Опередивший время. Очерк жизни и деятельности Томаса Мора

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Этого государства нет. Оно только в воображении Мора. Но воображение его столь богато, мысль так четка, что невиданное общество появляется на страницах книги не только общим планом, а во всех частностях.

Итак, может или не может быть организовано на началах равенства, без частной собственности общественное производство? Может, отвечает Мор. И уж одним этим делает бессмертным свое имя, ибо так на этот вопрос отвечает впервые в истории именно он.

…Взгляд в будущее. Но рассказ ведется так, что читатель этого не чувствует: помилуйте, все уже осуществлено, все собственной персоной видел Гитлодей, проживший в этом любопытном государстве целых пять лет. И не покинувший бы его, если бы не страстное желание рассказать другим об этом новом мире и об удивительном народе, который сумел ввести у себя правильные и справедливые порядки.

Вечера в Брюгге, а потом в Антверпене были длинные, спокойные, да и днем нередко выпадали свободные часы. Томасу Мору хорошо думалось и хорошо работалось. И мысль его, подстегиваемая беседами с друзьями,

все вновь возвращалась в привычное русло: как сделать так, чтобы люди были счастливы?

…Он сидит и пишет, свеча оплыла, в камине давно уже погас огонь. Одна поверх другой ложатся заполненные округлым энергичным почерком страницы. «Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается. Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца, бока его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон землей, защищена от ветров, наподобие большого озера, скорее стоячего, чем бурного; а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рассылающей к большой выгоде людей по всем направлениям корабли…»

Неспешно течет повествование, подробно, как это и делалось в ту пору в записках путешественников, указываются расстояния, перечисляются беды, подстерегающие судно, желающее подойти к острову. Оказывается, это не так-то просто: вход в залив опасен из-за мелей с одной стороны и утесов с другой. Под волнами скрыто множество губительных скал. Проходы между ними известны только утопийцам, и иностранец может проникнуть в залив лишь с помощью местных проводников.

А проникнуть стоит, ибо другой такой страны не найдешь, быть может, во всем свете. Здесь нет «твоего» и «моего» — все принадлежит всем. Основа благосостояния — труд.

…Не больше дня нужно путнику, чтобы добраться из одного города в другой. Много поселков: там живут крестьяне. Впрочем, трудно сказать, крестьяне ли они. Ибо в Утопии все горожане по очереди на два года отправляются работать и жить в деревни. А потом возвращаются в свои города. Здесь тоже всем находится дело: можно выплавлять металл, работать по дереву, быть плотником, кузнецом и слесарем.

Люди, склонные к науке, освобождаются от физического труда. Впрочем, как правило, никто этой привилегией не пользуется.

«Зерно утопийцы сеют ради хлеба. Вино пьют или виноградное, или грушевое. Скота выращивают и посевы делают в гораздо большем количестве, чем это требуется для них самих и их города, чтобы в случае надобности поделиться с соседями. Чего у них нет в деревне, то просят у города и получают очень легко, без всякого обмена…»

Мор откладывает перо. Устала рука: воображение задает ей слишком много работы. Он встает, наливает себе молока, отрезает ломоть хлеба. За окном темно. Лишь в порту на одном из кораблей тускло мерцает фонарь: наверное, готовятся рано поутру отправиться в дорогу. Счастливо! Пусть в помощь им будет попутный ветер, пусть всегда видят чистое небо. Может быть, достигнут они страны, где нет «твоего» и «моего», где люди живут по законам разума?

…Гремя оружием, проходят несколько солдат. Они кольцом окружили какого-то беднягу, только, наверное, поднятого с постели, и ведут его со связанными руками.

— Два часа ночи, — раздается на улице голос стражника, — да будет, будет крепок ваш сон, граждане Антверпена.

…А как выглядят города в этой его стране?

Мор ощущает аромат трав и цветов, еще по-летнему ярких, там, на острове своей мечты. Леса уступают свое место пастбищам, колосится душистое поле.

Да, конечно, почти неприметно подходят поля и луга к опоясанному высокой и широкой стеной, с башнями и бойницами городу. И дома в нем хорошие у всех. Трех этажные, стены из камня, песчаника, кирпича — не хуже, чем у здешних фландрских богачей. Но не наполненные всякой дорогой дребеденью. Крыши плоские, покрытые замазкой или пропитанные соответствующим составом, чтобы не поддавались огню. А окна от ветров защищают стекла.

Вот так: стекла, которые и в Англии есть только во дворцах да у богатеев. Либо тонкие полотна, смазанные прозрачным маслом. В комнатах светло, уютно.

И как прекрасно, если не только в деревнях, но и в городе за каждым домом будут сады, ухоженные, просторные. Просторными должны быть и улицы — раза в два шире, чем самые лучшие лондонские. И чтобы все имели равные условия, дома в Утопии перераспределяются по жребию каждые десять лет.

Молочных рек, о которых поется в балладе об острове Кокейн, на его острове нет. Реки там обычные. Но все жители обеспечены всем необходимым. И все они равны.

…Спокойно спят в своих кроватях бюргеры города Антверпена. Им, азартно играющим на бирже, им, богатеющим на скупке и продаже сукон, кружев, земель, невдомек, о чем думает, что пишет в своей комнате среднего роста, пропорционально сложенный человек с внимательными и умными голубыми глазами.

Предрассветный ветер врывается в распахнутое настежь окно. Пора ложиться. Его утопийцы спят восемь часов. Не мешало бы и ему поспать хотя бы часа три-четыре.

Нет, право, о каких-то чудесах рассказывает Гитлодей!

В стране работают все! За тем, чтобы на острове все было в изобилии, а граждане обеспечены всем необходимым, строжайшим образом следит государство.

В Европе таких государств нет. И государственная власть существует совсем для другого.

Но ведь в том-то все и дело, что в Утопии все по-иному!

Здесь даже нет денег: они не нужны. Всем все выдается безвозмездно, платой служит труд на общее благо. А из золота делают ночные горшки. И кольца для граждан, запятнавших или опозоривших себя преступлением.

Вот она снова, убийственная моровская ирония! Золото, то самое золото, погоня за которым сводит с ума всех знатных и богатых, которому молятся, как богу, из-за которого свершается столько злодеяний, войн, убийств, — для утопийцев символ позора. Из него делают сосуды для нечистот.

…Трудно поверить, но Гитлодей тому свидетель: когда к утопийцам приехали послы из соседнего государства в роскошных одеяниях, блиставших жемчугом и дорогими камнями, то дети говорили: «Вот, мама, какой большой остолоп, он все еще возится с жемчугом, как будто мальчишка». А матери отвечали: «Тихо, сынок, это, наверное, кто-нибудь из посольских шутов».

И не удивительно: в Утопии все одеваются добротно, но скромно: рабочий костюм, расхожий костюм — этого вполне достаточно. Каждая семья (а живут утопийцы большими семьями-общинами) сама изготовляет себе одежду. Работают на острове всего-навсего шесть часов.

Войны тут не в почете. Воюют утопийцы только тогда, когда защищают свои земли и земли друзей. Или для того, чтобы помочь какому-нибудь народу освободиться от ига тирана. При этом они стараются победить врага не столько в кровопролитных сражениях (ибо, «массу простого народа жалеют почти не меньше, чем своих граждан, зная, что эти люди идут на войну не по своей вине, а гонимые безумием государей»), сколько хитростью. И считают окончание войны без всякого сражения делом весьма благоразумным.

Люди работают шесть часов. Чему же они посвящают остальное время? Науке, отдыху, искусству, учебе. Дети учатся все, а для взрослых устраивают публичные лекции. Ты хочешь совершенствовать свое мастерство, свои знания — пожалуйста! Лекции — и на самые разнообразные темы — читают утром, до работы, когда человек бодр и свеж. А вот прогулки, беседы, «умные игры» (азартных утопийцы не знают), игры, требующие смекалки, развивающие ум, физически полезные, — всем этим утопийцы занимаются по вечерам. Впрочем, твердых установлений насчет того, кто чем должен заниматься после работы, нет. Всяк волен выбирать себе занятие по вкусу.

Не после смерти, не в райских кущах, как учила в Англии, да и повсюду во времена Мора церковь, а на земле счастлив утопиец. И счастье это — в радости от труда, в наслаждении жизнью, в той свободе, которой обладают жители Утопии.

На острове нет ни одной наследственной должности. Все должности, имеющие отношение к управлению, выборные. Это почетные обязанности, ибо никаких преимуществ и выгод они не дают. В большинстве случаев устанавливаются определенные сроки полномочий выборных лиц. Единственная пожизненная должность — должности князя города. Но если князь захочет навязать народу свою волю, его свергнут.

«…Уголовным преступлением считается принимать решение по общественным делам помимо сената или народного собрания. Иногда дело переносится на собрание всего острова».

Кто путем происков стремится получить какую-либо должность, не получает ее. Не получает вообще никакой.

Зато достойным гражданам в память об их подвигах во славу Отечества устанавливают статуи на площадях.

Правда, в этом обществе свободных и равноправных граждан есть рабы, люди, выполняющие тяжелые, грязные работы. Это преступники, осужденные за какие-либо провинности. Или не пожелавшие сдаться военнопленные. Бедняки из других стран, которые предпочитают, стать рабами у утопийцев, чем умереть с голоду в своем стране.

Но рабы тоже собственность всего государства. И рабство не наследственно. Любой раб, если он честно трудится, может снова стать свободным.

Красивые, благоустроенные города. Дворцы-столовые; трудовое воспитание с юных лет. Женщины, которые работают наравне с мужчинами и наравне с ними имеют возможность свободные часы посвящать науке, искусству. Образцовые дороги. Медицинская помощь для всех — по четыре «прекрасно устроенных и преисполненных всем нужным для восстановления здоровья» больницы в каждом городе. Почет и уважение старикам. Герб, на котором изображены орудия и плоды труда: серп, молот, колосья.

И еще одно, уже совершенно удивительное для раздираемой бесконечными церковными распрями современной Мору Европы: в Утопии — полнейшая веротерпимость. Хочешь видеть бога в солнце — твое дело. Хочешь почитать луну — пожалуйста. Хочешь поклоняться Христу — никому до этого нет никакого дела. Можешь вообще не верить ни в каких богов.

Человек должен быть и внутренне свободен. Навязывать силой свою веру, свои идеи, свою религию или оскорблять веру другого человека — преступление.

Целыми пригоршнями рассыпал в своей «Утопии» поистине золотые мысли Мор. За страшным ликом своего времени виделись ему другие времена и другие порядки. Разум, справедливость, свобода, братство.

Все от бога, учила церковь. Счастье и горе, богатство и нищета — все от бога. У каждого свой удел, и человек не может его изменить.

Нет, говорил в своей книге Мор. Жизнь человека — в его руках. Человек должен своей судьбой распоряжаться сам. Надо только для этого переустроить мир.

В его словах глубокая правда. Ее можно, конечно, не признавать, можно делать вид, что ее не существует. Можно вообще объявить (что, кстати, и ныне делают многие зарубежные биографы Мора) «Утопию» игрою ума безвредного чудака-фантаста.

Но вряд ли стоит доказывать, что это не так. Поистине опередив время, сумел разглядеть Мор в глубинах мрачного века ростки будущего. И он твердо верил, что его идеи дадут всходы в душах людей.

Всю силу властной своей любви к свободе, правде, ненависть ко лжи, насилию, неравенству вложил в «Утопию» Мор.

…Не Англию ли имел в виду Мор — такой, каком ему хотелось ее видеть, когда, повествуя о «далеком острове Утопии», насчитывал там 54 города — ровной столько же, сколько в современной ему Англии? Когда рассказывал о главном городе Амауроте и о реке, Анадре, на которой он стоит, реке, расширяющейся перед самым городом до полумили и впадающей в океан? И о мосте, соединяющем город с противоположным берегом — не на деревянных столбах, а на прекрасных каменных арках.

Кто знает, не вспоминал ли он при этом знаменитый Лондонский мост? Известный всем мост, с его большими и малыми лавками, рынками, мастерскими.

На этом мосту возвышалась башня, на вершине которой на железных пиках выставляли головы казненных по приказу короля.

…Пройдут годы, и голова Мора тоже будет выставлена на этом мосту.

Но пока никому, в том числе, разумеется, и Мору, ничего подобного не может и привидеться. Лондонское купечество, которому он оказал важные услуги, чуть ли не на руках носит своего любимца. Его друзья-гуманисты в восторге от «Утопии».

Мор доволен. «Ты не знаешь, как я счастлив, как я вырос в собственных глазах, как высоко поднимаю свою голову», — писал он Эразму. А великий Эразм в одном из писем к философу Колу скажет твердо и определенно: «Если ты не читал «Утопии» Мора, постарайся ее достать, коли хочешь посмеяться и увидеть те источники, откуда проистекает почти все зло в государстве».

Едва успевает выйти в свет первое издание, как в конце 1516 года в Париже выходит второе. Затем третье и четвертое — в 1518 году. Она будет выходить во всех странах, эта книга, — в одних раньше, в других позже. В XVI веке, XVIII, XIX, XX!

…Летом 1517 года в Лондоне, а потом и во всей Англии вспыхивает какая-то страшная эпидемия. Люди замертво падают на улицах. Замирает деловая жизнь, королевский двор кочует из одного дворца в другой. Генрих панически боится заразиться. Обтирания уксусом, окуривания начинаются с самого утра. Окна не открывают: свежий воздух, как не без ехидства заметит Эразм, не очень в чести во дворцах английского монарха.

Мор и его семья благополучно избегают хвори. У них никто не болен, все обстоит благополучно. Со вздохом облегчения пишет он об этом в одном из своих писем.

Он еще не знает, что беда на пороге. Что вскоре он будет поставлен перед выбором, который в конечном итоге определит всю его дальнейшую судьбу.

Или, точнее сказать, будет лишен возможности выбора.