Вокруг меня тугим узлом сворачивается беспокойство – но оно не мое, а Харша. Мне же больше любопытно, что за ящик Пандоры я только что открыла, и – что странно – я с нетерпением жду, чтобы увидеть, к чему это приведет.
Скорпиус смотрит на меня так, будто пытается испепелить взглядом. Но тут я понимаю, что сама смотрю на него точно так же. Я понимаю, что должна немедленно перестать, нужно остановиться – кажется, я откусила кусок пирога, который не в состоянии прожевать. Но есть одна проблема – я очень, очень голодна.
Вдруг раздается смех, и Скорпиус хмуро смотрит на Черепа. Тот глядит на нас обоих, с его губ вновь срывается смешок – он помогает разрядить нараставшее напряжение.
– Раба. Такое имя легко запомнить, – замечает он, легкая улыбка сглаживает жуткие черты его лица-маски.
Кость тоже наблюдает за происходящим, в его черных глазах искрится веселье. Скорпиус изучает меня, словно ожидая, что я покраснею от смущения или начну извиняться за столь грубый ответ. Но я ничего не делаю – только беззастенчиво смотрю в его глаза, и он моргает.
– Вымой меня, Раба, – приказывает Скорпиус, в его эбеновом взгляде сквозит вызов.
Такое распоряжение должно, по его мнению, поставить меня на место. У него низкий голос, его уверенность и власть абсолютны, и все это пробуждает во мне жажду, о которой я даже не подозревала.
Без промедления я отправляюсь к позолоченной ванне, и Скорпиус в пару широких шагов нагоняет меня. Он тянется за спину и одним плавным движением снимает черную тунику, облегавшую и подчеркивавшую линии и изгибы его тела. Затем он бросает ее на пол, как будто этот предмет одежды ничего для него не значит. От подобного пренебрежения кровь вскипает во мне, и я изо всех сил стараюсь не показывать ярость, овладевшую мной.
Я – раб клинка, и мне ежегодно выдают только два комплекта тренировочной одежды, два комплекта нижнего белья и обмотки для груди, один плохонький комплект тренировочных доспехов – и все. Этот мужчина запросто выбросил то, что мне всегда доставалось с таким трудом – и мне хочется влепить ему пощечину. Хотя… если он хочет, чтобы в позолоченной ванной с подогретой магией водой его мыл раб клинка – так чему я удивляюсь? Эти фейри не так изнежены, как мои учителя, но они явно такие же напыщенные и самодовольные. Снаружи – кремень, а внутри они слабаки и привереды – и я не испытываю уважения ни к тем, ни к другим.
Скорпиус разводит руки в стороны, делая вид, что не в состоянии расстегнуть собственные брюки, и Кость, заметив уловку товарища по Ордену, усмехается.
Меня ему не запугать, так что придвигаюсь к нему и протягиваю руку к шнуровке на штанах, за которой скрывается его член. Тут я замечаю несколько клинков, что прячутся в тайных карманах его черных брюк, и, вместо того, чтобы развязать шнуровку, тянусь к ним.
И Скорпиус напрягается. Движение это настолько быстрое, что я бы ничего не заметила, не будь я так близко. Я прячу довольную улыбку, которая вот-вот украсит мои губы, и медленно берусь за ножи, обезоруживая его. В моем серебристом взгляде, устремленном в его соболиные глаза, сквозит надменность. Небрежно я собираю клинки в одну руку, двигаюсь ловко и легко, скорее инстинктивно, нахожу все его тайники.
В его черных глазах плещется презрение, но я вижу, что в то же время, он заинтригован. И чтобы убедиться, что этот подлец оценил мое представление, мне достаточно взглянуть на шнуровку его брюк. Но я не собираюсь этого делать – наклоняюсь, чтобы вытащить последние лезвия, спрятанные в районе икр, и замечаю, как его полные губы искажает ухмылка. Я практически вижу все гнусные мысли, что светятся в его глазах. Теперь он все будет делать нарочно – он пытается выбить меня из колеи, ищет слабое место.
На долю секунды я задумываюсь, а не предупредил ли их Тиллео о том, что подобные извращения вызывают у меня отвращение? Да и какая, собственно, разница? То, что этот высокомерный член Ордена сейчас так близко ко мне, меня не беспокоит. Я не чувствую угрозы – скорее вызов, и я не собираюсь просто так сдаваться. Если этот «скорпион» хочет поиграть, что ж, поиграем. Я тоже могу ужалить.
Внезапно Харш оказывается рядом со мной, он протягивает руки, чтобы забрать оружие Скорпиуса. Я не заметила, как он подошел, может, я была слишком увлечена тем, что пыталась разглядеть настоящее лицо Скорпиуса под чарами, и не слышала, как кто-то приказал Харшу забрать его ножи. Может, Харш просто ловкий и тихий? Но я осторожно отдаю клинки ему, а сама продолжаю изучать чужое лицо под маской скелета.
– Осторожнее, Раба, – усмехается Скорпиус. – Будь на моем месте кто-то другой, то подумал бы, что ты пытаешься запомнить его лицо.
От этих слов я замираю. Помнит ли он меня с той ночи в комнате Дорсина? Знает ли он, что сейчас я действительно пыталась запомнить его лицо, чтобы сравнить его черты и голос с тем выцветшим, пыльным воспоминанием?
Заметив, как я внезапно окаменела, Скорпиус склоняет голову, и я вновь возвращаюсь в реальность, передаю Харшу последние клинки. Наконец я решаю, что просто неправильно все поняла – он не имел в виду мои воспоминания из прошлого. Скорпиус говорил о том, что я могу запомнить его и воспользоваться этим в будущем. То, что я смогу выследить его. Он еще не знает, что я собираюсь убить кого-то из его товарищей, не знает, что ему предстоит обезглавить меня, так что запомню я его лицо или нет – на самом деле не так уж важно.
– Прошу прощения, хозяин. – Говоря это, я заставляю себя опустить глаза и изо всех сил стараюсь изобразить подобие смирения и раскаяния.
Ни того, ни другого я не чувствую, просто пытаюсь сбить его с толку. Он думает, что раскусил меня, но он ошибается. Я вспоминаю все тренировки и закрываюсь от реальности – я столько лет потратила на то, чтобы научиться контролировать свои эмоции, делать свое лицо непроницаемым. Пришло время использовать свои навыки, даже если они послужат не той цели, о которой я думала. Все стены, что я возвела вокруг себя, и маски, что я носила, не обеспечивали мне защиту – то была всего лишь иллюзия. И они никогда не приведут меня к свободе. Правда больно жалит, но, по мере того, как я отбрасываю сдержанность и открываю замки, под которыми так долго держала свои душу и мысли, я не чувствую себя обреченной – скорее освобожденной, и это, признаться, довольно неожиданно.
– М-м-м, «хозяин» звучит вполне неплохо, – мурлычет Скорпиус.
Но я поднимаю на него невозмутимый взгляд, гляжу в упор мгновение, прежде чем потянуться к шнуровке на брюках. Одну за другой я развязываю петли, будто мне нет до всего этого никакого дела.
Череп и Кость хихикают над репликой их товарища, но я не обращаю на них внимания, стаскивая кожаные брюки с мощных бедер Скорпиуса. Я игнорирую и крупный член, что вырывается на свободу и теперь покачивается слишком близко от моего лица. Я наклоняюсь, чтобы стянуть штаны с икр и ступней мужчины, замечая, что чары укрывают все его тело.
Я стараюсь не смотреть на пропитанную чернилами кожу толстого члена или на темный мешочек, висящий прямо под ним. Даже волосы, покрывающие основание его пениса и поднимающиеся к пупку, черны, как вороново крыло.
Я поднимаюсь с земли, чувствую, как превращаюсь в уверенного в себе хищника, и передаю брюки Харшу – он тянет ко мне руки. Скорпиус ступает в ванну с теплой водой, а я подхожу к столику, на котором расставлены различные бутылочки с мылом, маслами и шампунями. Я беру в руки кусок ткани – самой мягкой, что мне когда-либо доводилось трогать – и склянку с выгравированными на ней очертаниями тела. Рабы клинка не должны уметь читать, так что нам обычно показывают картинки, чтобы помочь интерпретировать информацию. Я была удивлена, обнаружив, что я умею читать – и даже на нескольких языках, но это умение стало очередным секретом, который я унесу с собой в могилу.
– Итак, Раба. Поведай мне и моим братьям, почему на Торгах мы должны выбрать именно тебя? – При этих словах я поворачиваюсь к Скорпиусу с тряпицей и мылом.
Он не лег в ванну, как я того ожидала – вместо этого Скорпиус остался стоять по колено в воде, его тело выставлено напоказ и ждет, когда я отмою его дочиста.
Я беру золотой кувшин, чтобы ополоснуть его, и тут встречаюсь глазами со Скорпиусом – его черный взгляд хищный.
– Постарайся получше, Раба, – возможно, это твой единственный шанс произвести на нас впечатление, – говорит он мне, и его член дергается, словно расшалившийся за ужином малыш.
Я хочу хорошенько шлепнуть по его достоинству и посмеяться над попытками Скорпиуса запугать меня таким образом. Я тренировалась, мылась и спала рядом с мужчинами – рабами клинка всю свою жизнь. Да, я отказалась учиться трахаться, чтобы лучше убивать, но это не значит, что большой танцующий член может сбить меня с толку и привести в ужас. Очевидно, он понятия не имеет, что происходит под крышей Приюта Тиллео.
Я хватаю за член Скорпиуса у самого основания – словно мы старые знакомые, встретившиеся спустя много лет. Клянусь, я слышу удивленный вздох, что срывается с губ мужчины, прежде чем громкий смех Кости заглушает все звуки.
Я подтягиваю Скорпиуса ближе к краю ванной и только тогда отпускаю его достоинство – мне нужно намочить тряпицу и нанести на нее мыло. Затем я лью теплую воду на тело Скорпиуса из кувшина, а после принимаюсь методично намыливать его. Получается неплохо – будто я всю жизнь училась намывать высокомерных фейри, а не убивать их.
Я так и не ответила на грубую, тонко завуалированную издевку в вопросе, что задал мне этот напыщенный мудак. Собиралась, но тут уверенный голос Харша разнесся по шатру:
– Я – лучший из всех рабов клинка, хозяева. Я владею клинками так, словно они – продолжение моих рук, я всегда убиваю точно, мастерски. Я буду служить Ордену Скорпионов с гордостью, принесу славу вам и вашему Ордену. Я один из лучших охотников, которых воспитал Приют, и заслужил это звание благодаря тренировкам и испытаниям, а не стоя на коленях… или лежа на спине.
Намек Харша очевиден, и я тут же устремляю серебряный взгляд на него. Мне нечем ему ответить, я лишь прищуриваюсь в ответ на такой дешевый трюк. Он прав, хвастаясь тем, что он – один из лучших здесь. Только Лето превосходит его в мастерстве и количестве убийств. Чего он не знает, так это того, что, когда я действительно стараюсь, даже Лето со мной не может сравниться. Но это еще один мой секрет. Думаю, для Харша даже лучше, что я не даю себе раскрыться в полную силу.
Я обещаю себе позже разобраться с клеветой и отмахиваюсь от Харша, снова сосредотачиваясь на теле фейри под моими руками. Жалкие его попытки вклиниться в разговор не имели успеха, и в шатре вновь воцаряется тишина. Мне хочется усмехнуться, но я сдерживаюсь: умолять этих троих поддержать тебя на Торгах – пустое сотрясание воздуха. Если эти трое – те, что были в комнате Дорсина той ночью, то они – такие же бездушные, как и учителя в Приюте. Но даже если это не те самые «скелеты» из моих кошмаров, они все же члены Ордена Скорпионов. А они никогда не покупали рабов клинка на Торгах и вряд ли сделают это сейчас. Все это – пустая трата времени, а благодаря Тиллео, у меня его и так почти не осталось.
Мылом я рисую круги на коже Скорпиуса, его мышцы под моими пальцами очень твердые. Чары пытаются запутать меня, но мои руки читают его настоящую историю – Скорпионы могут быть по-настоящему смертоносными, если того захотят. Они играют со мной и Харшем, но, как и их тезка, они могут ужалить в любой момент, и я не сомневаюсь, что последствия такой стычки будут смертельны.
Я чувствую, что на меня устремлены все взоры, и я размазываю грязь по прессу Скорпиуса, а затем тянусь к нему сзади, раздвигаю его ягодицы, чтобы тщательно вымыть его задницу. Но он внезапно отшатывается и тяжело смотрит на меня.
– Прошу прощения, хозяин. Мне показалось, что мне приказано было вымыть вас? – Мой голос звучит бесцветно, в нем – притворное замешательство.
Череп и Кость оба закрывают рты костлявыми руками, чтобы скрыть веселье от Скорпиуса. Да, широкие ухмылки им удается спрятать, но хихиканье все же доносится до моих ушей, и мне приходится приложить усилия, чтобы не дать широкой ухмылке появиться на моем лице.
– Все в порядке, – огрызается Скорпиус, вновь оказываясь прямо передо мной, чтобы я могла закончить работу.
Когда я вновь принимаюсь тереть его, то думаю о Лето, сравниваю тело фейри с его. Может быть, потому что Лето – единственный фейри, к которому я прикасалась похожим образом? В любом случае думать о различиях между этими двумя мужчинами занятно.
Я быстро определила, что Скорпиус – выше и крупнее Лето, но у обоих под гладкой, не испорченной шрамами кожей, прячутся твердые мышцы. Так что я думаю о том, как тренируются члены Ордена Скорпионов, раз им удается быть такими же крепкими, как рабы клинка. Удивительно, но эта мысль заставляет меня представить, как этот фейри будет вбиваться в мое скользкое нутро. Будет ли он таким же быстрым, нетерпеливым, как Лето, или же время и опыт научили его, что в сексе есть нечто большее, нежели просто спринт к финишу? Так, по крайней мере, говорила Парин – раз или два.
– А что насчет тебя, Раба? Ты тоже – лучшая из лучших? Почему мы должны поставить на тебя и принять в Орден Скорпионов? – спрашивает Череп, проходя мимо.
Он разделся догола и забрался в ванну позади меня. Я не знаю, когда он успел снять одежду, но мне хочется прикоснуться и к его телу – хотя бы для того, чтобы заметить различия между ним и Скорпиусом и, конечно, попытаться заглянуть под его чары.
Я опускаюсь на колени и начинаю намыливать напряженные, словно струна, бедра и икры Скорпиуса, делая все возможное, чтобы показать этим трем самодовольным убийцам шоу, которого они так долго добивались. Я никогда не встану на колени, чтобы осуществить то, чего всем им хочется. Но я вижу, как Скорпиус облизывает губы под чарами – так что сегодня вечером он точно будет представлять меня, стоящую перед ним на коленях.
Мечтай, таракашка.
Я обхватываю намыленными руками ствол Скорпиуса и начинаю сжимать его и оглаживать. Оглядываюсь и смотрю на Черепа: тот спокойно сидит в ванне, но его глаза жадно ловят каждое мое движение, будто я сейчас ублажаю его, а не его товарища. В этом есть какая-то сила, и я не ожидала ее почувствовать. Мне всегда нравилось играть с Лето и позволять ему играть со мной, но это другое.
Ощущения более сильные, пьянящие. Что еще более удивительно, не могу сказать, что меня тошнит от происходящего. Так много уязвимости в фейри, отдавших часть своей власти мне. Особенно если речь идет о таких, как эти трое. Они убийцы, они уничтожают жизни. Я знаю, что для них я – всего лишь добыча, но эта роль еще никогда не была столь упоительной и… многообещающей. Они играют – играю и я, и еще неизвестно, кто выйдет победителем.
Я наконец решаю ответить на вопрос Черепа, при этом медленно вожу руками по члену Скорпиуса – вверх-вниз, вверх-вниз.
Мой голос звучит ровно и невозмутимо, и я чувствую раздражение Скорпиуса, когда он понимает, что в том, что я делаю с ним, нет ничего особенного, раз я как ни в чем не бывало болтаю с Черепом.
– Вы меня не выберете – как бы хорош ни был мой послужной список в Приюте, – говорю я и ловлю себя на мысли, что мне нравится видеть ухмылку на пухлых губах.
– И почему же? – хрипло спрашивает Кость.
Он лежит на своей кровати, торс обнажен.
Он что там, дрочит?
Я заметила что-то похожее только мельком, но проверять, верны ли мои подозрения, не стану. Вместо этого я отпускаю истекающий смазкой член Скорпиуса, тянусь к золотому кувшину, наполняю его и начинаю методично ополаскивать тело фейри.
Я поднимаюсь на ноги и дерзко смотрю на мужчину. С меня хватит того, что они считают меня какой-то мышью. Пришло время вырваться из кошачьих когтей и считать все произошедшее недоразумением, из которого я вышла победителем. Назвать всю эту чепуху победой.
Я перевожу взгляд на Черепа, что нежится в своей позолоченной ванне.
Сколько еды я смогу купить, если переплавлю хотя бы одну из этих штуковин?
Череп так жадно на меня смотрит, словно пытается проглотить, но я надеюсь, что он подавится.
– Вы не выберете меня, потому что я буду мертва еще до того, как Торги начнутся, – бросаю я, с громким плеском опуская кувшин в ванну Скорпиуса.
В шатре становится тихо, и я тут же задаюсь вопросом, почему я только что это сказала. Это правда, но, судя по их реакции, это может открыть корзину со скорпионами, с которыми я не очень хочу иметь дело. Если кто-то из них является моей целью – а вполне возможно, что так оно и есть, – я не должна говорить ничего, что могло бы хотя бы намекнуть им, что задумал Тиллео. Но, к сожалению, мне сейчас на это глубоко наплевать. К черту Тиллео, к черту этих троих.
Я быстро отбрасываю сомнения и, повернувшись к Черепу, окидываю его презрительным взглядом.
– Хотите, натру и ваш член? – В моем голосе нет ни единой эмоции, и его обсидиановый взгляд темнеет. Его явно не забавляет неуважение, намек на которое он расслышал в моем вопросе.
– Нет, ты свободна, Раба. Вы оба, оставьте нас, – приказывает он, и я устремляюсь к выходу прежде, чем он успеет передумать и выместить свой гнев на мне, как я того и заслуживаю.
Я выхожу в жар новой пустынной ночи, чувствуя, как невидимая хватка сжимает горло. Я прижимаю ладони к шее, торопливо шагая в направлении Приюта.
Что, черт возьми, только что произошло?
Я смотрю вниз на пропитанный сумерками песок, как будто он может сказать мне, почему я повела себя так с представителями одного из самых почитаемых домов убийц. Тиллео отрезал бы мне язык, если бы узнал, как я только что разговаривала с членами Ордена Скорпионов. Он бы пытал меня до полусмерти, исцелял и мучил снова – бесконечно, и даже безумие бы не спасло меня от боли. И все же, зная все это, я до сих пор не могу найти внутри себя ничего, похожего на волнение – мне плевать.
Я тренировалась, работала, терпела жестокое обращение, меня мучили и использовали только для того, чтобы мое будущее разбилось о Тиллео и его большие надежды на меня.
Все было напрасно. Моя жизнь ничего не значит. И я хочу заставить их заплатить за все – за каждую зажившую отметину на моей коже, за каждую сломанную кость и шрам на моей душе. Это меньшее, что они могут сделать после того, как отобрали у меня все в самый последний момент.
– Что, во имя королей, ты только что творила там? – сзади меня послышался возмущенный рык Харша.
– Я? – защищаясь, огрызаюсь я – меня взбесило, что Харш посмел со мной заговорить после того, что сделал. – Это ты так спешил попасть в Орден, что решил перешагнуть через мой труп, а не наоборот, – бросаю я через плечо и широкими шагами иду прочь, чтобы оказаться как можно дальше от него.
Харш хватает меня за руку, чтобы я остановилась, и он смог выплеснуть на меня свое негодование. И это большая ошибка: миг – и Харш уже лежит на спине, задыхаясь, я наклоняюсь над ним с небольшим кинжалом в руке, который позаимствовала из арсенала Скорпиуса, и прижимаю лезвие к его горлу. Взгляд Харша мрачен, но голубые глаза расширяются от чистого шока, и на мгновение я чувствую какое-то извращенное удовлетворение. Но, спохватившись, оглядываюсь кругом, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает.
Солнце оставило горизонту прощальный поцелуй, значит, удача на моей стороне – на нас с Харшем падает прохладная тень Приюта. Охранники на крыше сейчас не патрулируют эту сторону, а рабы дома далеко – суетятся у поместья Тиллео, носятся туда-сюда, неизвестно зачем. Некому даже взглянуть в нашу сторону.
Я приближаю свое лицо к лицу Харша, жестокая улыбка скользит по моим полным губам.
– Еще раз тронешь меня без разрешения, и я позабочусь о том, чтобы нас поставили в пару на предстоящих испытаниях. Я уничтожу тебя, так что Тиллео позаботится о том, чтобы ты встал раком в борделе еще до захода солнца. Ты слышишь меня? – рычу я, Харш пристально, яростно смотрит на меня, но потом до него все же доходит: я не шучу и нисколько не преувеличиваю.
– Понимаю, – хрипит он, задыхаясь, и я надавливаю на его горло чуть сильнее.
– Держи рот на замке, а руки – при себе, и в итоге ты станешь членом Ордена, как и хотел. Только не испытывай мое терпение, Харш. – В моем голосе – яд, и Харш сдается.
Он поспешно кивает, лицо краснеет, а легкие наверняка вопят от боли, требуя воздуха. Я отталкиваю его и медленно поднимаюсь, а Харш жадно хватает воздух и трет шею.
– Да что с тобой такое? – спрашивает он между приступами кашля, его голос напоминает хруст гравия под сапогами.
Но я оставляю его лежать, распростертым на песке, а его вопрос – без ответа, и бросаюсь через задний вход в Приют. Быстро поднимаюсь по узкой лестнице, ведущей на второй этаж. Арочные входы, выстроившиеся вдоль изогнутой стены слева от меня, мрачные и темные, но в залах и покоях, куда они ведут, к счастью, тихо. Перила по другую сторону от меня, те, что призваны спасать нас от случайного падения в тренировочные ямы в центре, рисуют в лунном свете узоры на песке.
Я слежу за тем, чтобы не отбрасывать тень, чтобы мои шаги были бесшумны, и иду по изогнутому коридору дальше. Мысли скачут, и я ищу безопасное место, чтобы затаиться на некоторое время и попытаться снова взять себя в руки.
Вопрос Харша эхом отдается в моей голове, пока я пытаюсь осознать произошедшее.
Что со мной такое? Да то, что меня окончательно лишили будущего.
Вот, что происходит, когда больше не для чего жить, когда нечего терять.
Внезапно воздух наполнили отдаленные крики – я сразу понимаю, что доносятся они из парной. Кто-то занялся Линэ.
Я сворачиваю в коридор, который ведет к купальням, затем к уборной и заканчивается спальней рабынь клинка. Я нахожу свой тюфяк – он не толще листа пергамента, лежит прямо под щелью, что служит окном, укладываюсь на него и лежу, пока крики Линэ не усыпляют меня.
Я думаю о том, что бы сделала со мной Фигг, если бы увидела, какое неуважение я проявляю к шелковому платью, раз валяюсь в нем на полу, но я отмахиваюсь от этой мысли. Приятно не беспокоиться, не волноваться о том, чтобы быть на шаг впереди и все предусмотреть. Я закидываю руки за голову и изучаю трещины на потолке надо мной.
Я могу это сделать. Я могу найти выход из положения и получить то, что мне нужно, раньше, чем я умру.
Может, свобода – это не то, где ты живешь, и не то, что ты сможешь вернуть сумму, за которую тебя купили? Может, свобода – это принять себя, целиком, без страха и сомнений? Я могу взять все свои навыки, всю себя – настоящую – и использовать, чтобы разрушить это место. Даже если меня убьют прежде, чем я смогу нанести весомый ущерб, возможно, этого будет достаточно, чтобы помочь когда-нибудь развалить эту дыру. Мне придется быть умной, трудиться под чужим надзором, но это даже лучше для дела – все ведь будут думать, что я у них под колпаком!
Да. Это будет неплохо.
Теперь надо понять, куда нанести первый удар. Они не должны его почувствовать поначалу – а потом будет уже слишком поздно.