Опиум

Теплые ребята

Человек в обхмыстанном теленке и ржавой кепке прислушался, пожевал губами и прошел в ворота.

— К кому прешься? — рявкнула ему в шиворот парусиновая прозодежда.

— Я, товарищ, рабкор из местного газетного органа.

— Рабкор? Ето на манер как из попов, что ли?

— Рабкор — это, товарищ… Я в газете пишу.

— В газете? Знаю! «Прымается подписка». А тебе тут чего?

— С кем мне тут поговорить? Кто у вас тут делегат?

— Делегат есть, только он сейчас дрыхнет.

— Ну, а кто у вас еще есть, так сказать, самый сознательный, самый развитой?

— Мишку спросите. Очень развитой. Хучь узлом завяжи, — разовьется.

— Ну, вот… мне бы его.

— Вот он сюда прется… Только у ево чичас на чердаке престол… Апосля вчерашнего… Мишка, тебе звут.

— Дрясти.

— Здравствуйте, товарищ. Я — рабкор из местного газетного органа и желал бы узнать о жизни вашей мастерской.

— Есть… Все есть. И мастерская и жизнь. Общежитие.

— Как культурная работа? Ведется?

— Ведется… Культурная… Четыре с боку — ваших нет.

— Газеты выписываете?

— Три месяца выписывали, а теперь нет. Ни к чему.

— Какую газету?

— «Пищевик» и еще какую-то. Большую. На пятьсот собачьих ножек хватает.

— Газеты сообща читали?

— Сначала мы их не читали. Они лежали у делегата. А надысь видим, много бумаги накопилось, потребовали.

— Ну!

— Разделили. Теперь свою бумагу курим, а то покупали. Оно и накладно.

— Вот как! Оригинально!

— Очень даже неоригинально. Что бумага печатная, что белая, — разница. Хотим письмо писать, чтобы газету посылали без грамоты, — пущай чистую бумагу посылают.

— А как политграмота?

— Я и говорю, что ися мастерская грамоту палит, а от ее в грудях стеснение. Коли ежели махорку, то отшибает, а полу-крупку — ни в рот ногой.

— Так-с… Может, спортом занимаетесь?

— Занимаемся.

— Кружки есть?

— Не. Больше одним кружком сидим.

— Гимнастика, что ли?

— Разное… В козыри, в козла, в подкидного…

— Хорошо организовались?

— Сознательно. С рыла но монете, — и колоду купили. В три листика, начали заниматься, да делегату но вкусу не пришлось.

— Почему?

— Очень просто… Занимались это кружком ночыо, а он и подкрадись. Ему тоже сдали.

— Ну!

— Ну и налетел на 16 рублей.

— Очень хорошо. Еще чего просветительного ист ли? Словесность, например?

— Есть. Словесность у нас едовитая. Как учнут поливать, ястреба на лету падают, машина останавливается и даже мастер в обморок надает, со всех своих четырех ног. У нас, мил человек, в общежитии ни один человек не выдерживает. А ежели баба подойдет, то от словесности моментально вверх ногами встает…

— Так… так…

Рабкор в теленке постоял еще с минуту и пошел обратно:

А сзади него, словно улей, гудела мастерская, и из общего гомона вырывались отдельные:

— Встань до сдачи. Рюпь в банку!

— Мать-пымать, за отца замуж отдать!

— Расшибу!

— Караул! Режут!

— Ставлю сапоги на-кон!

— Двойка, в три господи-бога!..

Рабкор посмотрел по сторонам, сел на тумбу и записал в обмусоленный блокнот:

Задумался, посусолил карандашом и положил орудия производства в карман.

— Организованно живут дьяволы… И булавки не подточишь!..