Орлы летают высоко

3

Император Наполеон сидел в своем кабинете в Тюильри, обсуждая со своей женой царя российского Александра. Жозефина лежала, откинувшись, на позолоченном диване, пытаясь сосредоточиться и с трудом подавляя зевок, так ей было скучно.

Ей до смерти надоел этот разговор, в основном связанный с политикой и военными передвижениями Наполеона в последней кампании. Говорил он быстро, все время жестикулировал, а темные глаза его сверкали; она даже подумала, что он до сих пор остался неотесанным мужиком.

В результате одного из его яростных жестов возникла угроза ее любимой вазе из севрского фарфора, которая стояла на столе около него. Жозефина вздрогнула, ожидая грохота падения.

Она была сама элегантность, у нее были удивительно грациозная осанка и изящные движения, изысканная косметика и прическа. Революция просто уничтожила ее. Жозефина была легкомысленна, глупа и аморальна; все это бросалось в глаза, и было что-то во французской императрице, что говорило о ее сомнительном прошлом. Но по природе своей она была добра, мила, остроумна, с обаятельным смехом, какой-то уютной и беспомощной манерой обращения с мужчинами. Пока Наполеон говорил, она подумала, насколько странно было то, что такой человек смог полюбить ее. Только в самое последнее время она начала открывать в нем те качества, которые очаровывали других людей, и которые она обычно не замечала. Его широту и остроту ума, его устрашающее честолюбие – и, выше всего, его достижения!

Другие мужчины только говорили, а он претворял свои слова в жизнь. Как жаль, решила она про себя, что она так никогда и не смогла полюбить его. Он был грубым и яростным любовником, он пугал ее, когда она сравнивала его с другими мужчинами, которых знала, те в основном были аристократами, как и она сама. Жозефина предпочитала легкий любовный флирт, а он, этот вульгарный маленький человечек, с обожанием выставляющий напоказ свои эмоции, налетел на нее, подобно урагану, а она оставалась слишком добросердечна, чтобы выказывать свою неприязнь к нему. Однако когда он отсутствовал во время итальянской кампании, она обманывала его, пренебрегая им, а когда он возвращался, и она могла дальше продолжать мирную жизнь, то всегда чувствовала облегчение.

Раньше она бы остановила его, нежно объяснила бы ему, что ни слова не понимает из того, что он говорит, но теперь она не смела. Теперь, когда этот неотесанный корсиканец стал правителем Франции, победителем многих других стран, а самое главное – больше не был в нее влюблен, все изменилось. Ее положение становилось все ненадежнее, а враги у нее всегда имелись в избытке.

Теперь она не могла позволить себе такой роскоши, как утомиться или думать о себе во время разговора с ним: она вынуждена была сидеть с ним и делать вид, что она очень заинтересована его рассказом.

– Значит, все прошло хорошо, – рискнула вставить она. Это были совершенно безобидные слова, полувопрос, полуутверждение, по ним нельзя было судить, слушала ли она действительно, что он говорил.

– Превосходно, – ответил Наполеон. Царь согласился на все, включая торговую блокаду Англии. А это, как я уже объяснял, является сейчас самым важным фактором… Но более всего меня поразил сам Александр.

– Правда? – На сей раз интерес Жозефины был неподдельным. Ей доводилось слышать, что Александр – самый красивый мужчина в Европе, и теперь любопытство обострило ее инстинкты кокотки. Наполеон, который отлично понимал ее, отметил изменившийся тон и огромные карие глаза, вопрошающе смотревшие на него.

– Я рассчитывал встретить самонадеянного болвана, а он был просто очарователен. И совсем не дурак.

Как только я объяснил ему ситуацию и сделал свои предложения, он немедленно согласился. Я предоставил ему свободу действий по отношению к Турции, что привело его в полный восторг. Это, конечно, было глупо с его стороны… У меня нет намерений позволять России расширять свои владения на востоке. Теперь он не представляет для меня никаких трудностей. Я его хорошо изучил и знаю, как обходиться с ним в будущем. Он принадлежит к числу тех очаровательных, но глупых людей, которые воображают, что можно быть дипломатом и не скрывать за своими словами совершенно другой смысл. Вам бы он понравился, моя дорогая.

Жозефина улыбнулась, и Наполеон подумал, что она очень постарела с тех пор, как он был во Франции в последний раз. Под косметикой были заметны тонкие морщинки, а эта откровенная поза больше не шла ей. Она быстро старела, и это навевало на него грусть. Он считал, что женщине не нужен ум, он был ей просто совершенно ни к чему, но теперь тупость Жозефины, которая раньше приводила его в восторг, раздражала его. Наполеон находил оскорбительными воспоминания о том, что когда-то он униженно раболепствовал перед ней, что в те дни она считала его скучным, плохо воспитанным и изменяла ему.

Ему следовало, развестись с ней. Фактически, после его возвращения из Италии, когда он имел доказательства ее измены, он почти решился на это; но ее слезы вместе с мольбами его приемных детей заставили его передумать. Любовь умерла, но какое-то чувство еще оставалось. Она была глупая и какая-то беззащитная в том жестоком мире, который он создал, и он не мог заставить себя бросить ее. А в темноте она была еще способна вызывать в нем ту бурю чувств, которую он больше никогда ни с кем не испытывал. Но была одна потребность, которую не мог удовлетворить весь репертуар ее сексуальных уловок, новая потребность, которая С каждым днем становилась все насущнее.

Он влез на трон Бурбонов и основал династию, но у него не было наследника, который мог бы стать его преемником. У него были только братья и сестры, и никто из них не был способен удержать то, что он завоевал.

А Жозефина больше не сможет выносить ребенка.

Она все продолжала улыбаться ему.

– Я так счастлива, что встреча прошла успешно, но я в этом и не сомневалась. Вы так умны, – на этот раз она не смогла сдержать зевок, прикрыв рот кончиками пальцев; ручки у нее были прелестными, крошечными, с тонкими пальчиками. И зевок, и сопровождающий его взгляд были откровенно приглашающими.

Наполеон взглянул на нее, вспоминая те времена, когда он вымаливал то, что теперь она предлагала ему сама. Бесконечные отговорки, головная боль, которая заканчивалась тут же, как только он уходил из дома; призывы быть осторожным: «Ты мне делаешь больно, ты порвал мою одежду, о, Наполеон, пожалуйста, не сейчас…»

А теперь у него нет сына, который стал бы наследником.

Он поднялся, склонился над ней и холодно поцеловал ее в щеку.

– Я вижу, вы устали, мадам. Я вас оставлю, у меня очень много работы. Спокойной ночи.

На следующее утро Бонапарт послал за своим министром иностранных дел Талейраном, который получил титул Беневентского князя после того, как ограбил Австрию по Пресбургскому договору. Обговорив условия недавнего договора с Россией, Наполеон поразил Талейрана тем, что предложил еще более тесный союз между двумя странами.

– Если бы я решился на развод с Жозефиной, – неожиданно сказал он, – то я мог бы жениться на сестре Александра Екатерине.

Шарль Талейран де Перигор был аристократом по происхождению. В результате несчастного случая в детстве он стал хромым, и хотя он был старшим сыном, семья лишила его права стать наследником отца и определила на учение при церкви. Но юный семинарист вскоре приспособился служить Богу на собственный вкус и поступал так и дальше на протяжении всей своей жизни. К началу Революции аристократ Талейран, архиепископ Аутунский, стал известным якобинцем и вольнодумцем.

Его острый ум, в самой своей основе циничный по отношению абсолютно ко всему, понимал не только то, что старый режим обречен, но и то, что он это заслужил. Поэтому без малейшего сомнения он стал союзником врагов своего класса и своей церкви. И тогда немедленно развился его талант интригана, талант, который оказался таким же удивительным, как и его успех у некоторых самых красивых и значительных женщин Франции. Это был худой, нездоровый на вид человек, со вздернутым носом и блеклыми глазами, которые позже напоминали его врагам Робеспьера. Его самонадеянное безразличие оскорбляло всех тех, с кем он не считал нужным поддерживать отношения ради своих интересов.

Интеллект его был настолько же холоден, насколько горячи его чувства. Именно его интеллект подсказал ему, что необходимо подружиться с Дантоном; и в союзе с беспощадным, яростным революционером этот отлученный от церкви архиепископ направил усилия на свержение с трона короля Луи и провозглашение Республики. Им это удалось, и за то, что Талейран смог найти оправдание заключению в тюрьму королевской семьи, Дантон позволил ему сбежать в Америку до того, как начались массовые убийства аристократов в сентябре 1792 года. Сам Дантон попал на гильотину, подхваченный силой потока, который он же и выпустил.

Талейран дождался того момента, когда падение Робеспьера дало ему возможность вернуться во Францию, и пошел на службу Директории. Теперь им руководил другой могущественный человек, директор Баррас. Талейран тут же приспособился к коррупции и декадентству нового режима с легкостью хамелеона, меняющего окраску, чтобы слиться с тем, что его окружает.

Он был проницательным человеком, убежденным в том, что резкость перемен всегда уравновешивается их неожиданностью. Для него пустой и аморальный период Директории был только переходом от лохмотьев и кровопролития Революции, переходом, который вел к чему-то новому. Талейран выжидал.

Он одним из первых признал, что молодой блестящий генерал с Корсики представлял из себя нечто большее, чем военный кулак сил Директории. Сделав это открытие, он опять выбрал выжидательную позицию, стараясь все держать под своим пристальным вниманием.

Талейран понимал, что Наполеон Бонапарт обладал не только гением дипломата, но и гением тактика, и некая всеподавляющая сила его личности приносила ему победу там, где, казалось бы, неизбежно поражение в силу царившей в правительстве неразберихи.

Он распознал чрезмерное честолюбие под спокойным внешним видом молодого солдата, которому уже успела вскружить голову глупенькая жена-креолка; он также заметил способность этого человека будить слепую преданность в тех, кто служил ему.

Имя Наполеона Бонапарта становилось для многих людей талисманом, его победы обещали им мир и славу, а Франции мир был необходим прежде всего. Так что Талейран подружился с генералом, отметив, что на приемах у него всегда было людно, и в толпе окружавших его всегда мелькали самые влиятельные лица Франции.

Но окончательно решила все сущая безделица. Во время египетской кампании три тысячи пленников согнали на берег и хладнокровно расстреляли, потому что не хватило времени провести должную подготовку для их охраны. Приказ этот отдал сам Наполеон.

Когда об этом услышал Талейран, он понял, что этот человек приобрел последнюю недостававшую часть непобедимости – бесчеловечность. С этого момента он знал, что Директория обречена. Переходной период заканчивался, должна была начаться новая эра.

Честолюбивый, развращенный, неспособный на личную преданность человек, стоявший в тени Дантона, тем не менее имел в жизни одну непоколебимую страсть. Этот предатель и оппортунист был еще и патриотом. Франция занимала в его сердце та место, которое не удалось занять ни одному мужчине, женщине или ребенку. Для того чтобы освободить Францию от худосочных Бурбонов и правления презренных аристократов, Талейран поддержал Революцию и все, что стояло за ней. Он любил свою страну, и мог подружиться с самим дьяволом, если это могло принести пользу Франции. А с тех пор как он признал Наполеона Бонапарта и стал его министром иностранных дел, Талейран иногда чувствовал, что именно это он и сделал.

Прошло семь лет с тех пор, как генерал Бонапарт стал первым консулом, а затем и императором Франции. Это были семь лет бесконечных войн, шатких побед и всевозрастающего разочарования. Впервые в; своей жизни Талейран осознал, что он поставил не на ту лошадку, разочарование это приходило медленно, потому что даже он подпадал под обаяние Наполеона. Начав с того, что приоритетное место в политике было отдано отношениям с Корсикой, а это было совершенно неприемлемо, человек, сделавший сам себя правителем Франции, стал усаживать членов своей семьи на троны по всей Европе – в Италии, Неаполе, Голландии. И этот мир, который Талейран готовил для своей страны, никогда не длился более нескольких месяцев, а потом император вновь готовился к очередной войне.

Талейран не обманывался успехами французской армии, внешне она была предана своему руководителю, а внутренне – враждебна ему. Он знал, что грош цена победам, не подкрепленным твердой властью или оккупацией, а французские войска тем не менее уже рассосредоточились по всей Европе. Наполеону следовало бы удовлетвориться, подобно Франции, полученной выгодой от побед и тем международным престижем, который он завоевал для нее. Ему следовало установить дружеские отношения с Англией, вместо того, чтобы пытаться победить ее, заключая союз с более слабыми европейскими державами, которые только и ждали случая нарушить свои обещания, как только удача отвернется от Франции.

Во время разговоров с императором Талейран, лишь изредка вставляя замечания, раздумывал над тем, что если русский царь действительно поддался на все эти уверения в дружбе, то Александра можно убедить претворить в жизнь план его покойного отца и напасть на Индию, а Наполеон в это время завладеет Англией.

Мировое господство, вот чего он жаждет, подумал Талейран, пока он слушал этот резкий высокий голос и следил за движениями пальца, указывавшего на расстеленную перед ними карту. Это был Цезарь, увенчанный золотым лавровым венком, навещающий гробницу Карла Великого, примеряющий Железную Корону Ломбардии себе на голову, как знак того, что он на деле собирается восстановить Священную Римскую Империю вместо пустого титула, пожалованного Францу, императору Австрийскому.

Он уже зашел слишком далеко, решил Талейран, а хочет идти еще дальше. Одна страна не может господствовать над всем миром. То, что он задумал, будет означать крах для Франции… Его следует уничтожить.

В тот же вечер министр присутствовал на приеме в Тюильри, где встретил члена русского посольства, который стоял в группе восхищенных женщин. Несколько минут он задумчиво рассматривал его. Его звали Чернышев; это был полковник русской гвардии и один из красивейших и популярнейших молодых людей в Париже.

Какой красивый варвар, восклицали женщины, такой веселый и экстравагантный. Он пил, играл в азартные игры, проводил время в самых модных салонах; но время от времени он срывался в Петербург с такой скоростью, которая была совершенно несвойственна легкомысленному бездельнику. Талейран давно уже считал его особенно хитрым царским шпионом.

Министр присоединился к группе, которая тут же расступилась перед ним, и поклонился полковнику.

– Дамы объявили на вас монополию, мосье Чернышев. Вы испортите их своим баловством, что же тогда делать нам, их бедным соотечественникам? – кисло заметил он.

Русский рассмеялся.

– О, нет, мосье Талейран, это меня портят… Столько красавиц вокруг! Пожалуй, даже слишком много – даже для русского!

– Мы должны продолжить наш обмен мнениями, мой дорогой полковник. Не составите ли мне компанию за стаканом вина? Дамы вынуждены будут расстаться с вами на несколько минут, а потом, уверяю вас, они смогут оценить вас еще больше.

Двое мужчин удалились. Талейран немного прихрамывал, сцепив руки за спиной.

Отпивая из стакана вино, Талейран взглянул на более высокого русского.

– Когда вы рассчитываете в очередной раз побывать в Петербурге, полковник? – спокойно спросил он.

Улыбка исчезла с лица Чернышева.

– Ну… как-нибудь, в скором времени.

Министр вытер губы кружевным платком.

– Когда вы соберетесь, я попросил бы вас передать мое личное послание вашему императору. Передайте ему, что я испытываю перед ним глубокое восхищение, и что буду рад быть ему полезным во всем, в чем только смогу.

Темные глаза полковника абсолютно ничего не выражали.

– Я буду счастлив передать ваше послание, и знаю, что царь будет, очень рад получить его.

– Мне бы очень хотелось, чтобы все так и было, – ответил Талейран. – Вам нравится Париж, мосье Чернышев? – добавил он.

– Это мой второй дом, мосье. Я обожаю его!

Зеленые глаза Талейрана остались холодными.

– Однако я не посоветовал бы вам уж слишком откладывать вашу поездку в Петербург. Чем раньше вы отправитесь, тем быстрее вернетесь, – заметил он. – До свидания, мосье Чернышев. Я слишком надолго оторвал вас от дам. Боюсь, что они мне этого не простят.

Неделю спустя полковник Чернышев пересекал Европу, везя в Россию то, что он считал самой ценной информацией, какую он когда-либо получал. По прибытии в Санкт-Петербург он выяснил, что Александр отправился во Дворец на Фонтанке к своей любовнице княгине Нарышкиной, и, не теряя времени на сон, отправился туда за ним.

Он получил аудиенцию в роскошном будуаре Марии и втайне подумал, что обстановка недурна. Большая часть его работы на Александра проходила в таких же комнатах, а иногда и непосредственно у кроватей.

Именно в этой комнате он известил своего императора о том, что по какой-то таинственной, одному ему известной причине министр иностранных дел Наполеона готов предать своего господина.