Операция Энтеббе

7. ПЛАН А: СДАВАТЬСЯ?

— Четверг был критическим, — сказал позднее Рабин. — Я был вынужден доложить, что у нас нет готового военного плана, который можно было бы привести в исполнение до истечения срока, поставленного террористами.

Когда роковой час был уже близок, к премьер-министру в кабинет ворвались родственники заложников, требуя освобождения террористов, названных Амином в качестве платы за возвращение пассажиров рейса "139".

— Я не мог противиться требованию о переговорах, — сказал премьер-министр. — Военная операция зависела от точности данных разведки и от возможности провести необходимые военные репетиции, которые доказали бы, что операция может быть проведена успешно.

Военные продолжали круглосуточно работать над планом Б. Они знали, что Амин собирается отправиться на конференцию глав африканских государств, на которой ему предстояло председательствовать в последний раз, так как срок его полномочий председателя ОАЕ (Организации африканского единства) уже заканчивался. Если психологические портреты Амина и предполагаемых руководителей террористов соответствовали действительности, можно было надеяться на продление срока ультиматума. В этом случае у тактиков Дана Шомрона оставалось время совместно с воздушными силами придумать и разработать схему операции. Израильские военные специалисты с паспортами бизнесменов уже летели в рейсовом самолете "Эль Аль", который делает остановку в Найроби по пути в Йоханнесбург. Агенты израильской разведки катили на машинах из Кении в Уганду по длинной дороге, проходящей через Рифт Велли, — поездка, занимающая 5 часов, если моторы не перегреваются и полиция на границе не чинит никаких препятствий.

Некоторые данные, которыми располагала разведка, исходили еще от Иерухама Амитая, старшего офицера военно-воздушных сил Израиля (ВВС). Заместитель командующего ВВС Иерухам Амитай тренировал угандийских пилотов во время медового месяца Израиля с Иди Амином, продолжавшегося до тех пор, пока диктатор не потребовал от Израиля сверхзвуковых реактивных истребителей.

— Когда я сказал президенту Амину, что истребители слишком сложны и дороги, — рассказывал Амитай, — он не понял меня и впал в ярость. Я имел в виду, конечно, что угандийскую воздушную оборону лучше строить на более скромной основе. Он же заподозрил, что я сомневаюсь в способности угандийцев справиться с такими сложными истребителями. "Мы можем все! — бесновался Амин. — Мы пошлем наших людей на Луну! Мы получим из России "МИГи" и разбомбим моего злейшего врага Джулиуса Ньерере в Танганьике!"

Когда отношения между Израилем и Угандой были разорваны, в дело вмешалась Россия. Пока в Уганде находилась израильская военная миссия, СССР держался в стороне.

— Если русские появлялись над аэродромом Энтеббе в то время, когда израильтяне тренировали угандийских летчиков, — вспоминал Амитай, — я заставлял своих ребят кружиться в воздухе до тех пор, пока русские не просили разрешения сесть. Но все это были, конечно, булавочные уколы. Я знал, что русские неизбежно возьмут Уганду под свой контроль и что настанет день, когда нам придется считаться с настоящими врагами, которые прячутся за спиной сумасшедшего угандийского президента. Мы не могли вступать в эту игру. Мы не могли дать Уганде такие игрушки по прихоти самозванного фельдмаршала, великого адмирала и высшего воздушного командира! Русские смогли и дали ему все, включая "МИГи".

Готовясь к неизбежному разрыву, Амитай и другие израильтяне вели подробные записи. Они знали, какое оружие получает Большой Пала от коммунистов и как оно используется для подготовки палестинских и других террористов. Они наблюдали, как профессиональные террористы пробирались к ключевым постам в государстве. Более трехсот палестинцев были назначены на гражданские должности, освободившиеся после ухода азиатов, которые были изгнаны из Уганды как последыши британского владычества.

При Амитае Израиль построил в Энтеббе новые сооружения. Те, кто работал над планом Б, уже соорудили модели энтеббских взлетных полос и зданий, когда появилось сообщение, что отъезд Амина на конференцию в верхах совпал с отсрочкой приговора на 3 дня.

Для парашютистов и командос это означало, что вероятность перехода к военному варианту увеличивается и что нация готова от полной покорности перейти к действиям.

— Если вы хоть раз уступите шантажу, — сказал как-то Амитай, — этому уже не будет конца. Требования будут расти и расти. Запад уже сдался, и мы тоже начинаем уступать. С этим надо покончить. Уступать нельзя.

Решение "не уступать" было принято почти бессознательно. Иерухам Амитай, великолепный летчик и прекрасный человек, спасшийся чудом из оккупированной гитлеровцами Варшавы, не дожил до этого дня. Он погиб в авиационной катастрофе вскоре после событий 1972 года, когда Уганда выслала все представительства Израиля — военное, дипломатическое и техническое.

Амитай был человеком безмерной отваги. Он бы никогда не смягчился после того, как в газетных заголовках появилось жуткое слово "селекция".

Теперь, после того как в Уганде освободили еще 101 заложника, это слово было у всех на устах. В руках террористов остались только заложники-евреи да еще французский экипаж самолета, командир которого, Мишель Бако, отказался уехать и убедил свою команду сделать то же самое. Мишель Бако и его товарищи считали своим долгом быть свидетелями происходящего преступления.

Картину происшедшего рисует рассказ одной из освобожденных заложниц, 62-летней Юлии Ойзерман. Она рассказала:

Во время остановки в Афинах я заметила двух молодых арабов, которые почему-то тащили с собой банки консервированных фиников. Один был рыжий; позднее я узнала, что он носил парик. За ними в самолет вошла пара немцев. Женщина лет 28, на ней были синие чулки, синяя юбка и голубая блузка. Волосы темные, странного цвета. Потом я обнаружила, что она тоже носила парик. Мужчина, который выглядел немного старше, прошел вместе с ней в отделение 1-го класса.

После взлета я увидела, что стюард разговаривает с одним из арабов и поднимает руки вверх. Он отступил назад, лицо его выражало страх. Видно, араб наставил на него автомат. Я не верила своим глазам. Я думала, что это мне снится.

Затем я увидела, как весь обслуживающий персонал — стюарды и стюардессы — поднимают руки вверх и ложатся на пол, лицами вниз. Одна из стюардесс была близко от моего кресла. Она лежала на полу, держа руки на затылке.

В отделении первого класса оба немца бросились к кабине пилотов. Я была слишком далеко, чтобы видеть, что там происходит, но пассажиры этого отделения потом все нам рассказали.

Все произошло с ужасающей быстротой. В туристское отделение, где мы сидели, прибежала немка и начала что-то кричать по-немецки. Я не понимала, что она говорит, но несколько раз услышала "Че Гевара". Потом одному из стюардов, говорящему по-английски, приказали переводить. Нам объявили, что мы похищены во имя "арабской и мировой революции". Нам было запрещено двигаться — любое лишнее движение могло повлечь выстрел. Нам сказали, что самолет теперь называется "Арафат". Немка добавила, что вместо слов "Эр Франс" мы должны употреблять слово "Арафат". Невысокий бородатый мужчина, который говорил по-французски с сильным еврейским акцентом, попытался возражать. Похитители столкнули его на пол и нещадно избили, причем в основном это делала немка. Мы застыли в своих креслах. Старший стюард сказал нам, что беспокоиться не о чем, все будет в порядке. Но сам он дрожал, как осиновый лист. Поразительно, но мы успокоились. Матери ухаживали за детьми, другие пассажиры просто сидели молча, были даже такие, которые продолжали читать газеты или книги.

Никто из нас не знал, куда летит самолет; мы знали только, что не в Париж. Когда я, попросив разрешения, пошла в туалет в сопровождении немки, я увидела, как арабы и немец что-то говорят в радиопередатчик. Прежде всего похитители конфисковали у нас паспорта и другие документы. Они записали каждый отобранный у нас документ. После этого по проходу прошли стюардессы, предлагая напитки и бисквиты, как будто бы ничего не произошло.

Бенгази, где мы приземлились в полдень, был для нас только географическим названием — ничем больше. Старший стюард объявил: "Бенгази!" — и так мы узнали, где находимся. Мы знали — и я и мои соседи, — что наш визит в арабскую страну, которая стремится уничтожить Израиль, не сулит ничего хорошего. Конечно, Ливия для нас не тихая пристань.

Прошел час, потом другой, а мы все сидели в молчании, подавленные тяжелым предчувствием. Когда самолет наконец взлетел, стало легче; кто-то сказал, что мы летим на юг. Остальные молчали: похитители не разрешали разговаривать. Особенно свирепствовала немка: она расхаживала по проходу, одной рукой почесывая голову, вернее, свой парик, а в другой держа гранату, и снова и снова рычала на нас, чтобы мы молчали.

Я слышала, как шептались члены команды: они утверждали, что бандиты с самого начала знали, куда мы направляемся и что старшему пилоту показывали карту с отмеченными на ней точками. Но я все еще не знала, куда именно мы летим.

Мы приземлились, когда было еще очень темно, что-нибудь около 3.30 утра. Стюард сказал, что мы в Уганде.

Уганда? Никто из моих соседей не знал, где она находится и вообще, что это такое. Затем кто-то сказал, что это страна Иди Амина. Признаюсь, я испугалась. Для меня Амин и Гитлер — это одно и то же. Амин всегда вопил, что восхищается Гитлером. Сперва немка выкрикивала приказы и бросала на нас ужасающие взгляды, а теперь — страна Иди Амина. Мне показалось, что я снова попала в кошмарный мир Второй мировой войны — мир концлагерей.

Несколько часов мы просидели в ожидании, не выходя из самолета, — никто не знал, почему. Через иллюминаторы мы видели здание аэропорта, аэровокзал, угандийских полисменов и солдат, бегущих к самолету. Потом включили мощные прожекторы, и стало светло, как днем.

Мы просидели так до 10 утра. Затем дверь самолета открылась, и нам разрешели сойти по одному. Нас провели в центральное помещение аэровокзала, откуда было видно озеро Виктория. Вот уж не думала, что когда-нибудь его увижу!

Через несколько минут над нами появился вертолет. На нем прилетел Иди Амин со своим сыном, семи или восьми лет. Отец и сын были одеты в одинаковую форму, с одинаковыми украшениями и медалями.

Иди Амин вошел в зал, улыбаясь, пожимая руки направо и налево. "Добро пожаловать в Уганду, добро пожаловать в Уганду!" — снова и снова повторял он. Иди Амин сказал, что постарается сделать все, чтобы наше пребывание в Уганде было максимально удобным, В зале появилась толпа африканок — они несли для нас кресла. По-моему, кресел хватило на всех, нас было человек 250. Потом подали завтрак: чай, бананы, хлеб, масло, яйца и даже картофель. Иди Амин, поощренный нашими аплодисментами, произнес длинную речь.

"Палестинцам должно быть предоставлено право иметь собственное государство, — сказал он. Сионисты и империалисты лишают их государства". Он рассказал о своей недавней поездке в Дамаск; он посетил там еврейскую общину и заверял нас, что с евреями Дамаска обращаются хорошо. "Не беспокойтесь о них, — сказал он, — сирийцы присматривают за ними и удовлетворяют все их нужды".

С ним были врач и медсестра. Они спросили, есть ли среди нас больные или нуждающиеся в медицинской помощи. Врач был похож на араба, и несколько человек сказали, что он палестинец. Он осмотрел несколько больных, но очень поверхностно и наскоро. Один из пассажиров — Соломон Рубин — страдал сердечной недостаточностью: врач дал ему несколько таблеток аспирина.

Всю ночь нас охраняли двое похитителей с автоматами. Я заметила, что немцы — мужчина и злобная женщина — ни на минуту не присели. Немец не расставался с автоматом, который раньше был спрятан у него под пиджаком, на спине. Таким способом он пронес его в самолет в Афинах.

Все похитители были хорошо вооружены и явно намеревались довести до конца начатую операцию. У немца, как я уже сказала, был автомат, остальные в одной руке держали пистолеты, в другой — ручные гранаты. Террористы и угандийцы были, по-видимому, в прекрасных отношениях. Перед сном нас предупредили, что каждый, кто попытается перейти запретную линию, будет убит на месте.

Угандийские солдаты были размещены по крайней мере в 20 ярдах от нас. Судя по нашим впечатлениям, они помогали террористам нести охрану.

После того, как нас привезли в Энтеббе, похитители получили подкрепление. К ним присоединились еще двое, с виду палестинцы. Кто-то сказал, что это члены местного отделения НФОП в Кампале. Во всяком случае, вооруженные террористы вместе с угандийскими солдатами, которые окружали нас и, повидимому, сотрудничали с террористами, пресекали любую попытку к сопротивлению.

Иди Амин снова посетил нас. Он сказал, что делает все, что в его силах, чтобы добиться освобождения пожилых людей, инвалидов и матерей с маленькими детьми. Под конец он заявил, что похитители решили освободить 40 человек, но он уговорил их освободить 48.

В течение всего времени, что мы находились в здании аэровокзала, мы ни разу не видели французского посла и вообще никого, кроме наших похитителей, Иди Амина, его телохранителей и африканской обслуги.

Вторник был грустный, мучительный. Вечером, как раз перед ужином, появился немец со списком в руках. Когда он стал его оглашать, на четвертой или пятой фамилии стало ясно, что фамилии — только израильские. Люди, которых он вызывал, брали свои вещи и переходили в другую комнату. Многие плакали. Мы, оставшиеся в прежнем помещении, чувствовали себя прескверно. Это была ужасная сцена — этот немецкий акцент и селекция!

83 человека ушли. Через несколько минут за ними пошел Иди Амин. Мы не слышали всего, что он говорил, — только обрывки фраз. Несколько раз он сказал на иврите "шалом". Когда он кончил, израильтяне захлопали, Это была ужасная ночь, хотя и я, и многие другие знали, что скоро будем освобождены.

В среду, то есть вчера, мы уже знали, что для нас все позади. Амин опять посетил нас. Мы, счастливцы, которых должны были освободить, готовились к отъезду. Иди Амин подал каждому руку, пожелал приятного путешествия и опять заверил нас, что он наш друг.

Французская монахиня, которая была в списке освобождавшихся, заявила протест. Она хотела остаться, чтобы вместо нее освободили кого-нибудь другого — пожилого человека или инвалида. Еще одна француженка, лет 55, предложила то же самое. Но очень скоро стало ясно, что список окончательный и пересмотру не подлежит.

Нас привезли на автобусе во французское посольство, где уже ожидал посол. Тут мы и увидели его в первый раз. Он пожал нам руки, нас угостили апельсиновым соком, затем перевезли в новый аэропорт и посадили в самолет. Вот и все. Через 9 часов полета мы прибыли в Париж. Для нас все было позади.

Для нас — но только для нас. Никто из вернувшихся не знает, что там происходит сейчас и какова будет судьба тех, кто остался. Ясно, что похитители способны на все: свыше двухсот заложников находятся в их руках.

Моше Перец, израильский студент-медик, продолжал свои записи и в четверг.

8.00. Обычное времяпрепровождение: завтрак, стирка одежды, дети на лужайке, домашний арест.

12.00. Появляется Амин в военной форме вместе с сыном и сообщает, что пока что переговоры провалились из-за упрямства израильского правительства. Он говорит, что ведет переговоры с правительством Израиля через своего хорошего друга, полковника Бар-Лева, и что ему удалось продлить срок ультиматума до 11 утра в воскресенье. Израильтяне угнетены; они тихи, печальны, разговоров мало — каждый погружен в себя. Дети играют по-прежнему.

14.00. Освобождена вторая партия французов. Теперь остались только израильтяне, 20 молодых французов и команда. Тем временем террористы придумали новое развлечение: они выкликают фамилии израильтян, и каждый названный должен поднять палец. Террорист долго испытующе смотрит на него и делает какую-то таинственную отметку в своем списке. Что это — знак жизни или смерти? Это ужасно. Один мальчик лет 16 не сразу поднял руку; за это араб ударил его и разорался. Прошел слух, что четырех пассажиров пытали электрическим током и угрожали убить. Действительно, четверых уводили в соседнюю комнату. Одного мужчину избили, одну из женщин запугивали всякими ужасами.

16.00. Нас приводят обратно в центральный зал. Мы чувствуем, что и мы, и оставшиеся французы, и команда — одно целое. Приятное чувство (при таких обстоятельствах).

18.00. Мы узнаем новость, которая заставила нас всех прыгать от радости. Израильское правительство полностью приняло требования террористов! Какое счастье! Все целуются и обнимаются, как будто заново на свет родились. Эту новость сообщил капитан нашего самолета. Однако некоторые пассажиры говорят, что это решение вызывает у них неприятный осадок. Конечно, мы будем на свободе, но сам факт уступки означает, что действия террористов против гражданской авиации приобретут больший размах.

20.00. Мы собираемся спать и готовимся к завтрашнему отлету домой.