— Готовитесь к Рождеству? — Анжи Эддисон с любопытством посмотрела на подошедшую одновременно с ней к дому Джанет, в каждой руке которой было по тяжелой сумке.
— Вроде того. — Джанет переложила более тяжелую сумку из правой руки в левую.
— Собираетесь с ним уехать на Рождество? — поинтересовалась Анжи.
— Собирались, но потом все разладилось.
— Да?
— Все началось с мамы, которая, по ее словам, получила в последний момент приглашение от тети отправиться вместе с ней в праздничный круиз. Что касается родителей Тима, то у них и без нас весь дом уже буквально забит всеми этими его братьями, сестрами, их мужьями, женами и детьми. Нас пригласили… — соврала она, тут же вспомнив то письмо, о котором ей так не хотелось вспоминать! В нем говорилось, что ей будут рады, если она приедет „со своим мужем“, но поскольку они с Тимом пока не женаты, „это усложняет дело“. — Но мы отказались, — сказала она, — так как уже настроились ехать к маме. Вот такая получилась путаница.
— Расстроились? — спросила Анжи и посмотрела на Джанет оценивающим взглядом. — Не беспокойтесь, — она предупредительно ускорила шаг и первой оказалась у двери дома, — я открою; у меня есть ключ. А мы, знаете ли, никогда не уезжаем. Рождество с родственниками — такой кошмар! Сколько нервотрепки от всего этого столпотворения и обжорства, не говоря уже о выпивке! — Она вставила ключ в замок. — Почему бы вам не провести эти дни цивилизованно — как это делаем мы?
— А как это? — спросила Джанет, войдя в вестибюль и поставив сумки на пол.
— Мы держим двери открытыми для всех желающих повеселиться вместе с нами, причем все три праздничных дня — в канун Рождества, на Рождество и в День подарков. Всего, конечно, должно быть много — закусон, выпивки и музыки. Я не помню, чтобы в последние два Рождества я хотя бы немного поспала. Вы будете поражены, — убежденно сказала она, — когда увидите сами, как много людей никуда, как и мы, не уезжают.
— Это, безусловно, идея, — сказала Джанет. — Я предложу Тиму.
— В конце концов все так изматываются, что чувствуют себя вроде того, что французы называют „la vaiselle“.
— Это означает „как в помоях“, — сказала Джанет, давая понять, что она тоже знает французский.
— Да, дорогуша, это — сленговое выражение и здорово подходит к такого рода вечеринкам. Мой кузен, который работал в посольстве Франции в Мадриде, сказал, что они называли так приемы для всякой шушеры.
— Это идея, — повторила Джанет.
— Рождественские открытки еще не рассылали?
— Еще нет.
— Тогда сделайте так — припишите в них: „Наш дом будет открыт для гостей. Захватите бутылку“. — Анжи плотно захлопнула входную дверь. — О музыке беспокоиться не надо — Питер всегда берет это на себя.
— А как же шум? Ведь это же длится всю ночь…
— Ну и что? А кому жаловаться? Все старые склочницы к тому времени уже уедут.
— А эта женщина, Пайпер? — спросила Джанет и кивком головы показала на верхний этаж.
— Кому-кому, только не ей жаловаться на шум.
— В последнее время там было тихо, — заметила Джанет.
— Не скажите! Вчера она в два часа ночи с такой силой дунула в свой проклятый свисток, что разбудила нас обоих.
— А ее вы тоже пригласите?
— Надо быть совсем безмозглыми, чтобы приглашать женщину, которая выбрала себе в мужья пьяницу.
— Но он же умер, — робко сказала Джанет.
— Как-то в свое время мы их пригласили, — сказала Анжи, не обращая внимания на это замечание. — Он все время задирался, а потом ударил кого-то по носу — к счастью, никто из наших близких друзей не пострадал. Питер сказал, что мы их больше никогда не будем приглашать. Их поведение не вяжется с духом Рождества.
— Вы с ней когда-нибудь разговаривали? — спросила Джанет.
— Нет. Разве что скажу ей „привет!“, встретив на лестнице.
— Я понимаю.
— Но она и сама ни с кем не разговаривает, — как бы оправдываясь, сказала Анжи. — Если, конечно, не считать этих Пателей из магазина, — добавила она смеясь.
— Причем индианка не говорит по-английски, — заметила Джанет и тоже засмеялась.
— Ну так как, примете участие в нашем рождественском кутеже?
— Я поговорю с Тимом, — сказала Джанет. — Мне лично эта идея нравится. — Открыв дверь своей квартиры, Джанет вдруг остановилась на пороге. — А как же быть с церковью?
— Что?
— Ну, знаете, полуночная месса или утренняя рождественская служба, и все такое…
— Но, дорогая, как раз от этого мы и стараемся увильнуть, — сказала Анжи. — Вы что, собираетесь с Тимом пойти в церковь?
— Нет-нет! — воскликнула Джанет. — Я просто имела в виду, что вроде бы так всегда было принято делать. Моя мать говорит, что это даже смешно обсуждать.
— Да уже не смешнее, чем перестать пользоваться пеленками, когда они тебе уже больше не требуются, — отрезала Анжи.
— Боже мой, мне никогда не приходило в голову посмотреть на это в такой плоскости! — с восхищением воскликнула Джанет.
— Кроме того, — заметила Анжи, — ничто не мешает вам смыться посреди веселья в часовню Бромптом или куда-нибудь еще и, очистившись от грехов, снова вернуться сюда.
— Боже мой! — опять воскликнула Джанет. — А какая у нас будет музыка?
— На любой вкус. Например, „тяжелый металл“. Он взбадривает людей, когда ослабевают их жизненные силы.
— Неужели?
— Не хотите эту, будет и другого сорта — например, мотивчики типа „Встань и обними“.
— А это что такое?
— Мелодии тридцатых годов — Ноэль Кауард и все прочее. У нас даже вальсы имеются — на случай, если Питеру вдруг захочется тряхнуть стариной.
— А получится использовать обе наши квартиры?
— На то и существуют лестницы и лестничные площадки. Мы постараемся охватить все это пространство. Кроме всего прочего, тогда можно будет пользоваться не одним только нашим, но и вашим туалетом.
Дрогнув, но чувствуя себя уже как бы связанной некоторого рода обязательствами, Джанет буркнула „конечно“ и втащила свои покупки в квартиру. Прежде чем она закрыла за собой дверь, с лестничной площадки второго этажа до нее донеслись слова: „Один из однокашников Питера играет на саксофоне. Он тоже придет…“
Расположившись у стойки бара, Морис Бенсон рассматривал других посетителей паба. Не будучи любителем рождественских праздников, он был бы даже рад на время оглохнуть, чтобы только не слышать досадливый шум хриплых голосов и записанные на магнитофон рождественские гимны. Куда деваться, говорил весь его вид, ненавижу это время года!
— Скучаете? — наклонился к нему бармен. — Нет никого, к кому могли бы пойти в гости? Никакого старого приятеля, который был бы вам рад?
— Да вроде бы никого… — Бенсон невольно перебрал в уме своих немногочисленных и негостеприимных знакомых. — Постойте! — воскликнул он вдруг. — Может, окажется, что и есть. Где здесь у вас телефон?
Бармен махнул рукой, показывая за стенку бара:
— Там, сзади. Мелочь есть?
— Спасибо, есть. — Бенсон полистал свою записную книжку, направился к телефону и набрал номер. — Я звонил вам несколько дней назад, но вас не было дома, — сказал он поднявшей трубку Мадж Браунлоу.
— Кто это? Кто говорит? Я вас знаю?
— Я — исследователь, друг Жиля Пайпера. Вы тогда любезно угостили меня чаем и дали номер телефона Джулии.
— Я потом сожалела об этом. Мы не поддерживаем отношений.
— Я так и думал.
— Вы тот мужчина, который любит сорок. Что вам надо? После вашего отъезда Клода никак не могла понять, что вам, собственно, было нужно, поскольку мы никак не могли вас связать с…
— С Жилем? — Морис Бенсон прислонился к стене.
— Вы звоните из паба? Я слышу шум…
— Да, так оно и есть.
— Жиль тоже имел обыкновение звонить из пабов.
— Это на него похоже.
— На сорок у нас тут произвели налет. Кто-то перестрелял их и заявил, что сделал это в честь Рождества. — Мадж Браунлоу хрипло расхохоталась.
— Меня больше интересуют редкие птицы, — вкрадчиво сказал Морис. — Думаю снова заглянуть в ваши края.
— В самом деле? — В тоне, которым Мадж сказала это, не чувствовалось никакой приветливости.
— Есть кое-какие новости о Джулии, которые могли бы заинтересовать вас.
— Сомневаюсь в этом, — решительно заявила Мадж, но потом, помявшись, спросила: — А что за новости?
— Она попыталась, нет, ей удалось оглушить меня.
— Очень комично! — Мадж Браунлоу рассмеялась.
— Рад, что вы так считаете, — сказал Морис. — Я…
— Вот что я вам скажу, — голос Мадж Браунлоу изменился, — если вы действительно интересуетесь редкими птицами, то я могу показать вам место, где каждый год во время перелета останавливается передохнуть пара скоп.
— Где это? — Морис отвалился от стены и напряженно выпрямился. — Я знаю, что они останавливаются в Слэптон Лее.
— Это — небольшое озерцо в Сомерсете. Джулия хранит это в секрете. Никто об этом не знает, кроме нее и тех людей, на которых она там в свое время работала. Я сама узнала совершенно случайно.
— Понимаю — вы почитываете ее дневник, — пошутил Морис.
Мадж хихикнула:
— Так что, интересно?
— Очень. Я собирался в ваши края, — сказал Морис. — Не мог бы я заскочить к вам?
— И когда вы предполагаете это сделать?
— Скоро, в ближайшие дни.
— Только не на Рождество. Клода хочет провести праздник в тишине, наедине со своими воспоминаниями…
— И с игрушками Кристи? — Ему вспомнилась их шеренга на тахте.
— И с фотографиями, и с могилой.
— Не очень веселая у вас перспектива. А вот насчет того озерка… Может быть, мне самому спросить о нем Джулию? — поддразнил ее Морис.
— Джулия никогда вам этого не скажет.
— Жаль, — сказал Морис и повторил: — Жаль!
— Приезжайте попозже, — твердо сказала Мадж, — и если я решу, что так будет правильно, то отвезу вас туда. До свидания! — И она повесила трубку.
— Старая негостеприимная хрычовка! — ругнулся Морис и вернулся к бару. Он заказывал себе вторую кружку пива, когда попался на глаза Питеру Эддисону и Тиму Феллоузу, которые, будучи в праздничном настроении, пригласили его присоединиться к их рождественской компании.