Опасный искуситель

14

Себастьян стоял в гостиной. Все вышли, и в комнате было непривычно тихо. Гонорина ушла провожать гостей, объяснив им, что им с Корделией необходим отдых перед дорогой.

Но это не было истинной причиной поспешности Гонорины, и он прекрасно это понимал. Он взглянул на Корделию. Интересно, а она понимает? Но Корделия грустно сидела за клавесином. Стиснув в руке веер, она с тоской смотрела в окно, выходящее в сад.

– С вами все в порядке? – спросил он заботливо. Он знал, что это не так, но не мог решить, как отвлечь Корделию от грустных мыслей.

Она беспомощно развела руками.

– Не знаю.

Они услышали, как захлопнулась входная дверь.

Несколько минут спустя в комнату вошла Гонорина. Она была в теплом плаще, а на руки натягивала перчатки.

– Извините, что я покидаю вас столь внезапно, но мне надо идти. – Она с грустью взглянула на Корделию. – Твой отец исчез.

Это сообщение вывело Корделию из оцепенения. Она встревоженно вскочила на ноги.

– Исчез? Как это, исчез?

Гонорина попыталась улыбнуться, но на Корделию не смотрела.

– Причин для беспокойства нет. Очевидно, покинув гостиную, Освальд вышел из дома. Лакей сказал, что Освальд взял свой плащ, но ушел пешком, так что он наверняка где-то поблизости. Вот я и решила его поискать.

Корделия взволнованно мерила шагами комнату.

– Я пойду с вами.

– Нет, не пойдете! – заявил Себастьян, придержав ее за рукав. – Ни одна из вас не выйдет из дому в такой час и в такую погоду. Пойду я.

Гонорина покачала головой.

– Благодарю, ваша светлость, но вы не знаете, где его искать. Я же знаю Йорк, и весь Йорк знает меня. Это очень спокойный город. Я буду в полной безопасности и смогу найти его быстрее, нежели любой из вас.

И она направилась к двери.

– Позвольте мне по крайней мере сопровождать вас.

Гонорина вновь обернулась к ним.

– Прошу меня извинить, ваша светлость, но если Освальд увидит вас сейчас, он не станет прислушиваться к голосу разума. В настоящее время он винит вас во всем, поэтому ваше присутствие лишь разозлит его.

– Ваше присутствие также не слишком его радовало, – хмуро заметил он.

– Вы правы. – Голубые глаза Гонорины потемнели. – Но от меня он не убежит. И не станет на меня бросаться, меня он послушает.

– Но, Гонорина! – попыталась остановить ее Корделия.

– Ни один из вас не должен сопровождать меня, – мягко настаивала Гонорина. – Ты за сегодняшний вечер и так имела достаточно беспокойства, Корделия, а герцог лишь будет злить Освальда. Позвольте мне сделать это самой. Я уверена, что смогу найти его и привести в чувство, если… если с ним что-нибудь случилось.

И она решительно шагнула к двери.

Корделия побежала за ней и схватила ее за руку.

– Подожди!

Гонорина удивленно посмотрела на нее, и Корделия тихо прошептала:

– Тебе… тебе следует поискать в трактирах.

Гонорина грустно кивнула.

– Не волнуйся, девочка моя. – Она ласково потрепала Корделию по щеке. – Все будет в порядке.

И она вышла.

Корделия замерла в дверях, глядя ей вслед. Тяжелая входная дверь распахнулась и закрылась снова, а она все еще стояла, не говоря ни слова.

Себастьян молча подошел и обнял ее. Она уткнулась лицом в его жилет, с трудом сдерживая слезы.

– Плачьте, плачьте, – шептал он, гладя ее по голове, по спине. – Я не стану вас бранить.

– Если бы он остался… – дрожащим голосом проговорила она. – Он бы сам убедился, что в конце концов все получилось. Я его знаю. Он бродит где-то, мучается, думает, что подвел меня, что все испортил. У меня… сердце разрывается от жалости, ведь в последние дни он так старался…

И тут она расплакалась, и рыдания ее терзали ему душу. Он прижимал ее к себе все теснее и ругал себя за то, что вошел в ее жизнь. Если бы он оставил ее в покое…

И тут он подумал: ведь если бы он оставил ее в покое, она так и сидела бы в Белхаме, убирала за пьяным отцом и напрасно ждала бы того дня, когда он бросит пить. Разве это лучше? Но неужто никак нельзя облегчить ее страдания?

Корделия отодвинулась от него. Рыдания кончились, она только слегка всхлипывала. Себастьян молча протянул ей платок. Она благодарно кивнула и стала вытирать слезы.

Тяжело вздохнув, она наконец подняла на него глаза.

– Нам надо поговорить о том, что произошло сегодня вечером. – Голос у нее был тихий и слабый, как у больного ребенка.

Сердце его разрывалось от сострадания.

– Нет, не сейчас. Вы утомлены и расстроены.

– Нет, сейчас, – повторила она настойчиво. – Мне надо сказать вам немедленно.

– Корделия!

– Пожалуйста! – Ее прекрасные глаза были исполнены мольбы.

Как он мог ей отказать? Со вздохом он кивнул.

Она тихо поблагодарила его и обвела глазами комнату. Стулья, клавесин в углу.

– Наш трюк был разгадан за несколько минут. Ничего не получилось, и с моей стороны было безумием рассчитывать на иное.

– Вовсе не так. Некоторое время все шло отлично. По правде говоря, я этого и не ожидал.

Она слабо улыбнулась.

– Это говорит лишь о том, как занижены были ваши ожидания.

– Если бы этот чертов музыкант вас не отвлекал…

– Да, – холодно согласилась она. – Он доставил много беспокойства.

Себастьян напрягся.

– Когда он положил вам руку на плечо, мне хотелось его поколотить.

Она пораженно взглянула на него. С каким чувством он сказал это! Потом она опустила глаза и принялась рассматривать платок, который держала в руке.

– Должна признать, что он был… несколько развязен. Но я не могу винить его в том, что произошло. Со мной мог заговорить кто-то из гостей, одна из девушек могла обратиться за советом.

Ему стало не по себе. Куда она клонит?

Она взглянула на него.

– Дело в том, что наш план… не сработает. Я уже говорила, что отца нельзя научить разбираться в музыке. Так что у нас есть лишь один выход.

Он покачал головой. Теперь понятно, к чему она ведет.

– Сказать правду моему брату? Ничего не выйдет.

– Но почему? Что в этом невозможного?

– Как только Ричард узнает, что композитор вы, он откажется представлять вас Генделю, и это будет конец всему.

Она покачала головой.

– Не верю, что он сможет так поступить. – Она помолчала, наморщила лоб сосредоточенно. – Я знаю, что вы ошибаетесь. Знаю. – Тут лицо ее посветлело. – И могу это доказать. Пойдемте. – Она направилась к двери.

– Куда вы? – озадаченно спросил он, но Корделия уже вышла из комнаты. Покачав головой, он последовал за ней.

Она быстро поднималась по лестнице. Он следовал за ней, пытаясь понять, что у нее на уме. В коридоре второго этажа он догнал ее. У двери своей спальни она остановилась, взяла из висевшего на стене канделябра свечу и вошла в комнату.

Он помедлил на пороге, пока она зажигала в спальне свечи. Здесь ему уж никак нельзя было находиться, и она должна была это понимать.

Но она будто и не думала об этом.

– Входите же, – проговорила она, продолжая зажигать свечи. Потом подошла к бюро и стала искать что-то, бормоча: – Куда же горничная их подевала?

Он вошел, но дверь не закрыл.

– О чем вы?

– Ага, вот они! – вскричала она, доставая пачку писем.

Он мрачно смотрел, как она развязывает ленту на письмах. Потом она протянула верхнее письмо ему, и он подошел к камину. Он узнал почерк на конверте – это было письмо Ричарда.

– Прочтите его! – потребовала она.

Он озадаченно посмотрел на нее. Она взяла другой конверт, достала из него письмо.

Быстро пробежав его глазами, Корделия стала читать вслух:

– «Вторая пьеса еще лучше. Поистине удивительно, что сельский священник сочиняет подобную музыку».

Потом она взяла следующее письмо и прочитала:

– «Хорал ваш проймет даже самого пропащего. С первых нот я был им заворожен». – Весело улыбнувшись, она сказала: – Ваш брат – настоящий поэт.

Отбросив это письмо, она взяла следующее, но, проглядев его, молча сунула обратно в бюро.

Себастьян потянулся за ним. – Нет, – сказала она, отводя взгляд. – Здесь нет ничего важного.

Но он все же взял это письмо и начал читать. Она смотрела на него, прерывисто дыша.

– «Прошу простить меня, сэр, но, сколь ни лестно для меня то, что вы предлагаете мне рассмотреть на предмет публикации сочинения вашей дочери, вынужден вам отказать. Я придерживаюсь того мнения, что женщины не имеют наклонности к композиции. Допускаю, что сочинения ее заслуживают похвалы, но, без сомнения, уступают вашим произведениям».

Себастьян вопросительно взглянул на Корделию.

Она побледнела.

– Лорд Кент лишь хотел избежать сотрудничества с дилетантами. Я не могу его винить.

– Боюсь, что не только в этом дело, Корделия, и подозреваю, что в других письмах я найду этому подтверждение.

Она отвела взгляд.

– Но ведь очевидно, что моя музыка ему нравится, хоть он и не знает, что сочинила ее я. Если я скажу ему правду, ему придется поступиться своими предубеждениями.

Себастьян расхохотался и бросил письмо на бюро.

– Знаете, вы не первая женщина, которая хотела, чтобы он издал ее сочинения. Та, первая, предложила ему себя. Она зарабатывала на жизнь, играя в театре, о чем ему, естественно, не сообщила. – Говорил Себастьян резко и отрывисто. Ему надо было убедить ее, поэтому он не скрывал ничего. – Ричард был молод и глуп. Она притворилась влюбленной и стала его любовницей. Он напечатал пару ее сочинений, и когда она поняла, что денег этим особенных не заработаешь, послала его к черту. Сказала, что «калеки» ее не интересуют.

Корделия побледнела.

– Какое ужасное создание! Бедный лорд Кент!

– Следующей была милая старая дева, учительница музыки, – продолжал Себастьян. – Ричард очень о ней заботился. У нее был талант, и он готов был его пестовать. К сожалению, именно потому, что она была мила и одинока, ей не составило труда убедить его издать одно из лучших ее сочинений. – Себастьян говорил с горечью. – Но Ричард не знал, что это сочинение украдено у другого композитора, мужчины. Это и погубило его репутацию.

Себастьяна до глубины души тронуло то, с каким состраданием Корделия его слушала. Ричарда она не встречала никогда, но сочувствовала ему. И эта черта ее характера делала ее такой привлека-тельной.

– Да, вашему брату не везло с женщинами-композиторами. Но неужели он не понимает, что не все женщины такие!

– Если б вы только знали, сколькие из них смеялись над его уродством, вы бы не говорили столь уверенно. – Он тяжело вздохнул. – Увы, но Ричард всегда выбирает именно тех женщин, которые его презирают или, хуже того, губят. Поэтому-то он в них и разуверился. Сейчас он считает женщин лживыми, злобными существами, которые идут на все, лишь бы получить то, что им нужно.

– А как же ваши сестры?

Ему пришлось пойти на попятную. Да, он немного преувеличил, но для ее же пользы.

– К сестрам Ричард относится прекрасно, но считает, что они любят его лишь потому, что он их брат. Они поддразнивают его за излишний пессимизм. – Себастьян улыбнулся. – Думаю, в глубине души ему это нравится, но тем не менее он с ними весьма строг. Кроме того, ни одна из них не наделена музыкальными способностями, так что сестры не могут укрепить его веру в женщин.

Она долго молчала, глядя на огонь в камине. Он любовался отблесками пламени на ее лице, на волосах. Почему из всех ее достоинств общество готово признать лишь красоту? Богатство, будь оно у нее, тоже шло бы в счет, но талант поможет ей, лишь если она решится выйти из благородного сословия и пополнить ряды художников и музыкантов.

Она была воспитана для другого, но иногда Себастьяну казалось, что в эту жизнь она окунется с головой при малейшей возможности. Отец – единственное, что удерживает ее.

Ему хотелось подойти к ней, обнять, утешить, сказать о том, как ему жаль, что жизнь распорядилась с ней так жестоко. Но он не смел этого сделать. Тем более здесь, в ее спальне. Кто знает, к чему это приведет.

Наконец она сказала:

– Значит, вы считаете, что бесполезно пытаться опровергнуть взгляды вашего брата, поскольку в таком случае ему придется распрощаться с последней надеждой – с надеждой на Генделя.

– Именно так. Я слишком хорошо знаю своего брата – после того, как вы его обманули, он не примет от вас помощи, как не принял бы от меня денег. Он не рискнет вам доверять.

– И что же вы предлагаете?

Она пыталась говорить спокойно и рассудительно, но он видел, как дрожат ее плечи.

– Сегодняшний план удался бы, – заметил он, – если бы нас ничто не отвлекало. Но при вашем знакомстве с моим братом и с Генделем публики не будет. В камерной обстановке все может пройти успешно, надо лишь еще немного подучить вашего отца. Думаю, это возможно. Сегодняшний опыт помог нам увидеть слабые места. Отрепетируем получше, и все у нас получится.

– Значит, мы разыграем представление перед вашим братом, – с горечью сказала она, – пощадим его чувства, и все останется как было. Вы это предлагаете?

Слова ее пробудили в нем дремавшее до сих пор чувство вины. Он рассердился и на себя, и на нее и ответил почти грубо:

– С момента нашего первого разговора ничего не изменилось, Корделия.

Она повернулась к нему, и огонь осветил следы слез на ее лице.

– Конечно, ничего. Мои чувства по-прежнему никого не волнуют.

Черт возьми, неужто она будет обижаться? Он подошел к ней совсем близко, с трудом удерживаясь, чтобы не коснуться ее.

– Неужто вы не понимаете? Именно ваши чувства я и хочу поберечь. Я не желаю, чтобы брат мой оскорбил вас резким словом, я не желаю, чтобы вы, раскрыв свой обман, лишились возможности дополнительного дохода, который получали бы, издавая у него свои сочинения.

Она не сводила с него глаз.

– Мой ли это будет доход? Или доход моего отца? Вы обманывали меня, не так ли?

– О чем вы? Как я вас обманывал?

– Вы обещали, что, если я сделаю, как вы простите, лорд Кент будет издавать мои сочинения под моим именем. Вы сказали, что он возьмет меня под свою опеку и я действительно стану композитором. Вы говорили так, чтобы убедить меня поехать с вами. – Голос ее дрожал. – Но вы лгали. Ваш брат никогда не станет меня опекать. Он по-прежнему будет издавать мои сочинения под именем отца. Опекать он будет сельского священника, но не меня.

Себастьян прикрыл глаза и выругался про себя. Он совершенно забыл о том, что говорил в Белхаме, когда ее уговаривал.

– По правде говоря, я не знаю, как поступит Ричард, если план наш удастся и Гендель согласится помочь, – сказал он, заставив себя взглянуть на нее. – Когда я говорил, что смогу убедить его издавать ваши сочинения, я… я надеялся, что из благодарности он согласится пересмотреть свое отношение к женщинам и выразит эту благодарность соответственно.

Она гордо вздернула подбородок, губы ее дрожали.

– И что же вы собирались делать в противном случае?

– Заставить его поступить правильно. Я не лгал вам! Я только допускал некоторое развитие событий, уверенный в том, что мое мнение значит для него много. И по-прежнему уверен, что это удастся, но лишь в том случае, если до встречи с Генделем мы не будем открывать Ричарду правду.

Она отвернулась и сказала устало:

– Допускал… лгал… это одно и то же.

– Сейчас я не лгу, Корделия. И доказательством тому мой рассказ. Теперь вы знаете, что именно ждет вас в Лондоне. – Он помолчал, решая, продолжать дальше или нет, но решил все же сказать: – Не поздно еще вернуться в Белхам. И тогда у вас с отцом все будет по-прежнему.

Она отвернулась и сказала с мрачной улыбкой:

– Едва вы раскроете брату всю правду, он придет в ярость, и я лишусь издателя.

– Пресвятая Дева! – Он схватил ее за руку, развернул к себе. – Вы действительно думаете, что я способен на такое? Что вы мне совершенно безразличны?

Она посмотрела на него серьезно и печально. В глазах ее стояли слезы.

– Если бы я была вам небезразлична, Себастьян, вы бы понимали, что я испытываю, когда мою музыку приписывают отцу.

– Кажется, я понимаю это, ангел мой.

Она с трудом вздохнула.

– Как вы можете это понимать, ведь вы даже не представляете себе, что такое сочинять музыку. Собирать в себе боль всех утрат, а потом изливать ее в мелодии. И искать в душе своей кристальные ключи радости. – Она перешла на шепот. – Просыпаться глухой ночью, когда музыка переполняет тебя и кажется, ни времени, ни нот не хватит, чтобы записать ее. – Она склонила голову. – Если бы вы понимали, как это бывает, вы знали бы, как я страдаю, когда признание получает мой отец, который не в силах оценить и трели соловья.

Себастьян не мог больше себя сдерживать. Рука его легла на ее плечо. Как он хотел утешить ее!

– Мне не нужно разбираться в сочинительстве, чтобы понять, какие страдания вы испытываете. Все это написано у вас на лице.

Но почему он не может пообещать ей, что сделает все, что в его силах! Она ведь не поверит ему.

– Но страдания вашего брата важнее, – холодно ответила она.

– Черт возьми, Корделия! Вовсе нет! И вам это прекрасно известно. Неужели вы не понимаете, что все связано? Пока мой брат ваш издатель, ваша судьба зависит от него. – Он дотронулся до ее подбородка. – Все, что вы говорите, неважно. Я… я к вам очень привязан. Не знаю, как мне убедить вас!

Она встретилась с ним взглядом. Лицо ее было удивительно спокойно. Выдавали ее лишь глаза, исполненные тоски и боли. Этот взгляд раздирал ему душу.

– Вы можете доказать свою привязанность лишь одним, – сказала она дрожащим голосом.

Он растерянно молчал, боясь того, что скрывалось за ее напускным спокойствием, потом хрипло спросил:

– И чем же?

Глаза ее потемнели, голос упал до шепота.

– Подарите мне ночь любви!