Орда (Тетралогия)

Глава 1 УДАЧА ГОСПОДИНА ЦЗЯО ЛИ Осень 1210 г. Провинция Шэнси (Западное Цзинь)

Казалось, всадники взялись из ниоткуда. Вот только что на склоне холма никого не было, и вдруг... Трое... Нет, пятеро! Нет, уже восемь... Десятка два! Выбравшись из теснины, они пустили коней намётом, закричали, заулюлюкали, потрясая над головами короткими копьями, так что у медленно продвигавшихся по неширокой дороге караванщиков не осталось больше никаких сомнений в их намерениях.

Прятавшийся в дубовой рощице Баурджин-нойон усмехнулся, положив руку на эфес сабли. Это был тяжёлый клинок, в умелых руках суливший врагу верную смерть. Ничего лишнего — никаких украшений, простые ножны, обтянутые чёрной замшей. Оружие небогатого путешественника, воина или торговца.

— Хэй, хэй, го! — подгоняя коней, на всём скаку орали разбойники.

Видно было, как караванщики, не надеясь уйти, спешились и укрылись за повозками. Знатные повозки — двухосные, резные, а одна — с красным балдахином, украшенным золотистыми шёлковыми кистями. И сидел там... ага! Чёртов пузан! Испугался? Ну-ка, ну-ка, выбрось-ка из повозки своё толстое тело, господин шэньши, пройдись-ка пешочком, а может — кто знает? — ещё и пробежаться придётся, разбойников-то побольше, чем воинов охраны. Да и не очень-то храбро ведут себя эти воины — видать, шэньши оказался скупцом, набрал всякий сброд. Либо не такой уж он и был крупной шишкой, чтобы держать в охранниках кого-то получше.

— Ну, ну, ленивцы, — сквозь зубы прошептал Баурджин. — Берите же луки, стрелы... Эх, вы! Ну, куда же?!

Эти реплики его относились к охранникам, часть которых при виде быстро приближавшихся разбойников предпочла позорно бежать. А за ними... Впрочем, нет — перед ними, подобрав полы дорогого халата, нёсся и чиновник-шэньши. А ведь хорошо бегает, несмотря на то, что толстый! Ишь как чешет — только пыль поднимается из-под ног. Вообще, зря по дороге бежит... Ага, вот свернул. Ну, пожалуй, пора!

Подозвав коня — низкорослую монгольскую лошадёнку, неприхотливую, послушную и выносливую, — Баурджин птицей взлетел в седло и помчался в обход, наперерез беглецам, точнее сказать — беглецу. Кроме шэньши, князя сейчас никто больше не интересовал.

Больно хлестнули по лицу ветки. Пригнуться. Придержать на склоне коня. Снова пустить вскачь. Ага, вот она — узкая тропка, к ней-то сейчас и улепётывает господин шэньши. И разбойники за ним что-то не гонятся. Почему?

Увидев затаившихся на тропинке людей, Баурджин осадил коня, выхватывая из ножен саблю. Не хотел ведь её брать! А вот, пригодилась. Теперь понятно, почему беглецов никто не преследовал, — их ждали впереди!

Заслышав стук копыт, сидевшая в засаде троица мигом обернулась. Плоские скуластые лица с узенькими щёлочками-глазами, в руках — короткие копья-клевцы, нечто вроде алебарды с крюком, любимое вооружение китайских воинов, ну и местного разбойного люда тоже. Удобная вещь вообще-то... Только не против сабли!

Взвив на дыбы коня, Баурджин ударил с оттяжкой, поразил того разбойника, что попытался ткнуть его в грудь остриём алебарды, и, тут же пригнувшись, уклонился от ударов остальных. А они неплохо действуют, совсем неплохо!

Только подумав это, нойон вдруг ощутил, как конь под ним с жалобным ржанием заваливается на бок — вражины подрезали сухожилия. Выпрыгнув из седла, Баурджин отмахнулся саблей от клевцов, выбрал позицию — у поворота, недалеко от густых зарослей можжевельника, откуда, по всем расчётам, вот-вот должен был появиться беглец...

Ввухх!!!

Один из бандитов с силой метнул клевец, и, будь на месте Баурджина кто-то другой... Однако молодой человек лишь весело повёл плечами, легко уклонясь от пущенного оружия, и, не мешкая, перешёл в нападение, не давая противникам наброситься на него с двух сторон.

Оп! Лихой выпад! Лихой...

Князь уклонился и с силой ударил по древку клевца саблей, отбивая оружие врага в сторону. Сам чуть сместился влево. В руке второго врага что-то блеснуло... Нож! Стальное лезвие со свистом пронзило воздух.

Взмах клинка. Звон. Нож отлетел в заросли.

Снова выпад!

Ах ты, вражина! Эх, не дотянуться... Отскочил... А в это время... Опять летящий в воздухе нож! Да сколько у него этих ножей? Прямо цирк какой-то. Цирк, который может плохо кончиться. Пора, пора вас прижимать, братцы! К тому же и время уже, кажется, на исходе...

Баурджин быстро разгадал нехитрую — но от этого не менее действенную — тактику врагов. Один — с копьём-клевцом — наносил удары, приковывая к себе внимание и не давая уйти, а второй, метальщик, посылал в цель ножи.

Нойон прищурил глаза. Тот, что с копьём, ощерился, ухмыльнулся, покусывая вислый ус, — готовится к выпаду... ну-ну... А как там второй поживает? Угу, с ножичком... Сейчас этот ударит, а второй, значит, метнёт нож в то самое место, где должен будет оказаться, уклоняясь от удара, Баурджин... Ладно! Пробуйте!

Он!

Выпад!

Баурджин резко присел.

Ухватил левой рукой древко копья... и резко дёрнул на себя, подставляя под летящее лезвие спину незадачливого врага!

Ах, как смачно впился клинок! Прямо между лопаток.

Враг застыл, словно бы вдруг наткнулся на какое-то препятствие, глаза его выкатились, округлились, изо рта показалась кровь.

Готов!

Оттолкнув копейщика, Баурджин в два прыжка бросился к метателю, на ходу отбив очередной нож. Похоже, последний.

Ну да, так и есть — последний. Разбойник выхватил из-за пояса кистень, раскрутил... Вернее сказать — не успел, только попытался — остриё тяжёлого клинка пронзило ему грудь.

— Ну что же, — осмотрев место битвы, усмехнулся князь. — Пожалуй, неплохо. Жаль вот только коня, ну уж тут не до жиру...

Его дальнейшие действия могли бы показаться весьма странными постороннему наблюдателю, если бы таковой при сем присутствовал. Во-первых, Баурджин живенько уволок трупы разбойников в заросли, во-вторых, выкинул туда же и саблю, в-третьих — вытащил из саадака лук и несколько стрел, прислушался. Ага, вот совсем рядом, за поворотом, послышались чьи-то быстрые шаги. Баурджин стиснул зубы — он, не он?

И, увидев показавшегося из-за можжевеловых кустов тяжело дышащего толстяка-шэньши, облегчённо выдохнул — он!

— Господин! — состроив жалобную гримасу, закричал Баурджин. — Помогите мне, господин, прошу вас.

Нарочно хромая, он поковылял к чиновнику, испуганно дёрнувшемуся было при первом же вопле, но... Вряд ли то, что увидел шэньши, могло бы хоть кого-нибудь испугать — перед ним, ничуть не проявляя агрессии, а, наоборот, моля о помощи, стоял молодой человек лет тридцати, с приятным, даже можно сказать, красивым лицом, зеленовато-карими, вытянутыми к вискам глазами, светловолосый. Непривычно, конечно, но в здешних пограничных местах кого только не встретишь. К тому же незнакомец был скромно, но вполне прилично одет: в синий, средней длины халат с тоненьким пояском, узкие чёрные штаны и тупоносые верёвочные туфли с обмотками. Такие были распространены среди ханьцев — жителей нескольких граничащих империй: южной — Сун, северной — Цзинь и западной — Ся. Собственно ханьской[2] считалась одна Сун, Цзинь же основали чжурчжэни, а Ся, точнее, Си-Ся, ещё точнее, Си-Ся го — Западное государство Ся — тангуты. Вот к ним-то и относил себя сейчас Баурджин, вернее, хотел таковым выглядеть в глазах шэньши.

— Я вижу, вы тоже пострадали от этих проклятых разбойников, господин. — Нацепив на лицо ту самую не то улыбку, не то гримасу, коей обычно замордованные подчинённые приветствуют немаленькое начальство, Баурджин вежливо поклонился и, явно торопясь, добавил: — Видите ли, я немного знаю эти места... Знаю, где можно укрыться, господин.

— Знаешь, где укрыться? — Чиновник опасливо огляделся. — Так что же тогда мы здесь стоим? Веди!

Нойон развёл руками:

— Увы! Я могу лишь ковылять... Проклятые лиходеи повредили мне ногу. Вот если бы вы... если бы вы соблаговолили помочь мне... хотя бы чуть-чуть...

Где-то за поворотом послышался стук копыт и крики, и возникшая было на лице чиновника презрительная усмешка сменилась выражением некой решимости, свойственной не слишком решительным людям, припёртым судьбою к непреодолимой стене.

— Так и быть, — оглянувшись, фыркнул шэньши. — Обопрись на мою руку... Смелей же, сейчас не до церемоний!

— О, господин, поистине, не знаю, как вас и бла...

— Меньше слов! Куда идти?

— Туда, господин, туда!

Опершись на руку чиновника, Баурджин кивнул на желтоватые заросли облепихи и дрока, которыми были густо покрыты теснившие тропку скалы.

— Туда? — удивился шэньши. — Но там же кусты, а за ними — пропасть!

— Шагайте, господин, я знаю проход.

Пожав плечами, чиновник подчинился. Вдвоём со скромным ковыляющим спутником они свернули с тропинки и исчезли в густых зарослях, средь которых и вправду имелся проход, уходящий в узенькую расщелину между скал.

Судя по раздавшемуся за их спинами лошадиному ржанию, беглецы убрались вовремя — разбойники с криками прочёсывали ущелье.

А здесь, между скалами, было не сказать чтоб особенно уютно, но, похоже, вполне безопасно и тихо. Каменистая тропа под ногами оказалась достаточно широка для двоих, густой кустарник надёжно скрывал от посторонних глаз, и где-то совсем рядом было слышно журчание ручья.

— Вода этого ручья считается целебной и хорошо заживляет раны, — шёпотом поведал Баурджин своему спутнику. — Давайте спустимся вниз... вот сюда... к камню... Присядем...

Усевшись на большой серый валун, с обеих сторон омываемый прозрачными водами ручья, Баурджин, не разуваясь, опустил в воду ноги и блаженно зажмурился.

— И долго мы будем тут сидеть? — недовольно осведомился шэньши.

— Думаю, что до утра, господин.

— До утра?! — В глазах чиновника промелькнул ужас. — Да в своём ли ты уме, парень? Тут, верно, полно змей или каких-нибудь хищников!

— Самый страшный хищник — человек, господин. — Баурджин соскочил с камня и, пройдя по дну ручья, выбрался на тропу. — Здесь неподалёку, в горах, есть охотничья хижина — в ней мы и переждём ночь. Если, конечно, такой важный господин, как вы, не побрезгует ночевать вместе со мной, недостойным торговцем...

— А, так ты торговец! — ухмыльнулся шэньши. — То-то я смотрю — неплохо говоришь по-ханьски. Наверное, бывал с караванами в имперских городах?

— Бывал, — тяжело вздохнул Баурджин. — К сожалению, теперь это всё в прошлом. Я разорён! Проклятые разбойники ограбили меня до нитки... О, горе мне, горе...

— Хватит причитать! — вполне резонно заметил чиновник. — Смотри-ка, уже смеркается. Так где там твоя хижина?

— О, сейчас, сейчас, господин, — спохватился молодой человек. — Вон туда надо идти, туда. Видите, я уже почти совсем не хромаю. О, поистине, это чудесная вода, чудесная.

Он и в самом деле больше не обременял собою руку шэньши, а довольно бодро — правда, не забывая иногда прихрамывать, — шагал впереди, указывая путь:

— Это не очень далеко, нет...

Шагали часа два. Тропинка то сужалась, прижимаясь узким карнизом к скале, то вновь расширялась до такой степени, что при желании можно было бы проехать и на повозке, запряжённой парой волов. Иногда приходилось продираться через заросли колючего кустарника, отчего богатый халат чиновника местами порвался, а широкий шёлковый пояс прямо-таки повис клочьями.

— Ну? Скоро? — недовольно поинтересовался шэньши.

Баурджин в задумчивости остановился и почесал затылок:

— Кажись, во-он за теми кустами... Нет, вот за этими... Идёмте же, господин!

— За теми, за этими, — шагая следом за проводником, ворчал чиновник. — Ох, и навязался же ты на мою голову!

— Вот она! — радостно вскричал Баурджин. — Вон, за орешником!

И напрямик через шиповник бросился к хижине, островерхая крыша которой торчала шагах в двадцати. Чиновнику не оставалось ничего другого, как, вполголоса ругаясь, последовать за торговцем, обдирая в кровь руки и щёки — кусты шиповника оказались не только густыми, но и высокими.

— Прошу вас, господин! — Дожидаясь чиновника, Баурджин застыл на пороге хижины — небольшой, с крытой еловыми лапами крышей, с пристроенными с торцов сараями и бумажными окнами по фасаду. Типичная китайская фанза... то есть ханьская — так надобно говорить.

Шэньши подозрительно огляделся:

— А не к разбойникам ли ты меня привёл?

— Как можно!

— Ну, не обижайся, шучу... — Любезно пропущенный вперёд чиновник с любопытством заглянул внутрь. — Кажется, сей домик давно заброшен.

— Так я же говорил — охотничий. Им сейчас редко пользуются — сами знаете, монголы, кидани... Не до охоты.

— Вот тут ты прав, — хохотнул шэньши. — Монголы... Ничего, скоро свернём им шею, недаром моё государство зовётся Цзинь — «Золотое», а золото, всем известно, благородный металл. Что ему какие-то там гнусные монголы со своим безбожным царьком?!

Баурджин только хмыкнул. Эти монголы, между прочим, уже почти разнесли в пух и прах тангутское государство Си-Ся, вынудив его правителя Ань Цюаня заключить выгодный для них договор, и теперь с интересом присматривались к цзиньцам. Вслух, разумеется, молодой человек ничего такого не произнёс, лишь молча покивал, почтительно соглашаясь со всеми рассуждениями чиновника.

— Имеется котёл, — внимательно осматривая фанзу, меж тем комментировал тот, — печка... Хо! Дрова даже! Вот воды, к сожалению, нет.

— Тут рядом родник.

— Славно, славно, видать, милость Божия не совсем оставила нас... Впрочем... — Круглое, заплывшее жиром лицо шэньши вдруг снова исказилась страхом. — Разбойники! Они сюда не придут?!

— Нет, господин, — истово заверил Баурджин. — Что им тут делать, в этой убогой фанзе? Они промышляют в людных местах — на дорогах, на караванных тропах. А здесь грабить некого!

— Хорошо б, кабы так... — Шэньши тяжко вздохнул и поинтересовался насчёт еды. Точнее, даже не поинтересовался, а помечтал — сейчас бы, мол, дичи или куропаток...

— Хижина-то охотничья, — присев на узкую лавку, задумчиво протянул Баурджин. — Может, есть какое-нибудь оружие... силки...

— Силки! — передразнил шэньши. — У тебя ж лук за плечами, парень!

— Ах да. — Баурджин хлопнул себя по лбу и тут же погрустнел. — К сожалению, я неважный стрелок. К тому же — темнеет. А куропаток, коль речь уж зашла о них, в здешних местах множество. Может, вы, господин, умеете пользоваться луком лучше, чем я? Вот бы и подстрелили дичи, спасли б нас обоих от голодной смерти.

— Дичь? — Шэньши усмехнулся. — Ну, давай свой лук, пойдём. Когда-то я совсем неплохо охотился, в бытность ещё совсем молодым. Даже не помню, в какой должности я тогда служил...

Оба — сначала шэньши, а за ним старательно прятавший ухмылку Баурджин — вышли из фанзы и направились к видневшейся невдалеке полянке, покрытой ещё совсем по-летнему зелёной травою. Впрочем, и текущий месяц — сентябрь — по-здешнему считался летним. Следовало спешить — небо быстро синело, становясь низким и звёздным, а золотисто-оранжевый край солнца уже скрылся за чёрной чередой сопок.

— Вон они, вон, господин! — хлопнув себя ладонями по коленкам, азартно закричал Баурджин. — Куропатки!

— Тсс!!! — обернувшись, зашикал на него шэньши. — Тише ты, дурень.

Оп! Вспорхнув, напуганная куропатка свечкой взмыла к небу. Пущенная шэньши стрела со свистом пронеслась мимо... Со вторым выстрелом тоже не повезло, а вот третий... Третий, что называется, оказался «в яблочко»!

— Попали, попали, господин! — Баурджин радостно потирал руки. — Теперь-то уж мы не умрём с голоду, теперь-то подкрепимся! Ах, сами боги послали мне вас! Страшно даже подумать, что со мною сталось бы, если б не вы, господин! Не знаю даже, как и выразить вам свою благодарность, а равно — и восхищение вашим мужеством и самоотверженностью.

Чиновник ухмылялся, аж глаза прищурил — видать, словно бы невзначай оброненные нойоном пахучие семена лести вполне пришлись ко двору. Ну, ещё бы...

— О, господин, без вас я бы умер, — продолжал молодой человек уже в хижине, старательно ощипывая подстреленную куропатку. — Разбойники, несомненно, догнали б меня — ну куда бы я от них уковылял? О, поистине, благодарность моя к вам, господин, так велика, так велика! Боюсь даже спросить ваше славное имя.

— Отчего же боишься? — Шэньши добродушно усмехнулся, вдохнув ароматный запах забулькавшего в котелке варева. — Меня зовут господин Цзяо Ли, я — государственный чиновник, и не какой-нибудь, а высокого ранга. — При этих словах шэньши приосанился, даже расправил плечи... но тут же сник, шёпотом поинтересовавшись насчёт разбойников — не явятся ли?

И снова Баурджину пришлось его успокаивать, на этот раз — быстро, пока не сварилась дичь. Разделав её, молодой человек почтительно протянул важному знакомцу самые лучшие и жирные куски, а сам скромно удовольствовался косточками и потрошками.

Ели молча — всё ж таки оба сильно проголодались. Запив трапезу родниковой водой, господин Цзяо Ли повалился на лавку. Пожелав приятных сновидений, Баурджин хотел было уйти спать во двор, но чиновник милостиво махнул рукою:

— Ложись тут, у печки.

— О, господин, не стесню ли я вас, важную и уважаемую всеми особу, приближённую к самому императору?

— Да, император Ван Шао верит мне, — вальяжно кивнул шэньши. — Ведь недаром он послал меня в Ся!

— Да уж, — почтительно поддакнул Баурджин. — Кого попало не пошлют в столь опасное место!

— Верно ты сказал — опасное! — встрепенулся чиновник. — И это ещё мягко сказано.

— Что же ваша охрана?

— Охрана?! Обожравшиеся свиньи! Гнусные шакалы! Помесь гиены и змеи! — Цзяо Ли разразился гневной тирадой, по мнению Баурджина — вполне справедливой. Это ж надо, охраннички, чуть что — и бежать!

— Ты сказал, что торговец? — перестав ругаться, поинтересовался шэньши. — Значит, знаешь здесь все дороги?

— Знаю, господин.

— А есть ли какой-нибудь окружной путь к Фаньчжоу? Ну, на котором бы не было разбойников?

— Хм... — Баурджин почесал голову и весело усмехнулся. — Есть такой путь, господин. А как же! Завтра по нему и пойдём. Только выйти надо пораньше, до первой соловьиной трели.

Господин Цзяо Ли махнул рукой:

— Выйдем... Но... Мы там точно никого не встретим?

— О, что вы, что вы, мой господин! Абсолютно пустынная дорога, ею мало кто пользуется.

— Пожалуй что поверю тебе, парень. А ну-ка, расскажи о себе!

И Баурджин рассказал...

О том, что зовут его Бао Чжи, что он сам он уроженец города Иньчжоу, торговец, из тангутов — дансянов, если по-ханьски, но покойная мать его была чжурчжэнкой из славного города Ляояна...

— Ляоян?! — Чиновник чуть не свалился с лавки. — Ты сказал — Ляоян, парень?

— Да, именно так, — улыбнулся в темноте Баурджин. — Именно туда я бы и хотел добраться. А что?

— А то, что и я в скором времени туда отправлюсь! — важно заявил господин Цзяо. — Император приказал мне, исполнив поручения в Си-Ся, занять должность градоначальника в восточной столице, где меня ждёт и дворец, и слуги. Такие управленцы, как я, Бао Чжи, в грязи не валяются! А чем ты намерен заняться в Ляояне? Надеюсь, не милостыню просить?

— Да уж не милостыню, — хохотнул Баурджин. — В память о моей безвременно умершей матушке хочу основать там торговый дом.

— Торговый дом?! — В голосе шэньши явственно послышалось острое любопытство. — Так ты ж говоришь — разбойники ограбили тебя до последней нитки!

— Меня — да, — спокойно ответил молодой человек. — Но есть ещё компаньоны. В Хара-Хото, в Иньчжоу, в Баласагуне.

— Хара-Хото, Иньчжоу, Баласагун... — алчным шёпотом повторил господин Цзяо. — Это же... это же... Великий Шёлковый путь! Поистине, я теперь думаю, что судьба послала не только меня тебе, но тебя — мне! Торговый дом, говоришь?

— Да, да... Он самый. Смею думать, у моих компаньонов найдётся достаточное количество лянов серебра и связок монет для его открытия. И... осмелюсь вас попросить, господин Цзяо Ли... Не соблаговолите ли вы стать нашим покровителем? Ну, хотя бы на первых порах?

Глава 2 ПОЛКОВНИК ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА Осень 1210 г. Западное Цзинь

Похрапывая, спал на лавке господин Цзяо Ли, чжурчжэньский чиновник из империи Цзинь, волею императора Ван Шао Вана посланный с важной миссией в тангутское царство Си-Ся, уже не первый год страдавшее от вторжений монголов. Вот степень этого вторжения и предстояло выяснить господину Цзяо Ли. Хотя на самом-то деле эта важная и ответственная миссия была поручена совсем другим людям. Что же касается господина Цзяо, то... Честно говоря, император не доверил бы ему и охрану ночного горшка, просто, разгневавшись, сослал на время подальше. Вроде бы — и с миссией, а вроде бы и так, с глаз долой. Господин Цзяо Ли принадлежал к влиятельному ханьскому роду, настолько могущественному, что с ним приходилось считаться и чжурчжэням, около сотни лет назад завоевавшим весь северный Китай. Ныне эта область именовалась Цзинь, в отличие от южного, вполне ханьского, Суна. Не то чтобы чжурчжэни привечали ханьцев, но... опираться-то в деле управления огромной страною, протянувшейся от долин Хуанхэ до Ляодуна, можно было только на них, на ханьцев. Китайцы — так их можно, наверное, называть, — имели тысячелетний опыт строительства и управления империей, и чжурчжэни вовсе не были настолько глупы, чтоб не использовать их знания и навыки себе на пользу. Элита завоевателей — «северных варваров», как их когда-то презрительно именовали ханьцы, — быстро китаизировалась, везде вводились китайские (имперские) порядки, да и ханьский язык звучал на севере куда как чаще, нежели язык завоевателей-чжурчжэней. Императорский двор полностью перенял китайский церемониал, лишь, по обычаю кочевников, не избрал для постоянного местопребывания какой-нибудь конкретный город, назначив его столицей. Столичных городов имелось аж целых пять: северный — Дадин, западный — Датун, южный — Кайфын, восточный — Ляоян. Главной столицей считалась средняя — Чжунду, примерно соответствовавшая тому Пекину, который когда-то знал Баурджин... Баурджин-нойон... Иван Ильич Дубов... Пятидесятичетырёхлетний генерал, летом тысяча девятьсот семьдесят второго года перенёсшийся на рубеж двенадцатого и тринадцатого веков, в монгольские степи, возродившийся в теле паренька-кочевника, Баурджина из найманского рода Олонга. Поначалу испытав шок, Дубов привык к новой жизни на удивление быстро. Приспособиться ему во многом помогли знания и умения, оставшиеся от «прежнего хозяина» тела, но благодаря уму и характеру «нового хозяина», генерала Дубова, обновлённый Баурджин выбился из простого скотовода в князья-нойоны.

Мало того! Повелитель монголов Темучин, четыре года назад торжественно провозглашённый Чингисханом, пожаловал Дубову-Баурджину обширные земли к югу от озера Буир-Нур, табуны и пастбища. Естественно, пожаловал не за красивые глаза, а за услуги, оказанные в деле сплочения кочевых племён. Услуги, прямо сказать, весьма серьёзные, взять хотя бы разведывательную операцию, блестяще проведённую в сопках по берегам Аргуни. Эта операция предотвратила вспышку кровавого конфликта, самую настоящую войну за главенство над племенами. Соперник Чингисхана — Гурхан-Джамуха вынужден был позорно бежать.

Однако мирная жизнь в монгольских степях продолжалась недолго — подзуживая полунезависимые племена, мутили воду чжурчжэни, заставляя других таскать для себя каштаны из огня. Сам Чингисхан, к слову, являлся вассалом и данником чжурчжэньского государства Цзинь, чем сильно тяготился, но долгое время терпел сложившееся положение — уж слишком были неравны силы. Но теперь, после победы над Джамухой, над кераитами, меркитами, частью найманов, после новых победоносных походов на татар и тангутов, Чингисхан почувствовал себя способным переломить ситуацию в свою пользу.

Тем более настал удобный момент — на престол Цзинь вступил новый император, известный своим коварством и лицемерием Юнь Цзы, взявший тронное имя Ван Шао Ван. Темучин не уважал нового императора, что и высказал его приехавшим за данью послам. Высказал довольно резко, на взгляд Баурджина-Дубова, в духе картины «Иван Третий рвёт ханскую басму». Вот именно с таким выражением лица! Приехали за данью, сквалыжники цзиньские? А нету! И не будет больше никогда. Что-что? Императору это не понравится?! А мутить воду на татарских границах ему нравится? Настраивать против монголов тангутов Си-Ся — тоже нравится? Или подстрекать к набегам каракитаев?

Чингисхан, как, впрочем, и все в его штабе — юртаджи, хорошо понимал, что за всеми якобы разрозненными выступлениями стоят происки цзиньцев. О, напитавшись традиционным коварством ханьцев, быстро китаизировавшиеся чжурчжэни, как никто, эффективно использовали древний принцип «разделяй и властвуй». Теперь настал их черёд испытать его на себе! Первым попали под удар тангуты. Нельзя сказать, что грозные тумены Чингисхана разнесли в пух и прах Си-Ся, однако нанесли тангутскому государству вполне ощутимый урон и принудили к вассальному подчинению. Тангуты высокомерно надеялись на помощь своих союзников-цзиньцев... Зря надеялись — «Золотая империя» предала их при первой возможности, а вот Чингисхан, наоборот, проявил сдержанность, остановив разрушение городов Ся, — и получил, что хотел. Император Си-Ся Ань Цюань подписал с монголами союзнический договор и всё время тревожил коварных соседей набегами.

Однако «Золотая империя» чжурчжэней была ещё очень сильна, и если бы её правители решились отправить армию в монгольские степи — ещё неизвестно, как бы всё сложилось. Как и в Южном Китае — Империи Суп, — цзиньцы имели великолепно организованную пехоту, плюс к тому же, в отличие от южан, ещё и великолепную чжурчжэньскую конницу, ничуть не уступавшую монгольской. Враг был силён, очень силён... И требовалось как можно скорее отыскать его слабое место, вырастить очаги мятежа, поначалу пусть небольшие, но стабильные, подобно партизанскому движению в оккупированной врагом стране. Чжурчжэни, ханьцы, кидани, тангуты — ну ведь должны же быть между ними какие-то трения, не может такого быть, чтобы не было! Именно так считал юртаджи Баурджин-нойон, в нынешнем своём положении достигший чина, примерно равного полковничьему. Достигший своим умом, своим трудом, своей кровью и потом. За полтора десятка лет, прошедших со времени его чудесного возрождения, Дубов стал считать монголов своими. Да и как не считать, коли две его жены, тёмно-рыжая красавица Джэгэль-Эхэ и смуглянка Гуайчиль, родили нойону четверых детей?! Дочке-любимице по имени Жаргал, что значит «счастье», шёл уже одиннадцатый год. Почти с младенчества помолвленная с сыном побратима-анды Кэзгерула Красный Пояс, и статью, и обликом девчонка удалась в маму, Джэгэль-Эхэ, — такая же была высокая, сильная, своенравная. Из тех, что не дадут мальчишкам спуску. И в карих — как у мамы — глазах светились золотистые чёртики! А вот сын, наследник, Алтай Болд, пошёл в Баурджина — крепкий, стройный, русоволосый на удивление, ведь, кажется, гены, отвечающие за тёмный цвет волос, куда как сильнее. Двенадцать лет парню — совсем уже взрослый, скоро надобно женить... Вот хоть на старшей дочке старинного побратима-дружка Гамильдэ-Ичена. Сколько ей? Кажется — семь? Или нет, восемь. Самое время думать о свадьбе! Красивая дочка у Гамильдэ, зеленоглазая, с волосами чёрными, как вороново крыло, — тоже в мать, Боргэ, внучку Чэрэна Синие Усы, старейшины одного из северных родов.

Вторая жена Баурджина, смуглянка Гуайчиль, пожалуй, имела не такой взрывной характер, как Джэгэль-Эхэ, которой слова поперёк не скажи, однако была себе на уме и, коли уж чего хотела, добивалась всенепременно. Вот захотела девять лет назад стать женой Баурджина — стала! И никто ей в этом не помешал, даже Джэгэль-Эхэ приняла её, словно родную сестру, мимоходом заметив, что не дело князю иметь всего одну жену, не дело...

Гуайчиль родила нойону ещё двоих детей: сначала девочку, названную Дубовым в честь матери Ниной, потом мальчика, Илью. Услышав это имя, обе жены довольно кивнули — ну как же, уж всяко знали святого Илию. Часть монголов... Нет, лучше не так. Те, кого всё чаще называли одним словом — монголы, представляли собой множество самых разных племён, часть которых — найманы, кераиты, меркиты, уйгуры — исповедовали христианство, принесённое когда-то в степи опальным миссионером Несторием. Христианство это, хоть и было весьма своеобразным, не признавая, к примеру, Богочеловеческой сущности Иисуса Христа, однако все необходимые морально-этические ценности в себя включало. Часть монголов почитала грозного бога Тэнгри и множество божков помельче, часть — пока ещё очень маленькая — исповедовала буддизм, а часть — ещё меньшая — мусульманство. Чингисхан в мудрости своей велел чтить любую религию — и, по мысли Баурджина, это было правильно. Правильно и справедливо. Кроме религиозного многообразия, монголы — коль их уж стало принято так называть по имени одного из главных племён — сильно отличались друг от друга и по внешнему виду: кроме узкоглазых и скуластых, много было светловолосых европеоидов — тюрков. Сам Чингисхан, кстати, был светлоглаз и рыжебород, к тому же — высок и строен. Правда, в последнее время великий хан всё чаще горбился под грузом непосильных забот недавно возникшего государства. Наследник великих азиатских — точнее, южносибирских империй, он нёс свой тяжёлый груз с честью, дав своим поданным свод строгих законов — «Ясу». Запрещалось всё то, что было неэтично и плохо: воровство, прелюбодеяние и прочее. Заодно и пьянство. Монголы были не дураки выпить. Готовили ягодное вино — бражку, хмельной кумыс и молочную водку — арьку. Пили много — по праздникам и в будни, по случаю и без такового. Веселились, пели песни, а потом, встречаясь, со смехом и прибаутками вспоминали, кто сколько выпил да что учудил. Прямо совсем как русские люди! Правда, вели себя при этом вполне прилично, без всякого гнусного непотребства — разбитых морд, злобных пьяных драк и всего прочего. Пили — для радости и веселья. Пили все.

Темучину осточертело: приехал как-то раз из какого-то кочевья да посетовал — куда ни глянь, одна пьянь! Мальчонка маленький — едва до брюха коня — и тот в умат! Идёт, шатается, орёт себе песни. Ну куда это годится? Разве ж с такими пьяницами построишь нормальное государство? Возродишь древнюю имперскую мощь? Пьяному уже хорошо, на великие свершения его не тянет.

Вот и запретил Чингисхан пить. В «Ясе», основном законе! Не совсем, конечно, запретил, но теперь слишком уж забубённые гуляки знали, что за пьянство неделями беспробудно им могут и хребет сломать. Строгие стали законы! Однако пили всё так же много. Баурджин по этому поводу посмеивался: монголов пить отучить — всё равно как ложками попытаться вычерпать озеро Буйр-Нур. Может, конечно, и вычерпается... лет через тысячу, две...

Так вот и жили, вполне даже счастливо. Правда, не сказать, что Баурджин-нойон купался в счастье и неге — некогда было купаться, должность не позволяла. Юртаджи — в переводе на понятный язык — полковник генерального штаба.

Личный шатёр из золочёной парчи, синий стяг с вышитым изображением Христородицы, особняк в Хара-Хото и тумен отборных воинов, храбрых и умелых рубак... ни черта не смыслящих в тонкой стратегической работе разведки! А соперник был силён — цзиньскую разведшколу ханьцы ставили, на основе тщательно разработанной военно-шпионской науки. Трактатов у них было по этому поводу понаписано — тьма! Баурджин, когда изучал ханьский, один прочёл — некоего Сунь Цзы. Даже выражение из него запомнил: «Война — это путь обмана». Умри, но точней не скажешь!

Вот и приходилось обманывать. Нет, конечно, окромя дуболомов и смышлёные ребята попадались, только вот ни ханьского, ни чжурчжэньского языка не знали, а учить их сейчас было некогда. Набрать соглядатаев из самих ханьцев или чжурчжэней? Можно, конечно, но только как им довериться? Да и зачем? Уж в этом вопросе Баурджин-юртаджи был полностью согласен со своими помощниками — Гамильдэ-Иченом и Игдоржем Собакой. Никому нельзя доверять! А нужно было выяснить положение дел, организовать мятежи — несколько маленьких либо один большой, а лучше — и то и другое. И сделать всё качественно и быстро. Ну, кого пошлёшь?

— Сам поеду!

Баурджин так и заявил великому хану. Тот, конечно, нахмурился:

— Обоснуй!

Ох, и взгляд же был у Чингисхана — тигриный! Мурашки по коже. Однако Баурджин к таким взглядам привык, да и не хану ведь, по большому счёту, служил — своей семье, своему роду, своей Родине. Пожал плечами, улыбнулся хитро:

— Обосновать? Изволь, великий хан. Я — один из немногих — неплохо говорю по чжурчжэньски, а на ханьском даже пишу...

— Ну да, ну да, — хан вдруг улыбнулся. — Со времён Мэй Цзы, да?

Баурджин аж плечом передёрнул — надо же, сколько лет прошло, а помнит! Мэй Цзы... Обворожительная цзиньская шпионка, едва не угробившая когда-то и Баурджина, и почти все тумены Темучина. Изощрённо, надо сказать, работала девушка, ну да бог с ней — дела прошлые.

— К тому же, — продолжал князь, — я думаю, великий хан, ты имеешь основания доверять мне. А насколько ты будешь верить тем, кого я предложу вместо себя? Настолько же будешь доверять и предоставленным ими сведениям.

Хан тихо засмеялся, удовлетворённо щуря глаза:

— Я всегда считал тебя чрезвычайно умным человеком, Баурджин-гуай. И рад, что не ошибся. Выберешь себя помощников?

— Нет, — князь отрицательно качнул головой. — Я поеду один.

— Как — один?

— У найманов есть такая пословица: куда легче поймать стаю птиц, чем одну шуструю птичку, — негромко отозвался Баурджин. — Вот такой птичкой я и буду. Сколько у меня времени, великий хан?

Чингисхан задумался, сдвинул брови, жёлтый огонь, горящий в глазах его, сделался мягче, вроде бы собираясь угаснуть совсем... Однако нет — вот, снова вспыхнул!

— Тебе будут нужны люди для связи, — напомнил хан.

Баурджин почтительно согласился:

— Да, государь, я уже думал об этом.

— Интересно, кого же надумал использовать?

— Гамильдэ-Ичена и... Игдоржа Собаку.

— Гамильдэ-Ичен. — Темучин покивал. — Славный, славный юноша... А вот Игдорж... Сколько помнится, он служил Гурхану!

— Ну да, в прошлом ближайший подручный знаменитого Кара-Мергена. У него я и сманил Игдоржа, о чём пока ни разу не пожалел. Нет, нет, не беспокойся, великий хан, — нойон перехватил взгляд Повелителя, — я доверяю Игдоржу. И вовсе не потому, что ему есть что терять...

— Таким я бы не доверял, — перебил хан. — Человеческая натура слаба, и каждый, кто имеет хоть что-то, всегда хочет большего.

Нойон вскинул глаза:

— Игдорж Собака служит нам вовсе не из-за подарков... Положение! Любимое дело — высматривать, вынюхивать, организовывать слежку — в этом весь Игдорж.

— И всё же...

— Я понимаю, что ты никогда не будешь доверять ему, великий хан. Потому и предложил — себя. А Игдорж вместе с Гамильдэ будут моими связными. И если возникнет нужда, я использую их как сочту нужным.

— Что ж, — Чингисхан решительно махнул рукою, — ты отправляешься в опасный путь, Баурджин. И... — повелитель хитро прищурил левый глаз, — ты ведь не всё мне сказал?

— Конечно, не всё, — Нойон улыбнулся. — Мы говорили о мятеже. Мятеж — это люди, толпа. А толпе нужен вожак! И этот вожак должен получить от меня гарантии... точней — через меня от тебя.

Чингисхан внезапно расхохотался, шутливо погрозив собеседнику пальцем:

— О, ты хитёр, парень! Хочешь сказать — кто же не слышал о таинственном Баурджине-нойоне, одном из верных помощников великого хана монголов и всех прочих? Но твои полномочия должны быть подтверждены. Возьмёшь с собой пайцзу. Золотую, с тигром.

— Нет, государь, — твёрдо отказался князь. — Золотая пайцза... Слишком уж она приметна. А ханьцы хорошо умеют проводить тайный обыск.

— Отказываешься? — Чингисхан нахмурил брови.

Баурджин спокойно выдержал вдруг сделавшийся гневным взгляд:

— Нет, не отказываюсь. Просто я не возьму её с собой — пайцзу доставят куда надо верные мне люди.

— Гамильдэ-Ичен?

— Или Игдорж Собака.

На сём разговор и закончили. Пожелав Баурджину удачи, Чингисхан тепло простился с ним и даже лично подал на прощанье серебряную пиалу с кумысом — великая, почти недостижимая честь!

— О, великий хан... — По обычаю принимая кумыс двумя руками, нойон был тронут.

— Ты, кажется, христианин? — вдруг осведомился государь.

— Да, великий...

— Как возвратишься, я велю построить церковь. Нет — церкви! В Хара-Хото и в наших северных городах. Там, правда, подобные уже есть, но ещё по одной не помешает, верно?

— Ты поистине великий государь! — Баурджин замолк — а что ещё было говорить? На сём и простились.

А уже буквально на следующий день Баурджин покинул ханскую ставку на гостеприимных берегах Керулена и, прихватив с собой Гамильдэ-Ичена и Игдоржа Собаку, вместе с несколькими туменами подался на юг, в тангутское государство Си-Ся, на границах которого уже развёртывались мощные силы Джэбэ, одного из любимейших полководцев могучего хана. Джэбэ — «Стрела». Баурджин знал его ещё в прежние времена, когда будущего полководца, а тогда врага великого Темучина, звали Джиргоадай. Тогда и познакомились, у Джамухи, на крутых берегах Аргуни, сойдясь в лихой схватке. А потом свиделись ещё раз и на этот раз уже сражались вместе, отбиваясь от злобного натиска людоедов. Да-а... было что вспомнить.

В тангутский город Иньчжоу (по-ханьски — Синьцзян) въехали уже безо всяких туменов — на повозках, под видом купцов из Баласагуна. Остановились на постоялом дворе, решая, как быть дальше. Там же, на постоялом дворе, слово за слово, разговорились с хэбэйскими купцами. Беседу, начавшуюся с поношения «диких монгольских дикарей», искусно перевели в нужное русло — о путях-дорожках на восток, в Цзинь. О цзиньских порядках, о прибыли, вообще, о торговле... ну и о политике — а как же без этого? О чём ещё говорить мужчинам, сидя за кувшинчиком хорошего вина? О женщинах, о войнах, ну и о политике — куда от неё деться?

— О, поистине, наши управленцы-шэньши многомудры и знающи, — распинался один из купцов. — Недаром, прежде чем получить даже самый низший чиновничий ранг, они должны сдать строгий экзамен. Так что — мудры, мудры... Но, между нами говоря, — воры! Все воры, все! Вот хоть взять некоего Цзяо Ли — он как раз сюда едет...

— Цзяо Ли? — сразу же насторожился нойон. — А кто он... эй, слуга, неси-ка ещё кувшинчик... а кто он... да побыстрее неси, того самого вина, что мы только что пили... Так вы там что-то говорили про какого-то шэньши, уважаемые?

— Не про какого-то — а про Цзяо Ли из Фаньчжоу. Там, в Фаньчжоу, все воры, но господин Цзяо из всех воров — наипервейший вор.

— Да уж, — охотно поддакнули остальные торговцы. — Всем ворам вор. К тому же — нахален и глуп. Ну да, все чиновники воры, но ведь воровать можно по-разному! Можно выделить нужным людишкам подряд на ремонт дорог, можно организовать через подставных лиц торговый дом...

— Торговый дом? — переспросил Баурджин. — Это интересно.

— Да мало ли что ещё можно! Чиновник, считай, что глаз императора! Только вот все эти хитрые приёмы не для Цзяо Ли. Прямо сказать, глуп он для всех этих сложностей. А потому и воровал напрямую — руку в городскую казну — хап! Хап! Хап! Просто и незатейливо, без всяких там объяснений.

— А когда приехал ревизор... — это уже подал голос другой купец, толстый, с поредевшей седой шевелюрой, — Цзяо Ли его подкупил, тоже без всяких затей. Подкупил и второго. А вот третий куда как хитёр оказался! Вывел вора на чистую воду — и сам волею императора занял его место! Сразу организовал ремонт городских стен — под это дело собрал у жителей деньги да ещё и у императора помощи попросил. В общем, стал воровать красиво, не в пример господину Цзяо. А уж тот как дрожал в ожидании императорской кары!

— Ну, ясно — Цзяо Ли известный трус.

— Да уж, не храбрец... Хотя и обожает из себя храбреца корчить! А ведь сам труслив, как беременная лисица.

Баурджин и его компания еле скрывала радость — вот это чиновник, вот это шэньши! Туп, труслив, сребролюбив — целый набор весьма подходящих для вербовки качеств.

— Нет, — уже за полночь, в опочивальне, негромко заявил своим Баурджин. — Вербовать его мы не будем.

— Почему? — удивлённо переспросил Гамильдэ-Ичен, молодой человек лет двадцати семи, черноволосый, сероглазый, с рыжими смешными веснушками — приветом из детства. Грамотей и умница, каких мало. — Ты поясни, Баурджин, не смейся.

— Думаю, этот вороватый шэньши слишком уж глуп для вербовки, — вместо нойона откликнулся Игдорж Собака.

Ох, и странный же был тип! На вид — лет тридцать, а может, и сорок, а может, и чуть больше, сам из себя неприметный — не толстый, но и не худой, не высокий, но и не низкорослый, лицо будто припорошено серой пылью — взглянешь на такого и тут же забудешь, потом и не вспомнишь уже никогда. Идеальный типаж для шпиона! Вот шпионством-то Игдорж-гуай всю свою сознательную жизнь и занимался и в том, не скрывая, видел собственное призвание. Гамильдэ-Ичену, впрочем, тоже разведкой заниматься интересно было весьма, так же как изучать древние рукописи или зачитываться уйгурскими описаниями давно сгинувших царств. А вот Игдорж... это совсем другое дело. Это шпион, можно сказать, прирождённый и жизни своей по-иному не мысливший. Даже семьёй не обзавёлся — всё некогда, да и обуза она разведчику, семья-то...

— Я прав, нойон? — Игдорж посмотрел на князя, и тот согласно кивнул. Да, при всех явных достоинствах вербовать Цзяо Ли было опасно — глуп, что поделать! Такой запросто провалится и всех вместе с собой погубит.

— Прав, — негромко заметил Баурджин. — Вербовать мы его не будем. Будем использовать втёмную. Так что вот что, парни, — завтра утром встаёте раненько, и шуруйте себе на рынок, на площадь, в харчевни — собирайте всё, что услышите об этом чиновнике. Слышали — всё!

Князь и сам не терял времени даром — всё разговаривал с ханьцами, а к вечеру явились и соратники, несколько подуставшие, но довольные. Попили с купцами вина да поднялись в опочивальню — советоваться.

Славный человек оказался этот господин Цзяо, поистине славный! Помимо всех вышеперечисленных качеств он ещё и принадлежал к знатному роду, чуть ли не самому императору приходился родственником — вот потому тот его и не топил. Просто сослал в качестве наказания в беспокойное Пограничье, ну, а к кнуту добавил и пряник — восточную столицу, Ляоян, куда господин Цзяо и должен был направиться после успешного выполнения императорского задания. Направиться не улицы мести — помощником городничего, или как там этот чин у них, у чжурчжэней, именовался. В общем, второй человек в восточной столице будет, грех такой возможностью не воспользоваться.

Однако, хорошенько подумав, Баурджин скривил губы и недовольно буркнул:

— Пустышка!

— Да почему же пустышка? — захлопал глазами Гамильдэ-Ичен.

— А потому что... Ну что нам толку от этого Ляояна? Это где? У чёрта на куличках, вот где... Рядом с Порт-Артуром... Помните, вальс ещё такой был знаменитый — «На сопках Маньчжурии» — пам-пам-пам пам-па-пам... — Баурджин напел было, да, вовремя очнувшись, махнул рукой: — Эх, да ничего вы такого не помните... И не можете помнить. А жаль!

Гамильдэ-Ичен и Игдорж Собака незаметно переглянулись. То есть это им казалось, что незаметно. Покрутили б у виска, если б знали такой жест, ну а так просто-напросто закатили глаза к небу, хотя, змеи такие, ведь уже побывали сами однажды в тысяча девятьсот тридцать девятом году... в тисках армейской контрразведки девятой кавалерийской дивизии. Откуда еле-еле — с помощью Баурджина — и выбрались. На «эмке» покатались, телефон, автоматы-пулемёты видели, а теперь — ишь, глазёнки закатывают. Псих, мол, начальничек-то!

После того случая, как выбрались, Баурджин ещё раз — чисто ради эксперимента — попытался уйти в тридцать девятый. И место было известное — старый дацан в урочище Оргон-Чуулсу, и время — сентябрь-октябрь — «месяц седых трав», и условия — гроза.

И ничего! Сидел себе, как дурак, под дождём, смотрел, как сверкали над головою молнии, — так ничего и не высидел. Нет, один раз показалось, будто вдруг пролетел среди туч японский истребитель «тип-97»... Да вот именно что — показалось. Плюнул тогда Баурджин, подозвал свистом коня — и вперёд, в родное кочевье. А потом заботы одолели, служба — так, ещё пару раз приходил к урочищу. С тем же результатом, вернее, без оного. Что и говорить — на всё Божья воля. Да и — по-честному если — не так уж и тянуло Баурджина назад, в двадцатый век. Там он своё, по сути, отжил. А здесь — семья, любимые женщины, дети. И служба. Здесь он нужен, нужен всем. А потому — вот она, настоящая жизнь, в монгольских степях, в сопках, покрытых густым лесом, в кочевьях, где каждый второй, не считая каждого первого, — добрый приятель и друг. За этот мир и сражался теперь Баурджин-нойон. За свой новый мир... за семью, за друзей...

— Да, что нам до Ляояна? — перебивая мысли князя, негромко протянул Игдорж. — Далеко больно. Вот если бы — Датун или Чэнду!

А Баурджин вдруг напрягся, сел на доже, прислонившись спиною к стене. Думал... Плохо так, неуютно думал, не думал даже, а вроде как бы ловил за хвост ускользающую полевой мышью мысль... Ляоян, Ляоян... Ляо...

— Ляо...

— Ляо? — воскликнул умник Гамильдэ. — Знакомое слово!

— Ну-ка, ну-ка! — Баурджин, как хорошая гончая, только что взявшая след, уже почувствовал будущую удачу. Ноздри его расширились, в глазах загорелся огонь. — Ну-ка, Гамильдэ, дружище, что ты там знаешь об этом Ляо?

— Ляо — «Стальная», — тихо пояснил молодой человек. — Так называлась империя киданей, около сотни лет назад поверженная чжурчжэнями.

— Ага. — Нойон потёр руки. — Теперь и я это вспомнил. Ляоян, Лаодун, Ляоси — так, кажется, называется тамошняя речка? Кидани... Значит, кидани... Думаю, они не смирились со своим поражением, а?

Глава 3 БЕЖЕНЕЦ ИЗ СИ-СЯ Осень 1210 г. Ляоян

Ах, какой славный человек этот мастер Пу Линь, поистине славный! Как он приятен в общении — слова грубого не скажет, и речь его так плавна, так льётся, как, кажется, и птицы-то не поют. Бывает, иные говорят грубо, ругаются, хэкают, плюются, прямо-таки изрыгают из себя слова, кажется, и с большим трудом даже, а вот этот не таков — говорит мягко, красиво и всё время кланяется, улыбается, будто не сосед к нему заглянул на минуточку, а зашёл в гости самый лучший друг. Что ж, славный человек, славный...

Так ведь и господин Бао Чжи ничуть не менее учтив и приятен. Ах, ах, какой у вас цветник, уважаемый господин Пу Линь, это у вас что? Ах, розы... Надо же, розы. Не узнал! А почему они синие? Ах, особый сорт... Да вы просто волшебник, любезнейший Пу Линь, просто волшебник... А как мне понравился тот труд Сыма Цянь, что вы мне дали, редкостная по своей мудрости книга, а как написана! Ах, если бы все так писали, но, увы, увы, нет сегодня в людях прежнего благолепия, а ведь хотелось бы, хотелось бы узреть что-либо подобное... вот, как в общении с вами, глубокоуважаемый господин Пу Линь!

Стоявший в глубине двора, перед сложенной от ветра стеночкой, господин Пу Линь — каллиграф и собиратель старинных рукописей — даже и не пытался скрыть удовольствия. Ещё бы — не каждый день удаётся пообщаться с таким вежливейшим и приятнейшим во всех отношениях человеком, как этот господин Бао Чжи. Пусть он даже и варвар — наполовину тангут, — но тем похвальнее та страсть, с которой он пытается приобщиться к ханьской культуре. Ах, почаще бы встречались на жизненном пути подобные люди!

— Заходите-ка вечерком на чашку чая, господин Бао Чжи, — наконец пригласил каллиграф. — Посидим, посмотрим рукописи, картины. Похвастаюсь, у меня прекрасные свитки эпохи Цин — «горы и воды», «цветы и птицы». А какие стихи я вам прочту?! Ли Бо! У меня его — три книги. Вы любите Ли Бо?

Бао Чжи застыл, словно громом поражённый, и, картинно приложив руку к сердцу, воскликнул:

— Ли Бо! Люблю ли я Ли Бо?! Я просто обожаю Ли Бо, любезнейший господин Пу Линь.

громко продекламировал Бао Чжи, и сосед его, каллиграф Пу Линь, тотчас же подхватил тему:

Ах, поистине, какой славный человек этот господин Пу Линь!

— К сожалению, вынужден вас огорчить, любезнейший сосед. — Вздохнув, Бао Чжи грустно развёл руками. — Как раз сегодня вечером я приглашён на ужин к некоему господину Лу Синю, вы его, верно, знаете?

— Лу Синь, Лу Синь... — Каллиграф наморщил лоб. — Не тот ли это Лу Синь, что живёт у площади Тигра? Его дом покрыт зелёной черепицей, как и положено шэньши. Он, кажется, следит за чисткой городских уборных?

Бао Чжи кивнул:

— Да, он за этим следит. И ещё — за чистотой городских улиц в западном округе, за банями и за рынком. Ну, там есть такой небольшой...

— Знаю, знаю, — рассмеялся Пу Линь. — Там иногда продают неплохие вещи. Этот господин Лу Синь, кажется, весьма молод и большой модник?

Бао Чжи улыбнулся:

— О, да. Очень большой.

Соседи ещё немного поговорили, обсудили погоду, виды на урожай и последние городские новости, а засим и расстались, уговорившись обязательно встретиться завтра.

Бао Чжи — Баурджин, кто же ещё-то? — зашёл на минутку в свой дом — переодеться и взять зонтик от солнца. Старый слуга, откликавшийся на простое имя Лао — «старик», деловито шаркал метлою по небольшому, вымощенному аккуратными каменными плитками дворику. При виде хозяина старик улыбнулся и, прервав работу, почтительно поклонился:

— Как господин Пу Линь? Вы ведь с ним разговаривали?

Не в меру любопытный старик был этот Лао. Впрочем, его выбрал сам Баурджин, по совету того же Пу Линя, а потому в какой-то степени Лао не стоило особо подозревать. Слишком уж сложно было бы внедрить старика в качестве соглядатая, тем более через соседа. А то, что соседом Бао Чжи окажется каллиграф Пу Линь, никто предвидеть не мог — высокоранговый шэньши Цзяо Ли предложил несчастному беженцу на выбор целых три дома из числа выморочного имущества. Баурджин тщательно осмотрел все три и выбрал этот, располагавшийся на тихой улочке в восточной части города — четверти Синего дракона. Оттого и крыши домов здесь были покрыты черепицей синего цвета, так же как и башни на городских стенах. Кто победнее — но в этом районе таких жило мало, — использовали коричневую или тёмно-красную черепицу, чиновники высокого ранга — ярко-зелёную (такой цвет только им разрешался), ну а кровля императорского дворца, располагавшегося в центре, по традиции, блестела золотисто-жёлтым. Формальности, связанные со вступлением во владение домом, уладились очень быстро и без всяких препон — ещё бы, все, кому нужно было, уже знали, что беженцу из Си-Ся покровительствует сам господин Цзяо Ли, градоначальник. Хм, ещё бы не покровительствовать — ведь как ни крути, а вышло так, что во время нападения разбойников Пограничья господин Цзяо Ли продемонстрировал и храбрость, и недюжинную смекалку, и широту души, о чём при каждом удобном случае без устали твердил Бао Чжи. И добровольные осведомители передавали высокопоставленному шэньши все его рассказы, к вящему удовольствию чиновника. Баурджин всё рассчитал чётко, вынудив Цзяо Ли оказать ему помощь, подстрелить куропатку — в общем, представил его своим спасителем. Всё это чрезвычайно льстило шэньши, быстро уверовавшему в собственные добродетели — храбрость, душевность, смекалку. Да как же не уверовать, когда всё так и было?! Правда, благодаря тонкому расчёту Баурджина и помощи его соратников всё получилось, как и было задумано. И конечно же, господин Цзяо всячески покровительствовал беженцу, человеку, которого он «спас» от смерти, чем и гордился. К тому же Бао Чжи что-то говорил об основании торгового дома...

— Что наденете в гости, мой господин? — оставляя метлу, поинтересовался слуга.

Баурджин ухмыльнулся:

— А что б ты посоветовал, Лао?

Старик задумался.

— Ну, наверное, тот длинный халат синего шёлка, с драконами. Да, это очень приличная вещь. И к нему — чёрные штаны, которые как раз сейчас на вас. И деревянные лаковые туфли с обмотками из белого шёлка.

— А так здесь носят?

— Уверяю вас — это будет очень приличный вид.

— Ну что же. — Баурджин махнул рукой и вошёл в дом.

Старый слуга проворно поспешил следом — помочь господину одеться.

Выбранный Баурджином дом представлял собою традиционное китайское строение городского типа. Во дворе — сарай-дровяник и большая бочка — для летних купаний, сам дом — небольшой, из пяти комнат, одна из которых предназначалась для прислуги. Он оказался очень уютным и удобным для жизни: приёмная, спальня, столовая — всему нашлось место. Сейчас, осенью, дни всё ещё стояли жаркие, а вот ночами иногда шли холодные ливни — в такое время Лао растапливал печь и горячий воздух, проходя под лежанками-канами, быстро нагревал помещения. Деревянные части дома — опорные балки, стропила и прочее — были покрыты красным лаком с написанными поверху иероглифами — пожеланиями удачи и счастья. Хороший был дом.

Одевшись как подобает, Баурджин оставил слугу наводить порядок и, выйдя со двора, направился по узенькой улочке к центру города, туда, где золотились крыши императорского дворца. Ляоян — Восточная столица — имел планировку типичного китайского города: административные здания, дворцы чиновников и знати. Храмы располагались по северо-южной оси — Красной птицы и Чёрной черепахи. Так, соответственно, именовались и районы. Восточной же четверти города покровительствовал Синий дракон, а западной — Белый тигр.

Жёлтое солнце, уже перевалившее за полдень, отражалось в сверкающих карнизах дворцов и пагод. Чистенькие белёные домики, разноцветные крыши, желтовато-белые окна из плотной промасленной бумаги — всё это придавало городу некое очарование и было весьма приятно взгляду. Вдоль улиц росли тополя и ивы, кое-где на площадях даже попадались дубы и кряжистые корявые сосны. Повсюду было много народу — уличные торговцы, носильщики, слуги, да и так — праздные зеваки, вышедшие на ежедневную прогулку. И чем ближе к вечеру, тем зевак становилось больше. Как Баурджин заметил, чиновники и знать пешком почти не ходили, передвигались в узорчатых паланкинах, цвет и качество которых ранжировались в соответствии с занимаемой должностью, либо — что случалось гораздо реже — скакали верхом или ехали в одноколках. Подобную повозку, конечно же, нужно было бы приобрести, не столько для удобства, сколько ради престижа. Это сейчас Бао Чжи — беженец, а когда откроет торговый дом? Уж тогда-то пешком не походишь.

Рассуждая таким образом, Баурджин неспешно миновал центральные кварталы, полюбовался по дороге императорским дворцом с многоярусными ступенчатыми карнизами, покрытыми позолотой и синей глазурованной плиткой, изогнутыми золотисто-жёлтыми крышами, украшенными скульптурными изображениями птиц и драконов. Медленно наплывавший на город вечер казался удивительно нежным и тёплым, с прозрачным тёмно-голубым небом, оранжевым солнцем, садящимся за дальние сопки, с ярко-синими крышами крепостных башен. На площадях играли уличные музыканты — флейта, колокольчики, бубен и ещё что-то вроде небольшой арфы. Пахло перезревшими яблоками и свежевыловленной рыбой. Рыбу промышляли в реке Ляохэ и дальше, в море. Из открытых дверей многочисленных харчевен и лавок доносился запах приготовленного с пряностями риса. Баурджин хотел было купить пару рисовых пирожков у уличных торговцев, да передумал, даже вопреки пословице о том, что в гости сытыми ходят.

С чиновником средней руки Лу Синем Баурджин свёл знакомство буквально в первые же дни через, естественно, господина Цзяо Ли. Лу Синь — ещё довольно молодой человек, от силы лет тридцати, — по словам господина Цзяо, пользовался репутацией человека, который знал всё про всех и каждого и которого знали все, ну, или почти все. Господин Цзяо какое-то время жил в Ляояне и раньше — и в этом отношении его словам можно было доверять. Лу Синь отнёсся к новому знакомому весьма радушно, что, конечно же, объяснялось отнюдь не общественным положением Баурджина, а покровительством Цзяо Ли. Уж само собой, Баурджин не замедлил расписать в наилучшем свете все «подвиги» последнего, к чему, собственно, Цзяо Ли и стремился. И вот теперь «бедный беженец из Си-Ся» удостоился чести быть приглашённым на ужин. Баурджин знал уже, что в доме Лу Синя собирается, скажем так, весьма интересное общество — молодые амбициозные чиновники, военные, бывают даже младшие члены императорского дома. Такой возможностью обязательно следовало воспользоваться, и не только для того, чтобы завести самые разнообразные знакомства, но и просто чтобы присмотреться к жизни молодой цзиньской элиты, уловить образ её мыслей.

Самолично вышедший во двор господин Лу Синь — длинноволосый, с модным шиньоном на голове и слегка небритый, одетый в небрежно запахнутый дорогой халат тёмно-красного шёлка, — отнюдь не производил впечатление благообразного и законопослушнейшего шэньши, скорей уж напоминал какого-нибудь Че Гевару, или Сьенфуэгоса, или какое-нибудь другое «мачете разгневанной Кубы», как пелось в одной популярной в шестидесятые годы песне. Непокорную шевелюру чиновника придерживала широкая повязка из нежно-зелёного шёлка, узкие тёмные глаза блестели: наверняка выпил уже, не дожидаясь, пока заявятся гости.

Проворный молодой слуга, почтительно поклонившись Баурджину, принял от него зонт. Господин Лу Синь, надо сказать, жил в богатых хоромах под зелёной крышей, хотя, наверное, ему ещё такой и не полагалось по рангу. В переводе на понятный язык, он занимал должность начальника коммунального хозяйства одного из городских районов. И тем не менее крыша была зелёной. То ли это так выпендривался, то ли чжурчжэни ещё не дошли до совсем уж мелочной регламентации жизни, как их южные соседи, сунцы.

— А, любезнейший господин Бао Чжи! — радушно заулыбался хозяин. — Прошу, прошу, у нас тут уже собрался кое-кто...

Вслед за хозяином Баурджин вошёл в просторную залу, располагавшуюся в средней части дома... или, лучше сказать, небольшого дворца. За невысоким столом, с удобством развалившись на широких, устланных разноцветными циновками лавках-канах, вкушали вино четверо молодых людей весьма богемного вида — все длинноволосые, с бородками а-ля Чехов или Генрих Наваррский, в длинных — по моде — халатах самых неожиданных расцветок: от карминно-красного до ядовито-зелёного и канареечно-жёлтого. Один, обликом напоминавший врага народа Троцкого, только что без пенсне, имел при себе флейту, а его сосед с лихо закрученными совсем по-гусарски усами — саблю! И, на опытный взгляд Баурджина, сабля была тяжёлая, боевая, отнюдь не для красоты нацепленная.

— Знакомьтесь, — усадив нового гостя, улыбнулся Лу Синь. — Это — деловой человек, основатель торгового дома — господин Бао Чжи, друг известного нам своей щедростью господина Цзяо.

При имени Цзяо Ли многие из сидящих скривились. Велев слугам наполнить кубки, хозяин представил всех Баурджину. Того, что с флейтой, похожего на Троцкого, звали Юань Чэ. Он, как легко было догадаться, являлся поэтом и музыкантом. Естественно — из хорошей семьи, а потому — вхож в лучшие дома Ляояна. Сильно напоминавший Генриха Наваррского молодой человек оказался сыном какого-то важного императорского чиновника, «Чехов» — его сводным братом, ну а тот, что при сабле, — тысячником с северной границы. Чин его Баурджин для себя определил как капитанский. Не великий, но и не малый. Судя по усам, этот человек явно жаждал большего, нежели командовать дальним гарнизоном в позабытой всеми богами крепости. Звали «капитана» Елюй Люге. Имя несколько странноватое для ханьца или чжурчжэня, Баурджин это для себя отметил, но спрашивать, естественно, ничего не стал, понадеявшись на завтрашнюю встречу с каллиграфом. Уж тот-то наверняка растолкует, что к чему.

Выпили, как водится, сначала — за здоровье императора и всех членов его многочисленной семьи, потом налили ещё по одной. А дальше уж пошла беседа, во время которой Баурджин старался меньше говорить и больше слушать. Если же и открывал рот, так только затем, чтобы произнести какую-нибудь шутку или очередной тост — не хотелось, знаете ли, при первой же встрече выглядеть бирюком, а болтать пока не следовало. Совсем отмолчаться не удалось — гости набросились с расспросами. Любопытно им было, как там живут люди в Си-Ся? Как развлекаются, как воюют и прочее. Баурджин отвечал осторожно, стараясь не вдаваться в подробности. Ещё слава богу, что изо всей компании, похоже, никто не был в той стороне, стало быть, и не могло найтись общих знакомых или тех людей, коих все в городе знают, а вот Баурджин...

И как-то так вышло, вроде бы само собою, что беседа плавно перетекла на войны — на те, которые когда-то были, на те, которые уже шли, ну, и на те, что ещё будут. Такова уж человеческая натура, никак без войны не может. Да и выдавалось ли хоть когда-нибудь на земле такое время, чтобы не было ни одной войны, даже самой маленькой, завалящей?

Вот по этому вопросу и поспорили. «Капитан» Елюй Люге, азартно подкручивая усы, утверждал, что войны всегда были и всегда будут, с ним соглашался поэт Юань Чэ, а вот хозяин дома и сводные братья были категорически против.

— А вы как считаете, уважаемый? — обратился к Баурджину Лу Синь.

Гость лишь развёл руками:

— Где мне, бедному торговцу, разбираться в военных вопросах? Ведь война, я так думаю, не менее сложное дело, чем торговля, ведь так?

— Конечно так, господин Бао! — Тысячник каким-то образом почуял в этих словах неявно высказанную поддержку. — Даже по-другому я бы сказал: война куда более сложна, чем торговля, вот и великий Сунь Цзы писал...

— Ой, ладно, ладно, будет тебе, Елюй! — со смехом замахал руками хозяин дома и, повернув голову, подмигнул Баурджину. — Ведь наш друг с Пограничья будет сыпать цитатами до тех пор, пока совсем не опьянеет, как уже было в прошлый его приезд. Ещё и стратагемы вспомнит...

— Кстати, насчёт стратигем! — к явному неудовольствию Лу Синя, громко произнёс тысячник. — Великий Сунь Цзы в числе прочих стратигем называл следующие: скрывать за улыбкой кинжал, бить по траве, чтобы спугнуть змею, ловить рыбу в мутной воде, заманить на крышу и убрать лестницу...

По знаку хозяина расторопный слуга, уже в который раз за сегодняшний вечер, доверху наполнил кубки. Выпили за дружбу, потом — как-то так незаметно — за любовь. И вот после этого решили позвать женщин из ближайшего весёлого дома.

— Я знаю одно недавно открывшееся заведение недалеко от западных ворот, — похвастался поэт. — Там не девушки, а благоухающие розы.

— Розы, говоришь? — недоверчиво прищурился Лу Синь. — У западных ворот? Не то ли заведение ты имеешь в виду, друг мой, коим владеет тётушка И Сунь?

— Да, — с некоторым удивлением согласился поэт. — Именно тётушка И им и владеет. А ты что, Лу Синь, уже там побывал? Да... и вот ещё что, я всё хотел спросить тебя: где ж твоя жена и дети? Что-то их сегодня и не видать, и не слыхать. Обычно, я заметил, бывает иначе.

— Они в гостях, — скромно заметил чиновник. — С оказией поехали в Кайфын, навестить родственников. О, моя жена из благородной семьи...

— Да мы знаем, знаем, Лу Синь, — рассмеялся один из братьев, тот, что походил на Генриха Наваррского. Рассмеялся и тут же подначил: — Что ж ты сам-то с ними не поехал?

— Шутишь! — притворно вздохнул чиновник. — Без меня весь город встанет! Кто будет следить за чистотой, поддерживать порядок в банях и гм-гм... известных домах? Да, наконец, следить за чисткой уборных? Я знаю, вы над этим смеётесь, а я так считаю: городские уборные — это, пожалуй, самое важное дело, ничуть не менее важное, чем состояние крепостных стен или колодцев. Чуть недосмотрел — и пожалуйста вам, болезни и мор. А кто за всё отвечает? Я, скромный шэньши Лу Синь. Попробуй тут уехать... Работаю, можно сказать, не покладая рук своих, без отдыха и даже почти без сна.

При этих словах Баурджин не выдержал и усмехнулся, представив себе франта Лу Синя в качестве орудующего лопатой золотаря. Экстравагантное было бы зрелище!

Чиновник тут же повернулся к нойону:

— Вы что-то хотели сказать, уважаемый Бао?

— Гм... Нет, не сказать — выпить.

— Ах, у вас тост?! Просим, просим...

— Ну... — Поднявшись на ноги, Баурджин произнёс классическую фразу: — Пью за ваше коммунальное хозяйство!

— За что, за что? — не понял Лу Синь.

— За всё то, уважаемый шэньши, что вы только что с таким знанием дела перечислили: за колодцы, за бани, за весёлые дома, за выгребные ямы, наконец! Чтоб их почаще чистили.

— Не «почаще», — наставительно заметил чиновник, — а в соответствии с установленным регламентом.

— Ах, ну да, ну да — в соответствии...

До девок так в этот вечер и не дошло — уж слишком много было выпито, да и гости все — окромя поэта — были людьми женатыми. Хотя, впрочем, как заметил Баурджин, сдерживало их вовсе не это, а некое эстетство. Не принято было в их кругу смешивать разные удовольствия — и вино, и дружескую беседу, и весёлых девок. С девками уж лучше по одному, чего их грести кучей? А потому, вместо охаживания непотребных девок, на прощанье, по традиции, читали друг другу стихи. На этот раз — Ду Фу. «Песнь о боевых колесницах» — именно с неё и начал тысячник Елюй Люге. Баурджин сию песню тоже знал — выучил когда-то, ещё стараниями не к ночи будь помянутой Мэй Цзы.

Для возвращения гостей по домам (а кое-кому — в казармы) Лу Синь любезнейше предоставил собственную коляску с кучером, важным, как чиновник самого высокого ранга. Поэт Юань Чэ и братья жили не так далеко, близ императорского дворца, а вот Елюй Люге и Баурджин проследовали на другой конец города — в восточный округ, четверть Синего дракона. По пути читали стихи и, пугая припозднившихся прохожих, орали песни. Нарвались на стражников, те преградили путь, выставив клевцы-копья, но, узнав кучера, почтительно расступились. Видать, уважали в городе главу коммунальной службы! Ну ещё бы — попробуйте-ка пожить без дорог, колодцев и уборных. Да и без бань с весёлыми домами тоже!

По пути разговорились, так, ни о чём, как болтают едва знакомые люди. Однако, уже когда подъезжали к казармам, нашли общее увлечение — старинные книги. Не древние, а именно старинные — написанные, точнее, отпечатанные с деревянных досок сто, двести лет назад, а уж никак не тысячу. И — не южные! Бравый тысячник несколько раз подчеркнул, что сунские, то есть южнокитайские летописи, ему ничуточку не интересны.

— Вы же торговец, Бао? — прощаясь, вкрадчиво улыбнулся Елюй Люге. — Вот и подобрали бы для меня что-нибудь. Мало ли, вдруг что попадётся? Мне, знаете ли, в моей крепости всё равно нечем заняться. Скукота, хоть бы монголы скорей припожаловали, что ли!

— Тьфу ты, тьфу!

— Шучу! Так как, если будет возможность, вспомните мою просьбу?

— Обязательно! — Баурджин вовсе не шутил. — Скажите только, где вас найти?

— А здесь же, в казармах, — тысячник махнул рукой. — Я пробуду в городе ещё с неделю по всякого рода интендантским делам. Заходите ближе к вечеру, спросите меня. Посидим. Увы... — Глаза воина вдруг затуманились. — В иные времена я пригласил бы вас... Пригласил бы вас к одной женщине, готовой ради меня на всё... Увы. Не сейчас! Так что заглядывайте в казармы!

— Обязательно, — клятвенно заверил князь. — Как говорится — как только, так сразу. Рад был знакомству.

— Я тоже. — Елюй Люге расхохотался. — Не часто встретишь столь образованного торговца. Тем более — из Си-Ся!

На сём и простились. Важный, как высокий чиновник, кучер без помех домчал Баурджина до самого дома, и, выбираясь из экипажа, князь с удовлетворением отметил любопытные взгляды соседей. Кто-то смотрел из-за ограды, кто-то приоткрыл ворота, а кое-кто чуть было не свернул шею. Ну, пусть смотрят, пусть видят — на чьей коляске приехал из гостей несчастный беженец Бао Чжи!

— Эй, Лао! — войдя во двор, громко позвал нойон. — Ты где там, старик?

— Здесь, мой господин! — Слуга шустро выбежал из своей комнаты. — Чего изволите?

— Приготовь мне на ночь воды. Один... нет, лучше два кувшина.

Баурджин вошёл в прихожую и недоумённо застыл, увидев перед собой упавших на колени людей, точнее, подростков — мальчика и девочку.

— Эт-то ещё кто такие?

— Мы твои слуги, господин! — подняв личико, пояснила девчонка.

— Так у меня уже есть слуга!

— А мы — подарок от господина Цзяо Ли!

— Ах, вот оно что... — Баурджин задумчиво взъерошил затылок. Толстяк-чиновник оказался вовсе не так глуп, как его описывали, — с опозданием, правда, но всё ж таки приставил соглядатаев. Что ж, следовало ожидать, странно было бы, если б не приставил.

— Ну, вот что, подарки, — немного подумав, усмехнулся князь. — Идите пока спать, вот хоть в гостевой комнате... Ну а завтра... Завтра решу, к какому вас делу приставить. Указание ясно?

— Да, господин, — хором откликнулись слуги.

— Ну, вот и славненько. — Довольно улыбнувшись, Баурджин потянулся и наконец-то отправился спать. Да и пора уже было.

Утро выдалось чудесное, с солнечной прозрачной дымкой и чистым голубым небом, по которому лениво плыли сахарно-белые облака. Баурджин проснулся рано, впрочем, здесь все так просыпались — можно сказать, с первыми лучами солнца. Услыхав за комнатной перегородкой чьё-то шушуканье, удивлённо спросил:

— Дао, кто это там у нас?

— Это мы, господин! — вместо старика хором отозвались молодые голоса. — Ваши новые слуги.

— А, подарки, — вспомнил нойон. — Ну, заходите по очереди. Посмотрим, что с вами делать.

Первым вошёл юноша: на вид лет четырнадцати, смазливый и весь какой-то гладкий, прилизанный, больше напоминающий красивую девочку, одетый в короткий нежно-зелёный халат и тонкие шёлковые штаны-ноговицы.

— Ну? — Оглядев его, Баурджин ухмыльнулся. — Как тебя зовут и что ты умеешь делать?

— Меня зовут Чен, господин, — почтительно поклонился парень. — И я — очень хороший любовник!

Баурджин даже не успел осмыслить его слова, как Чен, быстро скинув халат и ноговицы, забрался к нему в постель:

— О, мой господин, я доставлю вам неисчислимые наслаждения!

— А ну, кыш отсюда! — Нойон живо согнал на пол непрошеного гостя. — Сейчас живо велю тебя высечь!

— Почему, мой господин? — Парень, похоже, недоумевал вполне искренне. — Чем я вас прогневал? Или, может быть, я некрасив? Я вам не нравлюсь? О, горе мне, горе!

Уткнувшись лицом в ладони, Чен совершенно по-девичьи зарыдал.

— Так... Прекратить истерику! — живо распорядился князь. Он, конечно, был наслышан о довольно экзотических обычаях ханьцев, но вот, столкнувшись с одним из них, несколько даже опешил. И похоже, совершенно зря разозлился. Ну, не виноват парень — такое уж у него предназначенье, так сказать — специализация.

— Я говорю — перестань реветь.

Чен послушно замолк и теперь лишь всхлипывал, не отводя от хозяина по-собачьи преданного взгляда. И что ж теперь делать с этим парнем? Возвратить обратно? Некрасиво получится... Использовать по назначению? Тьфу-тьфу-тьфу, не до такой степени ещё разложился армейский генерал Дубов. А если не использовать, так надо как-то это мотивировать — иначе даже такой тупень, как господин Цзяо Ли, тут же заподозрит неладное. Как же: все чиновники и знать подобными мальчиками пользуются, а Бао Чжи...

— Видишь ли, Чен... — осторожно начал нойон, — я ведь не ханец, тангут, и некоторые ваши обычаи, гм...

— Так господин Цзяо для того меня и выбрал, — явно обрадовался парень. — Чтобы научить вас всем нашим обычаям: принятому в обществе поведению, танцам, изящным жестам...

— О, без всякого сомнения, это необходимейшие вещи. — Баурджин одобрительно кивнул. — Вот и будешь учить... когда придёт время. Пока же — ступай. Да, и позови ту девушку...

— Лэй?

— Ах, её так зовут?

— Позову, мой господин!

Бросив на Баурджина умильный взгляд, Чен опустил ресницы и бесшумно выскользнул из опочивальни.

И тут же на пороге возникла девушка. Именно возникла, словно привидение, — только что её не было, и — вот она. Невысокая, стройная, лёгонькая, с карими, вытянутыми и блестящими, словно у газели, глазами, она в первый момент показалась князю дурнушкой, может быть, из-за того, что прямые чёрные волосы её свисали просто, безо всякой укладки, да и движения были, что и говорить, угловаты и даже резки. А взгляд — острый, внимательный, совсем не девичий. Нехороший взгляд.

Выйдя на середину комнаты, девушка поклонилась:

— Меня зовут Лэй, господин.

— Хорошо, Лэй. — Баурджин жестом показал на циновку. — Садись и расскажи о себе.

Девушка села — быстро, по-мужски, ничуть не жеманясь.

— Я не приучена много и красиво говорить, господин. Лучше вы задавайте вопросы.

— Вот как? — хмыкнул нойон. — Тогда скажи, к чему ж ты приучена?

— Сказать? — Девчонка оживилась. — А можно, я это покажу?

Баурджин, смеясь, махнул рукой:

— Ну, покажи, покажи. Что уж с тобой де...

Он не закончил фразу — настолько неожиданно девчонка вдруг взвилась к потолку. Ракетой! А дальше последовал целый каскад кувырков, растяжек и быстрых, неуловимых глазом движений. Ни секунды не оставаясь на месте, Лэй крутилась, словно волчок, нанося невидимым врагам резкие удары ногами, сжатыми кулаками и просто согнутыми, словно когти, пальцами.

— Поясни, поясни, что ты делаешь! — опомнился князь.

— Этот удар называется «коготь тигра», мой господин! — охотно откликнулась Лэй. — Его назначение — вырвать челюсть врага. Вот посмотрите, как...

Резкий выдох. Прыжок. И снова — неуловимое глазом движение...

— А вот этот — «запах лотоса»! Его хорошо наносить, внезапно подобравшись сзади, — сразу ломается шея.

А потом был ещё и «посох монаха», и «хвост обезьяны», и «взмах крыла птицы»... и много ещё всего прочего было. А как изменилась Лэй — прямо расцвела, превратившись из невзрачной куколки в роскошную красавицу бабочку. Щёки её порозовели, глаза округлились, а движения стали настолько изящны и грациозны, что невольно наводили на мысль о примах знаменитого советского балета.

— Ну, молоде-е-ец, — только и смог вымолвить Баурджин. — И долго ты всему этому училась?

— Долго, мой господин, — скромно потупив глаза, призналась девушка. — Я буду твоим телохранителем, и ни один враг, никогда не сможет причинить тебе никакого вреда!

— А лет тебе сколько?

Лэй улыбнулась:

— Не знаю, мой господин. Может быть, пятнадцать, а может, и все восемнадцать. Да так ли уж это важно?

— В общем-то неважно — согласно кивнул Баурджин. — Надеюсь, со временем ты покажешь мне кое-какие приёмы?

— О, с большим удовольствием, мой господин! Смотрите, но не требуйте научить — я не Мастер. А ещё я умею метать ножи и хорошо стреляю из лука.

— А как насчёт сабли?

— Не очень. — Девушка смущённо потупилась. — Хорошие сабли у нас довольно редки. Да и тяжеловаты они для меня. Куда лучше — «коготь тигра» или «запах лотоса».

— Да уж, да уж, — не смог сдержать смех нойон. — Ну, ступай пока, Лэй, ступай... Да, постой-ка! Что же, ты теперь всегда будешь меня сопровождать?

— Днём — как вы прикажете, а ночью — всегда. Очень уж у нас неспокойно.

В отличие от мальчика, девушка Баурджину понравилась, правда, отнюдь не в том смысле, в каком обычно идёт речь о женщинах. Сопровождать ночью? Ну-ну, посмотрим....

К чаю в доме каллиграфа Пу Линя подавали изящные пирожные, выпеченные в форме диковинных зверей и цветов. На вкус, правда, пирожные были так себе и больше напоминали не до конца пропечённый крахмал, из которого, собственно, и состояли. Зато чай оказался выше всяких похвал — насыщенный, ароматный, тягучий, он не только прекрасно утолял жажду, но и доставлял некое эстетическое наслаждение.

Неслышно ступая, вышколенный слуга расставлял на низеньком столике фарфоровые сунские чашечки с тонкими полупрозрачными стенками, украшенные золотистым узором. В саду, где, под оранжевым балдахином, и происходило действо, пели птицы. Не дикие, а домашние, в развешанных на деревьях золочёных клетках. Соловьи, канарейки, малиновки, даже, кажется, зяблик или жаворонок — Баурджин не стал спрашивать. В конце концов, не птичек слушать сюда явился и даже не чай пить. Вернее — не только чай пить. Исподволь, незаметно, перевёл беседу на ханьские имена — ему, мол, самому очень они нравятся, красивые и благозвучные. Каллиграф в ответ довольно кивал, соглашался — ну ещё бы! Вот только надобно отличать истинно ханьские имена от занесённых чжурчжэньских.

— Да уж, — аккуратно поставив на столик чашечку, улыбнулся гость. — Вот имя Елюй — точно чжурчжэньское, я это чувствую — не такое благозвучное, как, например, Сюй или Мао.

— Фи?! — совершенно искренне скривился господин Пу Линь. — Елюй — это даже не чжурчжэньское, это киданьское имя!

— Кидани? — Баурджин насторожился. — Это кто ещё такие?

Каллиграф пренебрежительно махнул рукой:

— Был когда-то такой народ... Хотя он и сейчас есть. Вы что-нибудь слышали о Ляо?

О государстве Ляо — «Стальной империи» киданей, лет сто назад завоёванной чжурчжэнями, Баурджин, конечно, слышал, даже более того — внимательно сию историю изучал. Но конечно же не подал виду и, небрежно пожав плечами, молвил:

— Ляо? Признаюсь, мало что о нём знаю. Так, краем уха слыхал. Хотя я люблю древности и охотно приобрёл бы у вас, уважаемый господин Пу Линь, парочку-тройку старинных книг.

— Ляо — так называлось царство киданей, — с наслаждением сделав долгий глоток, пояснил каллиграф. — Кстати, у меня имеется несколько их хроник, могу продать, и не очень дорого. Вам же всё равно, с чего начинать?

— Ну, вообще-то — да, — Баурджин с улыбкой развёл руками. — Думаю, у меня найдётся для такого дела несколько связок монет.

Пу Линь тотчас же рассмеялся:

— Ну, вот и прекрасно, друг мой! Сейчас прикажу — принесут. Эй, слуги...

Каллиграф два раза хлопнул в ладоши и шепнул что-то вмиг возникшему перед ним слуге. Поклонившись, тот живенько побежал в дом, откуда и вышел весьма даже скоро, неся на серебряном подносе несколько книг, сложенных стопками.

— Ставь, ставь. — Хозяин небрежно махнул рукой. — Вот сюда, прямо на стол. Всё, можешь идти, Чжэн... Ну? — Пу Линь повернулся к гостю. — Прошу, прошу. Вы умеете читать старинные тексты, уважаемый господин Бао?

— К сожалению, не очень, — наморщив нос, честно признался Баурджин. — Знаете, там ведь так много редких и малоупотребительных ныне знаков.

— Ничего, — покровительственно заметил Пу Линь. — Постепенно освоитесь. Вот, смотрите... — Он развернул книгу. — Это — повествование о падении государства Ляо, за авторством некоего Сюй Жаня. А вот это — трактат о коневодстве в Стальной империи, автор, к сожалению, неизвестен, да и рукопись без начала. Потому, так и быть, уступлю его всего за три связки монет. Из уважения к вам, любезнейший господин Бао! Ну как, берёте?

— Да, пожалуй, возьму.

В этот вечер Баурджин за вполне приемлемую цену приобрёл у каллиграфа Пу Линя три киданьские хроники и, возвратившись к себе, разложил их на столике в кабинете, а сам уселся рядом в резное деревянное кресло. Елюй Люге приглашал запросто заходить в казармы. Елюй Люге... Эх, жаль, мало что про него известно! Нет, нет ещё своих людей, агентов, которым можно было бы поручить собрать вызывающую доверие информацию, не успел обзавестись, и сейчас приходилось всё делать самому. И делать осторожно. Наверняка его новые слуги, Чен и Лэй, были присланы господином Цзяо не просто так. Соглядатаи — в том не могло быть никаких сомнений. А потому им вовсе не нужно знать, что это за рукописи и кто такой Елюй Люге. И встретиться с тысячником нужно тайно. Тайно от собственных слуг! Вообще-то, хорошо бы, чтоб и «коммунальщик» Лу Синь, и его нестрижено-бородатые приятели об этом не знали. Впрочем, откуда они узнают? Разве что сам Елюй Люге проговорится. Вот о нём узнать бы побольше, выжать максимум информации из этой случайной встречи.

Пока же — что известно о нём? Командир гарнизона в какой-то из небольших северных крепостей, судя по тщательно подкрученным усам, — фат и, с большой долей вероятности, бабник, имеющий знакомства среди молодой элиты Ляояна — иначе б не попал в гости к Лу Синю. Интересно, на какой почве они сошлись? Вообще, с этим Елюем Люге не стоит торопиться... Он ведь, кажется, сказал, что пробудет в городе ещё около недели? Так, может, не стоит спешить с рукописями? Сперва разузнать о нём побольше и получше. У кого разузнать? Так у этих же — у Лу Синя и его приятелей — чиновных братьев и поэта Юань Чэ. Вот с поэта и начать, к остальным как-то не с руки являться без приглашения — не те фигуры, а вот поэт... Баурджин вдруг прикусил губу — жалел, что позабыл спросить адрес стихотворца. Адреса лавок, где можно приобрести старинные книги, узнал, а вот про поэта — забыл. Хотя... Адрес вполне можно узнать через слуг, подумаешь, поэт. Цзяо Ли вряд ли здесь что-нибудь заподозрит.

Удовлетворённо кивнув, нойон откинулся на спинку кресла и громко позвал:

— Лао!

Старый слуга, поклонившись, молча скрестил руки на груди и застыл в ожидании указаний.

— Ты, случайно, не знаешь такого поэта — Юань Чэ? — оторвав взгляд от рукописи, как бы между прочим поинтересовался Баурджин. — Красивые стихи пишет, хотелось бы свести знакомство.

— Этот поэт... — Лао пожевал губами. — Он что, живёт у нас, в Ляояне?

— Именно здесь. Ты что-нибудь слыхал о нём?

— Увы, господин. — Со скорбным выражением лица старый слуга лишь развёл руками. — Я простой человек, господин, не вам чета. Где уж мне знать поэтов?

— Хм... — Баурджин задумчиво потёр подбородок. — Тогда, может быть, мои новые слуги знают? А пришли-ка их сюда, Лао.

Старик поклонился:

— Слушаюсь, мой господин.

Девчонка — она вошла первой — ни о каких поэтах ничего не ведала. Вот если бы речь шла о великих мастерах единоборств, то...

— О, нет, нет, — замахал руками нойон. — Единоборствами, Лэй, мы займёмся позже. А что Чен? Он, может быть, знает?

— Чен? — Девушка пожала плечами и улыбнулась. — Вообще-то да, он ведь сведущ в разных таких вещах — в поэзии, музыке, танцах...

— Тогда позови его! Ну, что стоишь?

— Хочу кое о чём доложить, мой господин! — Лэй понизила голос почти до шёпота. — Велите говорить?

— Ну да, да! — нетерпеливо выкрикнул Баурджин. — Говори, коль уж начала. Что там ещё такого случилось?

— О вас расспрашивал какой-то старик, — негромко пояснила девушка.

— Что ещё за старик? — Нойон не скрывал удивления. — Расспрашивал? Где? Кого?

— Сегодня вечером, когда вы ушли в гости к господину каллиграфу. Противный такой старик в грязном чёрном халате, при бороде. И волосы у него словно пакля, такие же немытые, грязные. Брр, противный старик, мой господин. Шныряет тут по улице, расспрашивал о беженцах из Си-Ся. Я вот и подумала — не вами ли он интересуется, господин? Хотела задержать, да он... — Лэй вдруг сконфузилась и покраснела. — Да он исчез, не знаю даже и куда.

Баурджин хлопнул ресницами:

— То есть как исчез? Куда?

Лэй опустилась на колени:

— Прикажи наказать меня, господин. Я виновата, не смогла проследить. Верно, он нырнул в одну из харчевен здесь, неподалёку. Увы... Прикажешь принести розги или будешь бить меня палкой?

Лэй спросила это таким будничным тоном, что нойон даже несколько растерялся и, почесав за ухом, лишь хмыкнул:

— А что, надо?

— Конечно, надо, мой господин, — убеждённо отозвалась девушка. — Я же должна оберегать тебя. И вот, совершила оплошность. Кто теперь разберёт, что это был за старик и зачем он так тобою интересовался?

Баурджина, конечно, тоже сильно занимал этот вопрос. Вот только битьё Лэй едва ли прояснило бы ситуацию. Старик... Что ещё за старик? Соглядатай? Или — человек с той стороны. Но нет — ещё рано. К тому же это должна была быть вполне знакомая личность, а не какой-то там грязный старик.

Встав, князь подошёл к девушке и, ласково обняв её за плечи, поднял с колен:

— Не кори себя, Лэй. Может, этот странный старик интересовался вовсе не мной. Мало ли в Империи беженцев?

— И всё же, мой господин...

— Вот что, Лэй...

Баурджин задумался. С одной стороны, конечно, можно было бы поручить девчонке выследить в ближайшие дни этого старика. Но, с другой стороны, а вдруг сей старик — посланец, человек Игдоржа Собаки или Джиргоадая-Джэбэ? В таком случае не нужно, чтоб о нём узнал господин Цзяо Ли. А может, это вовсе и не сам Цзяо направил к нему, Баурджину, соглядатаев-слуг? Может, тут кто-то другой затеял хитрые игры? Ладно, проверим, но это позже, а пока надобно решать со стариком... и с поэтом.

— В общем, так, Лэй, — решительно заявил князь. — Никаких стариков по харчевням искать не надо. А вот ежели он появится непосредственно у ворот дома... Нет, нет, только не преследовать — хорошенько рассмотреть и доложить. Всё поняла?

— Да, господин.

— Давай сюда Чена!

Наряженный в красивый короткий халат из белого с красными цветами шёлка, Чен, войдя в хозяйские покои, заулыбался настолько радостно, да так — чисто по-девичьи — захлопал накрашенными ресницами, что Баурджин волей-неволей напустил на себя самый строгий вид.

— Всё, что угодно, готов я сделать для вас, о, мой прекраснейший господин, — низко поклонился юноша. — Моя любовь к вам так велика, как велики восточные горы, а чувство признательности широко, как весенние воды великой реки Хуанхэ. Я вижу, вы решили немного развлечься, мой повелитель? В таком случае, осмелюсь сказать, вы зря вызывали сюда Лэй. Она очень, очень хороший человек, но совсем не для того предназначена — слишком груба, неотёсанна и невежлива. Совсем другое дело — я!

— Поэты! — Баурджин резко перебил излияния слуги. — Чен, ты должен знать всех местных поэтов!

— Поэтов? — Юноша ненадолго задумался и почти сразу радостно тряхнул головой. — Конечно же, господин, я знаю их всех. Ну, может быть, не всех лично, а по стихам. Кто именно вас интересует?

— Да многие. Не хочется, знаешь ли, быть диким провинциалом. Вот ты назови, кто из них про что пишет? Ну и посоветуй, с чьих стихов лучше всего начинать, чтобы... чтобы не прослыть невеждой в самой изысканной компании.

Чен аж просиял от удовольствия, всем своим видом говоря — господин обратился по адресу. И дальше вывалил всю имеющуюся информацию по принципу — «Хотите поэтов? Их есть у меня!». Причём, надо отметить, сделал это весьма толково и чётко, разделив многочисленных местных стихослагателей на несколько категорий: военно-патриотическая тема, так сказать, жизнь и быт и — самая многочисленная группа — любовная лирика.

— Я вам сейчас всё прочту, господин...

— О, нет, нет. — Баурджин замахал руками. — Ты лучше про них расскажи. Про самых гм... ну, про самых, так сказать, принятых в обществе. Желательно — из молодых.

— Из молодых? Пожалуйста! — Чен тут же навскидку перечислил человек двадцать, из чего Баурджин сделал вывод, что Ляоян, несомненно, является весьма развитым городом в смысле культуры. Вот только, к сожалению, имя Юань Чэ названо не было.

Князь нахмурился:

— А что, больше никаких других поэтов в городе нет?

— Я, мой господин, назвал вам самых лучших! — с пафосом откликнулся Чен. — Кроме них, вряд ли кто даже в Центральной столице может похвастаться столь высоким стилем любовных песнопений!

— Ах, ты, выходит, мне только романтиков перечислил? — Баурджин рассмеялся, хорошо себе представляя, что Юань Чэ, скорее всего, пишет о чём-то другом. — А вот нет ли таких, как, к примеру, Ду Фу или Ли Во?

Мальчишка скривился, словно его хозяин произнёс явную непристойность, правда, быстро взял себя в руки и, с достоинством поклонившись, сказал, старательно пряча оттенок пренебрежения:

— Так вас, верно, интересуют разные там войны, колесницы, кровь и прочее? Есть у нас и такие любители, скажем, Пу И, Шэнь Ду и... Ну да, и Юань Чэ, разумеется, этот больше на исторические темы пишет. Серьёзный человек, многие его любят, только... — Чен хлопнул глазами. — Осмелюсь ли я высказать своё мнение, господин?

Баурджин улыбнулся:

— Осмелься!

— Так вот, — презрительно скривился слуга, — по моему мнению, в стихах Юань Чэ слишком много истории и слишком мало поэзии.

Нет ни красивых, запоминающихся рифм, ни изящных метафор, ни аллегорий. Сухие, я бы сказал, стихи, как... гм-гм... судебный параграф! Однако, повторюсь, — многим это нравится. Юань Чэ — без сомнения, очень знаменитый поэт!

— Спасибо за информацию, Чен, — вполне искренне поблагодарил слугу Баурджин. — Хочу помаленьку собрать историческую библиотеку.

— О, весьма благородное желание, мой господин! — радостно поклонился подросток. — Вы всегда можете положиться меня в этом вопросе. Впрочем, и не только в этом...

Князь милостиво махнул рукой:

— Ну, ступай, ступай, Чен.

Молча поклонившись, слуга повернулся к двери.

— Да, совсем забыл, — задержал его Баурджин. — Эти поэты... ну, про которых ты говорил... Они где-нибудь собираются?

— Да, — отозвался слуга. — В одной харчевне, в западной четверти. Так и называется — «Харчевня Белого тигра». Это недалеко от площади, если хотите, я покажу, господин.

— О, нет, нет, — поспешно перебил нойон. — Я вовсе не собираюсь в ближайшее время с ними знакомиться, некогда. Вот что, Чен, ты знаешь грамоту?

— Конечно, мой господин. — Мальчишка отозвался с плохо скрываемой гордостью. — Признаюсь вам, в будущем я собираюсь сдавать экзамены на шэньши!

— Ну и прекрасно, — ухмыльнулся князь. — Составь-ка мне список поэтов-романтиков, из тех, что пишут вирши про любовь, про луну и звёзды... раз уж ты сказал, эти сочинители лучше всех прочих.

— Это именно так, господин! — тут же подтвердил слуга и, окрылённый важным поручением хозяина, покинул комнату.

Баурджин встал с тёплого кана и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по узкому помещению, стараясь не сбить расставленные по углам вазы, оставшиеся ещё от прежнего хозяина дома. Уже стемнело, и старик Лао, испросив разрешения войти, зажёг два красивых светильника — один горел ярко-жёлтым пламенем, другой — зеленоватым. Разноцветные огоньки отражались в лаковых вазах, за окнами сияла звёздами ночь, и какая-то большая птица била крылами на соседской ограде.

Баурджин прилёг на широкий кан, застеленный мягкой кошмою, и, перебирая в памяти намеченные на завтра дела, смежил веки... А когда открыл — было уже утро и шальные лучики припозднившегося осеннего солнца золотили вощёную бумагу окна. Пахло кислым молоком и рисом — растопив очаг, старик Лао готовил господину завтрак.

— Чен, Лэй! — позавтракав, громко позвал Баурджин.

— Слушаю, мой господин! — Юные слуги тотчас же возникли на пороге.

— Значит, так. — Князь приподнялся с кана. — Равняйсь! Смирна! Вольно. Взвод, слушай наряд на работы!

Оба, и Лэй и Чен, непонимающе захлопали ресницами.

— Что, непонятно говорю? — хмыкнул князь. — А мы, дансяны, такие. Сегодня обойдёте шесть лавок, все... — он протянул Чену список, — в разных концах города. Там, говорят, торгуют старинными книгами и рукописями, посмотрите — какими именно, вечером доложите. Задача ясна?

— Ясна, господин! — низко поклонились слуги.

— Тогда — вперёд и с песней!

Лэй сразу же вышла, а Чен остановился в дверях, поинтересовавшись, о какой именно песне идёт речь.

— «По долинам и по взгорьям»! — охотно пояснил Баурджин. — Знаешь такую?

— Нет, господин-Вид у Чена был настолько озадаченно-очумелый, что нойон не выдержал и расхохотался:

— Не бери в голову, парень. Пойте какую знаете. И — не на улице, а когда вернётесь.

— Осмелюсь высказать мысль, господин?

— Попробуй.

— Из того списка, что вы мне дали, господин, имеет смысл наведаться лишь в четыре лавки, ибо две — лавка старого Гао на Заблудшей улице и лавка Хэня Чао у восточных ворот — торгуют подделками, причём не очень хорошего качества. Знаете, их специально сочиняют для новой знати.

— Спасибо за разъяснение, — хмыкнул Баурджин. — Что ж, тем меньше вам работы. Ну, ступай. Или хочешь осмелиться ещё что-то сказать?

— Нет, господин.

Поклонившись, Чен быстро покинул комнату.

Глава 4 ШУСТРАЯ ДЕВЧОНКА Осень 1210 г. Ляоян

Почти весь день, дожидаясь возвращения слуг, Баурджин провёл в размышлениях относительно своих дальнейших действий. Нет, конечно, случайное знакомство с киданем Елюем Люге могло сослужить хорошую службу, но всё же это направление нельзя было считать единственным. Нужны и другие, и — много. Чтобы узнать положение дел в армии чжурчжэней, их систему командования, связи, снабжения, состояние городских укреплений и прочее, необходимы самые широкие связи — и как можно быстрее. Вот и с Елюем Люге тоже тянуть не следовало... но не следовало и слишком торопиться. Чтобы бить наверняка! Чтобы не спугнуть. Чтобы... Да много всяких оговорок имелось. К тому же вовсе не стоило упускать из виду собственных слуг, бывших, скорее всего, соглядатаями градоначальника Цзяо Ли. Правда, господин Цзяо считался не очень умным, но тут даже не в уме было дело — в традиции. Положено приставить к каждому новому, что-то собой представляющему человеку лазутчиков — пожалуйста, приставил, уж для этого-то много ума не надо. А значит, нужно вести себя осторожно, очень осторожно, иначе... Баурджин невесело ухмыльнулся — чжурчжэни горазды на всякие нехорошие выдумки в области пыток и казней, научились у ханьцев.

Итак, необходим широкий круг знакомых — купцов, стражников, военных поставщиков, необходимы и верные люди из числа недовольных правлением чжурчжэньской династии. Такие наверняка имелись, как же без этого! Оставалось лишь их найти.

Усевшись в кабинете перед небольшим столиком, нойон придвинул поближе лист белой бумаги и обмакнул в яшмовую чернильницу кисть. Хорошая была кисть, дорогая, из крысиных усиков. Баурджин с самого появления в Ляояне запретил себе покупать дешёвые вещи — старательно строил имидж человека солидного, основательного, респектабельного, даже так можно сказать. Вот, кстати, о дорогих вещах... Зашитые в подкладку халата деньги таяли с каждым днём, и на следующей неделе уж пора было появиться посланцу — с деньгами и золотой пайцзой. Кто будет этим посланцем, князь не знал, скорее всего, кто-нибудь из торговцев, используемый втёмную. Существовал условный знак — торговец должен был выставить для продажи на восточном рынке сёдла, украшенные затейливым орнаментом. Орнамент разрабатывал сам Баурджин и долго не думал, изобразил пятиконечные звёздочки да стилизованные буквицы — «СССР». И красиво — и непонятно. Кстати, не забыть бы дня через три послать на базар слуг... хотя, конечно, можно и самому пройтись. Да, лучше самому. А чем объяснить? Ну, скажем, понравился какой-нибудь кабак рядом с восточным рынком. Есть там подобные заведения? Да полно! И главное, не очень-то далеко, так что никаких подозрений не вызовет. Так... Завтра же туда и пойти, и ходить почти каждый день, пускай слуги к этому привыкнут.

Баурджин примерился и старательно изобразил на бумаге патриотический иероглиф «Цзинь» — «Золото», именно так и именовалась чжурчжэньская империя. Ничего получилось, вполне даже красиво, ну, не так, конечно, искусно, как у соседа-каллиграфа Пу Линя, но всё же очень и очень неплохо, Баурджин даже сам от себя такого не ожидал. Взяв лежавший на столе бронзовый колокольчик — завёл уже и такой, а как же! — позвонил и откинулся на высокую спинку кресла, ожидая слугу.

— Звали, хозяин? — Возникнув на пороге, старик-слуга согнулся в поклоне.

— Подойди сюда, Лао, — милостиво улыбнулся Баурджин. — Взгляни-ка... — Он с гордостью кивнул на иероглиф. — Как находишь?

Лао внимательно рассмотрел рисунок и, почтительно опустив глаза, молвил с некоторой задумчивостью:

— Вам надо ещё тренироваться, мой господин. Но для новичка — очень и очень неплохо. Очень хорошо, хозяин, очень!

Последнюю фразу старик произнёс поспешно и громко, почти что выкрикнул. Хм... Странное поведение. Ведь наверняка правда-то заключалась в его первых словах. Интересно, как он может об этом судить? Он же неграмотен!

— Я не знаю грамоты, господин, — слуга словно бы прочёл мысли своего хозяина, — но вполне понимаю ту красоту, которую перед собой вижу. Вот что, хозяин, надо бы заказать краснодеревщику рамку...

— Правильно, Лао, — одобрительно кивнул князь. — И не одну, а много. Я ведь не собираюсь останавливаться на достигнутом.

— Сегодня же закажу, господин. Э-э-э... — старик замялся. — Какой суммой я могу располагать?

— Лишь бы рамки были красивые, — улыбнулся Баурджин. — Но вообще поторгуйся, я вовсе не так богат, как наш император, да благословят его боги на веки веков.

— Да благословят... — эхом откликнулся Лао и, отвесив глубокий поклон, неслышно выскользнул вон.

Снаружи, во дворе, послышались его шаги. Надо сказать, передвигался старик довольно бодро, ногами не шаркал, не ковылял. Интересно, сколько ему лет? Надо будет спросить. А впрочем, какая разница?

Дождавшись, когда иероглиф высохнет, нойон перевернул листок и, выбрав из стоявших в высоком бронзовом стакане кисточек самую тоненькую, аккуратно вывел: «Елюй Люге». Написал по-русски, так, чтобы никто, кроме него самого, не понял. Взяв листок, посмотрел на свет — не просвечивает ли? Нет. Бумага оказалась хорошей, толстой — именно такую Баурджин и приказал купить.

Итак, Елюй Люге... Почему он написал имя тысячника первым, князь и сам не знал. Наверное, потому что совсем недавно о нём думал. Можно было бы, скажем, начать и с того же Лу Синя или с поэта Юань Чэ... Ну, пусть будет Елюй Люге. Итак, что о нём покуда известно? Тысячник с северного пограничья, сиречь — «господин капитан», глава гарнизона одной небольшой крепостицы. Кстати — какой? И где именно сия крепостица располагается? Каков списочный состав гарнизона? Вооружение? Запас продовольствия? Подъездные пути? Всё это нужно этак ненавязчиво выяснить. Но... Даже, наверное, не это главное. Елюй Люге — кидань (кстати, похоже, именно от этого народа и произошло русское название Китая), а кидани — гордый, некогда имперский народ. Их «Стальная» империя Ляо пала под ударами чжурчжэней не так уж давно, и ста лет не прошло, а это многое значит. Наверняка кое-кто из киданьской знати не прочь восстановить своё бывшее царство. Интересно, как к таким идеям относится тысячник Елюй Люге? А ведь они его тревожат, тревожат — иначе с чего бы он так интересовался старинными рукописями? Странное хобби для военного человека.

Баурджин улыбнулся — интересуется рукописями? Подкинем. Вот как раз ту, приобретённую вчера у Пу Линя. Киданьскую! И дождаться ребят, скоро уже, пожалуй, явятся. Что-то они скажут насчёт торговли старинными списками?

Ладно, оставим пока тысячника в покое. Баурджин взял из толстой пачки чистый листок. Пу Линь. Сосед-каллиграф. Очень и очень неплохо он живёт, этот господин Пу Линь, — и сад, и слуги, и дом — полная чаша. Это что же, всё благодаря каллиграфии? Или есть и иные источники дохода? Какие? Ах да, он же спекулирует дефицитными книжками... а может, и ещё чем иным? Вызнать!

Юань Чэ. Поэт-баталист, если можно употребить такое сочетание слов. Ханец, ничуть не кидань, но, чжурчжэней, похоже, тоже не очень-то жалует. Насколько можно судить — честолюбив, охотник поговорить о древних битвах, и вообще — жаждет самого широкого признания и славы. На что существует? Ах да, он, кажется, родственник какого-то влиятельного вельможи, они там все, собирающиеся у Лу Синя, чьи-нибудь «родственнички». Развели семейственность, ну нет на них справедливых советских законов! Так... Чей родственник этот Юань Чэ? Узнать.

Теперь — сам господин Лу Синь, «начальник коммунального хозяйства западного городского округа». Тоже ханец, но наверняка имеет покровителей среди чжурчжэньской знати, иначе б не попал на столь важную должность. Впрочем, не столь уж важную, сколь доходную. Весьма, весьма доходную. Городское хозяйство, рынки, всякие там санитарные инспекции — это же Клондайк, золотое дно!

Кстати... Баурджин резко отложил листок в сторону. Пора бы нанести визит Цзяо Ли, а то ещё обидится, станет чинить всяческие препоны. Да, давно пора его навестить, да вот на какие такие средства? Деньги-то таяли с каждым днём, а посланец появится только на той неделе, и это ещё в лучшем случае. Что ж, придётся тогда и идти, с каким-нибудь дорогим подарком — с дешёвым к чиновнику такого ранга уж точно не явишься. Скорей бы уж пришёл посланец! Основать торговый дом; ну, «торговый дом» — это, конечно, фикция — быстрых денег не принесёт, а деньги вот уже сейчас нужны, да и потом будут нужны постоянно.

Черт! Князь хлопнул себя по лбу. А вот о деньгах-то он и не подумал. Нет, конечно, посланец привезёт приличную сумму — но ведь и расходы, расходы! Здешнее насквозь бюрократизированное государство живёт по принципу: не подмажешь — не поедешь. Все берут, все — от градоначальника до самого мелкого шэньши на городском рынке. Тут никаких средств не напасёшься. Следует что-то придумать, обязательно придумать. Не пускать привезённые средства в распыл, а вложить в какое-нибудь надёжное и быстро окупающееся дело. Быстро окупающееся... Баурджин хмыкнул — что это вы, товарищ генерал, стали как буржуй мыслить? Да, вот так и стал. А что тут поделаешь? Итак, деньги. Тоже — требующая быстрого решения проблема. Одни проблемы! Впрочем, а кто сказал, что здесь будет легко?

Прибрав на столе, Баурджин вышел во двор. Небольшой такой дворик, уютный, с маленьким аккуратным садиком и свежевыкрашенной скамеечкой у глухой ограды. Скамеечка — это наверняка постарался старик Лао, больше некому, уж не Чен с Лэй же!

Присев на скамеечку, нойон поплотней запахнул халат: вечерело и во двор залетали порывы прохладного ветра. Близилась зима... Зима... Баурджин усмехнулся: здешняя зима монгольской — суровой, с сугробами, ветром и лютой стужей — в подмётки не годилась. Октябрь на дворе — а деревья в полной листве, даже не все пожелтели.

Наступал вечер, тихий, прозрачный, с фиолетовым небом и жёлтыми, слабо мигающими звёздами. Медный свет луны отражался от карнизов дворцов и лихо заломленных крыш пагод, сладко пахло спелыми яблоками и какими-то осенними цветами. Впрочем, что для цветов здешняя осень? Тепло, солнечно, влажно. Почему бы не цвести? Вон, каллиграф Пу Линь даже розы выращивает.

За оградой послышались чьи-то быстро приближающиеся шаги и звонкие голоса. Князь прислушался — кажется, возвращались слуги. Ну да, они. Вот — радостный голос Чена, а вот — какой-то недовольный — Лэй.

— Хозяин нас похвалит, вот увидишь, Лэй! — громко говорил, почти кричал Чен. — Ведь мы же выполнили его поручение.

— За это не нужно хвалить. Это и так само собой разумеется.

— Ох, и зануда же ты, Лэй! Недаром господин Цзяо...

Цзяо?!

Баурджин вздрогнул. Ага! Вот и проговорились... Впрочем, чего уж — и так было ясно.

— Закрой свой рот, Чен, — зло прошипела Лэй. — И никогда больше не упоминай... э... имя того, кого ты только что назвал, иначе...

— Да ладно тебе. — Судя по голосу, Чен явно был испуган.

Нойон покачал головой — жаль, что они так быстро пришли. Была бы подлиннее ограда — может, удалось бы услышать и ещё что-нибудь интересное.

Первым во двор вошёл Чен:

— Ну наконец-то пришли. Интересно, где шляется Лао? Ой! Хозяин!

Он — и возникшая следом Лэй — почтительно поклонились.

Баурджин поднялся со скамейки и повелительно махнул рукой:

— Идите в дом. Там и доложите.

Из всех названных Баурджином городских лавок киданьскими рукописями торговали в двух — в лавке старого Сюй Жаня, что у южных ворот, и совсем рядом — у старьёвщика Фэна, проживавшего, как и сам нойон, в восточном районе, только ближе к городской стене.

— Вообще, я заметила, все торговцы как-то презрительно отзывались о киданьских свитках, — подумав, дополнила доклад Лэй. — Говорили, что не такие уж они и старинные и что настоящие ценители древностей их никогда не купят.

Хм... вот, значит, как. Не купят... Ладно.

К старьёвщику Баурджин наведался поутру, едва только позавтракал. Поручив старику Лао навести в доме порядок, князь отправил остальных слуг на рынок, дав денег и наказав много чего купить. Лэй было встрепенулась — кто же будет охранять хозяина? Но Баурджин бросил на неё столь гневный взгляд, что даже эта боевитая девушка покорно опустила очи, лишь прошептав, что вообще-то она — охранница господина.

— Ага, охранница, — усмехнулся князь. — Вчера-то меня никто не охранял, и ничего — как видите, жив и даже, можно сказать, вполне счастлив. В общем, вперёд, на рынок, и никаких мне возражений, поняла, Лэй?

— О да, мой господин.

— Ну, вот то-то.

Выпроводив наконец слуг, Баурджин оделся понеприметнее, как одеваются средней руки торговцы или шэньши низших рангов, — в синий, без особых изысков халат, подпоясанный узеньким красным поясом, узкие чёрные штаны и кожаные башмаки с квадратными носами. Надел на голову круглую чёрную шапочку и, напомнив слуге, чтоб, как явятся Лэй с Ченом, отправлялся заказывать рамки, покинул уютное жилище и направился по узенькой улочке, ведущей к центральному тракту, что пересекал с востока на запад весь город.

Солнце едва взошло, и над городскими стенами колыхался идущий с реки Тайцзыхэ туман. Он клубился, перелезал, словно взошедшее тесто, квадратные зубцы стен, расплывался по улицам желтоватым, быстро редеющим маревом. И всё же ясно было: ещё час-другой — и от исполинской квашни тумана останутся лишь жалкие клочки, а к полудню исчезнут и они.

Сотни людей — мелкие торговцы, низшие чиновники, каменщики в заляпанных извёсткой халатах, продавцы воды и лепёшек, слуги, носильщики — деловито двигались по главному тракту в направлении к центру — к рынку, к пагодам, а кто и к императорскому дворцу, жёлтая, позолоченная солнцем крыша которого была видна практически отовсюду. Молча никто не шёл, все переговаривались, переругивались, смеялись, а кое-кто — даже пел песни.

— Поберегись! Поберегись! — раздались вдруг громкие крики.

Послышался стук копыт, и на тракте показались всадники — трое, на вороных конях, в пластинчатых панцирях, надетых поверх серых воинских халатов, в сапогах, с короткими копьями-гэ, с мечами, болтающимися у пояса в ножнах.

— Поберегись! Поберегись!

Наклоняясь, воины на скаку лупили зазевавшихся тупыми концами копий — как видно, расчищали дорогу какому-нибудь знатному вельможе. Ага, да вот он и сам показался — в красном с жёлтой оторочкой халате, верхом на белом коне, с чванливым лицом. В седле сидел как влитой, значит, не ханец, чжурчжэнь.

Баурджин поспешно отскочил в сторону — не хватало ещё отведать палки, обернулся, почувствовав, что едва не сбил кого-то с ног. Ну да — чуть не зашиб какого-то мелкого человечка в вишнёвого цвета халате, недорогом, но и не сказать, чтоб дешёвом. Наверное, шэньши.

— Прошу простить меня, уважаемый... — начал было нойон, но тут же замер, увидев совсем рядом, за шэньши, поспешно отвернувшегося человека. Мало того, человек этот не только отвернулся, но и побежал, стремясь побыстрее раствориться в толпе, что, надо сказать, вполне ему удалось. Впрочем, Баурджин вовсе и не собирался за ним гнаться — не так уж и хорошо князь пока знал город. Хотя... И этот ведь, похоже, не знал — иначе бы бросился в какой-нибудь проулок, а не в толпу. Ишь, оглянулся... А вот это он сделал зря!

Баурджин успел-таки разглядеть серые, спутанные, словно пакля, волосы. Тот самый старик! Наверняка тот самый! О ком говорили слуги. Интересные дела... Что, Цзяо Ли оказался настолько умён, что приставил к несчастному беженцу ещё одного соглядатая? Тогда бы они не упомянули этого старика, зачем? А что, слуги точно присланы градоначальником? Ну да... его подарок... А вообще, надо получше это всё проверить.

И в следующий раз надо будет просто взять с собой Лэй. Но пусть идёт не рядом, а позади, пусть увидит этого противного старика, выследит. А уж потом можно будет и решить, что делать.

Придя к такому выводу, Баурджин слегка повеселел, пересёк наконец шумный тракт и, насвистывая, направился к видневшейся неподалёку крепостной башне с крышей из синей черепицы. Как и предполагал князь, утренний туман быстро рассеивался, вскоре стало тепло, и в голубом, почти летнем небе радостно засияло солнце. Ласковый ветерок шевелил листья деревьев — тополей, клёнов и лип. Откуда-то, вероятно с пристани, несло свежей рыбой. Ах, до чего ж чудесной выдалась погодка — сухо, солнечно, но не жарко. Осень. Похоже, это здесь самое золотое время.

— Эй, сяо! — Баурджин подозвал мальчишку-водоноса. Вообще князь сначала подумал, как его позвать, а уж потом крикнул: «Сяо!» Помнил, что от рождения до четырёх лет ребёнок у ханьцев зовётся хуан — молокосос, потом, примерно до шестнадцати лет, сяо — малыш, с шестнадцати чжун — средний, ну, а с двадцати одного до шестидесяти дин — тягловый. А уж потом лао — старик. Водоносу явно ещё не было шестнадцати, значит, всё правильно — сяо.

— Хотите воды, господин? — Мальчишка ловко вытащил из лохмотьев деревянный стаканчик и, плеснув в него воды, с поклоном подал князю. — Пожалуйста, пейте. Это очень вкусная вода, господин, я специально хожу за ней в горы, к роднику.

Вода и в самом деле оказалась вкусной и холоднющей — аж заломило зубы.

— Благодарю. — Напившись, нойон, протянул парнишке мелкую монету с квадратной дырочкой посередине.

— Пейте на здоровье, уважаемый господин. — Смуглое лицо мальчишки озарилось широкой улыбкой. — Хотите ещё?

— А, пожалуй, — махнул рукой Баурджин. Что-то показалось ему странным в этом босоногом пареньке-водоносе. Вот только что?

— Прошу, господин.

Что? Вроде совсем обычный пацан. Обычный... Вот именно! Обычный... скажем, для какого-нибудь московского дворика, или для сибирской деревушки, или даже, скажем, для кочевья найманов или татар. Но только не для здешних мест! Глаза-то у пацана оказались серые, даже с зеленоватым отливом, и большие, вовсе не узкие щёлочки. И русые... нет, тёмно-русые волосы. И веснушки! Даже сейчас, осенью. Вполне европеоидного облика парень, можно сказать — земляк.

— Как тебя зовут, сяо?

— Дэн, господин. Некоторые называют меня — Дэн Веснушка.

— Ты не здешний, Дэн?

Парнишка покачал головой:

— Нет, я родился здесь. Только родителей своих не помню — я ведь подкидыш. Отец вроде был откуда-то из далёкого далека. Так говорила бабушка Лянь, которая меня выкормила и воспитала. Увы, и её третий год как нет в живых.

— Ты понимаешь какой-нибудь иной язык, кроме ханьского? — спросил Баурджин по-монгольски. Затем то же самое повторил на наречии меркитов, найманов, татар...

Паренёк недоумённо хлопал глазами. Ну да, откуда он может знать, он же родился и вырос здесь, в Ляояне, а мать свою не помнит. И всё же — земляк...

Баурджин неожиданно для себя улыбнулся — вот ведь, приятно на душе стало, словно вдруг увидел приятеля с того ещё, прежнего времени, из великой эпохи парашютных вышек, Осоавиахима, серебристых, рвущихся к небу планеров и авиеток.

— Говоришь, ты носишь воду с гор? А где здесь горы?

— Там. — Парнишка махнул в сторону городских стен, потом немного подумал и пояснил: — Там вообще-то не горы, сопки. Но высокие.

— И ты каждый день туда ходишь? — заинтересовался нойон.

— Да раза по два, а летом, в жаркие дни, — и все три. Все знают, самая лучшая в городе вода — у меня, Дэна Веснушки! — Пацан с гордостью посмотрел вокруг, словно бы ожидал, что немногочисленные уже прохожие с жаром кинутся подтверждать его слова.

— И что, стражники тебя пропускают? — с наигранным удивлением спросил Баурджин.

Гордости в серых глазах паренька стало ещё больше.

— Пропускают, а как же! Просто надо уметь договариваться.

— Ты, я вижу, умеешь?

— Ещё бы!

Вот так... Князь ещё не знал, какую выгоду для себя сможет извлечь из этой мимолётной встречи, но ничуточки не сомневался, что сможет. Паренёк-то шастает туда-сюда за Восточные ворота, и ни у кого из стражников это, похоже, не вызывает никаких подозрений. Здорово!

— Вот что, Веснушка, — оглянувшись по сторонам, — а вдруг где-то здесь поблизости шатается тот самый мерзкий старик с волосами-паклей? — Баурджин постарался придать своему лицу самое серьёзное выражение. — Твоя водица и в самом деле весьма вкусна. Но вот твой вид... Что, маловато покупателей?

— Нет, господин, — грустно качнул головой Дэн. — Не покупателей мало — товар уж больно дёшев.

— Ясно. Знаешь, я бы, наверное, покупал у тебя кувшин в день. Сможешь приносить?

— Конечно! — В глазах паренька словно сверкнули молнии. — Конечно, смогу, господин! А где вы живёте?

Баурджин назвал адрес, своё здешнее имя и тут же переспросил:

— Запомнил?

— Запомнил, господин Бао! У меня очень хорошая память.

— Рад за тебя. Ну что ж, завтра жду.

— Не извольте беспокоиться, любезнейший господин Бао!

Мальчишка поклонился и, усмотрев за кустами двоих поспешавших куда-то шэньши — потенциальных клиентов, весело поскакал за ними:

— Вода! Вкуснейшая водичка из горных родников!

Проводив его взглядом, нойон вспомнил вдруг, что совсем забыл спросить у парня, где здесь проживает старьёвщик Фэн. Ну, невелика беда, этот вопрос можно выяснить и у кого-нибудь другого, к примеру, вот у этого дина с деревянными вёдрами на смешном бамбуковом коромысле.

— Эй, человек!

Тягловый испуганно бросил вёдра и, подбежав, низко поклонился, как видно, приняв Баурджина за какое-нибудь немаленькое начальство:

— Слушаю вас, уважаемый господин.

— Где мне найти некоего Фэна, старьёвщика?

— Старьёвщика Фэна? — Тягловый задумался, вороша грязными пальцами спутанную чёрную шевелюру. — Так вон же его дом, прямо на углу.

Нойон посмотрел в указанную сторону и увидел невысокую, когда-то побелённую ограду:

— Так что, лавка у него тоже там?

— Да, господин, там и лавка. Так я пойду, господин?

— Иди, иди, дин.

— Благодарю, господин.

Подобрав вёдра, тягловый быстро скрылся из виду.

Лавка старьёвщика, занимавшая большую из двух комнат дома, была завалена грудами различного рода хлама, по крайней мере три четверти которого, по мнению Баурджина, было пригодно лишь на выброс или, в крайнем случае, для растопки печи. Ну кому, скажите пожалуйста, придёт в голову приобрести вот эти изношенные верёвочные туфли? Или это ведро без дна? Или кусок красного кирпича, валяющийся в груде какой-то ветоши? А старые засаленные халаты без рукавов — они-то кому нужны?

— Говорят, у вас иногда попадаются старинные книги? — без обиняков начал нойон, завидев сгорбленную фигуру старьёвщика — этакого седобородого старичка «божий одуванчик», вовсе даже не похожего на Плюшкина, а, наоборот, одетого очень прилично и с некоторым шиком — в добротный полотняный халат цвета бордо, подпоясанный белым шёлковым поясом с пышными большими кистями.

— Ну, что же вы молчите? — нетерпеливо поинтересовался князь. — Вы ведь — старьёвщик Фэн?

— Да, я старьёвщик, — наконец отозвался старик. — Вы спрашивали про старые книги? Какие вас интересуют?

Узкие глаза старьёвщика цепко осматривали посетителя.

— Ну, не знаю... — Нойон развёл руками. — Наверное, те, что не слишком дороги.

— Ну, — неожиданно улыбнулся старик, — как вы уже, наверное, заметили, ничего слишком дорогого у меня нет. А насчёт книг... Подождите-ка...

Старьёвщик скрылся в соседней комнате, оставив князя наедине с кучами хлама. Отсутствовал хозяин лавки недолго, но у Баурджина было такое чувство, что в той, другой комнате, кроме старика Фэна, находился кто-то ещё. И этот «кто-то» явно был из тех, от кого старьёвщик зависел, — подобострастная улыбка ещё не успела покинуть лицо старика, когда он вернулся обратно в лавку.

— Старинные книги, говорите? — Старик зачем-то оглянулся и перешёл на шёпот.

Только вот шёпот у него оказался какой-то слишком уж громкий — так шепчут в кинофильмах или в театре, чтоб было хорошо слышно публике. Интересно, где здесь публика? А там, в соседней комнате! Тогда ещё интереснее, что сейчас предложит старик?

— Я вижу, вы учёный человек... И не из этих, не из чжурчжэней, ведь верно?

— Да, я не чжурчжэнь, — бесстрастно согласился князь.

— И не ханец.

— Не ханец...

— Тогда осмелюсь предложить вам кое-что. — Старик неожиданно мерзко расхохотался и, наклонившись, выудил из груды тряпья несколько потрёпанных книжиц, уже порченных временем.

— Это — история великого государства Ляо! — нарочито громко пояснил старьёвщик. — Сдаётся мне, вы именно это и ищете, любезнейший господин.

— Ляо? — Баурджин презрительно скривился. — Я думал, вы предложите мне что-нибудь из эпохи правления Тан или уж, по крайней мере, — Пяти Династий. А Ляо? Ляо меня нисколечко не интересует, я ведь не из киданей, а тангут, дансян по-ханьски.

— Ну, как знаете, — разочарованно протянул старик. — Не хотите — не берите, больше-то пока всё равно ничего нет.

— Что ж, нет так нет...

— А насчёт Пяти Династий... Вы примерно представляете, сколько эти книги стоят? — Старьёвщик неожиданно улыбнулся. — И разве они могут быть у меня, нищего лавочника?

— Тогда прощайте. — Кивнув, князь направился к выходу.

Старьёвщик тут же бросился за ним и, нагнав у самой двери, громко прокричал:

— Счастливого пути, господин!

А затем, цепко ухватив посетителя за рукав, понизил голос до шёпота. До настоящего шёпота, не показного:

— Приходите завтра, мой господин, где-нибудь ближе к вечеру. Вас устроит Сун?

— Вполне.

— Вот и приходите. Обязательно приходите.

— Зайду.

Ага, значит, у старика всё ж таки есть Ляо! — на ходу рассуждал Баурджин. Это хорошо, хорошо, будет что понемножку дарить Елюю Люге... Если чёртов тысячник сам всё не купит! А ведь может купить, может. Интересно, кто ж там сейчас был, у старьёвщика? Какой-нибудь проверяющий-шэньши? Или — покровитель-нахлебник из числа местного преступного элемента, такие, как помнил князь, имелись в любом ханьском городе. Хотя нет. Если это был преступник — зачем старьёвщику столь демонстративно всучивать рукописи киданей? Значит, всё же шэньши. И — не из простых проверяющих. Постой, постой, что же, получается, старик Фэн — под колпаком у местных особистов? Те не доверяют киданям и берут на карандаш каждого, кто проявляет интерес к истории киданьского государства Ляо! Если так... если так, то надобно мягко предупредить об этом того же Елюя Люге. А что, если тысячник давно уже на заметке? Если за ним следят? Тогда, выходит, следят и за ним, Баурджином. Следят с той самой встречи у коммунальщика Лу Синя. Да-да, следят! Тот самый старик с волосами как пакля... Теперь ясно.

Баурджин непроизвольно оглянулся на ходу — не идёт ли кто-нибудь сзади. Нет, никого. Только гончар раскладывал свой нехитрый товар на небольшой площади, да там же какие-то угрюмые мужики сгружали с телеги сено. Мужики... Соглядатаи? Вряд ли... Скорее уж — вон тот мастеровой с лучковой пилою. Слишком уж беззаботен для мастерового. Ишь, посматривает по сторонам, насвистывает, якобы никуда не торопится. Ага, вот ещё один — по виду слуга с длинным свёртком на левом плече. В таком свёртке вполне может оказаться замаскировано копьё... или меч. А вот этот каменщик с мастерком! Откуда он взялся? И где здесь стройка?

Спокойно!

Баурджин быстро взял себя в руки, справедливо рассудив, что даже если за ним и следят, так он пока чист и никакой компры на себя никому не предоставил. Ну, подумаешь, был в гостях у Лу Синя — кстати, с подачи самого господина Цзяо Ли. Подумаешь, собирает старинные книги — здесь многие так делают. Так что на него есть? Да ничего! Просто следует и в дальнейшем действовать так же осторожно. Так он и действовал осторожно. А как же иначе, когда собственные слуги — Чен с Лэй уж точно — самые натуральные соглядатаи и есть!

Ещё немного поплутав по восточной части города, Баурджин махнул на всех соглядатаев рукой и неспешно направился в район Белого тигра — искать встречи с поэтом Юанем Чэ. Найти поэта, пожалуй, будет нетрудно, ведь его любимую харчевню — точнее, харчевни — князь знал ещё из разговоров с самим Юанем Чэ.

А потому и отыскал представителя местной пишущей братии довольно быстро, правда, не в обычной корчме, а в той, что располагалась в квартале Цветов и ив на первом этаже весёлого заведения тётушки И, попросту говоря — борделя.

Юань Чэ сидел за дальним от дверей столиком во главе небольшой компании и, подняв правую руку, что-то оживлённо декламировал, да так сверкал глазами, что Баурджина прямо оторопь взяла — ну вылитый Троцкий! И бородка клинышком в точности как у врага народа, и всклокоченная чёрная шевелюра, вот только очочков для полного сходства не хватало или пенсне, что уж там Троцкий носил, Баурджин не больно-то помнил.

— А, господин Бао! Вы ли это?! — увидев нарочно подобравшегося к самому столу нойона, обрадованно воскликнул поэт.

— Господин Юань Чэ?! — не менее радостно отозвался князь. — Ну надо же! Какая неожиданная встреча.

— Ага! — Поэт шутливо погрозил Баурджину пальцем. — Вы, по всему видать, решились-таки проверить, хороши ли девочки у тётушки И?

— Да вот, — простодушно развёл руками нойон. — Таки решился. Вы ж, кстати, сами их мне и расхваливали.

— Я?!

— Расхваливали, расхваливали, не отпирайтесь. Помните — у Лу Синя?

— Ах, ну да, ну да. Что же вы стоите, господин Бао? Присаживайтесь к нам, прошу.

Юань Чэ тряхнул своей козлиной бородкой и, усадив гостя за стол, обвёл взглядом остальную компанию.

— Прошу знакомиться, господа. Мой друг Бао Чжи, беженец из Си-Ся, купец и представитель торгового дома. Кстати — добрый знакомый нашего уважаемого градоначальника, господина Цзяо Ли. А это — господин шэньши Вэй Сихэй... господин шэньши Гао Хэлин... господин шэньши Лю Цзинцай... к большому сожалению, господина Лу Синя с нами сейчас нет — жена внезапно вернулась из Южной столицы.

Как понял Баурджин, за столом собрались чиновники городской администрации. Собрались, чтобы выпить вина, развеяться, устроив, так сказать, «мальчишник». Где были при том их жёны, князь не спрашивал, считая данный вопрос в столь благородном собрании неуместным. Наоборот, заказал за свой счёт вина и по мере сил поддерживал шутливый разговор, крутившийся вокруг падших женщин, крупной партии вина и некоего следователя Ба Дуня, недавно попавшегося на какой-то коммерческой комбинации, вовсе не полезной органам городского дознания, но сулившей немалые прибыли лично Ба Дуню, которого все собравшиеся, смеясь, называли «бедолагой» и гадали — выкрутится он или «попадёт под метлу»?

Когда закончилось вино, князь оглянулся — подозвать служку. Чёрт! Показалось, будто за витыми колоннами у входа промелькнул тот проклятый старик с волосами-паклей! Нет, ну это точно — показалось! А впрочем...

— Я сейчас...

Выскочив из-за стола, Баурджин проворно бросился к выходу, огляделся. По небольшой площади, освещённой разноцветными бумажными фонариками, не торопясь прогуливались люди, в основном молодёжь. Шутили, спорили, смеялись. Никакого старика здесь и в помине не было!

Почесав голову, нойон направился обратно в харчевню и у самых колонн вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся... Кто-то из гулявших поспешно отвёл глаза. Кажется, во-он тот молодой человек в травянисто-зелёном халате... нет, не он, другой — в круглой шляпе... Тьфу ты... Скорее всего, опять показалось. Хотя, конечно, князь вполне мог привлечь к себе внимание, выскочив на площадь, словно чёрт из табакерки.

— Почудилось, увидел знакомого, — усевшись обратно за стол, пояснил Баурджин. — О, да тут у вас гости!

И в самом деле, пока нойон бегал, число сидевших за столиком людей увеличилось вдвое... даже больше чем вдвое, — за счёт красивых молодых девушек в одинаковых красных халатах. Ну, ясно — наконец-то вступил в дело персонал весёлого заведения тётушки И. Кое-кто из чиновников уже поднимался на второй этаж под руку с понравившейся девицей, ушёл и Юань Чэ, на прощанье шепнув князю, чтоб расплачивался, как сумеет договориться. Слава богу, хоть эти девицы не чьё-нибудь навязчивое угощенье, не нужно потом думать — кому должен.

— Меня зовут Си Янь, господин.

— Идём, — улыбнулся нойон.

В конце концов, он был всего лишь мужчиной, довольно долго лишённым женской ласки, и не стал противиться натуре. Честно сказать, не очень-то и хотелось противиться, да и выглядело бы это довольно-таки подозрительно. Отказался от услуг жрицы платной любви? Ха! А зачем тогда вообще приходить в бордель?

— Вы у нас первый раз, господин? Позвольте вас проводить. Вон туда, по лестнице.

Девушка прошла чуть вперёд, и князь направился за ней, украдкой бросая взгляды по сторонам: а вдруг — тьфу-тьфу-тьфу — опять покажется тот назойливый мерзкий старик? Нет, похоже, в этом заведении Баурджин никого не интересовал, исключая, естественно, обслуживающий персонал в лице прелестницы Си Янь. Да, она вообще, кажется, довольно мила.

— Сюда господин, налево.

Узкий коридор, дрожащее зеленоватое пламя светильников, мягкая, заглушающая звук шагов циновка. Н-да-а, недешёвое заведение. Интересно, какую цену заломит эта Си Янь? А денег, между прочим... В общем, экономить надо.

— Пришли, господин.

Легко, без всякого скрипа, отъехала в сторону обтянутая желтоватой полупрозрачной бумагой дверная рама, и оба — Баурджин и Си Янь — очутились в небольшой, уютно обставленной комнатке с обитыми зелёным шёлком стенами и большим ложем на низких деревянных ножках, вырезанных в виде тигриных лап. Кроме ложа, в комнатке имелся небольшой столик с серебряным кувшином, двумя бокалами тонкого тёмно-синего стекла и лёгкой закуской на большом фарфоровом блюде. Пол покрывал узорчатый ковёр с длинным ворсом, в углу, на золочёной треноге, неярко горел светильник, а проходивший вдоль наружной стены кан был покрыт циновкой, вышитой серебряной нитью.

— Вам не холодно, господин? — обернулась девушка.

Баурджин пожал плечами:

— Да, пожалуй, нет. Скорее даже жарко.

И впрямь, в комнате было душновато — жарко горел светильник, да и от кана шло ощутимое тепло.

Нагнувшись, Си Янь закрыла заслонку и, присев на край ложа, налила в бокалы вино:

— Выпьем, мой господин!

Князь не стал спорить:

— Выпьем, Си Янь.

Вино оказалось красным, великолепным и неуловимо терпким на вкус.

— Это сунское вино, господин, — понимающе улыбнулась девушка. — С юга.

— Ну, ясно — с юга, — кивнул Баурджин и, вскинув глаз на собеседницу, усмехнулся. — Что ты всё заладила, Си Янь, — «господин да господин», называй меня просто — Бао. А то, понимаешь, сидим, как буржуи какие!

— Госп... господин Бао — нездешний? Ой! — Девушка вдруг сконфузилась. — Прошу извинить за бестактный вопрос, это ведь не моё дело — откуда вы?

— Я из Си-Ся, — рассмеялся князь. — Чего тут скрывать? Все знают. Еле спасся от гнусных дикарей-монголов. Хорошо, хоть здесь, в Восточной столице, меня не оставляет своим покровительством один влиятельнейший чиновник — господин Цзяо Ли.

— Вы знаете Цзяо Ли? — удивлённо воскликнула Си Янь.

— Он спас меня во время бегства, — на полном серьёзе поведал нойон. — Поистине, храбрый и великодушный человек этот Цзяо Ли! Выпьем-ка за его здоровье.

— Вы первый... — Си Янь задумалась, поставив бокал на стол. — Вы первый, кто столь лестно отзывается о господине Цзяо. Обычно его все ругают — ну, это ни для кого не секрет, кто когда хвалит градоначальников?

— Ты совершенно права, дражайшая Си Янь!

— Что-то вы кажетесь мне слишком напряжённым, господин Бао. Ложитесь, я сделаю вам массаж. Позвольте помочь раздеться...

Улыбнувшись, Си Янь умело развязала пояс. Секунда — и князь оказался раздет.

— Ложитесь, мой господин.

Баурджин послушно улёгся на ложе и ощутил кожей спины нежные прикосновения девичьих рук. Си Янь оказалась мастерицей в своём деле: она то щипала кожу нойона, то гладила, а то — колотила, словно в бубен. От всего этого — от приглушённого зеленоватого света, от мягкого ложа, от выпитого вина и лёгких прикосновений девушки Баурджину стало вдруг так спокойно, что он и думать забыл обо всех проблемах — и о деньгах, и о посланце, и даже о противном старике с волосами-паклей.

— Вам хорошо, мой господин?

— О, да...

— Теперь перевернитесь на спину...

Обнажённая Си Янь показалась нойону ещё краше! Да она и была настоящей красавицей — длинноногая, с плоским животом и тугой грудью, с глазами, сияющими отражённым зеленоватым светом.

Подняв вверх руки, девушка грациозно вытащила заколку, и чёрные волосы её, ничем больше не сдерживаемые, водопадом хлынули на плечи и грудь.

— Вы знаете, что такое «волшебная флейта», господин Бао?

Баурджин непроизвольно поморщился — «волшебная флейта» в его памяти была прочно связана с, не к ночи будь помянутой, шпионкой Мэй Цзы, из лап которой он тогда едва вырвался.

— Вам не нравится? — чутко отреагировала Си Янь.

— Нравится. Делай.

И Баурджин с головой провалился в пучину удовольствий, весьма предосудительных удовольствий, если посмотреть на них глазами бывшего генерала несокрушимой Советской армии. Да, весьма предосудительных, но оттого ещё более щекочущих, желанных...

После «волшебной флейты» и бокала вина была «всадница», затем — «серебряный лотос», а потом... а потом чего только не было.

— Ты просто волшебница, Си Янь! — ласково погладив девушку по плечу, прошептал князь.

— Рада, что вам понравилось. Вы позволите, я принесу ещё вина?

— Да, конечно...

Баурджин блаженно растянулся на ложе... и вдруг услыхал в коридоре какой-то приглушённый шум. И даже показалось, что кто-то вскрикнул. Женщина! Си Янь?

Накинув халат, князь выскочил в коридор.

И вовремя!

Двое низкорослых мужчин в чёрных халатах схватили Си Янь и пытались вытащить её на улицу через открытое в торце коридора окно, точнее — затянутую бумагой стену.

— Ну, ну, не сопротивляйся, сучка, — злобно шептал один. — А будешь кричать — попорчу личико, и кому ты тогда будешь нужна?

Не говоря ни слова, Баурджин с разбега впечатал одному из налётчиков кулаком в скулу, да так, что бедняга со стоном отлетел в сторону. Второй в тот же момент встрепенулся, выставив вперёд кинжал, — нойон пнул его между ног и, схватив в охапку, выбросил на улицу, куда, несколько оклемавшись, уже подался другой.

— Мы ещё встретимся! — снаружи послышались угрозы.

Баурджин лишь усмехнулся — сявки! Обернулся к Си Янь:

— Ты как?

— Мне было страшно, господин, — отдышавшись, призналась та. — Спасибо, что выручили.

— Кто эти люди?

Честно сказать, Баурджин был удивлён подобной наглостью. Ворваться вечером в фешенебельный публичный дом, хозяйка которого наверняка имела все необходимые связи, — это перебор.

Си Янь повела плечом:

— Я вижу их в первый раз, господин. Мне страшно! Надо обязательно рассказать хозяйке!

— Потом расскажешь. Идём! — Обняв трясущуюся девушку за плечи, нойон увёл её в комнату и, усадив на ложе, плеснул в бокалы остатки вина.

— Мне кажется, ты хорошая девушка, Си Янь, — негромко произнёс Баурджин. — И мне бы не хотелось, чтобы с тобой произошло что-нибудь неприятное. Думаешь, стоит рассказывать обо всём хозяйке?

— Госпожа И обязательно накажет меня. — Девушка тяжело вздохнула. — Ведь это я виновата — раскрыла окно в торце, хотела проветрить... Они ворвались так внезапно, будто только того и ждали.

— Как они залезли? Ведь здесь довольно высоко.

— Прыгнули на шестах.

— На шестах? Ну, циркачи! Акробаты недорезанные...

— Они обещали вернуться. — Си Янь совсем посмурнела. — Всё же лучше рассказать обо всём госпоже.

Баурджин махнул рукой:

— Не нужно. Я сам расскажу. Скажу, это я открыл окно из-за духоты.

— О, господин! — Си Янь бросилась на колени, по лицу её градом катились слёзы. — Вы так благородны и великодушны.

— Не стоит благодарить. — Поднявшись на ноги, князь быстро оделся и, вытащив из поясной сумы связку монет, тихонько положил их на стол. — Это тебе. Ну, встань же с колен...

— Приходите ещё, господин!

— Обязательно.

— Буду ждать.

Си Янь улыбнулась и, утерев слёзы, проводила нойона вниз, в харчевню, где за тем же столиком уже снова сидел поэт Юань Чэ в компании кого-то из шэньши, кажется Лю Цзинцая.

— А, вот и наш купец! — завидев Баурджина, радостно воскликнул поэт. — Ну как, понравилась девушка?

— Божественно! — присаживаясь, не стал отпираться князь.

— В следующий раз попробуй сразу двух или трёх. Некоторые берут ещё и мальчиков.

Ну уж, с мальчиками — это явный перебор, подумал нойон, но вслух ничего говорить не стал, а лишь улыбнулся и посмотрел сквозь раздвинутые двери на улицу, освещённую разноцветными фонариками и жёлтыми звёздами.

— Ещё не так уж и поздно, дружище, — перехватив его взгляд, хохотнул Юань Чэ. — Кстати, у меня есть паланкин — я обязательно одолжу его вам, ведь вы живёте неблизко.

Баурджин замахал руками:

— Право, не стоит!

— Нет, нет, нет! Ничего и слышать не хочу, уважаемый Бао! Потом, случись что с вами, до конца дней своих буду себя корить. Вы этого хотите, Бао?

— Ну что ж. — Нойон всё же дал себя уговорить, тем более что в паланкине можно было спокойно побеседовать с Юань Чэ с глазу на глаз, без лишних ушей.

— Тогда — едем! — тут же распорядился поэт. — Прощай, Лю, завтра увидимся. Привет остальным.

— Удачной дороги, — улыбнулся шэньши и, посмотрев на Баурджина, добавил: — Был рад познакомиться.

— Взаимно, господин Лю!

Паланкин поэта — большие носилки с пологом из зелёного, расшитого золотистыми драконами шёлка — имел вид не богатый, но и не бедный. Не «ЗиМ», но и не «четыреста первый» «москвич», скажем так — «победа». Как раз то, что и требуется истинному служителю муз.

Двое носильщиков — мускулистые, голые по пояс парни, сидевшие на корточках близ носилок, — при виде хозяина проворно вскочили на ноги.

— Прошу! — Юань Чэ гостеприимно откинул полог.

Поблагодарив, Баурджин с удобством расположился на мягких подушках.

— Домой! Только не слишком быстро, — усаживаясь напротив, громко распорядился поэт и тут же пожаловался на носильщиков: — Плачу этим бездельникам столько, сколько ушло бы на содержание пары добрых лошадей. Правда, на лошадях здесь не везде проедешь... к императорскому дворцу, например, запрещено.

Князь кивнул:

— Понятно. И часто вы бываете во дворце, Юань?

— Когда приезжает император, — просто ответил поэт. — Видите ли, он заказал мне две оды. И заплатил весьма щедро.

— Счастье для подданных — иметь такого властителя!

— Поистине счастье.

Дюжие носильщики несли паланкин умело и плавно, и Баурджин вынужден был признать, что и сам бы не отказался заиметь подобное средство передвижения. А что — удобно и не трясёт. Что же касается так называемой эксплуатации человека человеком, то вряд ли эти здоровяки-носильщики слишком уж утруждались — чай, не камни на каменоломне таскали, да и больше отдыхали, чем работали. Доставили хозяина куда надо, и сиди отдыхай, точи лясы. Как пояснил поэт, устроиться носильщиком паланкина считалось среди простого народа большой удачей, можно сказать, подарком судьбы.

Баурджин быстро придумал, с чего начать разговор — уж конечно, никак не сразу с Елюя Люге. Нет, с другого.

— Сегодня на нас напали разбойники! Представьте, Юань, — прямо в коридоре заведения тётушки И! Запрыгнули на второй этаж, напугали несчастную девушку. Пришлось их выкинуть.

— Вон оно что! — Поэт явно встревожился. — Значит, они и сюда добрались. Совсем обнаглели.

— Вижу, сии лиходеи вам хорошо знакомы? — удивился князь.

Хозяин паланкина потёр переносицу:

— Не то чтобы знакомы... Но я про них много чего слыхал. Странно, что вы не слышали. Ах да, вы ж чужестранец. Прошу извинить, сейчас поясню. В общем, это такая банда — «красные шесты»...

— Почему красные?

— Потому что шесты у них — красные. Говорят, что — от крови жертв, но, думаю, — врут. Эти разбойники с помощью своих шестов ловко запрыгивают на верхние этажи богатых домов, дворцов, пагод — ну, а дальше что им в руки попало, то пропало.

— Ну, это ясно... О, боги! Ведь забыл, забыл предупредить о нападении тётушку И. А ведь обещал!

— Ничего, я скажу слугам — сбегают предупредят, — засмеялся Юань Чэ. — Там, за столом, вы, кажется, говорили про какую-то старинную книгу?

— Да, недавно приобрёл, — тоном беспросветного простака-провинциала произнёс Баурджин. — Думал — эпохи Пяти Династий, а оказалось — киданьская.

— Киданьская? — Не выдержав, поэт весело рассмеялся. — Здорово же вас нагрели, дружище! Смею вас уверить, киданьские книги — не такие уж и старинные. Кстати, сколько вы заплатили?

— Связку монет.

— Связку цяней... Полную?

— Увы, полную.

— Ай-ай-ай! — Юань Чэ участливо поцокал языком. — Не знаю даже, как вас и утешить. Постойте-ка! — Широкое лицо его вдруг озарилось улыбкой. — Вы вот что... Вы давайте-ка, подарите эту книгу нашему общему знакомому тысячнику Елюю Люге!

— Елюю Люге? — Баурджин сделал вид, что напряжённо вспоминает, о ком же это вдруг зашла речь.

— Ну, такой красивый мужчина с лихо закрученными усами, кидань, мы с ним сидели в гостях у Лу Синя-шэньши.

— А! — Князь стукнул себя по лбу. — Кажется, вспомнил. Так он — кидань?

— Именно! И знаете, из тех, кто кичится своей бывшей империей — Ляо. Ещё повезло, что Елюй Люге — тысячник в дальней крепости, жил бы здесь — давно попал бы под особое наблюдение. Чжурчжэни не очень-то любят киданей, точнее сказать — наоборот! — Поэт снова погрозил пальцем и пьяно захихикал.

Баурджин еле сдерживал радость. Вот как всё хорошо складывается — теперь можно безо всякой опаски встретиться с Елюем Люге и, если что, сослаться на совет Юань Чэ, поэта.

— Знаете что, Бао? А давайте-ка песню запоём, а?

— Песню?

— Угу... Да так запоём, чтоб... чтоб в Южной столице — и то слышно было. И-и-и-и...

Юань Чэ пьяно взмахнул рукой и, повалившись на подушки, громко захрапел.

— Эге, да вы, батенька, совсем надрались, — покачал головой Баурджин. — Однако, наверное, скоро приедем.

Откинув нетерпеливым жестом полог, князь выглянул из паланкина, всматриваясь в тёмную пелену опустившейся на город ночи. Было тепло и влажно, звёзды на небе спрятались за чёрными тучами, и уже начинал накрапывать дождик. Быстро же изменилась погода. Ну, оно и понятно — осень. Та самая, что лучше трёх вёсен, — Баурджин улыбнулся, вспомнив монгольскую поговорку, и вдруг пристально впился взглядом во тьму. Луч дрожащего света, вырывавшийся из неплотно прикрытой двери какой-то корчмы, выхватил из темноты две низкорослые фигуры, явно бежавшие за носилками. Неужели — те самые?! Как их? «Красные шесты»! Нет, не может быть... Неужто они настолько мстительны, что... Или это какие-нибудь другие лиходеи, прельстившиеся богатым паланкином?

— Приехали, господин!

Носильщики остановились и плавно опустили носилки.

— А, что? — проснувшись, захлопал глазами поэт.— Ах, приехали. Это хорошо, что приехали, это очень хорошо... Вот что, парни! Теперь доставьте домой моего друга господина Бао — и до полудня свободны.

— Можем мы зайти в корчму, господин? — тут же поинтересовался один из носильщиков.

— Можете. — Юань Чэ милостиво кивнул. — Только сперва доставьте.

— Будет исполнено, хозяин! — разом гаркнули парни. — Куда везти господина?

— В квартал Синего дракона, — быстро пояснил Баурджин. — Рядом с домом каллиграфа Пу Линя, недалеко от Восточного рынка.

— Не извольте беспокоиться, довезём, господин!

Простившись с поэтом, нойон развалился на подушках и вскоре заснул под мерное покачивание носилок. Разбудили его холодные капли — полог всё ж таки быстро промок — и ругань носильщиков. Баурджин прислушался.

— Восточный рынок — там! — говорил один из парней. — Во-он за той пагодой.

— Да нет, не за пагодой, а совсем в другой стороне, ближе к стене.

Ага... Похоже, заблудились.

— Ребята, а ну-ка, опустите носилки, — выглянув, попросил князь. — Сейчас сам посмотрю.

Выбравшись из паланкина, он осмотрелся — всё так же моросил дождь, нудный, но, слава богу, тёплый, кое-где в разрывах туч сверкали желтизной звёзды. Вот на миг показалась и луна, вернее, её кусочек. Тускло-серебристых лучей ночного светила оказалось вполне достаточно для того, чтобы Баурджин смог разглядеть на углу дом своего соседа, каллиграфа Пу Линя. Ну да, это именно его дом, вон и крыша, и вишня рядом с оградой.

— Всё, приехали, парни, спасибо, — поблагодарил Баурджин. — Вон мой дом, рядом.

— Рады стараться, господин! — совсем по-армейски отозвались носильщики и, вмиг подхватив паланкин, скрылись в дождевой мгле.

А нойон с улыбкой направился к дому. Правда, не дошёл...

Каким-то шестым чувством, краем глаза Баурджин заметил метнувшиеся к нему тени с длинными копьями... Не с копьями, нет, — с шестами!

Ввух!!!

Кончик шеста со свистом пронёсся над его головою. Баурджин едва успел присесть, если б чуть-чуть промедлил, то...

Ввух!!!

Ещё удар... Ещё!

Что делать? Нападавших — двое. Те самые, низкорослые. Проследили! Хорошо хоть, темно. Хотя нет — предательская луна появилась вдруг в небе во всей своей подлой красе. Разбойники выставили вперёд шесты... оп! Перехватили их неуловимым движением... и ещё, и ещё... так, что шесты закружились, словно вертолётные лопасти, — ой, как ловко с ними управлялись низкорослые лиходеи!

Ввух!!! Ввух!!!

Ну точно вертолёты!

Попадёт таким пропеллером по шее — мало не покажется. Да и не только по шее. Жаль, нет с собой сабли, не положено горожанам с саблями на боку шастать, только кинжал имеется... Ага...

Издав жуткий крик, Баурджин вдруг растянулся в луже.

— Готов! — торжествующе вскрякнул один из врагов.

— Иди проверь его, Цюй, — приказал второй. — Если нужно — добей.

— Сам знаю.

У самой лужи послышались по-кошачьему мягкие шаги... Опаньки! Наклонился... Баурджин резко вонзил кинжал в грудь лиходея, почувствовал, как потекла между пальцами липкая горячая кровь. Разбойник даже не дёрнулся — столь профессионально и хладнокровно был нанесён удар.

— Что ты там возишься, Цюй? — нетерпеливо закричал второй.

Выдернув клинок, Баурджин отпихнул мёртвое тело и, резко вскочив на ноги, метнул кинжал в оставшегося врага. Попал бы... если бы не шест, коим ловко воспользовался бандюга! Лишь чуть шевельнулся кончик — и отбитый кинжал улетел бог весь куда. А Баурджин остался безоружным.

— Чего ты хочешь, парень? — быстро спросил нойон. — Деньги? Имущество? Или, может, ты меня с кем-то спутал?

— Я возьму твою жизнь, — поигрывая шестом, ухмыльнулся враг. — Ибо всякий, вставший на пути «красных шестов», должен умереть.

— Ах, вот как... — Баурджин намеренно втягивал разбойника в разговор.

Пусть он сделает хотя бы шагов пять, а лучше шесть, подойдёт ближе, и можно будет ухватить этот проклятый шест, а уж тогда посмотрим — кто кого! Ну иди, иди же...

— Видишь ли, я не здешний и никогда не слышал о «красных шестах». Даже не знаю, из-за чего умирать.

— Тебе незачем знать!

— Как это — незачем?! Ну, ещё пару шагов...

Князь и сам напрягся, приготавливаясь к рывку.

Лиходей поднял шест...

И вдруг!

Словно молния, пронеслась выпрыгнувшая из темноты фигура. Где у неё руки, где ноги, было не разобрать — одна сплошная мельница, куда там вертолётным крыльям.

Хэк! Хэк! Хэк!

Баурджин даже не понял, что, собственно, произошло, — настолько всё быстро было.

Хэк!

Разлетелся на несколько частей переломанный шест.

Хэк!

Схватившись за живот, скрючился разбойник... Нет, вот разогнулся, прыгнул, выставив перед собой руки, словно гусиные клювы...

Хэк! Хэк! Хэк!

Целая череда стремительных, неуловимых ударов — словно сошлись меж собою две мельницы... Прыжок... Удар... Прыжок...

Уах! Ногой в переносицу!

Бедняга лиходей, сегодня явно не твой день... Однако.

— Вы не ранены, мой господин? — Мельница наконец остановилась.

Баурджин удивлённо вскинул брови:

— Лэй? Ты как здесь очутилась?

— Услышала крики. Я не спала — дожидалась вашего возвращения. Никогда не прощу себе, что отпустила вас одного.

— Много говоришь, девушка! Знай, я не терплю, когда не подчиняются моим приказам. Сказано тебе — сидеть дома, будешь сидеть. Ясно?

— Ясно, мой господин, — огорчённо отозвалась девушка.

Вид у неё был такой обиженный — вот-вот заплачет, что Баурджин привлёк Лэй к себе и ласково погладил по плечу:

— Ну, не расстраивайся, всё же хочу тебя поблагодарить — ты появилась вовремя. Не знаю, что бы без тебя и делал.

— О, господин!

Улыбнувшись, девчонка наклонилась и, подобрав с земли обломок шеста, вздрогнула.

— «Красные шесты»! — с ужасом прошептала она. — Так вот это кто! Господин, мы должны немедленно убрать трупы, а обломки шестов — сжечь.

— Сжечь — сожжём. — Баурджин негромко засмеялся. — А вот с трупами, боюсь, будет проблема. Куда ж мы их уберём?

— Я знаю здесь недалеко общественную уборную, — задумчиво протянула Лэй. — Может, туда?

— Но выгребные ямы регулярно чистят! Найдут!

— Не так уж и регулярно, мой господин. А и найдут — так к тому времени их вряд ли кто опознает.

— Тоже верно. А ты умная девушка, Лэй.

— Приятно слушать ваши слова, господин. И вообще...

Что «вообще», Баурджин не дослушал, а, наклонившись, махнул рукой — пора.

Общественная уборная находилась примерно в двух кварталах от места схватки, у Восточного рынка, ничуть не выдавая себя отвратительным запахом нечистот — всё перебивал терпкий аромат лаванды.

— Смотрители жгут благовония, — прошептала Лэй.

Смотрители?

Князь опустил труп наземь:

— Интересно, сколько их здесь?

— Не знаю. Но ведь можно сходить проверить.

— Ага, чтоб они нас запомнили. Хотя... — Баурджин пристально всмотрелся в темноту.— Какая разница? Несём. Нет, подожди... Вот что, сможешь отвлечь смотрителя?

— Постараюсь.

— Стараться не надо — просто отвлеки.

Девчонка кивнула:

— Сделаю как велишь, господин.

Дождь усилился, и потоки влаги быстро намочили одежду, да так, что хоть выжимай. Впрочем, ни нойон, ни его служанка-охранница не обращали на это никакого внимания — не та была ситуация.

Уборная — солидное кирпичное здание под коричневой черепичной крышей — освещалась небольшим фонарём со вставленной внутрь свечой, скорее всего не восковой, а, судя по копоти, сальной. Под длинным козырьком крыши, меж витыми колоннами входа на низенькой лавочке сидел длиннобородый старик-смотритель. Даже не сидел, а спал, согнувшись и положив голову на согнутые в локтях руки. Довольно-таки неудобная поза, надо сказать, впрочем, старик был к ней привычен. Спал себе, спал, однако тут же проснулся, едва поблизости раздались осторожные шаги Лэй.

— Дедушка, дедушка! — подойдя ближе, жалобным голоском попросила девчонка. — Не проводите ли вы меня до дому, мне одной страшно!

— До дому?! — Старик тряхнул бородой. — Вот девчонка! Ты откуда взялась?

— Была в гостях, да заболталась с подружками, и вот...

— Что ж они не послали с тобой слуг?

— Это очень бедный дом.

— Хм, бедный... Ты сама-то далеко ли живёшь?

— Да не очень. У харчевни, той, что у рынка. Ну, там ещё на вывеске рыбина нарисована... в смысле написана...

— А, «Синяя рыбка», — воодушевился смотритель. — Знаю такую. Пойдём, уж так и быть, провожу, заодно и в «Рыбку» зайду, выпью стаканчик.

— Ой, как славно, дедушка! А на стаканчик я вам денежку дам, не сомневайтесь.

— Ну, пошли, пошли, — услыхав про денежку, оживлённо засуетился старик. — Тоже мне — внучка.

Так они и зашагали по улице, чуть ли не под ручку, весело переговариваясь. Дождавшись, когда парочка свернёт за угол, Баурджин подхватил под мышки труп и проворно потащил его в уборную. Да, здание общественного туалета производило впечатление. И внутри было неплохо — чисто, аккуратно, даже светильник горит! Вот это уборная, целый дворец, не то что... гм-гм... кое-где у нас порой... А интересно, зачем светильник-то? Кому тут приспичит в ночное время? Тем более стража никого ночью не пропускает. Хотя нет, стража шуршит, когда император в городе, а так, да особенно в будний день, — кинь денежку да иди кто хочешь.

Затянув труп к каменным стульчакам, Баурджин вдруг с ужасом сообразил, что в дырку мертвяк ну никак не пролезет. Чёрт! И стоило тащить, спрашивается? Бросили бы себе обоих на улице, да и дьявол с ними, поди узнай — кто. Так нет, послушал перестраховщицу-девку: ой, «красные шесты», «красные шесты»... Подумаешь! «Красные шесты» — не «красные дьяволята». И всё же...

Нагнувшись, князь внимательно осмотрел плиту. Ага! Ну точно. Она не была прикреплена, а сдвигалась!

Сесть, поднатужиться, и... опа! Фу, ну и запах. Впрочем, не до брезгливости. Хорошо хоть яма глубокая. И-и — раз...

Приподняв труп, Баурджин ловко спровадил его в выгребную яму и, не теряя времени, побежал за следующим. Убрал и его, лихо, почти уже привычно — лишь глухо чавкнула внизу гнусная жижа. Сплюнув, поставил на место плиту — тяжеленную, на пять посадочных мест. Ну, кажется, всё. Интересно, где сейчас Лэй?

— Я здесь, господин! — заглянув внутрь, отозвалась девушка.

Князь вздрогнул:

— Ты что, мысли читаешь? Где смотритель?

— В харчевне.

— Уходим.

Выйдя на улицу, Баурджин непроизвольно подставил руки под тонкие струи дождя. Видел — то же самое сделала и Лэй. Тоже ещё, чистоплюйка!

— Надо подобрать обломки шеста, — негромко напомнила девушка.

Нойон кивнул:

— Подбери.

Лэй шмыгнула в сторону и тут же вернулась, держа в руках обломки.

— То-то радость старому Лао, — пошутил Баурджин. — Завтра не нужно будет покупать дров.

— Ага, — радостно согласилась девчонка.

— Ты чего такая весёлая?

— Просто... — Лэй замялась. — Просто мне хорошо. Хорошо идти рядом с вами, мой господин. Так и шла бы всю жизнь.

Ну вот, мысленно присвистнул нойон, только этого не хватало.

Показался приметный дом Пу Линя, за ним — сарай, ограда, а уж там и ставшее почти родным жилище.

Забежав вперёд, Лэй почтительно распахнула ворота и, бросив во дворе обломки, сдвинула в сторону входную дверь — обтянутую бумагой раму.

— Думаю, все уже спят, господин.

— Хорошо.

— Не стоит их будить.

— И это верно.

Стараясь не шуметь, они прошли в дом. В гостиной нежарко горел очаг, рядом стоял котелок с каким-то варевом. Наклонившись, Баурджин снял крышку — пахло вкусно!

— Поедим? — Он обернулся.

— Да, конечно, — обрадованно кивнула Лэй. — Я буду прислуживать вам за столом, господин.

— Нет уж, девица, — ухмыльнулся князь. — Садись за стол рядом!

— Но это же невозможно! Вы — господин, а я — служанка.

— Молчать! — Баурджин пристукнул ладонью по столу. — Ишь, развела тут контрреволюционную агитацию. Господин, служанка... Какая, к чертям, разница? Садись, я сказал. Впрочем, нет, сначала переоденься. Постой, ты что, ночуешь в одной комнате с Ченом?

— И с Лао, мой господин. А как может быть иначе, ведь это же комната слуг?

— М-да-а-а. — Баурджин покачал головой. — Придётся пожертвовать кладовкой.

— Господин...

— Да?

— Сначала я помогу переодеться вам!

— Вот уж спасибо, обойдусь как-нибудь. Вон, кстати, тут и мой второй халат сушится.

Нойон потянулся к висевшему у очага халату.

— Вам точно не нужна моя помощь?

— Поди прочь!

— Господин...

— Я кому сказал?!

— Господин, я хотела кое-что доложить. И раньше бы должна была, да забыла...

— Потом доложишь! — твёрдо заявил князь. — Сначала переоденься и поешь.

— Господин, у меня нет второго халата.

— О, горе-то! Ну, так возьми что-нибудь. Какое-нибудь полотенце, покрывало, да что там, нет, что ли, ничего подходящего?

— Поняла, господин.

Девчонка кошкой метнулась в комнату слуг и выскользнула оттуда уже голой, на ходу заворачиваясь в покрывало.

— Потом повесишь свою одежду над очагом, — улыбнулся Баурджин. — Пусть просохнет.

— Вы так великодушны, мой го...

— Ладно славословить — ешь!

Сваренный стариком Лао суп оказался чудесным — какая-то лапша, кусочки мяса и приправы, приправы, приправы. Господин и служанка и не заметили, как слопали весь котелок. А уж как слопали, Баурджин потянулся к кувшину с вином, кажется, в нём ещё что-то булькало.

— Подай-ка кружки, Лэй. Ну, за то, чтобы всё! О наших сегодняшних приключениях никому ни слова, поняла?

— Поняла, господин.

— Да... — Баурджин сытно рыгнул. — Про что ты там хотела доложить?

— Ой! — Лэй совсем по-детски сконфузилась. — Совсем забыла! Накажите меня, господин, я того заслуживаю.

— Брось чепуху молоть, говори дело!

— Так я и говорю, господин. Вечером Чен с Лао ходили к колодцу за водой, а я оставалась охранять дом, и вот...

— Ну, ну? — Нойон подбодрил служанку.

— Возле самого нашего дома сшивался один подозрительный тип, господин!

— Вот как?! Что за тип?

— Мало того, он ещё и осмелился заглянуть во двор и...

— Да что ты тянешь кота за хвост, Лэй? Что — «и»?

— И я его схватила, мой господин. Просто тихонько стукнула по голове да связала.

— Тихонько стукнула, говоришь? — Баурджин расхохотался. — Не завидую я этому типу. Так где он?

— В сарае, мой господин.

— И что же тогда мы тут сидим? Бери свечу, идём, посмотрим.

Они вышли во двор — всё так же моросил дождь, но видно было, что на востоке небо уже очистилось и теперь голубело предвестьем восхода. Наверное, и завтра денёк выдастся погожий, солнечный.

Забежав вперёд, Лэй — уже успевшая натянуть свой мокрый халат — отворила скрипучую дверь сарая:

— Вот он, господин. За дровами.

— Вижу. Иди в дом, дальше я сам разберусь.

Баурджин присел на корточки напротив лежащего на спине человека, взял у девчонки свечу... Господи! Христородица!

На него злобно смотрел тот самый противный старик с волосами-паклей! Не просто смотрел, но и мычал, словно что-то пытался сказать. Ну конечно — пытался, как бы он мог произнести хоть слово, коли во рту торчал скрученный из верёвок кляп? Молодец девочка, надёжно спеленала.

Протянув руку, Баурджин рывком вытащил кляп изо рта мерзкого старика и грозно приказал:

— Говори!

Старик сверкнул глазами и, ухмыльнувшись, спросил:

— Сонин ую байна уу? Какие новости?

Спросил по-монгольски!

Нет, не послышалось! А эти волосы-пакля... Князь рывком сорвал с головы старика парик...

— Рад тебя видеть, нойон!

— Игдорж!!! Игдорж Собака! — Баурджин так и сел на землю: — Ты как здесь?

— Расскажу... — Игдорж сморщился. — Ух голова же болит, аж раскалывается. Шустрая у тебя девчонка. Наверное, работает на господина Цзяо?

Глава 5 СУЕТА Осень 1210 г. Ляоян

Игдорж Собака явился раньше времени, да ещё и сам лично, что было предусмотрено лишь в самом крайнем случае. Такой как раз и наступил — караван, тот самый, что вёз Баурджину золото для открытия «торгового дома», был разграблен одной из пограничных шаек. Что поделать, незадача... Но очень неприятная. Воины Джэбэ охраняли караван сколько могли, почти до самых предместий Западной столицы — Датуна, но вторгаться в пределы густонаселённой провинции Хэбэй побоялись — ещё было не время. На севере, на полпути к Ляояну, у берегов большого озера Дэлай-Нур, и напали разбойнички. Налетели чёрным степным вихрем, убили охрану и часть купцов, похватали товары и — ищи их по всему плоскогорью, по северным чжурчжэньским лесам, по солончакам и урочищам. Да, незадача. Прямо хоть самому императору жалуйся, проси на супостатов управы. Правда, надо сказать, тех, кто не оказывал сопротивления, налётчики не тронули — вот и Игдорж уцелел и добрался-таки до Ляояна вместе с остальными: погонщиками ослов, слугами, оставшимися в живых купцами. Они и помогли товарищу по несчастью в первое время — приютили на постоялом дворе, даже нашли работу — подметать двор. А что ещё можно сделать для чужестранца, еле-еле понимающего язык? Да уж, с ханьским языком у Игдоржа отношения складывались ох как непросто. Всё дело в том, что ханьцы очень часто использовали различные, почти музыкальные, тона, и одно и то же слово, произнесённое разным тоном (а то — и тонами), имело разное, подчас прямо противоположное значение. Короче говоря, для овладения ханьской речью требовался недюжинный музыкальный слух, который у Игдоржа, увы, отсутствовал напрочь. Он даже песни петь не любил, в отличие от того же Баурджина или Гамильдэ-Ичена. Такие вот дела, достаточно печальные, между прочим.

— Ничего, — выслушав соратника, ухмыльнулся князь. — Прорвёмся! Подумаешь, денег нет — заработаем! Здесь, кстати, покровительство чиновников и связи частенько значат куда больше богатства. А у меня, слава Христородице, имеется и то и другое — и покровительство, и связи.

Игдорж вяло кивнул.

Баурджин взглянул на него и быстро наполнил бокалы:

— Выпьем за удачу!

— За удачу.

Выпив, нойон прищурился:

— Кажется, ты ещё не всё мне рассказал, Игдорж-гуай? Как ты меня разыскал?

— Это было нетрудно. — Гость ухмыльнулся. — Многие в городе слышали историю о храбром и великодушном градоначальнике Цзяо Ли. А уж отыскать человека, которому он покровительствует, — плёвое дело. Куда труднее было оказаться с тобой наедине. За тобой следуют по пятам всякие непонятные личности...

— Девчонка?

Игдорж потрогал голову и скривился:

— Ну, её я теперь не считаю.

— Мастеровой с лучковой пилой? — припомнил князь.

— Он. И ещё парочка человек, совсем неприметных. Похоже, этот Цзяо Ли не так глуп, как ты расписывал.

— Цзяо Ли... — задумчиво протянул Баурджин. — Я вот думаю — нет ли при нём некоего человечка, этакого шустрика, помощника по всяким заковыристым делам? Ну, не похоже всё это — и мастеровой, и слуги, и ещё неизвестно кто — на действия господина Цзяо, уж не настолько он умён и коварен, поверь. Нет, всенепременно отыщется какой-нибудь такой человечек, неприметный шэньши. Я, правда, его пока не искал. Но, думаю, сыщется. Так... Вот ещё загадка — что от меня нужно было «красным шестам»?

— Кому? — удивлённо переспросил гость.

— Есть тут такая разбойничья шайка. Действуют нагло и весьма успешно, полагаю — не без чьего-либо покровительства. Они могут нам помешать.

— Тем хуже для них, нойон, — серьёзно заявил Игдорж. — Как ты собираешься объяснить моё появление?

— Земляк. Ну вот, неожиданно в доведённом до крайности нищем узнал земляка.

— Это может вызвать подозрения.

— Не «может», а обязательно вызовет! Судя по всему, помощник господина Цзяо весьма неглуп. И он обязательно проверит, откуда ты взялся. Значит, нужно сказать слугам то, что есть: ты — бедный человек, бегущий от монголов, случайно прибился к каравану, идущему в Ляоян, — ведь так и было?

— Да, так.

— Ну, а дальше ещё проще — разбойники, бегство... и добрые люди из числа спасшихся купцов. Кстати, ты зря носил парик.

— Боялся, что ты меня узнаешь на людях раньше времени.

— Зря боялся, уж я б сдержался как-нибудь. Впрочем, ладно. Парик ликвидируем — тебя побреем, придётся даже наголо. Ну да, наголо. — Баурджин расхохотался. — Чтоб не было вшей! Будешь ещё одним моим слугой, особо доверенным, что естественно: уж кому и доверять, как не земляку? А я уж постараюсь, расскажу про нашу встречу всем своим друзьям и знакомым. Чтобы некоему человечку в окружении господина Цзяо было меньше работы.

Чтобы собственные слуги не проявляли излишнюю назойливость, Баурджин придумал им важное дело — готовить дом к зиме. Затыкать щели, перекрыть, где надобно, крышу, да мало ли — в таких случаях всегда много всякой работы находится. Сам же, оставив слуг под надёжным присмотром Игдоржа Собаки, первым делом тщательно пересчитал оставшиеся средства. Получилось около двадцати лянов серебра, считая лян по 37 грамм, негусто. На скромную жизнь, скорее всего, хватило бы, учитывая, что тумены Джэбэ собираются начать наступление этой весной. Однако скромная жизнь была Баурджину противопоказана — это означало бы в одночасье лишиться всех высокопоставленных друзей и приятелей. Приходилось блефовать, а для этого нужно было записаться на приём к господину Цзяо Ли — переговорить насчёт открытия торгового дома. Будто бы у Баурджина имелись деньги на подобное предприятие! Не имелись, конечно, но всем следовало внушить — имеются, и даже с избытком.

День, как и следовало ожидать, выдался погожим и тёплым. В голубом, чисто вымытом ночными дождями небе весело сияло солнце, отражавшееся в позолоченных крышах дворцов и храмов. Улицы города были полны самого разнообразного народу — мелких торговцев, бритоголовых монахов, слуг, степенно шествовавших на рынок крестьян из ближайших пригородов, нищих. В воздухе кружили вкусные запахи жареной рыбы и только что сваренного риса. Почувствовав голод, Баурджин хотел было зайти в одну из многочисленных харчевен, но раздумал, и, купив у разносчика рыбу, завёрнутую в лист какого-то растения, перекусывал на ходу, по примеру многих выплёвывая на улицу попадавшиеся кости. Потом подозвал водоноса — подбежали сразу трое, средь них и недавний знакомец, веснушчатый Дэн.

Князь улыбнулся:

— Как поживаешь, Веснушка?

— Господин? — хлопнул глазами мальчишка. — Желаете воды?

— Нет, лучше вина или пива.

— У. — Дэн разочарованно свистнул. — Тогда это не ко мне.

— Шучу, шучу, наливай!

Вода, как следовало ожидать, оказалась вкусной, холодной, видать, парнишка тогда не обманул — и в самом деле ходил за водой на родники в сопки.

— Так я занесу вам домой кувшинчик? — приняв обратно опустевший стакан, осведомился водонос.

Ах да... Баурджин уже совсем позабыл, что обещал парнишке постоянно покупать у него воду.

— Да-да, конечно, неси. Мой дом рядом с домом господина Пу Линя, каллиграфа.

— Я помню.

Черт! Вот ещё лишние расходы. По уму, так нужно бы прогнать парня. Впрочем, нет — он может ещё пригодиться.

Впереди, за приземистым складом, блеснула синяя крыша казармы. Именно там должен находиться сейчас тысячник Елюй Люге.

— Елюй Люге? Тысячник? — озадаченно переспросил стоявший у ворот казармы стражник в пластинчатом панцире и с алебардой-клевцом. — У нас вроде таких нет... Ах, приезжий, из северной крепости? Тогда может быть...

В руку стражника незаметно упала медная — круглая с квадратной дырочкой — монета-цянь.

— Подождите-ка, господин, я кликну десятника.

Явившийся на зов десятник (ещё один цянь) тысячника из северной крепости вспомнил и даже обещался позвать, в ожидании чего Баурджин уселся на низенькую скамеечку прямо напротив казармы. По обеим сторонам скамеечки росли густые кусты акации и шиповника, меж которыми вилась узенькая, чисто подметённая тропинка, посыпанная жёлтым речным песком. Этакий небольшой парк, местечко для неспешного гуляния и отдыха приличных людей — неприличные просто не будут прохаживаться вдоль казармы, под пристальным взглядом часового — вот ещё, себе дороже!

В данный момент по аллейке важно прогуливался кот. Огромный такой рыжий котище, толстый, с мохнатым хвостом и узкими, щёлочками, глазами, поглядывающими вокруг совершенно по-хозяйски. Судя по поведению котяры, ему тут явно благоволили и, скорее всего, подкармливали, ибо животное шествовало вальяжно, безо всякого намёка на страх. Сидя на скамейке, Баурджин с интересом наблюдал за котом — вот тот остановился рядом, лениво обозрел нойона, понюхал — учуял, паразитина, запах рыбы! Уселся, облизываясь, правда, долго не усидел, услыхав скрип ворот, навострил уши и, немного выждав, бросился в казарменный двор. Никто ему в сём не препятствовал... даже Елюй Люге, вышедший из казармы как раз навстречу, почтительно отошёл в сторону. Ну и кот!

— Рад видеть вас в добром здравии, господин тысячник! — встав со скамейки, приветствовал Баурджин.

Елюй Люге подкрутил усы и улыбнулся:

— И я рад, что вы меня не забыли, любезнейший господин Бао.

— Присядем? — Князь кивнул на скамейку.

Оба уселись. Вот именно так — на виду, как два тополя на Плющихе, чтоб сразу всем было ясно — ни от кого они не таятся, нечего таить!

— Толстый какой котище у вас тут ходит, — с усмешкой заметил Баурджин.

— А, Шэньши, — Елюй Люге улыбнулся. — Тот ещё кот! Ух, и оторва же. Недаром его Шэныйи прозвали — такой же важный, ленивый и всё время что-нибудь выпрашивает.

— То-то он меня обнюхивал... А я ведь к вам с делом, — словно бы спохватился нойон. — Вот, взгляните...

Он вытащил из заплечного мешка прихваченную с собою книгу:

— Не знаю, право, подойдёт ли это вам?

С любопытством раскрыв, тысячник жадно вчитался:

— История кавалерии Ляо. Замечательно, друг мой! Как раз то, что надо. Где вы её нашли, если не секрет? В лавке Сюй Жаня? Или — у старьёвщика Фэна?

— У старьёвщика. Занятный такой старик.

— Будьте с ним поосторожнее, Бао, — вскинув глаза, негромко предупредил Елюй Люге. — Старьёвщик Фэн далеко не всегда ведёт дела честно. Сколько он с вас слупил за эту книгу?

— Неполную связку.

— Ого! Солидно. Я дам вам полную, идёт?

— Вполне.

Поясной кошель Баурджина наполнился приятной тяжестью.

— Вот так, — улыбнулся князь. — А поэт Юань Чэ говорил мне, что хроники Ляо никому не нужны!

— Ну, не знаю. — Тысячник развёл руками. — Я, например, так очень интересуюсь. Видите ли, я из киданей, а ещё меньше сотни лет назад у нас была могучая и процветающая империя! Всегда интересно знать своё прошлое, не правда ли? Как росла, развивалась империя, и почему погибла, и...

— И может ли возродиться вновь? — шёпотом продолжил нойон, так что Елюй Люге отшатнулся.

— Я ведь тоже не чжурчжэнь, а тангут, дансян по-ханьски, — тихо продолжил Баурджин. — И если звезда нашего царства — Си-Ся — сейчас закатывается, то, верно, этому виной не только монголы Чингисхана, а...

— Вот что, друг мой, — шёпотом перебил тысячник. — Никогда больше не говорите то, что мне только что сказали! Особенно — незнакомым людям.

Князь деланно удивился:

— А что я такого сказал?

— Поверьте, Бао, я всей душой поддерживаю ваши слова. Но... не стоит прилюдно высказывать такие мысли, право, не стоит. Поберегите себя!

— А кто я такой, чтобы беречься? — с горечью промолвил Баурджин. — Изгой. Человек без родины.

— А мы — народ без царства.

Оба некоторое время сидели молча.

— Вы скоро уезжаете? — первым нарушил наступившую тишину князь.

— Да, уже завтра.

— Жаль... Мы о многом не поговорили. А когда вернётесь?

— Боюсь, что не скоро. — В тихом голосе тысячника явственно сквозила самая искренняя печаль. — Может быть, только весной...

Весной — это, пожалуй, поздно, решил для себя Баурджин, а вслух спросил, не нужны ли его новому другу ещё подобные книги.

— Ну конечно нужны! — обрадовался Елюй Люге. — Я возьму все хроники Ляо, сколько бы вы ни отыскали.

— А-а-а. — Баурджин хитровато погрозил пальцем. — Смею думать, вы не один их читаете, так?

— Да уж, — хмыкнул тысячник. — В нашей крепости найдётся немало честных людей... киданей.

— И вот что я думаю, дружище... Неплохо бы было, если б я мог отправить вам рукописи с какой-нибудь оказией. К примеру — с купеческим караваном или с обозом.

— С обозом? — Елюй Люге вскинул глаза. — С обозом — можно! А вот караваны к нам, увы, не ходят. Я сейчас же познакомлю вас с кем-нибудь из обозников. Только вот что, вы, как бы это сказать... не могли бы немного замаскировать рукописи... ну, приклеить сверху какие-нибудь стихи, что ли...

— Думаю, стихи нашего друга Юань Чэ для этого вполне подойдут.

— О, вполне, вполне... Вы, Бао, понимаете меня прямо-таки с полуслова, — восхитился тысячник и, понизив голос, добавил: — Только вот нельзя ли так сделать, чтобы вы передавали рукописи не у казармы, скажем, где-нибудь по пути...

— По пути? — Баурджин улыбнулся. — Обозы заезжают к родникам?

— Да, конечно.

— Тогда там и будем встречаться с вашим обозником. Он верный человек?

Тысячник молча кивнул.

— Что ж, тем более не стоит его подставлять.

— Сейчас я вас познакомлю.

Елюй Люге поднялся на ноги и, подойдя к стражнику, что-то сказал — что именно, из-за расстояния, путь даже не очень большого, было не слышно.

— Ну вот. — Вернувшись, тысячник вновь уселся рядом. — Сказал воину, чтоб попросил Весельчака Чжао принести нам вина. Чжао — как раз и есть тот самый обозник. Эх, чувствую, будет что почитать долгими зимними вечерами. Соберёмся в кружок и...

Он замолк, да, впрочем, и без того было понятно, что там у них в гарнизоне происходило. Северная крепость — ни чжурчжэней, ни уж тем более ханьцев туда пряниками медовыми не заманишь, значит, гарнизон наверняка киданьский, этакий клуб молодых офицеров... клуб... навроде якобинского! Осталось лишь его расшевелить! Как? Нужно думать.

— Ваша крепость далеко? — поинтересовался нойон.

— Три дня пути к северу. В верхнем течении Ляохэ. Ага, вот и Чжао! — Елюй Люге приподнялся. — Эй, Весельчак, мы здесь!

Весельчак Чжао принадлежал к тем людям, что кажутся давними знакомцами, даже если видишь их в первый раз. Улыбчивый, разговорчивый до чрезвычайности, он, казалось, прямо-таки лучился доброжелательностью и жаждой сделать что-нибудь хорошее если не для всего человечества, то уж для своих собеседников — точно. Широкое добродушное лицо, невысокая, плотненькая, весьма склонная к полноте фигура, блестящие тёмные глаза — а взгляд внимательный, цепкий.

С ним и уговорились насчёт родников, Баурджин даже выспросил поподробнее место — не для себя, для юного водоноса Дэна. А о дне отправки обоза можно было узнать в харчевне «Синяя рыбка», куда заходили все обозные. За разговором, здесь же, на скамейке, выпили принесённое Чжао вино, не в положенном месте, правда, но часовой вовсе не был против. А выпив, на том и простились.

Князь проводил взглядом возвращающихся в казарму знакомцев. Симпатичный парень этот Елюй Люге! Подтянутый, начитанный, вежливый. К тому же — весьма образован и принят в обществе. А не слишком ли всё это для простого офицера из дальнего гарнизона? Для простого офицера... Простого... Нет! Елюй Люге явно не из простых, иначе не держался б так на равных с модными поэтами и чиновниками. Что-то здесь не то... Что? Спросить, буде выпадет такая возможность, у Юань Чэ? Обязательно!

Баурджин нутром чуял, что в лице Елюя Люге он вытащил золотую рыбку, и теперь важно было одно — не упустить. Впрочем, только не упустить было мало. Подбросить искрящиеся головешки в их якобинский клуб! Да так, чтоб полыхнуло... в нужный момент полыхнуло, не абы когда.

Возвратившись домой, Баурджин с удовлетворением обнаружил всех своих слуг погруженными в работу. Старик Лао деловито чинил ворота, Чен и Лэй конопатили стены, и даже Игдорж Собака умело перекрывал крышу, время от времени что-то крича остальным, чем вызвал приступы гомерического хохота — уж больно безбожно коверкал слова.

— Эй, Трубочист! А ну, подай-ка мне глину!

— Ну сколько можно говорить, не трубочист я! Я ведь Чен, а не Чэн. И не глину тебе надобно, а черепицу!

— Так я и пою — черепицу.

— Не «пою», а «говорю»!

— Приятно видеть всех при деле, — войдя на двор, довольно произнёс Баурджин.

— О, хозяин!

— Господин, господин вернулся!

— Не желаете ли пообедать, господин?

— С обедом чуть позже... а впрочем. Лао! Хватит тут пыль понимать, иди накрывай на стол. Всем тоже обедать, работу после доделаете.

— Ага, после, — шмыгнул носом Игдорж. — А вдруг — огонь? Тьфу ты, я хотел сказать — дождь. Вот ржут, словно лошади!

— Господин, — положив паклю, поклонилась Лэй. — Не можешь ли ты придумать своему земляку какое-нибудь приличное имя, а то нам его прозвище ну никак не произнести!

— Имя? — Баурджин с весёлым прищуром посмотрел на Игдоржа. — А что ж, и придумаю! Ну, Мао Цзэдун — это уж слишком будет, Чан Кайши — тоже, а вот... к примеру, Линь Бяо, помнится, был такой маршал в Китае.

— Линь так Линь, — пожал плечами Игдорж. — Какая разница? Главное, чтоб имя было попроще.

На том и порешили.

Линь-Игдорж вёл себя скромно, как и положено слуге. Лишь к вечеру Баурджин позвал его к себе, громко заявив о намерении «поболтать с земляком о родных местах», что, в общем-то, было понятно и не могло вызвать никаких особых подозрений у остальных слуг.

— Ах, какие дворцы у нас в Иньчжоу, а, Линь? — кивая на стены, громко заявил нойон, едва только Игдорж вошёл.

— Да, пожалуй, не найдёшь лучше во всём Западном Ся! А харчевни, мой господин? Это ж просто чудо какое-то!

— Да-да, вот и я помню одну...

И тут же оба перешли на монгольский... к глубокому разочарованию Чена, давно приложившего ухо к тонкой перегородке.

— О чём говорят? — подкравшись к парню на цыпочках, шёпотом поинтересовалась Лэй.

Чен лишь уныло скривился:

— Болтают по-своему.

— Ну, понятно. — Лэй мягко улыбнулась, присаживаясь на корточки рядом. — С кем и поговорить по душам нашему бедному господину, как не с земляком?

— Бедный? — усмехнулся юноша. — Мне кажется, нашего господина уж никак нельзя назвать бедняком.

— Ладно тебе придираться, — Лэй хмыкнула и шутливо замахнулась. — Ты ж знаешь, что я не в том смысле. Интересно, наш господин был женат? Наверное, был, ну разве будет жить в одиночестве такой красивый, добрый и умный мужчина? — Девчонка вздохнула. — Наверное, разбойники-монголы убили всю его семью. О, несчастный господин Бао!

— Ну, хватит причитать, — не выдержал Чен. — Вот заладила — «бедный», «несчастный»... Подожди, наш господин ещё здесь развернётся! Ещё и нас не оставит милостями — меня женит, а тебя выдаст замуж за какого-нибудь важного шэньши.

— Не хочу за шэньши! — зло прошептала девушка. — Вообще не хочу замуж.

— Это потому, что ты плохо разбираешься в жизни. — Чен убеждённо помотал головой. — А я так вот понимаю, что нужно жениться, обзавестись семьёй и жить как все люди. Ну, не сейчас, конечно, а, скажем, лет через десять.

— Лет через десять я уже буду старая...

— Ну, вообще, да. Значит, тебе надо подобрать хорошего жениха пораньше. Ты как-нибудь намекни об этом господину.

— Что?!

О, каким гневом вспыхнули глаза девушки! Чен даже вздрогнул и на всякий случай отодвинулся подальше. Кто её знает, эту Лэй? Возьмёт да ударит, а бьёт она так, что мало никому не покажется. Одно слово — кошка!

— Ладно, ладно, — примирительно зашептал юноша. — Стесняешься сама сказать, придётся мне замолвить за тебя словечко.

— Чен!!!

— Да не шипи ты так! Прямо страшно становится, честное слово... Ой, Лао! — Чен быстро обернулся. — Ты как здесь? Наверное, мы тебя разбудили?

Старый слуга закряхтел:

— Честно сказать — да, разбудили. Могли бы и потише шептаться.

— Ой, Лао, — усмехнулась Лэй. — А мне вот кажется, что ты давно уже за нами стоял.

— Именно что кажется. — Старик покачал головой. — Вообще-то, коли уж встал, так загляну к господину. Спрошу, не надобно ли чего.

— Нет, нет, Лао! Господин приказал ему не мешать. Он, видишь ли, вспоминает свою покинутую родину. Вместе с новым слугой-земляком.

Родину Баурджин с Игдоржем действительно вспоминали. На предмет получения денег. Ну, хотя бы сотню лянов серебра — уж можно было бы развернуться.

— Готов отправиться обратно хоть сейчас, — уверял Игдорж.

Князь задумчиво качал головой:

— А смысл? Пока туда, пока обратно — может так случиться, что и никаких денег уже не надо будет, тумены Джэбэ разгромят чжурчжэней и так, безо всякого нашего участия.

— Разгромят-то разгромят, кто бы сомневался? Только вот сколько сил придётся на это положить. Чжурчжэни — опасный противник. Что, совсем-совсем мало денег осталось?

— Увы!

— А если занять у кого-нибудь? — неожиданно предложил Игдорж. — Вот хоть у этого твоего покровителя, Цзяо Ли.

— Занять? — Признаться, Баурджин был озадачен — такую возможность он почему-то не рассматривал. — Занять... А вообще, это было б неплохо! Только даст ли серебро Цзяо Ли? Так просто — вряд ли. А вот если под что-нибудь... Скажем, на открытие какой-нибудь харчевни. Ну да, харчевня как раз то, что нужно. И доход приносит, и для всякого рода встреч очень удобно. Завтра же переговорю с Цзяо Ли! То есть завтра запишусь к нему на приём, а уж дальше — как примет. И тебе, Игдорж, за деньгами ехать нет смысла. Ты нужен здесь — приглядеть за моими слугами. Больно уж они у меня шустрые. А насчёт денег... Я просто напишу письмо.

— Письмо? Но его могут прочесть и... Ведь мы же не договаривались ни о какой тайнописи!

— Обойдёмся без тайнописи. — Баурджин поднялся на ноги и достал из небольшого шкафчика письменные принадлежности — бумагу, тушь, кисточки. Не удержавшись, похвастал, кивая на развешенные по стенам иероглифы в красивых бамбуковых рамках: — Сам рисовал!

Игдорж лишь хмыкнул и, сославшись на усталость, отправился спать.

Озабоченное лицо князя вдруг озарилось нежной улыбкой: вспомнился дом — жёны, дети, друзья. Баурджин только сейчас осознал, как он по ним соскучился! Первенец, Алтай Болд, уже совсем большой. Двенадцать лет, не шутка... Единственный человек, с которым Баурджин мог говорить по-русски. Специально учил, можно сказать, с раннего детства. Жёны смеялись — что ещё за новости, учить наследника неизвестно чьей речи, да и что это за речь, смешная, писклявая, ни на что не похожая. Баурджин сказал своим, что это — древний язык его рода. Поверили. Так вот и научил сына понемножку говорить, читать, писать — всё теперь пригодилось.

Закончив письмо, нойон дождался, пока высохнет тушь, и, скрутив бумагу в свиток, отложил в сторону — пусть завтра Игдорж передаст знакомым караванщикам, тем самым, что выполняли разного рода щекотливые и неплохо оплачиваемые дела.

Была уже глубокая ночь, тёмная и влажная, вокруг стояла мёртвая тишина, лишь слышно было, как за тонкими перегородками ворочался и по-стариковски кряхтел Лао.

Утром Баурджин надел свой лучший халат, причесался и, кликнув Чена и Лэй, велел сопровождать себя в административное здание, витиевато именовавшееся «дворец Белого тигра».

Чен выглядел как всегда — изысканно и модно, а вот Лэй... Девчонка так и ходила в мужской одёжке — короткий халат и узкие штаны-ноговицы, только вот покрой всего этого был весьма далёк от любых представлений о красоте. Да-а... Ну, хоть так. Баурджин хмыкнул и подумал, что обязательно надо будет купить девчонке новый красивый халат — и как можно быстрее. А пока же...

— Чен, а где твой пояс? Ну, тот, широкий, с кистями.

— Это вечерний пояс, мой господин.

— Вот что — дай-ка его Лэй.

— Но...

— Не навсегда, на время. Да, и завяжи его на ней эдак позаковыристей. Ну, как ты умеешь.

Лэй фыркнула, а заметно возгордившийся после слов господина Чен ловко завязал пояс. И в самом деле — красиво.

— Ну, пожалуй, всё. Идём, парни... Тьфу ты, Лэй, — не прими на свой счёт.

Конечно, Баурджину было бы сейчас намного удобней не таскать с собой слуг, но местные обычаи того требовали. Ещё бы, чай, не к тёще на блины собрался, а в государственное учреждение, куда каждый уважающий себя человек всенепременно являлся в сопровождении слуг, ежели таковые у него имелись.

Приёмная господина Цзяо Ли располагалась на первом этаже обширного строения, украшенного витыми колоннами и позолоченными карнизами, с загибающейся кверху крышей травянисто-зелёного цвета — как и положено по статусу.

Секретарь — толстощёкий молодой человек лет двадцати — двадцати пяти, важный и разряженный, словно павлин, — вальяжно принимал посетителей, большей частью торговцев и провинциальных шэнь-ши, прибывших в Восточную столицу по каким-то своим делам.

Дождавшись очереди, Баурджин попросил записать его на приём как можно скорее. Секретарь лишь поцокал языком — вас, мол, тут таких много, а господин Цзяо Ли — один, да и вообще — не раньше чем через неделю-другую. А потом посмотрел на князя искоса... этак нагло-просительно посмотрел, крапивное семя! А вот чёрта тебе в ступе, а не взятку!

— Жаль, жаль, — покачал головой нойон. — А я так хотел засвидетельствовать благороднейшему господину Цзяо своё почтение. Это же мой спаситель! Воистину, где б я был без него? Остался бы лежать средь пыльных сопок с разбойничьей стрелою в груди. Жаль, очень жаль, что господин Цзяо не сможет меня сегодня принять.

Баурджин разочарованно отошёл.

— Постойте, постойте! — Быстро сообразив, секретарь кинулся за князем — и куда только подевалась его вальяжность?

— А? Что? — нарочито медленно обернулся нойон.

— Так вы — господин Бао Чжи?! — Толстощёкий улыбнулся такой смущённо-виноватой улыбкою, словно бы только что не признал родного брата. — Господин Цзяо Ли не так давно справлялся о вас... О, любезнейший господин Бао! Немножко подождите — я немедленно доложу о вас.

Видя столь чудесное преображение надменного секретаря, посетители недоумевали. Правда, не все — нашёлся кое-кто, кто был в курсе дела, Баурджин хорошо расслышал пронёсшийся в приёмной шепоток:

— Это он, он! Тот самый дансян, спасённый нашим великим шэньши!

Да-а, хорошо быть спасённым, особенно если спаситель — столь важный чиновник.

Господин Цзяо Ли принял Баурджина этим же вечером. В просторном, богато обставленном кабинете ярко горели светильники. Резная мебель на позолоченных ножках — кресло и стулья для посетителей, длиннющий, покрытый зелёным сукном стол, — золотая клетка с канарейкой — всё говорило о влиянии и значимости столь почтенного должностного лица.

— Да благословят вас боги, уважаемый и великодушнейший господин! — с порога поклонился князь. — Поистине, не знаю, как и выразить вам всю свою благодарность, всю свою почтительность, всю свою радость от встречи с таким благородным человеком, как вы, господин Цзяо! Позвольте прочесть вам сочинённые лично стихи?

— Что ж, читай, Бао. — Чиновник довольно ухмыльнулся. — А потом расскажешь, как идут дела.

Не доходя до стола шагов пять, Баурджин выставил вперёд левую ногу и, воздев правую руку к небу — сиречь к потолку, — прочёл:

Так себе были стишки — рифма хромала, но господину Цзяо понравились, он даже покраснел от удовольствия.

— Вот, господин, соблаговолите принять. — Князь с поклоном протянул чиновнику заранее записанные стихи.

Цзяо Ли благосклонно принял подарок и, жестом пригласив сесть, поинтересовался насчёт открытия торгового дома, которому ему так хотелось покровительствовать.

— Думаю, уже скоро, — приложив руки к сердцу, клятвенно заверил Баурджин. — Весна, лето... Где-то так.

— Медленно! — Радушная улыбка тут же сползла с круглой физиономии шэньши. — Медленно, Бао.

Князь огорчённо развёл руками:

— А быстрей нельзя. Дело нелёгкое — пока мои друзья соберут деньги, снарядят караван, и...

Чиновник ничего не сказал, лишь недовольно засопел.

— И вот что я думаю, уважаемый господин Цзяо, — между тем продолжал Баурджин. — Полагаю, ждать не обязательно. Можно пока открыть одно нужное — для будущего дела нужное — заведение, к примеру небольшой постоялый двор или харчевню. Да-да, харчевню — доходное дело.

— И без тебя знаю, что доходное, — буркнул шэньши уже более миролюбивым тоном. — Чего просишь?

— Денег, господин Цзяо, — радостно улыбнулся князь.

— Ха! Денег! — Чиновник передёрнул плечами. — Все, Бао, все хотят денег. На ремонт дорог — дай, на перекрытие рынка — дай, на устройство школ — дай, на... Да что ни возьми — всё дай, дай, дай! А городская казна, между прочим, не бездонная бочка.

— Вот и я про то же подумал, благороднейший господин Цзяо! Откроем харчевню — вот и доход в городскую казну! Я уже всё подсчитал... — Баурджин вытащил из-за пазухи ещё один листок. — Разрешите?

Чиновник махнул рукой:

— Давай, давай, чего жмёшься?

— Вот все расчёты... Итак, берём один день. За день обычно бывает посетителей от пятидесяти до сотни. Берём малое — пятьдесят. Каждый — ну почти каждый — съест плошку риса по пять монет, плюс выпьет вина или пива — это уже у-у-у... Увеличиваем это всё в пятьдесят раз, получаем... Ого-го, как много получаем! А рис можно покупать оптом у крестьян в пригородных ли. Очень дёшево будет.

Чиновник алчно прищурился:

— То-то я и смотрю — у кабатчиков всегда одна выгода.

— И вот эта выгода, господин Цзяо, мне лично ничуть не нужна... ну разве что самая малость — на одежду да тушь...

— Тушь? На что тебе тушь, Бао?

— Как? — Баурджин похлопал глазами. — Вы разве не знаете, что я иногда рисую иероглифы. Говорят, неплохо выходит.

— А, так ты стал каллиграфом, Бао?! Ну-ну... — Чиновник хохотнул, колыхнувшись всем своим объёмистым телом. — Ежели дела так и дальше пойдут, не удивлюсь, если однажды ты попросишь меня разрешить сдать экзамен на шэньши... Кстати! — Цзяо Ли радостно хлопнул в ладоши. — Неплохая идея! Мне нужны верные люди, Бао.

— О, господин! — Баурджин тут же упал — нет, рухнул — на колени и, подползя к креслу, облобызал руку чиновника. — Знает, я для вас готов сделать всё. Всё, что прикажете!

— Встань, Бао, — милостиво произнёс шэньши. — Я знаю, ты преданный человек. И — насчёт харчевни... Говоришь, стоит её открыть?

— Конечно, стоит, господин Цзяо! Верное дело.

— И почти весь доход...

— Поступит в ваше... в распоряжение городской казны, я хотел сказать.

Цзяо Ли почесал толстую шею и притворно вздохнул:

— Чего только не сделаешь ради преданного человека! Завтра же скажу Ляну приготовить необходимые бумаги... Постой! — Чиновник вдруг что-то сообразил. — Так это что же, прежде чем открыть харчевню, сначала надо её купить или построить? Это стоит немаленьких денег, Бао, немаленьких.

— А зачем покупать, господин? — ухмыльнулся князь. — Что, если присмотреть какое-нибудь подходящее здание из числа принадлежащих городу? Может быть, и найдётся что-нибудь?

— Посмотреть, говоришь? — Шэньши задумался. — Сейчас кликну Ляна.

Он живо позвонил в колокольчик, и на зов со всей прытью тут же явился давешний толстощёкий молодец — секретарь Лян.

— Звали, господин? — Лян преданнейше пожирал глазами начальство.

А дальше всё пошло как по писаному! Городское имущество? Имеется несколько строений. В основном — частные дома из выморочных, но есть и несколько построек, так сказать, иного типа, бывшая баня в районе Синего дракона, например...

— Бывшая баня? — переспросил Баурджин. — Неплохо бы на неё взглянуть.

— Когда угодно господину? — уловив прихоть начальства, изогнулся в поклоне Лян.

Князь вежливо улыбнулся:

— Да хоть сейчас.

Сказав, что будет дожидаться «любезнейшего господина Бао» в приёмной, секретарь поклонился и вышел, на прощанье подарив начальству льстиво-подобострастный взгляд. Баурджин тоже принялся прощаться, не скрывая своей радости от так удачно сложившегося дела.

— Да, господин Цзяо, — уже уходя, вдруг вспомнил князь. — Хочу поблагодарить вас за присланных мне слуг. Такие умницы!

— Умницы? — недоумённо переспросил шэньши. — А я никаких слуг тебе не присылал.

Глава 6 «БРОНЗОВАЯ УЛИТКА» Декабрь 1210 г. Ляоян

Какую вывеску придумали, так харчевню и назвали — «Бронзовая улитка», простенько и со вкусом, и второго такого названия во всей Восточной столице нет. Просто-напросто некий Ба Инь, скульптор, как-то подарил поэту Юань Чэ своё новое творение — бронзовую улитку размерами два на три локтя. Улитка сия пылилась в доме поэта примерно с год, до тех пор пока служитель муз не решил передарить её Баурджину. Ничего не скажешь, вовремя попалась на глаза затянутая паутиной скульптура, как раз тогда, когда «господин Бао Чжи» заявил о намерении открыть харчевню. Конечно, в обычном хозяйстве тяжеленная бронзовая улитка — вещь малопригодная, ну разве что в качестве гнёта для засолки огурцов или капусты, а вот как вывеска — вполне себя оправдала. Оригинальная, можно сказать, вещь! Всем нравилась, кроме Чена, в обязанности которого входило каждое утро чистить улитку до блеска, ну да разве будет доволен дополнительными обязанностями этот бездельник?

Кстати, истинных хозяев своих слуг — Чена и Лэй — Баурджин пока так и не определил, лишь только имел на этот счёт некоторые догадки. Был в окружении господина Цзяо Ли некий Фэнь Ю, начальник городской стражи. Скорее всего — он постарался. Разузнать всё поподробнее князь поручил Игдоржу — того, с его смешным произношением, слуги не воспринимали всерьёз. Тем лучше...

Бывшую баню, располагавшуюся на углу Серебряной и Медной улиц в восточном квартале Синий дракон, ремонтировали недолго. Сложили новый очаг, поставили столы со скамейками, заклеили оконные проёмы вощёной бумагой — и пожалуйста вам, получилось вполне пристойное заведение, особенно после того, как Баурджин развесил на стенах красивые иероглифы в позолоченных рамках, а затем пригласил на открытие поэта Юань Чэ и его приятелей-шэньши. Визит таких людей добавил вновь отрывшейся харчевне ореол некой респектабельности, а одновременно с этим нанятые за плошку риса мальчишки на каждом углу расхваливали приготовляемые стариком Лао (у которого оказался истинный поварской талант!) блюда — и дёшево, мол, и вкусно.

Реклама быстро сделала своё дело, и в харчевню потянулись люди, благо ещё и место попалось хорошее — на полпути от рынка до Восточных ворот. И возвращающиеся из города крестьяне заходили, и носильщики, и рыбаки, даже шэньши не брезговали, ну ещё бы, это ведь та самая харчевня, куда запросто заходит знаменитый поэт Юань Чэ!

Рис и вино нового урожая по дешёвке закупили у окрестных крестьян, там же, договорившись с поставщиками, брали и мясо — свинину, говядину, птицу. Кроме того, раз в неделю Лао самолично отправлялся в сопки с большим мешком — собирал пахучие коренья и прочие приправы. Что и сказать, готовил старик вкусно — и где только научился? Никогда ничего конкретного о своей жизни старый слуга не рассказывал, а на все расспросы любопытного Чена лишь поджимал губы — видать, больно было вспоминать. Это даже Лэй поняла, да как-то раз, не выдержав, дала-таки юноше подзатыльник — отстань, мол, от деда.

В общем, дела шли вполне даже успешно. Правда, пару раз в отсутствие Баурджина приходили какие-то мускулистые парни, местные гопники-бандиты, пытались заставить хозяев «Улитки» платить, но, узнав, кто именно оказывает покровительство сему заведению, поспешно убирались восвояси.

Водонос Дэн Веснушка теперь уже приносил воду не в дом «господина Бао Чжи», а в харчевню, и не один кувшин, а два. В принципе в расположенном рядом колодце вода была ничуть не хуже, но князь специально привечал мальчишку — относить рукописи к родникам, да и так, мало ли, когда понадобится человек, не вызывающий никаких подозрений у воротной стражи? А те свою службу туго знали, даже собиравшему свои коренья старику Лао пришлось выправлять специальное разрешение у господина Цзяо. Это чтоб не платить взятку — уж больно дорого просили развращённые щедрыми подачками стражи. Это Веснушка почти забесплатно шастал, так ведь что с него взять? Другое дело, повар популярного заведения.

Баурджин первое время не мог нарадоваться: уж больно удобным местом оказалась «Улитка». Все нужные люди из кружка Юань Чэ, в том числе — правда, не часто — и сам господин Лу Синь, коммунальщик, постоянно захаживали в харчевню, где их кормили вкусно и дёшево, а вино, как дорогим гостям и хорошим знакомым хозяина, так и вообще наливали бесплатно. Заходил и Пу Линь, каллиграф, и шэньши — Вэй Сихэй, Гао Хэлин, Лю Цзинцай и прочие. Даже как-то заглянул некий Ба Дунь, бывший следователь, — Юань Чэ специально показал его Баурджину, мол, не стоит таких привечать. Князь, правда, не внял совету, как раз считал, что именно таких — обиженных на власть — привечать и стоит. Но это были, конечно, его, Баурджина, соображения... Да, нередко в «Улитке» появлялся и Весельчак Чжао, обозник из центральных казарм. Книги он, правда, брать отказывался — обоз перед отправкой тщательно проверяли, даже обыскивали и самих обозных, вплоть до последнего погонщика. Нойон поначалу недоумевал — с чего бы это такие строгости? А потом спросил о том у самого Чжао.

— Кидани, — просто ответил обозник. — Видишь ли, в дальних крепостях гарнизоны почти все — из них. Вот чиновники и следят, чтоб не завезли лишнего, ну, ничего сверх указанного в инструкции. Написано: «вина три бочонка» — так вот, три и должно быть, не больше. Правда, и не меньше. Нет, киданей в чёрном теле не держат. Но и лишнего не позволяют, чтобы не возомнили о себе невесть что, не вспоминали о своём былом величии. Так вот!

Выслушав такие слова, Баурджин ещё раз мысленно похвалил себя за то, что приветил Веснушку. Как бы только не попасться с этими рукописями. Впрочем, не должны были попасться, юный водонос клал книги и свитки в дупло старого дуба, что рос почти у самого родника. А уж оттуда, из дупла, рукописи забирал Весельчак Чжао. Иногда Веснушка потом возвращался мокрым — молча приходил в «Улитку», садился на кухне, развесив для просушки халат, грелся. На левом плече его как-то заглянувший к Лао нойон углядел занятную татуировку — жёлтый цветок розы. Откуда она появилась, водонос не знал, говорил — с детства. Кстати, о книгах...

— Мы выезжаем завтра, — допив бесплатный стаканчик вина, негромко промолвил обозник. — У родника будем к полудню.

Вместо ответа Баурджин лишь молча кивнул и незаметно, под столом, протянул Весельчаку связку монет. Из тех, что щедро пожертвовал господин Цзяо Ли.

Взяв деньги, Чжао довольно хмыкнул и вскоре откланялся.

— Завтра... — проводив его взглядом, почесал бородку Баурджин. — Завтра…

Хроник, кстати, не было, как не было и напечатанных на больших листах бумаги художественных романов-книг, и свитков-списков не было, и прочего... Ай-ай-ай... Негоже было оставлять господина Елюя Люге и весь его гарнизон без духовной пищи, совсем негоже. Нойон озадаченно вздохнул — ну, и где же их взять, даже хотя бы списки-рукописи? Прямо хоть сам пиши!

Черт побери! А ведь неплохая идея. Прямо так и написать в сопроводительном письме, что, мол, сие — списки из старинных книг, кои слишком дороги для того, чтобы их приобрести. Пришлось переписывать — чего не сделаешь для доброго друга? Ханьская письменность была одновременно и сложной, и простой. Сложной — понятно, иероглифы, а вот — простой... Всё дело в том, что не только чжурчжэни с киданями, но и сами ханьцы — уроженцы разных мест — не всегда понимали друг друга. А иероглифы были для всех общими, означающими одни и те же понятия — правда, читавшиеся в каждом языке по-разному. Как если, к примеру, написать буквами или произнести «три» или «trois» — не знающий русского или французского не поймёт, что сказано или написано. А если указать цифрой — «3», то всем будет понятно. Так и с иероглифами.

Приняв решение, князь повеселел и тут же отправился домой, благо идти было недалеко, всего два квартала. Пришёл, кивнул присматривающему за домом Игдоржу (Чен и Лэй были заняты в харчевне) и, усевшись в кабинете за стол, вытащил из стаканчика кисть...

«Сия книга написана Екамом Иле, киданем и историком Ляо. Это история о стране, которая была процветающей и могучей, о государстве, низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней».

— Низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней, — вслух повторил нойон, уж больно понравилась ему только что пришедшая в голову фраза. Что и говорить, красиво получалось. И вышло бы ещё красивее, если бы князь знал больше иероглифов. Ну, уж сколько знал — столько и знал.

«И ведь даже сейчас есть всё для того, чтобы великая империя Ляо возродилась, скинув цзиньское ярмо! Есть, и в достаточном количестве, молодые воины, что охраняют северные города Ляоси, есть люди — они никуда не делись, — мечтающие о возрождении Ляо. Ляоян, Ляодун, Ляоси, Ляохэ — эти имена наполняют гордостью каждого из нас, киданей. Нас ведь немало, и стоит помнить об этом, как стоит помнить о нашей некогда великой стране. Шанс есть! Да, чжурчжэни сильны, но ведь и мы не празднуем труса! Наша аристократия помнит былое величие, наши ремесленники и крестьяне — умны и трудолюбивы, наши воины — в каждом гарнизоне от Шанси до Хэбэя. Осталось лишь выступить, освободиться от гнёта. Но я спрашиваю себя: как? И когда? И с кем? С кем — это важное слово. Чжурчжэней слишком много, слишком. И я говорю себе — и вам: надо искать союзников. И кто бы мог ими стать? Только не скажите мне — Сун! Променять цзиньское иго на сунское — только и всего. Сунцы хитры и коварны, с нашей помощью они разгромят чжурчжэней, а что потом? Думаете, они позволят нам воссоздать Ляо? Как бы не так! Мы просто запустим лису в курятник. Нет, только не Сун. Си-Ся? Западное государство Ся, государство дансянов... У них есть более сильный враг... И этот враг может стать нашим другом! Я говорю о монголах, о Чингисхане, о, поистине, это великий и мудрый правитель, слову которого вполне можно верить. Большинство монголов — кочевники, им не нужны города. Города нужны нам, киданям. Нам города, монголам — степи. А Цзинь — самый главный враг Чингисхана. И его непобедимые тумены уже стоят на границах чжурчжэней, и недолго осталось ждать. Враг нашего врага — наш друг. „Цзинь" — золото, „ляо" — сталь. Золото гнётся под сталью! Возродим Ляо, друзья!»

Закончив последнюю фразу, Баурджин вытер рукавом пот. Утомился писать, тщательно вырисовывая иероглифы, вот уж письменность — не приведи господи. Позвал Игдоржа, прочёл, получил полное одобрение. Правда, Игдорж всё же засомневался — не рано ли?

— Нет, не рано, — тут же возразил нойон. — Тумены Джэбэ уже должны быть на границах Шанси и Хэбэя. Сейчас я сею семена, Игдорж, но нужно время для того, чтобы они взошли.

— А что, если твой Весельчак Чжао подкуплен? Или вдруг попадётся?

— И что с того? — неожиданно засмеялся князь. — Я вовсе не делал тайны из своего увлечения древностями. Как и Елюй Люге. Я просто купил рукопись, книгу, — а что уж там написано, то на совести автора.

Баурджин обмакнул в чернильницу кисть и внёс последний штрих в своё сочинение:

— «Написано сие на берегах чудесной реки Ляохэ»... н-да... Игдорж, ты случайно не в курсе, как пишется «чудесная река»?

— Нет.

— Ладно, напишем просто — «на берегах реки». Кстати, ты наблюдаешь за моими юными слугами?

— Ну и вопрос. — Игдорж хмыкнул. — Конечно же, каждый день. Даже пытаюсь что-то у них выспрашивать. Только они, правда, смеются.

— Это потому, что ты часто путаешь тон.

— Знаю. И ничего уж с этим не сделать.

— Ну-ну. — Баурджин хитро посмотрел на напарника. — Что ты так щуришься? Наверное, всё ж таки есть, что сказать. Ну, не томи!

— Так, кое-что, — улыбнулся Игдорж. — Итак, начнём с мальчика, Чена. Очень себялюбив, умён, хитёр даже, как раз в той мере, чтобы добиться личного благосостояния. Грамотен и постоянно учит новые иероглифы и канонические книги — видимо, готовится к карьере шэньши. Причём абсолютно уверен в своём будущем.

— Да, так и есть.

— Однако кто допустит к экзаменам на шэньши простого слугу, почти что раба? Для этого нужны основания.

— Или — помощь влиятельного человека. Но Цзяо Ли, похоже, тут ни при чём, если, правда, не врёт. Тогда кто при чём?

— Фэнь Ю, начальник стражи. Весьма влиятельный человек. Правда, это пока лишь только мои догадки. Да я тебе о них говорил, князь.

Баурджин молча кивнул.

— Теперь о девочке, Лэй, — продолжил Игдорж. — Девочка мне показалась гораздо умней Чена.

— Вот как? — удивился нойон.

— Именно. Она вся в себе, неразговорчива, упорна, постоянно выполняет какие-то упражнения — машет руками, ногами, прыгает. К Чену относится как к младшему брату, сяо. И — странно — он такое обращение почему-то спокойно принимает, хотя и считает себя умником. Несомненно, Лэй — главная в этой паре. К тому же...

Игдорж вдруг замолчал.

— Ну? — вскинул глаза князь. — Говори же!

— Мне кажется, девчонка влюбилась в тебя, князь.

Баурджин вздрогнул, услышав эти слова.

— С чего ты взял?

— Я слышал, как она молит за тебя своих богов. Часто повторяет твоё имя — Бао Чжи. И лицо у неё при этом становится таким... Поверь, я знаю женщин, князь!

— Ну, это пока всё твои домыслы. Начальник городской стражи Фэнь Ю! Вот кто меня сейчас волнует по-настоящему. Узнай, Игдорж, каким образом с ним связываются мои юные слуги. А ведь связываются, несомненно, докладывать-то они должны, не зря ведь ко мне приставлены.

— Они пользуются большой свободой. Вернее — пользовались до открытия харчевни. Теперь-то уж им труднее будет ускользнуть. Прослежу!

— Нам нужны люди, Игдорж, — тихо промолвил нойон. — Верные люди. Их нужно найти. Здесь, в Ляояне, кого только нет — дансяны, кидани, ханьцы, — не очень-то они все любят чжурчжэней, захвативших почти все мало-мальски доходные должности. Хотя, конечно, на подобных должностях хватает и ханьцев. Знаешь, ещё неплохо бы пошататься по городским окраинам. Это весьма опасно, но там живёт беднота, а это — горючий материал для любого восстания.

— Можно ещё поискать знакомств среди рыночных грузчиков, носильщиков, мелких торговцев, водоносов...

— Ну, один водонос у нас уже на примете есть. Вот с ним-то я сегодня поговорю, не забыть бы только.

— А я, с твоего разрешения, отправлюсь на рынок. Да, только никуда не отпускай сегодня слуг. Впрочем... — Игдорж задумался. — Я — уйду, все остальные, включая тебя, князь, будут в харчевне. А кто же останется сторожить дом?

— Днём, думаю, постоит и так. А ближе к вечеру я пришлю Лао. Да и ты до поздней ночи не пропадай.

— А это уж как получится, князь.

Первым, на кого, вернувшись в харчевню, обратил пристальное внимание Баурджин, оказался вовсе не юный водонос Дэн Веснушка, а изгнанный с должности следователь Ба Дунь, обладавший весьма характерной внешностью опустившегося под ударами судьбы сибарита. Породистое ханьское лицо, тёмные, с красными прожилками глаза, бородка, когда-то ухоженная, а ныне напоминавшая паклю, всклокоченная причёска а-ля «разорённое воронье гнездо», небольшие усики — как видно, бывший чиновник за ними иногда ухаживал. Этакий образ свергнутого социальной революцией короля. Интересно, почему его попёрли со службы, ведь взятки здесь брали все? Неужели этот взял больше других? Или, скорее всего, просто-напросто не делился с кем надо? Нет, не может быть — ну, не совсем же он идиот.

— Чен, поднеси-ка этому господину стаканчик вина за счёт заведения, — быстро распорядился князь.

— Этой рвани? — изумился парень.

Нет, всё же он был не очень умён, а то бы не перечил хозяину. Впрочем, Чен тут же исправил оплошность, обслужив посетителя со всей возможной любезностью.

Надо сказать, изгнанный с должности чиновник принял подношение с некоторой долей удивления, отразившегося на его некогда барском лице при помощи чуть сдвинувшихся кверху бровей и слабой улыбки, более напоминавшей гримасу боли. Видать, нелегко приходилось человеку без любимого дела.

Баурджин смотрел на шэньши не отрываясь — на то, как тот торопливо, с жадностью, доедал палочками остатки риса, как пил дармовое вино, как изо всех сил пытался сохранить подобающее оставленной должности величие. Вот уткнулся глазами в стол... сидит недвижно... Ну, давай же, давай!

Ага! Подняв голову, Ба Дунь встретился взглядом с хозяином «Бронзовой улитки». Нервно дёрнулся... и тут же благодарно кивнул. Баурджин улыбнулся в ответ. И бывший чиновник — тоже. А он ведь ещё довольно молод, где-то около тридцати... правда, расплылся, обрюзг, однако же не сказать, что горький пьяница, — халат с драконами ведь не пропил, вполне даже приличный халат, да и пояс — не из дешёвых. Ему бы уехать из Ляояна в какую-нибудь соседнюю провинцию, Шанси или Шаньдун. Устроился бы, не ходи к бабке, коли есть ум и образование. Ну а то, что попался на горяченьком, так это здесь сплошь и рядом. Что и говорить, погрязла в мздоимстве «Золотая империя»... И не может того быть, чтобы всех это устраивало.

Не отрывая от посетителя взгляда, Баурджин постучал пальцем по кувшину с вином, стоявшему рядом на длинном и высоком столике, — мол, не желаете ли?

Ба Дунь хлопнул глазами — он, конечно, желал.

Перестав играть в гляделки, нойон прихватил кувшин и присел за стол рядом с чиновником:

— Выпьем за поэзию, уважаемый господин шэньши?

Ба Дунь напрягся:

— Откуда вы знаете, что я — шэньши?

— Учёного человека видно сразу. Я вот, к примеру, тоже кое-что смыслю, скажем, в истории или литературе. Кстати, люблю Ду Фу...

— Ду Фу! — Ба Дунь на миг пренебрежительно скривился, но тут же взял себя в руки и улыбнулся. — Что ж, Ду Фу — всё же лучше, чем некоторые из современных... Вы слышали, к примеру, Юань Чэ? Ой... Может, всё-таки сначала выпьем?

— Выпьем, — улыбнулся нойон.

Выпили. Налили ещё и снова выпили. И снова...

Беседа сразу пошла куда веселее. Почитали стихи, потом пошли говорить за жизнь. Баурджин, представившись беженцем, с большим интересом слушал замечания изгнанного чиновника о порядке управления Цзиньской державой, о чиновничьих рангах и школах шэньши...

— Нет, чжурчжэни это не сами придумали, — с усмешкой рассказывал Ба Дунь. — Всё это было до них. И ранги, и строгая регламентация, и взятки. И школы, готовящие людей к экзамену на шэньши.

— И что же, любой человек может сдать этот экзамен и получить важную государственную должность? — имея в виду Чена, с любопытством поинтересовался князь.

Ба Дунь развёл руками:

— Любой.

— Вот как? Это вполне даже справедливо.

— Только этот «любой» должен быть либо сыном чиновника не ниже чем пятого ранга, а лучше третьего или четвёртого, при условии дарования заслуг третьего ранга. Я понятно излагаю?

— Вполне. И что, простому человеку, к примеру умному и любознательному крестьянскому сыну, никак не пробиться в шэньши?

— Можно, — улыбнулся Ба Дунь. — Но — сложно. Либо связи нужны, либо деньги. Немаленькие деньги, смею заметить. Я, кстати, так и пробился, за счёт связей.

— Что вы говорите? И трудно было?

— Да уж нелегко. Мне покровительствовал управитель уезда, важный вельможа по имени... Впрочем, какая разница? Он уже лет десять как умер. Хороший был человек, таких редко встретишь. У меня от рождения хорошая память, я помнил наизусть большие отрывки из канонических книг — а это ведь и нужно для экзамена. Декламировал их главе уезда по праздникам, а потом и в будни — очень учёный был человек, любил послушать классиков. Так и выбился. В тринадцать лет получил ранг, называемый «способный подросток», через полгода — «рекомендуемый провинцией», затем — знающий три истории и «Книгу обрядов». Я-то знал почти всё — да понимал, что раньше времени нельзя прыгать...

— Экзамен, значит, сдали.

— Сдал, конечно. Удивительно было многим — но сдал сам. Поверьте, непросто было написать длинное сочинение на каноническую тему да ещё со строго указанным количеством знаков.

— Да уж, согласен, непросто, — кивнул Баурджин. — Но, мне кажется, вас не оценили по достоинству?

— Выперли, чего уж, — спокойно признался Ба Дунь. — А я уже подбирался к пятому рангу! Возглавлял... тссс... — Ба Дунь зачем-то обернулся и понизил голос до шёпота. — Возглавлял отряд городской стражи. Вернее, не отряд — отдел. Ловили воров на рынках, грабителей... Ну, выпускали кой-кого, конечно, но не за взятку, а по приказу вышестоящих господ. И всё было хорошо, пока не... Пока не наткнулись на «красные шесты», чтоб им пусто было!

— «Красные шесты»? — с удивлением переспросил князь. — Это кто ещё такие?

— Будто не знаете, — шэньши усмехнулся. — Хотя вы ж нездешний... «Красные шесты» — одна из самых жестоких городских банд. Действуют дерзко, нахраписто... Явно имеют покровителей где-то на самом верху. Год назад мы взяли пару человек. Одного — не уследили — задушили в тюрьме, а вот за вторым присматривали — и он у нас заговорил. Не так много интересного, правда, сказал, но кто-то наверху решил, что этот парень нам что-то выболтал, и, на всякий случай, предпринял необходимые меры. Задержанный повесился, а меня — как начальника — выгнали. Дескать, не уследил. Потом припомнили и казну отдела. Будто только я из неё брал! Все брали. И делились с кем надо... — Ба Дунь опустил голову и устало махнул рукой. — А, что прошлое зря ворошить? Наливайте, господин Бао Чжи, выпьем.

Постепенно, в ходе неспешной беседы под молодое вино, вырисовывался образ Ба Дуня, вовсе не проницательного сыщика, как можно было бы, наверное, подумать с первого беглого взгляда, а просто относительно честного чиновника, в меру сил добросовестно исполнявшего порученное ему дело.

— Я и сам, конечно, понимал, что у шайки есть могущественный покровитель. Если бы таковых не было, то и вообще бы не имелось в империи никаких шаек. Однако зарвался, решил действовать быстро, без оглядки — уж больно жестокие вещи творили эти «красные шесты», такие, что никак нельзя спускать. Это, между прочим, не только моё мнение, но и многих моих подчинённых. Бывших подчинённых, я хотел сказать, — тут же поправился Ба Дунь. — Что вы так смотрите, Бао? Разрешите уж вас так называть, попросту, без церемоний.

Князь улыбнулся обаятельной, совершеннейше светской улыбкой:

— Ну конечно.

— Наверное, хотите спросить, с чего это я сижу здесь, в Ляояне, когда можно отправиться, скажем, в Датун или Тайчжоу, да в любой большой город — поискать места там?

— Спрошу, — поддерживая беседу, кивнул Баурджин.

Собственно, его куда больше интересовала банда «красные шесты», нежели дальнейшие планы чиновника, тем более бывшего.

— Знаете, Бао, скажу вам откровенно: мне всё это надоело, — отхлебнув из шестого стакана, неожиданно заявил Ба Дунь. — Начальник отдела городской стражи — это ведь далеко не первое моё место. И везде — одно и то же: мздоимство, кумовство, связи. Знаете, как говорят в простонародье? С богатым не судись! Спросите, на что я сейчас живу? На старые сбережения. Понимаю, что придётся уезжать, желательно подальше, снова искать службу, перевозить семью. И не хочу никуда ехать, понимаете, Бао, не хочу. Потому что ехать-то — некуда! Ну, что смотрите? Наливайте. Ведь всё равно уеду, и найду службу, и буду как все — брать мзду, угодничать, чваниться. Потому что иначе здесь нельзя, совсем нельзя. Иначе ты — белая ворона, волчья сыть, опасный выскочка и в результате — изгой. Ещё кувшинчик? Да нет, не за ваш счёт, у меня ещё есть немного серебра.

— Может быть, лучше завтра? — Баурджин вовсе не собирался сегодня напиваться, тем более в столь сомнительной компании, кик недавно лишившийся места чиновник. — А что? Обязательно приходите, Ба! Рад был знакомству.

— Прощайте, друг мой. — Ба Дунь поднялся на ноги и, ничуть не шатаясь, заправился к выходу. На пороге, у самых дверей, обернулся: — Не обещаю, но, может быть, завтра зайду.

Проводив шэньши, Баурджин прошёл мимо длинных, тянувшихся через всю залу (бывшую помывочную) столов, предназначенных для простонародья. И для каждого из сидящих у него находилась и приветливая улыбка, и доброе слово:

— Здравствуй, Сюнь. Что, прохладненько сегодня на рынке?

— Не так прохладно, как сыро, господин Бао. Сами видите, дождь. Так и не продал всю рыбу. Может, вы возьмёте остатки? Дорого не попрошу, вы знаете.

— Обязательно возьму, Сюнь! Подойди потом на кухню, к Лао.

— Спасибо вам, господин Бао!

— Да не за что.

Баурджин шёл дальше с кошачьей грацией прирождённого буфетчика. Ну надо же, вот уж никогда не подозревал в себе подобных талантов!

— Привет, парни! Что такие грустные?

— Не хватает на вино, господин. Ничего сегодня не заработали — такие дела.

— Ну, это потому что дождь. И всё же не дело сидеть без кувшина на столе... Эй, Чен! А ну-ка, тащи ребятам вина.

— Вы не шутите, господин Бао?

— Нет, просто угощаю вас в долг.

— Но мы ведь отдадим не скоро...

— Не надо ничего отдавать. Просто притащите завтра хвороста. Вязанки три-четыре.

— Да хоть пять, господин Бао!

Радостно переглянувшись, молодые парни — грузчики с Восточного рынка — дружно потянулись за кружками.

— Ого, какие люди! — Князь остановился около углового помоста. — Кого я вижу?! Сам господин Чао, лучший в округе трубочист!

— Ну, насчёт лучшего вы пошутили...

— Ой, не скромничайте, Чао! Излишняя скромность по нынешним временам только вредит. Вам, как всегда, рис с креветками?

— Только что заказал вашему мальчику.

Улыбнувшись трубочисту, Баурджин шагал дальше:

— Плотникам привет!

— Здравствуйте, господин Бао.

— Как здоровье, уважаемый господин Ши Юнь?

— Спасибо, и вам не хворать.

Так вот и шёл Баурджин, так вот и шествовал, чувствуя на себе благодарные взгляды посетителей. И никак нельзя сказать, чтоб это чувство его сильно коробило, хоть и был он, в общем-то, никакой не кабатчик, а влиятельный монгольский князь — нойон.

С кухни доносились изысканно-приятные запахи тушившихся в белом вине креветок, чесночной подливы с шафраном, белого соуса и варёного риса. Лао, словно настоящий волшебник, колдовал у очага с большой деревянной шумовкой в правой руке. Завидев хозяина, улыбнулся.

— Много заказов на сегодня, старина? — поинтересовался князь.

— Да есть... Но, вообще-то, я уже основное всё приготовил, дальше и ребёнок справится.

— Вот и славно, поручим это Чену.

— Лучше — Лэй.

— Хорошо, как скажешь. Сегодня вернёшься пораньше — Игдоржа... тьфу-ты, Линя не будет, придётся тебе присмотреть за домом.

— Присмотрю, господин.

— Ладно. — Баурджин похлопал старика по плечу. — Разбогатеем — обязательно наймём привратника.

— Можно, господин Бао? — послышался за спиною князя звонкий мальчишеский голос.

— А! — обернулся нойон. — Здравствуй, здравствуй, Веснушка Дэн. Принёс воды? Поставь вон в угол да садись, рассказывай, как твои дела, парень?

— Дела так себе, господин Бао, — усаживаясь, откровенно признался Дэн. — Сами видите, какая погода. И кому, спрашивается, нужна моя вода? Разве только вам.

— Лао, наложи-ка парню миску риса.

— Рис? — Парнишка сверкнул глазами. — Вы очень добры, господин.

— Ешь, ешь, не стесняйся. Лопай от пуза! — засмеялся нойон, глядя, как парень, ловко управляясь палочками для еды, уписывает угощение за обе щеки. — Зайди потом ко мне, получишь одну рукопись. Кстати, её нужно будет положить в дупло завтра утром, уж никак не позднее полудня.

— Сделаю как скажете, господин. Когда я вас подводил?

— И верно, никогда...

На кухню неслышно вошла Лэй. Встала у дверного проёма, опершись на косяк, и с мягкой улыбкой смотрела на князя, пока тот не обернулся:

— А, Лэй. Останешься сегодня вечером вместо Лао.

— Слушаюсь, мой господин.

Ой, как блестели её карие, вытянутые, как у газели, глаза. Баурджин даже потупился — ещё не хватало влюбить в себя девчонку. Впрочем, а почему бы и нет? Тогда через Лэй, наверное, можно будет узнать, на кого они с Ченом работают, кто их всё ж таки приставил. Если не Цзяо Ли, то — начальник стражи Фэнь Ю? Или кто-то другой? Кто?

Ах, какие красивые глаза у Лэй, какое миленькое, с мягким румянцем, личико, и не скажешь вовсё, что она отнюдь не нежная девушка, а орудие убийства. Да-да, именно так! Нечто вроде живого меча или сабли. Кстати...

— Хочу попросить тебя кое о чём, Лэй, — подойдя к девушке, негромко произнёс князь.

Та сразу подобралась, вытянулась:

— Приказывайте, мой господин!

— Нет, ты не поняла. — Баурджин ласково улыбнулся. — Я не приказываю, я прошу.

— Просите? — озадаченно переспросила Лэй. — Просите... меня, господин?

— Именно! Не могла бы ты научить меня... гм... некоторым своим умениям.

— Научить?! — Девушка сверкнула глазами. — Научить — нет! Но я могу показать. Что вы хотите увидеть? Удар ногой, кулаком, раскрытой ладонью?

Нойон развёл руками:

— Оставляю это на твой выбор, Лэй.

Закончив с очередным блюдом, старик Лао принялся объяснять девушке, что к чему. Наевшийся рису водонос Дэн Веснушка давно уже ушёл, и князь тоже вышел во внутренний дворик, когда-то красивый, а ныне — захламлённый после ремонта. Какие-то кирпичи, камни, куски дерева — не всё ещё успели убрать. Шёл дождь, и кругом было сыро. Сырая земля, сырой дом, сырое, серое, с едва заметными голубыми прожилками, небо. Зима.

Немного постояв во дворе, Баурджин вернулся обратно в залу, понаблюдал за посетителями и снова вышел. В харчевне было довольно жарко: постоянно горел очаг да и посетители надышали. А во дворе было прохладно и тихо. Небо потемнело, и дождь перестал... нет, чуточку всё же капал.

— Дождик, дождик, пуще лей, — негромко промолвил князь. — Чтобы было веселей.

И словно накаркал!

Действительно, стало весело, уж не скучно — точно.

Неожиданно в харчевню вернулся Лао, выбежал во двор, крича и размахивая руками:

— Ужас! Ужас, мой господин!

— Что такое? — Баурджин разом стряхнул нахлынувшую было грусть. — Да не ори ты так, говори по существу.

— Наш дом обокрали, мой господин, — причитая, доложил слуга. — Обокрали и унесли всё!

Глава 7 КРАСАВИЦА В КНЯЖЕСКОМ ХАЛАТЕ Зима 1211 г. Ляоян

Кто и зачем забрался в дом? На сей вопрос ответа так и не было, хотя с того времени прошло уже больше месяца. Неизвестные воры (или вор) перевернули всю мебель, кое-что даже разломали, будто что-то искали — все нарисованные Баурджином иероглифы были безжалостно выдраны из бамбуковых рамок и валялись на полу, словно опавшие листья в осеннем лесу. Ничего ценного не пропало, хотя, в общем-то, ничего особенно ценного в доме и не имелось, ну не считать же за ценные вещи пару старых ваз, оставшихся от прежнего хозяина дома.

Вывод простой — что-то искали. Что? Неужели в доме остались искусно запрятанные драгоценности?

И если так, то нашли ли их? Нойон понимал, что пока ничего нельзя было утверждать наверняка.

Эта странная кража (если, конечно, случившееся стоило так называть) вскоре забылась под напором обыденных (и не слишком обыденных) дел. Обозник Весельчак Чжао ездил по дальним крепостям ещё пару раз, и оба раза Баурджин, с помощью Дэна Веснушки, добросовестно снабжал кружок Елюя Люге поддельными киданьскими рукописями, в которых содержались недвусмысленные намёки на возможность воссоздания империи Ляо при помощи могущественного монгольского владыки. И вот совсем недавно Елюй Люге через Весельчака Чжао прислал ответное послание, в котором искренне благодарил «любезнейшего господина Бао Чжи» за «весьма интересные списки», коих просил присылать как можно больше. Последнее как раз не составляло проблемы — подделывать рукописи Баурджин навострился весьма ловко, так, что в случае нужды их, наверное, вполне можно было выдать за настоящие и всучить какому-нибудь неопытному любителю древностей, как и поступали многие торговцы, да хоть тот же старьёвщик Фэн или почтенный лавочник Сюй Жань.

Игдорж Собака тем временем обзаводился знакомцами в самых жутких трущобах, располагавшихся на окраинах Восточной столицы. Баурджин с его слов тщательно фиксировал всех недовольных, коих набрался уже довольно большой список. С этим списком уже можно было что-то делать, и князь хорошо представлял — что.

Погода большей частью не баловала, шли дожди, иногда по нескольку дней кряду, с моря дул пронзительный ветер, заставляя дрожать оклеенные бумагою окна. Затянутое серыми тучами небо, казалось, цеплялось за конёк крыши. Но в общем-то было тепло — градусов девять-десять по Цельсию, это вам не монгольские морозы! Правда, сырость проникала повсюду, и даже стопка приготовленной для каллиграфических упражнений князя бумаги иногда покрывалась свежим налётом плесени.

В один из таких серых пасмурных дней Баурджин, вернувшись из «Улитки» домой, уселся в любимое кресло у себя в кабинете, с удовольствием положив ноги на горячий кан. Чен ещё с утра затопил печь и теперь лишь время от времени подкладывал в неё дровишки, недавно привезённые артелью молодых носильщиков с рынка в счёт прежнего долга.

Приятное тепло струилось по комнате, и оттого вой ветра и дробный ропот дождя тоже становился каким-то таким спокойным, уютным, домашним. В такие ненастные дни обычно хорошо думалось, особенно когда никто не отвлекал. Вот и сейчас...

Позвав из людской Чена, нойон отравил его в харчевню, помогать Лэй и Лао, сам же снял со стены нарисованный на большом листке иероглиф в красивой рамке, перевернул, любуясь внушительным списком людей, мягко говоря, недовольных нынешними властями Ляояна. Впрочем, что там «недовольных» — остро их ненавидящих. По разным причинам. Итак...

Хэнь Чжо, конопатчик лодок. Работает, бедняга, с утра до ночи, а толку — чуть. Слишком уж низки расценки, за чем пристально следит специальный государственный чиновник, которому бы хорошо сунуть взятку, да нет у Хэнь Чжо лишних денег, слишком уж большая семья, дети почти всё ещё маленькие. Старшую дочь, двенадцатилетнюю О Юй, пришлось продать в какой-то гнусный бордель, чтобы остальные дети не умерли с голоду.

Сюнь, рыбак. Та же ситуация, что и у Хэнь Чжо, ну, тут много таких. Троих малолетних сыновей вынужденно продал в рабство одному шэньши.

Тан, грузчик. Молодой сильный парень. Его невесту силком выдали за богатого старика. Вообще-то это счастье для семьи невесты... Но вот ни Тан, ни его бывшая девушка так почему-то не считали.

Са Кунь, крестьянин из пригородного ли (административного объединения из более чем ста деревень). Не повезло — урожай побило градом. Не заплатил вовремя подати своему хозяину, и теперь долг только копится. Пытался выкрутиться, отдал часть урожая. Как оказалось, этого хватило лишь на уплату процентов по долгу. По решению суда, куда обратился землевладелец, вся семья была продана в рабство. Са Кунь сбежал в соседний уезд. Был пойман, наказан — сто ударов палкой, теперь не работник.

И таких, как этот Са Кунь, по всем деревням — огромное количество.

Трубочист Чао. Весёлый, вечно шутит. Зарабатывает прилично, хоть и пашет как вол. Вся вина Чао в том, что участок земли, на котором стоит его дом, приглянулся одному влиятельному шэньши. Тот его и купил за бесценок, Чао просто вынудили продать, и продал, куда деваться? Теперь бездомный, снимает вместе с семьёй угол на постоялом дворе.

Хэ Линь, канатчик, Бу Чжань, лесоруб, Хань Дао, носильщик, бумажный мастер Чэнь Ду... Господи, обиженным несть числа! Прямо хоть сейчас пой «Вставай, проклятьем заклеймённый...». Нет! Сейчас пока рано. Согласно классикам марксизма, сейчас главное, чтобы количество перешло в качество, чтоб из униженных и оскорблённых сложились надёжные боевые группы. И вот тут требуется поработать, сами собой они, конечно, не сложатся.

Отложив бумаги в сторону, Баурджин посмотрел в окно — сквозь полупрозрачную бумагу видно ничего не было, денёк-то выдался дождливый, серый. Ну, однако, ясно — темнеет. Пора бы появиться Игдоржу. Давно пора.

И, словно в ответ мыслям нойона, на улице послышались шаги. Затем топот раздался и в прихожей — видать, Игдорж очищал обувь от грязи. Ага, наконец-то постучал!

— Входи, входи, дружище, чего зря стучишь?

Напарник вошёл, угрюмый и небритый, в промокшей насквозь одежде, и, не снимая круглой широкополой — от дождя — шляпы, уселся на тёплый кан.

— Беда, князь!

— Что? — настороженно переспросил Баурджин. — Что ещё такое случилось? Харчевню нашу ограбили? Или, не дай боже, убили кого?

— Убили.

Нойон вопросительно посмотрел на соратника.

— Сюнь, рыбак, убил Кардамая-шэньши.

— Так... — задумчиво сдвинул брови Баурджин. — Этот Сюнь, кажется, наш человек?

— Да, и неплохой... Я думал поставить его командиром тройки. Помнишь, мы с тобой о том говорили?

— Да помню, — кивнул нойон. — Эх, не вовремя он убил чиновника. Слишком уж рано... Постой, Кардамай? Это ведь не ханьское имя.

— Кардамай-шэньши — влиятельный и знатный чжурчжэнь, лучший друг покойного батюшки нынешнего императора.

— Ай-ай-ай, — князь покачал головой. — Как скверно-то! Не спрашиваю, за что убил. Наверняка за дело.

— За дело, — хмуро отозвался Игдорж. — Видишь ли, месяца два назад Сюнь вынужден был за долги продать в рабство своих сыновей. Двое старших неплохо пристроились — к хозяину бумажных мастерских Сыма Яню, да ты про него слышал, очень неплохой человек.

— Я знаю.

— Ну а младший как раз попал к этому самому Кардамаю-шэньши. — Игдорж нехорошо ухмыльнулся. — Этот Кардамай, видишь ли, и раньше-то славился своей строгостью, переходившей все разумные пределы, а уж на старости лет совсем рехнулся: устроил у себя в подвале пыточную, заказал необходимые инструменты, кнуты, да вот вчера вечером принялся снимать с мальчишки-раба кожу... Кто-то из соседей услыхал крики — жутко, говорят, кричал парень, — ну, рыбака Сюня в том районе многие знали, сказали. Сюнь сначала так пришёл, узнать, что к чему, — стучал, стучал, не открыли. Тогда позвал ребят, грузчиков — Тана и прочих, да ты, князь, их знаешь. Осторожненько так, незаметно от соседей, перебрались через ограду, аккуратно выставили дверь... Хозяин, вишь, так увлёкся пыткой, что забыл и двери подвала закрыть, ну а со слугами парни справились... — Игдорж немного помолчал и продолжил, махнув рукой: — В общем, опоздали. Вместо парнишки уже кусок кровавого мяса ворочался, а снятую кожу Кардамай-шэньши этак аккуратненько распяливал на стене. Сюнь и не выдержал, схватил что под руку попалось, клещи, что ли, да двумя ударами обоих и прибил — сначала чиновника, потом и сына — или что там от него осталось, чтоб не мучился. Вот и вся история. Не сказать, чтоб особенно выдающаяся.

— Где сейчас Сюнь? — быстро поинтересовался князь.

— Прячется за городом, в старых штольнях. Ребята знают — где.

Баурджин невесело усмехнулся и повысил голос:

— А что им самим грозит, они знают? Как-никак — соучастники убийства, да не кого-нибудь, а важного и влиятельного шэньши, слуги которого их наверняка запомнили.

— Не запомнили, — неожиданно улыбнулся Игдорж. — Они в повязках были. Сообразили поясами лица замотать. Вот только Сюнь...

— С Сюнем что-нибудь придумаем. Хорошо хоть так обошлось. Сейчас вот что, Игдорж. Думаю, давно пришла пора поговорить с каждым.

— Да, пора, — эхом откликнулся напарник.

— Пока возьмём самых обиженных, и ты проверь, дружище, насколько им можно будет верить. Проверь, не откладывая, сегодня же подумаем — как. После проверки пусть каждый приведёт ещё троих верных людей... каждый из которых будет знать только руководителя своей тройки, точнее, уже четвёрки.

— Всё понял, князь. — Игдорж потянулся. — Эх, и когда же я только высплюсь?

— А я? — в тон ему рассмеялся нойон.

Ах, как обрадовался этой встрече каллиграф господин Пу Линь! Выходя из одноколки у своего дома, случайно — ну совсем, совсем случайно — столкнулся нос к носу с неспешно прогуливающимся соседом.

— О, какая встреча! Давно вас не видел, дражайший господин Бао!

— Позвольте... Господин Пу Линь? — Баурджин сделал вид, что вот прямо только что признал своего соседа. — Как поживаете, любезнейший господин Пу Линь? Как ваши розы?

— А вы заходите, посмотрите, — радушно предложил каллиграф.

Баурджин замялся:

— Вот так, запросто, безо всякой договорённости?

— Бросьте условности, господин Бао! Какие церемонии могут быть между соседями?

— Ну, уж если вы так хотите, то, пожалуй, зайду. Давно не общался с учёными людьми, всё некогда. Я ведь тут недавно открыл харчевню, слыхали?

— Слыхал, слыхал, — пропуская вперёд гостя, заулыбался Пу Линь. — Даже заходил к вам однажды. Чаще не могу — дела, дела, знаете ли.

— Говорят, получили повышение? — удачно ввернул Баурджин, совсем недавно подробнейшим образом выспросивший «коммунальщика» Лу Синя обо всех делах каллиграфа, занимавшего в городской администрации неприметную, но важную должность архивариуса.

— Да, да, повысили. — Пу Линь покраснел от удовольствия. — Присвоили пятый ранг!

— Пятый! Надо же! В столь молодые годы! Быстро растёте, господин Пу Линь, очень за вас рад.

— Всё непорочным трудом достигнуто, — приглашая нойона в дом, с довольным видом пояснил сосед. — Теперь и жалованье будет не чета прежнему, и гм-гм... возможности, связи. Теперь, дражайший сосед, можно и о женитьбе подумать. Завести семью — верная жена, дети, что может быть лучше?

Входя в дом, Баурджин бросил подбежавшим слугам шляпу с плащом и тщательно вытер ноги.

— Осмелюсь показаться назойливым, учёнейший господин Пу Линь, но... Что, у вас уже есть на примете какая-нибудь достойная девушка?

— Люди хвалят дочку Лю Цзинцая-шэньши. Говорят, добрая и по хозяйству справная. Да вы проходите в залу, дражайший сосед, не стойте же на пороге статуей!

— Да вот, только ноги вытру.

— Бросьте, бросьте, право же, на что тогда слуги? Сейчас распоряжусь, чтобы принесли угощение и вино. На службе-то мы уже отметили повышение, а вот дома... Садитесь вон на скамеечку...

Каллиграф исчез в комнатах, и Баурджин, усевшись на низенькую мягкую скамью — целое ложе, — обитую нежно-зелёным шёлком, лениво наблюдал, как суетятся слуги. Низенький столик был накрыт шёлковой скатертью, на которой быстро возникли золотые и серебряные блюда с яствами — жареной рыбой, рисом с бамбуковым соусом, креветками в масле, крабами, тушёными акульими плавниками, вкусными заедками из рисовой муки. Возник и серебряный кувшинчик с вином, и серебряные же высокие кубки.

Едва слуги всё это поставили, тут же появился хозяин, уже переодевшийся в халат небесно-голубого шёлка, с вышитыми серебром цветами и птицами. Халат был подпоясан серебристым поясом, а ноги чиновника обуты в удобные домашние туфли, белые, верёвочные, с тупыми носами. Да, ничего не скажешь, каллиграф Пу Линь умел и любил одеваться! Иным уменье сие даётся от природы, иные тому долго и настойчиво учатся, справедливо полагая, что со вкусом подобранная одежда располагает к себе и начальство, и посетителей. Пу Линь, как заключил наблюдательный Баурджин, скорее всего, относился к первой группе людей, от природы обладающих недюжинным даром одеваться красиво и достойно. Именно так — красиво и достойно. А то ведь как часто бывает? Иной уверенный в себе богач, особенно из недавно разбогатевших, нацепит на себя всего — тут и золото, и брильянты, и изумруды, и разноцветные шелка с золотым и серебряным шитьём, и переливающаяся на солнце парча, и павлиньи перья! Унижет персты каменьями и вот, шествует таким павлином, а того не замечает, что люди смеются и даже собственные слуги — о, ужас! — перешёптываются за спиной, бросая на своего господина насмешливо-презрительные взгляды. Нет, каллиграф Пу Линь был не из таких нуворишей!

— У вас красивая одежда, любезнейший господин Пу Линь! — не преминул похвалить князь. — Сами подбираете?

— Сам, сам, всё сам! — Каллиграф довольно расхохотался. — Ах, сколь же приятно, дорогой сосед, услыхать похвалу из уст понимающего человека.

Сей обмен любезностями продолжался довольно долго, да, прямо сказать, и не заканчивался вовсе, только иногда прерываясь на питьё вина и закуски. А потом, как выпили первый кувшинчик, Баурджин этак ненавязчиво и выложил то, зачем, строго говоря, и поджидал в проливной дождь возвращения господина Пу Линя, совершенно справедливо надеясь на приглашение в гости.

— Знаете, любезнейший сосед мой, а я ведь хочу просить у вас совета.

— Да ради всех богов, дражайший господин Бао! Разве ж я смогу хоть в чём-нибудь отказать такому в высшей степени приятнейшему человеку, как вы!

— Господин Цзяо Ли намекнул как-то, что по этому вопросу лучше всего обратиться к вам.

— Ах! Сам господин Цзяо Ли!

— Видите ли, у одного из моих знакомых — хороших знакомых — скоро семейный праздник, и я бы хотел... хотел бы побольше узнать о своём друге, чтобы не ошибиться с подарком. Знаете, ведь как часто бывает — подаришь совсем не то, что требуется. Конечно, можно расспросить его приятелей или слуг... но, мне кажется, это будет не очень корректно и где-то даже низко... Вы не согласны со мной?

— Полностью согласен, дражайший господин Бао!

— Какие красивые у вас розы. Надо же, даже зимой цветут!

— Особый сорт. Моя гордость!

— Ах! Поистине, у вас как в раю... Так вот, о моём друге... Господин Цзяо Ли, к которому я, как к своему покровителю, тоже обратился за советом, сказал, что лучше будет посмотреть сведения в городском архиве.

— В архиве? Гм... — Пу Линь ненадолго задумался и улыбнулся. — А пожалуй, это неплохая идея, господин Бао! Хотя, конечно, мы не имеем права выдавать архивные секреты. Но для вас, любезнейший господин Бао, думаю, можно будет сделать и исключение, верно? — Каллиграф-шэньши хитро подмигнул гостю.

— В таком разе буду вас смиренно просить принять от меня небольшой подарок. К сожалению, я его не прихватил сейчас. Всё ж таки не ожидал вас встретить.

— Подарок? Ну что вы, право...

— Но я настаиваю...

— Ах... Ну, тогда, вижу, ничего не поделать, уж придётся пойти вам навстречу, любезнейший господин Бао.

Баурджин весело кивнул:

— Уж таки придётся!

Разумеется, к вечеру соседи расстались, вполне довольные проведённым днём и друг другом.

Придя домой, Баурджин бросил слугам одежду и наказал нагреть воды, наполнить в прихожей большую деревянную бочку — импровизированную ванну, — в которую с большим удовольствием и забрался, ворча и пофыркивая, словно тюлень. Половины слуг не было — Игдорж ещё не вернулся с задания, а Чен сегодня ночевал, запёршись на крепкий засов в харчевне, его очередь была сторожить. Конечно, следовало бы нанять ещё слуг или уж, по крайней мере, ночного сторожа. Кстати, как раз сейчас мёрзнет в заброшенных штольнях бедняга Сюнь, укокошивший садиста-шэньши. А что, если его взять в сторожа? Нет, в харчевню нельзя — узнают. А вот в дом, пожалуй, можно. Сюнь, несомненно, будет верным и преданным сторожем, такой вовсе не помешает, учитывая недавнее ограбление, точнее, разгром. Ему нужно лишь слегка изменить внешность — перекрасить волосы, побриться, да мало ли. И, само собой, пореже показываться на улице.

Чёрт! Баурджин едва не выплеснул на пол воду. А как объяснить его появление остальным слугам, сиречь Чену с Лэй — засланным казачкам, как говорилось в одном детском фильме? А так и объяснить — сторож в доме нужен? Нужен. Вот этого парня и взяли. Вряд ли Чен с Лэй знают Сюня в лицо, мало ли посетителей бывает в харчевне. И всё же, прежде Сюнь пусть изменит внешность. И ещё надо будет его чётко проинструктировать, что про себя рассказывать. Чен и Лэй — люди страсть как любопытные, наверняка не отстанут от нового сторожа, замучают вопросами. Вообще, всё это нужно обговорить с Игдоржем.

— Господин...

Князь обернулся:

— Что тебе, Лэй?

— Думаю, нужно подбросить в очаг дров. Погода сырая, как бы вы не простудились.

— Спасибо за заботу, Лэй. Но, мне кажется, здесь и без того жарко. Не пришлось бы открывать дверь.

Девушка повела плечом, украдкой взглянув на подремывавшего в углу старика Лао. И подошла к бочке поближе:

— Не подлить ли ещё воды, господин? Или желаете, чтоб я помыла вам спину?

Баурджин спрятал усмешку:

— Помой.

Ох, как приятно было ощущать распаренной кожей прикосновение девичьих пальцев! Так приятно, что... Хотя, конечно, истинные ценители вряд ли назвали бы пальцы Лэй такими уж нежными, скорее наоборот — уж слишком специфическими навыками владела эта девушка. И тем не менее видно было — старалась. Видать, прав Игдорж, влюбилась. Или это просто обычная почтительность служанки? Кстати, а может, сейчас как раз подходящий момент, чтобы выспросить у неё кое-что? О том, кто её с Ченом послал, например?

— Лэй, тебя учили делать массаж? — не поворачивая головы, тихо спросил нойон.

— Н-нет... — запнувшись, честно призналась девушка. — Меня учили совсем другому... Вы знаете.

— Да. — Баурджин хохотнул. — Я как-то просил тебя научить меня кое-чему из твоего искусства, помнишь?

— Помню, мой господин. Но... — Девушка замялась.

— Что — «но», Лэй?

— Я не имею права учить борьбе, — возразила она решительно и твёрдо. — Я не Учитель, а борьба — не просто борьба, как, наверное, кажется чужестранцу, а много большее.

— Да что ты такое говоришь? — удивился нойон.

— Именно так учили меня, господин. — Лэй низко поклонилась. — Я не могу научить тебя искусству гун-фу... Но показать несколько упражнений — в моих силах.

Дремавший в углу старик Лао при этих словах как-то странно закашлялся и проснулся. А может, он и не спал вовсе?

— Интересно, — вылезая из бочки, произнёс князь. — И что это за упражнения?

Подавая домашний халат, Лэй с нежностью посмотрела на своего хозяина.

— Существует пять сил, пять элементов мироздания, — негромко пояснила девушка. — Дерево, Огонь, Металл, Земля и Вода. Все эти элементы составляют основу всего сущего и должны находиться в равновесии — и в природе, и в государстве, и в человеке. Вы можете делать специальные упражнения, господин. Упражнения, связанные с этими элементами, — по двенадцать дней на каждый. И так закалите тело и дух. Хотя... Они у вас и так закалённые.

— Так что за упражнения, ты не назвала!

— Работа с водой — упражнения в воде и на льду... которого у нас здесь, к сожалению, нет, перемещения в снегу... который тоже большая редкость.

— Зато у нас — не редкость, — запахнув халат, рассмеялся князь. — Обязательно покажи мне эти упражнения, Лэй. Ну, и другие тоже. Ведь ты же сказала — пять элементов.

— Это верно, пять. Ещё есть упражнения с металлом — это для развития силы, упражнения с деревом — удары, захваты, прыжки и оружие.

— Вот это мне подойдёт!

— Упражнения с землёй — упасть так, чтобы быстро вскочить, не причинив себе вреда. Разбить кулаком или ребром ладони сделанные из земли-глины предметы — черепицу или кирпич.

— Черепицу или кирпич? Ух ты! Ты сама-то это можешь? Продемонстрируй!

Лэй улыбнулась:

— Могу, господин. Только демонстрировать не буду — хвастать зря не подобает бойцу. Не просите о невозможном, господин.

— Хорошо, не буду, — покладисто согласился князь, на самом деле несколько уязвлённый — ишь, какая-то соплюшка отказывается подчиниться ему, своему хозяину! Впрочем, никогда не стоит ломать людей зря. Не хочет, не надо.

— Там ещё что-то было с огнём? — напомнил Баурджин.

— О, да. — Лэй глубоко поклонилась, по всему чувствовалось, что ей было очень трудно отказать господину. — Упражнение со свечами — пламя надо погасить ударом кулака или ноги.

— Ну, это просто.

— Не совсем, господин. Нельзя прикасаться ни к самой свече, ни к пламени... Ой! — Лэй вдруг насторожилась, прислушиваясь к шуму дождя. — Кажется, кто-то стучит. Верно, явился Линь. Побегу открою...

Девушка выбежала во двор, и Баурджин проводил её задумчивым взглядом.

— Кхе-кхе, — тактично покашлял за его плечами окончательно проснувшийся Лао.

Князь обернулся.

— Она почти каждую ночь занимается во дворе, хозяин, — тихо промолвил старик. — Я стар и плохо сплю — видел. Вы, господин, тоже можете посмотреть — и, может быть, кое-что перенять для себя. Учить вас она не имеет права, но смотреть ведь никому не заказано, верно? Я лично знал многих отличных бойцов, научившихся у-шу именно таким образом.

— Чему научившихся?

— У-шу означает — «боевое искусство», — охотно пояснил старик. — Иногда его ещё называют гун-фу — «совершенствование».

— У-шу... Кажется, что-то припоминаю. Поединки на деревенских помостах, да?

— В деревнях выросло немало хороших бойцов, господин.

Баурджин хохотнул:

— Кто бы сомневался!

Вернулась с улицы Лэй, за которой показался Игдорж, усталый и вымокший насквозь.

— Присаживайся к огню, Линь, — кивнул ему князь. — Обсохни и переоденься. Жду тебя в кабинете.

Напарник не заставил себя долго ждать, явился минуты через две — уже умытый и вполне умиротворённый. Баурджин встретил его вопросительным взглядом.

— Придумал, как проверить ребят, — усевшись, негромко произнёс Игдорж. — Завтра, думаю, и проверю. Не всех, но многих.

— Как Сюнь? — вспомнил нойон. — Завтра пусть сбреет волосы и приходит сюда — будет привратником.

— Опасно, князь. Его ведь уже ищут.

Баурджин нервно пощипал бородку:

— Странно было бы, если б не искали. Люди начальника стражи Фэнь Ю не зря едят свой хлеб... точнее — рис. Поможешь ему изменить облик.

— Сделаю. Тех парней, что пройдут проверку, пока подчинить себе?

— Пожалуй, — подумав, согласился нойон. — Какая, к чертям, разница?

Выпроводив напарника, Баурджин погасил светильник и, пройдя в примыкавшую к кабинету опочивальню, улёгся на широкое ложе. Заворочался, прислушиваясь к шуму дождя. Кажется, капли стучали по крыше всё реже. Нет, в самом деле... Нойон скосил глаза на затянутое промасленной бумагой окно — да, на улице посветлело, это вышедшая из-за туч луна залила серебряным светом двор и сараи. Дождь совсем кончился, и князь приоткрыл окно, подняв в пазах раму. Сразу пахнуло той неповторимой свежестью, какая всегда бывает после только что закончившегося ливня, обычно летнего, ну а здесь, что поделать, сошёл и зимний. Баурджин усмехнулся и покачал головой. Зимний дождь — хорошее сочетание.

Вокруг стояла мёртвая тишина, не нарушаемая ни кошачьими воплями, ни собачьим лаем. Лишь иногда с крепостных башен доносилась мерная перекличка стражников. Что-то напомнила эта картина князю, что-то из далёкого и порядком подзабытого детства — тишина, залитый серебряным светом двор, пустой и безлюдный... Впрочем, нет. Не безлюдный!

Юркая фигурка вынырнула во двор из дому — тоненькая, ловкая, в одних коротких штанах... нет, ещё была широкая, перетягивающая грудь лента. И взметнувшиеся вверх волосы после невообразимо головокружительного прыжка!

Лэй. Ну кто ж ещё-то? Старик же сказал, что она тренируется во дворе каждую ночь. Интересно посмотреть... Вот девушка остановилась, слегка расставив в стороны ноги, неслышно передвинулась вперёд... назад... подпрыгнула... высоко как, почти до самой крыши сарая! Валерий Брумель, а не девка! Попробуй-ка повтори подобный прыжок. Вот приземлилась, мягко, как кошка... нет, скорее словно грациозная пантера, повелительница южных лесов! А руки, руки всё время у груди, закрывают сердце — не ладонью, так локтем... Оп! Резкий выдох, выпад, удар! Левой рукой... Правой... Левой. Правой... Теперь прыжок — и удар ногой. Как у боксёров — бой с тенью. А руками работает, словно балерина! Ах, как грациозно сгибаются суставы... А как поставлены удары! Этак и вправду можно затушить пламя свечи... Вот припала к земле... поднялась, словно тигр, взметнулась журавлём в небо — и стремительным орлом упала на воображаемую жертву... Снова широкое движение, неуловимое, словно бросок кобры. Прыжок! Кувырок в воздухе — приземление — смачный удар ногой... Ну и девка...

— Вам понравилось, господин?

— Ты просто прекрасна, Лэй! — со всей искренностью откликнулся князь.

И тут же осёкся:

— Подожди... Ты ведь только что была у амбара! И вот уже — здесь, у окна. Я не заметил как!

— Я повторю для вас, господин.

Миг — и девчонка вновь взлетела к амбару, прыгнула прямо на крышу — ну точно пантера — и таким же изящным прыжком вернулась назад. Поклонилась, сверкая глазами.

— Где ты этому научилась, Лэй?

Снова поклон. И загадочный блеск глаз.

— Долго рассказывать, господин.

— И всё же?

— Я раньше жила на юге, господин, недалеко от Тайшаня. У нас завелись разбойники, они безжалостно грабили всех, а кто не подчинялся — тех убивали. Но вот однажды в нашу деревню пришёл некто Вэй Цзэнь, монах из северного монастыря Шаолинь. Учитель. Он научил нас Пути и искусству Силы. Не всех, только тех, кто очень хотел.

— И ты очень хотела?

— Разбойники убили мою сестру и мою мать, — глухо отозвалась Лэй. — Я потом выследила главаря.

— Позволь продолжу, — перебил её Баурджин. — И ты не стой на улице, заходи в дом. Проходи в кабинет, располагайся.

— С радостью, мой господин!

Девчонка уже через пару минут сидела на длинной скамье, поджав ноги, и улыбалась. Да, успела и накинуть халат, и переодеться, этакая красотуля. Нет, вправду, красивая... Особенно когда наносит эти свои удары... бррр! Красивая... словно кобра.

— Значит, монах Вэй Цзэнь научил тебя драться, — разлив по бокалам вино, продолжил беседу князь.

Лэй сверкнула глазищами:

— У-шу не просто драка, мой господин! Но вы правы, учитель Вэй показал нам не только Путь, но и удары. Научил, как вести себя во время схватки: следить за каждым движением противника, смотреть не на руки и ноги, не в глаза — а как бы сквозь врага, тогда лучше видишь... нет, не видишь — чувствуешь. Чувствуешь каждое движение. Враг двинулся — двигайся и ты, остановился — заставь его двигаться, увидь, разгадай его замысел — и тогда ты победил.

Собственно, ничего нового Баурджин от Лэй не услышал. Именно так его и самого когда-то учили оружному бою — тот же Боорчу или Кэзгерул Красный Пояс.

— Когда наносишь удар, рука должна быть подобна ласточке, пьющей в полёте воду, — с воодушевлением продолжала девушка. — Рука поднимается для удара — это взмывает ястреб, опускается — падает кирпич... или орёл пикирует на добычу.

— Ага, орёл, — усмехнулся князь. — «Юнкере»! Знаешь, были такие «штуки», «лапотники»... А, ничего ты не знаешь. И никто здесь... Впрочем, что это я? Так, говоришь, выучилась искусству боя? Я не спрашиваю, что стало с главарём шайки. Наверное, он умер.

— Да, — просто отозвалась Лэй. — Я убила его.

Баурджин кивнул головой и отхлебнул вина:

— А теперь позволь, наконец, предположить, что было дальше. Итак, после смерти главаря и разгона банды выяснилось, что разбойнички-то эти не сами по себе были, имелся у них покровитель-защитничек из числа власть предержащих, какой-нибудь важный шэньши, а?

— Управитель уезда.

— Так я и знал. Впрочем, нетрудно было предположить. Ну, и дальше тоже нетрудно. Как водится, в ходе расследования дела главарь шайки оказался вовсе не разбойником, а самым что ни на есть благонамеренным подданным императора, нагло умерщвлённым нищей наглой девчонкой, наверняка с целью поживы...

— О, господин! — Лэй вздрогнула при этих словах, с неприкрытым ужасом посмотрев на князя. — Ты говоришь точно так же, как тот судья!

— Судью ты тоже убила?

— Нет. Не успела. Меня выручил господин Фэнь... — Опустив глаза, Лэй неожиданно резко оборвала фразу.

— Что ж ты замолкла, девочка? — ласковым шёпотом поинтересовался нойон. — Ну, тогда я за тебя продолжу. Спасшего тебя от неминуемой казни господина звали Фэнь Ю, ведь так?

Лэй ничего не ответила, лишь опустила глаза.

— И он сейчас — глава городской стражи. — Встав, Баурджин принялся прохаживаться возле стола. — Который и приставил ко мне вас — тебя и Чена! Он, он, а вовсе не господин Цзяо Ли. Что притихла, скажешь, не так? И кто из вас обо мне докладывает? Оба? Или — только ты, ты ведь куда умнее своего напарника, а?

— Господин Фэнь Ю больше доверяет Чену...

— Ах вот оно что, Чену. — Баурджин повысил голос.

Притихшая Лэй, казалось, вот-вот заплачет. Правда, не заплакала, только спросила:

— Господин теперь выгонит нас?

— Выгнать? — Нойон весело рассмеялся и, усевшись рядом с Лэй, ласково обнял её за плечи. — Зачем? И за что? Все слуги — ну или почти все — всегда шпионят за своими господами. Зачем же мне менять вас на каких-то других соглядатаев? Какой в этом смысл? Нет, девочка, я вовсе не собираюсь вас выгонять. Тем более, что мне скрывать? Весь как на ладони.

— Господин!

— И не вини себя, Лэй. Такие уж были условия... Ну ты что, плакать собралась, что ли? Ну, что ты, девочка! Выпей вот вина... или нет, лучше — воду. Я сейчас принесу.

— О, что вы, господин, я возьму сама.

— Пей, девочка, пей! — Баурджин спрятал усмешку. — Ну, что ты так расстроилась? Ведь это вовсе не ты выдала мне своего истинного хозяина Фэнь Ю, это я давно обо всём догадался!

— Вы очень умны, господин, — несмело улыбнулась девчонка. — Иногда я даже думаю, что вам открыт Путь!

— Нам все пути открыты, — пошутил нойон. — Как говорится — молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт.

— Я так и думала, что вы знаете и почитаете великого Кун-цзы!

— Кун-цзы? А, ну как же, как же... Знавал я этого старика... по книгам, по книгам, разумеется! Ну-ка, напомни.

Лэй радостно кивнула:

— Пять отношений между людьми: между правителем и вельможей, мужем и женой, отцом и сыном, старшим и младшим братьями, между друзьями.

— Ага, вспомнил, вспомнил. — Баурджин потёр руки. — Равноправны — только последние, а остальные... Младший должен повиноваться старшему, никто не должен поступать с другими так, как не хотел бы, чтобы поступали с ним.

— Вот пять добродетелей, — продолжала Лэй. — Человечность, справедливость, благородство, самоусовершенствование, верность!

— Правитель обязан заботиться о подданных, как любящий отец заботится о своих детях, — снова подхватил нойон. — Если он этого не делает, подданные вправе свергнуть его. Ведь именно так говорил великий Кун-цзы?

— Т-так, — немного растерянно отозвалась девушка. — Только вот насчёт свержения недостойных правителей я что-то не очень помню.

— Значит, плохо учила!

— О, не гневайтесь, господин!

— Ладно, ладно, — махнул рукой князь. — Давай-ка ещё с тобой выпьем, милая Лэй.

Девушка смущённо заулыбалась, так, как улыбалась бы приехавшая в город колхозница в ответ на непонятное ей предложение городского пижона; Баурджин даже ощутил на миг некий укол совести, впрочем быстро прошедший, князь ничего и не думал такого, просто было приятно посидеть, поболтать с Лэй.

— Тебе нравится служить у меня?

— О, да, господин, конечно! Ты очень добр, благороден и великодушен... И красив, — шёпотом, так, что Баурджин не услышал, прибавила девушка и почему-то вздохнула.

— О Фэнь Ю больше не спрашиваю, — усмехнулся князь. — Вижу, тебе не очень-то приятно о нём говорить.

— Да, господин, — Лэй согласно кивнула. — Очень неприятно. Но, с другой стороны, если бы не Фэнь Ю, я бы никогда не встретила вас!

— Хо! Да не велика потеря! — Хохотнув, нойон потянулся к кувшину.

— Бойцам нельзя вкушать вино, господин, — опомнившись, замотала головой девушка.

Баурджин лишь отмахнулся и подмигнул:

— А вот великий Кун-цзы говорил, что в исключительных случаях можно. Сейчас как раз такой случай и есть!

— Вы думаете?

— Уверен!

— Ну...

— Пей, Лэй, и ни о чём таком не думай... Расслабься и, хотя б на миг, почувствуй себя не бойцом, не смертоносным оружием, а просто молодой и очень красивой девушкой!

Лэй вздрогнула и чуть было не поперхнулась. Сверкнули глаза.

— Вы... вы назвали меня красивой, господин!

— Да. Ну, а разве это не так? — Баурджин вдруг быстро поднялся на ноги. — А ну-ка, снимай свою хламиду, Лэй!

— Что снимать?

— Одёжку... Да не бойся, ничего такого. Сейчас я принесу тебе новую!

Не дожидаясь ответа, нойон бросился к сундукам.

— Так... Это не то... это тоже не то... А вот это, пожалуй что, будет как раз... Ну? — Баурджин обернулся к девушке. — Ты готова?

— Да, господин. — Стыдливо улыбаясь, обнажённая Лэй прикрыла рукою грудь.

— На! — Князь протянул ей халат и отвернулся. — Одевайся.

— Но, господин...

— Ты опять мне прекословишь? Забыла заветы великого Кун-цзы?

— Я... я уже оделась, господин.

Князь обернулся... и не смог сдержать самого искреннего восхищения. Облачённая в алый шёлковый халат с вышитыми золотой нитью цветами и птицами, служанка смотрелась словно первая красавица Ляояна! Принцесса!

— Вот ещё пояс! — Баурджин лично подпоясал заметно смущённую девушку. — Подожди...

Бросившись в опочивальню, он снял со стены серебряное зеркало и на вытянутых руках протянул её Лэй:

— Смотри!

— Ой! — Девушка смутилась ещё больше, щёки её украсил румянец, а в карих блестящих глазах вспыхнуло нечто... имеющее крайне малое отношение к искусству боя.

— Что скажешь?

— Даже не знаю... Это ведь мужской халат, господин?

— Ага, начинаешь уже разбираться. — Баурджин остался крайне доволен произведённым эффектом. — Тебе бы ещё веер. И дорогую причёску, украшенную жемчугом... Хотя нет! — Протянув руку, князь погладил девушку по волосам. — Ты и так очень неплохо смотришься. Ну-ну, не красней! Будем веселиться... Только — тссс! Не надо будить остальных слуг.

— О, да... — В голосе девушки вдруг проскользнула тревога, тут же сменившаяся облегчением. — Хорошо, что Чена сегодня нет. Господин, вы...

— Нет, я ему ничего не скажу. Зачем? Чен, значит, над тобой главный, — задумчиво протянул Баурджин.

— Нет, господин. Среди нас нет старших. Он просто докладывает. Вы не подумайте, ничего такого порочащего вас мы пока не наблюдали.

— Вот уж спасибо! — издевательски расхохотался князь. — Прямо не знаю, как и благодарить.

— Благодарить?

— Чен докладывает самому Фэнь Ю? Устно или письменно?

— Устно, господин. Только чаще всего не Фэнь Ю — тот вечно занят, а Ляну, секретарю господина Цзяо Ли.

— А, знаю, — припомнил князь. — Смешной такой, щекастый. Значит, и он в деле...

— Не знаю. — Лэй опустила плечи. — Думаю, что за всеми чужестранцами смотрят на всякий случай — соглядатаев хватает.

— Ну, значит, и я не белая ворона. — Хохотнув, князь приобнял девчонку за талию. — Ну, что ж ты поникла головою, красавица? А ну, улыбнись! Кстати, хотел у тебя спросить — не знаешь ли ты, как подобрать подарок?

— Подарок кому, господин? — вскинула глаза девушка. — Чиновнику, какому-нибудь нужному человеку, другу?

— Гм... — Баурджин задумался и тут же рассмеялся. — Одному — единому во всех трёх лицах. Он и чиновник, и нужный человек, и друг.

— Значит, подарок не должен выглядеть мздой, — вполне логично рассудила Лэй. — И в то же время он должен быть полезным и вызывать радость. Подари ему написанный тобою иероглиф, господин! Иероглиф в серебряной или золотой рамке. Впрочем, подойдёт и красное дерево.

— Не могу, Лэй, — с видимым сожалением отозвался князь. — Мой друг — сам каллиграф, и гораздо лучший, чем я.

— Осмелюсь спросить, не о нашем ли соседе господине Пу Лине идёт речь?

— Умница! — похвалил нойон. — Догадалась. Именно о нём.

— Тогда я точно знаю, что ему подарить, — польщённо улыбнулась девушка. — Черенок розы, саженец. Какой-нибудь необычный сорт.

— Верно, верно, — озабоченно закивал Баурджин. — Вот только, боюсь, я не смогу выбрать — у него там много всяких кустов и, наверное, нет такого, чего бы не было.

— Я помогу вам, господин. — Девушка осторожно поставила на столик опустевший бокал и с благоговением посмотрела на князя.

— Поможешь? — недоверчиво усмехнулся тот. — Как?

— Проберусь в сад вашего друга и посмотрю, что у него там растёт.

— Проберёшься? Но там же сторожа, слуги...

— Господин, поверьте, я смогу это сделать. Вы же видели... — Лэй снова улыбнулась, только на этот раз не так, как прежде, а гораздо жёстче, с некоторой даже хитринкой, с уверенностью, как улыбаются люди, знающие себе цену.

— Бедные слуги, — хмыкнул нойон. — Нет...

— Господин, я не буду их трогать. Никто ничего не заметит. — Лэй пылко схватила князя за руку. — Поверьте мне, господин!

И с таким надрывом, с такой надеждой и желанием помочь были произнесены эти слова, что Баурджин махнул рукой:

— Ладно, делай как знаешь. Попадёшься — выручу.

— Не попадусь, господин.

Дрожащее пламя светильника выписывало на стенах узоры танцующих теней. От накрытого циновками кана струилось приятное тепло, на низеньком столике стояли бокалы с вином, а рядом с Баурджином, тесно прижавшись, сидела красивая девушка — Лэй.

— Господин... — выпив очередной бокал, тихо спросила она.

— Что?

— Я... Я сейчас осмелюсь... осмелюсь вас поцеловать...

Не дожидаясь ответа, Лэй прильнула к его губам со всем нерастраченным пылом своей непорочной и жестокой юности...

Князь не вспомнил бы, кто кого начал раздевать, то ли он — Лэй, то ли она, то ли девушка просто выскочила из явно великоватого ей халата и — нагая и притягательно красивая — увлекла господина за собой в спальню.

Сплетённый жар обнажённых тел полностью захватил обоих с той непостижимой уму страстью, которой, кажется, и не существовало никогда на земле, а только лишь писатели-романтики описывали её в своих любовных романах. Лэй оказалась девственницей, и оттого Баурджину стало ещё более приятно. Почему? Кто знает...

— О, господин!

Когда они наконец успокоились, уже начиналось утро. За окном брезжил алым туманом рассвет, лаяли выспавшиеся за ночь псы, а за стенкой, совсем рядом, кашлял проснувшийся Лао.

— Я побегу в харчевню, — спохватилась Лэй. — И нужно ещё успеть заглянуть в соседский сад... — Накинув на плечи халат, она посмотрела на стену. — Они...

— Они никому ничего не расскажут, Лэй, — спокойно заверил князь.

Глава 8 ИНЬ И ЯН Зима 1211 г. Ляоян

Стражники были уверены в себе. Гнусные выродки, озабоченные вовсе не охраной спокойствия горожан, а собственными омерзительными делишками. Сладко жрать, мягко спать, каждую ночь обладать жрицами продажной любви — вот всё, что их интересовало в жизни. Тупые и жадные свиньи, они быстро настроили против себя весь квартал — ибо не давали его жителям вздохнуть свободно. Брали мзду за всё. И — со всех, исключая разве что хозяина корчмы «Синяя рыбка», которому покровительствовал какой-то высокий чиновник. Остальные покорно платили, а куда денешься — у стражников власть и сила. Аппетиты тварей росли с каждым днём, а ведь район считался бедняцким, и мало кто имел возможность заплатить хотя бы совсем уж мелкую денежку. Однако стражники не брезговали — брали натурой. Не можешь заплатить за то, что провёл по улице воз с глиной? Ах, хозяин глины платил... А чья телега? Твоя?! Так плати! Не можешь? Хм, говорят, у тебя дочка красавица? Ах, ей всего двенадцать лет? Самое то. Сегодня же вечером отправишь её... знаешь куда. Что скривился? Не нравится? Тогда заберём телегу и волов. Детей пожалеть? Так мы и говорим — пришли сегодня дочку... Как её зовут, кстати? Юй Хань? Красивое имя.

А, Ван Синь, бродяга! Опять торгуешь своей тухлой рыбой? Что-что? Не тухлая? А давай-ка её сюда, попробуем. Хм... И в самом деле, не тухлая. А кто разрешил тебе её продавать? Платить кто будет? Нам-то какая разница, что ещё не расторговался. Твои проблемы, Ван! Вечером принесёшь деньги... знаешь куда. Две связки монет! Две, две, не ослышался. За то, что сейчас у тебя не нашлось связки.

О! Какие люди! Кажется, конопатчик бочек господин Хэнь Чжо? Хороший халат у тебя, Хэнь Чжо! Красивый какой, с жёлтыми шёлковыми полосками. Ах, подарок дочери. Знаем, знаем твою дочь, Хэнь, и работу её знаем. Хорошо трудится, особенно — языком. Что краснеешь? Кстати, знаешь, что тебе положено пятьдесят ударов палкой? За халат, за халат, Хэнь. Разве простолюдины имеют право на жёлтые шёлковые полоски? Ах, забыл! Ну, так мы тебе напомним... Три ляна серебра! Как нет? Тогда — четыре До ночи ищи, где хочешь, можешь — ха-ха — у дочери в борделе спросить, туда ведь иногда заходят важные господа, коим очень нравится, как работает язычком твоя дочь! Вот пусть и расстарается для родного папашки. Время до ночи, запомни, Хэнь, иначе сам знаешь, что будет.

Сыма Вэй! Какая радостная встреча! Ты что же кривишься, неужели не рад? Помнишь, что должен нам пять связок монет? А? Ты совершенно прав, старик, не пять... Уж шесть! И не медных, серебряных. Неси живо, иначе окажешься в долговой яме, и кто тогда будет кормить твоих внуков? Пожалеть? С чего это нам тебя жалеть — ты нам не друг и не родственник. Эти мальчики с тобой — кто, внуки? Внуки... Красивые мальчики. Ближе к ночи пусть придут в будку на Синей улице, да ты её знаешь. Так и быть, найдём им работу. Что, не рад? Благодарить должен. Понравятся — спишем долг. Не весь, конечно, но хоть что-то. Ну, что ты встал, старик? Пшёл вон с дороги! А вы, щенки, помните — не явитесь, не будет больше у вас деда!

И стражники, хохоча, пошли дальше. Трое мордоворотов, вооружённых клевцами и саблями. Власть...

Сидящий у распахнутой двери «Синей рыбки» Игдорж проводил их долгим взглядом и с улыбкой взглянул на только что подбежавшего парня — неприметного такого паренька, Лю, подмастерье сапожника Фана.

— Всё прослушал, дружище Линь, — оглянувшись по сторонам, радостно доложил Лю. — Знаю, кто к ним вечерком придёт.

— Мерзко! — довольно хохотнул Игдорж.

— Почему — мерзко? — Лю на секунду задумался и тут же расхохотался. — Ты, верно, хотел сказать — «здорово», дружище Линь.

— Я именно это и сказал!

— Эх, и когда ты только научишься нормально говорить? — Паренёк улыбнулся. — А вообще, славно, что вы с парнями решились-таки проучить этих недоносков. Давно пора!

— Больше кричи, Лю. На всю улицу.

— Кричи? А, ты имел в виду — «не кричи». Так ведь никто не слышал! Можно... Можно и мне с вами пойти, вечером?

— А не боишься?

— Что ты!

— Что ж, иди. Иди, иди, что встал?

— О тебе спрашивал водонос Дэн Веснушка.

— Он что, не знает, где меня искать?

— Сказал, что уже был с утра в «Синей рыбке», но тебя там не видел.

— Ну... — Игдорж хмыкнул. — Это верно, я опоздался.

— Надо говорить «опоздал», дружище Линь!

Хохотнув, Лю убежал, на прощанье заверив, что обязательно придёт вечером, коли уж дружище Линь ему разрешил. «Дружище Линь» лишь покачал головой. Ладно уж, приходи, коли так хочется. Только пользы-то от тебя в драке...

А троица стражей уже подходила к небольшому рынку, что располагался на пересечении четырёх узеньких улочек. Рынок был нешумный, маленький, только для своих — жителей ближайшей округи. Продавцы и покупатели хорошо друг друга знали, раскланивались, шутили, обменивались новостями, радуясь нежданно выпавшему погожему зимнему дню.

— Здравствуйте, бабушка Ю, как поживаете?

— Вашими молитвами, уважаемый господин Цань!

— Дядюшка Мынь, добрый день. Как детишки?

— Всё хорошо, слава богам и императору. Покупают ещё ваши семечки, бабушка?

— Да покупают. Я ведь их сама жарю — и вкусно. Вот попробуйте пясточку!

Юркая старушка — бабушка Ю — зачерпнула из стоявшей рядом с ней деревянной кадки пясть белых тыквенных семечек и с улыбкой протянула покупателю:

— Угощайтесь, господин Мынь. На здоровье!

И вдруг словно злой ледяной ветер подул с северных сопок. Показалось, будто солнце зашло, хотя вон оно, сияло по-прежнему. Но уже безрадостно, тускло. На рынок вошли стражники. Наглые, мордатые, самоуверенные.

— Опять без разрешения торгуешь, бабка? А ну-ка, дай!

Один запустил в кадку мосластую руку, потом второй. А третий, третий с размаху пнул кадку ногою, и жареные тыквенные семечки разлетелись по площади белым снегом. Не оглядываясь, стражники пошли дальше, беря с прилавков всё то, что им нравилось. А бабушка Ю, плача, ползала на коленях по площади, собирая свой разбросанный товар. Никто ей не помогал — боялись.

Вечер навалился внезапно, как и всегда зимою. Померкшее оранжево-красное солнце опускалось за стенами и башней. Смеркалось. По быстро синеющему небу бежали длинные полоски серых перистых облаков, бежали и таяли где-то над дальними сопками. Дневной гул постепенно смолкал, и в «Синей рыбке» в какой-то момент даже стало людно — заходили мелкие торговцы, рабочие расположенных неподалёку бумажных мастерских, плотники, носильщики с рынка. Многие знали Линя — этот беззлобный чудаковатый чужестранец, беженец от ужасных монгольских орд, уже успел заполучить репутацию здешнего завсегдатая, некой достопримечательности, вроде говорящего попугая или учёной мартышки.

— А, Линь, дружище! — входя, хлопали его по плечу посетители. — Как поживаешь? «Гнусно»?

— Гнусно, гнусно! — улыбаясь, кивал головой Игдорж, имея в виду — «сносно».

Ага! Вот он заметил парней — ну наконец-то явились. Здоровяки Тан и Ван — грузчики с рынка, Ху Чунь, носильщик, тоже парень не слабый, да и тележника Луня боги не обидели силой — шины на колёсах спокойно разгибал, запросто. Ага, и подмастерье Лю здесь... И водонос Дэн Веснушка... Этих только не хватало!

Незаметно кивнув парням, Игдорж Собака вышел на улицу и, сделав пару шагов, остановился в тени. Дождался ребят, поздоровался:

— Ну, не раздумали, парни?

— Нет, дружище Линь, не раздумали, — гулко отозвался Тан. — Только жалеем...

— Жалеете?

— О том, что мысль поквитаться с негодяями-стражниками первой пришла в голову тебе, а не нам!

— Ничего, — улыбнулся Игдорж. — Я просто подумал — зло должно быть наказано. И раз это наше, местное зло, то и наказывать его должны мы. А кто же ещё-то?

— Ты умный человек, Линь!

— Хватит болтать, поплыли!

— Ты хочешь сказать — пошли?!

— Так я и говорю — полетели.

— А не рано?

— Как бы поздно не было. Вдруг успеют смениться?

Вся группа, в строгом, придуманном Игдоржем порядке, стараясь держаться в тени, быстрым шагом двинулась в сторону Синей улицы, к выкрашенной в чёрный цвет будке стражников. Впереди шли уж совсем молодые парни — Лю и Веснушка — разведчики, за ними — главная ударная сила в лице грузчиков и носильщика с тележником, ну а замыкал шествие сам Игдорж, неприметный, в тёмненьком зимнем плаще из простой дерюги.

Баурджин как-то даже позавидовал — как это напарнику удалось так быстро стать своим для всех этих парней? У него, князя, это вряд ли бы получилось... нет, со временем, конечно, и вышло бы, но вот за пару-тройку месяцев... И Игдорж лишь ухмылялся, ответ-то был простой. Кто такой Баурджин — «господин Бао Чжи», как его здесь звали? Именно что «господин», хоть и беженец, но богач и вполне даже влиятельный человек, неизвестно за какие заслуги пользующийся покровительством в самых высоких сферах. А кто Игдорж, «дружище Линь»? Изгой, бродяга, бедняк — всего лишь слуга. Такой, как и все. Потому ему и доверяли.

— Там, впереди, кажется, девчонка, — отбежав назад, шёпотом доложил Лю. — Совсем ещё маленькая, наверное, дочка возчика... как её? Юй Хань.

— Придержите её, — распорядился Игдорж.

Лю и Дэн Веснушка быстро нагнали девчушку:

— Здравствуй, Юй Хань! Хороший сегодня вечер!

— Вечер и вправду хорош, — останавливаясь, улыбнулась девчонка. — Только я не Юй Хань. Я Че — внучка лавочника Сюй Дэна, иду вот проверить лавку, всё ли заперто?

— А, вон оно что... — Ребята разочарованно переглянулись. — А мы думали, ты — Юй Хань.

— А я вас знаю! — прищурилась девчонка. — Ты — Лю, сапожник. Дедушка заказывал в вашей мастерской туфли. А ты — водонос Дэн Веснушка! Уж тебя-то в нашем квартале всякий знает.

— Это плохо, что всякий, — негромко протянул подошедший с парнями Игдорж. И тут же поправился: — Я хотел сказать — хорошо!

— Чего же хорошего? — пожелав Че счастливого пути, удивился Дэн. — Как бы не быть вам обузой!

— Не станешь, наоборот... — Игдорж задумался. — Коли тебя здесь все знают...

— Что ты задумал, дружище Линь?

— Слушайте!

И вскоре Дэн Веснушка расположился почти прямо посередине улицы, залитой ярким светом выкатившейся на небо луны. Просто-напросто уселся наземь, сняв одну туфлю — верёвочную, тупоносую, дырявую, — ну, не ходить же и зимой босиком? Холодно.

Сидел, сидел... Дождался.

— Хо! Веснушка! Ты что это тут расселся?

— Привет, ребята... Вот, вытаскиваю занозу. Вы не видали Юй Хань?

— Нет... А что, она тоже должна...

— Да, говорят, хотела пойти к стражникам... Но зря!

— Почему — зря?

— Так их нету сегодня — ушли в какую-то харчевню в район Красной птицы.

— С чего это их туда понесло?

— Не знаю. Но я сам слышал, как они похвалялись, что выпьют там всё вино.

— Хорошо бы — лопнули. А вон, кажется, и Юй Хань идёт? Эй, Юй Хань, что такая грустная?

— Вы тоже не очень-то веселы... О, Веснушка! Ты что тут сидишь?

— Занозу вытаскиваю.

— Помочь?

— Сам справлюсь.

И Юй Хань тоже отправилась обратно домой, и внуки старого Сыма Вэя, и конопатчик бочек Хэнь Чжо, и бродяга Ван Синь, втихаря приторговывавший рыбой. Раз уж стражников нет, так чего ж идти-то? Кого другого, может, и не послушали бы, но вот Дэна Веснушку... Он же водонос! Всюду ходит, всё про всех знает.

На то и рассчитывал Игдорж Собака, сиречь — «дружище Линь». И в будку стражников, когда совсем стемнело, направились совсем другие люди...

Все трое стражников за день умаялись, бедолаги, и теперь отдыхали от своих неправедных трудов, коротая время за игрою в кости, между прочим, запрещённой ещё год назад особым указом императора Ван Шао Вана. Плевать им было на императора и вообще на всех, кроме самих себя.

— Ну, давай же скорее, Ху Мунь! — Не выдержав, один из стражников нетерпеливо подзадорил приятеля, мешающего в стаканчике кости. — На что играем?

— На девчонку, Пуй Ши, на девчонку, — ухмыляясь, отозвался Ху Мунь — ух и рожа у него при этом была!

Даже Пуй Ши испуганно захлопал глазами:

— Так девчонка же, кажется, общая?!

— Ну, допустим, общая, — угрюмо согласился Ху Мунь. — Так играем на то, кто её попробует первым.

— Здорово ты придумал, — обрадовался сидевший у дверей третий страж, верзила по имени Бань. — Потом ещё и на внуков того старика можно сыграть.

— Они, кстати, уже сейчас должны подойти, — усмехнулся Пуй Ши. — И девчонка, и внуки... Ох, и повеселимся сегодня!

Ху Мунь осклабился:

— Да уж, скучать не будем. Думаю, весело у нас пройдёт эта стража!

— Ещё бы... Да бросай ты наконец кости, Ху Мунь!

Стражник бросил... и Пуй Ши проводил летящие костяшки алчным и недоверчивым взглядом. От Ху Муня всего можно ожидать. Говорят, есть такие специальные стаканчики и такие специальные кости, что сами ложатся так, как надо бросающему. И вообще, за этим Ху Мунем — глаз да глаз!

— Оп! — Пуй Ши жадно потянулся к костям. — Теперь моя очередь.

И в этот момент в дверь тихонько постучали.

— Ну наконец-то, — с гнусной усмешкой потёр руки Ху Мунь. — Интересно, кто там пришёл первым? Внуки или девчонка? Бань, отвори-ка дверь!

Лениво потянувшись, Бань подошёл к двери, открыл... И поймал мордой кулак!

Оп!

Отлетев, ударился затылком об стенку и, застонав, рухнул на пол — грузчик Тан умел бить не хуже Лэй! Та брала искусством, а этот — силой, и ещё неизвестно, что было хуже.

— Что? — Потянувшийся к клевцу Ху Мунь был тут же сбит ударом ноги.

Туда же, в угол, полетел и Пуй Ши, так и не успевший насладиться выигрышем.

— Что? — сквозь зубы процедил Ху Минь. — Что вам надо?

— Узнаешь!

Все четверо парней были в масках, как и Лю с Дэном Веснушкой, что ждали на улице с приведённой повозкой, взятой на время у возчика Ханя. Дожидаясь своих, оба подростка хмурились и отворачивали носы — повозка была наполнена изрядной кучей навоза!

Между тем «налётчики» в два счёта скрутили стражников, от неожиданности не оказавших никакого сопротивления. Да, да, эти бугаи оказались способны лишь обирать слабых, а вот встретившись с непонятной силой... Впрочем, почему с непонятной? У одного из парней — тележника Луня — недвусмысленно торчал за спиною короткий красный шест, на который стражники поглядывали с таким ужасом, словно видели перед собой ядовитую змею.

«Красные шесты»! Кто в городе не слышал про эту жестокую шайку?

Шест, кстати, был придумкой Игдоржа, и надо сказать, пока вполне себя оправдывал.

Связанных стражников погрузили в телегу и, завязав глаза, забросали навозом. Забравшийся на облучок Лю тронул вожжи. Чуть скрипнув осями, телега медленно двинулась. Парни зашагали рядом. Впереди, осматривая путь, быстро шёл водонос Дэн Веснушка.

Сворачивая за угол, Лю поднял глаза — луна заходила за тучу. Парень улыбнулся — на руку! Ехали недолго, специально петляли, пока не повернули к общественной уборной, той самой, где как-то по осени Баурджин с Лэй прятали трупы «красных шестов». Смотритель уборной был предусмотрительно уведён Игдоржем в «Синюю рыбку», где и накачивался сейчас дармовым вином, щедро оплаченным скинувшимися ради такого дела парнями и Баурджином.

— Наконец-то! — заслышав скрип телеги, вышел из темноты Игдорж. — Они не снимут повязки?

— Пусть только попробуют! — подойдя ближе, с угрозой произнёс тележник Лунь и, постучав по повозке, брезгливо повёл носом. — А ну, вылезайте!

Кое-как — руки-то связаны, а на глазах повязки — стражники выбрались из навозной кучи и с помощью своих похитителей слезли с телеги. Их тут же подхватили под руки, повели. Вокруг пахло благовониями и дерьмом.

По знаку Игдоржа с глаз пленников сорвали повязки. Незадачливые стражи вздрогнули, увидев перед собой уборную на пять посадочных мест. И стоящих вокруг молодцов в чёрных плащах и такого же цвета масках. Каждый из них держал в руках короткий красный шест.

— Нас попросили судить вас, — глухим, не обещавшим ничего хорошего голосом промолвил Тан, молодой грузчик, невеста которого была вынуждена выйти замуж за богатого старика. — И мы будем судить. И не казним вас сразу, поскольку ещё великий Кун-цзы учил, что в каждом человеке есть не только плохое, но и хорошее. Вот об этом хорошем вы нам сейчас и поведаете. Помните, времени у нас мало. Начинай ты!

Тан ткнул шестом первого попавшегося:

— Назови своё имя и рассказывай.

— Меня зовут Пуй Ши, — испуганно откликнулся стражник. — У меня большая семья... И я делаю всё, чтобы мои близкие не знали ни нужды, ни горя. И я... я на хорошем счету у начальства!

— И однажды даже помог одному слепому старику, когда того хотели... обаять? О, обокрасть, вот, — негромко добавил Игдорж. — Было?

— О, да, да! — обрадованно подтвердил страж. — Я действительно помог тому старику. И не только ему... Ведь мы всё же несём службу — охраняем город от... — Пуй Ши вздохнул.

— Достаточно, Пуй Ши, — важно заявил Тан и уколол концом шеста следующего. — Теперь — ты!

— Бань — таково моё имя, — скромно промолвил огромный, почти под самую притолочину уборной, верзила. — Боюсь, мне нечем оправдаться — я ещё не женат и никому не помогал.

— Как это — никому? — тут же возразил Игдорж. — А ту застрявшую на середине реки барку ты что, забыл? Боюсь, если б не твоя помощь, Бань, её унесло бы на камни. И что стало бы тогда с находившимися на барке людьми — большой камень!

— Какой камень?

— Никакой камень. Не «камень», а — «вопрос».

— Да, была барка, — кивнул Бань. — Только это давно всё происходило, я уже и забыл.

— Теперь ты. — Тан повернулся к Ху Муню...

Но тот вдруг, сделав прыжок, ударил ногой носильщика Чюня и, оттолкнув плечом с любопытством заглядывающего в уборную Лю, бросился прочь.

Углядев неладное, наперерез ему побежал Дэн Веснушка. Метнулся под ноги, слабо вскрикнул, отброшенный прочь мощным ударом.

— На помощь! На помощь! — что есть силы закричал стражник. — На по...

Просвистев в ночи, ткнулся ему точнёхонько меж лопаток умело брошенный нож.

— Не знал, что ты так умеешь, дружище Линь! — обернувшись, восхищённо промолвил Тан.

— Я много чего умею, — загадочно отозвался Игдорж и тут же приказал: — Принесите его обратно, спустим тело в уборную. Вернее, пусть спустят его дружки. А, парни? Вам, верно, хочется остаться в живых?

Бань и Пуй Ши понуро потупились — уж конечно, хотелось бы. Правда, вот надежда на то и прежде была слабой, а после убийства Ху Муня она и вовсе померкла.

И тем не менее!

— Мы отпускаем вас! — вернувшись, важно заявил Тан. — Нет, благодарите не нас, а тех, кому вы смогли помочь за всю вашу беспутную жизнь. Бросьте в выгребную яму труп вашего приятеля.

— Он нам не приятель, а пёс! — выругался Бань. — Он, он ко всему нас склонял...

— Ага, — издевательски усмехнулся Игдорж. — А вы — охотно склонялись. Что объяснить начальству по поводу Ху Муня — придумаете сами, надеюсь, сообразите.

— Сообразим, господин... Вы действительно хотите отпустить нас?!

— До следующего раза, — ухмыльнулся Тан. — Которого может и не быть, если вы не начнёте вести себя подобающим образом, указанным ещё великим Кун-цзы!

— О, мы начнём! — обрадованно закричали стражники. — Всего Кун-цзы проштудируем...

И всё же они ещё не до конца верили в собственное спасение. Глазёнки-то так и бегали. Пришлось снова их завязать. После того, как избавились от дружка.

— Ждите сторожа, — рассмеялся Тан. — Может быть, он вас развяжет, коли хорошенько попросите. Куда-либо уходить не советую — на улице столько злодеев, а стражников, как назло, нет!

Кто уж там развязал незадачливых стражей, неизвестно, а только Баурджин очень смеялся, когда вернувшийся уже под утро Игдорж пересказывал ему эту историю.

— Значит, помогла моя идея о прежних заслугах стражей? Не зря я расспрашивал о них Ба Дуня?

— Ну да, не зря, князь, — кивнул «дружище Линь». — Забавно было на них посмотреть. И как только ты до такого додумался.

— Не я — Кун-цзы и другие древние мудрецы. Не бывает людей однозначно плохих, как и однозначно хороших. В каждом понемногу и добра и зла. В ком-то чего-то меньше, чего-то больше. Чёрное и белое, холодное и горячее — Инь и Ян.

Глава 9 В ГОСТИ К УЧЁНОМУ ЧЕЛОВЕКУ Зима 1211 г. Ляоян

Несчастный рыбак Сюнь, убийца Кардамая-шэньши (изверга, которому, вне всякого сомнения, жить не стоило), был приведён Игдоржем в дом Баурджина и приступил к исполнению обязанностей привратника. Уж конечно, Игдорж постарался, и теперь бывшего рыбака вряд ли узнали бы даже самые близкие родственники. Больно уж устрашающе выглядел сейчас Сюнь: наголо обритая голова, дикая бородища с усами — разбойник, как есть разбойник!

— Я буду приглядывать за ним, господин! — едва увидев несчастного, сузила глаза Лэй. Её закушенные на секунду губы и пристальный взгляд, похоже, не сулили новому слуге ничего хорошего.

— Какой страшный! — провожая Сюня глазами, шёпотом заметил Чен. — И зачем только господин его взял?

— Ну, нам же нужен привратник, — вспомнила Лэй. — Да-да, нужен, и господин неоднократно об этом говорил, особенно после того, как дом перевернули вверх дном, помнишь?

— Да помню. — Юноша махнул рукой. — Наш господин вроде бы опять собрался навестить соседа?

— Да, — Лэй усмехнулась. Ведь это именно она подсказала хозяину подходящий для соседа подарок — черенок розы редкого сорта «Розовый тигр», и старый Лао недавно приобрёл его на Восточном рынке. — Наш господин собрался в гости. Только точно не знаю когда. Может, сегодня вечером, а может, завтра.

Чен немного помолчал, а затем произнёс как бы так, походя, но явно со значением:

— Этот наш сосед, каллиграф Пу Линь, кажется, человек благородного звания?

— Да, — согласилась Лэй. — Он важный шэньши, кажется, пятого или даже четвёртого ранга. Вот только не знаю, какую должность он занимает. А что ты спрашиваешь?

— Да так...

Девчонка тут же ухватила юношу за руку — непостижимо быстро и крепко, так, что бедняга едва не вскрикнул от неожиданности и боли. И взглянула в глаза:

— Ой, не темни, Чен!

— Да я и не думал... Отпусти руку! Да пусти ты, больно же! Вот зараза...

— Ах, ты ещё и ругаться?! — нехорошо прищурилась Лэй.

— Ладно, ладно. — Чен по-настоящему испугался: он, пожалуй, лучше всех знал, что собой представляет эта неприметная скромница. — Видишь ли, я давно хотел тебя попросить, мне кажется, именно тебе и лучше будет сказать об этом господину....

— Почему это — мне? — Вздрогнув, девушка поспешно спрятала взгляд, отпустив руку Чена.

— Ну, просто, — мягко улыбнулся тот. — Просто мне показалось, что ты... ты в последнее время как бы стала к господину ближе, чем я. Пусть ненамного, но ближе.

— Я?! — В глазах девушки на миг вспыхнула самая настоящая ярость.

Казалось, ещё секунда, и её напарник полетит на пол со сломанной шеей или, по крайней мере, впечатается в стенку с такой силой, что потом долго придётся отдирать. Да-а, парнишка-то оказался наблюдательным, да всегда таким и был, другого бы господин Фэнь Ю и не направил со столь важным заданием — следить и доносить. Господин Фэнь Ю, кажется, не желал хозяину Бао Чжи ничего плохого, просто-напросто за каждым чужестранцем нужно было приглядывать. Вот они — Лэй с Ченом — и приглядывали, а господин Фэнь Ю раз в месяц отправлял отчёт в синбу — государственное ведомство наказаний, точнее, в отдел границ, занимающийся в том числе и контролем за иностранцами. Так что ничего необычного в этой слежке не было. Вот, конечно, с течением времени, скажем, годика через три-четыре, а то и больше, господину Бао Чжи, несомненно, разрешат принять подданство императора, и уж тогда отпадёт надобность во всякой слежке. Отпадёт... И что же, тогда она, Лэй, будет вынуждена расстаться, расстаться с любимым господином... О, это будет невыносимо! И нужно, обязательно нужно что-то придумать, что-то такое хитрое, чтобы...

— Эй, Лэй. — Чен поморгал глазами. — Ты меня слышишь?

— Да-да, — очнулась девушка. — Говори, говори, что ты замолк?

— Просто мне показалось, что ты сейчас медитируешь. Не иначе, готовишься нанести удар! — неудачно пошутил Чен. Лэй сразу скривилась. — Ну, ну, не дуйся. Я вот о чём... — Юноша немного помолчал и откашлялся. — Наш господин, конечно, вне всякого сомнения, человек хороший и благовоспитанный, несмотря на то что торговец...

— Ну, и что с того, что торговец?

— Да ничего. — Юноша пожал плечами. — У нас — ничего, а вот в Южной Сун, к примеру, до сих пор общаться с торговцами считается предосудительным.

Лэй снова поморщилась:

— Так где Сун, а где мы?

— Ой, не скажи, не скажи, — негромко протянул Чен. — Да, наше Цзинь — чжурчжэньское царство... но оно также и ханьское, ведь чжурчжэни быстро перенимают все наши обычаи — те же чиновники-шэньши, да весь уклад жизни. Вот и к торговцам вскорости будут относиться с тем же презрением, что относились в древности или, скажем, в Сун.

— Сунцы — наши враги!

— Да, но обычаи наши схожи... и потом — мы же один народ... я имею в виду ханьцев. Ещё великий Мен-цзы писал...

— Ну, хватит. — Девушка нетерпеливо дёрнула головой. — Говори конкретно и чётко, иначе я всё же ударю тебя, да так, что мало не покажется!

— Ну, так я и говорю! — опасливо отодвинулся Чен. — Говорю, что наш господин когда-нибудь — думаю, что очень скоро — будет держать экзамены на шэньши...

— Сдаст! — уверенно перебила Лэй. — Я в этом нисколечко не сомневаюсь.

— Я тоже, — кивнул юноша. — Позволь продолжу?

— Давай, только короче!

— Хорошо, короче. Надо посоветовать нашему господину не только изучать древние книги, каллиграфию, хроники и стихи, но и одеваться сообразно случаю. Ведь всякая одежда должна соответствовать ситуации. Думаешь, тому же господину Пу Линю приятно, когда к нему в дом заявляются в том, в чём ходят по улице? И с той же причёской, точнее — вообще без оной. Ну, согласись, Лэй, у нашего господина на голове не причёска, а неизвестно что! Какое-то сорочье гнездо! Я бы ему посоветовал каждое утро приглашать в дом цирюльника.

— Ага, цирюльника! — язвительно усмехнулась Лэй. — Привратник у нас уже есть, теперь ещё только цирюльника не хватало в доме... — Девушка вдруг пристально посмотрела на Чена. — А ты сам-то что, не умеешь делать причёски? Ой, не поверю!

— Умею, — довольно улыбнулся парень. — Только... согласится ли господин пользоваться моими услугами? Я ведь всего лишь слуга.

— Я тоже слуга, — нахмурилась Лэй. — Однако господин не брезгует следить за моими тренировками, хотя я и не имею права его учить. Вот, иди сейчас же к господину — он, наверное, уже проснулся — и скажи ему всё то, что только что говорил мне.

— А ты?

— А я спать пойду! Кто минувшей ночью стерёг харчевню, забыл? Сегодня — твоя очередь.

— Да помню. — Чен несколько сник.

Сказать по правде, не очень-то ему нравилось попеременно с Лэй и Линём-Игдоржем оставаться на ночь в харчевне — уж больно страшно было. И в самом-то деле — ночь, темнотища, на дворе свищет ветер, крупные капли дождя стучат в обтянутые промасленной бумагой окна, которые едва ли способны послужить преградой для грабителей. Да ещё ветви деревьев, качаясь, скрипят по крыше — а кажется, будто это когти дракона, вот он подобрался к самому дому, сейчас разломает крышу, ворвётся... Бррр, ужас!

— Может, стоит посоветовать господину отправлять сторожить харчевню привратника? — несмело предположил Чен. — У привратника-то рожа для того как раз подходящая — самая что ни на есть разбойничья!

— Вот ты об этом господину и намекни, — ухмыльнулась Лэй. — А я спать пошла.

Потянувшись, словно кошка, девушка скрылась в комнате слуг — по распоряжению господина, её собственной комнате, все остальные слуги спали в людской-прихожей.

Линь-Игдорж — вот тоже весьма странный тип! — с раннего утра отправился в харчевню вместе со стариком Лао, а новый привратник уже с удобством расположился во дворе, усевшись у самых ворот на берёзовую чурку. Стояла зима, и рассветало поздно. Солнце хоть и окрасило алым восточную сторону неба, а всё же ещё не показывалось, ленилось. А и в самом деле, чего, бы ему не полениться, коли зимние часы куда как длиннее летних?

А вообще-то, уже начинался день. Поднимались к небу дымы многочисленных очагов и печей, пахло свежим, только что испечённым на пару хлебом, по быстро голубеющему небу ползли шустрые синие тучки... не сказать, чтоб их было много много, но и не мало, так, серединка на половинку. И какой сегодня будет день — солнечный или дождливый, — ведали только боги и духи предков.

Из господской половины дома донёсся приглушённый звук колокольчика, услыхав который Чен встрепенулся и, изобразив на красивом лице маску исполнительности, приветливости и усердия, предстал пред очами только что проснувшегося хозяина.

— Как спали, уважаемый господин? Баурджин, в небрежно накинутом на плечи халате, уже вышел из опочивальни и, усевшись за письменный стол, рассеянно дотронулся до «четырёх вещей учёного» — чернильницы, наполненной уже разведённой тушью, брусочка сухой туши, тонкой кисточки и нарезанной аккуратной стопкой бумаги.

— Спалось ничего себе. — Князь усмехнулся. — Где все?

— Линь с Лао — в харчевне, Лэй — спит, новый привратник — забыл, как его имя, — во дворе у ворот... Ой, нет — кажется, он рубит дрова.

Бодро доложив, Чен изогнулся в подобострастном полупоклоне, ожидая дальнейших приказаний хозяина.

— Походишь сегодня по лавкам, Чен. — Нойон задумчиво постучал ногтем по светильнику. — Зайдёшь к торговцам мясом, к рыбникам, к зеленщику. Закажешь там всё, вот список. — Баурджин протянул слуге небольшой клочок бумаги. — Да, чуть не забыл, нам бы и дрова уже нужны. Хотя нет, дрова нам и так привезут. Как сделаешь всё, ступай помогать в харчевню. Ну, что стоишь?

Чен замялся.

— Ну, говори, говори, — нетерпеливо взмахнул рукой нойон. — Вижу ведь, что-то хочешь сказать!

— Хочу, господин. — Слуга поклонился. — Осмелюсь дать вам совет по поводу вашего внешнего вида...

— Вот как?! — удивился Баурджин. — Насчёт внешнего вида? Ну, говори! Внимательно слушаю.

— Господин, у вас слишком мало парадной одежды, — набравшись храбрости, заявил Чен. — А ту, что имеется, вы, извините, носите совсем не так, как надо.

— А как надо? — озадаченно переспросил князь. — Покажи!

— Тогда, господин, разрешите, я вытащу из сундуков всю вашу одежду?

Баурджин пожал плечами:

— Давай. Только быстрее.

— О, не беспокойтесь, — весело засмеялся слуга. — Ваша утренняя лапша ещё не успеет свариться, как я уже! Оп-па!

Быстро откинув крышки сундуков, юноша ловко развесил на них всю господскую одежду, коей — тут он был полностью прав — не так уж и много имелось. Три халата, столько же узких штанов, одно длинное шёлковое одеяние, надеваемое через голову, — его Баурджин не очень любил, слишком уж муторно было натягивать.

— Так вот, господин, — разложив вещи, обернулся Чен. Видно было, что вся эта процедура доставляет ему истинное наслаждение. — Одежды у вас вполне хватит... Для торговца, но не для учёнейшего шэньши, коим вы очень скоро станете. Следует кое-что прикупить. Но то, что есть, нужно носить по правилам — все надетые вещи должны строго соответствовать друг другу и находиться в гармонии не только с временем года, но и с периодом суток. Скажем, что у нас сейчас? Зима. Цвет зимы — чёрный, потому на исподнее надеваете вот этот халат с чёрными отворотами, они как раз видны будут из-под накидки, которую вы почему-то любите надевать через голову просто так, безо всякого халата, а это неправильно. Кстати, о накидке. Она у вас изумрудно-зелёного шёлка с узорами цвета бирюзы — всё это цвета весны.

— И что же? — заинтересованно произнёс Баурджин. — Значит, эту накидку зимою носить нельзя?

— Ну, вообще-то, хорошо бы прикупить другую, зимнюю, скажем, чёрную с серебром или с золотой нитью... — Чен почесал затылок. — Хотя пока можно поносить и эту, тем более что она достаточно тёплая. Только обязательно — с чёрным шёлковым поясом. Да, и обязательно надевайте чёрные сапоги с загнутыми носами, а то, я вижу, вы их не очень-то любите носить, господин.

— Продолжай, продолжай, интересно, — подбодрил его князь. — Значит, зимою — побольше чёрного. А в другие времена года?

— Про весну мы уже говорили, — улыбнулся Чен. — Цвет лета — красный, конца лета — жёлтый, но с ним нужно осторожно — это цвет императора. И уж тем более осторожнее с украшениями, да и с некоторой одеждой тоже — как станете шэньши, каждая вещь должна обязательно соответствовать вашему рангу.

— Ну. — Баурджин потянулся. — Уж это я помню.

— Теперь о причёске! — важно продолжал Чен.

— О причёске?

— О ней. — Слуга улыбнулся. — Разрешите вас немного покритиковать, господин?

Князь хохотнул:

— О как! Ну, давай критикуй, что с тобой делать?

— Осмелюсь сказать, господин, что ваша борода — совсем не надлежащей длины, а я ведь заметил — вы её лелеете, как, впрочем, и усы. Ухаживаете, расчёсываете, подстригаете. Пусть, пусть ваша бородка будет узкой, но пусть она также будет хотя бы чуть-чуть длинней — как того требуют приличия.

— Ну, немного отпустить бородку — это как раз нетрудно, — согласился нойон. — А что непосредственно о причёске скажешь?

— У вас светлые волосы, господин. — Чен поджал губы. — Издалека видать чужестранца. Да и несоответствие. Волосы должны быть чёрные, у вас они — светлые, значит, их нужно просто покрасить.

— А ведь и верно! — хлопнув себя по лбу, негромко произнёс Баурджин. — Всего-то и делов — покрасить! И как же я раньше не догадался? Ну, спасибо, Чен!

— Кроме того, обязательно носите чёрную шапочку, как вы всегда и делаете, — продолжил довольный слуга. — А вот отправляясь в гости, неплохо бы сделать шиньон.

— Что?! — Князь хлопнул глазами. — Шиньон? Как у Бриджит Бардо, что ли? Ну, в смысле, как у женщин?

— Нет, господин, — быстро возразил юноша. — Женские шиньоны гораздо шире мужских. Ну, вы ведь видели...

— Да видел, видел. — Баурджин махнул рукой. — И господин Цзяо Ли, и Лу Синь, да даже сосед мой, Пу Линь, — в шиньонах ходят. Не очень-то удобная причёска, хочу заметить.

— На юге, у сунцев, она дозволена только благородным господам. А здесь, у нас, пока почти любой может позволить... Ой, извините, господин, я, кажется, сказал дерзость...

— Ничего, ничего... — отмахнулся нойон. — Ты-то сам умеешь делать... вот эти самые шиньоны и прочее?

— С радостью сделаю для вас всё!

— Вот и славно. — Кивнув, Баурджин потянул носом. — Опа! Кажется, наша лапша выкипела!

— Ой!

Чен со всех ног бросился к очагу.

Лапша, конечно, подгорела, но тем было вкуснее, Баурджин с детства любил подгоревшее. Позавтракав, он оделся так, как советовал Чен, и, сопровождаемый последним, отправился в харчевню, где и пробыл до девяти часов, что примерно соответствовало 15—17 часам по московскому времени. Этот час, продолжительностью равный двум европейским, назывался часом обезьяны. В это время обычно все чиновники — впрочем, и не только они — заканчивали свои дела и начинали приёмы гостей и визиты.

Вот и Баурджин решил поступить так же, тем более что каллиграф, господин Пу Линь, ждал его сегодня в десятом часу — так уж они уговорились, кстати, ничуть не нарушая традиций.

Забрав с собой Чена, князь вернулся домой и, похвалив привратника Сюня за нарубленные и аккуратно сложенные в сарае дрова, уселся в прихожей, со скептической улыбкой посматривая, как юный слуга умело разводит в тёплой воде чёрную краску.

— Контрабандный товар? — не удержавшись, пошутил Баурджин. — Произведено в Одессе на Малой Арнаутской улице. Нервных просим не смотреть!

— Что вы такое говорите, господин? — живо обернулся Чен.

Нойон пожал плечами:

— Так, цитирую одну классическую вещь.

— О, господин! — с уважением качнул головою слуга. — Я вижу, вам не понаслышке знакомы приёмы литературных аллюзий и соответствий. Вот бы и мне когда-нибудь научиться рассуждать так же, как вы! К каждому действию, даже самому простому, обычному, — подобрать соответствующую цитату из классических книг. И с такой же лёгкостью, как только что проделали вы! Осмелюсь спросить, что это была за книга? Ой, нет, нет, не отвечайте. Попробую угадать, хорошо? Ммм... — Слуга ненадолго задумался, смешно наморщив лоб. — Кто же это? Сыма Цянь? Нет, тогда бы было явно что-нибудь историческое... «Трактат о литературе» Цао Пи? Тоже нет... Ха! Ну как же! Как же я мог не узнать! Это ведь «Му Тянь-цзы чжуань» — «Хроника жизни Сына Неба Му»! Исторический роман, да? Я, к сожалению, не могу его цитировать. А вот вы... О, господин, вам надо поскорей стать шэньши, клянусь, вы знаете всё, чтобы спокойно сдать экзамен!

— Ладно, ладно, — засмеялся князь. — Сдам когда-нибудь. Сейчас же давай крась да укладывай волосы. И побыстрее, невежливо будет заставлять ждать моего друга и соседа Пу Линя!

Чен тут же изогнулся в поклоне:

— О, не беспокойтесь, мой господин! Вы никуда не опоздаете. Осмелюсь кое-что сказать?

Нойон махнул рукой:

— Осмелься!

— Когда пойдёте в гости к господину каллиграфу, захватите с собой несколько ваших рисунков. Думаю, господину Пу Линю доставит большое наслаждение их прокомментировать и что-то подсказать.

— Взять рисунки? — Баурджин почесал затылок. — А ведь неплохая идея, Чен!

И в самом деле, рисунков — каллиграфически выписанных иероглифов, вставленных в красивые рамки, — в доме нойона уже накопилось немало. На обратной стороне их князь мелким почерком записывал по-русски все полученные от верных людей сведения, касавшиеся состояния цзиньского общества, устройства и вооружения армии, ширины и высоты городских стен и прочего, что Баурджин боялся забыть. Сии важные шпионские сведения он предусмотрительно прятал на самом виду — в рамках на стене, хотя у местных не было принято украшать картинами или каллиграфией стены. Всё это бережно хранилось в виде бумажных либо шёлковых свитков и вытаскивалось лишь по мере надобности: похвастать перед гостями либо полюбоваться самому — в тот момент, когда приходило соответствующее настроение. Зная об этом, Баурджин всё же вешал картинки на стену — ну, он же не был ханьцем!

Итак, что же выбрать? Может, вот это? Иероглиф «Тянь» — «небо», похожий на широко расставившего ноги человечка в широкополой шляпе. Или вот — иероглиф «Да» — «Великий», похожий на точно такого же человечка, что и «Тянь», только без шляпы. А пожалуй, стоит захватить все — не так уж их и много. Молодчина Чен, подсказал — ну конечно же, господину каллиграфу будет очень приятно выступить в качестве высшего судии, комментируя первые робкие попытки своего соседа-приятеля. Да, ещё не забыть подарок — черенок розы сорта «Розовый тигр». Интересно, что там такое нарыл в своих архивах уважаемый господин Пу Линь-шэньши? Интересно, нашёл хоть что-нибудь про Елюя Люге? Должен, должен найти, не может такого быть, чтобы не нашёл, — ханьцы народ аккуратный.

Уже хорошо знавшие Баурджина слуги господина Пу Линя, встретив гостя поклонами и приветливыми улыбками, проводили его в дом, прямо в трапезную, где в дверях стоял, улыбаясь, хозяин. Молодой, но не слишком, красивый, но не до смазливости, обаятельный, но без той навязчивости, что, увы, так характерна для многих.

— О, любезнейший господин Бао Чжи! — поздоровавшись, радостно воскликнул Пу Линь. — Я поражён до глубины души и растроган! У вас такой вид, друг мой, будто вы собрались на приём к самому императору.

— Да вот, постепенно изучаю этикет, — несколько сконфузился князь, вовсе не ожидавший подобного эффекта. — Насколько это позволительно варвару.

— О, не прибедняйтесь, дражайший господин Бао. — Каллиграф радушным жестом пригласил гостя к столу. — Прошу, садитесь, отведайте яств. Говорят, вы вскоре сдаёте экзамены? Верный выбор! У нас, конечно, к торговцам относятся вполне уважительно — ведь любой труд почётен, — но, увы, чем дальше, тем хуже. Влияние древней традиции, знаете ли: четыре сословия — четыре народа, первое и самое уважаемое из которых — сословие повелителей, учёных-шэньши. Второе — крестьяне, чьё занятие нужно и почётно — увы, во многом лишь на бумаге. Третье сословие — ремесленники, ну и четвёртое — торговцы. Увы, древние тексты отказывают в благородстве тем, кто занимается коммерцией, ибо коммерческая выгода и благородство суть понятия несовместимые, не в упрёк вам будет сказано, дражайший господин Бао! Сдавайте экзамены, становитесь шэньши — и мы с радостью окончательно примем вас в наш просвещённый круг.

— Не знаю, не знаю, — усаживаясь в резное кресло, задумчиво пробормотал Баурджин. — Получу ли я допуск?

На последнем слове хозяин спрятал усмешку.

— Вам ли об этом беспокоиться, господин Бао? С вашими-то связями и богатством.

— Да, но законы, знаете ли...

— У нас, в Цзинь, они далеко не так строги, как на юге. Прошу, кушайте, друг мой! Вот, попробуйте — жаренные на пару со специями медвежьи лапы — изумительный вкус, скажу я вам! Их лучше есть, слегка остудив. И заедать лапшой или рисом. А вот ещё мясо — свинина, говядина... А там, на блюде, — оладьи из свежей рыбы, мой повар готовит их замечательно! Ешьте, ешьте... Потом, за бокалом вина, решим все вопросы.

Баурджин и не отказывался, наедался, как говорится, от пуза, да как было не полакомиться подобными вкусностями да не похвалить хозяина дома. Пару раз — нойон это хорошо видел — качнулась тяжёлая парчовая штора, прикрывающая вход в кабинет или спальню. Пару раз князь поймал на себе чей-то любопытный взгляд. Женский — видно было, как промелькнула за шторой юркая фигурка девушки. Наложница. Да, пожалуй, ну, а кто же ещё-то, ведь каллиграф как-то раз говорил, что не женат... Стоп! Нет. Он говорил, что ищет себе невесту из хорошей семьи — такие девушки обычно становятся старшими жёнами, но в одной семье не редкость наличие и младших жён, и наложниц. Скорее всего, и те, и другие у каллиграфа уже были — ведь, по ханьской традиции, жениться нужно в двадцать лет, а господин Пу Линь давно уже вышел из столь юного возраста.

Когда гость насытился, слуги по незаметному знаку хозяина принесли превосходное подогретое вино в большом серебряном кувшине. Вино пили опять же по южнокитайской традиции, отдельно от собственно ужина. Как заметил бы в иных случаях Баурджин: закуска градус крадёт. Но, конечно же, вслух князь ничего подобного не сказал — это было бы невежливо, а сразу же приступил к делу:

— Я принёс кое-что для вас, господин Пу Линь. Мой слуга ждёт во дворе, велите позвать.

Каллиграф небрежно кивнул челяди.

Вошёл Чен, приодетый красавчик, и, вежливо поклонясь, вытащил из перекинутой через плечо сумки несколько бамбуковых рамок с работами Баурджина. Протянув их хозяину, взглянул вопросительно — мол, вытаскивать ли сразу и розу?

— Подожди в гостевой, — отмахнулся от него нойон. — Нужен будешь — позову.

— Что это вы принесли, дражайший сосед? — Пу Линь не скрывал любопытства.

— Так... — скромно потупил глаза гость. — Кое-что на ваш суд... Осмелюсь попросить совета.

— А ну-ка, ну-ка... — Увидев иероглифы, каллиграф жадно потёр руки. — Давайте, давайте, показывайте, что там у вас... О!!!

Он разложил все работы гостя на столе. Потом перенёс на узкий диван, перенёс лично, не доверяя слугам. Вообще слуги были в этот момент изгнаны с глаз долой.

С минуту, а то и больше Пу Линь стоял молча, заложив руки за спину. Стоял. Смотрел. Молчал. Баурджин уже начал нервничать.

— Вы — не тот, за кого себя выдаёте! — резко обернувшись, наконец произнёс каллиграф.

Князь вздрогнул — ну и дела! Однако. И что же теперь делать? И почему Пу Линь так сказал? Откуда он...

— И не смейте мне говорить, что вы — простой торговец, нет, не смейте! Уверяю вас, друг мой, это хорошо видно, ведь каллиграфия — лицо всей души человека. Да, да, именно так! Иероглифы пишут не пальцами, не руками и даже не всем телом — душою! И характер человека — ваш характер, друг мой, — теперь передо мной как на ладони. Смотрите сами, как вы написали «Тянь» — «небо». Вы начали снизу, это видно — и не отрывали кисть от бумаги, сначала — взмах вверх и — резко — вниз... Так пишут люди одарённые и имеющие немалый чин. Вероятно, у себя на родине вы занимали очень важный пост? Это следует из всего вами написанного.

— Люди меня уважали, — негромко произнёс Баурджин, мысленно ругая себя за то, что послушался Чена. И что теперь делать? А как-то выкручиваться, чего же ещё!

— Ах, да, — сам хозяин невольно пришёл на помощь гостю. — Вы же иностранец, Бао. А в иных странах, я знаю, иногда хороший торговец имеет куда больше влияния и власти, чем какой-нибудь захудалый князь. Так что ничего удивительного. Но если бы вы были ханьцем... — Пу Линь шутливо погрозил пальцем. — Судя по вашим работам, вы б имели чин не менее чем третьего, а то и второго ранга! Ну, смотрите сами! Вот эта линия... А вон та, в иероглифе «Да»? Это же сразу видно понимающему человеку! Смотрите, у вас в характере: несомненное благородство — оно просто кричит с каждой линии! — недюжинный ум, даже хитрость, не поймите превратно. И властность, несомненная властность. Вы — властелин, повелевавший множеством людей, ведь так?

Баурджин широко улыбнулся:

— Ну да, ну да... Повелевал, что уж. Погонщиками ослов и верблюдов, караванщиками, приказчиками и прочими. Иногда до тысячи человек доходило.

— Ну, вот видите, — развёл руками Пу Линь. — Вот, смотрите ещё. Вот этот знак вы писали, будучи чем-то глубоко озабоченным, а тот — находясь в одиночестве и некотором подпитии... Пьете один? Э-э-э, нехорошо, друг мой! Даже если и тоскуете по родине... Ха! А вот здесь вы уже многонько хлебнули вина... Очень похоже на знаменитого каллиграфа Чжана Сюя, обожавшего вино и ни дня не проведшего трезвым. Он так и подписывал свои восхитительные работы — «Пьяный сумасброд»... А знаете что, дружище Бао?! — Каллиграф понизил голос. — Я вам сейчас его покажу! У меня есть две работы... — Пу Линь подошёл к стоявшему у дальней стены сундуку, наклонился. — О, я отдал за него немалые деньги. Серебро, друг мой, серебро... Ага! Закройте глаза... Ну, на миг только... Всё, можете открывать!

Нельзя сказать, что Баурджин искренне восхитился рисунками, — как можно восхищаться тем, что не до конца понимаешь? — но явственно почувствовал исходившую от иероглифов магию и какую-то дивную притягательную силу.

— Вижу, вы оценили, — заглянув гостю в глаза, довольно промолвил каллиграф. — Ну что, тяпнем ещё винца?

— Да запросто! — обрадованно отозвался князь. — Со всем нашим удовольствием.

Выпив с полкувшина, приятели — наверное, их уже можно было называть именно так, ведь оба доверили друг другу самое сокровенное, иероглифы своих душ, — раскраснелись и уже стали подумывать, не съездить ли в весёлый квартал Цветов и ив, дабы насладиться любовью девиц особого рода.

— К тётушке И предлагаете поехать, любезнейший Пу?

— Можно и к ней. — Пу Линь усмехнулся как-то философски. — Только лучше не в бордель, а к куртизанкам. Да — так лучше. Только намного, намного дороже.

— К куртизанкам, к проституткам... — лениво махнул рукой нойон. — Какая разница?

— Огромная, друг мой! Вот и видно, что вы — чужестранец, — расхохотался Пу Линь. — А то бы знали... Ну-ка выпьем! Как вино?

— Чудесно, друг мой!

— Ну, ещё бы! Так вот, о куртизанках... Куртизанки — это... не знаю даже, как и сказать... Это аристократки духа, высокообразованные, красивые, умные, часто — очень обеспеченные женщины, многие из них — практически официальные любовницы самых важных господ! Крутить любовь с куртизанкой престижно и захватывающе! Что же касается проституток, то, увы, это несчастные девушки, попавшие в бордель по разным причинам, чаще всего — из-за непроходимой бедности. Они не имеют права выбирать, когда и с кем спать, как куртизанки, даже не имеют права выходить из борделя, только наш общий знакомый, господин Лу Синь-шэньши иногда привлекает их для разного рода городских работ, как правило, очень грязных, типа очистки улиц или опорожнения выгребных ям.

— Да уж, что и говорить. — Баурджин вдруг вспомнил Си Янь и вздохнул. — Незавидная судьба... Впрочем, не будем о грустном, дружище! Ведь у меня, уважаемый Пу Линь, для вас припасён подарок. Я ведь обещал, помните?

— Так и я вам кое-что обещал, — улыбнулся каллиграф. — И обещанное выполнил.

— Вот и славно! Велите кликнуть моего слугу. Впрочем, я сам... Чен! Чен!

— Звали, хозяин?

— Что-то ты слишком быстро припёрся, бродяга! — недовольно скривился князь. — Небось подслушивал у дверей?

— Что вы, господин, как можно?

— Ладно, давай вытаскивай.

Поклонившись обоим господам, слуга с осторожностью достал из сумы завёрнутый в тонкую бумагу черенок розы.

Взяв цветок, нойон развернул...

— О, не может быть! — всплеснул руками Пу Линь. — Ведь это же... это же...

— «Розовый тигр», друг мой. — Баурджин довольно ухмыльнулся.

— Я так долго его искал!!!

Князь чувствовал, что угодил своим подарком.

— Ах, какая прелесть! — С осторожностью передав черенок слуге, каллиграф подошёл к висевшему на стене резному шкафчику и, достав оттуда сложенные совершенно по-книжному — гармошкой — листы бумаги, с улыбкой вручил их гостю. — Я выписал кое-что о вашем друге. Помните, вы просили?

— Прошу принять уверения в совершеннейшем к вам почтении, уважаемый господин Пу Линь! — Расшаркавшись, Баурджин вежливо попрощался с хозяином дома.

Да уж и пришла пора прощаться — на дворе давно уже было темно. Ночь, туманная и дождливая ночь опустилась на город, накрывая улицы и площади, дома и дворцы темнотой, влагой и... нет, пожалуй, не холодом, а промозглой сыростью.

Придя домой, князь вполуха выслушал приветствия и вечерние пожелания недавно вернувшихся из харчевни слуг и нетерпеливо скрылся в кабинете, где расторопный Чен уже успел зажечь светильники.

Усевшись за стол, Баурджин разложил перед собой записи Пу Линя, наслаждаясь истинной красотой тщательно выписанных иероглифов. Ага, вот оно... Елюй Люге... Тысячник... В двенадцатый год правления прежнего императора, а именно в пятый день второй луны года Тигра сдал военный экзамен с третьей попытки...

Военный экзамен. Почему не гражданский или литературный, они куда престижнее? Захотел стать офицером и испытать все тяготы жизни в отдалённом гарнизоне, столь красочно описываемые литераторами в старинных романах? Хм... Странное желание. Впрочем, странное — для ханьца, а Елюй Люге не ханец, а кидань. Значит, точно — хотел стать офицером, человеком военным, и шёл к этому весьма целенаправленно — «с третьей попытки». Ладно, посмотрим, что тут ещё?

Ого! Десятого дня пятого месяца года Крысы — победа на конкурсе чтецов! Однако интеллигентнейший человек наш бравый вояка! Победить на конкурсе чтецов по силам далеко не каждому, ведь читать приходится древние канонические тексты, наизусть цитировать страниц по двадцать, причём ничуть не отступая от оригинала. Тут одной памяти мало, нужно ещё и хорошее образование, очень хорошее. И где его мог получить простой киданьский юноша? Не чжурчжэнь, даже не ханец. Неужели учился в какой-нибудь престижной школе? Впрочем, что гадать? Вот, на следующей странице как раз имеется этот иероглиф — «школа». Ага, значит, учился... Учился в Кайфыне — Южная столица, большой и просвещённый город. Студент, хм... Нет, лучше сказать — кандидат. Кандидат на соискание степени шэньши. Чего ж подался в военные, ведь карьера гражданского чиновника куда престижней? Был бы чжурчжэнь, тогда понятно. Так, а почему нет сведений о рождении?

Баурджин быстро перелистнул страницы — ага, вот оно. Воспитывался в доме сяньгуна... чёрт, непонятный знак... наверное, название провинции или уезда... в доме сяньгуна Ли Дачжао. Сяньгун — титул примерно равный европейскому герцогу. Интересно, почему — «воспитывался»? И где сведения о родителях? Не посчитали нужным вписать в досье или, может быть, Пу Линь поленился их выписать? А может, Елюй Люге — сирота? Вот ещё один странный знак, как раз напротив титула... Ага! Это новый абзац, кажется. А вот — знак гнева. Поня-атно! Значит, этот самый сяньгун Ли Дачжао в месяц холодных рос (примерно октябрь, ведь ханьские месяцы — лунные)... года... Собаки, что ли? Нет, Обезьяны. Впрочем, не это важно, куда важнее другое — по каким-то неизвестным причинам покровитель рассердился на Елюя, тогда ещё совсем юношу, и... то ли прогнал его, то ли Елюй Люге сам ушёл. А куда ушёл? А в студенты, точней — в кандидаты. Учиться пошёл, вот как... Хорошее дело. А на какие, извините, шиши? Школа-то, похоже, одна из престижнейших. Изучал литературу, историю. И это только для того, чтобы стать военным? Или имелся совсем иной интерес к историческим хроникам? Какой? Вопросы...

Встав, князь нервно прошёлся по комнате, всем своим естеством, всей душой чувствуя, что находится на пороге какой-то нешуточной тайны, махровым цветом прораставшей сквозь разрозненные записи Пу Линя-шэньши. Нет, если просто читать записи, то складывалась картина вполне обычной карьеры. Но вот если присмотреться, подумать — слишком уж много несуразностей, несоответствий. И кто же всё ж таки оплачивал учёбу и жизнь Елюя в Кайфыне? Литературная школа — дело серьёзное, тут не поволынишь, занятия — с раннего утра до поздней ночи, подрабатывать, как советским студентам, некогда. А на что тогда жить? Неужели нет ответа? Может, невнимательно читал?

Баурджин ещё раз пересмотрел листки — ах, одно удовольствие было рассматривать столь мастерски выписанные иероглифы, приносившие чисто эстетическое наслаждение. Что ни говори, а господин Пу Линь в своём деле был Мастером с большой буквы.

Так, вот, что это? Странный какой-то знак... и как раз под знаком «школа» и «Кайфын»... А ведь, пожалуй, это имя! Ну точно, имя... только вот как прочитать? По-разному можно было произнести, по-разному. По-тангутски — Лайк Чжантай. У чжурчжэней... Чёрт его знает, как у чжурчжэней? А тут ведь нужен кайфынский диалект. У кого бы спросить? У Чена если только. Больше тут не у кого. Старик Лао — неграмотен, Лэй — тем более, а уж про Сюня и говорить нечего.

— Чен!

Отъехала в сторону дверь, и в кабинет просунулась подобострастно улыбающаяся рожица:

— Звали, господин?

— Да, звал... Впрочем, нет. Погоди пока. Потом позову.

— Весь в вашем распоряжении, господин!

Чен убрался обратно в людскую, а спохватившийся Баурджин, взяв из нефритового стаканчика кисть, обмакнул её в тушь и размашисто перерисовал имя. После чего, дождавшись, когда тушь чуть подсохнет, снова кликнул слугу.

— Да, господин?

— Взгляни-ка, парень. Как бы ты это прочёл?

— Лай Чжифунь. У нас бы именно так прочли.

Баурджин усмехнулся:

— А как бы прочли это где-нибудь южнее? Ну, скажем, в Южной столице? Не знаешь? Ты же изучал классические тексты!

— Изучал, — хмуро кивнул парнишка. — Гм... Не уверен, но, наверное, на юге бы прочитали это как Лянь Цзяофэнь. Нет, не Лянь. Тань! Да-да, Тань. Тань Цзытао.

— Тань Цзытао... — отпуская слугу, задумчиво повторил князь. — Интересно, кто ты такой, господин Тань? И с какого перепугу вызвался помогать бедному студенту?

А за забытыми каллиграфическими упражнениями Баурджин назавтра послал Лао.

Глава 10 КВАРТАЛ ЦВЕТОВ И ИВ Зима—весна 1211 г. Ляоян

— Князь, на нашей улице вчера появился лазутчик! — дождавшись, когда все, кроме привратника Сюня, уйдут в харчевню, уже с утра огорошил Игдорж. — Ребята сказали, ну, ты их знаешь, грузчики с рынка, разносчики... Какой-то неизвестный парень шлялся по всему кварталу, заходил в закусочные, вынюхивал, выспрашивал — не появлялся ли, мол, где поблизости новый человек?

— Так-так, — поспешно одеваясь, протянул князь. — Думаешь, вышли на наш след?

— На след бедняги Сюня, точнее сказать, — невесело усмехнулся напарник. — Убийство Кардамая-шэньши вряд ли останется нераскрытым, наверняка начальник городской стражи бросил на него все лучшие силы.

— Значит, Сюню нужно срочно уехать. — Баурджин поджал губы. — Да не просто уехать — сбежать! Что ты так смотришь, Игдорж? Вот именно — сбежать, да не просто так, а предварительно нас ограбив! Что, я не прав? Ты что-то хочешь сказать?

Игдорж прищурил глаза:

— Только одно — ты очень умный человек, князь! Впрочем, я давно это знал.

— Рад твоим словам, — качнул головой Баурджин. — Вот и обмозгуй, как всё получше сладить, поговори с Сюнем, в общем — действуй. К вечеру жду конкретных дел.

— К вечеру?

— Ну да... Я же сегодня намерен немного развлечься — завалиться в весёлый квартал Цветов и ив. Что так смотришь? — Нойон неожиданно вздохнул. — Да нет, не развлечься, конечно. Просто мне очень нужно переговорить с некоторыми знакомыми шэньши.

— По поводу Елюя Люге, наверное? — негромко засмеялся Игдорж.

— Откуда знаешь?

— Ну, ты же не зря ходил вчера вечером к архивариусу. Наверное, что-то нашёл?

— Нашёл, нашёл, — нервно хохотнул князь. — Только вот от этой находки всё куда как запутанней стало. Ничего, надеюсь, размотаем клубок. Кстати, тебе ничего не говорит имя Тань Цзытао? Нет? Ну конечно...

— Сапожный подмастерье Лю — ну, помнишь, я о нём рассказывал? — вчера познакомился с неким стражником с южных ворот — их матери оказались из одной деревни.

Услыхав эту весть, Баурджин радостно хлопнул в ладоши:

— Южные ворота! Четверть Красной птицы. У нас ведь там никого нет. Этот стражник — большая удача, Игдорж!

— Я тоже так думаю. Что ещё?

— Пока всё, нойон... — Напарник немного помялся и с хитрой улыбкой дополнил: — Да, чуть не забыл — мы наконец составили подробный план расположения городских колодцев.

— Неплохо! Очень неплохо. Так и действуйте. Натянув поверх чёрного шёлкового халата ещё один — просторный, ярко-алый, с золочёной вышивкой на груди, Баурджин приладил на голове шитую бисером шапочку и, взяв с собой зонтик, вышел из дома.

Дождь не шёл, но небо всё равно нельзя было назвать ясным — этакое клочковато-хмурое, со светло-голубыми прорехами, марево, похожее на плохо сваренный крахмальный клейстер. Зайдя в «Бронзовую улитку», князь терпеливо выслушал цветистые приветствия слуг и, прихватив с собой Чена и Лэй, неспешно зашагал в направлении западного района города, известного под названием «четверть Белого тигра». Именно там, на самой окраине, и располагался весёлый квартал Цветов и ив, густо напичканный непотребными заведениями на любой вкус. Там же — ну а где же ещё-то? — располагался и бордель тётушки И, пользовавшийся неизменной популярностью у учёного люда.

На улицах часто попадались глубокие лужи, которые приходилось обходить либо просто перебираться вброд, и Баурджин не раз уже пожалел, что не завёл себе лошадь. Хотя, конечно, лошадь ему ещё была не по чину, да и чина как такового у князя не имелось. Ну кто он такой-то? Всего лишь богатый торговец, почтенный владелец харчевни — и не более того. Да, если оседать в Цзинь надолго, — а кто знает, сколько ещё здесь придётся прожить? — то, несомненно, нужно, пользуясь высоким покровительством господина Цзяо Ли, коему регулярно перечислялась большая часть доходов от харчевни, как можно быстрее сдавать экзамен на звание шэньши.

Баурджин шёл в квартал Цветов и ив, погруженный в глубокие думы. Нет, вовсе не развлечения его там привлекали. Возможность встретиться с самыми разными людьми — вот что! Чиновники Вэй Сихэй, Гао Хэлин, Лю Цзинцай, поэт Юань Чэ и его компания знати, наконец, сам господин Лу Синь из отдела городского хозяйства. Давно, давно Баурджин не виделся с этими людьми, а установившиеся тёплые отношения надобно было поддерживать, да и настало время выспросить, разузнать кое-что — и о Елюе Люге, и о его таинственном покровителе Тане Цзытао.

В задумчивости не замечая луж, Баурджин миновал массивные ворота меж дворцовой площадью и четвертью Белого тигра и, оставив в стороне шумящий людским морем Западный рынок, свернул налево, к кварталу весёлых домов. Соглядатаи-слуги, сопровождая своего господина, почтительно держались позади. Баурджин взял их не только ради престижа, нет, пусть посмотрят, пусть доложат своему истинному хозяину, господину Фэню Ю, — Бао Чжи ни от кого не таится, ему абсолютно нечего скрывать. Ну, пошёл себе немного развлечься — что в этом предосудительного? Ничего такого.

Так-то оно так, да вот совсем не замечал Баурджин, как, бросая на него влюблённые взгляды, периодически хмурилась Лэй, юная красавица, девушка-убийца. Почему-то не слишком нравилось ей то место, куда сейчас направлялся обожаемый господин!

— Всё, — дойдя до ворот заведения тётушки И, обернулся князь. — Можете возвращаться обратно в «Улитку», думаю, там у вас очень скоро будет много работы. Зонтик возьмите с собой.

— Но, господин...

— Я доберусь в чьём-нибудь паланкине или в повозке. У меня достаточно много друзей.

Отпустив слуг, Баурджин поправил на голове шапочку и позвонил в висевший над небольшими воротами колокольчик. Ворота тут же открылись, — а как же, ждали! — и, миновав неширокий двор, князь вошёл в дом, переступив высокий — от злых духов — порог.

Сама тётушка И — пожилая, но сильно накрашенная (голубые брови, белила, жёлтая помадная луна на лбу) женщина — встретила раннего гостя поясным поклоном и самой искренней улыбкой:

— Очень рада вас видеть, господин Бао! Вы уже ели сегодня?

— Кстати, нет! — ответив на приветствие, искренне признался нойон. — Вот как-то забыл, даже про лапшу и не вспомнил. И слуги-то не напомнили, вот ведь как!

— Да, любезнейший господин Бао, — огорчённо посетовала тётушка И. — Сейчас так мало истинно преданных слуг. Не то что в старые времена.

Баурджин покачал головой:

— Да уж, да уж.

— Садитесь, дорогой господин, — приветливым жестом содержательница борделя указала на большой круглый стол. — Мне доставит истинное удовольствие лично приготовить для вас завтрак. Что будете после еды — вино? Чай?

— С утра лучше чай, — рассмеялся гость.

— Я пришлю вам девушку с цинь. — Тётушка И неожиданно вздохнула и пожаловалась: — К сожалению, почти всех моих девушек сегодня отправили на работы — подметать улицы, чистить общественные уборные.

— Господин Лу Синь отправил? — понятливо покивал Баурджин.

— Он. Впрочем, не подумайте, я на него не в обиде, — спохватилась содержательница борделя. — Ничего уж тут не поделать — закон. Как раз сегодня — наша очередь. Хорошо хоть уважаемый господин Лу Синь-шэньши оказался столь любезен, что не забрал сразу всех, кое-кого оставил по моей нижайшей просьбе.

Негромко засмеявшись, тётушка И покинула залу, растворившись в полутьме переходов. Как видно, ушла на кухню.

И тут же, не заставив скучать, в трапезную явилась девушка — нет, не Си Янь, другая — обворожительная юная дева в длинном полупрозрачном халате, расшитом разноцветными рыбками. В руках девушка держал некий музыкальный инструмент типа лютни или цитры — пятиструнный, по числу нот.

— Я поиграю для вас, господин, — поклонившись, прощебетала девушка. — Сначала — здесь, а потом, если вам понравится, там, — она кивнула на второй этаж, где располагались альковы.

Краски на лице девушки, конечно, было не так много, как у её хозяйки, но всё же могло быть и поменьше. Не очень-то Баурджину нравились сильно накрашенные женщины, особенно так вот крикливо — ярко-голубые брови, карминно-красные губы, жёлто-золотой месяц на лбу. Не девушка, а артистка погорелого театра. Однако ничего не поделаешь — мода, а вернее сказать, традиция.

— Меня зовут Сю Жэнь, господин.

Девушка тронула струны. Полилась нежная мелодия, сначала как будто бы лёгкий ветерок колыхал листья деревьев, потом ветер усилился, задул, забуранил, и вот уже блеснула молния, грянул гром, загрохотали по крышам тяжёлые капли дождя. И вновь всё стихло... Сладко запели птицы.

— Понравилось, господин Бао?

Заслушавшись, князь и не заметил, как в залу вошла хозяйка с большим серебряным подносом в руках.

— Играй, играй, Сю, — не дожидаясь ответа, произнесла она, расставляя на столе принесённые блюда: мягкие, испечённые на пару, булочки, нежнейшее куриное мясо в мёду, креветки, устрицы, свежая лапша в небольшом керамическом горшочке. — Кушайте, господин Бао!

Баурджин с большим удовольствием закусил, а затем долго и с наслаждением пил чай, внимая сладкому голоску Сю Жэнь, запевшей наконец песни.

Закончив с трапезой, князь вытер руки влажным полотенцем.

Сю Жэнь тотчас же перестала играть, положила инструмент на пол и, протянув руку, просто сказала:

— Идём.

Князь поднялся — что же, отказываться, что ли? В конце концов, он именно за этим сюда и заявился в этакую рань — расспросить без помех девушек, а если повезёт, то и хозяйку.

Взяв гостя за руку, Сю Жэнь провела его наверх, в комнату с зелёными шёлковыми обоями и золочёным светильником на трёх ножках.

— Ложитесь, господин. — Задвинув дверь, девушка кивнула на застланное парчовым покрывалом ложе. — Я буду петь и плясать для вас.

Баурджин послушно улёгся, а Сю Жэнь взяла в руки лежавший на небольшом столике бубен.

И снова произошло всё то же, что и — совсем недавно — в музыке. Вот девушка изогнулась, легла, вытерла со лба пот, словно бы в жаркий день. Вот прикрыла глаза — уснула... А вот по рукам её вдруг пробежала рябь — поднялся ветер. Ударил бубен — загремел гром. Танцовщица вскочила на ноги, повернулась, приложив ладонь ко лбу, посмотрела налево... направо... и — с ужасом в глазах — вверх, в небо. Подняла руки, словно бы закрываясь от непогоды. Побежала... Присела... Выпрямилась... Снова рокотнул гром. Пошёл дождь. О, целый ливень! Обхватив себя за плечи, танцовщица обречённо уселась в углу... Ага! Подняла голову. Улыбнулась — похоже, дождь кончился. Вскочила на ноги — выглянуло солнце! Ой! Сю Жэнь похлопала себя по бокам — а одежда-то мокрая! Снять, снять её поскорей, просушить!

Грациозно скинув халат, девушка осталась в одних узких чёрных штанах, какие здесь, под халатом, носили и мужчины и женщины. Высокая грудь её с накрашенными голубой помадой сосками колыхнулась, блеснула вставленная в пупок жемчужина.

Улыбнувшись, Сю Жэнь подскочила к ложу и, проворно скинув штаны, прильнула к распалённому танцем гостю...

О, это было блаженство — ласкать столь опытную в любви женщину, молодую, красивую, грациозную!

Обнажённые тела со стоном сплелись вместе, улетело на пол скомканное в порыве страсти покрывало, и даже пламя светильника, заколыхавшись, погасло...

— Как мне с тобой хорошо, господин!

— Называй меня Бао, Сю Жэнь.

— Как скажете, господин Бао.

— Выпьем вина?

— Конечно.

— Вкусное вино. Хм... А я и не знал, что вас посылают на общественные работы!

— На самые грязные, господин Бао! Мы же проститутки — не люди.

Сю Жэнь вздохнула и тут же, вздрогнув, спрыгнула на пол. Упала на колени:

— О, господин, прости меня за столь дерзкие речи!

— Не вини себя, милая Сю Жэнь! И ничего не бойся. Иди лучше сюда. Ну, вставай же!

— Господин, вы не пожалуетесь тётушке И?

— Жаловаться — не в моих правилах!

— Правда?

— Сказал же — нет!

Баурджин притянул к себе девушку и ласково погладил её по спине и бёдрам.

— О. — Сю Жэнь закатила глаза. — Какие у вас нежные руки, мой господин.

— Я знаю...

И снова сплелись тела. И снова — словно бы гремел гром, и была гроза, и шёл дождь, вдруг сменившийся победно сияющим солнцем.

— Как ты попала сюда, Сю Жэнь?

— Нам запрещено...

— Да ладно, коли уж начала. Не бойся, я вовсе не желаю тебе зла. Просто... Просто со временем хочу написать поэму о трагической судьбе падших женщин!

— Такого ещё никто не писал, господин.

— Я буду первым! — Баурджин провёл пальцем вокруг украшенного жемчужиной девичьего пупка и вкрадчивым тоном спросил: — Ну?

— Меня продали, — негромко отозвалась девушка. — Был голод и... Тут много таких. Ещё повезло, что я попала именно в это заведение. Тётушка И вовсе не злобная. Правда...

Сю Жэнь замолкла, и князь продолжал за неё:

— Правда, за людей вас здесь никто не считает. И никакого будущего не светит. Неужели так?

Вместо ответа Сю Жэнь лишь грустно вздохнула.

— Остаётся лишь попытаться влюбить в себя какого-нибудь важного и влиятельного господина, — тихо промолвил нойон. — Но ведь таких мало. Я имею в виду — истинно влиятельных, а не таких, как, к примеру, я. Выбиться в куртизанки... По-моему, не такое уж и плохое дело, а?

Девушка неожиданно улыбнулась:

— Вы совершенно правы, господин Бао! Влюбить в себя... Стать куртизанкой... о-о-о! Только вот, к сожалению, по-настоящему влиятельные господа заходят сюда очень редко. А зачем им? У них уже есть блестящие любовницы-куртизанки — Лянь Бюань, Чи Яониль, Тань Цзытао... О, как я им завидую!

— Не стоит! Старайся, делай что-нибудь, и тебе обязательно повезёт. Что?! — Князь вдруг встрепенулся. — Ты сейчас назвала чьё-то имя. Повтори!

— Какое имя? А, куртизанок... Лянь Бюань, Чи Яониль, Тань Цзытао.

— Тань Цзытао... — Баурджин еле сдерживал охватившее его волнение. — Тань Цзытао... Интересно, а она как пробилась?

— О, господин, она взялась откуда-то издалека. Пять лет назад жила в Кайфыне... Говорят, и туда тоже откуда-то приехала вслед за одним молодым человеком, которому покровительствовала. О, она не так уж и молода, уже за тридцать, но очень красива, умна, образованна. Она много сделала для своего молодого возлюбленного, но сейчас ей оказывает покровительство какой-то очень важный шэньши! Очень, очень важный!

Баурджин уселся на ложе и потёр виски:

— Тань Цзытао... Тань...

Значит, вот оно что — куртизанка! Отлично, тем скорее её можно будет найти: красивая, уверенная в себе женщина — это вам не иголка в стогу сена.

Когда князь спустился вниз, был уже не то чтобы вечер, но уже далеко после полудня, наверное, девятый час — час обезьяны, когда и чиновники, и простолюдины заканчивают свой рабочий день и весьма склонны развлечься.

Зала постепенно заполнялась народом. К этому часу появились и вернувшиеся с общественных работ девушки, уже отмывшиеся и надушившиеся так, чтобы не чувствовалось привязчивого запаха дерьма.

— Господин...

Обернувшись, Баурджин узнал Си Янь — девушка выглядела непривычно озабоченной и усталой. Ну, усталой — понятно, попробуй-ка повычерпывай ведром гнусную жижу, а вот почему озабоченной?

— У меня есть для тебя кое-что, Си Янь. — Улыбнувшись, князь вытащил из поясной сумы небольшие серёжки — серебряные, с бирюзой.

— Какие красивые! — искренне восхитилась девушка. И тут же нахмурилась: — Господин, к сожалению, сегодня я вряд ли смогу быть с вами! Вечером меня будет допрашивать господин Ба Дунь.

— Ба Дунь? — Баурджин в изумлении вскинул брови. — Но он же сейчас — никто.

— Его взяли обратно на службу, господин Бао. Как ценного работника. Но с испытательным сроком — вот он и старается.

— Старается? А в чём, собственно, дело?

А дело определённо пахло керосином, точнее, дерьмом! Именно там, в дерьме, во время чистки общественной уборной в районе Синего дракона, были извлечены на свет три трупа. Два — уже разложившиеся и негодные к опознанию, а вот третий... Третий узнали.

— Интересно, и кто ж это был? — хмыкнул нойон.

— Ах, точно не помню. Какой-то стражник.

Стражник... Уж не тот ли самый, которого пришлось убить Игдоржу? Ну да, они ж спрятали труп в уборной, предупредив остальных стражей, чтоб те сами придумали подходящую версию. Аи, как неосторожно! Ба Дунь хоть и не прирождённый сыщик, но и далеко не дурак: хорошенько допросит стражников, выйдет на липовые «красные шесты» — хорошо, если именно на этой версии и задержится. А если начнёт устанавливать свидетелей? По словам Игдоржа, в тот вечер многие могли видеть недалеко от будки стражей и помощника сапожника Лю, и водоноса Дэна Веснушку. Дэн Веснушка... Да, вот именно его-то и вспомнят. Чёрт, жалко парня! Надо бы предупредить, как явится со своей водой. Ну и дела пошли — прямо один к одному: и Сюнь, и — теперь вот — Веснушка. Обоих хорошо бы сплавить куда-нибудь подальше, и как можно быстрее. Ничего не поделаешь, уж придётся тогда отправлять книги Елюю Люге непосредственно через Весельчака Чжоу, хоть тот и противится — осторожный, чёрт...

— Господин Бао Чжи?! Какие люди!

— Подожди, Си Янь. — Баурджин поспешно обернулся, тут же натянув на лицо самую радушную улыбку. — Ах, господин Лу Синь! Какая радость вас встретить!

— Присаживайтесь к нашему столу, Бао, — безо всяких церемоний, от души, пригласил коммунальщик. — Слыхали уже, что мы вытащили из наших уборных? Нет? Так я вам сейчас расскажу.

— После допроса найди меня, Си Янь. — На прощанье сжав руку девушки, князь подошёл к столу: — Приветствую вас, господин Лу Синь. Что в одиночестве?

— Юань Чэ должен сейчас подойти, — рассмеявшись, пояснил шэньши. — Ну, и другие. Не собрались ещё сдавать экзамены, Бао?

— Собрался. Вот, хочу посоветоваться.

— Дадим, дадим вам совет. — Лу Синь усмехнулся и жестом подозвал служку. — Ещё одну лодку и палочки.

Ничего нового вдобавок к тому, что уже сообщила Си Янь, Лу Синь не рассказал, правда, подтвердил, что Ба Дунь теперь снова на коне.

— Там у них нет толковых чиновников, — пояснил коммунальщик. — Вот и взяли. Теперь Ба Дунь землю носом роет.

— Значит, одного только и опознали? — Баурджин покрутил меж пальцами палочки для еды.

— Нуда, — подтвердил шэньши. — Стражника из Восточного квартала. Тёмная история с ним. Остальные двое, конечно, уже никуда не годны, но...

Князь молча вскинул глаза.

— Но у них на шеях были некие амулеты. Две перекрещённые палочки.

— Хм, палочки...

— Да вы что, Бао?! — Лу Синь вскинулся было, но тут же остыл. — Впрочем, вы же недавно у нас. Перекрещённые палочки — тайный знак «красных шестов», самой опасной городской банды!

— «Красные шесты»? — пожал плечами нойон. — А, кажется, слышал. Думаю, их убили свои же. Не поделили добычу, да мало ли — разбойники, одно слово.

— Может быть, может быть. — Лу Синь усмехнулся и перевёл взгляд на только что распахнувшиеся двери. — О! А вот и Юань Чэ! Что скажете, господин поэт? Уже ели сегодня?

— Скажу, что сегодня очень повезло нашему общему знакомому Ба Дуню, — усевшись, рассмеялся поэт.

— Ты имеешь в виду трупы?

— Какие ещё трупы? — Юань Чэ явно был удивлён. — Я говорю о нашумевшем убийстве Кардамая-шэньши. Именно это дело поручили Ба Дуню, я видел его с утра — и он мне лично об этом сказал, почти не хвастаясь.

— А-а-а, — протянул нойон. — Так вы с утра его видели...

— И ещё не знаете главной сегодняшней новости! — Лу Синь оживлённо всплеснул руками. — Ну, мы её вам сейчас расскажем!

Рассказ о трёх трупах, выловленных в уборной близ Восточного рынка, не произвёл на поэта особого впечатления — мало ли подобных случаев было и в прошлом, его куда больше занимало убийство Кардамая-шэньши. Честно сказать, и Баурджину это было весьма интересно.

— Между нами говоря, этот Кардамай-шэньши был такой гнусной сволочью, что его просто нужно было убить! — понизив голос, глухо произнёс Юань Чэ. — Вы знаете, он специально покупал рабов для прыток! Да-да... миловидных мальчиков, девочек, женщин... И потом запытывал их до смерти! Получил по заслугам, мне так вот нисколечко не жаль этого мерзкого старикана, да простит меня великий Кун-цзы, велевший почитать старших.

— Интересные у тебя сведения, Юань Чэ, — глотая черепаховый суп, усмехнулся Лу Синь. — Интересно откуда? Ба Дунь сказал?

Поэт замялся было, но потом, рассмеявшись, согласно махнул рукой:

— Он.

— Интересная метода у этого Ба Дуня, — с некоторым даже осуждением в голосе покачал головой Лу Синь-шэньши. — Только приступил к расследованию, как уже все про всё знают. Никакой служебной тайны!

— Вот именно, господин Лу Синь!!! — едва не ожёгшись супом, выкрикнул Юань Чэ. — Верно вы заметили — никакой тайны! В этом и состоит новый метод Ба Дуня — чтобы все про всё знали. Открытость, открытость и ещё раз открытость — теперь уж никто не скажет, что Ба Дунь берёт мзду!

— Ну и Ба Дунь, — уважительно прищурился коммунальщик. — Ну и хитрец.

— Один раз обжёгся... Слушайте, а здесь, у тётушки И, нет новеньких девочек?

— Да не знаем, Юань Чэ, — подмигнув Баурджину, негромко засмеялся Лу Синь. — Нам и старенькие хороши. А хочешь новых ощущений, так захомутай какую-нибудь куртизанку. Или что? Денег мало?

— На куртизанку — мало, — на полном серьёзе отозвался поэт. — Вот издам императорскую оду, тогда посмотрим.

— Кстати, о куртизанках. — Баурджин почесал голову. — Вы бы мне о них хоть рассказали бы, что ли. Интересно было бы присмотреться.

— Хо! Интересно ему... Небось задумали завести и тут связи, а, Бао Чжи, хитрец вы этакий!

— Скажете тоже, господин Лу Синь! — сконфуженно отмахнулся князь. — Как я посмотрю, у вас все хитрецы. Я ведь просто так спрашиваю, из чисто научного интереса. Кто они такие, эти куртизанки? Говорят, красивые и великолепно образованные женщины. Мне уже рассказывали про некоторых.

— Да, — согласно кивнул поэт. — Именно такие они и есть. Ослепительно красивые, умные, обворожительные. Это вам не проститутки из какого-нибудь борделя, это — Женщины, с большой буквы Женщины, смею заметить.

— Согласен с вами, Юань. А позвольте спросить, Бао, о ком вам рассказывали?

Баурджин опустил глаза:

— Ну, о разных... Признаться, я уж и имена запамятовал. Одну звали Фань Чжичао, кажется...

— Хм... — Лу Синь и Юань Чэ переглянулись. — Не знаем такую... Может, Тань Цзытао?

Князь кивнул:

— Может.

— О, Тань Цзытао поистине обворожительная женщина. Кстати, полуофициальная любовница и содержанка нашего дражайшего градоначальника и вашего покровителя, Бао, господина Цзяо Ли!

— Ну ничего же себе!

— Да, да, об этом все знают. Как-нибудь напроситесь к господину Цзяо Ли на неофициальный приём, не дома, а, скажем, в его ведомстве. Там и увидите, насколько это обворожительная женщина. Трудно, очень трудно не поддаться её неотразимым чарам!

— Так вы говорите, с ней стоит познакомиться?

— Ха! Познакомиться... Всего лишь взглянуть, любезнейший Бао!

— Кстати... — восторженные слова Лу Синя вдруг перебил поэт. — Бао, вы помните нашего общего знакомого, Елюя Люге?

— Кого?

— Так и знал, что не помните. Ну, такой импозантный тысячник из дальнего гарнизона. Впрочем, если и не помните, так не суть. Так вот, именно Тань Цзытао ввела его в наш круг, что большая честь для киданя.

— Вот как? — Баурджин усмехнулся. — И что же она в нём нашла?

— Он красив и умён, этот кидань, — снова вступил в беседу Лу Синь. — Да и вообще, славный малый. Тань Цзытао покровительствовала ему ещё в Кайфыне, где тот учился. А затем поехала за ним в Ляоян. Что вы удивляетесь, Бао? Куртизанки обожают покровительствовать молодым интересным беднякам. Ну, конечно, из хорошего рода.

— Значит, этот вот, как его...

— Елюй Люге.

— Да-да... Значит, он из хорошего рода?

— Вероятно, да. Может быть, тайный киданьский принц! — засмеялся Лу Синь. — Шучу! А вообще, он приятный парень, этот Елюй Люге. Жаль, если так и сгниёт в своём гарнизоне.

— И что, Тань Цзытао не пробовала добиться его перевода сюда?

— Хм... — Лу Синь закашлялся. — Господину Цзяо Ли это вряд ли понравится, о чём она хорошо знает. Хотя, наверное, со временем... В общем, не наше это дело, пусть поступает как знает... Хо!!!

Из рук чиновника даже выпала ложка.

— Смотрите-ка! — указывая на дверь, громко закричал он. — А вот и пресловутый господин Ба Дунь!

— О, какой важный, — подхватил Юань Чэ. — Просто так и не сунешься. Небось явился по каким-то своим делам, иначе бы не строил из себя столь неприступно важного господина!

Баурджин нервно покачал головой:

— Один за другим являются... Ну просто театр какой-то!

— Что вы там шепчете, Бао?

— Да так... Суп, говорю, слишком горячий.

— Так он и должен быть горячим, любезнейший господин Бао Чжи!

— Рад приветствовать вас, друзья. — Ба Дунь всё же подошёл к столу, поздоровался. Тщательно причёсанный, в неизменной шапочке и аккуратных недешёвых халатах — один поверх другого, — он сейчас являл собой образцового государственного служащего, при одном взгляде на которого у всякого разумного человека не возникло бы и мысли о всякого рода злоупотреблениях. А ведь именно в них ещё совсем недавно обвиняли Ба Дуня.

— Присаживайтесь к нам, Ба Дунь, — запросто пригласил поэт.

— Обязательно. Только чуть позже. Извините, но сначала — дело.

Баурджин просидел в доброй компании почти дотемна, послушал песни, стихи, музыку — в углу играл целый женский оркестр. Лишь когда совсем стемнело и вокруг зажглись разноцветные светильники, князь краем взгляда заметил спустившуюся сверху Си Янь.

Бывшая тут же, в зале, тётушка И бдительно перехватила взгляд гостя и, мгновенно прошмыгнув к столу, зашептала:

— Хотите эту девочку, господин Бао?

— Хочу, — и в этот раз не стал отнекиваться нойон.

Близость с Си Янь оказалась довольно быстрой и вовсе не такой изысканной, как совсем недавно — с Сю Жэнь. То ли девчонка устала, то ли сам князь думал не о том, а скорее — и то и другое вместе. В общем, красивого и бурного секса не получилось, да Баурджин вовсе не за этим и пришёл.

— Ну, милая моя Си Янь, о чём там тебя расспрашивали?

— О смотрителе восточной уборной, мой господин.

— О ком, о ком? — Баурджин удивлённо выпучил глаза.

— О смотрителе уборной... Он, видите ли, бесследно исчез!

Глава 11 ПОЯС С ЗОЛОТЫМИ ПАВЛИНАМИ Весна 1211 г. Ляоян

— О, господин Ба Дунь! Любезнейший мой господин Ба Дунь, поистине, это великое счастье, что я вас наконец-таки разыскал!

— Что вы такое говорите, господин Бао Чжи? Разыскивали меня? Обычно это я всех разыскиваю, — ухмыльнувшись, пошутил восстановленный в должности шэньши, вовсе даже не сыщик, но человек умный, очень умный, такого на мякине не проведёшь.

— Ну, не стойте же, дражайший Бао, присаживайтесь. — Сидевший за столом в небольшом казённом помещении левого крыла дворца градоначальника Ба Дунь улыбнулся и приветливо махнул рукой. — Давайте уж попросту, на правах доброго приятеля, безо всяких церемоний. Садитесь же и рассказывайте, что вас ко мне привело?

— Ой, не знаю, как и сказать. — Баурджин тяжело опустился на скамью для посетителей. — Ой, боги, боги, неужели вы от меня отвернулись?

— Что такое? — Чиновник вскинул глаза. — Да на вас просто лица нет, господин Бао! Вот, не угодно ли водички испить? Чан, эй, Чан!

Громко затопав, в кабинет вбежал вооружённый до зубов стражник.

— Принеси-ка этому господину воды, Чан, — распорядился Ба Дунь. — Да побыстрее. И не топчись тут, сколько раз уже тебе говорить?

— Слушаюсь, господин начальник!

Вытянувшись, Чан проворно метнулся прочь, и не прошло и нескольких секунд, как он вбежал обратно с глиняной кружкой воды:

— Вот!

— О, благодарю!

— Можешь пока быть свободен, Чан.

Немного потоптавшись, воин ушёл, оставив после себя на полу следы налипшей на обувь грязи. Баурджин тем временем быстро пил воду долгими судорожными глотками — по его мнению, именно так и должен себя вести мирный, потрясённый до глубины души обыватель, явившийся за помощью в столь одиозное ведомство.

— Ну... — Дождавшись, когда посетитель поставит опустевшую кружку на стол, Ба Дунь шмыгнул носом. — Что там у вас стряслось, любезнейший господин Бао Чжи?

— Ограбление, вот что! Самое настоящее ограбление! Ой... — Затравленно оглянувшись, Баурджин резко понизил голос. — Я надеюсь, господин Ба Дунь, это всё останется между нами... знаете, я ведь торговец — наверняка пойдут всякие нехорошие слухи по поводу моей финансовой несостоятельности, а ведь это вовсе не так!

— А, — понятливо кивнул чиновник. — Значит, не всё украли.

— Не всё, но многое. Вот, я написал список! — Дрожащими руками нойон протянул листок жёлтой бумаги, густо испещрённый написанными «сумасшедшей скорописью» иероглифами. Сей стиль письма был недоступен полуграмотным недоучкам, а вот Ба Дунь, похоже, его осилил, отчего Баурджин его ещё больше зауважал, а про себя подумал — правильно сделал, что сам пришёл, иначе бы...

— Подсвечник старинный, бронзовый, с позолотой, работы мастера Вань Чжаоли, эпохи Сражающихся Царств, стоимостью в девяносто лянов серебра... Девяносто ляпов? Ого!

— Это очень дорогая старинная вещь, господин Ба Дунь, — закивал князь.

Чиновник почмокал губами:

— Вижу, что недешёвая. Эпоха Сражающихся Царств. Так... Дальше... Яшмовая чернильница эпохи Тан, десять брусков сухой туши... Интересно, зачем ворам тушь? Они что — шэньши?

— Продадут где-нибудь.

— Ну, вообще-то — да, продадут. Угу... Тушь во сколько оцениваете?

— По себестоимости.

— Ясно... Серебряная статуэтка Будды работы неизвестного мастера...

— Очень изящная вещь, господин Ба Дунь, очень изящная!

— Каллиграфические изображения иероглифов, вставленные в золочёные рамки, — шесть штук. Что за иероглифы?

— Там написано, господин.

— Ах да, вижу. Ваша работа?

— Четыре — мои, и два — подарок моего соседа, господина Пу Линя.

— Пу Линь, Пу Линь... — задумался следователь. — Не тот ли это Пу Линь, архивариус?..

— Тот, господин Ба Дунь. Знаменитый каллиграф.

— Да знаю, знаю. И чин у него не маленький. — Вздохнув с некоторой долей зависти, Ба Дунь пристально посмотрел в глаза князю. — Кого-нибудь подозреваете, друг мой?

— Подозреваю?! Ха! — Баурджин всплеснул руками. — Ну конечно же подозреваю, как же мне не подозревать? Некоего Сяня, недавно нанявшегося ко мне привратником!

— Сяня? — оживился чиновник. — Какого Сяня? А не Сюня, случайно?

Князь махнул рукой:

— Не знаю... Так он назвался. Думаю, это не настоящее его имя.

— И как же вы, дражайший господин Бао, взяли на столь ответственный пост непроверенного человека?! Где вы его нашли?

— Да в том-то и дело, что он показался мне вполне проверенным и надёжным. — Нойон в задумчивости обхватил голову руками. — Видите ли, у меня, кроме торговых дел, есть ещё и небольшая харчевня.

— «Бронзовая улитка», знаю, — улыбнулся следователь.

— Вот-вот, она. И все её посетители — а их немало — знали о том, что я ищу надёжного человека в привратники. Не хватает слуг, знаете ли, харчевня требует многих — но надо ведь ещё и вести дом, и сторожить. — Баурджин с грустью покачал головой и замолк.

— Продолжайте, продолжайте, друг мой, — с живейшим интересом подбодрил потерпевшего Ба Дунь. — Итак, очень много людей знало, что вы ищете привратника...

— Да, много. И вот как-то... Позвольте же, когда ж это было? — Князь задумчиво посмотрел в потолок. — Где-то в конце зимы или в самом начале весны... Либо в последних числах периода «больших холодов», либо — в первых, периода «начала весны — личунь». Да-да, где-то так, примерно, может, с месяц тому назад или чуть больше. Этот человек — Сянь — сам явился ко мне в харчевню, я как раз был один, отправил слуг по делам, а повар, Лао, возился на кухне.

— Так-так-так... — что-то прикидывая в уме, протянул Ба Дунь. — С месяц назад, говорите? Ну да, всё сходится.

— Что сходится?

— Потом, потом, любезнейший Бао. Сейчас скажите-ка, как он выглядел, этот ваш привратник?

— Да обычно выглядел. — Баурджин пожал плечами. — Как все. Одет был прилично, вёл себя почтительно, правда, видно было, что из простых. Ну, знаете, нам, учёным людям, это хорошо заметно. И вот ещё что! — Князь наморщил лоб. — Первое время от него здорово пахло рыбой. Прямо несло — окрестные коты так и шлялись под моей оградой.

Следователь аж подпрыгнул на стуле:

— Рыбой, говорите?! Вот, значит, как? Рыбой! И значит, вы его сразу же взяли.

— Нет, не сразу, — усмехнулся нойон. — Он показал рекомендательное письмо!

— Рекомендательное письмо?! От кого?

— От некоего Ли Дачжао из Кайфына, — не моргнув глазом, соврал Баурджин. — Не от простого человека — от сяньгуна!

Следователь навострил уши:

— А вы не подумали, подлинное ли было письмо?

— Полагаю, да. На хорошей бумаге, написано красивым почерком, не каллиграфом, конечно, но всё же. Кстати, я его захватил с собой.

— Вы очень правильно поступили, друг мой! Давайте же!

Взяв протянутое письмо, Ба Дунь его тщательно осмотрел, понюхал, даже попробовал на вкус, а уж затем вчитался — и читал внимательно и долго. Баурджин терпеливо ждал.

— Подделка! — отложив письмо, наконец заявил следователь. — Искусно исполненная подделка.

— Да что вы говорите?! — ахнул Баурджин, не далее как вчера самолично изготовивший сие письмишко, специально допустив в тексте пару ошибок. — Как — подделка?!

— Да вот так, уважаемый Бао Чжи! Подделка. — Ба Дунь развёл руками.

— И почему ж тогда я её не распознал? — с некоторой обидой поинтересовался князь. — Ума не хватило?

Следователь успокаивающе почмокал губами:

— Нет, друг мой, тут не в уме дело. Всё дело в том, что вы всё же чужестранец и ещё не до конца освоили многие наши понятия. Ну-ну, не обижайтесь же, право! Вот, смотрите...

Здесь написано — «он служил в моём доме прогорклым летом и заслужил много солёного мяса в качестве оплаты за свой труд». Ну? Что скажете?

— Ничего. — «Включив дурака», князь пожал плечами. — Фраза как фраза. Многим слугам платят не деньгами, а натурой — мясом, рисом, зерном. Что здесь такого подозрительного?

— А всё, дражайший господин Бао! Полностью вся фраза. Нет, для простолюдина или, скажем, недавно прибывшего чужестранца, как вы, она звучит вполне логично. Но только не для шэньши! Я имею в виду тех, кто учился по-настоящему. Вижу, вы горите нетерпением! Что ж, сейчас всё объясню. Фраза, несомненно, подделана под стиль учёного человека, ключевые понятия здесь — «прогорклый», «солёный» и «мясо». Однако составитель — или составители — допустили большую ошибку, указав во времени года лето. Наверное, слишком уж торопились или просто не знали, в силу своего низкого положения...

— Чего не знали?

— Здесь совершенно перевраны все соответствия — важнейшие понятия для учёнейшего шэньши. Да судите сами: «прогорклый» соответствует весне, а вовсе не лету, «солёный» — зиме, а «мясо» — осени. Если б речь шла о лете, фраза должна была звучать следующим образом... ммм... — Ба Дунь немного подумал и учебным голосом произнёс: — «Он служил в моём доме горелым летом и заслужил много горького в качестве оплаты за труд». «Горький» и «горелый» — как раз и соответствуют лету.

— А мясо?

— Какое мясо? Ах да... «прогорклый», «горелый», «мясо» — это всё запахи. Горелый запах соответствует лету, запах мяса — осени. Теперь ясно?

Баурджин восхищённо качнул головой:

— Вполне, господин Ба Дунь. Вот как всё просто, оказывается! А я-то, дурень...

— Что ж, рад оказать вам услугу, господин Бао Чжи, — с удовольствием засмеялся чиновник. — Теперь остаётся только арестовать подозреваемого да хорошенько потолковать с ним. Сейчас возьмём воинов и...

— Боюсь, что это не получится, господин Ба Дунь, — тяжко вздохнул князь. — Подозреваемый, похоже, сбежал. По крайней мере, я его в доме не видел. Нет, до совершения кражи он был, а вот после...

— Ну, ясно. — Чиновник потёр руки. — Конечно же, сбежал, что же он, совсем без мозгов? Ничего, не переживайте, любезнейший господин Бао, поймаем вашего воришку, поймаем. Рано или поздно — поймаем!

— Лучше бы рано.

Ба Дунь рассмеялся:

— Постараемся, постараемся, друг мой. Вы вот что... Вот, скажите-ка, с кем из ваших слуг привратник больше всего общался?

Князь почесал затылок и скривился:

— Да знаете ли, ни с кем. Он вообще держался нелюдимо. Мне это нравилось, ведь хуже нет, когда слуги, сговорившись, начинают обсуждать за спиною хозяина.

— Так-таки ни с кем, значит?

— Нет, точно ни с кем... Постойте-ка! Пару раз... нет, пожалуй, раза три он отпрашивался у меня сходить в «Синюю рыбку», это такая корчма близ восточного рынка...

— Я знаю «Синюю рыбку», Бао. Он туда точно ходил или, может быть, просто лгал вам?

— Привратника видели там мои слуги.

— Вот как? А в какое время?

— Всё время в одинаковое — в час петуха.

— Ага, в десятом часу, значит. А сейчас у нас... Ага... Что ж, уважаемый господин Бао Чжи... — Следователь торжественно поднялся на ноги. — Вы очень хорошо сделали, что сразу же пришли ко мне, очень хорошо.

— Так вы ж мой знакомый!

— Всегда рад помочь вам, дружище!

Радушно улыбаясь, Ба Дунь лично проводил посетителя до самых дверей:

— Осторожно, здесь высокий порог, не споткнитесь... Да, вот ещё что... — Следователь вдруг понизил голос почти что до шёпота. — Едва не забыл, есть у меня к вам одна просьба, любезнейший Бао... если к вам вдруг придёт или вызовет некий Мао Хань... он тоже занимается расследованиями всяких нехороших дел... Вы ему не говорите всего того, что только что сказали мне, хорошо? Например, о рекомендательном письме ему совершенно знать незачем. Договорились?

— Конечно, конечно.

— Ну, вот и славно. Да, ещё одно... Кажется, в вашу харчевню доставляет воду некий молодой человек по имени Дэн Веснушка.

— Да, вроде бы приносит воду какой-то парень. — Князь похолодел и поспешно опустил глаза. — Не знаю, правда, как его зовут. Надо спросить старика Лао, повара...

— Ничего, я сам спрошу. Он обычно когда воду приносит?

— Ой... Да всякий раз по-разному.

— Ну что ж, выясню... Доброго здоровья, дражайший господин Бао!

— И вам не болеть.

Ага...

Отойдя от казённого здания шагов на сотню, Баурджин свернул за угол и расправил плечи. Кажется, сработало! Ба Дунь заглотнул версию о злодее-привратнике... версию, очень похожую на правду, версию, над которой Баурджин и Игдорж Собака, как проклятые, трудились всю ночь. Ближе к вечеру Ба Дунь, конечно же, оправится в «Синюю рыбку»... А там и встретит тех, кто с большим удовольствием расскажет ему кое-что о привратнике Сяне — рыбнике, убийце Кардамая-шэньши. Расскажет как раз то, что нужно для того, чтобы следователь не вышел на истинный след несчастного Сюня, который вот уже вторые сутки снова скрывается в старых штольнях, дожидаясь обоза в северную крепость Елюя Люге. Обозник, Весельчак Чжао, уже в курсе. С явным неудовольствием, но всё ж согласился доставить в крепость нужного человечка, даже двух — туда же Баурджин надумал отправить и Дэна Веснушку. Подальше от цепких лап следователя. Вернее даже — следователей, их ведь двое — Ба Дунь и некий Мао Хань. Два следователя, два конкурента. Да-а... А этот Фэнь Ю, начальник городской полиции и стражи, весьма хитёр!

Здорово, здорово придумано насчёт ограбления. Теперь получается, что сам Баурджин не имеет к подозреваемому в убийстве шэньши привратнику ровным счётом никакого отношения, наоборот — от него же и пострадал! Самое интересное, что в доме действительно рылись, произвели негласный обыск, видно было, что вещи лежали не на своих местах. Игдорж сие заметил первый, доложил. Снова что-то искали, как в прошлый раз? Но — кто? Кто мог незаметно проникнуть в дом? Только свои, слуги. Кто же из них? Старик Лао, девушка-смерть Лэй или смазливый юнец Чен? Все трое в последние дни были на виду. Вообще-то, ловкий человек вполне мог проникнуть в дом незаметно от привратника. Да-да... то-то показалось, во дворе не всё ладно. Надо будет ещё раз тщательно всё осмотреть. И Веснушку... Не забыть отправить Веснушку. Если следователи, установив свидетелей, на него выйдут, — а сделать это достаточно просто, — парню придётся несладко. Подвергнут допросу с пристрастием, пыткам — выдержит ли их Дэн? Вряд ли. А значит, под угрозой вся подпольная сеть, созданная с таким трудом. Игдорж, правда, предлагал просто-напросто убрать водоноса. Метнуть из-за угла нож — мало ли разбойников в Восточном квартале? Те же «красные шесты»... Баурджин, конечно, предложение выслушал, но сам высказался против. Если есть возможность не убивать, то и не нужно убивать. Незачем проливать лишнюю кровь, незачем...

Уступив князю, Игдорж, впрочем, остался при своём мнении. Ему дай волю, так ликвидировал бы не только Веснушку, но и несчастного Сюня — просто так, для надёжности, чтобы те уже никогда и никому ничего не рассказали.

Не заходя в «Улитку», Баурджин отправился домой, где его уже дожидался Игдорж. Закрывая ворота, напарник вопросительно посмотрел на князя.

— Всё хорошо, — входя в дом, ухмыльнулся тот. — Ба Дунь всё ж таки заглотнул наживку. Жаль только, что у него имеется соперник.

— Соперник?

— Да. Некий Мао Хань. Занимается теми же делами, что и наш друг Ба.

— То есть — и убийством стражника Ху Муня в том числе? — уточнил Игдорж.

— Да, полагаю — и им тоже.

— Дело плохо. — Исподлобья взглянув на Баурджина, напарник покачал головой. — С утра в харчевню приходил Весельчак Чжао. Обоз в крепость отправится завтра утром.

— Что же в этом плохого?! — удивился князь. — Как раз всё хорошо складывается — завтра же отправим с обозом и Сюня, и Веснушку.

— Вот как раз о Веснушке я и хочу сказать, князь, — угрюмо буркнул Игдорж. — Он вчера не принёс в харчевню воду. И позавчера не приносил.

— Ты полагаешь...

— Да, я почему-то всегда надеюсь на худшее.

— А может, он просто заболел, да мало ли что ещё могло случиться?

— Выясню.

— Вот-вот, выясни. А лучше — отыщи. Хорошо бы управиться к вечеру или к утру.

— А если нет?

— Если водонос объявится после того, как уйдёт обоз, нам ничего другого не останется, как побыстрее отправить парня на тот свет, — жёстко промолвил князь. — Туда, откуда его будет сложновато добыть для производства любого дознания.

— А я ведь это сразу же предлагал. — Игдорж усмехнулся. — Надо было сделать, теперь бы не мучились.

Баурджин ничего не ответил. А что тут скажешь, когда с формальной стороны — со стороны порученного — Игдорж Собака был полностью прав.

— Ты осмотрел двор? — войдя в людскую, обернулся нойон.

Игдорж кивнул:

— Только что собирался доложить. Вот что я обнаружил на ограде.

Он вытащил из-за пояса какое-то клочки.

— Полотно, — внимательно осмотрев обрывки, негромко промолвил нойон. — Обрывки одежды. Значит, всё же в дом проникли извне. Что же Сюнь?

— Он колол дрова у сарая. При известной ловкости можно спрыгнуть с ограды неслышно и так же неслышно проникнуть в дом через любое окно. Просто отклеить или порезать бумагу. Он — или они — так и сделали.

— Так ты нашёл?!

— Посмотри сам, князь.

Проводив Баурджина в опочивальню, Игдорж оттянул пальцем промасленную бумагу окна:

— Таким вот образом они и проникли.

— Что ж... — Опустившись на кан, нойон устало потёр виски. — Теперь осталось только лишь отыскать — кто и зачем? Как и в прошлый раз... Чёрт! Страсть как не люблю всяческих непонятностей!

— Я тоже, князь. Пойду в харчевню, поищу водоноса.

— Давай! Будь осторожен — туда скоро явится Ба Дунь. Поговорить с нашими парнями.

— Я помню.

Кивнув, Игдорж исчез за дверью. Хороший, умелый помощник, без которого Баурджину пришлось бы намного трудней. Да, это удача — такие профессионалы, как Игдорж Собака. Слишком жесток? Да ничуть. Убивает без всяких эмоций и лишь только тогда, когда надо. Интересы дела — прежде всего, ничего личного. Вот бы ещё язык как следует выучил... Хотя, наверное, неловкость речи и придаёт ему особый шарм в общении с ханьцами.

Внезапно навалившаяся усталость пригнула голову Баурджина к столу, ноги вдруг стали ватными, в суставах возникла свинцовая тяжесть, и хотелось лишь только одного — спать, как можно скорее спать...

Добравшись до ложа, князь стянул через голову верхнее одеяние и рухнул поверх покрывала, словно спиленный дуб.

А проснулся от криков и звона. Кто-то стучал в ворота и голосил — видать, стремился войти в дом. И кого ещё принесло? Как назло, и слуг никого нет — все в харчевне. Послать незваного визитёра к чёрту? Можно... Только всё равно уж потом вряд ли заснёшь — ишь как молотит.

Лениво запахнув халат, князь вышел во двор:

— Кто там?

— О, боги! Ну наконец-то вы откликнулись, Бао! Открываете же поскорей, это я, Ба Дунь-шэньши.

— А, господин Ба Дунь... — Баурджин распахнул ворота. — Не ждал. Честно говоря, не ждал.

— Хочу осмотреть место происшествия, — улыбнулся следователь. — Вы позволите?

— О, конечно, конечно, осматривайте. Как осмотрите, выпьем с вами вина!

— Охотно, господин Бао.

Хм, охотно... Кто бы сомневался?

Уж конечно же, следователь почти сразу обнаружил следы разреза на промасленной бумаге окна опочивальни, после чего тщательно осмотрел двор и ограду, на вершине которой обнаружил клочки одежды — Игдорж, оказывается, подобрал не всё. Потом, войдя в дом, Ба Дунь прошёлся по комнатам, расспрашивая хозяина по поводу местонахождения той или иной похищенной вещи. Получив необходимые пояснения, чиновник снова вышел во двор, скрупулёзно осматривая землю на предполагаемом пути вора — от окна спальни к ограде. Походил, посмотрел, покачал головой.

— Нашли что-нибудь интересное? — выглянув из дверей, поинтересовался нойон.

— Да так, — Ба Дунь отозвался, как показалось князю, несколько озадаченно, как человек, встретившийся с некой необъяснимой загадкой, которую, вообще-то, можно было бы игнорировать, а можно — и принять к сведению.

— Прошу в кабинет, — улыбаясь, гостеприимно пригласил Баурджин. — Я уже подогрел вино. Извините, всё по-простому — слуги в харчевне и ещё не так скоро явятся. А вы, верно, хотели бы с ними переговорить?

— Я зайду завтра в ваше заведение, — рассеянно пояснил Ба Дунь. — Обязательно зайду. Сегодня — в «Синюю рыбку», а завтра — к вам. Наверное...

— Ну? — Князь наполнил бокалы. — Выпьем же, любезнейший господин Ба Дунь. А после вы, может быть, захотите поделиться со мной вашими мыслями? Впрочем, не настаиваю. Понимаю — служебная тайна.

— Да уж, — следователь помотал головой. — Действительно, тайна. Хотя тайна — наверное, слишком уж сильно сказано, скорее — несуразности, странности... Да, именно так.

— Вы говорите загадками, — наливая по новой, усмехнулся князь. — Судя по всему, у Сяня были сообщники — я тоже заметил и разрез окна, и клочки одежды на ограде.

— А следы во дворе вы заметили? — вскинул глаза Ба Дунь.

— Нет.

— Вот и я — нет. А они должны были быть — не по воздуху же сообщник вора добрался от окна до ограды. Весь ваш двор засыпан мягким грунтом и каменной крошкой — следы должны были сохраниться. Да и надрез, я бы сказал, очень странный.

— Странный? Почему?

— Так порезать оконную бумагу можно только изнутри дома. Я проверял, можете мне верить.

— И из этого что-нибудь следует?

Ба Дунь покачал головой:

— Пока только то, что, похоже, вор был один. И пытался лишь имитировать наличие сообщников, довольно грубо, надо сказать. Интересно, зачем он это делал?

— Вот и мне интересно, — задумчиво повторил нойон.

Допив третий бокал, Ба Дунь распрощался и ушёл, сказав, что сегодня ему ещё обязательно нужно успеть зайти в «Синюю рыбку», причём — в строго определённое время. Баурджин не удерживал гостя, лишь кивнул да от души пожелал удачи.

— Кстати, — спохватившись, князь нагнал чиновника во дворе у самых ворот. — Я так и не смог выполнить вашу просьбу — передать водоносу Дэну Веснушке, чтоб обязательно зашёл к вам. Не смог найти.

— Ничего, — хмыкнул Ба Дунь. — Наверняка встречу его в харчевне. Не в «Синей рыбке», так у вас, в «Улитке», кажется, так именуется ваше заведение, господин Бао Чжи?

— Да, так.

Следователь ушёл, и князь, вернувшись обратно в дом, принялся в задумчивости мерить шагами комнаты. Вот как получается! Интересно. Человек, переворошивший всё в доме, оказывается, хотел, чтоб подумали на посторонних. Хитёр. Скорее всего, это Чен. Хотя, может быть, и Лэй. Что с того, что девчонка, кажется, влюблена в него, князя? Фэнь Ю поручил ей провести негласный обыск — она и выполнила, может быть, даже в паре с Ченом. Да, кроме этих двоих — некому, ну не старый же Дао будет всем этим заниматься? И уж точно — не бедолага Сюнь. Попробовать разговорить слуг? Нет. Сначала поточней рассчитать — кто, когда и сколько времени находился в доме один. Буквально по часам и минутам. Нет, по минутам вряд ли получится, ну, тогда — по часам.

Усевшись за стол, Баурджин вытащил бумагу, придвинул поближе тушь... и вдруг неожиданно поймал себя на мысли, что ему начинает всё это нравиться. Нравится анализировать, сопоставлять, искать, нравится сидеть за столом и мыслить, нравится вообще этот стол, этот дом, этот город. Нравится куда больше, чем степь или сопки, чем кочевая войлочная юрта-гэр. А ведь у монголов были города, были! И сам Чингисхан, и его ближайшее окружение — не простые кочевники, нет... Может быть, когда-нибудь именно он, Баурджин-нойон, и разгадает для себя эту тайну, ну а пока же... пока надо разгадать то, что тревожило его мысли сейчас. Нойон быстро исписал несколько листов — слава богу, на память ещё не жаловался и легко вспомнил, кто из слуг и в какое именно время находился дома. И вот получилось-получилось, что произвести тайный обыск и имитировать присутствие сообщников могли все трое — Чен, Лэй, Лао. Да-а... Такими темпами далеко можно было уйти!

Игдорж так и не нашёл водоноса Дэна Веснушку. Ни к вечеру, ни на следующий день. Никто и нигде парнишку не видал, однако видали и слыхали кое-кого другого. Какой-то человек, одетый как шэньши, выспрашивал о Веснушке дочку возчика Юй Хань и малолетних внуков старика Сыма Вэя.

Мао Хань? Шэньши, служащий в отделе дознаний городской стражи, соперник Ба Дуня... Очень может быть, очень.

Всеми фибрами своей души Баурджин чуял опасность. Она была во всём. В дознании относительно обстоятельств двух смертей — стражника Ху Муня и Кардамая-шэньши, производимом сразу двумя чиновниками, в аресте Веснушки — князь почему-то не сомневался, что тот арестован, — в этом странном, если не сказать больше, обыске.

Кто и что искал в его доме? Чен? Лэй? Лао? Что ещё разнюхал Ба Дунь и особенно его конкурент Мао Хань? И главное, когда придёт караван из Баласагуна? Тот самый, который должен был привести деньги и забрать подготовленные сведения. Когда же, когда же он придёт? Сейчас или через месяц-два? Ох, плохо без связи. Так и представляется — была бы рация... Точка-тире точка-тире... «Торговец» — «Центру». Красота! И не нужно никаких караванщиков, никаких связников, одни батарейки да рация. Да, и ещё радистка, желательно — красивая.

— У Чена появился новый пояс, — как-то вечером произнёс Игдорж — они с князем как раз играли в шахматы. — Жёлтый такой, красивый.

— И что? — Баурджин переместил ладью на две клеточки вправо. — Шах!

— Заслонюсь.

— А так?

— Тогда — так.

— Пояс, говоришь? Интересно было бы узнать, сколько он стоит?

Игдорж потерял коня и скривился:

— Уже узнал. Пятнадцать связок цяней — медных монет.

— Пятнадцать связок? — От удивления князь «зевнул» слона. — Настоящих, полновесных?

— Ну да, а то каких же?

Баурджин присвистнул:

— Пятнадцать связок — это пятнадцать тысяч монет... Месячное жалованье немаленького чиновника! Откуда у Чена такие деньги... Стоп! Значит, ты полагаешь — Чен?

— Похоже, — согласился Игдорж. — Надо будет с ним как следует поговорить, и желательно побыстрее.

— Согласен, — быстро кивнул нойон. — Вот завтра и поговорим!

Чен шёл, нет, летел почти что на крыльях. Сердце юноши пело. Вот ведь как бывает, кажется, что попал в такую передрягу, из которой и не выбраться уже ни за что и никогда, а вот, потом всё оказывается так, что лучшего и желать нельзя, или, уж по крайней мере, изо всего случившегося можно извлечь такую нешуточную выгоду, такую, что... Такую, что мечта об учёбе может сделаться былью уже завтра!

Сердце пело.

А город заливало весеннее солнце, уже не такое яркое, как в полдень, но и не столь тусклое, как вечером. Оранжево-жёлтое, оно отражалось в разноцветных крышах домов и храмов, катилось мячиком по лужам, пылало широкой дорожкой в реке. И людей на улицах, казалось, стало куда больше, чем прежде, — откуда они все и повылезали-то? Все эти торговцы, разносчики пирогов, мастеровые, нищие, вездесущие мальчишки, мелкие чиновники, рыбаки... Славные люди! Чен на бегу улыбался всем. Они сказали, что... Они попросили — он сделал. Честно отработал своё. И получил обещанную награду. Да, наверное, они скоро захотят его убить, но он-то, Чен, не такой уж дурак, понимает, что к чему, и давно уже решил убраться отсюда подальше. В Кайфын! Или ещё дальше, в Сун! Уж там-то его никто и никогда не достанет. А с деньгами везде хорошо. Выучиться, стать шэньши, и тогда... Ух!!! От подобных мыслей просто захватывало дух! И, что самое главное, эти мысли очень скоро могли воплотиться в реальность! Впрочем, почему могли? Обязательно воплотятся, обязательно.

Вот и дом. Дёрнуть ворота, вытереть об решётку ноги, войти, кивнув возящемуся у очага Линю, — вот уж, поистине, странный слуга... земляк хозяина... Поправить халат, пригладить волосы, натянуть на лицо подобострастную улыбку, подобающую усердному слуге.

— Звали, мой господин?

— Звал, Чен... Садись вот, на кресло.

— На кресло?!

— Садись!

Чен послушно уселся...

И словно огнём обожгло суставы на руках — их вывернул быстро подобравшийся Линь.

— Ой, больно!

Миг, и руки слуги уже вывернуты за спину, и сам он болтался, подвешенный за запястья на спускавшийся с притолочной балки крюк, словно какой-нибудь окорок!

— Господин, ой-ой, больно!

— Опусти его пониже, Игдорж.

— Чен, мы будем убивать тебя долго, не торопясь... — Приглушённый голос хозяина не обещал ничего хорошего.

— Господин, чем же я...

— Ударь его кнутом, Игдорж...

— Ай, ай... Не надо.

— Тогда говори!

— Что, господин?

— Кто попросил и что ты нашёл?

— Только бамбуковые пластинки, — рыдая, признался Чен. — Там, в притолочине. Они якобы были прибиты для красоты. Ан нет. Я догадался. Такие расщеплённые палочки, ну, знаете, в старину на них писали. Я их и отдал.

— Кому?

— Одному старику, в харчевне «Синяя рыбка».

— Что за старик, запомнил?

— Да, да, конечно. Могу описать! Только... — Чен опять заплакал. — Он предупреждал, чтоб молчал, иначе — лютая смерть.

— А тебе так и так — лютая смерть, — глухо засмеялся Игдорж. — Эх ты, дурень.

— Не губите! Пожалуйста, не губите... — Крупные слёзы градом стекали по щекам молодого слуги.

— Опишешь нам старика, — сжал губы князь. — И, по возможности, покажешь.

— О, господин...

— Игдорж, развяжи его. Пойми, Чен, теперь только мы сможем защитить тебя.

— Я понимаю...

— И не вздумай бежать.

— О, я никогда...

— В Кайфыне или даже в Сун люди Фэнь Ю обязательно разыщут тебя. К тому же мы заявим о том, что это именно ты нас обворовал. Знаешь, как поступают с ворами?

Плечи Чена содрогались в рыданьях... однако мысли были вполне даже остры.

— Делай, Игдорж, — оглядев рыдающего слугу, распорядился князь.

Напарник вышел, вернувшись с раскалённым штырём на длинной ручке. Клеймо! Именно таким метят коров.

— Руку! Ну, быстро, подставляй предплечье. Или, может быть, хочешь получить печать на лоб?

— Нет, уж лучше предплечье, — быстро сообразил Чен.

— Ну, теперь терпи...

— Уау-у-у-у-у! — Жуткий вопль слуги прорезал комнату, вопль, полный разочарования, обиды и боли.

— Ну вот. Теперь не убежишь, парень! Да не реви, вовсе ты не так уж обижен, могло быть и хуже. Польстился на большие деньги? Что ж, не ты первый, не ты последний, можно понять. И тем самым ты предал Фэнь Ю, наплевав на его задание. Да-да, предал. Может, Лэй уже рассказала ему?

— Лэй ничего не знает.

— Тогда мы доложим, а?

— Не надо, господин, не надо. Ну, я прошу вас...

— Тогда кое-что будешь делать для нас!

— Буду, буду, конечно, буду. Всё, что ни попросите!

— И запомни... — Баурджин резко наклонился к невольно отпрянувшему подростку. — Запомни, мы платим щедро. Куда щедрее, чем Фэнь Ю или тот непонятный старик, которого ты нам покажешь.

Встав, князь отошёл к сундуку.

— Вот! — Он швырнул Чену связку монет. — Это пока. В качестве обезболивающего.

— О, господин!

Испуг в глазах слуги быстро сменился восторгом. И луч солнца, казалось, проник с улицы в дом — такой светлый и тёплый, жёлтый. Как дорогой, шитый золотом пояс, который так и не отобрали. Не отобрали! А это хороший, добрый знак.

— Я сделаю для вас всё, господин!

— Не сомневаюсь. — Баурджин спрятал усмешку. — Но ты не совсем верно меня понял, Чен. Ты будешь работать вовсе не на меня... а на себя и на своё будущее, которое с сегодняшнего вечера у тебя — самое благоприятное, можешь мне в этом поверить. Что, болит рука-то? Ну, извини, надо же нам было хоть как-то подстраховаться. Совестно было уж этак сразу предлагать деньги, не по обычаям.

— Ничего, — улыбнулся Чен. — Я же слуга, со мной можно было бы и попросту, без церемоний. Сунули бы сразу деньги, а то устроили тут театральное представление... Да-да, театр... Театр... Театр.

— Ты что, уже заговариваешься?

— О, нет, господин. Я вспомнил, где совсем недавно видел того старика. В театре! Их труппа даёт представления на паперти Храма Неба!

Глава 12 ВСТРЕЧИ НА ПРАЗДНИКЕ ФОНАРЕЙ Весна 1211 г. Ляоян

Разноцветные фонарики — цветная бумага и вставленные внутрь светильники или свечки, — казалось, были повсюду. Они висели под крышами дворцов и храмов, яркими цепочками сияли на оградах харчевен и постоялых дворов, гнездились сине-зелёно-красными кучками на воротах частных домов. Везде слышался смех, радостные крики и песни. Время от времени кто-то колотил в бубны, в разных концах города гремели петарды, от звуков которых Баурджин поначалу вздрагивал — слишком уж напоминало канонаду. Улицы и площади Восточной столицы заполонили бродячие артисты — акробаты, танцоры, фокусники. Собирая толпы людей, они давали представления прямо под открытым небом. Вкусно пахло только что выпеченным хлебом, жареной рыбой, рисом и специями. Уже третью ночь никто не спал — праздновали начало весны.

Не спали и в доме господина Бао Чжи. Хотя, конечно, почти все слуги находились на своём рабочем месте — в харчевне «Бронзовая улитка», украшенной яркими цветными фонариками.

Игдорж отправился навестить верных людей, а Баурджин остался дома, в который раз уже выслушивая рассказы Чена.

— Ну, теперь о старике. — Князь хлебнул вина и пододвинул второй бокал парню — пусть пьёт, праздник всё-таки.

— Спасибо, господин. — Чен осушил бокал и несмело улыбнулся. — О старике? Так я же уже рассказывал... и не раз.

— Всё равно — повтори, — усмехнулся нойон. — И постарайся вспомнить какие-нибудь — даже самые незначительные — подробности. Ты говорил, старик уже сидел за столиком в «Синей рыбке», когда и ты уселся туда же. Случайно.

— Да, так.

— А почему так? Почему ты выбрал именно этот стол? Что, других свободных не было?

— Да были... — Чен наморщил лоб. — Немного, правда, но были. Но я всегда садился за этот стол, там удобней, уютнее как-то. И видно, кто пришёл, и плющ вьётся вокруг...

— Угу, — глубокомысленно кивнул Баурджин. — Значит, никакая это не случайность — старик давно следил за тобой и хорошо изучил твои привычки. Ты говоришь, что начал разговор первым?

— Ну да, не сидеть же молча — невежливо. Поговорили, поговорили, и потом он предложил мне отыскать кое-что в вашем доме. Да я рассказывал уже.

— Рассказывал, — согласился князь. — Только почему-то не всё. А мы ведь договорились, нет?

— О, господин...

— Давай весь разговор в подробностях, быстро! Чен прикрыл глаза, вспоминая... Вот он входит в «Синюю рыбку». Нет, не потому, что голоден, отнюдь. Просто иногда хотелось почувствовать себя не бесправным слугой, а вполне респектабельным молодым господином, может быть, даже каким-нибудь закончившим трудовой день шэньши, зашедшим в харчевню пропустить стаканчик-другой. Чену нравилось, как сразу же, едва он входил, подбегали, подобострастно кланяясь, слуги, спрашивали, что господину угодно. Господину было угодно не так уж и много — креветки в бамбуковом соусе, пара-тройка стаканов вина да вежливое отношение.

За его столом — любимое место — уже сидел какой-то старик, вполне благообразный, с длинной седой бородой, узкой и тщательно расчёсанной, с вислыми усами, в обычной чёрной шапочке и богатом халате. Респектабельный такой господин... как и сам Чен... Ну, а дальше как всегда. Могу я к вам присесть? Да, пожалуйста! Не нарушу ли ваш покой? Нет, нет, что вы. Наоборот, рад буду побеседовать за едой с таким приятнейшим господином, как вы. Вы что заказали? Креветки? Неплохой выбор, здесь их хорошо готовят... Ага! Так старик и сказал — «здесь их хорошо готовят», значит, уже не первый раз заходил в «Синюю рыбку». А потом разговор как-то незаметно перешёл на разные города...

— Стоп! — прервал слугу князь. — Как это так — незаметно? А ну-ка вспоминай со всеми подробностями. Кто вообще начал о городах говорить, о каких именно?

Чен послушно кивнул.

Начал, кажется, старик. Да-да, старик. Он что-то сказал про Ляоян... Что? А, сказал, что недавно в городе, приехал в гости к внучке. А сам он из... Нет, не вспомнить. То ли из Кайфына, то ли из Датуна — в общем, из какого-то крупного города. Вот о городах он и заговорил, сравнил Кайфын (или Датун) с Восточной столицей, потом спросил, не бывал ли в иных местах его молодой собеседник. И как-то незаметно ввернул одно название — Хуаньчжоу. Чен тогда не сдержался, вздрогнул, оглянулся, даже хотел тут же уйти — уж слишком много было у него связано с этим небольшим городком. А старик не унимался, сказал, мол, один его знакомый был там ограблен собственным молодым любовником, и этот знакомый, мол, уже заявил властям, и те землю носом роют, чтобы отыскать преступника и подвергнуть его суровому, но справедливому наказанию... Не слыхал, случайно, господин эту историю? Ах, нет... Даже в Хуаньчжоу никогда не был. Ну надо же... Старик ему не верил, явно знал, знал... Откуда? Да мало ли... Хуаньчжоу... Не приятности ради Чен согласился на предложение одного богатея стать его любовником. Просто есть было нечего — голод. Ну а потом, откормившись, юноша решил дать деру, прихватив кое-что на память о приютившем его человеке. А что, разве плохое желание? Так Чен и сказал господину Фэнь Ю, когда его поймали. Господин Фэнь Ю тогда начальствовал над городской стражей уезда и ждал повышения по службе и перевода в какой-то большой город. Чена он, посмеявшись, оставил при себе, а потом забрал с собой в Ляоян и сказал: работай. Лэй уже тогда была при нём...

А старик не останавливался, припомнил все деликатные делишки, провёрнутые «способным юношей», да в таких подробностях, которые и сам-то Чен уже плохо помнил. В общем, сначала выбил из колеи, запугал, а потом предложил кое-что сделать. Ничего сложного. Причём обещал очень хорошо заплатить — и ведь не обманул, расплатился честно!

— Ну, вот и всё, пожалуй, — задумчиво закончил Чен. — А потом я случайно встретил этого старика на паперти Храма Неба — он актёр, оказывается.

— Это был точно он?

— Да он, он, у меня взгляд намётанный.

Баурджин пристально посмотрел в глаза юноше:

— Вот что, Чен, ты, кажется, собираешься когда-нибудь стать шэньши?

— О, господин, — покраснев, с чрезвычайной серьёзностью отозвался слуга. — Это самая большая моя мечта. Став чиновником, я наконец обрету долгожданный покой, женюсь, заведу детей и никогда больше не буду заниматься... тем, чем занимался раньше.

— То есть — разными аферами.

— Вот именно, господин.

— Угу, — князь рассмеялся. — Зарекалася свинья... Впрочем, сие не суть важно. Вот что, Чен, я ведь тоже собираюсь совсем скоро сдавать экзамены.

— Искренне за вас рад, господин! Баурджин взял лежащую на столе книгу:

— Возьми и проштудируй. Это «Чуньцю» — «Весны и осени», думаю, пригодится тебе для будущего экзамена.

— О, господин! — Чен бросился на колени.

— Погоди кланяться, — нахмурился князь. — Я полагаю, твой покровитель господин Фэнь Ю обещал допустить тебя до экзаменов?

— Да, господин. Обещал.

— Как часто ты встречаешься с ним?

— Раз в десять дней. Просто прихожу во дворец с чёрного хода, говорю стражнику условное слово, он вызывает начальника охраны, а уж тот ведёт меня к господину Фэнь Ю. Если тот занят, меня принимает первый секретарь — господин Лян, очень умный и способный чиновник.

— Вот что, Чен, тебе теперь когда являться с докладом?

— Уже завтра, мой господин.

— Доложишь вот что. Мол, твой господин — то есть я — очень недоволен исчезновением некоего юного водоноса по имени Дэн Веснушка. А недоволен потому, что крутил через водоноса какие-то дела. А ты, Чен, уже успел подружиться с этим Веснушкой, просто как родные братья стали — водой не разольёшь. Водонос тебе верит во всём, и... В общем, скажешь.

— Понимаю, господин хочет, чтобы Фэнь Ю велел отпустить водоноса, — улыбнулся Чен. — Не беспокойтесь, сделаю всё так, как сказали. Завтра же доложу.

— Ну, дай-то бог, дай-то бог... Свободен! Эй-эй, книгу-то забери!

— Удачи и счастья вам, господин, — вернувшись за книгой, низко поклонился слуга.

Оставив дом на его попечение, Баурджин приоделся и вышел на улицу, с удовольствием подставив лицо весеннему солнышку. С не столь уж далёкого моря дул мягкий тёплый ветер, пахло первыми цветами и травами. Смеющимися весёлыми толпами фланировали по улицам празднично одетые горожане, приветствовали знакомых, улыбались, обменивались шутками и последними новостями. Нойон тоже улыбался этим вовсе незнакомым людям, смеялся над шутками, даже остановился на углу, выпил предложенного одной из шумных компаний вина.

Узенькие улицы постепенно расширялись, вливаясь в шумные и широкие проспекты, пересекающие весь город, прекрасный город Ляоян, Восточную столицу хищной империи чжурчжэней. Великолепные дворцы, украшенные затейливой каменной резьбой и скульптурами, загнутые крыши храмов, зелёная черепица богатых домов шэньши, синяя — городских стен, красная и коричневая — у простых горожан, жёлтая — императорская. Город разноцветных крыш, город приветливых милых людей, город шумящих рынков, роскошных дворцов и храмов. Да, чжурчжэни — сильные, опасные и коварные враги. И всё же жаль будет, если всё это великолепие падёт под копытами коней безжалостных туменов Джэбэ. Жаль... Тем более Ляоян вовсе не чжурчжэньский город. Как и все города империи Цзинь. Чжурчжэни здесь чужаки, завоеватели.

Подумав так, князь подивился собственным мыслям. Однако же, какую шутку сыграл с ним этот красивый и величественный город! Баурджин грустно улыбнулся. И ещё подумал о том, что, наверное, можно найти альтернативу разящему мечу Джэбэ. Вместо того чтобы быть разрушенным и стёртым с лица земли, что мешает Ляояну по-прежнему остаться столицей? Столицей дружественного Чингисхану государства — возрождённой империи Ляо? Ляо, Ляохэ, Ляоян... Сталь! Пусть возродится сталь!

Елюй Люге! Баурджин чувствовал, что в этом импозантном тысячнике дремлет какая-то древняя тайна, и, может быть, не одна. Неприметной искоркой тлеет в дальних крепостях пламя будущей борьбы Ляо, борьбы киданей за возрождение своей империи. Пока лишь тлеет. Но и это уже хорошо, ведь, как говорили большевики, — «из искры возгорится пламя»!

Елюй Люге... С ним связана известная куртизанка Тань Цзытао, любовница господина Цзяо Ли. Несомненно, эта женщина что-то знает о своём молодом и пылком возлюбленном — нет, не о Цзяо Ли, конечно же, — о Елюе Люге...

Визит! Надо немедленно, быть может, даже сегодня же, нанести визит Цзяо Ли. Тем более что повод есть — праздник.

Рассудив таким образом, Баурджин прикинул количество имевшихся при нём денег и решительно свернул к Восточному рынку — приглядеть достойный подарок для своего высокого покровителя. И, добравшись до шумящих, словно морские волны, прилавков, остановился у одной лавки с широкой, во всю стену, настежь распахнутой дверью. В лавке князь углядел Игдоржа. И удивлённо застыл. Нет, не потому, что увидел напарника у рынка, — в конце концов, тот ведь и крутил все дела с агентурой и верными людьми. Нет, совсем не поэтому по-другому.

Игдорж Собака...

Покупал!

Женскую!

Помаду!

Отнюдь не дешёвую.

И — в самой дорогой лавке!

— Вам завернуть, господин? — изогнулся в поклоне приказчик.

— Да, засуньте!

«Засуньте», — князь хмыкнул. Игдорж так и не научился различать тонов.

— Что, господин?

— Ну, это... Сделайте красиво.

Игдорж осторожно поместил свёрток в наплечную суму. Подарок? Похоже на то. Но — кому? Что, ас тайных дел завёл себе женщину?

Баурджин нагнал напарника за углом:

— Игдорж!

Тот зыркнул глазами и тут же успокоенно хмыкнул:

— А, это ты, князь.

— Уже встречался с людьми?

— Кое с кем. С основной массой — вечером. Думаю, будут новости относительно состояния городской казны и пригородных пастбищ.

Нойон улыбнулся:

— Вот как? Свёл знакомство с чиновниками из отделов казны и военного снаряжения? Отлично!

— Отнюдь не с самыми важными, — скромно потупился Игдорж.

— У меня к тебе будет ещё одна просьба.

— Внимательно слушаю, князь.

— Вечером расспроси своих людей, как бы они хотели, чтобы управлялся их город. Да и не только город, провинция. Они ведь все критикуют власть, и критикуют вполне справедливо. Вот только как сделать лучше? Это нам обязательно пригодится в будущем.

— Отличная идея, нойон! — Игдорж широко улыбнулся, как показалось князю, излишне радостно. — Обязательно расспрошу об этом ребят и даже составлю список предложений.

— Вот и славно будет, Игдорж, вот и славно. Прощаюсь до ночи.

— Скорей уж — до завтра, князь.

— Ну, до завтра так до завтра.

Нет, определённо у него завелась женщина! Что ж, пусть. В конце концов, Игдорж — опытный разведчик, на ерунде не проколется.

Сегодня поистине оказался день встреч! Едва князь успел распрощаться с Игдоржем, как тут же нос к носу столкнулся с Ба Дунем.

— Как поживаете, дружище Бао? Уже ели сегодня?

— Нет! Зачем же есть одному в праздник?

— Замечательные слова, поистине — замечательные. Заглянем куда-нибудь, посидим, выпьем кувшинчик?

— Лучше — пару кувшинчиков, любезнейший господин Ба Дунь! Тут есть поблизости одно чудесное местечко.

— Знаю! Ваша «Улитка»!

— Отнюдь нет.

— Ну, значит, «Синяя рыбка».

— И не она. Видите во-он ту террасу, почти напротив Храма Неба? По-моему, там стоят столы и кто-то уже за ними сидит. Ест, пьёт, веселится. Кто-то... Почему — не мы?

— И в самом деле, почему, любезнейший Бао?

О, какой чудесный вид открывался с террасы! А как прекрасно пели соловьи в расставленных по углам золотых клетках! Резные столы, мягкие удобные стулья, вышколенная обслуга, серебряная посуда. Да, что и говорить, заведение не из дешёвых, так ведь праздник же.

— Видели кого-нибудь из наших общих знакомых, господин Ба Дунь?

— Нет, к сожалению, никого не видел, дела, знаете ли.

— Кстати, осмелюсь показаться невежливым...

— Хотите узнать, как там ваше дело? — Чиновник хохотнул. — К сожалению, пока ничем не могу вас порадовать. Ваш злодей-привратник исчез, словно в воду канул! Кстати, шепну вам по секрету — он причастен и к нашумевшему убийству Кардамая-шэньши!

— Что вы говорите?!

— Именно! Думаете, разглашаю служебную тайну? Ничуть — это уже давно все знают. И все знают, что я провожу дознание открыто — любой может поинтересоваться его ходом, вот хоть вы.

— Да мне, честно говоря, не очень-то интересно, — скривился Баурджин. — Не люблю тайн. О! Кажется, вино кислое.

— Кислое? — Ба Дунь сделал долгий глоток. — Вовсе нет.

— Кстати, не заходил к вам тот водонос. Дэн Веснушка? А попробуйте-ка из моего бокала!

— Нет, и в вашем бокале не кислое. А водоноса арестовал Мао Хань, я вам про него говорил, помните?

— Нет. Но ведь — кислое!

— Да не кислое, уверяю вас! Вы чем заедаете, капустой? Вот она и кислит.

— А как по стражникам? Отыскали кого-нибудь? И всё ж я, наверное, закажу другое вино. Эй, служитель, подойди-ка!

— Со стражниками — запутанное дело, Бао. Я, в отличие от Мао Ханя, не делаю из него тайны и вот кое-что нащупал. Посидел вчера в «Синей рыбке», поболтал — и вот вам, уже есть результаты. Кстати, и вас я хотел кое о чём спросить.

— Спрашивайте. А вот это вино ничего, не кислое.

— Да и то было... Скажите-ка, вы случайно не пользуетесь общественными уборными?

— Нет, у меня своя есть, с водосливом! А что?

— Жаль. Тогда вы не знали пропавшего смотрителя.

— Пропавшего? Да кому нужен смотритель уборной?

Ба Дунь огляделся и понизил голос:

— Я вам, кажется, уже рассказывал про найденные в восточной уборной трупы?

— Про трупы? В уборной? Не помню. Хотя... стражника ведь, по-моему, там нашли?

— Да, там. И не только стражника. Ещё и двух разбойников со знаками шайки «красные шесты».

— «Красные шесты»?

— Тсс! Не говорите так громко, дружище Бао. Есть подозрение, что старика смотрителя похитили «красные шесты», чтобы кое-что выспросить. Ведь не сами же собой свалились в выгребную яму трупы, ведь кто-то же их туда сбросил. Может, смотритель приметил кого-нибудь? Жаль, я не додумался до этого раньше.

— А зачем разбойникам искать убийцу... или убийц? — безразлично спросил Баурджин.

— Как зачем? Чтобы отомстить. — Ба Дунь всплеснул руками. — Это их краеугольный камень — месть. Чтоб все боялись.

— А, вон оно что... Думаю, вряд ли они хоть кого-нибудь разыщут, это дело непростое, требует тонких размышлений и прочего. Да не мне вам рассказывать. Выпьем-ка лучше!

— Выпьем!

С террасы хорошо было видно, как на паперти Храма Неба устроила представление театральная труппа. Ветер доносил шум собравшейся вокруг толпы, музыку и обрывки слов. Артисты в разноцветных масках играли какую-то классическую пьесу — одновременно и комедию, и трагедию, и мелодраму.

— Артисты... — негромко протянул Баурджин. — Вот у кого, наверное, захватывающая и интересная жизнь.

— Напрасно вы так полагает, Бао, — усмехнулся Ба Дунь. — Бродячий театр — это пот, кровь и слёзы. Это воровство детей — их потом бьют, запугивают — и поручают роли женщин. Многие из этих несчастных даже умирают от изнуренья и голода. Знаете, почти все труппы связаны с разбойничьими шайками.

— Интересно, а вот эти артисты долго здесь будут? Может быть, завтра сходить, посмотреть пьесу. Как вы думаете, будут они завтра?

— Конечно, будут, — расхохотался чиновник. — До конца праздника никуда не денутся!

— Значит, посмотрю...

Простившись с Ба Дунем, князь немного постоял у паперти, посмотрел на игру актёров, никакого старика, конечно же, не увидел — все артисты были в масках, и, почесав бородку, лениво зашагал к рынку.

Седло он увидел сразу. Кожаное, с вырезанными на высокой луке рисунками — звёздочками и гордой надписью «СССР». Условный знак! Вот уж кстати!

Не выказывая радости, Баурджин подошёл к торговцу — ещё достаточно молодому человеку с небольшой бородкой и острым взглядом. Очень, очень знакомому человеку!

— Гамильдэ-Ичен! — подойдя ближе, прошептал Баурджин.

— Рад видеть тебя в добром здравии, князь. Обниматься не будем! Я привёз серебро, как ты просил. И жду сведений.

— Получишь их в харчевне «Бронзовая улитка». Я скажу, как её найти. Как моя семья?

— Передают тебе поклон. Твой Алтай Болд уже совсем взрослый.

— Он перевёл письмо?

— Перевёл. Хан велел сразу же послать за ним. — Гамильдэ-Ичен вдруг улыбнулся. — Есть новости, князь.

— Новости? Говори.

— Войско Великого хана выступило в восточный поход! Сам Чингисхан ведёт свои победоносные тумены. Захвачены чжурчжэньские округа — Дашуй, Ло, Фэнь. Джэбэ разрушил многие крепости.

— Джэбэ по-прежнему — остриё стрелы, — рассмеялся нойон. — Он хочет взять Ляоян?

— Думаю, да. Скорее всего — осенью.

— Рад видеть тебя, Гамильдэ, очень рад. Жаль, не могу обнять.

— Я тоже рад, князь!

— Ты надолго здесь?

— С караваном... Думаю, ещё дня три.

— Точную дату отъезда сообщишь Игдоржу. Я пришлю его за деньгами. Кстати, ведь неплохое седло. Как думаешь, можно его подарить одному сановнику?

— Цзяо Ли? — Гамильдэ-Ичен улыбнулся. — Лучше подари ему какую-нибудь сунскую вазу.

— А у тебя она есть?

— Найдём. Не вазу, так блюдо. Здесь чего только нет.

— Хорошо, я подошлю слугу. Он передаст от меня поклон.

— И получит блюдо. Или — вазу.

— Только — сегодня же.

— Как скажешь, князь.

Гамильдэ-Ичен... Старый, старый дружище, ещё со времён найманского кочевья, сколько дорог пройдено вместе, сколько всего пережито.

— Да, Гамильдэ... Есть один человек, которому, возможно, придётся устроить встречу с кем-нибудь из наших военачальников.

— Да хоть с самим ханом!

— Нет. Будет вполне достаточно Джэбэ. Тем более он куда ближе.

— Выполню, князь.

— А ты стал таким вальяжным, Гамильдэ.

А взгляд такой хитрый... Ну, настоящий торговец!

— Как и ты!

Друзья рассмеялись.

Во второй половине дня, прихватив подарок (золотую статуэтку толстощёкого бога изобилия работы кого-то из танских мастеров) и серебро, Баурджин отправился к дому своего покровителя господина Цзяо Ли. О, нет, конечно же, не просто к дому, конечно же — во дворец. Трёхэтажный, с загнутыми крышами, особняк градоначальника горделиво возвышался чуть к северу от императорского дворца, в четверти Чёрной черепахи. Изысканная ограда, ворота чугунного литья, крытая зеленовато-жёлтой черепицей крыша. Если смотреть прямо, черепица казалась, как и положено чиновнику, зелёной, а если чуть под углом — по-императорски жёлтой.

Заранее развернув статуэтку, Баурджин выбрал момент, когда ко дворцу подъехало сразу несколько колясок, и вместе с остальными гостями вошёл на просторный двор. Однако, как оказалось, этого ещё было мало.

— Вы тоже приглашены? — У самого крыльца князя зорко оглядел высокий человек с засунутым за пояс мечом и в шлеме. — Что-то не помню ваше имя? Вы, господин, есть в списках?

— Господин Цзяо Ли всегда рад меня видеть, безо всякого приглашения, — напыщенно произнёс Баурджин. — Ведь он когда-то спас мне жизнь. Побыстрей найди своего господина и сообщи, что скромный беженец дансян Бао Чжи хочет сделать ему подарок.

Солнечный лучик золотом вспыхнул на голове статуэтки, а сам нойон выставил вперёд ногу и важно надул щёки, как человек, ни чуточки не сомневающийся в своём праве. Да и одет он был — хоть куда. По последней цзиньской моде, согласно указаниям Чена. Дорогой синевато-зелено-голубой, расшитый серебряными драконами халат полностью соответствовал наступившему времени года — весне. Синий и зелёный — цвета весны, дракон — весенний зверь.

Воин — вероятно, мажордом или начальник личной охраны Цзяо Ли — послал доложить о новом госте слугу, в ожидании возвращения которого князь с ленцой рассматривал подъезжающие экипажи. Преобладали, конечно, одноколки — лёгкие, изящные, вёрткие, запряжённые парой коней, вороных или белых. Над головами коней колыхались плюмажи из павлиньих перьев, в гривы были вплетены разноцветные ленточки, ну а упряжь просто сверкала невыносимым блеском драгоценных камней. Точно такими же камнями, а ещё — и золотыми и серебряными накладками — были украшены и паланкины, и двуколки. Впрочем, кое-кто из высшего офицерства прибывал на праздник просто верхом, видимо, считая коляску и паланкины исключительно женским видом транспорта. Подходивших к крыльцу богато одетых мужчин сопровождали женщины: оплывшие и некрасивые — жёны и молодые красавицы — куртизанки. Те, кто явился в сопровождении куртизанок, посматривали на остальных с плохо скрываемым пренебрежением.

Баурджин тщетно высматривал знакомых: среди приглашённых не было ни поэта Юань Чэ, ни коммунальщика Лу Синя, ни Пу Линя, каллиграфа, не говоря уже о более мелких чиновниках. Куда там — рылом не вышли! Нет, тут были шэньши так шэньши — исключительно самых высших рангов, многие при регалиях из щедро украшенных самоцветами драгоценных металлов. Даже Баурджин в своём, надо сказать, отнюдь не дешёвом халате чувствовал себя старьёвщиком, случайно оказавшимся на каком-то волшебном балу. А гости всё прибывали и прибывали.

— Проходите, господин Бао Чжи. — Выслушав шёпот слуги, распорядитель двора подошёл к нойону. — Господин Цзяо Ли изъявил желание немедленно принять вас. Только поторопитесь, у него очень мало времени.

— О, уже лечу! — обрадовался Баурджин. — Скажите только — куда?

— Слуги проводят вас, господин.

Градоначальник принял нойона в небольшом, обитом золотистой парчой кабинете, украшенном нефритовыми статуэтками.

— О, господин! — с порога низко поклонился князь. — В этот прекрасный праздничный день покорнейше прошу принять несколько небольших подарков.

— Ох как, — довольно засмеялся господин Цзяо. — Так-таки несколько? Как там наша корчма? Ещё не разорилась?

— Я прислал вам доход, господин.

— Да помню, помню. Шучу!

Цзяо Ли сейчас напоминал Баурджину раздувшуюся от сознания собственной незаменимости и значимости болотную жабу — жирное, покрытое бородавками лицо, толстые губы, губищи даже, маленькие короткие червяки-пальцы, сплошь унизанные Драгоценными перстнями. Градоначальник... Как теперь точно знал князь — душитель коммерции, искусств и благих порывов. Тупой и жадный сквалыжник!

— Вот, надеюсь, вам понравится эта статуя, господин!

— А что это, золото? Вижу, что золото... Ах ты, Бао, паршивец этакий, хитрец! Золотые статуи покупаешь, а говоришь — дела идут так себе. Что ещё принёс?

— Вот. — Князь достал из-за обшлага длинные бумажные полоски — векселя финансовых фирм. — Я подумал, что тащить сюда слитки серебра будет несколько... э-э-э... вызывающе. Мало ли что подумают?

— А какая мне разница, что там кто подумает? — ухмыльнулся Цзяо Ли. — И принёс бы серебришко, ничего. Всё лучше, чем эти бумажки. В неспокойные времена нет им у меня веры.

— Но ведь сейчас всё спокойно!

— Ага, спокойно. — Градоначальник состроил жуткую гримасу. — Скажу по секрету, войска гнусного монгола Чингисхана уже вторглись в пределы империи!

— Да что вы говорите!!!

— Что, испугался? Не дрожи, наша славная армия, несомненно, остановит их. Так вот, насчёт этих бумажек...

— Вы всегда можете послать к финансистам слуг, — поклонился нойон. — Лучше всего — на одноколке.

— Плохо, что не двуколке. — Цзяо Ли хохотнул, колыхнувшись всем своим тучным телом. — Ну, Бао? Что, все твои подарки закончились?

— О нет, господин, — Баурджин потупил глаза. — Я осмелился принести вам стихи.

— Стихи?!

— Стихи о вашем подвиге, господин!

— Ах, вон оно что... О подвиге!

Возникшая было на жабьем лице градоначальника гримаса раздражения и гнева сменилась выражением некой задумчивости, а затем — и явной милости.

— Прочтёшь свои стихи сегодня на празднике, Бао. — Цзяо Ли хлопнул себя по ляжке. — Пусть все знают! Заодно поешь всяких вкусностей — знай мою доброту, парень! Кстати, многие люди почему-то не очень верят в то, что я совершил. Не верят в твоё спасение, Бао!

— Так я...

— Вот я им тебя и представлю! Там есть одна комнатка, примыкает к главной зале — посидишь там с моими подчинёнными, ну, не могу же я вас посадить за один стол со столь именитыми гостями!

— О, господин!

— Ешь, пей, ни в чём себе не отказывай. Но будь готов выступить в любой момент!

— Всегда готов! — по-пионерски бодро отозвался князь. Даже чуть салют не отдал, еле сдержался, до того подмывало!

«Комнатка», куда привёл Баурджина слуга, оказалась средних размеров залой, вполне поместительной, посередине которой стоял уже заполненный всякими яствами круглый стол. За столом сидели те, кто «не вышел рылом», — мелкие чиновники, в числе которых князь узнал и щекастого первого секретаря Ляна.

— Привет честной компании, — присаживаясь, весело кивнул нойон. — Не пора ли нам выпить?

— Рановато ещё, — осторожно отозвался какой-то молодой шэньши. — Как бы чего не вышло.

— «Как бы чего не вышло»! — передразнил Баурджин. — Эх вы, «человеки в футляре»! А я так налью. Не правда ли, господин Лян?

— Наливайте, — согласно кивнул секретарь. — За этим столом, похоже, придётся обходиться без слуг.

Надо думать, господин Лян пользовался авторитетом среди собравшихся, поскольку после его слов сразу несколько рук потянулись к кувшинам, да так резво, что кому-то и не досталось!

— Эй, эй, — князь покачал головой. — В три горла-то не жрите, думаю, всем хватит.

За парчовой занавесью, отделявшей второстепенную залу от главной, заиграла весёлая музыка, из чего Баурджин и заключил, что пир начался.

Ну да, вот послышались чьи-то голоса, смех, песни.

А здесь, за столом, тоже не отставали! Выпили по одной, по второй, по третьей. Вообще-то, по традиции полагалось сначала покушать, а уж потом употреблять вино, но Баурджин счёл себя вправе несколько подкорректировать, как он выразился, «давно отжившие нравы». Чиновники поначалу возражали, правда, надо сказать, довольно слабо и нерешительно, а уж когда наполнил свой бокал первый секретарь Лян, то и они решительно порвали с традициями и принялись надираться быстро и качественно.

— Интересно бы взглянуть, как там? — Улучив момент, Баурджин подсел к Ляну. — Думаю, вы, господин, знаете всё собравшееся здесь общество.

— Ну конечно. — Лян польщённо кивнул. — Знаю.

— Так, может, отодвинем занавесочку, уж больно любопытно взглянуть!

Не дожидаясь ответа, нойон проворно вскочил на ноги и, подбежав к занавеске, слегка отодвинул её в сторону. Чуть-чуть — но если присесть ближе, то были хорошо видны все.

Баурджин довольно оглянулся и громко зашептал:

— Идите-ка сюда, господин Лян.

Тут и всем остальным стало вдруг интересно, князю пришлось даже шикнуть на них, чтоб меньше орали и не толпились.

— Тихо, тихо, товарищи, не шумите, — увещевал Баурджин. — Все по очереди посмотрите. Все! Э-э, ты куда лезешь, чёрт?! Я же сказал — по очереди! Что, непонятно выражаюсь? Ух, господин Лян, ну и люди. И как только вы с ними управляетесь?

Секретарь ничего не ответил, лишь улыбнулся. Князь остановился у занавески:

— Ах какие женщины, прямо слюни текут! Вон та красавица прямо напротив нас — кто?

— Госпожа Чи Лянь, жена начальника ведомства общественных работ. Вон он, рядом, — щуплый такой старик.

— Старик — противный, — заценил князь. — А жёнка у него — ничего.

Лян негромко засмеялся:

— С ней рядом, видите, в синем платье, — Юй Шэньгу, куртизанка, любовница председателя отдела квалификационных экзаменов. Он — напротив, с бородкой.

— Приятный старичок, — сквозь зубы усмехнулся нойон. — Прямо вылитый профессор. — Ого! Это что за краса рядом с нашим господином Цзяо? Неужели жена?

— Нет, не жена, — тихо хохотнул Лян, коему, как видно, доставляло определённое удовольствие давать оценки гостям. Ну и правильно — унизили, не позвали, так хоть поиздеваться!

— Это тоже куртизанка, причём приезжая. Госпожа Тань Цзытао. Говорят, весьма любвеобильная женщина. Она симпатизирует какому-то молодому воину, тысячнику с дальних границ, и представляете — киданю!

— Киданю? С дальних границ? Далеко забрался.

— Потому и далеко, что наш господин Цзяо Ли вовсе не так глуп, как порою кажется, — снова расхохотался Лян. — Вас не очень затруднит подать мне бокал вина, господин Бао?

— Не очень. Вот, возьмите.

Оба выпили.

Баурджин не отрывал взгляда от Тань Цзытао. Действительно ли она так красива, как ей приписывают, к сожалению, было не разобрать: во-первых, куртизанка, естественно, имела на лице макияж, и по полной программе — белила, румяна, помада. Красные губы, голубые брови, жёлтая луна на лбу! Поди тут разбери.

А этот Лян, секретарь, себе на уме! Похоже, он тут многих не любит, эвон какой взгляд — волчий. Да, секретарь может быть полезен, надо бы продолжить знакомство.

Баурджин обернулся было — пригласить молодого шэньши в какое-нибудь питейное заведение, лучше всего — в «Бронзовую улитку», но...

— Господин Бао Чжи?

— Я здесь, здесь!

— Вас просят в главную залу, господин Бао Чжи.

— Что ж. — Баурджин подмигнул Ляну. — Просят — сходим.

Собравшееся в главной зале изысканнейшее общество изумлённо замолкло при виде нового гостя. Кто-то в ужасе округлил глаза, кто-то презрительно скривил губы...

— Господин Бао Чжи, торговец! — добавил масла в огонь глашатай.

— Торговец?! Фи! Скоро скотников приглашать начнут! И как нам терпеть подобное соседство?

По зале разнёсся рассерженный шёпот, лишь сам хозяин приёма, господин Цзяо Ли, сидел ухмыляясь.

— Я пригласил сего господина, — наконец объявил он, — поскольку не мог поступить иначе.

Шёпот изумлённо затих.

— Да-да, не мог! Ведь это тот самый человек, коего я не так давно спас, — скромно, но значительно пояснил Цзяо Ли.

— Ах, вон оно что... — снова полетел шёпот, — значит, это что же — правда?

— Господин Бао Чжи — когда-то очень уважаемый человек в своём городе, ныне полностью разрушенном монгольскими дикарями, посвятил мне свои стихи. Ну, что же ты стоишь? Читай, Бао!

Выйдя на середину залы, Баурджин огляделся, ловя на себе любопытные — а то и откровенно презрительные — взгляды, прокашлялся и начал:

Ну, и дальше, всё в том же духе.

Стихи складывали ночью, на пару с Ченом. Лэй к этому делу явно была не очень способна, отчего тихо страдала, время от времени бросая на князя полные безнадёжной любви взгляды. Об Игдорже речи вообще не шло — да его и не было, ну а старик Лао давно спал. Впрочем, и он всё же проснулся и даже добавил несколько строк — чего уж никак никто не ожидал.

Дочитав, Баурджин подошёл как можно ближе к столику господина Цзяо и низко поклонился.

— Неплохие стихи, — отрывая от лица веер, негромко произнесла куртизанка. — Нет, в самом деле неплохие. Да и чтец неплох. Только раньше, мне кажется, он был больше подвержен влиянию Мэй Яоченя... Помнишь, господин... гм... Бао Чжи?

Баурджин ахнул, узнав и голос, и этот тёмный, полный скрытой ненависти взгляд. Какая там Тань Цзытао?! Девять лет назад он знал эту куртизанку под другим именем — Мэй Цзы!

Глава 13 КРАСИЛЬНЯ Весна 1211 г. Ляоян

Мэй Цзы всегда была умной девочкой. Хватило ума и на этот раз — насладившись некоторым смущением Баурджина на приёме у Цзяо Ли, она расхохоталась и, махнув рукой, больше ничего не сказала. Лишь когда князь уходил, его нагнал слуга и передал предложение «уважаемой госпожи Тань Цзытао» о встрече.

Они встретились на следующий день, в небольшой закусочной в квартале Красной птицы. Тань — точнее, Мэй Цзы — шутила, но взгляд по-прежнему оставался напряжённым, злым, волчьим. До тех пор пока Баурджин не упомянул Елюя Люге.

— Елюй Люге? — В глазах Мэй Цзы вспыхнул огонь. — Откуда ты его знаешь, монгол?

— К вашему сведению — найман, а здесь — несчастный беженец, — усмехнулся князь. — Тысячник Елюй Люге с дальней границы — мой добрый друг и приятель!

— Друг?!

— Скажу больше, я от всей души поддерживаю все его планы. Как когда-то поддерживали вы!

Женщина вздрогнула:

— Ты и это знаешь, подлая ищейка?

— Я много чего знаю, Мэй, — ничуть не обиделся князь. — Рассказать про тебя?

— Попробуй.

— Итак... — Баурджин отхлебнул вина. — Начнём с того самого момента, около девяти лет назад, когда ты, любезнейшая Мэй Цзы, возвратилась из монгольских степей с позорно проваленным заданием и без денег. Военным начальникам Цзинь ты была больше не нужна — хорошо ещё, не казнили, — и призрак нищеты забил своими чёрными крыльями прямо над твоей головою.

— Ты прямо как поэт говоришь, — скривилась Мэй Цзы. — Впрочем, продолжай, интересно.

— И тогда ты решила стать куртизанкой. Дело неплохое, и у тебя было всё для начала этой карьеры — красота, холодный ум, кое-какие связи. Не было только одного — денег. Но деньги, как известно, — дело наживное. Думаю, ты немало поимела с кайфынского сяньгуна Ли Дачжао и прочих. С сяньгуна тянула бы деньги и дальше, если б не его молодой воспитанник по имени Елюй Лю...

— Ну хватит! — нервно воскликнула Мэй. — Вижу, что ты много знаешь. Слишком много... — Женщина скривила губы. Белое застывшее лицо её, чуть прищуренные глаза, похожая на гримасу улыбка не обещали собеседнику ничего хорошего.

— У меня такое впечатление, — светски улыбнулся князь, — что ты сейчас просто мечтаешь укоротить мне язык. И, между прочим, зря!

Мэй Цзы поставила недопитый бокал на стол:

— Ну почему же — зря? Врагов, даже вынырнувших из далёкого прошлого, нужно уничтожать, не так ли?

— Врагов — да! Но я-то не враг ни тебе, Мэй Цзы, ни уж тем более Елюю Люге. Он ведь младше тебя?

— Не намного, всего на пять лет. — В глазах женщины появилось мечтательное выражение, как бывает, когда вдруг неожиданно вспоминаешь о действительно дорогом тебе человеке.

Впрочем, Мэй Цзы тут же взяла себя в руки и, язвительно усмехнувшись, поинтересовалась:

— С чего это ты набиваешься нам в друзья?

— Набиваюсь? — Князь снова улыбнулся. — Ничуть. Я — ваш самый преданный друг, поверь. И не только потому, что я искренне симпатизирую такому человеку, как Елюй Люге, но и просто потому, что у нас общие интересы.

— Какие у нас с тобой могут быть общие интересы, монгол?

— Найман, с твоего позволения. Елюй Люге как-то рассказывал о тебе... о волшебной красавице Тань Цзытао. Не знаю, как ты к нему относишься, а парень тебя, кажется, и в самом деле сильно любит.

На секунду опустив глаза, князь резко вскинул их и успел заметить выражение растерянности, промелькнувшее на нарочито надменном лице Мэй Цзы.

— Ты — соглядатай Темучина... — негромко произнесла она. — Я это чувствую.

— А может, и вправду беженец?

— Ой, давай не будем, а? Мы ведь друг друга хорошо знаем... знали когда-то.

— Вот именно. И я тебе скажу так, Мэй, — мой сюзерен Чингисхан может здорово помочь Елюю Люге и всем киданям!

— Помочь? В чём?

— Только не делай, пожалуйста, вид, что не догадалась. В возрождении империи Ляо, вот в чём! — повысил голос князь.

— Сумасшедший! — Мэй Цзы отпрянула в испуге. — Что ты так орёшь?

— Стараюсь донести до тебя свою мысль, — вальяжно развёл руками нойон.

— Уже донёс. Кстати, по законам Цзинь, за подобные мысли полагается смертная казнь.

— Ага, тебя очень тревожат законы Цзинь! — Баурджин прищурился. Он хорошо видел, что наконец расшевелил собеседницу, озадачил, вывел из той надменной уверенности, которую куртизанка напустила на себя перед встречей. — Позволь спросить кое о чём. И постарайся ответить по возможности откровенно.

— Откровенно? — Мэй Цзы хмыкнула. — Ты сначала спроси, а уж там посмотрим.

— Спрошу... — Князь придвинулся к красавице как можно ближе, так, что почувствовал её горячее дыхание, ощутил, как тяжело вздымается грудь. Улыбнулся и спросил о том, что давно держал в уме: — Елюй Люге действительно имеет права на престол империи Ляо?

— Имеет, — к его удивлению, прямо ответила Мэй. — Елюй Люге — киданьский принц, последняя надежда свергнутой когда-то династии.

— Которая имеет все шансы на скорое возрождение! — Князь таки оставил за собой последнее слово.

Они расстались не то чтобы друзьями, но и не врагами, точно. Словно бы заключили пакт... А ведь и заключили! В знак примирения Мэй Цзы даже показала Баурджину некоего неприметного человечка, сидевшего в дальнем углу, пояснив, что у того под халатом — маленький, заряженный ядовитыми стрелами арбалет. Князь ничего не ответил — пусть уж женщина насладится своим превосходством. А человечка того он давно приметил, слишком уж его простоватая одежонка контрастировала с уровнем заведения. Заметил это и Игдорж Собака, вяло болтавший у входа с хозяином закусочной. Удобное там было место, чтобы резко бросить нож, а в этом искусстве Игдорж являлся большим мастером. Но ничего такого не понадобилось, да князь и не рассчитывал, что понадобится, просто перестраховался. Мэй Цзы он поймал сейчас на очень хороший крючок, с которого не сорвалась бы ни одна женщина, без разницы, любила она Елюя Люге или это было лишь увлечение. Но разве же она откажется стать императрицей? Кто угодно, только не Мэй Цзы!

Куда бы теперь деть вернувшегося Дэна Веснушку? Чену всё ж таки удалось уговорить Фэнь Ю выпустить парня, для удобства слежения. Подразумевалось, что юный водонос после освобождения начнёт заниматься своими прежними — преступными, по убеждению следователя, — делами, а Чен за ним присмотрит, они же друзья! Потому предложение Игдоржа поскорее избавиться от мальчишки пока не встретило одобрения — слишком уж это было бы подозрительно, а отправить Веснушку с караваном Гамильдэ-Ичена означало подвергнуть ненужным подозрениям его новоявленного «друга». А вдруг Фэнь Ю решит его перепроверить, подвергнет пыткам? Уж тогда слуга точно расскажет о том, кто его перевербовал и как. Игдорж, правда, и в отношении Чена предлагал всё то же кардинальное решение, рассуждая так, как враги народа приписывали товарищу Сталину, — «нет человека, нет и проблемы». Может, оно где-то и верно, да вот люди-то были у Баурджина в дефиците. Люди, через которых можно вести сложную игру с властями, — а Чен и теперь Веснушка были как раз из таких. Немного поразмыслив, напарники пришли к выводу, что позволить водоносу продолжать своё дело, а именно — торговать водой, было бы в данных условиях непозволительной роскошью. Решили без всяких сантиментов: раз уж мальчишку вытащили, так тот должен приносить пользу. Ну, и Чену ведь тоже нужно было что-то докладывать. Вот Игдорж и предложил подослать Дэна Веснушку к тому старику актёру, что считал своим человеком Чена. И Баурджин, поразмыслив, на то согласился. Дельное было предложение: о столь подозрительном старике, несомненно, следует разузнать по возможности подробнее, тем более что Дэна Веснушку внедрить в бродячий театр нетрудно — там вечно требовались мальчики на женские роли. Справится ли только со всем этим юный водонос? Ну, не справится, так и чёрт с ним, в конце концов, кому нужен бедняк-сирота? Конечно, нельзя было сказать, что Баурджин совсем не жалел мальчишку, но — дело есть дело.

Ближе к концу апреля, а по местному — периода хлебных дождей третьего месяца весны, снова объявился Пу Линь. С начала весны соседа-каллиграфа было не видно — вероятно, уезжал в служебную командировку либо устраивал личные дела — сколь помнил князь, чиновник, до того пользовавшийся услугами наложниц, собрался жениться по-настоящему.

Они встретились случайно, хотя, конечно, просто не могли не встретиться уже в самое ближайшее время — соседи всё-таки! И понеслось.

— О, любезнейший господин Бао, как я рад видеть вас в добром здравии! Уже ели сегодня? Прошу, зайдёмте ко мне, как обычно, без всяких церемоний, ведь мы же друзья!

Нет, точно Пу Линь был в командировке. И очень может быть — самым непосредственным образом связанной с ведущимися военными действиями, ведь непобедимая конница Чингисхана основательно трясла весь северо-запад цзиньской державы! Да, вот именно — как видно, чиновник соскучился по общению с интеллигентными людьми... такими, как господин Бао Чжи.

— Как с экзаменами, господин Бао?

— Готовлюсь.

— Готовитесь? — Каллиграф округлил глаза. — Что, уже получили допуск?!

— Ну... — Баурджин скромно потупился.

— В таком случае примите мои самые искренние поздравления, дружище Бао!

Князь улыбнулся — он и в самом деле был рад встрече с Пу Линём — и махнул рукой:

— Пустое! Главное — эти экзамены сдать.

— Сдадите, дружище, всенепременно сдадите, уж я в вас уверен.

— Я не так давно познакомился с председателем квалификационной комиссии, — негромко заметил нойон.

— Тем более, дружище Бао, тем более!

— Ах, как я завидую вашему саду, любезнейший Пу Линь! Право же, это прямо чудо какое-то. У вас очень хороший садовник!

— Честно говоря, не очень, — усмехнулся сосед. — Я, любезнейший Бао, и сам очень люблю ухаживать за садом.

— Это видно по всему, друг мой! По всему!

Сад и впрямь был чудесен. Не очень большой, но уютный, с аккуратными клумбами и тщательно подстриженными кустами. Причудливой формы акации, сирень, благоухающие розы, разнообразные цветы на клумбах, высаженные в виде иероглифов, — красота просто неописуемая, сразу видно, что здесь приложен не только труд, но и недюжинные знания, и чувство прекрасного. Да и дом Пу Линя тоже был под стать саду — вполне традиционных форм, но если приглядеться, то видны и хитрые изгибы крыши, и слегка округлые ступеньки, и изящные витые колонны по углам. Что и говорить — очень достойно и красиво жил господин каллиграф! Да и сам Баурджин-нойон, ежели б вдруг так вышло, что пришлось бы жить в городе постоянно, уж конечно перестроил бы своё жилище вот примерно так же, как у Пу Линя, и сад бы разбил, может быть, и не лучше, но и не хуже.

— Что, любуетесь домом? Да проходите в беседку, сейчас слуги принесут вино. Красиво?

— Очень! — честно признался князь.

Каллиграф засмеялся, по всему видно было, что похвала пришлась ему по душе.

— Садитесь, садитесь, любезнейший господин Бао!.. Удобно?

— Вполне.

— Обязательно познакомлю вас с господином Ба Пнём, архитектором и скульптором. Вдруг да вы решитесь-таки перестроить ваш дом. Правда, на то потребуется специальное разрешение градоначальника... Впрочем, он же к вам неплохо относится, так?

— Так, так, дружище Пу Линь, — засмеявшись, покивал Баурджин. — А Ба Иня я немного знаю. Его скульптура — бронзовая улитка — красуется над входом в мою харчевню. Вообще, интересно, что за человек раньше владел моим домом? Ведь если его перестраивать, хорошо бы раздобыть план да и понять, что собой представлял прежний хозяин?

— Логично, — подумав, согласился сосед. — Этот дом, кажется, выморочное имущество?

— Да, выморочное. Я арендую его у городской казны и собираюсь выкупить. Только вот думаю — стоит ли? Можно ли его перестроить, не развалится ли? Или лучше будет приобрести другой дом?

— Жаль, — искренне вздохнул Пу Линь. — Жаль мне будет потерять такого соседа, как вы, дружище Бао! Вот что, вы не торопитесь подыскивать другое жилище, думаю, что и этот дом можно перестроить так, как вам хочется. Я обязательно достану для вас план в архиве, ну и, заодно, поинтересуюсь его прежним хозяином. Знаете, он был ремесленником, точнее, владел какой-то мастерской, простолюдин, человек самого грубого пошиба, просто стыдно было общаться с таким, да и не очень-то хотелось, честно говоря. Ну, о чём можно говорить с человеком, абсолютно равнодушным к наукам и искусствам?

— Конечно, не о чём, дружище Пу Линь! — тут же поддакнул нойон.

На следующий день, через того же Чена, Баурджин узнал некоторые новости о ходе расследования убийства стражника. Слуга-соглядатай, как обычно, явился с докладом к господину Фэнь Ю, вместо которого — тоже как обычно — его принял первый секретарь Лянь — кстати, знакомый князя. К Ляню же — точнее, к отсутствовавшему Фэнь Ю — как раз в это время рвался на приём разъярённый Ба Дунь-шэньши. Орал, ругался, ничуть не стесняясь, вот до чего дошло дело! Оказывается, Ба Дунь был очень недоволен тем, что его соперник Мао Хань по велению начальника господина Фэнь Ю, отпустил восвояси водоноса Дэна Веснушку, отпустил, толком так и не допросив. Даже не успел пытать! И это — практически единственного свидетеля, имеющего все шансы превратиться в подозреваемого! И это в то время, когда восточная стража обнаружила на окраине города труп старика со следами жестоких пыток. И в старике этом быстро опознали смотрителя восточной уборной!

Нехорошая была весть. Баурджин сразу же задумался. Зачем пытали старика смотрителя, было, в общем, понятно — хотели узнать, кто из посетителей в нужное время показался смотрителю хоть чем-нибудь подозрительным. Кто пытал — тоже можно было себе представить, конечно «красные шесты». Но вот зачем они подбросили труп старика? Ведь можно же было просто избавиться от него, в конце концов, обезобразить лицо так, чтобы никто никогда не узнал. А они что сделали? Нате, мол, смотрите! Зачем? В целях устрашения? Может быть. Но кого в этом случае устрашать? Странно.

Да и что такого мог бы рассказать смотритель? Кого вспомнить? Князь усмехнулся. Кого... Лэй, вот кого! Правда, старик помнил её довольно смутно, но под пыткой вполне мог назвать. А узнал бы? Смог бы описать? Что такое необычное есть в Лэй, чего нет в других девчонках? Что бросалось бы в глаза, что можно разглядеть со временем? Ну, стройная, лёгонькая, красивенькая — да мало ли таких в Ляояне? Да она, кажется, тогда была не накрашена. Да не кажется, а точно! Значит, в глазах смотрителя — похожа на мальчика. Ах да, ещё одна примета имелась у Лэй — мозоли-накостницы на обеих руках, следы тренировок. Старик вполне мог это вспомнить. И кого тогда будут искать «красные шесты»? То ли девку, то ли парня, серьёзно занимающегося — занимающуюся — борьбой?

Стройную, красивую, немного угловатую. Найдут? Вряд ли. Ляоян — это не кочевье в степи, а большой и многолюдный город. Город...

Вот опять Баурджин поймал себя на мысли о том, что ему очень нравится городская жизнь. Нравится руководить харчевней, подбивая по вечерам баланс, нравится общаться с людьми, готовиться к экзаменам, ходить по городским улицам, жить в красивом доме с цветущим садом, нравится иметь любимые забегаловки, где можно время от времени посидеть с друзьями, пропустить стаканчик-другой вина.

А ещё нравилось наблюдать за тем, как тренируется Лэй. Князь специально разрешил ей уходить в харчевню чуть позже остальных и с раннего утра любовался, как из угла в угол бегает, летает по двору стройная девичья фигурка, как, не касаясь руками, взбирается по стене дома на крышу и тут же, сделав в воздухе кувырок, мягко, по-кошачьи, приземляется на посыпанный мелкой каменной крошкой двор. А потом, сложив стопкой старые кирпичи, ка-ак даст ребром ладони!

В пыль! Баурджин и не поверил бы никогда в этакое чудо, коли бы собственными глазами не увидел.

Князь, конечно, тоже пытался подражать девушке, и та шла навстречу, показывала те или иные удары, хотя обучать кого-либо не имела права.

— В основе лежит удар, господин! — улыбаясь, напоминала Лэй. — А для удара нужно правильно согнуть руки... Вот так... А вот теперь — неправильно! Вы поднимаете для удара руку слишком медленно. Попробуйте ещё раз... Нет, не то — теперь слишком быстро.

— Ну, не понимаю, — ворчал Баурджин. — То ей медленно, то — быстро.

— Вы видели, господин, как в небо взмывает ястреб? Вот именно так же должна подниматься и ваша рука. Не очень быстро, но и не медленно, я бы сказала — стремительно и дерзко. И падать на врага — словно кирпич... Ой, что вы делаете, господин! Запомните — никогда не сгибайте и не выпрямляйте руки до конца.

— Ну надо же, я думал — это только когда держишь оружие.

— Руки и ноги — тоже оружие, господин. О, я вижу, у вас очень правильный взгляд — не на руки, не на ноги, не в глаза, а как бы сквозь врага. Кстати, умеете, когда хотите, зевнуть? Это лишний раз демонстрирует врагу спокойствие и уверенность в своих силах!

— Да пожалуйста! Что тут сложного-то?

— Ой, господин... Вы иногда кажетесь мне совсем не тем, кто вы есть.

Ну вот ещё, не хватало. Баурджин поспешно отвернулся. То каллиграф его почти раскрыл, то вот теперь — служанка. Нет, надо завязывать со всеми этими штуками, через которые легко просчитать характер, — иероглифами, ударами, боевыми стойками и прочим. Вообще-то нойону было легко учиться — очень многое помогало из техники владения саблей. Саблей... Теперь вот получалось, что эти приёмы могли его выдать! Час от часу не легче.

— Мой господин, признайтесь, вам ведь довелось побывать в переделках? — словно кошка, ластилась Лэй. Подошла, уселась на скамеечку рядом, потёрлась плечом о плечо, только что не замурлыкала. Но вообще-то приятно было.

— Я же торговец, Лэй. — Баурджин вдруг вспомнил, что уже когда-то оправдывался таким образом. — А на торговых путях, бывает, случается всякое.

Он скосил глаза — ах, какой обворожительной казалась Лэй! Точёная фигурка с плоским животиком, в плотно обтягивающих бёдра коротких штанах, с широкой, перевязывающей грудь лентой, сквозь которую упруго торчали соски. Ах, чёрт! Схватить на руки, увлечь, уволочь в дом, бросить на ложе...

Стыдно! Получалось, Баурджин воспользовался своим положением — положением господина. Стыдно...

— Господин, вы как-то спрашивали, умею ли я делать массаж? — повернув голову, лукаво улыбнулась Лэй.

— Спрашивал, спрашивал. — Князь приобнял девчонку за талию. — Так ты ж вроде сказала, что не умеешь.

— Я и не отказываюсь от своих слов. Просто... если б вы хоть немного показали мне... Хоть чуть-чуть...

Девушка-смерть обдала князя таким жгучим взглядом, от которого, казалось, мог вспыхнуть и камень. Вот так! Не девка — вулкан! А если не очень приглядываться — скромненькая такая мышка.

— Ну, ложись на ложе, милая Лэй, — чувствуя нахлынувшее желание, быстро произнёс Баурджин. — Иди... Уж так и быть, попробую тебя поучить.

Обнажённое девичье тело, смугло-золотистое в лучах пробивавшегося сквозь промасленную бумагу окна солнца, казалось, светилось, словно древняя застывшая смола — янтарь. Тёмные волосы раскиданы по плечам, изящная шейка, остренькие лопатки, тонкая талия, попка... ох, какая аппетитная попка. Князь не выдержал, — да и кто бы смог сдержаться при виде подобной картины? — быстро скинув одежду, провёл руками по девичьей спине, обхватил талию, чуть приподнял...

— Ах... — изгибаясь, застонала Лэй. — О, мой господин...

Столь приятное для обоих занятие неожиданно прервал резкий грохот и звон. Князь вздрогнул — кто-то стоял у ворот. Интересно кто? Кто-нибудь из своих — Игдорж или Чен? Но вроде бы им было не время. Что-то случилось? Что?

Накинув халат, Баурджин побежал во двор:

— Кто?

— Господин, меня послал мой хозяин, Пу Линь-шэньши.

Ах вот оно что — Пу Линь-шэньши! Нойон быстро отодвинул засов:

— Ну?

— Велено передать лично вам, господин. — Изогнувшись в поклоне, слуга протянул князю сложенный пополам бумажный листок, запечатанный синим воском.

Поблагодарив слугу каллиграфа, Баурджин закрыл ворота и, присев на скамейке под цветущей яблоней, нетерпеливо развернул послание.

«Дом принадлежал Чуню Хуа, владельцу красильной мастерской у Южных ворот, вся семья которого, вместе с ним самим, была зверски убита два года тому назад. Дело прекращено в связи с неустановлением лиц, подлежащих привлечению в качестве обвиняемых. Иные сведения в архиве отсутствуют. С приветом, уважающий вас Пу Линь-шэньши».

— Угу... — прочитав письмо, покачал головой князь. — Значит, у южных ворот.

Он ещё подумал, правильно ли прочёл иероглиф, точно ли — «у южных», а может, «у северных»... Нет, всё ж таки — у южных, вон рядом иероглиф, означающий красную птицу — именно так именовалась южная часть города. Интересно, почему Пу Линь не поведал о результатах лично? Почему прислал письмо? А может, срочно уехал, снова в какую-нибудь командировку. Надо было спросить у слуги, а впрочем, это не так уж и важно. Важно другое — каллиграф таки сделал, что смог. Правда, толку от этого... Чунь Хуа, владелец красильной мастерской. А не навестить ли сию мастерскую? Просто так, любопытства ради. И что это за странное убийство — интересно, Ба Дунь что-нибудь об этом знает? Надо будет обязательно спросить при случае.

Ба Дунь, с которым Баурджин буквально на следующий день встретился в «Синей рыбке», об убийстве владельца красильной мастерской ничего не знал — он тогда ещё не работал по подобным делам, так, лишь слыхал краем уха. Ничего существенного. Разговор с Ченом тоже ничего нового не принёс — он, конечно, повторил, что выкрал и вручил старику-актёру узкие бамбуковые полоски, но вместе с тем и напомнил, что написано на них ничего не было. Хотя, конечно, могли быть надписи, слишком уж толстыми выглядели пластинки. Склеены? И это он только сейчас сообразил, чёрт, нет, чтоб тогда же и посмотреть, когда крал. Ну, теперь уж что говорить. Теперь уж не прочитаешь. Интересно, что там такого могло быть, ради чего неизвестные преступники пошли на кражу... и, может быть, даже на убийство красильщика и его семьи? Неизвестные преступники... А это не «красные шесты» ли, часом? Тогда становится понятным, почему они напали на только что поселившегося в доме бедняги-красильщика Баурджина. А потом, как видно, сообразили, что куда легче будет подкупить слугу. И, решив так, — достигли успеха. Тогда, может, и чёрт с ними? У «красных шестов» свои дела, у Баурджина — свои. И вроде б они не пересекаются...

Ага! Не пересекаются, как же! А кто, как не «красные шесты», пытали смотрителя восточной уборной, после чего, вероятно, смогут выйти на Лэй? И ведь у них на крючке ещё и Чен. Кто знает, что они ему ещё прикажут? Парень ведь может и не сказать — себе на уме. Нет, уж лучше побольше о них узнать... Побольше, ха! Лучше уж сказать — хоть что-нибудь! Наверное, убитый вместе со своею семьёю красильщик — хоть какой-то, но след. Значит, по нему и нужно пойти, слава богу, времени много не займёт — район Красной птицы рядом. Так что, ежели выпадет свободная минутка… Свободная минутка выпала дней через пять. На протяжении всего этого времени Баурджин и Игдорж были заняты сведением воедино всей информации, большая часть которой уже была отправлена по назначению с Гамильдэ-Иченом, но теперь осталось чётко спланировать, на кого из верных — или используемых втёмную — людей можно положиться в случае возникновения чрезвычайной ситуации, сиречь быстрого подхода монгольской конницы к городским стенам. Такие люди были, и как действовать, кажется, хорошо знали, тем не менее нужно было всё ещё раз уточнить и перепроверить. Кстати, Игдорж Собака, как показалось князю, действовал как-то вяло, нерешительно, по большей части откровенно мямлил. То ли есть запасной ключ от уличной решётки у некоего старосты пирожников, то ли нет, то ли он и вообще не ему полагается, а старосте кожевников или вообще хозяину бумажной мельницы... Устал, устал Игдорж, явно. Ухайдакали сивку крутые горки. Ничего, недолго осталось ждать — тумены Джэбэ уже вовсю громили западные крепости.

Отыскать красильную мастерскую у Южных ворот неожиданно оказалось делом довольно-таки хлопотным. Их там тучи были, этих мастерских, ну, не тучи, конечно, но не так уж и мало. Баурджин ведь как предполагал? А вот просто пойдёт себе, прогуляется по четверти Красной птицы, полюбуется живописными кварталами жилой застройки и великолепными, рвущими небо храмами, заглянет на Южный рынок, посидит в каком-нибудь кабачке, поговорит под стаканчик винца с завсегдатаями, там и узнает, где эта чёртова красильня. Просто? Просто.

Ан не тут-то было!

Нет, живописными домами и храмами князь, конечно, налюбовался всласть, благо недавно установившаяся солнечная погода тому благоприятствовала. И на рынок зашёл, и вина попил, и с завсегдатаями пообщался, только вот насчёт мастерской...

— Чунь Хуа? Не, не знаю такого, — поставив стакан, задумчиво покачал головой пожилой торговец земляными орехами. — А тебе, мил человек, какая красильня нужна?

— Ну, обычная. — Одетый в простое платье князь недоумённо пожал плечами. — А что, их здесь несколько? Говорили — одна.

— Одна-то одна, — совсем уж загадочно отозвался завсегдатай выбранной Баурджином забегаловки. — Но — несколько.

— Как это? — не понял нойон.

— Да так... Есть красильня для отбеливания, другая для окраски в темно-красный цвет, третья — в жёлто-розовый, четвёртая — в индиго... И всех по одной. Тебе какая нужна-то?

— Гм... — Баурджин задумчиво поскрёб бородку, совсем недавно тщательно выкрашенную в радикально чёрный цвет. — Я вообще-то на работу наняться хотел... Вот бы все их увидеть. Думаю, они не столь уж и далеко друг от друга, а?

— Да по-разному, — махнул рукой торговец. — Вон, видишь храм с красной крышей?

— Ну.

— Туда и шагай, а там спросишь. Справедливо рассудив, что имя Чунь Хуа местные жители уже могли и подзабыть, а вот про убийство какого-то владельца красильни вместе с семьёй наверняка помнили, Баурджин начал расспросы с упоминания именно этого прискорбного события. И на этом пути преуспел: уже третий встреченный им прохожий уверенно показал на приземистое здание под угрюмой коричневой крышей, видневшееся на углу близ крепостных стен.

Подойдя к зданию — без окон, с наглухо запертыми воротами, — нойон тут же ощутил некий смрад: пахло квасцами, известью, краской и прочей химией. Ну, что же — теперь уж точно нашёл.

Купив у уличного торговца жареный пирожок с креветками, Баурджин примостился у края улицы, среди таких же одетых по-простому людей, как и он сам. В безоблачно-голубом небе сияло яркое солнце, но растущие вдоль улицы тополя создавали приятную тень. Князь откусил кусок пирога и зажмурился — вкусно. Очень даже ничего, хоть и куплено за какую-то совсем уж дикую мелочь — одну медную монетку — цянь.

Никто не обращал на Баурджина никакого внимания — много тут было таких. Опасаясь вызвать подозрения, нойон никого ни о чём не расспрашивал, просто сидел себе под тополем да, посматривая вокруг, ел свой пирог.

Ага! Вот наконец ворота красильни со скрипом отворились, выпустив на улицу запряжённый парой волов воз с сидевшей на облучке парой — пожилым усатым дядькой и совсем молодым парнем, подростком. Как сразу охарактеризовал их Баурджин — возчик и экспедитор. Что уж они там везли на своём возу, было не видно из-за прикрывающей груз рогожки, да это, понятно, и вовсе не интересовало князя. Его интересовал не товар, а люди. Вот за людьми-то он и пошёл, точнее — за медленно продвигающимся вдоль улицы возом. Рано или поздно возчики захотят пить, или есть, или ещё что — остановятся, подзовут разносчика или вообще зайдут в какую-нибудь дешёвую забегаловку — тут и можно будет поговорить.

Ну, наконец-то! Остановились. Точно — у забегаловки. Чёрт! Показалось, будто у дверей промелькнула юркая фигурка Лэй в коротком мальчишеском платье... Нет, не она. Какой-то подросток.

Сильно пахло кислой капустой, каким-то прогорклым жиром, пряностями и печёной рыбой. Один из возчиков, молодой, спрыгнув с облучка, резво забежал внутрь харчевни и через какое-то время выскочил обратно с двумя завёрнутыми в большие зелёные листья рыбинами. Оба напарника тут же с жадностью принялись за еду. Да-а, проголодались, бедолаги.

— Здравствуйте, — тут же подошёл к ним нойон. — Вкусна ли рыбка?

— А ты что, хочешь купить? — неприветливо отозвался пожилой.

— Может, и куплю, если не очень дорого.

— Не дорого — один цянь.

— Цянь — тоже деньги, на дороге не валяются.

— Очень уж ты экономный, как я погляжу!

— Так у нас в деревне вообще транжир нет.

— А, так ты деревенский?

— Из дальнего ли.

— Ну, что из дальнего — по говору слышно. А на деревенского не похож — одет прилично, не в рвань.

— Так, коли в рвань — кто же меня на работу возьмёт? Кстати, не подскажете ли, куда здесь можно наняться? У нас в деревне бывалые люди хвалили красильные мастерские. Говорят, туда всех берут.

— Всех, да не всех, — глухо засмеялся старший. — Ты, парень, иди покупай рыбку... Можешь и винца взять — посидим, поговорим.

— Так вы не торопитесь? — обрадовался нойон.

Возчики переглянулись:

— Торопимся, но вина подождём. И про красильню расскажем, не переживай... чучело деревенское.

Последнюю фразу пожилой произнёс уже после того, как Баурджин скрылся в дверях харчевни.

Про красильню новые знакомые князя и в самом деле рассказали много, описав в подробностях весь технологический процесс, начиная от обработки ткани квасцами и известью и заканчивая просушкой.

— На известь тебя поначалу и поставят, паря, — кашлял в рукав халата пожилой. — Как вот и его, Муаня...

— Угу, дядюшка Чжан. — Поддакнув, подросток нервно вздрогнул — видать, не очень-то приятные воспоминания были связаны у него с началом трудовой деятельности в красильне.

— Работа тяжёлая, врать не буду, — сиплым голосом продолжал дядюшка Чжан. — Но все с этого начинали. Понравишься хозяину — а дальше уж от тебя зависит. Может статься, и в красили выбьешься или вот, как мы, в возчики. Милое дело.

— Понравиться хозяину? — быстро переспросил Баурджин. — А кто у вас хозяин?

— Тебе какая разница? — Чжан неприятно осклабился. — Уж поверь, лентяев никто не любит, верно, Муань?

— Угу!

— А вот люди говорят, вроде как года два назад убили какого-то красильщика, — осторожно произнёс князь. — Да не одного, а вместе с семьёй. Это правда было?

Возчики переглянулись, и Баурджину на миг показалось, будто между ними промелькнуло какое-то понимание, какое, бывает, иногда проскальзывает между цыганами, задумавшими всучить какому-нибудь бедолаге надутую воздухом лошадь.

— Вот что, парень, — усмехнулся Чжан. — Болтают всякое, но про убитого красильщика — правда. И не просто красильщик он был, а хозяин мастерской! Правда, сам во всё вникал, красил... И вот, убили бедолагу. О том мы, правда, мало что сказать можем, верно, Муань?

— Угу.

— Но есть в нашей красильне некий мастер Лунь, вот он ту историю до сих пор во всех подробностях помнит. Как рассказывать начнёт — у всех поджилки трясутся. Ну, ты, парень, ещё не передумал в красиля наниматься?

— Нет.

— Ну, а раз нет, так приходи к вечеру — как раз и хозяин появится. Чтобы в ворота пустили, постучи да спроси мастера Луня. Ну, а сейчас, извини, нам ехать надо.

— Спасибо вам, добрые люди, — от души поблагодарил Баурджин. Значит, вот оно что. Мастер Лунь. Ну-ну... посмотрим, вернее — послушаем.

До вечера оставалось — всего ничего, поэтому Баурджин не пошёл домой, а просто прогулялся по улицам, постоял на небольшой площади в тени раскидистых ив, с любопытством наблюдая, с каким неподдельным азартом сражаются в шахматы два почтенных седобородых старца.

Немного посмотрев на игру, князь подозвал пробегавшего мима водоноса, напился, невольно вспомнив о Дэне Веснушке — каково-то ему приходится в уличной труппе? Впрочем, ничего особо дурного с парнем там произойти не могло — всё ж таки Чен за ним приглядывал, да и сам Веснушка мог в любой момент убежать. Интересно, узнал ли Дэн хоть что-нибудь о старом актёре из шайки «красных шестов»? Узнал, не узнал, а всё же надо поскорей вытаскивать парня из труппы да отправлять с ближайшей оказией на север, к Елюю Люге. Заодно и передаст тысячнику кое-что... какую-нибудь «новую» рукопись. Хм, тысячнику... Наследному принцу Ляо — так верней будет сказано! Как говорила Мэй Цзы, последняя надежда династии. Ну, это уж, наверное, слишком высокопарно сказано, наверняка, если хорошо поискать, найдётся немало обладателей прав на престол Стальной империи киданей.

Увлёкшись прогулкой, Баурджин и не заметил, как начало темнеть. На город опустились быстрые синие сумерки. В многочисленных питейных заведения и закусочных зажглись фонари и светильники, остро запахло жареной рыбой, креветками, специями. На улицах стало значительно многолюдней — заканчивали свой рабочий день мелкие торговцы, разносчики, мастеровой люд. Шли компаниями и поодиночке; радуясь долгожданному отдыху, улыбались, шутили, некоторые даже пели песни. Домой, похоже, никто не торопился — многие усаживались под липами, пуская по кругу только что купленный кувшинчик вина.

— Эй, друг, — окликнул кто-то нойона.

Резко обернувшись, он увидел идущую позади компанию с кувшинчиком вина и деревянными кружками. Крепкие молодые парни, оружия при них, правда, не видно, но... Баурджин быстро прикинул, как действовать — сначала ударить в скулу вон того, самого сильного, затем — почти одновременно — достать ногой второго, длинного, после чего...

— Слушай, друг... — Выйдя вперёд, длинный широко улыбнулся и протянул князю наполненную до краёв кружку. — У нашего друга Маня сегодня родился сын. Выпей с нами!

Баурджин настороженно протянул руку... Вот сейчас... Выбить кружку — чтоб вино (или что там у них налито) выплеснулось прямо в улыбающееся лицо, а затем...

— Мань, вон ещё кто-то идёт! — Один из парней показал в сторону неприметного переулка, из которого как раз только что вышли двое. — Позвать?

— Зови, Чжэнь! Зови! — весело расхохотался крепыш. — Вина хватит, а не хватит, так купим ещё, всё-таки сын!

— Пей, дружище! — Всучив кружку нойону, длинный бросился к прохожим. — Эй, парни! У нашего Маня родился сын!

Странно, но на Баурджина никто не нападал. Да и вино неожиданно оказалось очень даже неплохим.

— Пусть жизненный путь твоего сына будет счастливым и длинным! — от всей души пожелал князь.

— Спасибо, друг, — крепыш Мань улыбнулся. — Судя по одёжке, ты, я вижу, из деревни?

— Ну да, на заработки.

— Если не найдёшь, где ночевать, — заходи в мой дом. Спросишь на улице Фонарей молотобойца Маня — всякий покажет.

— Спасибо, — искренне покивал Баурджин. — Я ночую у знакомых.

— Ну, смотри, а то мало ли? Чжэнь, налей-ка нам ещё! О, и этим парням тоже... Меня зовут Мань, а это — мои друзья: подмастерье Фань Ли, Чжи Лань, жестянщик, и кровельщик Чжэнь.

Баурджин улыбнулся. Хоть эти — не разбойники! Славные рабочие парни. Приятно с ними выпить, тем более — и повод какой! Но потехе час, а делу время...

— Спасибо за угощенье, ребята. Пора.

— Счастливого пути, неволить не будем. Может, ещё на дорожку?

— Да нет, благодарствую.

Славные парни. Простые приветливые лица. И главное, все мастеровые — молотобоец, жестянщик, кровельщик. Не какие-нибудь спекулянты или жадные конторские крысы!

Опустившийся на город вечер был прозрачным и тёплым. Одуряюще пахло цветущей сиренью, отовсюду слышались песни и смех. Славные люди. Славный город... Жаль будет, если его...

Баурджин покачал головой — слишком уж крамольные мысли вдруг пришли в его голову. Мысли о том, что тумены Джэбэ... Нет, нет, лучше ни о чём таком не думать, а просто честно исполнять свой долг. Хотя... Ляоян, Ляоси, Ляохэ, Ляо... Ляоян — чем не столица для Стальной империи Ляо? Хорошая мысль...

Подойдя к воротам красильни, нойон пару раз стукнул в них кулаком. Постоял... Никакого эффекта.

— Ты, братец, громче стучи, а лучше — крикни, — посоветовал какой-то прохожий. — У них там сторож глуховат на левое ухо.

— Глуховат, говоришь? Спасибо.

Поблагодарив неизвестного доброхота, Баурджин снова занёс кулак... И в этот момент ворота приоткрылись с лёгким скрипом.

— Что ты так барабанишь, деревенщина? — выглянув на улицу, хмуро поинтересовался сморщенный седоусый старик. — Это ж ворота, а вовсе не барабан и не бубен. Если каждый проходимец будет тут так стучать, то...

— Мне нужен мастер Лунь, — невежливо перебил Баурджин.

— Мастер Лунь? — Старик хмыкнул и открыл ворота пошире. — Ну, проходи, что стоишь?

Обширный внутренний двор мастерской был заставлен какими-то возами, поленницами дров, брёвнами. В самой красильне — три кирпичных стены и навес — виднелось несколько больших железных котлов, над которыми на высоте примерно двух — двух с половиной метров проходил помост шириной с полметра, сколоченный из толстых, плохо оструганных досок. Скорее всего, с этого помоста в котлы сыпали ингредиенты — квасцы, краску, известь — ну, или просто наблюдали за ходом процесса.

По обеим сторонам от котлов, на стенах, бог знает зачем сейчас горели светильники, по два на каждой стене. Их неровное, но неожиданно яркое пламя отбрасывало от помоста длинные колеблющиеся тени. Пахло какой-то гадостью: вероятно, котлы не пустовали.

Баурджин оглянулся, внезапно ощутив, что остался один. Так и есть, старика сторожа нигде видно не было. Ага, наверное, он остался закрывать ворота.

— Э-эй, — отвернувшись от мастерской, негромко позвал нойон. — Эй, старик. Ты где?

— Здесь! — грянул целый хор.

Князь обернулся: на помосте — и откуда взялись? — стояли трое.

— И кто из вас мастер Лунь?

— Все мы, деревенщина!

Все трое разом спрыгнули наземь — крепкие, молодые парни, если и мастера, то явно уж не в красильном деле. Опа! Один вытащил из ножен саблю! Двое других, нагнувшись, схватили спрятанные среди тюков короткие шесты. Красные шесты... Ах, вон оно что!

— Вы что это задумали, парни? — нарочито испуганным голосом пролепетал Баурджин. — Я — простой крестьянин из дальнего ли. Мне сказали: здесь можно устроиться на работу...

— На работу? — издевательски захохотал тот, что с саблей. — Всё дело в том, что ты слишком уж любопытен, глупая деревенщина!

— Любопытен?

Князь еле сдержал радость — они называли его деревенщиной. Любопытной глупой деревенщиной. Ага, он просто прикоснулся к одной тайне — тайне смерти бывшего хозяина мастерской — и теперь должен был умереть. Ну-ну...

— Мы забьём его шестами, Ма Лунь! — Один из лиходеев со свистом закрутил над головою своим оружием. — Ты увидишь, как будет корчиться на земле эта немытая деревенщина.

— Нет, — сквозь зубы бросил Ма Лунь. — Я испробую на нём остроту своей сабли. Признаюсь честно, никогда ещё не приходилось рубить головы этакой штукой. Монгольская! На колени, деревенщина! И тогда ты умрёшь быстро, клянусь всеми богами!

— О, господин, пощадите!

Рухнув на колени, Баурджин словно бы пал ниц, вытянулся всем телом...

И, ухватив Ма Луня за щиколотки, резко дёрнул.

Опешивший бандит полетел наземь, и князь, рысью бросившись на него, тут же отобрал саблю.

Вххх!!!

Одно движение — чирк — по горлу! И хрип... И застывший, стекленеющий взгляд, и чёрная, как земляное масло, кровь...

Ах, как здорово было чувствовать в руке привычное до боли оружие. Ну, теперь всё, теперь поглядим!

Те двое, к их чести, опомнились тут же. Быстро сообразив, что что-то пошло не так, они, угрожающе помахивая шестами, направились к Баурджину с двух сторон. Это было плохо, очень плохо. Если удастся избегнуть удара с одной стороны, можно пропустить с другой.

Ладно... Чуть выждать... Чуть.

Главное — не пропустить момент.

Вот они идут... шаг, второй... Кончики шестов со свистом разрезают воздух...

Третий шаг... четвёртый...

Пора!

С быстротой молнии Баурджин отпрыгнул назад и, оттолкнувшись от земли, вихрем взлетел на помост.

И бросился по нему влево.

Парни — за ним. Нет, оказались умными, на что и рассчитывал князь: один всё же остановился и побежал к другому краю помоста. Ага — а что, если «глупая деревенщина» просто возьмёт да спрыгнет? Нет, сообразил. Остался на земле, пытаясь ударить концом шеста по ногам нойона.

Князь усмехнулся. Вот и второй. Идёт, держа в руках шест, словно канатоходец. Сделав шаг навстречу врагу, Баурджин взмахнул саблей. И тут же клинок задрожал, запел от могучего удара краем раскрученного шеста! Аи, скверно... Ещё один такой удар, и...

Нойон тут же изменил тактику, стараясь больше уклоняться, подпрыгивать. И выбрать момент. О, князь умел терпеливо ждать! А этот, вражина, судя по всему, — нет. Он крутил шестом, словно ветряная мельница крыльями, и в этом была его сила... а вместе с тем и слабость.

Баурджин смотрел как бы сквозь противника, не на руки и не в глаза, угадывая каждое его движение. Вот враг сейчас передвинет левую ладонь так, а правую — этак. И оттого шест пойдёт кружить. Что ж, отойдём чуть назад, отпрыгнем. Ага! Надоело играть в бабочку? Ты, парень, переставил руки... хочешь ткнуть концом шеста в живот или грудь, хм... «коли — раз!». Красноармеец хренов! Ага-а-а... А мы — так!

Неуловимым движением клинка Баурджин обвёл метнувшийся в него шест и, уклонившись от него, достал острым концом сабли вражескую грудь!

Противник выпустив из рук шест, зашатался... и, издав слабый стон, полетел в чан с известью.

А князь уже спрыгнул на землю. Крутанул в воздухе саблей... и презрительно, с этакой ленью, зевнул.

Этот, третий, пожалуй, был не боец. Вон как бегают глазки! И с каким страхом он смотрит то на руки князя, то в глаза — совсем не так нужно смотреть в бою. Да, ещё не забыть про старика сторожа — как бы не было от него каких неприятностей. Значит, с этим пора кончать — извини, друг...

Легко отбив шест, Баурджин взмахнул саблей, уловил жалостливый взгляд врага...

— Оставьте его в покое, дражайший Бао!

В последний миг удержав саблю, князь скосил глаза на голос:

— Господин Лян?!

— Да, это я, — с улыбкой отозвался чиновник, за которым угадывался целый отряд вооружённых людей в пластинчатых панцирях и железных шлемах, с клевцами и короткими копьями.

— Со мной Мао Хань, следователь по делу «красных шестов». — Обернувшись, Лян с улыбкой кивнул на худосочного господина с узеньким, чем-то напоминавшим крысиную морду лицом. Мы, видите ли, вовремя вышли в рейд — шли по улице Фонарей, когда прибежал старик сторож.

— А, — догадливо протянул Баурджин. — Так это он вас позвал?

— Он, он... — Первый секретарь Лян весело улыбался.

Тем временем следователь Мао Хань отдавал приказы стражникам. Те уже живо скрутили оставшегося в живых разбойника и теперь пытались выловить из чана другого.

— Хотите вина, господин Бао? — неожиданно предложил секретарь.

— А у вас есть?

— Ну как же в ночном рейде — и без вина? Помилуйте, право. Эй, Хань, несите кувшин и кружки. Пейте... Какая у вас интересная сабля!

— Отобрал у этих, — усмехнулся нойон. — Похоже, монгольская.

— Надо же! Позвольте взглянуть?

Взяв саблю за кончик клинка, Баурджин протянул её Ляну... весёлая улыбка которого вдруг неожиданно превратилась в гримасу!

— Ну, — кивая на Баурджина, жёстко бросил стражникам секретарь. — Хватайте его, что стоите?

На опешившего нойона накинулось сразу несколько.

— Позвольте, позвольте, — закричал князь. — Я — честный человек. Я протестую!

— Ах, извините, — издевательски отозвался Лян. — После всего, что вы тут натворили, я просто вынужден арестовать вас, любезнейший господин Бао!

Глава 14 «ЧЁРНЫЙ ДРАКОН» Весна—лето 1211 г. Ляодунский залив

Сквозь плохо проконопаченные доски струйками сочилась вода, она стояла и под ногами, плескалась снаружи, да, казалось, была везде. Каморка — часть перегороженного досками трюма — оказалась маленькой и тёмной, с низким — так, что никак нельзя выпрямиться — потолком. Стоять было нельзя, лежать — из-за воды — тоже, оставалось лишь в полусогнутом состоянии опереться на внутреннюю стенку, что князь сейчас и делал, на чём свет стоит кляня собственную доверчивость и глупость.

Первый секретарь Лян оказался предателем. И не простым, а, можно сказать, начальствующим, главным. То-то перед ним так лебезили «красные шесты»! Наверняка этот невзрачный толстощёкий чиновник — один из главарей банды. Цзяо Ли — слишком глуп, начальник стражи Фэнь Ю — тряпка, ситуация идеальна для всякого рода злоупотреблений, тем более что в руках первого секретаря сходятся все нити власти. Лян действовал осторожно — умный, чёрт! — но вот с Ченом и Дэном Веснушкой, кажется, прокололся, по крайней мере хотелось бы в это верить. Верить...

Баурджин невесело усмехнулся: что толку сейчас верить или не верить, когда нужно думать об одном — как выбраться? Его не убили сразу, лишь сковали, а затем повезли в порт — и вот тогда-то нойон и почувствовал что-то неладное. Одно дело — арест, который можно было бы потом оспорить в суде, а вот порт... Куда они везут его на этом утлом судёнышке? Зачем? Пытать? Так это можно было сделать и в Ляояне, да на той же красильне. Казнить? Для этого нехитрого дела тоже вовсе не обязательно куда-то везти. Но тогда — зачем?! Неизвестность была страшнее всего. Спина давно затекла, ноги казались ватными, в голове шумело, словно огромные пенные волны бились о прибрежные камни. Позвякивали цепи на руках, на ногах не звенели — булькали. Хорошие цепи, крепкие. Если такие резко набросить на горло тюремщика... И что дальше? Ну, задушишь одного, далеко не самого важного, а потом?

Внезапно люк в потолке распахнулся, на миг ослепив узника ярким солнечным светом. Упала вниз узкая лестница.

— Вылезай!

Пошатываясь, Баурджин выбрался на палубу, щуря глаза от света. Пылающее в безоблачном небе солнце отражалось в бирюзовых волнах, дул небольшой ветер — бриз, пахло свежестью и влагой.

Море! Чёрт побери, море! Во-он там, далеко-далеко — берег тёмно-зелёной дымкой. И маленький рыбацкий челнок. Мирный труд мирных людей...

— Ну что, осмотрелись, уважаемый господин Бао Чжи? — выйдя из-за мачты, насмешливо осведомился богато одетый старик. Роскошный ярко-алый верхний халат с вышитыми сверкающим золотом тиграми, рукава нижнего халата — длинные, ярко-синие, тоже с вышивкой, узорчатый ярко-оранжевый пояс, зелёные сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Экий франт. И голос... Голос...

— Вижу, вы не узнали меня, господин Бао, — всё с той же насмешкой произнёс незнакомец. Незнакомец...

— Лао?! — Не веря собственным глазам, Баурджин наконец признал в этом напыщенном богатее своего собственного слугу и повара.

— С вашего позволения, меня зовут Дэн Шикай, — издевательски поклонился Лао. — Можете даже называть — Дэн Шикай-шэньши.

Дэн Шикай-шэньши?! Ах, вот оно что... Старик... Хотя теперь он вовсе не казался таким уж стариком. Просто пожилой человек, жилистый, хитрый, умный. Лао — не тот, за кого себя выдавал, а значит... Коллега! Чёрт побери — коллега! И как же он, Баурджин, его раньше не раскусил? Ведь можно было догадаться, если обращать внимание на каждую мелочь...

— Можно было догадаться... — негромко промолвил нойон. — Вы — из Южной империи, я верно полагаю?

— Верно, — кивнул Лао... вернее, Дэн Шикай-шэньши. И вдруг улыбнулся, ну совершеннейше светски, по-приятельски даже. — А скажите-ка мне, милейший Бао Чжи, с чего бы это вы могли догадаться о моей истинной сущности? Хотя ведь всё же не догадались, а?

— Не догадался, — пожал плечами князь. — А мог бы... Не так уж и непогрешимо вы и работали, господин... Дэн Шикай-шэньши.

— Ну уж кто бы говорил, — шпион совсем по-детски обиделся. — Уж сколько вы глупостей наделали, я уже молчу! Ну зачем, скажите на милость, было показывать свои рисунки каллиграфу Пу Линю? Он ведь вас раскусил в два счёта, правда, не придал сему никакого значения.

— Но откуда вы...

— Я узнал это в тот же день от его слуг. Не одни вы с успехом вербовали верных людей, Бао! — Сунец хохотнул. — Ну, так что вы там говорили обо мне? Просто любопытно.

— Что ж. — Баурджин звякнул цепью. — Вы как-то раз очень неосторожно выказали некое знакомство с каллиграфией. Странно для нищего старика, за которого вы себя выдавали.

— Согласен, странно, — кивнул Дэн Шикай. — Просто не смог сдержаться. Что ещё вам показалось странным?

— Ваш разговор с Лэй. Помните, как жёстко вы одёрнули её, когда девчонка уже собралась было учить меня искусству борьбы?

— Я сам — Мастер гун-фу, поверьте, Бао, — совершенно серьёзно отозвался шпион. — И, видя, как эта нескромная девка попирает древние традиции, конечно, сделал ей замечание.

— И ещё слишком часто ходили за город, якобы собирать травы! Раз, а потом и два раза в декаду. Не слишком ли часто?

— Не слишком. Травы я и в самом деле собирал. Заодно. — Дэн Шикай усмехнулся. — Хотите знать, на чём попались вы?

— Ох! — Князь неожиданно рассмеялся. — Думаю, что на многом. Я таился от моих недалёких юных слуг и просмотрел вас.

Сунец был явно польщён сим замечанием.

— Да уж, просмотрели, Бао. Но, признаюсь, я далеко не сразу начал подозревать вас. Согласитесь: два разных шпиона в одном доме — это уж слишком невероятно! И тем не менее всё так и было.

— И чем же я вызвал ваше недоверие?

Дэн Шикай захохотал:

— Харчевня, друг мой, харчевня! «Бронзовая улитка». Ну скажите, пожалуйста, зачем иметь заведение, весь доход которого отдаётся некоему господину Цзяо Ли? Заведение, которое лично хозяину — вам — не приносит никакой прибыли, мало того — иногда и вовсе убыточно!

— Да уж, — согласно кивнул Баурджин. — И как же я оказался у вас?

— Я вас купил, Бао. — Сунец потёр руки. — Купил у «красных шестов», лично у господина Ляна — ему вы не нужны, а деньги сей молодой человек очень и очень любит.

— И он не попытался...

— Убить меня? Нет. Он жаден, но вовсе не настолько глуп, чтобы ссориться с Южной империей. Ведь кто знает, как ещё всё обернётся?

К беседующим вдруг подбежал матрос:

— Корабль, господин!

— Ну наконец-то! — Дэн Шикай довольно покривил губы. — Идёмте на нос, господин Бао. Полюбуемся «Чёрным драконом», уверяю вас, он того стоит.

— Чёрный дракон?

— Так называется один из лучших кораблей военного флота Южной империи! — с гордостью пояснил шпион.

И в самом деле, было на что посмотреть! Огромный — словно сказочное морское чудище — корабль быстро приближался. Именно что корабль, а не джонка, как принято называть суда китайцев. Округлый, лишь слегка заострённый нос, резные борта с галереями и торчащими... Нет, не пушки, для них это было бы слишком рано, очень похоже на торпедные аппараты... Чёрт возьми, да что же это такое? Какое-то оружие, явно — длинные цилиндры с узкими жерлами. То ли из бамбуковых пластин, то ли из выкрашенной стали... Или из бронзы. Пластины скреплены железными обручами. Начищенными — вон как сияют на солнце. А какая корма! Высокая, с четырёхэтажный дом, покрытая затейливой росписью, резьбой, на двух флагштоках — скульптуры в виде чёрных, с позолотой драконов. И такие же чёрные паруса на четырёх мачтах. Паруса не полотняные — из циновок. Медленно поворачиваются — ловят ветер.

— Кормщик, правьте прямо к этому кораблю! — громко распорядился Дэн Шикай, и утлая джонка послушно направилась к высокому борту «Чёрного дракона».

Баурджин оглянулся: позади, между кормой джонки и берегом, по-прежнему маячил одинокий рыбацкий чёлн.

Дэн Шикай то ли показал что-то, то ли был лично знаком с капитаном — по крайней мере, обоих, шпиона и его пленника, подняли на борт без долгих раздумий. Ну да, старик с капитаном знакомы... это же капитан, высокий обветренный бородач в изысканном чёрно-красном наряде. Или — шкипер. Шпион обернулся:

— Позвольте вам представить, Бао, моего друга Ван Сяопина, капитана этого великолепного судна.

Капитан молча поклонился.

— Матросы проводят вас в вашу каюту, господин Бао, — с усмешкой дополнил Дэн Шикай. — Думаю, вам там недолго придётся скучать... Капитан! — Он обернулся, не дожидаясь, пока вооружённые до зубов матросы подойдут к пленнику. — Друг мой, Ван Сяопин, ты хорошо видишь вот эту джонку?

— Да, — озадаченно протянул капитан. — Вы ведь на ней только что прибыли, господин Дэн.

— Так будь любезен, сделай так, чтоб я её больше не видел!

— Вообще никогда не видели, господин Дэн?

— Ты правильно понял, Ван.

Капитан обернулся, из уст его прозвучал команда. Баурджин видел, как матросы бросились к странным трубам... Ввах!!!

Вылетевшее из нескольких жерл пламя в единый миг охватило разбойничью джонку огненным всепожирающим вихрем! Послышались жалобные крики, кое-кто из команды — лишь несколько человек — успели прыгнуть в море, но большинство — нет. Страшная смерть... Но — какое эффективное оружие!

— Добейте спасшихся. — Отдав приказ матросам, капитан обернулся к сунцу. — А тот челнок? Во-он, у берега.

— Пусть будет. Он всё равно слишком уж далеко.

— Как скажете, господин Дэн.

Всю ночь Баурджин провёл в каюте. Просто в роскошной каюте, надо сказать. Первый класс, вернее, люкс, если бы здесь были классы. Небольшая — пять шагов на десять, — с ворсистым узорчатым ковром на полу и обитыми нежно-голубым шёлком стенами. Широкое ложе на деревянных резных ножках, мягкие подушки, невысокий столик. Затянутых промасленной бумагой окон имелось целых семь — однако все маленькие, размерами сантиметров десять на пятнадцать, да и входная дверь казалась уж слишком массивной для обычной каюты. Камера. Плавучая камера для знатных пленников.

На обращение грех было жаловаться. Уже с утра снаружи загремел засов — матросы-стражники вывели узника на оправку, затем принесли воду для омовения рук и лёгкий завтрак — лапшу и суп из куриных яиц. Цепи сняли ещё вчера, да и дверь вполне могли бы не запирать — куда здесь бежать-то? Далёкий берег синел за кормой еле видимой узкой полоской — ни за что не доплыть, при всём, как говорится, желании.

Впрочем, это хорошо, что хотя бы сняли цепи, это всё же давало некоторую свободу и некоторые надежды.

Ближе к полудню — судя по жарившему солнцу — в каюту к пленнику заглянул Дэн Шикай. Уселся на принесённый стражниками стул, небрежным взмахом руки отослал охрану. Усмехнулся:

— Я не спрашиваю, кто вас послал, Бао, честно сказать, меня это не очень интересует. Более интересно другое — высота и крепость городских стен, запасы питания, система снабжения крепостей и всё в том же духе. Следует признать, в этом вы опередили меня. Да в какой-то момент в этих вопросах я и сам стал полагаться на вас — откармливал, можно сказать, словно выращиваемую на заклание курицу, и ждал — терпеливо ждал — удобного момента... Итак, вам понятен круг моих интересов?

Князь сухо кивнул:

— Вполне.

— Кроме того, вы назовёте мне всех своих людей.

— Я всех не знаю. — Баурджин вскинул глаза. — Поймите, был ещё...

— Ах да, ваш якобы слуга Линь или как там его? Я как-то пытался послушать, о чём вы с ним говорили — но увы! Язык оказался мне неизвестным. Вероятно, уйгурский или монгольский... — Взгляд сунца вдруг стал жёстким. — Вот с людей и начнёте. Я велю принести вам бумагу и тушь. И к вечеру... к сегодняшнему вечеру, Бао, жду от вас подробнейшего отчёта, иначе... Иначе, увы, наши отношения будут уже не такими безоблачными... А жаль! Искренне жаль! В конце концов — что вам до этих цзиньцев?

До цзиньцев, точнее, до властей империи Цзинь, Баурджину и в самом деле не было никакого дела, но вот что касается верных лично ему — а равно и завербованных Игдоржем — людей, то тут ситуация выглядела принципиально иной. Люди доверились. И теперь выдать их сунцу означало предать! Да и система городской обороны, снабжение северных крепостей — это всё совершенно не нужно знать Южной империи! Ведь Ляоян и все крепости скоро — очень скоро, князь в это верил — станут... нет, не монгольскими... Союзной Чингисхану Стальной империи Ляо — вот кому они будут совсем скоро принадлежать! И с этих позиций...

— Я вам пришлю бумаги и тушь. — Дэн Шикай поднялся на ноги и стал у дверей.

Матрос за его спиной ловко прихватил стул и остановился:

— Уходите, господин?

— Да...

Сунец внезапно застыл, словно бы вдруг увидел перед собой нечто настолько чудовищное и непредсказуемое, что и описать нельзя!

— Кто? — подозвав стражников, быстро спросил он. — Кто здесь только что прошмыгнул?

— Мы никого не видели, господин. Может быть, кто-то из матросов.

— Из матросов? О, нет... Я чувствую совсем другое... — Приглушённый голос сунца казался вкрадчивым и вместе с тем угрожающе-страшным. — Чувствую! Чую! Вот что, где сейчас капитан?

— На кормовой палубе, господин.

— На кормовой палубе? Идёмте... Да, и выставьте здесь дополнительный пост!

Скрипнул засов.

Однако! Чего опасался шпион?

Впрочем, не суть. Сейчас надо думать — думать о том, как оставить «господина Дэна» с носом. Для начала он, кажется, просил сдать ему верных людей? Что ж, их есть у меня! Сдадим... Сколько угодно. Люди — это хорошо, их уж никак невозможно быстро проверить. Другое дело — точные данные насчёт городской обороны или северных крепостей, уж они-то могли оказаться и у сунца — для сверки. Так что это хорошо, что сначала — люди.

Приготовив бумагу, Баурджин обмакнул кисточку в тушь и задумался...

Итак:

«Муань... Молодой парень, работник красильной мастерской. Связан с бандой „красные шесты"...» Нет, не так! «По косвенным данным, до вербовки был связан с бандой „красные шесты"...» Да, так лучше. Кто там дальше у нас? А, стражники! Соратнички недоброй памяти покойного Ху Муня. Как их? Пуй Ши и Бань... Так их и записать... И ещё кое-кого придумать, кого никогда и на свете не было... Ага!

Набросав ещё с десяток имён, Баурджин задумался — его так и подмывало записать в завербованных ещё и Цзяо Ли или уж, по крайней мере, Фэнь Ю, но... Но не слишком ли? А собственно, почему — слишком? Ну, Фэнь Ю, пожалуй, перебор, а вот господин Цзяо Ли...

— Я так и знал! — Вошедший вечером сунец довольно ощерился, бегло просмотрев записи. — Так и знал, что Цзяо Ли — ваш человек. Слишком уж он ловко ушёл от разбойников в горах Шэнси. Впрочем, это сейчас не важно. Идёмте, Бао, хочу вам кое-кого показать.

Синь вечера. Крики чаек. Отражающиеся в море огни корабельных фонарей. И четверо стражников. Связали за спиной руки — плохой знак. Куда теперь? Обогнули мачту, прошли мимо огненных орудий... ещё одна мачта... корма... Двое часовых с алебардами.

— Прошу вас, господин Бао! — Распахнув дверь одной из кают, Дэн Шикай ухмыльнулся. — Входите, входите, не стойте же на пороге!

Баурджин сделал шаг. В небольшой — узкой и длинной — каюте тускло горели светильники. Пахло прогорклым маслом и ещё чем-то неприятным, словно бы свернувшейся кровью. Большую часть каюты занимал стол... нет, скорее верстак... Нет, горизонтальная дыба — инструмент, предназначенный для самых жестоких пыток. И этот инструмент сегодня, судя по всему, предназначался отнюдь не для князя! Нет, на нём уже было распято смуглое девичье тело... Тонкие руки, аккуратно привязанные за запястья прочной цепочкой, точно так же — за щиколотки — ноги. Тело, конечно, было полностью обнажено, но вот следов пыток не было... Пока не было. Над головой несчастной ярко вспыхнул зажжённый одним из стражей фонарь.

Баурджин перевёл взгляд на лицо пленницы... и вздрогнул.

Нет! Нет! Нет!

Не может быть!

Да откуда ей здесь взяться? Просто похоже.

— Что вы так скривились, Бао? — издевательски захохотал Дэн Шикай. — Не узнаете свою собственную служанку, Лэй?

Лэй!

Князь дёрнулся, почувствовав, как стражники крепко схватили его за локти. Лэй...

— Что вы от неё хотите?

— От неё? Ничего. — Сунец бросил на девушку полный неприкрытого безразличия взгляд. — А вот от вас, господин Бао, мы хотим многого. Это Лэй, Лэй... Если хотите, можете поговорить с ней. — Шпион обернулся к стражникам: — Отпустите его.

— Лэй. — Князь склонился над девушкой, и та, увидев его, улыбнулась.

— Господин!

— Как ты здесь оказалась, как?!

— Я... Я следила за тобой, господин. Ты пошёл в злачные районы один... Красная черепаха — на её улицах случается всякое.

— Значит, там, у торговца рыбой... это была ты?

— Я... А потом увидела, как вас тащили в джонку. Наняла челнок...

— Челнок... Ох, девушка, что же нам теперь с тобой делать?

— Я скажу что, — Дэн Шикай был тут как тут. — Кажется, вас связывали отношения куда более интересные, чем просто хозяина и служанки? Тем лучше... — Голос сунца зазвучал жестоко и звонко. — Сейчас вы назовёте мне конкретные данные по системе охраны Ляояна, Бао. И о снабжении дальних крепостей. Иначе этой девице будет плохо, очень плохо, Бао. И её мученическая — о, поистине мученическая — смерть будет на вашей совести. Вы ведь не хотите этого? По глазам вижу, что не хотите. Тогда говорите данные. Вы знаете, какие именно.

— Но... поверьте, я бы и рад, но не могу вспомнить.

— Понимаю. — Дэн Шикай хитро прищурился. — Держать в голове столь объёмные сведения мало кому под силу. Вы и не держали — записывали на обратной стороне собственных каллиграфических упражнений. Помните, вы как-то забыли их у Пу Линя? Носили, хвастались... А потом послали меня забрать? Я не поленился и сделал копии — уж больно непонятен оказался язык!

Баурджин лишь покачал головой: однако, в следующий раз надобно быть более осмотрительным.

— Ну? — хмыкнул Дэн Шикай. — Так как, будем сотрудничать?

— Будем!

— Так и ожидал, что вы не откажетесь. Все торговцы — очень разумные люди, не так ли, господин Бао?

— Да уж, не дураки. С чего же мы с вами начнём? Да... кстати... Лэй ведь и вам, в общем-то, не чужая... Ей ведь наверняка неудобно лежать так вот...

— Обещаю, её положение совсем скоро изменится. Кстати, она ведь едва не отхватила мне голову — выскочила из-за мачты, как кошка. Не был бы я мастером гун-фу... Нет уж, пусть эта девушка лучше пока останется так, как есть, слишком уж много с нею хлопот. Девочка, девочка... девочка-смерть! Начинаем, господин Бао! Вот, хоть с этого куска...

Дэн Шикай пододвинул ближе к князю листок. «План питьевого снабжения города Ляояна».

— План... — быстро перевёл Баурджин. — План снабжения крепости Няошабао...

Из уст князя легко сыпались цифры. Ещё бы: со слов Гамильдэ-Ичена, он хорошо знал, что эта крепость давно уже захвачена передовыми отрядами Джэбэ.

— А вы ведь меня не обманываете, Бао, — когда Баурджин закончил, довольно кивнул Дэн Шикай. — Всё сходится. В соответствии с этим и я выполняю своё обещание. Эй, стража! Отвяжите девчонку. Да будьте осторожней — она шутя справится с любым из вас.

— Вот эта козявка? — не поверил самый сильный и жилистый стражник.

— Вот эта, — невозмутимо подтвердил шпион. — Ну, пока я с вами — вам нечего бояться. Я сам — мастер гун-фу, и когда-то мало кто мог сравниться со мною на юге! В верхнюю каюту её — накормить, напоить, не забудьте только накрепко связать ей руки.

— А мне можно будет её навестить? — совсем обнаглел Баурджин.

— Навестить? — Сунец хмыкнул. — Ах да. Ну конечно... Только — в присутствии стражи.

— О, боги! Да не будьте вы таким подозрительным, Дэн! Куда же мы денемся с корабля?

— Это верно, никуда. Разве что только в море.

«Чёрный дракон», корабль под чёрными парусами, разрезал волны мощным форштевнем. Впрочем, лучше сказать — «утюжил», будто какой-нибудь дредноут, ведь судно, подобно китайским джонкам, имело плоское днище.

— Хороший корабль! — Баурджину уже разрешено было гулять по кормовой палубе.

— Да, — не отрываясь от румпеля, усмехнулся в бороду кормчий. — Очень хороший. Вне всяких сомнений, «Чёрный дракон» — лучшее судно Южной империи, господин.

А кормчий, похоже, очень любит свой корабль. Прямо как мать — дитя. Значит, нужно и дальше хвалить.

— А вот эти паруса, из циновок... Они хорошо ловят ветер? Я слышал, что западные варвары шьют паруса из плотного полотна.

— Хм, из полотна, — презрительно скривился кормчий. — На то они и варвары.

— А вот та штучка на мачте зачем? А эта вот, перед вами?

— Это — «указатель пути», господин. Голова рыбки всё время указывает точно на север. Можно идти и в самый сильный туман.

— А это что? А там... А — то... А — это...

К концу вахты кормчий и «господин Бао» не то чтобы стали друзьями, но прониклись друг к другу вполне ощутимой симпатией, как часто бывает с незнакомыми, но увлечёнными общим делом людьми. Прониклись до такой степени, что решили распить кувшинчик вина.

— Только я сперва пойду доложу господину Дэну Шикаю-шэньши, — с улыбкой произнёс князь. — Видите ли, любезнейший Чань, я ему должен всегда докладывать. Где его каюта?

— Вторая слева от капитанской, почти прямо под нами.

— Отлично... Я быстро, Чань.

— Подожду вас здесь.

— Да, ещё одно... У меня в каюте, кажется, протекает стенка.

— Надо говорить — «переборка».

— Ну, значит, переборка.

— Я скажу боцману.

— Ой, не надо, Чань. Мне бы несколько гвоздей... таких, побольше, я б и сам справился. Чего отвлекать по пустякам занятого человека?

— Гвозди... — Кормчий усмехнулся. — Пошли. Найдутся у меня и гвозди, и молоток.

— Вот спасибо!

Князь, уже не в первый раз за день, заметил за собой неприметного человечка в серых штанах и короткой морской куртке. Резко остановившись, развернулся, вперил в соглядатая гневный взгляд:

— Ты кто такой, парень?

Человечек отнюдь не смутился.

— Меня зовут Ли, господин, — отозвался он с поклоном. — Господин Дэн Шикай-шэньши приказал мне сопровождать вас на этом судне.

— Ах, вот как, сопровождать, — усмехнулся нойон. — Ну сопровождай, что с тобой делать? О! А не сходил бы ты, уважаемый Ли, за вином?

— За вином? — Соглядатай озадаченно вытаращил глаза. Похоже, что на этот счёт у него никаких инструкций не было.

— Ну сходи, что тебе? А принесёшь в каюту моего друга Чаня. — Баурджин кивнул на расхохотавшегося кормчего. — Надеюсь, ты его знаешь?

— О, да!

— А я пока пойду с ним, так что можешь быть спокоен, Ли, никуда я с корабля не денусь, и в небо не улечу, и в море не брошусь.

Ещё раз поклонившись, соглядатай неслышно скользнул за мачту. Князь передёрнул плечами:

— Ну и матросы у вас, Чань!

— Это не наш. — Кормчий покачал головой. — Этот парень из тех, что всегда сопровождают «Чёрный дракон» на пути к северным берегам. Ой! — Чань понял, что сморозил лишнее, и поспешно замолк.

— Да ладно, — негромко засмеялся нойон. — Господин Дэн говорил, что корабль всегда ждал его в дельте реки Ляохэ в определённое время.

— Это так, — согласно кивнул Чань. — Вот, кстати, моя каюта. Пришли.

Они не успели ещё разлить то вино, что было припасено у кормчего, как в каюту настойчиво постучал уже вернувшийся Ли. Нашёл-таки вино, стервец, и очень быстро.

— Выпьешь с нами? — предложил Баурджин, пряча усмешку.

— О, спасибо, господин, нет. — Ли поклонился. — Сами понимаете, служба. Я лучше постою у дверей.

— Стой, нам-то что? Ну, наливайте наконец, любезнейший Чань!

Всё время попойки Баурджин больше слушал, чем говорил, лишь иногда поддакивая и задавая всякие дурацкие вопросы. А на самом деле — думал. Думал, как оторваться от слежки, как вызволить Лэй, как убежать. В конце концов, можно воспользоваться привязанной за кормой разъездной шлюпкой, лишь бы не сразу хватились. Да-да — шлюпкой! И нейтрализовать шэньши — ну, это князь уже придумал, как сделать. Только бы теперь избавиться от соглядатая... Как? А вот как!

Уже стемнело, когда Баурджин покинул каюту кормчего, пряча под халатом молоток и гвозди. Честно говоря, молоток-то ему был и вовсе не нужен, но вот гвозди — хорошие, большие, плотницкие... В руках же, на виду, нойон нёс полупустой кувшин, к которому время от времени и прикладывался.

— Слушай, Ли... — Пьяно шатнувшись, князь обнял соглядатая за плечи, щедро обдавая запахом перегара. — А не мог бы ты принести мне в каюту ещё вина? Ну, того, вкусного... Ну, ну, решайся, парень!

— А... а вы не будете потом буянить, господин? — задумчиво осведомился Ли.

— Буянить я буду сейчас — после двух кувшинов. А после третьего я обычно сплю!

— Что вам и сказать? Ну, ждите.

Соглядатай исчез, а князь быстро направился к корме — но сначала не к своей каюте, а к каюте Дэна Шикая. Осмотрелся, прислушался... И надёжно заклинил дверь огромными плотницкими гвоздями.

А потом настал черёд соглядатая. Когда тот вошёл в каюту, Баурджин недвижно лежал на спине на узком ложе. Широко раскрытые глаза князя были устремлены в потолок, правая рука судорожно сжимала узкое горло кувшина.

— Эй, эй, господин! Что с вами?!

Поставив принесённое вино на пол, Ли бросился к лежащему...

И получил по башке, да так, что осколки кувшина разлетелись по всей каюте!

Слабо застонав, соглядатай повалился навзничь.

— Ну, вот, — проворно связывая упавшего, ухмыльнулся нойон. — Расслабились тут, совсем нюх потеряли. Соглядатаи, мать ити...

Если бы Ли не поддался на уловку с вином, пришлось бы придумывать что-то иное, не исключая и полностью летального исхода. Но соглядатай поддался — и в самом деле, ну куда денется с корабля некий озабоченный лишним кувшинчиком пьяница? Не улетит же и не бросится вплавь к берегу, которого уже и не видно? Расслабилась, расслабилась служба... И Баурджин, как бывший генерал, это сразу почувствовал! И не преминул воспользоваться. Кувшином по башке — просто и без затей, но вполне надёжно. Теперь Лэй выручить...

На палубе дул вполне ощутимый ветер, наполнял паруса, со скрипом раскачивал висевший на кронштейне фонарь из плотной бумаги, пропитанной маслом до полупрозрачности. Помещённый внутрь светильник коптил, давая тусклое жёлтое пламя, свет от которого время от времени вырывал из темноты части палубы и двери кают. Баурджин осторожно прокрался вперёд. Одна, вторая, третья... Кажется, здесь!

Наклонился, осторожно позвал:

— Лэй!

Услышит ли? Узнает ли? И вообще — здесь ли девчонка? Здесь ли?

— Лэй!

— Господин! — вырвался из-за двери громкий шёпот.

— Сейчас я попытаюсь сшибить замок!

— Не надо, мой господин. Просто отойдите и посмотрите, чтобы на палубе никого не было.

Ветер сделался сильнее, завыл в снастях, заглушая все прочие звуки. И это было хорошо... для первого этапа плана, для второго — не очень.

Удар неожиданной силы вдруг потряс выскользнувшую из пазов дверь, а металлический засов, согнувшись, словно был из фольги, со звоном отлетел в сторону. Баурджин оглянулся: не услышал ли кто? Нет... Вроде нет.

— Я здесь, господин!

Лэй уже позволили одеться — в короткие морские штаны и куртку, и в сумрачном свете фонаря она походила на смазливого юнгу.

— Идём, девочка, — ободряюще улыбнулся князь. — Там, за кормой, шлюпка. Эх, жаль, нет ножа.

— Я развяжу узел.

Они спустились в море по огненным трубам, неслышно нырнув, и вынырнули уже далеко за бортом корабля. Море шумело, и волны были похожи на горбы исполинских верблюдов.

— Плывём к корме, Лэй, к корме, — отплёвываясь от попавшей в рот воды, закричал князь.

Девчонка улыбнулась:

— Я поняла, поняла...

Она хорошо плавала, эта девушка-смерть, почти как рыба. Что же касаемо Баурджина, то тот едва добрался до шлюпки.

— Здесь есть вёсла? Отлично!

— Ещё и парус!

Баурджин с сомнением посмотрел на складную мачту:

— Нет уж, пока пойдём так. Да и ветер сейчас боковой. Сносит.

— Нам надо плыть так, чтобы восход был по правую руку.

— Восход? Но ведь сейчас же ночь!

— Оглянитесь, мой господин!

Баурджин лишь хмыкнул, повернув голову направо, где уже давно багровели облака на тёмном краю неба.

— А и в самом деле, светает. Гребём!

На счастье беглецов, шторма не случилось. Поднявшийся было ветер к утру утих, конечно, не совсем, но стал гораздо слабее. Не чувствуя быстро натёртых мозолей, Баурджин и Лэй орудовали вёслами, словно гребцы на галерах, только гребцов подгоняла плётка надсмотрщика-подкомита, а молодых людей — желание жить, и, по возможности, долго и счастливо. Именно об этом, повернув голову, и сказал князь.

— Да-да, — улыбнулась девушка. — Долго и счастливо... — И прибавила, уже гораздо тише: — И вместе...

А князь услышал. И поспешно спрятал улыбку. Вместе? Кто знает...

Светлело, и алая заря вставала по правому борту шлюпки, а над головой заголубело чуть тронутое белыми облаками небо. Баурджин оглянулся — позади, далеко-далеко, но всё же не так далеко, как хотелось бы, — угадывалась точка — «Чёрный дракон». Как долго там ещё будут в неведении? Дэн Шикай наверняка проснулся рано, начал шуметь — ну, пока прибегут, разберутся...

— Я вижу впереди парус! — вдруг воскликнула Лэй.

— Парус? А чему ты улыбаешься? Помогут ли нам рыбаки?

— Не думаю, чтоб это были рыбаки, господин. Слишком уж далеко.

А парус впереди быстро приближался, и видно было, как небольшое судёнышко умело лавирует, подставляясь к боковому ветру бортом.

— Это Чен! — всмотревшись, радостно воскликнула девушка. — Ведь мы с ним отправились за тобой вместе. Наняли джонку.

— Чен? — Баурджин недоверчиво хмыкнул. — Вот уж никогда не поверю, что этот парень вдруг переквалифицировался в юнгу.

— Парусом управляет хозяин джонки, — повернув голову, пояснила Лэй и, бросив весло, приподнялась, закричала: — Чен! Чен! Эге-гей!

На джонке тоже заметили шлюпку, закричали в ответ, замахали руками. Беглецы с новыми силами налегли на вёсла. И вот уже стал хорошо виден украшенный резным изображением какого-то чудища нос джонки, а за ним — улыбающаяся физиономия Чена.

— Ну наконец-то. — Помогая выбраться, парень протянул руку Лэй и приветственно улыбнулся князю. — Рад вас видеть в добром здравии, господин! А мы уже собрались было поворачивать обратно, да вот Джанг, хозяин джонки, решил на заре половить рыбки.

— И ведь здорово поймал! — засмеялся с кормы пожилой бородач, коренастый и крепкий. — Так, стало быть, вы и есть знаменитый господин Бао Чжи?

— Чем же это знаменитый? — Нойон грозно посмотрел на Чена — видать, парень трепал языком без меры.

— О, не беспокойтесь, господин Бао. — Джанг молитвенно сложил руки. — Я доставлю вас куда пожелаете. Помните рыбака Сюня? Так это мой старый приятель. Я знаю — вы сильно помогли ему.

— Ну, ладно, хватит болтать. — Баурджин осмотрел шлюпку. — Джанг, можете сделать так, чтобы она сама по себе шла под парусом по ветру?

— Сделаем, — заверил рыбак. — Тут всего ничего закрепить. Эй, Чен, помоги-ка!

Восточный ветер наполнил поднятый парус, быстро увлекая пустую шлюпку туда, где всходило солнце, окрашивая небо и море в жёлто-красные цвета. Туда же немного погодя повернул и заметно приблизившийся «Чёрный дракон» — лучший корабль Южной империи.

— Ага! Сработала наша приманка! — глядя на удаляющие паруса, довольно засмеялся князь. — Как себя чувствуешь, Лэй?

— Очень здорово! — улыбаясь, обернулась девчонка. — Ведь у меня всё получилось! Ну... или почти всё...

— Здорово ты вышибла дверь, не ожидал. — Нойон покачал головой. — Не пойму только, почему этого не смог сделать Дэн Шикай... ну, старик Лао? Он ведь очень хороший боец.

— Да, хороший, — согласно кивнула Лэй. — Но он — южанин, а мой учитель, мастер Вэй Цзэнь, был монахом из Шаолиня. А Шаолинь — северный монастырь.

— Ну и что? Не пойму, к чему ты клонишь? В этом... как его, Шаолине лучше учат?

— Нет, господин. Просто по-разному. На севере больше нагружают ноги. Потому я и смогла так легко вышибить дверь. Они связали мне только руки — дурачки, да так, что я сразу же развязалась.

Лэй улыбалась, довольно поглядывая на князя. Сидя впереди, орудовали вёслами хозяин джонки и Чен. Дул тёплый ветер, сильно пахло водорослями и йодом, а далеко впереди вставал в голубой дымке берег.

Глава 15 ИГДОРЖ Осень 1211 — зима 1212 гг. Ляоян

Они жили теперь на северной окраине города, в округе Чёрной черепахи, в жутких трущобах, куда без особой нужды не осмеливались соваться даже воины городской стражи. Дом был и не дом, а хижина, фанза — глинобитная, с двускатной тростниковой крышей, с большими решетчатыми окнами по фасаду. Маленький дворик, сарай для дров, внутри фанзы — низенькие печки, сложенные из круглого камня, с вмазанными в них котлами. Печки ещё по осени лично сложил сам Баурджин, а котлы где-то раздобыл Чен. Одно небольшое помещение, по обеим сторонам — покрытые циновкой лежанки-каны, под которыми проходил тёплый дым. На одном кане спал Баурджин, на другом — Лэй, Чен же расстилал циновку прямо на полу у самого очага. Тесновато, конечно, но ничего, жить можно. Ещё хорошо, что хоть так удалось устроиться, всё благодаря прежним связям, грузчикам Тану и Вану, конопатчику Хэню Чжо, тележнику Луню. О, эти сильные парни имели большой вес в здешних трущобах, и мало кто осмеливался в открытую с ними связываться, даже «красные шесты», традиционно опиравшиеся на южную городскую четверть — район Красной птицы. А здесь, в Чёрной черепахе, были свои шайки. Памятуя о парнях-грузчиках, местные гопники и так-то старались на задевать новых жильцов, ну а когда, словно бы невзначай, попытались обидеть Лэй... ещё больше зауважали. Ещё бы — пара сломанных рёбер да вывихнутые руки-ноги чего-то да стоят. Тем более Лэй и била-то не во всю силу.

А вскоре по всем соседям пошли упорные слухи о том, что высокий молодой человек, поселившийся в старой фанзе со своими слугами, есть не кто иной, как знаменитый кайфынский налётчик Ху Чжан, пережидающий в Ляояне сложное для себя время. Кто распространил эту нелепицу, Баурджин не выяснял, в конце концов, налётчик так налётчик — кому от этого худо? Наоборот, удобно — всем ясно, зачем в фанзу постоянно приходят самые разномастные гости, большей частью сильные молодые парни или, иногда, неприметный мужчина средних лет, одетый в скромное платье чиновника низшего ранга — именно так в целях конспирации теперь разгуливал Игдорж.

Со временем беглецы осмотрелись, прижились и кое-что выяснили, к примеру про те же «красные шесты». Ну конечно же, щекастый господин Лян носил всё ту же маску преданнейшего своему начальнику секретаря, используя Фэнь Ю в качестве ширмы. Верный его сторонник, следователь Мао Хань, с блеском провёл расследование порученных ему сложнейших дел об убийстве Кардамая-шэньши и стражника Ху Муня, полностью посрамив своего конкурента Ба Дуня, сосланного ныне на самую низшую должность в канцелярию ведомства общественных амбаров. Как удалось установить храбрейшему и умнейшему шэньши Мао Ханю, оба убийства совершили одни и те же люди, а именно — рыбак Сюнь и его покровитель, известнейший преступник Лао. Оба они были убиты при захвате шайки. К сожалению, при захвате погиб и чужестранец господин Бао Чжи вместе с двумя слугами. О безвременной смерти торговца горевали даже в определённых кругах высшего общества — ведь многие люди надеялись, что господин Бао вот-вот станет уважаемым всеми шэньши, к тому ж и шло всё дело, но, увы, судьба распорядилась иначе.

Изуродованные до неузнаваемости трупы несчастных были погребены подобающим порядком стараниями самого господина градоначальника, как известно, принимавшего живейшее участие в судьбе несчастного чужестранца. Ещё два трупа — тоже неузнаваемых — были предъявлены суду следователем Мао Ханем. То, что это и в самом деле останки известнейших злодеев — Сюня и старого бандита Лао, — подтвердили надёжнейшие свидетели: сторож красильной мастерской в квартале Красной птицы и работники этой же мастерской Чжан и Муань. Все трое как раз находились по месту своей работы, когда там — в красильне — и удалось наконец поймать почти совсем уже оторвавшихся от преследования бандитов. Те — оба! — при задержании отчаянно сопротивлялись и — оба! — упали в чан с гашёной известью. Ну, пока их оттуда вытащили... Сами понимаете.

Услыхав сию версию, Баурджин даже поцокал языком — молодцы, молодцы, вполне правдоподобно сочинили, ничего не скажешь. А потом напустился на слуг:

— Вот что, хорошие мои, надо бы нам всем как-нибудь измениться. Ведь, увы, мы ж с вами покойники! А встретится кто знакомый? Что тогда? Ладно, знакомый заикаться начнёт, так ведь ещё и зашевелится весь этот змеиный клубок — я имею в виду Ляна и всех его подручных.

Изменились, куда денешься? Баурджин вновь выкрасил волосы в радикально чёрный цвет, а бороду и усы сбрил, став похожим на истинного советского офицера, этакого молодого лощёного подполковника или майора. Чен и Лэй, наоборот, волосы со временем отпустили, превратившись в этаких лохматых лахудр, которых князь именовал теперь не иначе как «хиппи волосатые». Таким образом, несколько замаскировавшись и выждав, пока всё затихнет, Баурджин с новыми силами приступил к активной деятельности, явно направленной против государственного строя «Золотого» царства. Очень жаль, конечно, было потерять наработанные связи в высшем обществе — среди чиновников и поэтов, правда, уж больно уважительной являлась причина — собственная смерть. Пришлось нарабатывать связи в несколько ином направлении, используя подвернувшуюся под руку корчму с романтическим названием «Двое в ивах». На двери сего не очень большого питейно-закусочного заведения была грубо намалёвана сообразная названию картина — две целующихся в каких-то кустах тени. Не то чтобы князю сильно уж нравилась эта, не отличающаяся изысканным вкусом и доброй репутацией забегаловка, просто в ней очень любили сидеть стражники с Северных ворот. Заходили пропустить стаканчик-другой с утра, после смены. Вот и Баурджин стал захаживать. Так, поболтать да поиграть в шахматишки с хозяином, господином Нянь Хаем. Вот под это дело — шахматы — и сблизился кое с кем из воинов, да не из простых — с десятниками, один из которых, красивый молодой парень по имени Жунь, стал почти постоянным партнёром князя. Второй десятник, Ань Чао, играл уж больно хорошо, и сражаться с Баурджином ему было неинтересно, другое дело — Жунь. Неизвестно, кто из них играл хуже, десятник или же всё-таки князь, но обоим ничего, нравилось, тем более что Жуню, как и всем прочим стражникам, льстило знакомство с поэтом, пусть даже пока и непризнанным.

Чтобы как-то объяснить акцент, Баурджин назвался уроженцем Сюаньдэ — северного города, давно захваченного Чингисханом. Мол, от проклятых монголов и убежал, заодно хотел сдать в Ляояне экзамен, да вот провалился и теперь, в ожидании следующей попытки, пробавлялся написанием заказных од к различного рода частным праздникам и вечеринкам.

— Так вот и живу! — передвинув вперёд королевскую пешку, покачал головой Баурджин. — От строчки к строчке. Да если б ещё и платили вовремя!

— Ничего, — утешил десятник Жунь. — Я слыхал, тех, кто завалил экзамены, всё равно вписывают в особый резерв и в случае особой нужды всё же назначают чиновниками, правда на не очень значительные должности. Но ведь главное — с чего-то начать, верно?

Князь согласно кивнул:

— Верно, главное начать. Всё хотел спросить... Жунь, ты ведь не ханец?

— Нет. И не чжурчжэнь. Я кидань, если тебе что-нибудь это говорит.

— Кидань? Ну как же... Великое государство Ляо!

— Прошу тебя, тише, парень!!! — Десятник испуганно оглянулся. — У нас в казарме, знаешь ли, не поощряются подобные разговоры.

— Так то — в казарме, — лениво отмахнулся нойон. — Твой ход, Жунь... Кстати, у вас в отряде много киданей?

Жунь хмыкнул:

— Да почти все, можно сказать. Видишь ли, ханьцы не очень-то любят служить в армии, предпочитают становиться шэньши, а чжурчжэни несут службу в коннице либо в императорской гвардии. Кому же остаётся охранять крепости да кормить вшей в дальних гарнизонах? Нам, киданям.

— Не знавал ли ты, случайно, тысячника Елюя Люге?

— Елюй Люге? — Стражник нахмурил брови. — Нет, лично я его не знал. Но кое-что слышал.

— Шах! — прервал думы десятника князь.

А ведь пригодилось, пригодилось это случайное — или не совсем случайное — знакомство, пригодилось, и очень скоро.

Всё началось с театра. Вернее, со спектакля одной бродячей труппы. Был не сезон, да и погода не баловала, и представление давалось на грубо сколоченном помосте, на маленькой площади, неподалёку от трущоб.

Шла какая-то классическая вещь — мелодрама, соединённая с комедией и элементами ужаса, — о том, как некий господин, уличив слуг в воровстве, принимается их строго наказывать, заодно читая нравоучения.

— О, разве я не говорил тебе, мой неучтивый слуга, что красть грешно? Или не тому учил великий мудрец Кун-цзы? Ведь слуга должен почитать своего господина, как сын своего отца. А что делаешь ты, о, недостойный? Вместо почтения ты нагло обворовываешь меня! И за это будешь наказан! Правильно я говорю, почтеннейшая публика?

В толпе — надо сказать, довольно редкой ввиду непогоды — раздались одобрительные крики и рукоплескания:

— Дай, дай ему, шэньши! Проучи ворюгу!

— Слыхал? — Господин — его играл краснорожий толстяк — наклонился к слуге. — Уж я попотчую тебя плетью!

— Так, так, плетью!

— Или нет, лучше — розгами. Вымоченными в солёной воде розгами! Эй, где же вы, мои верные слуги?

И тут же на помост вскочили два дюжих молодца с разрисованными физиономиями, схватили нерадивого слугу, вернее, актёра, который его играл, кинули на помост, содрав короткую бедняцкую куртку. Свистнули в воздухе розги.

А ведь этого парня порют по-настоящему, проходя мимо, заметил про себя Баурджин. На что только не пойдут ради заработка эти несчастные комедианты.

Актёр снова закричал. Князь скривился — видно, это и привлекало публику — и замедлил шаг, узнав в кричащем комедианте юного водоноса Дэна Веснушку. Ну правильно, где ему ещё быть, как не в театральной труппе? На спине — кровавые следы от розог, на левом плече — татуировка, жёлтая роза. Да, это именно Дэн Веснушка! Ишь как кричит. Всё ж таки жаль парня...

Вообще-то было бы куда лучше просто пройти мимо. Баурджин так и сделал бы, если бы неожиданно не ощутил укол совести. Такой маленький, слабый...

Встав за углом, дождался окончания спектакля. Слава богу, сия бездарная пьеса не продлилась и десяти минут — а больше и нельзя, актёр замёрзнет. Лениво покидав мелочь, разошлись зрители, и балаганщики — включая шмыгавшего носом Веснушку — принялись разбирать помост. Баурджин, как ни всматривался, не смог заметить того мерзкого старика из «красных шестов», что когда-то перевербовал Чена. Вероятно, старика давно уже не было в труппе...

Хмурилось покрытое серыми тучами низкое зимнее небо. Ветер швырял в лицо мелкую дождевую взвесь. Балаганщики, завернувшись в дерюги, медленно побрели вдоль по улице, и князь зашагал следом. Шли недолго — свернули в какую-то подворотню, перешли узкий вонючий ручей и оказались в полуразрушенной фанзе с давно протекающей крышей. Баурджин остановился у входа.

— Восемь цяней, — громко объявил выручку толстый актёр. — Всего восемь. Извини, дружище Дэн, но твоя бедная спина сегодня больше не собрала. Старая лиса Мэнь Чжо не зря бросил нас, словно носом чуял.

— Говорю тебе, Тянь, Мэнь Чжо — преступник, — громко воскликнул Веснушка. — Он был дурной человек, и очень хорошо, что теперь его с нами нет. Ну, так будем ужинать или вы все сытые?

— Ну, скажешь тоже, — засмеялся кто-то из парней. — Клянусь всеми богами, надоела такая жизнь! Наступит весна — подамся в грузчики или запродамся какому-нибудь сельскому господину, по крайней мере — всегда буду сыт!

— О, дражайший Цао! — Толстяк трагически воздел руки к небу. — Прошу тебя, откажись от этой идеи, иначе «Золотая» империя лишится великого актёра.

— Я — великий актёр? — возмущённо воскликнул Цао. — Жалкий фигляр — вот как надо говорить. А наши нынешние пьесы, если их можно назвать пьесами, полное дерьмо!

— Согласен — дерьмо, — схватился за голову Тянь.

Сквозь трещину в стене Баурджину было хорошо видно, как из глаз толстяка брызнули самые настоящие слёзы.

— Думаете, мне не стыдно всё это играть? Лупить почём зря бедного Дэна? О, прости, друг мой...

Тянь подошёл к Веснушке и обнял.

— Да ладно, — сконфузился тот. — Да ладно. Я уж того... перетерплю как-нибудь. Были бы деньги. Это ничего, что сегодня у нас всего восемь цяней, зато пять дней назад помните как заработали?

— Надо было отложить!

— Так тогда был праздник.

— Зато наелись от пуза! А праздники ещё будут.

— Ох, друзья мои! — Толстяк наконец перестал всхлипывать. — Прискорбно, что собирающаяся на наши представления толпа обожает только боль, кровь и слёзы. Да, «Троецарствие» здесь явно не будет уместным — трущобы. А в более престижных районах нам просто не дадут выступать — нечем заплатить квартальному.

— Слушайте, мы наконец будем сегодня ужинать? — снова возмутился Веснушка. — Ты, Тянь, разводи костёр, вы, парни, ищите воду и купите что-нибудь пожрать, а я пойду посмотрю ещё дров... кажется, видел по пути старый плетень... Ну, не сжигать же помост, в конце-то концов?

Они вышли все трое — парни, Веснушка. Спрятавшийся Баурджин выждал момент, нагнал:

— Эй, Веснушка!

Бывший водонос Дэн обернулся и, сделав испуганные глаза, пустился наутёк. И князь нипочём его бы не догнал — с такой скоростью нёсся мальчишка, если бы не помощь стражников под руководством десятника Жуня.

— Он что-то украл у тебя, дружище? Хорошо, что мы со вчерашнего дня патрулируем этот квартал.

Жунь обернулся к воинам:

— Держите воришку, парни, а мы с моим другом пока отойдём, обсудим общих знакомых.

— Общих знакомых? Ах, ну да, конечно.

— Есть новости, друг. — Взяв князя под руку, десятник отвёл его в сторону. — Хотел посоветоваться, ты ведь знаешь многих. У нас набирают желающих отправиться в военную экспедицию в Ляоси.

— Ну правильно, против монголов.

— Нет, друг. В Ляоси нет никаких монголов. Там только крепость с гарнизоном Елюя Люге. Думаю, не против него ли набирают войско? Ни один кидань не вступит в него!

Баурджин посмотрел прямо в глаза воину:

— А может быть, как раз киданям и стоит туда вступить? А дальше... поступать как велит совесть и древняя честь Ляо!

— Это ты верно сказал... — задумчиво протянул десятник. — Древняя честь Ляо... Что с воришкой? Забрать и наказать?

— Оставь его мне, Жунь. Я сам разберусь.

— Ну, как знаешь...

Десятник шутливо отсалютовал приятелю, и воины отправились дальше. Лишь колыхались над шлемами копья и алебарды.

— Ну? — Баурджин крепко держал Веснушку за шиворот. — Надеюсь, ты никуда больше не собрался бежать?

— О, господи-ин... — жалобно заканючил мальчишка. — Я всегда был почтителен с мертвецами... никогда их не обижал, не говорил ничего дурного... О, прошу вас, не забирайте меня с собой, господин...

— Угу, — удовлетворённо кивнул князь. — Значит, узнал. От кого слыхал, что я умер?

— Да от разных... — Бывший водонос опасливо косился на Баурджина. — Слухи ходили. Господин...

Не выдержав, нойон сильно тряхнул парня за грудки:

— Да ты издеваешься или и в самом деле не видишь, что я жив, а, Веснушка?

— Но, господин...

— Я смотрю, ты всё в труппе?

— А куда денешься? У меня ж ни родных, никого... Пару раз заглядывал в «Улитку», там уже новый хозяин. В «Синей рыбке» бывал... Линь — ну тот, угрюмый, ваш слуга, предупредил, чтоб я не появлялся на старом месте. Сказал, можно нарваться на людей Мао Ханя или на «красные шесты».

— Что, впрочем, почти одно и то же, — невесело усмехнулся нойон. — Он прав. И долго ты здесь подставляешь спину?

— Вы видели?! Нет, эту пьесу мы играем не так давно. Я её и сочинил, вернее, подсказал тему Тяню.

— Ты? — Князь удивился. — Ну надо же. Что же не секут розгами кого-нибудь другого?

— А больше некого, господин Ба...

— Тсс! Не произноси зря моё имя.

— Понял. Так вот, больше действительно некого. Тянь слишком упитан, а остальные — здоровяки, да и слишком взрослые — никто из них не вызывает сочувствия, один презрительный смех. Вот и приходится мне отдуваться. Ничего, скоро праздник, а затем и весна. Заработаем! Приходите на спектакль, господин!

Баурджин покачал головой:

— Нет уж, увольте! Слишком уж ваши пьесы грустны.

— Уж какие есть. Кстати, у меня на спине во время представления вовсе не кровь, а краска. Правда, потом её долго смывать. — Веснушка зябко повёл плечами. — Ну, я пошёл. Рад, что вы живы, господин.

— Постой! — Что-то быстро сообразив, Баурджин в три прыжка догнал парня. — А почему вы выступаете только здесь? В глубине квартала зрителей куда больше. Тут, знаешь, народ весьма специфический, не любит зря показываться в таких местах, где можно нарваться на городскую стражу. Но, в общем, они добрые люди и, полагаю, всей душой хотят приобщиться к искусству! Только не к той гнусной пьесе, что вы сегодня играли!

— О, господин, у нас есть и другие!

— Вот их и играйте, — с уверенностью распорядился князь. — Я, кстати, знаю почти наизусть одну классическую вещь, очень смешную. Вот только, к сожалению, не помню автора. Там один ловкий человек приезжает в глухую провинцию под видом посланного для проверки чиновника.

— А! — моргнул Веснушка. — Так и я что-то подобное помню. Но надо хорошенько подготовить сюжет, расписать роли. Вам надо поговорить с Тянем!

— Сам с ним говори, а мне некогда, — засмеялся князь. — А я пока пойду, присмотрю вам площадку для выступлений.

— А...

— Платить никому не надо! Я же сказал, что договорюсь.

— И...

— Встретимся завтра в корчме «Двое в ивах», знаешь, где такая?

— Да, знаю... О, господин, как я рад, что...

— И запомни, парень, — про то, что я жив, никому не слова!

— Кремень, в смысле — чтоб я сдох! — тут же поклялся Веснушка.

Возвращаясь к себе, Баурджин испытывал двойственные чувства.

С одной стороны, он, конечно, грубо нарушил все правила и поставил под угрозу свою конспирацию, но с другой... с другой стороны — совесть больше не колола, не мучила. Мучило другое — Елюй Люге! Похоже, надежде династии Ляо грозила нешуточная опасность.

Знаменитая куртизанка и почти что официальная любовница градоначальника, госпожа Тань Цзытао, естественно, жила на широкую ногу, насколько это было позволено женщинам подобного рода. Просторный двухэтажный особняк с загнутыми карнизами и невысокой оградой, сложенной из красного кирпича, располагался в округе Белого тигра, неподалёку от дома «коммунальщика» Лу Синя-шэньши. Баурджину это поначалу показалось удобным — можно было спокойно дожидаться куртизанку на улице, любуясь видневшимся из-за ограды садом — якобы шёл мимо, к своему другу Лу Синю... Чисто случайная встреча... Ага, случайная — только покойники по улицам не разгуливают, ну, как-то не принято это. Да, князь совсем забыл, что для всех своих друзей — кроме особо посвящённых людей Игдоржа Собаки — он, увы, умер, точнее, погиб от рук жутких разбойников из знаменитой шайки «красные шесты». Вот в соответствии с этим теперь и приходилось действовать, да ещё и опасаться совсем не нужной встречи с проживающими неподалёку друзьями — поэтом Юань Чэ или тем же Лу Синем-шэньши. В той одёжке — короткая крестьянская куртка и полотняные штаны, — которую нойон обычно носил в последнее время, его, конечно, вряд ли бы кто опознал, но сейчас он просто вынужден был одеться поприличнее — всё же сей квартал считался довольно-таки престижным. Мощёные улицы, красивые особняки под зелёными чиновничьими крышами, прекраснейший вид на расположенный неподалёку императорский дворец. Да-а, отнюдь не дёшево стоила земля в таком месте, отнюдь не дёшево!

Проходя мимо дома Мэй Цзы — Баурджин именно так и продолжал её именовать, — князь не преминул заглянуть во двор и приметил двух слуг, тщательно подметавших садовые дорожки. Ещё один слуга — по-видимому, привратник или сторож — важно прохаживался у самых ворот.

— Эй, служивый, — останавливаясь, окликнул его Баурджин.

— Да, господин? — Бросив на неизвестного крикуна пристальный взгляд, привратник, похоже, счёл его достойным краткого разговора.

— Передай своей хозяйке, что...

— Прошу меня простить, господин, но моя госпожа никого и никогда не принимает, — поклонившись, твёрдо заявил слуга. — И вас тоже не примет, можете не надеяться!

— Но я — её старый друг.

— Тем более вы должны были знать, что не стоит приходить в этот дом.

— Ах, да...

Князь задумчиво кивнул: ну да, уж конечно, господин Цзяо Ли, несмотря на всю свою тупость — а, может, и благодаря ей, — принял все меры для ограждения своей любовницы, и Баурджин его прекрасно понимал. Да уж, за такой женщиной нужен глаз да глаз, Мэй Цзы ведь не домашняя кошечка, а дикая, смертельно опасная пантера. Вот именно так — пантера. О, подобная женщина вряд ли будет послушно выполнять все указания своего любовника, которого вовсе не любит, а лишь цинично использует. Наверняка она не сидит дома всё время, а выходит в свет, или, верней, в полусвет, одна, без покровителя, очень может быть, что инкогнито, в маске...

А со слугами здесь разговаривать бесполезно, наверняка все они — на содержании у Цзяо Ли. Потому и называться собственным именем не стоит.

Черт! Что же делать-то? Как подкараулить Мэй Цзы? И не просто подкараулить, а ещё и вдумчиво с ней побеседовать.

Наверняка есть какое-то заведение, где она бывает, не та Мэй Цзы женщина, чтобы спокойно сидеть взаперти. Эх, прежние бы связи! Выпил бы вина с Юань Чэ да вызнал бы всё, что надо. Увы, сие пока невозможно, ведь он, Баурджин, — покойник, как и его слуги. А что, если... А кого? Лэй или Чена нельзя, поэт может их вспомнить, узнать, да и сами они не артисты... Артист... Тянь? Нет, ему пока сложно доверять, да и не следует использовать для такого дела нового человека... Дэн Веснушка! Вот кто точно подойдёт! Он артист, да ещё какой! Если уж он столь вдохновенно исполняет роль мальчика для битья, то уж тем более легко сыграет и юного провинциального поэта, явившегося за советом к своему кумиру. Юань Чэ это будет приятно, а под это дело можно выспросить что угодно. Только надо не забыть научить бывшего водоноса, какими словами в приличном обществе говорят о женщинах! И сочинить для него стихи, пусть даже самые плохонькие, глупые. Что-нибудь типа «любовь-морковь».

Дэна Веснушку он обнаружил всё в той же фанзе, естественно, не одного, а с приятелями-артистами. Князь с удовлетворением отметил и залатанную крышу, и чисто подметённый двор с аккуратно сложенной поленницей под небольшим навесом. Обустраиваются люди, чувствуя постоянный заработок. И — не без его, Баурджина, помощи.

Нойон не стал ждать, когда парнишка выйдет во двор, а просто громко, по-мальчишески свистнул. Из дверей выглянул толстяк Тянь, и князь поспешно убрался за дерево, а потом свистнул ещё — и на этот раз удачно.

— Эй, Веснушка! Есть к тебе дело.

Парень оглянулся вокруг и, увидав Баурджина, захлопал глазами:

— Господин?

— У меня к тебе дело. Можешь сейчас уйти?

— Легко. Только предупрежу своих.

Чен и Лэй были искренне рады видеть бывшего водоноса, да и тот, похоже, совсем успокоился и теперь заливисто смеялся над своими прежними страхами. Ну в самом деле, не могут же внезапно ожить сразу три покойника? Хотя, конечно, бывали случаи в старину... Но эти-то на оживших мертвецов, какими их представлял Дэн, вовсе не были похожи! Сверкали глазами, орали какие-то глупости, хохотали...

— А ну, цыц! — прикрикнул на ребят Баурджин. — Ишь устроили тут хорошо организованный бардак. Чен, ты должен знать здесь хорошего портного!

— Дядюшка Фань отлично перешивает краденое. И главное, быстро.

— Замечательно! На тебе деньги. — Князь отсчитал парню связки монет, недавно подброшенных Игдоржем, который сумел сохранить значительную часть средств. — Пойдёшь на рынок, купишь ткани, не дорогой, но и не слишком дешёвой, такой, чтоб была по карману интеллигентному юноше из провинции. В таком же роде и закажешь костюм — штаны, обувь, халаты, в общем, всё как полагается.

— Понял вас, господин. — Чен кивнул на гостя. — Размеры — его?

— Его.

Ещё раз кивнув, слуга испарился, словно и не было.

— И как он так может? — Покачав головой, Баурджин строго взглянул на Лэй. — Ты, что ли, учишь?

— Не, не я. — Девчонка прыснула. — Он сам учится. Я тоже схожу на рынок, господин? Надо купить продукты.

— Давай, — милостиво разрешил князь. И, дождавшись, пока девушка выйдет, повернулся к Веснушке: — А с тобой, друг мой, мы сейчас займёмся поэзией.

— Поэзией? — с неожиданным восторгом вдруг воскликнул мальчишка. — Откуда вы знаете, господин, что я сочиняю стихи?!

Стихи у Веснушки оказались славными. Про дождь за окном, про синие горы, про луч солнца и розы, «растущие для двух влюблённых сердец». Хорошие стихи, вовсе даже не глупые и вполне приятные. Выслушав, Баурджин улыбнулся — подобные вирши просто не могут не понравиться Юань Чэ.

— Юань Чэ?! — услыхав имя поэта, подпрыгнул Веснушка. — Я должен встретиться с самим Юань Чэ!!!

— Ты его знаешь? — удивился нойон.

— Да-да, конечно, как его можно не знать? Я собирал его стихи, ещё будучи водоносом. Ммм... Вот солнца луч качнулся над лазурным небом, и стало вдруг на сердце веселей. И дом, и сад, и те места, где не был, везде...

— Ладно, ладно, — перебил Баурджин. — Вечер поэзии устроим как-нибудь позже. О! Кажется, кто-то идёт... Неужели Чен? Что-то быстро.

И в самом деле, тщательно вытерев во дворе ноги, в фанзу вошёл Чен со свёртком под мышкой.

— Обменял купленную ткань на уже готовое платье, — кратко доложил он. — Вы ж сами сказали — чтобы быстрее. А у дядюшки Фаня заказов сегодня много.

— Угу, много, — князь хмыкнул. — То-то я смотрю, местные гопники с утра уже пьяные ходят. Небось грабанули ночью каких-нибудь купцов. Ну ладно, это их дела. Значит, ты взял готовый костюм. А подойдёт ли?

— Да я прикинул, — широко улыбнулся слуга. — Мы ж с ним почти одного роста.

— Прикинул он... Давай, Веснушка, переодевайся.

Юный артист быстро скинул свою потрёпанную одёжку.

— Всё хочу спросить, — задумчиво протянул князь. — Откуда у тебя эта татуировка?

— Роза? — Веснушка оглянулся с некоей гордостью. — Она у меня с детства. С самого раннего. Говорят, такие не делают кому попало!

— Да уж, — тут же подтвердил Чен, как будто его кто-то спрашивал. — Ну-ка, повернись-ка... Смотрите, господин, — очень тонкая и тщательная работа. И краска до сих пор не выцвела. Недёшево такая красота стоит, а, Веснушка?!

— Уж конечно, думаю, что недёшево, — согласно кивнул артист.

Баурджин качнул головой:

— Что же, выходит, ты внебрачный сын какого-нибудь шэньши?

— Ха, шэньши! — натянув штаны, довольно засмеялся Веснушка. — А может, какого-нибудь князя или... самого императора?!

— Ну давай, давай, одевайся, принц в изгнании, — усмехнулся нойон. — От Юань Чэ тебе нужно будет узнать вот что...

Закончив подробные инструкции, Баурджин ещё раз объяснил парню, как добраться до заведения тётушки И, а также каким образом там себя следует вести, после чего, отечески благословив Дэна, отправился на встречу с Игдоржем Собакой.

Напарник ждал князя в неприметной закусочной неподалёку от Северных ворот, полной самого разного народа: какие-то угрюмые парни, по виду — носильщики или грузчики, распространявшие запах навоза крестьяне, мелкие торговцы, зашедшие укрыться от начавшегося дождя, и прочие.

— Здесь подают неплохую рыбу, нойон, — вместо приветствия негромко сказал Игдорж. — Рад тебя видеть.

Рад... Баурджину вдруг почему-то показалось, что на самом деле не очень-то он и рад. Почему? Действительно — не рад или просто почудилось? Да нет, едва ли — князь привык доверять своим чувствам. А может, напарник просто устал?

— Выйдем, пройдёмся, поговорим, — предложил нойон.

— Пройдёмся, — поспешно — слишком поспешно — согласился Игдорж.

Расплатившись, они покинули закусочную и двинулись по тянувшейся вдоль городской стены аллейке, усаженной раскидистыми платанами с аккуратно подстриженными ветками. Баурджин давно заметил, что китайцы — ханьцы — в отличие, скажем, от русских или тех же монголов, не очень-то любят дикую природу: по их мнению, она далеко не совершенна и, несомненно, требует всяческих улучшений. Поэтому ветки у деревьев и кустов нужно обязательно подстригать, траву — скашивать, да и следить, чтобы цветы, даже полевые, росли не абы как, а по чётко определённому плану.

— Красивый город! — Князь оглянулся, любуясь полускрытым пеленой дождя разноцветьем крыш.

— Да, красивый... — согласился напарник. И почему-то вздохнул.

Устал? Да нет, похоже...

— Говорят, ты нашёл себе женщину, дружище?

— Да. — Игдорж не стал спорить. — Она очень красива и умна. Вдова одного чиновника.

— Значит, вполне обеспечена.

— Я бы сказал — богата. Но не это главное.

Эти слова Игдорж произнёс с вызовом, глаза его хищно блеснули, а правая рука скользнула под полу халата. Князь тут же понял — зачем. Впрочем, он давно уже всё понял...

— Не стоит так торопиться, Игдорж. Да и я ведь не поросёнок, не дам себя спокойно зарезать. Нет, нет, не дёргайся — выслушай.

Напарник молча скривился, но кинжал всё же не вытащил... хотя что ему помешало бы сделать это в любую секунду?

Только слова князя.

— Ты встретил женщину, Игдорж, — тихо сказал Баурджин. — И я за тебя рад. Нет, не усмехайся, действительно рад. Тебе уже немало лет и надоело жить как перекати-поле. Ни дома, ни семьи, ни друзей, по большому счёту. Заботы кочевника тебя привлекают мало... Не надо, не спорь, я это давно заметил. Город. Вот этот город, в котором у тебя вдруг появилось всё — семья, дом, друзья. Да-да, я думаю, все те парни — грузчики, носильщики, конопатчики бочек, — они давно уже превратились в твоих друзей. Ты ведь встречаешься с ними часто и отнюдь не только ради дела. Просто посидеть, пообщаться, выпить. Ты стал среди них своим, Игдорж. И этот город, прежде чужой и незнакомый, теперь воспринимается тобою как свой! Да он и есть твой. Внезапно обретённая родина. И ты теперь очень не хочешь, Игдорж, чтобы его улицы топтали копыта монгольских коней!

— Что ж. — Напарник снова скривился. — Ты очень умён, князь.

Баурджин улыбнулся:

— Я знаю. И знаешь, почему я тебе всё это рассказываю?

— Интересно...

— Потому что я тоже этого не хочу!

— Что?! — Игдоржу показалось, что он ослышался.

— Да, да, — подтвердил нойон. — Повторю ещё раз: я не хочу, чтобы Ляоян был разрушен монголами! Этот прекрасный город вовсе не достоин этого. Он должен стать столицей! Прекраснейшей столицей Стальной империи Ляо!

— Елюй Люге... — тихо протянул поражённый словами князя напарник. — Он станет императором... Однако не самый плохой выбор.

— Для Ляояна — единственный. — Баурджин прищурил глаза, любуясь величественной панорамой города.

— Но непобедимые тумены Джэбэ скоро будут здесь!

— И пусть будут! — рассмеялся князь. — Нам и Елюю Люге это только на руку! Скажу больше, мятеж киданей невозможен без поддержки великого хана.

Игдорж усмехнулся в усы:

— Ну, это понятно. И всё же...

— Я знаю, как сохранить город! — уверенно заявил Баурджин.

Глава 16 РАЗЯЩАЯ СТАЛЬ Зима—весна 1212 г. Ляоси

Поднимался ветер. Становясь всё сильнее, он гнал по узким тропкам бурые, давно опавшие листья, поднимал по урочищам тучи серовато-жёлтой пыли. Пахло ковылём и сухими степными травами, внизу, в предгорьях, моросил дождь, а здесь, над горой Цзины-нань, порывы ветра разогнали тучи, очистив сверкающее голубизной небо.

— Добрый знак. — Чингисхан, владыка степей, завидев подъезжавшую кавалькаду, по-молодому ловко спрыгнул с коня.

Окружавшие его нукеры, приветствуя подъезжавших, вздёрнули вверх копья. На стальных лезвиях вспыхнуло солнце.

Поднимавшиеся на гору всадники в блестящих шлемах и панцирях остановились, двое из них спешились и быстро пошли к вершине. Яркие солнечные лучи отражались от их доспехов, ветер развевал за спинами разноцветные плащи: у одного — небесно-синий, у другого — императорски-жёлтый.

Подойдя к властелину степей, оба приветственно поклонились.

— Рад видеть тебя, брат мой Елюй Люге! — С обаятельной улыбкой Чингисхан обнял путника в жёлтом плаще. — Рад приветствовать славного императора Ляо!

Услыхав эти слова, нукеры отсалютовали копьями.

— Я также рад видеть и тебя, Баурджин-нойон. — Повелитель устремил свои тигриные глаза на князя, синий плащ которого трепетал за спиной, словно победное боевое знамя. — Сонин юу байна уу? Какие новости?!

Баурджин почтительно преклонил колено.

— О, небесный брат мой, славный император киданей и ханьцев. — Чингисхан повернулся к важному гостю. — Прошу за мною в шатёр, отдохни с дороги. Заодно и поговорим, решим наши дела к обоюдному удовольствию.

Тысячник... впрочем, какой уж тысячник? Вождь! Вождь восставших киданей, милостью богов властелин Стальной империи, Елюй Люге улыбнулся:

— Рад встрече с тобой, великий хан! И всё же жаль, что она будет краткой, — цзиньское войско Баньяна Чэнюя идёт к Луньаню. Я должен быть там!

— Ты будешь не один, брат мой, — негромко рассмеялся Чингисхан. — Я пошлю тебе на подмогу тумены моего лучшего полководца — Джэбэ. Идём же в шатёр и всё обсудим. Тебя с нами не приглашаю, Баурджин, но напоминаю, что ты достоин самой высокой награды. И её получишь! — Властелин степей обернулся и неожиданно подмигнул князю. — Кроме того, здесь есть тот, кто рад тебя видеть куда более, чем даже я!

Чингисхан с улыбкою поднял руку и обернулся к нукерам. Баурджин тоже повернул голову и увидел, как, отделившись от стройных шеренг воинов, бежит по пожухлой траве красивый русоволосый юноша в сверкающих на солнце латах.

Сердце нойона дрогнуло... Распахнув объятия, он зашагал навстречу...

Подбежав, юноша, не обращая никакого внимания на улыбающихся императора и нукеров, бросился Баурджину на шею:

— Отец!

— Алтай Болд... Сын... Как дела дома, сынок?

По счастливому лицу князя текли слёзы... Или виной тому был ветер?

А с Мэй Цзы всё ж таки не обошлось без постели. Впрочем, князь это предчувствовал и, сказать по правде, не очень-то и сопротивлялся. Нет, сам ни на что не намекал, упаси боже! Главное-то было как можно быстрее предупредить Елюя Люге о том, что его заговор раскрыт — как всегда и бывает, нашёлся предатель, и не один. У Мэй Цзы, как подозревал Баурджин, наверняка были возможности для экстренной связи.

— Да, я предупрежу его, — просто отозвалась женщина, похоже, ничуть не удивляясь воскрешению князя из мёртвых.

— Да, и мне нужно самому как можно быстрее попасть к нему.

— Вот так... — Мэй Цзы неожиданно улыбнулась. — Раньше мы были врагами, нойон... А сейчас...

— Времена меняются.

Они пили чай на втором этаже роскошного особняка куртизанки, куда приехали из одного неплохого местечка, где посетители играли в кости и иные игры. Адрес его не так давно выспросил у модного поэта Юань Чэ бывший водонос Дэн Веснушка. Надо сказать, Мэй Цзы прекрасно владела собой — даже бровью не повела, увидев перед собой Баурджина. Ну ещё бы... с таким-то прошлым! Нойон хорошо помнил, как девять... нет, уже десять лет назад Мэй Цзы умело изображала несчастную шпионку, а затем, подставив своего хозяина, едва не погубила всё монгольское войско и самого Баурджина в придачу. И главное, сумела скрыться!

— Странно. — Мэй Цзы снова усмехнулась. — Мы с тобой пьём чай и разговариваем, словно давние друзья!

— Мы и есть друзья... Ваше будущее величество.

— Елюй Люге... — Прекрасные глаза куртизанки затуманились. — Он казался мне просто милым и упорным мальчиком. О его истинном предназначении я узнала позже...

— Надо быстрее послать ему весть! — напомнил нойон. — Думаю, у тебя найдутся верные люди.

— Найдутся. — Женщина легко поднялась из-за стола и, взяв гостя за руку, улыбнулась. — Идём.

Они вошли в довольно просторную комнату, даже скорее небольшую залу. Мэй Цзы подняла в пазах оклеенное полупрозрачной бумагой окно и, обернувшись, кивнула куда-то в угол:

— Смотри.

Баурджин повернул голову и увидел стоявшую в дальнем углу золотую клетку. В клетке ворковали белые птицы.

— Голуби! — ахнул князь. — Почтовые голуби!

— Именно! — Куртизанка кивнула. — Они быстро донесут любую весть.

— А не...

— Перехватят? Я пишу шифром. И отправлю сразу трёх. А через три дня ты и сам явишься к Елюю. Или я не права, нойон?

— От тебя ничего не скроешь!

— Можешь пока присесть. — Куртизанка кивнула на широкое ложе, покрытое мягким узорчатым покрывалом. — Я пока напишу и отправлю записки.

Она уселась за небольшой столик, спиной к гостю, обмакнула кисточку в тушь... Баурджин закусил губу, глядя, как под тонким шёлком халата двигаются лопатки. Ах, всё же какая женщина!

— Ну вот, пусть теперь тушь высохнет... Ты смотришь на меня, князь?

— Да...

— Смотри...

Встав со стула, Мэй Цзы, не оборачиваясь, изящным движением развязала пояс... и медленно скинула халат... сначала с левого плеча... потом с правого... Всё та же точёная фигура, девичья, ничуть не постаревшая... Узкая линия позвоночника, тонкая талия, бёдра, золотистая кожа... Право же, эта китаянка ничуть не изменилась за прошедшие десять лет... Право же...

Куртизанка резко обернулась. Качнулись пухлые груди, а в руке блеснул кроваво-красный коралл... Тот самый, что и был раньше, тогда?

— Только не говори, что ты этого не хочешь, князь, — подойдя к ложу, тихо произнесла Мэй Цзы.

— А никто и не говорит!

Баурджин с улыбкой погладил женщину по плечам, провёл рукою по бёдрам и крепко прижал к себе...

С молодой энергией — ведь никто из них вовсе не был старым — тела любовников слились в страсти, полетело на пол скомканное покрывало, заскрипела кровать, изогнувшись, сладко застонала Мэй Цзы...

Блестящие антрацитовые волосы куртизанки разметались по плечам, чувственные пухлые губы — кораллы — приоткрылись, закатились глаза... О...

Трещала — да-да, уже трещала — кровать, на спинке которой... на спинке которой внимательный взгляд Баурджина заметил рисунок из жёлтых роз. Сначала, правда, не обратил внимания — ну и розы, и что? Вон они, ещё и на стенах, и на спинке стула. Жёлтые... А потом вдруг словно что-то замкнуло в мозгу. Жёлтая роза!

Князь осторожно погладил женщину по плечам:

— Хочу тебя кое о чём спросить, Мэй.

Куртизанка лишь усмехнулась:

— Знаю о чём. Не противно ли мне обманывать сейчас Елюя Люге? Нет, не противно! Противно каждый... почти каждый... вечер делить ложе с этой толстой жабой Цзяо Ли! Но без этого... К тому же я куртизанка, и этим всё сказано. Елюй Люге прекрасно знает, чем я занимаюсь, всегда знал, и тем не менее...

— Всё это очень интересно, Мэй, — мягко улыбнулся князь. — Но я хотел спросить о другом... У тебя никогда не было детей?

— Нет! — резко выкрикнула куртизанка.

— Плохо... — Баурджин пожал плечами. — А мне вот подумалось...

— Почему ты об этом спрашиваешь?!

— Так... просто... Ну, взял да и спросил, а что? Ну, не было, так извини. Без детей плохо.

— Сама знаю...

А на воротах дома, кстати, тоже был тот же рисунок — жёлтая роза.

Войско знаменитого полководца Золотой империи Ваньяна Чэнюя двумя узкими языками втягивалось в долину, обходя вздымающиеся посередине развалины крепости. Чжурчжэньские конники, прищурясь, смотрели на видневшиеся впереди холмы, на вершинах которых выстроилась армия мятежного тысячника. Шестьдесят тысяч вёл с собой Ваньян Чэнюй, конницу и пехоту, в основном ханьскую, вовсе не хотевшую воевать и с тоской вспоминавшую недавний разгром у Лукового хребта Ехулин. На поднявшемся ветру победно реяли имперские знамёна, украшенные золотыми изображениями драконов, блестели на солнце доспехи, сверкающей радугой переливались разноцветные мундиры солдат. Им сказали, что на сей раз придётся биться с оборванцами. С какими-то там киданями, затеявшими очередной мятеж.

И в самом деле, армия Елюя Люге выглядела куда как бледнее по сравнению с войском Цзинь. Но в рядах цзиньцев большинство составляли люди, давно уставшие воевать, а сами чжурчжени рассматривали подавление мятежа почти как развлекательную прогулку. Иные настроения господствовали у киданей. Победить и возродить великую империю или умереть — третьего было им не дано. Об этом знал вождь, об этом знали воины. И никто из них, конечно же, не хотел смерти, а значит, нужно было победить.

Цзиньцы шли уверенно и нагло, и Елюй Люге с ненавистью смотрел на них, прикрывая глаза ладонью от ярких лучей солнца. Его воины — опытные солдаты дальних крепостей — не проявляли ни нетерпения, ни страха, спокойно ожидая приказа.

Вот втянулась в долину ярко-алая змея левого фланга Цзинь, вот пошла правая — голубая, а зелёный центр уже подходил к сопкам.

— Пора! — Елюй Люге поднял руку и резко опустил, направляя основную часть своих сил в центр долины.

Грохнули барабаны, запели трубы, просвистели свою смертельную песнь выпущенные с обеих сторон стрелы, и отряды мятежного тысячника с громкими криками бросились с холмов вниз. Впереди, размахивая саблями и мечами, неслись всадники, за ними шла щитоносная пехота и лучники.

— Хэй-гей, Ляо! — кричали воины Елюя Люге. — Сталь разит золото! Да здравствует сталь!

Словно разящий меч, войско киданей вонзилось в передовые отряды Цзинь. И закипела битва.

Звон мечей, треск ломающихся копий смешался с ржаньем коней, с хрипами и стонами раненых.

— Хэй-гей? Ляо!

— Золото сильней всех!

Уже не пели стрелы, уже невозможно было разобрать, кто где, — войска сошлись врукопашную, и мятежники чувствовали, что теснят, теснят врагов, а те — пусть упираясь, пусть медленно, но отступают!

— Да здравствует разящая сталь!

Казалось, вот ещё немного, и цзиньцы, дрогнув, обратятся в бегство. Казалось, ещё вот чуть-чуть... Вот ударить, смять, ну, ещё... Вот уже враг попятился. Ага!

Нахлынувшее воодушевление придало мятежникам новые силы. И враг действительно пятился, отступал, и победные кличи киданьких воинов становились всё громче...

А Елюй Люге на вершине холма видел совершенно другое. Как центральная часть обороны цзиньцев поддалась, прогнулась дугою, как вторглись в неё мятежные части, постепенно увязая, как увязает в патоке муха. А с двух сторон, и слева и справа, уже наползают на киданьское войско красные и голубые стрелы.

— Клещи... Они хотят взять нас в клещи. — Елюй Люге подозвал вестового. — Поднимайте жёлтый флаг.

Взвилось ввысь жёлтое трепещущее знамя... Снова завыли трубы. И, согласно этому знаку, ринулась в бой засадная конница будущей империи Стали.

И сражение вспыхнуло с новой силой, и жёлтая конница Ляо увязла в громаде чжурчжэньских сил, и шум битвы стал напоминать грозный шум моря. Елюй Люге морщился — не совсем так всё складывалось, и оставалась уже одна надежда — на красный флаг, на последний — действительно последний — резерв.

И мятежный тысячник всё же вынужден был бросить его в дело.

Впрочем, была ещё одна надежда... последняя надежда династии.

— Думаю, им давно пора подать знак, — подъехав к предводителю киданей, нервно усмехнулся Баурджин. — Что ж они медлят? Порох отсырел?

— Может быть, они просто не знают, куда именно посылать ракеты. Да и... Прибудет ли подмога?

— Прибудет. — Нойон усмехнулся, уклоняясь от стрелы на излёте. — Правда, могут чуть опоздать. Но ударить они должны в чётко указанном месте. Смотри, император — там!

Баурджин показал рукой на то место, где разделялись фланги. Вот туда и ударить, вот там и прорвать узкую оборону, разделив врагов на две части.

Но что же специально оставленные люди никак не подадут сигнал?

— Пойду сам, гляну. — Нойон сбросил с плеч богато расшитый плащ. — Император! Давай дымовую завесу!

— Слышал? — Елюй Люге мрачно глянул на вестового.

Отсалютовав копьём, тот тут же умчался.

Грохотнули барабаны... И чёрный дым, выпущенный из длинных труб, кои Баурджин прозвал батареями, начал окутывать битву. Дым становился всё гуще, и ветер нёс его на врагов.

— Ну, пожалуй, пора. — Баурджин пригнулся в седле и стегнул коня. — Не поминайте лихом!

Рванулись к глазам разноцветные боевые порядки, и шум битвы ворвался в уши. Поджарый гнедой жеребец легко вынес нойона в самую гущу битвы. Впрочем, в гущу князю было не нужно, ему б обойти, да только как тут обойдёшь, в подобной гигантской каше.

И тем не менее Баурджин сумел уклониться влево. Задержав дыхание, сунулся в клубы дыма... А когда вынырнул — нос к носу очутился перед здоровенным чжурчжэнем, настоящим богатырём на белом коне. Позади богатыря виднелись вооружённые люди — небольшой отряд, может быть, даже гвардия, Баурджину некогда было их рассматривать, он с ходу бросил коня в бой, целя в сопернику в грудь длинной кавалерийской пикой.

Пика скользнула по вражескому щиту. И тотчас же нойон едва уклонился от мощного удара палицы. Вот вражина опять замахнулся... Князь вытащил саблю и дал своему жеребцу шпоры. Ага! Вражий удар снова получился смазанным — дрогнул, отскочил в сторону конь, и чжурчжэнь, выругавшись, в ярости швырнул палицу, целя Баурджину в лицо. Ну и дурак. Не составило никакого труда пригнуться.

Подскочив ближе, нойон с силой полоснул саблей по щиту, ожидая неминуемого отбива... он и последовал, этот отбив, он и придал вовремя повёрнутому клинку такую силу, что тот прорвал вражескую кольчугу, вошёл в неё, словно в масло... Ну, пусть не словно в масло, но вошёл же!

Чжурчжэньский богатырь недоумённо дёрнулся, побледнел... и тяжело повалился с седла. Стоявшие за ним воины с воем бросились на князя... Но сзади уже наступали свои!

— Бей их, ребята! — оглянувшись, расхохотался князь.

И, подогнав коня, вихрем понёсся дальше. В суматохе ему удалось добраться почти до самой башни, вернее, до того, что от неё осталось. Почти удалось. Вот и парням-киданям тоже почти удалось. Вот они лежат в высокой траве — силач Джанг, красавчик Люэй, хитрюга и выжига Шань Ду... Значит, не успели, нарвались всё ж таки на вражью засаду. Что ж, придётся делать всё самому. Утешение одно — не зря скакал.

Спешившись, Баурджин размотал аркан и, раскрутив, набросил петлю на оставшийся в целости зубец. На самой вершине башни.

Оглянулся. Подтянулся. Полез.

Не то что бы было страшно, скорее как-то неуютно, что ли... В любой момент можно было ожидать стрелу. Пока спасало лишь то, что чужрчжэни слишком увлеклись битвой и ушли далеко вперёд. Однако, а вдруг мятежники из последних сил рванут в наступление? Что тогда? А тогда, уж наверное, лучше спрыгнуть...

Но Бог миловал, и князь спокойно добрался до вершины башни, где загодя были приготовлены заряженные взрывчатым зельем петарды.

— Отлично! — Осмотревшись, Баурджин потёр руки.

Всё было видно как на ладони — и серовато-жёлтые ряды мятежников, и — ало-зелёно-голубые — цзиньцев. Ну, вот туда вот... Вот, где совсем узенько. Ударить бы с тыла! Сейчас...

Поплевав на руки, Баурджин приладил на парапете бамбуковые трубки — ракеты. Одну — жёлтую — направил вертикально вверх, другую — красную — как раз туда, куда надо, на ту самую узость. Вытащив кресало, поджёг фитиль и, подавшись в сторону, зажал руками уши. Со свистом ушла вверх бамбуковая труба... с грохотом разорвалась в небе на тысячи солнечно-жёлтых осколков. Прямо Новый год… Только вот нет поздравлений партии и правительства. «Дорохгие товарищи...»

Честно сказать, Баурджин (Иван Ильич Дубов) недолюбливал Брежнева, ему куда больше импонировал деятельный и подтянутый Косыгин...

Ах вы, гады!

Пущенная снизу стрела едва не угодила нойону в глаз. Укрывшись за уцелевшими зубцами, Баурджин осторожно выглянул и чертыхнулся, узрев внизу человек десять цзиньцев — вероятно, арьергард или боевое охранение. Оп! Выбив каменную крошку, чиркнула по зубцу стрела. А вот ещё одна, ещё... Чёрт побери, а ведь и не высунуться! Хорошо стреляют, сволочи. А зачем им стрелять? Да ясно зачем — чтоб не высовывался. Значит, кто-то решил забраться на башню. Ну да, во-он тот дальний зубец захлестнула ремённая петля. И — тот... И этот...

Господи... Если б не стрелы... А ведь они его скоро достанут, эти цзиньцы. Ишь как слаженно действуют. Эх, была б гранатка... Гранатка... Баурджин заинтересованно осмотрел оставшиеся ракеты. Если ситуация не изменится, — а похоже, она вовсе не собиралась меняться, — чтобы указать направление наступающим, ему понадобится только одна, вот эта — красная. А эти две — синяя и зелёная. Вот вам и порох. Гранатки!

Связав обе ракеты вместе, Баурджин поджёг шнуры и, выждав требуемое время, швырнул импровизированные гранаты вниз, на головы цзиньцам. Громыхнуло с такой силой, будто нойон и в самом деле бросил гранату. Пока противники приходили в себя, князь быстро пересёк открытое пространство между зубцами и перерезал накинутые петли. И осторожно выглянул... Трупы — один, два... семь! Семеро. Вот это рвануло!

Вжик! Снова прилетела стрела! Да сколько же их там, этих цзиньцев? Нойон невольно улыбнулся — сколько? Шестьдесят тысяч!

Затаившись за зубцами, Баурджин замер, не подавая решительно никаких признаков жизни. Пусть думают, что попали... Ага, вот просвистел аркан. Натянулся... Кто-то лезет... князь приготовил саблю... вот-вот над зубцом должна показаться голова врага. И тогда... Ну, головы у него точно не будет. И вот!

Взмах сабли! Нет, не достал — противник просто отпрянул и полетел вниз нелепой тряпичной куклой.

Баурджин задумчиво покачал головой — а ведь больше они на этом не попадутся. Что же делать? А вот что! Использовать камни. Их ведь тоже можно неплохо метать вниз... под те зубцы, на которые накинут арканы.

Ломая ногти, нойон выломал-таки из стены подходящие камешки. Ну, прошу пожаловать в гости, господа чжурчжэни!

А никто в гости почему-то больше не лез. Не жаловал. Неужели — из-за негостеприимства хозяина? Ай-ай-ай...

Ого! Баурджину что-то показалось... нет, не показалось, послышалось... Ур-ра! Ур-ра! Ну да! Хур-ра! Боевой клич монголов, точнее, бывших среди монгольских войск тюрков!

— Хур-ра! Хур-ра-а-а!!!

— Хур-раа-а-а!

Поправив прилаженную меж зубцами ракету, нойон прицелился и поджёг запал.

Ввухх!!!

Огненно-красная стрела ушла точно в предназначенное ей место.

И туда же ринулась доспешная конница Джэбэ!

— Хур-ра-а!!!

Баурджин, ликуя, выглянул с башни... а затем и встал во весь рост, хорошо различая ворвавшихся в долину всадников. Вон, на холме, сам Джиргоадай-Джэбэ, с которым когда-то отбивались от нападения северных людоедов, вот у самой башни — Гамильдэ-Ичен с выбивающейся из-под шлема гривой тёмно-русых волос... побратим-анда... А рядом с ним — молодой воин в сверкающей на солнце кирасе... Алтай Болд! Сын!

— Хур-ра!!!

Воины Цзинь расползлись в беспорядочном бегстве.

— Хур-ра!

Возрождённая сталь Ляо разила поблекшее золото Цзинь.

— Хур-ра!

Глава 17 МЕНЯ ЗОВУТ БАУРДЖИН-НОЙОН Весна 1213 г. Ляоян

— Они, отступают, отступают! — свесившись со стены крепости вниз, громко заорал молодой и безусый воин. — Отступают, клянусь всеми богами!

И в самом деле, непобедимые монгольские орды — тумены любимца Чингисхана, полководца Джэбэ, оставили все попытки взять укреплённые ворота и, сохраняя чёткий порядок, отходили к реке, время от времени выпуская по защитникам города тучи стрел, часть которых, несмотря на массивные укрепления, всё же находила свои жертвы.

— Ну, наконец-то ушли, — улыбнулся воин постарше, как, видно десятник, в стёганом панцире и ярко начищенном железном шлеме.

— Ушли, — с облегчением промолвил кто-то и тут же с опаской протянул: — Но они могут вернуться.

Десятник залихватски подкрутил усы:

— А и вернутся — так точно так же отвалят, дикари не умеют штурмовать укрепления!

— Да, но северные-то крепости они взяли.

— Так то — крепости... а это — город! Попробуй его возьми.

Десятник лукавил, утешая себя и других, и, пряча своё лукавство, старался говорить веско и сдержанно, чтоб выходило поубедительнее. На самом-то деле все защитники города прекрасно знали, что единства среди жителей нет: уж слишком многим надоела пришлая чжурчжэньская власть — власть деспотичных взяточников и казнокрадов. Гарнизону приходилось всерьёз опасаться, как бы сами горожане не подняли мятеж, а уж тогда мало не показалось бы никому.

По синему весеннему небу неслись тёмные облака, окрашенные оранжевым вечерним солнцем. Облака несколько напоминали силуэты всадников, что вызывало в воинах новый приступ беспокойства, заставляя с плохо скрытым ужасом пристально вглядываться вверх — не разозлились бы боги.

— Они всё же ушли, князь, — привалившись к высокому крепостному зубцу, сквозь зубы промолвил Игдорж. — Может, мы с тобой зря всё придумали?

Баурджин усмехнулся, покачав головой:

— Игдорж, Игдорж... Семейная жизнь явно тебя портит. Ты что, всерьёз полагаешь, что они не вернутся? В таком случае ты плохо знаешь Джэбэ!

— Вернутся, конечно... — Игдорж сплюнул вниз. — Просто вот... показалось...

— Твои люди сделали всё?

— Да, нойон. Башни выстроены, ворота усилены.

— Пусть твои люди будут готовы сегодня же ночью.

— Они всегда готовы, князь! Да и я прослежу лично.

Кивнув, Баурджин завернулся в плащ и, простившись с напарником, неспешно направился вдоль по крепостной стене. После ухода безуспешно осаждавших город монголов защитники резко повеселели, вот уже и на стенах, на крепостных башнях — везде — появилось вино, заиграли музыкальные инструменты, послышались песни. Воины гарнизона веселились, радуясь — пусть не окончательной победе, но всё же... Пусть орды дикарей ушли не навсегда, но ведь император обязательно окажет помощь столь самоотверженно защищающемуся городу, пришлёт войска и прогонит монголов назад в их пыльные степи. Так рассуждали многие. Надеялись. Верили.

Но Баурджин знал другое...

— Эй, друг, не проходи мимо! — позвал князя усатый десятник, с компанией молодых воинов вольготно пристроившийся у стенного схода. — Выпей вина, дружище, повод есть! Ты ведь из ополчения?

— Да, из отряда господина Лу Синя, — Баурджин произнёс первое пришедшее на ум имя. Да, Лу Синь-шэньши и в самом деле командовал отрядами ополчения, но только не здесь, а в своём районе — округе Белого тигра. Впрочем, здесь тоже о Лу Сине слышали.

— Садись, садись, друг. — Кто-то из воинов подложил на приступок плащ, другой протянул князю кружку. — Вот, выпей.

— За нашу победу! — Баурджин улыбнулся и, одним глотком осушив кружку до дна, вернул её воину. — У меня в городе лавка. Не подослать ли вам продовольствия, ведь вы будете караулить всю ночь?

— О, не откажемся! — захохотал десятник. — Как вовремя мы тебя встретили, друг.

— Я распоряжусь, чтоб прислали, — поднимаясь, кивнул нойон и, вне всяких подозрений, покинул укрепления.

А небо уже стало чёрным, и медно-золотой месяц, покачиваясь, зацепился рогом за зубцы надвратной башни.

Славные парни... Оглянувшись на пирующих воинов, нойон хмыкнул. Пьют себе, веселятся... А того и не знают, что всё уже решено. И что скоро — совсем скоро — их сменят, сменят воины особого отряда Фэнь Ю, а фактически — Ляна, первого секретаря и, по совместительству, главаря разбойничьей шайки. «Красные шесты» давно уже предали город, получив от монголов дозволение принять участие в грабеже. Они, монголы, дозволили... добрые... Только предупредили, чтоб все члены шайки нашйли себе на плечи красные светящиеся шарики — чтобы кочевники невзначай не перебили союзников.

Баурджин, искоса посматривая по сторонам, уже приметил несколько человек с подобными украшениями. Скорее всего, именно эти разбойники, — а не люди Игдоржа — и откроют ворота... Впрочем, нет, это сделает специальный, посланный секретарём Ляном отряд... хотя какая разница? Разбойники-то — и те и другие. Во-он, уже идут, кажется. Ну да, шагают, уверенно так, храбро...

— Стой! — Ага, часовой-то у башни не спал и не пьянствовал, видать, люди усатого десятника, несмотря ни на что, службу свою знали.

— Синий орёл! — донеслось снизу. Пароль.

— Золотой лев! — часовой прокричал отзыв. — Проходите. Вы к нам на смену? Во-он там десятник, сейчас покричу.

— Не надо зря кричать, парень, мы сами найдём.

Ого! Баурджин прислушался, а затем и отошёл немного назад, к башне, больно уж голос показался знакомым.

Разгоняя ночную тьму, на башне горели факелы, в звёздном небе ярко светила луна.

— Синий орёл!

— Золотой лев. На смену?

— На смену. Сдавайте посты.

Ну, точно — он! В серебристом нагруднике поверх ярко-голубого халата, в шлеме, с саблей у пояса, и не узнаешь. Вот только толстые щёки прямо, можно сказать, из-за спины видать. Он это, он! Первый секретарь Лян. Смотри-ка, как уверенно держится, собачина гнусная.

Да, ворота сегодня явно откроют... и, может быть, не только здесь, людей у «красных шестов» хватит.

Подняв капюшон, Баурджин сплюнул под ноги и быстро пошёл прочь. Нет, далеко он и не думал уходить, просто свернул на широкую дорогу, ведущую к императорскому дворцу и храмам.

— Стоять!

— Синий орёл!

— Золотой лев. Проходи, друг. Как там на стенах?

— Спокойно.

— Ну, так бы и дальше.

Не доходя до дворцового комплекса, князь ещё раз свернул и оказался на узенькой улочке, с двух сторон сжатой массивными каменными оградами высотой в два человеческих роста. Оглянувшись, он остановился примерно у середины ограды и заливисто, по-мальчишески свистнул.

В ответ тут же раздался свист, а затем — и хохот.

— Кто там ржёт, как кавалерийская лошадь? — недовольно воскликнул нойон.

— Мы, господин.

— Кто — «мы»?

— Я, Дэн по прозвищу Веснушка, а со мной подмастерье Лю.

Услыхав имена, Баурджин выругался:

— Чёрт бы вас всех... Как же вы одни справитесь-то, а?

— Не беспокойтесь, господин, с нами ещё конопатчик Хэнь Чжо и Тан, грузчик. Они ребята не слабые.

— Знаю, что не слабые. Парни, вы и впрямь здесь?

— Здесь, господин, — глухо донеслось из-за ограды.

— Ну, тогда я спокоен.

Не поленившись, князь лично проверил все идущие в жилые кварталы улицы и остался доволен. Всё ж таки они с Игдоржем поработали на славу — везде, абсолютно везде были теперь свои люди. Что ж, вроде всё сделано. Всё, что возможно... Теперь пускай начинается. Баурджин усмехнулся — интересно как получалось: великий хан монголов прислал их — его и Игдоржа — сюда в своих интересах, но вот сейчас посланцы действовали вовсе не так. А так, как решили и как хотели сами. Ну, вот никак не хотелось ни Баурджину, ни Игдоржу Собаке, чтобы доблестные тумены Джэбэ оставили после себя кровь, развалины и дым пожарищ. Город словно околдовал обоих своей красотой, а вернее даже, отношениями людей и разумным устройством жизни. Это была городская жизнь, давно, казалось, забытая Баурджином и внезапно напомнившая о себе столь властно.

Стоя напротив тёмной громады дворца, нойон вдруг вздрогнул, прислушался. Показалось, будто... Нет, не показалось! За городскими стенами гулко тряслась земля и ржали кони — это шла на штурм непобедимая конница Джэбэ.

— Хур-ра! Хур-ра!

— Монголы идут, монголы!

Ужасные крики прорезали гнетущую тишину, и Баурджин, ухмыляясь, юркнул в первый попавшийся переулок — ну наконец-то, наконец-то!

— Хур-ра! Хур-ра!

Мчащийся на кауром коньке десятник Хайрагийн, жадно пуская слюни, ворвался в распахнутые ворота одним из первых. За ним, воя и хохоча, нёсся верный десяток, а за ним ещё и ещё — все неисчислимые рати непобедимого Джэбэ-нойона, великого полководца Чингисхана. Чингисхан сказал степнякам: в городах желтолицых вы найдёте золото, серебро и драгоценные камни. А кроме этого, и податливых чернооких женщин, красавиц, с глазами как звёзды! Берите всё, что встретите на своём пути, верные воины, это всё — ваше! Все эти женщины, дети — будущие рабы — все богатства... Берите всё! А что не сможете взять — жгите!

— Хур-ра! Хура-ра!

Воины Хайрагийна, распространяя вокруг терпкий запах кумыса и отроду не мытых тел, не встречая сопротивления, свернули в первую попавшуюся улицу, исчезающую в ночи.

Придержав коня, десятник жадно, по-волчьи, оглянулся. Судя по крепким оградам, эта улица явно вела в какой-нибудь богатый район. Хайрагийн радостно потёр руки и ухмыльнулся — ух!

И тут же что-то ухнуло!

Ухх!

Что-то тяжёлое упало вдруг впереди... Тяжёлая решётка из крепких брёвен!

Ухх! И ещё одна... А между ними полетели камни... Да так, что проход к вожделенным богатствам оказался крепко закрыт.

— У-и-и-и-и!!! — обиженно, по-поросячьи, завыл-заверещал Хайрагийн.

— Заберёмся на стены и убьём-перережем всех! — взмахнув саблей, прошипел один из воинов.

— Заберёмся... А лошади? — Нет, Хайрагийн всё ж таки не зря был назначен десятником!

— Оставим под присмотром.

— А далеко ли без них мы уйдём?

— Хур-ра! — вдруг послышались позади. — Хэй-гей, кто здесь?

— Хайрагийн с десятком!

— Что вы там шаритесь? Давайте скорей с нами, жечь и грабить дворец местного хана!

— Дворец?! — В глазах воинов вспыхнуло жадное пламя.

— Дворец! За мной, братцы! Там хватит на всех!

Завопив от радости, монголы повернули коней и с ужасающей быстротой помчались к дворцовой площади, куда уже стекались все отряды Джэбэ! Ну, а куда им было деваться, ведь все пути в город оказались надёжно закрыты? Зато дворец — дворец был открыт! Иди, жги, грабь, бери что хочешь!

Джэбэ и не сдерживал никого. Монголы вошли в город, немногочисленные защитники частью сдались на милость победителя, а большей частью просто разбежались. Всё! Соперников, врагов не было. Так что теперь только грабить. А грабить во дворцах было что!

Обезумевшие от радости кочевники, не понимая ценности захваченного, разбивали о мостовую великолепнейшие поливные вазы прежних династий, жгли древние рукописи, а заодно и словно бы невзначай попавшие под руку долговые расписки. Весело запылали костры. Кое-кто из наиболее ушлых уже добрался до дворцовой сокровищницы. Потащили золотые и серебряные блюда, кувшины, дорогое, украшенное драгоценными камнями оружие и упряжь. Джэбэ не скрывал удовольствия — практически без потерь взяли и город и все его богатства. Ночь... Эта ночь — всего лишь ночь — для его воинов. А потом нужно будет уступить добычу новому союзнику великого хана — киданю Елюю Люге. Что ж, вот и пусть этот Елюй, если ему вдруг захочется, штурмует в поисках оставшихся богатств запёршиеся городские кварталы, теряя своих воинов в этих мерзких узких улочках, столь противных сердцу любого сына степей! А он, Джэбэ, возьмёт лишь то, что лежит под рукою. Этого хватит. Вполне. Пусть остальное — вместе с гневом жителей — останется киданям. Пожалуйста, забирайте!

— Князь! «Красные шесты» хотят провести монголов в район Белого тигра! Видать, желают свести кое с кем счёты!

— Увести монголов от дворца? От золота и прочих богатств? — переспросив, скептически усмехнулся Баурджин. — И как, получается?

— Пока что не очень, — шмыгнув носом, доложил Чен. — Но Веснушка сказал, что они вполне могут обойтись и без монголов. Ограбят, сожгут — потом на монголов и спишут.

— Где они? — Князь вскинул глаза.

— Недалеко, у дома Лу Синя.

Не говоря больше ни слова, князь вытащил саблю, развернулся и быстро зашагал по узкой извилистой улочке, освещённой лишь медно-жёлтым светом луны и звёзд. Чувствовал, как шли позади друзья и соратники. Немного, очень немного — их основные силы были сейчас рассредоточены, считай, по всему городу.

Дойдя до широкой улицы, Баурджин остановился и негромко позвал:

— Эй, Веснушка!

— Я здесь, господин.

— Где они?

— Уже ушли. Вот только что. Так и не дождались монголов.

— Ты не заметил, кто у них за главного?

— Как же, не заметил! — Мальчишка приосанился. — Кто и всегда — сам секретарь Лян! У, гнида щекастая! И Мао Хань-шэньши с ними.

— Мао Хань? — Баурджин закусил губу. — Он знает, где что можно взять... Быстрее, друзья!

Князь хорошо знал тот район, куда они сейчас шли следом за лиходеями. Особняк Лу Синя, рядом — дом модного поэта Юань Чэ, тут же рядом жилища разных чиновников, многие из которых стали Баурджину друзьями и многие давно наступали на мозоли секретарю Ляну и его прихлебателю Мао Ханю.

— Где же они?

И в самом деле — где?

Вот, прямо — дом Лу Синя, вот — Юань Чэ, а вон там... Нет, и там тоже пусто.

— Разделимся, — коротко приказал нойон. — Ты, Веснушка, вместе с Ченом обойдёте дом Лу Синя и Юань Чэ. Остальные... ты, Лю, и все прочие — пойдёте во-он к тем домам. Что на той улице?

— Не знаем...

— Ладно, я — туда. Как кого-нибудь увидите — кричите сойками!

— Крикнем, господин!

— Удачи!

Баурджин юркнул в проулок и, пройдя по грязной луже, вскоре оказался на небольшой чистенькой улочке, усаженной ивами и платанами. В свете луны поблескивали распахнутые настежь ворота небогатого с виду дома. Впрочем, тут все домики были такие — небогатые, но чистенькие, уютные. И все — с запертыми воротами. А вот этот...

Скрываясь под кронами ив, нойон юркнул во двор... И тотчас же прижался к стене! Как раз в этот момент в доме послышался женский крик — крик ужаса и боли. И ещё какой-то безнадёжности, что ли...

Двое здоровяков с красными светящимися шариками на плечах в буквальном смысле слова выбросили из дому миловидную женщину лет тридцати — растрёпанную, полуодетую, плачущую. Следом за ней во двор полетели и дети — мальчик и две девочки — все на вид лет по десять-двенадцать.

— Возьмите её! — выйдя из дома, распорядился щекастый секретарь Лян — Баурджину было хорошо видно его искривлённое гнусной гримасой лицо.

Остальные члены шайки — шестеро мускулистых бойцов и один задохлик, следователь Мао Хань-шэньши, — почтительно поклонившись главарю, ринулись ревностно выполнять его приказание. Несчастную женщину рывком подняли на ноги. А Мао Хань так даже глумливо разорвал на ней халат:

— Ты только взгляни, господин Лян, — какие титьки! — Он усмехнулся и ущипнул схваченную за грудь. — Ах, как приятно, правда? А будет ещё приятнее, тебе и твоим ублюдкам, если ты не скажешь, куда твой муженёк дел списки?

— Какие списки? — плача, замотала головой женщина. — Клянусь, я не знаю, о чём идёт речь.

— О том, что он обманом отнял у одного старика, актёра уличной труппы! О том, что вовсе не принадлежит и никогда не принадлежало твоему паршивому муженьку Ба Дуню, сука! — В бешенстве произнеся эту фразу, Лян принялся хлестать несчастную по щекам. — Говори, говори,тварь!

Баурджин у стены весь обратился в слух. Ба Дунь! Вот, оказывается, чья это семья. М-да, не повезло бедолагам...

— Я не знаю... Не видела... муж никогда не приносил с работы никаких бумаг.

— А это и не бумаги, сука! — Лян схватил женщину за волосы и вкрадчиво пояснил: — Такие узенькие бамбуковые пластинки, понимаешь? С надписями... Где они?

— Не понимаю, — гулко произнёс Мао Хань. — Зачем вообще нужно было составлять эти списки?

— Видишь ли, друг мой... — Лян ненадолго оторвался от своей жертвы. — Их сделал Чунь Хуа, владелец красильни, когда задумал выйти из нашего дела. О, это опасная вещь! Там много имён, очень много... и каких имён! Так где ж они, сука?! Мы перевернули весь дом — и ничего. Где? Где? Где?!

Голова несчастной дёрнулась.

— Сейчас мы тебя изнасилуем, — гнусно ухмыльнулся Лян. — Все по очереди... Хотя... — Бандит на секунду задумался и улыбнулся ещё гнуснее. — Нет, зачем доставлять тебе удовольствие? Эй... — Он обернулся к своим и кивнул на детей, застывших в ужасе. — Хватайте ублюдков и рубите им головы. Быть может, эта тварь сейчас станет сговорчивей!

— Я не знаю, ничего не знаю...

Выскочив из своего укрытия, нойон взмахнул саблей. И двое разбойников, бежавших к детям, упали, обливаясь собственной кровью, А князь подскочил к остальным:

— Отпусти женщину, гад!

— Отпущу, — послушно отозвался Лян и, узнав Баурджина, ухмыльнулся. — Видать, вам не очень-то понравилось в Южной империи, господин Бао Чжи? Хватайте его!

Заголосив, он резко швырнул женщину князю и, отскочив в сторону, бросился вон со двора. Баурджин хотел было рвануть следом, но... Не оставлять же этих здесь!

— Догоните его, господин, — глухо произнесли откуда-то сверху. — Догоните и убейте. А этих я покараулю, никуда не денутся.

Смеясь, с росшего за оградой платана легко, словно пантера, спрыгнула во двор Лэй, девушка-смерть, в своей крестьянской одёжке похожая на красивого мальчика.

— Это кто ещё? — удивился один из здоровяков.

И тут же согнулся, упал, получив резкий удар в живот.

Подпрыгнув, Лэй перевернулась в воздухе через голову и, сделав стремительный мощный выпад, пробила ребром ладони кладку колодца, чем вызвала нешуточное замешательство в рядах врагов.

— Идите же, мой господин. Догоняйте. А вы... — Она повернулась к опешившим лиходеям и, подтянув правую ногу, застыла, словно журавль. — Встали у забора в ряд... быстро! И если хоть кто-нибудь из вас даже шевельнётся...

— Нет, нет, что ты... — Мао Хань испуганно затряс головою. — Мы вовсе и не думаем шевелиться, нет.

— В общем, я вас предупредила.

А Баурджин давно уже нёсся по пятам за убегающим в ночь главарём шайки. Лэй... Он даже не мог вспомнить, с каких пор эта девушка стала для него небезразличной, более того, сделалась такой же дорогой, как и две его жены, дети... С той первой, довольно-таки неожиданной близости? Вряд ли. Скорее, с того самого момента, когда нойон решил чему-то поучиться у собственной служанки. Или — с огромного корабля по имени «Чёрный дракон»? А может, чувства к девушке возникли у князя постепенно, не связанные с каким-то конкретным моментом?

Оп! Оглянувшись, главарь банды взмахнул рукой... Баурджин инстинктивно пригнулся, чувствуя, как что-то просвистело над самым ухом. Метательная звёздочка! Не самое распространённое оружие... Однако нужно быть осторожным.

Лян забежал в какой-то проулок, откуда — князь хорошо знал это — начинались трущобы, и беглец мог свободно укрыться, так что и не найдёшь. А расстояние между Баурджином и главарём банды сокращалось медленно — надо признать, бегать секретарь Лян умел, не мешали и пухлые щёки. Князь видел: не догнать, ну никак не успеть, вот сейчас беглец юркнет в щель меж оградами — и поминай как звали.

Разбойник тоже прекрасно понимал ситуацию, оглянулся с насмешливо-торжествующей улыбкой — что, мол, взял? — снова махнул рукой...

Словно бы напоровшись на невидимую преграду, Баурджин схватился за горло, громко захрипел и повалился наземь. Жалобно звякнула выпавшая из руки сабля.

Увидев такое дело, Лян настороженно посмотрел на лежащего князя. Тот не шевелился, лишь порывы налетевшего ветра играли его чёрными крашеными волосами. Лиходей огляделся и быстро подбежал к лежащему. Торжествующая улыбка снова заиграла на тонких устах главаря «красных шестов», довольно сплюнув, он наклонился...

И враз оживший «покойник» проворно схватил его за горло!

Лян захрипел, толстые щёки его ещё больше налились кровью, пылая огненным пурпуром в первых лучах восхода. Однако бандит и не думал сдаваться, хотя княжеская хватка была крепка и не хватало воздуха даже для крика или стона. Однако хватило «для того, чтобы нанести удар — быстрый удар ладонями по ушам.

Удар достиг цели. На миг испытав болевой шок, Баурджин непроизвольно выпустил шею врага. А тот, закрепляя удачу, двинул нойона коленом в подбородок.

Ох, и этот удар неплох! Прямо искры из глаз! Жаль, не дотянуться до сабли — далековато. Впрочем, может, наконец хватит изображать мальчика для битья — персонажа дешёвой балаганной пьесы? Баурджин почувствовал, как всё существо его наполняется злобой, и это в данный момент было правильно. Правда, надо её вовремя подавить, чтобы никакие эмоции не отвлекали от схватки.

Получив очередной удар, князь упал и, схватившись за живот, громко застонал, чем вызвал дикий хохот врага. Тот снова занёс ногу для удара... Князь, словно юркая веретеница, живо перекатился на спину и, ловко перехватив ногу разбойника, резко дёрнул на себя. Не удержав равновесия, Лян растянулся на земле рядом, но, надо отдать ему должное, тут же вскочил на ноги, ругаясь и шипя, словно рассерженная змея.

Если противник остановился — заставь его двигаться! Именно так говорила Лэй, а уж эта девчонка зря не бросалась словами. Пусть начнёт движение, пусть выдаст свой замысел. Ну же! Баурджин держал руки перед собой, как Лэй, локти чуть согнуты, ладони — вперёд, локоть правой руки прикрывает сердце. Он! Шаг вперёд — и неуловимое движение (князь всё же не зря тренировался под присмотром прекрасной наставницы), — и теперь сердце прикрывала уже левая рука. Ага! Противник начал смещаться влево — зачем? Там стена... глухая стена — Баурджин хорошо видел её краем глаза, сам же смотрел как бы сквозь противника и даже издевательски зевнул! И увидел, какое бешенство вспыхнуло во взоре врага! Злись, злись... А к стенке он, скорее всего, сейчас и метнётся, оттолкнётся ногами, прыгнет, словно с трамплина, и — ногами же — нанесёт смертельный удар... Ну, давай, прыгай!

Лиходей бросился к стенке... Только вот совершить эффектный прыжок князь ему не дал — первым нанёс удар, хороший такой, незаметный глазу. Как говорила Лэй — «хороший удар нельзя заметить, руку не должно быть видно».

Руки не было видно... было видно другое — как, согнувшись, отскочил в сторону Лян.

Естественно, Баурджин не стал дожидаться, пока тот придёт в себя, и нанёс ещё несколько ударов ногами, после чего, нагнувшись, подхватил саблю.

Нет, всё-таки оружие есть оружие, как бы не были сильны натренированные руки и ноги! Ощутив в руке тяжёлый клинок, нойон сразу почувствовал себя намного увереннее, и эта его уверенность подействовала и на врага. Злобный взгляд разбойника неожиданно вильнул, правая рука нырнула за отворот халата...

Баурджин лишь чуть шевельнул саблей, без особого труда отбив летящий в него предмет — серебристую шипастую звёздочку. Как-то недовольно звякнув, звёздочка с такой же силой полетела в обратную сторону. Лян вдруг дёрнулся, схватился за левую часть груди. По его светлому халату быстро расплывалось бурое пятно... Оскалив зубы, лиходей зашатался и, оперевшись рукой на ограду, медленно сполз наземь. И вытянулся... И замер.

Не опуская сабли, нойон подошёл к врагу — тот был мёртв. Остекленевшие, широко раскрытые глаза главаря шайки недвижно смотрели на князя.

— Хорошая штука. — Нагнувшись, Баурджин не без труда вытащил впившуюся в сердце врага звёздочку с длинными, чуть загнутыми лучами. Улыбнулся: — А неплохо мы с ним в бадминтон сыграли. Один — ноль в мою пользу!

Князь прислушался — со стороны дворца доносились крики. Тянуло дымом. Ну конечно, доблестные воины Джэбэ занимались грабежом. Как бы весь город не сожгли, остолопы. Однако надобно вернуться к дому Ба Дуня, посмотреть, как там дела. На Лэй, конечно, вполне можно положиться, но всё же... Всё же интересно было бы побеседовать с разбойничками — узнать, о каких это списках шла речь? Впрочем, и так ясно, о каких. О списках членов банды и сочувствующих им лиц — покровителей. А молодец Ба Дунь, всё ж таки отыскал старика-актёра, вытряс из него списки. Молодец... Интересно только, где он? А вот, у жены и спросить — уж та наверняка знает.

Когда Баурджин подошёл к дому Ба Дуня, там уже собралась толпа. Толпа зрителей — следует уточнить. Народ топтался у ограды, а кое-кто забрался и на деревья, с интересом следя за ходом разворачивающегося действа.

— Что? — с трудом продираясь сквозь толпу, громко спросил князь. — Что тут такое случилось-то?

— Да, понимаешь, шёл я сейчас мимо, слышу — кричит кто-то, — обернувшись, охотно пояснил сухонький старичок в широкополой соломенной шляпе. — Заглянул за ограду — а там какие-то здоровенные рожи вроде как собрались поиздеваться над одной девочкой. Я скорей к соседям, за подмогой, прибежали, а тут... Да вон, смотри сам! Эй, люди, дайте взглянуть парню.

Баурджин протиснулся вперёд и с интересом взглянул... Собственно, смотреть уже было не на что — валялись в пыли стонущие на все лады парни, следователь-бандит Мао Хань, причитая, держался за ухо, а посреди всего этого бардака, на широкой ступеньке крыльца, словно ни в чём не бывало, этакой отличницей-скромницей сидела Лэй и, улыбаясь, посматривала на зрителей. Видать, их внимание ей было приятно.

— Ну, ладно, хватит тут Любовь Орлову из себя строить, — подойдя к девушке, с нарочитым неудовольствием пробурчал князь. — Ещё автографы начни раздавать, право слово!

— Господин! — Лэй живо вскочила на ноги. — Вы догнали того?

— Догнал, догнал. Что с этими? — Баурджин с усмешкой кивнул на побитых разбойников.

— А чего они обзывались? — обиженно надула губы девчонка, да так, что князь едва подавил приступ гомерического хохота. Ну надо же — обзывались. Интересно как?

— Всяческими нехорошими словами. — Лэй шмыгнула носом. — Стыдно даже и повторять. Особенно — вот этот.

Она тут же направилась к одному из разбойников — мускулистому здоровяку, слабо причитающему под яблонями.

— Эй, эй, — увидев приближающуюся к нему девушку, насторожился тот. — Ты зачем сюда идёшь, а? Я ведь ничего тебе не сделал, просто пошутил... Я больше не буду, не буду, клянусь! Эй, люди, остановите её, эта гнусная девка сейчас меня убьёт!

— Как ты меня назвал?!

— Помогите! Помогите! Люди!

— Ну, ладно, хватит! — Баурджин решительно пресёк начинавшийся балаган. — Кстати, на город напали враги, вы не знали?

— Как же не знали? — отозвался всё тот же старик. — Целую ночь защищали ворота квартала. Какая-то умная голова придумала устроить во множестве эти ворота, точнее сказать, завалы. Монголы туда и не сунулись и не сожгли ни одного дома, ни одного постоялого двора, ни одной забегаловки. Даже до заведения тётушки И не дошли!

— Умная голова, говоришь? — Нойон приосанился было, но тут же закашлялся — уж больно похоже было сейчас на то, что и он сам не прочь побыть на месте Любови Орловой. Да чего уж там... Зря только над Лэй издевался.

— Да нужен монголам этот бордель! — в ответ на слова старика расхохотался какой-то вооружённый зазубренной алебардой воин. — Они дворец грабят — и наши кварталы им, похоже, совсем не нужны.

— Да, — согласился старик. — Во дворце есть что взять. Говорят, они нагрузили уже сотню телег! И этот обоз покидает город.

— Значит, скоро его покинут и монголы, — усмехнулся воин.

— И всё же пока не стоит на это надеяться, — громко заявил Баурджин. — Друзья, надо бы препроводить этих разбойников в надёжное место да запереть до суда.

— А кто вам сказал, что мы разбойники? — высокомерно вскинул голову Мао Хань.

Князь не удостоил его и взглядом, лишь обернулся и негромко позвал:

— Лэй!

— Согласен, согласен. — Мао Хань тут же опасливо втянул голову в плечи. — Ведите нас в узилище, господа, да поскорей.

— Я отведу! — громогласно пообещал воин. — До самой Северной тюрьмы доведу, если кто поможет.

— Поможем, поможем! Заодно узнаем новости про монголов. Вдруг и вправду уйдут?

— Уйдут? Не для того они город захватывали.

— И всё же ходят слухи...

— Какие ещё слухи?

— Многие видели вместе с монголами киданей Елюя Люге!

— Елюй Люге? Это ещё кто такой?

— Ну, тот самый, что поднял восстание на севере! Будто не слышали?

— Да слыхал... Ну, нам что кидании, что чжурчжэни — всё одно. Лишь бы не дикари!

— Да, кидани — это было б неплохо.

Отправив вместе с конвоем и захваченными разбойниками Лэй — для пущего контроля, Баурджин, тщательно вытерев ноги, вошёл в дом:

— Разрешите?

— О, господин! — узнав спасителя, вскочила с кана миловидная хозяйка, уже успевшая приодеться и накраситься.

— Вы — супруга Ба Дуня?

— Вы знаете моего мужа, господин?!

— Да, я его хороший знакомый. Бао Чжи — может, слышали?

Женщина задумалась и вдруг улыбнулась:

— А ведь и в самом деле, мой несчастный супруг как-то про вас говорил.

— Несчастный? Он, кстати, где?

— В дворцовой тюрьме, господин Бао Чжи.

— В дворцовой тюрьме? — негромко рассмеялся князь. — Надо же, какое совпадение — я как раз туда и направляюсь.

— Но там же монголы!

— Я сам монгол! — обернувшись на пороге, весело расхохотался нойон.

Без особых приключений миновав несколько устроенных по собственной же идее квартальных ворот, Баурджин выбрал укромное местечко и, распоров полу халата, вытащил оттуда золотую пайцзу с изображением головы тигра, повесил её на шею и уверенно зашагал в сторону дворцовой площади. И чем дальше шёл, тем больше вокруг становилось монгольских всадников. Некоторые тут же поворачивали к нему, но, увидев пайцзу, почтительно расступались.

Один — по виду десятник — даже участливо поинтересовался:

— Вы кого-то ищете, господин? Князь усмехнулся:

— Да, ищу, своего друга Джиргоадая-Джэбэ.

— Джэбэ?! — Воин едва не свалился с лошади. — Великий Джэбэ-нойон — ваш друг?

— Да. Полагаю, он будет весьма рад меня видеть.

— Он там, на площади, у ступеней дворца!

— Проводишь меня?

— С удовольствием!

Воин тут же спешился и, передав поводья коня подскочившему слуге, почтительно зашагал рядом с нойоном. Высокий парнишка лет двадцати, сероглазый, со смуглым обветренным лицом и выбивавшейся из-под шлема прядью рыжеватых волос. Кожаные, тщательно отполированные до блеска латы, синий плащ, на боку — тяжёлая сабля в обтянутых красным сафьяном ножнах.

— Ты меркит? — на ходу поинтересовался князь.

— Нет. Я из кераитов. Моё имя Навгал.

— Знаю кераитов, бывал в их кочевьях. — Баурджин улыбнулся. — Давно в походах, Навгал?

— Четвёртый год. Как они здесь живут, господин? — Покосившись на трёхэтажные дома и высокие стены, десятник с ужасом передёрнул плечами. — В этих теснинах, друг у друга на головах... Кстати, господин, вот мы и пришли!

Навгал показал рукой на столпившихся на широких ступенях дворца людей в сверкающих доспехах и шлемах:

— Тот, крайний, — Джэбэ-нойон.

Баурджин усмехнулся:

— Я вижу.

— Позволите сопровождать вас, господин? Князь усмехнулся — а десятник-то ушлый.

— Ну, что ж, идём.

Они прошли мимо всадников, мимо груженных награбленным дворцовым добром телег, мимо вьючных верблюдов, мимо пленников...

— Здравствуй, Джиргоадай! Сонин юу байна уу? Какие новости?

Полководец немедленно обернулся — совсем ещё молодой, подтянутый, крепкий. С минуту вглядывался, потом улыбнулся, показав ослепительно белые зубы:

— Баурджин! Наконец-то. Давно тебя жду. Впрочем, не только я.

— Я вижу. — Князь и в самом деле давно заметил высокого человека в сверкающем позолотой панцире и с залихватски подкрученными усами. — Здравствуйте, Елюй. Или как вас теперь называть — ваше величество?

— Для вас — так же, как и всегда, господин Бао! Ведь мы же друзья!

— Я присмотрел для вас советника, Елюй. — При этом Баурджин почему-то взглянул на Джэбэ. — Он же будет и представителем великого хана.

— Знаю, — полководец ухмыльнулся. — Игдорж Собака, да? Ну, кто же ещё?

— Игдорж, Игдорж, — покивал князь. — Я видел его с утра. Что ты всё улыбаешься, Джиргоадай?

— Так... Думаю, что лучшее сражение — это то, которое толком не началось, но уже выиграно. Ты посмотри, что творится, князь! Мы за день взяли город для нашего союзника, императора киданей, при этом захватили богатую добычу и потеряли так мало людей, что об этом не стоит и говорить. Всегда бы так, Баурджин-гуай, всегда бы так!

— Уже уходите?

— Да, завтра выступаем в поход. Ещё много городов нами не взято, ещё лязгает зубами недостойный чжурчжэньский царёк. Мы разобьём его.

— Кто бы сомневался! — искренне рассмеялся князь. — Что там делают твои воины? Кажется, собираются что-то жечь? — Баурджин кивнул на обложенное хворостом здание.

— Там засели какие-то чиновники. И не сдаются.

— Император Елюй Люге уже говорил с ними?

— Ещё нет.

— Тогда идёмте вместе.

— Оглянись, Баурджин-гуай, — снова захохотал Джэбэ. — Там, за твоей спиной, уже давно кое-кто переминается с ноги на ногу.

Князь едва повернул голову...

— Отец! Позволь обнять тебя!

— Здравствуй, Алтай Болд! — Баурджин с радостью обнял сына. В блестящей кольчуге со стальным нагрудником, при сабле, Алтай Болд выглядел очень солидно — как и подобает воину.

Баурджин с удовольствием смотрел на сына:

— Ты стал совсем взрослым, Алтай Болд. Я горжусь тобой!

— И я — тобой, отец! Хочу спросить тебя...

— Спрашивай.

— Разрешишь ли ты мне жениться после окончания похода?

— Жениться? — Нойон озадаченно хмыкнул. — А что, твоя невеста, дочь моего старого друга, уже достаточно подросла?

— Конечно, достаточно! — с жаром откликнулся юноша. — Она любит меня и ждёт.

— Ну, раз любит, так по осени справим свадьбу! — Похлопав сына по плечу, Баурджин посмотрел на Джэбэ. — Нет ли хоть какого-нибудь плаща? А то хожу как оборванец.

— Найдём, — заверил полководец. — Это кто там ходит за тобой тенью?

— Тенью? Ах да. Это Навгал. Он сопровождает меня.

— Сопровождает? — Джэбэ прищурился. — Будешь удостоен награды, парень!

— Рад служить! — вытянулся в струнку Навгал. — А за плащом, если позволите, сбегаю. У меня есть, в перемётной суме.

— Ну, беги, — князь махнул рукой. — Побыстрей только.

Вчетвером — Джэбэ, Елюй Люге и Баурджин с сыном — они подошли к обложенному хворостом зданию. Баурджин пинком отбросил в сторону связанную фашину.

— Стой, иначе будем стрелять! — выкрикнули сверху.

— Стрелять? — Нойон усмехнулся. — Ну, попробуйте. Смею заверить, у меня нет против вас никаких каверз. Кстати, что-то мне кажется знакомым ваш голос. Не вы ли это, уважаемый господин Пу Линь?

В здании надолго замолчали, видать, пристально рассматривали Баурджина.

— А господина Лу Синя у вас там, случайно, нет? А то я видал по пути несколько разрушенных колодцев. Их ведь ремонтировать нужно, а кто этим будет заниматься, коли господин Лу Синь-шэньши здесь? Ну?! Что примолкли?

— Мы... Мы не разговариваем с покойниками, господин Бао! — выкрикнули из прорванного окна.

— О как! С покойниками! Ну, а насчёт Бао... — Князь приосанился. — Меня зовут Баурджин-нойон! Я — монгольский вельможа, друг полководца Джэбэ и великого Чингисхана. Я гарантирую вам всем жизнь. Мало того — и прежнюю службу. Клянусь вам в этом жизнью моего сына, Алтай Болда. Подойди сюда, сынок. А также словом вашего нового императора!

— Нового императора?

— Да. Императора Елюя Люге, возродившего наконец великую империю Ляо! Цзинь проиграла! Сталь поразила золото.

Елюй Люге — импозантный и, надо признать, величественный — встал рядом с Баурджином и Алтай Болдом.

— Ты тоже будешь обещать нам жизнь, Елюй? — несколько издевательски осведомились сверху.

— Нет. — Елюй Люге презрительно поджал губы. — Не я дал вам жизнь, не мне и забирать. Меня больше интересует дело! Нужно как можно быстрее восстановить всю городскую жизнь. Если вы готовы работать на своих должностях или чуть выше — работайте, если же нет — убирайтесь куда подальше. Мне не нужны бездельники! Работу начинайте прямо сейчас, как можно быстрее! — Император улыбнулся. — Я всё сказал. Баурджин, Алтай Болд, идёмте. Право же, мы потеряли здесь слишком много времени.

— Постойте... Вы дадите гарантии нашим семьям? Мы согласны... согласны...

— Кто б сомневался? — усмехнулся князь.

Они вышли, один за другим, настороженно посматривая по сторонам и — со страхом — на Баурджина.

— Да не покойник я, уважаемый господин Пу Линь! — в который раз уже произнёс князь. — Кстати, как та роза, что я вам подарил? Цветёт?

— О, конечно! И очень красиво, смею вас уверить.

— Ага, и вы здесь, господин Юань Чэ! Кстати, у меня есть на примете одна театральная труппа, которая с удовольствием поставит вашу пьесу, если вы для неё напишете. Ха! Однако! Вот кого не ожидал встретить! Господин Ба Дунь! А ваша супруга сказала, что вы в тюрьме.

— Когда всё началось, меня освободили друзья, — буркнул следователь.

— Отлично, отлично. — Баурджин потёр руки. — Вот что, Ба Дунь, вам таки придётся возглавить отдел городской стражи! Банда «красные шесты» ещё не разгромлена до конца, займитесь ею как можно скорее. — Князь хитро улыбнулся. — Тем более что у вас есть списки... есть, есть, не отпирайтесь. Уверен — с ними вам будет гораздо легче работать.

— Вечером приглашаю вас в гости, — улыбнулся приветствовавшим его чиновникам император Ляо. — Приходите в дом моего доброго друга Тань Цзытао. Вы знаете, где это. Я, может быть, задержусь, так что начинайте пир без меня. Впрочем, думаю, что вас там вполне хорошо развлекут.

Баурджин явился одним из первых. С сыном. И с Дэном Веснушкой. Мэй Цзы лично встретила гостя во дворе, с улыбкой проводила в покои.

— Присаживайтесь сразу за стол. Твои сыновья очень похожи на тебя, князь.

— Ты ошибаешься, Мэй. Мой сын, Алтай Болд, — вот он. А это — Дэн, мой приятель.

— Всё равно я рада его видеть.

Нойон утёр со лба пот и громко пожаловался:

— Жарко. Дэн, друг мой, не хочешь ли снять халат?

— Но, господин...

— Снимай, снимай, пока не пришли остальные гости.

Мэй Цзы с удивлением взглянула на Баурджина — мол, это ещё что за вольности? Но сказать ничего не успела: под властным взглядом князя Дэн Веснушка повернулся, медленно стаскивая халат...

И вот тут Мэй Цзы вскрикнула, увидав на левом плече мальчишки пылающую жёлтую розу!

По пути домой — ну, туда, в старое здание рядом с домом каллиграфа Пу Линя. — нойон встретил Чена. Чрезвычайно чем-то озабоченный, тот едва узнал князя.

— Куда так спешишь, парень?

— О! Господин! А сказали, что ты уже уехал на родину.

— Кто это сказал?

Чен повёл плечом:

— Да так, говорили. А я спешу по важному делу, господин! — не удержавшись, похвастался юноша. — Председатель квалификационной комиссии сейчас знаете кто? Знаменитый поэт Юань Чэ!

— Ну да, — улыбнулся князь. — Я его туда и рекомендовал. А ты-то что такой радостный?

— Юань Чэ сказал, чтобы я приходил на экзамены! Вот, иду...

— Ого! — Баурджин вполне искренне удивился. — Вот это событие! Никак скоро станешь шэньши?

— Всё к тому идёт, господин, — радостно согласился парень. — Господин Лу Синь берёт меня к себе младшим секретарём!

— Ну что же... Дело хорошее. Остаётся только выпить за ваше коммунальное хозяйство! Ты не видал Лэй?

Чен махнул рукой:

— Там она, в доме. Мы всё с ней честно поделили, господин, — и дом, и харчевню... ты ведь всё равно уезжаешь, так что...

— Правильно поступили, — прервал нойон. — Только довольна ли осталась Лэй? Впрочем, эту девушку вряд ли обидишь.

— Вот именно, господин! Она так и сказал, что ей ничего не надо. Сидит сейчас, плачет.

— Плачет?

— Ну да, рыдает. — Юноша скривил губы. — Я хотел подойти, утешить, так она пообещала дать мне по шее — а рука у неё тяжёлая, знаете... Ну, так я побегу?

— Беги, Чен. Удачи!

— И вам, господин!

Войдя в дом, Баурджин сразу же увидел лежащую на циновке девчонку. Спит? Или о чём-то мечтает? Тихонько позвал:

— Лэй!

Девушка вздрогнула, повернулась — сверкнули залитые слезами глаза, и мягкая улыбка тронула пунцовые губы.

— Господин!

Князь погладил Лэй по плечам и крепко прижал к себе:

— Милая Лэй...

— Я знаю, вы пришли проститься...

Девичьи плечи затряслись в рыданиях.

— Ну, ну, не плачь. Да не плачь же!

— Когда ты уезжаешь, мой господин?

— Завтра. Мой сын Алтай Болд и мой давний друг Гамильдэ-Ичен ждут меня с небольшим отрядом. Ну? Снова начала рыдать? Давай прекращай это дело.

— Господин... Осмелюсь спросить.

— Спроси...

— Возьмите меня с собой, господин! Ну, пожалуйста, возьмите... Я буду охранять вас... буду верной слугой и наложницей. Клянусь, вы не разочаруетесь, нет...

— И тебе не жаль бросить родные места?

— Нет! Тем более что они мне вовсе не родные.

— Хм... — Князь на секунду задумался, а затем решительно тряхнул головой. Честно говоря, он всё продумал значительно раньше, и вот теперь, похоже, можно было переходить к непосредственным действиям.

— Милая Лэй, — откашлявшись, нежным голосом произнёс Баурджин. — Ты очень славная девушка, очень... Взять тебя в наложницы? Нет, никогда!

— О, господин...

— Подожди, только не вздумай плакать... Я предлагаю тебе стать моей третьей женой!

— Женой?! Вы шутите, господин?

— Отнюдь. А то что это такое — две жены? Ни рыба ни мясо. Пусть уж, для ровного счёта, три будет. Тем более и сын у меня по осени женится... и мы с тобой заодно свадьбу справим.

— О, господин... — Казалось, девушка сейчас умрёт от счастья.

— Нет, не господин... уже не господин, милая Лэй. Монгольские женщины свободны.

— Но...

— Меня зовут Баурджин-нойон, милая Лэй. И ты зови меня Баурджином.

Девушка обхватила руками шею нойона и с жаром поцеловала в губы.

Они уехали вместе, а осенью у Баурджина-нойона было уже три жены.

Провозгласивший себя правителем киданей Елюй Люге до самой своей смерти оставался верным вассалом Чингисхана. Его государство Ляо было не очень мощным, но всё же постепенно заставило себя уважать всех своих склонных к агрессии соседей. Бывшая шпионка, обворожительная куртизанка Мэй Цзы стала императрицей, а бывший водонос Дэн Веснушка был усыновлён Елюем Люге и вскоре проявил себя как умный и способный воин. Следователь Ба Дунь довёл-таки до конца дело «красных шестов», и больше никто и никогда не слышал об этой гнусной банде. Вот, пожалуй, и всё...

Да, Чен — пройдоха Чен — стал наконец чиновником, быстро взлетев из секретарей в заместители начальника общественных амбаров. Должность пусть и не слишком заметная, но весьма удобная для различного рода злоупотреблений, чем наш юный шэньши и занимался, правда не зарываясь. Переписав на себя дом и харчевню «Бронзовая улитка», Чен женился на девушке из хорошего рода, обзавёлся слугами и подобающим рангу выездом. Его принимали уже везде, вернее, это Чен был повсюду вхож, на равных держась и с Лу Синем-шэньши, и с поэтом Юань Чэ. А к каллиграфу Пу Линю, на правах старого соседа, частенько заглядывал в гости, и тогда они вместе подолгу рассматривали старые свитки — каллиграфические упражнения Баурджина. Получали эстетическое удовольствие, между прочим.

А ещё в саду Пу Линя цвела та самая, подаренная нойоном роза, из слабого черенка разросшаяся в огромный благоухающий куст.