Байжан волнуется

Как и предполагал Ильин, Байжан решил проникнуть на уездную конференцию представителей киргизских волостей. Что привело сюда, в Уил, в резиденцию издыхающей банды Серова коренных жителей Киргизского края? Вряд ли верили они в непобедимость Атаманской дивизии и, тем более, в эсеровский рай, который обещал им Долматов. Причина была простой. Главы и старейшины почетных родов приехали в Уил в основном потому, что всякое людское сборище было для киргизов магнитом. Будь то ярмарка, которая регулярно проводилась в Уиле весной и осенью, будь то свадьба известного человека, будь то приезд знаменитого акына… Общение в пустынных краях ценится дорого. К тому же, хоть и сильно сомневались владельцы бараньих гуртов и верблюжьих стад в Долматовских посулах, все же надежды на благие перемены у богатых киргизов теплились. Хотелось и послушать, какими новостями полнится мир. В конце концов, рассудили они, что бы ни решила конференция, у киргиза всегда есть возможность откочевать подальше от опасных людей.

Одетые в расписные халаты из шелка и шерсти и остроконечные меховые малахаи, седобородые аксакалы рассаживались на устланном кошмами полу главной казармы. За столом на единственном в помещении стуле, изъявляя нетерпение, сидел Федор Долматов. Ему предстояло открыть конференцию, а затем уж передать слово Нурыбаю, интеллигентному киргизу, только что приехавшему из Семипалатинска. Поскольку он одинаково хорошо владел русским и киргизским, ему и предстояло стать рупором серовского реввоенсовета.

Киргизы, переговариваясь, затаскивали привезенные с собой кошмы и ковры, кое-кто уже разливал из кумгана чай, кто-то освобождал место для старейшины рода. У Байжана не было своей кошмы, не получил он мандата. Ему удалось проскользнуть между двумя родами, прибывшими на конференцию одновременно. Никто не препятствовал тому, чтобы он, ни к одному роду не присоединяясь, устроился между кошмами делегаций, плохо знавших друг друга. Долматов недовольно поглядывал то на все еще входящих, то на весело спорящих за пиалами делегатов и нервничал. Наконец он постучал ладонью по столу, и хотя его призыв к тишине мало кто услышал, откашлялся и встал. Но не успел и рта открыть, как из глубины зала раздался пронзительный возглас на киргизском языке: «Хватай комиссара! Два стада отнял, муллу арестовал! Хватай!»

Разом загалдели, заоглядывались, повскакивали с кошм делегаты. Байжан замер. Он узнал голос Аманбая, старшины рода, богатея и пособника белогвардейщины любой масти. Его стада год назад чекисты реквизировали в пользу голодающего народа. Байжан тоже входил в подразверсточный отряд. И надо же было Аманбаю оказаться сегодня в Уиле!

Байжан, однако, на ноги не вскочил. Как и все, он принялся испуганно оглядываться и в то же время потихоньку, на коленях, продвигаться к выходу. В густой толпе, в которой кто сидел, кто полулежал, а кто уже встал, заметить его было сложно. Байжан увидел, что несколько человек, поддавшись панике, выбежали из дверей казармы. «Побежал чекист из дверей, ловите его!», — взвизгнул Байжан. Тотчас, по крайней мере, десяток делегатов бросились к выходу, который тщетно пытались перегородить собой два бородача казака. Неразбериха и всеобщее возбуждение давали себя знать все больше: уже многие рвались наружу. Пригнувшемуся Байжану не составляло труда вместе с толпой протиснуться в дверь, а потом, обежав казарму, найти дыру в глиняном заборе, который окружал военный городок.

Он знал, что его наверняка будут искать, но был уверен, что время есть. Очень уж не терпелось Долматову начать свое первое в жизни государственное действо.

Самым надежным, пожалуй, было бы укрыться среди юрт киргизского эскадрона. Там он переждет, не вызывая подозрений, а потом ускользнет на квартиру Глеба Ильина. Для хозяев и соседей у них была легенда: Байжан за плату служит полковому пропагандисту — приносит кизяки, топит печь, чистит коня. Уильцы к этому привыкли и считали вполне естественным, что у Ильина есть киргиз для черной работы.

Никто в эскадроне не обратил на него внимания: все были озабочены предстоящими верблюжьими скачками.

Байжан обошел огородами улицу, по которой тянулись на площадь уильцы, и осторожно выглянул из-за плетня. На пустыре, где стояли плоскокрышие домики агитпункта, продотдела и следственной комиссии, не было никого, кроме Капустина, который лениво прислонился к косяку двери и как будто чего-то ждал. Однако как раз Капустину попадаться на глаза и не хотелось. Надо было возвращаться, чтобы задами, но с противоположной стороны пробраться к дому Ильина.

И тут Байжан увидел самого Глеба. В седле, но… Конь его шел шагом, а за стремя держался арестантский начальник — комендант Овчинников.

Стоило пронаблюдать, случайно ли они вместе? Через минуту Байжан убедился, что хорошего мало. Ильин, Овсянников и Капустин скрылись в домике следственной комиссии.

Он огляделся: где бы ему спрятаться самому? Полуразваленная пирамидка кизяков, рядом — сорванная с петель дверь, валяющаяся на снегу. Кто-то, видно, приготовил на дрова. Холодновато будет… Но уйти Байжан теперь не имеет права.

«Неужели потянулась ниточка от Матцева? — с тревогой подумал он. — Может, и Буржаковского взяли?»

Дверь отворилась, появился Капустин. Передвинул кобуру с наганом с бока на пупок, засунул руку в карман и, достав горсть семечек, принялся беспечно их лузгать.

Благодушная его поза не обманула Байжана. Он разворошил кизяки, прислонил к ним дверь, чтоб никто не заметил его со спины, и стал ждать. Что у Глеба Рудякова дела обстоят неважно, он уже не сомневался.

Загрузка...