Орфей в аду

Грохотанье струй изгоняет печали

И мне кажется, жизнь разойдется, как дым

Вот последние жидкие стрелы упали

Потемневшие лошади просят воды.

Я гулять выхожу на бесхитростный зов

Все случайное в жизни поэты лелеют

И ошибки слетающих к нам голосов лилеи.

Вдоль дороги бездумный столбов контрабас

О жупел мужа жалости лишай

Семьи семит ногами семенит

Не помешай. Варенье помешай

Я помяну был буль о семеню.

Я поманю Тебя о помяну

Поминки соопровождает дача

О дача эта прямо неудача

Минуть бы ан минуть без тэ мину

У ми ну до фасоль ре ми фа до

Додо тебе дада клиторатуре

Халтуре туры всякие атуры

Сидон Гвидон дон дон о кошкин дом

Забыл я был быль эту некий биль

Стихов дрочену из яиц сеченых

Быль быль буль дог док бок автомобиль

Пекись печенье наше попеченье

Я Библию читал едва-едва

Едва не задремав от безразличья

Мертвы, мертвы шикарные слова

Увы! пришли другие дни для душ

И каждый храбро делает как хочет

Скелет идет и принимает душ

Потом[13] в кинематографе хохочет

Чему обязан я; пред Вами я.

Ваш дивный гнев мя да ударит древо.

Вы чисты́, как Скандинавия.

Хоть девушка, не евушка, но ева.

Я вам покаюсь, ах, я вам пока.

Нас не разлу́чит пароход колесный.

Или́ шлагбаума длинная рука

Нас схватит, нас подхватит бесполезно.

Чисты́ вы, как столовое вино,

Как кость слоновая, тверды́ и неподдельны.

Легки, как сновидение одно.

Блистательны: так полюс блещет цельный.

Страда́ю, да́ я, снежной слепотой,

Трахомой нежной, хоть мы и знакомы.

Возьмите жизни неразменный золотой,

Фальшивый золотой, щит невесомый.

Хоть не пристал жене любви булат.

И мужу сечи счастия халат.

Как плавает в реке прозрачный дом

Но мы не беспокоимся об том

И белый белый не бросаем круг

Хоть он кричит как недовольный друг

Как негер на летательной машине

Как пушка на блистательной вершине

Доволен я и несомненно волен

Любить и жить и даже умирать

Не так <как> человек который болен

Иль тот кто со другими вместе рать

Преважно молчалив самоубивец

Напыщен синий будто бюрократ

Сидит в крови как во пруду ленивец

В воде ныряет дольше нас в сто крат

Преважно выезжает под веночком

В прохладном морге возлежит подлец

Не отвечая сыновьям и дочкам

Форсит как сиг на праздничном столе

Мол вы подшейте к делу ливольверт

И белый недорезанный конверт

А я не беспокоюсь я о том

Я плаваю в реке прозрачный дом

Я негер я лечу на ероплане

Со мною пушка говорит в тумане

Как лучший друг слегка ворчливый вдруг

Как белый белый симпатичный круг.

Одиночество подводных лодок

Что во дно морей уткнулось с честью

Хватку жесткую ножных колодок

Вот что я предпочитаю счастью

Акробата жест полуразвязный

Полугреческий на вышке малой

И его полет кругообразный

И песок арены бледно алый

Паровоза бег без машиниста

Пред поездом где все играют в карты

И самоубийство гимназиста

Над письмом с ошибками на парте.

Обожаю отвращенье бога

И землетрясенье высоты

Вылетая из окна как слово

Никогда не разобьешься ты

Сон тебя подхватит солнце скроет

Засмеешься ты когда падет

Тело ночи точно флаг на полюс

С дирижабля белого на лед.

Примите братья чемодан души

Ведь я вернулся с этого курорта

Звенят в кармане[14] слов гроши

Иду в кафе бегу как мних от черта

Заслуженная горечь прошлых лет

Вспорхнула ты, меня оставив долу

И стало мне так странно на земле

Как бы быку что сел слегка в гондолу

Лоснится радость — новая квартира

В водопроводе розовый настой

А старого слугу с лицом Сатира

Сменил прекрасный[15] юноша простой

Схожу во двор там граммофон воркует

В саду растут деревья из халвы

Из окон дев десятки интригуют

И в воздухе хвалебный шум молвы

Я чувствую толстеет тихо сердце

Щека блестит как пряник ото сна

Рука висит безжизненно отверста

Ползет улыбка — червь по лону дна

Навыворот свои надену брюки

И станет в пустоте <нрзб.>[16] светлей

И как ребенка шляпу хвать я в руки

И будет мне как будто веселей

Сойду сойду на тротуар потертый

Скажи! Скажу. Ты мне бездельник люб,

Потом единым пассажиром спертый

Решу что дольше не смущаться не могу

Войду к Тебе облаянный швейцаром

И вдруг и вдруг, случится нечто вдруг

И как пред полицейским комиссаром

Перед Тобой, я виновато засмеюсь

Но не ответишь ничего мне стерва!

И станет лучше мне, лучшей еще.

Я попрощаюсь обстоятельно во-первых

И шасть уйду. Шасть это хорошо.

Как снобы в розовых носках,

Как дева в липовых досках

Доволен я своей судьбою

Убийцей[17] и собою

На башне флаги весело вились

И дети хорошо себя вели

То был четверг страстной он был веселый

С горы к нам тек необъяснимый зной

Под тяжестью моих воспоминаний

Ломался я как полосатый стул

На толстый ад, на небольшие ведра

Шасть капает не мало, мало фи;

Склонился кий, еще как будто твердый,

И пейсы спят, как соло воробьи.

Удить ли скверну, расточать ли рыбу,

Все пруд под корень карий подсечен,

Болит как бы или, вернее, ибо

Ободран брык: работой увлечен.

Субботой усечен и обесспермен,

С пирамидоном ворочусь к себе.

Чалдона мать! хоть незаконен термин,

Спасайся, Мойра! У! дуду сгребе.

О дурий дроч, о неумолчный кортик!

Сонливое исчадие зачах,

Чтоб снова, шасть, как из коробки чертик,

В ногах у ног иль на других ногах.

Париж. Начало декабря 1924

Не малая твоя величина

Не утешает. Ан в душе тревога!

О престарелая и дурная женщина!

Отстань! Отлипни, Мойра! Ради Бога.

Безукоризненно качается корма

Прохожей женщины. Ее ль ты стоишь? (Стоишь).

Подпрыгивая часто, как барман,

Трясу коктейль из слез. Ты пьешь и сволочь поишь.

(То об зверях домашних говорю).

Но будет! Будет нэкое свиданье!

Порю детей. Пальто любви порю.

Ты ж порешь чепуху мне в назиданье.

Смирение: морение души.

Души ее! но ан склизка Ты, Мойра.

И ань собрав последние гроши:

Верчу Фанданго, плачу: Ойра! Ойра!

На олеографическом закате

Танцует незнакомый[18] человек

Как женщина на розовом плакате

Как мой двадцатый год двадцатый век

В нейтральный[19] час когда все страшно странно

Когда поет виолончель земли[20]

Но так таинственно[21] и так пространно

Ходатайствуют голоса вдали

Безотговорочно навстречу ты идешь

И таешь вежливо на расстояньи шага

Как лиственный летающий галдеж

И иль на пне холеная бумага

Жужжат часы, их стрелки жалят глаз

Лишь кости на тарелке циферблата

Но разрезает зеркало алмаз

Воспоминания спешит расплата

За жидкие за мягкие мгновенья

Они твердеют режут яркий лед

И все развязнее и откровенней

Все чувственней и может быть назло.

Танцуют на раскрашенном закате

На рукаве и прямо пред лицом

Как женщина на розовом плакате

Иль гильотина перед подлецом.

Любовь манит к себе влечет

И всасывает, как насос

Так дождь и тятя так сечет

Проворно ловит на лассо.

Пляшу кобылка под петлей

Под дождиком бегу солдат

Как рыба от трубы под лед

Булавкой в пола щель, гайда!

Дышу, избавился: вдруг хлоп!

Бьют по плечу меня, плачусь.

Так лопался над свечкой клоп;

Коль руку жали палачу.

Сидит судебный пристав в кресле

Бьет карандашем о карандаш,

Так сына бил отец по чреслам

Дай двух небитых бог! отдашь?

Свинью для перевозки счастья

И лошадь для больших смотров

Я скотоложец рвусь на части

Часть кажду жарю над костром

Съедаю голову и руку

Язык тушеный, мягкий мозг

Но без руки любви порука

Слеза без глаза, что для слез.

Без членов всасывает эрос

Мои останки, я погиб

Как всасывал тайфун галеру

И тракт солдата сапоги.

Музыканты — значит музе канты.

Адьютань — знай тетушка прощай.

Мавританцы — мавры танцы чай.

Револьвер же клевер вер компран тю.

Сукин сын, равно кому попало.

Мужепес попало всем равно.

Пиздадуи к жопе прилипалы.

Все равно, без ве же; все гавно.

Сильно пахнет свежее гавно

Коль поверх обоссано оно.

Заведем же пердежи не малы,

Кутежи дрожи рояль из жоп.

Мы пердели ты в тоске внимала

Бзднем же на прощанье хорошо.

Незаметно насерем в калошу

Непонятно в ложу соберем

На перило головы положим

Нежно незаметно насерем

Сукин сын читало не беремся

Обучать срать ету злую лошадь.