Опоздавшая

12. Лиза и ее семейство

Лиза попыталась припомнить, когда в последний раз они с Карен вели действительно задушевную беседу. После ее неудачной попытки связаться с сестрой по телефону вышел номер журнала «Пипл» с фотографией Элизы Эллиот на обложке и со статьей о Карен внутри. В результате Карен, наверное, осаждают телефонные звонки, и не надо на нее обижаться. На этот раз пусть позвонит сама. Но звонка все не было. Ее обида на сестру возрастала. Делать ей было нечего. Уже долгое время Лиза томилась от скуки.

Но были и другие времена, когда она владела магазинчиком одежды, служившим прикрытием ее настоящих увлечений. Она была как наркоман, скрывающий свое наркотическое состояние видимостью деловой активности. Магазинчик отвечал всем ее запросам. Ей было куда пойти и отдохнуть от детей. Как хозяйка магазина одежды, она должна была быть соответственно одета, что давало ей возможность оправдать свою страсть к безудержному приобретению нарядов в манхэттенских магазинах, ощущать свою важность как потенциального оптового покупателя в демонстрационных залах Бродвея и даже исправлять проколы в выборе собственных нарядов — за Лизой замечали, что она вывешивала на продажу ношенные ею вещи как новый товар. Наконец, это давало ей нужный социальный статус, она завела очень полезные знакомства со своими клиентами. Ей даже удалось подружиться с некоторыми из них, иногда ценой скидки цен на покупаемую ими одежду. А то, что дружба оказывалась купленной, — об этом она не думала. Она не хотела думать о неприятном.

Ее сестра вела небольшое элитарное производство, она — небольшое торговое предприятие. До поры до времени все шло хорошо. Но конец был вполне предсказуемым, даже если она и не замечала его приближения. Единственный недостаток ее магазина состоял в том, что он не приносил дохода. Поначалу этого и не ожидалось. Затем, в богатые восьмидесятые годы, магазинчик как-то оправдывал себя. Но ее политика дисконтирования покупок влиятельных людей Пяти Городов сделала магазин убыточным даже до октябрьского черного понедельника на Уолл-стрит, положившего конец безудержному потреблению, при котором покупка новых вещей превращалась в разновидность спорта.

В конце концов Леонард топнул ногой. С закрытием магазинчика круг «друзей» Лизы стал катастрофически сужаться. Жизнь стала скучной. И каждый день становилась все скучней и тоскливей, в то время как бизнес ее сестры набирал силу, а компания К. К. Inc. разрасталась.

Но теперь, наконец, она сможет взять реванш. Устраивая bat mitzvah для дочери, она вновь оказывается в центре общественного внимания. Если она не сумела стать дельцом, то она проявит себя на социально-организационном поприще. Затеянное ею мероприятие люди запомнят надолго.

Вот уже несколько лет как она составляла список приглашенных, прочесывая старые счета своих клиентов, устаревшие адресные книги, вырезки из «Ньюсдей» и других местных газет со списками знатных посетителей благотворительных мероприятий, списки высшего эшелона прихожан храма и членов одного из клубов, в котором они с Леонардом до сих пор все-таки состоят.

Пытаясь держаться на плаву в кругах, к которым она так хотела принадлежать, Лиза уже погрузилась в благотворительную работу, но ее неспособность делать денежные вклады в благотворительные мероприятия или привлекать богатых меценатов свела всю ее активность к простой канцелярской возне: рассылке писем с приглашениями, распечатке циркуляров на принтере, сортировке почтовых отправлений — в общем совсем не к тому, чем она хотела заниматься. Нет, она покончит с организационной рутиной. Задумай она стать секретаршей, она прежде всего устроилась бы на работу.

Предстоящее мероприятие давало шанс воспроизвести некоторое подобие той блестящей позиции, которую в своем воображении она занимала в обществе, но которую в реальной жизни ей до сих пор не удавалось занять. Она не понимала, почему — ведь она знакома со многими и пыталась быть с ними милой и приветливой. Но даже если ей удавалось получить приглашение, то они с Леонардом всегда оказывались где-то на периферии, а не в центре внимания. Пригласив их однажды, их редко приглашали еще раз.

Лиза обвиняла во всем Леонарда. Конечно, кому может быть интересна беседа с местным дерматологом? Более того, даже среди пригородных дерматологов Леонард занимал десятое место снизу. Нет, он не говорил ничего неуместного об экземах или ance vulgaris, просто с ним было скучно разговаривать или же он вообще молчал. Ей надо было выйти замуж за настоящего доктора. Иногда ей хотелось его прибить, или попросить заткнуться, или же все-таки выдавить из себя что-нибудь интересное. Но как правило, груз социального общения он возлагал на нее, и она старалась поддерживать разговор, но чувствовала себя неуверенно и смущалась. Трудно состязаться с рассказами о посещениях Монте-Карло или путешествиях в Асуанскую долину. У нее не было в запасе таких блестящих историй. А говорить о нарядах — что ж, это было уместно, когда она имела свой магазин, но теперь она опасалась, что разговорами об одежде только навевает скуку на собеседников: доктор и миссис Саперштейн — записные городские зануды!

Но как такое могло случиться? Одежда играет такую важную роль в жизни женщины! В отличие от мужчин, одежда женщины — это марка, индикатор ее успехов в обществе; женщины никогда не забывают об этом. Любая девушка помнит, в чем она ходила на ту или другую тусовку, и даже без фотоснимков может в деталях описать, что на ней было надето. И уж конечно, любая женщина опишет вам в мельчайших подробностях свое свадебное платье. Мужчины вряд ли могут рассказать что-нибудь интересное о своем (обычно взятом напрокат) смокинге, да им и не надо. Но можете ли вы себе представить женщину, берущую напрокат бальное платье или свадебный наряд? Католички помнят, в чем они ходили на свое первое причастие. Тифф тоже запомнит свой наряд на bat mitzvah.

Одежда — это очень важно. Именно поэтому она так уважает свою сестру, даже несмотря на то, что не может «заполучить» наряды ее дизайна. По мнению Лизы, сестра была занята действительно важным делом. К сожалению, у Лизы не было ее умения создать наряд, а стало быть и возможности чудесным образом заработать на этом. Неудивительно, что Карен настолько замотана, что у нее нет времени позвонить ей. Лиза осознавала, что жизнь Карен заполнена работой и поэтому намного интереснее, чем ее жизнь. Она все время дает интервью, вращается в высших сферах и становится все более богатой и известной.

Деньги — вот что было главной заботой жизни Лизы, и эта забота день за днем тянулась красной нитью через все ее существование. Точнее не деньги, а их нехватка. Сразу после свадьбы Леонард какое-то время оплачивал ее счета и давал на руки столько денег, сколько она просила, но такая либеральная политика с его стороны ушла в далекое прошлое. Лиза вздохнула. Одна из неприятных реальностей ее жизни состояла в том, что она никогда не ценила то хорошее, что у нее было, когда оно было, и сожалела потом. Она думала, что у нее всегда будут деньги на все наряды, завтраки, маникюры и прически, которые ей захочется иметь или которые потребуются ее дочерям. Но реальность распорядилась иначе: то, что она считала необходимостью, оказалось роскошью, без которой вполне можно обойтись. Лиза не была склонна к самокопанию, но подспудно ей бы хотелось вернуть прошлое назад, когда она еще не потеряла те блага, которые имела.

Теперь от Леонарда слышался только один рефрен: «Надо урезать траты». Звучало по-медицински, как рекомендация к хирургической операции. Для Лизы это была ампутация; без ежедневных покупок, ланчей, благотворительных «работ» и салонов красоты у нее оставалось слишком много свободного времени. Она стала подумывать о работе у Сакса — может быть, дизайнером. Но деньги, которые она выручит себе на карманные расходы и удовольствия, вряд ли оплатят ту пытку, которой она подвергнется, когда ей придется обслуживать кого-нибудь из знакомых. Лиза никогда не хотела работать. Ежедневно ходить на работу, подчиняться суровой дисциплине требовательного начальства и прилежно выполнять монотонную рутинную работу — какой кошмар! Но на горизонте маячило нечто более страшное. В промежутках между своими монологами об «урезании в тратах» Леонард уже дважды предлагал ей пойти на работу к нему. Тогда он смог бы сэкономить на жаловании, которое он платит миссис Бекк. Быть с Леонардом целыми днями, скатиться до пошлого клише «провинциальная практика доктора и его жены» — нет, это свыше ее сил. Для Лизы это была бы катастрофа, похороны заживо. Она решила твердо стоять на своем.

К сожалению, Леонард тоже решил стоять на своем. Он не мог заставить ее заняться работой миссис Бекк, но мог лишить тех маленьких излишеств и удовольствий, на которые Лиза так рассчитывала при организации bat mitzvah. Леонард поставил ее перед ясным выбором: она работает с ним, и они могут потратиться на это мероприятие, либо — не работает, но и денег будет намного меньше. Поэтому Лиза мобилизовала всю свою созидательную энергию на то, чтобы достичь максимума возможного, сохранив свою пустую свободу.

Лиза удивлялась, почему у нее ничего не получается, а у сестры все идет хорошо. Но, напомнила она себе, Карен всегда была удачницей. И в том, что она добилась успеха, не было ничего удивительного. Она в этом никогда не сомневалась, хотя и не представляла себе, каких трудов это стоило ее сестре. Лизе всегда казалось, что той все дается легко.

А вот что удивило ее по-настоящему, так это ее замужество. Как ни крути, но Карен нельзя назвать красавицей, да и жить с ней не очень легко. Как ей удалось завлечь такого записного красавца как Джефри, было загадкой. Но, вспоминая их ссоры и примирения и то, как тот держался на расстоянии от сестры вплоть до того переломного года в ее жизни, когда удача, наконец, улыбнулась и ей, Лиза поневоле думала, что Джефри всерьез заинтересовался Карен только тогда, когда та достигла известности. Интересно, изменял ли он ей? Не похоже. Если и изменял, то был очень осторожен. Карен бы сказала ей, начни она подозревать Джефри в неверности. И пусть они стали меньше общаться друг с другом, они остались в близких и доверительных отношениях. Но почему все хорошее достается только старшей сестре? Разве не должно быть наоборот — приемышу похуже? Так или иначе, но фактически из ничего Карен умудрилась добыть себе прекрасного мужа и сделать прекрасную карьеру, а красавица Лиза теряет былое очарование, и жизнь ее катится в никуда.

Но пока каждое утро она бежит к почтовому ящику посмотреть поступившие за день карточки с подтверждением участия и отказами от приглашения на bat mitzvah. У нее был составлен список с четырьмя колонками фамилий: «Наиболее желательные», «Второго порядка», «Родня», «Обязательные». Фамилии нередко повторялись в разных списках — например, Карен попадала и в колонку «Наиболее желательных», и в «Родню». Лиза надеялась, что если она выдержит правильные пропорции по составу приглашенных и хорошо организует мероприятие, то получит еще один шанс играть надлежащую ей роль на социальной сцене Пяти Городов. Лиза жила надеждой.

Но сегодняшняя почта разочаровывала. Пришел отказ от Мариан Ласкер и ее мужа, научного сотрудника. Зато, к сожалению, поступило подтверждение от кузена Леонарда — Морти, болезненного водопроводчика с хронической инфекционной экземой, которого она включила в число приглашенных по настоянию Леонарда. Он приедет со всем своим запаршивленным семейством. Черт! Это значит четырьмя местами меньше для остальных. Лиза с отвращением отбросила карточки и собралась одеваться. Но до этого надо заглянуть в ванную комнату и проверить свой вес на «мистере Scale».

Много лет Лиза следила за тем, чтобы ее вес не отклонялся от нормы больше, чем на три фунта. В этом процессе она была бдительной и усердной. Взвешивание на «мистере Scale» входило в обязательную часть ее дневного распорядка, и это позволяло ей убедиться в том, что ее тело находится под ее контролем, и испытывать гордость за успешно поддерживаемую физическую форму. Еще когда она учила своих девочек чистить зубы, она привила им привычку взвешиваться на весах каждый день и даже вести беседы с «мистером Scale». Уча детей, она привыкла к этому и сама. Вот и сейчас, войдя в ванную комнату, она ритуально засюсюкала:

— Мистер Scale, прости меня. Я была хорошей девочкой. Но вчера я поела соевого соуса, правда, очень немножко.

Она играла в эту игру со Стефани и Тифф до тех пор, пока Тифф не разъярилась на нее и не перестала играть в «мистера Scale». Тифф теперь все время злится, и вместе с сестрицей они превратили ее жизнь в сплошное несчастье. Очевидно, что Тифф исходила завистью к Стефани. Немудрено — Стефани была совершенной красавицей. Наверное, трудно иметь сестру, состязаться с которой — абсолютно безнадежное занятие. Слава Богу, что везучая Карен не уродилась к тому же и красавицей, подумала Лиза и тут же устыдилась собственных мыслей. Теперь «мистер Scale», наверное, накажет ее за то, что она так плохо подумала о ближнем, и сделает ее жирной.

Если Лиза понимала проблемы Тиффани, то уж никак не могла понять, почему та даже не пытается их решить. Карен прилагает много усилий, чтобы держать себя в форме. У Тифф это тоже получилось бы при правильной диете и с помощью матери.

С опаской — не потолстела ли она? — Лиза наступила на весы и застонала, увидев, что шкала показывает два фунта лишнего веса. Лиза была убеждена, что тридцать семь лет — критический возраст женщины для поддержания своей фигуры в форме. Она с ужасом наблюдала за тем, что случается с женщинами ее возраста, и была решительно настроена сохранить свой живот плоским, а свои ноги такими же стройными, какими они были у нее всегда. Проклятый соевый соус! Это, наверное, вес воды, которой она напилась из-за того, что он такой соленый. Придется ограничиться фруктовыми блюдами к ланчу и на обед и проделать упражнения повышенной трудности во время утренней гимнастики. Она поглядела на себя в зеркало ванной комнаты, не выпятился ли живот? Чувствуя себя очень несчастной, она пошла в чулан выбрать одежду, которая не облегала бы талию. Зазвонил телефон. Думая, что это Карен наконец-таки дозвонилась до нее, Лиза поспешно сняла трубку и услышала незнакомый голос:

— Миссис Саперштейн?

— Да?

— Я звоню вам по поводу журнала «Дом и его сад», — говорил незнакомый голос с придыханием. — В прошлом вы были подписчиками нашего журнала, и мы подумали, что…

Дерьмо! Это оказался настырный и навязчивый торговец по телефону. В один из своих приступов «урезания трат» Леонард отменил подписку на все выписанные Лизой журналы. Теперь она потихоньку от него покупала их в газетных ларьках по инфляционным ценам. Но Лиза не покажет своего раздражения этому торговцу в телефонной трубке, он не должен ни о чем догадаться.

— Как хорошо, что вы позвонили, — сказала она сладким голосом. — Если бы вы знали, каким интересным мне кажется ваш журнал. Я не понимаю, как мы могли забыть подписаться на него в этот раз. Но мы были так заняты.

Она почти физически ощущала, как возрастают надежды у человека на том конце провода.

— Тогда я могу…

— Подождите, подождите. Одну минутку. Это все так интересно, но не могли бы вы подождать секундочку, мне надо посмотреть…

Не ожидая ответа, она положила трубку рядом с телефоном и вернулась в чулан. Лиза стала медленно перебирать одежду. Что из этого лучше всего скроет ее живот? Она стала напевать мелодию песенки Роя Орбинсона «Красивая женщина». Настроение ее улучшилось, и она лишь на мгновение задумалась — как долго выдержит ожидание этот идиот на другом конце провода. Пусть ждет. Она переждет его. Лиза не ожидала никаких важных звонков.

Через десять минут она решилась надеть черные шелковые слаксы Перри Эллиса и кофточку Майкла Корса, которую подарила ей Карен. Она поискала на дне ящика черные сандалии на платформе Чарльза Жордана, которые она купила в начале этого сезона.

После всего этого Лиза вернулась к телефону и обнаружила, что этот сосунок продолжал ее ждать: в трубке не слышалось ни длинных, ни коротких гудков. Она тихонечко положила трубку рядом с аппаратом и пошла в ванную комнату запустить воду для ее утреннего душа. Лиза спрятала волосы под купальную шапочку, подстригла ногти на ногах и еще раз подошла проверить телефон. На этот раз в трубке слышались короткие гудки. Она положила ее на рычажки и выключила аппарат из режима ответа, на случай если тот недоносок вздумает позвонить ей снова.

Только после того, как Лиза приняла душ, выключила воду и вышла из ванной, она услышала щелчок телефонного аппарата, из которого послышался голос:

— Алло! Лиза, это ты?

Голос был похож на голос Джефри, мужа Карен. Но что заставило его позвонить ей? Он никогда не звонил. Раздетая и мокрая, она бросилась к телефону и резко сорвала трубку.

— Джефри? — спросила она.

— Лиза! Ну, слава Богу, ты дома. Я хотел поговорить с тобой.

Он сделал паузу. Лиза ждала. Пауза затягивалась.

— Я слушаю, — сказала она. — В чем дело?

— Да так, всего понемногу. Отчасти бизнес, отчасти семейные заботы. Я слегка обеспокоен твоей сестрой.

— Правда?

Дерьмо! Ты, должно быть, здорово обеспокоен, если звонишь мне. Нельзя сказать, что у нее с Джефри были напряженные отношения; скорее, он и его семейка просто не обращали на нее внимания. И хотя на самом деле Кааны были выходцами из Вестчестера, вели они себя как типичные жители Лоуренса.

— А что случилось? — спросила она Джефри.

— Ну, так сразу не скажешь. Это не телефонный разговор. Я думаю…

Снова последовала пауза. Лиза терпеливо ждала.

— Я знаю, что прошу слишком многого, но не могла бы ты позавтракать со мной, и мы бы спокойно обо всем поговорили?

Удивленная Лиза смущенно улыбалась в трубку, и ее смятение отразилось в голосе:

— Хорошо. Я только сделаю несколько звонков…

«Ха-ха, как будто тут целая очередь из желающих позавтракать со мной!»

— Прекрасно, — сказал Джефри, — встречаемся в час дня в Сент-Ригас. Ты успеваешь? Знаешь, где это? Угол Пятой авеню и Пятьдесят пятой стрит.

— Конечно, знаю, — сказала она быстро и подумала, что придется отказаться от слаксов Перри Эллиса и одеться во что-нибудь более подходящее для Сент-Ригаса. Жаль, что она так и не нашла туфель виноградного цвета под брючный костюм Донны Каран. Это было бы как раз то, что надо.

— Я успею, — промурлыкала она в телефон.

— Лиза, можно попросить тебя еще об одном маленьком одолжении?

— Конечно.

— Не говори об этом Карен, хорошо? Это в ее же интересах, я обещаю тебе.

— Ладно, — легко согласилась Лиза и аккуратно положила трубку на рычажки телефонного аппарата.

Ее грудь вздымалась от возбуждения. Наконец-то она приглашена в такое место, куда можно и надо принарядиться.

Пока ее мать готовилась к ланчу с дядей, Тифф Саперштейн прогуливала занятия в школе, поехав в Рузвельт Филд Молл. Это было не лучшее место для приятного времяпрепровождения, но достаточно далекое от дома, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Поездка сюда предоставляла редкую возможность почувствовать преимущества своей комплекции. Через несколько недель ей исполнится тринадцать лет, но из-за полноты и роста она выглядела намного старше. Не старше и лучше, не старше и утонченней, как Стефани, нет, но все-таки старше — достаточно взрослой для того, чтобы ее не останавливали и не приставали с расспросами, почему она прогуливает уроки и находится здесь без родителей. Детям не разрешалось гулять без взрослых. У нее не было вызывающего вида, свойственного подросткам, подростковой худобы, да и одета она была не в велосипедные шорты или обрезанные джинсы, как большинство ее сверстников, — под несколько великоватой ей ковбойкой Тифф носила майку, но так, чтобы ее не было видно. Майка ей не нравилась, но для прогулок по аллее она оказалась удобной.

Вдобавок к десятидолларовой купюре, которую она взяла из кошелька отца, у нее еще оставалось двадцать восемь сэкономленных долларов из денег на школьные завтраки. Тифф знала, что если отец и обнаружит пропажу денег, то он обвинит в этом мать. Он никогда не подумает на нее. О ней вообще никогда никто не думал…

Тифф потрогала рукой шею и сквозь фланель ковбойки нащупала подаренное Карен жемчужное ожерелье. Тифф вынуждена была признать, что тетя Карен заботится о ней, но сейчас она пристроила к себе на работу эту сучку Стефани. Дело в том, что Стефани стала работать, а она еще нет. Стефи была тупицей, ее переход в вечернюю рабочую школу был тому доказательством. А вот то, что она будет проводить все дни в обществе Карен, злило Тиффани по-настоящему. Она сняла руку с шеи и пересекла мощенную плиткой дорогу, направляясь к магазину «Продукты миссис Филд». Первым делом она потратит пять долларов на слоистые пирожки с белой шоколадной начинкой, а потом пройдется по другим магазинам.

Тифф презирала специализированные магазины, такие как «Лимитед», «Беннетон» или «Энн Тейлор». Ничего из их барахла ей не годилось. Она недолюбливала и департаментские магазины среднего рынка. С точки зрения Тифф, вся эта ерунда была сшита для птичек. Она была очень определенной в своих вкусах, которые не имели ничего общего с марочным товаром «истинный Мейс». С полным ртом, набитым горячим пирожком, и с еще одним припасенным пирожком, который таял в сумке, Тифф направилась к Саксам, в отдел дизайнерской продукции. Потому что, если уж дело доходит до покупок, то надо покупать все самое лучшее.

Примерно в то время, когда Тифф поедала пирожки миссис Филд, Стефани сидела в небольшой белой комнате, отведенной для ланчей и кофе служащих компании К. К Inc., и смотрела через широкие столешницы двух столов стиля Формика на Тангелу. Тангела разговаривала с матерью или, точнее, Дефина разговаривала с дочерью. Дефина говорила ровным голосом, но Стефани распознала в нем интонации рассерженной матери.

— Проколола ли ты уши еще раз? — спрашивала Дефина.

Тангела что-то ответила, но Стефани расслышала только то, что та попросила у матери взаймы денег.

— Зачем тебе деньги? — спросила Дефина.

— Купить сумку Гермес, — ответила дочь скучающим тоном.

— Тангела, — со вздохом поправила ее мать, — в слове «Гермес» «Г» не произносят, говорят «Эрмез».

— Почему?

— Это французское слово.

— Но мы не французы.

— Так его произносят.

Тангела пожала плечами.

— Только белые.

В комнату вошла Карен.

— Когда французы упускают h, то это классика. Только подумай…

Карен отошла от них, наполнив чашку кофе; Стефани не услышала, чем Дефина закончила фразу. Тангела снова повела плечами. Дефина повысила голос:

— Думаешь, что это ниже твоего достоинства — работать примерочной моделью? Если так, то и не подряжайся на работу. А если уж взялась, то будь добра и работай, как все остальные девушки.

Тангела снова пожала плечами, а Дефина покачала головой и вышла из комнаты.

Стефи считала себя красивой, она также считала себя стройной, но, встретив Тангелу, усомнилась и в том, и в другом. Тангела заставила ее пересмотреть свои понятия о красоте и стройности фигуры. Кожа Тангелы была светло-коричневого оттенка, как у шоколадного мороженого, а ее носик более изящен, чем у нее самой. Исподтишка Стефани наблюдала, как в процессе чтения статьи из модного журнала у Тангелы подергивались от презрения ее прекрасные ноздри. Тангела не разговаривала с ней ни теперь на работе, ни на званом завтраке ее тетки и, по-видимому, совсем не собиралась заводить с ней дружбу. «Она бы не игнорировала меня, будь я стройнее и красивей. Да к тому же она старше, вот и считает меня малолеткой, школьницей и сопливым младенцем, — думала Стефи. — Ведь только по блату, благодаря тетушке, мне позволяют работать моделью».

Стефи хорошо понимала, что увлечена Тангелой.

Собрав всю свою отвагу, Стефани взяла бутерброд с яйцом и салатом, стакан диетического пепси и подошла к столику, за которым одиноко сидела Тангела.

— Не хочешь бутерброд? — осмелилась предложить ей Стефи.

Тангела снова раздула ноздри и посмотрела на нее, как на насекомое.

— Ты бы еще спросила меня, не хочу ли я сделать свои ляжки жирными.

— Но это диетический хлеб, — поспешно возразила Стефани. Ей не надо объяснять, что такое диета. Она следила за своим весом с девяти лет и придерживается строгой диеты.

— И майонез обезжиренный, — добавила она.

— Ага, значит, у тебя все-таки есть что-то обезжиренное! — сказала Тангела и подождала, пока смысл сказанного дойдет до Стефани. — Послушай, из того, что ты племянница Карен, еще не следует, что я должна нянчиться с тобой, — продолжала она. — И никакая ты не модель, а богатенькая девочка из пригорода, играющая в работу. Играй одна.

Тангела встала, подобрала с пола невероятных размеров сумку с лямкой через плечо и вышла из комнаты.

Стефани села и какое-то время так и сидела, ошарашенная случившимся. Последний раз ей так доставалось только в начальной школе Инвуда, в третьем классе, от Линды Бартон. Она проморгала накатившиеся слезы и оглянулась, не увидел ли кто ее унижения. Но присутствующие женщины — в большинстве своем из тех, кто занят окончательной доводкой моделей одежды, — были поглощены собственными разговорами. Стефани поникла головой. Недоеденный бутерброд с яйцом и салатом казался немым упреком. От его запаха ей вдруг стало плохо. Одним движением она встала и выбросила бутерброд в урну. Она не будет есть свой ланч, может быть — и обед. Она вообще ничего не будет есть.

Подобно дочери, Лиза тоже почти ничего не ела за ланчем. Было так интересно поехать в Манхэттен на завтрак со сказочно прекрасным мужчиной в одном из лучших заведений города и при этом чувствовать себя хорошо одетой.

Постоянным занятием Лизы было то, что она называла Игрой. Будучи привлекательной смолоду и под бдительным присмотром Белл, всегда безукоризненно одетой, она стала все больше и больше интересоваться тем, какое впечатление производит на других людей. В школьные годы и в единственный год ее колледжа ее внимание концентрировалось на том, как реагируют на нее молодые люди. Но последние лет пятнадцать интерес к реакции мужчин на ее внешность стал постоянно ослабевать. Как и большинство женщин, Лиза одевалась теперь, чтобы произвести впечатление на других женщин.

Конечно, не на любую женщину. Лизе было наплевать, что думает уборщица о достоинствах ее гардероба. По правде говоря, ей было безразлично мнение кого угодно в Инвуде. Лиза была более амбициозна. Она хотела потрясти настоящих шикарных модниц, с которыми ей удалось бы встретиться.

Проблема была в том, что таких модниц в ее краях было мало. Поэтому, потратив уйму времени на одевания и прочие приготовления к выходу, Лиза направлялась в те места, где собирались ценители моды Лонг-Айленда. В Лонг-Айленде имелось по парочке департаментских магазинов и ресторанов, которые привлекали покупательниц нужного ей ранга. Лиза часто ходила и на модную аллею. Но беда в том, что женщины, занятые покупками, редко обращают внимание на других женщин. За ланчем они могут оценить одежду незнакомки, по всегда будут чувствовать свое превосходство перед ней, если та сидит за столиком в одиночестве. Лизе нужно было не восхищение ее нарядами, а зависть к тому, как она одета. Она очень хорошо знала тот оценивающий взгляд, часто скрываемый за солнцезащитными очками с громадными стеклами или как бы невзначай брошенный при повороте головы, — если вы действительно хорошо одеты, то другая хорошо одетая женщина не сможет удержаться от оценивающего взгляда. Игра Лизы состояла в том, чтобы спровоцировать такой взгляд и перехватить его. И если это удавалось, то в виде награды за свою победу она посылала проигравшей мимолетную улыбку превосходства.

В этой Игре она стала экспертом. Она могла одеваться не только по последней моде, но и по последнему ее писку. К своему наряду она добавляла либо необычный пояс, либо антикварный шарф, либо заколку, которую невозможно скопировать. Однажды в чайной комнате второго этажа в Манхэттене, у Бенделя, одна из женщин пялилась на ее сумочку в течение всего ланча. Закончив еду, она не могла удержаться и подошла спросить, где Лизе удалось приобрести такую замечательную вещь. «Я заказала ее в Италии», — с высокомерным холодком отвечала Лиза.

Это не добавляло очков в ее Игре, потому что, разрушив невидимую границу и заговорив с ней, женщина показала себя недостойной высокого уровня Игры. У нее не хватало самоконтроля и самообладания. Поэтому признание превосходства Лизы не принесло ожидаемого удовлетворения.

Манхэттен — лучшее поле для Игры, хотя и с более трудными соперниками. Сегодня она подготовилась правильно. Он прошла по вестибюлю Сент-Ригаса и без труда заставила повернуть к ней головы двух бизнесменов. Хороший знак, но очки не зачитываются. Она вошла в ресторан, и метрдотель осмотрел ее с одобрением, что прибавило ей уверенности в себе. Затем надо было пройти по прекрасно оформленному залу к угловому столику, из-за которого поднялся Джефри, приветствуя ее появление. Он был последним аксессуаром, последним штрихом, которого не доставало, чтобы превратить все в волшебную сказку. Две женщины, разделяющие завтрак за одним столиком, при всем их старании не подавать виду не могли оторвать от нее своих глаз. Они проиграли. Лиза торжествовала, как хищник, только что убивший свою жертву.

Она обменялась с Джефри приветствиями. Они заказали вино, а потом… Потом Лиза не знала, что сказать. Но ей хотелось продлить этот момент. Что происходит в жизни Карен теперь?

— Ты уже встречался с Эл Халл? — спросила она, повышая голос в надежде, что женщина за другим столиком услышат ее вопрос.

— Я — с ней? У меня такое ощущение, что это она наехала на меня и отняла несколько часов моего времени, — пожаловался Джефри.

Лиза была в таком возбуждении, что не знала, что и думать о беседе с Джефри. Он говорил что-то о Стефани и ее работе интерном и потом долго рассказывал о деловой стороне работы компании. Лиза никогда не понимала, зачем мужчины это делают. Леонард становился смертельно скучным, как только он принимался рассказывать о своей врачебной практике. Но слушая Джефри, она улыбалась, кивала головой и старалась вставить оживленные реплики, с тем чтобы все могли видеть, как хорошо она сейчас проводит время. Поэтому она растерялась — почти впала в транс, — когда Джефри вдруг склонился к ней и взял ее за руку. Подобно матери, Лиза не выносила физических контактов. На мгновение она подумала, не пытается ли он приударить за ней. Ужасная мысль, но необоснованная: его лицо носило не похотливое, а озабоченное выражение. Однако он что-то хочет от нее. Она сосредоточилась на том, что он говорил.

— Ты можешь понять мое беспокойство? — говорил он ей. — Я боюсь, что не смогу больше удерживать мяч в игре.

Лиза заморгала, не понимая, когда это он успел переключиться от деловых вопросов и перейти к спорту.

— Она даже не подозревает, в каком критическом состоянии находятся ее дела. Мне иногда кажется, что она насмерть замучает себя работой.

Лиза сообразила, о ком идет речь, понимающе закивала головой и приняла озабоченный вид.

— Ты знаешь, не так давно она высказала странную мысль. Она сказала, что хочет найти свою родную мать. Это ненормально, не так ли? Я имею в виду, что такое может прийти в голову только от перенапряжения.

Джефри наконец завладел ее вниманием.

— Карен хочет сделать… что? — спросила Лиза.

За все годы совместной жизни, с самого раннего детства, никто из сестер не вспоминал, что Карен была приемной дочерью. Никто в семье даже не упоминал об этом. Даже думать об этом казалось неприличным.

— То, что я сказал. Но это не самое худшее. Она начала хлопотать о собственном приемном ребенке. Можешь себе представить такое?

Лиза вытаращила глаза.

— Вы что, отказались от попыток зачать собственного младенца?

Джефри помедлил. Разговор принимал неприятный оборот.

— Разве она не говорила тебе? — спросил он.

— Не говорила о чем?

На этот раз пауза затянулась дольше.

— Она прошла последние анализы у доктора Голдмана, и результаты оказались плохими. Она не может иметь ребенка. Никаким образом. Я думаю, все дело в этом. Ей-Богу, Лиза, она поступает неразумно. Вот почему я хочу, чтобы ты поговорила с ней. Может быть, она тебя послушается.

Лиза была настолько ошарашена, что не могла в должной мере порадоваться оказанному ей доверию. Ее сестра не упоминала о результатах анализов у доктора Голдмана. Лиза не могла поверить в это. Пусть Карен действительно очень занята последнее время, но ведь они всегда были откровенны друг с другом. Обиженная ее недоверием, Лиза пыталась не показать это Джефри. Но почему он думает, что Карен послушает ее, если она не считается с ней настолько, что даже не сообщила о своем бесплодии?

— Я знаю, что у тебя небольшая доля акций в нашей компании, но если нам удастся подписать контракт на двадцать пять миллионов долларов, то после конвертации акций и выплаты налогов тебе перепадет более полумиллиона.

— Что?

«Боже мой! Он говорит, что я получу более полумиллиона долларов? О чем это он? Что-то о каком-то контракте. И что-то о конвертации. Надо было слушать внимательно. Полмиллиона долларов — мне?» Она могла бы купить дом в Лоуренсе. С полумиллионом она могла бы даже убедить Леонардо переехать в Манхэттен. Вся ее жизнь изменится. А что Джефри хочет от нее?

— Как мы получим эти деньги? — спросила она.

— Карен должна согласиться продать свои права фирме Norm Со, конечно, при условии, что мы получим от нее приличное предложение. Предполагается, что я не должен говорить тебе об этом: коммерческая тайна и все прочее. Но я уверен, ты уже все знаешь от сестры.

Лиза утвердительно кивнула, хотя Карен не говорила ей ни слова.

— Все, о чем я прошу, это чтобы ты попыталась поговорить с ней, убедить ее, что эта продажа в ее же интересах. Если мы не продаемся сейчас, то нас ждет разорение. А после того как Роберт проговорился на званом завтраке, я боюсь, что Карен попадет под влияние Арнольда.

— Арнольд?

Лиза отмахнулась при упоминании об отце тем же движением, которое обычно было так характерно для ее матери.

— Ты не хочешь поговорить с Белл? И отцу, и матери деньги тоже нужны.

Джефри покачал головой.

— Не сейчас. Ты знаешь Арнольда. Он приведет шестьсот доводов в доказательство того, что выбор компании Norm Со политически неправилен. Если они однажды закупили полистирол, выработанный из отходов нефти непрофсоюзными рабочими, то Арнольд будет называть их фашистами и подонками. Сейчас вся эта политика для Карен совсем ни к чему.

Лиза хлопала глазами. Карен не говорила с ней ни о своем бесплодии, ни о предложении Norm Со. Лиза сомневалась, может ли она рассчитывать на доверие Карен вообще. Но полмиллиона долларов! «А сколько же эта сделка принесет Карен?» — спрашивала себя Лиза.

И сразу ей все показалось нечестным. У Карен был красавец муж, который заботился о ней. У нее громадная квартира и новый дом. А теперь она будет на миллионы и миллионы долларов богаче. Лиза остановила себя, напомнив, что она любит сестру, но все-таки это возмущало ее. Карен все дается легко, а она даже не ценит этого.

Джефри протянул руки через стол и взял ее руки в свои ладони. На этот раз Лиза оказалась готова к такому жесту.

— Ты поможешь мне? — спросил он.

Лиза ответила легким пожатием ладони Джефри.

13. Игра на публику

Время передачи телепрограммы «Эл Халл шоу» оказалось неудачным для Джефри — оно совпало со временем его игры в покер с Перри, Жорданом и Сэмом. Для них игра стала чем-то вроде религиозного ритуала, который не нарушался со школьных лет. Но предложение Джефри записать передачу на видеомагнитофон и посмотреть ее после игры шокировало Карен.

— Хорошо, — тем не менее согласилась она, — но тебе придется научиться правильно запрограммировать видеомагнитофон на автоматическую запись телепрограммы.

За полушутливым тоном Карен попыталась скрыть задетую гордость. Глупо переживать о том, с кем ты смотришь телепередачу. Но она была настолько уверена, что будет смотреть ее вместе с Джефри, что его отказ оказался для нее полной неожиданностью. Ну что же, у нее много других предложений и лучшее из них — от Дефины.

Карен ушла с работы в половине седьмого и взяла такси на весь длинный путь до Страйверз Роу — фешенебельного района Гарлема, оазиса верхушки местного среднего класса с особняками из песчаника и деревьями. Здесь жили чернокожие врачи, биржевые брокеры, министры, управленцы недвижимостью — и Дефина. Она купила свой особнячок на первые заработки в бытность свою супермоделью, а в последующие годы вложила в него немало денег, чтобы довести дом до того образцового состояния, в котором он находился теперь. После поворота дороги, ведущей в этот район, трудно было поверить, что ты в самом центре затрепанного Гарлема, но нервозность водителя говорила о том, что забывать, где ты находишься, не следует.

— Как долго вы собираетесь пробыть здесь? — спросил шофер. — Если долго, то мне лучше поехать в центр города. Позвоните мне — и за пару минут я окажусь на месте, — пообещал он.

Карен рассердилась. Она подумала о тех трудностях, с которыми каждый раз сталкивалась Дефина, пытаясь нанять такси до дома. Почему жизнь устроена так несправедливо и сложно? Но можно понять и водителя: весь его заработок и жизнь зависели от автомобиля. Как можно винить его за вполне оправданное беспокойство о сохранности машины?

— Нет, подождите, пожалуйста, здесь. Это безопасный район. В нем Спайк Ли снимал свой фильм «Лихорадка в джунглях».

Успокоительные заверения Карен не убедили шофера, но у него не было выбора. Ну и пусть, может быть, он кое-чему научится. Ведь если бы семейство Хакстейбл не жило в Манхэттене, то оно наверняка жило бы на Страйверз Роу.

Карен поднималась по ступенькам лестницы, ведущей к парадному входу, когда Дефина открыла дверь, чтобы встретить ее и впустить в дом. На ней были надеты палазиновые брюки и кофта в стиле кимоно, которые когда-то давным-давно скроила для нее Карен.

— Не могу поверить, что ты до сих пор носишь это! — воскликнула Карен, оглядывая подругу с ног до головы.

— Удивительно то, что размер все еще мне подходит, — сказала Дефина. — Я только сменила эластичный пояс на талии и теперь могу натянуть брюки. Но лучше не рассматривать мой зад: кимоно его не прикрывает.

— Я вообще не собираюсь рассматривать твой зад, — сказала Карен и вошла в дверь.

Дом был спланирован как типичный особняк из песчаника, только, может быть, немного получше. В нем был вестибюль, из которого поднималась вверх на три этажа прекрасная резная лестница с перилами из орехового дерева. Деревянный декор лестницы Дефина усовершенствовала сама — черное дерево блестело на фоне белого мраморного пола вестибюля. Скользящие двойные двери, убирающиеся в стены, были раздвинуты, открывая вид на жилую комнату и соединенную с ней гостиную. Обе комнаты были покрыты ярко-красной глазурью, что по контрасту с темными деревянными полами и сверкающей медью канделябров придавало комнатам дикую элегантность. Между лепными панелями стен висели резные деревянные маски и окантованные Дефиной в рамки образцы африканского текстиля, которые для Карен казались помесью современного искусства с египетской погребальной росписью. Меблировка комнат была довольно простой: мягкая мебель, обитая сероватой материей, и тщательно полированный современный датский стол, окруженный дюжиной грубоватых стульев, которые, с точки зрения Пятой авеню, могли быть отнесены к стилю «Прямо из Африки». Готовясь к сегодняшнему вечеру, Дефина выдвинула телевизор между окнами. А взглянув на стол, Карен отметила, что он был сервирован на две персоны.

— Тангела не собирается смотреть шоу вместе с нами? — спросила она.

— Тангела здесь уже неделю не живет, — сообщила Дефина.

— Ди, милая, что случилось?

— Поссорились. Неделю назад. Я сказала ей, что мой дом не гостиница. Она ответила, что, судя по грязным простыням, это действительно так, потому что там прачки работают лучше. Я ударила ее. И она смылась из дома, прежде чем я успела вышвырнуть ее за дверь. — Дефина тяжело вздохнула и продолжала: — Может быть, все и к лучшему. Я давно подозревала, что она собирается сбежать из дома. — Она помедлила. Ей было неловко обсуждать больную тему. — Карен, скажи мне вот что… Тебе не кажется, что Тангела изменилась?

— Стала непохожей на других девочек?

— Нет, она стала другой, не такой как прежде. Она до сих пор встречается с этим дрянным чернокожим парнем, а я уверена, что он повязан наркотиками.

— О чем ты говоришь Ди? Травка?

— Травка, водоросли… дерьмо все это, я сама курю травку. Я думаю, это кок или даже крэк. Она здорово похудела, и мне кажется, что даже Тангеле не по силам добиться такого эффекта без помощи химии.

Карен не знала, что сказать. Дефина начала ставить блюда с передвижного столика на стол. Карен села на стул. Кто она такая, чтобы давать советы? Волею судьбы она лишена возможности материнства.

— Да-а… Трудно вырастить ребенка.

— Трудно вырастить черного ребенка, — поправила Дефина. — Но она и не совсем черная. У нее белый отец. Нет, конечно, белые никогда не признают ее за свою. Но она не вписывается и в круг чернокожих. Я пыталась помочь ей найти себя и, похоже, наделала много глупостей.

— Как можно так говорить? Ты так старалась.

— Одних хороших намерений недостаточно. Здесь важен успех.

Дефина сокрушенно покачала головой и положила на тарелку Карен порцию риса, затем протянула ей блюдо с цыпленком, предлагая выбрать кусочек.

— Не надо было вовлекать ее в работу моделью. Между нами возникла ненужная состязательность. Да и деньги стали доставаться ей слишком легко. А легкие деньги не сулят ничего хорошего для подростка в Гарлеме. Когда она бросила школу, то я поняла: самые крупные неприятности впереди.

— Послушай, Ди. Стремление жить отдельно и самостоятельно — вполне нормальное явление для взрослеющего подростка.

— Повзрослей сама, Карен. В поведении Тангелы нет ничего нормального. Ей платят деньги мешками только за то, что она со своей приятной внешностью постоит немного в правильном месте. Но она считает себя недостаточно красивой — она либо недостаточно черная, либо недостаточно белая. А ей так хочется стать журнальной моделью и щеголять на подиуме. Нет, такая работа ведет к потере чувства собственного достоинства, а не к усилению его. Конечно, мужики пялятся на нее. Но это не те мужчины, которые нужны девочке. — Дефина тряхнула головой. — Боюсь, что Тангела делает ошибку, которую не сможет исправить. Но что я могу тут поделать…

Дефина взяла вилку и принялась за еду.

Несколько минут Карен сидела молча, пытаясь проглотить предложенные ей угощения. Дефина была в отчаянии, а она даже не заметила, как все это случилось. Она была так увлечена телевизионным шоу, заказами материалов и свадьбой кинозвезды, что теперь даже трудно вспомнить, когда они в последний раз разговаривали по душам. А ведь они почти все время были вместе, да вот поговорить о самом главном так и не удосужились. Вся их жизнь превратилась в работу.

Карен положила вилку на стол.

— Спасибо, я наелась.

— Я тоже, перейдем к вину?

Дефина вытащила бутылку французского Мерло и протянула бокал Карен.

— Лучший хлеб? — спросила Карен.

Не теряя темпа, Дефина ответила:

— У Илай Зибар.

— Неверно. У Орвашер.

— Катись к черту!

Но, прежде чем Дефина смогла затеять спор, Карен переключила внимание подруги.

— Лучшие ручные часы?

— Золотые, Картье Пантер.

— Да ну! А не «Ультимейт таймпис» Гарри Винстона? На них нет эмблем.

Они обе ненавидели вещи с эмблемами, отличными от их собственных инициалов. Дефина повела плечами.

— Очко в твою пользу. Но когда это эмблема Картье, то я делаю исключение.

Они перешли на диван. Обе откинулись на спинку, расположившись вполоборота друг к другу, и закинули нога на ногу так, что носки их туфель почти соприкасались.

— Как странно, Карен! Я всегда думала, что единственное, в чем я нуждаюсь, — это надежный дом, деньги в банке и дочка. Как бы не так! Я получила и то, и другое, и третье. Но, родив Тангелу, поняла, что мне нужен мужик. Послушай, есть четыре вещи: дети, дом, карьера и супружество. Говорят, что женщина может иметь все это. Я же утверждаю, что при большой удаче ты можешь заполучить только две из них. Мужикам легче. У белых мужиков таких проблем вообще не возникает. Они могут иметь все, если выберут правильную жену. Черным сложнее, но они хоть пытаются. А для женщины все четыре цели — только приманка, на которую они постоянно покупаются. Такова реальность, Карен. У меня удачная карьера, но я не нашла себе мужчину и оказалась неудачной матерью-одиночкой. А что будет с тобой? Если ты попытаешься погнаться за всем сразу, то гарантирую — развалишься на части. В лучшем случае ты можешь надеяться на выполнение только двух из четырех заветных желаний.

— А что, если исключить одно из четырех? — спросила Карен. — Я выбрала все: карьеру, дом, замужество и ребенка. Но доктор говорит мне, что ни на какого ребенка надеяться не приходится, компания Norm Со скупает мое дело, а Джефри грозит, что если я возьму приемного ребенка, то могу распрощаться с замужеством.

— Мой совет: откажись от младенца, выбирай мужа, — сказала Джефри, повторно наполняя бокалы.

— Постой, Ди! Может быть, твои трения с дочерью — только временное явление. Вспомни то время, когда мы делали юбочные костюмы для катания на коньках тебе и Тангеле. Помнишь, вы пошли в Радио-Сити, и ты каталась с нею, а я вам хлопала?

— А потом мы пили шоколад и ели тосты с корицей у «Рампелмейер», — припомнила, улыбаясь, Дефина.

— А помнишь, мы справляли день рождения Тангелы, ей было десять или, может быть, девять лет. Тогда она сказала, что не хочет больше игрушек, а хочет серьги в уши? А мы накупили кучу набивных зверюшек и каждой из них вставили в уши по серьгам? Какое у нее было лицо, когда она это увидела!

Карен продолжала вспоминать.

— Помнишь, когда ты только начала работать со мной и брала девочку с собой на работу? Тангеле очень нравился твой стол, и мы сделали ей точно такой же, но маленький. Она сидела за ним и пыталась делать все так же, как ты.

Глаза Дефины наполнились слезами, но она удержалась. Как и Карен, она никогда не покажет свою слабость.

— Да, помню. И не понимаю, что я сделала неправильно. Знаешь, мать без мужа и дочь без отца привязываются друг к другу больше, чем нужно бы. Тангела так зависела от меня, что вполне естественно, что сейчас она восстает против моего влияния. Когда-то Тангела любила все, что я делала или говорила, теперь — ненавидит. К этому трудно привыкнуть, но придется. А я так много ждала от нее. Я хотела, чтобы она, хотя и черная, чувствовала себя свободно и с белыми. Он должна была пользоваться уважением в среде местных ребят, но в то же время получать хорошие отметки в школе… Я подавляла ее не меньше, чем она меня. — Дефина помедлила. Ее губы дрожали. — Но этот последний скандал разбил мое сердце.

Карен очень хотелось как-то помочь подруге.

— Послушай, ты увидишь ее на работе. Может быть, все, что нужно делать в такой ситуации, — это какое-то время держаться от нее подальше.

Дефина отрицательно покачала головой.

— Вся проблема — в работе. Не следовало мне вовлекать ее в работу моделью, потому что сейчас игра идет по другим правилам. Раньше было легче. Теперь — много труднее. И ты не втягивай в нее племянницу глубоко. Тут не осталось места для живых и реальных женщин, недопустимо ничто несовершенное. Когда-то работа моделью была забавой, а теперь превратилась в нечто болезненное. Все стало слишком напряженным.

— Но у Тангелы все получается. У нее полно заказов на работу, и людям в агентстве она нравится.

— Да, конечно. Но она не первая и не единственная черная модель, какой была я. И она никогда не поднимется выше второго ранга и, кажется, сама догадывается об этом. Но она уже не может отказаться от моды и вернуться к школьным занятиям. Ты знаешь, как это происходит. Никто не может отказаться от славы. Она влипла. Три года назад, бросив школу, Тангела мечтала стать суперзвездой. Сознание того, что это не получается, убивает ее. В двадцать один год она поняла пределы своих возможностей. И оттого, что я предупреждала ее заранее, ей не становится легче.

Карен разделяла горе Дефины. Боже, как тяжело терять дочь таким образом и видеть, как ее губят наркотики и подозрительные типы. Это выглядит пострашнее страданий Перри, потерявшего дочку, заболевшую лейкемией. Карен представила себе это, и по ее коже прошел озноб. Не лучше ли оставаться бездетной, чем проходить через такие муки? Джефри так и считает. А вот Карен, несмотря ни на что, в этом не уверена.

— Может быть, тебе не стоит так переживать за нее? Может быть, все образуется, и став поспокойней, ты найдешь выход из положения?

— Да, конечно. Она пока еще не беременна, не мертва и не вышла замуж за сутенера. — Дефина решительно тряхнула головой. — Извини, что я так расстроилась. И хватит разговоров на эту тему. Возможно, ты права. Это такой период. Он пройдет, и все наладится. — Ди потянулась за бутылкой и наполнила пустые бокалы. — Будем пить и веселиться. А отношения матери с дочерью никогда не бывают легкими.

Дефина достала еще одну бутылку вина и вытащила пробку. Но, словно пробка была вынута не из бутылки, а из нее самой, Карен вдруг начала говорить. Она излила душу Дефине, рассказав о докторе Голдмане и о возникшем у нее стремлении найти родную мать.

— И знаешь, что самое странное, Ди? — спросила она. — В течение всего интервью с Эл Халл я все время боялась, что она вытащит вопрос о моей родной матери, как чертика из чулана. Я коченела от страха, но когда она так и не задала его, напряжение не отпустило меня. Я была разочарована. Я спятила, Ди?

Дефина покачала головой.

— Я не вижу в этом ничего ненормального. Знаешь, Карен, я всегда удивляюсь, в чем ты черпаешь для себя утешение? Уж точно не у Белл. И похоже, что Джефри тоже не подпитывает тебя. До прошлого года моей опорой была бабушка. Надежная, как скала. Ты не представляешь себе, как мне ее не хватает теперь. Женщина не может превратить всю свою жизнь в работу. Я это знаю. Это факт. Нам нужен кто-то, кого мы можем любить.

— Это та причина, почему я хочу взять приемного ребенка.

— Вот черт! А я целый час доказывала тебе, какая это мука — воспитывать ребенка.

— Не переживай. Джефри все равно не хочет этого.

— И что ты собираешься делать?

Карен посмотрела на часы.

— Я собираюсь присоединиться к двадцатимиллионной аудитории, собравшейся посмотреть, как я строю из себя дуру. Пожалуйста, включи телевизор. Я не хочу упустить редкую возможность.

Дефина сверила время, охнула и вскочила с дивана, чтобы включить телевизор. Музыка, сопровождающая программу Эл Халл, уже играла, затем за заставкой всех ее программ зазвучала вводная часть представления гостя вечера.

«Сегодня, — говорила Эл с совершенными дикторскими интонациями, — мы увидим женщину, чей вклад в моду и связанный с ней бизнес уже заслужили высокое признание. Но эта женщина, по-видимому, стоит на пороге гораздо более значительных свершений. Сегодня я беседую с Карен Каан, хозяйкой мира моды».

Музыкальная тема зазвучала громче, и несколько смонтированных кадров прокрутились по экрану: Карен на своем рабочем месте, Карен у телефона, Карен на презентации Приза Оукли, Карен, стоящая на коленях у подола Тангелы, подметывая край одежды с полным ртом булавок, Карен рядом с Джефри, Карен на прогулке вдоль реки в Вестпорте.

Затем передачу прервала рекламная пауза.

Дефина была довольна.

— «Карен Каан — хозяйка моды», — спародировала она голос с экрана. — Звучит, как будто ты колдунья или волшебница. Но выглядишь ты здорово!

— Отвратительно, особенно в этом кадре с Тангелой. Неужели я такая жирная?

— Заткнись. Надеюсь, что я не позабыла включить видеомагнитофон на запись.

Часовое шоу, казалось, пролетело мгновенно. Карен была поражена грубостью своей речи и тем, какой громадной она выглядела рядом с изящной Эл Халл. Но смотрела, как завороженная. Странно смотреть на саму себя, а еще необычнее сознавать, что вместе с тобою на тебя смотрят и многие другие. Но, слава Богу, программа была выдержана в очень благожелательных тонах. В ней показывалось, как она работает, участвует в благотворительных акциях, как ведет переговоры с Кейси; были показаны собрание сослуживцев и работа с Дефиной и Мерседес.

Общее впечатление было неплохим — трудолюбивая женщина, проложившая своим усердием дорогу в высшую лигу моды. Был короткий сюжет, в котором она обсуждает с Джефри деловые вопросы, и еще один, в котором они показывают свой дом в Вестпорте. Было несколько кадров, сделанных скрытой камерой, в которых она садится в лимузин и выходит из него, но они были без особых подвохов. Завершалось все показом церемонии вручения ей Приза Оукли. Это был хороший репортаж. Интересно, повлияет ли он на решения компании Norm Со.

Карен казалось, что она прошла испытание неплохо. Дефина согласилась с ней.

— Все. Больше ничего интересного не будет, если, конечно, ты не хочешь купить настоящие бриллианты в действительно золотой оправе за удивительно низкую цену…

Дефина нажала на кнопку дистанционного управления и переключила телевизор на коммерческий канал. Но рекламировали не второсортную ювелирную продукцию, а шелковые ветровки с подобранными в пару юбками.

— Кто станет носить такое? — спросила Карен.

— Я не знаю. Но до черта людей покупают эту дрянь. Герцогиня Даяна и ее обволакивающие наряды, кажется, получили второе дыхание.

— Понимаю… Но кто, черт возьми, покупает ее барахло? — спросила Карен и уставилась на экран, рассматривая предлагаемый комплект женской одежды, — вещи были ужасными.

— Знаешь, Карен, Джоан Риверс таким образом продала на сто двадцать миллионов ювелирных изделий, — сказала Дефина. — Ты сейчас видишь будущее, Карен. Торговля переместится из магазинов на экраны телевизоров.

— Не верю, Ди. Люди любят потрогать вещи руками. Покупки — это тактильный спорт. А показываемое с экрана не относится к категории высокого класса. Сотвори я нечто подобное, я бы опозорила свое имя. Посмотри, что случилось с Халстеном после того, как его продукцию стали показывать в GC Penny.

— Ну, когда это было! Теперь все по-другому. У женщин нет времени ходить по магазинам, а желание приобретать вещи осталось. Покупки по телевизору предлагают способ быстро удовлетворить его.

Карен мотнула головой.

— Не верю. Знаешь, Ди, мне бы хотелось побыть с тобой, а не просто зайти посмотреть телевизор и тут же сбежать. Но мне действительно надо уходить.

— Выпьем на дорогу?

Карен согласилась. Она понимала, как одиноко Дефине, и переживала за нее. Ди всегда была такой сильной. Они допили до конца вторую бутылку Мерло, и Карен поднялась уходить. Дефина проводила подругу до ожидающего автомобиля, с которым за время отсутствия Карен ничего плохого не случилось, и стоя на тротуаре, они обнялись на прощание.

Дефина обернулась и посмотрела на свой дом. В нем горел свет, и с улицы была видна часть вестибюля, а за ним две красные комнаты. Она снова повернулась к Карен.

— Я почти выплатила кредит. Я много лет мечтала выкупить этот дом. Но не для того, чтобы жить в нем одной. Я тоскую по бабушке. Тоскую по Тангеле — такой, какой она была ребенком. А еще я сожалею, что отказалась ради нее от стольких мужчин. Я пыталась делать только то, что было лучше для дочки, и к чему это привело?

Дефина слегка опьянела.

— А телешоу было замечательным, — сказала она. — Но ты не можешь жить в телевизоре. Попытайся найти свою маму. Нам нужны все, кто может стать нашими друзьями.

Входя в свою темную квартиру, Карен слышала, как звонил телефон. Нащупав выключатель и включив свет, Карен сняла трубку с ближайшего телефонного аппарата. Она услышала голос Лизы еще до того, как поднесла трубку к уху.

— Карен, это было здорово! Ты выглядела замечательно! Ты обратила внимание на кадр со Стефани? На заднем плане, когда вы были в холле? Она в восторге. Мы все в восторге. Мы записали программу на пленку, хочешь, я сделаю тебе копию?

Лиза всегда была щедрой, подумала Карен. Она молча слушала излияния сестры еще какое-то время, а потом раздался щелчок аппарата, предупреждающий, что звонит другой абонент.

— Подожди минутку, — сказала Карен и нажала кнопку переключения абонента на ресивере.

— Карен! — раздался голос Белл. — Ты смотрела это?

— Да.

— И что ты об этом думаешь?

Карен услышала вызов в тоне матери.

— Я думаю, все прошло хорошо. А тебе как кажется?

— Ну раз уж ты спрашиваешь, то мне кажется, что получилось как раз не очень хорошо. Надо было надеть что-нибудь цветное. А порой твой голос звучал, как в телефонной трубке, ну, несколько настырно… Ты меня понимаешь?

— Мам, меня ждет Лиза на другой линии. Давай я перезвоню тебе попозже.

— Хорошо. Отец просит передать тебе поздравления.

Карен повесила трубку, но тем самым вернула Лизу на линию.

— Меня ждет мать на другой линии, — сказала она. — Я перезвоню тебе позже.

— Хорошо. Но мне очень нужно поговорить с тобой.

По тону Лизы можно было понять, что она огорчена прерванным разговором, но у Карен не было сил выслушать ее до конца.

— Спасибо, что позвонила, — сказала она. — Поговорим завтра утром.

Когда Джефри вернулся с игры в покер, Карен была уже в постели и почти заснула. Он вошел в комнату без обычного приветствия, сел на кровать и снял ботинки. Судя по его движениям, он был слегка пьян.

— Выиграл? — спросила она.

Он не ответил.

— Проиграл? — спросила она.

Он медленно повернулся и посмотрел ей в лицо.

— Мы не играли. Перри включил проклятый телевизор. Мы смотрели шоу, а потом я напился.

Она попыталась подавить обиду — разве он не мог посмотреть телепрограмму с ней вместе? Разве они не договаривались? Все вышло наперекосяк. И потом, было что-то такое в его тоне, что-то странное…

— Тебе не понравилась программа?

— Понравилась? Сорок две минуты я наблюдал тебя, и только три минуты они показывали меня. Остальные пятнадцать — остались для комментариев. Довольно честный дележ для двух партнеров, не так ли?

Карен села, ударила по подушке, и та упала на пол. Она не потянулась поднимать ее.

— Это был неплохой репортаж, Джефри.

— Я выглядел идиотски. Это из-за тебя я выглядел таким дураком.

— Джефри, не я делала эту программу, и не я ее редактор.

— Нет, конечно. Ты только сказала, что творческая часть дела остается за тобой, и объяснила им, что я лишь клерк с карандашиком, где-то там, в задних комнатах.

— Джефри, что ты мелешь?

Она попыталась в точности припомнить, что говорила о нем и как люди Эл Халл отредактировали ее ответы. Кончено, они с Дефиной выпили немного вина, но не столько же, чтобы захмелеть и пропустить сказанное. Шоу казалось очень приличным: они с Джефри выглядели неплохо.

Джефри вскочил на ноги. Он был настолько зол, что его глаза приняли стальной оттенок. Зрачки были сужены, и Карен бессознательно натянула одеяло на грудь, как будто его взгляд мог ранить ее.

— Вспомни, я был художником, Карен. Перри, Жордан и Сэм смотрели программу вместе со мной, и я знаю, что они думали. Они думали, что живу за твой счет. Ты ничего не рассказала Эл о том, как я достал у отца начальный капитал для нашей компании и что самая идея ее создания принадлежала мне. Зато ты объявила всем пятидесяти миллионам зрителей, что владеешь контрольным пакетом акций. Почему бы тебе попросту не кастрировать меня?

— Это нечестно, Джефри. Я им говорила о твоих заслугах, но они вырезали все, что им не понравилось.

— Конечно, конечно! Так же как ты вырезала меня. Ты подорвала доверие ко мне. Мы до сих пор не получили предложения от Norm Со, а если получим вообще, то надо производить очень хорошее впечатление, чтобы нам дали большой кредит. Ты думаешь, такая программа облегчит деловые переговоры?

Он повернулся и, шлепая босыми ногами, вышел из комнаты.

— Куда ты пошел? — окликнула его Карен. — Пройтись.

— Босиком? — спросила она, но Джефри не ответил.

Она была зла и злорадствовала, что он побежал от нее без ботинок. Это было просто нечестно! И так непохоже на него. Раньше он никогда не был завистливым нытиком. Эл Халл разбередила в нем все самое худшее. Или же Эл разглядела его потаенную суть и сконцентрировала внимание на том, что она в нем не замечала? Или не хотела замечать?

Она чувствовала себя разбитой и усталой и опасалась, что поспать сегодня не удастся. Но утром она должна работать над новой коллекцией. Должна. Иначе что они выставят на шоу в Париже?

Она выдвинула ящик тумбочки и достала упаковку со снотворным ксенокс. Сегодня будет двухтаблеточная ночь. И пошли они все… и Джефри, и мать, и Лиза… Она сунула пару таблеток в рот и запила их стаканом минеральной воды. На сегодня было достаточно.

Вместе с выпитым у Дефины вином таблетки должны будут действовать мгновенно, как только она выключит свет. И последней мыслью перед тем, как она заснет, будет мысль о Джефри, бредущим босиком по тротуарам Вэст-энд-авеню. Она надеялась, что начнет моросить дождь.

Карен лежала в кровати и уже засыпала, но возвращение Джефри разбудило ее. Снова надо будет стараться заснуть. Ей нужно выспаться. Но сколько не повторяй себе, что надо спать, так заснуть невозможно. Она лежала расслабленная, как размазанное по сковородке тесто на том дурацком званом завтраке для друзей и родных, несчастная и измотанная бессонницей.

Карен не была великим мыслителем и не обманывалась на этот счет. Не то чтобы она была тупицей, просто с годами она поняла, что строгое логическое мышление — не самая сильная ее способность. Она рассчитывала больше на интуицию, неясные ощущения, творчество. Карен жила глазами — то, что она видела, определяло ее мысли и чувства.

Вот и теперь, закрыв глаза, она перестала пытаться заснуть, а постаралась увидеть то, что ее беспокоит.

Первый образ, который непроизвольно возник перед ее закрытыми глазами, был образ Сильвии, умиленно взирающей на Джефри во время устроенного ею завтрака в Вестпорте. Образ был четким, как фотоснимок, и даже больше того — в своем воображении Карен могла рассмотреть сцену со всех сторон. Она могла видеть рикейлевское платье Сильвии со спины и то, с какой нежностью мать положила руку на спину сына, и цвет ее волос в контрасте с волосами Джефри. Она могла рассмотреть их в профиль. У Сильвии была та же аристократическая горбинка носа, что и у Джефри.

«Что было тогда? — размышляла Карен. — Что мне в этом не нравится? Или это и мое подспудное стремление иметь сына, которого я никогда не смогу зачать?» Нет, она не чувствовала такой тяги. Ей всегда хотелось иметь дочку. Она продолжала лежать с закрытыми глазами и удерживать образ. И вдруг она поняла, что она просто ревнует Джефри к Сильвии.

Даже здесь, в темноте, лежа в постели, она почувствовала, как краска стыда заливает ей щеки. Ревность — такое постыдное чувство. Слава Богу, Карен не часто его испытывала. Но она знала, когда оно приходит. Сейчас она ревновала. Боже, она не могла поверить, что она столь мелочна и завистлива. Она ревнива и эгоистична в отношении к Джефри.

К трем часам ночи она впала в беспокойный сон, но уже через час проснулась. Во сне, четком, как на фотографии, она была младенцем, лежащим в небольшой лодочке, почти корзинке, которую раскачивали пенистые волны моря. Сначала ей это нравилось, но потом захотелось есть, и она села и оглянулась. Все что она увидела — были седой океан вокруг и нависшее темное небо над головой.

Океан был белым, теплым, как молоко, и светился, но она ощущала, что вода остывает, становится все холоднее и холоднее. Она замерзла. Ей хотелось есть. Она заплакала тем мяучащим, жалобным плачем, которым плачут младенцы. Волна накатилась на нее и смешала соленые слезы на ее щеках с солью морской воды.

Настоящие слезы дрожали на ресницах Карен, разбуженной печальным сновидением, и сразу же в мозгу промелькнули две мысли.

Первая: она никогда раньше не видела черно-белых снов.

Вторая: она не ревновала Джефри к Сильвии, она ревновала Джефри за то, что у него была любящая родная мать.

14. Залечивание ран

Несмотря на то, что с утра ее подташнивало от выпитого накануне Мерло, Карен решила начать действовать. Скандал с Джефри, чувство разочарования от телепередачи Эл Халл и ее сновидение — все вело к одному и тому же: она попытается найти свою родную мать. Да, но как это сделать?

Ну а если нанять хорошего частного детектива? Ты можешь спросить про ортодонта, парикмахера, гинеколога, даже про хирурга, делающего пластические операции, но про частного детектива? У кого? У Джефри нельзя: он дал ясно понять, что не одобряет саму идею. Не позвонить ли Джун и спросить, не вела ли она слежку за Перри, добиваясь развода? Но она избегала общения с Джуной из-за того, что Джефри отказался взять ее в жены. Она могла бы позвонить Биллу Уолперу и спросить, нет ли у него детективной службы для проверки клиентов и служащих. Но осмелившись попросить его об услуге, сможет ли она потом отстаивать перед ним интересы своей компании?

Не найдя с кем бы посоветоваться, Карен заставила себя перелистать справочники и на желтых страницах «Телефонов Манхэттена» обнаружила десятки интересующих ее служб, которые, несмотря на манхэттенские номера, в большинстве своем имели конторы в Бруклине. Она пропустила объявление «АААА Инвестигейшн», выбрала несколько других наугад и позвонила по указанным телефонам. В первых четырех ей отвечали автоответчики, предлагая сказать свое имя, оставить краткое послание и номер домашнего телефона.

Как бы не так! Она набрала еще один номер, и ей ответил какой-то дяденька с Джей-стрит в Бруклине. Карен назначила встречу с мистером Центрилло, который уверял, что сможет «втиснуть» ее в список дел, запланированных на сегодня.

Когда они остановились около скромной двери конторы, зажатой между магазином товаров для полицейских и лавочкой третьесортных ювелирных изделий, Карен не смогла сдержать улыбки, глядя на добродушное лицо негра, сидящего за рулем лимузина. Его звали Корман. Ему случалось возить Карен и раньше.

— Я задержусь минут на пятнадцать, — сказала она, — ну самое большее — на полчаса. Если меня не будет к этому времени, то, пожалуйста, постучите в дверь комнаты двести один. Я не хочу сорвать мою следующую встречу.

Корман кивнул, но наморщил лоб.

— Трудно будет найти место для парковки. И в этом районе я бы не хотел оставлять автомобиль без присмотра. Впрочем, будем надеяться, что все обойдется.

— Спасибо, Корман, — сказала она с искренним чувством благодарности.

В контору Центрилло вела старая, обшарпанная деревянная лестница, ступеньки которой по краям были обиты железными полосами. Посередине ступеньки провисли, как от сильной усталости. Карен тоже чувствовала усталость, но не физическую, как у ступенек. Как же много у людей должно накопиться несчастий, чтобы так износить ступеньки, и какими тяжелыми должны быть эти несчастья! Если вы боитесь, что ваш партнер предает вас — потянет ли такая неприятность на пятьдесят фунтов? А если подозреваете в измене жену — это еще тяжелее? А когда вы разыскиваете мужа, оставившего вас с двумя детьми — потянет ли это на две тонны? А каков вес несчастья, которое она сама поднимает по этим ступенькам?

Контора занимала одно из двух крыльев второго этажа, и Карен с облегчением отметила, что она очень чистенькая, как и лестница, по которой она только что поднялась. Карен повернула круглую ручку дубовой двери и вошла в приемную размером с небольшую прихожую. Прыщавая девушка с громадной копной волос взглянула на нее и улыбнулась.

— Миссис Коган? — спросила она.

Карен заставила себя утвердительно кивнуть. Она не хотела называть свое настоящее имя. Но что если девушка смотрела шоу Эл Халл? Карен не была уверена, что дизайнеры считаются настолько важными, чтобы их портреты печатались в «Нейшенл Инквайер», но ей не хотелось бы экспериментировать на себе.

«В ПОИСКАХ БРОСИВШЕЙ ЕЕ МАТЕРИ. СТРАДАНИЯ ДИЗАЙНЕРА — ЛАУРЕАТА ПРИЗА ОУКЛИ:

СОБСТВЕННЫЙ РАССКАЗ КАРЕН КААН».

Карен передернуло от такой перспективы. Среди других объявлений только объявление об услугах Центрилло не упоминало о «конфиденциальности». Поэтому она и позвонила ему. Она считала, что конфиденциальность должна предполагаться, а не объявляться. Еще она надеялась на то, что не очень популярна в Бруклине. Здесь могли с готовностью выложить три сотни долларов на слоеный кашемировый костюм со свитером. Да и на ТВ она появляется отнюдь не ежедневно. Читает ли кто-нибудь на Джей-стрит столбец Сьюзи, и есть ли тут подписчики на «W»?

Она посмотрела на девушку, сидящую за узким конторским столиком. На ней была голубая с красным полистеровая курточка, которая сидела так, как будто она напялила на себя хозяйственную сумку. Вставки были вшиты слишком высоко и к тому же неровно. Сколько они содрали с нее — больше девятнадцати долларов и девяноста девяти центов? Напоминает продукцию Norm Со марки Бетт Мейер. Карен представила себе ощущение от контакта материи с кожей — в такой влажный день оно должно быть очень неприятно. Простая хлопковая рубашка за ту же цену смотрелась бы на девушке гораздо лучше. А цвета! Они боролись друг с другом, и ни один из них не мог победить. Расцветка была убийственной, особенно в сочетании с цветом волос и кожи девушки.

Карен вздохнула. Если она не хочет совсем свихнуться, то с анализом одежды на каждом встречном надо кончать. Неужели Джефри был прав, и все сводится только к самоконтролю? Или же прав ее школьный приятель, и у нее идет процесс неосознанного избегания мыслей, слишком болезненных, чтобы их спокойно продумать? Или «и то, и другое», как обычно говорила Белл?

— Садитесь, миста Центрилло щас примет вас, — сказала девушка с неподражаемым говором Норстрэнд-авеню.

«Боже, — подумала Карен, — неужели и я говорю с таким акцентом? Если бы не мой талант, то и я могла быть на ее месте за таким же конторским столиком. Носила бы такие же куртки…»

Карен испытывала острое сочувствие к бедной девушке. Она смотрела на секретаршу с состраданием. Затем велела себе успокоиться. Не слишком ли высокомерны все эти мысли с ее стороны? Ведь это ее жизнь пошла вразнос и вынудила прийти сюда, потому она и здесь. Причем как проситель, а не как работодатель. Несмотря на дряную кожу и отвратительную одежду, с яичниками девушки, наверное, все в порядке. А если на вещи посмотреть пошире, то паршивая кофточка вообще не имеет никакого значения.

Застекленная дверь позади девушки раскрылась, и из нее выскользнул седоватый мужчина невысокого роста. Ну-ну. Если это мистер Центрилло, то она мгновенно слиняет отсюда. Но человечек проскочил мимо конторки к выходу, даже не взглянув на них. В проеме двери теперь показался тоже невысокий, но плотный и лысеющий мужчина, ноги которого стояли на земле так же твердо, как твердо была приклеена улыбка к его лицу.

— Миссис Коган? — спросил он.

Это был голос «хорошего дяди» из телефонной трубки.

Она кивнула в знак приветствия, встала и последовала за ним. «Боже мой, — думала она, — что я ему скажу? Пожалуйста, найдите мою мамочку»? Она вдруг почувствовала себя маленькой и беспомощной. Офис Центрилло был солнечным, чистым и просторным. Он был обставлен старомодной дубовой мебелью, которую Карен не видела со дней Саус-сайдовской высшей школы. Она выбрала одно из двух жестких кресел, стоящих перед письменным столом, а Центрилло сел на вращающийся стул по другую сторону. Для полноты воссоздания школьной атмосферы ей не хватало только нарукавников и тетрадки для записи уроков по истории Соединенных Штатов.

— Итак?

Его большие плоские руки лежали на широкой крышке письменного стола.

Ей было трудно заговорить. Молчание тянулось до тех пор, пока не стало так же трудно молчать. Карен поняла, что она не готова к разговору. С трудом оторвавшись от пылинок в луче солнечного света, падающего из чистых окон, она, наконец, выдавила из себя:

— Я хочу найти свою мать.

— Она пропала? Сбежала? У нее старческая синильность?

Его голос был тихим и успокаивающим.

— Нет. Я не знаю. Вы меня не так поняли. — Она помедлила. — Я ищу мою настоящую, родную мать.

— Вы имеете в виду, ту, которая вас родила? Вы были приемным ребенком?

Он мысленно присваивал ей категорию и место в картотеке, которую он ведет для своих клиентов.

— Да.

— Как долго вы ищете ее?

Все время. Никогда не искала. Она вздохнула.

— Я не искала. Я не знаю, как это делать. Поэтому я и пришла к вам.

— Вы получили какие-то сведения о ней?

— Нет.

— Фамилия вашей родной матери?

— Я не знаю.

— Где будем искать — здесь, в Нью-Йорке?

Карен поняла, насколько не осведомлена она в этом деле. Она, Карен Каан, которая делает по четыре коллекции в год, раздает интервью журналистам, знает, как делать дело и добиваться успеха, как эффектно преподнести себя Биллу Уолперу и произвести впечатление на этого сукина сына, абсолютно беспомощна, пытаясь решить главную загадку своей жизни и не имея определенного плана, не произведя никаких предварительных исследований. Что с ней случилось? Она не только не может зачать ребенка, но и породить здравую мысль. Карен казалось, что она выглядит дурой, несмышленым младенцем, который ждет, что большой дядя поможет ей. О чем это он спрашивал? Где ее удочерили? Она хотела ответить, что не знает, но вдруг вспомнила — как ниоткуда, — что однажды Арнольд упомянул Чикаго. Он не любил командировок в этот город. Возможно, потому, что она родилась там.

— Я думаю, в Чикаго, — сказала она.

Она открыла сумочку и стала искать в ней две фотографии, служившие ей талисманом. Но их здесь не было. Она почувствовала, что бледнеет. Потеряла? Она могла бы поклясться, что положила их сюда. Но последнее время она была так замотана и расстроена, что забыла о них. Где она видела их последний раз? Ее лоб покрылся капельками пота, и она в растерянности поглядела на «большого дядю».

— У меня должны быть фотографии. Я почти уверена, что я из Чикаго.

Мистер Центрилло понимающе кивнул.

— Мне надо посмотреть законы штата Иллинойс. Вы знаете, законы различаются в разных штатах. Миссис Коган, я думаю, вы видите все трудности сами. Даже допустив, что вы родились в Чикаго и были официально удочерены, и предположив, что документы не засекречены, — все равно без имен и дат будет очень трудно что-либо узнать. Как ваше девичье имя?

Наконец-то она могла ему ответить что-то определенное.

— Липская, — сказала она и назвала имена Арнольда и Белл, даты их рождения и старый бруклинский адрес.

Но Центрилло только качал головой.

— Даже с этим датами и именами будет очень трудно. Но разрешите задать вам еще один вопрос.

Она согласно кивнула. Ей показалось, что она вообще не сможет больше отвечать. Достаточно одного слова — и она разрыдается. Боже, когда она плакала в последний раз? Она уже не помнила. Но губы ее дрожали.

— Я понимаю, что иногда неудобно спрашивать такие вещи, но не могли бы вы получить нужную вам информацию от приемной матери? Вы можете поговорить с ней на эту тему?

Как по волшебству, слезы прекратились.

— Невозможно, — сказала она.

Центрилло кивнул, словно ответ не содержал ничего неожиданного. Он вздохнул.

— Есть ли у вас свидетельство о рождении? — спросил он.

— Да! — ответила она с таким энтузиазмом, что снова почувствовала себя дурой.

— Можно взглянуть на него?

— Я не взяла его с собой, — виновато призналась она.

«Большой дядя» снова вздохнул.

— Миссис Коган, я думаю, что мне надо спросить вас: вы всерьез хотите найти свою мать? Может быть, вам совсем не нужен частный детектив? Может быть, вам надо поговорить с кем-нибудь другим? С рабби, с консультантом, с семейным доктором…

Краска стыда залила ее лицо. Он посылает ее к психиатру. Она побывала уже у трех. Ей надоело изливать свои чувства другим людям. Она просто хочет найти свою проклятую мать. И плевать на то, что она в растрепанных чувствах и растерянности! Слава Богу, не так часто в жизни она чувствовала себя столь ранимой и безрассудной. А с ранимыми и безрассудными бабами случается одно и то же — их посылают к психиатру… — проверить, все ли у них в порядке с головой. Теперь глаза Карен действительно наполнились слезами, но не только от боли, но и от злости.

— Послушайте, мистер Центрилло, я знаю, что я не подготовилась как следует к встрече с вами, и прошу прощения. Если вы составите список того, что вам нужно, я попробую выполнить ваши требования. Но я бы хотела от вас услышать… При условии, что я выполню все это, вы возьметесь искать мою родную мать?

— О, пожалуйста, миссис Коган, не принимайте все так близко к сердцу. Я понимаю, как вам трудно. Но что здесь можно обещать? Иногда я иду в судебную палату в бюро документов и — раз, два, три — все готово. В других случаях — трачу годы на поиски — бывает, что ничего не нахожу. Большинство женщин, отказывающихся от своих детей, не очень гордятся этим. Они начинают новую жизнь. Переезжают на новое место. Они умирают. Но, что бы с ними ни случилось, они не хотят, чтобы другие знали их местопребывание. Если я правильно вас понял, ваша родная мать никогда не делала попыток найти вас?

Карен удивленно откинулась в жестком кресле. Ей и в голову не приходило, что мать могла искать ее.

— А такое возможно? — прошептала она.

— По-всякому бывает. В некоторых случаях у матерей оказывается достаточно информации, и они могут отыскать ребенка. В других же они имеют дело с закрытой документацией. И в шестнадцати штатах в этом случае ни вы, ни ваша мать не получите никакой информации, позволяющей вам связаться друг с другом. Даже если вы обе этого очень хотите.

Долго сдерживаемые слезы теперь покатились по лицу Карен. Все казалось таким печальным. Она думала обо всех разъединенных матерях и дочерях и их безрезультатных поисках друг друга. Спокойным, естественным движением мистер Центрилло открыл ящик и достал из него упаковку с салфетками. «Как психиатр», — подумала она. Слезы продолжали катиться из ее глаз. Она долго рыдала, выплакивая накопившиеся за долгие годы слезы. Наконец она вытерла щеки и сумела выговорить:

— Все это так грустно. Очень и очень грустно.

Она высморкалась.

Мистер Центрилло перегнулся через стол, достал клинекс из упаковки и тоже высморкался. Он шумно вздохнул.

— Что же, так оно и есть…

Какое-то время они сидели в тишине, освещенные солнцем. Потом Карен сделала глубокий вздох, потянулась к сумке, вытянула из нее блокнот Файл-о-фэкс и ручку Мон Блан.

— Хорошо, — сказала она, — продиктуйте все, что вам нужно для поисков моей матери.

После обсуждения списка требований и платы за работу Карен поискала в сумке конверт, в который она заранее положила деньги, чтобы расплатиться с детективом. Центрилло аккуратно заполнил расписку в получении денег, затем встал, проводил ее к двери и задумчиво глядя на чистый деревянный пол, тихо сказал:

— Миссис Коган. — Он придержал ее за локоть. — Позвольте мне задать вам еще один вопрос. Вы отдаете себе отчет, что вы ищете? Потому что, даже если мы найдем вашу мать, это может оказаться не то, что вам хочется.

Она пожала ему руку. Как ему объяснить, что с ней сейчас происходит?

— Пусть будет как будет, — сказала она.

Шофер Корман ждал ее в вестибюле конторы.

— Прошло ровно полчаса, вы велели зайти к вам.

Она только тряхнула головой и позволила ему помочь ей добраться до машины. Сейчас она не отказалась бы ни от какой помощи.

15. Друг в твидовом костюме

Утро превратилось в сплошной трезвон телефонных звонков с поздравлениями от работников компании. Каждый звонивший говорил одно и то же: обычно они не смотрят телевизор, но вчера, проходя мимо открытой двери… так уж получилось, что они настроились на программу Эл Халл и… Карен могла только посмеяться. Столь же забавно было наблюдать, как Жанет и другие секретарши, а вместе с ними и миссис Круз и даже Кейси, смотрят на нее с необычайным почтением. Похоже, что во власти телевидения наложить на вас лоск престижности и придать особую значительность, стоит вам только появиться на голубом экране. Неподвластными косметическому очарованию телеэкрана оказались лишь Белл и Джефри.

Она решила не обращать на мужа внимания, пока тот не извинится перед ней. Несмотря на болезненный осадок после скандала, она продолжала РКО — работать как обычно. А работа включала, в частности, подгонку с помощью булавок завертывающейся юбки, облегающей стройную талию Тангелы под наблюдением Стефани. Карен тщательно и несколько раз проверила, не была ли девушка под наркотиком, но пассивное недовольство Тангелы казалось вполне обычным. Карен собралась было отпустить ее на перерыв, когда зазвонил телефон.

— Кто это? — громко спросила Карен, зная, что Жанет была на интеркоме.

— Пожалуйста, под-дите к телефону, — попросила Жанет с бронковским акцентом, тяжелым, как дом.

Стоя на коленях с полным ртом булавок, в разгаре борьбы с непокорной материей, Карен совсем не была готова бежать к телефону. Жанет должна бы знать это.

— Кто звонит? — снова спросила Карен с раздражением.

— П'жалуста, под-дите к телефону, — повторила Жанет.

Со вздохом недовольства, который был слышен по интеркому, Карен тяжело поднялась на ноги и пошла к рабочему столу.

Она слишком постарела для того, чтобы чувствовать себя удобно, сидя на полу. Боже, как она устала! Карен схватила трубку.

— Кто… твою мать, это? — бросила она Жанет.

— Билл Уолпер. Я думала, вы не хотите, чтоб об этом знали другие. Вы всегда психуете, когда он звонит.

— О да. Спасибо. Соедини меня с ним, — попроси ла Карен, признав ее правоту.

Она попыталась собраться с мыслями и привести себя в форму. Неужели просмотр телепрограммы подвигнул его сделать, наконец, предложение? Нет, не может быть. В этом случае он бы звонил Джефри. Или этим звонком он пытается смягчить свой отказ иметь с ними дело? Мысль о том, что она отвергнута, вызывала ощущение холода в животе. Ведь то, что она не хочет принять предложение, еще не означает, что она не хочет, чтобы оно было сделано. Хорошо. Пусть им отказывают. Все-таки рада она этому или нет? Раздался щелчок телефонного аппарата. Глубоко вздохнув и сконцентрировав столько энергии и энтузиазма, сколько можно вложить в одно простое слово, она сказала:

— Алло! — и продолжила: — Билл, как приятно вас слышать!

— Пожалуйста, подождите. Мистер Уолпер снимет трубку, — раздался резкий, сухой ответ секретарши с того конца провода.

Дерьмо! Карен бесил подобный телефонный снобизм. Этот ход в их игре она проиграла. Карен попыталась взять себя в руки и подготовиться к разговору.

— Карен? — На этот раз она слышала голос Билла Уолпера. — Вы очень заняты? Не хотите ли вместе позавтракать?

— Когда? — спросила она, припоминая намеченные на эту неделю дела, связанные с подготовкой к шоу в Париже.

Не забывай и о том, насколько ты сейчас измотана, предупредила себя Карен.

— Сегодня. Прямо сейчас. Скажите «да», и моя машина заедет за вами минут через двадцать.

Мужик спятил и к тому же оказался удивительно наглым. Не похоже ли это на приглашение девушки на пятницу с просьбой остаться до субботы? Но полегче, ты не Коко Шанель.

Карен строила всю свою жизнь через «да», когда другие отвечали «нет». Она задумалась даже не на секунду, а на мгновение, не взять ли с собой Джефри, но поняла, что не знает, где его искать. Его присутствие и не предполагалось…с ним! Он взбесится, что она не позвала его. От уязвленного самолюбия или от зависти? Ей все равно.

— Ну что ж, пожалуй.

— Мой шофер будет ждать вас в двенадцать тридцать. — В тоне Билла слышалось одобрение. — Вас устроит «Льютис»?

— Замечательно, — промурлыкала она в ответ.

Это был наилучший маленький ресторан Нью-Йорка.

Не задаваясь больше никакими вопросами, она повернулась к племяннице и крестнице:

— Представление окончено, я сматываюсь.

Она перегнулась через рабочий стол, чтобы дотянуться до своей сумки, достала из нее стодолларовую купюру и отдала Тангеле. Карен не обмолвилась с ней ни словом по поводу ссоры с Дефиной. Но ей хотелось подчеркнуть свое хорошее отношение к крестнице.

— Можешь просадить на ланч, — сказала она, и Стефани хихикнула, распознав в тоне тетки интонации Белл.

Карен улыбнулась надутой Тангеле.

— Возьми ее с собой в какое-нибудь приличное место.

— Пошли! — буркнула Тангела, и девчонки вышли из комнаты.

Оставшись одна, Карен достала зеркальце, чтобы осмотреть себя. Вести с поля боя были неблагоприятными: начать с того, что ее лицо, напоминающее картошку, могло быть доведено до приемлемого вида лишь после шлифовки хорошим увлажнителем, наложения прозрачного кремового основания и полировки бронзовой пудрой Гуерлайна. Глаза были красными и, как говорили в офисе, ВКС — волосы в катастрофическом состоянии. Карен тряхнула головой в тщетной надежде распушить волосы или добиться эффекта стрижки без стрижки, которую однажды сделал ей Джин Пайр. Ей придется отказаться от этого парня и вернуться к Карлу. Он понимает ее волосы. Может быть, их стрижка поднимет ему настроение. Надо подумать. Но это потом. А что можно сделать в той чрезвычайной ситуации, в какой она оказалась сейчас?

Пятнадцатью минутами позже она вышла из вестибюля дома 550 на Седьмой авеню к длинному мерседесу Билла Уолпера, неся с собой небольшую папку с письмами и меморандумами, чтобы быть уверенной, что ее не застигнут врасплох вопросами о деталях дела. Кожа лица была ухоженной, губы подкрашенными — но внешний лоск кончался на волосах, которые были хорошо расчесанными, но не уложенными. В сорок два года есть пределы женскому умению прихорашиваться в пределах четверти часа. Пшеничного цвета хлопчатобумажная трикотажная туника и короткая юбка, которые она надела, завершали ее образ, приятно оттененный буклированного вязания роскошным жакетом, который прикрывал ее полнеющую фигуру.

Не было ничего удивительного в том, что автомобиль Уолпера оказался волшебно-прекрасным. Карен откинулась на удобное, уютное сиденье, обитое серой кожей. Машина была — чистая роскошь. Шум улицы полностью блокировался затемненными стеклами и льющейся музыкой концерта Моцарта по аудиосистеме. Первый раз за неделю Карен попыталась расслабиться. Машина была в сотни раз лучше наемных лимузинов, которыми она пользовалась в деловых поездках. «Как я попала сюда? — удивлялась Карен. — Я, простая еврейская девочка из Бруклина, сижу в одном из самых роскошных в мире автомобилей и еду в один из самых роскошных ресторанов города». Карен потрясла головой, чтобы разогнать наваждение.

До сих пор, несмотря на успехи, достигнутые за последнюю пару лет, несмотря на награду фонда Оукли и публикации в журналах на дорогой глянцевой бумаге, она не принимала заработанную славу и достаток за должное. Ей казалось, что долгий путь наверх, сопряженный с тяжелым трудом, болью и стрессами последних месяцев, еще не пройден до конца, что она еще остается подающей надежды претенденткой, а не солидной и уважаемой звездой моды. Карен так и не привыкла к тому, что может себе позволить роскошь не обращать внимания на ценник с правой стороны меню, купить ювелирное украшение, которое ей понравилось, и не заходя в банк, знать, что у нее написана пятизначная цифра на чековой карточке.

«А что, если это конец? — задалась вопросом Карен. — Если это вершина, с которой остается только путь назад, путь вниз?» Ей вспомнился Тони де Фриеза, подошедший к ней на вручении Приза Оукли. Что он ей сказал? «Увидимся на выходе» — на пути вниз? Не хотелось бы, оказавшись на вершине, незаметно скатиться в пропасть. Или же только так и можно узнать, что было на вершине, — когда смотришь со склона, с которого виден пройденный путь? Ей стало холодно, и она попросила шофера привернуть кондиционер. Не надо было соглашаться на ланч, вдруг осознала Карен, надо было продолжить работу над парижской коллекцией. «Если я провалюсь на парижском шоу, то провалюсь всюду».

Она тяжело вздохнула. В моде ты хороша ровно настолько, насколько хороша твоя последняя коллекция. Намеченная на сегодня работа не продвинулась ни на шаг, а это означало, что парижской коллекции на сегодняшний день не существует в природе. Начиная работать в моде, она дала себе два обещания: первое — она будет одевать женщин в удобные и прекрасные наряды и никогда не навязывать им ничего броского, но смешного, клоунского или сковывающего движения; и второе — она разработает модели так, чтобы линия их производства была простой и все компоненты ее легко согласовывались друг с другом.

Начало было легким, но дальше пошло труднее. Элегантная простота дается большим трудом. Все ее искусство основывалось на знании того, как прекрасная, чувственная, сказочная по ощущению материя собирается в складки или стекает по форме тела. Она, как и Шанель, всегда была в поисках нового, качественного материала. Коко Шанель в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, как только появился ластекс, сразу же выставила коллекцию своих потрясающих нарядов, сделанных из него.

Другим секретом Карен была структура сделанной ею одежды. Она была уникальна, поскольку простота линии подкреплялась мастерским кроем и идеальным швом. Созданный ею разлетающийся кашемировый жакет казался свисающим с плеч совершенно свободно. Но сколько потребовалось работы для того, чтобы скроить плечи так, чтобы добиться этого эффекта! Ее маленькая фуфайка-безрукавка с круглым вырезом сидела безукоризненно благодаря небольшим, почти невидимым выточкам, определить расположение и способ шитья которых она могла, только используя накопленные годами опыт и знания. Те же выточки надо было кроить несколько иначе и выше для шелковых чесучевых фуфаек. А ее слаксы! Они стали знаменитыми. Женщины были готовы убить друг друга, чтобы раздобыть их для себя. Карен знала, как скроить ногу, как обработать шов, как гарантировать точный подъем таким образом, чтобы слаксы никогда не задирались и не морщились и при этом уменьшали живот и бедра и удлиняли ноги. Просто? — Да. Легко? — Нет!

После многих лет обучения, многих попыток определить, что срабатывает, а что нет, после того как она продралась сквозь джунгли Центра одежды, после борьбы за популярность в прессе, на радио и телевидении, борьбы за признание, за рынки сбыта — она наконец добилась своего. И вот она теперь здесь — в роскошном лимузине — на вершине достигнутого, но и перед лицом нового вызова в бесконечной погоне за новейшим и лучшим. Потому что в моде не достаточно быть только хорошим, нравящимся и стильным. Вы всегда должны выглядеть по-новому. И с этим надо считаться. Ее клиентки покупают наряды не потому, что испытывают нужду в одежде: они покупают новинки.

Если даже ее одежда станет классической, независимой от времени и перекроет все стандарты, если она будет хорошо сидеть и льстить наружности владельца, но не будет новой — провал обеспечен.

Этот категорический императив новизны с годами все более и более раздражал Карен. Она была изобретательна и достойно встречала вызов раз за разом, сезон за сезоном, но это уже начинало походить на плохую шутку. В отличие от других требований моды, требование новизны не было ее внутренней ценностью. Функциональность и эстетичность — да, это настоящие ценности. Но почему женщины — а за ними и пресса — так гоняются за новизной?

В прошлый сезон она создала неплохую коллекцию, которая хорошо распродавалась и получила общее одобрение в обозрениях моды. Но в «Вуменз виар» ее коллекцию назвали «слегка уставшей» и обвинили в том, что она «зацикливается». Один неудачный сезон, в лучшем случае — два, и Карен окажется вне игры, вне дела, как говорит Джефри. Избалованная хвалебными отзывами, она обиделась на «Вуменз виар». И обида не проходила. Значит, теперь, когда она признана всеми, они с той же энергией, с какой создавали ее имидж, начнут подрывать его. А что делать? Так устроена индустрия моды. А награда Оукли сделает ее лишь более яркой мишенью, более уязвимой для их выпадов. Правда, если она продаст свои права Norm Со, то эти проблемы отойдут на второй план. Да вот захочет ли Билл иметь с ней дело после провала в Париже? От этой мысли Карен передернуло.

На какой-то момент ей захотелось все переиграть обратно и снова оказаться в рабочей комнате. Ей нужно быть на рабочем месте. Если не сосредоточиться на коллекции… Она чувствовала себя не в своей тарелке, и для того чтобы убедиться, что все нормально, она стала просматривать почту, которую захватила с собой при выходе с работы. Когда они только-только открыли компанию, Карен обходила все почтовые ящики и собирала письма. Это казалось естественным, потому что все письма были адресованы ей. Теперь собирает, сортирует и распределяет почту ее секретарша Жанет. Но даже после фильтрования на стол Карен попадает довольно увесистая пачка корреспонденции. Сейчас в ворохе писем, высыпанных в подол платья, среди внутренней деловой переписки и других официальных сообщений выделялись два конверта, которые могли представлять для нее особый интерес. В первом была жесткая почтовая карточка. Жанет уже обрезала конверт, и Карен оставалось только вытащить ее. Карточка была написана элегантным почерком.

«Дорогая Карен!

Я уверена, тебе понравилось, как показали твои удивительные наряды по телевизору.

Ты не можешь себе даже представить, как я счастлива. Я была чересчур требовательна к тебе, но никто кроме тебя не смог бы сделать этого. Ты знаешь, как много значила для меня свадьба, и только с твоей помощью я смогла выглядеть для Ларри так прекрасно, как мне хотелось. Теперь я навсегда у тебя в долгу.

С глубочайшей благодарностью

Элиза Эллиот».

Карен заморгала. Она не часто получала благодарности, тем более от клиентов ранга Элизы Эллиот, которую до нее одевали Гивенчи, Меинброчер и Марк Боан от Диора. Она нашла время написать письмо в разгар медового месяца. Холодная, требовательная, она была настоящей аристократкой. Карен была тронута. Небольшой квадратик почтовой карточки давал ей ответ на вопрос, который она задавала себе. Она находилась здесь, в этой роскошной машине, благодаря своему таланту и усердной работе. Карточка была предзнаменованием, появившимся в нужный момент и в нужном месте. Она погладила ее и сунула обратно в сумку. Открытка Элизы, конечно, не была Призом Оукли, но все же…

Второе послание не было столь приятным. Норис Кливленд, третьесортный дизайнер, приглашала ее на презентацию новых духов. Конечно же, они назывались «Норис»! Модели одежды Норис были очень похожи на старые коллекции Карен, вот только цвета подбирались паршивые. Карен покачала головой. Все-таки ей досаждало, что она должна бороться за все, что имеет, а Норис добивается этого же безо всяких усилий. Почему Норис так легко удается продавать свои подделки заказчикам высочайшего ранга? Карен скомкала карточку с приглашением и сунула ее обратно в сумку. Прием будет прекрасным и соберет замечательных людей. Однако она сомневалась, что духи потянут на «Номер Пять», «Опиум» или «Обсешн». Непонятно каким образом, но Норис всегда удавалось сорвать успех на пустом месте. Карен не удивило бы, если бы флакончики духов оказались пустыми.

Она поглядела из окон лимузина. Пешеходы из пестрой толпы на тротуаре пытались заглянуть сквозь стекла и распознать, кто едет в такой роскошной машине. Затемненные стекла защищали Карен от любопытных взглядов. Она могла быть среди этих людей, одетая в расхожую полистеровую дрянь и ботинки от Файава. Каким образом она оказалась здесь и смотрит на эту публику изнутри? Чем она заслужила это? Как долго такое продлится? Несмотря на то, что Джефри вел себя в последнюю ночь как свинья, Карен знала, что в достижении нынешнего положения она многим обязана ему, и он был прав почти во всем. Он был прав, говоря, что Форд разбогател на фордах, а не на линкольнах, и прав, что в американской высокой моде нет больших денег. Может быть, поэтому в ней чувствуют себя уверенно разве что Джимми Галанос с Вест-Кост и, возможно, Скасси.

Может быть, индустрия готовой одежды тоже таит в себе опасности. Дизайнерская одежда стоит дорого, но она и очень трудоемка. Объем продажи невелик, а значит, и прибыль оказывается низкой. Достаточно одной плохой партии — и вы пропали. Дизайнеры вроде Ральфа Лорена, Донны Каран, Энн Клейн и другие их уровня сделали деньги на бриджевых линиях низкой стоимости и на лицензионных сделках. Никто из них не выпускал сам свою продукцию в массовое производство. Ральф использовал промышленные мощности Байдермана для производства созданной им женской одежды, и они производили свыше пятидесяти тысяч моделей в год!

Неудивительно, что финансирование бриджевой линии без партнера с высоким капиталом разоряет компанию К. К. Inc. Очень трудно найти компанию, которая может запустить в производство ее коллекции, вовремя исполнить заказ, добиться нужного качества и дождаться, когда продукция окупится. Если она не хочет скатиться до уровня «лучшей спортивной одежды» Лиз Клайнборнз или Джонс N. Y., то ей лучше придумать, как профинансировать бриджевую линию, или же заключить контракт с Norm Со и расширить ассортимент до дизайнеровской одежды «умеренного уровня Чоус-энд-Тейп Межер».

Шофер маневрировал на пешеходных переходах, прокладывая себе путь в сумасшедшем движении центра города в более фешенебельный район Пятидесятых Восточных улиц, где находился Таунхауз, в котором располагались лучшие французские рестораны Нью-Йорка по соседству с роскошными особняками из песчаника. Сидя в мерседесе, медленно двигающемся сквозь пробки по улицам города, Карен имела достаточно времени, чтобы изучить внутреннюю отделку машины. Есть лимузины и лимузины, думала она, отмечая совершенство интерьера, отделанного матовым деревом, чехлы из альпаги с монограммой «WW» на сиденьях, хрустальный графин в серебряном держателе, привинченный к панели, и серебряную вазу (тоже с монограммой и прикрепленную к корпусу машины), в которой дрожала ветка древовидной орхидеи.

Карен нервничала. Скандал с Джефри выбил ее из колеи. Ей было плохо от возникшего между ними напряжения. Она чувствовала себя отвратительно: почтовой посылкой и с доставкой на дом. Тишина начала раздражать ее.

«Билл, кажется, любит клеймить вещи и привинчивать их к стенам», — прокомментировала про себя Карен.

В зеркале заднего вида глаза водителя сохраняли безучастное выражение.

— Мы сейчас приедем, — сказал он. — Мистер Уолпер ждет вас.

Водитель прижал лимузин к тротуару, вышел и открыл дверцу, прежде чем Карен успела сообразить, что ее вежливо выставляют из машины. Когда она выбралась из нее, она улучила момент осмотреть хорошо сшитый костюм шофера и его кепку — не заклеймлена ли она двойной «W». Клейма не было. Но это ее не успокоило. Она одернула юбку, одновременно пытаясь незаметно стереть пот с ладоней. «Чего я так боюсь?» — спросила она себя и поднялась по двум широким ступенькам к ресторанной двери, где ее приветствовал Андре. Он провел ее через небольшую, но шикарную обеденную комнату с роскошными гобеленами на стене в менее формальный застекленный сад в задней части ресторана. Она улыбнулась Шери Лэнсингу, главе «Парамаунт пикчерс», ее многолетнему клиенту, который завтракал с Деми Мур — не ее клиенткой. Она узнала одного из братьев Кауфман — миллионеров и дельцов по недвижимости, с которыми семейство Каанов было знакомо много лет. Это было место для деловых завтраков высокого класса.

Билл Уолпер сидел за угловым столиком и ожидал ее. Он поднялся для приветствия, но Карен отметила, что при этом даже не попытался подвинуть стул и пригласить ее сесть, предоставив это сделать Андре. Она также отметила, что Билл занял угловое место за столиком, и ей пришлось сесть напротив него, спиной к залу. Было ли это все преднамеренно? Билл определенно не нравился ей. Но когда он обратился к ней с улыбкой, его голос звучал искренне и радушно.

— Благодарю вас, что так охотно согласились прийти сюда, — сказал он, и Карен уже готова была извиниться за свои подозрения.

Он повернулся к Андре и поднял свои густые брови:

— Ты знаком с Карен Каан? — спросил он. — На этой неделе ее показывали по программе Эл Халл.

Затем, повернувшись к Карен, добавил:

— Предлагаю довериться выбору Андре.

Тот просиял.

— Для начала я бы предложил салат из омаров. У нас их немного, и мы готовим их холодными, половинками.

Билл взглянул на нее.

— Вы любите омаров? — спросил он, как будто она нуждалась в переводе названия блюда. По тону было неясно, пытался ли он помочь ей или, наоборот, уесть за ее незнание французского.

— Je voudrais l'hommard, mais pas maintenant, merci. Un salade verte seulement, et apres le salade, l'hommard, s'il vous plait. — Она улыбнулась обоим мужчинам. — Je n'ais pasfaima la dejeuner[6], — соврала она.

На самом деле она умирала с голоду, но лучше этого не показывать.

— Je comprend, Madame. Moi aussi, — согласился Андре и повернулся к Биллу: — Et pour vous?[7]

Билл прочистил горло, возможно, чтобы скрыть легкое смущение. Хорошо. Карен подавила ухмылку.

— То же самое, — сказал он и вопросительно взглянул на Карен: — Чардони?

Карен вспомнила о дефинином Мерло и последовавшей перепойной головной боли. Боже, не хватает только повторить это сегодня! Одна мысль о белом вине вызывала тошноту.

— Я знаю, что это не положено, но я предпочитаю красное, даже с омарами.

— Nous avons un Bordeaux superior[8], — предложил ей Андре.

— Но…

— Почему бы нам не начать с Чардони? — мягко спросил Билл.

Андре принял заказ, кивнул и быстро отошел. Карен моргнула. У парня была выдержка что надо. На мгновенье она задумалась, не настоять ли на Бордо, но решила, что не стоит. Вначале она посмотрит, что ей предложат. Она чувствовала спазмы в животе и неудобство оттого, что сидит спиной к залу, но постаралась принять спокойную позу ожидания за столиком. Интересно, как часто Билл приглашает сюда женщин и обрабатывает их таким вот образом? А кто из сильных мира сего отмечает, с кем он назначает ланчи?

— Шоу Эл Халл имело потрясающий успех, — сказал Билл, — и вы получили прекрасные отзывы в прессе о свадьбе Элизы Эллиот, — добавил он с одобрением. — Хорошо бы увидеть ваши идеи в воплощенном виде.

Карен моргнула, соглашаясь. Он был прав. И высказал самое главное. Посмотреть на вещи в завершенном промышленном исполнении было бы здорово.

— Вам понравился наряд Элизы?

— Мне понравились отзывы о нем в модной прессе. В наше время дизайнеры должны ассоциироваться со знаменитостями. Большинство из них приглашают на свои шоу кинозвезд. Знаете, что они подкупили Дженифер Флавин, чтобы добраться до Сталлоне? Крупная сделка. В том, что сделали вы, есть искра гениальности. Элиза Эллиот! Она пользуется популярностью у пожилых женщин, но смотрится современно. Молодежь обожает ее. У нее есть все: и стиль, и деньги. Она может стать для вас тем, чем была Одри Хепборн для Гивенчи. Как вам удалось это устроить?

Карен подумала, не притвориться ли, что она рассчитала эффект заранее, продумала все на несколько месяцев вперед, но почувствовала, что это будет звучать фальшиво.

— Она просто попросила меня об этом, — сказала Карен. — Она рискнула. Но наряд, кажется, получился неплохо.

— О вас писали в «Пипл»! Не скромничайте. Ничего себе — «получился неплохо»! — засмеялся Уолпер. — Когда я смотрел на него, то думал, не накручиваете ли вы себе цену у Norm Со?

Карен улыбнулась в ответ. Это шутка? Она не знала, что ответить, и промолчала. Ее молчание, похоже, устраивало Уолпера, и он продолжал:

— Забавно, что, ввязавшись в бизнес, связанный с модой, мне пришлось научиться понимать женщин. — Он ухмыльнулся. — Это оказалось непросто. Мне понравилось почти все, что вы говорили на нашей прошлой встрече, но кое в чем я с вами не согласен. Мне надоело слушать разговоры о том, что женщины хотят удобную и носкую одежду. Ерунда, они хотят не этого. По крайней мере, когда идут за покупками. — Он помедлил затем наклонился к ней и заглянув в глаза, спросил: — Вы знаете, чего они хотят?

Завороженная его напряженным взглядом, Карен молчала.

— Они ищут приключений, — сказал он. — Они ищут надежду. Они ищут надежное убежище.

— Никогда не думала, что аллеи столь романтичны, — попыталась сострить Карен, имея в виду расположенные на них магазины дешевого ширпотреба.

Но Билл не засмеялся.

— Вы думаете, я шучу? — спросил он. — Я не имею в виду ваших частных клиенток. Элизе Эллиот есть где искать приключения помимо магазинов. Но подумайте о жизни большинства других женщин. Им надо одеть детей. Собрать школьные завтраки: два на поездки в автобусе и еще один — дневной. Добраться до банка или страховой компании и провести день за терминалом, компьютерным редактором или программой обработки файлов. За всеми этими заботами женщина пытается не думать о том, что стареет, о своем разочаровании в муже, о том, что она уже забыла, как мужчины смотрели на ее ноги и заглядывали в глаза. Она старается отогнать мысль, что теперь никто и никогда этого делать не будет.

А потом, на пути домой, надо забежать в магазин, забрать из школы одного ребенка и проводить в нее другого, поставить обед на стол и одновременно запустить стиральную машину. За обедом, слушая болтовню детей, она ни словом не обмолвится с мужем: все уже сказано, и не раз. Может быть, потом выдастся небольшой перерыв после обеда и час на телевизор — когда уложит детей. Рутинный секс, а чаще всего и полное его отсутствие. И попытка не думать о счетах по хозяйству и не копить раздражение на мужа, который вот уже два дня подряд засыпает, не сменив майки, и как обычно храпит. Вы знаете, зачем эта женщина идет в магазин? Что она ищет в нем?

Все еще загипнотизированная его взглядом, Карен только мотнула головой.

— Надежду. Надежду на то, что пара голубых туфель змеиной кожи изменит всю ее жизнь. Надежду на то, что тряпочка искусственного шелка что-то поправит в ее внешности или по крайней мере даст ей возможность почувствовать себя хорошо, когда она впервые наденет ее. Она верит в волшебство этикетки. Если на ней стоит имя Карен Каан, то и она сама будет как Карен Каан, и ее жизнь станет такой же, как у нее.

Он неловкости Карен издала смешок. Ее посещение Мейсов и прогулки по аллеям подтверждали правоту Билла. Но сама идея ей не понравилась.

— Моя жизнь не такая уж и прекрасная, — сказала она.

— Ваша жизнь кажется прекрасной для читательниц журнала «Пипл». Женщина, о которой я говорю, преодолевая чувство вины перед семьей, потратит шестьдесят долларов на флакон одеколона с броским именем на этикетке и будет втирать в себя эту туалетную воду, как магический эликсир.

— Ну а что, если не сработает? — спросила Карен. — Что она будет делать, если ее жизнь так и не изменится?

— Вся прелесть в том, что женщина не откажется от надежды — она купит другую марку, — засмеялся Билл.

У Карен слегка кружилась голова. Она припомнила маркетинговые исследования Кейси.

— В основном духи покупают мужчины в подарок женщинам, — сказала она. — Две трети парфюмерной продукции распродается в рождественские дни.

— Вы сообразительны. Но этот факт не меняет моей позиции. Бедняги мужья не знают ни того, что представляют собой их жены, ни того, что им нужно. Но они могут догадаться, кем их жены хотят быть. Поэтому они покупают мечту во флакончике. Все сводится к одному и тому же.

Старший официант, ведающий винами, подошел к столику и налил немного Чардони в бокал Билла. Тот поднял бокал, попробовал вино на вкус и одобрил. Затем был наполнен бокал Карен, но она упрямо не дотрагивалась до него. Пассивное сопротивление. Черт с ним и его играми в вино! Она была зачарована им, но отнюдь не очарована. Он был умен, могуществен и, может быть, даже прав. Но это еще не значит, что он должен ей нравиться.

Когда они снова остались одни, Билл продолжил:

— Карен, вы как раз в той позиции, когда можете продать им их мечту. Ваше имя и образ стали очень популярными, покупатель ассоциирует их с товаром высочайшего класса — с некоторой грубоватой народной простотой, но с городским лоском и смекалкой. Уникальная позиция для общей атмосферы девяностых годов. Поэтому ваше предприятие разрастается с бешеной скоростью, что очень опасно для небольшой, недостаточно обеспеченной финансами компании. Вы понимаете, что я имею в виду? Возрастание спроса означает производство большего числа товаров, рост производства означает большие долги по кредитам, большие кредиты означают большие проценты, а это значит — меньше прибыли. Или даже полное ее отсутствие. И знаете, Карен, любой дурак может управиться с делами небольшой компании, но чтобы превратить ее в большое и крепкое дело, требуются смелость и талант. Здесь нельзя допустить почти ни одной ошибки.

Билл Уолпер наклонился к ней.

— Карен, мне кажется, что вы и я — люди одного типа. У нас есть и смелость, и талант. Поэтому позвольте мне сказать, что я о вас думаю. Я знаю, что непозволительно затянул свое предложение, но не из-за потери интереса к вам. И надеюсь, что вы это поняли.

Карен мотнула головой. Джефри давно мечет икру по поводу затяжки предложения от Norm Со. Они уже подумывали о том, чтобы броситься в банк со своими предложениями в надежде поднять нужные деньги. Не на Джефри ли намекал Билл, когда говорил, что любой дурак справится с управлением малым предприятием?

— Я тщательно и внимательно изучил финансовые отчеты вашего мужа и материалы отчета Херба, подготовленные Базилем. — Билл сделал паузу.

О Боже, ей хотят замутить голову. Надо было взять с собой Джефри. Не хочет ли Билл отказать им в контракте сейчас, прямо здесь? Ну что ж, тогда этим все и кончится. В некотором смысле это будет облегчением. И хорошо, что не будет лишних свидетелей. Она попыталась улыбнуться, хотя губы пересохли и одна из них прилипла к верхнему ряду зубов. Но Чардони она не будет пить все равно.

— Ну и..?

— Я подготовил для вас предложение. Но хочу быть правильно понятым: я делаю предложение исключительно вам, Карен. Потому что вы — сердцевина дела. Norm Со покупает ваши права за пятьдесят миллионов долларов.

Карен почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, а живот одновременно сжался, и вжался высоко в грудь. Правильно ли она расслышала его? Пятьдесят миллионов! Это более чем вдвое превышало догадку Джефри. О Боже, какие деньги! Правильно ли она расслышала его? Но что не так в этой картинке? Она схватилась за ножку бокала Чардони и сделала три больших глотка.

— Понимаю… — удалось выговорить ей.

Она сожалела, что не принимала участия в карточной игре с Джефри, Перри и их компанией. Тогда она могла бы удержать на лице спокойную маску игрока в покер. Вместо этого она лишь кивнула.

— Я хочу, чтобы вы поняли, что мы тщательно проанализировали ваши финансовые документы, и даже не проанализировали, а прочесали частым гребнем. Я закрыл глаза на подделки в инвестиционной отчетности. По правде говоря, я закрыл глаза почти на все. Потому что ваши люди взвинтили цену на все, кроме хорошего отношения. А вот его — недооценили. И пропустили единственный крупный шанс.

Он подождал, пока она переварит сказанное.

— Карен, я скажу грубовато, но если мы собираемся переспать друг с другом, то надо начинать по-честному. Мне необходимо, чтобы вы поняли, что я рискую пятьюдесятью миллионами долларов не ради вашей организации, не ради вашего переоцененного и по большей части копеечного производства. Я плачу за вас.

«Что же, черт возьми, это значит?» — недоумевала Карен. Она лишилась дара речи. Однако годы работы с тупыми, но популярными моделями не прошли для нее даром. Карен научилась сдерживаться и молчать, когда это требовалось. Она сделала еще один глоток Чардони и твердо поставила бокал на стол. «Не раскисай! Соберись и сосредоточься! — приказала она себе. — Сейчас не время поддаваться эмоциям. Что в сущности происходит?»

— Я думаю, что и вы, и я знаем, как переоценили достоинства вашей компании, но позвольте мне сказать вам, в чем ее недооценили. Вы — я думаю, даже вы — не представляете, насколько огромен ваш потенциал. Потенциал, Карен. Что меня воодушевляет, так это ваши потенциальные возможности. И талант. Талант — это виденье. Да, да, все вместе — потенциал, талант, виденье и дисциплина. — Билл засмеялся. — Получился целый список достоинств, которые трудно найти по отдельности, и совсем невозможно, чтобы были сразу все. А вы обладаете всеми четырьмя. Я это вижу. И все, что я могу сделать, — это дать вам ключ в царство моды. Я только привратник вашей будущей империи. Я уже вижу ее и знаю, что вы сумеете ее создать.

Он потянулся через стол и положил свою руку поверх ее руки, до сих пор холодной от ледяного бокала Чардони. Рука Билла была горячей и излучала тепло.

— Вы как раз тот человек, с которым я могу сделать быстрый прорыв. Я давно искал вас, — сказал ей Билл.

Сейчас ей надо было что-то сказать в ответ. Но где-то в мозжечке хор из сотни тысяч танцующих и скачущих детишек распевал: «Пятьдесят миллионов долларов! Пятьдесят миллионов долларов!»

Голоса звучали, почти как голоса кукол в фильме «Маленький мир», на который она водила Тифф в Диснейленде.

Несмотря на шум в мозгу, Карен накрыла его руку своей и сказала:

— Я очень польщена вашей верой в меня. Спасибо вам за это. Я действительно тронута.

И она правда была растрогана. Возможно, это только игра со стороны Билли, но она сработала. Однако он играл не только на то, чтобы выкупить права на ее имя. Он делал ставку на совместную работу. Она почувствовала головокружение оттого, что волна благодарности захлестнула ее. Человек этот казался ей сверхмогущественным и расчетливым. Он, по всей видимости, поверил в нее и вкладывает свои деньги, ожидая полной отдачи.

Официант вернулся с обещанным зеленым салатом, и Уолпер высвободил руку, чтобы взять вилку и приступить к трапезе. Но никогда в жизни Карен не была так безразлична к еде, как сейчас. Наверное, секрет успешной диеты и состоит в том, чтобы перед каждой едой получать предложение на пятьдесят миллионов баксов. Простенько и эффективно. Она посмотрела на тарелку с салатом. Абсолютно невозможно запихнуть это в рот, прожевать, а затем проглотить. Легче закинуть ноги на стол и разродиться. О Боже, она пьяна. Только вот от вина или от денег?

И вдруг она поняла, что не может представить себе реакцию Джефри на это предложение. Она сказала ему о своем твердом решении не продавать себя. Но сделанное предложение и не предполагает такую продажу. Сейчас ей необходимо посоветоваться с мужем. Все, что произошло, произошло по его инициативе. Но о таких деньгах не мечтали ни он, ни она. Хотя он и закрутил это дело.

Но в какой мере ее муж действительно определял ход событий? Билл говорит, что Джефри взвинтил стоимость их предприятия более чем на сто процентов. Не намекает ли Уолпер на то, что у нее плохая команда? Однако почему они не увидели и не оценили, как говорит Билл, действительно ценное, что было в их предприятии, — ее саму? И чем же тогда так хороши ее муж и Роберт-юрист? В защиту Джефри можно сказать, что у него нет опыта по торговле предприятиями — он раньше никогда этим не занимался. Значит, к такому повороту дел подготовил их Роберт-юрист?

Бесплатных ланчей не существует. Она это знала. Как знала и то, что от предложений в пятьдесят миллионов долларов не отказываются. Тогда от чего она должна отказаться взамен? Как много самостоятельности у нее останется? Что переменится при такой покупке?

— Как вы предполагаете работать вместе? — спросила она.

— Очень тесно, — ответил Билл.

Карен не поняла точного смысла его ответа.

— Знаете, на самом деле я не столь эгоцентрична, как говорила. Вы мне верите?

— Да. И в этом ваша сила. Но вы очень амбициозны. — Уолпер улыбнулся. — Я понимаю разницу между эгоцентризмом и амбициозностью.

В этот момент официант принес омара под майонезом прекрасного домашнего приготовления, который не имел ничего общего с начинкой в баночках с таким же названием под маркой Хелман. Карен выбрала кусочек омара, окунула его в соус и откусила.

— Но вернемся к вашей замечательной идее, — сказала она. — Ответьте мне на один вопрос. Если вы так хорошо разобрались с сомнительной прибыльностью нашего предприятия, то вы понимаете, что мы согласились бы на гораздо менее крупное предложение. Почему вы предлагаете пятьдесят миллионов долларов?

На прямой вопрос Карен Билл дал прямой ответ:

— Я не занимаюсь благотворительностью, — сказал он, — но приобретение вроде этого похоже на женитьбу. Вы бесполезны для меня, если вы несчастны, если вы не хотите или не можете зачать ребенка, или все время надуты, обижены и чувствуете себя обманутой. Циники будут говорить, что я всего лишь купил ваше имя, но в этом случае я купил бы его дешевле. Я хочу вас, — подчеркнул он. — А это означает эксклюзивный контракт на двенадцать лет. Вы работаете только на меня и ни на кого другого. — Он сделал паузу. — Между прочим, не думайте, что мы переплатим хотя бы один пенни. Ничего подобного. Сейчас Херб будет грызться за каждую копейку с вашим мужем и его командой. Они просят дорого, мы отказываемся. Мы запрашиваем все оптом и скидываем на несколько пунктов. Но это все мелочи. Переговорам не подлежит только условие эксклюзивности вашей работы. И я хочу, чтобы вы это хорошо усвоили. Для вас же в качестве наживки и платы — предложенные деньги, и в будущем — доля в акциях. И еще вера в то, что я разделяю ваше виденье. Если вы согласны, то мы заключаем эксклюзивный контракт. Таковы наши условия.

Не будучи сильной в математике, Карен потратила какое-то время на расчеты в уме. Двенадцать лет. Через несколько месяцев она отпразднует свой сорок третий день рождения. Контракт кончится, когда ей будет пятьдесят пять лет! Пятьдесят пять! Она почувствовала, как поворачиваются в ее животе куски съеденного омара. И сожалела о том, что выпила это проклятое Чардони.

Небольшая волна тошноты прокатилась по ней. Но разве она не дрожала от страха, что одна-единственная неудача в создании очередной коллекции разорит ее? Разве это предложение раз и навсегда не обеспечивает ей финансовую безопасность?

Но на что это будет похоже, когда под ее именем будут работать другие люди? О Боже, а нагрузка по управлению и контроль за всем этим! Она и так здорово перерабатывает, а взявшись за столь масштабное дело… что с ней станет? Билл внимательно посмотрел на нее.

— Карен. Я уверен, вы хорошо осведомлены о провалах в таких начинаниях. Я не хочу причинять вам те неприятности, которые имела Шанель, работая с Вертмейерами.

Карен улыбнулась, вопреки своему желанию. Неужели Билл догадывается о том, что она обожает Шанель? Или это просто совпадение? В тысяча девятьсот двадцать четвертом году самым худшим врагом Шанель оказалась сама же Шанель. Она отказалась от своих прав на духи за десять процентов от сделки. И в течение пятидесяти лет девяносто процентов дохода доставались Вертмейерам. А после ее смерти и все остальное перешло к ним. Вертмейеры до сих пор остаются одной из самых могущественных групп в мире моды.

— Вы отводите мне больше десяти процентов? — спросила Карен.

— Да, но в ответ и многого требую. Я хочу, чтобы вы все хорошо продумали и сказали мне, «находясь в здравом уме и твердой памяти», что вы хотите и желаете все эти годы оставаться творцом. Что вы уверены в себе, энергичны и готовы сделать больше и лучше сделанного вами ранее. Вот мое условие.

Улыбка Карен растаяла. Как может она работать еще усерднее, чем теперь? Боже мой, она чувствует себя такой измотанной. А ведь задумывая продажу своего предприятия, она рассчитывала выиграть себе немного свободного времени. Но тоненькие голоса продолжали напевать: «Пятьдесят миллионов долларов!» Она тряхнула головой.

— Мне надо все хорошо обдумать, — сказала она.

— Такого ответа я и ожидал. И послушайте, у вас нет никакой необходимости делиться содержанием нашего разговора с остальными членами вашей команды. Нет смысла разжигать их ожидания, если вы решите отказаться от сделки. Со своей стороны, я тоже не буду никого посвящать в это до тех пор, пока вы не сообщите мне о своем решении. И если вы скажете «нет», то никто и не узнает о сделанном предложении.

Карен благодарно улыбнулась. Он продумал все и был очень внимателен. Он давал ей отступного и, может быть, тем самым давал возможность спасти ее семейную жизнь. Он был умен и проницателен.

— Еще вот что, Билл: если я приму предложение, то мне нужны гарантии, что вы не уволите никого из моих служащих. Я хочу распределить некоторые акции среди них, но так, чтобы они не оказались платой за увольнение.

— Да что вы! Нам надо будет набирать людей, а не увольнять, — сказал Билл. — Но мне не нравится эта идея распределения акций. Я хочу, чтобы вы сохранили львиную долю их за собой.

— Какая-то часть моих служащих работала со мной с самого начала. И уж если я ввязываюсь в дело, то они должны в нем участвовать как совладельцы, — сказала Карен.

Билл продумал ответ.

— О'кей. — Он повел плечами. — Но я сомневаюсь, что они оценят ваш жест.

Карен поглядела на него с благодарностью. Проиграет ли она сейчас по своей глупой доверчивости? Или он действительно такой понимающий и внимательный человек? Каким бы он ни был, но он был не тем, каким она его себе представляла. Что ей делать? Надо ли ей рассказать все остальным членам команды или подождать, когда у нее самой созреет решение? Билл предоставил выбор ей. Она посмотрела через столик на его румяное, привлекательное лицо.

— Благодарю вас, — сказала она, и ее благодарность была искренней.

— Считайте, что это мой подарок вам, — улыбнулся он.

Билл настаивал, чтобы его лимузин довез ее до работы после того, как он выйдет на углу Пятидесятой и Парка. Но у нее была назначена встреча с мистером Центрилло в «Соуп Бургер» на углу Лексингтона и Одиннадцатой улицы, и она отнюдь не хотела, чтобы водитель сообщил о ее маршруте Биллу Уолперу. Ей казалось, что он и так знает слишком много о ней; не стоит давать ему дополнительную информацию. Поэтому она попросила, чтобы шофер довез ее до Общественной библиотеки Нью-Йорка на Семьдесят девятой улице. Убедившись, что он уехал, она дошла до «Соуп Бургера». При каждом шаге маленькие хористы отбивали ритм, распевая песенку про пятьдесят миллионов долларов. Она не могла в точности описать свое состояние. С ней никогда раньше подобного не случалось. Конечно, ей с Джефри перепадет только часть денег: плата адвокату, премии и часть акций, которые она распределит в дополнение к тем, которые уже принадлежат ее семье и семье Джефри, существенно сократят сумму. Еще надо будет выплачивать налоги. И все же останется уйма денег. Настолько много, что она не знает, как с ними поступить. Она не хочет ни нового дома, ни более роскошной машины. Кроме как иметь ребенка, она, кажется, ничего не хочет. Ей хотелось бы с кем-нибудь посоветоваться. Но все, что скажут ей друзья или родные, она знала заранее. Белл скажет, что она сумасшедшая, если откажется от предложения, с подтекстом, что и те, кто сделал его, тоже свихнутые. Дефина посоветует ей следовать своей интуиции. Мерседес впадет в возбуждение и постарается скрыть бегающие глазки, притворяясь, что не хочет побуждать ее к сделке, а сама быстро подсчитает свою долю. Кейси впадет в еще большее возбуждение, а Карл скажет ей, что она стоит еще дороже. Но она беспокоилась не о них, а о Джефри.

Оказавшись в «Соуп Бургере» и увидев широкое лицо мистера Центрилло, она почувствовала облегчение и улыбнулась ему. На нем была летняя шляпа — помесь Федоры и Панамы. Он похлопал по свободному месту рядом с ним. Ресторан был маленьким — плита, распределительная стойка и дюжина табуреток вдоль стены. Она с радостью села за стол. У нее кружилась голова, как будто она крутилась на обитом красной кожей сиденье стула.

— Ну, миссис Коган, какие новости?

Новости? Мне только что предложили огромное состояние, но вряд ли об этом стоит сообщать вам, мистер Центрилло. Он казался еще более вросшим в землю, чем тогда, в своем бруклинском офисе. Она попыталась сконцентрироваться.

— Гм… Извините, я слегка возбуждена. Неприятности по работе. Но мне очень важно с вами поговорить. Вы узнали что-нибудь?

Она была на грани срыва. Что ей делать, если он вдруг скажет, что обнаружил ее родную мать?

Вот тут-то она и поняла, с кем она хотела бы поделиться новостями. Не с Белл, даже не с Карлом, и уж точно не с Джефри. Ей хотелось похвастаться, что она стоит пятьдесят миллионов, перед женщиной, которая отказалась от нее.

Но Центрилло только покачал головой.

— Извините, мне очень жаль. Если не будет дополнительной информации, то поиски окажутся долгими. Я еще не просмотрел все альтернативные варианты, но пока что не за что зацепиться, кроме как за кирпичные стены. Извините, — повторил он.

«Ну а чего я ожидала?» — спросила себя Карен. Ребенком она была фантазеркой. Фантазеркой она и осталась. Не было никакой мамы на конце радуги. Она была глупой, ранимой, полной несбыточных надежд, как маленькая девочка в книжке «Ты моя мама?», которую она читала Стефи. Почему бы ей просто не выйти на Лексингтон-авеню и не спросить у фонаря и голубей, не они ли зачали ее?

— Не могли бы вы теперь сообщить мне что-нибудь? — спросил Центрилло.

Карен вспомнила про фотографии. Она неопределенно кивнула и стала рыться в сумке в поисках снимков. Наконец она обнаружила их в запертом на «молнию» отделении кошелька, который она брала с собой на свадьбу Элизы Эллиот.

— Вот, — сказала она и протянула ему фотографии. — Я не знаю, где они сделаны, и не знаю когда, но это я.

— Здорово! — сказал он. — Очень здорово.

Звучало так, как будто он получил неопровержимое доказательство. Он перевернул фотокарточки, но не обнаружил никаких надписей или пометок.

— Послушайте, — сказал он, — вы случайно не показывали их своему отцу?

Она сокрушенно опустила голову.

— Подумайте, нельзя ли это сделать? Нам помогут любые сведения. Место и дата были бы хорошим началом, а имя — еще лучше.

Центрилло доброжелательно посмотрел на нее.

— Я знаю, это трудно, но это единственный ваш шанс.

Карен опять вздохнула. Ей трудно было представить, как она покажет карточки Арнольду. Как это получается, что она так смела в одних случаях и так трусит в других и боится задать простой вопрос Арнольду? Может быть, это свойство всех приемных детей? Они так глубоко ранимы, что не могут даже подумать о том, чтобы расспросить приемных родителей. Но, возможно, ей придется пройти через это. Скажет ли он ей хоть что-нибудь? Может ли она попросить его утаить разговор от Белл? Как сильно это заденет его?

— Миссис Коган, я очень сомневаюсь, что смогу что-либо сделать, пока не получу от вас какой-либо информации.

— Я поговорю с ним, — обещала она.

Она дала Центрилло номер личного телефона на работу, отвечать по которому не разрешалось никому, кроме нее. Ей надо помнить о том, чтобы не выдать свое настоящее имя.

Они вместе вышли из ресторана. Ее крупный спутник прошел с ней по Лексингтон-авеню и вошел в подземку на станции IRT. Карен проследовала за ним. Ее сердце сжалось. Голоса в голове прекратили свое пение. Она поняла, что никогда в жизни так не уставала. Она не могла сказать Джефри ни об одном из этих дел. На ней все еще висела неоконченная и весьма посредственная коллекция для парижского шоу, которая ждала ее на работе. Ей казалось, что она развалится на части прямо здесь, на углу улицы. Если бы Билл Уолпер знал ее истинное состояние, то он не предложил бы ей ни пенни.

16. Что с моей коллекцией?

Карен рано вернулась домой, долго спала, на следующий день взяла отгул на работе и пошла на выставку в Музей искусства Метрополитэн. Она обошла Институт костюма и провела час в Галерее Анненберга, всматриваясь в колорит картин Моне, Фантин-Летура и других любимых ею художников.

Забавно, конечно, но ей было наплевать на большинство наиболее популярных художников этого периода. Моне был блестящим живописцем, но слишком легким, а Ренуар вообще огорчал ее: столько плоти — и вся розовая и мягкая, как гнилой персик. Карен не пошла к его картинам и любовалась только тем, что действительно нравилось: натюрморт с ромашками в глиняном горшке, портрет женщины в темной одежде… Уже на выходе ее остановила странная маленькая картина. Она была написана в серо-черных тонах и представляла собой изображение рыбацкой лодки. Похоже на Курбе. Она пристально рассмотрела ее. Картина вызывала воспоминания чего-то виденного в кино или во сне. Но видение ускользало и снова балансировало на грани сознания.

В одиннадцать часов Карен вышла из музея и под моросящим дождиком пошла по Пятой авеню. Она шла на восток, к Одиннадцатой улице, мимо городских домов, Парк-авеню и клуба Юниор Лиг, в котором собирались большинство ее клиенток. Глядя под ноги, она заметила на асфальте отпечатки листьев китайского гинко, которые, наверное, упали на него ранней осенью, когда асфальтировали улицу. Маленькие, совершенной формы веерки оставили свои отпечатки на сером асфальте, хотя сами давно пропали. Это были нью-йоркские ископаемые, формы и изящество которых превосходили красоту анти-делювийских ракообразных, виденных ею в музее. Интересно, замечал ли кто-нибудь из членов Лиги эти отпечатки?

«А что останется после меня? Громадное наследство, которое смогут растратить племянницы и их дети? Несколько набросков, которые Пратты засунут в свой архив? Ссылки в книгах по истории моды?» Сейчас ей трудно даже вспомнить, когда она в последний раз чувствовала себя в кондиции. Усталость, измотанность и еще что-то… Возможно, печаль? Она была уже достаточно немолода и — предположительно — достаточно мудра, чтобы понимать, что довольство жизнью, настоящая радость жизни приходят неожиданно и только на мгновение, как луч солнца из-за Гудзона, который ослепил ее, когда она шла по Семьдесят девятой улице мимо лодочной станции. Или же они приходят пунктирно — то тут, то там, — как в те моменты, когда Джефри смотрит на нее, или она неожиданно замечает его в толпе прохожих, или застает сладко спящим на софе.

Радость нельзя загнать в угол, ее можно только выманить осторожными движениями, когда ты в ладу с самим собой, и там, где ты ее порой и не ждешь. Радость всегда неожиданна. И тем сильнее, чем неожиданнее… Так случилось в то сырое утро после дождя, когда она увидела настоящие листья гинко ярчайше-желтого цвета, которые валялись то тут, то там на дороге, образовывали совершеннейший по красоте орнамент. И в другой раз, когда вечерний свет, проскользнув в окно, рассыпался веером лучей по всей комнате. Лучи отражались в натертом паркете и утыкались в поникшие головки тюльпанов, спящих в вазе на столе. Озноб счастливых воспоминаний пробежал по спине — она жила такими моментами. Но как давно это было…

Хотя предложение Norm Со могло сделать ее богаче, чем можно было себе представить, оно не делало ее счастливой. Наоборот, через двадцать четыре часа после встречи она была больше в конфликте с собой и раздерганнее, чем раньше. Она была рада, что Джефри заработался допоздна и пришел, когда она уже спала. Он лег в гостиной и утром ушел до того, как она проснулась.

Карен не пришлось сообщать ему о встрече с Биллом Уолпером. Ей сначала хотелось разобраться с собственными ощущениями. Что ей могут дать деньги? Ей не нужен другой дом, и она не любит водить машину, поэтому она ей тоже не нужна. Деньги в большом количестве хороши лишь для того, чтобы на них купить себе свободу. Но как раз ее она и продает. Не похоже, чтобы предложение Norm Со как-то облегчило ее жизнь. Оно уже сделало ее жизнь сложнее и запутаннее. Если она примет предложение, то сумеет ли она взять ребенка, хватит ли времени на него? А сейчас ей приходится жить, тая секрет переговоров с Биллом, и если он вдруг раскроется, то ей придется столкнуться с разрушенными ожиданиями, страхами и надеждами других людей: Кейси, который был против сделки, миссис Круз и большинства работниц с производственной линии, которые опасались этого контракта, Мерседес, которая так жаждет своей доли от прибыли, что едва сдерживает себя, и Джефри, который даже не сдерживается. Карен испытывала давление со всех направлений и к тому же боялась, что этот контракт отвлечет ее от создания коллекции для Парижа.

Только Дефина, добрый старый друг Дефина, оставалась не вовлеченной в эту ситуацию и сохраняла нейтральное отношение к этой сделке. Поэтому, как только она доберется до работы, она поделится с ней впечатлениями от ланча с Биллом и обсудит его предложение.

— Пятьдесят миллионов? Ого! Парень знает, как нацепить наживку на крючок, — признала Дефина.

— Но что мне делать? — спрашивала Карен. — Я не знаю, что мне делать?

— Так узнай, — говорила Дефина. — Не предпринимай никаких действий до тех пор, пока не определишься со своими желаниями.

И это было как раз то, что Карен и ожидала от нее услышать.

Карен напряженно работала весь день, чтобы наверстать упущенное за время ее отсутствия. Было уже поздно — одиннадцатый час. Дефина тоже была еще на работе, суетясь в офисе и напевая старую песенку Майкла Джексона. На стене перед столом Карен висело более пятидесяти новых набросков.

— Прекрати петь! — раздраженно крикнула Карен. Ей казалось, что Ди пела отвратительно.

— Что тебя раздражает: мой голос или «Меморекс»?

— Дурацкая песня.

Карен встала, потянулась и протерла глаза. Боже, как она устала! Она подошла к окну и посмотрела на ленты огней, которые оставляли грузовики и легковые автомобили, с шумом проносящиеся по Седьмой авеню. Дряной песни Джексона вполне достаточно. Слава Богу, тройные панели окон заглушали шум улицы. Карен нуждалась в тишине. Но в этот раз Дефина не обращала внимания на ее настроение. Она хотела говорить, а поскольку Карен рассказала ей о предложении Уолпера, то теперь ей было трудно заставить подругу заткнуться.

— Ты думаешь, нам удастся использовать Стефани как примерочную модель?

— Почему бы и нет? Она чем-то тебе не угодила?

— Нет, она хорошая девочка. Мне не стоило бы говорить тебе, ведь ты все равно не замечаешь того, что не хочешь видеть. Ты не заметила, как сильно она похудела?

— Стефани?

— Да уж никак не Тифф.

Карен задумалась. Последнее время лицо Стефани казалось бледнее обычного. И она к тому же еще и похудела? Ей некуда было особо худеть, да и настроение у нее было вроде бы неплохим, разве что слегка возбужденным.

— Мне кажется, с ней все в порядке, — сказала Карен и снова вернулась к работе.

— Кого ты думаешь для Парижа?

Объяснений не требовалось: Карен поняла, о чем спрашивает Дефина. Они часто говорили в стенографическом стиле, поскольку без слов понимали мысли друг друга. Но Карен беспокоило нечто гораздо более важное, чем то, кого взять на работу моделью для демонстрации ее нарядов в Париже. Она была не только обеспокоена, но и напугана: важна не сама модель, а то, что будет на ней надето и кто придет смотреть коллекцию, и что скажут.

— Я не знаю. А как насчет Тангелы?

Карен вернулась к наброскам на стене, сорвала два из них, скомкала и выбросила в корзину.

— Ты серьезно?

— Вполне. Может быть, это поднимет ей настроение.

— Не делай этого ради меня. Во-первых, это ей не поможет. А во-вторых, она еще не готова для Европы.

Они опоздали с наймом моделей для шоу. Все лучшие и наиболее высокооплачиваемые из них были уже заняты. Но бюджет Карен и не позволял надеяться заполучить супермодель. Им придется нанять девочек помоложе, для которых возможность похвастаться тем, что они прошлись по подиуму на знаменитом парижском шоу, будет важнее чем заработок. Конечно, с ними всегда рискуешь. У них возникает боязнь сцены, они путаются в одеждах… Но на этот случай, на счастье Карен, у нее имелось секретное оружие — Дефина. Дефина может обучить любую девушку тому, как надо выходить на смотровую дорожку, за исключением Тангелы, которая не желала слушать ничего, что ей говорит мать. Карен обернулась к Ди.

— Почему бы тебе не просмотреть список претенденток?

Карен снова обратилась к развешанным на стене наброскам и потерла глаза. Ее охватил очередной спазм страха — коллекция не складывается.

— Как насчет Мелоди Крейг? — наугад спросила Дефина.

— Хорошо, только она бела, как сдобная булка. Давай придерживаться стиля молодых этнических американок. Может быть, Мария Лопес?

— Ради всех святых, не надо Марию — она испанка.

— Прекрати, Дефина! Никакой национальной чуши.

— Но она же латиноамериканская сучка. И не в национальности дело, а в ее поведении. Я могу поклясться, что она наркоманка. Все выходцы из Южной Америки наркоманы.

— А все черные, кроме тебя, чувствуют ритм. Прекрати, Ди! Хватит нам этих стереотипов.

— Подружка, некоторые стереотипы оказываются верны. И у меня есть чувство ритма, просто я не умею петь. — Вопреки сказанному Дефина тут же стала напевать песенку Майкла Джексона.

На короткое время Карен задумалась. Если у нее не выходит с нарядами, то, может быть, она сумеет покрыть их недостаток подбором правильных моделей? При демонстрации одежды от девушек зависит очень многое.

— Я приглашу Марию и Тангелу, а еще — Арми и Люсинду. Я хочу создать впечатление настоящей Америки. К тому же они все знают, как носить мои наряды.

— Арми стала слишком дорогой и, наверное, уже связана контрактом с другим дизайнером. Не смотри на меня так. Это ты сделала ее такой популярной. А Люсинду вообще нельзя выпускать на дорожку. Она всего лишь примерочная модель. Она не умеет ходить.

— Так научи ее.

— Это не так легко. Ты же знаешь.

— Ради Бога, Дефина, это не высокая сцена. Мы готовим всего лишь показ моделей.

— Попробуй сама покрутить задницей на дорожке под взглядом тысячи оценивающих тебя глаз, а потом говори, легко это или нет.

— Я знаю, это требует особого таланта. Но, мне кажется, у Люсинды он есть. Мне нравится ее внешность. Поэтому я и хочу нанять ее.

Дефина покачала головой.

— Как много ссор ты собралась затеять сегодня? — спросила она и круговыми движениями вальса выскользнула из комнаты, напевая надоедливую песенку Джексона.

Вот уж лет десять как Дефина называет ее скандалисткой.

— Это ты поджигатель и при этом считаешь, что я, Джефри, Кейси и Мерседес — твоя пожарная команда, — обычно ворчала Дефина.

Карен не могла не признать, что она права, что ситуация именно такова и несмотря на это, вполне ее устраивает. Хорошая, созидательная идея — как искра, из нее разгорается большой огонь. Будь то новый тип пуговиц, которые ей надо найти, или деньги, которые надо добыть у агента, чтобы закупить ткань экстра-люкс, в которую она влюбилась, — в любом случае Карен чувствовала, что это ее работа, — выманить, выцыганить, добиться не мытьем, так катаньем обеспечения задуманного всем необходимым как угодно и откуда угодно. А работа ее подчиненных состояла в том, чтобы воплотить задуманное в конечный продукт. Его создание требовало групповых усилий, и она, Карен, собрала для этого неплохую, нет, даже прекрасную команду борцов с огнем. И очень жаль, что она подведет их теперь. Очень жаль, что у нее получается всего лишь посредственная коллекция; тем самым она теряет репутацию и снижает продажную ценность своего предприятия. А как говорила Шанель? Что-то вроде того, что «ты всегда можешь отказаться от коллекции, если она отказывается от тебя». Что ж, коллекция отказывалась от нее. Она вздохнула. Может быть, она просто должна поскорее продаться Norm Со, пока не стало слишком поздно? Разочаровывающие наброски на стене подталкивали ее продаться, продаться до того, как ее разопнут в Париже. Но может быть, она просто не способна сосредоточиться? Она закрыла глаза. Перед ее умственным взором всплыла картина, виденная ею утром в галерее Метрополитэн.

По непонятной причине тут же смутно припомнились и слова Карла, сказанные им за обедом. Как это он выразился? Что она — единственный талант среди них. Нет, это не совсем то. Было что-то другое. Он сказал, что она никогда не думает в черно-белых тонах. Черное и белое. Слова из песенки, которую напевала Дефина.

Карен уставилась на наброски. Силуэты были неплохими. Неплохо и решение по материи. Коллекция выглядела сбалансированной. Все хорошо… только она не была новой.

Карен положила карандаш. Теперь Дефина напевала припев песенки с видеоклипа Майкла Джексона. «Неважно, черный или белый», — заливалась Дефина. И образы голов из клипа промелькнули в закрытых глазах Карен. «Неважно — черный или белый». Она вспомнила картину Курбе из Метрополитэн. И поняла, почему та возникла в ее воображении. Она напомнила ей о ее черно-белом сне. Сон был очень ярким — как визуально, так и эмоционально. Казалось, что стоит только закрыть глаза и подождать немного, и она снова сможет просмотреть его. Да и как его можно было забыть?

Но сейчас не время думать о снах. Ей надо сосредоточиться. Она вдруг почувствовала, как по всему телу будто проскочил электрический разряд. Неужели идея? Видение. Да… Да! Она повернулась к только что вошедшей в комнату Дефине.

— О'кей! Я нашла решение! Мы делаем два шоу одновременно.

— Что?

— Мы делаем два парижских шоу, — сказала Карен с воодушевлением. — Два. Одновременно.

— Карен, сладкая ты моя! Если так, то ты проиграла еще до начала. При теперешней конкуренции трудно собрать народ на одно шоу, а ты говоришь о двух.

— Точно. И именно поэтому мы сделаем два сразу. Они не смогут одновременно попасть на оба. Понимаешь? Мы знаем это. И это развязывает нам руки. И одно из шоу — все в черном.

— Ты никогда не работала в черном.

— А теперь работаю. Я сделаю всю коллекцию в черном на одном из шоу. И все в белом — на другом. Причем в точности те же самые одежды и представленные в той же последовательности. Только одна коллекция черная, другая — белая.

Дефина удивленно моргала.

— Группа монахинь? Костюмчики пингвинов? — спросила она. — Подружка, ты меняешь свои привычки. Прости за подначку.

Карен засмеялась. Ди схватила идею. Это не шутка; это не только в пику Карлу — мол, я умею думать и в черно-белом раскладе. Нет, это нечто большее. Представители модной прессы, важнейшие покупатели-оптовики и клиенты бросятся на неделю показов мод в Париже, образуя то, что журнал «Elle» называет «единым монолитным союзом». Каждый из дизайнеров будет лезть из кожи вон, чтобы определить, где выставить свою коллекцию, когда ее выставлять, кто будет демонстрироваться перед ним, а кто после.

Но она сломает стереотип. Правда, есть опасность, что на «званый обед» никто не придет. Плохо. Чтобы этого не случилось, придется попотеть. Здесь, в США, она важная шишка, но кому какое дело до нее в Париже? Кто пойдет смотреть хотя бы одно ее шоу? А она задумала два! Никто не может попасть на два шоу сразу!

Конечно, это вызовет сенсацию. Так раньше не делали. Да и она никогда не работала в черном. Черный — вот тот цвет, который определит успех. Любимый цвет нью-йоркских знатоков моды. Все, начиная с Тайны Браун и кончая Грейс Мирабеллой, постоянно моделируют черные женские костюмы. Но из чувства противоречия Карен никогда не делала ничего подобного. Клиенты просили. Заказчики визжали. Она сопротивлялась. Получилось так, как будто все время она накапливала силы для подходящего момента. Карен чувствовала, как колотится ее сердце. Кровь прилила к ее лицу. Этот момент наступал.

— Ты разжигаешь чудовищный пожар, — сказала Дефина, но на ее лице начала проступать одобрительная ухмылка. — Придется снимать еще один демонстрационный зал, нанимать дополнительное число моделей, рассылать большее количество приглашений, а самое главное — подготовить больше моделей твоей черно-белой одежды.

— Черным по белому — так мы напечатаем карточки с приглашением на одно из шоу, белые по черному — на другое, — говорила Карен. — Одно шоу мы проведем на левом берегу Сены, другое — на правом. Будем проигрывать Майкла Джексона. «Черное дерево и слоновая кость». И ту, которую ты напевала. И никому ничего не скажем заранее. Пусть сами догадываются. — Карен засмеялась. — А в конце у нас будет два свадебных наряда.

Парижские шоу традиционно завершались демонстрацией свадебных нарядов.

— На белом шоу мы выставим белое свадебное платье, на черном — черное.

Дефина поглядела на Карен.

— Мне нравится, — сказала она медленно. — Остроумно. И неплохой маркетинг. Покупатели любят черное. Жаль, что ты не додумалась до этого месяца полтора назад.

— Конечно, хорошо бы. Но хорошо бы и чтобы прекратилась война в Сербии. Не всегда получается так, как мы хотим, Ди.

Она сделала несколько па в стиле Мика Ягера, напевая «Мы не всегда имеем, что хотим».

«Мы не всегда имеем, что хотим», — пропела ей в ответ Дефина. — Но если очень постараться, то мы иногда можем найти то, что нам нужно. Уг-гу.

И обе они закружились по комнате, распевая буп-да-буп буп-да-буп — рефренный вокал из песни Стоунсов.

— Я знала, что ты из крутых белолицых, девочка, — сказала Дефина одобрительным тоном.

— Клейся ко мне, и ты будешь ходить в гипюровых бикини, — пообещала Карен.

Дефина засмеялась.

— Я уже это делаю.

— Эй, Ди, мы выкрутились!

Вот так и случилось, что прямо тут, в захламленном офисе, поздним вечером, к Карен пришла такая радость, что перехватывало дыхание. Она видела все сразу, каждый чертеж, каждый клочок ткани, лоск на щеках Дефины, отпечаток от чашки с кофе на ее рабочем столе-формике — видела с такой ясностью и отчетливостью, что трудно было вздохнуть. Однако по опыту Карен знала, что такое состояние не может длиться долго, и в этом знании был такой сладковато-горький привкус, что она подумала, что сердце ее сейчас остановится.

— В Париже мы врежем им насмерть! — обещала Дефина.

— Кому нужна Norm Со? — кричала Карен.

Дефина остановилась и внимательно всмотрелась в Карен.

— Ну, ну. Так кому же нужна Norm Со? — спросила она очень серьезно.

Ответ Карен был прерван телефонным звонком. Она пошла к столу, чтобы снять трубку.

— Погляди в окно, — проговорил мужской голос с другого конца провода.

В голове мелькнуло — может быть, Центрилло стоит снаружи, девятью этажами ниже, скованный наручниками с ее родной матерью? Но нет, это не был теплый и успокаивающий голос Центрилло.

— Ты видишь меня? — сказал голос.

Карен узнала — с ней говорит Перри Сильверман.

— Ты где, Перри?

— Около дома. На углу. В телефонной будке на восточной стороне Тридцать седьмой улицы.

Карен выглянула в окно.

— Видишь меня? Я машу рукой.

Она увидела его или кого-то еще, размахивающего руками, как регулировщик уличного движения или как Робинзон на своем острове, когда, наконец, он увидел корабль. Может, Перри пьян?

— Я вижу тебя, Перри.

— И ты переспишь со мной?

— Вот так, сразу? Ты пропустил парочку ходов, приятель.

— О да. Мы сначала выпьем?

— Мне кажется, что ты уже пьян. Не хватит ли?

— А ты крутая евреечка!

Разве Дефина не сказала только что нечто похожее? Карен оглянулась на Ди и пожала плечами. Та ткнула себя указательным пальцем в грудь, а большим пальцем указала на дверь — дескать, она собирается уходить. Карен кивнула, отпуская подругу. Ей и самой пора было собираться домой.

— Что ты хочешь, Перри?

— Удружи мне, а?

— Отвезти тебя домой?

— Я не сменил простыни.

— Ты опять пропускаешь ходы, Перри.

В разговор вмешался голос телефонного оператора с предупреждением: ваше время кончается. Казалось, робот вложил другой, личный смысл в эту фразу.

— Подожди меня, я сейчас спущусь, — прокричала Карен, перекрывая голос оператора в надежде, что Перри ее услышит.

Она бросила трубку и накинула плащ.

— Запрешь за мной дверь, Ди? — крикнула она на бегу.

Когда она добежала до телефонной будки, Перри еще не вышел из нее. Он был одет в нечто, бывшее когда-то белым Акваскутом. Сейчас от белого цвета остались только воспоминания. Под пиджаком была видна голубая рабочая блуза.

— Карен! — закричал он при виде ее, как будто бы только что случайно встретился с ней.

Интересно, насколько он пьян? Помнит ли, что он звонил ей, или же он в полной отключке?

Перри вышел из будки навстречу ей. Он не качался, но глаза были стеклянными и отрешенными. Он подошел, обнял ее за плечи. Его рот оказался около ее уха. Он был с ней одного роста, намного ниже Джефри.

— Идем делать ребеночка, — прошептал Перри.

— Мальчик, ты выбрал не ту девочку, — ответила Карен и выдернув зажатую им руку, махнула появившемуся на перекрестке Тридцать седьмой улицы такси.

— Полезай в машину, Перри.

— Охотно, — сказал он весело. — И куда мы едем?

— Спринг-стрит, Вест-Бродвей, — бросила она шоферу.

— Вот здорово! Я живу неподалеку оттуда.

— Правда? — сухо спросила Карен. — Какое совпадение!

Перри совсем захмелел. Голова его скатилась на грудь. Он почти отключился в пьяном сне. Ей пришлось помочь ему выбраться из машины, но даже с ее помощью его заносило из стороны в сторону. Он еле держался на ногах. Чудом не упав и с трудом восстановив баланс, Перри замер в неподвижной позе, как они когда-то «замирали» в детстве, играя в «статуи» на Проспект-Парк. В какой-то момент ей показалось, что его вырвет. Но нет, он продолжал стоять в застывшей позе, и только приглядевшись повнимательней, она заметила, что плечи его дрожат. Он вот-вот свалится, забеспокоилась Карен, но вдруг поняла — Перри плакал. Она подошла к нему сбоку. Перри поднял лицо. В отсветах неоновой вывески расположенного на углу бара было видно, что лицо его было мокрое от слез. Он глядел на мигающую вывеску бара.

— Знаешь, я снова работаю барменом. На полставки. Очень благородно, не так ли? Таким образом я подрабатывал по нескольку баксов, учась в колледже. А потом, став дипломированным художником, я занимался этим, чтобы спастись от одиночества и изоляции. Но сейчас это — всего лишь жалкое времяпрепровождение. Мне уже сорок шесть лет.

Он посмотрел в темноту и поежился.

— Я начну писать мемуары и назову их «Моя жизнь за стойкой бара».

Он попытался хихикнуть, но смешок вышел натянутым.

— Я не хочу жить без Лотти. С ее смертью моя жизнь померкла, стала бессмысленной.

Карен положила руку на его плечо, и он крепко обнял ее в ответ.

— Как темно. Как темно вокруг, — прошептал Перри.

Она не знала, что сказать, чтобы утешить его острую боль, поэтому она только крепче прижималась к нему. Так они и стояли в подворотне неподалеку от бара на Спринг-стрит…

— Я не думал, что смогу полюбить кого-нибудь так сильно, — плакал Перри. — Без моей малышки мне тоже незачем жить.

И вот здесь, на Спринг-стрит, ее как ударило — сразу два очень существенных вопроса поразили ее: первый — а стала бы Белл так горевать по поводу ее смерти? И второй — а как бы она сама вынесла потерю столь горячо любимого существа, каким была Лотти для Перри?

Вот уже неделю Карен и Джефри играли в игру «кто позднее придет домой». Измотанная и усталая, она, наконец, добралась до дома и с удивлением обнаружила мужа, растянувшегося на софе в гостиной. Из коридора были видны только его ботинки и отчасти ноги. Она скинула туфли, чтобы пройти мимо, не разбудив его, если он уже спит. Памятуя о его раздражительности, Карен аккуратно повесила плащ на крючок.

Но он не спал. На его животе лежали развернутые газеты, а рядом на полу стоял бокал с прозрачной жидкостью.

— Ты рано вернулся, — сказала она ему.

— А ты — поздно.

— Отменили игру?

Он планировал поиграть в кникер. По крайней мере так он сообщал в записке, оставленной Жанет.

— Нет, но ни Перри, ни Жордан не пришли, да и игра была уже в таком разгаре, что включаться в нее было бессмысленно. Так и получилось, что мы с Сэмом закончили рано.

Он отпил глоток вина из своего бокала.

— Послушай, Карен. Извини меня за то, что я вел себя, как последний дурак по поводу программы Эл Халл…

Слава Богу, он решил извиниться. Ведь это единственное, что ей было нужно, чтобы разрушить стену возникшего между ними отчуждения.

— Я оказался не очень хорошим деловым партнером: мы до сих пор не получили предложения от Norm Со и может быть не получим никогда. Возможно, что их оттолкнула от нас моя оценка активов нашей компании. Это была ошибка.

Карен отвернулась, чувствуя себя виноватой. Джефри опасается, что им не сделают предложение, а оно уже сделано, и притом — огромное. Она же ничего ему не сказала. Боже, кто перед кем должен извиняться? Она хотела подойти к нему, но он отвернулся. Она взяла его за руку.

— Джефри, пожалуйста! Послушай меня. Я никогда не хотела вести большой бизнес. Я хотела делать то, что я делаю. Сейчас у нас все хорошо. Мы не бедствуем. Бизнес идет не хуже, чем раньше. Мы выплатим наши долги! Я только что придумала потрясающую коллекцию для шоу в Париже. У нас прекрасное жилье, есть деньги на банковском счету. А раз у нас нет детей, то зачем нам очень большие деньги?

— Так значит, все сводится к этому? — сказал он, вытягивая свою руку из ее ладоней. — Дети? Что за проклятье, Карен, ты только и думаешь о них, даже в такое время, как сейчас. Не путаешь ли ты Божий дар с яичницей? Как ты вообще можешь сопоставлять одно с другим? Мы теряем единственный в жизни шанс. А только это сейчас и важно!

Она подумала о Перри, стоящим под дождем.

— Пошел ты к черту, Джефри! Ребенок — это тоже единственный в жизни шанс!

— Как и продажа собственного предприятия.

— Я не слыхала, чтобы кто-нибудь на смертном одре сожалел, что у него не хватило времени на деловые мероприятия. И не надо говорить мне, что я сопоставляю несопоставимое.

Она подумала, не сообщить ли ему о том, насколько он ошибается в оценке состояния дел. Ее так и подмывало ошарашить его, но она решила повременить с нажатием на эту кнопку. И вдруг раздражение прошло и осталось только сожаление. Джефри никогда раньше так не ошибался, не был таким уязвимым.

— И не смей говорить мне, что сейчас не то время. Мы говорим о нашем будущем, — уже спокойнее добавила она.

— Твое будущее! Твое имя! А как насчет моего будущего? До сих пор я считал, что твое имя — это и мое имя тоже. Мне хотелось бы, чтобы и ты не забывала об этом.

Он резко перевернулся и, случайно или нарочно, зацепил бокал вина, который полетел через комнату и ударившись об обеденный стол, разбился вдребезги. Осколки заскользили по полированной поверхности стола, рассыпались на белых сиденьях кресел, стукались о стены. Звон стекла не удивил и не остановил Джефри в его стремительном движении к окну, которое он открыл одним рывком. Он смотрел на улицу, стоя спиной к Карен. Стало очень тихо. Она слышала, как капают капли белого вина, стекая со стола. Она не двигалась. В этот момент она не только жалела Джефри, но и презирала его.

Она слышала его глубокий вздох. Он редко сдерживался, но сейчас явно пытался это сделать. Совладав собой, он повернулся к ней.

— Мне очень хотелось этого контракта.

— А мне — ребенка, — сказала она. — Но мы не можем всегда иметь все, что захотим.

Она повернулась и вышла, оставив его одного стоять у окна.

На следующее утро, когда Карен, проснувшись, продрала глаза, она увидела, что Джефри заполняет поднос для еды в постели на откидной крышке передвижного столика. На нем были кусочек дыни, круасоны, розетка сливочного масла и какое-то желе. Рядом лежали «Таймс», «W» и ежедневный выпуск «Женской одежды». Сервировку завершала вазочка с единственным бутоном белой розы. Карен поднялась и села, откинувшись на подушках.

— Кого я должна убить, чтобы заслужить такой сервис? — спросила она.

— Только меня, — ответил Джефри, устанавливая поднос на ее коленях. Он сел в ногах кровати и положил руку на ее ногу.

— Прости меня за вчерашний вечер, — сказал он. — Мне стыдно за все, что произошло.

Карен потянулась за чашкой с кофе, отпила глоток и кивнула с нейтральным видом. Примирение не будет легким.

Джефри был таким красивым, что трудно было устоять перед ним… Несомненно, он был избалован, как ребенок, и вокруг него всегда крутились женщины, начиная с Сильвии. Но более, чем кто-либо другой, он старался быть взрослым. Этот завтрак в постели был его извинением… Но неужели он думает, что может купить все, что хочет, за кусочек дыни? Он сидел у нее в ногах. Его густые с проседью волосы были аккуратно уложены, на нем была надета накрахмаленная и почти светящаяся в рассеянном утреннем свете, безукоризненно белая льняная рубашка. Его щеки были гладко выбриты, а на одном ухе еще оставался след от крема для бритья.

Она улыбнулась ему. Трудно было сдержать улыбку. Он старается, очень старается. За время их семейной жизни они ссорились не раз, и каждый раз, успокоившись, он шел на компромисс. Немногие мужчины способны на это. Но Джефри всегда оттаивал, как бы горяча ни была их ссора. И это лишний раз убеждало Карен, что он по-настоящему любит ее. Ей не приходило в голову, что не любовь, а нужда в ней заставляла его поступаться своим гонором.

— Послушай, у меня идея. «Настоящая сделка», — сказал Джефри.

Карен отставила чашку с кофе.

— «Настоящая сделка»? — переспросила она.

«Настоящие сделки» всегда означали что-то очень важное. Она посмотрела на него внимательнее.

— Как будем делить дивиденды? — пошутила она, но тут же серьезно добавила: — Так что ты придумал?

— Я думаю, что мы можем найти способ получить то, что нам хочется, причем такой, который устроит нас обоих, — сказал он. — Как насчет того, чтобы, получив предложение от Norm Со, если такое будет, ты соглашаешься продать наше предприятие, а я соглашаюсь помочь тебе заполучить приемного ребенка?

— Ребенка? — спросила Карен. — Ты согласен завести ребенка?

Джефри кивком подтвердил свое согласие.

— Но ты правда хочешь его?

Он плотнее охватил ее ноги.

— Послушай, Карен. Я делаю все, что могу. Я знаю, что сильно огорчил тебя, не желая брать приемыша, но я не хотел притворяться и скрывать свои настоящие чувства. Я очень хочу заключить контракт с Norm Со, ты очень хочешь младенца. Я могу понять твое желание, даже если сам не испытываю энтузиазма по этому поводу. Надеюсь, что и ты сможешь меня понять. Так как насчет того, чтобы заключить «настоящую сделку»?

Карен уставилась на него. Это он серьезно? А если так, то все ли с ним в порядке? Она чувствовала, как сердце ее сжалось. Неужели Дефина ошиблась, и для нее, Карен, исполнятся все четыре заветных желания?

— Не знаю, Джефри. Я не уверена, что надо торговаться по этому поводу. Я считаю, что ты не должен быть родителем по принуждению.

— Да, конечно. А ты не должна быть недовольной продажей К. К. Inc. Ведь, продав компанию, ты получишь больше времени для воспитания ребенка. Да и у меня будет больше свободного времени, которое я смогу посвятить живописи. Живопись и младенец. Неплохо для парня девяностых годов, вроде меня. Да и вообще, я не вижу другого выхода.

— Ты все это всерьез? — никак не могла поверить она, не отрывая глаз от смятых белых простыней.

Впервые за много недель ее сердце колотилось с надеждой, словно с нее скинули тяжелый груз.

— Ты думаешь, что у нас будет бэби, ползающий по этому пуховому одеялу?

— Да, и писающий на него. Как тебе нравится идея младенца, писающего на портхолтские простыни?

Карен засмеялась.

— Не знаю. Надо будет спросить у Эрнесты, — но тут же, оборвав улыбку, спросила: — А что, если нам не удастся заполучить младенца?

— А что, если мы не получим предложения от Norm Со? Будем делать, что можем. Будем надеяться на лучший расклад.

Карен моргала в растерянности. Если она соглашается с Джефри, то ей надо прямо сейчас звонить Биллу Уолперу и говорить о том, что она принимает предложение. А когда Джефри узнает настоящую цену сделки, то воодушевится до дикости и будет рвать и метать, чтобы заключить контракт. Ничто не сможет остановить его.

Карен закусила губу. Вздохнула. Может быть, ей стоит уладить свои отношения с Джефри прямо сейчас — и для этого рассказать о своем разговоре с Биллом? Но если она расскажет, как все было, то не только будет сама выглядеть лгуньей, но и выставит Джефри круглым дураком.

Нет, она подождет. Она свяжется с адвокатом и начнет дело о приемном ребенке. Она предупредит Уолпера. Они оба смогут добиться того, чего хочет каждый из них.

Джефри поднялся, взял ее руку в свои и наклонился поцеловать ее.

— Если это твое заветное желание, Карен, — сказал он, — то я хочу, чтобы оно исполнилось. Я знаю, что вел себя, как идиот, но я правда желаю тебе счастья.

Он наклонился и поцеловал ее. Польщенная, она поцеловала его в ответ. Его руки двинулись к ее плечам, затем опустились ниже. Она отвела свои губы от его.

— Подожди минутку, — сказала она и поставила поднос на пол.

— Неплохая идея, — согласился он и повалился к ней в постель.

17. Доллары и духи

По-модному запаздывая, они прибыли на прием к Норис Кливленд. С момента заключения «настоящей сделки» Карен была в хорошем настроении. Она работала с новой энергией, чувствовала себя в прекрасной форме, и деловые визиты перестали тяготить ее. Джефри тоже чувствовал себя более счастливым.

— Привет-привет всей компании! — пропел он, когда вместе с Карен поднимался по сходням на четырехмачтовую шхуну, которая была арендована для презентации духов «Норис».

Очень похоже на Норис: затащить всех в морской порт. Еще в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, когда Карен только начала работать с Лиз, Ив Сен-Лоран организовал презентацию «Опиума» на корабле, но в тот раз это была настоящая китайская джонка. Норис же устроила презентацию на простой джонке. Очевидно, она рассчитывала вызвать соответствующую ассоциацию. «Опиумный» прием был первой презентацией, на которой присутствовала Карен. С него начался джагернаут[9] духов.

«Опиум» до сих пор встречается в продаже — редкость в переменчивом мире парфюмерии. Карен казалось, что с семьдесят восьмого года на такие презентации ходят одни и те же люди. Карен сразу же заметила Роберта Изабелла — нью-йоркского соро de tutti capi — организатора престижных мероприятий, — который давал указания обслуживающему персоналу. В прошлом году Изабелл организовывал ланч-прием Джио от Армани в подвальном ресторане высокого ранга. В этот раз не было китайских акробатов, как тогда на «опиумном» приеме. Не было марокканских шатров и подушек на полу, как на приеме у Армани. Зато зал был полон знаменитостей и фоторепортеров. Теперь все приемы становились похожими на этот. Не так важен сам прием, как его освещение в прессе, думала Карен. Казалось, из всего приема важны только приход и последствия; средняя часть вырезана начисто: вы можете прийти, вас увидят, сфотографируют, и никому нет дела до того, хорошо ли вы провели время. Карен ухмыльнулась про себя: это было так похоже на Норис Кливленд.

Но здесь были все. Была Шер, которая присутствовала и на «опиумной» презентации, и на презентации Джио, а в промежутке представляла и свои собственные духи. Был и ее старый приятель Дэвид Гефен, чьи финансовые интересы переключились на духи после того, как он не стал давать поручительство за своего друга Калвина Клейна, когда тот оказался в стесненном положении и чуть не разорился. Но что значили для Дэвида Гефена пятьдесят миллионов долларов?

Мимо проскользнула Эми Файн Коллинз, которая написала «Презентацию тщеславия» и «Харперовский базар». Она не была признанным интеллектуалом, но была единственной из модных журналисток, которая одевалась в высоком стиле, хотя носила безопасные черные наряды. Здесь была и Сьюзи Мэил — grande dame из «Геральд Трибьюн». Это был очень важный народ. Как удается Норис привлекать их на свои мероприятия? — удивлялась Карен.

Джефри ушел за вином. Она была одна, когда кто-то сади дотронулся до нее. Карен обернулась и увидела выпученные, дружелюбные глаза Бобби Пиллара.

— Я бы спросил, что здесь делает такая классная женщина, как ты, если бы не боялся, что в ответ меня спросят о том же, — сказал Бобби, смеясь.

Он обнял ее с таким видом, как будто они виделись каждый день с момента их случайной встречи в телестудии.

— Ты была удивительная хороша в программе Эл, — сказал он. — Я не говорил тебе об этом? В тебе были невероятная теплота и естественность. Ты знаешь, это — дар. Люди верят тому, что ты говоришь.

Бобби казался полным энтузиазма. Он весь сиял. Сияла даже его лысина.

— Спасибо, Бобби. Я догадывалась, что шоу прошло удачно.

— Ну, так напустила ты в штаны или нет? Я осматривался, но не заметил.

Карен непроизвольно засмеялась. Он был наглец, но не самонадеянный. Он ей нравился.

— Ты собираешься продавать духи Норис по ТВ? — спросила Карен.

— Эту крысиную мочу? Она пыталась подцепить меня, но я не сел на крючок. Ты нюхала их? Дай мне еще пожить. Пусть ФБР закует меня в наручники, прежде чем казаки учинят погром. Властям только дай повод засадить в тюрьму бедного еврея.

Он смеялся, и в нем было столько честного, бессовестно невежливого, но и неподдельно настоящего, что она засмеялась вместе с ним. Может быть, это деньги дают такую свободу? Однако Бобби столь же прямо выражал свое мнение и до того, как нажил состояние.

— Ну, дочка, когда же ты поговоришь со своим дядей Бобби о том, чтобы сделать коллекцию и для нас на телевидении?

— Я не думала об этом, Бобби. Наоборот, я даже начала подумывать о массовом рынке. — Карен выжидательно замолчала.

— Да, я слыхал о твоих разговорах с маленькой птичкой. На мой взгляд, не Бог весть какая замечательная идея.

Карен перестала улыбаться. Но она не успела спросить, откуда он это знает и кто распространяет слухи, потому что вернулся Джефри. Мужчины обменялись приветствиям, и разговор оборвался. Они явно недолюбливали друг друга. Джефри считал Бобби вульгарным. Так-то оно так, но в этой простецкой хамоватости было обаяние.

Бобби просто улыбнулся и поднял руку в игривом жесте прощанья.

— Звони мне иногда, дочка! — сказал он и исчез в толпе.

Его короткая плотная фигура затерялась среди высоких и стройных, как тростинка, моделей.

На свой прием Норис собрала полный комплект моделей и экс-моделей. Как обычно, Лорен Хаттен была в Армани. Среди более молодого народа можно было увидеть Линду Евангелисту, Карлу Бруни, Марию Лопес, Кристину Макменами и даже Кейт Мосс. Все они курили. Карен подумала, не пришлось ли Норис заплатить им за их появление на презентации. Она пригляделась, кого из них она могла бы пригласить представлять свою коллекцию на парижском шоу. Мария Лопес, вопреки наговорам Дефины, выглядела неплохо и, кстати, не была пока еще такой дорогой, как другие. А вместе с Тангелой и несколькими более или менее приличным блондинками и брюнетками сложится неплохая группа. Запланировав два шоу, Карен обрекла себя на очень напряженный бюджет. Узнав об этом, Джефри взвыл от недовольства, но она настояла, и тот уступил — все равно они скоро будут завалены деньгами Norm Со. И все же пока они не могли позволить себе нанять супермодель. Она слышала, что Версаче потратил сто тысяч долларов, чтобы заполучить четырех супермоделей для презентации своей коллекции в прошлом году. Сто тысяч долларов только на модели! Это половина того, что Карен имела на все парижское шоу. Несомненно, что такие девочки на презентации обошлись Норис в копеечку.

Привычка супермоделей держаться вместе придавала им дополнительный блеск, хотя по опыту работы с ними Карен знала, что это всего лишь видимость. В том-то и двойственность моды, что по большей части — это тяжелая работа, а в остальном — коммерция.

Когда смотришь на нее изнутри, мода теряет свой блеск: все крутится вокруг производства и напряженного труда — как на колбасной фабрике. Но при этом дизайнеру надо выглядеть блестяще, как бы это ни было трудно. Если Жанфранко Ферре был полноватым, Мэри Макфеден — призрачно бледной, Донна Каран — угловатой, а Карл Лагерфельд — лысым, то все они скрашивали свой имидж, используя безукоризненные модели.

Привыкшие быть в центре внимания, девочки стояли стайкой и чистили перышки. Как раз в тот момент, когда Карен уже было отвернулась от них, к ним присоединилась еще одна высокая и стройная фигура. Это была Тангела Помпей. Даже отсюда, с половины длинного бокового прохода палубы, Карен заметила не только как блестят ее глаза, но и как безобразно она одета. На ней была ослепляюще-красная мини-юбка в паре с черным болеро-жакетом, надетым вместо блузы. Жакет едва прикрывал ее груди и держался только за счет большой французской булавки. Самым качественным в ее упаковке была ее собственная великолепная коричневая кожа.

С ее появлением группа девушек рассыпалась. Или это только так казалось? Несомненно, Тангела была прекрасна, но не настолько прекрасна, как когда-то была ее мать, и, возможно, недостаточно прекрасна для того, чтобы подняться выше уже достигнутого ею положения на рынке моды. Карен знала, что Тангела может сделать надежную и прибыльную карьеру, работая примерочной моделью: ее размеры были совершенными, но по словам Дефины, девочка претендовала на большее. Однако недостаток энтузиазма в примерочной работе означал бы конец и этой карьере. Ей нужна аудитория, или с ней будет все кончено.

Карен хотела было идти дальше, когда заметила тех, кто сопровождал Тангелу. С ней были испанского вида молодой человек, возможно, тот дружок, который так раздражал Дефину, кто-то из второсортных рок-музыкантов и еще одна девушка. Карен пригляделась, и ей пришлось выдержать еще один удар — спутницей Тангелы оказалась Стефани.

По последней моде модели стали выходить замуж за рок-звезд. Патти Хэнсон вышла замуж за Кейта Ричардсона, Рахель Хантер — за Рода Стюарда. Обе пары присутствовали на нынешней презентации. Стефани, кажется, решила им подражать. Иначе чем объяснить то, что она крутится с этим неряшливым и нечесаным блондином, который мог привлечь ее только тем, что был рок-музыкантом? Карен была удивлена, нет, не шокирована, а только удивлена поведением племянницы. Как она попала в такую компанию? Для них она была слишком маленькой. И неужели Норис пригласила ее? Или она сама навязалась на приглашение? Может, это Тангела привела ее с собой? Карен наблюдала за тем, как Стефани, играя в обиженную, отошла на несколько шагов от своего белобрысого Адониса, затем приостановилась, повернулась и подбежала к нему, бросилась в его объятия. Карен видела, как руки парня стиснули ее задницу. Стефани же только откинула голову и засмеялась.

Что делать? Сыграть роль тетушки и продекламировать классическую строчку: «А ты спросила разрешения у мамы?» Разыграть гнев и отослать девочку домой? Не обращать внимания в надежде, что это всего лишь подростковые экзерсисы? Карен обернулась к Джефри.

— Посмотри, кто здесь.

Он проследил за ее взглядом, и его глаза округлились, когда он распознал племянницу. Настало время небесного возмездия, решила Карен и двинулась сквозь толпу к племяннице, которую облизывал омерзительный рокер.

— Привет, Стефи! — улыбнулась Карен, пытаясь вести себя как можно естественней.

Стефани резко обернулась. На ее длинной лебединой шее виднелся синяк от поцелуя взасос. Очень привлекательно! Карен не знала, что молодежь до сих пор целуется с такими губительными последствиями.

— Развлекаешься? — спросила она.

— Ой, да… Привет, дядя Джефри.

Племянница не успела ничего объяснить, как щелкнула камера фотоаппарата, и фотограф спросил у своего помощника имя заснятой им девушки. Карен заметила, что рокер постарался оказаться в кадре, проявив незаурядную реакцию. Надо признать, что если его помыть и избавить от татуировки, то парень был бы более или менее…

— Какой прекрасный прием, не правда ли? — спросила Стефани под вспышки магния визгливым и дрожащим голосом.

— Замечательный, — согласился Джефри. — За последние три дня не случалось ничего похожего.

Девочка не почувствовала сарказма.

— Как ты доберешься до дома, Стефи? — спросила Карен.

Племянница недоуменно заморгала.

— Я собиралась остаться с Тангелой, — произнесла она.

Карен вспомнила о рассказе Дефины про Тангелу на мраморном кухонном столе. Забудь об этом, велела она себе.

— Хм… Мне не кажется это хорошей мыслью, дорогая. Да, я так не думаю. Почему бы тебе не переночевать у нас?

Стефани поняла, что ее обошли на повороте. Она бросила страстный взгляд на белобрысого принца гитары, и Карен припомнила, как с таким же вожделением та когда-то смотрела на Малибу Барби. Карен вздохнула.

— Ты можешь побыть еще немного и попрощаться со своим приятелем, — улыбнулась она. — Мы уезжаем минут через пятнадцать.

Надо думать, девочка вряд ли успеет накачаться героином за четверть часа.

— О чем, черт подери, думает Лиза? — громко спросил Джефри, отходя от пары.

Карен хотела бы спросить то же самое.

— Ты же знаешь подростков. Стефани, наверное, наврала ей что-нибудь. Я тоже врала Белл. Придется поговорить с Лизой завтра. Но мы здесь уже почти полчаса. Более чем достаточно для этого события. Нам пора раскланиваться.

Карен понимала, что ей придется подойти к Норис с поздравлениями, и при удаче их с Джефри сфотографируют для обозрения в журнале «W». Только после этого они могут отправляться домой. Карен стала прокладывать себе путь в нарядной толпе гостей. Джефри шел рядом. Ей казалось невозможным посещать такие мероприятия без него. Слишком давящая атмосфера. Давал ли он ей чувство безопасности? Уж не боится ли она, что потонет лодка? Она обернулась к Джефри. Их подталкивали вдоль перил палубы. Бриз со стороны Ист-Ривер ерошил его волосы.

Наконец они улучили момент, выбрались из толпы и остались одни.

— Ты хорошая тетушка, — сказал Джефри. — И будешь хорошей матерью.

Он улыбнулся ей и посмотрел в сторону города, на светящееся ожерелье огней на Бруклинском мосту По неясной причине, впервые за долгое время она почувствовала прилив любви и нежности к Джефри. Она его снова любит. Какое облегчение! От игры света на плещущей внизу воде прыгали зайчики на челюсти Джефри, и темнота окружала их мягкой, как крепдешин, шалью. Карен чувствовала себя счастливей, чем во все последние дни. Несмотря на дурацкую презентацию, несмотря на неприятные сценки с Тангелой и Стефани, она была сейчас удивительно удачливой, как будто ее собственный корабль, вопреки всем невзгодам, благополучно вернулся в тихую гавань. В этот момент она ощущала полное удовлетворение. Отражаясь в ночной воде, светились огни Бруклина, который выглядел более романтичным, чем когда-либо раньше за время ее жизни в этом городе. Ей трудно было винить Стефани за стремление вырваться из Лонг-Айленда, потому что для нее самой распрощаться с ним было совсем непросто. Это не речку переплыть — надо преодолеть целые миры, чтобы добраться туда, куда удалось ей. Она обернулась и посмотрела на Джефри.

— Я уже начала хлопотать по поводу приемного ребенка, — сказала она ему. — Мне кажется, я нашла нужного парня, который провернет дело, и мы скоро станем папой с мамой, — закончила она, смущаясь.

Он улыбнулся ей в ответ.

— И мы начнем таскать нашего собственного ребенка по приемам.

Темнота сгущалась. Несмотря на мигающую иллюминацию, на мачтах и пиллерсах, на палубе было темно. Мимо прошла Анна Уинтор в черных солнцезащитных очках. Карен никогда не видела ее без них. Анна не снимала их даже на своем рабочем месте в «Vogue». Как ей удалось двигаться в них по палубе в такой темноте? Может быть, она слепая? — думала Карен. Очередная ирония судьбы — королева обозрений в модных журналах — неспособна видеть то, что обозревает?

Им надо было распрощаться с Норис и подобрать Стефани, но у толпы были свои приливы и отливы. Рядом с ними на палубе двигались Сюзанна Реленс с мужем — очень богатая пара, разбогатевшая на нефтяных деньгах. Семейство Сюзанны принадлежало к социальной элите четырехсот семейств с очень давних пор. Карен не понимала, что побуждало их посещать мероприятия подобного рода. Она сама-то здесь из-за деловых интересов. Но что заставляло этих людей тащиться сюда? Вот уже год как Пэт Баклей ковыляет на костылях по всем таким встречам. Почему? Почему сюда пришел Лорен Бэкол? Уж не шантажирует ли их Норис угрозой извалять их в какой-нибудь грязи, известной только ей, если они не придут? Может быть, им просто нравится стоять в толпе и плескать шампанское себе на ботинки?

Джонку качнуло, и раздались громкие выкрики. Мимо них проскользнула Люси де ла Фалайас с какой-то женщиной в наряде Клода Монтана, который явно не шел ей. Затем появилась Норис. Она вырядилась в одно из своих творений из шелковой органзы, которое сошло бы за хорошую скатерть. Поскольку Норис была хозяйкой презентации, то хорошо воспитанная Карен сделала несколько шагов в ее направлении с намерением принести ей свои поздравления, когда увидела того, кто двигался следом за ней. Это был Билл Уолпер.

Как и на всех ее приемах, вокруг Норис крутились фотографы. Билл был сфотографирован вместе с ней во всевозможных ракурсах. Карен надеялась, что он достаточно фотогеничен и его мамочка не станет названивать ему с утра с расспросами, почему он выглядит на снимках таким морщинистым. Она застыла от неожиданности и очнулась только тогда, когда Джефри заметил, в каком направлении она смотрит.

— Ну и ну, — сказал он. — Теперь я понимаю, почему мы до сих пор не получили от него предложений. Может быть, он все еще в поисках вариантов? Если нельзя заполучить Карен Каан в оригинале, то почему бы не воспользоваться ее копией в исполнении Норис Кливленд?

Карен почувствовала угрызения совести: это по ее вине, а не из-за Норис, они до сих пор не подписали контракт с Norm Со. Так уж получилось, что ее отношения с Биллом привнесли в ее дотоле честную и откровенную супружескую жизнь элементы недомолвок и лжи. И не без ее помощи Билл сумел выставить Джефри полным дураком. Ей это не нравилось. Что, если Джефри спросит его про контракт? Он будет выглядеть полным идиотом. Ей хотелось защитить его.

— Нам надо подойти поприветствовать их, — сказала она, — но давай не путать дело с удовольствием, ладно?

— Не бойся. Здесь и удовольствие — бизнес, — сквозь зубы процедил он.

Они двинулись в направлении Норис. Уж не флиртует ли та с Биллом Уолпером по той причине, что у него более глубокие карманы, чем у ее муженька с Уолл-стрит?

«А какое тебе дело до этого?» — раздраженно оборвала саму себя Карен. Но поняла, что дело все-таки есть — не будет ли ее ставка на Билла Уолпера бита? И бита Норис? Ее волновало не то, что Билл поддерживает Норис за локоть, а то, что расхваливает ее талант. Видит ли он различие между Норис Кливленд и Карен Каан? Не окажется ли Норис его запасным вариантом в случае ее отказа принять предложение Norm Со? Она не успела продумать ответы: им с Джефри надо было приветствовать хозяйку презентации.

— Все так прекрасно, — сказала Карен, стараясь улыбаться как можно искренней.

— Действительно необычно и здорово, Норис. Все, как я и ожидал, — сказал Джефри, и Карен чуть не прыснула со смеху.

Презентация была столь же неоригинальна, как и ее моды, а ее духи были всего лишь репродукцией с Джио. Но если Норис и осознавала, что фабрикует подделки, то это ее, по-видимому, ни капельки не трогало. Она одарила Джефри своей улыбкой скелета и повернулась к Биллу.

— Ты знаком с Карен Каан?

Билл впервые за вечер прямо посмотрел на Карен. Он что-то хотел передать своим взглядом, но что именно, она не могла понять. Или это был вызов? Может быть — предостережение: «Если не скажешь «да», то скажут другие?» Прежде чем она смогла решить, как понять его взгляд, Билл протянул руку Джефри и сказал:

— Я встречался с обоими Каанами.

— Не правда ли, прекрасно? — спросила Норис. — Мы уже получили обещание широкой рекламной кампании в Блюмингдейле.

Карен задумалась — кто это «мы»? Не спит ли Билл с нею в одной постели, по крайней мере в смысле бизнеса? Карен повела плечами.

— Это здорово, — сказала она. — Я рада за вас. Желаю вам заслуженного успеха.

Уходя с Джефри на поиски Стефани, Карен почувствовала на себе внимательный взгляд, которым проводил ее Билл.

18. Сотовая линия

Если у Карен были трудности с источником информации для частного детектива, то с адвокатом по делу о приемном ребенке было все в порядке. В разговорах, которые она наслышалась за бесконечное время сидения у дверей кабинетов в клинике зачатия, и из советов других людей возникало одно и то же имя. Надо связаться с Харви Крамером. Поэтому на следующее за презентацией Норис утро Карен отвезла на работу Стефани, заперлась в своем офисе и позвонила Крамеру. Она была в ужасе, услышав, что на прием к нему можно попасть не раньше, чем через три месяца. Тогда она позвонила Роберту-юристу и попросила его подмазать где надо, чтобы ускорить встречу. Через свою службу ему удалось добиться назначения на среду. Даже в этом деле важно было не то, насколько сложны твои проблемы, а то, с кем ты знакома.

В конторе Крамера было шумно и царила деловая суета. По сравнению с конторой Роберта-юриста на Парк-авеню, контора на Ривердейл, размещенная в жилом доме, переоборудованном под служебные помещения, казалась какой-то заштатной и непрофессиональной.

— Ривердейл? — переспросил Джефри, когда она попросила отвезти ее туда. — Какого черта ты ищешь на Ривердейл?

Она сказала о Харви Крамере. Как и десятки других пар, которые стремятся получить приемного ребенка, она искала именно его. В мутной воде законов по удочерению или усыновлению приемных детей Харви Крамер был тот человек. Несмотря на все подмасливание из конторы Роберта-юриста, им пришлось не менее часа ждать приема в коридоре, «припарковавшись» на потертом «современном датском» диване. Джефри попеременно то вспыхивал от раздражения, то зарывался в двухлетней давности «Новости США» и журнал «АВА». (Насколько Карен могла судить, Джефри был первым их читателем: до него их никто не раскрывал.) Наконец Харви, который оказался темноволосым толстым мужчиной со щетиной двухдневной давности, провел их в свой кабинет.

— Я видел вас по программе Эл Халл. Очень интересно, — сказал он поощрительно. — Чем могу быть полезен вам?

Как будто он не знает! Джефри молчал. Карен смущенно пробормотала что-то по поводу удочерения или усыновления ребенка.

— Вы прошли домашнее обучение? Вы где-нибудь зарегистрированы?

Карен отрицательно покачала головой.

— Вы обращались к другим адвокатам?

— Нет, ни к кому, — пробормотала Карен.

Крамер закатил глаза.

— Святая невинность! — сказал он и сделал глубокий вдох, от которого раздулся его живот. — О'кей. Позвольте мне объяснить ситуацию. Вы имеете на выбор государственное либо частное оформление приемного ребенка. Но государство имеет только черных неполноценных детей или уже подросших, но перенесших настолько тяжелые травмы, что они мочатся в постель до сорока лет. Есть еще список на белых детей, очередь в котором лет на десять, но пока не предлагается никого. И ни одного еврейского младенца. Ни одного. И не надейтесь, потому что в Нью-Йорке у евреек возникают осложнения, если они обращаются в государственную клинику.

Таким образом, остается только частный вариант, что довольно хлопотно. Вы должны найти женщину, которая не собирается рожать в государственной клинике, но хотела бы порожденного ею младенца отдать кому-нибудь в качестве приемного ребенка. Мы знаем штаты, в которых полным-полно беременных девушек и не хватает родильных домов. Это Юг и Средний Запад. Но в некоторых из них запрещено давать объявление об усыновлении или удочерении детей. Объявление в газетах — один из способов подцепить младенца. Вы понимаете, что я имею в виду?

Но это не было вопросом — ответ не требовался.

— Конечно, надо быть осторожным, забрасывая наживку: продажа детей преследуется по закону. В некоторых штатах вы вообще не можете оплатить что-нибудь, кроме врачебного счета. Здесь приходится быть сверхосторожным. В других штатах с этим вопросом полегче, если вы понимаете, к чему я клоню. Легче получить пособие на ребенка, устроить в школу, снять для него помещение и прочее. Моя помощница Сэлли может оказать вам содействие. Мы знаем, где разместить объявления и как правильно их составить, а тем временем вы должны обеспечить себе отдельную телефонную линию с автоматической круглосуточной службой, чтобы с вами можно было связаться в любое время дня и ночи. Это не тот случай, когда у звонящих есть определенные рабочие часы или они станут перезванивать вам, услышав в трубке сигнал занятой линии. И вы должны быть готовы ко всему. Некоторые предложения будут в рамках закона, другие — нет. Ваша задача состоит в том, чтобы понравиться им, установить человеческий контакт; вы понимаете, что я имею в виду? Но людям в вашем положении надо быть очень и очень осторожными. Вы хотите взять приемного ребенка, а дело будете иметь с его матерью. Поэтому, когда вы зацепите ее, то перепасуйте ее к нашей конторе, и Сэлли перешлет ей все необходимые формы документов. Если мы их получим правильно заполненными и если медицинское обследование даст положительный результат, то я вобью последний гвоздь в процедуре оформления приемного младенца. Вы поняли меня?

На этот раз это был вопрос, который требовал ответа. Карен кивнула и поглядела на Джефри, который хранил абсолютное спокойствие. Был ли он парализован отвращением или просто готовился пулей вылететь отсюда? Карен не могла понять, что он предпримет. Возможно, все клиенты Крамера проходили сквозь такую же пытку и тоже не могли сдвинуться с места, как посаженные на кол мученики.

— Вы должны твердо усвоить, что дело не может кончиться на середине, если оно запущено в ход. Некоторые из девиц наговорят вам с три короба, чтобы выманить немного деньжат и билет от Индид штат Оклахома до Нью-Йорка. Так что держитесь крепче, пока мы их не прощупаем. Но и когда вы прошли сквозь все препоны и заплатили за все, за что можно заплатить, они могут передумать в последний момент и решить оставить младенца у себя. Каждый штат имеет свои уложения на этот счет. В Техасе, например, если бумаги подписаны, то обратного хода уже нет. Права матери прерываются в момент подписания документа. Ребенок ваш. С другой стороны, в Калифорнии им предоставляется год, в течение которого они могут еще передумать. Очень рискованно. Поэтому о Калифорнии даже не мечтайте. — Он сделал паузу и добавил: — По этому поводу я мог бы многое вам рассказать.

Мы займемся всеми юридическими аспектами как в Нью-Йорке, так и в том штате, где вы найдете ребенка. Но нам нужен задаток прямо сейчас. Общая стоимость будет зависеть от того, какой объем работы потребуется в том конкретном штате, где будет проходить оформление, и от того, как много предложений вы отклоните.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку, не извинившись перед ними.

— Да? — сказал он. — Вот это сюрприз. Я же говорил, что она уедет на Юг. Хорошо, соедините меня.

Крамер молчал какое-то время, слушая, что ему говорят по телефону. Карен боялась взглянуть на Джефри. Крамер начал снова говорить по телефону, кивая в такт услышанному в трубке.

— Да, я понимаю, что ваша жена в отчаянии, но вам не следовало переводить деньги девушке. Мы не были уверены в том, что она беременна.

Он помолчал, а затем продолжил:

— Позвольте мне сказать вам вот что: месяц телефонных разговоров еще не означает установление хороших отношений. Пока все, что о ней известно, это то, что она рассказывает свою историю десятку других пар.

Карен закрыла глаза, у нее появилась тупая боль в висках.

Крамер продолжал:

— Да, о'кей. В следующий раз отсылайте ее к нам в контору, прежде чем зайдете так далеко, и не обращайте внимания на то, что говорит ваша жена.

Крамер положил трубку и снова обратился к ним, даже не подумав извиниться.

— Моя помощница Сэлли оформит документы, придя к вам домой. Вам придется заплатить государственной социальной службе за проверку состояния ваших дел. Пока проверка не закончится, нам нечего делать. Есть ли какие-нибудь вопросы?

Карен почти в коматозном состоянии качнула головой. И это называется лучшим специалистом по делам приемных детей? Она снова покачала головой. Голова болела отчаянно. И только когда Джефри встал, она смогла подняться на ноги и встать рядом с ним. И тут ее озарило.

— Один вопрос, — сказала она. — Может ли родная мать найти ребенка после его удочерения или усыновления другими людьми?

В какой-то момент она даже подумала, не обсудить ли с Крамером вопрос о ее собственном удочерении. Может быть, он окажется более компетентным, чем Центрилло? Затем она пришла в себя. Джефри даже не подозревает о ее поисках. Она напомнила себе, что нужно задать несколько жестких вопросов Белл и Арнольду. Пока же здесь ей надо узнать только одно.

— Может ли родная мать найти ребенка после того, как отказалась от него? — повторила она свой вопрос.

— Нет, если вы делаете все правильно, — объяснил Крамер, — вы не должны сообщать ей свою фамилию, особенно в вашем случае. Если вы скажете, то не успеете оглянуться, как они уже будут требовать скидки на покупку ваших нарядов. Со знаменитостями это всегда очень рискованно. Если бы вы знали всю подноготную о приемном ребенке Мишель Пфайфер, то у вас волосы встали бы дыбом. А сколько, я слышал, имели неприятностей Том Круз и Николь Кидман! Они, конечно, не обращались в наш офис.

Карен возмущало каждое его слово, был отвратителен каждый жест. Был ли малый просто хвастуном, лгуном, или действительно он разбирается в своем деле?

— Это, кстати, и та причина, почему вам нужен новый телефонный номер, — сказал Крамер. — Никогда не говорите им свой адрес. Зачем давать возможность шантажировать себя? Кое у кого из моих клиентов была идея о том, чтобы «поделить» младенца. Ну, то есть разрешить посещения родной матери. Но это, в конечном счете, ведет либо к судебной тяжбе по возвращению ребенка обратно, либо они начинают высасывать из вас деньги на каждый день рождения малыша. Так что и не думайте об этом.

Карен осознала иронию своей ситуации: она платила одному человеку, чтобы раскрыть тайну приемного ребенка, а другому — за то, чтобы сделать все возможное для ее сокрытия. «Думаю, что все это приведет тебя к помешательству, только вот к тихому или буйному?» — говорила она себе. Чем-то напоминает попытку оказаться в двух местах одновременно, находясь вообще в третьем.

Крамер тоже встал из-за стола и повернулся к маленькой, похожей на птицу женщине, которая появилась в дверном проеме.

— Сэлли, это Карен и Джерри Каан.

— Джефри, — поправил Джефри.

Это было единственное слово, которое ее муж сказал адвокату. Карен поморщилась.

— Ну да, как скажете, — сказал Крамер. — Заведите на них дело и запланируйте домашний визит. — И уже поворачиваясь, добавил: — Да, еще они должны заплатить нам предварительный гонорар.

Карен отрешенно выписала чек. Он был на четыре тысячи долларов.

Карен сидела с Карлом возле длинного обеденного стола, заваленного десятками измятых листов бумаги.

— Как тебе это нравится? — спросил Карл. — «Счастливая, здоровая, любящая свой дом семья хочет целовать вашего младенца и умиляться им каждый день. Мой муж и я хотим услышать вас и помочь вам. Наш телефон 212 BABYNOV (вызов оплачен)».

Карен состроила недовольную гримасу.

— Сопливо. Я готова зарыдать от умиления, — сказала она.

— Так оно и задумано, оно должно быть сопливым. Им нравится, когда пускают нюни. Это народ из радужных сказок о единорогах и феях. Девицы, которые собирают слоников и хранят вещдоки роковой любви. Поверь мне, я знаю их.

Карен вздохнула. Весь процесс получения ребенка, в который она впуталась, был настолько дико-усложненным, представлял собой такую мешанину методов Мэдисон-авеню, замашек телевизионщиков и викторианской сентиментальности, что Карен начала сомневаться, сумеет ли она его выдержать. Джефри полностью умыл руки, что, впрочем, было к лучшему. Можно было представить себе его реакцию на такое объявление!

— А если так? — предложила она. — «Образованная и любящая пара, Джефри и Карен, хотели бы создать ребенку дом, где его полюбят. Мы предоставим нашей крошке все лучшее в жизни».

Она вопросительно посмотрела на Карла.

— Не годится. Воняет элитарным снобизмом. И не называй ребенка «нашим». Это пока еще не ваш младенец.

— Очко в твою пользу, — согласилась Карен.

Она скомкала бумагу и, швырнула ее на пол.

— Может быть, надо просто согласиться с вариантом, предложенным Сэлли? — сказала она Карлу.

Сэлли оказалась спокойной и хорошей помощницей. Она получила выписанный чек, дала им регистрационную форму и предоставила список работников общественных организаций и неправительственных газет с пометками, какие из них принимают объявления только после совершения проверки по состоянию дома приемных родителей.

Карл сидел и валял дурака, пока Карен собирала смятые листы бумаги. Может быть, ей бы лучше удалось сконцентрироваться, не будь она так занята созданием парижских коллекций? Если шоу пройдет неудачно, то она не уверена, что контракт с Norm Со будет подписан, даже если она даст согласие. Она вздохнула. Джефри все еще ничего не знал, а она попросила Уолпера еще немного повременить. Надо было дать ему ответ, но что-то ее удерживало от окончательного решения. Интересно, что? — размышляла Карен.

— Нашел! — вскрикнул Карл, прерывая ее мысли. — «Помогите осуществить нам нашу мечту. Любящая, хорошо обеспеченная пара, владеющая хорошим домом, отчаянно ищет малыша, с которым могла бы разделить свои радость и достояние. Можете ли вы помочь нам?»

— Неплохо, — признала Карен. — Только не опустить ли слово «отчаянно»?

— Всегда критикуешь! — сказал Карл.

Но текст объявления наконец получился.

Вместе с Карлом Карен просмотрела список газет, составленный Сэлли, и отметила те из них, которые издавались в студенческих городках. После чего она, Карл и Дефина провели три дня, обзванивая по списку газеты Миссури, Теннеси, Джорджии и Арканзаса.

После того как она выплатила тысячу четыреста двадцать долларов за объявление, не оставалось ничего другого, как ждать звонков по сотовому телефону. Карен приобрела новую сумку с отделением для переносного телефонного аппарата и следуя совету рекламы «Америкен Экспресс», не покидала дома, не прихватив с собой телефон. Никто не знал этого номера, кроме Жанет, Дефины и Карла, но они могли воспользоваться им только при возникновении чрезвычайных обстоятельств.

Они не звонили. Но и никто другой не звонил. Карл и Дефина регулярно проверяли исправность телефона, звоня по нему из телефонных будок, поскольку предполагали, что именно из будки позвонит мать с предложением своего ребенка. Телефон срабатывал исправно. Не срабатывало сделанное ими объявление. Карен позвонила Сэлли, которая предложила ей попробовать дать объявление в штате Огайо.

— Мне кажется, что тут должно получиться, — сказала она мягко.

Они разослали объявление в четыре газеты штата. Пятью днями позже, в четверть второго ночи, раздался телефонный звонок. Карен, спящая в постели рядом с Джефри, проснулась, услышав птичье попискивание сотового телефона. Телефон пропищал три раза, прежде чем она смогла нащупать в темноте аппарат, оставленный на ночном столике рядом с кроватью. Наконец найдя его, она пошла в ванную комнату и заперлась на задвижку. Через пять часов планировался ее вылет самолетом в Чикаго на выездное шоу-распродажу. Но в этот раз она была рада прерванному сну.

— Алло! — сказала она глубоким и тяжелым голосом не до конца проснувшегося человека.

— Алло. Поступил вызов от Кэрол. Вы оплачиваете разговор?

Карен оплачивала. Она попыталась собраться с мыслями и на скорую руку придумать, как очаровать девушку.

— Привет, Кэрол!

Смазанный голос из телефонной трубки ответил:

— Привет.

— Меня зовут Карен. Откуда ты звонишь?

— С другой стороны, из закусочной Пик-он-Пай. Сейчас поздно. А у вас, наверное, вообще ночь.

— Да, но я рада, что ты позвонила.

Карен почувствовала, что она вся в испарине. Был ли это звонок из Огайо? Сработало ли новое объявление? Говорит ли она с матерью ребенка? Что, черт возьми, надо сказать теперь? У нее во рту никогда не было так сухо. Но, слава Богу, ничего говорить не пришлось. Кэрол заговорила сама.

— Послушай, я попалась. А у меня уже есть один ребенок. Ты заинтересована?

Карен показалось, что девушка пьяна. Сразу же мелькнула мысль о наследственном алкоголизме. Как далеко отсюда она находится?

— Когда ты ожидаешь ребенка? — Карен постаралась, чтобы голос звучал как обычно.

— Через три месяца. Уже поздно что-либо предпринимать, правда?

«О чем это она? — удивилась Карен. — Аборт на шестом месяце? О Боже, это выше моих сил», — подумала она и сделала глубокий вздох.

— Кэрол, у тебя есть карандаш и бумага?

— Нет, ручка.

— Хорошо, хорошо. Ручка тоже годится. Слушай. Я хочу, чтобы ты записала одно имя — Харви Крамер. Я продиктую тебе его телефонный номер. Он наш адвокат. Он поможет нам все уладить для тебя. Я диктую, ты пишешь?

Но телефон молчал.

19. Выставка-распродажа

Для дизайнеров выездные шоу напоминают раздачу автографов. Много беспокойства, неприятностей и маленькая надежда на увеличение спроса. Причем всегда есть риск, что на «званый обед» может никто и не прийти.

Таковы были мысли Карен, когда она садилась в самолет, чтобы лететь в Чикаго. После звонка Кэрол она так и не смогла заснуть — сказывались подавленность и нервное напряжение последних дней. Она заняла свое обычное место, номер 1D у окна, и стала ждать, когда Дефина займет сиденье рядом с ней. Конечно, это роскошь — летать первым классом, но такая, которую она заслужила и может полностью оценить. Карен лишь недавно удостоилась права на VIP-обслуживание на американских авиалиниях, включающее доступ в комнату для особо важных гостей и услуги специальных служб аэропортов. Статья Барбары Уолтер в журнале «Пипл» и телевизионная программа Эл Халл явно не повредили ее карьере. Приятно было ожидать посадки в персональных залах и пить фирменный чай в тонком фарфоре, пока специальный служащий не придет проводить тебя к трапу самолета. Никаких пластиковых кресел, общих залов ожидания с торговцем от IBM напротив тебя, никаких подталкиваний к проходу в нетерпеливой толпе пассажиров. Теперь ее провожают в самолет до объявления общей посадки и приветствуют у трапа по имени.

И только когда стюард засунул ее сумку в багажное отделение над головой, она услышала, как другие пассажиры начали продвигаться по самолету и занимать свои места. Да, думала она, у успеха есть свои преимущества. Она была не из тех, кто наслаждается повышенным уровнем обслуживания, но перелеты — это так утомительно, что она ценила любой сервис, который могла оказать ей авиакомпания. После сегодняшней ночи ей особенно нужно было сохранить всю свою энергию для предстоящего испытания.

Карен попыталась вздремнуть. В конечном счете, это был только один звонок. Значит, наконец-то объявление стало срабатывать. А сейчас ей надо сконцентрироваться на деле.

Карен всегда интересовалась тем, что надевают на себя женщины, отправляясь в путешествие. В дороге трудно сохранить хороший вид, чувствовать себя удобно и раскованно, и к тому же появиться на месте назначения в немятой одежде. Одежда для путешествий, которую можно компактно упаковать, которая не рвется и не ползет от контакта с сиденьями в самолете, — один из самых трудных дизайнов. Частично успех здесь, как всегда, достигался за счет правильного подбора материи. Для этой цели годился только самый качественный, а значит, и самый дорогой материал, лучше всего джерси. Но с некоторыми ухищрениями неплохого результата добился Бин, использовавший мохер.

Карен наблюдала за женщинами, занимающими места в самолете. Женщины постарше носили полистеровые рейтузы или спортивные костюмы. Практично, но чудовищно. Деловые женщины оставались в строгих формальных костюмах. Синтетика не морщилась, но выглядела дешевкой. А на дорогих костюмах мялись складки и материя растягивалась, теряя первоначальную форму. Из всех вошедших на борт самолета только одна женщина в длинной вязаной юбке и простой шелковой блузке казалась одетой прилично и соответственно обстоятельствам.

Карен никогда не верила в заговор ведущих дизайнеров, которые разрабатывают стили так, чтобы держать женщин в заложницах, но в те прежние дни пятидесятых и шестидесятых годов дизайнеры действительно определяли общее направление моды. Теперь же, когда процесс демократизации моды набрал темп, все могут носить все что угодно — и носят. В какой-то степени, думала Карен, это только осложнило проблему одежды для женщины. Со снятием всех ограничений выбор стал слишком широким. По крайней мере те, кого она видит в самолете, явно запутались в нем.

Появившаяся в проходе Дефина выглядела как всегда прекрасно. Она пропустила вперед Тангелу, Стефани и еще двух моделей. Тангела плюхнулась на сиденье, расположенное через проход от Карен.

— Что ты мнишь о себе? — спросила Дефина и протянула дочери билет. — Твое место на задних сиденьях, за занавеской, вместе со всеми другими.

Тангела закусила нижнюю губу, и Карен не могла не отметить, как та стала похожа на Дефину.

— Почему мне нельзя сидеть тут?

— Когда ты будешь делать первоклассную работу, ты тоже будешь летать первым классом.

Тангела выхватила билет и удалилась по проходу. Две другие модели хихикнули и последовали за ней. Стефани присоединилась к ним, но она была так возбуждена, что, по-видимому, ничто не смогло бы сломить ее энтузиазма. Это первое ее выступление в качестве модели на публике. Карен не была уверена, что девочка достаточно подготовлена для этого. Дефина же не сомневалась, что Стефани не подготовлена совсем. Но Карен, чувствуя угрызения совести за то, что уделяла мало времени работе с племянницей, думала, что таким образом она искупит свое невнимание.

— Надеюсь, что самолет не разобьется вдребезги от перегрузки обидой в хвостовом отсеке, — сказала Дефина, усаживаясь в кресле.

Наконец посадка закончилась, и самолет готов был начать длинную серию перелетов, ожидая разрешения на взлет из Лагардии в 7:00. Время вылета часто откладывалось. Выездное шоу намечалось на одиннадцать часов; при двухчасовом перелете оставалось не так уж много в запасе. Но с учетом перелета через часовые пояса и того, что техническим организатором шоу был Кейси Робинсон, Карен считала, что они вполне укладываются и все будет хорошо.

Выездные шоу всегда были хлопотным делом. Они были отчасти парадом знаменитостей-во-плоти, отчасти демонстрацией-с-комментариями и отчасти частичной-распродажей. Леди на презентационных ланчах превращают их в гастрономические пиршества. Департаментские магазины идут на крупные затраты на рекламу предстоящего шоу, распечатывают объявления, выделяют дополнительные площади и обслуживающий персонал, отводят специальное время и рассылают персональные приглашения клиентам, от которых они ожидают компетентной оценки или крупных закупок товаров. И все это ради того, чтобы шоу привело к резкому подъему в торговле одеждой.

Карен была умелым продавцом. Ей нравилось это. И радость ее была искренней. Она никогда не рекомендовала женщинам тряпок, которые были бы им не к лицу. Но иногда у нее закрадывались сомнения, не было ли это занятие слегка аморальным. Временами шоу вызывало такой ажиотаж, что она становилась больше похожа на торговца наркотиками, чем на дизайнера модной одежды. Карен осознавала, что мода и покупка одежды — это и есть типично женский наркотик. Первоначальная здоровая и нормальная потребность хорошо одеваться перерастает в нездоровое, опасное наваждение. В этом смысле большинство американок — наркоманки. Очень много наркоманок, например, в еде. Проблема та же, что и с модной одеждой: те, кто переедает, жалуются, что удержаться от еды труднее, чем излечиться от алкоголизма, потому что, в отличие от пьянства, вы не можете прекратить питаться. Но так же точно и с одеждой. Одеваться приходиться каждый день. И если женщина плохо оделась, то результат не замедлит сказаться в течение дня. Плохо одеться утром — то же самое, что переесть за завтраком. Вы наполнены недовольством или даже ненавистью к самой себе, и эта ненависть проступает наружу и тянется за вами весь день.

Карен хорошо помнила, как описывал Билл Уолпер товар, который она продает на своих презентациях, — она продает надежду или иллюзию надежды. Сама эта мысль вызывала у нее зуд во всем теле. Карен не хотела продавать ни надежду, ни гнилые духи в разукрашенных флакончиках. Она хотела продавать прекрасную одежду женщинам, которые получают от нее удовольствие. Нет сомнения в том, что за последнее время с торговлей что-то стало неладно. Частично за это ответственна ментальность восьмидесятых годов — потребительство; хождение по магазинам стало образом жизни. Но не только это, думала Карен. За последние десять-пятнадцать лет большинство женщин стали работать. А раз они стали выходить из дома, то на них стали смотреть, и психологическое давление от того, как они одеты, усилилось.

Раньше, в пятидесятые годы, женщины могли большую часть времени оставаться дома и делать свою домашнюю работу в домашней же одежде. Разве Белл не носила домашний халат? Что случилось с ними потом? Как только женщина пятидесятых годов вышла наружу — это стало событием. Она стала носить шляпы, перчатки и туфли на высоких каблуках.

Сегодня у большинства женщин вообще не осталось времени на домашний отдых. Они оказались на равных с мужчинами в деловом мире. Но, в отличие от них, женщин судят по двойному стандарту. О них стали судить по их компетентности, но, конечно, и по их привлекательности. Мужчина может носить простой пиджак или надеть спортивный костюм, но для женщины требуется больше. Она хочет выглядеть деловой, компетентной — и красивой, и не раз от разу, а каждый день. Женщины ставят на кон много больше, чем раньше, но шансов на успех имеют гораздо меньше.

И это происходит потому, что как только они пошли работать, идеал женщины, который они вырабатывали годами, стал очень труднодостижимым. Причем буквально. За последние годы модели на модных шоу стали выше и тоньше, чем когда бы то ни было раньше. Влияние модных изданий неимоверно возросло, а образцы, которые они предлагали, стали практически недоступны.

Пестрая толпа пассажиров самолета подтверждала это наблюдение. Средняя женщина пытается гнаться за модой и терпит неудачу. Карен снова подумала о том чудовищном описании жизни типичной американки, которое дал Билл Уолпер. Женщины, с которыми она встретится сегодня, более состоятельны, чем описанные Биллом замотанные американки. Но Карен поняла, что даже ее богатая клиентура на свой манер, но тоже оказалась разочарованной и пойманной в ловушку. Женщины тратили деньги на выставках-распродажах с энтузиазмом отчаяния.

В последний сезон пара их выездных шоу в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе превзошли все ожидания, но это не означает, что такое же случится и в Чикаго. Город образованных людей, с крупной имущей прослойкой, сосредоточенной вокруг Лейк-Шор-Драйва и Мирэкл-Майла, этот город все еще носил налет консерватизма Среднего Запада. Поэтому она никогда не могла рассчитывать на понимание ее идей в Чикаго и на Среднем Западе. Вот почему так важна была эта презентация. Она была важна из-за давления, которое Карен испытывала со стороны катастрофических показателей прибыльности своего предприятия, и из-за того, что необходимое его расширение могло быть направлено только в эту сложную для модных новаций зону. К тому же она замыслила сегодняшнюю презентацию, чтобы прощупать реакцию на ее новые модели одежды, которые она намеревалась выставить на парижских шоу. Она хотела посмотреть, как их примут в этих неблагоприятных условиях, и это был ее единственный шанс предугадать реакцию в европейской столице моды.

Наконец-то самолет мягко взлетел. Карен сидела, бесцельно глядя в окно и обдумывая ночной телефонный звонок, когда стюард предложил ей коктейль Мимоза. Какой дурак пьет шампанское, разбавленное апельсиновым соком, в семь утра? Она отказалась, мотнув головой, и стюард предложил ей завтрак. Дефина нахмурилась.

— Да брось ты думать о Чикаго, подружка, — сказала она. — Ты есть то, что ты есть, и мы имеем то, что мы имеем. И это не так плохо. Сейчас ты ничего не можешь с этим поделать, так что наплюй на это. — Она посмотрела в свою тарелку. — Поговорим о хорошей еде. Ешь свой омлет с сыром, но не дотрагивайся до этих маленьких штучек, которые они называют сосисками. Даже в кухне первого класса они мне кажутся похожими на кошачье дерьмо.

— Ну ты даешь, Ди, — засмеялась Карен и оттолкнула поднос с завтраком.

Все равно она ничего не стала бы есть, кроме круасона. Один из них лежал у нее над головой в сумке вместе с «детским» телефоном. Интересно, могут ли ей позвонить во время полета? Может быть, она упускает сейчас свой шанс. Ну-ну, если она будет думать сейчас об этом, то спятит. Она потрясла головой, как будто стремясь вытрясти из нее все мысли.

Карен попыталась сосредоточить свое внимание на предстоящем деловом дне. Парижская коллекция получалась неплохо. Жакеты, как всегда, пользовались огромным успехом у моделей. Женщинам, кажется, всегда не хватает спортивных курток, а ее модели были скроены таким образом, чтобы скрыть множество недостатков фигуры. Ее слаксы всегда хорошо продавались (хоть и были сделаны из шерсти японской выделки, бессовестно дорогой, по восемьдесят долларов за метр, с которой она экспериментировала в последнее время) и до сих пор пользовались колоссальным успехом. Хотя большинство ее клиенток предпочитали естественные ткани, тем не менее это японское чудо имело текстуру шерсти, но не мялось и не оставляло складок. Замечательная находка для одежды, предназначенной для разъездов. Она впервые использовала эту ткань в своей последней коллекции, и в нью-йоркских магазинах ее модели были уже распроданы.

Но больше всего ее беспокоили платья. На них была сделана основная ставка. Это были длинные — почти до икр — платья из туссового шелка или легчайшего газа букле. Они имели напускные рукава: никакая женщина старше восемнадцати лет не станет носить парадные платья без рукавов. Здесь Карен следовала заветам Коко. Да и кому не надоест целый день рассматривать подмышки других? Для каждого платья она сшила жакеты (все они застегивались на пуговицы по фронту и до конца вниз), которые при случае можно было надеть поверх платья. Карен задумала их по типу фермерской одежды тридцатых годов, но удлинила главную линию, которая придавала дополнительную грацию почти любой женщине, надевшей жакет на себя. В платье с ее жакетами женщины могут прямо с работы пойти на званый прием. А лучше всего было то, что они хороши для ансамбля: не надо подбирать блузки и уравновешивать силуэт шарфом или шалью. Натяни на себя платье, застегнись и — готово. Все одевание — тридцать секунд.

Трудность в том, что большинство женщин покупают одежду без примерки. Поэтому части одежды должны хорошо смотреться на вешалках. Карен разрабатывала свой собственный имидж с помощью соответственно подобранных нарядов и была уверена, что женщины ее поймут. Ей нужна только возможность заполучить их внимание к себе.

Еще один важный аспект выездного шоу — прямой, почти интимный контакт с настоящим покупателем ее продукции. Любой из дизайнеров модной одежды ограничен рамками времени, в котором он живет, и тем кругом женщин, для которых шьет. Карен предпочитала наблюдать за тем, как обычные женщины, которых встречаешь каждый день, а не модели и представительницы высшего общества, примеряют, выбирают или отвергают ее наряды. Ей было необходимо знать в точности, кто эти женщины, которые могут позволить себе покупать ее парадные жакеты за тысячу девятьсот долларов и ее костюмы для повседневной носки за девять тысяч восемьсот долларов. Если она этого не знает, то каким, черт возьми, способом она сумеет сделать то, что им нужно? Ходят ли эти женщины на работу? Молоды они или стары? Не так много женщин моложе тридцати пяти лет могут распоряжаться такими суммами денег на покупку нарядов. На каком уровне цены они перестают покупать одежду? Какую цену они готовы платить за ежедневную рабочую одежду, а какую — за вечернее платье? Но самое главное — чего им не хватает, перед покупкой какой одежды они не могут устоять, однажды увидев? Все, чему она научится на сегодняшнем шоу, будет проработано, отражено в дизайне и поставлено на бриджевую линию для производства более дешевой продукции. Она училась на каждой своей выставке-распродаже, и надо признать, что уроки порой были очень болезненными.

Она сделала ставку на платья, потому что они были новы по замыслу и классические по форме и еще потому, что их было легко носить — натяни на себя платье и колготки, надень пару туфель — и ты уже одета. Простота и легкость были ее девизом. Теперь ей предстояло пройти непростое испытание.

Когда они приземлились, О'Хара представлял собой обычный ад, и потребовалось почти двадцать минут для того, чтобы найти присланную за ними машину. Шофер должен был стоять при выходе для пассажиров в здании аэропорта и держать плакат с именем Дефины, но вместо этого он ждал их у багажного отделения, хотя у них не было багажа. Наконец, усевшись в автомобиль, они проехали длинный путь по ДФК-экспресс-проезду, который лучше бы было называть ДФК-стоянкой-машин. Семичасовой рейс из Лагардии был неудобен тем, что вы попадали в Чикаго в самый час пик. В конце концов они все-таки добрались до Мичиган-авеню. Было девять тридцать утра, и у девочек оставалось более часа на то, чтобы привести себя в форму перед предстоящим выступлением, и столько же времени было у Карен на пререкания с администрацией, прежде чем та, в свою очередь, начнет пререкания с розничными торговцами.

Когда они прибыли на место назначения, то их встретил Бен Кросби, вице-президент компании, который сообщил им, что получил телефонное сообщение от Мерседес Бернард.

— Она организовала вам интервью с Майнди Траулер — репортером из «Чикаго Геральд», которая собирается подготовить обозрение в еженедельном разделе газеты, отведенном для моды. Вас ожидают наверху.

Кросби — маленький, круглый и очень чистый человечек — явно волновался: он был новичком в деле организации шоу. Карен подавила вздох досады приветливой улыбкой. О Боже, ей нужно хоть какое-то время на подготовку. Ведь все ее дело зависело от того, сумеет ли она установить хорошие отношения с розничной торговлей.

Ей всегда приходилось бороться за торговые места с другими дизайнерами. Единственным дизайнером, который никому не вылизывал зад, был Ральф Лорен. Но за это ему приходилось возиться с шестьюдесятью собственными независимыми магазинами, двадцатью четырьмя фабричными отделениями и штаб-квартирой Райнлендр Маншн в Нью-Йорке. Карен была далека от такой роскоши. Неудивительно, что и другие дизайнеры завидовали Ральфу.

Как бы ни были хороши наряды Карен, но, если они не будут приобретены, выставлены на продажу и разрекламированы в розничной торговле, их никто и не купит. Поэтому она сделает все от нее зависящее, чтобы осчастливить Кросби. Публичная презентация модельера — тоже очень важное занятие. Но если уж давать интервью, то надо было бы договориться об этом по телефону еще в Нью-Йорке и провести его заранее, чтобы интервью появилось в газете за пару дней до шоу и привлекло людей в демонстрационные залы и магазины.

В ее деле реклама и то, как преподнесен публике товар, — основы успеха. Для его достижения Мерседес прилагала немало усилий. Без хорошей прессы, и притом обязательно широкой, большинство дизайнеров становились как бы неполноценными. Пример Джефри Бина был тому подтверждением. Любой человек, вовлеченный в модный бизнес, знал, что Бин был величайшим модельером Америки, но уже много лет, с самого начала вражды с Джоном Ферчайлдом, журнал «Женская одежда» не публиковал обозрений его коллекций.

С другой стороны, у Донны Каран была настоящий дар общения с прессой. Ее теплота и обаяние оставляли даже у репортерши-новичка впечатление, что она понравилась Донне. Впрочем, кто ее знает, может быть, они действительно ей нравятся, думала Карен. А ей вот — нет, не нравятся, и ей очень трудно притворяться перед ними…

У нее уйма других забот, но ведь Майнди Траулер ждать не будет. Но, хорошо… Может быть, настанет день, когда вырезка с этим интервью будет неплохо смотреться в подборке других таких же в ее альбоме для отзывов прессы… при условии, что она удосужится ее вклеить. Может быть, Белл пришлет ей копию отзыва, полученную от одной из своих чикагских подруг. Их у нее немало…

Стоп. А почему? Не прошла ли здесь ее молодость? Карен почувствовала болезненное сосание под ложечкой. А не жила ли и она сама когда-то где-то здесь? Тогда не исключено, что кто-нибудь из посетителей ее шоу окажется ее родственником…

Проходя через главный холл, она почувствовала резкий запах. Карен оглянулась. Боже, это были проклятые духи Норис Кливленд. Магазин развернул их широкую рекламу. В углу крутилась стайка девиц, выряженных в желтые наряды дизайна Норис, которые разбрызгивали вонючую заразу по воздуху. Над их головами светился громадный дисплей и так подсвечивал брызги вонючей жидкости, как будто из пузырьков выливались ладан и елей. Нет, Карен определенно не нравилось, что презентация ее моделей проводится параллельно с кампанией по рекламе духов «Норис».

У нее не было времени осмыслить возможные последствия такого совпадения. Карен обернулась к Дефине.

— Ты поработай, а я сорву аплодисменты, — сказала она. — Не могла бы ты заняться организацией показа, пока я даю интервью?

— Я лучше проведу с десяток шоу, чем один разговор с этими сучками от моды.

Дефина негодующе тряхнула головой. Корреспонденты по моде отличались недомыслием и удивительной неконтактностью. Но если спокойно подумать, то кем надо быть, чтобы посвятить свою жизнь описанию тенденций в длине юбок или новых смокингов? Среди репортеров Карен слишком часто встречала людей, снедаемых завистью, которые мечтали о блестящей карьере в моде, но были либо слишком запуганы, либо просто недостаточно способны. Как в пословице — и хочется, и колется.

— Надеюсь, ты припасла для этой сучки «бесплатную покупку»? — угрюмо добавила Дефина.

Журналисты от моды были падки на любую халяву — от бесплатного обеда до мехового манто. Карен пожала плечами.

— Думаю, мы найдем что-нибудь, что ей понравится.

— Да, да. Надеюсь, что это не будет один из двухтысячедолларовых жакетов нашей коллекции. Знаешь, Карен, ты зря хватаешься за все сразу. Ты слишком переполнена всем. Однажды ты попытаешься добавить еще самую малость и лопнешь, как перенакачанный воздушный шарик. И мы будем собирать тебя по частям, вытаскивая из-подо всех твоих дорогостоящих вечерних платьев и свадебных нарядов.

— Тут все в порядке. Я застраховала предприятие и тебе достанется неплохая пенсия.

Дефина закатила глаза.

— Ну вот, удружила так удружила! — и, повернувшись к ожидающим ее моделям, сказала: — Идем, у нас осталось не больше часа на то, чтобы превратить вас в прилично выглядящих женщин. Молю Бога, чтобы этого времени было достаточно.

Она увела всех троих, а Кросби проводил Карен наверх в отдел продажи.

Майнди Траулер была одета в типичный для всех журналистов моды черный костюм. Работа в газете второго сорта в городе второго ранга неизбежно сопряжена с уязвленным самолюбием, а это создавало дополнительные трудности в предстоящем ей интервью. Карен швырнула свою сумку на кресло и протянула руку для рукопожатия. Но когда девушка поднялась, приветствуя ее, Карен заметила ее большой живот. На каком она месяце беременности? С помутневшим на миг сознанием Карен бросила взгляд на ее руки — носит ли она обручальное кольцо? Да, есть. «Уж не собираюсь ли я взять приемным ребенком этого младенца?» Она усилием воли заставила себя удерживать улыбку на лице. Нет, она и в самом деле сходит с ума. Карен осознала, что ее неуместный интерес к тому, носит ли та обручальное кольцо, был лишь попыткой сдержать острое чувство зависти, охватившее ее в этот момент. Забавно, что всего лишь несколько минут назад Дефина разглагольствовала о том, как эти женщины завидуют ей, Карен. А на деле оказалось все наоборот. И надо скрывать свою боль, которая сейчас схватила так сильно и реально, что Карен готова была свалиться на ближайший стул.

— Когда ожидаете младенца? — спросила она, пытаясь сделать голос приятным и не выказывать эмоций.

— В следующем месяце, но ощущение такое, что я вынашиваю его лет десять.

Карен с понимающим видом участливо кивнула в ответ.

— Здорово! — сказала она. — Не могу поверить, что вы выкроили время на интервью со мной. Могу ли я чем-нибудь помочь вам? Ведь вам не очень полезно долго находиться на ногах. Может, перейдете на оттоманку на время интервью?

Майнди тряхнула головой, показывая, что ей неприятна повышенная забота о ее состоянии, и приступила к работе.

— Разрешите спросить вас. Большинство дизайнеров модной одежды считают Чикаго городом второго сорта. Вы приехали сюда потому, что здесь живут ваши излюбленные клиенты, или же вы предпочитаете одевать только женщин типа Элизы Эллиот и ей подобных?

О Боже, только этого не хватало! Но она продолжала улыбаться.

— Однажды кто-то задал точно такой же вопрос Шанель, — отвечала Карен, — и хотя я не Шанель, отвечу ее словами: «Я люблю тех, кто платит по счетам. Оставайтесь сами со своими принцессами, герцогинями и претендентками на троны. Эти женщины под таким впечатлением от собственного благородного происхождения, что оплатить чек считают ниже своего достоинства. А мне подавайте выскочку, вторую жену богатого бизнесмена, который слегка жульничает на правительственных заказах. Такая женщина не может занять позицию высокомерного презрения, она оплачивает работу своих портных».

— Вам нравятся неуверенные в себе женщины?

— Вовсе нет. Мне нравятся мои клиентки, — сказала Карен. — У вас еще много вопросов?

— По правде говоря, мне не столько хотелось бы брать у вас интервью, сколько сопровождать вас на выставке-распродаже. Это возможно? — улыбнулась Майнди. — Знаете, взгляд из-за кулис, который так интригует наших читателей.

Твою мать! — подумала Карен. Только этого ей не хватало! Шпион за спиной, фиксирующий любое резкое замечание и каждую неудачную покупку. К тому же она не может позволить, чтобы в прессе появились описания моделей, предназначенных для парижского шоу. Можно представить себе и реакцию Дефины. Здесь, на выставке-продаже на Среднем Западе, фанаты моды обгоняют события на повороте. Спокойно! Все это еще не значит, что ты должна махнуть рукой на прессу. Карен продолжала улыбаться. Девица выглядела просто неопытной и, похоже, не понимала, о чем просит.

— Замечательная идея, — сказала она. — Нам всем она понравится.

Карен начала обдумывать, как навесить лапшу на уши корреспондентке. Официальный рабочий день начался.

Миссис Монтанд стояла перед трюмо и оглядывала себя в длинном шелковом платье, которое принесла ей Дефина.

— Я не могу, Карен. Платье прекрасное, но не для меня. У меня нет талии.

Карен критически осмотрела ее. Миссис Монтанд была хорошим покупателем, она покупала ее наряды почти с самых первых выставок, но у нее были консервативные и очень определенные вкусы.

— Она права, — сказала Карен Дефине. — У нее совсем нет талии.

Дефина кивнула.

— Но у вас великолепные ноги. Вам подойдут короткие юбки и куртки спортивного типа, — добавила она.

— А как насчет вязаных вещей? — спросила Карен, проводя маркетинговый эксперимент.

— С моим-то задом? — возмущенно вздернула брови миссис Монтанд.

— Вы будете удивлены. — Карен повернулась к ней спиной и показала свой собственный зад. — Вот как это выглядит на мне.

— О'кей. Я попробую, — согласилась миссис Монтанд.

Карен всю свою жизнь наблюдала за женщинами, примеряющими на себе наряды. И вот что забавно: для того чтобы вещи сидели на тебе хорошо, совсем не обязательно быть тощей, но надо иметь хорошие плечи и длинный торс. Проблема миссис Монтанд состояла не в отсутствии талии, а в коротком торсе. Она лучше всего выглядела в тунике, которая скрывала этот ее недостаток.

Карен прошлась по примерочному залу и вернулась на торговый этаж. Странно, что именно это место они называли торговыми залами, хотя основные покупки совершались в комнатах для примерки одежды. У Карен не было особой нужды интенсифицировать процесс. Иногда ее даже пугало то количество денег, которое тратят женщины на ее наряды, и настойчивость, с какой они это делают. Карен подозревала, что за возбуждением от покупки и воодушевлением новизной скрывается нечто темное и одинокое. Когда женщины просят дать им по одному экземпляру всех моделей или все цвета одного экземпляра, Карен физически чувствует их отчаянье. Какую жизнь они ведут? Доставляют ли им ее наряды удобство и удовольствие, или же это только «первая помощь», как флакончик Норис Кливленд? Карен знала, что существуют и крайние случаи, когда женщины, придя домой, даже не распаковывают свои покупки. Они прячут их в кладовку, как алкоголик прячет бутылку на черный день. Все это очень огорчало Карен. Но ей не хотелось слишком тщательно анализировать мотивы такого поведения клиенток, потому что пришлось бы разбираться и в своих собственных страхах.

Карен услышала хлопки, как при открытии бутылок шампанского или при фейерверках. Что, черт возьми, это значит? Но у нее не было времени на то, чтобы обнаружить причину шума. Более двух десятков женщин проходили между вешалками с продукцией К.К.Inc. Дефина следила за образцами, предназначенными для Парижа.

— О Господи, как мне нравится этот пиджак! К тому же серый цвет вошел в моду в этом сезоне, — обратилась толстая матрона к Карен.

Пиджак был сшит из серой шерсти-букле и сидел бы на ней ужасно.

— Да, он неплох, — согласилась Карен, — но вы не обратили внимание на этот?

Она протянула один из двубортных пиджаков синего цвета, как у морской формы.

— Вопреки распространенному мнению, синий цвет отнюдь не нейтральный. Многие женщины так думают, но на них он выглядит убийственно плохо. А вот вам он пошел бы, — сказала она задумчиво.

— Да? А какой цвет самый модный в этом году?

— Тот, который вам больше всего подходит, — сказала Карен, улыбаясь.

— Ну, я не знаю, что мне больше всего идет, поэтому я часто выбираю черный. Но вы не шьете черные наряды, и я теряюсь в выборе.

— Для большинства блондинок черный цвет — непростительная ошибка, — сказала Карен.

И тут она увидела, что женщина узнала ее. Это был синдром — «со мной говорит сама Карен Каан», к которому Карен до сих пор так и не привыкла. Женщина взяла пиджак и подняла на уровень груди.

— Мне нравятся пуговицы, — сказала она.

Вместо стандартных пуговиц Карен использовала самонакрывающиеся, что придавало костюму современный вид. Она улыбнулась громадной блондинке.

— Попробуйте примерить одно из длинных платьев, они должны выглядеть на вас шикарно. — Она сняла с вешалки двенадцатый размер и протянула платье блондинке. — Как оно вам нравится?

— Я обычно не ношу платьев, но это выглядит очень мило, — она взглянула на размер, — но у меня десятый размер.

«Дерьмо, если у тебя десятый, то я — китайский император».

— Платья сшиты по зауженным меркам, — сказала она дипломатично. — Почему бы вам не примерить оба размера?

С некоторым сомнением женщина взяла оба платья и пошла в направлении примерочной кабины.

— Я уверена, что у меня десятый размер, — крикнула она, обернувшись.

Карен улыбнулась и кивнула, несмотря на то, что внутри готова была взорваться от негодования. Нет, не на женщину, а из-за этих проклятых подделок в размерах. Много лет назад Альберт Найпон обнаружил, что большинство женщин десятого размера будут покупать его модели, если он предложит им шестой, в который они смогут втиснуться. Поэтому он стал кроить все побольше. Большинство дизайнеров не сознаются, что делают то же самое. Карен приводило в изумление, что некоторые женщины напрочь отказывались носить одежду, которая в точности подходила их комплекции и сидела на них прекрасно, если только на ней не стоял тот размер, который они считали своим. Поэтому в индустрии моды начались эти игры. Конечно, лучшие салоны высокой моды продолжали придерживаться истинных размеров, но и их клиентки больше всего следили за своими фигурами: они имели на это и время, и деньги. Для производства спортивной одежды подделка размера превратилась в маркетинговый прием. Достаточно выставить джинсы двенадцатого размера, но написать на бирке цифру десять — и вы сразу же взвинтите спрос на товар. Но где этому конец? Джефри, Кейси и Дефина постоянно подбивали ее на это. До сих пор она сопротивлялась хотя бы по той причине, что это вызвало бы у миссис Круз сердечный приступ. Карен удерживала улыбку на своем лице, как приклеенную, и перехватила взгляд Дефины.

— Засунь блондинку в двенадцатый номер, — сказала она, стиснув зубы, — но срежь бирку. Она считает, что двенадцатый слишком большой для нее.

Дефина кивнула. У нее был небольшой, острый, как бритва, перочинный нож для этой цели. Карен оглянулась.

Майнди Траулер следила за ними. Карен лучезарно улыбнулась, стараясь смотреть в лицо молодой женщине и не видеть ее выступающий живот. Но тут к ней подошли две другие покупательницы. Они хотели примерить букле.

Карен провела в примерочной почти три часа, и ей казалось, что шоу удалось лучше, чем предыдущее. Несмотря на миссис Монтанд с ее отсутствующим торсом, несмотря на блондинку с ее заскоками в размерах, наряды пользовались большим успехом, и некоторые из моделей, предназначенных для Парижа, продавались особенно хорошо. Карен осталась довольной, но очень усталой. Круглый маленький мистер Кросби почти приплясывал в проходе между вешалками. Наконец он с апломбом объявил, что сейчас будет подано шампанское. Из служебного лифта выкатили три тележки. Лежавшие в них скатерть и салфетки были из удивительной дамасской ткани, любимого Карен пшеничного цвета. Ими предполагалось оформить стол и украсить его вазой с лилиями почти того же оттенка. В тележках были также огромный серебряный чайный набор с фарфоровыми чашками и блюдцами и еще три серебряных подноса, на которых лежали удивительно аппетитные сэндвичи с огурцами и тонкие пшеничные лепешки. Хозяева постарались отметить событие по высшему классу, и Карен была особенно тронута тем, что в серебряном ведерке для шампанского находились «Дон Перингтон», а не какая-то местная дрянь. Шампанское не было марочным, но было вполне приличным.

Десяток покупательниц, Тангела, Дефина и, конечно, Майнди Траулер направились к столам. Но Карен нуждалась в перерыве гораздо больше, чем в выпивке.

Она вернулась в служебную комнату и улучила момент посмотреть на себя в зеркало. Черт, ну и дерьмово же она выглядит! Под глазами выступили темные круги, цвет которых почти соответствовал ее розово-лиловой шелковой рубашке. Что ж, по крайней мере у нее все хорошо с подбором цветов. «Мне совсем некстати был этот разбудивший меня в два часа ночи телефонный звонок», — подумала Карен. Несмотря на давление поклонников и покупательниц, ей остро необходим был перерыв в работе. Она повернулась и прошла за ширму в ту часть помещения, которую Тангела и подопечные девочки использовали для переодевания. Когда она прошла через разделяющую перегородку, следом за ней появилась Тангела, все еще одетая в одну из демонстрационных одежд, но уже жующая сэндвич. Она выглядела потрясающе.

— Не запачкай одежду, — предупредила ее Карен.

Тангела насупилась, но кивнула в знак согласия и повернувшись, ушла из комнаты. И только теперь Карен заметила скорчившуюся в углу около зеркала Стефани, отвернувшуюся к стене. Спина ее была голой, и с того места, где стояла Карен, казалось, что плечи девочки дрожат от рыданий. Карен быстро подошла к ней. Племянница действительно плакала. По лицу были размазаны тушь для ресниц и косметика «Маскара». Она выглядела, как насупившийся енотик. Карен пододвинула стул, села рядом с ней и положила руку на обнаженное плечо девочки.

— Что случилось? — спросила она.

— Я не могу это делать! — сказала Стефани.

— Что ты имеешь в виду? У тебя получилось здорово.

— Нет. Я знаю, что нет. Я не знаю, что отвечать, когда женщины заговаривают со мной. И никто не покупает одежду, которую я рекламирую.

— Как ты об этом узнала? — спросила Карен.

— Так говорит Тангела.

Карен только покачала головой. Не только Тангела, но даже она сама не знает, что в точности продано — кроме моделей для Франции, — и не узнает до тех пор, пока в конце рабочего дня не будет проведена заключительная проверка товара. Может быть, у нее просто нервный срыв, типичный для новичка? И подначка Тангелы. Что ж, Стефани и должна нервничать, это только естественно. Ведь у нее никогда не было опыта выступления перед публикой. Не исключено, что для нее напряжение оказалось слишком большим. Карен почувствовала себя виноватой. Она думала, что это будет развлечением для племянницы, которым она загладит неприятности, причиненные ей на презентации духов. Карен не приходило в голову, что показ моделей может травмировать девчушку. Да она просто слишком увлеклась хлопотами о приемном ребенке, анализом своих отношений с Norm Со и пошивом свадебных нарядов, чтобы выкроить больше времени на бедняжку Стефани. И теперь малышка, проделавшая замечательную работу, чувствует себя неудачницей. Карен глубоко вздохнула. Как смеет она думать о том, чтобы стать матерью, если не может быть даже хорошей тетушкой?

— Стефани, у тебя действительно получается хорошо. А в слаксах ты выглядишь даже фантастически хорошо. После твоего показа двойного вязаного костюма три женщины стали примерять его. Не переживай. Это просто новый опыт. Конечно, ты не привыкла еще. Но со временем все станет на свои места.

— Ты говоришь так потому, что ты моя тетя, — плакала Стефани, но уже не так надрывно, а потом понемногу затихла. Она вытерла глаза, чихнула, размазала черное пятно потекшей с ресниц туши по лицу, рукам и одежде. К счастью, на ней было только нижнее белье.

— Ты говоришь просто так, — повторила Стефани.

— Нет, не просто. Я не могу позволить себе провалить торговлю сейчас. Бизнес есть бизнес, Стефани. Я могла тебя не допустить к показам.

— Правда? У меня действительно получается?

— Ты потрясающая. И ты хорошо работаешь. Но не измажь этим дерьмом, что на твоем лице, кашемировый наряд, а то я убью тебя.

Карен подтолкнула девочку и потянулась за клинексом для нее. Боже, плечи Стефани были такими худыми!

— Вычисти лицо и убирайся отсюда. Я разрешаю тебе даже выпить бокал шампанского.

Карен улыбнулась отражению племянницы в зеркале и увидела позади нее Майнди Траулер. Черт! Только ее не хватало. Как много из разыгравшейся сценки увидела журналистка? И как много из увиденного ею появится в печати?

— Пришел фотограф, — холодно сообщила Майнди Траулер. — У вас есть время для него?

Она держала в одной руке бокал с шампанским, а в другой — сэндвич. Неужели она пьет вино? Наверное, это фирменный содовый напиток, успокоила себя Карен.

— Вы разрешите сделать несколько снимков? — спросила Майнди. — Может быть, вместе с девушкой?

— Хочешь попасть в газету? — спросила Карен у Стефани.

— Еще бы!

Карен улыбнулась в зеркало.

— Дайте нам минутку.

Карен велела Стефани умыться, а сама полезла в сумку, вытащила несколько косметических теней и подкрасила возникшие от усталости круги под глазами. Затем она достала большую дорожную косметическую щетку и покрыла все лицо пудрой терракотта-Гуерлайна. Она создавала впечатление загара и не раздражала кожу. Карен намазала губы бесцветной губной помадой, но добавила тонкий слой лака. Лак хорошо отражался на фотографиях. Никогда не считавшая себя красивой, Карен без всякого тщеславия оглядела себя в зеркале. Ничего, сойдет. Она встала со стула. Надетые на ней брюки были сшиты из фантастически хорошей японской ткани, оправдывавшей каждое пенни, затраченное на нее: после продолжительного сидения в примерочной на брюках не образовалось ни одной лишней складки. Карен не выносила, когда слаксы начинали морщиться от малейшего растяжения материи. Никто так не оценил японскую ткань, как она.

Она снова услыхала хлопающие звуки. Кого-то расстреливают там, внизу, что ли? Примем это за сигнал для завершения представления. Она в последний раз оглядела себя. Неплохо.

Господи, немного бронзовой пудры размазалось по плечу жакета. Ничего, это легко исправить. Она сняла жакет и бросила его на конторку, сорвав другой, такой же, с вешалки. Еще один — уже окончательный — взгляд в зеркало. Все работает. Она вышла из примерочной в торговый зал как раз в тот момент, когда Майнди наливала себе второй бокал «Дон Перингтона». Маленькая глупая дрянь пила вино! Карен не помнила, был ли врожденный алкогольный синдром у ребенка результатом алкогольной интоксикации в первые или последние три месяца беременности. Не раздумывая, она подошла к девушке.

— Вам, наверное, не хочется вина, не так ли? — сказала она. — У нас есть свежий апельсиновый сок и, я думаю, цветочный чай.

— Нет, благодарю вас. Вино очень вкусное.

— Но это вам ни к чему. Я могу послать за другим фруктовым соком, который вы любите.

— Не беспокойтесь, со мной все в порядке, — сказала Майнди Траулер, и в ее голосе послышались нотки, предупреждающие Карен, чтобы та оставила попытки удержать ее от выпивки.

— Я думала не о вас, а о вашем младенце.

Несколько женщин собрались вокруг стола и наблюдали за конфликтом.

— Я сама позабочусь о своем ребенке, большое вам спасибо, — сказала журналистка ледяным тоном.

К ним подошел мистер Кросби, который, прокашлявшись, решил вмешаться, считая, что конфликт зашел слишком далеко.

— Фотограф хотел бы снять вас около плаката с вашим товарным знаком. Он считает это самым удачным местом для снимка, — сказал он и взял Карен под руку.

Стефани двинулась следом, а за ними пошла Дефина, высоко подняв брови.

— Нам придется раскошелиться больше, чем на двухтысячедолларовый жакет, для того чтобы получить от нее хороший репортаж, — предупредила Дефина Карен.

— Пошла она на… — сказала Карен достаточно громко, чтобы быть услышанной. — Ничего не давай ей. Она недостойна иметь ребенка.

— Не твое дело одергивать ее, — сказала Дефина. — Что ты ждешь от этой сучки, готовой ощениться? Они плодятся, как кролики, ну и что из этого? — Она похлопала Карен по плечу. — Сделай приятную улыбку мальчикам с камерой, — сказала она. — Я вызову пожарную команду и пойду к Траулер, чтобы загасить возникший пожар.

Карен провела ужасные двадцать минут, притворяясь, что она подкалывает подол платья на Стефани, пока фотограф с помощником возились со своими бесконечными вспышками. Ей хотелось сказать им, что они фотографируют не для фотовыставки Аведона, а делают всего лишь черно-белую фотографию для газеты, но удержалась. Поднимаясь с колен, она оглядела зал и увидела, что из лифта вышел Билл Уолпер. Она не могла поверить своим глазам. Какого черта его занесло сюда? Он повернулся в сторону собравшихся, и она заметила, как он внимательно разглядывает толпу. Наконец он увидел ее и улыбнулся. Она махнула рукой в знак приветствия. Удивительно, что в этот момент сердце ее учащенно забилось. «Может, у меня спазмы желудка? Ведь я пропустила ланч», — подумала она и пошла ему навстречу.

— Я был тут по соседству и решил заглянуть, — сказал он с ухмылкой.

У него были не очень хорошие зубы, но ей нравилось, что он не носил коронки. Нравилась и ямочка, которая появлялась на углу его рта во время улыбки. Здорово, что только с одной стороны.

— Как идут дела? — спросил он.

— Все шло хорошо, пока я не подгадила с репортершей, которую прислали на паше шоу. Теперь уж она разложит меня в своей газетенке!

— Пресса есть пресса, — сказал Билл. — Один из моих друзей спрашивал у меня совета, что лучше: купить публичный дом в Неваде или газету. Я ответил, что не вижу разницы.

Карен засмеялась. Билл улыбнулся и показал свою ямочку на щеке.

— Ну вот, — сказал он, — мой день не прошел даром. По крайней мере я заставил вас улыбнуться.

Какое-то время они стояли вместе. Она устала, но чувствовала себя лучше, чем раньше.

— Когда вы закончите? — спросил Билл. — Ведь даже вы не можете работать беспрерывно. Разрешите пригласить вас на обед.

Карен посмотрела на часы. Было четверть пятого, и у них оставалось около часа, чтобы собраться, а затем ехать в аэропорт О'Хара. Но она могла бы смыться сразу же после закрытия шоу, пообедать и вернуться в Нью-Йорк следующим рейсом.

— Самое позднее, я должна вылететь из О'Хара девятичасовым рейсом, — сказала она Биллу.

— Попробуем убить двух зайцев одним выстрелом. Мой 707-й в аэропорту Мидтаун. До него нам будет добраться быстрее, и еда там неплохая. Что вы на это скажете?

Карен заморгала от неожиданности.

— Я скажу «да», — ответила она и улыбнувшись ему, вернулась к своей работе.

Когда Карен рассказала Дефине, как она будет возвращаться домой, та снова высоко вздернула брови и спросила:

— Когда вы с Джефри последний раз трахались?

По правде говоря, Карен не могла припомнить. Они были так заняты. Много чего случилось за последнее время.

— Не твое дело, — сказала она. — Почему ты спрашиваешь?

Дефина кивнула в сторону Билла Уолпера.

— Я не знаю, чего ты хочешь, но знаю, что хочет он, — сказала Дефина. — А если вы хотите одного и того же, то вам придется это делать на высоте тридцати тысяч футов.

— Не наезжай, Ди. Меня просто подбросят на личном самолете. Подумаешь, большое дело, — сказала Карен.

— Твое «большое дело» и в самом деле большое. Этот тип будет лезть в твое тело, чтобы потом влезть в твою голову. Я серьезно, Карен, будь осторожна, — предупредила Дефина.

Карен пообещала быть начеку. Дефина улыбнулась.

— Ты слышала этот хлопающий треск сегодня? — спросила она.

— Да, — сказала Карен. — Они распивали шампанское внизу?

— Только в мечтах Норис Кривленд. Это флакончики духов. Они взрывались.

— Что?! — переспросила Карен, не веря своим ушам.

— Что слышала. Что-то было не так с упаковкой, и под горячим светом юпитеров духи взорвались. Остальное можешь додумать сама. Разбитое стекло, и повсюду вонь. Люди ржали. Но это сначала, а потом они подадут в суд. Им придется прервать контракт.

Карен засмеялась.

— О Боже! Какой провал!

— И у такой милой девочки, — добавила Дефина со злорадной ухмылкой.

Карен кивнула.

— Все-таки есть Бог на небе, — сказала она.

Карен сидела за столиком в самолете 707 фирмы Norm Со. Она подняла небольшую деревянную сахарницу, из которой сахарный песок вытрясался определенными порциями, и насыпала порцию в свой капуччино. Обед был выше всяких похвал. Билл был внимательным, интересным и вел себя совершенным джентльменом. На секунду Карен даже подумала, не разочарована ли она корректностью его поведения. Но тут же устыдилась собственной мысли. Она твердо знала про себя, что она не из тех, с кем возможны легкие романы. Они с Джефри решили свои проблемы. Все снова шло хорошо. Так почему такие мысли снова преследуют ее?

— Вы слышали гвалт на главном этаже? — спросил Билл.

— Нет, — ответила Карен с невинным видом.

— По-видимому, духи вашей подруги Норис разливались во флаконы, когда было очень холодно.

— И в чем проблема?

— Разве вы не учили физику в школе? — спросил Билл. — Когда молекулы нагревают, то они расширяются. А в этих проклятых флаконах им было недостаточно места для этого.

— Так, значит, шум снизу, который я слышала, был не от выстрелов пробок шампанского?

Билл засмеялся.

— Нет, это был шум провалившегося бизнеса. Норис не сумеет отделаться никакими объяснениями.

Карен вспомнила циничное замечание, сделанное Биллом во время прошлого ланча. Она была рада, что по крайней мере один сорт духов потерпел неудачу и женщинам не будут продавать фальшивую надежду. Билл тоже казался довольным провалом Норис, но не был бы он еще больше доволен, если бы эта помойка распродавалась, увеличивая прибыли Norm Со?

Но на каком моральном основании она судит об этом? Кто она такая, чтобы осуждать других? Разве сама она не потратила день на распродажу очень дорогой одежды очень богатым женщинам? С чего ей зазнаваться? Она даже не сумела проверить, можно ли организовать пошив такой одежды на бридж-линии, чтобы понизить ее стоимость до умеренных размеров.

Стюард принес растворимые пакетики пряностей и приправ и стараясь не мешать, отошел в сторону. Они пили кофе и молчали. По различным поводам Карен останавливалась в нескольких лучших отелях мира, и Джефри довел элегантность стиля их жизни до уровня, о котором она и не мечтала. Но роскошь стиля жизни Билла Уолпера — это был качественно другой уровень, который она теперь могла полностью оценить. Еда была прекрасно приготовленной, стол сервирован безукоризненно, нигде ни царапинки, ни пятнышка. Она чувствовала себя, как в коробке для драгоценностей, а все окружающее — ювелирной основой, обрамляющей ценный камень. Карен улыбнулась про себя. «Я снова начинаю думать о восхождении на непокоренную вершину. Интересно, как тщательно продумывает Билл убранство постели?»

Что бы он подумал про нее, если б узнал, какие мысли крутятся у нее в голове? Если бы он узнал, что она хочет взять приемного ребенка и даже попытается это сделать, испугался бы он, что она окажется недостаточно преданной предлагаемой ей работе? Если бы он узнал о том, что она ищет родную мать, не посчитал бы он ее чокнутой? Какими бы ни были ответы, но рисковать не стоит.

— Вы не хотели бы осмотреть самолет? — спросил Билл.

— С удовольствием, — ответила Карен.

Помимо салона и обеденного отделения размером с небольшой зал для конференций, Билл показал ей кабинет, оснащенный аппаратурой для компьютерной обработки текстов, факсимильными аппаратами и телефонной панелью более сложного устройства, чем она имела в К. К. Inc. А когда он провел ее по центральному проходу в хвост самолета, то Карен обнаружила, что здесь располагались целые три кабинки с душем. Затем он открыл дверь еще одной кабины — это была спальня с постелью под канапе на столбиках! Билл открыл еще одну дверцу поменьше — ванная комната!

— Я никогда не слыхала о ваннах на самолете, — сказала она. — Неужели они разрешены федеральным агентством аэрофлота?

— Мне она необходима. Это не для того, чтобы произвести впечатление, просто я не выношу душа. Никогда не мог мыться под ним. Мне нужна ванна. А вам?

— Мне трудно решить это, не имея ванной в самолете, не говоря уже о самом самолете, — отшутилась она, плавно выскользнула в центральный проход и пошла к холлу. Билл последовал за ней. Если он и был разочарован или огорчен, то не показывал этого.

— Давайте пройдем в салон, — предложил он.

Они прошли мимо стюарда, который прибирал стол. Когда они вошли в салон, самолет качнуло; Билл помог Карен удержаться на ногах, а затем усадил на один из замшевых диванчиков.

— Что будем пить?

— Нет, спасибо, — сказала она.

Карен понимала, что настало время, когда он постарается оказать давление на нее. И действительно, он наклонился вперед, опираясь локтями на колени.

— Знаете, Карен, мне не хочется торопить вас, но мы не может так долго мурыжить и вашу команду, и моих адвокатов. Мне нужен ваш ответ. Считаете ли вы меня подходящим для вас партнером?

Да, конечно, вот та причина, по которой он появился на ее выездном шоу. Не думает же она, что ему просто захотелось повидаться с ней или пожелать удачи начинанию Норис? Иногда ее наивность удивляла ее саму. Но сейчас надо давать ответ. Он был терпелив и ждал достаточно долго. Конечно, он прибегнул и к некоторой тактике давления на нее, когда появился в компании с Норис.

— Мы проработали ваши данные и составили тщательно продуманную программу. Вы знаете, у вас довольно много проблем. Базиль обнаружил у вас в активе три четверти миллиона долларов, которые вы вряд ли получите обратно. Вы остро нуждаетесь в наличных деньгах, а вместо них у вас только нерегулярные выплаты по ин-янь, по двадцать процентов за одну выплату. Я знаю, что вы начинающая компания и что средняя прибыльность вашего производства колеблется всего лишь от трех до шести процентов. И здесь я мог бы помочь вам.

Она искоса взглянула на него. Карен хорошо запомнила предостережение Бобби Пиллара и знала, что Билла обзывали последними словами все кому не лень. Все от Уолл-стрит до Гинзы его боялись и ненавидели. Но, как бы это глупо ни выглядело, он ей нравился, и может быть, стоит довериться ему полностью. Джефри считал, что так и надо сделать. И она должна прислушаться к его мнению. Свою часть «настоящей сделки» он выполняет добросовестно. И в соответствии с их договором, она уже начала процесс по оформлению приемного ребенка. Завтра утром намечен домашний визит представителей Крамера, в конторе которого сейчас готовятся документы о намерении удочерить или усыновить ребенка. Нет сомнения в том, что они найдут подходящего младенца. Значит, она получит, что хочет, но и он должен получить свое. Она заключила «настоящую сделку» с Джефри и должна выполнить свою часть обещаний.

К тому же в поведении Билла было что-то такое, что давало ей ощущение безопасности, того, что о ней заботятся. Его обхождение с нею напоминало хлопоты птицы вокруг снесенного ею яйца. Карен привыкла к тому, что все, с кем она работала, начиная с Джефри, считали ее сильной женщиной и ожидали поддержки с ее стороны. И ей было в новинку и очень приятно самой оказаться под протекцией сильного человека.

— Ну и что вы скажете? — спросил Билл.

Карен наклонила голову.

— Делайте нам предложение, — ответила Карен.

Когда вечером Карен наконец добралась домой, Джефри уже спал. Она очень устала. Но не успела она натянуть халат, как зазвонил «детский» телефон. Вопреки предупреждениям Крамера, Карен решила не сообщать о первом полученном ею звонке в его контору. Глубоко вздохнув, она подняла трубку.

Женщина — Луиза — была замужем, имела двоих детей и как она объяснила, разошлась с мужем и в этот период забеременела третьим ребенком. Сейчас они снова сошлись с мужем, но Леон не хочет воспитывать ребенка, зачатого от другого мужчины. Карен показалось, что сообщение Луизы звучит если и не на все сто процентов убедительно, то достаточно серьезно и трезво. И все же она не могла подавить сомнения по поводу того, какого типа генетическую наследственность она покупает.

Но она так устала, что, поговорив с женщиной, упала на постель и решив все отложить до завтра, тут же заснула.

20. Потусторонние голоса

Шейла Дервиц весила под сто пятьдесят килограммов и была одета в небесно-голубой мешковатый костюм. Она носила с собой дешевый темно-синий кожаный портфель. Вокруг ее шеи был обмотан жгуче-розовый с горчичным оттенком шарф. Если моду считать политическим барометром, — а Карен так и считала, — то Шейла Дервиц все еще оставалась приверженцем Радужной коалиции. Карен попыталась сдержать гримасу отвращения, когда взглянула на женщину — общественного представителя по вопросу о приемном ребенке, которая нанесла ей домашний визит. При теперешней загруженности Карен высвободить свободное утро было чертовски трудным делом. Однако Шейла Дервиц мало того что опоздала, но даже не подумала извиниться за это. Она просто сообщила, что вчера у нее был очень напряженный рабочий день. Карен представила себе, что было бы с мисс Дервиц, если бы она, поднявшись в пять утра, сумела бы слетать пятичасовым рейсом в Чикаго и вернуться обратно.

— Давай всё выясним, — предложила Дефина. — Ты платишь ей за то, чтобы она сообщила в государственные инстанции, что у тебя дома все о'кей?

Карен кивнула.

— Ее, мне кажется, раздирают на части противоречивые желания, — сказала Дефина, и Карен согласилась с ней.

— Почему бы тебе не заплатить ей вдвое больше, чтобы она избавила тебя от своих визитов? — спросила Ди.

Карен очень хотела бы этого. Несмотря на свое переутомление, сейчас, сидя на софе и разглядывая увесистую блондинку напротив, Карен старалась выглядеть как можно беззаботнее.

— Я вижу, у вас много книг, — важно констатировала мисс Дервиц.

Карен обернулась и осмотрела книжные полки.

— Да, книги есть, — согласилась она.

Что-то в тоне мисс Дервиц намекало на то, что это нехорошо.

— Есть ли среди них такие, которые нельзя показывать детям?

— Я думаю, что довольно много, — сказала Карен.

Почему она раньше не подумала о книгах сама?

— Вы разрешите посмотреть их?

— Конечно.

Карен постаралась говорить естественно и убедительно. Она оглядела комнату. За время ее отсутствия в Чикаго Эрнеста превзошла саму себя. Нигде не было ни пылинки. Окна, зеркало и стекла полок сверкали чистотой. Пол был вымыт и до блеска натерт воском. В последние два дня по настоянию Эрнесты все ходили по комнатам только в носках. Вчера вечером после возвращения из аэропорта Карен сама поставила в вазу на полукруглом столике розу с сиреневым отливом, а сегодня с утра Эрнеста, хихикая, застелила в свободной комнате постель простынями с нарисованными на них мишками. Они с Джефри уже прошли первый допрос в конторе мисс Дервиц, и оставался только этот визит, чтобы иметь законное право от штата Нью-Йорк на получение приемного ребенка. Неужели Белл и Арнольд прошли сквозь все это? Ей хотелось бы взглянуть на отчет о таком инспекционном визите. Неужели им удалось запугать Белл так, как ее? Навряд ли. Она глубоко вздохнула, наблюдая, как женщина, от которой зависит ее судьба, ковыряется в книгах ее библиотеки. Что она ищет, порнографию? Можно ли считать за порнографию альбомы с обнаженной натурой, которые она сохранила со времен обучения в Пратте? О Боже, как это все бесит!

— Ящики заперты, — сказала она женщине.

Она почувствовала, что ее голос звучит так, как будто она хочет что-то утаить от Дервиц. И хотя та ничего не сказала, но Карен ясно видела ее неодобрение.

Карен ощущала себя беспомощной, но на поддержку со стороны Джефри рассчитывать не приходилось. До сих пор он даже не пытался сделать разговор поприятней. Когда мисс Дервиц спросила его, считает ли он себя в состоянии прокормить ребенка, Джефри только пожал плечами и сказал:

— Кто сейчас может гарантировать что-либо?

А когда та спросила, считает ли он себя глубоко верующим, Джефри ответил, что, напротив, он глубоко неверующий. Замечательно!

Карен попыталась дипломатично пояснить его ответы и сгладить их резкость, перевести расспросы на себя, но почувствовала, что это не требуется. Уважаемая матрона была слишком занята сравнением своей собственной жизни с тем, как живет она, Карен, чтобы всерьез реагировать на тон мужа. Общественная представительница задала кучу вопросов о том, как часто они ходят в гости, какого ранга приемы они посещают, и еще более похожие на сплетни вопросы о том, в каких ресторанах обедают и сколько там стоит еда. Карен пыталась отвечать на расспросы благожелательно и с мягким юмором. Однако мисс Дервиц осадила ее, спросив суровым тоном, как много времени они предполагают проводить с ребенком. Карен пришлось разуверить ее, что она не относится к ребенку как к очередному хобби, которым можно заняться в свободное от работы время.

— Я планирую сократить мою деловую активность, — сказала она, — воспитание ребенка будет для меня делом первостепенной важности.

— Вы уже выбрали ребенка? — спросила мисс Дервиц, как могла бы спросить о покупке одной пары носков.

— Да, мы уже переговорили с несколькими матерями, — ответила Карен.

Она подумала о Луизе. Сойдет ли она за «нескольких»? Мисс Дервиц с угрюмым видом делала пометки в блокноте.

Карен думала, пригласить ли мисс Дервиц в К. К. Inc. Может быть, это только усложнит и ухудшит положение? Не предложить ли той какой-нибудь наряд по оптовой цене? Это можно счесть и за взятку. А если просто дать взятку? И есть ли у нее что-нибудь, что подойдет мисс Дервиц?

Представительница общественности поднялась из-за стола и протянула книжку. Это были «Сатанинские стихи» Рушди.

— Что это такое? — спросила она.

— Роман.

Неужели она не знала о книге? Может, она считает ее поклонницей дьявола?

— Это про ислам; он тут противопоставлен христианскому верованию.

— Но вы же евреи? — спросила мисс Дервиц.

Карен кивнула в ответ. Уж не сходит ли она с ума? Все ли в порядке с головой мисс Дервиц? Неужели она ничего не слышала о Салмоне Рушди? А если рассказать ей о нем, то не будет ли это выглядеть слишком по-менторски?

Мисс Дервиц отложила книжку в сторону, и они перешли в спальню. Карен не могла поверить своим глазам, когда та стала открывать ящики платяного шкафа. Даже допустив, что она, Карен, поклонница дьявола и растлительница детей порнографией, нельзя было не понять, что она позаботилась бы избавиться от компромата перед визитом общественного инспектора. Какой смысл был в таком осмотре? Карен прикусила язык. Мисс Дервиц направилась в ее кладовую.

— У вас мало одежды, не скажешь, что вы дизайнер, — радостно сказала она.

Мисс Дервиц посмотрела на набор одежды нейтральных расцветок, аккуратно развешанной на вешалках-плечиках.

— Может быть, вам стоило бы оживить их вишневым цветом? — предложила мисс Дервиц.

Карен сняла стресс от этого вопроса, подумав, что все-таки продвигается на шаг дальше в подготовке дома для младенца Луизы. Она заставила себя улыбнуться и сказала:

— Неплохая идея.

В этот вечер и в следующие два Карен разговаривала с Луизой. Каждый разговор длился часами. Карен чувствовала, что Луиза все больше и больше доверяет ей. На третий день переговоров Карен упомянула имя Харви, и та вроде бы была удовлетворена. На следующий день, в понедельник, контора Харви подготовила пакет юридических документов для Федерального исполнительного комитета и набор медицинских форм, которые Луиза должна была заполнить. Та сделала все, что от нее требовали, и через пару дней вернула документы заполненными. Карен восприняла это как награду за то, что заключила «настоящую сделку» с Джефри и выправила их отношения. Теперь все пойдет хорошо. Карен показала всю собранную информацию Джефри и подготовила его к телефонному разговору с женщиной. Джефри был с ней очень мил, и когда вернул трубку Карен, то та услышала вздох Луизы:

— У него такой приятный голос!

Карен распознала в тоне женщины интонации удивленной заинтересованности мужчиной. Интересно, на что похож ее Леон и какую цену придется заплатить Луизе за совершенное прегрешение?

Карен и Джефри оплатили ультразвуковую диагностику Луизы и выяснили, что по всей видимости будет девочка. Карен начала обдумывать, как сообщить эту новость Белл и другим членам семьи. До сих пор ее активность по поводу приемного ребенка, так же как и заключение доктора Голдмана о ее бесплодии, держались в тайне. Теперь настало время все рассказать. Но почему она утаивала эту информацию от них — чтобы избавить их от излишних переживаний или же чтобы пощадить себя? Она так и не смогла решить этот неприятный вопрос и отложила его до лучших времен.

21. Вперед-назад

Кейси, некоторые его подчиненные, Джефри и Мерседес сидели вместе с Карен за столом в конференц-зале. Они сверяли объем продаж за неделю и подсчитывали общую сумму заказов, которые были сделаны на выездном шоу-распродаже. Одежда в стиле крестьянки явно победила в этом импровизированном соревновании. Она была выполнена в том стиле, на который заказы будут поступать снова и снова. И действительно, у нее были все признаки того, что она становится фордом своей сферы — моделью, которая будет копироваться всеми второсортными художниками, подвизающимися в моде. Складывалось впечатление, что все новые модели, которые выставила Карен, пользовались успехом. Конечно, это не гарантировало еще, что они понравятся прессе и парижанам, но это было то, что на маркетинговом жаргоне Кейси называлось положительным индикатором.

— Мы выписывали счета в заказах до ломоты в пальцах, — с гордостью сообщил Кейси группе. — Я должен доложить вам, что это лучшие показатели сбыта, которые у нас когда-либо были.

Джефри поглядел на него.

— Это не показатели сбыта, — сказал он, — это только заказы. Ты знаешь, как много может случиться всякого за пять месяцев с момента заполнения требования на заказ до реального завершения сделки. Нам надо оформить эти заказы и рассчитывать, что проклятая фабрика продлит наш кредит и выполнит работу вовремя. При этом остается только надеяться, что они сошьют все правильно. И лишь после этого, если наши товары раскупят в магазине и они не будут возвращены обратно после покупки недовольным покупателям, у нас будет основание думать, что Чикаго выплатит нам деньги еще до того, как налоги съедят всю нашу прибыль и отчаявшийся спонсор не прекратит финансирование производства.

— О Боже, Джефри, ты понимаешь, что я имею в виду, — раздраженно сказал Кейси.

— Понимаю. Но понимаешь ли ты, что я имею в виду?

Остальная часть встречи была обычной рутиной: проверка квитанций, записи в бухгалтерских книгах, проблемы с возвращенным товаром и еще более тяжелые проблемы с платежными поручениями. Карен вздохнула. Из-за того, что у них не было отчетности от производителей крупных заводов, возникали осложнения со своевременной поставкой и проверкой качества продукции. Из всех дизайнеров Карен больше всего завидовала Джил Сандерс, потому что ее предприятие росло медленно и у Джил была собственная фабрика, производство которой она тщательно контролировала. Карен только качала головой, недоумевая: если дела идут так хорошо, то как они могут идти так плохо? Но она решила, что может перепоручить Джефри разобраться с этой загадкой. У нее самой сейчас слишком много дел, чтобы терять время еще и на это. Ей придется работать в воскресные дни и еще выкроить время на bat mitzvah Тифф. До Парижа осталось только шесть дней. Этого мало. Даже если отменить все обычные деловые встречи, то она все равно может не справиться с обязательствами, взятыми на несколько недель вперед.

В мире моды выделяются два основных сезона: весна и осень. Весенние коллекции демонстрируются осенью. Осенние — поздней весной. Еще готовились две сжатых коллекции для лета и зимы. Вдобавок были менее важные, но необходимые работы по подготовке ежегодных комплектов для выходных и курортов. Но деление на сезоны было обманчивым. В каждом сезоне в действительности проводились два шоу: одно — высокой моды и второе — демонстрация готовой одежды. А если вы задумали создать свою коллекцию на международном уровне, то вам сначала надо выставить ее в Милане, затем в Париже и в последнюю очередь — в Нью-Йорке. Но не только это. В течение всех этих невероятно суетливых Недель моды вы еще пытаетесь посмотреть на коллекции других дизайнеров и устроить частные показы покупателям всего мира. Это изматывало вконец.

И вот теперь этой машине пришла пора закрутиться. Карен никогда не забудет, как прошла ее первая Неделя моды, полностью вымотавшая ее и кончившаяся тем, что в следующий же понедельник ей позвонил редактор очень важного издательства.

— Что вы собираетесь показать в вашей следующей коллекции? — спросил журналист.

Вопрос звучал как насмешка.

Единственное, что изменилось с тех пор, так это то, что Карен постарела и у нее стало больше работы. Год за годом она взваливала на свои плечи все больше и больше дел. Бизнес разрастался; начав с небольших коллекций высокой моды, подготавливаемых дважды в год, он дорос до масштабной линии нарядов с выпуском продукции пять раз в год. Дополнительно велась работа по адаптации пошива к бриджевой линии, которая выпускала ту же продукцию, но в десятикратном объеме. Карен пока работала только для Нью-Йорка. Организация предприятия по пошиву нарядов высокой моды и создание бриджевой линии были сами по себе нелегким делом.

Осенью тысяча девятьсот девяносто третьего года американские дизайнеры впервые собрались вместе и создали «Седьмые на Шестых» — групповое шоу, которое проводилось не в разрозненных демонстрационных залах, дискотеках, танцевальных залах отелей и т. п., но в специально построенных Павильонах Моды в парке Брайан, занимающих в длину целый квартал по Шестой авеню сразу за главной городской библиотекой Нью-Йорка. С возведением около библиотеки двух белых павильонов, построенных по современной технологии, и Седьмая авеню стала одним из самых престижных мест Нью-Йорка, связанных с модой.

Карен была из тех дизайнеров, которые участвовали в этом движении с самого начала, благодаря чему компания К. К. Inc. получила хорошие отзывы в европейской прессе и крупные заказы на свою продукцию. Но сейчас, представляя, каким испытанием будет для нее Париж, и то, что за ним сразу же последует Неделя моды в Нью-Йорке, Карен была близка к сердечному приступу. Она может не справиться с начатым делом. И не было никого, кто бы мог заменить ее или хотя бы помочь.

Кейси все еще продолжал бубнить, когда секретарша что-то прошептала Джефри на ухо. Она передала ему конверт из манильской бумаги, и он сразу же начал отрывать от него корешок, не дослушав шепот секретарши. Джефри вытащил из конверта довольно увесистую кипу документов, швырнул конверт на стол и начал просматривать скрепленные скрепкой листы. Карен увидела, что на конверте стоял штемпель Norm Со. По мере чтения бумаг лицо Джефри светлело. Кейси прервал чтение своего отчета. Джефри поднялся на ноги.

— Леди и джентльмены! Я должен сделать объявление. Вот оно, друзья. Я получил известие, которого мы все так долго ждали. Нам предложено подписать контракт с компанией Norm Со на пятьдесят миллионов долларов! Пятьдесят миллионов. Вы слышите, что я говорю?

Вся комната взорвалась воплями восторга. Мерседес начала хлопать в ладоши. Один из парней завопил, как футбольный фанат при забитом голе. Кейси стал задавать вопросы, но Джефри, не обращая на него внимания, начал зачитывать основную часть делового предложения вслух.

— Билл Уолпер собственной персоной планирует встретиться с нами в Париже для окончательного подписания контракта, — закончил он.

Вернулась секретарша Джефри, неся несколько бутылок шампанского. Было только одиннадцать часов утра. Джефри раскупорил бутылку, в то время как секретарша распределяла пластиковые стаканчики среди собравшихся. Похоже, что он запланировал отметить успех заранее. В коридоре собрались служащие компании и пытались просунуть головы в дверь, чтобы понять, чем вызван переполох. Кто-то сунул пластиковый стаканчик в руки Карен. Он был сферической формы, но его создатель не позаботился сделать ему донышко, и Карен не могла поставить его на стол.

— За Карен! — крикнул кто-то, и все подняли бокалы.

— За Карен! — поддержали остальные.

Карен пыталась улыбаться, хотя ее живот был скован спазмами страха. По другую сторону стола, в дверном проеме, стояла Дефина. Их взгляды встретились. Дефина не улыбалась, всего лишь подняла брови и слегка наклонила голову.

Карен наблюдала, как служащие празднуют это событие.

Что же еще, черт возьми, ей надо! Не каждый же день простой работяга получает миллионное предложение. Джефри был прав: ее страхи неоправданны. Почему бы ей не расслабиться и не порадоваться вместе со всеми? А если она так переживает потерю контроля над предприятием, то неплохо бы сначала научиться бегать по банкам в поисках займов.

Джефри пригласил всю основную группу на праздничный ланч. Обычно холодная и бледная Мерседес вдруг раскраснелась. Ее глаза блестели глубоким зеленым цветом. Неужто ожидаемое вливание денег так действует на нее? Они собрались в зале с бассейном ресторана «Времена года». Удивительное место! Это был один из немногих действительно элегантных обеденных залов города. Днем, во время ланча, более престижным считалось встречаться в гриль-зале, но Карен предпочитала зал с бассейном, в котором потолки были высотой не меньшей, чем ширина комнаты. В центре блестел бассейн, прекрасный и выдержанный в стиле зала. Занавеси на огромных окнах были раздвинуты, но окна оставались задрапированы тонкими цепями, которые дрожали при малейшем движении воздуха. Столики были разделены самой большой роскошью Нью-Йорка — пространством. У Карен всегда было здесь ощущение надежного убежища: с тобой не может случиться ничего плохого, пока ты во «Временах года».

Официант принял заказы. Ждать не пришлось: блюда были поданы мгновенно. За исключением Карен и Дефины, модницы ели как все женщины Нью-Йорка, то есть почти ничего. Уже по этой причине Карен ненавидела модные ланчи с издателями и заказчиками. Возникал какой-то странный тип соревнования обедающих. Мужчины утверждали свое превосходство, пытаясь перепить друг друга, а модницы Нью-Йорка соревновались в недоедании. Как правило, они полностью просматривали интригующее меню, но заказывали только бутылку воды и закусочную порцию помидоров и базиликового салата в качестве основного и единственного блюда. При этом они предупреждали официанта, чтобы в нем не было масла. Если же вы нарушали правило и съедали кусок фантастически вкусного фирменного хлеба, то на вас смотрели с таким осуждением, как будто вы допустили непристойность. Карен придерживалась простой стратегии в выборе еды: она выбирала салат «Цезарь», съедала его, после чего возвращалась на работу и наедалась вволю. Может, и другие делали то же?

Мерседес сообщила им, что она перешла на новую диету. Она объясняла:

— Никакого крахмала. Ни капельки. Никаких паст, хлеба и картошки. Крахмал — абсолютный убийца.

Она проповедовала, как евангелист. Мужчин ее проповедь не интересовала. Но все тощие девицы из отдела Кейси и женщины из демонстрационного зала внимали с большим интересом и требовали подробностей.

— А можно ли есть рис? — спросила одна из них.

— Ни в коем случае! — почти кричала Мерседес. — Рис — это грех. Это отрава!

— Смахивает на евангелиста-проповедника, не так ли? — спросила Карен Дефину.

— Гм… дорогая. Это не евангелист. Это — антирисист.

Карен фыркнула в стакан минеральной воды. Наконец настал момент для выпивки. Карен никогда не видела группы в столь взвинченном состоянии, причем возбуждены были все, включая Джефри. Карен тоже поддалась общему настроению. В конце концов, убеждала она себя, ты получаешь деньги, получаешь ребенка, а все финансовые трудности перекладываются на плечи Билла Уолпера.

Неприятности начались двумя днями позже. Как обычно, в девять часов позвонила Луиза. Карен была готова к разговору с ней. Луиза уложила спать обоих детей и ждала, когда с ночной смены вернется Леон. Она сказала, что у нее распухли колени, но что так случалось и во время прежних ее беременностей. Карен посочувствовала ей. В Арканзасе стояла страшная жара, и несмотря на предупреждение Крамера, Карен собиралась послать ей кондиционер. Но когда она предложила это Луизе, та отказалась.

— Сейчас не время рождественских подарков, — сказала она резко и помедлив, спросила: — А как вы справляете Рождество? У вас бывает елочка?

Не подумав, Карен ответила:

— Нет, мы евреи.

Трубка молчала.

— Что? — спросила Луиза совершенно изменившимся голосом.

Трудно было поверить, что в одно короткое слово можно вложить столько разочарования и растерянности. Карен почувствовала, как стянуло ее живот.

— Вы — евреи? — переспросила Луиза.

Снова последовала пауза, теперь уже с этого конца телефона. Карен не знала, что сказать. Потом Луиза заговорила, но голос ее стал другим.

— Вы мне об этом не говорили, — сказала она, как обвинила.

— Извините, — сказала Карен. — Я не думала, что это так важно.

Показалось ли ей, или она вправду услышала, как охнула Луиза. Карен закусила губу.

— Пожалуйста, Луиза… — начала она.

— Мы — богобоязненные люди, — проговорила Луиза. Несмотря на мягкий арканзасский акцент, ее голос прозвучал жестко. — Вы можете в это не верить из-за той ситуации, в которой я теперь оказалась. Но то, что я вынуждена отказаться от своего ребенка, еще не означает, что я готова предать Иисуса Христа, — и подождав немного, добавила: — Я люблю моего ребенка, я люблю Господа и не собираюсь отдавать младенца на воспитание евреям.

Карен услышала короткие гудки.

Она продолжала держать отключенную трубку, застыв, как в столбняке. Наконец ей пришлось сделать над собой усилие хотя бы для того, чтобы сложить переносной сотовый телефон. Несмотря на то, что ей удалось это сделать, Карен чувствовала себя парализованной. Она понимала, что из попытки перезвонить Луизе ничего хорошего не получится. Она потеряла ребенка, и точка: та, конечно, продаст его кому-нибудь другому. Убитая горем, Карен упала на стул и осталась неподвижно сидеть там.

Единственное, чего ей хотелось, это выплакаться на плече у матери, той матери, которую она так и не нашла…

И вот теперь здесь, в одиночестве и темноте, Карен твердо решила: что бы ни произошло, но она узнает у Белл и Арнольда, как и где она родилась.