Орифламма

Жертвы долга

Ш у б б е р т.

М а д л е н.

П о л и ц е й с к и й.

Н и к о л а й В т о — Р о й.

Д а м а.

М а л л о т.

Мещанская обстановка. Шубберт, сидя в кресле у стола, читает газету.

Его жена Мадлен сидит за столом на стуле и штопает носки.

М а д л е н (прерывая работу). Что нового пишут?

Ш у б б е р т. Ничего. Кометы. Космические потрясения где-то во вселенной. Почти ничего. Кто-то возмущается, что соседские собаки гадят прямо на тротуар…

М а д л е н. И правильно недовольны. Противно, когда тебе действуют на нервы.

Ш у б б е р т. А каково тем, кто живет на первом этаже? Утром они открывают окна, все это видят, и настроение испорчено на целый день.

М а д л е н. Они слишком чувствительны.

Ш у б б е р т. Нервозность свойственна нашему веку. Современный человек утратил прежнюю безмятежность.

Пауза.

А, вот еще коммюнике.

М а д л е н. Что за коммюнике?

Ш у б б е р т. Это довольно интересно. Администрация предлагает жителям больших городов быть невозмутимыми. Это, по их мнению, единственный способ преодолеть экономический кризис, избавиться от душевной неуравновешенности и избежать жизненных неурядиц.

М а д л е н. Все прочее уже испробовали. И ничего не вышло. И никто, наверное, в этом не виноват.

Ш у б б е р т. Пока администрация только дружески советует следовать ее рекомендациям. Но нас не проведешь: хорошо известно, что рекомендации всегда оборачиваются приказом.

М а д л е н. Ты всегда торопишься с выводами.

Ш у б б е р т. Совет вдруг превращается в правило, в суровый закон.

М а д л е н. А как бы ты хотел, друг мой? Закон необходим, а раз уж он необходим и даже неизбежен — он хорош, а все, что хорошо, — приятно. Ведь очень приятно подчиняться закону, быть добропорядочным гражданином, выполнять свой долг, иметь чистую совесть…

Ш у б б е р т. Да. Мадлен, в сущности, правда на твоей стороне. Закон — это не так уж плохо.

М а д л е н. Само собой разумеется.

Ш у б б е р т. Важное преимущество самоотречения в том, что оно и в политике, и в мистике. И там и тут оно плодотворно.

М а д л е н. Образно говоря, оно позволяет убить двух зайцев сразу.

Ш у б б е р т. Вот этим-то оно и хорошо.

М а д л е н. Вот именно.

Ш у б б е р т. Впрочем, если вспомнить, чему нас учили в школе, то будет очевидно, что подобный способ администрирования — пропаганда невозмутимости — с успехом применялся три века назад, и пять веков назад, и девятнадцать веков назад, и в прошлом году..

М а д л е н. Ничто не ново под луной.

Ш у б б е р т…для руководства населением целых метрополий, деревень (встает) и для управления нациями, подобными нашей.

М а д л е н. Сядь.

Шубберт садится.

Ш у б б е р т (сидя). Вот только способ этот требует принести в жертву некоторые личные удобства. А это все-таки утомительно.

М а д л е н. Это не совсем так!.. Не всегда трудно жертвовать. Бывают разные жертвы. Даже если вначале трудно избавиться от некоторых привычек, то потом, когда избавишься, о них просто забываешь.

Пауза.

Ш у б б е р т. Вот ты часто ходишь в кино, любишь театр.

М а д л е н. Как все.

Ш у б б е р т. Больше, чем все.

М а д л е н. Да, скорее, больше, чем все.

Ш у б б е р т. Что ты думаешь о современном театре, каковы твои взгляды на театр?

М а д л е н. Опять ты со своим театром. Все время об одном и том же. Ты на нем помешался.

Ш у б б е р т. Считаешь ли ты, что в театре можно создать что-то новое?

М а д л е н. Я повторяю — ничто не ново под луной. Даже если луны нет.

Пауза.

Ш у б б е р т. Ты права. Да, ты права. Все пьесы от античности до наших дней были не чем иным, как детективными историями. Театр всегда или — жизнь, или — детектив. Любая пьеса — это расследование, доведенное до логического конца. Всегда есть загадка, которую нам разгадывают в последней сцене. Иногда чуть раньше. Ищут и находят. С таким же успехом можно все раскрыть в самом начале.

М а д л е н. Что ты имеешь в виду, дорогой?

Ш у б б е р т. Я думаю о чудесном спасении женщины, которую не сожгли живьем только благодаря вмешательству Богоматери. Но, если не принимать во внимание божественное вмешательство, оно, впрочем здесь и ни при чем, остается следующее: некая женщина подговаривает двух бродяг убить своего зятя по причинам двусмысленным…

М а д л е н. И непристойным…

Ш у б б е р т. Приходит полиция, идет расследование, находят преступницу. Это натуралистический детективный театр. Театр Антуана.

М а д л е н. Это действительно так.

Ш у б б е р т. В сущности, театр никогда не развивался.

М а д л е н. А жаль.

Ш у б б е р т. Ты же видишь, это драматургия загадки, детективной загадки. Всегда было именно так.

М а д л е н. Ну а классицизм?

Ш у б б е р т. Это изысканный детективный жанр, как всякий натурализм.

М а д л е н. Ты рассуждаешь оригинально. Может быть, ты и прав. Но все-таки нужно узнать мнение осведомленных лиц.

Ш у б б е р т. Каких лиц?

М а д л е н. Такие люди есть среди любителей кино, преподавателей Коллеж де Франс, среди влиятельных членов Агрономического института, среди норвежцев и некоторых ветеринаров… Особенно у ветеринаров, у них, должно быть, много мыслей по этому поводу.

Ш у б б е р т. У всех есть мысли, в них нет недостатка. Дела важнее.

М а д л е н. Дела и только дела. Но их мнением можно все-таки поинтересоваться.

Ш у б б е р т. Нужно будет их спросить.

М а д л е н. Нужно будет дать им время подумать. У тебя есть время…

Ш у б б е р т. Это меня волнует.

Пауза. Мадлен штопает носки. Шубберт читает газету. За сценой слышен стук в дверь, Шубберт прислушивается.

М а д л е н. Это стучат к консьержке. Вечно ее нет на месте.

Опять слышен стук в дверь. Квартира консьержки находится на той же лестничной клетке, что и квартира Шубберта и Мадлен.

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Откройте, мадам!

Пауза. Опять слышен стук в дверь.

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Откройте, мадам!

М а д л е н. Вечно ее нет. Как плохо у нас поставлено обслуживание.

Ш у б б е р т. Этих консьержек надо просто приковать к подъезду, и все. Может быть, ищут кого-нибудь из нашего дома. Пойти посмотреть?

Встает и садится.

М а д л е н (спокойно). Это не наше дело. Мы с тобой, дружок, не обязаны за нее работать. В обществе каждый должен делать свое дело.

Короткая пауза. Шубберт читает газету, Мадлен штопает носки, робкий стук в правую дверь.

Ш у б б е р т. Теперь это к нам.

М а д л е н. Можешь пойти посмотреть, милый.

Ш у б б е р т. Я открою.

Шубберт встает, идет к правой двери, открывает ее. На пороге появляется Полицейский. Он очень молод, без шляпы, волосы светлые, под мышкой портфель, одет в бежевый плащ, хорош собой и крайне застенчив.

П о л и ц е й с к и й (стоя в дверях). Добрый вечер, мсье. (Обращаясь к Мадлен, которая тоже направляется к двери.) Добрый вечер, мадам.

Ш у б б е р т. Добрый вечер, мсье. (Обращаясь к Мадлен.) Это Полицейский.

П о л и ц е й с к и й (робко продвигаясь на шаг вперед). Извините, мсье, мадам, мне нужно поговорить с консьержкой, но ее нет на месте…

М а д л е н. Естественно.

П о л и ц е й с к и й…вы не знаете, где она, скоро ли придет? О! Извините, извините… я… я бы, конечно, никогда не постучался к вам, если бы застал ее, и не осмелился бы вас беспокоить…

Ш у б б е р т. Консьержка, должно быть, скоро вернется. В принципе она отлучается надолго только в субботу вечером, когда ходит на танцы. После того как она выдала замуж свою дочь, она каждую субботу ходит на танцы. Ну а поскольку сегодня вторник…

П о л и ц е й с к и й. Бесконечно вам благодарен, ухожу, подожду ее на лестничной площадке. Честь имею. Мое почтение, мадам.

М а д л е н (Шубберту). Какой воспитанный молодой человек! Какая изысканная вежливость! Спроси, что он хочет. Может быть, ты сможешь ему помочь.

Ш у б б е р т (Полицейскому). Что вы хотите, мсье? Может быть, я могу быть вам полезен.

П о л и ц е й с к и й. Мне правда очень неудобно вас беспокоить.

Ш у б б е р т. Вы нас совсем не беспокоите.

П о л и ц е й с к и й. Речь идет о сущем пустяке…

М а д л е н (Шубберту). Пригласи его войти.

Ш у б б е р т (Полицейскому). Заходите, мсье, прошу вас.

П о л и ц е й с к и й. О, мсье, я, правда, я…

Ш у б б е р т. Моя жена просит вас войти.

М а д л е н (Полицейскому). Мой муж и я, мы просим вас войти.

П о л и ц е й с к и й (взглянув на часы). У меня уже нет времени. Я, знаете ли, опаздываю.

М а д л е н (в сторону). У него на руке золотые часы.

Ш у б б е р т (в сторону). Она уже заметила, что у него на руке золотые часы.

П о л и ц е й с к и й…ну, на пять минут, поскольку вы настаиваете, но я очень спешу… пусть так, я зайду, если вы так хотите, при условии, что вы тут же позволите мне уйти.

М а д л е н. Не беспокойтесь, мсье, мы не будем вас удерживать силой… Отдохните немного.

П о л и ц е й с к и й. Спасибо. Я вам очень обязан. Вы так любезны.

Полицейский продвигается еще на шаг вперед, останавливается, расстегивает плащ.

М а д л е н (Шубберту). Какой красивый коричневый, совсем новый костюм!

Ш у б б е р т (Мадлен). Какие прекрасные туфли!

М а д л е н (Шубберту). Какие красивые светлые волосы! (Полицейский проводит рукой по волосам.) У него красивые глаза, нежный взгляд. Ты не находишь?

Ш у б б е р т (к Мадлен). Он очень симпатичный и внушает доверие. У него детское выражение лица.

М а д л е н. Что же вы стоите, садитесь.

Ш у б б е р т. Садитесь, пожалуйста.

Полицейский делает шаг вперед, но не садится.

П о л и ц е й с к и й. Ваша фамилия Шубберт, верно?

М а д л е н. Да, мсье.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Вы, кажется, любите театр, мсье?

Ш у б б е р т. Гм… Да, интересуюсь.

П о л и ц е й с к и й. Прекрасно! Я тоже люблю театр. Но времени ходить в театр у меня, увы, нет.

Ш у б б е р т. Да и репертуар…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Мсье Шубберт, я думаю, тоже сторонник политики невозмутимости.

М а д л е н (слегка удивленно). Конечно, мсье.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Имею честь разделять ваше мнение, мсье. (Обращаясь к обоим.) Сожалею, что отнимаю у вас время. Мне только нужно было выяснить, на какую букву заканчивается фамилия квартиросъемщиков, живших здесь до вас, «т» или «д», Маллот или Маллод. Вот и все.

Ш у б б е р т (не колеблясь). На букву «т» — Маллот.

П о л и ц е й с к и й (уже более холодно). Я так и думал.

Не говоря ни слова, выходит на середину сцены и оказывается между Мадлен и Шуббертом, которые стоят на полшага позади него.

Потом подходит к столу, берет один из двух стоящих около него стульев и садится. Мадлен и Шубберт стоят по обе стороны от него. Полицейский кладет на стол портфель, открывает его, достает из кармана большой портсигар, не предлагая хозяевам, медленно закуривает, кладет ногу на ногу, еще раз затягивается.

Итак, вы знали Маллотов? (Эту фразу он произносит, поднимая глаза сначала на Мадлен, а потом более пристально глядя в глаза Шубберту.)

Ш у б б е р т (несколько удивленно). Нет, я их не знал.

П о л и ц е й с к и й. А откуда вы знаете, что их фамилия заканчивается на букву «т»?

Ш у б б е р т (очень удивленно). Да, правда, откуда я это знаю? Откуда я это знаю? Откуда я это знаю? Я не знаю, откуда я это знаю!

М а д л е н (Шубберту). Ты бесподобен! Отвечай! Когда мы одни, ты за словом в карман не лезешь, болтаешь без остановки, ругаешься. (Полицейскому.) Вы его еще плохо знаете. Когда мы одни, он более разговорчив.

П о л и ц е й с к и й. Учтем!

М а д л е н (Полицейскому). Но я все равно его люблю. Ведь он мой муж. (Шубберту.) Ну, давай, посмотрим, знаем мы Маллотов или нет. Говори, напрягись, вспомни…

Ш у б б е р т (по его лицу видно, что он пытается вспомнить, это раздражает Мадлен, Полицейский непроницаем). Я не могу вспомнить, знал я их или нет.

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Снимите с него галстук. Может быть, он ему мешает. Так будет лучше.

Ш у б б е р т (Полицейскому). Спасибо, мсье. (К Мадлен, снимающей с него галстук.) Спасибо, Мадлен.

П о л и ц е й с к и й (К Мадлен). Ремень тоже снимите и шнурки выньте.

Мадлен снимает ремень и вытаскивает шнурки.

Ш у б б е р т (Полицейскому). Теперь мне легче. Вы очень любезны, мсье.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Итак, мсье!

М а д л е н (Шубберту). Итак?

Ш у б б е р т. Мне легче дышать, легче двигаться, но вспомнить все равно не могу.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ну вы же не ребенок, старина.

М а д л е н (Шубберту). Ну ты же не ребенок. Слышишь, что тебе говорят? Я просто в отчаянии!

П о л и ц е й с к и й (раскачиваясь на стуле, обращается к Мадлен). Приготовьте мне кофе!

М а д л е н. С удовольствием, мсье, сейчас приготовлю. Осторожно, не раскачивайтесь, а то упадете.

П о л и ц е й с к и й (продолжая раскачиваться на стуле). Не беспокойтесь, Мадлен. (Двусмысленно улыбаясь Шубберту.) Ведь ее так зовут? (Снова обращаясь к Мадлен.) Не беспокойтесь, Мадлен, я не упаду… Кофе покрепче и побольше сахару.

М а д л е н. Три кусочка?

П о л и ц е й с к и й. Двенадцать и стакан кальвадоса, большой стакан.

М а д л е н. Хорошо, мсье. (Выходит из комнаты через левую дверь.)

Слышен шум кофемолки, сначала очень громкий, почти заглушающий голоса Шубберта и Полицейского.

Потом звук постепенно затихает.

Ш у б б е р т. Итак, мсье, вы, как и я, убежденный сторонник невозмутимости в политике и в мистике. Я счастлив узнать, что в области искусства у нас тоже одинаковые вкусы, поскольку вы сторонник принципов революционного театра.

П о л и ц е й с к и й. Речь пока не об этом. (Вынимает из кармана фотографию и протягивает ее Шубберту.) Посмотри, поройся в памяти. Это Маллот? (Более суровым тоном.) Это Маллот?

В этот момент прожектор должен осветить в левой части сцены большой портрет, который без подсветки не был виден. На портрете изображен человек, приблизительно схожий с описанием, которое дает Шубберт, глядя на фотографию. Персонажи не обращают на портрет никакого внимания, ведут себя так, как если бы его вовсе не было. После того как описание закончено, портрет снова исчезает в темноте. Освещенный портрет можно заменить актером, неподвижно стоящим в левой части авансцены; кроме того, по желанию режиссера в противоположных концах авансцены можно высветить и портрет и актера.

Ш у б б е р т (долго и очень внимательно рассматривая фотографию). Это человек лет пятидесяти… да… давно не брился, на груди табличка с номером 58 614… Да, именно 58 614.

Прожектор гаснет. Портрет или персонаж на сцене исчезает в темноте.

П о л и ц е й с к и й. Это Маллот? Я жду.

Ш у б б е р т (после паузы). Знаете, мсье инспектор, я…

П о л и ц е й с к и й. Старший!

Ш у б б е р т. Извините, мсье старший инспектор, я не знаю. Как я его узнаю в таком виде? Он без галстука, с расстегнутым воротом, с бледным опухшим лицом. Впрочем, да, мне кажется, это он… да, да… должно быть, он.

П о л и ц е й с к и й. Когда ты с ним познакомился и что он тебе рассказывал?

Ш у б б е р т (опускаясь на стул). Извините, мсье старший инспектор, я ужасно устал!..

П о л и ц е й с к и й. Отвечай, когда ты с ним познакомился и что он тебе рассказывал?

Ш у б б е р т. Когда я с ним познакомился? (Охватывает голову руками.) Что он мне рассказывал? Что он мне рассказывал? Что он мне рассказывал?

П о л и ц е й с к и й. Отвечай!

Ш у б б е р т. Что он мне рассказывал? Что он мне… Да, когда я мог с ним познакомиться?.. Когда я впервые его увидел? Когда видел в последний раз?

П о л и ц е й с к и й. Ты меня спрашиваешь?

Ш у б б е р т. Где это было? Где?.. В саду?.. В доме родителей?.. В школе?.. В армии?.. На его свадьбе?.. На моей свадьбе?.. Я был его свидетелем? Или он был моим свидетелем?.. Нет.

П о л и ц е й с к и й. Не можешь вспомнить?

Ш у б б е р т. Не могу. Помню… на берегу моря, в сумерках, темные скалы… шел дождь… это было давно… (Повернув голову в ту сторону, куда ушла Мадлен.) Мадлен, кофе мсье старшему инспектору.

М а д л е н (входя). Кофе сварится сам.

Ш у б б е р т (к Мадлен). И все-таки, Мадлен, займись кофе.

П о л и ц е й с к и й (стукнув кулаком по столу). Ты очень любезен, но это не твое дело. Не отвлекайся. Ты говорил мне о береге моря.

Шубберт замолкает.

П о л и ц е й с к и й. Ты меня слышишь?

М а д л е н (поражена изменением тона беседы и властностью Полицейского; на ее лице страх и восхищение). Мсье Полицейский тебя спрашивает. Слышишь? Так отвечай же!

Ш у б б е р т. Да, мсье…

П о л и ц е й с к и й. Ну, так что же?

Ш у б б е р т. Да, там, должно быть, я с ним и познакомился. Мы, кажется, были совсем молоды.

Мадлен, вернувшаяся в комнату, преобразилась: сменила походку и даже голос. Вместо домашнего платья на ней декольтированное, а голос стал нежным и мелодичным.

Нет, нет там я его не вижу.

П о л и ц е й с к и й. Ты его там не видишь! Не видишь его там! Нет, вы только посмотрите на него! Где же тогда? В бистро? Пьяница! И это называется женатый человек!

Ш у б б е р т. Если хорошо подумать, то, наверное. Маллот на «т» должен быть где-то внизу, в самом низу…

П о л и ц е й с к и й. Спускайся же.

М а д л е н (ее голос мелодичен). В самом низу, в самом низу, в самом низу, в самом низу…

Ш у б б е р т. Там, должно быть, темно и ничего не видно.

П о л и ц е й с к и й. Я тебе помогу, только следуй моим советам. Это нетрудно: двигайся вниз.

Ш у б б е р т. Я уже очень глубоко.

П о л и ц е й с к и й (твердо). Этого мало.

М а д л е н. Мало, дорогой. Мало, любовь моя! (Она нежно, может быть, даже слишком откровенно обнимает Шубберта, встает перед ним на колени, заставляет и его согнуть колени.) Согни ноги, осторожно, не поскользнись, ступени сырые… (Встает.) Держись крепче за перила… Спускайся… Спускайся… если ты меня хочешь!

Шубберт опирается на руку Мадлен как на перила лестницы, движется так, будто спускается по ступеням. Мадлен убирает руку.

Шубберт этого не замечает, он продолжает опираться на воображаемые перила, идет по ступенькам к Мадлен. У него похотливое выражение лица. Неожиданно он останавливается, вытягивает вперед руку, смотрит на потолок, потом оглядывается вокруг.

Ш у б б е р т. Должно быть, это здесь.

П о л и ц е й с к и й. Пока здесь.

Ш у б б е р т. Мадлен!

М а д л е н (пятясь к дивану, мелодичным голосом). Я здесь… здесь… здесь… спускайся… ступенька… шаг… ступенька… шаг… ступенька… шаг… ступенька… ку-ку… ку-ку… (Ложится на диван.) Дорогой…

Нервно смеясь, Шубберт направляется к ней. Мадлен лежит на диване, улыбается, призывно протягивает руки и напевает.

Ля, ля, ля, ля, ля…

Шубберт стоит возле дивана, протягивает руки к Мадлен, словно она находится еще очень далеко от него…

Он смеется тем же странным смехом, медленно раскачиваясь. Это продолжается несколько секунд, в течение которых Мадлен прерывает пение вызывающим смехом, а Шубберт глухим голосом зовет ее.

Ш у б б е р т. Мадлен! Мадлен! Я иду… Это я, Мадлен, это я… сейчас… сейчас…

П о л и ц е й с к и й. Первые ступени позади. Теперь ему нужно спуститься ниже. Пока все идет как надо.

Вмешательство Полицейского прерывает эротическую сцену. Мадлен встает. Еще некоторое время она продолжает говорить мелодичным голосом, но все менее и менее чувственным. Позже ее голос становится сварливым, как и раньше. Поднявшись с дивана, Мадлен направляется в глубь сцены, приближаясь, однако, понемногу к Полицейскому. Руки Шубберта безвольно опущены, лицо ничего не выражает, он передвигает ногами как автомат, двигаясь в направлении Полицейского.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Тебе еще надо спуститься.

М а д л е н (Шубберту). Спускайся, любовь моя, спускайся, спускайся… спускайся…

Ш у б б е р т. Здесь темно.

П о л и ц е й с к и й. Думай о Маллоте, протри глаза. Ищи Маллота.

М а д л е н (почти напевая). Ищи Маллота, Маллота, Маллота…

Ш у б б е р т. Я иду по грязи. Она липнет к подошвам. Как тяжело двигаться! Страшно идти в глубину.

П о л и ц е й с к и й. Не бойся, спускайся, спускайся, поверни направо, налево.

М а д л е н (Шубберту). Спускайся, спускайся, дорогой, дорогой мой, аккуратно, спускайся…

П о л и ц е й с к и й. Спускайся, направо, налево, направо, налево, направо, налево.

Шубберт, повинуясь словам Полицейского, продолжает двигаться как во сне. В это время Мадлен, сгорбившись и набросив на плечи шаль, поворачивается спиной к зрительному залу. Со спины она выглядит очень старой. Ее плечи вздрагивают от глухих рыданий.

Теперь прямо…

Шубберт поворачивается к Мадлен. На его лице выражение боли. Руки сомкнуты перед собой.

Ш у б б е р т. Ты ли это, Мадлен? Ты ли это, Мадлен? Как это случилось? Как это возможно? Мы даже не заметили. Бедная старушка, бедная увядшая куколка, это все-таки ты. Как ты изменилась! Но когда это случилось? Почему мы не смогли этому помешать? В то утро твой путь был усыпан цветами. Солнце заливало все небо. Твой смех был чист. Мы были празднично одеты, а вокруг были друзья. Никто еще не умер, ты еще ни разу не плакала. Быстро наступила зима. Дорога пуста. Где они все? В могилах на обочине дороги. Я хочу радости, а ее у нас украли, стащили. Увы! Увидим ли мы снова голубой свет? Поверь мне, Мадлен, это не я тебя состарил. Нет… я не хочу, я не верю, любовь всегда молода, она никогда не умирает. Я не изменился, ты — тоже, ты притворяешься. Но нет, я не могу лгать. Ты стара, как ты стара! Кто тебя состарил! Старая, старая, старая, старенькая маленькая кукла. Наша юность осталась на дороге. Мадлен, девочка, я куплю тебе новое платье, драгоценности, цветы. Твое лицо снова станет свежим, я так хочу, я люблю тебя, я так хочу, умоляю тебя, когда любят — не старятся. Я люблю тебя, стань снова молодой, сбрось маску, посмотри мне в глаза. Нужно смеяться, девочка моя, чтобы стереть морщины, смейся. О, если бы мы могли бежать, взявшись за руки, и петь. Я молод, мы молоды.

Повернувшись спиной к зрительному залу, он берет Мадлен за руку. Делая вид, что бегут, они, всхлипывая, начинают петь старческими надтреснутыми голосами.

Ш у б б е р т (за ним неуверенно движется Мадлен). Весенние ручьи… молодые листочки… очарованный сад потонул в ночи, погрузился в грязь… наша любовь в ночи, в грязи, в ночи, в грязи. Наша юность прошла, слезы стали чистыми ручьями… ручьями жизни… вечными ручьями… Разве в грязи растут цветы?..

П о л и ц е й с к и й. Не то, не то. Не тяни время, не останавливайся, не задерживайся, ты забыл Маллота. Ты сбился с пути. Если в ручьях и в листве ты не видишь Маллота, не останавливайся, иди дальше. У нас нет времени. А он неизвестно где скрывается. А ты расчувствовался, расчувствовался и остановился. Нельзя останавливаться, нельзя давать волю чувствам.

Как только Полицейский начинает говорить, Шубберт и Мадлен постепенно замолкают.

(Обращается к обернувшейся к нему Мадлен.) Как только он дает волю чувствам, он останавливается.

Ш у б б е р т. Я больше не буду, мсье старший инспектор.

П о л и ц е й с к и й. Что ж, посмотрим. Спускайся, поворот, вниз, поворот.

Шубберт снова начинает движение, а Мадлен становится такой же, как и в предыдущей сцене.

Ш у б б е р т. Я достаточно низко спустился, мсье старший инспектор?

П о л и ц е й с к и й. Нет еще. Спускайся ниже.

М а д л е н. Смелей.

Ш у б б е р т (его глаза закрыты, руки вытянуты вперед). Падаю, встаю, падаю, встаю…

П о л и ц е й с к и й. Не вставай.

М а д л е н. Не вставай, дорогой.

П о л и ц е й с к и й. Ищи Маллота, Маллота с буквой «т». Ты видишь его, видишь Маллота, приближаешься к нему?

М а д л е н. Малл-о-о-т… Малл-о-о-т…

Ш у б б е р т (его глаза закрыты). Не могу открыть глаза…

П о л и ц е й с к и й. А тебе это и не нужно.

М а д л е н. Спускайся, дорогой, глубже.

П о л и ц е й с к и й. Постарайся дотронуться до него, схватить, вытяни руки, ищи, ищи… Не бойся.

Ш у б б е р т. Я ищу.

П о л и ц е й с к и й. Его не найти и на глубине тысячи метров, на дне моря.

М а д л е н. Спускайся, не бойся.

Ш у б б е р т. Вход в туннель завален.

П о л и ц е й с к и й. Все равно спускайся!

М а д л е н. Вглубь, дорогой.

П о л и ц е й с к и й. Ты еще можешь говорить?

Ш у б б е р т. Грязь уже дошла до подбородка.

П о л и ц е й с к и й. Этого мало. Не бойся грязи. До Маллота еще далеко.

М а д л е н. Глубже, дорогой, в самую глубину.

П о л и ц е й с к и й. Сначала подбородок, так… теперь рот.

М а д л е н. И рот тоже.

Шубберт издает сдавленное бульканье.

Давай спускайся ниже, еще ниже.

Бульканье Шубберта.

П о л и ц е й с к и й. Нос…

М а д л е н. Нос…

Все это время Шубберт с помощью жестов изображает погружение в воду, он «тонет».

П о л и ц е й с к и й. Глаза…

М а д л е н. Он открыл один глаз прямо в грязи. Ресница торчит. (Шубберту.) Любовь моя, притопи еще немного лицо.

П о л и ц е й с к и й. Кричи громче, он не слышит…

М а д л е н (Шубберту, очень громко). Любовь моя, притопи еще немного лицо. Спускайся. (Полицейскому.) Он всегда был туг на ухо.

П о л и ц е й с к и й. Вон кончик уха торчит.

М а д л е н (громко кричит Шубберту). Дорогой, убери ухо.

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Еще видны волосы.

М а д л е н (Шубберту). У тебя волосы еще торчат на поверхности. Спускайся же. Вытяни руку в грязи, растопырь пальцы, плыви в глубину, достань Маллота любой ценой. Спускайся… Спускайся…

П о л и ц е й с к и й. Нужно дойти до дна. Твоя жена безусловно права. Маллота можно найти только на глубине.

Пауза. Шубберт уже на очень большой глубине. Глаза закрыты. Он движется с большим трудом, словно преодолевая сопротивление воды.

М а д л е н. Его больше не слышно.

П о л и ц е й с к и й. Он перешел звуковой барьер.

Темнота. Слышны голоса, но на сцене пока никого не видно.

М а д л е н. Ох, бедняжка, мне за него страшно. Я больше никогда не услышу любимый голос.

П о л и ц е й с к и й (жестко обращаясь к Мадлен). Мы еще услышим его голос. Хватит причитать.

Зажигается свет. На сцене только Мадлен и Полицейский.

М а д л е н. Его не видно.

П о л и ц е й с к и й. Он перешел оптический барьер.

М а д л е н. Он в опасности. Зря я ввязалась в эту игру.

П о л и ц е й с к и й. Ты получишь назад свое сокровище, Мадлен. Немного погодя он к тебе вернется. Он нам еще покажет. Он крепкий малый.

М а д л е н. Мне не нужно было вмешиваться. Я плохо поступила. Каково ему сейчас, моему милому…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Замолчи, Мадлен. Чего ты боишься, ты же со мной. Мы одни, красавица.

Он обнимает Мадлен, но потом высвобождается из ее объятий.

М а д л е н. Что мы наделали? Но ведь так было нужно? Это ведь законно?

П о л и ц е й с к и й. Да, конечно, не бойся. Он вернется. Мужайся. Я его тоже очень люблю.

М а д л е н. Правда?

П о л и ц е й с к и й. Он вернется к нам по-другому… Он будет жить в нас.

Из-за кулис доносится стон.

Ты слышишь?.. Его дыхание…

М а д л е н. Да, любимое дыхание.

Затемнение. Свет. Появляется Шубберт, пересекает сцену из конца в конец.

Полицейского и Мадлен на сцене нет.

Ш у б б е р т. Я вижу… вижу…

Шубберт говорит сквозь стон. Он выходит через правую кулису. Мадлен и Полицейский входят на сцену через левую кулису. Они преобразились. Это уже другие персонажи. Они играют следующую сцену.

М а д л е н. Ты подлый человек. Ты меня унизил. Ты мучил меня всю жизнь. Ты нравственно меня изуродовал. Я состарилась из-за тебя. Я больше не могу тебя выносить.

П о л и ц е й с к и й. И что же ты думаешь делать?

М а д л е н. Я покончу с собой, отравлюсь.

П о л и ц е й с к и й. Твое дело. Не буду тебе мешать.

М а д л е н. Тебе будет хорошо без меня. Ты будешь доволен. Ведь ты хочешь от меня избавиться. Я знаю, знаю.

П о л и ц е й с к и й. Да, но мне не все равно как. Я могу обойтись без тебя и твоего нытья. Ты зануда, в жизни ничего не понимаешь и на всех наводишь скуку.

М а д л е н (рыдая). Чудовище!

П о л и ц е й с к и й. Не плачь, это делает тебя еще уродливее!..

Снова появляется Шубберт. Он смотрит на происходящее издали, заламывает руки, бормочет: «Папа, мама, папа, мама…»

М а д л е н (вне себя). Это уже слишком. Я этого больше не вынесу. (Достает из-за корсажа флакончик и подносит к губам.)

П о л и ц е й с к и й. С ума сошла, прекрати! Не смей! (Подбегает к Мадлен, хватает ее за руку, чтобы помешать проглотить яд. Потом выражение его лица меняется и он заставляет ее пить.)

Шубберт кричит. Затемнение. На сцене он один.

Ш у б б е р т. Мне восемь лет. Вечер. Мама ведет меня за руку по улице Бломе. После артобстрела. Кругом руины. Мне страшно. Мамина рука дрожит. Между стенами разрушенных домов мелькают чьи-то силуэты. В темноте светятся только их глаза.

Входит Мадлен, молча приближается к Шубберту. Сейчас она — его мать.

П о л и ц е й с к и й (появляется на противоположном конце сцены и медленно к ним приближается). Посмотри, может быть, среди них есть и силуэт Маллота…

Ш у б б е р т. Их глаза гаснут… Все погружается во тьму, кроме далекого окна. Так темно, что я больше не вижу матери. Ее рука исчезла, но я слышу ее голос.

П о л и ц е й с к и й. Должно быть, она говорит тебе о Маллоте.

Ш у б б е р т. Она говорит очень грустно: тебе придется пролить много слез, я покину тебя, цыпленочек мой.

М а д л е н (с нежностью в голосе). Дитя мое, цыпленочек мой.

Ш у б б е р т. Я буду один, ночью, в грязи…

М а д л е н. Бедное мое дитя, ночью, в грязи, совсем один, цыпленочек мой.

Ш у б б е р т. Только ее голос, ее дыхание ведут меня. Она говорит.

М а д л е н. Придется простить, дитя мое, это самое трудное…

Ш у б б е р т. Это самое трудное.

М а д л е н. Это самое трудное.

Ш у б б е р т. Она еще говорит…

М а д л е н. Придет время слез, угрызений совести, раскаяния. Надо быть добрым. Ты будешь страдать, если не будешь добрым, если не научишься прощать. Когда увидишь его, послушайся его, обними его и прости. (Тихо уходит.)

Шубберт стоит перед Полицейским, который неподвижно сидит, повернувшись к публике, опустив лицо и охватив голову руками.

Ш у б б е р т. Голоса больше не слышно. (Обращаясь к Полицейскому.) Отец, мы никогда друг друга не понимали. Ты еще слышишь меня? Я буду тебя слушаться, прости нас, мы тебя простили… Дай мне заглянуть в твое лицо.

Полицейский не двигается.

Ты был строг, но не был злым. Это, наверное, не твоя вина. Это от тебя не зависит. Я ненавидел твой эгоизм, твою жестокость, был безжалостен к твоим слабостям. Ты меня бил, но я был крепче тебя. Мое презрение било тебя сильнее. Это оно убило тебя. Верно? Слушай… Я должен был отомстить за мать… Должен… В чем был мой долг?.. И вообще, надо ли было мстить?.. Она простила, а я продолжал мстить… К чему месть? Всегда страдает мститель… Ты слышишь меня? Открой лицо. Дай руку. Мы могли быть друзьями. Во мне было даже больше злости, чем в тебе. Ты был богат, ну и что ж? Я не должен был тебя презирать. Я не лучше тебя. По какому праву я тебя наказал?

Полицейский по-прежнему не двигается.

Давай помиримся! Давай помиримся! Давай мне руку. Пойдем со мной. Пойдем к друзьям. Выпьем вместе. Посмотри на меня, посмотри. Я на тебя похож. Не хочешь. Посмотри на меня и увидишь, как я на тебя похож. Во мне все твои недостатки.

Пауза. Полицейский не меняет позы.

Кто сжалится надо мной! Даже если ты меня простишь, я сам себя не прощу никогда.

Поведение Полицейского не меняется, но его голос, записанный на пластинку, доносится из противоположного конца сцены. Пока длится его монолог, Шубберт стоит, вытянув руки по швам. Его лицо ничего не выражает, но иногда по нему пробегает тень отчаяния.

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Я представлял интересы торговых домов. Эта профессия вынуждала меня скитаться по всей земле. С октября по март я находился в северном полушарии, а с апреля по сентябрь — в южном. Таким образом, в моей жизни были только зимы. Здоровье у меня было плохое, одежда износилась, платили мало. Я жил в состоянии постоянного раздражения. Мои враги становились все влиятельнее и богаче, а покровители терпели неудачи. Одного за другим их уносили позорные болезни или странные происшествия. На меня постоянно сыпались одни неприятности. Добро, которое я делал, превращалось в зло, а зло, которое мне причиняли, не становилось добром. Потом была служба в армии. Я был вынужден принимать участие в истреблении десятков тысяч солдат противника, женщин, стариков и детей. Потом мой родной город и его окрестности были полностью разрушены. Наступил мир, но нищета была прежней. Человечество вызывало у меня отвращение. Я строил планы ужасной мести. Земля, солнце и все планеты были мне противны. Хотелось сбежать в другую вселенную. Но ее нет.

Ш у б б е р т (в той же позе). Он не хочет на меня смотреть, не хочет со мной разговаривать.

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о (или сам Полицейский, находясь в прежней позе). Сын мой, ты родился в тот самый момент, когда я собирался начинить нашу планету динамитом. Ее спасло твое рождение. Во всяком случае, в душе своей я этого больше не хотел. Ты примирил меня с людьми. Связал накрепко с их историей, несчастьями, преступлениями, надеждами, отчаянием. Я боялся за их судьбу и… за твою.

Шубберт и Полицейский в прежних позах.

Ш у б б е р т. Я так никогда и не узнаю…

П о л и ц е й с к и й (или его голос). Лишь только ты появился из небытия, я почувствовал себя безоружным, беспомощным и несчастным. Мое сердце превратилось из камня в губку. Из-за того, что я пытался помешать твоему появлению на свет, не хотел иметь наследника, меня до головокружения мучила совесть. Тебя могло не быть, тебя могло не быть! Поэтому я испытывал сильный страх за прошлое и еще невыносимую боль за миллиарды детей, которые могли родиться, но не родились, за бесчисленные лица, которых никто не приласкает, за детские ручонки, которые отец не возьмет в свои руки, за губы, которые никогда ничего не пролепечут. Я бы хотел заполнить пустоту живыми существами. Я старался представить себе эти маленькие создания, которые так и не появились на свет, старался нарисовать в воображении их лица, чтобы можно было их оплакивать как настоящих покойников.

Ш у б б е р т (в той же позе). Он так и будет молчать!..

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Но в то же время меня переполняла радость, потому что ты, дитя мое, существовал подобно звезде в океане тьмы, как остров жизни, окруженный ничем, ты, чья жизнь уничтожала небытие. Я целовал твои глаза и говорил, рыдая: «Боже мой, Боже мой!» Я был признателен Богу, потому что, не будь сотворения мира, не будь многовековой истории человечества, не было бы и тебя, мой сын, тебя, ставшего венцом мировой истории. Тебя не было бы без непрерывной цепи причин и следствий, без войн, революций, потоков социальных, геологических и космических катастроф, поскольку все в мире возникает в результате целого ряда причин, то и ты, дитя мое, возник не случайно. Я был признателен Богу за мою нищету и нищету всех времен, за все несчастья и за все счастье, за все унижения, все ужасы, всю тоску и великую грусть, которые привели к твоему появлению на свет и оправдывали в моих глазах все бедствия истории. Я простил мир во имя любви к тебе… Все было спасено, потому что нельзя было вычеркнуть факт твоего рождения из всеобщего существования. Даже когда тебя не будет, говорил я себе, уже ничто не сможет помешать тому, что ты был. Ты здесь, навечно занесен в книги Вселенной, ты навсегда остался в памяти Бога.

Ш у б б е р т (не меняя позы). Он не заговорит никогда, никогда, никогда…

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. А ты… Чем больше я гордился тобой, чем больше любил, тем больше ты презирал меня, обвинял в преступлениях, и не только моих, но и чужих. Твоя бедная мать тоже была среди моих жертв. Но кто знает, что произошло между нами — она виновата или я виноват? Она виновата? Я виноват?

Ш у б б е р т (в той же позе). Он никогда не заговорит. Это я виноват. Я виноват.

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Ты напрасно от меня отрекся, напрасно краснел за меня, оскорблял мою память. Я не держу на тебя зла. Я не могу ненавидеть и прощаю, хоть это и против моей воли. Я тебе обязан больше, чем ты мне. Мне бы не хотелось, чтобы ты страдал, чувствовал себя виноватым. Не приписывай себе чужую вину.

Ш у б б е р т. Отец, почему ты молчишь, не хочешь отвечать? Неужели я больше никогда не услышу твоего голоса… Никогда, никогда, никогда… Никогда не узнаю…

П о л и ц е й с к и й (неожиданно резко поднимаясь, обращается к Шубберту). В этой стране у отцов материнские сердца. Жалобы ни к чему. Выкинь из головы свои личные переживания. Займись Маллотом. Иди по следу. Забудь обо всем. Из всего, что ты знаешь, мне интересен только Маллот. Об остальном не думай.

Ш у б б е р т. Мсье старший инспектор, мне бы все-таки хотелось знать… Как… Это все-таки были мои родители…

П о л и ц е й с к и й. Ох уж эти твои комплексы! Хватит морочить голову! Папочка, мамочка, сыновняя любовь!.. Это меня не касается, за это мне не платят. Пошли дальше.

Ш у б б е р т. Нужно еще спуститься, мсье старший инспектор?.. (Неуверенно водит ногой по полу.)

П о л и ц е й с к и й. Будешь рассказывать обо всем, что увидишь!

Ш у б б е р т (неуверенно продвигаясь вперед). Ступай направо… ступай налево… налево… налево…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен, входящей через правую кулису). Осторожно, мадам, ступеньки…

М а д л е н. Спасибо, дорогой, я бы могла упасть…

Полицейский и Мадлен становятся зрителями.

П о л и ц е й с к и й (поспешно подходя к Мадлен). Обопритесь на мою руку…

Полицейский и Мадлен усаживаются в зале. Шубберт на некоторое время исчезает в темноте, двигаясь все так же неуверенно. Он снова появится на эстраде или на маленькой сцене, расположенной на противоположном от Мадлен и Полицейского конце сцены.

П о л и ц е й с к и й (обращаясь к Мадлен). Садитесь. Устроимся поудобней. Сейчас начнется. Он устраивает спектакль каждый вечер.

М а д л е н. Хорошо, что вы заказали места.

П о л и ц е й с к и й. Садитесь. (Ставит два стула рядом.)

М а д л е н. Спасибо, дружок. Это хорошие места? Самые лучшие? Отсюда хорошо видно? А слышно хорошо? У вас есть бинокль?

Шубберт появляется на маленькой сцене, двигаясь все так же ощупью.

П о л и ц е й с к и й. Это он.

М а д л е н. О! Он производит впечатление, хорошо играет. А что, он правда слепой?

П о л и ц е й с к и й. Неизвестно. Может быть, скажут.

М а д л е н. Бедняга! Хорошо бы дать ему две белых палочки: одну маленькую, как у уличного регулировщика, чтобы он мог сам регулировать движение на улице, другую побольше, как у слепого… (Полицейскому.) Снять шляпку? Нет, не нужно, наверное. Я ведь никого не стесняю, я небольшого роста.

П о л и ц е й с к и й. Тихо, он говорит, а его не слышно.

М а д л е н (Полицейскому). Может быть, это потому, что он еще и глухой…

Ш у б б е р т. Где я?

М а д л е н (Полицейскому). Где он?

П о л и ц е й с к и й. Потерпите. Он скажет. Ведь это его роль.

Ш у б б е р т…Какие-то улицы… какие-то дороги… какие-то озера… какие-то люди… какие-то ночи… какие-то небеса… какой-то мир…

М а д л е н (Полицейскому). Что он говорит? Что «какой-то»?

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Ну что-то…

М а д л е н (громко, Шубберту). Слишком тихо!

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Замолчите же! Нельзя так громко!

Ш у б б е р т…Тени просыпаются…

М а д л е н (Полицейскому). Что?.. Зачем мы сюда пришли? За что мы платили? Чтобы только аплодировать? (Шубберту, еще громче.) Громче!

Ш у б б е р т. Ностальгия, дыры, обрывки вселенной…

М а д л е н (Полицейскому). Что это значит?

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Он говорит: «Крохи вселенной».

Ш у б б е р т. Зияющая дыра…

П о л и ц е й с к и й (на ухо Мадлен). Зияющая дыра…

М а д л е н (Полицейскому). Он ненормальный. Он болен. Он витает в облаках.

П о л и ц е й с к и й. Напротив, он крепко стоит на земле.

М а д л е н (Полицейскому). Да, правда! (Восхищенно.) Как хорошо вы все понимаете, дорогой!

Ш у б б е р т. Покориться… покориться… мрачный свет… темные звезды… Я страдаю от неизвестной болезни…

М а д л е н (Полицейскому). Как фамилия этого актера?

П о л и ц е й с к и й. Это Шубберт.

М а д л е н (Полицейскому). Не композитор, надеюсь!

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Успокойтесь.

М а д л е н (Шубберту, очень громко). Погромче!

Ш у б б е р т. Мое лицо в слезах. Где красота? Где добро? Где любовь? Я потерял память…

М а д л е н. Как это некстати! Суфлера-то нет!

Ш у б б е р т (в сильном отчаянии). Мои игрушки… Вдребезги… Разбитые игрушки… Детские игрушки…

М а д л е н. Это ребячество!

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Ваше замечание вполне уместно.

Ш у б б е р т (с тем же отчаянием). Я стар… стар…

М а д л е н. Он старым не выглядит. Он преувеличивает, хочет, чтобы его пожалели.

Ш у б б е р т. Когда-то… когда-то…

М а д л е н. Это еще что?

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Кажется, он вспоминает свое прошлое, дорогая.

М а д л е н. Если мы все будем вспоминать свое прошлое, то что получится… Нам всем есть что рассказать. Но мы же этого не рассказываем. Из скромности, из стыда.

Ш у б б е р т. Когда-то… Поднимается сильный ветер…

Громко стонет.

М а д л е н. Он плачет…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Он подражает шуму ветра… в лесу.

Ш у б б е р т. Ветер раскачивает лес, свет разрывает тьму, вдали гроза, темный занавес закрывает горизонт…

М а д л е н. Что? Что?

Ш у б б е р т (в сильном отчаянии). Вдалеке, светясь во мраке, в спокойствии сна, окруженный грозой, возникает чудесный город…

М а д л е н (Полицейскому). Что?

П о л и ц е й с к и й. Город! Город!

М а д л е н. А, понимаю.

Ш у б б е р т…или чудесный сад, плещет фонтан, переливается вода, цветы огня в ночи…

М а д л е н. Он, конечно, считает себя поэтом! Плохая парнасо-символико-сюрреалистическая смесь!

Ш у б б е р т…дворец из ледяных языков пламени, светящиеся статуи, раскаленные моря, пылающие в ночи континенты среди океана снегов!

М а д л е н. Это шарлатан, лгун, идиот! Его невозможно слушать!

П о л и ц е й с к и й (кричит Шубберту, становясь на мгновение Полицейским, но и оставаясь при этом зрителем). А не видно там его черной тени на святящемся фоне? Или светящегося силуэта на черном фоне?

Ш у б б е р т. Огни тускнеют, дворец меркнет, сгущается тьма.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Скажи, по крайней мере, что ты ощущаешь? Какие чувства испытываешь? Говори!

М а д л е н (Полицейскому). Дорогой, мне кажется, лучше провести остаток вечера в кабаре…

Ш у б б е р т (в сильном отчаянии)…Радость… боль… страдание… облегчение… воодушевление… опустошенность… Безнадежная надежда. Я чувствую себя сильным, слабым, мне хорошо, плохо, но я чувствую, я себя чувствую, я чувствую себя…

М а д л е н (Полицейскому). Все это противоречиво.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). А дальше? Дальше? (К Мадлен.) Минуточку, дорогая, извини…

Ш у б б е р т (громко вскрикивает). Неужели этот свет погаснет? Гаснет. Ночь окутывает меня. Только одна бабочка огня тяжело поднимается вверх…

М а д л е н (Полицейскому). Дорогой, это надувательство…

Ш у б б е р т. Это последня искра…

Занавес маленькой сцены опускается, Мадлен аплодирует.

М а д л е н. Пьеса банальна, а могла бы быть привлекательней, по крайней мере познавательной, правда ведь… но…

П о л и ц е й с к и й (Шубберту, стоящему за занавесом). Нет, нет! Иди. (Обращаясь к Мадлен.) Он заблудился. Сейчас его выведут.

М а д л е н. Мы его вызовем.

Они аплодируют. Голова Шубберта появляется из-за занавеса и снова исчезает.

П о л и ц е й с к и й. Шубберт, Шубберт, Шубберт. Ты меня хорошо понял? Нужно найти Маллота. Это вопрос жизни или смерти. Это твой долг. От тебя зависит судьба всего человечества. Это не так сложно, достаточно вспомнить: вспомни — и тогда все снова озарится… (Обращаясь к Мадлен.) Он спустился слишком низко. Ему нужно подняться… Немного… В наших глазах.

М а д л е н (робко обращаясь к Полицейскому). Но он хорошо себя чувствовал.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты здесь? Здесь?

Маленькая сцена исчезает. Шубберт снова на большой сцене.

Ш у б б е р т. Я перебираю воспоминания.

П о л и ц е й с к и й. Перебирай их методично.

М а д л е н (Шубберту). Перебирай их методично. Слушай, что тебе говорят.

Ш у б б е р т. Я на поверхности.

П о л и ц е й с к и й. Это хорошо, друг мой, хорошо…

Ш у б б е р т (к Мадлен). Ты помнишь?

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Видишь, уже лучше.

Ш у б б е р т. Онфлёр… Какое голубое море… Нет… Это бухта Монт-Сен-Мишель… Нет… Дьепп. Нет… Я там никогда не был… В Каннах… Нет… Тоже не был…

П о л и ц е й с к и й. Трувиль, Довиль…

Ш у б б е р т. Там я тоже никогда не был.

М а д л е н. Он там тоже никогда не был.

Ш у б б е р т. Колиур. Архитекторы построили храм на воде.

М а д л е н. Он тоже что-то заливает.

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Оставь свои глупые каламбуры.

Ш у б б е р т. Никаких следов Монбельяра…

П о л и ц е й с к и й. Да, Монбельяром его называли. А ты говорил, что незнаком с ним.

М а д л е н (Шубберту). Вот видишь.

Ш у б б е р т (очень удивленно). Да, ну да… правда, это странно, правда.

П о л и ц е й с к и й. Ищи в другом месте. Давай, быстро, называй города…

Ш у б б е р т. Париж, Палермо, Пиза, Берлин, Нью-Йорк.

П о л и ц е й с к и й. Долины, горы…

М а д л е н. Только гор нам не хватало…

П о л и ц е й с к и й. Посмотри в Андах, в Андах… Ты там был?

М а д л е н (Полицейскому). Никогда, мсье, вы думаете…

Ш у б б е р т. Нет, я достаточно хорошо знаю географию, чтобы…

П о л и ц е й с к и й. Не нужно выдумывать, нужно его найти. Давай, дружок, еще небольшое усилие…

М а д л е н. Еще небольшое усилие.

Ш у б б е р т (делая мучительное усилие). Маллот на «т», Монбельяр — через мягкий знак…

По желанию постановщика на другом конце сцены прожектор может высветить Маллота с номером на груди, с альпенштоком и страховочной веревкой или с лыжами в руках. На этот раз Маллот исчезает очень быстро.

Ш у б б е р т. Течение несет меня через океан, я высаживаюсь в Испании, направляюсь к Франции. Меня приветствуют таможенники. Нарбонн, Марсель, исчезнувший Экс, Арль, Авиньон с его папами, мулами, дворцами. Вдалеке Монблан.

М а д л е н (начинает исподтишка мешать Шубберту идти новым маршрутом, а Полицейскому — им руководить). Тебя отделяет от него лес.

П о л и ц е й с к и й. Все равно вперед.

Ш у б б е р т. Я вхожу в лес. Какая свежесть! Сейчас вечер?

М а д л е н. Лес густой…

П о л и ц е й с к и й. Не бойся.

Ш у б б е р т. Я слышу, как журчат ручьи. Крылья касаются моего лица. Трава по пояс. Тропинка пропала. Дай руку, Мадлен.

П о л и ц е й с к и й. Руки не давай.

М а д л е н (Шубберту). Не дам, он не хочет.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Сам выйдешь. Смотри! Посмотри вверх!

Ш у б б е р т. Солнце сияет между деревьями. Голубой свет. Я иду быстро, ветви раздвигаются. В двадцати шагах от меня, насвистывая, работают дровосеки…

М а д л е н. Может быть, они не настоящие…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Тихо!

Ш у б б е р т. Я иду на свет… выхожу из леса к розовой деревне.

М а д л е н. Мой любимый цвет…

Ш у б б е р т. Низкие дома.

П о л и ц е й с к и й. Ты кого-нибудь видишь?

Ш у б б е р т. Еще рано. Ставни закрыты. Площадь пуста. Фонтан, статуя. Я бегу, слышу, как гулко стучат мои сабо…

М а д л е н (пожимая плечами). Странно, ты в сабо!

П о л и ц е й с к и й. Вперед. Ты у цели… Еще вперед.

М а д л е н. Еще, еще, еще, еще.

Ш у б б е р т. Равнина плоская, медленно поднимается вверх. Я иду, я у подножия горы.

П о л и ц е й с к и й. Иди вверх.

Ш у б б е р т. Карабкаюсь. Тропинка крутая, я цепляюсь за кусты. Лес остался позади. Деревня внизу. Я иду дальше. Справа озеро.

П о л и ц е й с к и й. Поднимайся.

М а д л е н. Тебе говорят, поднимайся, если можешь. Если можешь!

Ш у б б е р т. Какой крутой склон! Кусты, камни. Я прошел озеро. Я вижу Средиземное море.

П о л и ц е й с к и й. Поднимайся, поднимайся.

М а д л е н. Тебе же говорят, поднимайся.

Ш у б б е р т. Лиса, последнее животное. Слепая сова. Птиц нет. Ручьев нет. Следов нет. Эха нет. Я осматриваюсь.

П о л и ц е й с к и й. Ты видишь его?

Ш у б б е р т. Ничего не вижу.

П о л и ц е й с к и й. Поднимайся. Так нужно.

Ш у б б е р т. Я цепляюсь за камни, скольжу, цепляюсь за колючки, карабкаюсь на четвереньках. Я боюсь высоты… Зачем мне опять лезть по горам… Почему меня опять заставляют делать невозможное…

М а д л е н (Полицейскому). Это невозможно… Это говорит он? (Шубберту.) Как тебе не стыдно.

Ш у б б е р т. Мне хочется пить, мне жарко, я весь взмок.

П о л и ц е й с к и й. Не вытирай пот, потом вытрешь, потом. Поднимайся.

Ш у б б е р т. Я так устал.

М а д л е н. Уже! (Полицейскому.) Поверьте мне, мсье старший инспектор, в этом нет ничего удивительного. Он не может.

П о л и ц е й с к и й. Лентяй.

М а д л е н (Полицейскому). Он всегда был лентяем. Он никогда ничего не может добиться.

Ш у б б е р т. Ни одного тенистого уголка. Солнце как огромный шар. Пекло. Я задыхаюсь, я сейчас сгорю.

П о л и ц е й с к и й. Видишь, горячо. Значит, он совсем близко.

М а д л е н (Полицейский ее не слышит). Вместо тебя я могла бы послать кого-нибудь другого…

Ш у б б е р т. Передо мной еще одна гора. Как стена без единой трещины. Дышать нечем.

П о л и ц е й с к и й. Выше, выше.

М а д л е н (быстро, обращаясь то к Шубберту, то к Полицейскому). Выше. Он задыхается. Следи, чтобы он не поднялся выше нас. Тебе нужно спуститься. Выше, ниже. Выше.

П о л и ц е й с к и й. Поднимайся, поднимайся.

М а д л е н. Выше. Ниже.

Ш у б б е р т. У меня руки в крови.

М а д л е н (Шубберту). Выше. Ниже.

П о л и ц е й с к и й. Цепляйся. Карабкайся.

Ш у б б е р т (то продолжает подъем, то останавливается). Как тяжело быть одному в этом мире. Ах, если бы у меня был сын.

М а д л е н. А мне бы хотелось дочь. Мальчики так неблагодарны.

П о л и ц е й с к и й (топая ногой). Эти рассуждения потом. (Шубберту.) Поднимайся, не теряй времени.

М а д л е н. Выше. Ниже.

Ш у б б е р т. Я же только человек, в конце концов.

П о л и ц е й с к и й. Нужно быть человеком до конца.

М а д л е н. Будь человеком до конца.

Ш у б б е р т. Н-н-е-т!.. Нет!.. Я больше не могу идти. Не могу.

П о л и ц е й с к и й. Давай, последнее усилие.

М а д л е н. Последнее усилие. Вперед. Стоп. Вперед.

Ш у б б е р т. Ура, ура. Я на вершине. Я дошел. Через небо видно все, но никаких следов Монбельяра.

М а д л е н (Полицейскому). Мсье старший инспектор, он от нас уйдет.

П о л и ц е й с к и й (не слушая Мадлен, Шубберту). Ищи, ищи.

М а д л е н (Шубберту). Ищи, не ищи, ищи, не ищи. (Полицейскому.) Он от вас уйдет.

Ш у б б е р т. Больше нет… Больше нет… Больше нет…

М а д л е н. Чего нет?

Ш у б б е р т. Ни городов, ни лесов, ни морей, ни долин, ни неба. Я один.

М а д л е н, Здесь мы будем вдвоем.

П о л и ц е й с к и й. Что он рассказывает? Что он хочет сказать? Эй, а Маллот-то! А Монбельяр!

Ш у б б е р т. Я бегу не двигаясь.

М а д л е н. Он сейчас улетит… Шубберт! Послушай…

Ш у б б е р т. Я один. Я потерял опору. Голова больше не кружится. Теперь я не боюсь умереть.

П о л и ц е й с к и й. Мне на это наплевать.

М а д л е н. Подумай о нас. Одиночество ужасно. Не оставляй нас. Сжалься, сжалься! (Она просит, как нищенка.) У меня нет куска хлеба для детей, а их четверо. Муж в тюрьме. Я только из больницы. О, добрый человек, добрый человек. (Полицейскому.) Ох и досталось же мне!.. Теперь вы меня понимаете, мсье старший инспектор?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Прислушайся к голосу человеческой солидарности. (В сторону.) Я слишком далеко его загнал. Теперь он от нас уйдет. (Кричит.) Шубберт, Шубберт, Шубберт… Друг мой дорогой, мы оба заблудились.

М а д л е н (Полицейскому). Я же вам говорила.

П о л и ц е й с к и й (дает ей пощечину). А тебя не спрашивают.

М а д л е н. Извините, мсье старший инспектор.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты должен искать Маллота. Не думай, что предаешь друзей. Маллот, Монбельяр. Смотри же, смотри. Ты же не смотришь. Что ты видишь? Смотри прямо перед собой. Слушай и отвечай, отвечай…

М а д л е н. Отвечай же.

Чтобы заставить Шубберта спуститься, Мадлен и Полицейский в пантомиме изображают ему все прелести повседневной жизни. Их игра становится все более гротескной и переходит в клоунаду.

Ш у б б е р т. Июньское утро. Я вдыхаю воздух легче воздуха. Я легче воздуха. Солнце растворяется в свете, большем, чем само солнце. Я прохожу через все. Очертания предметов исчезли. Я поднимаюсь… поднимаюсь… Струится свет… я поднимаюсь…

М а д л е н. Уходит. Я же говорила вам, мсье старший инспектор. Я же вам говорила. Не хочу, не хочу. (Шубберту.) Тогда уж и меня возьми с собой.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты так просто от меня не отделаешься… Негодяй…

Ш у б б е р т (сам себе). Можно взлететь… можно прыгнуть… один шажок… один…

П о л и ц е й с к и й (командует). Раз, два, раз, два… Я учил тебя ружейным приемам, ты был писарем роты… не притворяйся глухим, ты же не дезертир… Уважай старшего по званию! Дисциплина! (Трубит в трубу.) Ты нужен родине.

М а д л е н (Шубберту). Я сражаюсь только за тебя.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты еще молод, можешь сделать карьеру. Ты будешь богат, счастлив и глуп, станешь советником посольства! (Протягивает Шубберту бумагу. Тот не видит.) Вот твое назначение!

Теперь Полицейский и Мадлен ведут себя как актеры на сцене.

(Обращается к Мадлен.) Пока он не улетел, еще ничего не потеряно.

М а д л е н (Шубберту, стоящему неподвижно). Вот золото и фрукты…

П о л и ц е й с к и й. Тебе подадут головы твоих врагов на блюде.

М а д л е н. Ты отомстишь так, как только захочешь, отомстишь жестоко!

П о л и ц е й с к и й. Я сделаю тебя архиепископом.

М а д л е н. Папой.

П о л и ц е й с к и й. Как хочешь. (Обращаясь к Мадлен.) Папой не сможем… (Шубберту.) Если захочешь, начнешь жизнь заново, сначала… и всего добьешься…

Ш у б б е р т (ни на кого не глядя и никого не слыша). Я счастлив, я высоко, я могу взлететь!

Мадлен и Полицейский пытаются удержать Шубберта.

М а д л е н. Быстро… Его надо утяжелить…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Не суйся…

М а д л е н (Полицейскому). Но вы же тоже виноваты, мсье старший инспектор…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Виновата ты… Меня никто не поддержал. Ты меня не поняла. Мне досталась в помощницы растяпа, идиотка…

М а д л е н (плача). Ох, господин старший инспектор!

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Идиотка, идиотка… да, идиотка… идиотка. (Резко поворачиваясь к Шубберту.) Весна прекрасна в наших долинах, зима мягкая, а летом никогда не идет дождь.

М а д л е н (Полицейскому, со слезами в голосе). Я старалась, мсье старший инспектор. Я делала все, что могла.

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Дура! Идиотка!

М а д л е н. Вы правы, мсье старший инспектор.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту, в его голосе отчаяние). А награда за поимку Маллота! Если ты потеряешь честь, слышишь, у тебя останется состояние, мундир, почести!.. Что тебе еще!

Ш у б б е р т. Я могу взлететь.

М а д л е н и П о л и ц е й с к и й (удерживая Шубберта). Нет, нет, нет, не надо!

Ш у б б е р т. Я плаваю в потоках света.

На сцене полная темнота.

Свет пронизывает меня. Мне странно, что я существую… странно, что существую… странно, что существую…

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о (торжествующе). Он не пройдет барьер удивления.

Г о л о с М а д л е н. Осторожно, Шубберт… у тебя же бывают головокружения.

Г о л о с Ш у б б е р т а. Я — свет! Я лечу!

Г о л о с М а д л е н. Падай же! Погасни!

Г о л о с П о л и ц е й с к о г о. Браво, Мадлен!

Г о л о с Ш у б б е р т а (тревожно). О, что делать… мне больно… я падаю!..

Слышны стоны Шубберта. На сцене свет. Шубберт лежит в большой корзине для бумаг. По обе стороны от него стоят Мадлен и Полицейский. Появляется новый персонаж — Дама. Она сидит на стуле в углу сцены и не принимает никакого участия в действии.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Итак, мой мальчик?

Ш у б б е р т. Где я?

П о л и ц е й с к и й. Поверни голову, болван!

Ш у б б е р т. А, это вы, мсье старший инспектор? Как вы пробрались в мои воспоминания?

П о л и ц е й с к и й. Я шел за тобой по пятам. К счастью!

М а д л е н. О да, к счастью!

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ну, вставай. (Тянет его за уши, чтобы поднять.) Если бы меня здесь не было… Если бы я тебя не удержал… В тебе столько противоречий, ты слишком легок… памяти никакой, все забываешь — себя, свой долг. В этом твоя ошибка. Ты слишком тяжел и слишком легок.

М а д л е н. Скорее, тяжелый.

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Не люблю, когда мне противоречат. (Шубберту.) Я тебя вылечу, я… Именно для этого я здесь.

Ш у б б е р т. А мне казалось, что я поднялся на вершину и даже выше.

Поведение Шубберта все больше напоминает поведение маленького ребенка.

П о л и ц е й с к и й. От тебя этого никто не требовал.

Ш у б б е р т. Я сбился с дороги… Мне холодно… Ноги промокли… Меня знобит… У вас есть сухой свитер?

М а д л е н. У него, видите ли, озноб…

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен), Это все его упрямство.

Ш у б б е р т (как оправдывающийся ребенок). Я не виноват… Я искал… Не нашел… Я не виноват… Вы же следили за мной и все видели… Я не хитрил.

М а д л е н (Полицейскому). Он слаб рассудком. Как я могла выйти за такого! Однако в юности он производил хорошее впечатление. (Шубберту.) Вот видишь? (Полицейскому.) Он хитрит, господин старший инспектор, я же вам говорила, хитрит и притворяется… Но он еще слаб… Его нужно подкормить, пусть поправится.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Ты слаб рассудком! Как она могла выйти за такого? Однако в юности ты производил хорошее впечатление. Вот видишь? Ты хитришь, я же говорил, и притворяешься! Но ты еще слаб, тебе нужно поправиться…

Ш у б б е р т (Полицейскому). Мадлен только что сказала то же самое, а вы повторили, господин старший инспектор…

М а д л е н (Шубберту). Как тебе не стыдно так говорить с господином старшим инспектором!

П о л и ц е й с к и й (в сильном гневе). Я научу тебя вежливости! Несчастный! Ничтожество!

М а д л е н (Полицейскому, который ее не слушает). Я умею хорошо готовить, мсье, а у него прекрасный аппетит!..

П о л и ц е й с к и й (к Мадлен). Не нужно меня учить, я знаю свое дело. Он или клюет носом, или мелет вздор. У него нет сил! Ему обязательно нужно поправиться…

М а д л е н (Шубберту). Ты слышишь, что говорит доктор? Тебе еще повезло, что ты так удачно приземлился!

П о л и ц е й с к и й (раздражаясь еще больше). Мы ни на шаг не продвинулись. Сверху вниз, снизу вверх, сверху вниз и так далее, и так далее, это какой-то тупик!

М а д л е н (Полицейскому). Увы, он безнадежно туп. (Разочарованным тоном она обращается к Даме, которая только что вошла и сидит молча и неподвижно.) Не так ли, мадам? (Шубберту.) Ты по-прежнему будешь говорить господину старшему инспектору, что это не упрямство?

П о л и ц е й с к и й. Я же вам говорил. Он тяжелый, а должен быть легким, и легкий, когда должен быть тяжелым, он противоречив, не вписывается в реальность!

М а д л е н (Шубберту). У тебя нет чувства реальности!

Ш у б б е р т (хнычет). Его еще называют Мариус, Марен, Лугастек, Перпиньян, Машкрош… Это его последнее имя — Машкрош!

П о л и ц е й с к и й. Лгун, ты же все знаешь! Нам нужен этот негодяй. Вставай и иди его искать. Тебе нужно научиться идти до конца. (Даме.) Не так ли, мадам?

Дама не отвечает, но от нее и не ждут ответа.

Я научу тебя дорожить временем в дороге.

М а д л е н (Шубберту). А Машкрош-то от нас уходит. Он всех обставит. Он времени не теряет и не ленится.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Я дам тебе силы. Я научу тебя слушаться.

М а д л е н (Шубберту). Всегда нужно слушаться старших.

Полицейский садится и раскачивается на стуле.

М а д л е н (Даме). Не так ли, мадам?

П о л и ц е й с к и й (громко кричит, обращаясь к Мадлен). Ты принесешь кофе или нет?

М а д л е н. С удовольствием, господин старший инспектор.

Мадлен уходит на кухню.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Теперь поговорим!

В тот самый момент, когда Мадлен выходит, из глубины сцены через застекленную дверь входит Николай.

Он высокого роста, у него большая черная борода, волосы спутаны, глаза припухли от сна, одежда сильно помята. Он выглядит так, будто спал одетым и только что проснулся.

Н и к о л а й (входя). Привет!

Ш у б б е р т (его голос ничего не выражает — ни надежды, ни страха, ни удивления — просто констатирует факт). А, Николай, ты закончил свою поэму!

Полицейский очень недоволен появлением нового лица. Он вздрагивает, раздраженно смотрит на Николая, беспокойно приподнимается, смотрит на дверь, словно у него возникает желание сбежать.

Ш у б б е р т (Полицейскому). Это Николай Вто-Рой.

П о л и ц е й с к и й (слегка растерян). Русский царь?

Ш у б б е р т. Нет, мсье, Вто-Рой — это его фамилия: Вто черточка Рой. (Обращаясь к Даме.) Не так ли, мадам?

Н и к о л а й (оживленно жестикулируя). Продолжайте, продолжайте, не нужно из-за меня прерывать беседу! Не стесняйтесь!

Николай садится в сторону на красный диван. Мадлен вносит чашечку кофе, ни на кого не смотрит, ставит ее на буфет и выходит. Так повторяется несколько раз без перерыва, все быстрее и быстрее — скоро весь буфет оказывается заставлен чашечками с кофе. Видя поведение Николая, Полицейский облегченно вздыхает, опять улыбается, спокойно открывает и закрывает портфель. Шубберт и Николай в это время обмениваются репликами.

Ш у б б е р т (Николаю). Ты доволен своей поэмой?

Н и к о л а й (Шубберту). Я спал. Это лучший отдых. (Даме.) Не так ли, мадам?

Полицейский снова пристально смотрит на Шубберта, мнет в руках лист бумаги, который достал из портфеля, и бросает его на пол. Шубберт хочет его поднять.

П о л и ц е й с к и й (холодно). Не трогай, не стоит. Ему место на полу. (Пристально глядя в глаза Шубберту.) Я дам тебе силы. Ты не можешь найти Маллота, у тебя провалы в памяти, мы их заткнем.

Н и к о л а й (кашляет). Извините!

П о л и ц е й с к и й (подобострастно подмигивая Николаю как своему). Ничего страшного. (Робко обращаясь к Николаю.) Вы поэт, мсье? (Даме.) Это поэт! (Вынимает из портфеля огромный кусок хлеба и протягивает его Шубберту.) Ешь!

Ш у б б е р т. Я только что пообедал, господин старший инспектор, я сыт, я не привык плотно ужинать…

П о л и ц е й с к и й. Ешь!

Ш у б б е р т. Уверяю вас, мне не хочется.

П о л и ц е й с к и й. Приказываю есть, чтобы накопить силы и заткнуть провалы в памяти.

Ш у б б е р т (жалобно). Ну, если вы меня заставляете… (Медленно, с отвращением подносит кусок ко рту.) Не хлеб, а дубовая кора. (Даме.) Не так ли, мадам?

П о л и ц е й с к и й. Быстрее давай, быстрее, мы уже и так сколько времени потеряли!

Шубберт с трудом грызет жесткую корку.

Н и к о л а й (со своего места Полицейскому). Господин старший инспектор, что вы думаете о самоотречении и о невозмутимости?

П о л и ц е й с к и й (Николаю). Минуточку… Извините. (Шубберту.) Это вкусно и очень полезно. (Николаю.) Видите ли, мсье, я ведь просто исполнитель.

Ш у б б е р т. Какой жесткий!

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Давай без разговоров, кривляний, быстро, жуй!

Н и к о л а й (Полицейскому). Вы ведь не только чиновник, но и мыслящее существо!.. как тростник… Вы личность…

П о л и ц е й с к и й. Я только солдат, мсье…

Н и к о л а й (без иронии). Поздравляю вас.

Ш у б б е р т. Он такой черствый.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Жуй!

Как ребенок Шубберт обращается к Мадлен, которая вносит чашечки с кофе и ставит их на буфет.

Ш у б б е р т. Мадлен… Мадле-е-е-н…

Мадлен входит и выходит, ни на кого не обращая внимания.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Оставь ее в покое. (Со своего места командует Шубберту.) Двигай челюстями! Челюстями двигай!

Ш у б б е р т (плачет). Простите меня, господин старший инспектор, простите, умоляю вас!.. (Жует.)

П о л и ц е й с к и й. Слезы на меня не действуют.

Ш у б б е р т (жует не останавливаясь). У меня зуб сломался, кровь идет…

П о л и ц е й с к и й. Быстрей, давай, жуй, глотай!

Н и к о л а й. Я много думал о возможностях обновления театра. Возможно ли обновление театра? Что вы на это скажете, господин старший инспектор?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Быстро, давай! (Николаю.) Не понимаю вашего вопроса.

Ш у б б е р т. А-и-й!

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Жуй!

Мадлен входит и выходит все быстрее и быстрее.

Н и к о л а й (Полицейскому). Я мечтаю об иррациональном театре.

П о л и ц е й с к и й (обращаясь к Николаю и в то же время поглядывая на Шубберта). О театре не по Аристотелю?

Н и к о л а й. Точно. (Даме.) Что скажете, мадам?

Ш у б б е р т. Нёбо изодрано, язык изодран!..

Н и к о л а й. Современный театр находится в плену старых форм, дальше психологии в манере Поля Бурже он не пошел.

П о л и ц е й с к и й. Конечно же, в манере Поля Бурже! (Шубберту). Глотай!

Н и к о л а й. Современный театр в плену старых форм, не соответствует характеру культуры нашей эпохи и многочисленным проявлениям духа нашего времени…

П о л и ц е й с к и й. (Шубберту). Глотай! Жуй!

Н и к о л а й. Вместе с тем необходимо учитывать и новую логику, и открытия, сделанные новой психологией… психологией вражды…

П о л и ц е й с к и й (Николаю). Психология, да, мсье!..

Ш у б б е р т (с полным ртом). Нов…я пси…х…лог…

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Да ешь ты! Когда все съешь, выскажешься! (Николаю.) Я вас слушаю. Сюрреализирующий театр?

Н и к о л а й. В той мере, в какой сюрреализм связан с галлюцинациями…

П о л и ц е й с к и й (Николаю). С галлюцинациями? (Шубберту.) Жуй! Глотай!

Н и к о л а й. Вдохновляясь… (Даме.) Не так ли, мадам? Вдохновляясь иной логикой и иной психологией, я привношу противоречивое в то, что обыденное сознание считает непротиворечивым. Мы отвергаем принцип тождества и единства характеров, заменив их движением, динамической психологией. Мы — это не мы… Личности не существуют, а существуют только противоречивые и непротиворечивые силы… Вам будет полезно прочесть «Логику и противоречия» Лупаско. Великолепная книга…

Ш у б б е р т (плачет). Ой! Ой! (Николаю, продолжая жевать и плакать). Вы и тождество… отвергаете…

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Это тебя не касается… Ешь!

Н и к о л а й. Характеры теряют форму в бесформенном становлении. Персонажи растворяются один в другом. (Даме.) Не так ли, мадам?

П о л и ц е й с к и й. Так они, может быть, даже больше чем просто растворяются. (Шубберту.) Ешь… (Николаю.) Превращаются в кого-то другого?

Н и к о л а й. Это и так ясно. Что касается действия и причинности, об этом говорить не будем. Мы не должны обращать на них внимания, по крайней мере в их старых грубых формах, слишком очевидных и, следовательно, ложных, как все очевидное… Не нужна ни драма, ни трагедия: трагическое превращается в комическое, комическое — в трагическое, и жизнь становится веселее… жизнь становится веселее…

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Глотай! Ешь… (Николаю.) Я не совсем с вами согласен… хоть и очень высоко ценю ваши гениальные мысли… (Шубберту.) Ешь! Глотай! Жуй! (Николаю.) Я всегда следую принципам аристотелевской логики, верен себе, своему долгу, почтителен к начальству… Я не верю в абсурд, все взаимосвязано, все объяснимо. (Шубберту.) Глотай! (Николаю.)…благодаря человеческой мысли и науке.

Н и к о л а й (Даме). Что вы об этом думаете, мадам?

П о л и ц е й с к и й. Я, мсье, продвигаюсь шаг за шагом, неустанно преследую неведомое… Хочу найти Маллота, того, чья фамилия заканчивается на «т». (Шубберту.) Быстро, быстро, еще кусок, давай, жуй, глотай!

Мадлен вносит кофе все быстрее и быстрее.

Н и к о л а й. Вы не разделяете мое мнение. Я не сержусь на вас.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Быстро, глотай!

Н и к о л а й. Однако нужно отдать вам должное, вы хорошо разбираетесь в предмете.

Ш у б б е р т (его рот набит хлебом, лицо налилось кровью, он отчаянно кричит). Мадле-е-н! Мадле-е-н!

П о л и ц е й с к и й (Николаю). Да, это является предметом моего особого внимания… И очень меня интересует… Но долго об этом думать утомительно…

Ш у б б е р т (откусывая огромный кусок). Ай!

П о л и ц е й с к и й. Глотай!

Ш у б б е р т (с полным ртом). Я стараюсь… пытаюсь… я больше не могу…

Н и к о л а й (Полицейскому, который полностью поглощен кормлением Шубберта). А вы думали о практическом претворении в жизнь принципов нового театра?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Нет, можешь! Но не хочешь! Все могут! Нужно хотеть, а можешь ты очень хорошо! (Николаю.) Я еще раз прошу прощения, мсье, сейчас я не могу с вами говорить, не имею права, я на службе.

Ш у б б е р т. Можно я буду глотать маленькими кусочками?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Да, но быстрее, быстрее, быстрее! (Николаю.) Мы еще об этом поговорим!

Ш у б б е р т (с полным ртом, ведет себя как двухлетний ребенок, плачет). Мадле-е-н!!!

П о л и ц е й с к и й. Не шуми! Молчи! Глотай! (Николаю, который его не слушает, занят своими мыслями.) В него больше не лезет. (Шубберту.) Глотай!

Ш у б б е р т (вытирая пот со лба, его тошнит). Мадл-е-е-н!

П о л и ц е й с к и й (его голос срывается). Не смей! Не выплевывай. Я заставлю тебя все это проглотить снова.

Ш у б б е р т (подносит руки к ушам). Вы меня оглушите, господин инспектор…

П о л и ц е й с к и й (кричит). Старший!

Ш у б б е р т (с полным ртом, затыкая уши)…Старший!!!

П о л и ц е й с к и й. Внимательно слушай, что я тебе скажу, Шубберт, слушай, да оставь ты свои уши, не затыкай их, а то я тебе их сам заткну… (Силой опускает ему руки.)

Н и к о л а й (последние реплики он слушает с возрастающим интересом). Но… но… что здесь происходит, что происходит?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Глотай! Жуй! Глотай! Жуй! Глотай! Жуй! Глотай! Жуй! Глотай!

Ш у б б е р т (с полным ртом, нечленораздельно)…зве… вы… те… ко… нны… дев… шек…

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Что ты говоришь?

Ш у б б е р т (выплевывая все изо рта в руки). Разве вы не понимаете? Как прекрасны колонны храма и колени девушек!

Н и к о л а й (со своего места Полицейскому, который по-прежнему занят своим делом и его не слушает.) Что вы делаете с этим ребенком?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Дуришь, вместо того чтобы глотать. За столом не болтать! Сопляк! Посмотрите на него! Бессовестный! Никаких детей здесь нет! Глотай все! Быстро!

Ш у б б е р т. Да, господин инспектор… (Кладет в рот то, что выплюнул в руку. Говорит с полным ртом, глядя в лицо Полицейскому.) Во-се…

П о л и ц е й с к и й. И это тоже. (Засовывает ему в рот еще кусок хлеба.) Жуй!.. Глотай!..

Ш у б б е р т (безуспешно пытается жевать)…ои… о…

П о л и ц е й с к и й. Что?

Н и к о л а й (Полицейскому). Он говорит, что хлеб черствый, как дерево, как железо. В него уже ничего не лезет. Вы что, не видите? (Даме.) Не так ли, мадам?

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Это все его упрямство!

М а д л е н (вносит последнюю чашечку кофе, ставит ее на стол, но никто кофе не берет и вообще не обращает на него никакого внимания). Кофе, пожалуйста, чай!

Н и к о л а й (Полицейскому). Но он все-таки старается, бедный ребенок! Это дерево, это железо застряло у него в горле!

М а д л е н (Николаю). Если он захочет, он сам может за себя постоять!

Шубберт пытается закричать, но задыхается.

П о л и ц е й с к и й (Шубберту). Быстрей, быстрей, глотай, тебе говорят, глотай сейчас же!

Потеряв терпение, Полицейский подходит к Шубберту, открывает ему рот и, засучив рукава, намеревается затолкать ему все прямо в горло. Николай неожиданно встает, молча угрожающе подходит к Полицейскому и застывает перед ним.

М а д л е н (удивленно). Что это с ним?

Полицейский отпускает голову Шубберта. Шубберт не двигается, продолжает молча жевать, наблюдая за происходящим.

Полицейский удивлен вмешательством Николая. Дрожащим голосом, почти плача, он обращается к нему.

П о л и ц е й с к и й. Но, господин Николай Вто-Рой, я ведь только выполняю свой долг. Я здесь не для того, чтобы его мучать. Мне нужно все-таки узнать, где скрывается Маллот, фамилия заканчивается на «т». Другого способа у меня нет. И выбора у меня нет. Что же касается вашего друга, который, я надеюсь, станет и моим другом (указывает на раскрасневшегося Шубберта, который сидит и жует), я его искренне уважаю. И вас тоже, дорогой Николай Вто-Рой, я тоже уважаю. Я слышал о ваших книгах, о вас…

М а д л е н (Николаю). Мсье тебя уважает, Николай.

Н и к о л а й (Полицейскому). Вы лжете!

П о л и ц е й с к и й и М а д л е н (одновременно). Что?!

Н и к о л а й (Полицейскому). Дело в том, что я ничего не пишу, и горжусь этим.

П о л и ц е й с к и й (ошеломленно). Да нет же, нет, мсье, вы пишете. (Начинает бояться.) Нужно писать.

Н и к о л а й. Бесполезно. У нас уже есть Ионеско. Этого достаточно.

П о л и ц е й с к и й. Но, мсье, всегда есть что сказать… (Дрожит от страха. Даме.) Не так ли, мадам?

Д а м а. Нет, нет, не мадам, мадемуазель!..

М а д л е н (Николаю). Господин старший инспектор прав. Всегда есть что сказать, поскольку современный мир разлагается, то можешь быть свидетелем разложения.

Н и к о л а й (рычит). Мне наплевать!..

П о л и ц е й с к и й (дрожит все больше и больше). Но, мсье!..

Н и к о л а й (презрительно смеясь в лицо Полицейскому). Мне плевать, уважаете вы меня или нет. (Хватает Полицейского за ворот пиджака.) Вы что, не понимаете, что вы сумасшедший?

Героическим усилием воли Шубберт жует и глотает, с ужасом смотрит на все происходящее на сцене.

У него виноватый вид, рот слишком набит хлебом, и он не может вмешаться.

М а д л е н. Но позвольте, позвольте…

П о л и ц е й с к и й (возмущен, ошеломлен, садится, потом встает, опрокидывает стул, стул ломается). Я?.. Я?..

М а д л е н. Возьмите кофе!

Ш у б б е р т. Мне уже не больно, я все проглотил, все проглотил!!!

Когда произносятся следующие реплики, на Шубберта никто не обращает никакого внимания.

Н и к о л а й (Полицейскому). Да, вы, именно вы…

П о л и ц е й с к и й (весь в слезах). О!.. Это уж слишком… (Со слезами на глазах обращается к Мадлен, ставящей на стол чашки.) Спасибо за кофе, Мадлен! (Плачет.) Это несправедливо, чудовищно!

Ш у б б е р т. Мне больше не больно, я все проглотил, мне больше не больно! (Встает, весело ходит по сцене, подпрыгивает.)

М а д л е н (обращаясь к Николаю, который становится все более агрессивным по отношению к Полицейскому). Не забывай о законах гостеприимства!

П о л и ц е й с к и й (Николаю, защищаясь). Мне не хотелось досаждать вашему другу!.. Уверяю вас!.. Он сам силой заставил меня войти… Я не хотел… Я спешил… Они оба настаивали, оба…

М а д л е н (Николаю). Он говорит правду!

Ш у б б е р т (ведет себя так же, как и раньше). Мне уже не больно, я все проглотил и могу пойти поиграть!

Н и к о л а й (холодно и жестко, обращаясь к Полицейскому). Вы заблуждаетесь. Дело совсем не в этом!

Все говорится таким тоном, что Шубберт перестает радоваться, подпрыгивать.

Николай становится хозяином положения.

П о л и ц е й с к и й (с трудом произнося слова). А в чем же? Боже мой! Я ведь вам ничего не сделал!

Ш у б б е р т. Николай, я никогда не думал, что ты можешь так ненавидеть.

М а д л е н (жалостно, Полицейскому). Бедняжка, в твоих глазах горит ужас всей земли… Как ты бледен… Твои милые черты изменились… Бедняжка, бедняжка!..

П о л и ц е й с к и й (в полной растерянности). Я поблагодарил вас за кофе, мадам? Я только средство, мсье, солдат, связанный долгом, работой. Я честный, порядочный, уважаемый человек… и потом… мне только двадцать лет!

Н и к о л а й (безразлично). А мне все равно, мне сорок пять!

Ш у б б е р т (считая на пальцах). Больше чем в два раза!

Николай вынимает огромный нож.

М а д л е н. Николай, подумай, что ты делаешь!..

П о л и ц е й с к и й. Боже мой, Боже мой… (Стучит зубами.)

Ш у б б е р т. Он дрожит, ему холодно!

П о л и ц е й с к и й. Да, мне холодно… А!.. (Кричит, поскольку Николай ходит вокруг него и размахивает ножом.)

М а д л е н. Странно, а топят хорошо… Николай, будь благоразумен!..

Полицейский от ужаса чуть ли не теряет сознание, издает подозрительные звуки.

Ш у б б е р т (громко). Воняет… (Полицейскому.) Нехорошо делать в штаны!

М а д л е н (Шубберту). Ты что, не понимаешь, что происходит? Поставь себя на его место! (Смотрит на Николая.) Какой взгляд! Он не шутит!

Николай поднимает нож.

П о л и ц е й с к и й. На помощь!

Мадлен и Шубберт стоят на месте.

М а д л е н. Николай, ты весь побагровел, тебя удар хватит! Опомнись! Ты же ему в отцы годишься.

Николай наносит Полицейскому удар ножом, Полицейский поворачивается вокруг себя.

Ш у б б е р т. Слишком поздно вмешиваться…

П о л и ц е й с к и й (медленно вращаясь). Да здравствует белая раса!

Николай наносит еще один удар, у него кровожадный вид, рот перекошен.

П о л и ц е й с к и й (продолжая вращаться). Я бы хотел, чтобы меня наградили… посмертно.

М а д л е н (Полицейскому). Наградят, золотце, я позвоню президенту.

Николай наносит третий удар.

М а д л е н (вздрагивая). Остановись, остановись же!..

Ш у б б е р т (неодобрительно). Послушай, Николай!

Николай стоит на месте с ножом в руке. Полицейский последний раз поворачивается вокруг себя.

П о л и ц е й с к и й. Я… жертва… долга!.. (Весь в крови, падает.)

М а д л е н (подходит к Полицейскому, видит, что он мертв). Прямо в сердце, бедняжка! (Обращаясь к Шубберту и Николаю.) Помогите же мне!

Николай бросает окровавленный нож. Втроем они переносят тело на диван. Дама в действии не участвует.

Она по-прежнему непроницаема.

Как жаль, что это случилось именно у нас!

Тело лежит на диване. Мадлен подкладывает под голову трупа подушечку.

Вот так, сюда! Бедняжка… (Николаю.) Нам будет не хватать этого молодого человека… Это все твоя неуместная ненависть к полиции… Что теперь делать? Кто поможет нам найти Маллота? Кто? Кто?

Н и к о л а й. Может быть, я поспешил…

М а д л е н. Только теперь ты это признаешь, все вы такие…

Ш у б б е р т. Да, мы все такие…

М а д л е н. Сначала сделаете, а потом жалеете! Нам нужен Маллот! (Показывает на Полицейского.) Его смерть не должна быть напрасной! Бедная жертва долга!

Н и к о л а й. Я найду вам Маллота.

М а д л е н. Браво, Николай!

Н и к о л а й (обращаясь к телу Полицейского). Нет, твоя смерть не напрасна. (Шубберту.) Ты мне поможешь.

Ш у б б е р т. Нет, нет! Я не хочу начинать все сначала!

М а д л е н (Шубберту.) Почему ты такой бессердечный! Нужно же что-то сделать для него! (Указывает на тело Полицейского.)

Ш у б б е р т (топает ногой, как недовольный ребенок, хнычет). Нет, я не хочу! Не хо-о-чу!

М а д л е н. Я не терплю непослушных мужей. Что это за капризы? Тебе не стыдно?

Шубберт плачет, но по его лицу видно, что он согласен подчиниться.

Н и к о л а й (садится на место Полицейского, протягивает Шубберту кусок хлеба). Давай, ешь, чтобы заткнуть провалы в памяти!

Ш у б б е р т. Я не голоден!

М а д л е н. Почему ты такой бессердечный? Слушайся Николая!

Ш у б б е р т (берет кусок хлеба, кусает). Мне больно!

Н и к о л а й (голосом Полицейского). Не капризничай! Глотай! Жуй! Глотай! Жуй!

Ш у б б е р т (с полным ртом). Я тоже жертва долга!

Н и к о л а й. И я тоже!

М а д л е н. Мы все жертвы долга! (Шубберту.) Глотай! Жуй!

Н и к о л а й. Глотай! Жуй!

М а д л е н (Шубберту и Николаю). Глотайте! Жуйте! Глотайте! Жуйте!

Ш у б б е р т (жует и обращается к Мадлен и Николаю). Жуйте! Глотайте! Жуйте! Глотайте!

Н и к о л а й (к Шубберту и Мадлен). Жуйте! Глотайте! Жуйте!

К ним подходит Дама.

Д а м а. Жуйте! Глотайте! Жуйте! Глотайте!

Все приказывают друг другу жевать и глотать.

Занавес опускается.