Опустошители

Глава 22

В темной штольне он прозвучал особенно жутко, раскатился по всем потаенным закоулкам, исчезая и тая по неведомым штрекам, квершлагам и сбойкам. И повторился. И возобновился. И зазвучал опять — уже непрерывно.

Ослепленная Ноэминь повернулась ко мне. Рукав и плечо тонкой клетчатой рубахи разом поползли обугленными клочьями. Прижимая к лицу обе ладони — правую продырявила пуля, расколотившая пистолет, однако Ноэминь этого наверняка не чувствовала, — она сделала шаг, запнулась о горящий фонарь, опрокинула его.

Пламя погасло.

Выслушивать подобный крик — удовольствие небольшое, даже если орет неописуемая мразь, целиком и полностью достойная своей участи. Но здесь, в недрах шахты, где не имелось ни воды, чтобы смыть кислоту, ни морфия, чтобы умерить боль, ни света, чтобы смотреть, куда поливаешь или впрыскиваешь, можно было только оставить девицу в покое. Да навряд ли назовешь эдакое состояние покоем...

Второй почтовый голубь выбыл из строя, и я сосредоточил всю заботу на господине Мюйре, который, лишившись парабеллума и обладая живым и острым умом, поспешно улепетывал. Наощупь. Я мысленно молился: пусть не запнется в потемках, не сломает ногу, не шлепнется, не заработает сотрясение мозга! И пускай благополучно достигнет фольксвагена, и пускай машина заведется с полуоборота...

Ноэминь, утратившая всякое чувство направления, удалялась вглубь горы, крича как резаная, спотыкаясь, падая, подымаясь и продолжая ужасный путь подобно раненому насмерть зверю. Через несколько минут шаги затихли, но вопли доносились явственно. Еще некоторое время спустя умолкли и они.

Водворилась полная и совершенная тишь. Я не торопился нарушать ее. Следовало дать Мюйру хорошую, надежную фору, отпустить необходимый запас времени.

— Дэйв!

Тьфу! Чуть не позабыл о Дженни-Победительнице Великанов, моей непрошеной помощнице.

— Я тут, ирландочка.

— Она... Она умерла, да?

— Кислота не убивает, — уведомил я. — К великому сожалению человека, ею облитого. Не шевелись, я зажгу спичку.

Перевернутый фонарь не пострадал, просто вылилось немного керосина. Резервуар, однако, был почти полон, и минуту спустя мы снова смогли разглядеть друг друга. После кромешной тьмы тусклое желтое пламя казалось невыносимо ярким.

На полу тоннеля валялись прозрачные осколки, темнели зловонные пятна. Тщательно избегая наступать и на стекла, и на влажные участки, я приблизился к Дженни, сидевшей подле выхода из горловины. Спутница моя выглядела так, как и полагается выглядеть после рукопашной свалки, но сейчас едва ли стоило уделять излишнее внимание опрятности — чужой и собственной.

— Пойдем, — распорядился я, пригибаясь и проскальзывая в отверстие.

— Просто бросишь девчонку там? — ужаснулась Дженни.

Я глубоко вздохнул. Винить Женевьеву не стоило. Пожалуй, вопреки всем приказам, надо было довериться миссис Дрелль.

— По причинам, о коих не могу распространяться, — объявил я, — Мюйру полагается сбежать. Лучше всего — прямо в моем фольксвагене. Весьма надеюсь, он умеет водить немецкие машины. Ежели нет — придется научить.

Самым ужасным оказалось то, что слова мои чуть не обратились пророчеством. Когда мы возникли на выходе из тоннеля, бравый моряк продолжал размышлять: куда и какая злая фея запрятала первую передачу.

Подняв глаза и увидев нас, Гастон удвоил умственные усилия — а может, передвинул рычаг наобум — и взлетел по довольно крутому откосу, разбрызгивая гравий направо и налево. Повернул руль, не без лихого неумения развернул VW и помчался вспять, набирая скорость с каждой новой секундой.

Он устремлялся к сосновому лесу.

Выхватив парабеллум, я послал вослед Мюйру две пули, старательно беря неверное упреждение. Продырявить шину фольксвагену или, того хуже, голову Гастону было бы чистым преступлением. А отпускать Мюйра без прощального салюта не годилось: мог подивиться широкой натуре противника, за здорово живешь уступившего довольно хороший автомобиль...

Я взял пистолет на предохранитель, засунул за пояс, покосился в сторону Дженни. Та изучала меня с недоуменным выражением перепачканного лица.

— Ты, — запинаясь, произнесла миссис Дрелль, — ты нарочно... позволил ему сбежать! Правда ведь? Я ухмыльнулся и промолчал.

— Да, нарочно! И нарочно дал захватить себя, правда? Восседал на бревне и дожидался, пока этот человек приблизится... Кто ты на самом деле, Дэйв? И чего добиваешься?

— Если снимешь останки чулков, — ответил я, — будешь выглядеть чуток пристойнее.

— Если бы не убитый федеральный агент, — выпалила Женевьева, я решила бы: ты — один из них, только лучше прочих!

Она осеклась. Побледнела. Воссияла всеми веснушками.

— Ты действительно лучше прочих. И действительно один из них... Я была права! Только в толк не могла взять, куда клонится дело. Думала, раскидывают хитрые силки для Ганса... Вот оно что! Вы любой ценой хотели сплавить похищенные документы! Чтоб никто ничего не заподозрил... О, Боже мой! Боже, что я наделала!

Тут уж и я слегка оторопел.

— Объяснись!

— В папке ничего нет.

Я стоял столбом и взирал на Женевьеву. И вспоминал невнятное предупреждение, полученное накануне. И жаждал придушить очаровательную веснушчатую женщину. Только теперь в этом не было ни смысла, ни проку.

Я услыхал, как произношу:

— Повтори, ирландочка.

— Ничего нет! Ничего интересного кому бы то ни было!

— Да я же сам видал...

— Титульный лист! Вот и все, что видал. И все, что увидала Ноэминь! А под ним — дурацкая частная переписка моего мужа! Ведь я говорила еще в Монреале: миссис Дрелль полагают хитрой стервой, шпионкой, а она — самая обыкновенная женщина, даже не слишком-то умная. И уж никак не решилась бы на государственную измену. А вы настаивали: хитрая, расчетливая, себялюбивая... Да я один только раз в жизни изменила — собственному супругу!

— Но ты же слямзила его портфель! — брякнул я.

— Конечно, я слямзила окаянный портфель! Думаешь, не понимала, что Герберт заодно со всеми? Как он размахивал секретными бумагами перед моим носом! Как предусмотрительно забыл их на диване!

Женевьева перевела дух.

— Все отчего-то уверены: переспишь с вражеским шпионом — и сам шпионом сделаешься. Только предательство — не сифилис, им в постели не заражаются. Я поняла, чего хочет Ганс, позвонила в ФБР. Анонимно, разумеется. Ганса выставили вон. Потом он возвратился, убежденный, что если мы переспали, я ради него что угодно сотворю...

Я узнавал нечто любопытное.

— Значит, — переспросил я, — значит, в первый раз Ганса Рюйтера выдала ты? Кое-кто ломал голову, гадая, каким образом...

— А что еще оставалось делать? Разорвать на себе одежду, посыпать голову пеплом и мчаться в службу национальной безопасности? Зачем?.. Как они следили за мною после Рюйтеровского бегства... Как докучали... А Рюйтер попросту манией величия страдал. Позвонил по телефону, велел выкрасть папку, бежать к нему в Канаду.

— Постой, ведь именно это и говорится в деле.

— Правильно. Меня довели до этого. Разозлили до белого каления. Вызвать, растолковать и попросить до-мощи не сочли, видите ли, возможным! Подсунули фальшивку через муженька. Но у Герберта ведь что на уме, то и на лбу написано. “Эй, дурочка, твоему любовнику ставят ловушку! Хватай документы, уноси, убегай! Он же уверен был: я немедля уволоку идиотскую папку.

— И ты...

— Уволокла. Содержимое, кроме титульного листа, засунула в комод. Муженек все едино туда не заглядывает, сколько я его знаю. Папку набила всяческой галиматьей и прилежно отослала в Инвернесс. Думала: пускай и Рюйтер порадуется, когда прочтет. И вот как получилось в итоге...

— Н-да.

— Это было ребячеством, шалостью, капризным желанием подразнить чересчур подозрительных — предъявив им содержимое портфеля в целости, и насолить чересчур самоуверенным — отослав полнехоньку бандероль никчемной чуши... Получается, погубила всю вашу затею...

Я вспомнил трех погибших мужчин, одну погибшую девушку и другую — пока не погибшую вполне. Вспомнил о полезных вещах, именуемых радиопередатчиками и реактивными самолетами... Но даже если удастся поспеть и доставить сюда нужные документы — что само по себе уже немыслимо, — как передать их в нужные руки?

Н-да. Карты сданы, играй теми, которые получил.

— Пойди, умойся, — посоветовал я угрюмо.

— А ты?

— А я проведаю больную даму. Дженни встрепенулась.

— Господи, я совсем забыла!

И с ужасом оглянулась на темное устье шахты.

— Ноэминь можно... спасти? Хоть как-нибудь? Помочь? Вызвать медиков?

— Не в том вопрос, ирландочка, чтобы ей помочь. В том вопрос, чтобы она помогла нам. А тебя, между прочим, просят не вмешиваться... И не присутствовать.

Сообразительная Дженни схватила значение сказанного на лету.

— В просьбе отказываю, — ответила она. — Дай вытряхну из туфель грязь, а то некуда будет новой попадать.

Для начала я обнаружил в тоннеле свой собственный нож, валявшийся нераскрытым. Ручку покрывали запекшаяся кровь и темные, проеденные кислотой пятна.

Я не задавался вопросом, что именно собиралась проделать Ноэминь этим ножиком. Поднял, обернув руку платком, обтер о полу пиджака, сунул в карман. Жжения, к счастью, не ощутил.

Затем попались несколько опаленных лоскутьев ткани.

Сама Ноэминь обнаружилась примерно ста пятьюдесятью ярдами далее. Она лежала ничком на шпалах, меж двумя параллельными полосами заржавленных рельсов. Маленькая, изуродованная, грязная, недвижная. Однако дыхание звучало громко, хрипло и отчетливо.

Что ж, если сотворил, не брезгуй полюбоваться...

Я приблизил фонарь.

Осторожно перевернул девушку.

Дженни вскрикнула и отвернулась. Кажется, выблевала, но точно ручаться не могу.

Сам я опустошать желудок не стал, ибо уже видал подобное в Регине и настраивался на соответствующий душевный лад.

Грегори можно было считать отомщенным. Я ухватил запястье, на которое кислоты попало меньше, прощупал биение пульса. Не знаю, правда, зачем. Ежели дышит — жива, ясно сразу.

— Дэйв...

Голос прозвучал неожиданно хрипло и низко. Точно из глубин колодца долетел.

— Это я, Ноэминь.

— Убей. Пожалуйста.

— Сию секунду. Обожди, найду подходящий камень. Тебя по лбу хватить или по виску?

— Пожалуйста. Пристрели. Что тебе стоит? Заверши начатое.

— Сию минуту, крошка. Ноэминь ухватила мой рукав.

— Не хочу жить! Не хочу в больницу! Не хочу операций, переливаний крови... Я видела Майка Грина! И не буду такой... Слепая, безликая, однорукая... Убей!

— Хорошо, крошка, убью. Только уплати за услугу. Дженни вскрикнула где-то позади. Прерывистая мольба Ноэмини возобновилась:

— Мне больно, Дэйв! Больно-о! Убей, ведь я же добила Грегори! Пожалела!

— Черта с два ты его пожалела. Уплати.

— Чем?

— Пенелопа Дрелль. Где она? У кого?

— Ты вымогаешь плату за то, что прикончишь меня? — удивленно прохрипела Ноэминь. — Шантажируешь? Мерзавец...

— До свиданья, крошка, — объявил я. — Скорая помощь прибудет минут через сорок-пятьдесят. Врачи в Канаде хорошие.

Пальцы Ноэминь впились в мой пиджак с неимоверной силой.

— Клевенджер, я люблю тебя... Ты почти такая же сволочь, как я сама...

— Гораздо хуже. Навещу в больнице, принесу букетик цветов — обоняние у тебя, наверное, сохранится. Полюбуюсь, как учишься читать левой рукой по системе Брайля.

Дженни скулила от ужаса. Вполне понятно. Внимать подобной беседе не всякому захочется, даже когда речь идет о судьбе собственного ребенка.

Моляще, беспомощно, бесконечно жалобно девушка выдавила:

— Больно... Больно. Больно! Убей!

— Непременно. Где Пенелопа?

— Ты — прелесть, — прохрипела Ноэминь. — Изумительный, безжалостный, хладнокровный зверь. В тебе ведь ни капли сострадания сейчас нет?

— Ни капли.

— Ненавижу сострадание... Ты — умница. Убьешь меня?

— Скажи правду, и убью.

— Город Гринвич. Британская Колумбия. Маленькая ферма в трех милях к западу от окраины... Отродье там, если еще цело. Этого гарантировать не могу... Владельцы дома — супруги Тэрлей. Мистер и миссис Клод Тэрлей... Доволен?

— Да. Я отдам тебе свою ампулу цианистого калия. Обожди секунду, нужно вытащить...

— Я... хотела достать... собственную... выронила... Хотела заколоться твоим ножом... Не сумела открыть. Раненная рука... не слушалась. А одной рукой... как ты... не умею.

— Здесь некоторый опыт нужен, — заметил я наставительно. — Вот. Возьми в рот и разгрызи. Если действительно хочешь этого.

— Трус... — Должно быть, Ноэминь хотела ухмыльнуться, но ухмыляться, по сути, было уже нечем. Я и слова-то ее понимал с огромным трудом. — И обманщик. Я прикончить просила... а ты к самоубийству принуждаешь.

— Могу перерезать горло. Могу пристрелить. Но ампула — быстрее и безболезненней.

— Вложи ее... своей рукой... Или опять выроню...

— Откройте рот, — велел я тоном зубного врача. — Лежите спокойно. Вы не почувствуете ни малейшей боли.

— Прощай, — шепнула Ноэминь. — Чтоб я тебе в ночных кошмарах являлась... В цвете... Спасибо...

Когда мы опять вышли из покинутой шахты, солнце уже садилось, а у подошвы холма стояла полицейская машина. Чок-в-чок на том же месте, где тщетно поджидал меня угнанный Гастоном VW.

Распахнулась дверца. Высокий человек ступил наземь и пошел навстречу нам, неловко скользя по каменистым осыпям. На человеке обретался твидовый костюм. Отчего-то субъекты, временно скидывающие мундир, неизменно забираются в твидовые пары болотного цвета. Сила привычки, должно быть...

— Мистер Хелм? — осведомился незнакомец. Я кивнул.

— Капитан первого ранга Хоулэнд, из флотской разведки Соединенных Штатов. Работаю вместе с канадцами. Рыбка, сдается, клюнула и водит поплавок. Идемте. Посмотрите, как будем подсекать и вытаскивать...