Опрометчивое пари

1

Габриэла Барини приглушенно вскрикнула и с неподражаемым изяществом опустилась на старинную кушетку, стоявшую в углу ее спальни. Положив голову на вышитую подушечку, она устремила трагический взгляд на стройную молодую женщину, неподвижно стоявшую в центре комнаты.

— Ты доведешь меня до смерти! — объявила она страдальческим голосом. — Ты, моя дочь, готова отправить меня на верную смерть!

Санди сосчитала в уме до десяти.

— Наоборот, — ответила она, тщательно следя за своими словами, — я просто пытаюсь избавить тебя от совершенно ненужной боли. Тебе необходимо прооперироваться, мама, и твой врач говорит, что желательно сделать это поскорее.

Габриэла, уже двадцать лет считавшаяся суперзвездой Голливуда, знала толк в театральности. Прижав руку ко лбу, она застонала:

— Я не вынесу всех этих разговоров о врачах и больницах! Не произноси этих ужасных слов в моем присутствии! Dio mio, Санди, откуда у меня такая жестокая дочь?

На этот раз Санди мысленно досчитала до двадцати, потом сделала пару глубоких вдохов и только тогда ответила:

— Мама, у тебя воспаление желчного пузыря. Твой врач нашел там чуть ли не дюжину камней. Их надо удалить.

— Ты совершенно лишена всякой деликатности! — содрогнулась Габриэла. — Как ты можешь все время повторять эти отвратительные слова? Камни! Воспаление желчного пузыря! Так должно называться только то, что есть внутри у свиней. Ты же понимаешь, Санди, что вездесущая пресса обо всем разнюхает. И как тогда эта операция скажется на моем имидже?

— Понятия не имею. Но я не могу всерьез задумываться над тем, что ты будешь говорить на интервью. Посмотрим на вещи реально, мама: ты сильно страдаешь от боли. На следующий месяц у тебя назначены съемки нового фильма в Калифорнии. Если ты не удалишь эти камни, ты не сможешь выполнить условия контракта. Совершенно очевидно, что тебе надо лечь на операцию. И поскольку ты все время повторяешь, что предпочитаешь американских врачей, я договорилась, что ты на будущей неделе ляжешь в Медицинский центр в Лос-Анджелесе. Больше обсуждать нечего.

Габриэла снова издала жалобный стон.

— Не знаю, как я могла родить настолько отвратительно практичного ребенка!

Разглаживая тяжелые складки своего роскошного голубого атласного халата, кинозвезда недоуменно рассматривала аккуратный бежевый льняной костюм, который был надет на ее дочери.

— Удивительно, но ты даже выглядишь практичной! Как это возможно? Уж, конечно, ты не могла перенять свой характер или взгляды от меня — значит, они достались тебе от отца. Да, я уверена: это Ричард во всем виноват. Наследственность у него ужасная, знаешь ли. Я тебе говорила, что его отец был налоговым инспектором?

Санди грустно улыбнулась.

— Да, ты часто об этом упоминала. Но я уверена, что папа первым отрекся бы от всякой ответственности за то, что из меня получилось. Поверь, мама, несмотря на свои добропорядочные гены, он находит меня такой же загадочной, как и ты.

Габриэла внимательно посмотрела на дочь.

— Знаешь, ты могла бы быть очень красивой, если бы хоть немного постаралась. По правде говоря, мне иногда кажется, что тебе приходится затрачивать немало усилий, чтобы не быть красивой. Что тебе на самом деле нужно, Санди, так это встретить мужчину. Настоящего мужчину. Если бы ты влюбилась, то со временем стала бы почти нормальной.

Санди отошла к высоким окнам, затянутым кисеей, не поворачивая лица к матери. Она стиснула перед собой вдруг задрожавшие руки.

— Чего бы ты от меня хотела? — с напускной веселостью спросила она. — Чтобы я каждый месяц меняла любовников, доказывая, что с гормонами у меня все в порядке?

— Может, это стало бы шагом в нужном направлении. Но что тебе действительно нужно, так это такого любовника, который заставил бы тебя потерять голову. Мне хотелось бы, чтобы ты хоть раз влюбилась так сильно, что лишилась способности логически мыслить.

На это Санди отозвалась, не пытаясь справиться с досадливым смехом:

— Логика — это ведь не преступление, мама. В некоторых семьях ее даже считают достоинством.

— Даже в семь лет здравого смысла у тебя было больше, чем у нас с твоим отцом, вместе взятых!

Тон Габриэлы ясно показывал, что эти слова не следует принимать за комплимент.

— Но ведь кому-то в нашем доме надо было сохранять спокойствие, — тихо проговорила Санди.

— Неужели именно это заставило тебя обручиться с тем Джимом как-его-там? Он был просто ходячим учебником психологии, а не мужчиной! Неудивительно, что ты покупаешь костюмы из бежевого льна и закручиваешь волосы в узел!

Санди с трудом проглотила вставший в горле ком.

— Я разорвала помолвку с Джимом почти два года назад.

— И с тех пор пытаешься делать вид, что ты — монахиня!

Санди обернулась, и ее классически правильные черты лица смягчились в теплой улыбке.

— Не думаю, чтобы нашлось много монахинь, которые могли бы заниматься моим делом, мама. Иногда ты забываешь, что я знаю о сексе больше, чем ты.

Габриэла презрительно фыркнула.

— Только медицинские термины и чужие рассказы о сексуальных проблемах. Тебе незнакомы блаженный экстаз чувств, дивные муки неразделенной любви.

— Напротив, мама, мои пациенты все время мне о них рассказывают. Послушай, я не позволю тебе поменять тему нашего разговора. Речь идет о тебе, а не о моей недостаточно богатой личной жизни. Вчера у тебя были настолько сильные боли, что ты даже не могла встать с постели. Почему ты не хочешь признать, что операция необходима?

Две сверкающие слезинки скатились по дивным нежно-розовым щекам Габриэлы.

— Больницы — это ужасные заведения. А я ведь не больна! Ну, может, только чуть-чуть. Я не хочу, чтобы эти гадкие врачи резали мне сердце на кусочки!

Санди начала было объяснять, что для удаления камней из желчного пузыря не надо делать никаких разрезов в области сердца, но очень быстро убедилась в том, что Габриэла ее не слушает. Пройдя через комнату, Санди остановилась у кушетки, на которой лежала ее мать. Досада, которую она испытывала, заставила ее говорить с непривычным жаром.

— Мама, ты вызвала меня в Рим отчаянным звонком посреди ночи. Ты сказала, что тебе нужна моя помощь. Я пробыла здесь больше недели, но ты не даешь мне сделать для тебя чего-нибудь. Мне пора возвращаться на работу. Дома, в Лос-Анджелесе, на меня рассчитывает множество людей, и мне приходится думать о моих обязательствах по отношению к ним, а не только о дочернем долге. Я заказала на завтра билет до Лос-Анджелеса. Пожалуйста, давай полетим вместе! Ты же знаешь, что это было бы разумно.

— Ты требуешь невозможного! — Поднявшись с кушетки, Габриэла широко раскинула руки. — Ты никогда не понимала моей чувствительной артистической души. Никогда!

— Наверное. Извини, мама, но я не понимаю, почему иметь артистическую душу — это значит страдать во время приступов желчекаменной болезни, вместо того чтобы разрешить хирургу удалить камни.

— Будь ты творческой личностью, ты поняла бы… — мрачно ответила Габриэла.

— Несомненно.

Ответ Санди прозвучал довольно сухо. Она вздохнула. Эта сцена с небольшими вариациями разыгрывалась каждый день в течение целой недели, и она наконец призналась себе, что ничего не может добиться. Видимо, разумнее всего вернуться в Штаты и попросить помощи у отца. Габриэла Барини и Ричард Хоукинс развелись больше двадцати лет тому назад, но Ричард имел на свою бывшую жену больше влияния, нежели кто-то из ее более поздних любовников. Если отец согласится оторваться от работы над своим очередным фильмом, возможно, ему удастся уговорить Габриэлу на операцию. Санди решила, что чем скорее она вернется в Лос-Анджелес, тем будет лучше.

Приняв такое решение, она быстро направилась к двери спальни.

— Мама, на этот раз я говорю серьезно. Завтра в десять утра я уезжаю в аэропорт. Мне тебя разбудить, чтобы попрощаться?

Габриэла не смотрела дочери в глаза.

— Если хочешь.

Санди так сильно стиснула ручку двери, что пальцам стало больно, но лицо ее ничем не выдало охватившей ее напряженности.

— Да, конечно, я хочу с тобой попрощаться, мама. Тогда мы увидимся завтра утром. Доброй ночи. Спи спокойно.

Габриэла не ответила. Постояв несколько секунд в молчании, Санди вышла из спальни, тихо прикрыв за собой дверь.