Операция «Святой»

22

Давно так не было черно на душе. Утром 29 марта в дом, где Борис Лиханов жил в квартире двоюродного брата, явилась полиция. Всех жильцов, и Лиханова тоже, выгнали во двор. Пересчитали. Увели еврейскую семью. Вывели из строя подростков. Матери цеплялись за детей, их отгоняли друг от друга прикладами. Шарфюрер крикнул женщинам: «Истерику прекратить! Дети отправляются в Германию на отдых!» Однако даже не позволили собрать чемоданчики. Потом шарфюрер сказал:

— Сейчас всех препроводят в избирательный участок, это недалеко. В полицейской части… Принять участие в голосовании обязаны все. Все должны ответить «да». Кто ответит «нет», будет убит на месте.

Полуодетые люди, выхваченные из квартир — из спален, кухонь, ванн и гостиных — пошли через улицу к участку. Лиханов тоже пошел, ибо другого выхода для себя не видел. Объяснить, что вообще не является подданным рейха, побоялся. Люди шли молча, Лиханов исподлобья рассматривал их лица: плохо скрываемый ужас, отчаяние. Как в тот день, когда свободных от вахты пожарных погнали на площадь Героев встречать Гитлера. В руки сунули флажок и велели им размахивать, улыбаясь при приближении машины фюрера. Размахивали, улыбались, по команде орали «хайль». Лиханов прикинул — тогда только на площади тысяч двести собрали. Злоумышленник, если что, и руку в теснотище не поднял бы, чтобы гранату бросить. «Наши бы бросили, соседи бы расступились, да хоть легли бы, помогли, чтоб бросил, а потом телами прикрыли и невозмутимо, по-мужицки, по-российски: «Ничего не видали, барин, никого не знаем, господин хороший, да разве мы, да мы разве…». И с той же невозмутимостью — хоть на казнь. А эти — эти недаром, видно, одной крови. Да и при Шушниге им не сладко жилось. Так что, какой плохой Шушниг, они уже знают, а какой будет Гитлер — пока вроде нет. Не хозяйничал завоеватель на этой земле, оттого и не знают, думал Лиханов, а турецкое владычество австрийцам нынешним помнится, как у нас хан Мамай…

Строем вошли в помещение участка. Каждому выдали конверт с бюллетенем. Как все проголосовавшие, Лиханов получил медаль с портретом Гитлера и надписью готической вязью: «Один народ, одна империя, один фюрер». Вспомнил — у матери был золотой браслет, по синей эмали там тоже шла надпись готической вязью: «Храни тебя господь». Вот такая разница, усмехнулся Лиханов.

Все красовались с дурацкими медалями. Вроде как со штампом: лоялен. А иные разгуливали с нацистскими значками, будто давно уж в партии, а теперь только сподобились, легализовались… Лиханов в сердцах плюнул. Специально, вопрос придумав, пошел к начальству и духом воскрес, убедившись: ни Эбхарт, ни Вайзель значков НСДАП не нацепили. Начальство, как заметил Лиханов, последнее время вело себя странно. С первого дня аншлюса снаряжали команды в правительственные учреждения… Как утверждалось, гасили там пожары. Однако в профилактическую службу никаких документов на этот счет не поступало. Но в неразберихе до документов ли, рассуждал Лиханов, однако… Ему по-человечески было любопытно, он понимал, что выезды эти совершались, конечно, не просто так. Что затевало руководство венской пожарной частью, с кем оно? Так Лиханов размышлял, сидя на службе, пока перед ним не появился офицер в мундире вермахта, капитан.

— Где я могу найти господина Вайзеля? — спросил, глядя сурово.

У Лиханова екнуло сердце. Впрочем, нет, арестовывать гестапо является целой бригадой. Но на всякий случай ответил уклончиво:

— Начальник был на выезде…

«Был» — это еще не значит, что он на выезде и сейчас, но понять, что в данный момент его нет, можно.

— Где я мог бы дождаться?

Лиханов пожал плечами: хоть здесь… да где угодно.

Офицер уселся на диванчик, где обычно спали дежурные, и, непринужденно закинув ногу на ногу, углубился в чтение старого номера искусствоведческого журнала — разные тут валялись скуки ради.

Так они сидел вдвоем, друг на друга не глядя, пока офицер не спросил:

— Должно быть, у вас теперь работы немало?

— Как обычно, — буркнул Лиханов.

— Вы не австриец? Поляк?

— Нет…

— Словак?

— Почти…

Офицер пожал плечами и опять замолчал.

Чтобы не поддерживать разговор, Лиханов воткнул в розетку шнур приемника.

— …угнетенному населению, братьям и сестрам Австрии, немцы империи. В Вену направлена из рейха тысяча центнеров копченой рыбы, — вещал диктор. Все эти дни радио захлебывалось в восхищенных речах о немецкой помощи австрийцам: эшелоны с продовольствием шли, но ведь и вермахт, что стоял в оккупированной стране, тоже чем-то кормить надо. — В Германию направлена тысяча рабочих крупнейших предприятий Вены, чтобы они собственными глазами могли убедиться в социальных и экономических достижениях, которые принесли народу фюрер и его правительство. Фюрер гарантирует, что в самое ближайшее время на работе будут восстановлены бывшие шицбундовцы, уволенные за участие в февральском восстании тридцать четвертого года правительством Дольфуса, с безработицей в Австрии будет покончено навсегда так же, как и по всей территории рейха. Чтобы австрийцы могли полнее убедиться в преимуществах нового государственного строя, с завтрашнего дня будет производиться обмен офицерами и чиновниками. Побывавшие в рейхе вернутся домой, окрыленные новыми планами, обогащенные богатым опытом братьев по крови…»

— Ха, Редер, какими судьбами?! — Вошедший Эбхарт радостно был удивлен.

— Это не судьба забросила меня к вам, — улыбка совершенно изменила лицо немецкого капитана, — это Шульце-Бойзен посоветовал мне навестить бравых ребят Георга и Людвига… Ну а где твой шеф? Гасит очаг?

— Будем так считать, — Эбхарт выразительно подмигнул Редеру.

Тот покосился на Лиханова:

— Надеюсь, ты еще варишь в своем кабинете кофе по-венски и по-прежнему манкируешь противопожарной безопасностью, ставя спиртовку среди бумаг?

— Как известно, сапожники шьют себе сапоги перед смертью…

— Не шути так. — Редер опять покосился на Лиханова. — Пойдем?

— У меня нет времени ждать Георга, — сказал Редер, присаживаясь в кабинете Эбхарта. — Поэтому сразу…

Эбхарт вдруг зашептал:

— Он здесь… Только минуту… — условным кодом постучал в стену. — Ваши очень интересуются кое-какими нашими выездами. Вот мы и говорим, что начальник где-то в городе. Потом забудется…

— Наши не забывают ничего. Как вы тут?

— Как… Арестованы слишком многие. В армии происходят самые парадоксальные вещи. Ценер, военный министр, убит. Он слишком мало времени занимал свой пост, чтобы вызвать недовольство ваших, однако…

— Ты не знаешь, Миклас собирался назначить его канцлером после отставки Шушнига.

— Фельдмаршал Янза увезен в Германию.

— Я думаю, вы должны сделать все, чтобы народ знал, что Янза не просто отправлен в рейх, он в тюрьме Маобит.

— О!.. И те офицеры, про которых говорят, что они направлены на службу в части вермахта, тоже в тюрьмах?

— Это зависит от офицеров…

— Понял. А вот и Георг.

Редер удивился перемене, произошедшей с Вайзелем. Он резко похудел, мундир висел на его еще недавно статной фигуре.

— Добрый день, — расстроенно сказал ему Редер. — Что Катарина? Дети?

Вайзель усмехнулся:

— Я подумываю, как бы отправить детей и жену за границу. Вряд ли это сейчас возможно, конечно. Но мой старший уже не ходит в школу, потому что в школах разослан циркуляр: учителя должны каждый урок проводить среди детей опрос, как их родители относятся к аншлюсу, и клеймить воздерживающихся от всеобщего ликования как изменников. Я не ручаюсь за парнишку, он еще слишком мал, чтобы врать…

Редер сокрушенно вздохнул.

— Перед отъездом сюда я виделся с Шульце-Бойзеном… Его интересуют ваши планы и намерения.

— Бороться…

— Это слишком общо.

— Если мы в наших листовках сообщим, сколько вывезено золота из наших банков, как был очищен наш монетный двор, я там был с командой, при нас грузили мешки с серебряными шиллингами… Если мы распечатаем, кто из гитлеровских приятелей и подручных получил акции наших предприятий и укажем точные суммы доходов… Если мы обнародуем компрометирующие материалы о Гитлере, сведения, касающиеся его жизни в Австрии, в Линце, найдем живых свидетелей…

— На живых свидетелей не надейся, — мрачно сказал Редер. — Фюрер не позволит себе такую роскошь — иметь их теперь. Что же касается Гитлера — Шикльгруббера… Ну что ж… В Австрии воцарился человек, который хоть и родился австрийцем, ненавидит Австрию и принял решение ее разрушить — как империю, как традицию, как династию, как идею и как культуру. Вот эту мысль и следует проводить. Говоришь, видел, как вывозили шиллинги с монетного двора? — Редер зло фыркнул. — Я тоже кое-что видел. Мои танки пойдут домой не пустые. И в одном из них — корона императора Священной Римской империи, скипетр Марии-Терезии, а в других — книги из Национальной библиотеки, полотна из Хофбурга… Словом, имперский закон о передаче австрийской госсобственности в госсобственность рейха в действии…

— Может, рискнуть, попытаться отбить? — запальчиво перебил Редера Эбхарт.

— Что ты противопоставишь танку? Пожарную дрезину?

— Остается скрипеть зубами…

Тягостное молчание прервал Вайзель:

— Посмотри вот на это, — и протянул Редеру тонкую брошюру: «Библиотека миниатюр. Фриц Альт. Укрась свое жилье. Лейпциг». — А теперь раскрой…

— Лихо… — промолвил Редер. — Не слишком ли много восклицательных знаков?

— Здесь должен быть не один вопль отчаяния, но и сознание силы, полная мера решимости, — ответил Вайзель.

— Возможно… Но все же следует быть пока скромнее… Начинать надо исподволь, иначе сразу пересажают всех и вся.

— Мы и действуем осторожно, — согласился Эбхарт. — Помаленьку, незаметно на первый взгляд. Рабочие на крупных предприятиях подают заявления о болезни. Есть несколько верных клиник, там справки гарантируются. Практикуем кратковременные забастовки — повод хоть самый мелкий. Например, введение имперских налогов. Вена по прожиточному минимуму и так всегда считалась самым дорогим городом. Пожарные части кирпичного завода и электростанции устраивают незаметные диверсии. Ну а ты, Редер, с чем явился?

— С делом… Как и сказал. Затевается провокация под названием «Историческая комиссия при рейхсфюрере СС». В Берлине решили судить канцлера Шушнига и заочно канцлера Дольфуса. Сия комиссия собирается работать здесь, в Вене. Нужно помочь сорвать судебный фарс.

Вайзель задумчиво кивнул:

— Есть один вариант. Если хорошо порыться в документах, — которые мы успели по твоему совету вечером двенадцатого вывести из архива министерства внутренних дел и министерства обороны. Мы тогда там инсценировали пожар, и что не смогли вывезти, пожгли И залили водой.

Вдруг скрипнула дверь. Вайзель порывисто поднялся и распахнул ее.

На пороге с ноги на ногу переминался Борис Лиханов. У него было настолько искренне виноватое лицо, что все поняли: он слыхал. Эбхарт бросил на Редера успокаивающий взгляд и прошептал:

— Это русский из Парижа, понимает неважно…

— Извините, герр Вайзель, — сказал Лиханов, — но там, — он кивнул в сторону, — у склада с огнетушителями топчутся два германских эсэсмана. Не ищут ли чего? Может быть, вам следует это знать?..

Венская пожарная часть стала одним из центров активного сопротивления гитлеризму в Австрии. Координируя свои действия с «Красной капеллой», ее руководителем, выдающимся патриотом Германии Гарро Шульце-Бойзеном, обер-лейтенантом, референтом разведывательного отдела министерства авиации, руководители венской пожарной части и их боевая команда провели немало смелых подрывных операций против гитлеровцев. Но главное — они вели широкую патриотическую, интернациональную, антифашистскую работу. Их листовки «Чего нет в «Фолькишер беобахтер»» вскрывали истинные намерения и истинные действия «имперских благотворителей» в «кровно им родной» Австрии. Листовки, брошюры, воззвания печатались ежедневно, пожарные распространяли их везде, куда направлялись команды с брандспойтами и огнетушителями.

Эта борьба продолжалась до 1943 года. В 1943 году 70 членов группы Сопротивления венской пожарной части были арестованы гестапо. Они погибли в Маутхаузене в ряду 157 тысяч австрийских патриотов — жертв гитлеровского террора. Сейчас в Вене на здании номер 10 по улице Ам Хоф висит мемориальная доска с их именами. Запомним их: Георг Вайзель, Людвиг Эбхарт, Йозеф Швайгер, Рудольф Хайгер, Герман Плакхольм, Иоганн Цак…