Описание послевоенных боев германских войск и фрайкоров. Вывод войск с Востока

I. Положение на Восточном фронте5 к концу войны6

Весной 1918 г. из-за провала переговоров в Брест-Литовске германские войска на Востоке без всякого труда продвинули фронт до устья Дона, среднего Днепра и Чудского озера. Позднее к ним присоединились и войска Австро-Венгрии в составе образованной из бывшего Восточного фронта Восточной армии под командованием сначала генерал-полковника Бём-Эрмоли, а затем – генерала от инфантерии Альфреда Краусса.

Эти энергичные меры быстро привели к желаемому результату.

Подписав 3 марта условия мира, большевистская Россия формально признала положение, возникшее в результате наступления Центральных держав. Однако не было никаких сомнений, что она лишь вынуждена уступить силе.

Надежнейшей гарантией сохранения мира, помимо войск Центральных держав, были трудности, которые испытывало Советское правительство из-за восстаний его внутриполитических противников в Сибири и юго-восточной России, а также продвижения Антанты с берегов Каспийского и Белого морей и с мурманского побережья, возросшие в связи с финской освободительной войной. Несмотря на это, миссия войск на Востоке летом 1918 г. была в высшей степени сложной и неблагодарной. Следовало всеми средствами поддерживать соединения, ведущие на Западе решающие бои, чтобы помочь Родине продержаться за счет поставок продовольствия и разного рода сырья, дать возможность армии действовать. Для этой цели было важно способствовать сохранению порядка на громадной территории с не меньшим населением, а войну с последним пришлось вести еще почти год.

Первая из этих задач требовала отправки всех годных для боев на Западе частей и вывода из остававшихся на Востоке соединений солдат, еще подходящих – по возрасту и физическому состоянию – для крупных сражений. Таким образом, постепенно возникала ландштурмистская армия7, в которой лишь немногие кадровые кавалерийские полки и отдельные пулеметные роты обладали относительно боеспособным личным составом. Если пополнение и приходило, оно состояло из ограниченно годных, почти не обученных ландштурмистов или едва ли способных к строевой службе выздоравливающих. Из офицеров, за исключением штабных, почти все сколько-нибудь годные к службе в строю были отправлены на Запад. Остались, как правило, слишком возрастные либо с подорванным болезнями и ранениями здоровьем.

В целом система «прореживания» оказалась нецелесообразной. Вырванные из своих частей солдаты тяжело приспосабливались к обстановке на Западном ТВД8. Оставшиеся на Востоке части были дезорганизованы и, уже поредевшие, должны были в конце концов все-таки отправиться на Запад или Балканы, где они столкнулись с невыполнимыми для них задачами. Поэтому, при последующем размышлении, по меньшей мере сомнительно, что получилось бы как-то иначе, если бы ограничились минимально необходимым кадрированием и перебрасывали из восточных армий части целиком.

Вторая задача – использование и администрирование области в почти миллион квадратных километров и с населением примерно 50 миллионов человек; для ее защиты от мнимо усмиренного, опасного врага был нужен значительный чиновничий аппарат, отягощавший к тому же войска просьбами о предоставлении вспомогательных сил и прочими различными требованиями; а также довольно крупная по численности и непременно надежная военная сила, которая бы своим достойным поведением импонировала населению и в то же время была готова быстро и решительно обуздать его, если это потребуется.

Из этих двух условий обеспечено было, в большей или меньшей степени, только первое. Германские войска на Востоке в группе армий «Киев» (генерал-полковник граф фон Кирхбах), 8-й и 10-й армиях9 (генералы от инфантерии фон Катен и фон Фалькенгайн10) с учетом многочисленных тыловых и специальных формирований даже осенью 1918 г. насчитывали еще около 20 пехотных и 3 кавалерийские дивизии и до полумиллиона солдат – силу, которой тогда не мог быть противопоставлен сколько-нибудь соизмеримый с нею враг.

Но этой мощи не хватало маневренности, необходимой для контроля над столь огромным пространством. Самолеты и автомобили имелись в крайне незначительном количестве. Пропускная способность русских дорог была весьма различной: наши автомобили с обитыми железом ободами11 для продолжительного использования здесь не годились.

Железные дороги, сослужившие в предшествующие годы войны столь выдающуюся службу, из-за длительной хищнической эксплуатации их в военное время даже на реконструированных участках, разрушенных еще в 1916–1917 гг., существенно потеряли в пропускной способности12.

Доходило до того, что предназначенные для отправки на Запад срочно необходимые там дивизии должны были ждать неделями, а каждому транспорту в отдельности требовалось до 8 дней, чтобы добраться с фронта до перевалочной станции (где переходили на немецкую колею). При таких обстоятельствах, разумеется, нельзя было с уверенностью рассчитывать на быструю переброску войск на опасные участки.

Итак, не оставалось ничего другого, как распределить войска по всей территории между многочисленными мелкими постами, опорой для которых служили более крупные гарнизоны.

В задачу постов, помимо заботы о безопасности в целом и регулярной отправки продовольствия и сырья, входила и напряженная и порой малоэффективная борьба с беспокойными элементами – красной гвардией, бандами грабителей. Они, зачастую имея тяжелое вооружение, не только терроризировали местное население, но и становились угрозой для мелких войсковых подразделений и отдельных порученцев – особенно поблизости от демаркационной линии, где нападавшие всякий раз могли довольно легко ускользнуть при подходе немцев.

Значительным препятствием для умиротворения занятой территории было оружие, оставшееся на руках у местного населения со времен революции и роспуска русской армии, изъять которое удавалось лишь в исключительных случаях. К этому оружию позднее добавилось брошенное при отступлении или купленное у забывших о своем долге немецких солдат.

Куда сложнее этих внешних помех, с которыми германская армия образца 1914 года разобралась бы играючи, был дух усталости и истощения, постепенно овладевавший ею и ставший основной причиной и объяснением столь многочисленных и все же немыслимых явлений последующей поры.

Хотя и бессмысленно предъявлять одинаковое требования и к кадровым войскам, и к войскам, где почти не было солдат младше 38 лет и много бойцов 1870 и 1871 годов рождения (тех, кто давно вышел за рамки призыва даже в ландштурм), все же стоит признать: внешняя и внутренняя дисциплина была зачастую не на той высоте, которая требовалась в интересах общего дела. Если при посещениях высокопоставленных начальников войска и производили относительно сносное впечатление, то вне службы появились распущенность во внешнем виде и поведении, недостаточное внимание к отданию воинского приветствия, недопустимое обращение с командованием, нередки были и более или менее очевидные выражения недовольства. Гарантированные по различным поводам прибавки к жалованью («украинская» и др.) воспринимались как нечто само собой разумеющееся, но совершенно не содействовали успокоению личного состава. Множились случаи дезертирства.

И уж совсем плохо проявился изменившийся настрой войск при массовой транспортировке пополнения на Западный фронт. Наблюдались неповиновение, самовольные отлучки, стрельба из вагонов во время поверки, поэтому приходилось применять строжайшие меры. В Харькове, в октябре, в одном из транспортов с 2000 солдат, предназначенных для отправки на Запад, дошло до открытого мятежа. Частично эти эксцессы были вызваны неверно организованным снабжением, нецелесообразными распоряжениями и недоразумениями на железных дорогах, например, езда неделями напролет в неотапливаемых товарных вагонах; тем не менее явление не стало бы столь масштабным, если бы не чрезвычайно подорванная дисциплина.

На вопрос о причинах такого падения дисциплины нельзя ответить однозначно. В любом случае, личный состав войск на Востоке 1918 года – это представители немецкого народа, ничуть не худшие, нежели бойцы на Западе. Среди них было много опытных, заслуженных солдат и законопослушных граждан. Им, так же как армейским тылам и частям пополнения на Родине, не давали сил противостоять надвигающемуся кризису одни и те же причины: не переизбыток опасностей и напряжения, а унылое однообразие малоприятной службы, не назначение ее, а недостаток работы и служебных обязанностей. Исключительно из-за бездействия – самого большого подводного камня даже для хороших войск – могли начать ощущаться и прочие влияния, вызвавшие ухудшение настроения в армии. Появился досуг, а с ним – и легкая возможность поддаться провокациям большевизма и изматывающей тактике антантовской пропаганды.

Многие не понимали или не желали понять, что защита границ от большевизма должна проходить как можно дальше от Родины, а хозяйственное использование занятой территории в интересах Отечества должно быть обеспечено силой оружия.

При этом чисто материальные моменты едва ли были причиной проблем. Довольствие войск на Востоке было уж точно не хуже, чем на Родине или на других ТВД, а жалованье большинства частей благодаря системе надбавок – и вовсе выше, чем в других местах.

Тем эффективнее оказалось чисто психологическое воздействие. Более прочих ему были подвержены имевшиеся в значительном количестве в прусских частях поляки и эльзас-лотарингцы13. И те и другие в связи с надеждой на скорые политические перемены на их Родине зачастую были не склонны воевать за немецкое дело и составляли внутри частей элемент ненадежности и недоверия. Однако, справедливости ради, именно в среде эльзас-лотарингцев случались и славные исключения из этого правила.

Вредное воздействие из-за рубежа, конечно, в едва ли меньшей степени сказывалось и на чисто немецких соединениях, а не только на частях со смешанным национальным составом. Продолжительная полицейская и антиконтрабандная служба пошатнула мораль, особенно в стране, где подкуп чиновников и полиции давно уже был обычным делом. Начиналось все с приема личным составом продовольствия в целях улучшения снабжения или же для отправки домой, что часто заканчивалось и открытыми взятками. Расцвели недозволенная торговля и спекуляция; противодействие им со стороны начальства осложнялось вплоть до полной его невозможности из-за рассредоточения войск на широких просторах и разделения их на мелкие посты. Коррумпированность германских военнослужащих лишний раз подрывала их авторитет в глазах местного населения.

Легальная торговля с местными жителями, закупка продовольствия для отправки домой в Германию приводили к нежелательным контактам солдат с населением, особенно – с евреями, которые в основном и осуществляли торговые операции. Евреи, а именно они в основном и насаждали большевистскую пропаганду14, в том числе путем распространения слухов и листовок, пытались с помощью последней всеми средствами и крайне искусно приобрести влияние над германскими войсками. Русские с большой ловкостью использовали для пропагандистских целей и частые контакты между германскими и большевистскими войсками на демаркационной линии, а также сообщение с действовавшими в портовых городах и на пограничных пунктах русскими комиссиями, в которых было много еврейских элементов. Уже сама картина разболтанности русской солдатни, открывавшаяся на пограничных пунктах, подтачивала моральный дух немцев: элементарную расхлябанность многие принимали за свободу.

На некоторых участках, например, в Прибалтике, этим устремлениям большевиков сопутствовали воздействие разлагающей пропаганды Антанты и, прежде всего, постоянное ухудшение настроения войск, вызванное событиями на сильно страдающей и скверно управляемой Родине. Каждый отпуск и каждое письмо из дома представляли опасность для боевого духа войск. Впечатления отпускников, планомерно распространяемые, когда они ехали в поездах или иными путями, и вполне оправданное беспокойство за родной дом, двор и семью производили столь большое впечатление, что вести контрпропаганду, так называемое патриотическое воспитание15, в описанных выше условиях, сложившихся на Востоке, было особенно тяжело. Под давлением общественного мнения военная администрация отказывалась от грубых методов, которые были обычными в странах Антанты, например, от цензуры писем, ужесточения наказаний и публичного исполнения приговоров.

К этим вредным воздействиям добавилось и влияние некоторых вернувшихся из русского плена военнопленных, их немалая в процентном отношении доля уже была заражена большевизмом. Другие находились под гнетом бесконечной усталости и опасностей, с которыми им пришлось добираться до демаркационной линии. И те и другие были не особенно склонны во второй раз испытать на себе ужесточившиеся за это время реалии войны. Рассказы отпускников, зачастую нарочно приукрашенные, производили на товарищей из восточных войск соответствующее впечатление.

Картина состояния Восточного фронта была бы неполной без необходимости добавить, что и в офицерском корпусе, пусть и в более мягкой форме, имели место те же явления. Из-за отправки на Западный фронт почти всех кадровых офицеров и лучших офицеров ландвера и резервных частей единство офицерства было полностью потеряно. В ходе войны в офицерский корпус зачастую попадали такие элементы, которые в обычных обстоятельствах никогда не были бы туда приняты. Их использование на многочисленных хозяйственных и административных постах осложняло воспитательную работу командования. Поэтому офицеры подавали своим подчиненным далеко не однозначный пример, а их противодействие вредным влияниям на личный состав зачастую было явно недостаточным. Настроению войск, их все более жесткой критике уделялось мало внимания. Контакт между начальниками и подчиненными во многих случаях был потерян.

Поэтому все знакомые с обстановкой почти не сомневались, что войска на Востоке вряд ли смогут выдержать серьезный кризис, вне зависимости от того, придет он извне или изнутри. Они держались на памяти о своих прежних свершениях и на убывающей вере в силу германского оружия. Если последняя будет поколеблена какими-либо событиями, начнутся трудности, масштабы и последствия которых вряд ли можно предвидеть.

То, что из-за сложившейся на Востоке военно-политической ситуации подобные кризисы могут начаться хоть завтра, было понятно даже и без учета крайне серьезного положения, в котором поздним летом 1918 г. оказались Германия и ее союзники.

Самый крупный противник, Советская Россия, с момента заключения мира 3 марта внешне вроде бы сохранял спокойствие. Однако можно было со всей уверенностью полагать, что большевистское государство не отказалось от планов мировой революции и не смирилось окончательно с потерей своих западных и южных провинций. Постоянные трения и налеты на демаркационной линии не оставляли сомнений, что «вооруженный мир» на Восточном фронте в любой момент может смениться открытыми боевыми действиями. То, что русское центральное правительство и местные командующие всякий инцидент объясняли недоразумениями или же выступлениями не подчинившихся им войск, полагая, что это их извиняет, совершенно не меняло дела.

Поэтому очевидно было стремление предупредить опасность, исходящую от России, еще до того, как большевистское государство и его армия укрепятся изнутри и снаружи. В связи с этим в течение лета 1918 г. германское командование рассматривало проекты различных операций против Кубанской области, на направлении Смоленск – Москва и против Мурманской магистрали, стартовали подготовительные мероприятия. И все же раз за разом Верховное Главнокомандование, отчасти – по политическим причинам, отчасти – вследствие изменения военной обстановки на Западе, отказывалось от подобных планов. Уже шедшая полным ходом подготовка наступления на Петроград должна была быть остановлена, когда после катастрофы 8 августа все имеющиеся в распоряжении силы пришлось перебросить на Запад.

Когда, в конце концов, 5 ноября из-за убийства германского посла в Москве графа Мирбаха16 и противоречащей международному праву пропагандистской деятельности русского посла в Берлине Иоффе дошло до разрыва отношений между Германским рейхом и Советами, остатки резервов из войск на Востоке уже были отправлены на Запад или Балканы. Не за горами был и переворот в самой Германии. Военная операция против Советов тем самым была снята с повестки дня.

Помимо сдерживания Советской России, тревогу вызывали и действия Антанты. Ее продвижение по Мурманской магистрали, укрепление англичан в Закавказье, их тесная связь с добровольческими армиями Колчака17 в Западной Сибири и Алексеева на юго-востоке не были бы успешными, если бы Германия при обуздании противника сама не содействовала враждебным ей намерениям.

Третьим источником опасности, помимо агентов Советов и друзей Антанты на Востоке, стали осенние события на Балканах и Ближнем Востоке. Крушение Болгарии и Турции вынудило к переброске войск в Румынию. Следовало считаться с прорывом англо-французских военно-морских сил в Черное море и с возобновлением войны Румынией. Подвоз из Закавказья застопорился. Находившимся там германским войскам, как и тем, что были в азиатской Турции, грозила перспектива оказаться отрезанными. Новой задачей должна была стать охрана границы по Пруту, а также побережья Крыма и Бессарабии.

При таких угрозах помощь, на которую могли рассчитывать германские войска на Востоке от своих союзников и друзей, была незначительной.

Только что освобожденные финны были полностью поглощены собой, становлением собственных государства и армии, а также защитой своей протяженной восточной границы. На Украине гетман Скоропадский правил, к сожалению, только лишь с помощью германских штыков. Его правительство не имело ни авторитета, ни опыта для беспрепятственного исполнения обязанностей центральной власти. Большая часть населения не доверяла ему из-за его монархических и великорусских устремлений и его покровительства владельцам крупных поместий. Оно было настроено республикански и проантантовски или пробольшевистски. Прежде всего, однако, местное население требовало быстрого и радикального разрешения аграрного вопроса, на что никак не могло решиться правительство. Армия гетмана находилась в самом начале формирования. В ней было много офицеров, но мало солдат, и позднее некоторые из них оказались ненадежны.

Атаман донских казаков Краснов располагал относительно мощной и лучше организованной военной силой – 50 тысяч человек с тяжелой артиллерией и авиацией, но и в его стане боролись за власть различные группировки.

Германия – из-за богатых сырьевых и продовольственных запасов региона к северу от Кавказа – уже склонялась поддержать донских казаков оружием, боеприпасами и другим военным имуществом. В штаб атамана был отправлен германский офицер связи – майор фон Кокенгаузен.

Попытка объединить это самое жизнеспособное из государственных образований с другими правительствами в качестве Юго-Восточного союза провалилась из-за проантантовской позиции правительства Кубани и, прежде всего, Добровольческой армии генерала Алексеева.

И, наконец, в австро-венгерской Восточной армии численностью в 250 тысяч человек, занявшей в ходе совместного с группой армий Линзингена наступления Люблинскую, Подольскую, Херсонскую, Екатеринославскую и западную часть Волынской губернии, уже в октябре проявились признаки весьма серьезного разложения. Австрийское командование посчитало себя вынужденным оставить район восточнее Днепра, а затем – и восточнее Буга. Теперь имелось в виду уже не планомерное очищение территории, а хаотическое отступление в тыл разложившихся соединений. В начале ноября 1918 г., после известий о распаде Габсбургской монархии, армия – при нескольких достойных исключениях – полностью развалилась. Ее личный состав, исключительно из поляков и венгров, распродавал оружие, амуницию и боеприпасы населению и в беспорядке, на транспорте или пешком стремился на Родину, к своим образовывающимся национальным государствам. Один итальянский полк18 напал на штаб своего корпуса и взял в плен командира. На галицийской границе из-за беспорядочного движения поездов начался такой хаос, что отрегулировать движение удалось лишь два месяца спустя.

У группы армий «Киев» не было иного выбора, кроме как занять теперь уже фактически оставленную австро-венгерскими войсками территорию, охранять железные дороги и важнейшие города и депо, поддерживая собственными силами связь с находившимися в Таврии германскими войсками. Одесса была своевременно занята 7-й (вюртембергской) ландверной дивизией. Освободившиеся участки фактически бросались на милость большевизма, который впоследствии, разумеется, распространялся и на занятую немцами территорию.

Затем началась относительно организованная эвакуация австрийцев по железным дорогам. Группа армий отправляла их при первой же возможности. Части из австрийских немцев при необходимости проезжали и через территорию Германии.

Штабам германских корпусов было указано немедленно реагировать на любые проявления разложения. Однако активных боевых действий германских войск против дотоле союзной армии следовало по возможности избегать. К счастью, насколько известно, до такого все-таки не дошло. Только сам штаб австро-венгерской Восточной армии в Виннице пришлось защищать германскими частями. В конце ноября он отправился в Ковель, куда добрался через Ровно.

Особое значение для дальнейшего развития событий на Востоке имели отношения оккупационных властей и населения на огромных управляемых ими территориях. Спустя четыре года войны нельзя было обойтись без определенных трений и напряженности. Использование страны в военных целях, постоянное вмешательство армейских и административных инстанций, переговоры относительно будущих государственных взаимоотношений, возникающие в ходе них споры между обеими державами-оккупантами, различные национальные и социальные движения и, не в последнюю очередь, усиливающаяся нужда широких слоев населения должны были привести к нарастанию беспорядков. Общественная безопасность, которая и в довоенные времена была не на высоте, с началом войны еще более пострадала. Аппарат управления при большевиках сильно ослаб. Преступность, ряды которой пополнились за счет дезертиров и отставших из обеих армий, привела к невиданной доселе свободе действий: образование банд, налеты разного рода были в порядке вещей.

Явным очагом опасности был, конечно, лишь небольшой участок области Главнокомандования на Востоке19 (тыловое управление «Буг»), находившийся в Конгрессовой Польше20. Результатом неудачной двойственной политики союзных держав стал рост надежд и желаний, которые должны были при первой военно-политической возможности вызвать мощные столкновения с Центральными державами. Возникшие на этом участке трения были тем более опасными, что касались важнейших железнодорожных коммуникаций, ведущих, прежде всего, на Украину через польские территории.

Но и в самой области Главнокомандования на Востоке шло опасное брожение. В Прибалтике, из-за свержения царизма, старая вражда между немецким дворянством и латышско-эстонским простонародьем получила новое развитие. Латыши, как и эстонцы, памятуя о «красном» восстании в 1905 году, были склонны к политическому радикализму и особенно уязвимы для большевистского влияния. Явную поддержку германские планы образования буферных государств находили лишь у балтийских немцев и части латышско-эстонских помещиков. Эстонская и латышская интеллигенция стремилась к собственной государственности. Городской и сельский пролетариат был сильно пропитан духом большевизма.

На Украине вновь разгорелись забастовки и крестьянские беспорядки. Местные чиновники оказались совершенно не способны к поддержанию порядка и спокойствия. Каждый солдат в отдельности, а также патрули и небольшие посты находились в постоянной опасности. Споры из-за будущих отношений с Великороссией и державами-оккупантами, а также по поводу формы правления, противоречия между богатыми и бедными, помещиками и крестьянством превратили Украину в очаг постоянных мятежей. Было ли возможно без частых смен в штабе группы армий21, посредством своевременного формирования правительства и администрации в украинском национальном духе, преодолеть отрицательное отношение крестьян к немцам, так и останется неизвестным. Предложенное в октябре немецкой стороной образование националистического украинского правительства под руководством выдвинувшегося позже Винниченко не было одобрено, так как гетман колебался между воздействовавшими на него группировками.

Итак, германское руководство должно было полагаться только на свои войска, сколь бы мало они ни были пригодны с военной точки зрения. Компетентные специалисты полагали: если бы они остались в руках командования, их хватило бы для подавления мятежей.

В этих обстоятельствах было вполне логично, что германское командование попыталось избавиться от контроля над теперь уже не слишком необходимыми территориями. После долгих переговоров 5 сентября в Ковно решили, что, согласно Добавочному договору, в обмен на значительные платежи золотом район к востоку от Березины будет эвакуирован в пять этапов. И действительно, первая партия золота 11 сентября прибыла к германской линии фронта. Однако из-за переворота в Германии оставить территории согласно плану не удалось.

Группа армий «Киев», в свою очередь, очистила область к востоку от Харькова. Существенного изменения обстановки из-за этих передвижений не произошло. Оставление Ростова и Таганрога Главнокомандующий на Востоке22 отклонил по политическим и экономическим соображениям – из-за снабжения углем.

К моменту переворота не слишком боеспособные воинские части на Востоке в связи с потребностями поддержания порядка были, как и прежде, распределены на огромном пространстве от Черного моря до Финского залива. В военном отношении им едва ли угрожала опасность. Стала бы она более ощутимой в ходе предстоящих политических событий, зависело в первую очередь от того, насколько хватит осмотрительности и дисциплины у германских солдат.