Операция «Примула»

Операция «Примула»

Opération Primevère (1973)

Перевод с французского Б. Скороходова

— Давай сюда, — сказал Морис. — При таком движении проскочим незаметно.

Клод съехал с шоссе. Заправочная станция была освещена, как вокзал, перед колонками выстроились машины. Малолитражка медленно притормозила. Морис посмотрел на часы: без четверти два.

— Нормально. На месте будем до трех часов. Теперь видишь, что Влади был прав. Машин на шоссе как в воскресенье.

Заправщик жестом пригласил их к колонке. Клод вышел из машины и вручную подкатил ее. Ночь была душной. В свете фонарей клубились мошки.

— Ну и работенка! — сказал заправщик. — Теперь вот августовские!.. И то же самое завтра и послезавтра!.. Сколько залить?

— Полный бак.

— Со вчерашнего дня без передышки. Люди как с ума посходили. То уезжают все сразу. То возвращаются все сразу. Вот-вот! Помяните мое слово, на дороге обязательно что-нибудь произойдет.

Клод посмотрел на Мориса и ухмыльнулся.

— Да, — сказал он. — Точно. Что-нибудь да произойдет.

Морис тоже улыбнулся, будто замечание содержало скрытый смысл.

— Пятнадцать франков, — объявил служащий. — Протру ветровое стекло. Его надо почистить. Вы тоже едете в Довиль? Будь у меня время, я бы поехал в Овернь. В Довиле слишком суматошно. Хотя в вашем возрасте как раз и развлекаться.

— Да, развлечься мы любим, — сказал Клод и прыснул со смеху.

— Счастливого пути, — пожелал заправщик. «Ситроен» тронулся с места. При выезде на шоссе Клод остановился. Машины проносились на полной скорости, воздушная волна качнула малолитражку.

— Осторожнее! — сказал Морис. — Не время нарываться на неприятности.

Они воспользовались просветом и мягко влились в поток.

В темноте пустынного здания свет поднимающегося лифта отбрасывал на лестничные площадки и стены таинственные причудливые тени. На пятом этаже Жерсен резко распахнул решетчатые двери и вышел, опередив жену. Одной рукой он развязал галстук, другой рылся в кармане.

— Идиоты! — продолжил он начатый разговор. — Да за такую глупость судить надо.

Флоранс пожала плечами.

— С тобой невозможно разговаривать.

Он наконец нашел английский ключ и стал нащупывать замочную скважину.

— Черт подери эту минутку.[1] Ничего не разберешь.

— Дай мне ключ.

Она открыла дверь и зажгла свет в прихожей.

— Они получают свою революцию, — не унимался он. — Я их предупреждал.

Флоранс скинула туфли и по привычке посмотрелась в высокое зеркало, обрамленное живой зеленью.

— Я с тобой больше никуда не пойду, — сказала она, поправляя прическу. — Довольно. Ты во всем видишь политику. Жеро не имел в виду тебя. Он говорил в общем.

Жерсен сдернул галстук.

— Они могли бы не приглашать его. Коммуняка какой-то!

Она села и стала массировать ноги.

— Бедняжка. Тебе повсюду мерещатся коммунисты.

— О! Мне много чего о нем известно.

Он направился на кухню, и оттуда послышался звон бокалов и бутылок.

— Ты слишком много обо всех знаешь, — устало пробормотала она.

— Что? Ты, может, мне не веришь? — крикнул он из коридора. — Этот тип начинал в желтой газетенке в Сент-Этьенне.

Голос его приблизился, и он появился с бокалом в руке.

— Он специализировался на стариках. Клянусь, он их просто охмурял. В конце концов стал секретарем Лиги в защиту интересов людей преклонного возраста.

— Я тоже хочу выпить, — сказала Флоранс. — Мог бы и мне принести.

— Потом он начал издавать газету. И естественно, с волками жить…

Флоранс встала так резко, что опрокинула стул.

— Хватит! Надоело!

Зажав уши руками, она бросилась в спальню. Жерсен последовал за ней.

— Подожди! Я должен рассказать о Жеро, раз он тебя интересует.

— Что? Он меня интересует?

Она упала на кровать.

— Ладно, — сказала она. — Если тебе так нравится, пусть. Жеро меня интересует.

Расставив ноги, слегка наклонив голову, он рассматривал ее с жестоким наслаждением.

— Да, шестьдесят восьмой год стал для него просто бесценным даром. Революции, демонстрации, митинги… Он везде успевал… Это привело его туда, где он есть: в депутаты. Разумеется, левого центра.

— Ну и что, разве это позорно?

— Конечно нет.

Он осушил бокал и поставил его на столик у изголовья своей кровати.

— Конечно нет, — продолжал он. — Это игра. Но как бы случайно он вскоре оказался замешанным в деле с вином, а вино это экспортируется на Восток. Признаться, любопытное совпадение.

Плечи его затряслись в беззвучном смехе, как у нашкодившего мальчишки.

— У меня есть список его поездок. Очень показательно. Конечно, он никогда не был в Москве. Не такой дурак.

Он снял пиджак и аккуратно выложил из карманов на каминную полку бумажник, чековую книжку, очки, пачку сигарет, зажигалку, носовой платок. Флоранс наблюдала за его движениями с холодным безразличием.

— И все это, — проговорила она, — только потому, что он любезно разговаривал со мной?

Он сел спиной к ней и принялся расшнуровывать ботинки.

— Напишу о нем статью… Небольшую заметку… Из тех, что привлекают внимание… «Французское шампанское охотно пьют на Востоке». Улавливаешь?

Он снял брюки, сложил их и с раздражением принялся расстегивать манжеты.

— Я подозревал, что Тавернье — того же поля ягода… Проклятая рубашка, надо ее выкинуть… Ноги бы моей у них не было, если бы меня не встретил Ганьер… В следующий раз, обещаю…

— Следующего раза не будет, — сказала Флоранс. — Ты пойдешь своим путем, я — своим.

Жерсен медленно обернулся. Не торопясь расстегнул рубашку.

— Не понимаю! Поясни.

— И так все ясно.

Она достала из сумочки сигарету и закурила.

— Вот это новость, — сказал он. — Ну и ну!

Он снял рубашку, смял ее, бросил на кресло и встал перед ней полуобнаженный, темные, бархатные грустные глаза его таили угрозу. Он походил на Генри Фонду.

— Я его знаю? — произнес он.

Она едва сдержалась, сделала глубокую затяжку и закашлялась.

— Прошу тебя, — сказала она. — Ты знаешь, который час?.. Два часа. Может, ляжем спать?

— Мне не к спеху. Хотелось бы, чтобы ты объяснила, что это значит: ты пойдешь своим путем, я — своим… Это же не случайное замечание, правда? Повторяю: кто он? Кто вбил тебе это в голову?

Он снял трусы. Нагота его нисколько не смущала. Он чувствовал себя как пациент на приеме у врача, правда, в данном случае он был одновременно и врачом и пациентом. Жерсен развернул пижаму.

— Мне не раз приходило в голову, — продолжал он, — что тебя могут использовать против меня. Для них все средства хороши. Оскорбления, суды, угрозы… А если еще разнести весть, что Жерсен — рогоносец, что ж, это произведет определенное впечатление.

— Мне тебя жаль, — пробормотала она.

Он затянул пояс пижамы и прошел в ванную.

— Для них, — крикнул он, — ты всего лишь бывшая манекенщица, у которой в жизни бывали приключения. Картотека есть не только у меня, у них тоже… Они навели о тебе справки…

На какое-то время его монолог прервался, было слышно только, как он чистит зубы.

— Что ж, — продолжал он с полным ртом, — если они наняли какого-то плейбоя для флирта с тобой, — он сплюнул, — это естественно. Мое слабое место — это ты.

Он вышел из ванной, вытирая рот полотенцем.

— Я прав?

— Не надо было жениться на мне, — ответила Флоранс.

— Возможно, но ты — моя, отказываться от тебя я не собираюсь и разделаюсь с любым, кто обхаживает тебя.

Флоранс загасила окурок в пепельнице. Встала, разгладила платье, взяла сумочку.

— Еще одно слово, и я ухожу в гостиницу.

— Ладно, не дури. Я предупреждаю тебя в твоих же интересах. Ложись. Поговорим об этом потом.

Он завел маленький походный будильник и поставил его рядом на столик.

— Я, конечно, сам проснусь, но на всякий случай. Бог знает, сколько времени придется добираться до Орли! Спокойной ночи.

Он выключил ночник. Флоранс начала раздеваться.

— Приехали, — сказал Морис. — Вилла в конце улицы… Ты и правда не хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Вот еще!

— Пройди сзади. Через ограду легче перелезть со стороны пляжа. Часовой механизм взрывателя установлен на четыре. У тебя в распоряжении целый час. Можешь не торопиться. Я развернусь и буду ждать тебя на перекрестке. Главное не беги, иди спокойно.

— А, черт! Я уже не ребенок.

Клод вышел из машины, и Морис передал ему сверток. До рассвета было еще далеко. Слышался шум прибоя. Теплый воздух пах скошенной травой.

Клод бесшумно удалился со свертком, прижатым к груди. Он не мог отделаться от мысли, что превратится в кровавое месиво, если бомба вдруг взорвется. Но наверняка где-то в эту минуту есть и другие парни, готовящие, подобно ему, взрыв дома, или полицейского участка, или дежурной части, или гостиницы, или самолета… Как и они, он делает это добровольно. Как и они, он пойдет до конца. Кажется, никогда раньше он не ощущал в себе столько жизни, легкости. Он даже забыл о том, что им двигало. Он вновь стал мальчишкой, отправившимся с дедом на охоту, в нем пробудился вкус к приключениям.

Он шел по песку, обходя виллу слева. Законопослушные граждане спят. Но скоро вылетят все стекла. Жизнь прекрасна. «Мы так одиноки», — говорил Влади. Ну уж нет! Не больше, чем кабаны, лисицы и другие преследуемые звери, но зато они острее чувствуют лес, тишину, радость жизни. Он осторожно шел под прикрытием темноты и наконец обнаружил нужное место. У дороги лежала сосна, сваленная недавней бурей. Поврежденная ограда не была еще заделана. Клод пролез через пролом. В куртке ему было жарко. Рукой откинул длинные волосы, спадающие на глаза, и близко поднес к лицу часы со светящимся циферблатом. Пять минут четвертого. Когда бомба взорвется, они будут далеко. На росистой траве ноги слегка разъезжались. Шутки в сторону!..

Он вышел на аллею и увидел виллу. Чертовски красива! Стоит многие миллионы! Сволочи! Построена, конечно, на ворованные деньги. Жаль, что нельзя это разрушить одним махом, чтобы все взлетело фонтаном пламени, камней и обломков. Он подошел к фасаду. Заложить бомбу надо здесь. Как сказал Влади, гостиная слева от двери. Разорвал веревки свертка и вынул пластиковую бомбу. Он хорошо помнил все указания: прикрепить бомбу в углу окна, вставить детонатор и подсоединить контакт. Больших разрушений взрыв не произведет, но речь идет лишь о предупреждении. А жаль! Он изо всей силы прижал бомбу. Теперь детонатор. Послушал часовой механизм. Тот работал нормально. Переключил контакт. В последний миг ему показалось, что из него изверглись грохот и пламя, что весь он — лишь боль и гром и что он растворяется в пространстве.

Взрывная волна пригнула кусты, сейчас же зазвенели выбитые стекла. Затем ненадолго мертвая тишина.

«Что он там наделал? — подумал Морис. — Лишь бы…»

Он выскочил из машины. За ставнями загорались огни. Послышался лай собак. Открылись окна. Выглянули люди. Запахло гарью, над садами вспухало облако дыма.

— Идиот! Идиот! — проклинал Морис, топая ногами.

Он выключил в машине габаритные огни и направился к перекрестку, поглядывая на дорогу, откуда мог появиться Клод. Но все уже было ясно. Послышались разговоры соседей. Голоса разносились далеко. Кто-то вскрикнул: «Это, наверное, газ». Морис прошел еще немного, раздираемый страхом и необходимостью узнать наверняка. Мимо него к вилле бежали люди. Он еле держался на ногах. Ему виделась кровь. Клод! Старина Клод! Что с нами происходит?

Внизу собирались люди. Небо за деревьями светлело. Со стороны города послышалась сирена полицейской машины. Или «скорой помощи»? К счастью, у Клода нет при себе никаких документов. Надо предупредить Влади. «Действуй, черт побери, быстрее!» — торопил себя Морис. Но вместо того, чтобы вернуться к машине, он медленно пошел к месту взрыва, чтобы побыть еще немного рядом с павшим товарищем.

Теперь там стояла толпа. Мужчины вышли в пижамах, женщины с ночным кремом на лицах завязывали пояса халатов. В конце аллеи, усыпанной обломками и опавшими ветками, виднелась вилла. Ее очертания расплывались в поднявшейся в воздух пыли. Чернела дыра пролома, на фоне более светлой стены. Снесенные и исковерканные взрывом ворота валялись на земле. Зеваки, не осмеливаясь войти в парк, с любопытством вытягивали шеи.

— С этим газом всегда одни неприятности, — сказала женщина рядом с Морисом.

Сквозь толпу подъехала полицейская машина. Установилась полная тишина. Морис дрожал с головы до ног, дрожь была необъяснимой, поскольку к нему вернулось хладнокровие. Пока полицейские, перед которыми маячили круги света от электрических фонарей, приближались к крыльцу виллы, он обдумывал ситуацию. Руки он сжал под мышками, пытаясь унять дрожь. Клод скорее всего погиб. В определенном смысле так было бы лучше. Если ранен… кто знает?.. Может заговорить… Его храбрость тут не поможет. Надо срочно предупредить Влади. Принять меры предосторожности. Но без суеты. Сейчас на дорогах тысячи отпускников, ими переполнены вокзалы, гостиницы, почтовые отделения, все общественные места, полиции не развернуться. Один из полицейских бегом вернулся к ограде, и сразу же его окружила толпа.

— Что там?

— Пропустите… Ну! Отойдите! Это бомба. Там раненый.

Полицейский залез в машину и взял телефонную трубку.

Дивизионного комиссара Маре разбудил телефонный звонок. Он посмотрел на часы и выругался.

— Алло!.. Маре слушает… Что? Вилла Жерсена? О, черт! Почему это свалилось именно на нас? И как раз сейчас!.. Разрушения большие?.. Что? Да, да… Я этим займусь… Заеду в больницу. И вот еще что. Наверняка на вас налетят журналисты… Никаких комментариев… Да, перекройте дорогу… Будем через полчаса.

Судебный исполнитель мэтр Серр заканчивал бриться. Жена в пеньюаре стояла на пороге ванной с чашкой кофе в руках.

— Ну и времена! — вздохнула она.

— Это займет все утро, — сказал он. — Насколько я понял, разрушения серьезные. Фасад дал трещины. Не говоря уж о комнатах на первом этаже, там полный разгром.

— Это должно было произойти.

— Так будет, пока всех их не пересажают. Правительство ничего не делает. В конце концов, Жерсен — честный человек. У него хватает мужества говорить вслух о том, о чем про себя думают все. И вот ему подкладывают бомбу.

— Согласись, иногда он перегибает палку.

— Возможно. Но у него такой темперамент. Достань-ка мне легкий костюм. Опять будет жара.

— А этот несчастный парень, что с ним?

— Не знаю. Меня не успели посвятить в детали… Думаю, у него оторвана рука. Не такая уж большая цена.

— Гастон!

— Что Гастон! Это же так! Надеюсь, его не скоро отпустят. Есть же законы, черт побери!

Малолитражка не тянула. Машина слишком старая, слишком часто переходила из рук в руки, ломаная-переломаная, лязгающая на ходу. Морис попадет в Париж не раньше восьми часов. Звонить Влади опасно. По телефону всего не объяснишь, не расскажешь подробностей. Мориса обогнали парни на мотоциклах, одетые как аквалангисты, кланяясь в издевательском приветствии. На спусках он пытался разогнаться, но на ровных участках терял скорость. По правде говоря, они слишком бедны, чтобы бороться с властью. Вот эта бомба, например. Кустарная самоделка с часовым механизмом за четыре су. И так во всем. Нет даже средств печатать листовки, плакаты. Все, что они могут, так это писать лозунги на стенах. Как дети, играющие в войну. Конечно, в какой-то мере эта вина Влади: он хочет вести борьбу сам, по своему разумению. Есть и другие группы, более солидные, с большими возможностями, с надежным прикрытием. Но они готовят себя для больших событий, а их так и нет. Влади говорит: «Конкретные дела — это для нас». Вот куда привело конкретное дело. Клод в больнице. Останется, наверное, без руки. И это в двадцать два года!.. И уж легавые поработают с ним! Даже если он будет молчать, все равно его вычислят: опросят соседей, восстановят шаг за шагом всю его жизнь, достаточно будет малейшей детали… Ладно, Влади разберется…

Он попытался обогнать здоровенный грузовик, не получилось. Подумал о том, как поведет себя Жерсен: конечно, не преминет написать в «Консьянс» передовую статью: «Новый удар левацкой гидры»… Если б не Клод, можно было бы посмеяться. Но Клод в полиции, а Жерсен использует все возможности своей газетенки, чтобы его засадить. Всем известно, что Жерсена в верхах ненавидят, но Клод все равно получит на всю катушку, им лишь бы избежать кампании в прессе. Не виллу нужно было взрывать, а Жерсена. Разговор о политическом убийстве заходил часто. Влади был не против. Жоэль — безусловно за. Остальные осторожничали. Их действия сковывала говорильня. Проспорив до утра, они расходились пьяные от слов и в полной уверенности, что мир у них в руках и можно немного поспать. И этот взрыв они достаточно обсуждали, обдумывали, рассматривали со всех сторон. В принципе все были согласны. Однако «анализ обстоятельств», как говорил Жорж, сразу же выявил разногласия. Лучше бы меньше заниматься теорией, а больше конкретными деталями. А то ведь слишком много импровизации. Морис дал себе слово на ближайшем собрании высказать все.

Из кармана брюк достал помятую пачку «Голуаз», отпустив руль, вытащил скрюченную сигарету и зажег ее от длинного пламени зажигалки. «Вот уже строю из себя ветерана», — подумал он. Посмотрев на себя в зеркало заднего вида, увидел лишь свои возбужденные глаза. Впереди, ослепляя его, поднималось солнце. Навстречу ему к морю мчались машины, нагруженные всевозможной поклажей. За Гайоном у остановившегося грузовика он увидел двух полицейских на мотоциклах. Отвернувшись, проехал мимо.

— Ну что? Тяжелый случай? — спросил комиссар.

Врач пригласил его в ближайший кабинет.

— Выкарабкается. Просто чудо. Правой кисти, можно сказать, нет. Осколки в ноге, ожоги по всему телу, но поверхностные. Кроме того, небольшой шок. Но он очень крепкий парень. Через две недели будет на ногах. Надеюсь, это послужит ему уроком.

— Вы их не знаете, — сказал комиссар. — Можно с ним поговорить?

— Лучше оставить его в покое.

— Я ненадолго. Впрочем, пойдемте вместе.

— Я поместил его в отдельную палату.

— Правильно сделали.

Они вышли из кабинета. В коридор через окно пробивались утренние лучи солнца. Комиссар вытер лицо.

— Придется вам поработать, — сказал он.

— Особенно завтра. С дюжину несчастных случаев уж точно привезут. Это что! В прошлом году тридцать первого июля было семнадцать… Сюда.

Он медленно открыл дверь, и комиссар увидел раненого, правая рука которого скрывалась под огромной повязкой. Клод, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок. Комиссар подошел к кровати. Клод перевел взгляд на него.

— Вот и получил, что хотел, — сказал комиссар. — Здорово!.. Ты, конечно, приехал из Парижа. Как тебя зовут?

Клод закрыл глаза.

— Кто с тобой был?.. Ну! Кто с тобой был?

— Никого, — прошептал Клод.

— Ты приехал на машине?

— Нет… на поезде.

— На каком поезде?.. Тебе же ясно: ты не отвечаешь, но мы все равно узнаем. Мы всегда узнаем… Ты знаешь Жерсена лично?

— Нет.

— Это месть?

На губах Клода заиграла странная усталая улыбка.

— Клянусь, смеяться нечему. Ты в этом убедишься.

Врач схватил комиссара за руку.

— Вы мне обещали… Думаю, на сегодня хватит… Не такой уж он сильный.

— Передвигаться не может?

— Совсем не может. Уверяю вас.

— Все равно. Кого-нибудь пришлю. Лучше, чтобы он оставался под присмотром. Главное — не пускать журналистов. Никого! Полная изоляция! Обеспечить спокойную работу.

Он наклонился над больным.

— А ты, малыш, подумай. Оторванная рука тебя не спасет. Мне нужны твои сообщники, все до единого.

Сначала Жерсену показалось, что звонит будильник. Но звонил телефон. Он встал. Шесть часов. Над ним что, издеваются?! Флоранс спит или притворяется, что спит. Он быстро подошел к столу и резким движением снял трубку.

— Жерсен слушает… Говорите громче… Что?.. Моя вилла!.. Сволочи!.. Большие разрушения?! Уточнить не можете?.. Записываю, мэтр Серр… Нет, угрозы не получал… То есть ничего особенного… обычные угрозы, если хотите… анонимные письма приходят каждый день, я на них и внимания не обращаю… У вас о нем ничего нет? Левак, наверное… Видите ли, в девять тридцать я должен быть в Лондоне, вернусь завтра вечером, но могу отправить к вам жену. Она там сориентируется не хуже меня. Раз уж несчастье произошло — чуть раньше, чуть позже, не имеет значения… Что?.. Если пойдет дождь? Да, вы правы. Надо накрыть… Спасибо, комиссар. Рассчитываю на вас. Спасибо.

Он бросил трубку и вернулся в спальню.

— Флоранс… Проснись.

Зажег плафон.

— Не время спать. Знаешь, что с нами сделали?

Флоранс протерла глаза.

— Прошу тебя. Не кричи. Голова трещит.

— Взорвали виллу.

Жерсен сел на край кровати и медленно повторил, как бы стараясь осознать:

— Взорвали виллу.

Он вдруг вскочил, стукнул кулаком по ладони.

— Зачем стесняться. Прошу, господа! Жерсен в вашем распоряжении. Он ваш. Бейте сильнее! Он — враг. Других нет.

Флоранс села в кровати и откинулась на подушку.

— Вилла!.. Ее…

— Именно. Гостиная разворочена. Стенки разлетелись. Ущерб еще не подсчитан… Теперь понимаешь? К счастью, одного схватили.

Он рассмеялся и пнул ногой складку прикроватного коврика.

— Правительству достанется. Потому что этого типа придется теперь судить. За мной двести тысяч читателей. Эти двести тысяч потребуют справедливости. Будет шум… Оденься. Ты поедешь туда. У меня самолет… Позови Марию, пусть быстро приготовит кофе.

— Мария со вчерашнего дня в отпуске.

Вышагивавший по комнате Жерсен остановился и обескураженно уронил руки.

— Забыл… Конечно, отпуск — святое дело. Вот почему они выбрали именно этот момент. Где сейчас полиция?.. На дорогах, а в это время тем, кто продолжает работать, подкладывают бомбы. Ну ладно, обойдусь без кофе. Одевайся же. Тебе надо туда ехать.

— Нет. Послушай, Поль. Постарайся хоть раз меня понять. Это твоя вилла. Ты купил ее, не посоветовавшись со мной… Ты обставил ее по своему вкусу… Тебе известно, как я ненавижу Довиль. Но разве ты со мной считаешься? Теперь ты стал на тропу войны… А у меня нет желания во все это вмешиваться… Ясно, чем это может обернуться. Не хочу неприятностей.

— Но это же глупо!

— Возможно… Мне тебя жаль. Но чего ради я поеду в Довиль? Зачем?.. Разве я могу что-нибудь решить сама?.. И еще хочу сказать: я не считаю, что удар направлен против меня. И не хочу, чтобы нас ставили на одну доску. Я не твоя сторонница. И не подписываю твои статьи.

— Ты меня бросаешь?

— Нет, Поль.

— Да.

Она нырнула под одеяло, поправила удобнее подушку, делая вид, что хочет спать. Жерсен еще раз прошелся по спальне, осмотрелся, как будто выискивая свидетеля.

«Она меня бросает. Она заодно с ними».

Флоранс закрыла глаза и натянула одеяло на голову. Он же подождал с минуту, шевеля губами, сплетая и расплетая руки. На память вдруг пришли восторженные письма, отрывки из которых он регулярно печатал. «Ваша статья о налогах просто замечательна. Хорошо, что хотя бы „Консьянс“ защищает наши интересы… Да, Церковь забыла о своей миссии. Вы тысячу раз правы, изобличая вредоносный характер экуменизма…» Ежедневно поступали и другие одобрительные отклики, укрепляя его в своей вере. И вот теперь Флоранс… Им удалось добраться и до нее.

Жерсен молча оделся. Он мог простить все. Прежних любовников, которые у нее были до свадьбы. Хотя его и терзали адские муки при мысли, что она принадлежала не ему одному… Этот Мишель Мери, жалкий актеришка… Правда, ему удалось разрушить его карьеру. А этот Робер Водрей! Его он тоже прижал. Был, увы, еще один… но вовремя исчез… Жаль! Терпеливо, как ученый, который готовит диссертацию, он изучил всю прошлую жизнь Флоранс. Она об этом даже не подозревала, но он собрал на нее полное досье с вырезками из газет, фотографиями… Там были, конечно, фотографии тех времен, когда она работала манекенщицей. Но были и групповые снимки, сделанные во дворе лицея, когда она училась в предпоследнем и последнем классе… Она стояла справа от преподавателя. Прическу носила на косой пробор. Тогда она еще не красила волосы в каштановый цвет… Он мог простить двадцать восемь лет, которые Флоранс прожила без него. Но не это!.. Он не требовал, чтобы она занималась политикой. Он не очень-то любил женщин, вбивающих себе в голову какие-то идеи. Но думал, возможно наивно, что она была на его стороне, что она не подвергала сомнению его проницательность и смысл его борьбы.

Жерсен побрился, ополоснул лицо холодной водой. Боже мой, какие разногласия… Они есть у всех… Нельзя же из-за этого переходить на сторону противников. «Ведь я же прав. Без меня никто не осмелился бы поднять голос, не стал бы разоблачать скандальные истории. Я — это я и не ищу никаких личных выгод. Я наношу удары, но и получаю их. Вот именно!.. Моя жизнь проходит у нее на глазах. Она знает, что я не пью, не курю, у меня нет любовниц. Только газета! Ах да! Именно газета! И судебные процессы! И мнение всяких кретинов! И надписи на стенах: „Жерсен — убийца“. Ладно, тем хуже для нее. Если думает, что может меня бросить, увидит!»

Жерсен бросил в чемодан кое-что из вещей, прошел в свой кабинет, собрал бумаги, положил их в папку и посмотрел расписание. Из Довиля самолет в Лондон улетал в четырнадцать часов. Знать бы, есть ли свободные места. В любом случае надо изменить время встречи. Ну и пускай! Все его дела сдвинутся. Он вернулся в спальню.

— Я уезжаю. Вернусь завтра вечером, как и предполагалось. Обратный билет есть. Машина останется в Довиле, это по твоей милости. Надо будет кого-нибудь за ней послать… Ладно, ухожу.

Она не шевельнулась. Жерсен скомкал одеяло и отбросил его к краю кровати. Флоранс лежала в своей пижаме в цветочек, подобрав колени, а руки прижаты к подбородку.

— Ты слышишь, я уезжаю. Еду в Довиль заняться «своей» виллой, как ты говоришь. Но когда вернусь, моя милая, поговорим. Причем серьезно.

Жерсен вышел, хлопнув дверью. На лифте спустился прямо в гараж, слабо освещенный пыльными лампочками. Там было почти пусто. Отпускной период! «Идеальное место, чтобы меня пришить, — подумал Жерсен. — Войти может кто угодно. Стоит только нажать на кнопку, открывающую железную дверь. Можно даже подняться в квартиру, и никто не заметит. Потом звонок. Я открываю дверь. Выстрел, и спокойно уходят. Надо быть поосторожней».

Он уселся за руль «вольво», вынул из «бардачка» пистолет калибра 6,35, сунул в карман.

Флоранс встала. Отдернула штору и увидела, как «вольво» выехал на улицу. Наконец она могла быть спокойной. Она потянулась, зажгла сигарету. Боже, как хорошо, когда его нет. Нет служанки! Нет Поля! Нет соседей! Немного свободы!.. Вилла? Черт с ней. Если бы она была где-нибудь в другом месте, в Дордони, в Ардеше… там, где можно было бы скрыться от толпы… тогда потеря была бы болезненной. Но в Довиле! И потом, все равно заплатят по страховке.

Она прошла на кухню и приготовила себе кофе, настоящий кофе, свежемолотый, а не растворимый, который предпочитал Поль из-за постоянной спешки. Поль… Хоть его сейчас и не было, все дышало его присутствием. В квартире от него распространялось какое-то предгрозовое напряжение, какая-то нездоровая влажность. Муссон! Сезон дождей!.. Вот что это такое. Нет уж, увольте! Немного воздуха! Военные действия можно отложить до завтрашнего вечера. Ведь он вернется и начнет все сначала, с того же места. Он скажет: «Ну что ж, мне кажется, нам надо поговорить». И будет нескончаемо к ней приставать, доказывая свои взгляды, и, как обычно, восклицать: «Стоп, ты только что сама сказала…» Боже мой! Как хорошо быть одной! Сколько женщин живут в свое удовольствие! И как правы те, кто обходится без мужчин!

Флоранс зажгла еще одну сигарету. Она слишком много курит. Кухню обволакивал аромат кофе. Она налила кофе в чашку, посмотрела, как тают кусочки сахара, которые она положила один на другой. В свою бытность манекенщицей она никому не отдавала отчета в своих действиях. Конечно, это было утомительное занятие с бесконечными тяжелыми обязанностями… «Надо быть честной. Невозможное ремесло. Как зверь в клетке, шерстью которого приходят полюбоваться. Ходишь под пристальными взглядами, живешь как в кольце из взглядов…» Но разве было время, когда она не чувствовала себя узницей? Разве было время, когда, проснувшись, она ощущала грядущий день чистой страницей, на которой можно писать или рисовать что заблагорассудится? Никогда! Было несколько любовных связей. Приятели. Безответные эмоции. Но все же был… Рене… Она пила душистый, крепкий, густой, как ликер, кофе. Насыщенный. Вот точное слово. Оно применимо и к ее жизни. Ее жизнь не была насыщенной, устойчивой. Она снова вспомнила о Рене. Может быть, с ним… Бедный Рене! Он один был милым, нежным, скромным и ласковым. Она бросила его просто так, потому что считала, что мужчина должен быть завоевателем, способным все сокрушить… Точно как Поль! Зачаровывающий своей верой во что-то. Но ведь и так задыхаешься от всех этих судорожных, злобных верований, подобных острым, наточенным инструментам пытки. А ведь истина — в этой чашке кофе и в этой мухе, чистящей крылышки на углу стола под лучами солнца.

Что ж, с Рене, может быть… Он был художником по интерьеру. Вещи слушались его. Он умел несколькими штрихами объединить их неожиданно и удачно. Из каких-то каракулей вдруг возникало любовное гнездышко или столовая, в которой вот-вот раздадутся крики детей и щебетание птиц. Счастье было на конце его пера, а она выбрала Поля. А теперь, чтобы избавиться от Поля…

Ложечкой она собрала коричневую сладкую гущу, оставшуюся на дне чашки, высший дар кофейного аромата, и еще раз потянулась до боли в костях. Уйти от Поля! Но ведь он не признавал не только самой мысли, но даже упоминания о разводе. У кого спросить совета? Если обратиться к адвокату, разделяющему взгляды мужа, она заведомо обречена на неудачу. Если же обратиться к одному из его политических противников, это сразу раздуют в газетах. Поля тогда не остановить. Она его знает. Остается только сбежать. Но что значит: сбежать? Куда? Когда она была всего лишь Флоранс, она могла уехать куда угодно. Не было проблем. Но мадам Жерсен не свободна в своих поступках…

Не надо преувеличивать. Жерсен все же не всемирно известная личность. Это так. Но у него почти повсюду есть информаторы. Добровольные корреспонденты присылают ему фотокопии документов, дубликаты конфиденциальных бумаг… Он всегда превосходно осведомлен обо всем, у него есть вкус и способности к слежке. Ну и что?.. Оставаться всегда у него под колпаком?

Она пустила в ванну воду погорячее, как любила, и сняла пижаму. Обнаженной вернулась в спальню, поправила свою постель, в нерешительности постояла перед кроватью мужа. Он никогда не убирал постель. Никогда не чистил ванну. Никогда не подтирал воду, которую разбрызгивал вокруг себя. Это не его дело. «Для этого есть служанка», — говорил он. Он займется этим, когда вернется. Она вдруг решила ни в чем не уступать. Знала, что это будет бесконечная вражда: обеды друг против друга в безмолвии, непроницаемое прокурорское лицо, борьба на финише… Но где найти поддержку? Семьи нет. Детей нет. Нет даже красной рыбки за стеклом, которая смотрела бы на тебя своими золотыми глазами.

Флоранс остановилась перед зеркалом. Ну вот! Я никому не нужна. Женщина в расцвете лет, но он давно об этом забыл. Его интересуют интернированные чехи, узники Сибири, вьетнамские католики… И все же! Она медленно прошлась руками по груди, по бедрам. О! Вырвать мужчину из жизни, избавиться от него, не иметь больше женских прелестей! Стать свободным существом, змеей, вылезшей из своей старой кожи и ускользающей в теплую ложбинку, безраздельно наслаждаясь своей свободой. Боже мой! Ванна! Она кинулась закрыть краны.

Стоя посреди дороги, жандарм жестами руки направлял движение в один ряд. Рабочие в желтых комбинезонах расставляли разноцветные конические столбики, ограждающие ремонтную зону. Жерсен выругался. Надо же для ремонта асфальта выбрать именно это время, когда все куда-то едут! В этом вся Франция! Проклятие! Самая жалкая автомобильная сеть в Европе! И при этом половину времени непригодна для проезда. Естественно, люди жмут на газ на свободных участках дороги. От этого аварии. Правительство само, своей преступной небрежностью вызывает столкновения. А беспорядок порождает разложение. Начинают взрывать дома. Все взаимосвязано. На эту тему можно написать передовицу.

Перед Жерсеном открылся свободный путь, и он нажал на акселератор. В голове сами по себе складывались фразы. В гневе он становился талантлив. На холодную голову мысли у него путались. До того, как стать журналистом, он хотел быть писателем. Ничего не вышло. Приходилось вытягивать из себя слова. Как будто пашешь поле, покрытое камнями. Зато если уж представлялся случай выругать что-нибудь, тогда из него извергался целый поток красноречия. Какую тогда он испытывал радость! Какое чувство всемогущества! Ему ставили в упрек озлобленность. Но он не был озлобленным. Скорее одурманенным. Он нуждался в резких формах, как поэты прошлого в богатых рифмах. Он ждал удачной мысли, глубокой детали, поймав которые пребывал счастливым целый день.

Разумеется, у него были стойкие убеждения. Но от них ничего бы не осталось, если бы не его дар подогревать их своими грубыми замечаниями, ругательствами, проклятиями. Чтобы добиться положения писателя, ему нужно быть невыносимым. Об этом никто не знает. Даже Флоранс, а она видела, как тяжело ему приходится работать. Он порой вскакивал из-за стола и бежал в свой кабинет, чтобы побыстрее записать мысль, вдруг пришедшую ему на ум. Потом просил прощения. Поначалу он даже пытался объяснить Флоранс, почему именно эта фраза имеет такую точность и силу. Но она не понимала. Всегда говорила: «Ты преувеличиваешь!» Она не могла осознать, что ценность и своего рода красота именно в преувеличении.

Уже половина девятого. Он обогнал вереницу автомобилей, плетущихся за старым грузовиком. Как же все-таки решить проблему Флоранс? Да, теперь это стало проблемой. Причем исходные данные ясны: ему вообще не надо было жениться. Не так давно он понял, что естественное состояние занятого человека — безбрачие. Если ты подчинен машине, то именно с ней связан любовными отношениями. Для журналиста это печатные станки. Для хирурга — операционный стол, для шофера — грузовик, для пилота — самолет. Страсть хороша в прошлом, когда было время для разговоров, а ведь в конечном счете страсть — наиболее утонченная и изысканная форма общения. О чем Флоранс вздыхала вначале? «Поговори со мной о чем-нибудь!» И когда главное — страсть, надо говорить. Ну а у него больше нет на это времени. И потом, какие могут быть любовные дуэты, когда на дворе Апокалипсис!.. С каким бы уважением он начал относиться к Флоранс, если бы она почувствовала себя мобилизованной, встала бы в его ряды вместе с ним. Но ведь нет. Голова у нее забита только своими мелкими интересами, мстительными обидами вакантной самки. Действительно вакантной? Посмотрим. За ней нужно понаблюдать. По возможности надо будет поговорить с Блешем.

Он остановился у заправочной станции в Верноне.

— Двадцать литров.

Пока заливали бензин, он сходил в туалет. По дороге на столе рядом с парой очков и дымящейся в пепельнице сигаретой заметил газету с броским заголовком: «Мобилизовано 50 000 жандармов и полицейских. Пущено 500 дополнительных поездов. В Орли нарушен график».

Жерсен усмехнулся. Разве он едет в отпуск? И разве у тех, кто подкладывает бомбы, бывает отпуск? И если бы паче чаяния он захотел отдохнуть, куда бы он поехал?.. Виллы больше нет. В определенном смысле нет и жены. Наступит день, когда не будет и «Консьянс». Он снял пиджак — стало слишком жарко.

Стоя у окна, Рене Аллио смотрел на море. Из порта медленно выходил пароход. Море утром казалось плоским, голубым и совсем новым. Его воды как бы нехотя плескались о берег, словно еще не проснувшееся животное. Тишина. Умиротворение. Но не для него. Он набил первую за день трубку. Без четверти девять. Можно позвонить Мишелю. Сходил за телефоном и вернулся с ним к окну.

— Алло, Мишель!.. Не помешал?

— Нет. Я только что встал. Ночью принимал роды. Домой попал в два часа. А ведь для этого есть больницы! Так нет. Этим бабам страшно, хотят все делать дома. Невероятно, чего только не насмотришься!

— Можно зайти?

— А что, плохи дела?

— Могли бы быть и лучше. Я просто измотался.

— Это из-за Майяра? От него так и нет известий?

— Нет. Думаю, он смотался за границу.

— Но ведь тебя это не затрагивает?

— Впрямую нет. Во всяком случае, пока нет. Если не будет доказано, что он смылся. Конечно, если начнется следствие, у всех будут неприятности.

— Убытки велики?

— Еще бы! Несколько миллионов.

— Твои заботы понятны. Как ты себя чувствуешь?

— Очень устал, нет аппетита, бессонница.

— Постараюсь привести тебя в чувство. Можешь зайти к одиннадцати часам?

— Буду. Спасибо.

Аллио поставил аппарат на пол. Пароход шел быстрее и был уже у мыса Фера. Есть же счастливые люди. Порт, выстроившиеся бок о бок корабли — все это счастье. Начинавшее припекать солнце — тоже счастье. Он вздохнул, лег на кровать, подложив руки под голову, посасывая потухшую трубку. Посоветоваться с адвокатом? Наверное, не стоит. Пока еще до этого дело не дошло. У Майяра есть опора — он шурин депутата. Может, все восстановится, дело ведь стоящее. Не их же вина, что покупатели не проявляют интереса. Посмотрим!..

Жерсен остановился у виллы. На улице все еще толпились зеваки, под ногами слышался треск битого стекла. Перед виллой дежурил полицейский. Жерсен представился, и тот отдал честь. Объем разрушений Жерсен оценил с первого взгляда. Пролом в стене, серьезное повреждение козырька над входом, сорванные ставни, зияющие окна, разбросанные по саду обломки, короче, картина впечатляющая, но нет ничего непоправимого. Разрывное действие бомбы в основном было направлено наружу. Он двинулся по аллее к группе стоявших там людей, разом обернувшихся к нему.

— Господин Жерсен?

— Да.

— Дивизионный комиссар Маре.

Широкоплечий и плотный человек, похожий на бывшего регбиста, пожал Жерсену руку и кивнул головой в сторону виллы.

— Печально, — проговорил он. — Но такие нападения невозможно предотвратить. Вот мои сотрудники: старший инспектор Корнек, инспектор Мазюрье… и мэтр Серр, судебный исполнитель.

Снова обмен рукопожатиями. Все они стояли со скорбным выражением на лицах, как у ворот кладбища. Но что в душе? В душе они, наверное, потешались.

— Я думал, вы летите в Лондон, — продолжал комиссар.

— Я отправляюсь туда прямо отсюда, — ответил Жерсен. — Жена не смогла приехать.

— Ее это, должно быть, потрясло?

— Да. Очень.

— Посмотрите, вилла пострадала меньше, чем можно было бы предположить. Я вас излишне встревожил. Пройдемте.

Он перешагнул через кучу мусора и вошел туда, где раньше была гостиная. Все остальные последовали за ним.

— Не будем говорить о мебели. У вас было что-нибудь ценное?

— Нет, ничего особенного. Обычные вещи.

— Тем лучше. Дверь в столовую сорвана. Но остальные комнаты почти не пострадали. Кухня в целости. Правое крыло выдержало. Больше всего беспокоит трещина над крыльцом.

Они шли гуськом. Время от времени кто-то из них ощупывал стенку или подбирал осколок, осматривая его с видом археолога. Наконец они вышли и отошли подальше, дабы точнее оценить масштаб разрушений.

— Половина крыши требует ремонта, — сказал исполнитель. — Думаю, стену можно укрепить цементом, но это дело подрядчика. Рекомендую Менги. Он все сделает, зацементирует, покрасит, заменит трубы…

— Как вы думаете, во сколько это обойдется?

Исполнитель нерешительно покачал головой.

— Трудно так вот сразу сказать… Но продать дом будет нелегко. На нем теперь отметина, понимаете…

Все посмотрели на Жерсена с откровенным любопытством. Вот он, вдохновитель «Консьянс», этой скандальной, не гнушающейся шантажом газетенки. Однако выглядел он не так уж страшно. Мужчина полусреднего веса, но в нем угадывалось исключительное хладнокровие. Его, казалось, все это совсем не трогало, голос оставался спокойным. Сведения о Менги он записал в блокнот столь же непринужденно, как будто речь шла об адресе хорошего ресторана.

— Вы установили личность преступника? — спросил он.

— Пока нет, — ответил комиссар. — Но нам известно, что он был не один. На перекрестке вскоре после взрыва свидетели видели малолитражку — «ситроен».

— Наверняка из леваков. Когда вернусь, всем этим займется мой адвокат… Он сильно ранен?

— Похоже, ему придется ампутировать правую руку.

— Надо бы отрезать обе. Чтобы в следующий раз было неповадно. Благодаря увечью он, наверное, легко отделается. Сколько получит? Три? Четыре года?

— Он очень молод, — заметил комиссар осуждающе. — Кстати, мне бы хотелось, чтобы вы на него посмотрели. Это не очная ставка. Просто надо установить, знаком ли он вам.

— Это было бы странно, с такими людьми я не встречаюсь, могли бы догадаться… Много времени это займет?

— Туда и обратно. Больница в пяти минутах езды на машине.

Жерсен посмотрел на часы.

— Ладно. Поехали.

В машине он забился в угол, как бы отгородившись. Комиссар со своей стороны тоже не делал никаких попыток проявить любезность. Между ними стояли статьи в «Консьянс», обличающие полицию, ее попустительство и слабости. Они были противниками и четко осознавали это. Жерсен лишь однажды нарушил молчание.

— Надеюсь, вы проявите сдержанность, ведь…

И сразу пожалел о своих словах. Комиссар повернул к нему голову со слишком уж нарочитой улыбкой.

— Разумеется!

Никогда раньше Жерсен не чувствовал себя настолько униженным. Теперь, когда гнев прошел, он начинал понимать, что этот взрыв позабавит всю страну. Он уже представлял себе, какие инсинуации, намеки, карикатуры появятся в газетах его противников. «Бомба Жерсена»… «Жерсен в нокауте». Даже в глазах Флоранс он будет выглядеть заурядным типом, которому, когда надоело его слушать, просто заткнули рот. Ведь раньше она никогда не смела ему отказывать. Да, взорвана вилла, но прежде всего вдребезги разлетелось его самолюбие. И если теперь он выпустит желчную статью, публика уже не сможет удержаться от радости… Надо оставаться выше всего случившегося. Демонстрировать безразличие… «Взрыв?.. Какой взрыв?.. Ах да». Но не проявлять мягкотелости. Требовать наказания по всей строгости. Максимального наказания для этого погромщика и его подручных. Ведь у него наверняка есть сообщники. Жерсену были хорошо известны привычки леваков, как охотнику, досконально изучившему повадки дичи. Он знал, что они не любят действовать в одиночку, а работают «боевыми группами». И если полиция проявит некомпетентность, он сам сможет выйти на след задействованной группы. У него есть своя сеть осведомителей. Блеш весьма расторопен. Фанатик сыска. Как только он выйдет на эту банду, «Консьянс» заговорит во весь голос.

— Приехали, — сказал комиссар.

Приоткрывались и закрывались двери, за которыми мелькали лица. Всем хотелось посмотреть на хозяина разрушенной виллы. Жерсен следил за своей походкой, движениями рук, плеч, за своим взглядом. Он старался держаться как человек, у которого, при всех неприятностях, есть и другие дела. Их остановила медсестра.

— Мы не задержимся, — сказал комиссар. — Просто надо кое-что проверить. Как он?

— Еще не проснулся. В конце концов пришлось ампутировать руку. Жаль его.

Дура! Мир перевернулся с ног на голову. Жалеют только преступников, маргиналов, неудачников и всякие отбросы. А до жертв нет дела. Быть жертвой даже неприлично! Непристойно! Пошло! Вам подкладывают бомбу, и вы становитесь прокаженным.

— Пойдемте посмотрим, — сказал комиссар.

Он открыл дверь в палату. Жерсен увидел лежащее под простыней неподвижное тело.

— Подойдите.

Он подошел к кровати и увидел бледное лицо с закрытыми глазами и красным шрамом от подбородка до уха. Несмотря на кривившую рот гримасу боли, лицо казалось необычайно молодым и чистым.

— Вы его знаете?

Полицейский задал вопрос шепотом, но Жерсен вздрогнул.

— Нет… Никогда не видел.

— Спасибо. Мне надо было удостовериться.

Жерсен продолжал смотреть с какой-то злобной жадностью. Что вкладывает в руки двадцатилетних оружие и толкает их, как камикадзе, против старших? Пропаганда? Плохо усвоенные теории, как во времена банды Бонно? Нет. Все сложнее. Это какая-то таинственная болезнь. Животные иногда убивают себя целыми стадами. Когда не могут вынести огромных скоплений себе подобных. Быть может, эта болезнь порождается сутолокой больших городов. Жерсен вспомнил заголовок в газете: «На дорогах 50 000 жандармов и полицейских…» Видимо, есть скрытая взаимосвязь между массовыми миграциями и агрессивностью. Надо будет проанализировать в одной из передовых статей.

Комиссар дернул его за рукав.

— Пошли… Я вас отвезу.

Они вышли из палаты. Жерсен против воли двигался на цыпочках.

— Вам надо набраться терпения, господин Жерсен. Боюсь, что следствие затянется. Я сообщил в Париж. Вам не хуже моего известно, что происходит в таких случаях. К делу подключилось Управление по охране территории.

Жерсен посмотрел на часы.

— Поторопимся, черт возьми, мне надо успеть на самолет.

— Обратный билет у вас есть?

— Да.

— Похвальная предусмотрительность. У транспортных компаний работы сейчас выше головы. Погода прекрасная — все куда-то едут. Это, кстати, не облегчает нашу задачу.

«Понятно, — подумал Жерсен. — Ты пытаешься намекнуть, что следствие закончится ничем. Мол, существуют периоды, малоподходящие для проведения полицейских расследований. Постарайтесь, чтобы вам не подкладывали бомбу в конце июля, на Рождество, Пасху или на Троицу. Извините! Полиция занята».

Машина повернула на улицу, где произошел взрыв. Возле ограды стоял грузовик, и рабочие не спеша собирали обломки. В душе, наверное, веселились. Еще бы, в передрягу попал буржуй. Полицейские чины и судебный исполнитель были еще там, прохаживаясь, как туристы, по саду и дому. Выглядело все как грабеж со взломом. Невыносимо.

— Это надолго? — спросил Жерсен.

— Как получится, — сухо ответил комиссар. — От нас не зависит.

Жерсен едва сдерживал ярость. Он вылез из машины и через пролом вошел в виллу. Вокруг него посыпалась штукатурка. В гостиной на полу в беспорядке валялась перекореженная мебель, превращенная в груды досок и тряпок. Неповрежденным оставался только висящий на стене барометр. Он показывал «ясно».

Ударом ноги Жерсен отбросил висевшую на своем месте створку двери между гостиной и кабинетом, и ему на плечи с потолка посыпалась струйка крупной пыли. Стена между комнатами была в трещинах, но сам кабинет выглядел прилично. Убедившись, что его никто не услышит, Жерсен снял трубку телефона. Линия работала. Он набрал свой домашний номер.

— Алло!

Послышались долгие гудки.

— Алло!.. — Боже мой, чем она там занимается!.. Ей абсолютно нечего делать, и не может ответить, когда ей звонят. — Алло!

Наконец трубку сняли, и он присел на край стола.

— Алло… Это я… Да, говорю с виллы или с того, что от нее осталось… Что?.. Говори громче… Да, помехи, видно, отсюда… Здесь все как после землетрясения… Послушай, мне некогда описывать тебе, в каком это состоянии. Прошу тебя, приезжай. Здесь кто-то должен быть. Мне рекомендовали подрядчика… Алло?.. Конечно, это необходимо. Ты же знаешь, у меня встреча в Лондоне… Ладно, не говори только, что ты занята…

Он полез в карман за платком, рука наткнулась на пистолет. Все идет наперекосяк, все абсурдно, смехотворно. Он вытер потное лицо.

— Алло… Да, да, я у телефона… Понятно, это не каприз. Что-то другое… Не слышу!.. Но Боже мой, ты мне жена или нет?.. Ты думаешь, я звоню тебе развлечения ради?.. Посмотрела бы ты на это поле битвы. Пострадавший?.. Представь себе, мне на него наплевать… Меня волнует твое поведение. Мне оно кажется странным… Если я тебе надоел, скажи прямо. Насколько я понял, вслед за этим домом мне на голову рушится мой семейный очаг. Так или иначе… Значит, нет? Ты отказываешься. Ты хорошо подумала? Предупреждаю: ты сама ставишь между нами стену… Ладно. Как хочешь! Ты созрела для вступления в движение феминисток, бедняжка. Все это грустно… Вот что еще…

Она повесила трубку. Жерсен отодвинул аппарат, машинально стряхнул с себя пыль. Она была повсюду. Стояла в воздухе как туман. Жерсен сел в кресло, предварительно протерев его носовым платком. Флоранс! Что она имеет против него? Она всем обеспечена. Свободна так, как может быть свободной замужняя женщина. И он ее любит!.. Конечно любит. Возможно, по-своему, не слишком это афишируя и немного иронично, как будто любовь требует извинений. Нет, все-таки надо решиться и серьезно заняться ею. У нее мужчина. Произошло то, о чем он не мог и помыслить. Он снова взял трубку.

— Алло, Блеш?.. Это Жерсен. Звоню из Довиля. У меня взорвали виллу. Объясню потом… Сейчас меня волнует другое… Да, ущерб большой. Но повторяю, это не имеет значения… Вы сейчас свободны?.. Я думал, может, вы тоже уезжаете. Как все остальные. Ладно. Вы мне нужны, сам я через несколько часов улетаю в Лондон. Вернусь завтра вечером. Жена на это время остается одна в Париже… Во всяком случае, предположительно одна, но… Ну вот, вы угадали. Я хочу, чтобы она была под наблюдением… Да, как раньше… Записывайте посетителей, если она выйдет, следите за ней… Конечно, начинайте прямо сейчас. До часу я останусь здесь… Потом, с трех часов, буду в Лондоне, отель «Мажестик» на Стренде… Составьте мне отчет, как можно более подробный… Если будут новости, звоните. Спасибо.

Морис кое-как припарковал машину, двумя колесами заехав на узкий тротуар. Здесь она не очень помешает, в этом конце улицы, где стояли в основном грузовики, было мало прохожих. Бистро на первом этаже было закрыто. На табличке аккуратным почерком сообщалось, что откроется оно 22 августа, когда закончится отпускной период. Морис поднялся на второй этаж и постучался, как условлено. Влади был на месте, сидя за деревянным столом, читал газету. Когда Морис вошел, он приподнял очки на лоб.

— Ну как?

— Клод не вернулся… Все взорвалось вместе с ним.

— Погиб?

— Не знаю. Думаю, просто ранен… Слышал, как говорил легавый.

— Рассказывай.

Морис рассказал. Влади снял очки и начал медленно протирать стекла. Перед ним возле переполненной пепельницы лежала раскрошенная на мельчайшие крупинки таблетка аспирина, и время от времени он подбирал их одну за другой, посасывая, как карамельку. Взгляд его серых глаз сохранял звериную неподвижность. Густая масса вьющихся волос спадала на узкий гладкий лоб, на котором временами пульсировала жилка, как будто под действием громадного внутреннего напряжения. Когда Морис закончил рассказ, Влади вытащил из верхнего кармана кожаной куртки пачку «Голуаз» и бросил ее на стол.

— Паршиво, — сказал он. — А ведь детонатор был установлен правильно. Наверно, совершил какую-то глупость. Узнаем по радио.

Морис обещал себе выложить все начистоту, но теперь не решался выступать с упреками. Ведь Влади со своим узким лицом туберкулезника был как раз тем человеком, который видел далеко вперед, мог проанализировать и распутать ситуацию, ясно объяснить ее.

— Думаешь, нас не заметут?

— Конечно нет, — ответил Влади. — Клод не протреплется. А вот та сволочь поднимет шум. На такой случай у него всегда в запасе скандальчик. Дашь на дашь: я по такому-то делу промолчу, а вы пришьете террористу максимум. У него тысяча способов отравить жизнь властям. Если будем сидеть сложа руки, то не скоро увидим Клода.

Морис достал из пачки сигарету и принялся расхаживать по комнате, мебели в которой было не больше, чем в одиночной камере: несколько полок, книги, папки с вырезками, стул с кипой газет, небольшая печка на ржавых ножках и, как ни странно, прислоненный к стене велосипед.

— Что ты предлагаешь?

— Есть одна идея, — проговорил Влади, — но…

Он встал. Он был очень высоким и очень худым. Глядя на него, у всех складывалось впечатление, что они его уже видели в каких-то американских фильмах. Остановившись у окна, он посмотрел на улицу, где со скоростью пришвартовывающегося теплохода маневрировал пятнадцатитонный грузовик. К нему подошел Морис.

— Легавые уверены, что мы ляжем на дно, ведь так?

— Конечно, — ответил Морис.

— Для них само собой разумеется, что это одиночное покушение, возможно личная месть.

— Согласен.

— В этой стране тридцатого июля политических волнений не бывает. Революция тоже имеет право на отдых. Она в отпуске. Я вот думаю, не это ли как раз самый удобный момент…

В комнату проник черный дым от выхлопа грузовика. Они отошли от окна. Влади сел и начал раскачиваться на задних ножках стула. Он размышлял, уставившись в пустоту широко раскрытыми глазами, ни разу не моргнув. Морис в ожидании загасил окурок.

— Жерсен развернет свою кампанию как можно быстрее, да или нет?

— Думаю, да. Не вижу, как его можно остановить.

— А между тем способ есть. В обычное время такого не провернешь, но сейчас может получиться.

Он вернул стул в нормальное положение, облокотился на стол и застыл в размышлении, как шахматист.

— Мы это сделаем, — прошептал он наконец.

— Сделаем что?

— Похитим его.

— Смеешься?

— Я же сказал: похитим. Деталей я еще сам не знаю. Но заметь, я об этом уже думал раньше, просто так, не вдаваясь в подробности. Сегодня же у нас нет больше выбора. Жерсен против Клода… если Клод, конечно, выкарабкается, а это мы скоро узнаем.

— На нас же насядет целая свора легавых.

— Каких легавых? У них дел невпроворот. А у нас будут развязаны руки целых три дня.

— А уголовная полиция? Особое подразделение?

— Им надо наблюдать за границами, за иностранцами, отслеживать торговцев наркотиками… Сейчас все в движении. В этом наш шанс… Не утверждаю, что обязательно получится, ведь Жерсен настороже. Но можно попробовать… Почти каждый день похищают разных мерзавцев… Знаю, у нас не самая лучшая организация… Тем более. Мы можем импровизировать… И потом, Клод рассчитывает на нас, так или нет?

— Согласен, — сказал Морис.

Влади снял трубку, карандашом набрал номер.

— Алло, Валлес… Это Россель.

Они всегда называли друг друга именами времен Коммуны.

— Встречаемся через час… В обычном месте. Срочно… Нет, не все гладко… Делеклюз вышел из игры. Расскажу при встрече.

Повесив трубку, он бросил на Мориса взгляд хищника.

— Ложись спать. Остальным займусь я.

Свою первую записку Флоранс разорвала: слишком длинная, слишком много глупых обвинений, это недостойно. Теперь она трудилась над второй.

Она пососала ручку и на минуту задумалась. Раньше… а было ли раньше… всего лишь шесть лет… Боже мой! Шесть лет! Как это было давно! Она была счастливой… в Каннах, где представляла зимнюю коллекцию… Поль уже тогда настаивал на браке. Но там же был и Рене… Милый Рене, такой нежный! Такой страстный… И она ушла от него, как от собаки, которую привязали к дереву, чтобы не слышать, как она скулит… Флоранс порылась в ящиках секретера в поисках старой записной книжки. «Рене Аллио… Болье».

В Ницце они встречались каждый вечер в разных гостиницах. Что с ним стало? Может, женился. Может, умер… Легко проверить… Поддавшись глупому порыву, она взяла телефон и набрала номер. Услышав гудки, представила себе квартиру, где однажды была, холостяцкую квартиру, не очень ухоженную, но обставленную с истинным вкусом. Из кабинета открывался вид на порт с шикарными кораблями и ярко-синим морем между двумя мысами. В трубке слышались гудки, но никакого ответа. Она повторила попытку. Ей вдруг представилось очень важным переговорить с Рене. Разумеется, не для того, чтобы возобновить связь. Но ведь они так друг друга любили, что теперь могут стать друзьями. С определенной долей меланхолии, печали, снисходительности. Но она может на него положиться…

Телефон не отвечал. Она посмотрела на часы: половина одиннадцатого. Или его нет дома, или он там больше не живет, или… Глупо упорствовать. Она вернулась к записке, рассеянно перечитала ее. После слов «сама не знаю, куда пойду» добавила «Идти не к кому. У меня нет любовника. Просто ни от кого не хочу зависеть, во всяком случае какое-то время…». Потом, поддавшись удивившему ее саму порыву, разорвала записку на мелкие кусочки. К чему извинения? И почти оправдания? Ей хотелось просто уехать, бросить Поля, виллу, его заботы, приступы гнева, идиотские подозрения… ладно, надо это сделать немедленно, не испытывая угрызений совести. А раз ее привлекает Лазурный берег — с Рене или без него, — пусть будет Лазурный берег. В конце концов, Рене — просто предлог, удобный повод вычеркнуть из жизни шесть лет серого существования и вернуться на перекресток, где она сделала неправильный выбор. Дабы покончить с сомнениями, она начала листать справочник «Эр Франс», крестиком отметила колонку, где перечислялись рейсы на Ниццу. Затем, с едва сдерживаемым нетерпением, схватила телефонную трубку и продиктовала телеграмму:

Жребий брошен. Встретит? Не встретит? Главное — снова увидеть пальмы, ослепительное море, ресторанчики старой Ниццы, где прохладно, как в пещере. Прежде всего ей хотелось встретиться с прежней Флоранс, для которой жизнь была праздником. И вот решение принято, вновь открылась дверь, которую она считала запертой навсегда.

Вырвав из блокнота новый листок, на одном дыхании написала:

Аккуратно сложив листок, положила его в конверт, осторожно запечатала, как будто речь шла о подарке.

Оставила конверт на видном месте, прислонив его к часам на письменном столе. То, что она делает, не очень красиво. Она почти до боли ощущала это. Можно было бы подождать более спокойных дней. Она же пользуется моментом, когда Полю приходится защищаться, и незаметно скрывается, как иные трусливо отходят от места драки. Ну и что? За шесть лет она свою порцию тумаков получила. И потом, она намеревалась вернуться… позднее… если Поль в конце концов проявит понимание… Нет, она не вернется. Решение принято. Но она сознавала, что в этот самый, пожалуй, важный момент своей жизни ей ничего не хочется, она не может прийти ни к какому выбору и находится в полной растерянности. Просто в ней, как молоко на огне, поднималось желание.

Комнату за комнатой она обошла квартиру, пытаясь понять, испытывает ли чувство сожаления или ощущает себя здесь посторонней. Возможно, если бы Поль в который раз не оставил ее одну… В последний раз! «Мы созвонимся, — подумала она. — Я поставлю свои условия. На этот раз он меня выслушает». Вынула из шкафа чемодан, протерла его и положила на кровать. Что с собой взять? На сколько времени она уезжает? Надо принять решение… И вдруг до нее дошло, что все уже и так решено. Места на самолет все равно не достать. Она забыла, что сегодня тридцатое июля. Подбежала к телефону, набрала номер «Эр Франс»… раз… другой… Все время занято. Если не получится с самолетом, остается «Мистраль». Но надо торопиться.

Наконец полный безразличия голос сообщил ей, что все рейсы на Ниццу заполнены, мест нет. Позвонила в другие компании — «ТВА», «ЮТА», «Пан-Америкэн». Начала нервничать. Ей хотелось уехать прямо сейчас… не завтра… и не послезавтра. Ее не может остановить прихоть глупого случая. В конце концов она отказалась от попыток улететь самолетом и позвонила на Лионский вокзал. Естественно, занято. К тому же она вспомнила, что заказы на поезда того же дня не принимаются. Бросив телефон, нашла железнодорожное расписание. Поль всегда ездил на машине, но на всякий случай держал всякого рода расписания и справочники. «Мистраль» отходит в час двадцать. Он, конечно, тоже будет переполнен. Но увидев ее стоящей на ногах, кто-нибудь наверняка уступит место. Зачем же она так поспешно отправила телеграмму… Тем хуже. У нее больше нет времени. Но Рене будет ждать напрасно, если, конечно, получит телеграмму.

Она еще не утратила привычки быстро собирать в чемодан белье и одежду, необходимые для достаточно долгого отсутствия. Раньше она довольно часто уезжала в поездки и точно знала, что надо брать с собой. Она добавила только маленькую шкатулку самыми ценными украшениями. Взвесила чемодан. Это был первый шаг к отъезду. За ним последовали другие. Она быстро оделась, накрасилась, закрыла ставни. Было очень жарко, удастся ли поймать такси? Ключи? Куда она сунула ключи? И муслиновый шарфик?.. Подарок Поля. Взять его? Оставить?.. В конце концов она привязала его к ручке чемодана. Вышла. Шесть лет назад она пришла сюда с тем же багажом. И с запасом иллюзий. Ну что ж, моя девочка, не растравляй себя.

Аллио лежал на кушетке во врачебном кабинете. На руке натянута черная полотняная лента.

— 160, — сказал доктор. — 160 на 110. Для человека под сорок многовато. Знаю, у тебя всегда было слегка повышенное давление… Садись.

Прошелся стетоскопом по груди. Под мышками.

— Просто переутомился, — пробормотал Аллио.

— Я тоже так думаю. Одевайся. Ты куришь все так же много?

— Полпачки в день. Бывает больше, когда много работы. Чего ты опасаешься?

— Ничего. Просто надо принять меры предосторожности. И тебе не хуже меня известно, в чем они заключаются: ни табака, ни алкоголя, ни женщин… В этом-то хоть отношении умерен?

— Как монах… Вернее, скажу так: не более, чем другие, просто у меня нет времени бегать за юбками. Особенно с тех пор, как работаю с Майяром. Он вытягивает из меня все соки. С ним никогда не соскучишься.

Пока доктор снимал халат, он вынул трубку и кисет.

— Можно?

— Ты неисправим, — ответил его приятель. — Ладно. Разрешаю. Но только две до обеда. И потом ни одной до ужина. Кстати, о Майяре, я никак не могу взять в толк, какого черта ты попал к нему в лапы.

— Очень просто. Захотелось заработать денег. У меня был небольшой капитал, а его проект поначалу казался вполне разумным.

— А если он свернет шею?

— Рискую все потерять. Теперь ты понимаешь, почему мне не очень-то по себе.

Доктор выписывал рецепт, становившийся все более длинным.

— Зайди к Бекару, — проговорил он. — Электрокардиограмма никогда не помешает. А потом, старина, расслабься на две-три недели. Здесь не оставайся. Жара тебе ни к чему. И развейся. От того, что ты терзаешь себя, Майяр не вернется. Ну? Договорились? А теперь извини. Надо бежать. Уже и так опаздываю.

— Много больных?

— Нет. Но клиенты из гостиниц просто невыносимы. Врача вызывают, как посыльного. Хорошо хоть, что все поздно встают.

Они вышли вместе, и Аллио сел на скамейку перед заливом Фурми. Выбил о каблук трубку, хотел было машинально набить ее снова, но вспомнил советы Мишеля. День простирался перед ним, прямой, как пустая улица между глухими стенами.

Блеш, сидя за рулем своей машины, рассеянно слушал радио. Он следил за окнами квартиры. Мерзкая работа! Жерсен платил щедро, но никогда не был доволен. Сведений всегда было недостаточно. Чтобы постоянно идти по пятам его жены, быть всегда рядом, надо превратиться в человека-невидимку. Чем она сейчас занимается? В дом никто не входил, но ведь есть телефон. Нежные чувства можно выражать и по телефону. А если у мадам Жерсен нет любовника, если ей захочется просидеть весь день дома, ему придется торчать здесь до самой ночи. В машине, где уже сейчас хуже, чем в печке.

Блеш ощупал бумагу, в которую завернул бутерброды. Она была жирной и теплой. Чудная это болезнь — ревность. Человек отравляет жизнь себе и окружающим. И все ради чего. Он прислушался и прибавил звук. «…Мы только что получили сообщение из Довиля. Там рано утром произошел взрыв на вилле Поля Жерсена, главного редактора „Консьянс“. Причинен значительный ущерб. Бомбу подложил молодой человек лет двадцати, получивший при взрыве ранения. Ему ампутировали правую руку, но жизнь его вне опасности…» Это конечно же должно было случиться. Хотелось хоть немного свежего воздуха, и Блеш, приоткрыв дверцу, вытянул ногу наружу. На политику ему наплевать. Но Жерсена он в душе любил. Зануда, но щедрый. Способен оценить оказанные услуги. Не его вина, что он всегда как заживо ободранный. Несчастный тип. С виду вспыльчивый, но на деле не из тех, кто рвется в драку, настоящую, оставляющую раны. С пером в руке он, конечно, бросается вперед не глядя. Но в реальной схватке, мужчина против мужчины, он не многого бы стоил. Блеш скорее гордился своей ролью телохранителя. Но теперь вещи принимали дурной оборот. Однажды Жерсен окончательно себя погубит. И не поможет ему дурацкая пушка, которую он держит в машине, в отделении для перчаток. Он даже не сможет ею воспользоваться. Вместо того чтобы следить за этой несчастной женщиной, лучше было бы охранять его самого.

В дверях подъезда появился силуэт. Это она. Боже, хозяин оказался прав. Чертовски элегантна, изящна, хорошо сложена, привлекательна. С чемоданом в руке она конечно же отправляется не к матери. Блеш включил стартер. Остановившись на краю тротуара, она осматривала авеню Ош. Такси, разумеется, не видно. Неужели бедняжка рассчитывает поймать его в такой день? Она пошла в сторону предместья Сент-Оноре, то и дело оборачиваясь, а Блеш на приличном расстоянии двинулся вслед на первой скорости. Куда-то собралась. Может, к мужу в Довиль? Нет. В таком случае Жерсен его бы не вызвал…

Она подошла к стоянке, о чудо — рядом остановилось такси. Блеш приблизился. Следить за машиной нетрудно, а вот стоять у вокзала — не подарочек. Полицейские не позволят.

Предместье, улица Сент-Оноре… Набережная… Сомнений нет. Лионский или Аустерлицкий вокзал.

Площадь Маза… Бульвар Дидро…

Понятно! Лионский вокзал. Блеш обогнал такси. Если повезет, может, удастся припарковать машину не очень далеко. Хозяин рассчитывал на него. А Блеш был из породы тех, кто лучше убьет себя, чем не оправдает доверия.

Флоранс никогда не доводилось видеть то, что газеты называют «массовым отъездом». Она чуть не повернула назад. Зрелище напоминало всеобщую мобилизацию и демонстрацию. Глаза помимо воли искали людей в форме и плакаты. Это была толпа в чистом виде — человеческая материя, медленно текущая, как тесто, неся в себе детей, стариков, багаж. Перемещение массы людей сопровождалось неимоверным шумом, устойчивым, как голос моря. Людской поток донес Флоранс до кассы. Теперь она ненавидела Жерсена всеми фибрами души, как будто это он был виновником толкучки, в которую она попала. Она поклялась себе уехать во что бы то ни стало. Раз он принудил ее к этому испытанию, она через него пройдет. Флоранс встала в очередь, не без труда достала из сумочки сигарету. Стоявший рядом толстяк в шортах предложил ей огня и посмотрел на нее с тем интересом, который, она любила ловить на лицах и от которого всегда испытывала острое чувство собственной силы. Наконец получила билет. Теперь надо заказать комнату. До отхода «Мистраля» у нее оставалось больше часа. В зале, напоминавшем громадный шлюз, помимо основного течения, вскипали второстепенные потоки, водовороты и отливы, которыми можно воспользоваться. Она сориентировалась и без особого труда добралась до почтового отделения. Там тоже было много народу, но она подготовила себя к худшему. В телефонных кабинах двигались фигуры. Из приоткрытых из-за жары дверей порой доносились казавшиеся странными обрывки фраз… «Похороны завтра…», «Он посадил Мусташа в конуру», «Жди нас. Целую». Чтобы быть услышанной телеграфисткой, ей пришлось кричать:

— Номер 88-52-32 в Ницце.

— Подождите десять минут.

Она отошла в сторону и через плечо пожилого мужчины прочитала крупный заголовок в газете: «Операция „Примула“ началась. Уже отмечены многочисленные несчастные случаи». Ее охватило нетерпение. Она чувствовала себя муравьем в муравейнике, торопилась вновь слиться с массой и укрыться в поезде. «В гостинице нельзя оставлять свое имя и адрес… Как же назваться? Дюпон?.. Дюран?.. Глупо!» Вдруг ей припомнилось название городка, через который она когда-то проезжала в Бретани: Энбон… Вот! То, что надо! Мадам Энбон. Она подкрасилась, довольная почти что уже совершившимся перерождением.

Вон она, подкрашивается. Он видел, как она покупает билет, потом потерял из виду, наконец снова обнаружил. Блеш вытер лоб. Если бы упустил, какая его ждала разборка с Жерсеном! Слежка в таких условиях — просто мучение. Подошел ближе. Служащая прокричала: «88-52-32 в Ницце. Вторая кабина». Мадам Жерсен уже пробиралась к ней. Блеш доверял своей памяти и про себя повторил номер. Понятно! Значит, она собралась в Ниццу. Это становится серьезным. Поехать с ней нельзя. Он сделал вид, что ищет свободную кабину, и остановился возле соседней будки. К счастью, говорила она громко.

— Да, хорошо!.. С ванной… Беру… Мадам Энбон… О! Не раньше одиннадцати вечера… Спасибо…

Его затолкали и слегка оттеснили от кабин. Она вышла с чуть раскрасневшимся лицом, инстинктивным жестом неосознанного кокетства быстро провела пальцами по волосам, порылась в сумочке в поисках мелочи. Ее отделяли от него несколько человек. Он догадался, что, расплачиваясь, она заказывает еще один номер. Чтобы не слишком от нее удаляться, он сделал вид, что ищет кого-то в справочнике. Она явно нервничала, постоянно посматривала на часы. В своем светлом костюме она действительно смотрелась прекрасно и умела держаться с немного наигранным изяществом, опираясь то на одну ногу, то на другую, как будто ей нравилось стоять. Взгляд ее на секунду задержался на нем, и он срочно погрузился в изучение справочника. Она его не знала, но он опасался ее проницательных глаз, блеск которых подчеркивался макияжем. Классная баба у Жерсена. Но рассчитывать на выигрыш ему не приходится.

— Кто заказывал Болье? — крикнула телефонистка.

Флоранс подняла руку в перчатке и попыталась подойти поближе.

— Номер 01-06-11 не отвечает. Заказ аннулировать?

«Парень живет в Болье, — подумал Блеш. — 01-06-11. Запомним».

Он ожидал, что она уйдет. Флоранс же, напротив, подошла прямо к нему и взяла бланк телеграммы. Он ощущал запах ее духов, а она, согнув ладошку, жестом школьницы, оберегающей свою работу от посторонних глаз, прикрывала то, что пишет. При этом не колебалась ни секунды. Вероятно, обдумывала текст, пока ждала. «Пусть шеф меня обругает, — сказал себе Блеш, — но я не могу читать через плечо его жены».

Она направилась к одному из окошек. Блеш ретировался к двери и, когда она вышла, последовал за ней. Их скрыла толпа.

Флоранс повторял про себя текст телеграммы: «Самолетом невозможно. Встречай „Мистраль“. Фло». Она не знала времени прибытия, но он это выяснит, и они встретятся на вокзале. Так будет лучше. Меньше неловкости от встречи после столь долгого расставания… Если, конечно, встреча состоится. Если Рене все еще живет в Болье. Если захочет ее увидеть… Она подписалась «Фло», чтобы он почувствовал, что она едет к нему с доверием, а может быть, и с нежностью. Если же он уклонится, черт возьми, тем хуже. Она, конечно, будет сожалеть. А если встретит, надо будет сразу же внести полную ясность. Речь идет не о том, чтобы возобновить отжившую связь. А о чем, в сущности, идет речь? Она сама не очень себе это представляет. Ей хотелось просто отдыха, смены впечатлений, забытья, и было бы приятно пройтись с другом, почувствовать себя в безопасности рядом с внимательным мужчиной. Обращающимся к тебе с лаской. А если рядом никого не будет, что ж, одиночество ее не пугало. Она достаточно любила себя сама, чтобы без страха встретить часы безделья, которые рассчитывала провести в свое удовольствие. Она будет лежать на пляже среди наслаждающихся жизнью людей. Не будет никакой политики, газеты, речей, ссор.

Вагоны до Ниццы были в поезде головными. Ей уже доставляло удовольствие идти вдоль сверкающих чистотой вагонов, видеть в вагоне-ресторане белые куртки официантов, вдыхать запах кухни и горячего очага. Она вошла в первый вагон и без стеснения заняла место. Посмотрим! Ведь хорошо известно, что не все заказанные места бывают заняты. Но даже если ей придется ехать стоя, пусть. Она исполнилась решимости выдержать все. До свадьбы, когда в конце месяца концы с концами сводились туго, бывало и не такое. Час десять. Еще есть время купить газеты. Она вышла на платформу и натолкнулась на толстяка, вытирающего пот со лба, с пиджаком, перекинутым через руку.

Блеш удостоверился, что ее чемодан уложен в сетку и что она действительно уезжает. Оставалось самое неприятное: предупредить Жерсена.

— Разумеется, — сказал подрядчик. — Я всем займусь. Смету пришлю через два-три дня. Обещаю, вилла будет как новая. К счастью, погода стоит хорошая. В этом отношении можно не беспокоиться.

— Много времени все это займет?

— Видите ли, мастера сейчас в отпуске. Быстро не получится. Рассчитывайте на два месяца.

— Я иду с вами, — сказал Жерсен. — Забыл бумаги в машине.

Они вышли через пролом и остановились, чтобы еще раз оценить размах разрушений.

— Шайка негодяев, — проворчал подрядчик. — Кстати, господин Жерсен, вы обедали?

— Нет. Но я, поверьте, не очень проголодался. Немного поработаю, пока не вернется комиссар. Есть еще кое-какие формальности…

— Обычная волокита! До свидания, господин Жерсен. Все будет в порядке, увидите.

Он распростился, пожал по пути руку полицейскому и сел в свой «пежо».

«Мне он руки не пожал, — с горечью подумал Жерсен. — Для них всех я раздуваю бурю. Не хотят понять, что я их защищаю. А взрыва они не прощают как раз мне».

Он взял из «вольво» привезенное досье и вернулся в кабинет. В папке были вырезки из газет, письма читателей и предложения ответственного секретаря редакции Лосуарна о проведении журналистских расследований. Ничего особенно важного: записки о заводе, отравляющем реку, о генеральном советнике, обвиняемом в подлоге, о подозрительном деле с недвижимостью возле Канн… Пустячные дела… Жерсен принялся подчеркивать красным карандашом фразы, отдельные слова. Раздался телефонный звонок. Жерсен так резко протянул руку, что чуть не опрокинул аппарат.

— Алло… А! Это уже вы! Что нового?

Лицо его окаменело, как под действием анестезии. Пальцы левой руки постукивали по разбросанным листкам, а сам он время от времени повторял: «Так… так…»

— Алло! Знаете, в каком часу прибывает «Мистраль»?.. В двадцать два двадцать пять… У меня еще есть время… дайте подумать.

Но решение уже было принято. И исходило оно из более потаенных глубин, чем его разум.

— Блеш… Да… Выясните, что это за номера… С гостиницей будет легко… С Болье тоже как-нибудь выкрутитесь. Полагаюсь на вас. Сам я возвращаюсь в Париж… Сейчас начало второго… на дороге, конечно, пробки, но надеюсь, что буду дома к половине четвертого… Приезжайте ко мне… Допустим, уеду я спустя час, до Ниццы доберусь к утру… Что?.. Ни в коем случае! В этом деле мне никто не нужен… До скорого!

Жерсен повесил трубку, медленно, как человек, борющийся с надвигающимся опьянением, провел руками по щеке. Значит, это правда. Впрочем, интуиция его никогда не подводила… Ницца? Почему Ницца?.. Ее приятелями были парижане. Да, но парижане как раз сейчас все уезжают. Кто он? Господи, кто же?.. Нельзя терять ни минуты. Встреча в Лондоне… комиссар и его протокол… Лосуарн и его записи… все это может подождать. Он уложил бумаги в папку и бросился к машине.

Аллио, как обычно, обедал возле вокзала. Он позволил себе выкурить трубку. Рассеянно подумал о рекомендациях Мишеля. Взять отпуск? Зачем? Если Майяр не подает признаков жизни, бесполезно строить иллюзии: это крах. А может, и судебные преследования. Конечно, следовало следить за делами, а он проявлял небрежность, был слишком легкомысленным и доверчивым. Но не его вина, что он ничего не понимает в делах, что цифры вызывают у него отвращение. Вплоть до того, что приходится считать на пальцах, когда надо произвести более или менее сложное вычисление. Он становился самим собой только с кистью или карандашом в руке… Живопись! С тех пор, как он занялся ею, жизнь изменилась. Он продавал полотна. Его подпись приобрела известность. Все начинается так просто: однажды забавы ради мазками, линиями запечатлеваешь видение, мечту, все складывается само собой, ты только водишь рукой. За ней следует сердце. Приходит радость. А торговец полотнами говорит: «В этом что-то есть. У вас нет других картин?» Все начинаешь снова. И чудо повторяется. Окончив школу изящных искусств, человек думает, что просто приобрел кое-какие навыки, а оказывается, у него талант, исключительный талант, который таинственным образом год за годом подпитывается воспоминаниями, мечтами, горестями, всем, что есть в жизни. Но чтобы заниматься живописью, требуется время. А чтобы выкроить это время, человек начинает думать, куда вложить деньги, как обеспечить себе большие доходы. На Лазурном берегу ежедневно совершаются интересные сделки. Один друг знакомит тебя с другим, доходишь до Майяра. Ставишь свою подпись. И вот…

— Что-то не так, господин Аллио?

Аллио улыбнулся официантке.

— Извините, — сказал он, — не буду мешать вам работать. Ухожу.

Он вышел из ресторана, посмотрел на вокзальные часы: два часа… Ему ничего не хотелось: ни ходить, ни спать, и, главное, не хотелось рисовать. С живописью покончено. Придется начать работать, много работать. Аллио спустился к порту. Он и вправду устал. Рецепт Мишеля?.. Потом. Это не к спеху. И вообще, стоит ли лечиться?

Движение на улице было интенсивным. Он шел по краю узкого тротуара. Машины чуть не задевали его. Они стекались из Италии, Ментоны, Монте-Карло. Надо же, если бы не Майяр, он мог бы уехать отсюда, купить в стороне от дорог какой-нибудь старый домишко, окруженный оливковыми деревьями, и зажить по старинке, почти по-крестьянски, а не терпеть эту сутолоку. Аллио вошел в подъезд своего дома и на почтовом ящике увидел приклеенную наискосок бумажку: «Срочная телеграмма». Майяр! Проявился Майяр! Дрожащими руками он поискал ключ, открыл ящик. Телеграмма. Разорвал ее, поспешно прочитал, ничего не понимая:

Флоранс?.. Ах да, Флоранс! Он направился к лифту, перечитывая телеграмму. Сам еще не понимая, счастлив он или разочарован. Она распоряжается им со своей обычной бесцеремонностью. «Ей вздумалось приехать, — подумал он, — и я должен быть на месте. А если я уехал? Если у меня нет желания встречаться с ней!..» Но в нем уже разгоралось нетерпение, все сильнее и сильнее… Лифт еле поднимался. Флоранс! Воспоминания о ней давно перестали причинять ему боль. Теперь же они вернулись к нему нетронутыми, не потеряв яркости и мучительной остроты. Глупо, как разволновалось сердце! Он вышел из лифта, приложив руку к груди, но боль была от радости. Флоранс! Как ты могла?.. Но сейчас не время для рассуждений. Сначала надо сообщить ей, что он ее ждет, что она будет дорогим гостем. Он подбежал к телефону, набрал номер почты и продиктовал телеграмму:

Потом выпил стакан воды, набил трубку, сел и сразу же встал. Он не мог оставаться на месте. Сколько же времени до прилета самолета?.. Ждать еще четыре часа. Умереть можно за эти четыре часа. Ах, Флоранс! Как глупо! Забыл, что люблю тебя. Уже начал превращаться в маленького старикашку, в маленький мумифицированный сгусток привычек и установленного порядка. И вот ты приезжаешь! К черту Майяра! Во-первых, он вернется, Майяр. Кто мне сказал, что он убежал?.. Ну а если и убежал, начну все сначала. При условии, что ты останешься. Конечно, я все понимаю. Знаю, что ты замужем. Но можно же иногда встречаться, то здесь, то там. Как друзья, если хочешь. Фло! Помнишь, тебе нравилось, когда я называл тебя Фло?

Он открыл книжный шкаф, порылся в бумагах, сваленных на нижней полке. Фотографии лежали в конверте. Пять снимков, сделанных уличными фотографами на Променад дез англе. Какая она на них молодая, как нежно прижимается к нему! Из-за ветра волосы у обоих спадают на лицо. Значит, это все-таки было! Боже мой!.. Тогда он не понимал, что это были самые насыщенные, самые драгоценные дни жизни. Неделя за вечность!

К горлу подступил комок, и он подумал, стоит ли им обоим еще раз встречаться. Убрал фотографии, посмотрел в зеркало ванной, решил, что надо подстричься. Время еще есть. И сбрить баки, которых он раньше не носил. Было бы хорошо стать таким, как прежде, избавиться от морщин и забыть обиды. Ну а какая она? Узнает ли он ее? От этой мысли ему стало смешно. Шесть лет — разве срок? Что ему надеть? Открыл платяной шкаф. Серые брюки и чуть более светлый джемпер. Ботинки тоже серые. Полутраур какой-то! Это ее позабавит. Она чувствует нюансы, оттеняющие юмор и нежность. Аллио быстро оделся. Он уже был как бы с ней. В тот момент, когда он в последний раз критическим взглядом осматривал свое отражение, раздался звонок. Ну нет, не надо визитов! Только не сейчас! Приоткрыл дверь и увидел тощего парня, на голове у которого красовалась немыслимая фуражка с помпоном, а на животе висело нечто похожее на сумку для патронов.

— Господин Аллио?

— Да.

— Телеграмма.

От нее. Сообщает, что задерживается в Париже. Он развернул телеграмму и вновь обрел дыхание.

В этом она вся. Решила лететь самолетом, не узнав, есть ли места. Он приподнял манжету рукава. Два с четвертью. Она уже возле Жуаньи. Теперь мысленно он будет следить за ней по всему маршруту, хорошо ему известному. Никуда ей больше не деться. Быстро прикинул в уме. Жаль! Телеграмму его она не получила. Не знает, что он будет там, в первых рядах встречающих, родственников, друзей. А он — больше чем родственник или друг, он — человек, которого она отметила, как хозяин, ставящий клеймо на принадлежащую ему скотину. А если они проведут вместе ночь? Почему бы нет!..

Размечтался! Он сел, набил трубку и начал спокойно анализировать эту гипотезу. Перечитал обе телеграммы, пытаясь за обычными словами увидеть скрытые в них намерения и надеясь найти там хоть намек на обещание. Зря он горячится. Она проезжает через Ниццу и просто хочет по-дружески повидаться с ним. И все же! Лучше быть готовым ко всему.

С чувством некоторого смущения он уложил в «дипломат» пижаму и зубную щетку. В машине «дипломат» в глаза не бросается, он обычно ассоциируется с делами по работе. Теперь оставалось выдержать долгое ожидание. Лучше всего отправиться сразу же. Вдруг случится какая-нибудь поломка или он попадет в пробку и опоздает к поезду. Мысль была нелепой, но от внезапной тревоги перехватило дыхание. Он запер квартиру и спустился на стоянку. Машина была довольно грязной. Ничего, вымоет в Ницце. Запустил двигатель, подумал о «Мистрале», который через всю страну нес к нему Флоранс, прижался лбом к рулю. Почему счастье причиняет такую боль?

В комнате было накурено. Жорж и Влади опустошили целую пачку «Голуаз». Жоэль жевал резинку.

— Мы несколько связаны временем, — объяснил Влади. — Понимаете, что я хочу сказать? Если протянем, психологический эффект будет не тот! Подумают, что мы колебались…

— И главное, — перебил его Жорж, — Жерсен будет начеку.

— Не говоря о том, — продолжал Влади, — что его так или иначе будут охранять. Поэтому надо действовать быстрее, но со всеми предосторожностями.

Жоэль молчал. Время от времени он прекращал жевать резинку и проводил пальцами по усам, как актер, желающий убедиться, что грим у него держится хорошо. Он гордился своими усами, спускающимися к подбородку, и каждое утро тщательно подправлял их бритвой.

— В идеале, — продолжал Влади, — было бы хорошо похитить его прямо сейчас… тепленького… Но поймите! Сейчас — это не значит сегодня или даже завтра… Надо сначала понаблюдать за ним, проследить за его передвижениями… Вы согласны?.. Жоэль?

— Я бы напал сразу, — ответил Жоэль. — Явился бы к этому типу домой. Пистолет к животу. Выходи, малыш. Он бы и глазом не моргнул.

— А если он будет защищаться?.. Надо соблюдать осторожность, ни в коем случае не причинять ему вреда. Это отразится на Клоде. И он будет за нас расплачиваться… Поэтому повторяю: никакого насилия над Жерсеном. Похитим его и поставим условие: отпустите Клода, и мы вернем Жерсена.

— А если не выгорит? — спросил Жорж.

— Выгорит. Когда есть заложник, всегда получается. Клод для них — простой хулиган. Он больше не опасен. Вы ведь тоже слышали радио… У него нет руки, и он списан со счетов. Не будут же они рисковать жизнью Жерсена ради того, чтобы засадить Клода.

— А что думает Морей? — поинтересовался Жорж.

Влади ответил не сразу. Снял очки, поднял их к свету от окна и протер левое стекло. Усталыми, покрасневшими глазами посмотрел на Жоржа, который всегда всем противоречил, причем не на основании каких-то аргументов или объективных фактов, а просто по настроению, как ребенок, который иначе не может спорить со взрослыми.

— Морея нет, — ответил он. — Уехал в Ренн на демонстрацию.

— Думаешь, он был бы за?

— Нет, он против силовых действий, я знаю это не хуже тебя. Но речь идет не о Морее. Речь идет о Клоде и Жерсене, так или не так?

— Клод знал, что рискует.

— Неправда. В принципе риска не было. Еще раз спрашиваю: согласны ли вы похитить Жерсена?

— Я за, — ответил Жоэль.

— Я тоже, — сказал Жорж, — но видишь ли, меня учили избегать импровизаций.

«Мальчишка, — подумал Влади. — Книжки и теории… Левин и Морено… Хочет прочитать мне лекцию. У него-то рука цела».

— Мы как раз и собрались для того, — вслух проговорил он, — чтобы избежать импровизации, во всяком случае в определенной мере, ведь вам наверняка придется принимать решения самим без подготовки, прямо на месте…

— Проблема не в этом, — прервал его Жорж. — Вопрос вот в чем: что произойдет потом?.. Ты утверждаешь, что все пройдет гладко. А если они не уступят? Если не выйдет?.. Вот почему мне хотелось бы знать мнение Морея.

— Если не выйдет, — сказал Влади, — тем хуже. Тогда я сам пришью Жерсена.

Установилась тишина. Жоэль приоткрыл губы, надул из жвачки шар, который лопнул, издав довольно-таки неприятный звук.

Жорж закурил сигарету. Сжатые губы выдавали, что он чувствует себя припертым к стене и что ему это не нравится. Он встал и подошел к окну. В потертых джинсах, рубашке в разводах и с юношеской бородкой ему не удавалось придать себе угрожающий вид. Он обернулся.

— Ладно. Что ты предлагаешь?

— Прежде всего нужна машина.

— Уведу машину своего предка, — сказал Жорж. — Она всю неделю стоит на приколе. Для разъездов он берет «даф».

— Какая марка? — спросил Жоэль.

— «Пежо-504».

— Затем, — продолжал Влади, — вам надо разведать место действия. Это просто. Жерсен сейчас наверняка в Довиле. В общем, вы место знаете: засеките вход, посмотрите, что там за консьерж, есть ли кто в квартире, что сейчас маловероятно. Осмотритесь, где можно спрятаться… А потом за дело. Думаю, лучше всего действовать так, как предлагал Жоэль. Взять его неожиданно, скажем, когда он ждет лифта. Кто-нибудь из вас накинет на руку плащ и спрячет под ним пистолет. Вдвоем вы доведете его до машины.

Он умолк, выдвинул ящик стола и вынул пистолет с глушителем. Жоэль протянул руку, взял оружие и осмотрел его блестящими от вожделения глазами. Вынул обойму, резким щелчком вставил ее на место, восхищенно взвесил пистолет на руке.

— Что надо! — сказал он и благоговейно положил его перед Влади.

— А вот наручники, — продолжал Влади. — Наденьте их на него в машине. Отвезете его в Обервиль, — бросил на стол ключ, — и посадите на чердак над гаражом. Дальше им займется Пьеро. Там есть веревки, клейкая лента, словом, все, чтобы он не мог двигаться и шуметь, если ему вдруг захочется валять дурака. Но еще раз подчеркиваю: никакого насилия.

Жорж медленно вернулся в центр комнаты.

— Допустим, — проговорил он, — все пойдет, как задумано. Клод на свободе. Мы отпускаем Жерсена. Но он сразу же даст наши приметы легавым.

— Какие приметы? Таких, как вы, десятки тысяч. Это все равно что найти двух солдат в армии. Если Жерсен попытается обрисовать твой портрет, что он скажет?.. Молодой человек, лет двадцати, с бородкой. Шатен. Довольно высокий. Довольно худой. Больше ничего. И потом, смотри! Жерсен на свободе. Вы что думаете, полиция перевернет все вверх дном, чтобы вас найти?.. Конечно, для вида они что-то будут делать, но фактически спустят дело на тормозах. Вернувшись на свободу, Жерсен будет конченым человеком. Над ним все будут смеяться. Нет, поверьте, я анализирую это дело с самого утра, сорваться не должно. Могу даже сказать вам, что долго в Довиле он не останется. Газета выходит через три дня. Вернется домой самое позднее завтра вечером.

— Нам могут понадобиться бабки, — сказал Жоэль. — На жратву, пока мы прячемся.

— У меня есть, — заверил Жорж.

— Держите меня в курсе, — подвел итог Влади.

— А если не получится взять его дома? — снова начал Жорж.

— Проследите за ним. Надо знать, что у него на уме. По нашим сведениям, передвигается он мало: квартира на авеню Ош, редакция и типография на улице Монмартр — вот, пожалуй, и все… Ну а теперь, если вы не уверены в себе, скажите об этом сейчас. Я пойму.

Оба парня молчали. Ни на секунду им в голову не пришла мысль уклониться. Но они чувствовали себя, как парашютисты во время первого прыжка перед открытым в пустоту люком. Жоэль засунул за пояс пистолет, положил в карман наручники.

— Пошли!

Фигуру Блеша Жерсен узнал издалека. Он дружески посигналил, проезжая мимо, помахал рукой и въехал в ворота. Свой «вольво» он оставил посреди двора. Бессмысленно припарковывать машину, раз собираешься снова уезжать. Блеш подошел к нему. Они обменялись рукопожатиями и направились к входу.

— Сведения получили? — спросил Жерсен.

— Да… Гостиница «Бристоль» в Ницце на Променад… Второй номер принадлежит некоему Рене Аллио в Болье, улица генерала Леклерка, дом 6-а… Вы его знаете?

Жерсен остановился, ухватил за руку Блеша, как будто ему стало плохо. Аллио! Конечно, он его знал! Имя всплыло в памяти, как сгусток желчи. Флоранс раньше упоминала о нем, как бы вскользь. Это и доказывает, что Аллио был самым опасным среди всех.

— Да, знаю. Как она выглядела? Нервной… возбужденной?

— Знаете, шеф, на вокзале столько народа. Мне едва удалось не потерять ее из вида.

— Как она одета?

— В светлый костюм.

— А чемодан?

— Маленький чемоданчик. Как для поездок на пару дней.

На почтовом ящике Жерсен заметил приклеенную бумажку: «Срочная телеграмма». Поискал ключи.

— Она прощается со мной, — прошептал он. — Очень мило!

Вынул телеграмму и протянул ее Блешу.

— Откройте… А то я боюсь порвать… Ну, читайте… Чего вы ждете?

— Все ясно, — сказал Жерсен. — Вы свидетель. Она назначила этому Рене Аллио свидание, и по его тону характер их отношений легко понять.

Он вызвал лифт и втолкнул Блеша в кабинку.

— Мы это дело уладим, — продолжал он.

— Шеф, — робко пробормотал Блеш, — не делайте глупостей.

— Ничего не бойся. Я просто хочу застать ее врасплох.

Когда Жерсен впадал в гнев, он называл Блеша на «ты», и бывший кетчист таял. Лифт остановился. Блеш профессиональным взглядом осмотрел коридор. Жерсен резким движением открыл дверь.

— Шлюха, — процедил он.

Блеш с несчастным видом осторожно закрыл дверь.

— Если хотите, шеф, я поеду с вами. Тысяча километров ночью, вы совершенно вымотаетесь.

— Ты меня очень обяжешь, старина, если вернешься домой. Не хочу, чтобы ты впутывался в это дело. От тебя больше ничего не требуется. Отправляйся на рыбалку. Понял?

— Но…

— Не спорь. Что бы ни случилось, слышишь, что бы ни случилось, ты ни при чем. Ясно?

— Шеф! Мне не нравится, когда вы так говорите.

— Иди на кухню и приготовь нам чего-нибудь покрепче, пока я переодеваюсь.

Блеш бывал в квартире и раньше. Стаканы, лед и виски он нашел без труда и налил довольно приличную дозу. Ему было не по себе, он чувствовал, что эта поездка кончится плохо. Просто дурное предчувствие. А ведь он был не из тех людей, которые поддаются подобным настроениям. Он отпил немного виски, поискал поднос.

— Иди-ка посмотри, — крикнул Жерсен.

— Сейчас, сейчас.

Он бросился на зов. Кусочки льда по пути весело перестукивались.

— Вот! Посмотри, что она оставила.

Он медленно прочитал:

— Невероятно! — промолвил Блеш.

— Не очень-то умно. Имея эту записку и телеграмму, я добьюсь такого развода, какого захочу.

Он убрал листочки в бумажник и задумчиво добавил:

— Но разводиться я не буду… Во всяком случае пока. Сначала займусь этим прохвостом.

Он взял стакан, поднял его, чокнувшись с Блешем.

— За любовь… Садись… Сигареты перед тобой.

Прошел в спальню, переоделся в твидовый костюм. Было без малого четыре. Не имеет смысла появляться там слишком рано. Вернулся в кабинет.

— Гостиница «Бристоль»… ты ее знаешь?

— Шеф, когда я бываю на Лазурном берегу, во дворцах не останавливаюсь.

Жерсен поискал в справочниках.

— Вот… Гостиница «Бристоль»… Три звездочки… Есть гараж… Представляешь их физиономии завтра утром, когда они меня увидят… Застану их в постели с завтраком на подносе… И не забывай, жена думает, что я в Лондоне… Просто сцена из водевиля!

— Шеф, я волнуюсь за вас.

Жерсен осушил стакан.

— В путь! А ты сиди тихо… Это мое дело. Прошу тебя только позвонить в редакцию. Пусть не волнуются. Вернусь через два дня. Если тебя будут спрашивать, ты ничего не знаешь. Ты меня даже не видел. Просто передаешь поручение.

— Хорошо.

Они вышли, и Жерсен тщательно запер дверь на ключ. Лифт все еще стоял на этаже. Они спустились вниз.

— Подкрепитесь в пути, — посоветовал Блеш. — И не гоните. При таком движении.

Он еще раз пожал Жерсену руку и посмотрел, как тот разворачивается.

— Подождите, шеф… Выгляну на улицу.

Убедившись, что можно выехать беспрепятственно, он поднял руку и крикнул: «Счастливого пути!» «Вольво» повернул на улицу и сразу же скрылся за следовавшим за ним «пежо».

«Как глупо, — подумал Блеш, — честное слово, я взволнован!»

Флоранс заняла свободное место, удобно расположившись в углу у окна, и предалась размышлениям, глядя на проносившиеся мимо залитые солнцем поля. Кондиционер был включен на полную мощность, и временами ей становилось даже холодно. Но она чувствовала себя удивительно свободной. Впереди — часы неизвестности, как фишки перед игроком. Муж в Лондоне. Никто не знает, где она. На целый день она оставалась хозяйкой своей жизни. Полностью. Если захочется, можно вернуться в Париж. Можно остаться в Ницце и начать борьбу, окончательно порвать и начать работать… А почему бы и нет?.. Ей помогут уйти от Жерсена. Сколько друзей говорили ей: «Как вы можете жить с ним?» Возможно, полагали, что она любит деньги и готова вынести любое унижение, лишь бы не потерять свои удобства. Но это не так. Совсем не так. Она всегда довольно наивно рассматривала этот брак как нечто вроде одержанной победы. Девушки вокруг нее были постоянно заняты поисками мужа — ведь у манекенщицы, как у велогонщика, чтобы обеспечить себя, в запасе всего несколько лет. Но в то же время она всегда сожалела… О! Это трудно объяснить!.. Не о безжалостной публике, рассматривавшей ее, когда она представляла какую-то коллекцию, не о фотографах, исполнявших вокруг нее немыслимый танец, не о поездках из одного роскошного зоопарка в другой… не о платьях, не о драгоценностях, которые надевали на нее не глядя… а о том, что было под всем этим, она была узница, неизвестная самой себе, рассматривавшая как бы через слуховое окно, исподтишка, подлинные картинки мира.

«Теперь я принадлежу себе, — подумала она. — Если захочу, зайду в бар или завяжу разговор с кем угодно… могу сойти в Лионе, Авиньоне по своему усмотрению… Если доеду до Ниццы, никто не будет меня принуждать, и если Рене вдруг меня ждет, я не буду от него зависеть. Наконец-то я сделала первый шаг».

Поезд вошел в туннель, закрывший дневной свет. В стекле она увидела свое отражение, и оно ей понравилось. Экспресс начал сбавлять скорость. Проводница на французском и английском языках сообщила, что поезд прибывает в Дижон, а затем из громкоговорителя полилась приятная музыка, как будто шептавшая на ухо, что все в жизни легко, что надо предаться сладострастию мягкого скольжения проносящегося за окном пейзажа.

Дижон исчез за переплетением железнодорожных пейзажей. Она вернулась к своим неспешным мыслям. Прислушалась к себе. Она была одновременно психоаналитиком и пациентом. Разговаривала с собой свободно, с откровенностью, не причинявшей больше боли. Любовь? Это для других. Она ее никогда до конца не понимала. Ей припоминались склоненные над ней лица, которые постепенно, по мере того как наступало удовлетворение, замыкались в бесчеловечном одиночестве. Слепцы! Лунатики! Больше всех мучился, наверное, ее муж. Нет, она не бесчувственна. Ей нравилось ощущать на себе эти руки. Но если бы это оставалось только игрой, а не превращалось в какую-то отчаянную схватку. Возвратившись к жизни, на нее смотрели в растерянности, с затаенной обидой, как будто она виновата в том, что они раскрылись перед ней помимо воли. Без такой любви она вполне обойдется. Она спокойно призналась себе: ей нужен партнер, но не постоянный, не обязательно один и тот же, который бы непременно находился рядом с ней, занимался бы любовью только на словах, водил бы ее в маленькие ресторанчики, брал бы ее руку в свою, танцевал бы с ней, прикрыв глаза, говорил бы ей: «Фло, люблю тебя», а когда ей надоест роман и она проснется, они бы мило расставались, с легким стеснением в груди. Нежность выражается именно в этом. Моя бедная Флоранс! Перестань!..

Пробегали щиты с названиями лучших марок бургундского. Приближались окрестности Макона. Она рассеянно листала женский журнал, рассматривала корсеты, лифчики, прочитала гороскоп своего знака Рыбы… «Следует проявлять терпение со своим окружением». А знак Рене? Он вроде бы Рак?.. «С начала лунного месяца Марс неудачно расположен по отношению к Венере, рожденным под этим знаком не следует поддаваться эмоциям…» Не доезжая Шалона-на-Соне, она заснула.

«Вольво» ехал не очень быстро. Они пристроились прямо за ним. В этой массе машин, двигавшихся на юг, они никак не могли привлечь внимание Жерсена. Кроме того, «Пежо-504» — неприметный автомобиль. Жерсен им был хорошо виден, а при торможении в зеркале заднего вида они могли разглядеть даже часть его лица. Их взгляды скользили по нему, как затачиваемое лезвие ножа. Куда это он направляется?.. Доехали до развязки Куртене. Судя по всему, он движется в направлении Лиона. Жоэль за рулем жевал резинку и напевал про себя какую-то мелодию, ладонью правой руки отбивая такт на руле. Его ничто никогда не удивляет. Лион?.. Пусть так. Преследуя Жерсена, он мог бы не задумываясь сесть в самолет и отправиться за ним в Конго или в Южную Америку. Вопросами задавался только Жорж, только он размышлял и ставил перед собой проблемы. Если Жерсен не остался в Довиле, уехал из Парижа через несколько часов после взрыва на вилле, то, разумеется, не потому, что захотел отдохнуть, а скорее всего потому, что полиция посоветовала ему укрыться где-нибудь на некоторое время. И чем дальше Жерсен уезжал, тем труднее становилось захватить его. Эта операция подготовлена плохо. Влади решился на нее, недостаточно все обдумав. Жорж тоже был сторонником решительных действий, но тщательно подготовленных, а не таких, как это, слишком напоминающее «Атаку летучего отряда». Влади, в сущности, был анархистом, не верящим в глубокую терпеливую воспитательную работу среди масс. Клода спасти, конечно, надо. Но есть более важные и, главное, более полезные дела.

Между ними и «вольво» втиснулась маленькая красная «альфа», за рулем которой сидела молодая женщина с развевающимися на ветру волосами. Жоэль присвистнул.

— Посмотри, что я вижу! — произнес он.

Он развлекался. Жорж всегда недоумевал, почему Жоэль пришел к ним. Родом из затерянного городка в Морбиане, он отличался неразговорчивым и замкнутым характером. Малый он, впрочем, был неплохой, гордился своей силой, но не воспринимал никакой идеологии. Работал он в гараже. К нему относились как к мальчику на побегушках. Он всегда со всем соглашался. Он слушал Влади, как слушал бы кюре. Это немного раздражало. Красный кабриолет вышел из ряда и вихрем обогнал Жерсена. Жоэль выглянул из окна, провожая его взглядом.

— Вот это да! — пробормотал он.

На девушку ему было наплевать. Но машина!.. 120 лошадиных сил… скорость 180 километров в час. Настоящее сокровище! Ему бы такую тачку! Автомобили он любил, как иные любят животных. При стычках с полицией ему всегда было больно за машины, которым причиняется вред. Над ним смеялись. Называли прислужником капитала. В ответ он улыбался, все его имущество состояло из металлического сундучка, сделанного собственными руками, и кое-какой одежды, иными словами, из небольшого солдатского скарба.

«Вольво» притормозил. Они проехали под указателем площадки автосервиса.

— Неплохая мысль, — сказал Жоэль. — Нам тоже надо заправиться.

«Вольво» остановился у одной из колонок. Жоэль проехал чуть дальше, вышел из машины, похлопал по капоту и, пока служащий вставлял шланг, посмотрел в сторону Жерсена. Жерсен снял перчатки и принялся изучать карту. Перчатки! В этом типе мерзким было все. В тот же самый момент Жорж подумал о том же, но с более философской точки зрения. Мерзким, издававшим зловоние грязных денег был этот мир автомобилей, заправочных станций, автострад. Он подумал о нефтяных эмирах, гигантских танкерах, нефтеперерабатывающих заводах, над которыми реют флаги крупных компаний, более надменные, чем флаги государств. И все это ненадежно, готово полыхнуть, стоит только поднести спичку. Что такое Жерсен по сравнению с этим? Мелкая шавка, интересующая только Влади. Подлинную борьбу надо вести не с ним. Здесь мы только теряем время.

— Расплатись, — сказал Жоэль.

Жорж заплатил. От родителя надо было бы потребовать еще денег. Предстоит очередной скандал. «Предупреждаю тебя, Жорж. Это последний раз. Не забывай, что у тебя есть братья и сестры». Жорж усмехнулся, и Жоэль, садясь в машину, спросил его:

— Над чем ты потешаешься?

— Просто так. Вспомнил о своей сволочной семье и о придурке родителе.

Они выехали вслед за Жерсеном. Лучи солнца коса падали на них, и они жарились, несмотря на открытые окна. Жоэль распахнул рубашку на волосатой груди.

— Мне повезло, — сказал он, — я сирота. Отец утонул. Наверное, по пьянке. У него тогда была лодка… Это было давно. Помню, неподалеку от дома ловили угрей. Теперь с рыбалкой покончено… Когда возвращался, дубасил нас с матерью и братишкой… Черт!

«Вольво» только что обогнал две машины. Стрелка спидометра дошла до отметки «130». Жоэль тоже начал обгон.

— Что с ней?.. Твоему папаше надо бы показать машину автомеханику. Она перегревается. Радиатор, наверно, забит накипью… И потом, заодно можно бы установить радиоприемник. С музыкой веселее. Твой папаша врач?

— Да.

— Деньжата у него водятся?

— Да.

— Какого черта ты делаешь у нас?

Жорж пожал плечами. Зачем объяснять, что дело не в деньгах.

— Забавно! — возобновил разговор Жоэль.

— Что?

Жоэль принялся жевать резинку. Со своими высокими скулами, полузакрытыми, слегка косящими глазами он походил на монгола. «Вот, — подумал Жорж. — Мы гунны. И вместо того, чтобы дойти до масс, мы, как боевики, рыщем по этому прогнившему обществу, пытаясь его подорвать». На память пришли картинки из детских книг по истории: яростные конники, с криками врывающиеся в города, пылающие соборы, отрубленные головы, монахи на кострах… Жаль!

— У нас не было времени как следует узнать друг друга, — проговорил Жоэль. — Ты, конечно, единственный сын в семье? У тебя просто на роже написано, что ты единственный сын.

Жоржа охватил приступ сумасшедшего смеха.

— Тебе хочется знать?.. Тебе это интересно?

— Ну да!..

— Я старший из семи детей… После меня четыре девочки и два мальчика.

Жоэль оторвался от наблюдения за прямым шоссе, ведущим к Жуаньи, и посмотрел, не шутит ли Жорж.

— Для врача, — проговорил он, — это довольно глупо.

— Да, но он католик. Уважает природу. Нельзя убивать жизнь. Надо плодиться и размножаться. Я даже не знаю, как в нормальном состоянии выглядит моя мать. Я всегда видел ее вот с таким пузом и со сложенными на нем руками.

Он выбросил руку в открытое окно и несколько раз кулаком ударил о дверцу.

— Это надо прекратить, — пробормотал он.

Жерсен обогнал экскурсионный автобус с кондиционером, замкнутый в себе, как рейсовый самолет, за затемненными окнами которого просматривались ряды оцепенелых голов. «Пежо» последовал за ним.

— Может, чуть оторваться от него, — предложил Жоэль, — а то вдруг он нас засечет.

— Как хочешь. С меня хватит. Если удастся где-нибудь остановиться, позвоню Влади. Так дальше нельзя. А если ему взбредет в голову поехать в Испанию?.. Ты что, сядешь ему на хвост до Барселоны?..

Жоэль не переставая жевал. Его спокойствие, медлительность раздражали. Ему бы пасти коров.

— Я выполняю приказания, — наконец проговорил он. — Если начать рассуждать…

Перед ним вырос указатель Оксер-Норд. За ним среди полей цвета львиной шерсти показались ответвления дороги. Крыши машин вдалеке блестели, как осколки стекла. Жоэль размышлял. Временами трогал усы там, где выступил пот.

— Вы, — продолжал он, — вы учитесь… А я нет… Моя сила в том, чтобы делать то, что мне скажут.

Жорж оттаял и левой рукой дружески погладил ему шею.

— Ты мне нравишься, — сказал он. — В сущности, ты шуан. Ты просто сменил знамена. Главное — идти за своим кюре, ведь правда?.. Временами я хочу быть таким, как ты.

Он поудобнее расположился на сиденье, откинул голову на подголовник. В квадрате открытого люка на крыше маленькие круглые облака бежали как бы на одной скорости с машиной. Зачем пытаться познать что-то больше? После всех книг все равно остается еще одна книга, и ты без конца… И для объяснения мысли все равно надо прибегнуть к мысли. Ее нельзя никак убить. Разве ее можно свести к жужжанию атомов, как комаров у болота? Надо быть верным, как бретонец!

— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал Жоэль.

Жерсен вглядывался в сгущающиеся сумерки. Тело его затекло от сидения, сам он устал от поисков возможных способов мщения, но вел машину, автоматически направляя ее кончиками пальцев. После Вьенны у него возникло ощущение, что он спускается вместе с рекой куда-то к широкому горизонту, где ночь раскрывает свои чудеса. Жерсена мало привлекали соблазны природы. Он был городским человеком и всем другим зрелищам предпочитал линотипы или же свой кабинет, где нередко писал свои лучшие статьи. А еще влажную парижскую ночь с ее освещенными кафе, куда он мог зайти выпить кружку пива, прежде чем идти домой. Он вдруг почувствовал себя чужим на этой дороге между темными холмами слева и овернскими горами справа, которые выступали темными силуэтами на фоне золотого заката. Он был лишним. Он присутствовал на чужом празднике. Его просто задабривают, укрощают, разрешают ему войти в этот театр, где разыгрывается опера для наивных туристов. Но он на это не пойдет. В лучшем случае он согласится склонить немного голову, чтобы освежиться потоком воздуха, который уже утратил свой жар. Он хотел быть полностью собранным, чувствовать себя ощетинившимся клещами, зубами, рогами, крюками, как те жуки-рогачи, которые как камни стукаются о ветровое стекло.

А этот Рене дорого заплатит!.. Он не очень хорошо помнил, чем тот занимается… как будто бы что-то связанное с оформлением… Но ведь оформитель обычно работает на кого-то, а этот кто-то связан с банками. Так что открывается хоть окольный, но путь, по которому можно без особого труда добраться до него. Жерсен хорошо знал, как топят людей. В будущем он расположит вокруг Флоранс все свои боевые орудия. Он будет использовать тактику выжженной земли. Ей никто не сможет протянуть руку помощи. Он не будет устраивать ссор. Не будет высказывать никаких упреков. Будет просто говорить: «Пошли домой». Если она проявит упорство, если обратится к адвокату, он выдвинет против развода свои религиозные убеждения. Впрочем, ведь он действительно католик. К мессе он, правда, не ходит, нет времени. Кроме того, его раздражают молодые священники, у которых на уме только социальные вопросы. Любовь! Любовь! Говорят только о любви, как будто вера только в этом. Как будто она никак не связана с разумом. Но, Господи, разве заповеди не обращаются прежде всего к разуму? Разве они не дают повода для размышлений?.. Религия, в сущности, состоит из запретов. Он представлял ее себе как осажденную крепость. А его, оклеветанного, опозоренного человека, ненавидят, потому что он готов сражаться до конца. Флоранс предала его подло, как предают во время войны. Прежде всего ее следует призвать к порядку. Наказание придет потом.

Правая нога уже затекла, кроме того, спину между лопатками свело судорогой, сигнализирующей водителю, что надо обязательно на некоторое время остановиться. Но он продолжил путь, его ослепляло заходящее солнце, окрашивающее шоссе в красный цвет и освещающее Рону. Появился указатель автосервиса в Сен-Рембер-д’Альбон. Жерсен огляделся, заметил вдалеке вывеску заправочной станции «Шелл», снял ногу с акселератора. Машина своим ходом подкатила к стоянке, но та была заполнена до отказа. Он медленно тронулся вперед в поисках свободного места.

— Пусть припаркуется, — сказал Жорж. — А мы пока заправимся бензином и подольем воды.

Они двинулись к одной из колонок и остановились за большим американским автомобилем. В поисках места Жерсен объезжал стоянку, все больше удаляясь к краю, в сторону темных и массивных грузовиков, возвышающихся как стены. Наконец он втиснулся между двумя грузовиками, включил тормозные огни.

— Хорошее место нашел, — пробормотал Жоэль. — Уголок подходящий.

Жерсен возвращался, прихрамывая и массируя себе плечо. Зашел в закусочную. Жорж расплатился за бензин, и они не торопясь тронулись с места. Доехали до конца стоянки и остановились на газоне.

— Можно попробовать, — сказал Жоэль. — Когда будет открывать дверцу, я его стукну. Все произойдет между «вольво» и «берлие», и никто нас не заметит. Ты дашь задний ход и остановишься перед нами. Я открою багажник и уложу его, надев наручники.

— Не выйдет, — заметил Жорж.

— Почему не выйдет?

— Когда он придет в себя, начнет стучать, наделает шума.

— Да ты что? В Тэн-л’Эрмитаж переедем Рону и двинемся к перевалу Республики. Я знаю эти места. Здесь много проселочных дорог. Найдем самую безлюдную и там приведем клиента в чувство, объясним ситуацию. Либо он на всю дорогу затыкает рот, либо мы в своем праве. Все просто. И потом, ведь у нас нет выбора. Дай пушку.

Подчиняясь, Жорж послушно вынул из «бардачка» пистолет и наручники. На заправочной станции зажглись фонари. Наступило самое приятное время дня. Перед колонками сменяли друг друга автомобили. Люди шли к стойкам, жадно пили пиво или фруктовый сок. Мужчины, кое-кто без рубашек, закуривали сигареты. Обменивались дружелюбными взглядами. Совершенно незнакомые люди говорили друг другу: «Хорошая погодка!.. Да, продержалась бы подольше!»

Жоэль сунул пистолет в карман брюк, и на этом месте образовалась заметная выпуклость. «Это не реально, — подумал Жорж. — Все это немыслимо. Не здесь! Не сейчас!..» Жоэль оставался чудовищно спокойным.

— Ну? Идешь?

Жорж последовал за ним, и они сразу же почувствовали атмосферу метро с тем же кисловатым запахом дезинфекции, с той же толчеей возле торговых автоматов. В конце зала народа было меньше, и там они увидели Жерсена, сидевшего за кружкой пива.

— Вот мерзавец, — добродушно пробормотал Жоэль.

Он нашел место возле дороги, откуда было удобно наблюдать за объектом. Он впервые был так близко от Жерсена и рассматривал его с нежностью охотника, увидевшего буйвола или бегемота, о котором давно мечтал.

— Да садись ты. Не надо строить такую кислую рожу.

Жорж сел и тоже оглянулся. Он все еще не верил. Жерсен в нескольких шагах от него пил пиво, как все остальные, почесал ухо и теперь сидел сложа руки, давая отдых плечам. Жерсен, главный редактор «Консьянс», автор памятной статьи о леваках. Он казался вполне уязвимым, а в его бритом, сморщенном от переживаний лице было что-то патетическое. Хотелось крикнуть ему: «Защищайся!» Жоэль за руку остановил официантку:

— Два пива.

В толпе он чувствовал себя вполне комфортно. «Никогда, — подумал Жорж, — я не стану таким, как он». Он посмотрел на свои руки, которые не забили ни одного гвоздя, не свернули шею ни одному цыпленку, бесплодные руки, как у Жерсена, который в это время щелкнул зажигалкой. Всеми фибрами души он позавидовал Жоэлю. Кружка Жерсена была как песочные часы. Чем ниже опускался уровень пива, тем ближе подходил момент действия. Но Жерсен не торопился. Официантка принесла пиво. Им так хотелось пить, что они осушили кружки почти залпом.

— Все-таки не везет, — проговорил Жоэль. — В другой день взяли бы его без проблем.

— Может, пора позвонить Влади? — предложил Жорж.

— Нет. Долго ждать, пока соединят.

— И все же он должен знать…

— Не горячись. Позвоним потом. А сейчас мы тоже в отпуске.

Он потянулся, закурил «Голуаз».

— Боже мой! Отпуска у меня никогда не было. Видишь ли, меня это забавляет, как будто я еду, как другие, в Сен-Тропез. Пусть это будет моим мелкобуржуазным предрассудком.

Жерсен допил пиво. Жоэль положил ладонь на руку Жоржа.

— Пора, — прошептал он. — Запомни: ты подъедешь ко мне задним ходом. Но спокойно, без суеты.

Он отсчитал деньги, накинул небольшие чаевые — у него каждый франк на счету. Он взял на себя руководство как что-то само собой разумеющееся. Похищение Жерсена было черной работой, значит, по его части. Он подтянул брюки, отвисавшие под тяжестью пистолета, и направился к выходу. Подъезжали машины с включенными фарами. В наступивших сумерках ярко горели фонари. На небе красный цвет сменился фиолетовым. На дороге габаритные огни машин пролетали, как раскаленные угольки. Едва они сделали несколько шагов, как Жоэль внезапно остановился:

— Черт! Сорвалось! Там люди!

У края площадки остановился фургон «фольксваген», загораживая «пежо». Вокруг суетились люди… женщины в шортах, дети… Они подошли. Вышел и Жерсен. Водитель в фургоне безуспешно пытался запустить мотор.

— Не заводится? — спросил Жоэль.

Жерсен не спеша приближался к ним.

— Там наш «пежо», нам надо выехать, — сказал Жорж.

Машина была с голландским номером, и никто из них вроде бы не понимал по-французски. Женщины мило смеялись. Они были толстыми, как статуи, со слишком белыми ногами.

— Толкните! — предложил Жоэль, показывая жестом, как это сделать.

Все уперлись в фургон. Тем временем Жерсен сел в «вольво» и дал задний ход.

Фургон сдвинулся на несколько метров.

— Хватит, спасибо, — крикнул Жоэль.

Они бросились в «пежо», быстро захлопнули двери. Жерсен у выезда на шоссе ждал просвета в потоке машин. Они встали вслед за ним.

— Что же теперь? — спросил Жорж.

— Едем дальше. Все равно где-нибудь его возьмем.

22 часа 25 минут. «Мистраль» у первой платформы заскрипел всеми своими тормозами. Флоранс вышла из поезда и оказалась в густой толпе. Над вокзалом простиралась синяя африканская ночь, звезды сияли так же ярко, как фонарь над путями. Она почувствовала волнение. Вспомнила молодого человека из прошлого. Они расстались вот здесь у вокзального киоска. Он долго жал ей руку, а потом ждал отхода поезда, одиноко стоя у края платформы с мужественной улыбкой и глазами, полными отчаяния. Теперь ей было стыдно за этот отчаянный взгляд. Ей надо оплатить долг. Она медленно направилась к выходу. Над головами вдруг увидела руку.

— Фло!

Они расцеловались.

— Фло! Я так рад.

Они пробрались сквозь толпу, остановилась у камеры хранения.

— Дай мне.

Он взял у нее чемодан, отступил на два шага.

— Ты не изменилась… Костюм красивый, а вот платок не подходит. Мне определенно надо научить тебя скромнее подбирать цвета.

Оба засмеялись, и она почувствовала признательность за тот легкий тон, который он избрал. Не будет упреков, ненужных извинений, проявлений высоких чувств. Совершенно непринужденно она взяла Рене под руку.

— Какой ты высокий, — сказала она. — Но выглядишь не очень хорошо. Тебя надо подкормить. А мне — чего-нибудь выпить.

С трудом нашли место в переполненном кафе, проходы в котором были завалены сумками и рюкзаками. Неосознанно он повторил прежний жест: свою большую нервную руку положил на руку Флоранс.

— Не слишком устала?

Он наклонился, и в глазах у него появилась какая-то животная нежность, сменившаяся быстрой искоркой иронии.

— Ты заказала номер? Ведь сегодня тридцатое июля, все забито.

— Да. В «Бристоле».

Это было первым шагом к прошлому. Они уже проводили ночь в «Бристоле». Она понимала, что прошлое возвращается. Но чувствовала, что оно оживает незаметно, как тихая музыка.

— А муж? — спросил он.

— В Лондоне до завтрашнего вечера. Во всяком случае, могу обойтись и без его разрешения.

— Ты счастлива?

— Расскажи лучше о себе. Мы так давно…

Она почувствовала досаду от своей оплошности. Непосредственность первых минут исчезла. Но он рассеял ощущение неловкости. К их столу пробирался официант.

— Два лимонных сока, — крикнул Рене. — Видишь, я знаю, что ты любишь… Я? Все тот же. Занимался живописью, а потом залез в дело, от которого у меня немало неприятностей… Короче, речь идет о предприятии, занимающемся строительством несуществующих портов… Я вложил в него немало денег, оказался более или менее связанным с неким Маяром, а тот вроде бы не такой уж честный малый, как я думал… Впрочем, не хочу донимать тебя всем этим.

Он обезоруживающе улыбнулся, и эта улыбка внезапно оживила прежние времена.

— Это дело как раз для твоего мужа. Я следил за его карьерой. Иногда покупаю «Консьянс». Это борец. Полная моя противоположность… Фло, ты все так же молода!..

— Благодаря косметике. И потом, есть морщины, которые никто не видит, но я их чувствую.

Они пили сок, глядя друг другу в глаза. Оставаясь добрыми товарищами, как она сама того пожелала. И все же ей хотелось пойти дальше, задать ему вопрос, начинавший ее мучить. Она не удержалась.

— У меня не было уверенности, что ты встретишь меня на вокзале, — проговорила она.

— О! Фло!.. Ничто не могло помешать мне.

— Но ведь у тебя могла быть жена… или подружка.

— Да, разумеется.

Концом ложки он рисовал на столе что-то, понятное только ему. С лица у него исчезла веселость.

— Если честно, — прошептал он, — я думал о тебе не каждый день. У меня даже была связь… но после тебя ничего толком не выходит.

На что она рассчитывала? Если бы он ответил: «Да, у меня есть подружка», ей это было бы неприятно, а теперь она злилась, как будто он нарушил договор.

— Пошли, — сказала она, — ты еще наверстаешь.

И быстро добавила:

— Я приехала на несколько дней отдохнуть. Если ты читаешь газеты, то завтра узнаешь, что подорвали нашу виллу в Довиле… по всей видимости, леваки. Поэтому у меня нет больше дома для отдыха.

— Если бы… если бы не это, ты осталась бы в Довиле?

— Возможно.

— Понятно… А я думал…

— О! Рене!.. Не расстраивайся… Я здесь… И рада, что здесь.

Он грустно улыбнулся:

— По-видимому, мне надо поблагодарить тебя?

Он позвал официанта, отсчитал деньги. Чтобы скрыть охватившую неловкость, ему надо было чем-то заняться. Она права: главное, что они вместе, не надо копать глубже. Не надо ничего требовать. Не надо ничего ждать. Но разве может любовь довольствоваться тем, что есть?

— Я тебя отвезу, — предложил он. — Моя машина у вокзала.

Чуть не добавил: «Она стоит там с полудня», но это тоже выглядело бы как упрек.

Флоранс встала. Взяла свой чемодан. Протянула ему платок.

— Я забыла, что здесь так жарко.

Они подсознательно перешли к банальным фразам, прячась от слов, которые первыми приходили на ум и могли их выдать. Подходили дополнительные поезда, выплескивая новые толпы приезжих. Время от времени слышался пронзительный и властный свисток полицейского. Они продрались сквозь толпу, и Рене, бросив чемодан с платком на заднее сиденье, усадил Флоранс.

— Красивый у тебя «ситроен», — сказала она. — Поль отказался от этой марки, когда…

Она остановилась, не зная, правильно ли она сделала, назвав Поля… Пускай, в конце концов все равно! Такая вот игра в прятки только усугубляла страдания. Так они все испортят.

Рене почувствовал ее переживания и наклонился к ней.

— Можно?

Поцеловал ее в ухо.

— Моя маленькая Фло, — прошептал он, — прости меня… Я всегда так смешон.

И сам первый рассмеялся, не осознавая, до какой степени этот смех растрогал его подругу.

— Мой бедный Рене! — выговорила она.

Он выехал на улицу, спускавшуюся к морю. Над крышами появился самолет, выглядевший громадным и медлительным, невообразимо мигая огнями, шум его еще долго оставался у нее в ушах.

— Завтра, — заметил Рене, — будет бедлам. Приезжают, уезжают. Лучше не выходить.

Он свернул на улицу Франс, объяснив, что надо сделать крюк из-за одностороннего движения. Вскоре они выехали на Променад. Вдали у горизонта еще виднелась светлая полоса, и в конце освещенной улицы угадывались очертания Антибского мыса.

— Узнаешь?

— Да, — ответила Флоранс. — Хорошо.

«Ситроен» остановился у «Бристоля».

— Ну вот, ты на месте… Остается только пожелать тебе доброй ночи.

Наступил момент, о котором она думала весь день. Но у женщины только один способ оплатить свой долг. Она положила руку на колено Рене. Он смотрел на нее взглядом обманутого юнца.

— Тебе этого хочется? — прошептала она. — Ладно, поставь машину на стоянку. Я заказала номер… на имя Энбон.

Она вылезла из машины, он передал ей чемодан. Кончиками пальцев она послала ему поцелуй.

— Я быстро, — крикнул он.

Нажав на газ, помчался к концу улицы. Гараж был еще открыт. Ночной сторож наводил порядок. Он проводил Рене на место, пятясь перед ним задом. Жестом большого пальца то вправо, то влево он корректировал направление. Затем отошел в сторону.

— Прижмитесь поближе, — сказал он. — Это поразительно! Клиенты никогда не думают о тех, кто приедет после них… Вот так. Потом придвину к стене. Оставьте ключи…

Рене был счастлив. Дал чаевые, на которые старик посмотрел с недоверчивым видом.

Рене постучал в дверь.

— Входи!

Он робко прошмыгнул в комнату. Она выкладывала вещи из чемодана на стол.

— Считается, что ты мой муж. Можно не прятаться.

Подошла к нему и обвила шею руками.

— Знаешь, Рене, я тебе сказала неправду… Иди. Я тебе объясню… Нет, оставь меня.

Осмотрелась. Из мебели были только кресло и стул. Она порывисто взяла Рене за руку и усадила на кровать. Стоя закурила сигарету, затем после небольшого колебания села рядом с ним.

— Это правда, нам не надо прятаться, — начала она, — но мне нельзя быть опрометчивой… думаю, что мы с Полем расстанемся.

Он хотел сесть поближе, но она отодвинулась.

— Не надо, выслушай серьезно. Пойми мое положение. Между Полем и мной возникла невозможная ситуация… по многим причинам… Выключи люстры, свет режет глаза.

Он встал, выключил верхний свет, включил лампу у изголовья. Еще минуту назад он держал ее в руках. Теперь же она превратилась в посетительницу, у которой проблемы. А кем стал он? Не без досады он взял стул и уселся на него подальше от кровати.

— Давай. Рассказывай.

— О! Рассказывать нечего. Плохо, вот и все.

— Он тебе изменяет?

— У него на это нет времени. На нем газета… Ты ведь ее покупаешь, значит, знаешь все.

— Жерсен — человек влиятельный, видимо, богатый, о нем много говорят. Разве ты не этого хотела?

Флоранс раздавила окурок в пепельнице, почерневшей от долгого использования.

— Не будь таким злым. Когда я с ним познакомилась, у него были амбиции, но с ним можно было говорить и даже не соглашаться.

— А сейчас?

— Мне кажется, он болен.

— Мания преследования за правду?

— Именно. Поэтому я хочу уйти. Но не хочу, чтобы он вообразил Бог знает что… что у меня любовник… что я как подстилка… Это ему только на руку. К тому же, если бы у меня был любовник, бедняжка… его можно было бы только пожалеть.

— Почему?

— Потому что Поль уничтожил бы его всеми средствами. Он любит уничтожать людей.

— А меня?

Она окинула его озабоченным взглядом.

— Тебя, Рене? К счастью, ты мне не любовник… да, знаю. Мы здесь вдвоем. Но это ничего не значит. Понимаешь, что я имею в виду?.. Мы просто старые друзья… Хочу, чтобы мы оставались друзьями… Поэтому завтра я сменю гостиницу и поведу безупречную жизнь. Мы, конечно, сможем встречаться, гулять вместе. Но хочу, чтобы ему было ясно: я уехала не по какой-то низменной причине.

Она была одна, говорила сама с собой, такая же одержимая, как и ее муж.

— Спасибо, — пробормотал Рене.

— Боже мой, как все это трудно! Как тебе объяснить!.. Я хочу быть честной, свободной от всего, именно свободной… от всех… чтобы меня оставили в покое.

— Ты хочешь действовать по-своему и при этом чтобы тебя строго не судили.

Она бросила на него быстрый взгляд, пытаясь определить, говорит ли он с сочувствием или как противник. Он вытащил трубку и задумчиво посасывал ее.

— Одного не могу понять, — проговорил он наконец. — Почему ты так внезапно объявилась… Могла бы написать, объяснить, подготовить меня… У меня такое впечатление… могу ошибаться, заметь… у меня впечатление, что меня ты используешь как аргумент в ссоре с мужем.

— Нет, — воскликнула она. — Это не так. Я просто боюсь его. Мне надо научиться сопротивляться ему… Если завтра я окажусь с ним лицом к лицу… он, наверно, опять будет сильнее, а мне надоело… быть… — она пожала плечами, — самкой… Когда я уезжала, у меня был только ты… Веришь мне?.. Если хочешь, можешь курить.

Он набил трубку, как всегда медленно и основательно. Она сняла платье, неспешно, как супруга перед мужем. Оба понимали, что им предстоит еще долгий разговор.

— С тобой, — проговорила она, — я чувствую себя на равных. С ним нет. Я хочу, чтобы он считался со мной. Вернувшись завтра вечером, он найдет записку и начнет что-то понимать.

Она сняла чулки, начала искать застежки розового бюстгальтера.

— Почему ты смеешься?

— О! — сказал Рене. — Мне совсем не до смеха. Но ты — полуголая, а я спокойно курю трубку… смешно. В сущности, ты права. Я создан быть просто приятелем. Для Майяра я тоже приятель. Ладно, продолжай… Ты оставила записку…

— Да… довольно сухую и очень ясную.

Она прошла перед ним, взяла пижаму и направилась в ванную комнату.

— Знаю, он перевернет все вверх дном, лишь бы наложить на меня лапу.

— Боже, — воскликнул Рене, как будто уронив что-то горячее. — Телеграмма!

— Какая телеграмма?

— Я тебе отправил телеграмму…

Она появилась в проеме дверей, один рукав пижамы был надет, другой свисал спереди, прикрывая живот.

— Ты хочешь сказать, что?..

— Я не мог знать… Получаю первую телеграмму с сообщением… Фло… Пойми… радость моя.

— Что ты написал в телеграмме?

— «Жду с нетерпением… Счастлив…» и подпись: «Рене».

Она медленно опустила руки, приоткрыв грудь, и, прислонив голову к косяку двери, начала плакать. Рене подошел к ней.

— Оставь меня, — пробормотала она. — Все кончено. Зря я уехала.

— Но что изменилось?

— Все… все…

Жестом наказанной девочки, взволновавшим Рене, она вытерла глаза.

— Фло… Подожди… Иди сюда. Успокойся. Попробуем разобраться.

Он довел ее до кресла и усадил себе на колени. В этот момент он любил ее так сильно, что даже не хотел ее.

— Твоя записка и моя телеграмма, — начал он, — разумеется, все это плохо. Я, конечно, совершил ошибку. Уехав от него после взрыва виллы, ты поступила правильно. Ты устала от жизни с ним… Но если он подумает, что ты бросила его, чтобы лететь на свидание как раз в тот момент, когда на него напали, то он вправе предположить, что ты… Ах! Как не везет!

Он покрывал легкими поцелуями глаза, из которых лились слезы. Гладил ее обнаженное тело. Никогда они не были так далеки друг от друга.

— Но ведь вернуться невозможно, — проговорил он.

Она обняла его за талию, выпрямилась.

— Ты это сделаешь для меня?

Потом снова бессильно откинулась, заранее капитулировав, а он принялся размышлять, рассеянно проводя губами по ее мокрым щекам.

— Когда, ты сказала, он возвращается?

— Самолет прилетает в Орли около двадцати двух часов, точно не помню. Но какое это теперь имеет значение?

— Это нам дает… подожди…

Он откинул рукав и посмотрел на часы.

— Сейчас чуть больше половины первого ночи… у нас около двадцати часов.

Она встала, надела до конца пижаму.

— Все это бессмысленно, — произнесла она с неожиданной твердостью в голосе. — Оставь. Ты очень мил.

Именно это слово могло разбередить старые раны, удерживая его на расстоянии, как постороннего человека, от которого хотят вежливо избавиться.

— Фло… Мне с тобой просто не везет… Разве я мог подумать… Но повторяю, у нас впереди почти целый день… Конечно, о самолете нечего и думать. Все забронировано на недели вперед. А на поезде в твоем состоянии… Но у меня машина — «Ситроен-ДС». Фло, послушай серьезно. Глупо не попробовать. Можно успеть. На все уйдет двенадцать или тринадцать часов, с учетом заторов. Видишь, ничто не потеряно.

Слышала ли она его? Глаза ее смотрели в пустоту, как у человека, которому непреодолимо хочется спать.

— Ты его знаешь, — чуть слышно произнесла она. — Он выяснит, откуда ты отправил телеграмму, и не замедлит вычислить тебя. Он способен на все. Заведет дело. Приложит туда мою записку и твою телеграмму. Потом наведет справки. Выкопает что-нибудь против тебя и будет использовать информацию… И каждый день за столом или вечером, в спальне, будет рассказывать мне: «Кстати, о твоем любовнике… узнал такое… Не везет тебе с любовниками…» Любовник… Любовник… и так без конца… А ведь ему известно, что это не так. Я с ним играла честно. Не я виновата, что ему нравится жульничать.

Она глубоко вздохнула, повернулась к Рене и грустно улыбнулась.

— Напрасно стараюсь, для него я навсегда останусь шлюхой.

— Перестань! Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь?

— Но ведь именно так можно понять твою телеграмму.

Рене потерял терпение. Чтобы не дать выход гневу, пошел выпить стакан воды. Потом набил трубку.

— Согласен быть лишним, — сказал он, — если тебе так нравится. Но мне кажется, что ты поступила немного поспешно.

Он не решился добавить: «Ты, как всегда, думала только о себе». Раскурил трубку, из которой на ковер посыпались раскаленные кусочки табака.

— Фло… еще раз… пока не поздно… Можно забрать телеграмму… а заодно и твою записку.

— Да, но хватит ли у меня сил начать все сначала? Если вернусь, это конец. Я проиграла.

Начинался бесконечный спор, подогреваемый усталостью.

— Хватит, — отрезал он. — Дай ключи. Я поеду один.

— Ты уверен, что это правильно?

— Другого выхода нет.

Она взяла его руку и тоже посмотрела на часы. Потом привлекла к себе.

— Ты такой добрый, Рене, настоящий товарищ… Ты меня понимаешь.

Рукой нежно погладила его лицо и прижалась головой к плечу.

— Ты же знаешь, — продолжала она, — я не отпущу тебя одного… но, может, есть еще время отдохнуть до отъезда. Как все это глупо!

Она легла на кровать.

— Иди ко мне, бедный Рене. Успокойся.

Потушила ночник.

— Раздевайся.

Он понимал, что во время любви она не переставала думать о Жерсене.

Жерсен двигался через Эстрель. Часы на приборной доске показывали четыре с половиной. Он чувствовал себя сломленным, пламя гнева едва теплилось, как угасающий костер. Он слишком много думал, слишком долго внутренне репетировал сцену встречи. А теперь уже не очень хорошо себе представлял, как ее лучше разыграть. Грубо? Или иронично? Скорее иронично. Ирония удавалась ему лучше. Надо заказать комнату, если еще есть свободные. Немного поспать, два или три часа, ведь ему предстоит снова отправиться в путь, а обратная дорога будет настоящим испытанием. Уже сейчас встречные машины шли почти непрерывным потоком. Свет фар, идущий едва ли не от самого горизонта, ослеплял его. Все это будет тягостно. Но он все равно получит удовольствие от монолога перед безмолвной и застывшей в напряжении женщиной.

«Он недурен, этот парень. И вроде тебя любит. А чем он занимается? Может, пляжный сутенер?.. Нет?.. Если бы ты обратилась ко мне, я бы дал тебе совет… Но ты всегда поступаешь по-своему».

Именно так — комедийный тон на фоне угроз. А что до этого прохвоста, нужные сведения можно получить, пустив по следу Блеша. У всех есть что скрывать, у всех.

Он ехал над Каннским заливом. Белое пятно вдали было большим пароходом на рейде. Его окружали счастливые люди, парочки, занимавшиеся любовью или спавшие, держась за руки, перед открытыми в ночь окнами. Он покопался в отделении для перчаток, куда положил пистолет, и сунул его в карман брюк. Простая предосторожность. Все пройдет тихо и гладко. Жерсен гордился своим воспитанием.

Флоранс заканчивала приготовления. Рене открыл ставни балкона и смотрел на море, лениво катившее на береговую гальку мелкие волны. Впечатление покинутого города. Как на полотне Кирико. Пустые стулья на Променад. Конец ночи. Он тоже чувствовал себя опустошенным и рассеянным. Уставшим. А теперь еще эта глупая поездка. Они оба не спали. В который раз возобновляли тот же спор. Неизменно приходя к одному и тому же выводу: если Жерсен найдет телеграмму и записку, расплата последует незамедлительно. Но это возмездие не может зайти слишком далеко. Фло взвинчивала себя. Что ей грозит: развод по ее вине?.. А если Жерсен пронюхает о деле со строительством портов, что это ему дает?.. Скандал… И что дальше?.. Но была Фло со своим нелепым самолюбием. Или гордостью. Спасти лицо! Остаться безупречной супругой! Ей хотелось заставить Жерсена уступить. Мало-помалу она встала на сторону тех, с кем тот боролся, напрасно она это отрицает, именно так. А сам он превратился в заложника, оказался между молотом и наковальней. И тем не менее он шел на это. Не выглядеть же жалким слабаком… В награду она еще раз или два переспит с ним. Приласкает, как собаку. А потом, ну что ж, она сама об этом сказала: они останутся добрыми друзьями, она расцелует его в обе щеки, несколько месяцев будет писать, а затем он больше о ней не услышит.

Заря начинала вычерчивать горы за аэропортом. Наступали минуты, в которые страдальцы доходят до предела своего отчаяния и с широко раскрытыми глазами сводят счеты с жизнью. Рене попытался сделать глубокий вдох, он слегка задыхался. Перед гостиницей остановился автобус. Из него вышел водитель в голубой фуражке и белом пыльнике. Вероятно, организованная турпоездка. Рене вернулся в комнату.

— Ты готова? Поторопись.

— Иду.

Он звал ее уже в третий раз. Его раздражало нарушение холостяцких привычек.

— Мы сможем позавтракать в пути? — спросила она.

— Откуда мне знать! Думаю, сможем.

Она вышла из ванной комнаты, осмотрела свою фигуру перед зеркалом шкафа, слегка приподняла юбку.

— Еще один чулок поехал… Эти чулки ни к черту не годятся. Одну минуту, дорогой.

— Пора ехать, Фло, уверяю тебя. Иначе с самого начала попадем в пробку.

— Иди… Я тебя догоню… Какая погода?

— Прекрасная. Чем больше задержимся, тем будет жарче.

— Выводи машину. Я спускаюсь.

Жерсен оставил «вольво» позади автобуса. На тротуаре грудились чемоданы с написанными мелом номерами. Рядом суетились два человека, укладывая их в багажное отделение. Вестибюль «Бристоля» был заполнен группой туристов, столпившихся вокруг гида и переговаривавшихся по-немецки. Гид раздавал документы в протянутые ему руки. Шума было больше, чем во дворе школы во время перемены. Жерсен протиснулся к столику портье, у которого с видимым нетерпением стоял мужчина в сером костюме.

— Сущие несчастья эти организованные поездки, — проговорил мужчина.

Когда появился портье, тот схватил его за руку.

— Счет, пожалуйста.

— Сейчас… вот… Готово.

— Пожалуйста, — вмешался Жерсен. — Можно у вас остановиться?

— Да, — сказал портье, — конечно… Подождите немного.

— Здесь есть гараж?

— Да, на соседней улице. Первый поворот направо. Гараж открыт. Но, видите ли, сейчас вас некому проводить.

— О! — сказал Жерсен. — Найду сам.

— Можете пройти по коридору. Нет смысла делать крюк. Свет включается справа от двери.

— Счет, будьте любезны, — настаивал Рене.

Но портье уже бежал за гидом. Жерсен прошел по коридору, по которому разносились сложные кухонные запахи. Зажег свет в гараже и покачал головой. Гараж был почти битком забит. Но он нашел свободное место между белым «Ситроеном-ДС» и «симкой». Скудный свет мрачно падал на автомобиль. Железная дверь была приоткрыта. Жерсену пришлось налечь плечом, чтобы откатить ее до конца. Он оказался на пустынной улице, в конце которой на перекрестке мерцали огни. Прижавшись к стене, осторожно пробирался кот.

«Больше не могу, — подумал Жерсен. — Мне действительно надо немного поспать».

Он повернул и вышел на Променад. Увидел женщин, садящихся в автобус. Оживленную группу мужчин на тротуаре, от которых доносился запах сигар. С усталым видом Жерсен снова уселся за руль.

— Давай за ним, — сказал Жоэль, — это самый подходящий момент.

«Вольво» обогнул автобус. Жорж на первой скорости последовал за Жерсеном в пустынный переулок. Они увидели, как «вольво» въехал в гараж. Чтобы лучше видеть, Жерсен включил фары, и ангар осветился, как праздничный зал.

— Тут никого нет, — сказал Жоэль. — Я пошел. Приставлю к брюху пистолет, и увозим.

— Ты не думаешь…

— Старик, надо решиться!.. Надоело… Въезжай на тротуар… Так… теперь подай чуть назад.

Он вынул пистолет, проверил глушитель и легко выскочил из машины, прежде чем она остановилась.

— Ну и помотала нас эта сволочь!

Наклонившись к открытому окну, добавил:

— Поведу я… Заглуши двигатель и выключи огни.

Он пошел чуть согнувшись, с пистолетом в руке, у входа в гараж привычно потрогал усы.

Жерсен еще не поставил машину. Он постепенно, сантиметр за сантиметром, загонял ее на место, наполовину высунувшись из дверцы. Жоэль несколькими прыжками добежал до «шевроле», немного выдававшегося из ряда машин, и пригнулся за ним. «Вольво» замер, внезапно наступила тишина и темень. Издалека доносился приглушенный шум из холла гостиницы. У Жерсена не оставалось места, чтобы вылезти со стороны водителя, и он перебрался к правой дверце, попытался открыть ее. На полпути она уперлась в «ситроен».

— Не соскучишься, — проворчал Жерсен.

Его слова разнеслись, как в церкви. Он выбрался из машины, осмотрел «ДС», чтобы убедиться, не оцарапал ли его, произнес слова, которые Жоэль не смог точно разобрать: «Я был уверен…» или «Буду уверен…». Жерсен заглянул внутрь «ситроена», протянул руку, вытащил оттуда платок, развернул его, внимательно осмотрел и понюхал. Теперь он разговаривал сам с собой, но очень тихо. Казалось, он обращается к платку, как к живому существу.

«Совсем спятил», — подумал Жоэль.

Жерсен запихнул платок в карман. Еще больше Жоэля удивило то, что он открыл багажник «ситроена» и склонится над ним. Жоэль больше не колебался. Он подошел и наставил пистолет.

— Руки вверх, — приказал он.

Жерсен медленно выпрямился и неожиданно ударил Жоэля ногой в колено. И сразу же обернулся. В руке он держал небольшой автоматической пистолет. Жоэль инстинктивно спустил курок, и выстрел отбросил Жерсена назад. Он ударился о «вольво», медленно сполз с него и повалился на бок. Его пистолет упал на бетонный пол и исчез под машинами. Из гостиницы продолжал доноситься шум голосов туристов, обезумевшее сердце Жоэля билось как молот. Появился металлической запах пороха.

— Боже мой, — выдавил из себя Жоэль. — Что на него нашло?

Он склонился над Жерсеном. Из груди возле сердца сочилась кровь. Совершенно очевидно, Жерсен убит наповал. Это катастрофа! Именно этого нельзя было делать. Клод не скоро выйдет из тюряги.

Жоэль бросился к «пежо».

— Быстро, — крикнул он. — Смываемся. Я его убил.

— Что?

— Он хотел меня застрелить. Что бы ты сделал на моем месте?

Жорж привык думать быстро. Или они оставляют тело на месте и начнется поиск преступника, или они его увозят. Он вышел из машины, повторяя себе: «Спокойно… Без паники… Без паники…»

— Надо его увезти, — сказал он. — Заткнись.

Автобус дважды посигналил. Предупреждение об отъезде. Не говоря ни слова, они бегом бросились в гараж. Дело решалось минутами, даже секундами. Когда автобус уедет, гараж закроют.

— Берем на плечи, — бросил Жорж. — Черт!

Открылась внутренняя дверь. Они пригнулись, оставив труп на виду. В проеме увидели фигуру человека, разговаривавшего с невидимым собеседником.

— Скажите моей жене, что я вывожу машину, — крикнул он. — Флоранс! Подожди!

Мужчина вернулся назад, но оставался неподалеку. Они слышали его голос. Жорж заметил все еще открытый багажник «ситроена». В голове сразу созрел план. Ему казалось, он играет в рулетку. Но в сущности, они этим занималась вот уже три минуты.

— В багажник… Быстро…

Подняли тело, затолкали и уложили его. Все в порядке! Там даже был плед, который впитает кровь, если рана будет продолжать кровоточить. Жорж закрыл багажник. Щелчок был почти не слышен.

— Я же сказал, что заплатил, — прокричал мужчина. — Выезжаю.

Жорж с Жоэлем вышли, пытаясь придать себе самый естественный вид на случай, если им кто-нибудь встретится. Но на пути им никто не попался, и они сели в «пежо».

— Его надо забрать оттуда как можно быстрей, — сказал Жорж. — Как только этот тип уедет, провернем за минуту. Нельзя оставлять за собой труп. Найдем где-нибудь местечко и похороним… А потом уже пусть решает Влади.

Он еще не успел отдышаться. От волнения щемило в груди. Еще чуть-чуть, и он начнет стучать зубами. Из гаража донесся шум мотора, и показался выезжающий задом «Ситроен-ДС».

— О! Нет! — воскликнул Жоэль, не веря своим глазам. — Не может быть.

В машине сидели мужчина и женщина. «Ситроен» выехал на улицу, подкатил прямо к ним и двинулся в направлении Променад. Жоэль тоже тронул машину.

— Не может быть, — повторил Жорж.

— Все в порядке? — спросил Рене. — Пристегни ремень. На всякий случай.

Они ехали по дороге на Канны. Как и следовало ожидать, шоссе было забито. Но стрелка спидометра держалась на отметке «90». В открытые окна врывался пока еще свежий воздух. На востоке солнце золотило горизонт. Перед ними разворачивались сиреневые массивы Эстереля. Рене включил радио.

— Можно послушать, что творится на дорогах, — сказал он. — Иногда это бывает полезно.

Флоранс молчала. В ее молчании всегда сквозила как бы обида. Рене, подобно кошке, тонко улавливал ситуацию. Она не могла простить ему телеграммы. Конечно, дело в этом. Он положил руку ей на колено и нежно сжал его.

— Выкрутимся, — сказал он.

Дорога, описав дугу, стрелой начала подъем. Машины шли сплошным потоком до самого верха перевала. Не очень хорошее предзнаменование.

— Если все будет хорошо, — продолжал он, — выпьем кофе в Эксе.

В течение уже довольно длительного времени они следовали за «рено». На заднем сиденье мальчишка, стоя на коленях, подавал им дружеские знаки. Рядом с ним сидели две женщины, переговариваясь и поочередно поворачиваясь друг к другу, так что можно было видеть их профили и движение губ. Возникало чувство принадлежности к одной группе. Позади них шел «пежо», который спокойно вел молодой человек, жевавший резинку. Его спутник погрузился в изучение раскрытой дорожной карты. За «пежо» в зеркале заднего вида отражался нескончаемый поток других машин. При первом же замедлении возникнет пробка. Рене посмотрел на Флоранс. Она казалась далекой, озабоченной, усталой. Почувствовав на себе взгляд, она повернула к нему голову и выдавила улыбку.

— Правильно ли мы делаем? — произнесла она. — Я уже не знаю.

Их обогнал «триумф», заставив посторониться. Сколько людей погибнет сегодня в дорожных катастрофах? Рене прижался правее и, увидев, как зажглись красные огни «рено», притормозил. Движение замедлилось. Он переключил скорость.

— Конечно, правильно. Через несколько часов ты успокоишься. Потом у тебя будет время объясниться с мужем. Ты ведь этого хочешь?

— Сама не знаю, чего хочу. По правде…

Она умолкла, отстегнула ремень и перегнулась через спинку за сумочкой, которая лежала на заднем сиденье рядом с чемоданом.

— Интересно, — проговорила она. — Я думала, что оставила платок в машине… Наверное, забыла в гостинице.

Поток машин остановился, затем снова медленно тронулся в путь. Флоранс достала сигарету, закурила.

— По правде? — спросил Рене. — А в чем правда?

— Ах да, правда в том, что все мы трое одиночки. Поль живет сам по себе, я тоже, а ты? Если честно?

— И я, конечно.

— Вот видишь! Такие люди, как мы, не могут оставаться вместе. И в то же время они страшатся одиночества, У Поля… газета, друзья, кроме того дом. Он бывает там редко, наездами. Но, думаю, он ему дорог. У меня то же самое. Когда Поль уходит, я вздыхаю от облегчения… В определенном смысле мне нравится оставаться одной, но, как бы это лучше сказать, одной против него, в согласии с окружающими меня вещами, квартирой, улицей… Ты никогда не испытывал такого чувства?.. Тебе бы легко далось сразу сменить город, где живешь, профессию?.. У меня сейчас такое чувство, как будто я — перемещенное лицо… беженка… Я плохо выражаю свои мысли.

Рене слушал сжав зубы. Робко задал вопрос:

— Тебе не кажется, что у нас с тобой, несмотря ни на что?..

— Тебе быстро надоест.

— Фло, поверь…

Начал наполняться и левый ряд. Рядом с ними шел еще один белый «ситроен», и они смотрели друг на друга без всякого стеснения, оставаясь совершенно чужими, как пассажиры пригородных поездов, сидящие рядом и рассматривающие друг друга пустыми глазами. «Ситроен» потихоньку оторвался, и его место занял старый «фольксваген» с капотом, перевязанным ремнями, и бортами, разукрашенными цветами и надписями. Рене размышлял.

— Если разведешься, — спросил он, — чем будешь заниматься?

— У меня есть подруга, она держит антикварный магазин.

На второй скорости от двигателя ногам становилось жарко. Рене включил вентилятор. Откуда-то справа донеслось курлыканье журавля, потом другого. Флоранс отогнала муху, на мгновение севшую на ветровое стекло.

— Я бы не возражала, — продолжала Флоранс, — зарабатывать на жизнь, занимаясь коммерцией.

— Но это надо уметь делать.

— Можно научиться… и потом, может быть, ты мне поможешь?

С лица Рене долго не сходила улыбка, как у ребенка, которому пообещали игрушку. «Рено» прибавил скорость, но он быстро его догнал. Проехали развязку Манделье. На соединительной полосе скопилось около пятнадцати машин, ожидавших возможности выехать на трассу.

— И когда же у тебя появилось желание работать? — спросил Рене.

— Я об этом думаю уже много месяцев… И именно из-за этого начала отдаляться от Поля… Если бы он хоть попытался понять меня… но у него представления другой эпохи… обо всем.

В разговоре у них время от времени наступали паузы. Рене приходилось следить за дорогой, и зачастую он не слушал, а просто сидел, слегка наклонив голову, с видом человека, пытающегося понять иностранный язык. Это и вправду было похоже на иностранный язык, тонкости которого от него ускользали, несмотря на все старания. К примеру, желание работать при такой легкой жизни… Неудивительно, что Жерсен злится. А какова все-таки подлинная природа их отношений? Он опустил солнцезащитный козырек — утренний свет начинал ослеплять.

— В чем ты, в сущности, его упрекаешь? — спросил он. — Если отбросить эмоции… посмотреть на вещи объективно, как судья?

Вопреки его ожиданиям они ответила сразу.

— Ни в чем. Вообрази, в чем животное может упрекать своего дрессировщика. Например, лиса. Ее запирают в загон и пытаются научить поведению собачки. Сам по себе хозяин, может быть, неплохой. Он даже говорит: «Разве я тебя плохо кормлю?.. Разве тебе чего-нибудь не хватает?..»

Резкое торможение. Бампер чуть не коснулся «рено». Ребенок упал, и женщины принялись его успокаивать. «Пежо» сзади совсем рядом. У сидящих в нем пассажиров скучающий вид. За ними через заднее стекло виднеется «мерседес», а дальше угадываются радиаторы, капоты других машин. Половина седьмого. Слева видны неровные очертания Эстереля, до развилки Фрежюса еще далеко.

— Ты говорила… лиса? Но мне кажется, я смог бы тебя приручить.

— Нет, Рене. Зря ты вбиваешь себе в голову такие мысли. Перестань. Разве ты не можешь быть просто моим лучшим другом?

— Я хотел спросить тебя… Подожди… Извини за несуразный вопрос… Допустим, опасность угрожает только мне… Согласилась бы ты поехать в Париж только ради того, чтобы помочь мне выпутаться?

— Идиотский вопрос, как в какой-то игре.

— О нет, это не игра… Если откровенно?

— Ты хочешь заставить меня признаться, что я думаю только о себе. Возможно. Даже наверняка. Но не так, как ты это себе представляешь. Человек вынужден думать о себе, когда ему не хватает воздуха.

Она протянула руку и согнутым указательным пальцем постучала ему по виску.

— Упрямец. У вас у всех деревянные головы.

— Ладно… Согласен. Допустим: ты работаешь, свободна и стала счастливой… Что мешает мне переехать в Париж и быть рядом с тобой?.. Буду вести себя как мышка.

— Поначалу… А потом начнешь звонить. «Сегодня вечером встретимся?» И сердиться, если я буду отказываться. Тебе тоже трудно понять, что у меня может возникнуть желание пойти одной в кино, или запереться дома, чтобы почитать, или вообще ничего не делать.

Машины начали плестись.

— Думаешь, нам надо расстаться?

В его голосе сквозила такая тоска, что Флоранс пододвинулась к нему поближе и положила на руль свою руку возле его руки.

— Потерпи, — сказала она. — Я терплю все это, — она кивнула в сторону машин и сверкающей дороги, — только ради того, чтобы пристойно положить конец жизни с Полем. Понимаешь?.. Пристойно. Развод не любой ценой, а пристойный… Потом посмотрим.

Она достала из сумочки надушенный платок и осторожно, как будто обрабатывала рану, вытерла выступивший у него на лбу пот.

Они уже не спорили, просто не разговаривали. Согласия у них больше не было ни в чем. Жорж не переставал обдумывать ситуацию. Он считал партию проигранной. Жоэль навсегда останется просто халтурщиком. Возможно, он представляет ценность как головорез, но для действий, требующих тонкости, не подходит. Вот, например, эта дурацкая стрельба!.. Почему он выстрелил? Потому что был зачарован пистолетом с глушителем… из удовольствия просто выстрелить. Самозащита! Что за чепуха! А теперь вот они будут ехать за этой машиной… сколько времени и куда?.. И что потом?.. Тело все равно не вытащить. Кругом машины. Но начнем с того, что они упустят «ситроен». В силу обстоятельств. Стоит ему обогнать две или три машины, и все будет кончено. Но предположим: произойдет чудо и они его не упустят… Что, логичнее всего, произойдет? Пара остановится где-нибудь у заправочной станции. Типу в сером понадобится что-нибудь в багажнике. Он откроет его… и все, влипли. Разумеется, сначала подозрение падет на этого бедолагу. Но ему не составит труда оправдаться… Он абсолютно не связан с этим делом… Он не может быть ни родственником, ни знакомым Жерсена. В полиции не идиоты, там быстро свяжут убийство со взрывом на вилле… Политическая месть. С легавыми на хвосте ни одно укрытие не будет надежным… бордель да и только!..

Другая гипотеза: «ситроен» съедет с трассы на проселочные дороги. Ничто не изменится. Сейчас наплыв отпускников. Если и есть проселки, они заполнены велосипедистами, туристами. Даже если парочка отойдет на какое-то время от машины, будет ли место достаточно безлюдным, чтобы перенести труп… Жорж с ненавистью смотрел на дорогу. Причина… глубинная причина происходящего — опять же это параноидальное общество. В нормальном обществе люди должны уезжать в отпуск по очереди, а не так… в нормальном обществе можно будет захватить человека, не преследуя его из одного конца Франции в другой… впрочем, таких, как Жерсен, не будет. Не будет «Консьянс». Не будет продажной прессы. Все это порождается буржуазным обществом… В том числе и это чудовищное скопление перегретого железа с запахом бензина. Какая поразительная картина разложения страны — машина, несущая мертвеца, затерявшаяся в бесконечном потоке других машин, заполненных чемоданами, детьми, больными, чужими друг другу людьми, животными в корзинках, спорящими супругами… великое перемещение, массовая давка, бегство от Революции, приближение которой они чувствуют. Ладно, размечтался. Сейчас главное — не отстать от «8065 Р3 06». Приближаемся к Бриньолю. А чем занимается этот бретонец? Жует резинку… Играет на руле. Ладонью отстукивает мелодию какого-то рока. Он уже забыл о Жерсене. Он при деле среди всех этих машин, в глухом шуме моторов. Его окружает гигантский гараж. Он — пастух четырехколесного стада. В Бриньоле, конечно, будет затор, десятикилометровая пробка. Он наверняка предложит мне сменить его.

Жоэлю было жарко. Мысли его плавились. Он смотрел на багажник «ситроена» и думал о том, что там внутри сейчас, должно быть, паршиво. И о том, что из этого трупа можно было бы извлечь большие бабки. Похоронив Жерсена — а они так или иначе доберутся до трупа и избавятся от него, — можно дать понять, что его похитили, и предложить жене вернуть его за выкуп. Что его взяли заложником!.. Их группа может получить немалые деньги. Только Влади на это не пойдет. У Влади свои идеи. Понять его не всегда просто… Но если есть труп, почему бы его не использовать? Он мертв, ничего тут не поделаешь, произошел несчастный случай, и можно этим воспользоваться. Не для того, чтобы набить карманы, а чтобы легче было работать, купить копировальную машину, всякие конторские причиндалы, придающие серьезный вид. Сам Жоэль не испытывал неудобств от бедности, но он думал о Влади. Влади надо лучше одеваться. Тогда он выглядел бы настоящим руководителем. Ведь они не анархисты, не бродяги, на которых снизошло озарение. Революционная организация должна быть как завод, наподобие «Рено», с рядовыми членами, у которых руки в солидоле — это естественно, — но и с кабинетами, телефонами, со всей управленческой структурой и — на самом верху — Влади в единственном числе. Но Влади смотрит на вещи по-иному. Он никогда не станет практичным человеком. Все-таки уморительная эта поездка в погоне за покойником! Еще уморительнее, что не знаешь, куда направляется «ситроен». Это выводит Жоржа из себя.

При въезде в Бриньоль «пежо» остановился перед щитом, сообщавшим об ограничении скорости в городе до 50 километров в час. Просто издевательство! Если бы ехать хоть на второй или третьей скорости, уже было бы хорошо. Но на данный момент она нулевая. Из домов высовывались люди, пытаясь разглядеть, где кончается вереница машин. Переговаривались между собой. Вид у них был возбужденный, как у зевак, собравшихся посмотреть «Тур де Франс». Наверно, сравнивали пробку с затором на Пасху или 1 июля. На кузовах машин ослепительно блистали солнечные блики.

— Выключаю двигатель, — сказал Жоэль. — Вдруг еще полетит дюритовый шланг.

У ночного сторожа «Бристоля» голова шла кругом. Такого утра еще не было! Сначала этот автобус. Все хвалят дисциплинированность немцев, но в отпуске они ничем не лучше других. Пришлось побегать, чтобы собрать опоздавших, и все равно чуть не забыли почтенную краснолицую даму, пудрившуюся в туалете. Потом выехала пара из 132-го номера… Потом американцы из 124-го уехали на «шевроле». В семь часов попросили завтрак в 212-й номер. В семь часов! Куда подевалось время спокойных постояльцев, которые спали целое утро, а после завтрака отправлялись на прогулку пешком… «Бристоль» теперь превратился в подобие привокзальной гостиницы для разъездных коммерсантов и транзитных пассажиров. Суета продолжалась и после семи часов. Отнести багаж… пройти в гараж и там повторять: «Выезжайте… проходите нормально…» Без четверти восемь уехал бельгиец на «опеле». Когда сторож запирал за ним гараж, его внимание привлек какой-то блестящий предмет, валявшийся на бетонном полу там, где раньше стояла «Симка-1000». Память у сторожа была натренирована двадцатью годами службы. Здесь действительно стояла «симка». В этом он был уверен. Он подошел поближе.

На полу лежал пистолет. Он взял его за спусковую скобу, понюхал. Из него не стреляли. Такое оружие обычно из предосторожности возят с собой люди, путешествующие ночью, — калибр 6,35. В «Бристоле» постоянно находили забытые вещи: пудреницы, книги, шляпы, зонтики… но пистолет?.. Это впервые.

Сторож огляделся… Все в порядке. Он вдруг вспомнил о человеке, приехавшем, когда немцы заполнили холл. Куда он девался? Он заказал комнату и отправился поставить машину в гараж. Конечно же он приехал на этом «вольво» с номером департамента Сены: 7030 ВД 75. Сторож обошел «вольво», заглянул внутрь. Все нормально. Но все равно странно. Он отнес пистолет внутрь. Консьерж с удивленным и слегка встревоженным видом пошел вместе со сторожем к «вольво». Осмотрели и другие машины, на всякий случай. Они все больше приходили в недоумение. Неужели в гостинице бандит, готовящий какой-то налет? Решили поставить в известность директора.

Тот прибежал, едва узнав, что в гараже нашли пистолет. От одной мысли о скандале свело судорогой его внутренности. Он стоял и слушал объяснения сторожа. В итоге на одного клиента было меньше, на один пистолет больше. Но невозможно установить между ними связь. Кроме того, клиент, наверное, вскоре объявится. Может, он решил просто прогуляться по берегу моря, воспользовавшись великолепием погоды.

Но все равно стоило прикрыться. Директор позвонил в полицию, и через четверть часа в «Бристоле» появился офицер полиции Минелли. Вид у него был не очень встревоженный… Пистолет, тем более калибра 6,35… его мог подбросить любой прохожий, увидев открытые двери гаража… Пистолет не был снят с предохранителя. В таком виде оружие было безвредно. Можно предположить, что оно выпало из какой-то машины… Не ясно, правда, как. Но в любом случае повода для беспокойства нет. Что касается владельца «вольво», личность его установить предельно просто. Стоит только позвонить в парижскую полицию. Это займет полчаса. Офицер полиции Минелли открыл отделение для перчаток, порылся в других местах… ничего особенного… дорожная карта, электрический фонарь, инструкция по эксплуатации автомобиля… В багажнике чемодан с бельем, пижама с инициалами «П.Ж.», бритва, зубная щетка… Набор человека, отправившегося в короткое путешествие.

— Сообщите, когда ваш клиент вернется. В любом случае вы правильно сделали, что вызвали нас. Никогда не знаешь, что случится. Пока будем ждать. Но серьезного вроде бы нет ничего.

Он записал номер «вольво» и перед отъездом согласился выпить чашку кофе!

Они застряли в центре городка.

— Сен-Максимен, — сказал Рене, — и это одно из двух или трех самых неприятных мест.

Слева под платанами бил фонтан, где люди из этого громадного каравана заполняли пустые бутылки. От двигателей, работавших на холостых оборотах, на улице слышалось густое, непрестанное гудение, а выхлопные газы наполняли воздух зловонием. Из-за жары люди открывали дверцы, выставляли ноги наружу. Местные жители, шедшие по своим делам, протискивались между бамперами, бросая на ходу фразы: «Сколько нам уже обещают построить автостраду… И целыми днями это все у нас под окнами… А ночью грузовики… Надоело жаловаться…»

Раздался сигнал одного автомобиля, потом другого, кончилось диким ревом, который, отражаясь между фасадами древних зданий, разносился далеко за пределами города. Вопль застрявшей колонны.

Флоранс зажала уши руками.

— Не могу больше, — прокричала она.

Вдруг, как по мановению волшебной палочки, шум прекратился, но движения все равно не было.

— Подожди, — сказал Рене. — Попробую узнать.

Он вышел, сделал несколько шагов, пройдя две машины, ему не хотелось уходить далеко. На тротуаре стояла группа мужчин в рубашках с засученными рукавами и просто в майках.

— Что-то случилось? — спросил Рене.

— Не знаем. Булочник говорит, что там столкновение. Если будут составлять протокол, то это надолго.

Рене вернулся в машину. По замкнутому лицу Флоранс, по тому, как она обмахивалась платком, он сразу понял, что она вне себя.

— Понимаю, — сказал он. — Но трудно всем.

— Все это мерзко. Если так будет продолжаться, я поеду сама.

— Как?

— Где-нибудь поблизости есть вокзал. Вернусь в Ниццу.

— А… твой муж?

— Плевать на него, в конце концов.

Платком отогнала муху, разгуливавшую по приборной доске.

— Надо же, — продолжала она. — Остановиться прямо у мясной лавки.

— Я остановился там, где мог, — сухо ответил он. — Выбора не было.

Назревала ссора. Теперь Рене лучше осознавал всю абсурдность их плана. В гостинице, в тишине комнаты возвращение в Париж казалось вполне разумным делом. А теперь? Уже почти девять часов, а они еще в Сен-Максимене. После Экса все, конечно, пойдет быстрее. Но, не говоря уже о таких местах, как Вьенна и Турнюс, есть еще и пригороды Парижа. Ко всему прочему, надо где-то позавтракать. Двенадцать часов! Осталось двенадцать часов! О! Зачем он послал эту телеграмму!..

— Не могу себе простить, — пробормотал он. — Знаешь, я могу ехать один. Может, так лучше.

— Оставь, — устало произнесла она.

Какое-то время они сидели неподвижно, обливаясь потом, как два чужих, незнакомых человека. Перед ними «рено», за которым они следовали с момента выезда на трассу. Позади «пежо». Те же лица, как в поезде, где в конце концов знакомишься с попутчиками. Руль стал горячим, как все части тела, на которые падало солнце, — колени, плечи. Сиденья издавали запах кожи, воняло выхлопными газами, несмотря на закрытые окна и включенный на полную мощность вентилятор. Впереди послышался звук включаемых сцеплений.

— Стояли не так уж долго, — сказал Рене.

Машины медленно двинулись с места. Но не прошли и тридцати метров, как впереди зажглись тормозные огни, и процессия снова остановилась. Рядом с ними было кафе.

— Хочешь пива? — спросил Рене.

Флоранс вымученно посмотрела на него. Рене подумалось, что своим немым упреком она немного переигрывает. Он не стал ждать ответа. Быстро вышел из машины. Перед стойкой уже толпились другие путешественники. Он узнал высокого усача из «пежо».

— Можно не торопиться, — объяснил хозяин. — Они сейчас освобождают дорогу… Так каждый раз. Все хотят проехать сразу, и от этого аварии.

— Возвращаюсь в Париж, — проговорил толстяк, вытирая медвежью грудь клетчатым платком.

— Я тоже, — сказал Рене.

Усатый вежливо кивнул головой, взял четыре бутылки пива, расплатившись крупной купюрой.

— Скоро нечем будет давать сдачу, — проворчал хозяин.

Рене взял фруктовый сок. Пиву Фло предпочитает оранжад. Он остановился на пороге и оглядел улицу сверху. Справа и слева блестели кузова машин — кочевое стадо, остановленное в своем неспешном передвижении. Рене вдруг подумалось, что ничего бы не произошло, если бы для взрыва на вилле Жерсена не выбрали именно это время всеобщей неразберихи, если бы самолеты не летали с полной загрузкой, если бы поезда не были переполнены, если бы Париж не оказался вдруг недосягаемым, таким же далеким, как Мельбурн или Сан-Франциско. Возможно, для кого-то безумие этих нескольких дней порождает драмы. Для них с Фло это уж точно. Жерсен… Плевать ему на Жерсена. Он терял Фло, вот это он сознавал очень хорошо. Виновата она, виноват он, все виноваты. У него было впечатление, что он угодил в какой-то концентрационный лагерь, мелкими бросками перемещающийся по стране под насмешливыми и веселыми взглядами.

Рене вернулся в машину.

— Они едут в Париж, — сказал Жоэль. — Я сам слышал, как этот тип говорил.

Он поднял бутылку до потолка машины и, полузакрыв большим пальцем горлышко, тонкой струйкой начал вливать в себя пиво.

— Не могу понять, зачем мы за ними едем, — проговорил Жорж.

Тыльной стороной руки Жоэль вытер губы.

— В любом случае нам тоже надо возвращаться. Уж лучше пусть они едут в Париж, а не в Женеву или Германию. В Париже у нас есть небольшой шанс. Надеюсь, они оставят тачку на безлюдной улице.

Он не упрекал, не отчаивался. Просто развлекался, как ребенок на ярмарке. Ну а Жорж страшился момента, когда надо будет дать отчет Влади. Он беспрестанно возвращался мысленно назад, вновь переживал то мгновение, когда принял решение. Оно действительно было единственно разумным. Жерсен лежал на земле, багажник «ситроена», стоящего рядом, открыт… Влади поступил бы так же. Разве он мог предвидеть, что именно эта машина сразу уедет? Конечно нет. Ему не в чем себя упрекнуть. Но дело-то все равно провалилось. Только такой наивный человек, как Жоэль, может воображать, что им удастся достать труп. Но даже если удастся… что они будут делать с телом? Скажут Влади: «Он там, внизу». Этот труп теперь превращался в динамит. Не трогать! Опасно!.. Тем хуже для Клода. Бедняга, когда полиция доберется до трупа Жерсена, он станет соучастником убийства. А это вопрос нескольких часов!

«Ситроен» медленно тронулся с места. Жорж осторожно включил скорость. Ни в коем случае нельзя столкнуться с «ситроеном», но ехать приходилось почти касаясь его бампера, поскольку сзади впритык к «пежо» двигался «мерседес», за которым по пятам наверняка шла какая-то машина, и так на протяжении многих километров. На перекрестке стояли два полицейских мотоциклиста, их легко было различить издалека по голубым рубашкам и сверкающим на солнце шлемам. На дороге валялось битое стекло, блестевшее, как слой града. На обочине стояла полицейская машина. Объехали пострадавшие машины с раскрытыми дверцами. Скорость понемногу увеличивалась. «Ситроен» воспользовался просветом и обогнал две машины, затем встал в ряд. Жоржа это застало врасплох, и он не успел повторить его маневр. Начиналась гонка, ужасающая игра в прятки, требующая неимоверного внимания. Жорж довольно прилично водил машину, но ему было далеко до виртуозности Жоэля.

— Давай я сяду за руль, — сказал Жоэль.

— Боже, для этого надо остановиться. О чем ты думаешь!

Появилась сплошная желтая разметка, вынуждавшая поток ехать в один ряд. «Ситроен» они замечали на поворотах и на подъемах. Жоэль вдруг увидел, как он выехал в левый ряд и обогнал «универсал». Вскоре они доехали до участка, где дорога расширялась, и Жорж, посигналив, начал обгон.

— Машина у него мощнее, — произнес Жоэль. — На трассе после Экса он нас обставит. Запомни номер: 8065 Р3 06.

— Знаю… Знаю…

— Белых «ситроенов» сегодня тьма. Не промахнись!

Неожиданно перед ними втиснулась какая-то белая машина.

— Держись ближе, — проговорил Жоэль.

— Отстань. Веду, как могу.

Они въехали в Ле Канэ, не догнав «ситроен», опередивший еще две машины. Не доезжая Экса, поток снова сначала притормозил, потом остановился. Здесь они хотя бы не очень страдали от жары благодаря откосам, нависавшим над дорогой. Жорж вышел из машины, и Жоэль пересел за руль.

— Раз он отправился в поездку, — сказал он, — женушка начнет его искать не раньше чем завтра или послезавтра. У нас много времени, чтобы похоронить тело… Влади наверняка что-нибудь придумает.

— Хватит болтать, — вздохнул Жорж.

Он обошел машину и сел справа. Через некоторое время возобновил разговор:

— Я все думаю о пистолете… Тебе не кажется, что когда найдут пистолет в гараже, это будет выглядеть странным?.. Ведь кто-нибудь его обязательно найдет. Скажет об этом портье, тот хозяину, а этот поставит в известность полицию.

— Ну и что?

— Что?.. Найдут «вольво» Жерсена и его пистолет… а Жерсена нет… Тебе не кажется, что они начнут шевелить мозгами? Тем более что Жерсен — не рядовой обыватель. А вчера взорвали его виллу…

Жоэль улыбнулся.

— Умора, — выдавил он.

— Еще уморительнее, если мы наткнемся на полицейский кордон.

— У нас все в порядке. Документы на машину у тебя есть. Ничего с нами не случится.

Как ему объяснить, что он такой же наивный, как овчарка? Стоило ему крикнуть «Апорт!», и он принесет требуемое, несмотря ни на какие препятствия.

— Как бы я хотел походить на тебя! — пробормотал Жорж.

«Ситроен» проехал Экс. Самые большие трудности позади. Почти десять часов. Если повезет, они будут в Париже до Жерсена. Рене увеличил громкость радиоприемника: там сообщали о заторах. Флоранс делала вид, что дремлет. Время от времени она забывалась, приходила в себя только для того, чтобы сообщить, что ей жарко и что она до крайности устала. Рене иногда обращался к ней. Она не отвечала. Он был добрым, внимательным, преданным, нежным, а ей в ответ нечего ему сказать… Она ничего не могла с собой поделать. Она его никогда не полюбит. Себя не пересилить… Ее пугало будущее. Он ведь будет приставать… Звонить, писать до востребования, строить из себя смиренного. А у нее не будет сил оттолкнуть его. Он — как нищий, как инвалид с грустными глазами… В определенном смысле он хуже Поля!.. Как же выпутаться?.. Пытаешься уйти от одного и попадаешь к другому. А если они договорятся, оставив ее в дураках… Она смутно слышала голос диктора, рассказывающего об операции «Примула»… Заторы почти повсюду… 12 км в Сен-Андре-де-Кюбзак… 21 км в Пертюсе… 7 км во Вьенне… Заторы… Пробки… Перекрытые дороги… Разбитые надежды… Расстроенные жизни… Ладно, надо спать!

Он потряс ее за плечо. Она открыла глаза и увидела медленно проносящиеся верхушки деревьев.

«…Повторяем, разыскивается владелец „вольво“, номер 7030 ВД 75. Он прибыл в гостиницу „Бристоль“ в Ницце около пяти часов утра, и после о нем ничего не известно. Неподалеку от его машины найден мелкокалиберный пистолет. Кто располагает какой-либо информацией, просьба позвонить по телефону 85-27-51».

— «Бристоль», — сказал Рене. — Какое странное совпадение.

— Но… это же «вольво» Поля! — воскликнула Флоранс.

— Что?

Он поспешно выправил машину, которая вильнула на середину дороги, раздался резкий сигнал, и они увидели, что водитель встречной машины сердито постучал пальцем по виску.

— Уверяю тебя, — продолжала Флоранс. — «Вольво-7030 ВД 75» — это его. Нет никаких сомнений.

— Но я думал, он в Лондоне.

— Я тоже… и пистолет… Рене, мне страшно.

Он поискал ее руку, сжал ее.

— Нет. Не надо бояться.

— Но ты же слышал, как и я… Номер «вольво» — 7030 ВД 75. Мне это не приснилось.

Как он раздражал своими стараниями успокоить ее, несмотря на очевидное.

— Поль в Ницце, — отрубила она. — И мне совершенно ясно, как все произошло. По какой-то причине он не смог улететь. Вернулся в Париж. Нашел твою телеграмму… мою записку…

— Но как он узнал, что мы в «Бристоле», в Ницце?.. Нет. У меня другое объяснение. Машину украли в Довиле молодые люди, которым захотелось прокатиться на Лазурный берег. Просто-напросто. А «Бристоль» — это совпадение.

— А пистолет? Говорили о малом калибре. А у Поля как раз пистолет калибра 6,35.

— Но не у него же одного!

Она не соглашалась, как будто ей доставляло какое-то удовольствие уличить его в промахе.

— Он в Ницце, — настаивала она. — Приехал туда, чтобы нас убить.

— Перестань!

— Он любит меня.

— Странная любовь… А если он одолжил машину знакомому? Что? Разве так не могло быть? Он улетел в Лондон и намеревался вернуться прямо в Париж. На два дня машина была ему не нужна.

— И этот знакомый остановился именно в «Бристоле»?

Почему такой снисходительный тон?

— Может «Бристоль» — единственный отель, где были места?

Какое-то мгновение она оставалась в нерешительности, но затем возобновила атаку:

— А почему этот знакомый исчез, едва приехав?

— Из-за женщины, думаю… Свидание где-то в другом месте… Но если у тебя другое объяснение…

Она пожала плечами и закурила сигарету. Бедный Рене! Издалека они увидели, как опускается шлагбаум железнодорожного переезда и колонна остановилась.

— Ты полагаешь, — проговорил он, — что в его ситуации он стал бы в нас стрелять?.. Если бы он нас неожиданно застал, другое дело… Но если ты права, то у него было время подумать.

— А зачем же он приехал в Ниццу?

— Он не приезжал в Ниццу. Тебе нечего бояться. Надо продолжать путь, Фло. Глупо поддаваться панике. Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что машину украли в Довиле.

Они услышали шум поезда, затем увидели медленно катившийся товарняк. В одном вагоне блестели рога.

— Бедные животные! — сказала Флоранс. — В такую жару.

К глазам подступали слезы, но не из-за заключенных в вагоне коров, это из-за… она сама точно не знала… Из-за Поля, раздражения, неясных угрызений совести, возможно, совершаемого над ней насилия. Она завидовала спокойствию Рене и ненавидела его. Как хорошо им удается выдавать самое удобное объяснение, лучше всего их устраивающее! Поль тоже в совершенстве владеет искусством находить доводы. Застигнутый врасплох, он впадает в ярость. Тогда он бросается в машину и катит в Ниццу… Если он и правда видел записку и телеграмму, тогда ей уже не надо возвращаться домой, просить прощения, признаваться в грехах. И он в очередной раз будет прав. Так они унижают. Даже не замечая этого.

Ей вдруг захотелось выйти из машины. Она взялась за ручку дверцы. Экс всего в нескольких километрах. Можно дойти пешком. Но ее ужаснула новая мысль. А что, если Поль видел их в гостинице? А что, если он преследует их в другой машине? Она обернулась. Увидела «пежо» с сидящими в нем безмятежными пассажирами. А что дальше, за ними?.. «Все это нелепо. Я становлюсь дурой… Поль в Ницце. Ищет меня… Или поехал туда по срочному делу… Ему случается совершать дальние поездки, не предупредив…»

Рене съехал с дороги и затормозил на заправочной станции «Элф».

— Лучше заправиться до автострады. Ужасно, сколько съедается бензина на такой черепашьей скорости.

Он вышел из машины, и ему показалось, что слегка кружится голова. Сделал глубокий вдох, протер глаза. А ведь он был человеком, привыкшим к жаре.

Сразу стало лучше. Даже шум начал казаться не таким громким.

— Полный бак? — спросил заправщик.

— Да, пожалуйста.

У соседней колонки за большим «универсалом» с американским номером своей очереди ждали молодые люди в «пежо».

— Извините! — сказал заправщик. — Перелил.

По крылу «ситроена» стекал бензин.

— Если не вытереть, — заметил Рене, — прилипнет пыль. Выглядеть будет отвратительно… У меня в багажнике есть тряпки.

Он обошел машину.

— Ну вот! — прошептал Жорж. — Сейчас!

Жоэль перестал жевать и уставился на Рене, протянувшего руку к кнопке багажника. Но в это время подбежал заправщик с ведром.

— Подождите! Я лучше вымою… Так будет чище.

Он приложил к загрязненному месту почерневшую губку и тщательно его протер. Рене достал бумажник.

— Пока пронесло, — сказал Жорж. — Но это произойдет. Неизбежно!

— Может, да… а может, нет, — бросил Жоэль. — Давай поспорим.

— Но, черт побери, это же не игра.

Рене сел в машину. «Ситроен» отъехал. Жорж расплатился и, чтобы не терять времени, отказался от сдачи. Обе машины влились в поток, протянувшийся от одного края горизонта до другого.

Господин Морель вошел в гараж. Многие машины уже уехали. Его «таунус» стоял в конце неподалеку от «вольво», и он подумал, что выкатить его не составит труда. Эта машина была у него всего три недели, и он еще не совсем к ней привык. С гордостью осмотрел ее издалека. Ему нравились эти современные линии, может быть, немного тяжеловатые, но элегантные. Настоящий автомобиль для автострад. По правде говоря, Морель ездил мало. Он уже вышел из возраста дальних поездок и довольствовался тем, что дважды в году ездил из Лиона в Ниццу. Но это не мешало ему испытывать к автомобилю непомерную привязанность. Поэтому-то у него и сжалось сердце, когда он заметил под задним стеклом что-то черное, пятно или след удара. Он бросился к машине и остановился в изумлении. Дыра! Как от удара пробойником. Его охватило такое волнение, что он вынужден был прислониться к машине. Он чуть не заплакал. Гостиница за это заплатит. Просто так это им не сойдет. Морель бросился в холл, схватил за руку портье.

— Пойдемте… Посмотрите… Место в гараже берешь, чтобы быть спокойным, а тут… Пойдите посмотрите сами.

— Вас поцарапали? — спросил портье.

— Если бы… хуже.

Он остановился перед «таунусом».

— Вот… Насквозь!

— Но это же след от пули, — выговорил портье.

На память пришла история, рассказанная коллегой, когда он пришел сменить его… Таинственный «вольво», пистолет… А теперь вот след от пули!..

— Я должен предупредить полицию, — продолжал он. — Огорчен, мсье, но вам лучше ничего не трогать. Дело, возможно, серьезное.

— Невообразимо! — воскликнул Морель. — Меня ждет жена. Мы должны ехать в Ментону.

— Боюсь, что полиция задержит вас здесь на целый день. Если позволите, я позвоню директору.

Было половина одиннадцатого. Для бедного Мореля, стоявшего у «таунуса», как у изголовья больного, начинались часы испытаний. Засвидетельствовать ранение пришел директор. Засунув в дыру мизинец, он произнес:

— Крупный калибр.

Портье что-то прошептал ему на ухо, тот кивнул, добавив:

— Попросите офицера полиции Минелли.

Но прибыл дивизионный комиссар собственной персоной. Его сопровождали инспектор и сотрудник лаборатории со своим хозяйством. Рассеянно поприветствовав Мореля, ничего не значащего в его глазах, он осмотрел дыру.

— Пуля в спинке, — констатировал он. — Приступайте, Ландро.

Ландро вытащил спинку, аккуратно, как хирург, исследовал рану и пинцетом извлек пулю. Морель тревожно следил за операцией. Оплатят ли по страховке ремонт?

— Вот она, — произнес полицейский.

Он показал пулю комиссару. Тот осмотрел ее, не дотрагиваясь.

— На ней кровь, — заметил он. — Кто-то здесь был ранен… или даже убит.

Повернулся к Морелю.

— Ваша машина понадобится нам для расследования. Вас же прошу оставаться на месте. Поверьте, я сожалею об этом.

Затем отвел директора «Бристоля» в сторону.

— Совершено преступление, — прошептал он. — Напали на вашего клиента, владельца «вольво». Он, видимо, что-то подозревал — при нем был пистолет, который нашли утром. Но не успел защититься. Убийца выстрелил в упор, пуля прошла навылет, потом пробила кузов этой машины. Удивительно, что не нашли следов крови. Хотя если попали в сердце… Вряд ли произошло иначе. По дыре и положению пули мы скоро узнаем, откуда был произведен выстрел… Детонации никто не слышал. Пистолет наверняка был с глушителем… Странно!

— А… тело?

— Его увезли.

Комиссар еще больше понизил голос.

— Нам уже известно имя владельца «вольво». Речь идет о видном человеке… очень видном… Мы не будет раскрывать его как можно дольше, дабы избежать скандала, ведь у нас ни в чем пока нет полной уверенности. Машину могли и угнать.

Инспекторы рылись в «таунусе», не обращая внимания на протесты Мореля.

— Мне нужны показания ночного сторожа и портье, который был тогда на дежурстве, — продолжал комиссар.

— Это просто. Если пройдете в мой кабинет… Мне бы не хотелось, чтобы это дело привлекло слишком большое внимание… У меня клиентура…

— Я в такой же передряге, как и вы, — отрезал комиссар. — На меня насядет Париж. Если бы вы знали…

Он расположился в кабинете, а директор послал за служащими, отдыхавшими на последнем этаже гостиницы. Вскоре они спустились, позевывая.

— Нам опять нужны ваши показания, — сказал комиссар. — Попытайтесь вспомнить… Как выглядит человек, приехавший ночью?

— Не очень высокий, — сказал портье. — Брюнет с темными глазами. На нем был твидовый костюм. Он заказал номер и сразу вышел поставить машину.

— В котором это было часу?

— Ну, автобус с немцами должен был вот-вот отойти. Жермен…

— Это я, — произнес сторож.

— Жермен помогал выносить багаж. Было около пяти.

— Я видел, как «вольво» остановился за автобусом, — сообщил Жермен. — Но у меня не было времени открыть гараж. Водитель сам изнутри сдвинул ворота. Он прошел туда из холла.

— В тот момент в гараже никого не было?

— Нет. Правда, в это самое время спустилась пара… Энбоны, помню их фамилию… Они очень торопились.

— Точно, — сказал портье. — Он вышел первым. Расплатился и пошел в гараж… Помню даже, что в этот момент из лифта вышла жена и он вернулся… Больше ничего не знаю, был слишком занят.

— Да, да, конечно. А какой у них был багаж?

— Почти ничего. У нее чемоданчик, у него что-то вроде «дипломата».

— Они здесь долго жили?

— Нет. Приехали вчера вечером, около двадцати двух часов… Да, вспомнил. Она заказала номер по телефону из Парижа.

— Сколько им лет?

— Около тридцати.

— В них не было ничего запоминающегося?

Портье развел руками:

— Ничего особенного… Она показалась мне красивой.

— Что у них была за машина?

— Белый «ситроен», — ответил сторож.

— Не помните номер? Хотя бы номер департамента?

— Нет.

— Если я правильно понимаю, после того, как они вошли в гараж, их никто не видел?

— Именно так.

— Но они же находились в гараже примерно в то же время, когда там появился владелец «вольво».

— Именно в это время.

— У вас есть, конечно, их адрес.

— Формуляр заполняла женщина.

— Выясним.

— Можно вам предложить что-нибудь, господин комиссар? — спросил директор.

— Нет, спасибо… В этом деле все странно… Допустим, что… Как их звали?

— Энбоны, — ответил портье.

— Допустим, что у него возникла ссора с владельцем «вольво». Заметьте, это не доказано… Мужчины могли подраться из-за малейшего пустяка, особенно когда речь идет о машинах. Это понятно. Один не дает другому выехать, происходит стычка. Ладно. Оба вооружены, вот это объяснить труднее… Приходится даже предположить, что жена помогла мужу поднять тело и засунуть его в багажник «ситроена»… Вот это невероятно! Подождите!.. Я сказал: в багажник «ситроена»… а может, а багажник другой машины.

— Я ушел со службы в девять часов, — сказал ночной сторож, — все клиенты, которым я помогал, клали чемоданы в багажники, значит…

— Значит, есть другие. Можно где-нибудь в гараже спрятать тело?

— Нет, — ответил директор. — Это просто ангар. Впрочем, вы его видели. Просто четыре стены.

— Хорошо, благодарю вас.

Он вернулся к «таунусу» в сопровождении директора, подобострастно открывавшего и закрывавшего двери. Там все еще работал Ландро.

— Ничего нового?

— Ничего. Я сделал снимки.

Комиссар отвел инспектора в сторону.

— Проверь все машины и просмотри карточки всех клиентов, проведших здесь ночь. Мало ли что! Сейчас одиннадцать часов, если это сделал тип из «ситроена», у него в распоряжении уже шесть часов, чтобы смыться и избавиться от трупа.

— Вы же знаете, сегодня быстро ехать не может никто.

— Но у него же шесть часов!.. И представьте, какой поднимется шум, если выставить кордоны.

Робко приблизился несчастный Морель.

— Нам надо ехать в Ментону… — начал он.

— Для этого есть такси, — отрезал комиссар.

В Пон-Руаяле, неудачно затормозив, дорогу перегородил прицеп. На нем стояла лодка из красного дерева, блестевшая как предмет дорогого гарнитура. Флоранс теребила платок.

— Так мы никогда не доедем. Давай где-нибудь остановимся.

— Послушай, Фло, ты же сама хотела…

— Знаю… Знаю… Но теперь все не так.

Ответ был довольно сухим, за это она себя укорила, но у нее не было больше сил сдерживаться. Прежде всего, разве не он должен принимать решения, управлять ситуацией, вместо того чтобы просто так катить по дороге? Они что, так и будут ехать бесконечно, не останавливаясь, чтобы поесть, а особенно попить, и не только чтобы попить, ведь…

— Рене, — произнесла она натянутым тоном. — Мне хочется… понимаешь.

— Скоро Сенас, — ответил он с раздражающей нежностью. — По дороге найдем стоянку… Еще три четверти часа. Потерпишь?

Она приподнялась, оторвав измятую юбку от кожи сиденья, подкрасилась, но пот все равно блестел на носу, на лбу. Она чувствовала, что ее элегантность тает, как большой фигурный торт. Караван снова двинулся в путь, теперь они ехали за черной «симкой», отражавшей солнце, как зеркало. Водитель время от времени вытирал платком шею, затем отдавал его жене, и та отгоняла им мух. Это выглядело отвратительно, но мало-помалу все становилось отвратительным. По мере того, как продолжалось это лишенное смысла плутание, пробуждался голод, жажда, тревога. Доехав до развязки, выводящей на автостраду, они оставили слева шоссе № 7, но хоть поток и разделился, движение все равно оставалось плотным. Встали в очередь, чтобы уплатить дорожную пошлину. «Лион — 245 км». Это было написано крупными буквами, цифра вызывала головокружение. Почти полдень.

— Прицепи ремень, — посоветовал Рене. — Надеюсь, сейчас поедем.

Поедем! Но ведь машины в два ряда виднелись до самого конца прямой линии, делившей надвое сверкающие от солнца поля. Что это, слепота или инфантилизм? Но они все-таки поехали. Скорость увеличивалась. Уши обтекал воздух, как поток свежей воды. Рене начал обгон, истошно сигналя. Стало как на войне, каждая машина превращалась в противника, которого надо вывести из строя, наседая на него, лишая его воли. Некоторые сопротивлялись, не уступали левой полосы. Распалялось самолюбие. Но появлялся «порше» или «астон-мартин», требуя освободить путь, и все успокаивались.

Рене тоже, в состоянии напряжения и возбуждения, оглядывал свои тылы, не желая совершить оплошность перед Фло. Он не обращал внимания на пейзаж. Ни на приветливо раскинувшиеся с одной стороны холмы, на которых одна над другой громоздились мирные деревушки, а с другой, у горизонта, высились голубоватые горы, чуть дрожавшие вдалеке, подобно отражению в воде. Он превратился в снаряд, заботящийся только о своей траектории. Спидометр остановился на отметке «90». Мимо них пронесся указатель: «Карпантра». Возвращалась надежда.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да.

— После Вальреаса есть придорожный ресторан, приличные туалеты. Может, удастся что-нибудь перекусить.

— Это далеко?

— На такой скорости не больше получаса.

Она вздохнула, откинула голову и закрыла глаза.

— Ты их видишь? — спросил Жорж.

— Да… Быстро едут, сволочи!.. Прижмись, дерьмо!

Он обошел малолитражку, двигавшуюся по середине шоссе, прижал «рено», пассажиры которого завтракали, сидя с салфетками на шее. Машина приняла вправо, и Жоэль насел на «Ами-6», чувствовавший себя хозяином на дороге. И его удалось сделать. «Ситроен» впереди обгонял автобус.

— Ну и воняет, наверно, Жерсен в багажнике, — сказал Жоэль. — При такой жаре запашок появится.

— Представь себе, я тоже об этом думаю, — отозвался Жорж. — И мне не до смеха.

Придорожный ресторан оказался переполненным. Люди облепили стойки и торговые автоматы, как осы вазу с фруктами. Фло, пошатываясь, направилась к краю площадки, а Рене пытался пробиться к бару, потрясая в поднятой руке десятифранковой бумажкой. Пахло зверинцем, аптекой и горячей резиной. Плакали дети, под ногами валялись картонные стаканчики и пластиковые упаковки. Стоял неимоверный шум. Рене еле дышал. От усталости на нем выступил нехороший пот, ноги дрожали. Наконец он протиснулся к бару. Но не очень-то получалось. Ему пришлось крикнуть несколько раз:

— Два кофе.

Флоранс вернулась и знаком показала ему, что ей не хочется ввязываться в эту переделку. Он выпил оба кофе и подошел к ней.

— Чудовищно, — проговорила она. — Нельзя даже вымыть руки. Ничего не работает. Рене, давай уедем… Черт с ним… Обойдемся без еды. Я больше здесь не могу… Плевать мне на все, на все… Поехали куда угодно, лишь бы все это кончилось.

Он обнял ее за плечи, но она оттолкнула руки.

— И так жарко. Давай уедем.

— Вот что я предлагаю, — проговорил он. — В Монтелимаре свернем с дороги. Это рядом. Поедем по шоссе № 7 и перед Валансом повернем направо. В Кресте есть хороший спокойный ресторан. Это займет два часа, но ведь я, как и ты, окончательно вымотался. Подожди… Послушай…

Посреди этого шума доносился голос диктора. Над стойкой стоял приемник, и одна неожиданно услышанная фраза насторожила Рене. «Преступление в Ницце…» Дальше следовала информация. Из-за шума слышно было не очень хорошо. «…„Бристоль“… неизвестный на „вольво“…» Еще два кофе!.. «…убит выстрелом из пистолета…» Ворвалась группа весело перекликающейся молодежи. Флоранс схватила Рене за руку. «Труп увезли убийцы…» Хоть это было ясно. После опустошающей неизвестности показался проблеск надежды. Сраженные, опустошенные, они смотрели друг на друга, их вдруг охватило невероятное облегчение. Наконец-то закончилась эта отупляющая гонка. Диктор тем временем перешел на другие темы… повышение цены золота… напряженность на Ближнем Востоке… Рене протиснулся к выходу, ведя за собой Флоранс, и, оказавшись на бетонной площадке, посреди заправочных колонок, запаха металла и бензина, они вздохнули свободно, как будто их легкие наполнял свежий морской воздух.

— Его убили, — сказала Флоранс. — Ты это сам слышал.

— Да. Слышал… Мне кажется…

Им пришлось отступить в сторону, пропуская «опель» с огромным трейлером, из которого раздавалась джазовая музыка.

— Мне кажется, это связано с политикой. Раньше я думал, что у него угнали машину, но оказывается, все гораздо проще. За ним следили до Ниццы и убили, когда он хотел остановиться в «Бристоле»… Согласен, все это очень запутано, но… Взрыв на вилле нельзя не связать с его смертью. Тебе не кажется?

— Поехали, — сказала Фло. — Увези меня в Крест… там деревья, сады, цветы… Тебя не удивляет, что где-то еще есть цветы?

Они вернулись в машину. Приемник там продолжал работать, но очень тихо. Рене прибавил звук.

— Может, еще что-то узнаем…

«Ситроен» выехал на шоссе, по которому несся нескончаемый поток машин. Рене осторожно пристроился в правом ряду, где натруженно пыхтели малолитражки и разбитые колымаги. Торопиться больше некуда.

— И все же, — проговорила Флоранс, — мне надо вернуться как можно быстрей. Ведь к нам обязательно явится полиция. Если меня не будет дома, это покажется странным, согласен?.. Кроме того, мне хочется заполучить свою записку и твою телеграмму.

Она говорила деловым тоном, но Рене почувствовал, что враждебность в его адрес исчезла. Для нее это избавление. Флоранс не сидела больше с отрешенным видом, как человек, отказавшийся от борьбы. Она как-то по-особому посмотрела на Рене, и в его воображении возникла картина сероватых облаков, из-за которых пробивается солнце.

— В любом случае, — перебил он ее, — у нас есть время, и нам не мешало бы хорошенько подкрепиться.

— Мне его жаль, — продолжала она, — умереть такой смертью! Как глупо! Доигрался со своей политикой!.. Где он сейчас?.. Почему увезли тело?..

— Этого-то я и не понимаю, — ответил Рене. — А вот и Монтелимар. Приготовь деньги для дорожной пошлины.

Дивизионный комиссар держал совет со своими инспекторами.

— Дело ясное, — говорил он. — По адресу, записанному в карточке «Бристоля», никаких Энбонов нет. Они указывали вымышленный адрес. Я только что получил подтверждение из Парижа. Следовательно, убийство преднамеренное. Они, видимо, договорились с жертвой о встрече. Не случайно так называемый Энбон вошел в гараж через одну дверь, а Жерсен через другую.

— Жерсен? — спросил Минелли. — Жерсен из «Консьянс»?

— Да.

— Черт! Поднимется страшный шум.

— Не будет никакого шума, — отрезал комиссар. — На этот счет сверху… с самого верха получены предельно четкие указания. Никаких утечек! По крайней мере, пока. Категорически запрещено упоминать это имя. Прессе его не сообщать, понятно?.. У меня лично сомнений нет никаких: на «вольво» приехал именно Жерсен. Кроме того, на белье в чемодане стоят метки «П. Ж.». И все же… небольшое, крошечное сомнение остается. И пока не найден труп, мы не можем ничего утверждать с полной уверенностью. Так что никаких утечек. На этом деле все мы можем погореть. Представляете, какая развяжется кампания в случае ошибки. И когда я говорю «мы», речь идет не только обо мне и о вас, достанется и правительству. Нужен труп любой ценой. Нам известно, что его засунули в багажник белого «Ситроена-ДС».

— Сейчас на дорогах сотни белых «ситроенов», — возразил Минелли. — А у убийц семь часов преимущества.

— Знаю, — ответил комиссар. — Но знаю и то, что они ни за что не рискнут пересечь границу. Еще знаю, что при всех этих заторах, пробках, при крайне медленном движении на дорогах далеко они уехать не могли. Хотя вполне возможно, что они уже закопали тело где-нибудь поблизости на холмах. Но у нас нет выбора. Немедленно займитесь этим и сделайте все необходимое… Объявляется всеобщий розыск… начинаем игру…

— У нас один шанс из тысячи.

— Это лучше, чем ничего… Минелли, я на вас рассчитываю… И еще! Позовите Бриффо. Кондиционер не работает. Здесь просто задыхаешься.

— Они спятили, — сказал Жоэль. — Что это им взбрело в голову? Шоссе № 7 забито еще больше, чем автострада.

От «ситроена», двигавшегося по направлению к Валансу, их отделяло четыре машины.

— Может, хотят перекусить, — предположил Жорж.

Жоэль попытался обогнать шедший впереди «рено», но все время мешали встречные машины.

— Не суетись, — посоветовал Жорж. — До Валанса так и будем тащиться. А там, может, повезет… Удастся позвонить Влади… А что, если он скажет бросить все это… — Он продолжительно зевнул. — Лично меня это бы устроило. Я уже начинаю дрыхнуть.

Он закрыл глаза и расположился поудобнее. Забавно воспринимать вещи только на слух… проносившиеся мимо деревья, разрывавший воздух свист встречных автомобилей, где-то вдалеке поезд… Если папаша хватился «пежо», то наверняка заявил в полицию, еще одна неприятность.

— Черт. Мы их потеряли. Эй… Жорж.

— Что?

— Их нет впереди. Я их не вижу.

— Куда они могли деться?

— Говорю тебе, мы их потеряли. Какое скотство! А ты в это время видишь сны. Я же не могу смотреть направо и налево.

Он посигналил и включил третью скорость. Мотор взревел на полных оборотах, заглушая слова Жоржа, и он одним броском обогнал сначала «рено», а затем маленькую «NSU». Дорога впереди оставалась свободной до видневшегося вдалеке поворота. Он включил четвертую и прибавил скорость.

— Посмотри сам, — крикнул Жоэль.

Жорж придвинулся к нему, изучая дорогу. Начинался поворот. Шоссе уходило влево и просматривалось сбоку на несколько сотен метров. Картинка промелькнула очень быстро, но Жорж успел запечатлеть ее, как на фотопленке. «Ситроена» не было. Только одна белая машина, по всей видимости «крайслер». Жоэль прав. «Ситроен» исчез.

— Разворачиваемся, — решил он.

— Где?.. Скажи где?.. Покажи место, где можно развернуться, если ты такой умник.

Жоэль сбросил скорость, и шедшая сзади «NSU» сразу же начала сигналить, требуя освободить путь. Придется ехать вперед. Пока не будет перекрестка, развернуться невозможно. Но перекрестка не было. Вместо него вскоре появились рассыпанные тут и там первые дома пригорода Валанса.

— Они свернули с дороги, — размышлял Жорж. — Будем рассуждать логично. Сейчас половина первого. Куда обычно идут в половине первого? Пожрать.

— Ну да. И ты что, собираешься объехать все местные забегаловки? Не видели, случайно, белый «ситроен»? Нет, считай, что сорвалось. И потом, у них могут быть и другие причины сделать перед Парижем крюк. Может, у них здесь где-то родственники.

Появились заправочные станции, стрелы подъемных кранов над крышами, громады домов. Валанс! К вечеру труп обнаружат. Это ясно. И легавые в больнице Довиля, сменяя друг друга, примутся за Клода, будут изводить его, не давая покоя.

— Паршиво! — выдавил Жоэль.

— Вот и Крест, — сказал Рене. — Здесь великолепный замок, древние ворота… Но и народу тоже немало.

Стоянки были переполнены. А машины все прибывали, со стороны гор, Диня, Систерона. Рене остановился у «Гранд-Отеля».

— Пойду узнаю.

Флоранс вышла из машины и закурила сигарету. Она страшно устала. Медленно обошла машину, облокотилась на багажник. Почему все-таки увезли тело Поля? Может, хотят потребовать выкуп? Или это месть? В таком случае не угрожает ли опасность и ей? Как остаться в стороне от этой нелепой схватки?.. Уехать! Зря она остановилась в Ницце. Надо было поехать в Италию, Австрию, неважно куда… Причем одной… одной… да, главное, одной!

— Мест нет, — сообщил, вернувшись, расстроенный Рене. — Ждать целый час… Но мне сказали, что есть еще один ресторан, называется «Отдых». Это по дороге в Ди, в пяти километрах. Вроде бы прямо на природе… Таких пока не много. Поехали… Черт побери…

Они сели в машину.

— Я совсем выдохся, — продолжал Рене. — С некоторого времени мотор у меня барахлит. Сегодня утром был у доктора… хотя нет, вчера утром… Я уже не замечаю времени.

Флоранс думала о своем, и он замолк. Вскоре они увидели щит со стрелкой у поворота к «Отдыху» и по узкой дорожке поехали вдоль Дромы, блестевшей за густым рядом плакучих ив.

«Отдых» оказался совершенно новым чистым заведением, наполовину гостиницей, наполовину фермой, с террасой, на которой под желтыми тентами стояли столики и плетеные стулья. У входа вырезанная из фанеры фигура шеф-повара предлагала меню, выглядевшее довольно аппетитно. В конце дороги была стоянка — лужайка на берегу реки. Рене нашел место в тени.

— А здесь неплохо, — сказал он. — И машин не много. Наконец-то мы сможем немного отдохнуть. Пора… Уже почти час.

Через крыльцо над местами общего пользования они прошли прямо в ресторанный зал. Там было прохладно. Зал, выдержанный в кремовых и золотых тонах, выглядел приветливо. Посетителей мало. В глубине негромко работал телевизор.

Они выбрали столик на двоих, и официантка принесла меню. Тишина, свежесть, доносящиеся из кухни запахи жареного мяса, все теперь настраивало на блаженство и покой.

— Так… паштет из дроздов, форель… этого мне достаточно, — заказала Флоранс.

— А я попробую фрикасе из кролика… И для начала бутылочку дийского кларета…

В голове у Рене все плыло… Кровь приливала к скулам… Сказывалась дорога, голод, усталость. Как только открыли бутылку, он выпил большой бокал и улыбнулся Фло.

— Если б не эти заботы, — проговорил он, — было бы почти хорошо. Фло, дорогая Фло, ты меня слышишь?.. Около полуночи мы будем в Париже.

— Будет слишком поздно, — ответила Фло. — Если в Ницце убили не Поля…

— Конечно же Поля. Извини, но я рад… может, это неприлично, но у меня сомнений нет. И ничего не могу с собой поделать. Это доставляет мне радость… Смотри, а вот и новости… Этого диктора я не знаю.

Фло, сидевшая спиной к экрану, передвинула стул. Диктор после краткого обзора новостей перешел к их подробному изложению. Последним в списке было загадочное происшествие в Ницце.

— Это не должно отвлекать нас от еды, — заметил Рене. — Попробуй паштет. Совсем неплохой. Фло, сделай небольшое усилие.

— Подожди, — пробормотала Фло. — Потом…

Фло сидела неподвижно, облокотившись на стол и повернувшись к экрану, а он взял еще один ломтик паштета. В телевизионном репортаже речь шла об операции «Примула», показывали жандармов, полицейских на мотоциклах и снятую с вертолета дорогу, на которой виднелись пятнышки машин, теснившихся как кровяные шарики в артерии. Диктор скучно перечислял места заторов. Появился крупный план с картой на стене, в центре управления зажигались огоньки, вырисовывая маршруты объездных путей. К северу от Лиона образовалась пробка на несколько километров. Выступил министр. Рене продолжал есть, но облегчение не наступало. У него сжимало грудь.

— Фло… Я, может быть, попрошу тебя повести немного машину… вечером.

Она, не отвечая, кивнула головой. Официантка принесла форель. Папа отправился в свою резиденцию Кастель Гандольфо… Брежнев отдыхает на Черном море… В августе повышение стоимости жизни не превысит 0,5 процента…

— Фло, малышка… Форель остынет…

Рене положил на стол нож и вилку. Показался вход в «Бристоль». Потом гараж, в нем «вольво», камера обошла его кругом. Кадры сопровождались стандартным комментарием. Затем на экране крупным планом возникло лицо человека, которого представили как дивизионного комиссара. Он начал говорить.

Сморщив лоб, Флоранс пыталась понять. Люди в ресторане притихли. Рене уже понял все. Истина, как острая струя, пронзила его мозг.

Рене покрылся потом. Флоранс с мертвенно-бледным лицом повернулась к нему.

— Он хочет сказать?..

— Да.

Взял ее руку и сильно сжал.

— Фло… Прошу тебя… Держись… Никто не должен догадаться…

Какое-то время они сидели не двигаясь, с искаженными лицами, перед кусками рыбы, медленно застывавшими в соусе. Мир потерял реальность, шумы доносились откуда-то издалека. Где-то играла музыка, говорившая о любви. Они тупо смотрели на свои белые сплетенные руки, лежавшие на столе, как посторонние предметы из мрамора.

— Значит… он там?.. — произнесла Флоранс чужим голосом.

— Да.

Подошла заинтригованная официантка.

— Мадам плохо себя чувствует, — сказал Рене. — Пожалуйста, отмените заказ и подайте два кофе… на террасе.

Рене немного помолчал, затем вернулся к разговору:

— Фло… Ты можешь передвигаться?

— Попробую.

Он поднялся и помог ей встать.

— Пошли… Главное — не плачь. На нас смотрят.

Негнущимися ногами, как люди, выпившие лишнего, но старающиеся сохранить достоинство, они пересекли зал. Рене провел Флоранс по террасе и усадил за столиком в тени.

— Понимаю, как все произошло, — сказал он. — Твоего мужа убили незадолго до того, как я вошел в гараж. Мой приход помешал убийце. Ему надо было спрятать тело, рядом стояла моя машина, и он засунул его в багажник.

— Он там с самого утра? — Она подавила рыдание. — Бедный Поль! — пробормотала она.

— Пожалеть надо нас, — заметил он.

Неистово трещали цикады. Тени на асфальте казались нарисованными. Жара делала невыносимой саму мысль о смерти. Официантка принесла кофе.

— Мадам лучше?

— Да, спасибо, — ответил Рене, — дайте счет.

Она отошла, и у нее под ногами заскрипел гравий. Это тоже причиняло боль, как серо-голубое небо над ними, как мухи, кружившиеся над кусками сахара. Все вокруг вызывало страдание.

— Я не смогу больше сидеть в этой машине, — проговорила Флоранс.

— И все же…

— Давай сообщим в полицию.

— Не теряй головы. Или ты хочешь сегодня же вече ром оказаться в тюрьме?

— Что же делать?

— Ехать дальше… Найти место, где мы сможем его…

В ту же секунду его потрясла мысль о скрюченном в багажнике трупе. Она показалась невыносимой. Это выше его сил.

— Фло, надо что-то делать, — сказал он.

Но и сам он сидел не шевелясь, у него не было желания двигаться, бороться с охватившей его паникой.

— Если полиция нас арестует, — продолжал он, — жена, любовник… убитый муж… Все ясно… Ты оставила прощальное письмо… Я послал тебе телеграмму… Мы вместе были в Ницце… Вывод очевиден.

— Он всю дорогу был рядом с нами… там… сзади.

Она говорила прерывистым бесцветным голосом, как в бреду. Внезапно она встала.

— Ты куда?

— Пойду внутрь… Здесь я больше не могу. У них там, наверное, есть где-нибудь место в уголке.

— На нас опять обратят внимание, — заметил Рене.

Тем не менее он последовал за ней, осторожно неся в руках чашки с кофе. Расположились в небольшом зале в стороне от общего. Там они были одни.

— Я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму, — простонала Флоранс. — В конце концов, это несправедливо. Почему все против меня?

Она не могла больше сдерживать слез. Плакала с каким-то остервенением. Рене протянул к ней руку, но она отпрянула, как будто боялась испачкаться.

— Оставь меня! Уведи куда-нибудь эту машину.

— Фло… Постарайся понять… Ты уже не девочка… У нас есть еще шанс. Если мы избавимся от… Никто ничего не сможет против нас сделать.

Сам он не был уверен, но в его предложении заключался здравый смысл. Флоранс вытерла глаза.

— Ты собираешься… закопать его? — спросила она.

Она произнесла это голосом, вновь ставшим настолько естественным и спокойным, что Рене удивленно посмотрел на нее. Как его мать, она тоже могла почти что по желанию говорить то заупокойным, то обычным голосом.

— Нет, не закопать. Бросить где-нибудь.

— Как дохлую собаку!

— Фло!

— Но это же мой муж!

— Предложи тогда что-нибудь еще.

Она вновь расплакалась, не стесняясь официантки, которая принесла счет. Рене расплатился. Подождал окончания кризиса.

— Извини, — выговорила наконец Флоранс. — Конечно… Ты прав… Как ты намерен сделать это?

— Мы на второстепенной дороге. Думаю, если поедем в сторону Ди, то найдем где-нибудь тихое место… проселочную дорогу, уголок природы…

— А если встретим полицейский кордон?

— Мне не известны методы работы полиции, но не представляю, чтобы они перекрыли движение в такой день, как сегодня.

— Может, дождемся темноты?

Рене начал терять терпение.

— Послушай, Фло. Теперь от нас требуется мужество. Он в багажнике. Это факт. Пойми это наконец. Считай меня ответственным за все… да, да… я вижу, что ты именно так и думаешь… но помоги мне. Одному мне не справиться… Я слишком устал. Ты поведешь машину, а я займусь всем остальным… Единственное, о чем я тебя прошу, — не паниковать… Поехали?

Он первым вышел в холл, увидел на стене карту и пальцем прошелся по нескольким возможным маршрутам. Флоранс, стоя возле него, подкрашивалась.

— Загвоздка в том, — негромко проговорил он, — что я плохо знаю этот район. На другом берегу Роны мне было бы легче… Ты готова?

Он взял ее под локоть, и они вышли. Одновременно увидели стоявшую под деревьями машину. По крепко сжатой руке Флоранс пробежала дрожь. Он и сам чувствовал себя не очень храбрым. Тем не менее площадку они прошли довольно решительно. «Ситроен», осевший под березой почти на брюхо, казался вполне безобидным. Флоранс остановилась в нескольких шагах от него. Место было безлюдным. Внизу среди песчаных отмелей и валунов еле слышно катила свои воды Дрома.

— Может быть… — начал он.

Она сразу перепугалась:

— Не здесь. На нас уже наверняка обратили внимание.

Она была права. Но, возможно, лучшего места им не найти. Рене сел в машину, завел двигатель, и кузов «ситроена» начал подниматься, как потягивающееся животное.

— Иди сюда, — крикнул он.

Но она никак не могла решиться.

— А если это не он, — проговорила она. — Ты сам говорил, что…

Не выключая двигатель, работавший на холостых оборотах, Рене подошел к ней. Стоя рядом, они рассматривали машину, как барышники больную корову.

— Я не знаю твоего мужа, — произнес он. — Никогда его не видел. Как же я могу…

Он сделал шаг вперед.

— Фло, всего один взгляд… Прошу тебя, взгляни. Я сразу же закрою.

Но ему тут же пришлось броситься назад и поддержать ее. Она теряла сознание.

— Бедняжка Фло! Так мы никогда не доедем… Посиди немного на траве.

Она опустилась, прислонившись спиной к дереву. Рене сел за руль, развернул «ситроен» и вывел его на дорогу. Затем вернулся к Флоранс, довел ее до машины и помог сесть. Она с сомнением оглядывалась вокруг.

— Багажник такой маленький, — сказала она. — Как им удалось?.. Рене, это ужасно.

— Знаю… Знаю… Но больше не думай о нем. Страдания его кончились. Повторяй себе: его страдания кончились… Пока поведу я… Подвинься немного.

Рене хлопнул дверцей и тронулся с места. Машина покатилась по неровной дороге.

— Потише, Рене… Пожалуйста, потише.

— Говорю же тебе, он ничего не чувствует. Фло, дорогая, он уже не пассажир. Это… вещь… Багаж.

Пытаясь успокоить себя самого, он мысленно повторил: «Багаж» — и повернул направо к Ди. Машин по-прежнему было много, но здесь они шли отдельными группами с довольно значительными промежутками.

— Хотелось бы найти какой-нибудь просвет в изгороди, — проговорил он, — куда можно втиснуться задним ходом, чтобы не видно было багажника.

— Положи его на траве, — отозвалась она, — чтобы все было прилично, чтобы…

Она подыскивала слова. Подбородок у нее дрожал.

— Конечно, обещаю тебе. Сделаю все, как надо. А потом… Ты будешь в безопасности.

— Тебе придется его обыскать… Боже! Может, при нем записка и телеграмма… если он был в Париже.

— Обыщу.

Говорить! Надо говорить! Во что бы то ни стало продолжать разговор, чтобы занять Фло, отвлечь ее, не дать ей снова поддаться панике. А ведь он и сам очень нуждался в поддержке. Он уже представлял себе сцену: скрюченное тело, застывшее в каком-то немыслимом положении. Поднять его надо будет одним рывком, а затем вытаскивать из багажника осторожно, как окаменелость из породы. Это потребует времени. Фло не понимает. К счастью для нее!

— Ты будешь вне опасности, — вновь заговорил он. — Какие против тебя улики?.. Записки нет. Телеграммы нет. Портье в «Бристоле» видел тебя мельком. Он не сможет тебя узнать… Но, разумеется, тебе надо вернуться домой… Полиция, может, уже заявлялась. Тебе будут задавать вопросы… Но не нужно терять самообладания, скажешь что-нибудь: из Парижа не уезжала, ночь провела у себя, а весь день тебя не было дома… Никто не сможет доказать, что это не так. Соседи в отпуске… Только, видишь ли, надо вернуться, и как можно быстрей.

Он следил за дорогой, притормаживая, когда замечал какой-нибудь выезд сбоку. Но все эти дороги вели к фермам. В этом краю садов не было пастбищ, загонов, изгородей. И кругом автомобили. И они все больше удаляются от Парижа. Так долго продолжаться не может.

— Вон там! — воскликнула Флоранс.

Показалась тропинка, ведущая к рощице. Рене затормозил, поставил машину на обочину и огляделся. Он уже собирался двинуться задним ходом по тропинке, когда между деревьями показался ребенок, игравший в мяч. Рене не стал упорствовать. Он продолжил путь и на небольшой скорости проехал через Сайян. На них медленно надвигалась гора, но там и сям по-прежнему виднелись домишки. Впечатление такое, что за тобой отовсюду наблюдают. Достаточно одного любопытного взгляда: «Что это там остановилась машина? Что это тот тип вытаскивает из багажника?» У Рене не хватало смелости.

— Вон там! — повторила Фло.

Каменистая стенка выглядела гладкой. Здесь, видимо, был когда-то карьер — на насыпи сохранился полуразрушенный барак, вокруг которого переплетались высохшие от жары колеи. Гора обнажила свою красноватую плоть. Рене подъехал и остановился возле барака. Вышел из машины и обошел покинутое помещение. Повсюду валялись ржавые консервные банки, сальные бумажки. Ладно! Сейчас или никогда. Он вернулся к машине. Придется пережить неприятный момент. В это время появился «форд». Притормозил. Водитель, оглядевшись, оценил место. Остановился неподалеку от «ситроена». Из машины вышла женщина с маленьким ребенком.

— Ну-ка быстро, — сказала она.

Ребенок спрятался под навесом. Из машины вылез и водитель, поздоровался с Рене.

— Места прекрасные, — проговорил он, — но чтобы сделать остановку, наездишься. Сколько же я искал какой-нибудь безлюдный уголок. Представляете! Везде столько народа… Рири, иди сюда!

Рене, отчаявшись, сел за руль.

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Дальше будет то же. Я уже начинаю думать, не лучше ли дождаться темноты, как ты предлагала. В принципе, сейчас безопаснее вернуться на шоссе. Проедем до Шасса. Там свернем на Сент-Этьенн, а у Флера сделаем поворот на Клермон-Ферран. Уверен, что в десять часов вечера в районе Нуаретабля никого не будет.

— Как хочешь.

Она смирилась. Понимала, что они пропали. Какая теперь разница, здесь или где-то еще! Рене развернулся, и они влились в поток машин, направлявшихся к Валансу. У Флоранс нервное напряжение сменилось каким-то оцепенением, почти безболезненным. О Поле она теперь думала скорее с грустью, чем со страхом. Все ее планы новой свободной жизни остались в прошлом. Если она даже выкрутится, все равно ее будут преследовать воспоминания об этой ужасной поездке. Возможно, ей даже больше никогда не захочется встречаться с Рене.

В салоне появился шмель, полетал немного, натыкаясь на стенки, и сел возле заднего стекла. Нетрудно догадаться, что его там привлекало, как и муху утром. Прости, Поль, прости. Я этого не хотела. Мне очень жаль. Я не виновата. Вероятно, не надо было стремиться к другой жизни. Она представила себя в тюремной одежде и грубых башмаках, среди других заключенных в тесном дворе.

— Смотри, — сказал Рене. — Вон еще проселок, который мы не заметили.

Но он не остановился. Он испытывал облегчение от того, что отложил испытание на несколько часов. Теперь он опасался одного: полицейского заграждения, красного щита с надписью «Стоп. Жандармерия». Если они благополучно доберутся до автострады, все будет в порядке. Так далеко от Ниццы проверять машины конечно же не будут, если полиция вообще решится устанавливать заграждения в такой день на автостраде, в час наиболее интенсивного движения. Внезапно потемнело в глазах, и дорога впереди приняла такой вид, как будто он смотрел на нее через залитое дождем стекло. Рене протер глаза. Когда же наконец удастся нормально поесть? Будь он один, остановился бы в Валансе купить хотя бы булочек. Но с Фло об этом нечего и думать. Она слишком напугана.

В предместье на узкой улочке, куда они въехали, начала образовываться пробка. Вокруг теснились лавчонки, садики, строящиеся дома, и все это под солнцем, которое по-прежнему палило нещадно. Ему уже трудно было разобрать, то ли они едут вперед, то ли в противоположную сторону передвигаются разрисованные декорации. Болела голова. Но несмотря на полное отупение, в голове сидела мысль: спасти Фло.

— Ущипни меня, — попросил он. — Чувствую, что засыпаю. На автостраде будет лучше.

Она с силой сжала ему руку. Выехали на широкий проспект, надолго остановились у светофора. Город источал запах дыма и раскаленного металла. Они увидели указатель, сообщавший о приближении к автостраде, но перед ними тянулись десятки машин, за которыми отсвечивала Рона. Еще немного терпения. Немыслимо, чтобы полиция вздумала устраивать проверку при таком движении. Невозможно остановить поток лавы, огромную массу материи, всем своим весом продвигавшейся вперед. Единственная опасность — столкновение, какой-нибудь неудачный удар сзади, который мог бы пробить багажник. Это место у «ДС» довольно слабое. Поэтому Рене не отрывал глаз от зеркала заднего вида, а при торможениях на педаль нажимал очень осторожно. Машины шли теперь бампер к бамперу. Гигантская колонна достигла наконец автострады и там распалась, разделилась на части. Рене осмотрительно пристроился между «ЖС» и «Пежо-304», не вылезая в набиравший скорость левый ряд. Было четыре часа. От реки отражались ослепительные лучи света, а Ардешские горы на другом берегу казались вырезанными из жести.

— Думаю, проскочим, — сказал Рене.

Проскочим! Да он не понимает, что говорит. Или, скорее, помимо воли смотрит на вещи извне, как посторонний наблюдатель. Ему-то ничто не угрожает! Ему не придется отвечать на вопросы полицейских. В Париже он снимет номер в гостинице и будет ждать развития событий. Время от времени будет звонить: «Ну как? Держишься?» Пока ее терзают инквизиторы, он побудет в сторонке. «Зачем она нужна, любовь? — думала Флоранс. — Как будто можно сменить шкуру». На прогулочной скорости с трупом в машине они двигались по дороге, которую туристические путеводители называют живописной. Муж в багажнике! Любовник за рулем! Все это настолько нелепо! Ей даже приходилось делать усилие, чтобы осознать, что это происходит именно с ней. Она чувствовала себя одновременно в центре драмы и в стороне от нее. Она начинала понимать, почему находят успокоение в безумии. Но у нее этого шанса не будет. Она вынуждена идти вперед. Она — как те проклятые женщины, которых раньше на повозках возили к костру. Проехали развязку Роман-сюр-Изер. Справа над дорогой возвышались виноградники, на которых работали крестьяне в широкополых соломенных шляпах. Стоит только перейти эту бетонированную полосу, и окажешься в мире безмятежной природы. Но у автострады свои законы. Она — как государство в государстве. Без визы из него никому не выйти.

— Черт побери, — выругался Рене.

На обочине стоял полицейский, жестом руки призывая водителей сбавить скорость. Машины затормозили, начали еле плестись.

— Несчастный случай? — спросила Флоранс.

— Будем надеяться.

Впереди на площадке для отдыха виднелись автомобили, а на пересечении автострады и выезда развязки стоял еще один полицейский в каске и сапогах. Их неторопливо нес поток. Шедшая впереди «ЖС» проехала перекресток. Полицейский вышел вперед и показал рукой на стоянку. Побледневший Рене остановился. Полицейский подошел ближе.

— Извините. Проверка. Встаньте вон там.

Рене въехал на стоянку.

— Боже мой, — прошептала Флоранс. — Смотри.

Останавливали только белые «Ситроены-ДС». Три машины уже отъехали под строгим взглядом полицейского, стоявшего возле своего мотоцикла. Никуда не деться! Дорога, как конвеерная лента, неумолимо приближала их к гибели. Они превратились в животных, ведомых на бойню.

Рене остановился в нескольких метрах от жандармов, невозмутимо смотревших на них, всем своим видом демонстрируя уверенность в своих силах и в своем оружии. Флоранс уже не знала, жива ли она. И в то же время она остро ощущала свое тело, руки, вцепившиеся в приборную доску, как руки утопленницы, сдавленное сердце. Рене склонился над рулем. Он тяжело дышал, как после долгой пробежки. Двигатель заглох. В наступившей тишине они услышали поскрипывание кожаных ремней жандарма, подходившего к машине. Вот он уже здесь, возле двери. Можно было видеть его ремень и черную рукоятку пистолета в кобуре. Затем появилось лицо. Оно было таким крупным и так внезапно оказалось рядом, что Флоранс отпрянула. В сущности, лицо даже не было строгим… Скорее озабоченным… с голубыми глазами, гладко выбритыми щеками, бусинками пота на висках.

— Откройте, пожалуйста, багажник.

— Там ничего нет, — пробормотал Рене.

— Все равно. Дайте ключ.

— Он не заперт, — выдавил Рене.

Вокруг летали стрижи. Жизнь оставалась еще такой близкой, такой привлекательной, и вот сейчас они ее потеряют. Жандарм выпрямился. Отошел, скрипя сапогами. Виден был только его торс. Затем он появился в заднем стекле. Пальцы Флоранс нервно забегали, вцепились в руку Рене. Жандарм нажал на кнопку замка багажника, и машина чуть просела. Затем, заслонив его, поднялась крышка.

— Фло, — прошептал Рене, — я не виноват.

Они сидели неподвижно, испытывая невыносимые муки. Внезапно оба вздрогнули. Флоранс застонала. С сухим щелчком закрылся багажник. Жандарм отошел на несколько шагов, помахивая рукой.

— Чего он от нас хочет? — пробормотала Флоранс.

— Не задерживайтесь!.. Проезжайте!.. — крикнул он.

— Куда ехать? — спросил Рене.

— Уезжайте!.. Вы мешаете!

Приближался для обыска еще один отловленный белый «Ситроен-ДС». Рене, чувствуя себя как нокаутированный боксер, включил скорость и в полном тумане выехал на соединительную полосу.

— В багажнике ничего нет, — воскликнула Фло. — Боже! Какая радость!

— Извини, — проговорил Рене сдавленным голосом, — но за руль лучше сесть тебе… Я уже не знаю, что делаю… это… вот это… окончательно меня подкосило.

Он остановился и, пока Флоранс обходила машину, тяжело передвинулся на ее место. Она села за руль, подвинула поближе сиденье, ощупала тормоз, рукоятку переключения скоростей, пытаясь освоиться с управлением.

— Не знаю, что со мной, — продолжал Рене, — вероятно, переволновался… А ведь по идее должен почувствовать облегчение.

Флоранс решительно вывела «ситроен» на автостраду. На лице вновь появился румянец, и казалось, она с трудом сдерживает в себе какой-то порыв, что было видно по тому, как она жала на газ. Машина неслась, легко обгоняя правый ряд. 120, 130 километров в час…

— Осторожнее, — посоветовал Рене.

— Столько переживаний из-за ничего, — сказала она. — Как глупо! Верь после этого журналистам! Какие же они рассказывают байки! Готова поспорить, что Поль в Ницце, в добром здравии.

Рене слушал рассеянно. Его внимание привлекла тупая, неведомая ранее боль, мешавшая глубоко дышать. Или, может, дышать не давал какой-то животный инстинкт. Он боялся, как бы при полном вдохе внутри что-нибудь не лопнуло. Осторожно помассировал грудь в области сердца. Фло продолжала оживленно говорить:

— Не знаю, что там произошло в этом гараже. Может, кого-то и убили, но не Поля. А тело засунули в другую машину.

Ему не следовало двигаться, он это остро ощущал. Боль принимала определенную форму… она была длинной… вычерчивалась вертикально от горла до диафрагмы. И медленно входила в плечо. Это была не обычная боль… скорее ломота, спазм… но в то же время теплее, горячее, чем спазм. Он слишком долго сидел за рулем, слишком мало ел.

— Никому не пожелала бы пройти через это. Хорошо, что у меня здоровое сердце.

Сердце! Она сказала: сердце. Неужели у него сдает сердце? Мишель накануне посоветовал ему отдохнуть, запретив курение… Что же все-таки он имел в виду?

— Видишь ли, Рене, в определенном смысле это пошло мне на пользу. Я видела самое худшее так близко, что мне теперь не страшно встретиться с Полем. Теперь он должен уступить, клянусь.

Почему слова доносятся, как из телефонной трубки, будто приглушенные громадным расстоянием?.. Почему лучи солнца, отражающиеся от капота, причиняют такую боль? И почему этот обильный пот, от которого рубашка прилипает к спинке сиденья? Ему захотелось вытереть лоб, и он поднял левую руку. В нее сразу же вошла боль. В пальцах покалывало. Он испытывал то, что человек чувствует, если слишком долго спал на одном боку и отлежал руку. Он потер ее, но безрезультатно. «Это приступ», — подумал он. Но не знал, приступ чего. К боли теперь примешивался страх… не страх смерти… просто беспокойство, что он здесь, на дороге, вдали от всякой помощи. Найти бы тень, воды, кровать! Как бы хорошо полежать! Вдруг до него дошло, что к нему обращается Фло.

— Что?

— Ты выглядишь измученным, — сказала она.

— Да… Больше не могу.

— Хочешь, остановимся?

— Нельзя. И потом, это слишком опасно. Поехали дальше. Не обращай на меня внимания.

Ему приходилось подыскивать каждое слово. Он любил Фло, но ему хотелось замкнуться в себе, сжать боль пальцами, мешая ей проникнуть в живот. Любовь!.. У него нет времени. Ему нельзя отвлекаться.

Они вдвоем стояли в узкой кабине. Жорж прижимал трубку к уху. Связь была плохой, и Жоэль не слышал голоса Влади.

— Мы в Невере, — говорил Жорж. — А! Ты знаешь!.. Сообщили по радио?.. Да, невезуха. Несчастный случай!.. Подожди! Товар забрали в одном городке у Валанса… Расскажу потом… Тачку еле нашли. Думали, что совсем потеряли… А потом повезло… Нет, все прошло гладко… А теперь что нам делать?.. Бросаем его где-нибудь и возвращаемся в Обервилье?..

Жоэль провожал взглядом девушку в мини-юбке.

— Влади хочет с тобой поговорить, — сказал Жорж.

Жоэль приклеил жвачку под полочкой и взял трубку. Жорж зажег сигарету. Он курил так много, что язык уже покалывало.

— Нет, не обыскивали… Как ты себе это представляешь? Сидим на берегу реки и выворачиваем ему карманы?.. Что?.. Потрясающая идея. Ты один способен выдумать такие штучки… Вернемся к вечеру… Ладно… Да, знаю… Но я же не нарочно… Либо он, либо я… Сейчас это уже не имеет значения… Передаю трубку.

Он протянул трубку Жоржу. С Влади не соскучишься. Его ничем не смутишь. Жоэль вышел из кабины и подождал Жоржа в зале почтового отделения. Они совсем выдохлись, но в конце концов прогулка оказалась не такой уж неприятной. И закончится она прекрасно.

Подошел Жорж.

— Раз у нас есть время, — сказал Жоэль, — предлагаю немного смочить горло. Да и два-три бутерброда нам тоже не помешают.

Они направились к кафе.

Голова Рене соскользнула на плечо Флоранс.

— Не время спать, — бросила она. — Ты мне мешаешь.

Не отрывая глаз от дороги, попыталась оттолкнуть его.

— Думаешь, мне тоже не хочется спать!.. Ну! Проснись.

Притормозила и посмотрела на Рене. Увидела серое лицо, закрытые глаза. Боже! Он в обмороке. Обогнала еще одну машину, приняла вправо, не представляя, что делать дальше. Она знала, что на автострадах запрещено останавливаться на обочине. Но сейчас особый случай. Поискала включатель мигалки, переключила не тот рычажок, и зажглись фары. Она слегка растерялась и выехала на обочину, резко затормозив. Рене бросило вперед, и он навалился на нее и на руль. Ей пришлось напрячь все силы, чтобы усадить его на место. Он осел на сиденье в совершенно немыслимой позе, и ей почудилось, что он мертв. Однако нет… Увидела движение губ. Склонилась над ним. Что это он говорит?.. Сердце… Инфаркт… Слова она не очень хорошо разбирала. На глазах выступили слезы. В конце концов, это несправедливо. И что ей делать? Где найти врача? Приоткрыла дверь. Раздался истошный сигнал, и рядом промчалась машина. Она увидела в ней лица, оборачивавшиеся на застрявший с зажженными огнями «ситроен». Теперь она действовала осмотрительнее, дождалась просвета в безумном потоке и быстро вышла из машины. Прежде всего надо разложить спинку сиденья, чтобы Рене лежал. Она подошла к его двери, поискала внизу сиденья кнопку, рычаг или какую-то еще штуку, которая регулирует положение спинки. К сожалению, «Ситроен-ДС» был ей незнаком, в нем все было не так, как в «вольво». Двигатель продолжал работать на холостых оборотах. Она протянула руку над Рене, но не достала до ключа зажигания. Ничего не получается. Впрочем, с техникой у нее всегда были сложности. Ладно, пусть двигатель крутится. Когда наработается, остановится сам. Ей хотелось пнуть машину ногой. Ее охватил гнев и отчаяние. В голове, оглушенной шумом, мысль искала решение, выход, и она все больше приходила к выводу, что оказалась в месте, где безлюднее, чем в пустыне. Может, кто-то и остановится, увидев, что она нуждается в помощи, но пока машины проносились мимо на скорости в 100 километров в час. Все они были рабами скорости, и если кто-то тормозил, сигнал следующей напоминал, что он находится на дороге, чтобы ехать. Она все-таки решила попытаться. Встала позади «ситроена» и подняла руку, как будто голосуя. Но вскоре поняла, что на нее даже не смотрят, что она для водителей — часть проносившегося пейзажа. А может, они даже потешались, глядя на нее: «Смотри, застряла тачка. Бедняжка, как ее жаль!» Продолжать не имело смысла. Она вернулась к Рене. Тот открыл глаза.

— Позвони, — прошептал он.

Он бредит?

— Но здесь нет телефона, — ответила она.

— Есть… на дороге.

Она вдруг вспомнила, что действительно на пути встречались телефонные будки.

— Сделаю все. Не волнуйся.

Подождала просвета в массе машин и села за руль. Чтобы влиться в поток, надо было набрать скорость на обочине. Ей это удалось, несмотря на хор возмущенных клаксонов. Теперь она ехала медленно в поисках телефона, и это вызывало чудовищную вакханалию среди тех, кто следовал за ней. Каждый считал своим долгом резко нажать на сигнал, давая ей понять, что она мешает, что здесь не место для прогулок. Удастся ли ей выдержать это до конца? Она чувствовала себя обессиленной, но ее поддерживало что-то вроде негодования. Сначала Поль! Теперь Рене! Это уж слишком! Бедный Рене, конечно! Но даже решившись сделать все, что в ее силах, чтобы помочь ему, она не испытывала никакой жалости. Эти двое мужчин как бы объединились против нее. Поэтому ей следует обезопасить себя, прежде всего надеть маску безразличия, как врач или священник, которые постоянно находятся рядом со страданием, не принимая его на себя. Она не будет жертвой. Никогда! Ей нужно сохранить свою жизнь. А обморок Рене вызван, возможно, просто усталостью. Она внимательно осмотрела его. Тревожила бледность. Он дышал широко открытым ртом, как будто задыхался. Если это действительно инфаркт, он может умереть прямо здесь, посреди этого балагана, помощи ждать не от кого, хотя среди автомобилистов наверняка есть врач, который мог бы оказать первую помощь. Все это ужасно, мерзко и главное — глупо!.. Вот уже сорок восемь часов она играет какую-то идиотскую роль в этой нелепой истории… по их вине, потому что Поль — одержимый, а Рене — мечтатель. Потому что каждый из них хочет, чтобы она принадлежала только ему… Потому что ей не повезло и она заплутала в мире мужчин.

За ней пристроился «фиат» и посигналил фарами. Чего он хочет?.. Ах да, забыла выключить свет… Во всех этих кнопках она уже запуталась. Наконец нашла выключатель. «Фиат» обогнал ее, и водитель помахал рукой. Первое проявление дружеских чувств за все время. От этого ей стало немного легче. Не теряя надежды, она продолжала осматривать дорогу и вскоре увидела голубой щит с изображенным на белом фоне телефоном и надписью «Дорожная помощь». Рене спасен. Она не знала, кто ей ответит, но в любом случае кто-то заменит ее, будет принимать за нее решения, возьмет на себя ответственность за больного. Флоранс остановилась возле щита.

— Все в порядке, — выговорила она. — Вот телефон.

Пропустила два автобуса с поющими детьми и вышла из машины. Нажала на кнопку и начала говорить в сетку приемного устройства. «Алло!.. Алло!..» Аппарат молчал. Может, она не умеет им пользоваться или он не работает. Может даже, его сломали нарочно, шутки ради. Все это тоже входит в сценарий. Было предопределено, что Рене умрет рядом с ней, что машина рано или поздно повезет труп. Флоранс прислонилась к столбу, на котором висел телефон. Ей хотелось лечь на землю, ни о чем больше не думать. Ладно! Проиграла. Сдаюсь. Голова гудела от жары. Она была перепачкана, помята, вся в поту. Рене машинально потирал себе грудь.

— Мне плохо.

У нее не хватало решимости сказать ему, что телефон не отвечает. Она попыталась усадить Рене прямо, чтобы он не соскальзывал. Его бы надо усадить поудобнее, обложить подушками. И главное, она это знала, надо избегать тряски. Но что же делать? Она призвала в свидетели небо, казавшееся слишком ярким, эту жуткую дорогу, все это отталкивающее окружение, где нет места тем, кто просит о помощи. Она пройдет до конца, пока хватит сил. Но потом пусть ее больше ни о чем не просят. Если Поль пострадал по ее вине, она за это уже заплатила. А сейчас вот расплачивается за Рене… Когда она садилась в «ситроен», ее чуть не задел идиот, ехавший слишком близко к обочине. Где она сейчас? Наверняка неподалеку есть какая-нибудь площадка для отдыха. Она вновь двинулась в путь, решив остановиться, как только увидит какой-нибудь домик, скамейки, заправочную станцию. А если никто не захочет помочь ей? Нет, такого не может быть. Кто-то да согласится поехать позвонить… куда-нибудь… Но что значит куда-нибудь? Это бессмысленно. Может, придется ехать по проселкам, наугад. А Рене за это время умрет. Разумнее всего доехать до Лиона и там отвезти Рене в больницу… Но тогда ведь она должна будет остаться с ним?.. Если он вдруг умрет, какой поднимется шум!.. В прессе… прежде всего в «Консьянс»… Среди сотрудников Поля она не на очень-то хорошем счету… Все они как на подбор чопорные пуритане. И вот Поль исчез… Рене умирает на дороге… какой прекрасный случай!.. А если Поль вернется… Но нет, он не вернется… Она совсем теряет голову. Появился указатель площадки для отдыха Гранд-Борн, и вскоре она увидела стоянку, на которой примостились несколько машин. Свернула с шоссе и остановилась перед мужчиной, изучавшим карту.

— Извините, мсье… мужу плохо, а у меня никак не получается опустить спинку… Вы не поможете?

— Конечно.

Открыл дверцу со стороны Рене, покачал головой.

— Вид у него совсем неважный.

Флоранс подошла к нему и удивленно посмотрела, как он одним движением рукоятки разложил сиденье до положения шезлонга. Рене расслабился. На щеках сохранялся все тот же пепельный цвет.

— Он в обмороке? — спросил мужчина.

— Мне кажется, начало инфаркта.

— Тогда нужна «скорая помощь».

Он сразу же спохватился, как будто осознав, что сказал глупость.

— «Скорая помощь»!.. Как она сюда доберется?.. Вы доедете быстрее. Вьенн рядом… Вы можете остановиться… Опять не то. Там, наверно, все переполнено. Советую ехать прямо в Лион… Доберетесь до него за три четверти часа. Вы знаете, где там больница?

— Нет.

— Сейчас покажу.

Он открыл путеводитель, нашел план города.

— Видите… Вы въедете здесь… Повернете налево…

Указательный палец чертил сложный маршрут, за которым она уже не следила. Выяснит на месте.

— Да, да… Спасибо… Поняла.

— Очень вам сочувствую, мадам, — сказал он. — Представляю ваше состояние. Но не падайте духом. Инфаркты не обязательно бывают смертельными.

Он вместе с ней обошел машину и захлопнул за ней дверцу. Она осторожно тронулась с места, немного успокоившись. В лежачем положении Рене выглядел лучше. Флоранс сжала ему руку.

— Потерпи еще немного. Скоро мы будем в Лионе. Я отвезу тебя в больницу.

— Не надо.

Он произнес эти слова почти твердым голосом.

— Надо. Там о тебе позаботятся.

Он попытался приподняться, опираясь на локоть, но не получилось. Начал что-то говорить, но она не разбирала слов — все ее внимание теперь было приковано к дороге. Надо доехать как можно быстрей. Лишь бы во Вьенне… К счастью, хоть движение при въезде на мост было очень медленным, они все же продвигались вперед. Вьенн проехали. Немного беспокоил указатель уровня бензина. Стрелка опустилась очень низко, но времени для остановки не было. У Фейзена показались заводы. Спасение близко.

— Почти приехали, — сказала она.

Пьер-Бенит… Мюлатьер… Мост Пастера… Вокруг них громоздился город. Машины еле двигались.

— Фло.

В его голосе появилась сила. Остановившись у светофора, она склонилась к нему.

— Не волнуйся.

— Фло… Не надо отвозить меня в больницу… Ты не должна быть в этом замешана. Тебя будут допрашивать… Дай мне сказать… Найди стоянку такси и помоги мне выйти… Я сам смогу…

— Ни за что!

— Тогда… скажи, что не знаешь меня… что я попросил тебя подвезти…

Зажегся зеленый свет, и она свернула на широкую набережную вдоль Роны. При всей усталости любовь Рене трогала ее до слез. А она… Но ведь она же не чудовище! Не ее вина, что ей захотелось как можно скорей остаться одной. Да, она доедет до больницы, но последует совету Рене. У нее хватит малодушия, чтобы сказать, что она его не знает… А потом трусливо убежит… У нее больше не было сил, теперь ею руководил только инстинкт самосохранения. И именно этот инстинкт направлял движение ее рук, ног. Она вела машину, как робот. Вдалеке слева увидела большую площадь… может, площадь Белькур… Там наверняка есть регулировщик, который сможет подсказать ей дорогу… Но она попала в лабиринт улиц с односторонним движением. Ее вновь охватил приступ гнева из-за того, что все вокруг строит против нее козни. Куда теперь повернуть? Выехала на перекресток, и на повороте раздался свисток. Слава Богу… Наконец-то судьба посылает ей помощь. Она готова была заплатить любой штраф. Подбежал разгневанный регулировщик. Но увидев Рене, он смягчился.

— Я ищу больницу, — сказала Флоранс. — Мой… Этот господин попросил его подвезти. Я согласилась, но ему стало плохо. Просто не знаю, что делать.

Врала она очень натурально. Регулировщик сдвинул фуражку на затылок, достал блокнот и ручку.

— Вам нужна больница… Вы не знаете Лиона… Это довольно сложно… Сейчас нарисую…

Он принялся рисовать линии и углы.

— Смотрите… Вы здесь…

Из этой истории ей не выбраться. Город оказался ловушкой, еще более утонченной, чем автострада.

— Вы не могли бы меня проводить?

— Но я на службе. Вы сами найдете.

— Спасибо… Попытаюсь.

Он попрощался с ней и дал свисток, освобождая ей дорогу. Держа в левой руке нарисованный план, она осторожно вела машину, выехала на одну улицу, потом на другую и через пять минут поняла, что заблудилась. Она не нашла площади, где надо повернуть. Рене из-за нее испытывал ненужные страдания. Если с ним что-то случится, виновата будет она. Все из-за нее!.. А если она… Нет, она здесь ни при чем. Не надо возвращаться к прошлому.

Она остановилась возле небольшого кафе, выходя из машины, заметила умоляющий взгляд Рене.

— Подожди немного, — проговорила она. — Я все сделаю быстро.

Кафе оказалось почти пустым. Она объяснила ситуацию официанту. Тот посмотрел на нее недоверчиво и подошел совещаться к кассе. Соизволил подойти сам хозяин.

— Проще всего, — сказал он, — вызвать «скорую помощь»… Антуан, позвони… Побыстрее… Где вы его взяли?

— На въезде на автостраду.

От него несло вином и потом. Всему этому происшествию он придавал какой-то нехороший оттенок.

— Нельзя брать в машину первого встречного, — продолжал он. — Где он?

— Здесь, рядом.

Он вышел на тротуар, увидел стоявший «ситроен».

— От неприятностей не может быть удовольствия, — проворчал он. — Номер «06». Вы едете с побережья, Сегодня много таких.

Он подошел к машине, осмотрел больного.

— Вы уверены, что он жив?

Он прошелся по Рене взглядом, как бы ощупывая его.

— С моим братом было то же самое… И тоже в машине… После пьянки… Паф!.. И кончено. С сердцем не шутят. Вам надо немного подкрепить силы… Пошли! Вы же не виноваты. Для вас это потрясение.

Он взял ее под локоть и проводил в кафе.

— Сейчас приедут, — сообщил Антуан.

— Вот видите, — сказал хозяин, гордясь тем, что все сделано, как надо. — Антуан, два коньяка.

Флоранс села, забыв об усталости, угрызениях совести, вообще о жизни. Попробовала напиток.

— Пейте, — сказал хозяин. — Не каждый же день вам предлагают что-то вроде этого.

Раздалась сирена «скорой помощи». Хозяин залпом осушил свою рюмку.

— Вот ваши неприятности и кончились, милая дама.

— А будут… формальности?.. Я ведь очень тороплюсь.

— Какие могут быть формальности, раз это не ваша вина? Не беспокойтесь.

Он пододвинул к ней блокнот с ручкой.

— Запишите на всякий случай имя и адрес…

На пороге появился санитар в белом халате.

— Где больной?

— В «ситроене» рядом… Вам помочь?

Флоранс сделала вид, что пишет. Хозяин вышел, она последовала за ним. Дальше все происходило не очень ясно… носилки… два санитара… Рене, которого осторожно пронесли мимо нее… Надо ли встать у носилок? Поцеловать его? Она стала заложницей своей лжи, и теперь поздно. Его уже заталкивали в машину «Скорой помощи». Они расставались на этой улице, которой она не знала даже названия, среди окружавших их зевак.

«Скорая помощь» отъехала, включив сирену. Она еле сдерживала рыдания. Себе самой она была противна. Рене… Поль… они исчезли, как призраки, но будут вечно ее преследовать. У нее хватило сил поблагодарить хозяина кафе, а тот хотел всячески ее задержать, уговаривая отдохнуть. Но она села за руль и поехала наугад. Какая разница, туда или сюда.

По чистой случайности она выбрала правильное направление. Вот туннель Круа-Рус. Париж!.. Теперь Париж… полиция… Но до завтра так еще далеко. Да, ведь надо заправиться!.. И потом поесть, чего угодно… или она свалится с ног. Наконец она заправила «ситроен» возле супермаркета и поставила его на стоянке. Было полшестого. Столько событий в такое короткое время! Ей казалось, что она стала старухой. В баре ей подали бутерброды и кружку пива. Она больше ни о чем не думала. Словно животное, она жевала, глотала и снова жевала… И все же мало-помалу Флоранс пришла в себя. Зажгла сигарету и заказала еще одну кружку, потом кофе. В членах у нее распространялось животное блаженство. Наконец-то одна! Наконец-то спокойна! Наконец-то свободна! Ей казалось, что она потеряла остатки совести. Но теперь она чувствовала, что идет еще дальше, смакуя, не стесняясь самой себя, наслаждаясь непередаваемым облегчением. Возможно, это проявление малодушия, слабости. Но не ее вина, если к ней возвращается жизнь, любой бы на ее месте… и потом, ведь тот человек на дороге сказал: «Инфаркт не обязательно смертелен». Рене выздоровеет. А Поль?.. Может, он уже в Париже. Не исключено, что вся эта драма только видимость. Нет, она не виновата. Не может же человек нести вину за то, что однажды сел на поезд и уехал. Она объяснится с Полем… если Поль жив. А Рене… ну что ж, она его навестит на следующей неделе. Вернет ему машину. Будет с ним милой… Разумеется, они останутся друзьями. Но не более того. Она будет распоряжаться жизнью по своему усмотрению.

— Еще кофе, пожалуйста.

Как приятно самой принимать решения, даже когда речь идет о такой мелочи, как чашка кофе. Как приятно держать свои мысли при себе, ни перед кем не отчитываться. С самой Ниццы она только и делала, что подчинялась. Теперь же она вновь принадлежит самой себе. Ей вспоминались счастливые мгновения, пережитые в «Мистрале». Кофе хорош. Флоранс закурила еще одну сигарету, жадно затянулась. Остается последнее испытание: выяснить правду об исчезновении Поля. Но Поль, живой или мертвый, не был больше частью ее жизни. Позади нее как будто бы произошел обвал или подземный толчок. По телевизору ей приходилось видеть людей, спасшихся после землетрясений, кораблекрушений, авиакатастроф… у нее сейчас, наверное, такое же лицо, как у них: растерянное, измученное, еще не верящее в свою удачу, но уже светящееся от радости. Полиции она будет лгать упорно и нагло. После того, что она пережила, ложь ничего не значит. Правда, есть некоторые трудности… Например, записка и эта идиотская телеграмма… Утверждать, что она не уезжала из Парижа, может быть, рискованно… Ну и что! У нее будут кое-какие неприятности, ничего больше… Всего несколько тяжелых дней. Из двух возможных вариантов, возвращения Поля или его смерти, она уже давно почти помимо воли предпочла смерть. Об этой смерти ей ничего не известно. И от этого факта никому никуда не деться. Теперь, когда она поела и выпила, у нее начала слегка кружиться голова. Мысли путались. Несомненным, абсолютно несомненным было одно — ее невиновность. Она расплатилась и прошла по громадному магазину. Глаза ее невольно пробегали по прилавкам с тканями, духами. Угрызения совести постепенно оставляли ее, и первыми освобождались глаза. В них уже блистало будущее.

Ей не очень хотелось вновь оказаться в «ситроене».

Но иного способа попасть как можно быстрее в Париж не было. Она выехала на автостраду и пристроилась среди других машин.

Вильфранш… Макон… Турнюс… Шалон…

Временами она впадала в полусонное состояние. Повернула ручку приемника, но от музыки стало еще хуже. Выключила.

Аваллон… Оксер… Санс…

Рене, наверно, отдыхает, приступ прошел. На этот счет беспокоиться больше нечего. По крайней мере, ей так хотелось. В Фонтенбло остановилась выпить еще пива. Ее все больше отупляло кишение машин. После Мелена начались остановки, бесконечная вереница машин медленно приближалась к Парижу. Наступил вечер. Красные огни автомобилей блестели до самого горизонта. Флоранс была на пределе сил, но сохраняла спокойствие. К ее удивлению, после Орлеанских ворот движение стало почти свободным. Через полчаса она была уже на авеню Ош. Куда деть «ситроен»? Проще всего оставить на улице. Она взяла чемодан, заперла машину и вошла в дом.

Первым делом бросилась к почтовому ящику. От уведомления о срочной телеграмме на нем оставался лишь обрывок бумаги. Значит, Поль был здесь! Она лихорадочно порылась в сумочке в поисках ключа, открыла ящик. Пуст. Значит, Полю стало известно, что его жену ждут. В лифте принялась быстро соображать. Он сел в «вольво» и поехал за ней. Потом кто-то его там убил… скорее всего, какой-то недруг… Она вышла из лифта, вставила ключ. Замок заперт только на защелку. Странно! Она пощелкала замком. Поль, при своей осторожности, никогда бы не ушел, просто захлопнув за собой дверь. Она вошла в квартиру. В прихожей темно. Но в кабинете горит свет.

— Поль! Ты дома?

Голос у нее слегка дрожал. Он все-таки жив. Значит, с ним надо будет поговорить прямо сейчас. Она зажгла верхний свет.

— Поль… Это я.

Поставила чемодан на стул и, собрав всю свою волю, поскольку предстояло объяснение, направилась из прихожей.

— Это я… Приехала из Ниццы, раз ты хочешь знать…

Открыла дверь. Поль лежал возле стола. Тело его после падения как-то странно скрючилось. Валялся выпавший из руки пистолет, большой пистолет, которого она раньше никогда не видела. А ее записка… прощальное письмо… лежала на паласе в двух шагах от трупа… Флоранс ухватилась за ручку двери. Голова шла кругом… Значит, он покончил с собой… записка его убила… Но тогда в Ницце… Она уже не пыталась понять… Про себя повторяла: «Неужели он так меня любил… Невероятно… Не мог он меня так любить…»

Она отступила на несколько шагов, чтобы не видеть тело, и провела по глазам тыльной стороной руки… «Это сон… Он покончил с собой из-за меня… О! Поль, если б я только знала!.. Поль… если б ты мне сказал…» Заставила себя вернуться в кабинет. На столе были разложены, как обычно перед сном, связка ключей, бумажник, носовой платок… и телеграмма, смятая, будто в порыве гнева. Флоранс взяла ее и спрятала в сумочку. Уничтожит потом. Самоубийство окончательно выводило ее из-под удара. Ей стало стыдно за эту мысль, но факт оставался фактом. Поль был уже не в себе из-за взрыва на вилле и окончательно сломался, когда узнал… Другого объяснения быть не может. А как же «вольво» в Ницце? Вероятно, угнали. Рене прав. Поль… Рене… почему они ее любили? А ей нужно было всего немного уважения…

Надо сообщить в полицию. Она сняла трубку, еще раз посмотрела на распростертое тело. Между ней и свободой оставался только этот труп.

— Алло… полиция?

— Будьте же благоразумны, мадам, — говорил Маньян. — Нельзя отрицать очевидное… Блеш, доверенное лицо вашего мужа, проследил за вами до вокзала. Под вымышленной фамилией вы поехали к своему другу Рене Аллио. Это тоже установлено благодаря показаниям Блеша… Ваш муж, вернувшись в Париж, нашел телеграмму Аллио и записку о разрыве и сразу же уехал на «вольво». При нем был пистолет калибра 6,35, который нашли в гараже гостиницы «Бристоль». Таковы факты. Вы не можете их отрицать… Итак! Мы не знаем в точности, что произошло в гараже… ведь Рене Аллио мертв… но обвинению не составит труда воспроизвести сцену. Вы сами признаете, что ваш друг первым вошел в гараж. Там соперники и столкнулись лицом к лицу: ваш муж только что приехал, а любовник пришел за своим «ситроеном»… Оба вооружены. В «ситроене» Жерсен нашел ваш платок — он лежал у него в кармане, когда полиция пришла к вам на квартиру для первого осмотра тела. Этого оказалось достаточно, чтобы спровоцировать вспышку гнева против Рене Аллио, и он выхватил пистолет… Меня пока не интересует, кто из них почувствовал себя в опасности и решил, что имеет право на законную самозащиту. Допустим даже, что Рене Аллио… Но потом! Все ваши дальнейшие действия свидетельствуют против вас. Откройте же глаза, мадам!.. Вы наверняка помогли Аллио засунуть тело мужа в багажник «ситроена»… Вы решили привезти его в Париж и разложить в кабинете, оставив в качестве доказательства найденную при нем записку… Вы наивно рассчитывали, что полиция поверит в самоубийство… Все это очевидно… Но полиции с самого начала было ясно, что вашего мужа убили… Поразившая его пуля застряла — вы этого не знали — в спинке «опеля»… Вы продолжаете утверждать, что в багажнике «ситроена» ничего не было и что это может подтвердить жандарм, производивший проверку. Но начнем с того, что жандармы проверяли в тот день сотни белых «ситроенов». Как может один из них вспомнить вашу машину, даже допустив, что вы говорите правду?.. К сожалению, однако, вы утверждаете совершенно невозможную вещь — в лаборатории на одежде Жерсена нашли цветные ворсинки, по всей видимости, от какого-то пледа. Точно такие же ворсинки обнаружили в багажнике «ситроена»… Согласен, плед исчез. Но чтобы установить, что тело было в багажнике, этого пледа даже не нужно… Не хочу, мадам, выглядеть вашим противником, ведь я должен вас защищать. Но признайте, вы мне не помогаете. Подождите!.. В определенном смысле есть еще более неприятная вещь. У Рене Аллио случился инфаркт, он от него умер. Кто поверит, что он не стал жертвой собственных эмоций? А если он умер от волнения, не это ли лучшее доказательство его вины, того, что его доконала именно эта поездка с трупом?.. Но вы, вместо того чтобы заявить в полицию в Лионе… тогда вас могли бы обвинить только в соучастии… вы вызываете «скорую помощь»… на этот счет тоже есть показания, хозяина кафе… и хладнокровно утверждаете, это заявление можно оценить по-разному, что больного вы подобрали на дороге. Ваш возлюбленный умирает, а вы говорите, что не знаете его. Зачем?.. Потому что у вас есть только одна возможность вывернуться… во что бы то ни стало привезти в Париж тело мужа… Все это мерзко! Но мои оценки ничего не значат. Вас будет судить суд присяжных… Мадам Жерсен, прошу вас, признайтесь!.. Если признаетесь, у меня куча смягчающих обстоятельств. Этому убийству можно придать политический оттенок… Рене Аллио в своем не очень-то надежном положении опасался кампании в прессе со стороны вашего мужа… Вы сами признались, что не разделяете идей Жерсена… Возможно, у вас даже были дружеские отношения с кем-то из его врагов. Это можно проверить, и тогда становится более понятным, почему вам помогли внести тело в кабинет… Признайтесь, и я постараюсь добиться для вас минимального наказания… В противном случае… извините… за откровенность… вы выйдете из тюрьмы очень старой.

— Доктор, ваш «пежо» нашли… Здесь, рядом, на улице, перед складом… Хотите посмотреть?

— Иду.

Доктор положил стетоскоп, вышел из кабинета и чуть не столкнулся с Жоржем.

— Мне вернули машину, — сказал он.

Жорж пожал плечами.

— Ты всегда устраиваешь балаган понапрасну. Зачем было заявлять об угоне?

Но доктор уже вошел в лифт. На улице увидел ожидавшего его полицейского и прошел с ним около сотни метров. Возле «пежо» стоял другой полицейский.

— Машина очень грязная, — сказал он. — Ветровое стекло и радиатор забиты насекомыми. Посмотрите, сколько она проехала?

— Это просто проверить, — уверил доктор. — На прошлой неделе я менял масло, было тридцать пять тысяч километров ровно.

Открыл дверцу и посмотрел на спидометр: «37 320».

— Черт побери! — проговорил полицейский. — Ну и прогулочка. Молодчики наверняка проехали до Сен-Тропеза… Все на месте?

Доктор проверил «бардачок», полку у заднего стекла.

— Все… впрочем, я здесь ничего не оставляю… Только если кусок замши, карты… Ну и, естественно, необходимые документы… Нет, все на месте.

— А запасное колесо?

Доктор открыл багажник.

— На месте.

Полицейский порылся среди тряпок и газет, валявшихся в багажнике.

— А это? — спросил он. — Это, случайно, не ваша?.. Чековая книжка. Странное для нее место.

— Вряд ли она моя, я во всем придерживаюсь порядка.

Доктор открыл книжку и прочитал имя: «Поль Жерсен».

— Поль Жерсен, — воскликнул он. — Но это же невозможно!

Полицейский вызвал начальника.

— Нашли чековую книжку Поля Жерсена. А машина проехала более двух тысяч километров.

Он закрыл багажник.

— Извините… Но ни до чего дотрагиваться нельзя, надо сохранить отпечатки пальцев. В этой машине перевезли тело… ясно.

— Простите?

— Надо связаться с криминальной полицией. Обещаю, доктор, что вы станете знаменитым.