Оракул мертвых

19

Афины, управление полиции

6 ноября, 18.00

— Я хочу немедленно знать, где она остановилась, и хочу, чтобы начиная с этого момента за ней установили слежку на машине.

Агент нашел нужную информацию в центральном компьютере полиции.

— Она остановилась в гостинице «Неон Эрмис» на Плаке и живет там уже около трех дней.

— Кто у нас в том районе?

— Манулис и Папаниколау.

— Они расторопные?

— Довольно шустрые, капитан.

— Я хочу, чтобы они обыскали ее номер: мне нужен номер той машины.

— Хорошо, капитан.

— Только один момент: все должно быть сделано чисто, чтобы она ничего не заметила.

— Хорошо, будем действовать аккуратно.

— Еще я хочу, чтобы ее телефон поставили на прослушивание, немедленно.

— Но, капитан, это внутренний номер.

— Мне наплевать, внутренний он или нет: поставьте на прослушивание всю гостиницу, если понадобится.

— Как вам будет угодно, капитан.

Караманлис вернулся в свой кабинет и снова достал фотографии: Элени и Ангелики — для друзей Кики — Калудис — как две капли воды. Он заглянул в записную книжку, чтобы перечитать фразу, которую на самом деле хотел забыть: «Избегай вершины большого треугольника, избегай пирамиды на вершине треугольника…» Чушь какая-то, геометрические задачки, бессмысленные слова. Кто угодно мог бы такое сказать, для этого не надо быть ясновидящим. В дверь постучали.

— Капитан, тут кое-что очень странное.

— Что там?

— Поступил сигнал касательно фоторобота.

— Откуда?

— С Корсики.

Караманлис встал и отправился вслед за своим подчиненным в комнату для телекса.

— Вот, смотрите.

И он показал капитану пришедшую по телексу фотографию с изображением взвода Иностранного легиона в африканском оазисе: контуром было обведено лицо одного из офицеров.

— Фельдфебель сыскной полиции Сан-Клемана говорит, будто узнал человека на фотороботе: он был его командиром в Легионе во время боевых действий в поддержку англичан между Сиди-Барани и Александрией. Фотографию сделали в оазисе Сива 14 апреля 1943 года.

Караманлис взял линзу и внимательно рассмотрел фотографию.

— Конечно, немного похож… Нет, — сказал он наконец, — это не он. Человеку со снимка сейчас, должно быть, лет восемьдесят. А тому, кого мы ищем, не исполнилось и пятидесяти. Продолжайте. Никогда нельзя знать наверняка.

После встречи с Караманлисом Норман и Мишель долго обсуждали план дальнейших действий и пытались подвести итог тому, что знали, или думали, что знают, о событиях, уже столь значительно повлиявших на их жизнь, дальнейшего развития которых они пока еще не могли предвидеть. Им пришлось признать: к сожалению, они потеряли след сосуда Тересия, предмета, быть может, способного возвратить их к той ночи десять лет назад и вывести на сцену всех персонажей трагедии, по крайней мере тех, кто выжил. В любом случае, поскольку находившиеся в их руках знаки происходили из Эфиры, а оракул мертвых снова начал пророчествовать, рано или поздно им предстоит туда отправиться. У Мишеля были знакомые в Национальном музее, с которыми он поддерживал связь из университета по линии своей профессиональной деятельности, и теперь ему удалось, не вызывая подозрений, получить достаточно точную информацию относительно Аристотелиса Малидиса. Тот вышел на пенсию два года назад и вернулся в окрестности Парги, где у него был домик. Тогда Мишель отправился в Государственное управление казначейства и узнал там адрес, на который перечислялась пенсия.

— Должно быть, он многое знает, — сказал он Норману. — Он оставался здесь все те десять дет, на протяжении которых нас с тобой не было в стране…

— Быть может, он также знает, где находится сосуд. Он последний и почти наверняка единственный видел его. Кстати, есть вероятность — те сообщения, полученные нами в Диру, исходили от него…

— Возможно…

Они выехали из афинской гостиницы и отправились на запад, в сторону Миссолунги, а оттуда — на север, к Эфире. Когда город показался на горизонте, солнце уже садилось: дни становились все короче. Норман остановил машину на площадке и вышел размять ноги. Мишель тоже вышел, встал, опираясь на крыло автомобиля, и закурил.

— Боже мой, как красиво. Я так и не забыл здешних мест. Вон видишь, там, вон в тех горах, находится деревенька, где мы подобрали Клаудио, чтобы потом довезти его до Парги.

— Начало прекрасной дружбы.

— Да, прекрасной и краткой… А вон там… смотри, солнце садится над морем у Паксоса. И из темных уголков пещер острова поднимается плач: «Умер великий Пан!»

— Да… и опускается вечер на черные ели Парги.

— И на холодный ахерузийский берег.

— Боже мой, Мишель, какой же ты неисправимый мечтатель… Оглянись. Посмотри: вон там открыли пиццерию, а здесь строят дискотеку. На холодном ахерузийском берегу скоро зазвучит хард-рок, по крайней мере летом. Послушай, ты многие вещи переживаешь слишком сильно и принимаешь слишком близко к сердцу. Друг мой, это место — такое же, как все остальные, и мы приехали сюда, чтобы положить конец длительным страданиям, чтобы обрести утраченного друга, если это возможно, чтобы остановить кровопролитие, чтобы найти предмет исключительной красоты, если получится, и раскрыть его значение. Но это — такое же место, как любое другое, договорились?

Мишель бросил на асфальт окурок «Голуаз».

— Нет никакой необходимости драматизировать. Смотри — я совершенно спокоен, мое душевное равновесие ничем не нарушено… А это, несомненно, такое же место, как любое другое. Вон там стоит Левкадская скала, откуда веками бросали в море людей, принося их в жертву. Чуть подальше — остров Итака, родина самого увлекательного и глубокого мифа за всю историю человечества, а перед нами — остров Паксос, откуда таинственный голос возвестил о конце древнего мира. В той лагуне, что мы проехали некоторое время назад, решались судьбы мира, когда Октавиан и Агриппа разгромили Марка Антония и Клеопатру. На этом море началась Пелопоннесская война, погубившая афинскую цивилизацию, а там, у наших ног, Ахерон впадал в Стигийское болото. Вон за теми горами, высящимися перед нами, две тысячи лет вещал оракул пеласгов, в Додоне, самый древний оракул в Европе. Он пророчествовал, используя шелест листьев огромного дуба… Ты прав, Норман: это точно такое же место, как любое другое.

Норман пробормотал что-то вроде:

— Я теперь бы чего-нибудь пожевал, — и нырнул в машину. Мишель тоже сел.

— Спорим, остерия Тассоса в Парге все еще открыта.

— Может быть. Мне бы хотелось туда заглянуть. Ты считаешь, он нас узнает?

— Ну, мы никогда там подолгу не засиживались, но приходили не раз.

Тассос потерял много волос и отрастил живот, но память у него оставалась по-прежнему хорошей.

— Добро пожаловать, ребята! — сказал он, увидев их. — Как дела?

— Неплохо, Тассос, мы рады тебя видеть, — ответил Норман. — Мы хотели поужинать у тебя, прежде чем отправиться в гостиницу.

Они сели на улице, под навесом.

— Конечно! — проговорил Тассос, наливая вино и давая приказ официанту принести всего понемногу. — А вы уверены, что не хотите зайти внутрь? На улице уже довольно свежо.

— Нет, спасибо, — поблагодарил Мишель, — мы тепло одеты и весь день просидели в машине.

— Как угодно, — согласился хозяин и начал вспоминать времена их знакомства, когда они, еще студенты, бродили по горам Эпира в поисках древностей. — А ваш итальянский друг?

— К сожалению, Клаудио покинул нас. Он оказался замешан в событиях в Политехническом десять лет назад… Он умер, Тассос.

— Умер? — переспросил хозяин, и в голосе его прозвучала смесь удивления с недоверчивостью.

— Так нам сказали, — ответил Норман. — Быть может, тебе известно о его спасении?

Тассос налил себе стакан вина и произнес тост:

— За здоровье!

Остальные тоже подняли свои стаканы, грустно улыбаясь.

— Да, действительно жаль. Хорошо было бы выпить всем вместе, как в прежние времена. Вы говорите, он погиб в Политехническом?

— Не именно в ту ночь. Пару дней спустя. Мы прочли о его смерти в газетах, — сказал Норман.

По улице почти никто не проходил, заведение Тассоса стояло полупустым. Внезапно собака, сидевшая на цепи, залаяла, и сородичи из окрестных домов стали ей вторить, оглашая долину хрупким эхом. Хозяин пнул собаку, та завыла от боли, замолчала и свернулась клубком. Другие собаки тоже постепенно замолкли. Вдали неподвижное море блестело словно сланцевая плита, но в сером, холодном воздухе долины начинал угадываться легкий ветерок. Официант принес ужин, и Тассос налил себе еще один стакан.

— Не знаю, готов поклясться, что видел его в здешних краях, только вот не могу сказать, когда именно. Может быть, мне показалось… Через несколько дней будет годовщина бойни в Политехническом…

— Да, — проговорил Мишель. — А мне скоро нужно будет возвращаться в Гренобль. Вот-вот начнется учебный год.

— Ты знаком с Аристотелисом Малидисом? — спросил Норман.

— Со стариком Ари? А как же.

— И где он живет?

— У него квартирка в Парге, но думаю, он ее сдает. Он работает сторожем на раскопках в Эфире. Живет в сторожке и водит туда посетителей в туристический сезон.

Стало уже совсем темно, начинало холодать.

Норман и Мишель расплатились и отправились в гостиницу.

— Ты слышал, что сказал Тассос о Клаудио? — спросил Норман.

— Слышал… Я не могу пребывать в неопределенности, больше не могу.

10 ноября, 21.00

— Мишель, это Мирей. Наконец-то я тебя застала.

— Любовь моя, как приятно слышать твой голос. Я как раз сам собирался позвонить тебе сегодня вечером.

— Я решила сделать это сама, чтобы разговор состоялся наверняка.

— Где ты?

— Дома. Сенатор Ларош звонил несколько раз: говорит, ты пропал куда-то.

— Верно. Скажи ему, я очень занят исследованием исключительной важности и свяжусь с ним, как только смогу. Надеюсь, это его ненадолго успокоит.

— Когда ты вернешься?

— Думаю, скоро.

— Я хотела тебе кое-что сказать, но мне не нравится заниматься любовью по телефону. Я… нам с тобой прежде не случалось разлучаться так надолго. Я не могу понять, что за дело может быть настолько важным, чтобы так долго держать тебя вдали от меня.

— Я тоже страдаю. Живу с каким-то странным ощущением, которое не могу самому себе объяснить. Но, думаю, ты поймешь, когда я вернусь и обо всем расскажу тебе.

— Что сейчас происходит?

— Ничего. Ничего не происходит. Здесь все так странно неподвижно: птицы не поют и не летают, даже море неподвижно.

— Возвращайся ко мне. Сейчас же.

— Мирей… Мирей. Мне кажется, будто ты близко.

— Мне тоже кажется, что ты близко. И это еще хуже.

— Не говори так. Я должен закончить свое исследование.

— Мишель, скажи мне, что ты ищешь. Это важно. Я тоже начинаю кое-что понимать.

— Это трудно… трудно. Я ищу часть своей жизни, ищу потерянного друга, и не только…

— Кто этот друг?

— Его звали Клаудио.

— Итальянец. Ты ищешь его там?

— Кажется, его видели в здешних местах… У меня еще есть надежда…

— Я не дома. Я в Греции.

— Где? Где?

— Там, где могу найти ответы на свои вопросы. То, что ты ищешь, касается и меня тоже, ты забыл? Я тоже должна знать. Я твоя женщина.

— Мирей, прошу тебя, возвращайся домой.

— Почему?

— Потому что… ты не можешь последовать за мной по этой дороге. И здесь опасно!

— А твой друг Норман?

— Он участвовал в этом с самого начала. Он всегда имел к этому отношение. Возвращайся домой, Мирей, любовь моя, прошу тебя, пожалуйста.

— Глупый. А если б я оказалась в твоей постели, голая…

— Возвращайся домой. Прошу тебя. Я… я собираюсь задать вопрос оракулу мертвых и не знаю… каков будет ответ…

— Лучше я приеду к тебе и вытащу тебя из этой истории.

— Мирей, я хочу тебя, но я дошел до такого предела, откуда невозможно вернуться. Я чувствую: вот-вот что-то произойдет! Прошу тебя — уезжай.

— Я не хочу.

— Мирей, в моем прошлом есть пятно, и я должен его смыть. Один. Быть может, это окажется последним поступком в моей жизни. Это пятно вызывает у меня глубокую боль и стыд. И я имею право не делиться им.

Мирей оскорбленно молчала.

— Прости, — сказал Мишель. — Я не хотел обижать тебя. Когда я смогу все тебе объяснить, ты поймешь.

— Мишель, на улице Дионисиу, 17, происходят странные вещи. Думаю, я нашла издателя той работы Арватиса, которой ты интересуешься.

Мишель на время потерял дар речи от изумления.

— Но откуда ты знаешь…

— Я прочла кое-какие записи на твоем столе в Гренобле и пошла по одному хорошему следу здесь, в Афинах… Ты по-прежнему уверен, что не хочешь меня видеть?

— Мирей, ты играешь с огнем… Но если хочешь увидеться со мной, приезжай.

— Как только решу одну проблему. Я тебе скоро снова позвоню. А ты пока что за меня не беспокойся: я умею позаботиться о себе. Лучше побереги себя. Если… если с тобой что-нибудь случится, мне будет непросто тебя заменить… в сердце, в сознании, в жизни… в постели.

Мирей повесила трубку, не догадываясь о том, что ее разговор с Мишелем через несколько минут станет известен капитану Караманлису в мельчайших подробностях. Она села за стол и начала просматривать сделанные ею копии бумаг Мишеля из кабинета в Гренобле и то, что она обнаружила в Афинах. Она понимала — с поездкой Мишеля и Нормана в Грецию сопряжено множество странностей, но никак не могла ухватить суть. Если б только она могла проникнуть за постоянно запертую ставню дома на улице Дионисиу…

Ей позвонил портье:

— К вам пришли, вас ожидают в вестибюле, сударыня.

Посетителем оказался господин Золотас.

— Рада вас видеть, — сказала Мирей.

— Я тоже, сударыня.

— У вас есть новости?

— К сожалению, ничего важного. Я выяснял насчет номера машины. Она записана на лизинговую компанию, чей филиал находится в Афинах, на улице Димокриту, а головной офис — в Бейруте. И так случилось, что документы на машину выписаны головным офисом. А здесь, в Афинах, понятия не имеют, кто имеет права на эту машину. Что же касается кадастровой информации, о которой вы меня спрашивали, надеюсь, я смогу предоставить вам ее завтра.

— Благодарю вас, господин Золотас, ваши услуги неоценимы. Можно угостить вас чем-нибудь?

— Я с удовольствием выпил бы кофе. Здесь делают неплохой эспрессо.

Мирей заказала кофе для своего гостя, а себе — стакан воды.

— Как прошла встреча с Караманлисом? — спросил Золотас.

— Он хочет любой ценой заполучить номер машины, но я его ему не дала. А вот мне удалось выяснить, что, по всей вероятности, профессор Арватис вывез с раскопок из Эфиры весьма ценный предмет, античный золотой сосуд — его видел в Национальном музее сам Караманлис, а потом, в ту же ночь, сосуд бесследно исчез. У меня такое впечатление, будто он каким-то образом связан со смертью профессора Арватиса.

— Может быть, — согласился Золотас. — То была несчастная ночь для многих… Ну, уже поздно, сударыня, думаю, мне пора домой. Если я вам еще понадоблюсь, позвоните: я буду счастлив вам помочь.

— Обязательно позвоню, — пообещала Мирей. — Спокойной ночи, господин Золотас.

Мирей вернулась в свой номер, включила радио и снова стала изучать бумаги. Она повесила на зеркало фотографию Мишеля и время от времени поглядывала на нее. Ей казалось, что так он находится под ее защитой. Телефон снова зазвонил.

— Сударыня, это официант из бара «Милос»: черный «мерседес» приехал на улицу Дионисиу.

— Благодарю вас, — сказала Мирей. — Вы хорошо поработали. Я сейчас же приеду. Пожалуйста, не теряйте его из виду.

— Не беспокойтесь, — ответил официант. — Я никуда не уйду еще по крайней мере два часа.

Мирей выглянула из окна: небо черное, без звезд, ветер, собирается дождь. Она надела единственный теплый свитер, какой был у нее в чемодане, накинула на плечи кожаную куртку и вышла.

Через минуту Павлосу Караманлису сообщили, что Мирей едет на машине на улицу Дионисиу, поскольку кто-то дал ей знать, что туда прибыл черный «мерседес» — вероятно, тот самый, который разыскивает капитан.

— Поставьте две гражданские машины по обоим концам улицы Дионисиу и не спускайте глаз с «мерседеса», но так, чтобы вас не заметили; я буду через десять минут.

Официант убрал посуду с последних двух столов, подал кофе и встал у стеклянной двери, собираясь следить за машиной. За рулем кто-то сидел, виден был человеческий силуэт. Но что он делает там, внутри, совсем один, в одиннадцать часов вечера? Официант разглядел на крыше автомобиля антенну и заметил — человек держит правую руку на уровне уха. Быть может, он разговаривает по телефону?

Голос Клаудио звучал в трубке несколько искаженно из-за помех: должно быть, откуда-то надвигалась сильная гроза.

— Адмирал, это Клаудио, вы слышите меня?

— Я тебя слышу. Где ты, сынок?

— В Мецовоне. Еду в Превезу. Наша встреча на мысе Киммерий все еще в силе?

— Да, хотя я пока не могу никуда уехать…

— Но мне нужно с вами увидеться. Где вы сейчас?

— В Афинах. Говорю с тобой по телефону из машины. Послушай, ты должен отправиться к Ари в Эфиру. Скажи ему, чтобы он взял сосуд и отнес… он знает куда… Пусть по прибытии передаст по телефону обычный сигнал… Скажи ему, я благодарен ему за все, что он для меня сделал, и что это последнее, о чем я его прошу… последнее. Будь осторожен: там находятся люди, которые тебя знают. Ты понимаешь, о чем я? Передвигайся только по ночам, удостоверившись, что поблизости никого нет.

— Но, адмирал, зачем вы заставили меня приехать сюда?

— Ты должен послужить наживкой. Мы заманим их подальше, туда, куда не сможет добраться помощь, где никто не сможет помешать тебе. Понимаешь?

— А вы приедете?

— Да, приеду, и все будет хорошо… Это очень важно, это последнее, о чем я тебя прошу, а потом мы сведем счеты с Караманлисом и с остальными, в нужном месте, в нужное время. Я многое тебе объясню, после того как…

Он замолчал.

— Адмирал, адмирал, я вас больше не слышу. Вы еще там?

— Да, сынок, но я должен тебя покинуть. Тут вокруг началось подозрительное шевеление, и оно мне не нравится…

— Вам угрожает опасность?

— Меня трудно поймать, но, кажется, кто-то решил попробовать. Прошу тебя, сделай, как я тебе сказал. Ари сообщит тебе следующее место встречи.

— Я все сделаю, но будьте осторожны. Вы уверены, что я вам не нужен? Я могу добраться до Афин самое большее за три часа.

— Нет, справлюсь сам. А теперь я вынужден с тобой попрощаться и позаботиться о самом себе.

— Как хотите. Дайте мне знать, как все прошло.

Мирей решила припарковать машину на некотором отдалении и незаметно подкрасться поближе. Она прошла несколько десятков метров по тенистому бульвару и добралась до улицы Дионисиу. Прежде чем пересечь перекресток, она задержалась, заметив, что в это мгновение неподалеку остановился автомобиль. Из него вышел человек, спрятался за углом дома на пересечении двух улиц и, выглянув оттуда, посмотрел в сторону черного «мерседеса», стоявшего у тротуара метрах в ста. Рядом с первым, словно явившись из пустоты, возникли другие люди и окружили его: тот, по-видимому, давал им инструкции.

Мирей подошла поближе, и когда человек на мгновение повернулся в ее сторону, узнала его: это был капитан Караманлис. Она увидела, как он достал из машины рацию и отдавал распоряжения. Он что, расставил ловушку для незнакомца в черном «мерседесе»?

Мирей вернулась обратно, сделала большой круг, добираясь до переулка, пересекавшего улицу Дионисиу, и дошла почти до того места, где был припаркован черный автомобиль. Высунув голову, она посмотрела сначала направо, потом налево: с обеих сторон люди занимали позиции, или по крайней мере так ей показалось. Она подняла глаза, и ей почудилось, будто по крыше дома напротив тоже кто-то движется.

Она представила себе человека, позировавшего для таинственной маски: идеально правильные черты лица, благородный лоб, — подумала о фальшивом голосе и холодных руках Павлоса Караманлиса и, выбирая, на чью сторону встать, внезапно почувствовала — она должна подчиниться инстинкту. Она бросится к машине и затащит его в переулок, где еще нет полиции. Там стояли два маленьких домишка с балконами, и это могло обеспечить легкий путь к бегству по крышам города. Но, собираясь с духом, чтобы устремиться вперед, она вдруг разглядела два автомобиля, появившихся с разных сторон и заблокировавших оба выезда с улицы Дионисиу. Раздался визг тормозов, машины остановились поблизости от черного «мерседеса», оттуда выбежали несколько человек и окружили «мерседес» со всех сторон. Мирей прижалась к стене и спряталась в тени.

Караманлис подошел к водительской двери «мерседеса», держа в руке зажженный фонарик, и попытался открыть дверь, но застыл удивленно и рассерженно: внутри никого не было, автомобиль оказался пуст.

— Это невозможно, — сказал он, — я его видел! Я его видел, и вы его тоже видели.

— Да, капитан, — кивнул один из агентов, подходя поближе. — Мы тоже его видели.

Караманлис сделал шаг назад, он словно все еще слышал издевательский голос, заставивший его похолодеть в хижине на горе Перистери:

— Что вы здесь делаете, капитан Караманлис?

Он яростно воскликнул:

— Здесь наверняка какая-то ловушка. Осмотрите внизу, быстро.

Один из агентов лег на землю и стал осматривать днище автомобиля.

— Вы правы, капитан, — сказал он через некоторое время. — Под пассажирским сиденьем выдвижной пол, а ниже находится канализационный люк.

— Оттащите ее в сторону, — приказал Караманлис.

Машину перенесли на несколько метров вперед, и капитан в сопровождении двух человек спустился в люк. Мирей наблюдала за происходящим, время от времени оборачиваясь, проверяя, не идет ли кто-нибудь с другой стороны. Она услышала приглушенный голос Караманлиса:

— За мной, скорее, я слышу шум шагов!

Было холодно, и руки Мирей окоченели, но при этом она чувствовала, как пот струится по ее телу. Она пыталась представить себе происходящее под землей, где сейчас находился владелец черного «мерседеса». Быть может, преследователи уже настигли его, и он, задыхаясь, растерянно мечется под мокрыми сводами канализации, среди зловонных ручьев нечистот, а вокруг кишат отвратительные крысы.

— Караульте у других люков поблизости! — приказал офицер, оставшийся возле машины. — Он не должен сбежать.

Ари закончил обход и сел смотреть телевизор. В вечерних новостях вспоминали о событиях, лично пережитых им десять лет назад, передавали сцены атаки армии на Политехнический, видны были струи слезоточивого газа, слышался скрежет гусениц танков, крики в мегафон, показывали офицера полиции, стрелявшего перед собой на уровне человеческого роста. Но голос комментатора перекрывал собой трагедию прошлого, лишал ее актуальности, преподнося как историю, помещая ее среди воспоминаний минувшего.

Старик Ари почему-то нервничал, его охватило необыкновенное волнение. Он время от времени вставал и подходил к окну. На улице стояла кромешная тьма, шел дождь. На стекле отражались искаженные картинки из телевизора. В дверь позвонили, он пошел открывать.

— Кто там?

— Я Мишель Шарье. Вы меня помните, Ари?

Ари попятился в изумлении.

— О да, — сказал он через мгновение, поборов удивление. — О да, помню, мой мальчик, заходи, не стой под дождем, садись.

Он выключил телевизор, пошел к шкафу, достал оттуда бутылку и два стаканчика. На Мишеле был серый плащ, ветер растрепал волосы. Он сел и торопливым жестом привел себя в порядок.

— Любишь «Метаксу»?

— Ты не удивлен, видя меня?

— В моем возрасте уже ничему не удивляешься.

— Но ты не так уж стар. Тебе еще и семидесяти нет.

— У меня такое ощущение, будто мне уже все сто. Я устал, мальчик мой, устал. Но скажи мне, чем я обязан столь приятному сюрпризу?

Мишель смущался, словно стыдился чего-то.

— Ари, мне трудно подобрать слова… Мы не виделись с тех самых пор, как расстались в ту ужасную ночь.

— Да. Мы больше не виделись.

— И ты не хочешь знать почему?

— Судя по тому, как ты спрашиваешь, речь идет о печальной истории, которую трудно рассказывать. Ты не должен давать мне объяснения, мальчик мой. Я всего лишь старый сторож, пенсионер, явившийся окончить свои дни в этом спокойном уголке. Ты не должен ничего мне объяснять.

Он смотрел на Мишеля ясным и спокойным взглядом. Молодой человек какое-то мгновение молчал, отпивая свой бренди, а старик перебирал в пальцах комболои из чистого янтаря, и бусины сухо щелкали одна о другую.

— Меня схватила полиция, Ари…

— Прошу тебя, я не хочу…

— Меня заставили говорить.

— К чему мне это? Все давно прошло, все кончено…

— Нет. Это неправда. Клаудио Сетти еще жив, я уверен в этом… И ты наверняка о нем что-то знаешь… Кажется, его видели недавно в здешних местах… Разве не так?

Ари встал и пошел к окну. Из деревни доносились еле слышная мелодия флейты и пение. Он вперил взгляд во тьму.

— У Тассоса кто-то играет… Красивая музыка, слышишь? Красивая песня.

Звук теперь перерос в песню без аккомпанемента и без слов, и Ари тоже стал подпевать вполголоса фальцетом, следуя далеким нотам.

Мишель вздрогнул.

— Это его песня. Это он поет где-то неподалеку в эту ночь, чтобы заставить меня умирать от тревоги. — Он резко встал, пошел к двери и распахнул ее. — Где ты? — прокричал он. — Ты больше не хочешь петь вместе со мной? Где ты?

Ари положил ему руку на плечо:

— Дождь идет. Ты весь промокнешь, заходи в дом.

Мишель сглотнул слезы, подступавшие к глазам, и обернулся к старику:

— Ари, ради Бога, выслушай меня. Мы с Норманом вернулись в Грецию после стольких лет, когда нам уже все удалось забыть, потому что нам напомнили о золотом сосуде, помнишь? О золотом сосуде, который ты привез в Афины в ту ночь. Именно так нас заманили в эту страну спустя столько времени. Сосуд с тех пор пропал. Только ты мог его забрать, значит, ты должен знать, зачем нас завели сюда, сначала на Пелопоннес, а потом в Эпир — целым рядом посланий, следов… Ты — единственная связь с тем проклятым предметом, который ты нам показал. Ты доставил его в Афины, и ты его увез… Ари, это Клаудио вызвал нас сюда, не так ли? Ари, ты любил нас, ты знаешь, мы были всего лишь детьми… О Боже мой, почему в ту ночь нам выпала такая судьба?

Старик долго смотрел на него со смиренным сочувствием.

— Все мы отмечены судьбой, мальчик мой. Трудно ее избежать, когда приходит время.

— Ари, ради Бога, если Клаудио жив, устрой так, чтобы мы с ним поговорили, Боже… Устрой так, чтобы мы с ним поговорили…

Ари, погруженный в себя, казалось, прислушивался к далекой музыке.

— О, мальчик мой… Я не знаю, жив он или мертв, но уверен — нет больше языка, на котором ты мог бы с ним поговорить и который он бы воспринял… Ты понимаешь, о чем я? Понимаешь?

Музыка теперь звучала еще более приглушенно, смешиваясь с шумом дождя, еще дальше, быть может, еще прекраснее и пронзительнее, иногда совсем умолкая и пропадая из-за порывов западного ветра.

— Ари, сделай, как я тебя прошу, ради Бога! Заклинаю тебя!

Ари перебирал между пальцев бусины комболои. Когда он снова заговорил, взгляд его сделался пристальным и проникновенным.

— Уезжай, сынок. Ради Бога, возвращайся домой и забудь обо всем. Уезжай подальше… подальше. У тебя еще есть время.

— Я не могу. Скажи, где его искать.

Старик поднял глаза к потолку, словно пытаясь избежать настойчивого взгляда Мишеля.

— Твой друг… Норман, его звали Норман, верно? Где он сейчас?

— Он здесь, в Эфире. Он тоже идет по следу.

Старик снова одарил его долгим, проникновенным взглядом, полным сочувствия.

— Мог бы получиться замечательный праздник, черт возьми, если б мы собрались все вместе, пили бы рецину и вспоминали о прежних временах…

Мишель схватил его за руки, подошел ближе, стал лицом к лицу, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Скажи мне… где… его искать. Скажи мне.

— Ты ищешь проход через границу между жизнью и смертью… Если ты действительно этого хочешь, быть может, у тебя есть шанс. На пристани в Чанаккале послезавтра, незадолго до полуночи… может быть, тебе удастся его увидеть.

Мишель просветлел:

— Значит, я не обманулся. Значит, он жив.

— Жив? Ох, сынок… есть такие места… такие времена… и даже люди, в отношении которых слова «жив» или «мертв» больше уже не имеют привычного смысла.