что Бьянку преследовал и похитил неизвестный, я бы фыркнул при упоминании о том, что Лейн Константин может быть чьим-то героем. Он был таким же дикарем, как и все мы, под тонкой позолоченной оболочкой хороших манер. Вместо этого я так крепко сжал руль, что обтянутый кожей пластик зловеще скрипнул.

Я прикажу Хенрику найти этого ублюдка так же, как приказал ему разыскать бывшего парня Аиды, который ударил Бьянку по заднице. А потом сам покончу с ними обоими.

— После этого он перевез нас, чтобы мы были в безопасности. Перестал тратить на нас столько денег.

Пауза, похожая на икоту.

— Перестал проводить с нами так много времени.

— По мне, так он просто мудак, — проворчал я, когда мы пронеслись по мосту и наконец-то выехали на внешнее кольцо Манхэттена. — Ты романтизировала призрака, превратила его в то, чем он никогда не был.

— Что ты можешь знать об этом? — спросила Бьянка, в ее тоне сквозило подозрение. — Ты говоришь так, как будто знал его.

— Нет, — мрачно пробормотал я. — Я его не знал.

Сказать по правде, до меня доходили слухи о том, что Лейн Константин был хорошим отцом. Меня чертовски раздражало, что он любил своих детей, а Брайант — нет. Что бы я ни делал, чего бы он ни лишал меня, заставляя жить в его тени, я никогда не буду достаточно хорош для своего отца, потому что я не принадлежал ему.

Я больше не хотел быть хорошим для него.

Я хотел быть хорошим для своих братьев и сестер, даже для Лео, который на достаточно долгое время лишил нас своей защиты, и в свой кошмарный двенадцатый день рождения я был вынужден избить ремнем Картера.

Вот почему я делал это, подталкивал Бьянку к ее унижению и публичному позору Константинов.

Ради моих братьев и сестер и ради имени моего настоящего отца.

Если бы я только мог узнать его, может, я смог бы наконец стряхнуть с плеч ярмо Брайанта и стать другим человеком.

После этого мы замолчали, каждый из нас погрузился в свои собственные мысли. Только когда мы подъехали к «Метрополитену», Бьянка пробормотала:

— Думаю, что меня похитил Морелли или кто-то из их приспешников. Мне иногда снится в кошмарах лицо того человека, который меня похитил.

Меня прошиб ледяной пот.

— Что заставляет тебя так думать?

— Когда он говорил по телефону, то упомянул, что делает это ради семьи. С большой буквы «С». Он упомянул имя Брайант.

В голове зазвенело, как будто меня ударили бейсбольной битой по виску.

Неужели кто-то из семьи пытался похитить Бьянку? С какой целью? Чтобы унизить Лейна и Кэролайн? Чтобы шантажировать их деньгами?

Неужели этот человек все еще где-то там, ждет и наблюдает, когда Бьянка снова появится?

Если это был Брайант, то кому, черт возьми, он мог доверить это задание, если не мне?

— Кажется, ты только что проехал мимо, — тихо сказала Бьянка, и я заметил, что мы находимся в полуквартале от поворота к музею.

Я сделал глубокий вдох, надеясь, что это успокоит бушующее во мне торнадо.

Подвергал ли я Бьянку опасности, выводя ее в свет?

Я не хотел думать о том, что будет потом.

После того, как она узнает, что я Тирнан Морелли.

Я не знал, что у нее была такая история с моей семьей, такой сильный страх. После этого Бьянка бы не доверяла мне, не осталась бы в моем доме ни на минуту. Она не могла забрать у меня Брэндо, на самом деле, нет, но ей было почти восемнадцать, Бьянка могла подать заявление об эмансипации или сбежать.

Моя грудь наполнилась кислотой, жгучей и густой. Бьянка будет одна и беззащитна перед моими врагами, перед врагами Константинов, перед самими Константинами.

Что они сделают с внебрачной дочерью Лейна? Дочерью, которая должна была унаследовать значительную часть имущества Лейна.

— Тирнан, — позвала Бьянка и через мгновение провела нежной рукой по моему сморщенному шраму под тонким покровом щетины. Я вздрогнул от такой близости, вырвавшись из оцепенения. — Спасибо, что привез меня сюда сегодня. Это значит больше, чем я могу сказать.

— Это пустяк, — прерывисто произнес я.

Бьянка опустила руку, но улыбнулась мне, немного застенчиво, но чувствуя себя смелой.

— Знаешь, я почти уверена, что ты не такой уж монстр, каким себя изображаешь.

Я зыркнул на нее. Какого хрена люди продолжают намекать на это?

Она не вздрогнула ни от моего жеста, ни от того, что я протянул руку, чтобы смять в кулаке ее шелковистые локоны. Когда я притянул ее ближе, перегнулся через разделяющую нас консоль, ее губы приоткрылись, словно моя агрессия была ключом к замку ее возбуждения.

Но я ее не поцеловал. Я дышал в ее приоткрытые губы, задыхаясь от напряжения, вызванного необходимостью сохранять спокойствие, пока внутри меня бушевали противоречивые эмоции.

— Ты маленькая глупышка, если веришь, что во мне есть что-то, кроме зла, — предупредил ее я, потому что это было правдой, но еще и потому, что мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы Бьянка поняла. Мне нужно было, чтобы она знала, что положила себя на мой алтарь, а я лишь намеревался принести ее в жертву, вонзив нож ей в живот.

В затененной машине ее глаза казались черными, когда она подалась вперед и прикусила зубами мою нижнюю губу. Она потянула ее, скользнув зубами по чувствительной плоти, затем провела языком по приоткрытому уголку моего рта.

— У зла приятный вкус, — заключила Бьянка.

Этот простой жест, невероятно сексуальный со стороны такой невинной девушки, заставил мою кровь превратиться в магму, опалив меня изнутри. Я без церемоний вышел из машины, едва не шарахнувшись в сторону от внезапно взвывшей сирены.

Мне нужно было держать себя в руках.

Дело было не в ней.

В Брайанте.

В том, чтобы узнать правду о моем рождении.

В том, чтобы Грейс обрела покой.

В том, чтобы моя семья поняла, что я являюсь важной частью их института Морелли.

— Тирнан, — позвала Бьянка, когда я обогнул машину, открыв ее дверь.

Я без церемоний вытащил ее наружу. Мы опоздали настолько, что красная дорожка была уже пуста, папарацци рассеялись, а посетители вечеринки погрузились в шампанское. Закрыв дверь, я потащил ее за собой по пологим ступенькам к сверкающему входу в «Метрополитен», где нас ждал мужчина, проверяющий пиглашения.

— Подожди, — потребовала Бьянка, потянув меня за руку, и мы остановились на полпути к лестнице. — Тирнан, что происходит?

— Что происходит? — прорычал я и, постепенно теряя рассудок, шагнул вниз и навис над ней. — Что происходит, Бьянка, так это то, что ты сводишь меня с ума.

Она неосознанно облизнула губы, возбужденная моей угрожающей позой.

— Почему?

— Потому что ты не такая, как они, — процедил я, ненавидя то, что Бьянка совсем не похожа на своего отца, Кэролайн или кого-либо из их оравы. — Ты ни на кого не похожа.

— И это плохо?

— Это ад, — огрызнулся я. — У меня были планы, черт возьми.

Что-то изменилось в ее глазах, этот умный мозг наконец-то понял.

— Какие планы?

Я тяжело дышал через нос, скользя взглядом по лицу Бьяни, отмечая ее красоту, нежность в ее глазах. Я был груб, страшен, издевался над ней только потому, что был угрюм и неуравновешен, но ей было все равно.

С Бьянкой я всегда вел себя хуже некуда, но она, казалось, все еще искала что-то во мне, видела что-то, что давало ей надежду.

Нет, не надежду.

Мой хаос и агрессия приносили ей покой.

Сам того не осознавая, я взял ее за запястье и провел большим пальцем по рельефной коже татуировки в виде голубя.

— У меня были планы, — повторил я, сжав другой рукой ее подбородок и поворачивая ее голову так, чтобы свет из музея падал на ее лицо, как мед на фарфор. — Но ты отправила их все к чертям.

— Я обнаружила, что ад — не такое уж плохое место, — прошептала Бьянка и, пристально глядя на мои губы, приподнялась на цыпочки на своих высоких каблуках, затем приблизилась на несколько дюймов к моим губам. — Только не с тобой.

Тогда она впервые поцеловала меня.

Прикоснувшись губам к мом губам, она поманила мой язык своим языком, и обвила руками мою шею, чтобы я глубже вошел в нее. На вкус она была как сахар, сладкая и теплая, тающая во рту.

Я хотел Бьянку и не мог этого отрицать.

Я хотел оставить ее себе, спрятать в своем похожем на пещеру доме, только для своего удовольствия, как дракон, хранящий сокровища.

Но я этого не заслуживал.

Ее доброты, ее красоты, ее тепла.

А если бы и заслужил, то у меня был план с такими корнями, что сейчас невозможно было представить, как выдрать его из себя.

Я отстранился от нее, глядя через ее плечо, чтобы не потеряться в этих распахнутых глазах, в этих приоткрытых, припухших губах.

— Пойдем.

Бьянка пошла за мной, пока я вел ее остаток пути вверх по лестнице, через главный вестибюль и еще вверх по ступенькам, следуя на шум вечеринки. Я взял бокал шампанского, который навязал мне настойчивый официант, но не последовал за ним в переполненный зал. Бьянка замешкалась, когда я потянул ее направо, а не налево по коридору в сторону мероприятия, но не сказала ни слова.

Во мне разгорелось ее доверие.

Когда мы вошли в зал, где висела картина Пикассо, Бьянка напряглась, и я понял, что она уже видела ее раньше. Я направился прямо к картине, и в свете над рамой блеснуло имя Лейна Константина. Она оцепенело приняла мой нетронутый фужер с шампанским и поставила его рядом со своим на пол.

— Что ты делаешь? — спросила Бьянка.

Я достал из кармана нож и раскрыл его. Если бы я снял раму со стены, это вызвало бы тревогу, поэтому я схватил раму одной рукой, а другой проткнул холст у самого края.

— Тирнан! — закричала Бьянка, пытаясь потянуть меня за руку. — Какого хрена ты делаешь? Это мо… — она заколебалась, спохватившись перед откровенностью.

— Картина твоего отца? — тихо спросил я, отгибая правый верхний край, а затем осторожно двигаясь по шву к правому нижнему углу. Когда я развернул его, то увидел это.

Не завещание.

Это было бы слишком просто.

Но маленький ключ, приклеенный к подкладочной ткани между холстом и рамой.

— Что за черт? — прошептала Бьянка, и ее руки соскользнули с моей руки.

Я оторвал от ленты ключ и спрятал его в карман, а затем повернулся к Бьянке. У меня бешено колотилось сердце, в венах, как от передозировки наркотиков, бурлил адреналин.

— Твой отец кое-что оставил тебе, Бьянка, — объяснил я, схватив ее за плечи, когда она сделала шаг в сторону. — Лейн Константин оставил вам с Брэндоном много денег.

— О чем ты говоришь? — спросила она, скорее вздохнув, чем озвучив. — Откуда ты знаешь моего отца?

— Он знает этого сукина сына, потому что тот однажды пытался уничтожить всю нашу семью.

Этот голос.

Он звучал так, словно в земле разверзлась воронка, готовая поглотить меня целиком.

Он означал конец этой шарады с Бьянкой, конец игры, которую я вел против собственного отца.

Прибыл Брайант.

Бьянка повернулась к нему лицом, затем инстинктивно сделала шаг назад, подальше от него и прижалась ко мне, как будто я мог ее защитить.

Горький смех застрял у меня в горле.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил его я.

Одетый в один из своих идеально сшитых смокингов, Брайант выглядел бизнес-магнатом, образцовым джентльменом. Его выдавал рот, перекошенный с одной стороны в ухмылке, такой же извращенной, как и его мораль.

Он собирался этим насладиться.

Добраться до Константинов и в то же время сбить с меня спесь.

Отнять у меня единственную хоть сколько-то значимую в моей жизни женщину с тех пор, как он забрал у меня Грейс Константайн.

— Брайант Морелли, — выдохнула Бьянка, потянувшись назад, чтобы схватить меня за руку, сплетая наши пальцы, как будто мы были единым фронтом. — Я думаю, тебе лучше уйти. Мы не хотим иметь с тобой ничего общего.

Его смех был громким и нервным, как потрескивание разгоревшегося пламени. Позади него, за дверью, в холле ждала темная фигура. Мой отец никогда никуда не ходил без охраны. Обычно моего присутствия было бы достаточно, но в этот раз я был возможным врагом.

— Говори за себя, ублюдина. — Сверкая глазами, он жестом указал на меня. — Человек со шрамом за твоей спиной — мой сын.

Бьянка застыла, как в зимнюю пору застывает пруд, и каждый атом в ее маленькой фигурке заледенел. Она делалась неприступной, живым щитом.

Это не сработало бы.

Я знал это по опыту.

Будет чертовски больно.

— Бьянка, — мягко сказал я, притягивая ее к себе за заледеневшие пальцы, все еще переплетенные с моими.

Когда она отказалась смотреть мне в глаза, я взял ее за изящный подбородок и заставил поднять голову. При этом ее взгляд был устремлен прямо на мое правое ухо.

— Посмотри на меня.

— Морелли, — прошептала она, едва шевеля губами, и между нами пронеслось заклинание, похожее на проклятие ведьмы. — Ты был Морелли все это время?

Паника пронеслась сквозь меня, но я подавил ее, отчаянно пытаясь сохранить спокойствие и выйти из этого дерьмового шоу с наименьшими потерями.

— Я также МакТирнан, по материнской линии.

— Но ты сын Брайанта Морелли, — дрожь сотрясала ее хрупкое тело так сильно, что я подумал, что у нее сломаются кости.

— Не только мой сын, — отозвался мой мудак-отец, засунув руки в карманы, как будто у него было все время в мире для неторопливой беседы. — Моя правая рука.

Я был достаточно близко, чтобы увидеть, как боль пронзила ее темно-синие глаза, словно падающая звезда, пронесшаяся по полуночному небу.

— Вижу, репутация Морелли меня опередила, — заметил Брайант, в голосе которого звучало торжество. — Дошла даже до самого захолустного места в Техасе. Ты слышала обо мне, малышка? Уверяю тебя, все эти злые слухи были правдивы. А вот чего ты, возможно, не знаешь, так это того, что большинство этих злодеяний совершил мужчина, который сейчас держит тебя за руку.

— Закрой рот, — рявкнул я, увлекая за собой Бьянку и угрожающе шагая вперед. — Ты хочешь зверства, отец? Я с радостью покажу тебе, каким зверем я могу быть.

Брайант прищелкнул языком.

— Загнанное в угол животное, Тирнан, никогда не бывает очень умным. Неужели ты думал, что я приду неподготовленным?

Из тени вышел высокий мужчина. Он был стройнее меня, всего на дюйм или два ниже ростом, но в остальном у нас было почти одинаковое телосложение, одинаковые темные волосы и кожа насыщенного бронзового цвета.

Я моргнул, глядя на Картера, когда он шагнул на свет, держа наготове пистолет, направленный в мою сторону.

— Картер, — вздохнул я, поразившись, увидев его спустя столько лет, и в груди у меня заклокотала кровь, когда наружу вырвались старые обиды. — Что за хрень?

— Что за хрень, — передразнил он, поудобнее сжав пистолет. — Что случилось с верностью семье?

Резкий, прерывистый смех застрял у меня в горле.

— Ты хочешь поговорить о верности, когда держишь чертов пистолет у меня перед лицом?

— Ты заслужил это, — просто сказал Картер, его глаза были темными и опасными, как у истинного Морелли.

Но он снова перехватил пистолет, руки вспотели на скользком металле. Похоже, ему было не совсем удобно стоять здесь, пытаясь доказать Брайанту и мне, что он убийца.

Он им не был.

Четвертый сын, которого Лео так старался уберечь от кулаков и ярости Брайанта. Люциан опекал его в юности, следя за тем, чтобы он не сбился с пути истинного. От Картера мы ждали великих свершений, реальных перемен в мире.

И все же он держал в руках чертов пистолет, потому что Брайант знал, что я никогда не смогу причинить вреда Картеру.

Никогда.

— Картер, — попытался я, шагнув вперед, хотя мой брат предупреждающе погрозил мне пистолетом. — Брат, не делай этого. Я знаю, что заслуживаю твоей ненависти, но ты можешь навредить Бьянке, если не будешь осторожен.

— Она — выродок Лейна Константина, — усмехнулся Брайант. — Она ничего не стоит, кроме того, что может нам дать. Ты получил завещание?

Хорошо, что этот ублюдок не видел, как я взял что-то из-за картины.

— Его там не было.

— Чушь собачья, — прорычал Брайант, шагнув вперед.

Теперь мы были близко, между нами оставалось четыре шага. Если я сделаю выпад, то окажусь у него перед лицом, достаточно близко, чтобы навредить. Мне не нужно было оружие, чтобы вывести из строя шестидесятипятилетнего мужчину, даже если он был в полном здравии. Мое тело было клинком, а разум — тактической ракетой.

Я бы привел в исполнение и то, и другое, но не позволил бы им коснуться хоть одного волоска на голове Бьянки.

Я пожал плечами и небрежно засунул руки в карманы, обхватив пальцами остриё ножа.

— Это правда.

— Это правда, — вмешалась Бьянка, высоко подняв подбородок тем естественным надменным движением, которое, должно быть, унаследовала от Лейна. — Мой отец был слишком умен для таких, как вы, Морелли.

— Осторожно, — предупредил Картер. — Советую тебе заткнуться, пока ты еще больше не разозлила моего отца.

— Заставь меня, — возразила Бьянка.

— Если у Тирнана к этому времени нет завещания, — размышлял Брайант, кивая на своего нового головореза. — Мы возьмем девчонку.

Картер шагнул вперед, и у меня, черт возьми, снесло крышу.

Это был мой брат. Тот самый, которого я так жестоко обидел в детстве. Я все еще чувствовал тяжесть ремня Брайанта в своей руке, пряжку, с которой капала моя собственная кровь после того, как он полоснул ею по моему лицу. От ослепительной боли по щеке разлилось тепло, а из горящих глаз полились жгучие от соли слезы, оседающие на треснувшей плоти.

«Сделай это», — сказал Брайант, сжав рукой мою шею с такой силой, что я подумал, что он сломает мне позвоночник. — «Накажи его».

Но избиение Картера было наказанием не для него. Оно предназначалось мне.

«Ты — ничтожество. Тебе повезло, что я позволил тебе жить под моей крышей», — любил напоминать мне Брайант. — «Если ты хочешь стать Морелли, тебе придется это заслужить».

Заслужить это означало избить Картера за то, что он наговорил нашему отцу.

Когда я отказывался, Брайант сам брал ремень и стоял надо мной, пока я не делал то, что он приказывал.

В голове промелькнуло прошлое: умоляющий Картер, свернувшийся калачиком в углу и плачущий. Толстый кожаный ремень в моей ладони, то, как он хрустнул, когда я хлестнул им по обнаженной спине Картера. Я бил не со всей силы. Даже в двенадцать лет я был крупным для своего возраста. Но я сделал это. Я ударил его раз, два, три раза, с каждым ударом всхлипывая и разрываясь на части.

Брайант позволил мне остановиться, и на его лице появилась жестокая улыбка, выражающая безумное удовлетворение.

Он сделал это.

Настроил мою семью против меня и начал путь к превращению меня в монстра.

Обратного пути не было, он не позволил. Каждый раз, когда я пытался наладить отношения с братьями и сестрами, вмешивался Брайант.

Потом я встретил Грейс, и он забрал у меня и ее.

А теперь забирал Бьянку.

Я позволил всему, чему он меня учил и что отнял, течь по моим венам, из меня вырывалась вся эта культивируемая ярость и жестокость.

Картер сделал еще шаг, направив черный глаз своего пистолета на Бьянку.

Я действовал, не задумываясь.

Один шаг — и я оказался между Картером и Бьянкой, а пистолет — в нескольких сантиметрах от моего лица. В глазах брата мелькнуло удивление, за которым последовала легкая тень страха, но я уже двигался. Я поднял правую руку к его пальцам на пистолете, а левой ухватился за ствол. Наклонившись в сторону от прямой линии огня на случай, если он нажмет на курок, я дернул оружие вправо, вырывая его из захвата.

Прежде чем он успел сориентироваться, я быстрым, сильным ударом обрушил украденный пистолет на висок Картера.

Он рухнул на пол, угаснув, как огонек.

— Бьянка, — позвал я, направляясь к Брайанту, который быстро вытаскивал из кобуры свое оружие под пиджаком. — Убирайся отсюда на хрен.

Последовала короткая пауза, а затем раздался быстрый стук каблуков по полу.

Как тень надвигающейся бури, у меня промелькнула мысль, что я, возможно, никогда больше ее не увижу. Мой секрет был жестоко раскрыт, и не было времени на объяснения. Мой обман стал очевиден. Все, что было между нами, все надежды, которые питала Бьянка, что я могу быть хорошим человеком, испарились в одно мгновение. Агония разорвала мое сердце на кровавые, пульсирующие куски.

Я сосредоточился.

В следующий момент мой пистолет уже был направлен в грудь Брайанта.

Но и его пистолет был прижат к левой стороне моего тела, прямо над сердцем.

Патовая ситуация.

Мы уставились друг на друга, его темные, как у всех Морелли, глаза казались липко-черными, в них читалась угроза затянуть меня в темноту.

— Что теперь, сынок? — поддразнил он.

— Ты пообещаешь оставить Бьянку Бельканте в покое, — выдавил я, мое сердце билось медленно и ровно.

Я был на краю пропасти столько раз, что и не сосчитать. Это было ничто.

Брайант склонил голову набок.

— Я так не думаю. У нее есть то, что нужно мне. У нее есть ключ к разрушению империи Константина. Безупречная репутация Лейна будет вымазана в грязи, а вместе с ней Кэролайн и ее выводок.

— Какой ценой? — потребовал я, с силой вдавливая холодный металл в его могучую грудь. — Ты втянул в это Картера. Что тебе пришлось сделать, чтобы заставить его согласиться на это? Неужели месть важнее, чем твоя гребаная семья?

Медленная, плавная улыбка расплылась по его лицу.

— Да.

Мой вопрос эхом отозвался в моем черепе.

«Неужели месть важнее моей семьи?»

Сначала я верил, что делаю это ради них. Ради Морелли.

Но почему я считал их своей семьей, когда они только и делали, что подвергали меня остракизму и использовали?

Технически, в моих жилах даже не текла кровь Морелли.

Как и у Эзры, Уолкотта или Хенрика.

Как и у Бельканте.

Но они… они заботились обо мне.

Это было очевидно, когда я позволял себе думать об этом.

Я был им небезразличен настолько, что они приняли меня таким, какой я есть.

Человеком или монстром.

И вот я подвергал всех их опасности, потому что этот гребаный мудак запрограммировал меня верить, что я ничего не стою, если не заслужу его похвалы.

— Что ты собираешься делать, мальчик? Позволить какой-то шалаве Константин промыть тебе мозги, заставив поверить, что ты принадлежишь ей? Это все ложь. Ты Морелли. Ты принадлежишь мне, — спокойно поддразнивал меня Брайант. — Неужели ты так далеко зашел, что готов застрелить собственного отца?

В памяти всплыло лицо Брэндо, копна светлых кудрей и щербатая улыбка, широко расплывающаяся всякий раз, когда я оказывался рядом, потому что я заслужил его восхищение и обожание.

Бьянка.

Ее лицо темной ночью на пляже исказилось от подаренного мной удовольствия.

Цвет этих глаз, когда она боролась со мной, когда снова и снова показывала мне, каково это — бесстрашно встречать невзгоды.

Как нежно она лизала мой шрам, как будто хотела залечить каждую нанесенную мне рану.

«Да», — дико подумал я, в один безумный миг изменив ход своей жизни.

— Да, — сказал я Брайанту, и это слово стало объявлением войны семье, которую я поклялся защищать.

А затем я нажал на курок.

ЭПИЛОГ

БЬЯНКА

Я бежала по коридорам «Метрополитена», как вырвавшаяся из ада летучая мышь, и по моему лицу текли слезы. Я не замечала окружающего, сосредоточившись на разваливающемся мысленном образе лица Тирнана, когда Брайант разоблачил его в том, кем он был на самом деле.

Морелли.

Рыдание вырвалось наружу, как звук трубы на похоронах.

Всё очень походило на это. На смерть.

На смерть мечты, о которой я даже не подозревала, пока ее не вырвали из моих рук жестокими руками Брайанта Морелли.

Я думала…

Думала, что Тирнан станет семьей.

Что вместе с Эзрой, Хенриком, Уолкоттом, Брэндо и Пикассо в этом огромном, нервирующем доме Лайон-Корт мы становимся чем-то единым. Чем-то более сплоченным, чем то, что было у меня с Аидой, потому что не я одна заботилась о нашей компании. Хенрик учил меня драться, Эзра присматривал за Брэндо, как вторая, громадная тень. Уолкотт заботился не только о доме и прилегающей территории, но и о наших душах, появляясь, как по волшебству, всякий раз, когда кому-то что-то было нужно.

И Тирнан, наш хозяин.

Если он просто хотел использовать нас с Брэндо, чтобы распять память о нашем отце, то почему был так разрушительно добр?

Зачем ему фигурка Халка, визиты к врачу и Пикассо для Брэндо?

К чему поцелуи, которые пробивались сквозь мою душу, как солнце сквозь грозовое небо?

Зачем?

Если только он не был настолько жестоким, как рассказывали о Морелли, настолько бессердечным, что хотел нанести максимальный вред.

Заставить нас полюбить его, а потом вырвать все это.

Я набрала в легкие воздуха и, зацепившись о край платья с перьями, тяжело упала на колени. Я так и осталась стоять, уткнувшись лицом в ладони, словно могла собрать свои слезы. Как будто у них была какая-то цель. Какой-то смысл.

Но они ничего ни для кого не значили.

Я снова была одна.

Смутно я осознавала стук каблуков по мрамору и громкий гул разгара вечеринки.

Но только внезапно почувствовав рядом чье-то присутствие, я открыла свои затуманенные, горящие глаза и увидела пару туфель из тонкого синего бархата на безумно высоких каблуках. Я скользнула взглядом по гладким ногам до подола белого облегающего изящную фигуру шелкового платья-футляра и далее до стройных плеч и лица, прекрасного, как картина Титана.

Кэролайн Константин, свидетельница моего разбитого сердца и нервного срыва.

Она смотрела на меня сверху вниз, ее глаза были пусты и непроницаемы, как пласты нетронутого льда зимой.

Я не дышала, рыдание застряло у меня в горле и распухло так, что я не могла вдохнуть воздух в свои сжавшиеся легкие.

Должно быть, в моих глазах был вопрос, преклонение.

Мольба о помощи.

Мне некуда было бежать и было от чего убегать.

Только в моих самых смелых мечтах Кэролайн Константин, моя последняя известная связь с отцом, могла когда-либо предложить мне утешение или защиту.

И все же…

Я безмолвно смотрела на то, как она слегка наклонилась и, прикоснувшись двумя пальцами к моему подбородку, заглянула в залитое слезами лицо.

— Бьянка Бельканте, — сказала она, и мое имя, словно жемчуг, прокатилось у нее по языку. — Какой сюрприз.

Я икнула.

— Бьянка, — раздался мужской голос позади Кэролайн, и через мгновение место рядом с ней занял высокий, красиво одетый блондин.

Я моргнула, смахивая с глаз влагу, и попыталась вспомнить знакомое лицо. Для этого мне потребовалась всего секунда, возможно, потому, что я не испытывала подобного горя с того дня, как умерла моя мать.

Это был мужчина с похорон Аиды, тот самый, с красным шарфом, который, казалось, хотел подойти ко мне, но тут появился Тирнан, чтобы забрать нас.

— Ты ее знаешь? — спросила Кэролайн, приподняв брови.

Он замешкался, глядя на меня сверху вниз, в его глазах читалось сочувствие, но рот исказился от недовольства.

— Ее дядя был моим старым другом.

Я постаралась не выдать своего удивления, потому что здесь происходило нечто такое, от чего волосы на моем затылке встали дыбом. Я не видела своего дядю с самого раннего детства, задолго до того, как мы переехали в Техас, и никогда в жизни не встречала этого человека.

— О, — сказала Кэролайн с кошачьей ухмылкой. — Я предположила, что это потому, что она дружит с Элиасом.

— И это тоже, — легко согласился мужчина. — Но Бьянка, что довело тебя до слез посреди «Метрополитена»?

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но ничего не вышло. Я не доверяла им, я не знала их, хотя папа всегда хорошо отзывался о своей жене. Даже если бы я и захотела, то не смогла бы найти нужных слов, чтобы объяснить, что творится в моем разбитом сердце.

— Проблемы с мальчиком? — холодно спросила Кэролайн. — Она же подросток, в конце концов.

Я слабо рассмеялась и кивнула, потому что в какой-то мере это было правдой.

Тирнан не был мальчиком, но он был мужчиной.

Монстром, как он и предупреждал.

— Мне жаль, — сказал мужчина, присев так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Он был очень похож на моего отца, что, возможно, объясняло, почему я позволила ему взять меня за руку. — Элиас здесь, почему бы тебе не пойти со мной, и мы найдем его. Похоже, тебе нужен друг.

— Мне бы не помешало где-нибудь остановиться, — выпалила я, чувствуя, как у меня потекло из носа.

— Хммм. Думаю, мы сможем найти для тебя место в Комплексе, — он оглянулся через плечо на Кэролайн, которая устало вздохнула от их молчаливого общения.

Она изучала меня проницательным взглядом, впиваясь, как скальпель, препарируя меня, пока я сидела на полу «Метрополитен» в платье за тысячу долларов. Я не знала, что она ищет, какой жалкой я могла показаться женщине, исполненной красоты и изящества. Меня переполняли стыд и безмерная печаль, но я позволила ей увидеть это. Все это и всю себя. Я склонилась перед алтарем Константинов и надеялась, что ее матриархат сжалится надо мной. Это был плохой выбор — обратиться к женщине, которая возненавидела бы меня, если бы узнала, кто мои родители, только потому, что отец сказал, что она хорошая женщина. Но у меня не было выбора.

Это был известный мне дьявол и неизвестный.

В данный момент известный мне дьявол Тирнан Морелли мог отправляться прямиком в ад.

— Ну, что ж, — сказала наконец Кэролайн. — Тебе лучше встать и пойти со мной. Если мы представим тебя приличному обществу, я не могу допустить, чтобы ты выглядела как подбитая голубка.

Я вздрогнула от этого упоминания, но она только изогнула бровь, не сочувствуя, а предупреждая.

— Я… — я глубоко вздохнула, пытаясь найти свой голос там, где он упал в желудок. — Мне некуда идти.

— Глупости, — сказала Кэролайн и, сверкнув глазами, подошла к склонившемуся мужчине и соизволила протянуть мне свою наманикюренную руку, чтобы помочь встать на ноги. — Ты друг этой семьи, Бьянка. Ты пойдешь со мной.

— Зачем вам помогать мне? — спросила я.

Я на собственном горьком опыте убедилась, что вещи, которые выглядели слишком хорошо, чтобы быть правдой, часто таковыми и оказывались.

Кэролайн склонила голову набок и улыбнулась, на этот раз так широко, что стали видны ее идеально ровные белые зубы.

— Потому что, моя дорогая, ни один друг семьи Константин никогда не останется без внимания. Пока я являюсь главой этой семьи.

Ее слова отозвались во мне, задевая аккорд за аккордом, пока я не затрепетала от новой надежды.

Немного поколебавшись, я вложила свою руку в ее ладонь.

Улыбка Кэролайн стала шире.

В третий раз в своей жизни я меняла курс. Я знала, что если приму помощь Кэролайн, то никогда больше не увижу Тирнана. Она могла бы помочь мне заполучить Брэндо, и мы навсегда покинем Лайон-Корт. Дом с привидениями снова станет мрачным пристанищем монстра, а мы с Брэндо будем там, где нам самое место.

С семьей папы.

Все, на что я всегда надеялась, было буквально у меня под рукой.

Так почему же, когда я протянула руку Кэролайн и она крепко сжала ее, я почувствовала, что мое сердце разбито?