Операция продолжается

11. ВЕРНЫЙ СЛЕД

Новгородский был хмур и очень утомлен. До того утомлен, что забыл встретить Володю своей обязательной улыбкой. Приехавший с ним лейтенант Клюев, молодой рыжеволосый худощавый парень, тоже неудержно зевал и делал отчаянные усилия, чтобы не задремать.

Разговор происходил в кузнице.

Отец попросил зашедшего на обед сына помочь починить старые мехи. Молотобоец уехал в военкомат, а старику надо было делать какую-то срочную работу. Они уже подходили к кузнице, как неожиданно встретили Сажина. Обменялись обычными приветствиями.

— Топай, — сказал отец. — Я сейчас приду. Поговорить надо.

Володя пошел один. Открыв дверь кузницы, удивился. В углу, у маленькой печки-каменки, наслаждались теплом Новгородский и Клюев.

— Закрывай, — вместо приветствия, вяло сказал Клюев. — Тепло выпустишь.

Володя спешно захлопнул широкую, тяжелую дверь и запер на засов.

— Так-то лучше, — одобрил Новгородский и подвинулся. — Садись. Рассказывай.

Володя не замерз, но тоже распахнул полушубок и выставил растопыренные пальцы над пышущей жаром каменкой.

Выслушав его обстоятельный рассказ, Новгородский с Клюевым оживились, переглянулись.

— Вот оно что... — повеселевшим голосом произнес капитан. — Значит, Мокшин взял листок для письма у тебя?

— У меня.

— И Булгаков его определенно боится?

— Боится.

— Очень хорошо. Значит, считаешь, что Мокшин странный человек?

— Считаю. Во-первых, неясная еще зависимость от него Булгакова. Во-вторых, вчера он обманул меня. Сказал, что приезжал с участка за картой, чтобы отбить на местности точку для бригады Ушакова, а сам в конторе не был. Иначе Возняков видел бы его. Ведь карты лежат в сейфе. Сегодня я, между прочим, спросил Ушакова о месте следующей скважины. Тот сказал, что не знает ее местоположение. Спрашивается: зачем Мокшин приезжал, не связан ли его тайный визит на базу с появлением авансового отчета в столе Вознякова? И в-третьих, лично мне Мокшин что-то перестал нравиться. Вчера, когда смотрели на Стародубцева, он все шепотом говорил.

— Последнее особенно убедительно, — впервые за все время разговора улыбнулся Новгородский, а Клюев даже рассмеялся.

Володя застеснялся.

— Не тушуйся, — доброжелательно сказал Клюев. — Все дельно.

— Очень дельно, — подтвердил Новгородский и надолго задумался.

Володе уже стало казаться, что капитан уснул, разморенный теплом и усталостью, но тот вдруг спросил:

— Вещи Мокшина осмотрели?

— Нет... — Володя покраснел. Было неловко признаваться, что он никак не может заставить себя рыться в чужих вещах.

— Плохо, — сказал Новгородский и встал.

— Вялость и неоперативность в нашем деле недопустимы. Поскольку вам со всей очевидностью стало ясным, что Мокшин возможный враг — надо было действовать. Ведь мы несем ответственность за мероприятие огромной государственной важности! В такой обстановке нерешительность недопустима. Возле жизненно важных изысканий крутится подозрительная личность — а вы спите. Чего вы ждали? Почему тянули? Где фотография этой Анны? Она нужна нам!

Володя тоже встал, виновато вытянулся перед капитаном.

— Я уже доложил, что фотографию и письма Мокшин уничтожил.

— Безобразие! Люди тысячами гибнут на фронте, а лейтенант Огнищев изволит благодушествовать и играть в псевдоблагородство.

— Виноват, товарищ капитан.

— Виноват... — Новгородский снова сел, этой вспышкой раздражения как бы окончательно согнав усталость. — Оправданиями теперь ничего не поправишь. А если Мокшин собирается сбежать и заранее готовится к тому?

— Как это сбежать?! — изумился Володя.

Предположение, что Мокшин враг, все еще казалось случайным, надуманным.

— Очень просто. Как все сбегают. А по пути прихлопнет добряка Огнищева, если тот попробует ему помешать! — вставил Клюев, и его узкое, энергичное лицо стало злым.

— Вот что, Огнищев, — тоном приказа сказал Новгородский, — с Булгакова не спускайте глаз. Собирайте сведения о нем и Кунице.

— Вы обещали связь, а ее нет.

— Связь будет. Где вы можете развернуть портативную рацию?

— На сеновале, — быстро ответил Володя. Он давно все продумал. — Сено корове дает только отец. Больше никто туда не поднимается.

— Какое время всего удобнее для связи?

— Вечернее. С восьми до десяти часов.

— Добро. Вашему отцу, я вижу, можно вполне доверять. Через него передадим рацию и инструкции. Сажин это устроит.

— Очень хорошо.

— Связь будете держать с лейтенантом Клюевым. В случае его отсутствия, с вами вступит в связь центральный узел.

— Ясно.

— Надо бы как-то устроить, чтобы вы могли хоть раз в неделю бывать в Медведёвке. У вас есть там родственники?

— Есть. Дальние... — сказал Володя и оживился. — Я найду убедительный предлог бывать там каждую субботу.

— Какой? — Новгородский пристально посмотрел на своего юного помощника.

Тот смешался.

— Какой?

Путаясь и повторяясь, Володя рассказал о Задориной. Его рассказ развеселил Новгородского, начавший было зевать Клюев опять рассмеялся.

Володя рассердился и на них, и на свою болтливость.

— Не сердитесь, Огнищев, — весело сказал Новгородский. — Получается здорово. Лучше не придумаешь. Значит, Мокшин обещал костюм дать?

— Обещал.

— Замечательно. Приезжайте в Медведёвку. Наша беседа не затянется. Обещаю — весь вечер будете свободны. Надежда Сергеевна прекрасная девушка. Она того стоит. Правда, лейтенант?

— Точно, — очень серьезно сказал Клюев.

Володя обмяк, посмотрел на них дружелюбнее.

— А Осинцев, говорите, недолюбливает Мокшина? — спросил Новгородский.

— Да. И не скрывает этого.

— А может, он просто старается возбудить в людях недоверие к нему? С какой-то целью... Возможен такой вариант?

— Возможен, конечно, но... Но как-то не верится.

— Надо избавиться от старых предубеждений. Взгляните на Осинцева объективно, как на незнакомого человека. Может быть, появилось в нем что-то новое, настораживающее.

— Постараюсь.

— Не узнали, где был Осинцев второго ночью? — после недолгого раздумья поинтересовался Новгородский.

— Нет.

— Плохо. Надо это срочно выяснить.

— Понимаю.

— Хорошо, коль понимаете. И без лобовых вопросов. Умнее.

— Ясно.

— Итак, в следующую субботу жду в Медведёвке, — заканчивая разговор, сказал Новгородский. — Помните. И Булгаков, и Куница должны быть в поле вашего зрения. Мокшин с Осинцевым — особо. Понятно?

— Понятно! — вытянулся Володя.

— То-то! — удовлетворенно буркнул Новгородский.

После поездки в Заречье Новгородский повеселел. Основания тому были. Стало ясно, что Огнищев совершенно неожиданно напал на верный след, что враг нервничает. Эта нервозность и толкнула его на непродуманный выпад. Появление злополучного авансового отчета в столе Вознякова говорило о многом. Фашистский агент, сделавший это, очевидно, хорошо знал о рассеянности Вознякова, об его привычке рыться при людях в своем столе, отыскивая тот или иной брошенный туда документ. То, что этим агентом был Мокшин, Новгородский уже не сомневался. Капитан рассуждал примерно так.

В разговоре об истории открытия месторождения участвовали трое: Возняков, Огнищев и Стародубцев. Четвертый — Мокшин — только присутствовал. Именно после этого разговора и ослабло у Стародубцева недоверие к Вознякову. Он сам в тот же день рассказал обо всем Клюеву. Даже больше — вдруг категорически заявил, что кто-то «копает» под начальника партии. Конечно, бравый следователь не сумел скрыть перемену своего настроения и в конторе. Это все заметили. А раз стало очевидно, что следователь круто изменил свое отношение к «подозреваемому», кому-то понадобилось дополнительно скомпрометировать начальника партии. Кому? Свидетелями были трое. Огнищев и Стародубцев отпадают. Остается Мокшин. Предположение Огнищева о скрытой зависимости Булгакова от участкового геолога уже не удивило Новгородского. Оно только укрепило уверенность капитана.

И еще Куница... Этот человек оставался загадкой. Кто он, что он? В какой степени связан с Булгаковым и Мокшиным? Была необходима срочная проверка. Потому Новгородский в тот же день собрал в местных организациях все необходимые сведения об этих людях.

И Осинцев... Где был старший мастер всю ночь второго декабря? Это обстоятельство нарушало стройность предположений капитана, заставляло беспокоиться. Сообщив об Осинцеве, Огнищев будто занозу вогнал в напряженно работающий мозг Новгородского. О чем бы капитан ни думал, о чем ни говорил, его мысли то и дело возвращались к тревожному факту. Что за ним крылось: простое совпадение или... Новгородскому не хотелось спешить с ответом на это «или». Он решил подождать с выводами, так как не сомневался, что ближайшие дни принесут ответ на неожиданную загадку.

Но главное было в другом. Надо было нащупать вражеского резидента в Сосногорске. Капитан был уверен, что письмо Мокшина наведет на верный путь. Поэтому, уезжая из Медведёвки, он сказал Клюеву:

— Не зевайте, лейтенант. Сделайте все, чтобы письмо не проскользнуло мимо военного цензора. Мокшин может переписать адрес или вложить письмо в другой конверт. Глядите с цензором в оба!

— И так почти не сплю, — обиделся Клюев. Он был отличным работником и знал, что всем в отделе это известно. — Я боюсь одного, вдруг тот прохвост вздумает опустить письмо на станции — прямо в почтовый вагон пассажирского поезда или пошлет нарочным.

— В Сосногорске мы тоже примем меры. Дело важное. Костенко нам в помощи не откажет, — заверил Новгородский. — Как только убедишься, что в районной почте письма Мокшина нет, сообщи нам. А сам на станцию. Подыщи квартиру для нашего человека. Поближе к вокзалу. Станция — единственное место, через которое Мокшин со своей братией может быстро исчезнуть. Мы должны взять эту лазейку под контроль.

— Сделаю, — сказал Клюев.

Как только Новгородский вернулся в город, его принял полковник Костенко. Он внимательно выслушал доклад капитана и, видимо, остался доволен, так как ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса. Когда Новгородский кончил, полковник сказал:

— Выходит, сгодились в деле ваши фронтовички.

— Представьте себе, — улыбнулся Новгородский. — Больше того. Они, кажется, входят во вкус и начинают проявлять самостоятельность.

— Ага! — Полковник весело поиграл карандашом. — Значит, все пути ведут к Мокшину?

— Безусловно. Даже предположение Стародубцева подтвердилось.

— Какое предположение?

— Я как-то посоветовал ему получше осмотреть кернохранилище, чтобы понять, как преступники могли похитить керн. Представьте себе, наш артиллерист добрых полночи пробродил у сарая и сделал-таки простое открытие. Преступники, видимо, отомкнули ночью замок своим ключом, забрали ящики с рудным керном и сбросили в прорубь. Как раз мимо сарая идет от села тропа к реке. Студянка в том месте глубока, дна не видно... Все шито-крыто. Стародубцев делал сие открытие, а Огнищев и Мокшин в это время наблюдали за ним из окна своей комнаты. Смех и грех.

— Подождите! — Костенко отбросил карандаш. — Выходит, что Мокшин мог спокойно наблюдать из своей комнаты, как его подручный или подручные уничтожают керн!

— Несомненно, так и было, — сказал Новгородский. — Огнищев утверждает, что из его комнаты сарай, окраина села и берег реки видны как на ладони. Мокшин, разумеется, сделал особые метки на ящиках с бокситом, и его помощникам не стоило большого труда отыскать их в штабелях. Пока совершалась эта операция, Мокшин, конечно, сидел у окна и наблюдал за селом: не появится ли кто.

— Вы уверенно говорите: сообщники! Почему?

— Век живи — век учись. — Новгородский опять не удержался от улыбки. — Огнищев развеял мое невежество одной простенькой справкой. Ящик с керном скальных пород весит в среднем не менее тридцати килограммов. Притом он длинен и широк. Одному нести его очень неудобно. Ясно, что в спешке, да еще в ночное время, ящики с бокситом таскали двое. Не менее.

— Резонно, — согласился Костенко. Он посмотрел на часы и покачал бритой головой. — Время прямо-таки несется. Должен расстаться с вами, капитан. Почту из Медведёвского района военная цензура возьмет под контроль. И людей дадим. С других участков снимем, а дадим. Станцию Хребет надо прочно закрыть. Выделяю в ваше распоряжение двух оперативных работников. Инструктируйте и сегодня же отправляйте их на место. А сами займитесь Сосногорском. Дайте нам резидента. Кровь из носу, а дайте! И не вспугните. Это главное.

Сделав нужные запросы по выяснению личности Булгакова, Куницы и Савицкой, Новгородский снова сел за стол и положил перед собой три тонкие папки с личными делами. Подумав, одну убрал. Остались две.

Через работников одного из институтов Академии Наук, эвакуированного в Сосногорск, удалось выяснить мотивы внезапного перехода бывшего сотрудника этого института Пискарева на рядовую работу в Сосногорск. Мотивы эти оказались серьезными.

В предвоенные годы у инженера Пискарева возникли разногласия с руководством института. Пискарев был не согласен с разработанными рекомендациями по методике поисков и разведки месторождений некоторых нерудных полезных ископаемых. Он считал, что в этих рекомендациях недостаточно учтен зарубежный опыт, что неизбежно снижало эффективность и сроки геологоразведочных работ.

В разработке рекомендаций принимали участие некоторые ведущие работники института, и потому особое мнение Пискарева ставило под сомнение их компетентность и научную беспристрастность.

На Пискарева стали оказывать давление, но он не изменил своего отношения к разработанным рекомендациям. Возникла скандальная ситуация, ибо Пискарев являлся членом комиссии. Спасая свою репутацию, руководство института вывело Пискарева из состава комиссии, обвинив его в «прокапиталистических» настроениях. То был явный перегиб. Но Пискарев, будучи вспыльчивым человеком, в свою очередь допустил ошибку. Он перессорился с коллегами, обиделся, махнул на все рукой и подал заявление об увольнении. Поскольку в Москве в тот момент подходящей работы не оказалось, он согласился поехать в Сосногорск на рядовую работу.

Новгородский всесторонне проверил эту версию и убедился, что Пискарев действительно вне подозрений.

Итак, остались двое: Аржанков и Лебедев. В последние дни капитан побывал на нескольких рудниках, где работали специалисты, эвакуировавшиеся из Запорожья. Те, что знали Аржанкова, отзывались о молодом инженере очень хорошо. Лебедева же почти никто не помнил. Слишком мало он там проработал. Новгородский слетал в Магнитогорск, но и там не узнал ничего существенного. Лебедева на руднике забыли. Память о летунах коротка. В имевшихся документах ничего примечательного не оказалось. Они полностью повторяли данные личного дела. А вот с сибирского рудника, где Лебедев много лет работал, характеристики пришли самые хвалебные. Чувствовалось, что там жалели об опытном инженере, покинувшем насиженное место из-за крайней необходимости сменить климат.

И опять же Осинцев... Какое может быть личное дело у мальчишки! Школьник, студент, затем младший буровой рабочий, старший рабочий, сменный мастер... Недавно назначен старшим буровым мастером. Все это вмещается в пять лет. После ухода из института все время работал с Возняковым, как говорится, вырос при нем «от младшего до старшего». За пределы Сосногорской области за всю свою жизнь лишь один раз и выезжал. И тем не менее второго декабря самым таинственным образом болтался где-то всю ночь. Где? Так бы взял да выпорол проклятого мальчишку... Все карты путает. Неужели его сумели завербовать?

Новгородский знал, что надо ждать и работать. Он с нетерпением ждал ответа на запросы, ждал дальнейшего развития событий, которые позволят ему точно определить: это враг! Новгородский чувствовал — этот час приближается.