Орбитсвиль

Глава 8

Четыре месяца спустя флагман Элизабет Линдстром встал на рейд у окна сферической оболочки.

Эти месяцы Гарамонд посвятил изучению Орбитсвиля. Так с легкой руки одного из членов экипажа стали называть новый мир. Однако научное оборудование "Биссендорфа" предназначалось, в первую очередь, для поисков и первичного обследования перспективных планет, а задача разведывательной экспедиции, в которой участвовала лишь небольшая группа ученых, ограничивались получением самых необходимых сведений. На сей раз программу насколько возможно расширили, и не зря. Астрономический отдел Ямото сделал новое открытие фундаментального значения: звезду Пенгелли окружала еще одна сфера.

Вторая оболочка была меньше первой, нематериальной, однако отражала и преломляла потоки солнечного света и тепла. Ямото называл ее "сферической филигранью силовых полей" и, судя по частоте употребления в докладах, несказанно гордился этим названием. Половина поверхности второй сферы состояла из узких, практически непрозрачных дуг, тянущихся с севера на юг. Они отбрасывали на луга Орбитсвиля широкие подвижные тени, которые и вызывали смену дня и ночи, без чего невозможна жизнь флоры.

Наблюдать за внутренней сферой было невозможно, однако Ямото, изучая в телескоп движение освещенных и темных полос на противоположной стороне Орбитсвиля, сумел схематически изобразить ее структуру и доказал, что сфера отвечала не только за смену дня и ночи, но и за последовательность времен года. Четвертинка внутренней сферы, соответствующая зиме, состояла из более широких непрозрачных и узких прозрачных полос, следовательно, дням отпускалось меньше времени, чем ночам. Когда между солнцем и землей оказывалась противоположная сторона, долгие летние дни уступали место непродолжительным ночам.

Мастерские "Биссендорфа" изготовили для Ямото небольшую сборную обсерваторию из пластмассовых деталей. Ее переправили на Орбитсвиль, а потом добавили еще несколько сборных домиков, поскольку остальные научные группы тоже жаждали работать. Получился научный городок – ядро будущей колонии. В основном сотрудники бились над решением загадки досадного явления, с которым столкнулись Гарамонд и Кремер – отказа радиопередатчиков. Поначалу казалось, что решение будет тривиальным, и найдется простой способ исправить положение. Но неделя следовала за неделей, а толку не было. В конце концов оказалось, что затухание электромагнитных волн каким-то образом связано с искусственным гравитационным полем, механизм создания которого тоже не поддавался объяснению. Пытаясь получить новые данные, команда О'Хейгана затребовала для своих нужд автоматический зонд с форсированным реактивным двигателем, способным поднять его с внутренней поверхности Орбитсвиля. Целью эксперимента стало измерение гравитационного градиента и попытка задействовать системы телеметрии и радиоуправления с помощью вертикально посланного сигнала. После безупречного, контролируемого бортовым компьютером старта "торпеда" принялась выписывать в небе кренделя и совершила запрограммированную автоматическую посадку в нескольких километрах от Окна. Пессимисты предрекали, что единственно возможная дальняя связь на Орбитсвиле должна работать на модулированных световых лучах.

Другим предсказуемым результатом исследований стало подтверждение уже известных свойств большой оболочки: абсолютная химическая инертность, неизмеримая твердость и непроницаемость для любого вида излучений, кроме гравитационного. Если бы и оно поглощалось, то внешняя планета сорвалась бы с орбиты, превратившись в межзвездного бродягу. К тому же частицы даже самых высоких энергий могли проникнуть в Орбитсвиль не иначе как через Окно. При измерении уровня радиации звезды Пенгелли обнаружили ее пониженную активность и малую плотность ионного ветра. Это дало основание О'Хейгану усомниться в возможности внутрисферных полетов на фликервингах. Он конфиденциально сообщил об этом Гарамонду, но тот решил отложить доскональное изучение до прибытия полностью оснащенной экспедиции.

Члены экипажа, особенно свободные от вахт, все чаще обращались к капитану за разрешением перебраться в палаточный лагерь на Орбитсвиле. Он никому не отказывал, пока Нейпир не доложил, что остающиеся на корабле начинают коситься на загорелых, отдохнувших коллег. Желая избежать недовольства, капитан ограничил число отпускников и, чтобы занять всех делом, предпринял облет сферы по экватору. Но других окон обнаружить не удалось.

Кроме того, он организовал обследование погибших кораблей. Кладбище вытянулось на тысячу километров от Окна. Повторная съемка подтвердила первую догадку Гарамонда о сырьевом назначении блокшивов. От многих выпотрошенных и ободранных судов осталась голая обшивка, и часто то, что принимали за последствия жестокой битвы, на поверку оказывалось результатом прозаической деятельности старьевщика. Попутно выяснили отсутствие явных указаний на внешний вид инопланетян, летавших на кораблях такого мощного флота. Тут самым важным из найденного можно было считать секцию трапа с поручнем, величина которого приблизительно соответствовала трапам на земных судах.

Вопрос, где теперь эти пришельцы, вызывал больше споров, чем проблема создателей Орбитсвиля. Последние совершенно очевидно достигли качественно иного уровня технологии, нежели раса, построившая звездолеты. Люди даже прониклись убеждением в их принципиальной непостижимости. Однако ни у кого не возникло мысли, что творцы сферы где-то рядом. Видимо, они отправились к другим вершинам или перешли на новый уровень бытия. Орбитсвиль продолжал существовать как памятник и дар галактического прошлого.

Когда соорудили L-образный порт, Гарамонд перевез на Орбитсвиль семью и устроил себе маленький отпуск. Давно он не испытывал такой безмятежности и покоя. Эйлин без всяких психологических трудностей свыклась с выгнутым наоборот горизонтом, а Крис, дорвавшись до свободы, носился по просторам, словно выпущенный на весеннее пастбище жеребенок. Вечерами Гарамонд с удовольствием подмечал, как позолотилась, впитав живительные лучи нового солнца, кожа сына, а ночью устраивался с Эйлин прямо под волшебным небосводом, и наслаждение казалось более острым из-за пережитого отчаяния. Правда, во сне или в зыбкой полудреме капитана одолевали дурные предчувствия, хотя днем он старался не вспоминать об Элизабет, которая, накручивая световые годы, приближалась к Орбитсвилю.

Неопытный наблюдатель решил бы, что флагман прибыл в гордом одиночестве, хотя на самом деле он вел флот из семидесяти кораблей, который даже по масштабам "Старфлайта" был огромным. На выравнивание скорости с галактическим дрейфом звезды Пенгелли ему понадобилось двое суток. Наконец все корабли аккуратно разместились на рейдовой орбите и убрали электромагнитные крылья-паруса. "Звездный ас-4" медленно приблизился на ионной тяге почти вплотную к "Биссендорфу", и капитан Вэнс Гарамонд получил официальное приглашение подняться на борт флагмана.

Он снова попал в сферу влияния Элизабет.

Первая со дня старта процедура облачения в серебристо-черный парадный мундир вызвала отвращение. Капитан не испытывал страха – ведь Орбитсвиль в корне изменил положение дел – его просто мутило от предстоящей аудиенции. Последние четыре месяца он уверял себя в падении могущества корпорации, но прибытие Лиз во главе армады говорило о сохранении старого порядка. На Земле все оставалось неизменным.

Парадный мундир расстроил и Эйлин. Потом, когда открылся шлюз причальной палубы, и утлый катер отвалил в черный океан Гарамонд снова вспомнил ее прощальный поцелуй. Эйлин казалась рассеянной и, поцеловав мужа, быстро отвернулась. Должно быть, сдерживала чувства. Но в последний момент Гарамонд увидел, как Эйлин прижимает к щеке маленькую золотую улитку.

Стоя за спиной пилота, капитан наблюдал за флагманским кораблем, который постепенно заполнял передний экран. После точного стыковочного маневра капитан спокойно шагнул на пирс, где его уже встречала группа офицеров "Старфлайта" и несколько штатских с голокамерами. После холодного приветствия его проводили к президентскому люксу и ввели в парадную залу. Элизабет, видимо, расписала всю церемонию заранее, поскольку эскорт без лишних слов немедленно удалился.

Она стояла спиной ко входу, в длинном облегающем платье белого атласа. В воздухе около ее ног вяло плавали три белых спаниеля. Гарамонд слегка опешил, заметив, как поредели волосы Элизабет; сквозь тонкие черные пряди просвечивала кожа, отчего повелительница выглядела старой и больной. Она, конечно, знала о присутствии капитана, но не изменила позы.

– Миледи… – Гарамонд щелкнул магнитными каблуками. Тогда президент медленно повернула к нему бледное лоснящееся лицо с маленьким подбородком. – Почему вы так поступили, капитан? – заговорила она хриплым контральто. – Зачем вы сбежали от нас?

– Миледи, я… – Гарамонд не был готов к прямому вопросу в лоб.

– Вы нас испугались. Почему?

– Паника. Случайная гибель вашего сына так подействовала на меня, что я запаниковал. Меня не было рядом в момент его падения.

Гарамонд сообразил, что, вероятно, такому милостивому приему имеются веские политические причины. Элизабет вела себя скорее как мать, потерявшая ребенка, нежели императрица, чьей власти грозит опасность. Правда, это не лишало ее преимущества.

Вдруг произошло невероятное: Элизабет улыбнулась. Кривой, снисходительной улыбкой.

– Вы решили, что мы учиним над вами расправу, не разобравшись?

– Подобная реакция была бы вполне естественной.

– Вы напрасно боялись, капитан.

– Я…

Рад это слышать, миледи.

"Невероятно, – ошеломление думал он. – Она сама не верит ни единому своему слову. И я не верю ее словам. Для чего же она ломает комедию?”

– … Страдала, и вы страдали, – между тем продолжала Элизабет. – Боль останется с нами навсегда, но знайте: мы не держим на вас зла. – Все так же улыбаясь, она как-то боком подошла к нему почти вплотную, и костяшки его прижатых к бедрам пальцев утонули в гладкой атласной подушке. Гарамонду показалось, будто он прикоснулся к омерзительному пауку.

– Миледи, я не в силах выразить, насколько потрясен этим несчастьем. – Знаем, знаем, – милостиво ответила Элизабет. Внезапно в воздухе пахнуло густым, приторным ароматом, и Гарамонду стало ясно, что именно в эту секунду она жаждет крови.

– Миледи, если вам тяжело со мной…

Ее лицо мгновенно стало хищным.

– Почему вы решили?

– Нет-нет, все в порядке.

– Вот и прекрасно. У нас с вами есть еще множество важных дел, капитан. Известно ли вам, что совет директоров с моего согласия постановил выплатить вам десять миллионов монитов?

– Десять миллионов? Нет, не известно.

– Десять. Для вас это, наверное, куча денег?

– Как все богатства мира.

Элизабет резко рассмеялась, разбудив дремлющих в невесомости собак.

– Чепуха, капитан, сущая безделица! Кроме того, вы назначены членом учрежденного нами совета по освоению и развитию Линдстромленда с годовым жалованьем в размере двух миллионов. Затем… – Элизабет замолчала. – В чем дело, капитан? Вас что-то удивляет?

– Действительно, я удивлен.

– Величиной жалованья? Или названием?

– Название – пустяк, – твердо ответил Гарамонд, слишком озабоченный второй новостью, чтобы думать о почтительности. – Важно другое: сферу нельзя эксплуатировать, ею невозможно управлять. Из ваших слов вытекает, что вы собираетесь разбить ее на участки и продавать, как Терранову.

– Мы не продаем участков на Терранове, их раздают бесплатно через правительственные агентства.

– Да, любому, кому по карману транспортные расходы. Что в лоб, что по лбу.

– В самом деле? – Элизабет, прищурившись, глядела на Гарамонда. – На чем основано столь авторитетное суждение?

– Чтобы сложить два и два, не нужно быть семи пядей во лбу. –Капитана несло к краю пропасти, но он не желал тормозить.

– В таком случае вас ожидает блестящее будущее. Остальным директорам "Старфлайта" это дается с большим трудом.

– Трудно планировать конкретные действия, – упрямо возразил капитан. – Сама идея чрезвычайно проста.

Элизабет одарила его второй неожиданной улыбкой.

– Допустим, так оно и есть. Почему же нельзя заселять Линдстромленд освоенным способом?

– По той простой причине, что продавец воды может процветать только в пустыне.

– Ага. Иными словами, никто не станет платить за воду, которой всюду полно?

– Такие рассуждения, конечно, кажутся примитивными. Но именно это я и имел в виду.

– Мне крайне любопытен ход ваших мыслей. – Элизабет ничем не дала понять, что разгневана. – Неясно только, как вам взбрело в голову сравнивать торговлю водой и освоение нового мира?

Гарамонд издал короткий смешок.

– Куда больше интригует сравнение Орбитсвиля с обыкновенной планетой. – Орбитсвиля?

– Линдстромленда. Это не планета.

– Понимаю, но разница только в размерах.

– Нет, вы не понимаете.

Терпение Лиз истощалось.

– Не забывайтесь, капитан. – При всем моем уважении к вам, миледи, я все же позволю себе настаивать, что вы не понимаете разницу в размерах. Ее никто и никогда не сможет осмыслить. Даже я, хотя облетел вокруг Орбитсвиля.

– Ах, значит вы сами не сумели, поэтому…

– Я летел со скоростью сто тысяч километров в час, – ровным голосом продолжал Гарамонд. – На облет Земли хватило бы двадцати пяти минут. А знаете, сколько длилось путешествие? Сорок два дня!

– Допускаю, что здесь мы имеем дело с другим порядком величин:

– Но это линейное сравнение. Неужели вы не чувствуете, какие там пространства? Вам никогда не удастся удержать над ними контроль.

Элизабет пожала плечами.

– Говорят же вам: "Старфлайт" не распределяет земель, а потому площадь Линдстромленда нас не заботит. Хотя мы, естественно, не откажемся от прибыли за счет предоставления транспортных услуг.

– В том-то все и дело, – хмуро сказал Гарамонд. – Плату за перевозки следовало бы отменить, даже не будь она замаскированной платой за земельный надел.

– Почему?

– Да потому, что земли у нас теперь больше, чем люди в состоянии обработать. В этих условиях ставить искусственные экономические препоны на пути естественного, природного стремления людей переселиться на другие миры, представляется мне аморальным и отвратительным занятием.

– Вам лучше всех должно быть известно, что ни в постройке фликервингов, ни в космической навигации нет ничего естественного. –Восковые щеки Элизабет окрасились едва заметным румянцем. – Ни то, ни другое невозможно без денег.

Гарамонд отрицательно покачал головой.

– Невозможно без людей. Культурная раса, никогда не знавшая денег и собственности могла бы бороздить пространства не хуже нашего.

– Наконец-то! – Элизабет, сделала к нему два шага и остановилась, по инерции раскачиваясь на магнитных подошвах. – Наконец-то я поняла вас, капитан. Вам отвратительны деньги. Стало быть, вы отказываетесь от места в совете по освоению и развитию?

– Да.

– И от премии? От десяти миллионов монитов из кармана налогоплательщиков Обоих Миров?

– Да, отказываюсь.

– Опоздали, мой милый! – выпалила Лиз с одной ей понятным торжеством. – Они уже переведены на ваш счет.

– Я верну их.

– Нет, капитан, – решительно заявила она. – Вы теперь знамениты на Обоих Мирах, поэтому все должны видеть, как мы заботимся о вас. Вам ни в чем не будет отказа. А сейчас возвращайтесь на свой корабль.

По пути к "Биссендорфу" капитан обдумывал последнее признание Элизабет. Неужели он стал настолько знаменит, что от него уже нельзя избавиться? Почему же ее глаза горели таким злорадством?