Орлы в буре

Лето, 16 г. н. э.

Глубоко в Германии

Глава XIV

День клонился к вечеру, и солнце палило на землю Германии с ясного неба. Высокая температура, поначалу приятная после прохладной весны, была на грани того, чтобы стать проблемой. Стаи крошечных кусачих мух вились вокруг головы Пизона и группы его товарищей, когда они стояли по икры в глубине Висургис, наслаждаясь лаской быстрой реки. Следуя приказу

Тулла, они наполняли бурдюки водой. После похоронных игр прошло шесть дней, и армия Германика находилась более чем в ста милях от тропея Друза.

Ранее в тот же день он пересек Висургис и остановился на ровной местности в полумиле от западного берега. Четыре больших лагеря, которые все еще достраивались, должны были обеспечить достаточно места для восьми легионов и вспомогательных когорт; Германик оказал честь Пятому и

Двадцать Первому, разместив их в один лагерь с собой и своими преторианцами.

Когорта Пизона и четыре других вырыли оборонительные сооружения накануне, поэтому им было легче следить за тем, как другая половина легиона потела над сооружением глубокого рва и прочного земляного вала.

Это было отличное развитие событий, потому что Пизон и его товарищи оказались здесь, на берегу реки, утоляя жажду и охлаждаясь. Хотя разведчики доложили, что Арминий и его войска находятся поблизости, они разместились на противоположной стороне Висургис. Атаковать по воде в такой поздний час было рискованно — половина вспомогательной когорты лучников стояла с Пизоном и его товарищами, а остальная армия Германика находилась совсем недалеко от них в тылу.

Ни с того, ни с сего кто-то сзади плеснул водой на Пизона — Эй! — Он развернулся и увидел ухмыляющегося и быстро удаляющегося Дульция.

Пизон ударил ногой, обдав своего товарища градом брызг. В ответ Дульций взмахнул рукой по поверхности реки, обдав Пизона брызгами воды.

Остальные бросили один взгляд на них и присоединились к забаве. На какое-то время воцарился хаос. Лучший момент наступил, когда Метилий пнул

Дульция в задницу и тот грохнулся в воду, промокнув с головы до ног.

В конце концов, Пизон положил этому конец. — Тулл или другой офицер увидят, — предупредил он.

Они возвращались к своей задаче не слишком расторопно.

— Я видел вас, личинки! — взревел Тулл, идя по мелководью к Пизону и его товарищами. — Я приказал вам наполнить эти бурдюки водой, а не вести себя как банда юнцов на прогулке. Шевелитесь!

«Мы не причинили никакого вреда», — обиженно подумал Пизон, но не осмелился сказать об этом. Он держал свой мех под поверхностью реки и дал ему набухнуть от воды. Заткнув его пробкой, он перекинул через плечо ремень для переноски и снял еще один пустой бурдюк. — Тулл поступил бы так же, будь он обычным легионером, — пробормотал он Метилию, своему ближайшему соседу.

— Ты что-то там вякнул, личинка? — Широкими шагами подошел Тулл.

— Ничего, господин, — сказал Пизон, жалея, что не промолчал.

— Не надо, Аид тебя подери, мне «ничего», Пизон! — Витис Тулла с могучим плеском ударился о воду.

Зная, что в следующий раз он может упасть ему на спину, Пизон сказал: — Я все гадал, когда мы сможем сразиться с Арминием, господин. — Он молился, чтобы Тулл проглотил ложь.

— Гадай, сколько угодно, когда будешь сидеть сегодня вечером у костра, — прогремел Тулл. — А пока закрой пасть и заканчивай делать то, что я велел тебе сделать уже очень давно! То же самое относится и к остальным, жалкие псы. Двигайтесь!

Каждый человек принялся за дело, в то время как Тулл наблюдал за ними с каменным выражением лица. Только когда они наполнили все бурдюки и двинулись обратно к остальной части когорты, недалеко от береговой линии, он смягчился. Повернувшись спиной к легионерам, он с мрачной напряженностью изучал дальний берег. В нескольких сотнях шагов отсюда к нему можно было добраться по мелководью — это был один из четырех бродов, использовавшихся армией для переправы через Висургис.

— Что на него нашло? — прошептал Пизон, нахмурившись. — Арминий за много миль отсюда, так сказали разведчики.

— Он более нервный, чем обычно, — согласился Метилий. — Может быть, он знает что-то, чего не знаем мы, или чувствует это.

— Да, возможно. — Недовольный, Пизон зашаркал взад и вперед. Если Тулл был обеспокоен, значит, он тоже должен быть обеспокоен. С этого момента он не обращал внимания на бормотание своих товарищей, вместо этого он наблюдал за другой стороной реки.

В течение часа ничего особенного не происходило, и большинство людей давно перестали обращать внимание на дальний берег. Они также не обращали внимания на порхающих зимородков и регулярные всплески, когда рыба глотала насекомых у поверхности воды. Пизон, напротив, двигался так мало, что у него болела шея, а под лопаткой образовался узел в мышцах.

Взгляд его блуждал без остановки, изучая противоположную тропинку, деревья, кусты, реку. Ничто не могло остановить его наблюдение — об этом позаботилось беспокойство Тулла. Было почти облегчением, когда луч заходящего солнца, словно из ниоткуда, осветил группу всадников на тропе на востоке.

— Враг приближается! — крикнул Пизон.

Воздух мгновенно затрещал от напряжения. Люди подняли свои щиты и копья еще до того, как Тулл или Фенестела отдали приказ сделать это.

— Подайте сигнал «враг в поле зрения»! — Тулл, не сводя глаз с всадников, расхаживал взад и вперед перед своими людьми.

Солдаты из других центурий тоже увидели всадников, и их трубачи добавили свой сигнал к тому, что издавал трубач Тулла. К тому времени, как отряд из примерно пятидесяти человек достиг кромки воды, центурии выстроились в две шеренги в ширину и три в глубину, преграждая путь со своей стороны Висургиса. Лучники из вспомогательной когорты стояли по обеим сторонам, готовые стрелять.

Наступило странное и тревожное затишье, когда два отряда наблюдали друг за другом.

— Это Арминий, или я префект лагеря, — прошипел Пизон, заметив хорошо одетую бородатую фигуру на гнедом жеребце.

— Обвисшие сиськи Фортуны, ты прав. Чего он хочет? — спросил Метилий.

— Только боги знают — сказал Пизон, надеясь на то, что Тулл прикажет им атаковать. Это может быть рискованно, но Пизон был готов.

Там — так близко — находился злобный ублюдок, который подстроил смерть многих его друзей. Они взволнованно смотрели, как Арминий приложил ладонь к губам и воскликнул на латыни — Эй, римляне! Ваш наместник рядом?

Бассий, старший из присутствующих офицеров, выступил вперед из рядов своих людей. — Какой дикарь спрашивает о нем? — крикнул он.

Арминий улыбнулся, обнажив зубы. — Я и забыл, какими хамами вы, римляне, можете быть. Вы называете меня дикарем, но ведь это вы убиваете женщин и детей! Угрозы и оскорбления его товарищей разносились над водой.

— Я вижу тебя, Арминий, коварный пес, — завопил Тулл, присоединяясь к Бассию. — Подойди и сразись со мной! Один на один!

Пизон и Метилий обменялись взволнованными взглядами. Несмотря на молодость Арминия, Тулл победит в таком бою — в этом они были уверены. Справедливость восторжествует.

— Центурион Тулл — какой приятный сюрприз! — ответил Арминий с насмешливым полупоклоном. — Я здесь не для того, чтобы искать единоборства, как бы мне ни хотелось лишить тебя жизни. Я хочу поговорить с моим братом Флавом. Он здесь?

— Не твое дело, здесь он или нет, — возразил Бассий.

— Почему бы тебе не вернуться в свой лагерь? — спросил Тулл. — Пока ты там, попробуй убедить бесхребетный сброд, что следует за тобой, сразиться с нами.

— Они потеряли мужество после того, как мы надрали вам задницы в прошлом году? — добавил Бассий. Он посмотрел по обе стороны.

«ЛУЧНИКИ, ГОТОВСЬ!»

Лицо Арминия напряглось, но он не отступил. Как и его взволнованные спутники. — Я пришел с миром, — крикнул он.

— Это шанс, — прошипел Пизон. — Давай, Бассий, отдай им приказ. Убей этого ублюдка, и война закончится! Тулл говорит, что во всей Германии нет другого вождя, подобного Арминию.

Прошло десять ударов сердца, а с губ Бассия не сорвалось ни слова.

— Так, ты не приведешь моего брата? — спросил Арминий.

— Скажи ему «нет», — пробормотал Пизон, но, к его удивлению, Бассий и Тулл склонили головы, совещаясь.

Через некоторое время Бассий воскликнул: — Мы попросим Германика дать ответ. Ты можешь подождать этого?

— Похоже, у меня нет выбора, — последовал жесткий ответ Арминия.

— До тех пор, пока вашим лучникам можно доверять, они будут держать слово?

— Они отпустят, когда я им прикажу, — ответил Бассий.

Эта скрытая угроза заставила Арминия и его отряд настолько засомневаться, что они отошли на безопасное расстояние от берега. Его шаг, сделанный во время бормотания ужасных проклятий, был встречен презрительными криками и насмешками со стороны собравшихся легионеров. Пизон с отвращением наблюдал, как одного из гонцов, стоявших рядом с их позицией, отправили на поиски их наместника. — Почему они это сделали? — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Германик — командующий — с ним, я полагаю, нужно советоваться по важным вопросам, — сказал Метилий, отхлебнув из бурдюка с водой.

— Он скажет то же, что и Тулл, — предположил Пизон. — Отвали.

Пизон ошибался. Посланник вернулся вскоре после этого, принеся неожиданную новость о том, что Германик разрешил Флаву поговорить с его братом. Бассий передал это Арминию, который казался довольным, но подозрительным. «Неудивительно», — подумал Пизон. Лучники ауксиларии все еще были на месте, и во время ожидания, возможно, по приказу озорного

Бассия, некоторые пустили стрелы через реку. Стрелы упали недалеко от позиции Арминия, но не оставляли сомнений, что он был в пределах досягаемости у кромки воды. Несмотря на эту опасность, он спустился на берег, чтобы поговорить с Бассием, и, как показалось Пизону, едва не заставил лучников снова промахнуться.

— Где Флав? — спросил Арминий.

— Он скоро прибудет, — ответил Бассий. — Ты мог бы перейти и подождать его.

— Я не вчера родился, центурион, — сказал Арминий, посмеиваясь. — Я останусь там, где стою, и твои лучники отойдут, пока я буду говорить с братом. Чересчур нетерпеливому офицеру было бы слишком легко отдать приказ о залпе. Возможно, это даже было твоим намерением.

Надежды Пизона на то, что Арминию снова прикажут убираться, снова рухнули. С кислым лицом Бассий послал солдата в тыл когорты. Почти сразу же стали слышны звуки топота ног, когда лучники удалились на небольшое расстояние. Арминий спешился и остался на месте, наблюдая за римлянами с холодным расчетливым выражением лица.

Мускулы Пизона все еще подергивались от желания действовать. — Каковы шансы, что мы сможем поторопить его — застать врасплох?

Метилий фыркнул. — Он сядет верхом на своего коня раньше, чем мы проедем половину пути, и ты это знаешь. Нет на свете человека, который мог бы обогнать лошадь.

— Да. — Разочарованный и расстроенный, Пизон плюнул в воду. — Но это так заманчиво.

— Лучники были нашим лучшим выбором, и они ушли. Пришло время посмотреть, что два брата скажут друг другу.

Ободренный возможностью стать свидетелем этой необычной встречи, Пизон кивнул.

Солнце только немного опустилось за западный горизонт, когда Флав прискакал на своей лошади со стороны лагеря. Пизон знал его в лицо, как и большинство солдат. Светловолосого, коренастого и властного Флава было трудно не заметить. У него не было глаза — старая боевая рана — но у него был взгляд, которого избегало большинство мужчин, а его статус командира вспомогательной когорты и брата Арминия делал его уникальным в армии Германика. Одетый по этому случаю в начищенную кольчугу и шлем, с его наградами за доблесть, виднеющимися на шее, груди и руках, он остановился, чтобы поговорить с Бассием, все время действуя так, как будто его брата не было рядом.

— Арминий в ярости, — радостно сказал Пизон Метилию. — Смотри.

Хмурый вид Арминия, непреклонная поза и скрещенные руки говорили о многом, но он хранил молчание до тех пор, пока Флав не оставил свою лошадь с одним из легионеров Бассия и не подошел прямо к берегу реки.

— Здравствуй, брат. Ты в порядке? — позвал Арминий.

— Был в порядке, пока не увидел тебя, — ответил Флав. — Чего ты хочешь, предатель?

— Ты называешь меня предателем? — крикнул Арминий. — Я не тот, кто забыл свой народ. Кто с таким самодовольством носит значки, мелкие безделушки, подаренные Римом, которые являются не чем иным, как знаками рабства. Вот я стою, гордый, свободный человек, а вот ты, сутулый, толстозадый и мягкотелый, не более чем комнатная собачка Германика.

— Я сдержал свое слово, в отличие от тебя, клятвопреступник! Если ты пришли только для того, чтобы оскорбить меня, то я могу сказать только одно: приближается твоя судьба. — Флав указал на небо. — Над головой кружат вороны Донара, хотя ты их пока не видишь. — Он повернулся спиной и зашагал прочь.

«Есть время, чтобы несколько храбрецов ворвались в воду и сразили Арминия дротиками», — подумал Пизон, снова надеясь, что Бассий или Тулл отдадут приказ. Однако приказа не последовало — похоже, Германик решил, что встреча братьев станет формой перемирия. «Золотой шанс был упущен», — с горечью решил Пизон, и он был бессилен вмешаться. Флав был уже на полпути к своей лошади, когда Арминий снова позвал его. — Что с Туснельдой? — Презрение, которое он выказал Флаву, исчезло, его тон стал почти жалобным.

Флав оглянулся через плечо. То, что могло быть сожалением, даже грустью, отразилось на его лице. — К ней относятся с уважением, и она живет в большом доме в Равенне.

— А мой ребенок? — В голосе Арминия звучала тоска.

— У тебя есть сын, — сказал Флав.

— Сын, — пробормотал Арминий, склонив голову. — У меня есть сын.

— Он снова посмотрел на Флава. — Как его зовут?

— Тумелик. Он хорошо себя чувствует и, как мне сказали, уже научился ползать.

— Их когда-нибудь освободят?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос не хуже меня, брат, — ответил Флав с презрительным взглядом. — Распусти свою армию и отдайся правосудию Германика, и я обещаю сделать все, что в моих силах.

— С таким же успехом я могу подставить свою шею под клинок палача, — воскликнул Арминий, его глаза пылали яростью. — Германик не знает, что такое милосердие! Спроси марсов, хаттов, ангривариев!

Его спутники, подъехавшие поближе, чтобы послушать разговор, разразились гневным хором. — Убить Германика! — взревел один на латыни с акцентом. — Смерть Тиберию!

Флав вышел из себя. — Дай мне мою лошадь, — приказал он, выхватывая поводья у испуганного легионера. Он вскочил ему на спину и погнал к воде. — Оставайся на месте, брат, и мы решим это здесь и сейчас.

— Отлично, — закричал Арминий, подтягивая своего скакуна поближе.

— Я бил тебя каждый раз, когда мы дрались мальчишками! Ничего не изменилось.

Счастливое ожидание Пизоном жестокой схватки посреди реки не оправдалось, когда Бассий зарычал на Флава, чтобы тот оставался на месте. Когда он, казалось, не услышал, Бассий послал Тулла бегом к нему. Резким постукиванием по бедру Флава Тулл привлек его внимание. Пизон и остальные не могли слышать, что говорили, но Флав был недоволен, это было ясно. Он сделал непристойный жест Арминию, теперь уже сидящему верхом на коне. — Нашей ссоре придется подождать, — воскликнул Флав.

— Трус! — насмехался Арминий.

— Предатель! — выпалил в ответ Флав.

— Вернись к Германику и дальше лижи ему ноги, бесхребетный червяк!

Флав, казалось, собирался ответить, но что бы ни сказал Тулл, это заставило его замолчать. Не оглядываясь на Арминия, который продолжал осыпать его оскорблениями, он повернул своего коня и направил его к римскому лагерю.

— Приведите лучников, — проревел Бассий, и один из его солдат побежал в том же направлении, что и Флав. Пока они снова не появились, Арминий прекратил свою тираду оскорблений. Вместо того, чтобы отступить в безопасное место, он посоветовался со своими товарищами у берега реки. Этот дерзкий маневр легионерам не понравился. Раздалось гневное бормотание, и несколько человек вышли из строя и направились к воде. Разъяренные офицеры вернули их на место.

— Он хитрый ублюдок, — прорычал Пизон, все еще жаждущий броситься на Арминия.

— Так оно и есть, — сказал Тулл, который каким-то образом, снова услышал Пизона. — И он пытается залезть нам под кожу. Не обращайте внимания на червяка. Он будет двигаться достаточно быстро, когда прибудут лучники.

Тулл был прав, и легионерам пришлось выкрикивать собственные оскорбления, когда Арминий и его спутники ускакали прочь. Бассий приказал дать залп, как только лучники приблизились к берегу, и среди римских войск разразилось веселье, когда их дождь стрел превратил презрительное, медленное отступление германцев в паническое, стремительное бегство.

— Это их научит, — заявил Метилий.

Пизон не был в этом уверен. То, что он удалился за пределы досягаемости полета стрелы, не означало, что Арминий был трусом — далеко не так. Его уверенность была ощутима с другой стороны реки. Беспокойство грызло Пизона, когда была дана команда вернуться в лагерь. Что задумал этот коварный обманщик Арминий?

Глава XV

Тулл был нетерпелив, готов к битве. Его солдаты, его когорта были готовы. Легион был готов, как и вся армия. Встреча между Флавом и Арминием произошла накануне, и теперь разведчики на берегу реки сообщили, что воины Арминия собираются на дальнем берегу. Реакция Германика была быстрой — все его войско должно было перейти на свою сторону, готовое к бою. Несмотря на то, что он был знаком с медленным, методичным процессом, Тулл постоянно раздражался, его желание отомстить Арминию подогревалось вчерашним противостоянием.

Наконец ожидание закончилось, и выстроились четыре длинные линии.

Под лучами утреннего солнца они смотрели на восток, над рекой. Ржание возбужденных лошадей и крики офицеров прекратились; грохот подбитых гвоздями сандалий, ударяющих о землю, стих. Со стороны Висургиса доносились крики и насмешки германцев, но со стороны римлян царила почти полная тишина. Тулл привык к этому затишью перед бурей, но спокойная атмосфера оставалась невыносимой. Более шестидесяти тысяч солдат ждали, чтобы сразиться с войском Арминия. Люди умрут в огромном количестве, и скоро.

Другие вещи занимали разум Тулла. Военная организация привела к тому, что фронт армии заняла вспомогательная пехота, в данном случае смесь раэтов, винделиков и галлов. Хотя Пятый легион находился недалеко от центра второй линии, он не мог видеть перед собой ничего, кроме вспомогательных войск. Не видя происходящего, Тулл вынужден был полагаться на любые формальные приказы, которые отправляли Пятому, и на обрывки новостей, которые он мог вырвать у проходивших мимо гонцов. Его разочарование нарастало с каждым мгновением.

Со своей позиции в тылу центурии подошел не менее раздраженный Фенестела. — Слышал что-нибудь новое?

— С прошлого раза, нет.

Фенестела выругался. Через мгновение он сказал: — Арминий будет ждать, пока мы не переправимся через реку, не так ли? Лес по обе стороны от его армии идеально подходят для того, чтобы устроить ловушку.

— Вот почему кавалерии приказали выступать первой, — сказал Тулл.

Фенестела почесал бороду и ничего не ответил.

«Всадники могли реагировать быстрее, чем пехота», — подумал Тулл, но это не означало, что такая тактика была безопасной. Зная о высоких ставках, Германик выбрал высокопоставленных офицеров, чтобы возглавить двойную атаку: легата Стертиния и Эмилия, примипила Первого легиона.

Батавская кавалерия должна была следовать прямо за этими отрядами, их задача — поразить центр Арминия.

«Марс, принеси им успех», — молился Тулл. «Давай вскоре присоединимся к ним. Вместе мы сокрушим воинов Арминия».

— Кавалерия уже ушла?

— Мы бы их услышали, — раздраженно пожал плечами Тулл.

Зазвучали трубы, и знакомый стук копыт раздался сначала с одной стороны их позиции, а затем с другой. Улыбаясь, Фенестела заметил: — Вот и они.

— Теперь снова ждем, — проворчал Тулл.

— По крайней мере, ты видел расположение Арминия, — сказала Фенестела. — Объясни мне еще раз. — Как только отряд Тулла прибыл на место, он получил от Бассия разрешение разведать поле боя, но Фенестела остался с людьми.

Благодарный за то, что отвлекся, Тулл описал то, что он видел с берега реки два часа назад. — Большая равнина выходит к реке, ограниченная слева и справа буками и дубами — как ты знаешь. Похоже, что все воины Арминия выстроились в дальнем конце открытой местности, за ними еще больше леса.

— У него будут люди, спрятанные в деревьях по обеим сторонам.

— Да. Стертинию и Эмилию лучше быть начеку, когда они будут наступать.

Вскоре после этого громкие возгласы вспомогательных войск на передовой отметили наступление батавских всадников. Вдалеке было слышно, как воины Арминия поют барритус. Тусклый и безобидный, он по-прежнему вызывал у Тулла яркие и неприятные воспоминания. Сознавая, что странный звук может повлиять на боевой дух его людей, он пошел вдоль первого ряда своей центурии. Он начал действовать в самый последний момент. Был ли это барритус или нет, но его люди, казалось, нервничали. — Вы хорошие мальчики, — сказал он им. — Держитесь меня, и все будет в порядке.

— Когда мы будем сражаться, господин? — спросил Кальв.

— Чертовски скоро, — пробормотал солдат из глубины рядов.

Смех, который это вызвало, был непростым.

Тулл предупреждающе поднял руку, и его люди замолчали. — Это зависит от того, что произойдет с кавалерией. Если дела пойдут хорошо, они немного разобьют вражеский строй. Эта новость побудит Германика приказать вспомогательным войскам двигаться вперед. Может случиться так, что они сломают германскую линию — сделайте за нас нашу работу, если хотите.

— Будем надеяться, — добавил скрытый остроумец.

— Хватит, — рявкнул Тулл. Приятно было, что через несколько рядов в уши виновнику прошипели резкие слова. Возвысив голос в пользу всех, кроме неопытного Кальва, Тулл сказал: — Если вспомогательным войскам понадобится небольшая помощь, мы и три других легиона в этой линии будем отправлены вперед.

Кальв решительно кивнул ему. «Он зеленый, но храбрый», — подумал Тулл. Даруй, Фортуна, чтобы этого было достаточно, чтобы сохранить ему жизнь.

— Помните, чему вас учили, — посоветовал Тулл. — Держитесь ближе к своим товарищам. Хорошо метайте копье. Когда вы сближаетесь с врагом, держите щит высоко. Не забывайте использовать обод на шлеме — это оружие, а не то, что нужно полировать для парадов или любоваться своим лицом. Я видел, как ты прихорашивался, Антоний, — сказал он, указывая на солдата, считавшего себя самым красивым в центурии. Тулл позволил своим смеющимся людям некоторое время оскорблять Антония, прежде чем продолжить. — Размозжите воину нос ободом, и ему будет так больно, что вы сможете проткнуть его своим клинком. Даже если он увернется, он обнажит шею, что позволит вам ударить его в горло. Это просто. — Он подмигнул.

Они оскалились тогда, как волки, и тревожная атмосфера, которая была прежде, исчезла, словно унесенная ветром.

Вскоре она вернулась, пока они ждали. Воздух наполнился какофонией звуков. Скакали лошади, кричали мужчины. Завыли рога. Германский барритус стал громче. Раздались крики, лязг оружия. Перед Туллом ауксиларии ревом подбадривали своих конных товарищей. Он приободрился от этого — бой шел неплохо, по крайней мере, в этот момент. Несмотря на это, его нервы были натянуты, как тетива лука на полном натяжении. Чтобы отвлечься, Тулл снова заговорил со своими людьми, рассказав им, как враг побежит, как только легионеры вступят в игру.

Вскоре раздались радостные возгласы, когда Германик в сопровождении четырех когорт преторианцев перешел реку вброд, намереваясь узнать из первых рук, что происходит. Вспомогательная пехота, которой будет приказано идти дальше, начала петь на своих языках и трубить в рожки и боевые трубы.

Солдаты Тулла переминались с ноги на ногу, тоже желая покончить с бесконечным ожиданием. Время от времени он заставлял их проверять свое снаряжение. Уже опорожненные мочевые пузыри приходилось снова опустошать, но без ухода солдат с позиций. От тех, кто находился в пределах досягаемости, донеслись громкие жалобы. Худшим нарушителем был Кальв.

Вместо того, чтобы обмочиться, его вырвало на спину легионеру впереди — Пизону, который тут же поставил ему синяк под глазом. Тулл сделал вид, что не заметил ссоры. Реакция Пизона была достаточно разумной. Удивленный, Тулл слушал, как Кальву в недвусмысленных выражениях рассказали, как он будет чистить доспехи Пизона этим вечером. — Ты будешь продолжать, пока он не станет блестеть ярче, чем в тот день, когда был сделан, тупое дерьмо. Ты меня слышишь?

— Извини, — пробормотал Кальв, покраснев от смущения.

— Немного поздновато для этого, — прорычал Пизон. — Ты уверен, что там не осталось хлеба, не осталось последних кусочков овсянки Кальв жалобно покачал головой.

Пизон отвернулся, и на несчастного Кальва посыпались свежие шутки. Тулл сделал мысленную пометку притвориться той ночью, что он чувствует запах рвоты от Пизона, будет это правдой или нет.

Время тянулось. Шум из-за реки продолжался, но нельзя было разобрать, кто выигрывает, а кто проигрывает. Тулл решил, что германцы удерживают свои позиции против кавалерии, потому что вспомогательным войскам все еще не было приказано переправиться. Это было нехорошо — римские всадники уже должны были одержать верх. По его опыту, длительные бои не были сильной стороной кавалерии.

Ауксиларии издали глухой хрип ужаса. «Все идет не по плану», — мрачно подумал Тулл. Он больше не мог выносить напряжение. Приказав Фенестеле взять на себя командование, он направился к ближайшему промежутку между вспомогательными подразделениями. Менее чем на полпути к их передним рядам, его глаза упивались жестоким сражением кавалерии и пехоты, разыгравшимся на другом берегу реки, Тулл услышал, как трубачи с Германиком сигнализируют об отступлении.

— Что случилось, господин? — спросил Пизон, возвращаясь на свое место.

— Черт его знает, — ответил Тулл. — Однако это нехорошо.

Несколько часов спустя по лагерю пронеслись версии того, что произошло. Зная, что по крайней мере половина из них будет необоснованными слухами, Тулл придержал свое мнение, пока не поговорит с кем-то, кто был там. Задержавшись у главных ворот, он наткнулся на знакомого, опциона, известного всем как Железный Кулак. Один из лучших кулачных бойцов, которых когда-либо видел Тулл, он все еще был чемпионом Ветеры в свои тридцать пять лет. По словам Железного Кулака, первые две группы кавалерии переправились через реку без происшествий и нацелились на фланги врага. Вскоре после этого батавы прорвались по воде.

Под предводительством своего харизматичного и лихого лидера Хариовальда они атаковали армию Арминия, после чего небольшой конный отряд противника, оказавшийся застигнутым врасплох его наступлением, поспешно отступил. Опьяненные батавы бросились в погоню, но это оказалась ловушка.

— Когда они преследовали свою добычу в лесу на одной стороне равнины, появились сотни воинов. Казалось, из ниоткуда, но грязь пряталась среди деревьев, — сказал Железный Кулак. — Сначала это была резня, господин, но вы же знаете батавов. Они образовали круг и дрались, как дикие звери. Многие из них погибли, но они уничтожили немало врагов.

Хариовальд пал вместе со многими из своей знати, но остальные его люди держались, пока мы не прогнали врага.

— Неудивительно, что Германик отвел всех назад, — сказал Тулл.

— Он поступил правильно, господин, — согласился Железный Кулак.

— Для легионов не было места для боя, да и среди деревьев было больше варваров. Но завтра будет другой день, а? Мы не допустим, чтобы одно и то же случилось с нами дважды.

— Да, — сказал Тулл, радуясь тому, что их потери невелики, и гадая, какие указания поступят от Германика.

К ночи никто не прибыл, что неудивительно. Их командующий, должно быть, обдумывал свою тактику. Арминий был умным и коварным врагом. Его армия могла исчезнуть к рассвету, стремясь найти другое место для засады на легионы. Он мог заставить своих воинов вырыть ямы на равнине для конницы, или даже атаковать римские лагеря.

Хотя было разумно посмотреть, что принесет завтрашний день, желание Тулла отомстить было раскалено добела близостью Арминия. Был упущен шанс убить его во время противостояния с его братом Флавом. Битва должна была состояться сегодня. Все еще раздраженный, когда взошла луна, Тулл обосновался на участке укреплений, делегированном его центурии. Было приказано удвоить обычное количество часовых; через каждые пятьдесят шагов вдоль вала стоял лучник. Он смотрел в темнеющий мрак и гадал, что Арминий планировал в своем лагере, менее чем в двух милях от него. Когда-то Тулл мог попросить разрешения совершить покушение на вождя херусков, но теперь он стал старше и мудрее. Поскольку точное местонахождение Арминия неизвестно, миссия будет обречена на провал. Нет, их лучший шанс убить Арминия был в открытом бою.

— Думаете, завтра мы будем сражаться, господин? — Блестящие доспехи Пизона — результат работы Кальва — были видны в пятнадцати шагах.

— Это зависит от Германика, — отрезал Тулл, — а я в последнее время с ним не разговаривал.

— Нет, господин, — разочарованно сказал Пизон и отправился по назначенному маршруту, на короткое расстояние между ним и следующим часовым.

Взгляд Тулла вернулся к рву под валом, а за ним расчищенной местности, которая тянулась на восток к реке. Деревья, срубленные для предотвращения тайного подхода неприятеля, распилили и пустили на дрова для солдатских костров, или устанавливали заостренными кольями на внешней стороне укреплений. Тулл был благодарен за легкий облачный покров, что означало яркую луну и благоприятные условия для наблюдения за противником. Как бы он ни напрягал глаза, но ничего не шевелилось. Вдалеке кричала сова, и ее одинокий крик отозвался эхом другой, еще дальше.

— Кто здесь? — В голосе Пизона слышалась тревога.

— Что там такое? — Взгляд Тулла метнулся к земле перед лагерем и снова вернулся к Пизон.

— Я что-то видел, господин, шагах в двухстах отсюда.

Проклиная свои немолодые глаза, Тулл снова вгляделся. На этот раз он увидел присевшую фигуру человека, пробирающегося ко рву. Тулл уже собирался приказать поднять общую тревогу, но не мог никого видеть рядом с пришельцем. Он решил, что один германец — он должен был быть германцем, потому что за стенами не было римских войск — мало чем может навредить, но в любом случае лучше быть готовым. — Скажи ближайшему лучнику, чтобы зажег стрелу, — прошипел он Пизону. — По моей команде он должен выстрелить в ров и поджечь растопку. — В оборонительную траншею были сложены большие связки сухих веток. В случае нападения у римлян было бы освещение, с помощью которого они могли бы убить врага.

Искры полетели рядом с Пизоном почти сразу, как только лучник принялся за свои кремни.

Тулл снова поискал сутулую фигуру, нашел ее примерно в сотне шагов и крикнул сначала по-германски, затем на латыни — СТОЙ!

Мужчина остановился. — Я… безоружен… я… пришел с миром, — крикнул он, его плохая латынь доказывала, что он не римлянин.

— Оставайся на месте, — приказал Тулл.

Свет вспыхнул рядом с Пизон; лучник поджег смолу, покрывающую наконечник его стрелы.

— Давай! — приказал Тулл.

Желто-оранжевое пламя пронеслось от вала до дна рва. Свет мерцал, гас, а затем вспыхивал новой жизнью, когда воспламенялась сухая древесина.

Тулл подождал, пока пламя не разгорелось, прежде чем закричать: — Поднимите руки! Иди вперед, аккуратно и медленно, чтобы я мог видеть тебя.

Мужчина повиновался. Несмотря на его медленное продвижение, Тулл был рядом с ближайшей трубачом. Он также приказал лучнику подготовить еще одну стрелу, а каждому часовому, подошедшему достаточно близко, приготовить свое копье. — СТОЙ! — взревел он, когда воин был в тридцати шагах от него. Нарушитель не был впечатляющим образцом.

Худощавого телосложения, в рваной тунике и штанах, у него было узкое, узкое лицо, говорящее о тяжелой жизни. Подняв руки вверх, он стоял, глядя на крепостные валы с покорным выражением лица. — Я… жду, — сказал он на своей латыни с акцентом.

— Чертовски правильно, что ты ждешь, — прорычал Тулл, изо всех сил пытаясь разглядеть что-то за яростным светом в канаве. — Вы можете что-нибудь заметить — хоть что-нибудь? — спросил он Пизона и часового с другой стороны.

После небольшой задержки ответы были отрицательными. Тулл не мог ни разглядеть ничего угрожающего, ни услышать его. — Иди ко мне, — приказал он воину. — Остановись! — закричал он, когда мужчина оказался прямо у горящего дерева.

Безоружный воин не представляет угрозы, решил Тулл. — Будьте настороже. Продолжайте наблюдать за признаками приближения врага, — приказал он Пизону и другим часовым.

— Чего ты хочешь? — спросил Тулл.

— Я… хатт. Я хочу… поговорить.

— Итак, ты говоришь! Твои люди назовут тебя предателем только за то, что ты стоишь здесь — почему ты их оставил?

Налитые кровью глаза воина бегали взад и вперед — Я… дерусь с товарищами. Я… слишком много пью. Мне… вождь приказал вернуться в поселение.

«Остерегайся отвергнутых, Арминий», — с некоторым удовлетворением подумал Тулл. Взлохмаченный вид воина хатта и прыщавое лицо придавали некоторую достоверность его рассказу. — Итак, ты пришел сюда. Почему? — спросил Тулл.

— У меня есть информация… о… планах Арминия.

Настоящее возбуждение охватило Тулла. Он бросил взгляд на Пизона.

— Что-нибудь заметил? — Пизон ничего не видел; как и никто из часовых на сотню шагов в любом направлении. «Если Арминий планировал нападение, то это было чертовски плохо», — подумал Тулл. Приказав воину идти к ближайшим воротам, он с грохотом спустился по лестнице и пошел ему навстречу.

Глава XVI

Пропитанные смолой факелы, воткнутые концами в землю, освещали вход в огромный шатер Германика. По всему его периметру стояли преторианцы с каменными лицами, каждый стоял у другой пылающей головни. Так обстояли дела после покушения на наместника в Ветере осенью.

Тулла это успокоило — Германик много для него значил. Он не только возродил карьеру Тулла, но и стал превосходным лидером. Именно он увидит, как Арминий будет разбит, его армия уничтожена, а орел Восемнадцатого возвращен.

Однако уважение Тулла к племяннику императора не распространялось на его телохранителей. Платили им несколько больше, чем среднему легионеру, часто с небольшим боевым опытом, преторианцы имели тенденцию считать себя существами, превосходящими рядовых. Такое отношение мало располагало к ним простым солдатам. Тулл подошел к паре дежуривших по обе стороны от входа в палатку. Воин-хатт, которого он обыскал, юркнул за ним. За ними последовали Пизон и Метилий, держа руки на рукоятях мечей.

— Стой! — проревели оба часовых.

С жестким взглядом Тулл повиновался.

— Назовите свое имя, звание и цель визита, — рявкнул один из них, чудовище с плоской челюстью, на две ладони выше Тулла.

— Центурион Тулл, Вторая центурия, Первая когорта, Пятый легион. Я хочу поговорить с нашим командующим.

Высокий преторианец поднял бровь, глядя на своего спутника. — Он хочет видеть наместника в этот час. — Его холодный взгляд вернулся к Туллу. — Немного поздновато, господин.

На последнем слове было так мало ударения, что взор Тулла начал застилать красный туман. — Я знаю который сейчас час. У меня важные новости. — прорычал он.

— Мы получили приказ, господин. Наместник удалился на ночь. — Слова прозвучали с большим, чем с намеком на самодовольство.

— Ему нужно услышать этого человека. — Тулл ткнул большим пальцем в сторону своего пленника.

Презрительный взгляд преторианца скользнул вверх и вниз по воину, затем по Пизону и Метилию и, наконец, вернулся к Туллу. — Новости, — сказал он. — От этого существа, господин?

— Правильно, — ответил Тулл, в нем кипел гнев.

— Не думаю, что наместнику понравилось бы, если бы его разбудили из-за этого куска грязи, господин.

Туллу было достаточно. — Ты думаешь? Не смеши меня!

Брови преторианца нахмурились в ярости. — Я…

— Заткнись, личинка! — Тулл использовал свою луженную глотку. — Я был центурионом дольше, чем ты подтирал себе задницу. Я участвовал в гораздо большем количестве сражений, чем ты, стоя на страже дворца, и я убил больше людей, чем количество раз, когда ты полировал свои гребаные доспехи. Более того, Германик меня знает, а этот кусок грязи — дезертир из лагеря Арминия! Я предлагаю вам пойти и поговорить с наместником.

СЕЙЧАС ЖЕ!

Преторианец попытался подобрать слова, но не смог. Его напарник тоже был ошарашен.

— Ты понял меня, бесполезный кусок дерьма? — прогремел Тулл.

— Да, господин. — Пожав массивными плечами, взглянув на своего потрясенного товарища: «Что еще я могу сделать?», он неуклюже вошел внутрь.

Тулл вел себя так, будто второго часового даже не было рядом, пока они ждали. И Пизон, и Метилий казались чрезвычайно довольными. «Им понравилось наблюдать, как преторианца поставили на его место», — подумал Тулл с некоторым весельем.

Вскоре появился преторианец и сообщил, что Тулл должен ждать штабного офицера. Упомянутый чиновник появился через двадцать ударов сердца, все еще поправляя свою перевязь и металлический пояс. Худощавый, с намасленными волосами, чуть за тридцать, он натянуто улыбнулся Туллу — при других обстоятельствах его ответ вполне мог бы быть враждебным — и спросил: — Вы центурион Тулл?

— Да, командир. — Тулл получил огромное удовольствие от того, что на лице преторианца появилось смятение. «Да, я могу положить конец твоей карьере, когда войду внутрь», — подумал он. «Думай об этом, личинка».

Высокомерное выражение лица штабного офицера немного смягчилось. — У вас есть новости для наместника?

Тулл указал на хатта. — Этот человек прибыл из лагеря Арминия, командир. Я думал, что Германик захочет услышать его новости.

Офицер фыркнул. — Как скажешь, — заметил он. — Ты и дикарь, идите за мной.

Он провел Тулла и воина-хатта с настороженным лицом через прихожую, устланную коврами. Расписные статуи Марса, Юноны и Минервы, священной триады, наблюдали за их прохождением. Запах горелого фитиля пронизывал воздух, и это подсказало Туллу, что десятки ламп на огромных бронзовых светильниках недавно погасили. По всей вероятности, Германик не спал. Несмотря на срочность визита Тулла, это было хорошо.

Они прошли через несколько разделенных комнат, одна из которых была посвящена Тиберию, императору, а другая была устроена как ларарий — святыня, которую можно найти в каждом римском доме. Последней была большая обеденная зона с тремя кушетками, расставленными обычным образом вокруг низкого стола. «Вот как живет другая половина», — подумал Тулл. «Даже в походе Германик обедает, как обедает в своем дворце в Риме, а мы, солдаты, едим, сидя у наших костров».

Офицер остановился перед последней шерстяной перегородкой, искусно украшенной, как мозаичный пол. Снаружи стояли два преторианца с такими же каменными лицами, как и их товарищи снаружи. Офицер кивнул им и нервно кашлянул. — Господин?

— Кто там? — спросил Германик с другой стороны перегородки.

— Со мной центурион Тулл, сэр, и германец, который, по его словам, принес важные новости.

— Впустите Тулла.

— Да, господин. — Офицер указал на Тулла и одними губами произнес: — Идите.

Воин-хатт выглядел не слишком счастливым.

— Они не причинят тебе вреда. — Тулл поднял перегородку.

Комната за ней была не спальней Германика, как он с облегчением обнаружил, а другой приемной. Расписной бюст Тиберия с суровым лицом и мясистой челюстью, как и при жизни, наблюдал за всем. Вдоль «стен» стояли удобные на вид кушетки. Документы, чернильницы и железные стилусы покрывали инкрустированную бронзой поверхность дубового стола с ножками, вырезанными в виде львиных лап. Когда Тулл вошел, усталый Германик поднял голову от бумажной волокиты. Одетый в тунику с пурпурной каймой и поясом, он сохранял величие, присутствие, которое требовало уважения.

— Я мог бы догадаться, что это будешь ты, — сказал он, когда Тулл отсалютовал.

Никогда не зная, шутит ли Германик или играет с ним — Тулл часто подозревал, что это и то, и другое, — он пробормотал: — Извините, что нарушил ваш покой, господин. Я пришел только потому, что это серьезно.

Германик широко улыбнулся. — Расскажи мне.

Вкратце Тулл объяснил присутствие воина-хатта, а затем позвал его внутрь. Германик слушал, приподняв одну бровь.

— Это Германик, имперский наместник военных округов Германии и племянник императора Тиберия. Он один из самых важных людей в империи, — прошипел Тулл. — На колени!

С плохой грацией воин повиновался.

Раздраженный — даже этот низший из германцев считал себя равным всем — Тулл толкнул воина в затылок, заставив того смотреть в пол. — Не двигаться, пока не будет позволено, — приказал Тулл.

— Жалкий экземпляр, — сухо заметил Германик.

— Да, господин, — согласился Тулл. — Но в его истории есть доля правды. Он играл в азартные игры и дрался, и его вождь в конце концов приказал ему покинуть лагерь Арминия и вернуться в свое поселение. Вместо этого он пришел к нам.

— Ты, — рявкнул Германик.

Вдохновленный шепотом Тулла — Посмотри на наместника, — хатт поднял глаза.

— Да…, господин? — ответил он на латыни.

— Расскажи мне, что ты знаешь.

Воодушевленный кивком Тулла, воин начал. Казалось, что Арминий выбрал место, где он будет сражаться — или попытается сражаться — с легионами в ближайшие дни. Этой же ночью он и союзные ему вожди собрались в местной роще, посвященной Донару, богу грома, чтобы попросить божественного благословения на свое предприятие. — Это еще не все, — сказал воин. — Он также намеревается напасть на ваш лагерь. Если возможно, под покровом темноты.

Германик слушал молча. Нервничая, воин посмотрел на Тулла, который жестом показал, что ему следует подождать.

— Что ты думаешь, Тулл? — спросил Германик.

Пораженный — какое значение имело его мнение? — Тулл ответил: — Господин?

— Он говорит правду?

Тулл почувствовал тяжесть отчаянного взгляда воина. Если он ответит отрицательно, судьба воина решится быстро. Это не заботило Тулла — если воин лгал, он заслуживал смерти. Важно было дать Германику хороший совет. Прошло десять ударов сердца.

— Думаю, да, господин, — сказал Тулл. — Если он устраивает спектакль, то делает это хорошо.

— Я тоже пришел к такому выводу, — кивнул Германик. — Однако предположим, что его подослал Арминий. Что тогда?

— Мне кажется, у вас есть несколько вариантов, господин. Вам не обязательно сражаться на выбранной Арминием территории — еще есть время, чтобы поймать его где-нибудь в другом месте. Мы можем быть готовы к ночному штурму — при Цецине подобная атака была отбита с огромными потерями противника. И если этот человек говорит правду, как мы думаем, тогда у вас есть мера Арминия.

Наступило второе молчание, которое Тулл не нарушил. Он сказал свое — остальное зависело от Германика. Понимая, что его судьба висит на волоске, воин снова уставился в пол.

— Мне сказали, что люди… встревожены сегодняшними событиями, — ни с того ни с сего сказал Германик. — Ты согласен?

— Я могу говорить только за своих солдат, господин, — сказал Тулл, — но они немного не в духе. Беспокоится не о чем — не то, что прошлой осенью. Они будут сражаться завтра, если это, чего вы хотите.

— Хорошо — Германик поднялся на ноги и размеренно кивнул воину.

— Я тебе верю. Тебя будут держать в лагере под охраной, пока не прояснится твоя история. Если все произойдет так, как ты мне сказал, ты будете хорошо вознаграждены. Если нет…

— Тысяча благодарностей, господин, — воскликнул воин. — Я не солгал — вот увидите.

Вызвав преторианца, Германик приказал увести его. Ожидая, что его тоже отошлют, Тулл был удивлен, когда Германик сказал: — Пойдем со мной.

— Господин?

— Я иду в лагерь.

Тулл почувствовал первые признаки тревоги. — Сейчас, господин?

— Я хочу оценить настроение солдат, особенно ауксилариев.

Посмотреть, действительно ли сегодняшняя катастрофа повлияла на их боевой дух. Это была катастрофа, — повторил Германик, когда Тулл изобразил удивление. — Хариовальд был дураком, и из-за него погибло слишком много людей. У него были четкие инструкции атаковать основные силы армии Арминия и игнорировать уловки или атаки других вражеских групп. Это была простая ловушка — ребенок мог бы раскусить ее — но тем не менее он попался. Идиот. Молчание было благоразумным вариантом, решил Тулл.

Через мгновение Германик усмехнулся. — Готов поспорить, ты бы следовал моим приказам буквально. Он пренебрежительно махнул рукой, когда Тулл открыл рот. — Тебе не нужно отвечать. Если бы ты возглавил атаку, мы бы праздновали победу. Так ты будешь сопровождать меня?

— Сочту за честь, господин. Возьмите мой плащ, — сказал Тулл, расстегивая фибулу. — Он достаточно грязный, чтобы принадлежать обычному солдату.

— Тебе тоже нужно остаться неузнанным.

— Двое моих людей снаружи, господин. Я возьму один из их плащей.

— Я пошлю за ним. — Германик понизил голос. — Видишь ли, мы собираемся уйти через заднюю часть палатки.

— Ваша стража, господин…

— А что насчет них? — В глазах Германика мелькнуло детское ликование. — Мне ничего не угрожает. Ты будешь со мной.

— Да, господин, — сказал Тулл более уверенно, чем он чувствовал.

Если что-нибудь случится с Германиком, вина будет возложена на него.

Глава XVII

Арминий придвинул свои сапоги ближе к огню и плотнее запахнул плащ. Было поздно. «Приближается полночь», — подумал он. Редкое ржание лошади, тихое бормотание из нескольких палаток и совиные крики с окружающих деревьев были единственными звуками. Воздух был холодным и мертвенно спокойным. Каждое облачко его выдыхаемого воздуха поднималось прямо к чистому небу над головой. Там безраздельно царила яркая бело-желтая луна, превращая звезды в точечки. Он просидел с Мело несколько часов, обсуждая дневные бои.

Оба мужчины были разочарованы тем, что возможность была упущена. Если бы остальная часть вражеской кавалерии попалась на уловку Арминия, легионы ринулись бы через реку к ним на помощь и были бы атакованы с обеих сторон тысячами воинов, прячущихся на деревьях. Это была бы бойня.

Вместо этого уравновешенность Германика и дисциплина его солдат привели к тому, что римляне потеряли только батавов, и несколько всадников, которые были убиты во время их эвакуации.

— Не все так плохо, — сказал Арминий. — Германику пришлось отступить за Висургис намного быстрее, чем он хотел бы. По-моему, весьма недостойный уход для военачальника — его войска увидят, как он карабкается в безопасное место. Это повлияет на их боевой дух.

— Жалко тогда этого ублюдка из хаттов, а? — пробормотал Мело. — Если его рассказу поверят, Германик узнает о запланированной нами атаке.

Арминий кивнул. Не так давно до них дошло известие от одного из вождей хаттов о пьянице, которого изгнали за то, что он создавал проблемы. Вместо того чтобы вернуться в свое поселение, он прокрался в сторону римского лагеря. Позванный патрулем, видевшим его, он исчез в темноте.

— Если повезет, этот дурак упадет и сломает себе шею, — сказал Мело, отхлебывая вино из бурдюка.

— Разумнее предположить, что он сейчас разговаривает с Германиком.

— Значит, мы отменяем штурм? — Большая часть вечера была потрачена на распространение приказов Арминия. Более двух третей его сил будут готовы нанести удар по римским лагерям до восхода солнца, а остальные будут готовы устроить засаду врагу, если он сломается и побежит.

— Нет. Нам нужно ковать железо, пока горячо — вожди жаждут сражаться, как и их воины. — Арминий сразу почувствовал на себе взгляд Мело. — Прошлогодняя катастрофа не повторится, не беспокойся. Сначала я пошлю разведчиков осмотреть местность. Если будет хоть малейший намек на то, что римляне знают о нашем плане, все будет прекращено. Мело удовлетворенно хмыкнул. — Идиставизо выглядит подходящим местом для битвы, если уж на то пошло.

— Реки здесь нет, но с согласия Донара этого будет достаточно, — сказал Арминий, задумчиво проводя пальцем по губам. Даже если бы их атака на вражеский лагерь увенчалась успехом, численность армии и оборона Германика не позволили бы одержать полную победу. Если Германик клюнет на наживку, то настоящая битва произойдет на Идиставизо, равнине всего в нескольких милях отсюда. Она была ограничена с обеих сторон и сзади деревьями; Арминий намеревался разместить своих воинов на ее восточной окраине, занимая как равнину, так и возвышенность позади. Войска Германика будут беззащитны более чем на четверть мили, когда они будут идти вперед, чтобы добраться до его войск, и в это время они могут подвергнуться беспокоящим атакам как слева, так и справа. Это небольшое преимущество не имело ничего общего с преимуществами семилетней давности, беспокоился Арминий, но он не мог увиливать все лето. Несмотря на их рвение и жажду битвы, вожди становились все беспокойнее.

— Что думаешь о наших шансах? Равные? Два против одного за — два против одного против? — Голос Мело был деловым.

— К сожалению, не два к одному, — Арминий горько усмехнулся. — Скорее равны, если Донар поможет нам — Интересно, жертва Тудруса что-нибудь значила? — пробормотал Мело.

— Кто знает? — ответил Арминий, чувствуя себя неловко и обеспокоенный тем, что Донар мог догадаться о его бессердечных мотивах жертвоприношения Тудруса. — Боги делают, что хотят.

— Так было всегда. Мы в их руках.

— Мы можем сделать еще кое-что, — сказал Арминий, заметив направляющуюся в их сторону фигуру.

— Кто это? — прошипел Мело, потянувшись за мечом.

— Будь спокоен. Это воин-узипет, с которым я ранее разговаривал. Он свободно говорит на латыни.

Пораженный, Мело выплюнул полный рот вина. — А?

— Перед нашей засадой на Вара его мать заплатила за его обучение в Ветере, полагая, что у воина, владеющего латынью, больше шансов подняться по служебной лестнице во вспомогательных войсках.

— Ему можно доверять?

— Мальчик из хорошей семьи, и, по словам нескольких его вождей, он лоялен.

— Что ты задумал, Арминий?

Арминий не ответил. Когда их посетитель приблизился, он крикнул: — Рад встрече, Гервас.

Гервас шагнул в свет костра, моргая. Бледнолицый худощавый юноша лет двадцати, одетый в темно-коричневую тунику и узорчатые штаны, обычные для его племени. — Арминий. — Он склонил голову к Мело, который слегка кивнул в ответ.

Арминий указал на одеяло, расстеленное костра. — Я ждал тебя.

Лицо Герваса было озабоченным, когда он сел. — Я опоздал?

— Нисколько. Это идеальное время для твоей миссии.

— Может объяснишь? — спросил Мело.

— Скажи ему, Гервас, — приказал Арминий.

— Многие римские солдаты будут недовольны исходом сегодняшней битвы. Было бы неплохо выбить их из колеи еще больше? — лицо Герваса расплылось в застенчивой улыбке. — С благословения Арминия я собираюсь отправиться в римские лагеря и поговорить с часовыми. Я предложу жен, деньги и землю каждому легионеру и ауксиларию, которые присоединятся к нашему делу.

— На другом берегу реки более шестидесяти тысяч римских солдат, — бросил вызов Мело. — Ты поговоришь с ними всеми?

Гервас смутился.

— Мело всегда выступает в роли противовеса, — сказал Арминий. — Продолжай.

— Некоторые из моих друзей немного говорят по-латыни, — сказал Гервас. — Они будут выполнять ту же работу в разных местах вокруг вражеских лагерей.

Мело презрительно фыркнул.

— Имей немного веры, — сказал Арминий. — Эта уловка может не привлечь много легионеров, но ауксиларии должны быть недовольны этой ночью. Помните, они видели, как убивают батавов.

— Полагаю, стоит попробовать, но лучше сжечь один из их лагерей, — сказал Мело.

— Это невозможно, — раздраженно возразил Арминий. — Мы делаем все, что можем, против монстра, которым является Рим, и сеять беспорядки в их рядах — полезный инструмент.

— Хорошо. — Мело встал и пошел к ближайшим деревьям. — Природа зовет.

Арминий посмотрел на Герваса. — Мы ничего потеряем, если попробуем исполнить твой план. Если хотя бы полдюжины ауксилариев дезертируют, это того стоит. Доложи мне, когда вернешься, в любое время.

— Хорошо, — вместо того, чтобы встать, Гервас остался на земле.

— Есть что-нибудь еще? — удивленно спросил Арминий.

— Да. — Он нервно прокашлялся. — Ничего, вроде ничего, но меня это беспокоит.

— Говори, — скомандовал Арминий самым обаятельным тоном.

— Ты помнишь встречу организованную Малловендом несколько месяцев назад, ту, когда вожди согласились следовать за тобой?

— Конечно, — сказал Арминий. Его успех перед кислым лицом

Герульфа и незабываемое совокупление с пышнотелой вдовой означали, что ночь вышла прекрасной.

— В тот вечер умер дорогой мне человек — один из вождей племени.

Это был двоюродный брат моего отца, Герульф. После того, как много лет назад мои родители погибли во время пожара в длинном доме, он воспитал меня как свою собственного сына. Для Арминия было новостью, что Герульф был родственником Герваса, но он вел себя беспечно.

— Я помню, да. Печальное событие. Упал пьяный в сугроб, когда вышел поссать, — не это ли с ним случилось?

— Так все говорят. — Выражение лица Герваса стало суровым. — Кроме одного.

— Кто это может быть? — спросил Арминий шутливым тоном.

— Седобородый, один из старейших жителей поселения Малловенда.

Он прожил девяносто лет и зим, по крайней мере, так он сказал.

— Он сказал?

— Месяц назад его свела простуда.

— Какая жалость, — солгал Арминий. — Был ли он все еще в здравом уме до того, как скончался? — Он мог видеть Мело, вновь появившегося, но державшегося сзади, в десяти шагах позади Герваса. Малейшим движением подбородка Арминий показал, что Мело должен оставаться на месте. — В таком почтенном возрасте мозги большинства мужчин превращаются в кашу.

— Он стал забывчивым, это правда, — признал Гервас. — Но в одном он был уверен в ту ночь. Впервые с тех пор, как он заговорил о Герульфе, его уверенность, казалось, пошатнулась. — Он был снаружи, справлял нужду. Боясь упасть в снег, он стоял, прислонившись к стене своей хижины, в темноте. Худощавый человек вышел из длинного дома Малловенда, шагах в двадцати от него, и почти сразу же остановился, чтобы помочиться.

— Большинство из нас часто делали это в течение вечера. Малловенд — щедрый хозяин, его пиво никогда не переставало литься рекой. — Арминий знал, что собирался сказать Гервас. Как и Мело — кинжал у него был наготове. Арминий остановил его предупреждающим взглядом. — Дай угадаю. Он заметил Герульфа?

Гервас нахмурился еще сильнее. — Думаю, да, но что заставило тебя предположить это?

Арминий небрежно пожал плечами.

— Старик увидел, как кто-то, похожий на Мело, вышел из длинного дома Малловенда и подкрался к нему сзади. Зажав ему рот рукой, нападавший затолкал его в проем между домами. — Гервас посмотрел на Арминия и огляделся в поисках Мело, который по-кошачьи отодвинулся дальше в тень.

— Ты думаешь, что Герульфа похитили и убили? — спросил Арминий с ложной заботливостью.

— Да, именно так это выглядело.

— Это ведь мог быть кто-то, подшутивший над другом? Воины всегда глупо разыгрывают друг с друга, устраивают драки, борьбу и так далее.

— Я так не думаю. Седобородый испугался, но, видишь ли, задержался, выглядывая из своей почти закрытой двери. Вскоре после этого он увидел, как фигура вернулась в длинный дом Малловенда. Свет изнутри упал на лицо человека, когда он вошел. — Голос Герваса слегка дрожал, когда он сказал:

— Это был Мело, он клялся.

— Сомневаюсь, что Седобородый мог опознать собственного сына с десяти шагов, не говоря уже о ком-то, кого он не знал на гораздо большем расстоянии, — возразил Арминий, используя всю свою харизму. — Должно быть, ему было достаточно трудно добраться от кровати к двери и обратно, не упав.

— На следующий день он наблюдал, как Мело разговаривает с Малловендом. Он был уверен, в том, кого видел. — В голосе Герваса была упрямая нотка.

— Зачем Мело убивать Герульфа?

— Ты можешь ответить на этот вопрос. — Гервас не смотрел на Арминия, пока говорил.

— Ну же, — сказал Арминий, скрывая ярость. — Это правда, что Герульф не любил меня и Мело, но чтобы один из нас опустился до убийства? Это слишком. — Он устремил на Герваса широко распахнутые убедительные глаза.

— Седобородый был уверен, что это Мело убил его!

Арминий изобразил обаятельную улыбку. — Даже если во второй раз он увидел Мело, что с того? В какой-то момент вечером Мело вернулся в дом, где нас поселили, за бурдюком хорошего вина. Я хотел поделиться им с Малловендом. Возможно, Седобородый, упокой его душу Донар, заметил Мело, когда тот возвращался.

Через мгновение взгляд Герваса опустился. — Да, я полагаю, ты прав.

— Герульф был хорошим человеком, его потеря, должно быть, до сих пор тебя огорчает, — сказал Арминий, подумав: «Хорошо, что я избавился от этого придурка». «Теперь пусть этот юноша поверит мне, иначе Мело придется втоптать в грязь и его».

— Да, — пробормотал Гервас.

Арминий позволил пройти дюжине ударов сердца, прежде чем сказать:

— Лучше выдвигайся сейчас. Твоя миссия займет не менее двух часов, а луна уже прошла свой зенит. На рассвете тебе не следует приближаться к римским лагерям.

Мело выбрал этот момент, чтобы вернуться с печальным выражением лица. — Мой кишечник в плохом состоянии, могу вам сказать. Что я пропустил?

— Только последние детали того, что я скажу римлянам, — сказал Гервас, бросив на Арминия умоляющий взгляд, который просил его хранить молчание.

— Донар ведет тебя, — сказал Арминий, когда Гервас ушел прочь.

— Он поверил тебе? — прошептал Мело.

— По большей части да, но некоторые сомнения остались.

— Тогда мне лучше держать ухо востро. Будут проблемы, если он начнет изливать свою теорию в уши других людей.

— В данный момент у нас есть больше поводов для беспокойства, чем он, — сказал Арминий. Он одарил Мело понимающим взглядом. — Если уж на то пошло, избавиться от него будет не труднее, чем от Герульфа.

Глава XVIII

— Лучше не снимать капюшон, господин, — посоветовал Тулл. Выйдя из палатки, не предупредив никого из патрулирующих преторианцев, он и Германик направились к позициям вспомогательных войск. Ничего нельзя было поделать с большим ростом наместника, но, если был хоть какой-то шанс на то, что он останется неузнанным, он должен был скрыть свое лицо.

— Полагаю, другого пути нет. — Голос Германика выдавал его нежелание.

— Боюсь, что нет, господин. Вас знает каждый человек в лагере.

— Верно, — Германик наконец подчинился.

Благодаря позднему часу улицы были почти пусты, но вокруг многих палаток продолжалась активность. Яркая луна над головой светила достаточно ярко, чтобы можно было различить положение каждой когорты и ряды палаток каждой центурии. Стремясь подслушать, Германик вскоре подошел к одной стороне дороги.

— Мы могли бы пройти к позициям вспомогательных войск этим путем, господин, — предложил Тулл. — Можете послушать болтовню, пока мы идем.

— Эти солдаты из Двадцатого, не так ли?

Тулл бросил взгляд на ближайший штандарт. — Да, господин.

— У них мало причин любить меня.

— Из-за мятежа, господин?

— Да. — В глазах Германика не было сожаления. — Не было другого способа положить этому конец, что бы они ни думали. Если бы с нарушителями спокойствия не разобрались, проблема загноилась бы, как незаживающая рана.

Кровавое завершения мятежа легионеров привело к гибели сотен людей, виновных и невиновных, в лагерях вдоль Ренуса. Тулл сыграл свою роль в восстановлении мира в Ветере, и кровавые воспоминания о том времени иногда всплывали в его снах, это был единственный случай, когда он был вынужден обратить клинок против своих. И все же почти восемнадцать месяцев спустя он тоже не мог придумать быстрой и эффективной альтернативы, которая подавила бы мятеж.

— Ты со мной не согласен?

Пораженный, Тулл понял, что его молчание было воспринято как неодобрение. Он встретил взгляд Германика своим твердым взглядом. — Не знаю, господин. Это были ужасные несколько дней, но людей, убивших своих офицеров и бросивших вызов своему наместнику, нельзя оставлять в живых. С тех пор много воды утекло — солдаты месяцы провели в Германии под вашим командованием и разгромили в боях многочисленные племена. Один из орлов снова в наших руках. Солдаты уважают эти достижения. Они последуют за вами куда угодно. Послушайте, господин, и вы увидите.

Германик выглядел довольным.

Тулл был почти уверен, что он прав, но его нервы начали сдавать, пока они блуждали среди рядов палаток Пятой когорты Двадцатого. Первыми на их пути оказались шатры, принадлежавшие Четвертой центурии. Они выглядели так же, как и линии всех остальных частей: в ближнем конце большая палатка для трех младших офицеров и еще большая палатка для центуриона; после этого десять палаток, каждая из которых использовалась контубернием легионеров. Пробираться мимо палаток, принадлежавших центурионам и другим офицерам, было самым рискованным — в силу своего звания они склонны глазеть на прохожих больше, чем простые солдаты.

Однако им повезло — откидные створки всех больших палаток были зашнурованы. За пределами палатки первых легионеров все еще тлел костер. Вокруг него, приподнявшись на локтях, лежали три фигуры в одеялах. Никто не смотрел на Тулла и Германика.

— Говорю тебе, Секст, ты подцепил какую-то гадость от одной из тех шлюх, которых постоянно посещаешь. — Сказал ближайший к палатке человек.

— Кажется, что ты мочишься крошечными черепками керамики, это неправильно, — добавил один из его приятелей. — Ты жаловался на это еще до того, как мы покинули Ветеру.

Тулл взглянул на третьего человека, чье несчастье было очевидным. — Что я должен делать? — запротестовал он.

— Сходи к хирургу, — настаивал первый мужчина.

— Я буду посмешищем центурии, — сказал огорченный солдат.

Тулл знал, что будет сказано дальше, и вынужден был сдерживать смех, когда второй легионер прорычал: — Ты уже им стал, Секст!

— Распространены ли… жалобы такого рода? — спросил Германик, как только они отошли на безопасное расстоянии.

— Да, господин. Мужчины есть мужчинами, а в борделях всегда больше народу перед началом кампании. Соответственно возрастает риск подхватить болезнь.

— Я понятия не имел. — Германик казался скорее ошеломленным, чем раздраженным.

— Нет причин, по которым вы должны это знать, господин. Такие, как я и мои младшие офицеры — и, конечно же, хирурги — должны справляться с недомоганиями и болезнями. Этот человек сможет сражаться завтра, не бойтесь.

— Как ты можешь быть уверен?

Тулл издал мрачный смешок. — Существует не так много вещей, к которым солдат не могла бы подтолкнуть виноградная лоза, господин. Человек действительно должен быть болен, прежде чем центурион отпустит его в лазарет.

На этом этапе они миновали еще две палатки, а на следующем их обитатели удалились на ночлег. Мужчины пятой и шестой палаток собрались вокруг единого костра, играя в кости и распивая вино. Один заметил Тулла и Германика и воскликнул: — Эй, друзья! Хотите попытать счастья в кости?

— Мой кошель пуст, — проворчал Тулл, как он слышал это от своих людей бесчисленное количество раз. — И моего брата.

— День выплаты всегда слишком далеко, а? — сказал солдат, дружески помахав им рукой и повернувшись к своим товарищам.

— Интересно, Германик играет в кости со своими штабными офицерами, — сказал легионер ближе к огню.

— Если да, то он использует ауреи, — закричал другой.

Германик напрягся, и Тулл взял его за локоть. — Продолжайте идти, господин, — прошипел он. К его облегчению наместник подчинился.

— Он не тратит свой вечер впустую, как мы, бедные дураки, — возразил говоривший с ними солдат. — Германик уже укутался в свои одеяла, чтобы хорошенько выспаться перед завтрашней битвой. По собравшимся прокатился гул одобрения, посыпались комментарии.

— Германик — хороший полководец, и в нем нет ни манеры, ни напускной чванливости, не то, что у некоторых.

— Он также спокоен — когда сегодня батавы получил по шее, он не запаниковал.

— Если завтра будет битва, мы преподаем этим дикарям урок, который они никогда не забудут, — заявил один из легионеров. — Германик будет нами гордиться.

— Видите, господин? — прошептал Тулл. — Они высоко ценят вас.

На лице полководца расплылась широкая улыбка. — Похоже на то.

После часа блужданий по лагерю стало ясно, что настроения других солдат ничем не отличались. Даже ауксиларии рвались в бой, горя желанием отомстить воинам, убившим так много их сородичей. Вернувшись в палатку Германика, до них дошли слухи о германских воинах, говорящих на латыни, которые подъехали к стенам, предлагая часовым землю, женщин и деньги, если они перейдут на другую сторону. Германик рассмеялся, когда гонец сообщил ему ответ часовых: что они возьмут жен и землю воинов себе, но в качестве военных трофеев. Отпустив тогда Тулла, он ничего не сказал о своих намерениях на следующий день.

Любопытство Тулла стало непреодолимым, и поэтому, глубоко вздохнув, он спросил: — Мы будем завтра сражаться с Арминием, господин?

— Приказы будут отданы на рассвете.

— Да, господин, — сказал Тулл, борясь с разочарованием.

Отсалютовав, он ушел. Он миновал двух преторианцев и уже был на полпути к соседней комнате, когда Германик окликнул его. — Спокойной ночи, Тулл. Смотри, чтобы твой клинок был острым к утру.

Глава XIX

Арминий кипел. Его настроение было скверным с тех пор, как удрученный Гервас вернулся посреди ночи, а его миссия потерпела полный провал. На рассвете, настроение Арминия неуклонно ухудшалось. Теперь ему потребовались все усилия, чтобы сохранять добродушное выражение лица, когда он подбадривал воинов, отступавших через Висургис. «Они опоздали на несколько часов», — размышлял он. Как он подчеркнул вождям накануне вечером, их лучший шанс на успех — атаковать римские лагеря под покровом темноты. В предрассветный холод большинство легионеров крепко спали, а часовые оцепенели от усталости. «И все же они здесь», — подумал он, яростно взглянув на положение солнца высоко над головой после полудня. Его собственные херуски, конечно, были готовы в назначенное время, но другие племена не появились на условленном месте вне своего лагеря.

Арминий стиснул зубы. Он выждал некоторое время, позволив своим союзникам воспользоваться сомнениями. Как только он понял, что они не придут, и послал людей на разведку, больше часа было потеряно. Было потрачено время на поиск палаток вождей в раскинувшемся лагере и еще больше на то, чтобы их разбудить. Отстающие были завернуты в свои плащи — один вождь бруктеров с застенчивым лицом даже признался, что сегодня он и другие провели ночь, выпивая за свою победу. Неудивительно, что многие из их воинов поступили так же. «Хорошо, что вмешался Мело, — подумал Арминий, — и помешал ему напасть на слабоумного бруктера». Такая реакция привела бы к тому, что его альянс раскололся бы в тот же день.

Было бессмысленно даже приближаться к римским лагерям. Если только часовые не были слепы и глухи, любой шанс на внезапное нападение исчез несколько часов назад. Едва ли имело значение добрался ли изгнанный пьяница-хатт до Германика или нет. Но вожди, смущенные тем, что не смогли встретится в назначенный час, настояли на попытке. Потеряв контроль, Арминий громко обругал их задолго до того, как воины ушли. Он глубоко вздохнул. Атака была отменена в тот момент, когда во вражеских лагерях прозвучал сигнал тревоги. Жертв не было. Однако неужели он только что передал преимущество Германику?

Громкие возгласы легионеров, когда его воины отступали, были слышны здесь, у реки. Вожди, которых он отчитывал, избегали его взгляда или бросали в его сторону обиженные взгляды. Беспокойство грызло Арминия, но он сказал себе, что за последний месяц к его делу присоединилось более тридцати пяти тысяч человек — это была достаточно большая цифра, чтобы победить легионы Германика и, несмотря на угрюмое отношение вождей, ненависть воинов к Риму заставила бы их хорошо сражаться.

Идиставизо также хорошо подходило для этой цели. Недалеко от места вчерашнего столкновения между Висургисом и холмистой линией холмов лежала равнина. С востока она была ограничен лесистым склоном, его ширина варьировалась на западе извилистым течением реки, а на севере и юге — выступающими отрогами возвышенностей. Не все легионы поместились бы в ограниченном пространстве, что значительно уменьшило бы их численное превосходство, а его воины могли бы обрушиться на римлян с трех сторон. «Победа будет за нами», — подумал Арминий. Однако, как он ни старался, он не мог подавить беспокойство о том, что совершает самую большую ошибку в своей жизни.

Следующие два часа прошли в тумане. Арминий ездил туда-сюда, совещаясь с вождями и рассказывая им, как следует организовать воинов. Даже с римлянами под рукой и предварительным соглашением, что они будут подчиняться его указаниям, это была непростая задача. Вожди подвергли сомнению тактику Арминия, и снова нескольких пришлось переманивать на свою сторону. Ценное время было потрачено впустую на уговоры и подхалимство. Измученный и разъяренный, он скакал галопом между племенными группами и вскоре утомил своего коня. Мело, всегда готовый, был под рукой, обменяв своего коня на коня Арминия. — Иди, — сказал он. — Делай, что должен. Я буду здесь, с нашими людьми.

Арминий оставил своих людей и снова отправился поговорить с Малловендом. Вождь марсов занимал центральное место в его планах. Его костяк опытных телохранителей включал в себя одних из лучших воинов в войсках Арминия. Марсы будут стоять в центре армии вместе с бруктерами и остатками ангривариев, сталкиваясь с основным ударом римлян. Прямо за ними, вверх по склону и укрывшись среди деревьев, херуски Арминия были готовы добавить свои силы, когда придет время.

Он нашел Малловенда, стоящего в сотне шагов перед своими людьми, преднамеренный шаг, который показал каждому наблюдающему, что он никого не боится. Чтобы подкрепить эту мысль, вождь марсов устроил своим телохранителям состязание в метании копий, как будто они собрались на праздник, а не на битву. Воздух был наполнен добродушным подшучиванием. Делались ставки. «Не хватало только вина и жареного на вертеле поросенка», — подумал Арминий, веселясь, несмотря на свои опасения. — Кто выигрывает?

Отвернувшись от зрелища, Малловенд усмехнулся. — На данный момент это равный поединок. Эта пара пробежала сто восемьдесят шагов. — Он указал на двух воинов. Как и многих, жара заставила обоих раздеться до пояса. Один был белобрысый и худощавого телосложения, но с хорошо выраженными мышцами; другой был лохматый великан, в полтора раза крупнее Малловенда. — Они большие соперники.

С кислым лицом великан расхаживал взад и вперед, заявляя собравшейся толпе, что его следующее копье полетит так далеко, что светловолосый воин вполне может отправиться домой. Кроткий ответ его противника, что у него есть золотая монета, которая говорит об обратном, заставил собравшуюся толпу ликовать, но разозлил великана. Сжав кулаки, похожие на окорок, он бросился на светловолосого мужчину. Только вмешательство других телохранителей спасло от развязывания драки. Воодушевленные стихийной агрессией, воины, принимавшие ставки, удвоили усилия, чтобы разлучить зрителей со своими своей монетами.

Тан-тара-тара. Тан-тара-тара. С западного конца равнины римские трубы возвестили о прибытии легионов.

Малловенд тут же вмешался. — Довольно, дураки! — крикнул он. — ДОСТАТОЧНО!

С угрюмым лицом два соперника отошли друг от друга. Толпа марсов замолчала, и в душном воздухе эхом отдавался топот подбитых гвоздями калиг. Снова зазвучали трубы. Копыта ударились о землю. Теперь были слышны крики римских офицеров. Арминий почувствовал, что атмосфера, до этого момента, полная хорошего настроения и бравады, изменилась. Еще несколько ударов сердца, и боевой дух всей его армии резко упадет.

Малловенд тоже это заметил и, к облегчению Арминия, взглянул на него, как бы говоря: «Говори».

Арминий повысил голос. — Прекрасное состязание. Вы могучие воины!

Телохранителям Малловенда это понравилось, они одобрительно урчали и обменивались довольными взглядами. Даже великан и светловолосый воин казались умиротворенными.

— Пришло время выбросить из головы соревнование. Скоро легионеров будет в избытке для копий каждого. Бросьте их, как могут эти воины, — тут Арминий указал на двух соперников, — и сотни врагов падут, прежде чем они даже доберутся до нас. Еще больше потеряют свои щиты, что сделает их легкой добычей. Готовы ли вы сделать это? Готов пролить римскую кровь?

— ДАААААА!

Арминий высоко поднял меч. Солнечный свет отражался от полированной стали: его оружие увидит каждый воин в пределах видимости. Даже если бы они не могли расслышать его точных слов, они бы почувствовали, что он сказал, и этого было достаточно.

— УБИТЬ! — взревел он. — УБИТЬ!

— УБИТЬ! УБИТЬ! УБИТЬ! — кричали телохранители. С вздувшимися венами на шее Малловенд тоже кричал.

Арминий стоял перед своей армией, подняв меч. Теперь взгляды всех мужчин были устремлены на него — он чувствовал их выжидающие взгляды.

— УБИТЬ! УБИТЬ! УБИТЬ!

С рокочущим звуком похожим на гром, на его призыв откликнулись с трех сторон. Копья начали стучать по щитам, каждый воин подхватил это. Волосы на шее Арминия встали дыбом. Донар с одобрением смотрел вниз — взгляд бога тяжело лег на его плечи. «Ну же, Германик», — подумал Арминий. «Приди и умри».

Глава XX

Армия Германика незадолго до этого пересекли реку и продвигалась по равнине, окруженной с обеих сторон деревьями. — Идиставизо, — сказал Тулл своим солдатам. — Именно здесь теперь ждут Арминий и его воины, и здесь они встретят свой конец. — После этого заявления они долго и упорно приветствовали его. Несмотря на изнурительную жару, марширующих легионеров охватило чувство ожидания. Звучали шутки. Пизон отказывался делать ставки на победу римлян. — Это несомненно, — сказал он, но предлагал четыре к одному, что Арминий будет убит к концу дня.

Во второй раз за несколько дней, стоя позади вспомогательной пехоты, Тулл изо всех сил рвался добраться до врага. Для неримлян имело смысл вступить в бой первыми, смять германцев, пока более ценные легионеры будут ждать, но он ждал этой битвы с тех пор, как Арминий уничтожил армию Вара, семь долгих лет назад. Это было нечто большее, размышлял Тулл, это противостояние было тем, ради чего он жил. Беспокойный, вспотевший, он не мог оставаться на месте и ходил взад и вперед по промежутку между своей центурией и следующей по мере их продвижения.

— Готовы, братья? — спросил он, ловя взгляды каждого мужчины. — Готовы отомстить за своих павших товарищей из Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого? Готовы к крови?

— Да, господин. Дайте мне их, господин!

— Можно вас на пару слов, командир? — Рядом с локтем Тулла появился Фенестела.

Тулл остановился, позволяя рядам пройти мимо. Боги, как он любил этот повторяющийся звук шагов. Он наполнял воздух, отдавался эхом от земли до его ног, физическое доказательство мощи легионов. — Что?

— Оставь их в покое. Продолжишь говорить так, как говорил, и ты выбьешь их из колеи.

Гнев Тулла вспыхнул, но он промолчал. Фенестела был не просто его опционом — он был его самым надежным другом. — Говори.

— Я тоже был в лесу, помнишь. Это то, чего я ждал так же сильно, как и ты, Тулл. Страсти накаляются — похоже, это из-за жары. Успокойся. Дыши. Парни сыграют свою роль. Они любят тебя. Они последуют за тобой куда угодно. В любое место.

Это была длинная речь, для несколько неразговорчивого Фенестелы. Тулл наблюдал за лицами легионеров, когда они проходили мимо него. Они решительно кивали ему. Свирепые улыбки. Немигающие взгляды. Волчий оскал. Сердце Тулла сжалось. — Они хорошие мальчики — все они.

— Ты сделал их такими, Тулл. Ты. Они одни из лучших легионеров во всей гребаной армии, такими же были наши товарищи из Восемнадцатого. Сегодня наши павшие братья будут гордиться ими — не бойся этого.

— Да, — сказал Тулл хриплым голосом. Он благодарно кивнул Фенестеле. — Ты прав.

— Поговори с ними еще раз, перед тем как начнется бой.

— Не пытайся указывать мне, как делать мою работу, ты, собака. — Тулл бросил на Фенестелу злобный взгляд.

— Я подумал, что солнце могло иссушить твои и без того затуманенные мозги, старик, — невинным голосом сказал Фенестела.

— Отвали, опцион, — беззлобно приказал Тулл. — Возвращайся на свое место.

— Да, командир.

Они двинулись дальше, вскоре впервые услышав барритус. То ли из-за хороших условий, то ли из-за расстояния, с которого доносилось пение, низкий голос мало повлиял на легионеров. — Пытаются укрепить свой позвоночник пением, не так ли? Эти ублюдки, должно быть, обосрались от размера нашей армии, — воскликнул Метилий под всеобщий смех.

Мрачная улыбка исказила лицо Тулла. Контраст с тем, что было семь лет назад, не мог быть более разительным. Под проливным дождем и лесной грязью, засасывающей конечности, постоянное исполнение барритуса подтачивало моральный дух его легионеров, как крысы мешки на складе зерна. Жуткий, в исполнении невидимых врагов, было легко представить, что его исполняют злые духи.

Барритус предвещал начало битвы. Когда пение стало громче, вспомогательные когорты внезапно остановились, из-за чего Тулл — снова не видя, что происходит впереди — пришел к выводу, что передовые части должны быть близко к восточной оконечности равнины. Лидеры вспомогательных войск — их собственные вожди — начали кричать. Зазвучали рога, забили барабаны. Вспомогательные войска издавали боевые кличи на галльском, германском и других языках и топали ногами по твердой, как камень, земле. Оружие билось о щиты.

Шум продолжался некоторое время, как и ожидал Тулл. Перед началом бойни мужчины с обеих сторон должны были пройти один и тот же ритуал. Чтобы набраться смелости и подавить страх. Чтобы подготовиться к встрече с врагами, которые убьют их. Они должны были быть готовы защитить своих товарищей и, в случае необходимости, умереть. Барритус сошел на нет. Словно по приказу, шум ауксилариев также постепенно прекратился. «Вот и начинается», — подумал Тулл, чувствуя, как его ладони становятся мокрыми от нежеланного пота. «Фортуна, будь добра к нам сегодня. За эти годы я дал тебе достаточно баранов и быков, и, если мы победим, их будет еще больше».

Среди солдат Тулла мужчины прочищали горло. Плевались. Бормотали молитвы. Вспомогательные войска делали то же самое. Они тоже были готовы к бою. Мощное возгласы, исходящие из тысяч глоток, раздались за пределами позиции вспомогательных войск.

— Вот они, — сказал Тулл, стиснув зубы.

С этого момента время замедлилось, сформировав в сознании Тулла череду кристально четких воспоминаний. Центр врага атаковал вспомогательные части — это было ясно по грохоту, а также по гонцам, которые отбежали, предупредив, что легионы должны быть наготове. Когда германцы нанесли удар, разгорелся жесткий бой — строй вспомогательных войск дрогнул под силой натиска германцев, но он быстро восстановил позицию и снова двинулся вперед. Сигналы труб слева и справа заставили римскую кавалерию галопом атаковать германские фланги. Когорты легионеров с обеих сторон были атакованы воинами, выбегающими из-за деревьев. Пока что в безопасности посреди второй линии солдаты Пятого должны были прислушиваться к крикам, воплям, лязгу оружия — и ждать.

Напряжение грызло Тулла. Такое же напряжение было на лицах его легионеров. Кого-то вырвало — он также чувствовал запах дерьма и мочи. Потный, розовощекий Кальв снова и снова повторял одну и ту же молитву. Даже Фенестела, пришедший поговорить, выглядел встревоженным.

— Скоро наш черед, — сказал он.

— Надеюсь, — пробормотал Тулл, ненавидя задержку. Было почти невозможно, чтобы он и Арминий встретились на поле боя, но Тулл попросил, чтобы это все равно произошло. Он бы отдал все свои сбережения, чтобы втоптать Арминия в грязь. Свою собственную жизнь тоже, если бы у него не было задачи вернуть орла Восемнадцатого. Убить Арминия было бы сладко, но вернуть штандарт его легиона еще слаще.

Перед Туллом линии вспомогательных войск раскачивались взад-вперед и начали продвигаться вперед. Они прошли десять шагов, потом еще пять, и еще двадцать. В их рядах раздались радостные крики. Затрубили в рога. Среди гама голоса вождей, хриплые от напряжения, отдавали команды. Люди Тулла переговаривались между собой. Двое солдат сделали шаг вперед.

— Вернуться в строй! — проревел Тулл. — Спокойно! Скоро придет и наша очередь, братья, очень скоро. Вы знаете, что делать. Еще раз проверьте завязки на калигах. Попросите вашего товарища осмотреть ремни на ваших доспехах. Проверьте как выходят мечи из ножен. Выпейте немного воды, чтобы смочить рот. — Он ходил перед передним рядом, наблюдая, как они выполняют его приказы. — Хорошие мальчики, — говорил он через каждые несколько шагов. — Вот и все. Когда начнется бой, держитесь человека слева и справа от вас. Оберегайте их, как они будут оберегать вас. Помните о своем обучении. Щит поднят, меч наготове. Наносите удары. Удар за ударом.

Вспомогательные войска перед Туллом снова продвинулись вперед, на этот раз более чем на пятьдесят шагов. Из их рядов донеслись ликующие крики. Между различными подразделениями появились промежутки, открывая поле боя. Волнение Тулла росло по мере того, как остальная линия ауксилариев также начала продвигаться. От Германика по-прежнему не поступало приказа. Он был в той же линии, что и когорта Тулла, но в середине.

Со спины своего коня ему было хорошо видно разворачивающуюся битву — он отдаст приказ, когда придет время. Это знание не могло ослабить рвение Тулла, его непреодолимое желание добраться до врага. Он посмотрел на небо. Солнце все еще было высоко, но сдвинулось со своего места над головой. Был час после полудня, может быть, два. Тулл решил, что времени покончить с германцами предостаточно. Его взгляд опустился. Яркость наверху ослепляла, с закрытыми на три четверти глазами или нет, но что-то — движение наверху — привлекло его внимание, и он снова посмотрел вверх. Его сердце почти остановилось в груди. Высоко-высоко в небе парила на восток огромная птица с характерными пальцеобразными кончиками крыльев и веерообразным хвостом. Орел. «Это был орел», — подумал Тулл с недоверием и полным восторгом. Ни у одной другой птицы не было такого размаха крыльев.

Дальнейшее движение привлекло его внимание, и он недоверчиво рассмеялся. Их было четверо. Нет, пять, шесть… восемь. Символы легионов, самые царственные из птиц, они летели за армией Германика, решил Тулл. Более конкретных доказательств одобрения богов быть не могло.

— Смотрите! — закричал он своим лучшим парадным голосом, указывая вверх. — СМОТРИТЕ, МАТЬ ВАШУ!

Головы поднялись. Люди ахнули. Поднималось оружие, возносились молитвы.

— Это знак! — воскликнул Пизон. — Знак от Юпитера!

— Видите, братья? — Тулл был вне себя от волнения. — ВОСЕМЬ орлов летят на войско Арминия! Сегодня они духи-хранители каждого легиона, находящегося здесь!

— Рим! — кричали его люди. — Рим!

Все больше солдат стали замечать величественных птиц, и вскоре во все стороны стали раздаваться радостные крики. — РИМ! РИМ!

Германик, должно быть тоже видел орлов. «Он должен отдать приказ сейчас», — подумал Тулл. Двадцать лихорадочных ударов сердца спустя трубы протрубили сигнал о наступлении. «Это будет хаотично: легионерам придется пробираться между вспомогательными подразделениями, но риск того стоит», — подумал Тулл. Шум битвы заглушали непрекращающиеся крики

— РИМ! РИМ! — Казалось, все легионеры в армии присоединились к нему.

Быстрая консультация с Бассием определила их тактику. Шесть центурий должны были пройти в ближайший «туннель» между группами вспомогательных войск. Ближе к месту сражения они одна за другой должны будут построиться клином. — Вот так вот врежемся во вражеские ряды, и мы сможем сломать их с первого же захода, — заявил Бассий со злобным огоньком в глазах.

— Да, командир. — Как полагается центуриону, место Тулла было в самой опасной точке, на острие клина. Вместо страха он почувствовал странное ликование. Это не было мокрой, покрытой коркой грязи борьбой за выживание в болоте или лесу. Это была настоящая битва, когда римские легионы могли сражаться наилучшим образом. Это было то, чего он ждал. Он ухватится за эту возможность обеими руками.

— Мои мальчики готовы.

— Пусть боги даруют нам победу.

— Бассий сдержанно кивнул Туллу.

— Увидимся позже.

— Выпьем по чаше вина, командир. — Ни один из них не знал, выживет ли другой, но желать чего-либо, кроме лучшего исхода, было плохой приметой.

Тулл подождал, пока мимо пройдут Бассий и его солдаты. Подняв свисток, висевший у него на шее, он дал три коротких сигнала. Обученные распознавать его команды, его люди замерли.

— Мы следуем за орлами, братья! — закричал Тулл. — Мы отомстим Арминию?

Они с энтузиазмом кричали ему в ответ.

— Поднять щиты. Копья к бою. За мной! — Подняв щит, Тулл двинулся за центурией Бассия. Опасность и смерть манили, но Тулл не чувствовал себя таким живым уже много лет.

Глава XXI

Солнце палило нещадно, его свет ослеплял. Все тело Пизона было покрыто потом, а во рту было сухо, как сух кусок хлеба месячной давности. Его сердце билось так, как будто он только что пробежал десять миль, а щит в его левом кулаке превратился в чистый свинец. Любой металл, который был на Пизоне: его шлем, доспехи, наконечник копья, были слишком горячими, чтобы дотронуться до них. Ему было плевать. Он был рядом с острием клина, положение, дарующее огромную чести. Тулл был острием, с Пизоном и Метилием сразу за ним. Дульций, Кальв и еще один их товарищ по палатке составляли третий ряд, позади Пизона и Метилия. Четыре человека составляли следующую шеренгу, пятеро — следующую и так далее: одиннадцать рядов солдат, выстроенных в бронированный треугольник. Несколько шагов отделяли каждого человека от другого: требовалось пространство, чтобы метнуть пилумы. Сделав это, легионеры сомкнутся плотнее.

Они только что прошли ряды вспомогательных войск и впервые увидели поле боя. В сражении воцарилось затишье, странный момент, когда по какому-то негласному согласию враги отступили друг от друга, чтобы отдохнуть, попить воды и подлечить своих раненых. Пизон вытаращил глаза. Пространство между двумя армиями было усеяно телами: большинство из них были германцами. Менее чем в пятидесяти шагах стояли воины Арминия, длинная линия, много рядов в глубину, растянувшаяся в обе стороны. Несмотря на то, что они были окровавлены и их численность уменьшилась, они не выказывали желания отступить. Их строй был сплошным, и вожди расхаживали, крича, жестикулируя и делая непристойные жесты в адрес римлян.

— Они ведут себя как Тулл, — пробормотал Пизон Метилию. — Но ни один из них и вполовину такой человек, как он.

Они оба изучали своего центуриона. Жестокая сосредоточенность отразилась на его лице. Его зубы были частично оскалены, а взгляд был прикован к врагу, он напоминал Пизону волка, наблюдающего за стадом овец, прежде чем напасть.

— Семь лет он ждал этого. Неудивительно, что он так увлечен, — сказал Метилий, бросив взгляд на Пизона. — Я такой же.

— Да, — проворчал Пизон. — И я.

Он чувствовал ту же готовность в тех, кто стоял позади него. Древки пилумов стучали по земле в неровном повторяющемся ритме. Подбитые гвоздями калиги топали вверх и вниз. Никто не был настолько глуп, чтобы выйти из клина, но люди хотели двигаться вперед. Они хотели сблизиться с врагом. Пизон чувствовал это. Даже Кальв, казалось, стремился вырваться вперед.

— Когорты слева от меня почти на месте, Тулл. — Голос Бассия донесся с его позиции на острие клина слева от них. — Ты готов?

— Да, командир, — ответил Тулл.

— Другие наши центурии и следующая когорта за ними, что насчет них?

— Минутку, командир. — Криком Тулл привлек внимание центуриона Третьей центурии, который передал вопрос Бассия.

Волны жара обрушились на Пизона и остальных. Он представил себе, как снимает с себя доспехи и голым прыгает в Висургис, всего в миле позади них. «С такими удовольствиями придется подождать. Сначала нужно пережить резню», — подумал Пизон.

— Они готовы, командир, — проревел Тулл. — По вашему приказу.

— ВПЕРЕД! — За голосом Бассия последовал долгий свисток.

— ВПЕРЕД! — Тулл направил свой меч прямо на врага. — Держитесь вместе, братья! — приказал он, шагая вперед.

— Ну вот, — прошептал Пизон, крепче сжимая копье. — Наконец-то.

Они прошли пять шагов. Десять. Увидев их, ближайшие воины сомкнули строй. Легионеры шли к стене щитов, и у каждого из них было свирепое, сердитое лицо. Полетели германские копья, и Тулл отдал команду. Все, кто находился снаружи клина пригнулись за своими щитами; те, кто находился внутри, подняли свои над головой. Тук. Тук. Копья обрушились шквалом. Однако щит Пизона не был задет; как и щиты Тулла и Метилия. Никто не вскрикнул от боли, которую слышал Пизон.

— Люди с поврежденными щитами, вырвите копья! — закричал Тулл.

— Время есть!

Они подошли еще на десять шагов ближе к воинам, и сердце Пизона показалось ему слишком большим для его груди. Тридцать шагов было хорошей дистанцией для убийства, и вражеские копья сыпались густым и быстрым дождем. Несомненно, настало время метнуть свои копья. Тулл подвел их еще ближе, прежде чем отдать приказ.

— Пилумы к бою! Бросай!

С легкостью долгой практики Пизон отвел правую руку назад. Выбрав воина с бычьей шеей и черной бородой, он прицелился и бросил. Его пилум преодолел короткое расстояние за два удара сердца. Брызнула кровь, когда копье с железным наконечником пронзил горло мужчины. — Я достал его!

— Крик Пизона затерялся в нарастающих воплях, когда упали пилумы его товарищей. С такого близкого расстояния даже Кальв не мог промахнуться. Сокрушительный залп пробил бреши в германской линии, и Тулл был готов. Приказав сомкнуть строй, он перешел на легкий бег.

— За мной! — взревел он.

Не отставая, Пизон сморгнул пот, заливающий глаза. Три шага, пять, восемь. Ближайшие воины выкрикивали оскорбления и поднимали свои щиты и копья — они рвались в бой.

— Юпитер, Наилучший и Величайший. Юпитер, Наилучший и Величайший. — Высокий голос Кальва, доносившийся с нескольких рядов позади, приводил в бешенство, но времени сказать ему, чтобы он заткнулся, не было. Пизон отчаянно хотел заткнуть уши.

— За мной, братья! — взревел Тулл.

Они с грохотом врезались в германскую линию, прокладывая себе путь в гущу воинов. Пизон перешагнул через тело — человека, которого он, возможно, убил своим копьем, — и теперь ему пришлось карабкаться через второго, все время глядя вперед и держась поближе к Туллу. Ругаясь, ибо споткнуться означало умереть, Пизон ударил своим щитом по щиту первого встречного воина. Юноша не старше восемнадцати лет, с широко раскрытыми от страха глазами, он, изо всех сил пытался оттолкнуть Пизона. Это было одностороннее состязание; с его тяжелыми доспехами и щитом был Пизон тяжелее его вдвое. Дерево раскололось, когда железный умбон щита Пизона разбил ивовый щит юноши; раздался вопль, когда воздух покинул его легкие.

Размахивая копьем в правой руке, он отлетел назад, потеряв равновесие. Он упал на спину, и Пизон вонзил меч ему в горло. Пизон забыл о юноше, быстро убедившись, что он все еще рядом с Туллом, а Метилий и Дульций находились поблизости. Сделав это, Пизон встретил атаку своего следующего противника, кричащего воина с обнаженной грудью в зеленых и коричневых тканых штанах.

Бах! Их щиты столкнулись, и Тканные Штаны ударил копьем прямо в лицо Пизона. Свистнул воздух, и Пизон присел на корточки за своим щитом, одновременно вслепую нанося своим мечом удар вперед. Тканные Штаны издал могучий рев. Теперь, уверенный, Пизон сильно надавил клинком, чувствуя, как тот глубже входит в плоть. Он встал. Тканные Штаны выронил копье и щит; обе его руки сжимали острый как бритва меч Пизона, наполовину вонзенный ему в бок. Пизон отвел правую руку назад, разрезав пальцы германца на ленты, и, изменив движение, снова воткнул его, выше, под грудную клетку. Варвар разинул рот, как рыба, вытащенная из воды, и умер.

— Помоги мне, брат! — Это был голос Дульция.

Голова Пизона повернулась влево. Его товарищ вступил в отчаянную схватку с двумя воинами, вооруженными копьями. Сосредоточившись на убийстве Дульция, ближний из них, даже не заметил простого удара меча Пизона, который оборвал его жизнь.

— Сможешь справиться с другим? — спросил Пизон.

— Да! — крикнул Дульций.

Пизон снова посмотрел вперед; он видел, как Тулл с такой силой ударил воина своим щитом, что тот врезался в человека позади него, и они оба упали. С рычанием Тулл двинулся вперед, топая подбитыми гвоздями сапогами, раз, два, три. Его покрытый кровью клинок взметнулся и опустился размытым пятном. Булькающие крики оборвались, и Тулл выпрямился. — Со мной? — прорычал он через плечо.

— Да, господин! — ответили Пизон и Метилий.

— ВПЕРЕД! — Перед Туллом была брешь; он продвинулся на несколько шагов вперед. — Вы, черви! — крикнул он ближайшим воинам. — Готовы умереть?

Трое похожих друг на друга воинов, возможно, двоюродных братьев, переглянулись. Один из них что-то сказал, и они вместе бросились в атаку, их явная цель — Тулл. «Убей центуриона, и клин остановится», — с тревогой подумал Пизон. — Метилий!

— Да?

— Видишь тех трех ублюдков?

— Да!

Пизон плотно прижался к левому боку Тулла и почувствовал, как Метилий делает то же самое справа от него. Почувствовав их поспешность, Дульций толкнул Пизона в спину; Кальв и другой их товарищ сделали то же самое позади него и Метилия. Первый воин, который приблизился, умер с клинком Метилия в левой глазнице. Брызнула водянистая жидкость; меч вошел глубже, рассекая кость и более мягкое мозговое вещество под ней. Метилий выругался, пытаясь высвободить свой меч, и тут подоспели другие германцы, обрушив свои копья на Тулла с двух сторон. Желая нанести ответный удар, Тулл слишком поздно пригнулся. Копье ударило в шлем, откинув его голову назад.

Пизон видел это краем глаза. Выругавшись, он вонзил клинок в подмышку первого кузена, нанесшего удар. Простой удар, но он был смертельным. Кровь залила землю, когда Пизон высвободил меч, и варвар упал, дергаясь, как щука на крючке. Второй германец плечом атаковал ошеломленного Тулла и оттолкнул его на шаг назад. С торжествующим криком, германец высоко поднял свое копье и приготовился нанести удар поверх щита Тулла. Пизон не знал, почему Метилия не было рядом, чтобы остановить удар. Его собственная правая рука была недостаточно длинной, чтобы дотянуться до варвара. Если Пизон оставит клин, он может спасти Тулла, но оставит брешь, в которую может ворваться враг. Это будет катастрофа, за которую он не хотел нести ответственность, но в противном случае Тулл погибнет. Раздираемый нерешительностью, понимая, что он должен принять решение немедленно, Пизон колебался.

На лице германца появилось испуганное выражение; затем оно исказилось в гримасе агонии. Пронзительный вопль вырвался из его горла, и он рухнул на землю, исчезнув из поля зрения Пизона.

— Получай, грязь, — пробормотал Тулл, вытаскивая свой клинок, которым он каким-то образом вонзил в бедро германца. — И это, — сказал Тулл, нанося точный удар в открытый рот варвара.

Пизон чуть не заплакал от облегчения. Пристыженный тем, что не спас Тулла, он сказал — Прошу прощения, господин, я…

— Позже, Пизон, — сказал Тулл своим парадным голосом. — ВПЕРЕД!

Пораженный стойкостью Тулла, Пизон знал, что все было на грани. С этого момента он решил прилепиться к Туллу, как блоха к собачьей мошонке.

Клин продвигался вперед. Потрепанные безжалостной атакой легионеров, германцы начали отступать. Боевой дух римлян поднялся, и раздались новые боевые кличи. Темп строя увеличился. Впереди Тулл, словно одержимый, рубил любого германца, оказавшегося в пределах досягаемости его клинка. Его грудь вздымалась от напряжения, Пизон и Метилий оставались у его плеч, играя свою роль. Сзади их товарищи толкали и кололи, толкали и кололи.

— Толкай! — воскликнул Тулл. — Они ломаются!

С лаем, как гончие, его солдаты устремились вперед. Храбрые воины, которых сейчас осталось немного, умирали под их клинками или падали с криком на изрытую землю. Страх исказил их лица, другие бросились бежать. Медленных срубили, и легионеры продвинулись еще на десять шагов. Погибло еще больше германцев. Тулл убил вождя и с клинической точностью обезглавил его. Мощным рывком он подбросил отрубленную голову высоко в воздух. Переворачиваясь из конца в конец, заливая кровью тех, кто был внизу, она рухнула в водоворот. С поразительной быстротой каждый германец, который видел это, потерял волю к борьбе. Мужество исчезло, расцвел ужас, воины побросали оружие и обратились в бегство.

Каждый, кто спотыкался или падал, был раздавлен ногами. Тулл продолжал двигаться вперед, не сбиваясь с шага. — Добивайте раненых, если можете, но не останавливайтесь, продолжайте идти!

Пизона переполняла та же безумная, парящая радость, которую он испытывал на Длинных Мостах годом ранее, когда армия Арминия потерпела поражение. В любой момент Тулл и другие центурионы могли обрушить их на убегающего врага. Поэтому Пизон вздрогнул, когда резкий свист возвестил об остановке. Не ожидая такого приказа, Дульций столкнулся с ним. Другие солдаты тоже были застигнуты врасплох, и Тулл повернул голову.

— СТОЙ!

Клин остановился.

— Они бегут, господин, — запротестовали несколько голосов.

— Я вижу это, личинки, — рявкнул Тулл. — Но у Арминия в деревьях будут свежие люди. Мы не пойдем в их объятия. Переведите дыхание. Перевяжите свои раны. Попейте — и построиться! — Повернув голову влево и вправо, он оценил ситуацию.

Мочевой пузырь Пизона ныл. «Как он мог снова наполниться»? — он раздраженно задавался этим вопросом. Готовый к насмешкам своих товарищей, он испытал облегчение, услышав, как моча других мужчин льется на землю, пока он делал необходимое. Закончив, он посмотрел на Метилия.

— Ты ранен?

— Царапина. — Поморщившись, Метилий позволил Пизону перевязать себя.

— Дульций, ты в порядке? — позвал Пизон.

— Да. Мы все в этом ряду. Прямо позади нас есть раненый человек, но он не так уж плох.

Кричащие вопросы вскоре показали, что центурия потеряла двух человек убитыми и шестерых ранеными. Тулл усмехнулся, когда ему сообщили эту новость. — Легкие потери — мы справились. Бассий остановился, — объявил он. — Так же, как и центурия справа от нас. Пока мы держим эту линию. Пизон заново осмотрел их фронт. В поле зрения оставались десятки бегущих воинов, но их число быстро сокращалось. Большинство достигло укрытия за линией деревьев, и там Тулл увидел опасность. Страх пронзил Пизона, когда он тоже понял. Германская контратака началась почти сразу. Сотни поющих воинов выбежали из-за буков и елей. Это не было бешеной атакой — им потребовалось время, чтобы выстроиться в сплошную линию. Солнечный свет отражался от их копий. Многие были в кольчугах, что указывало на то, что они лучшие бойцы Арминия. Появлялось все больше и больше, пока несколько тысяч не встали перед римскими клиньями, мощное исполнение барритуса вырывалось из их глоток.

Когда германцы начали наступление, Метилий с мрачным лицом потрогал свой амулет с фаллосом. — Это еще не конец.

Глава XXII

Черная ярость поглотила Арминия, наблюдавшего за битвой с левого фланга своих войск. Марсы и его воины-херуски поначалу действовали хорошо, и, хотя решительные действия вспомогательных войск отбросили их назад, воины были более чем готовы возобновить атаку. Неожиданное появление группы орлов над лесом не могло произойти в худшее время. Бронированные клинья легионеров получили неудержимый импульс. Даже если бы он был в самой гуще событий, Арминий не был уверен, что их строй смог бы устоять. Сломленные мгновениями ранее, перепуганные воины теперь бежали, спасая свои жизни.

Он проклял Донара за то, что он позволил увидеть могучих птиц, а также за то, что он не изменил погоду. Почему бог не поразил римлян сильным ветром и дождем и не устрашил их своим громом и молнией, как это было семь лет назад? «Мы твои последователи, Донар, и это твоя земля», — подумал Арминий. «Помоги нам, а не захватчикам».

В центре рубили еще больше воинов. Те немногие, кто еще сражался, были окружены и убиты. Зазвучали трубы, и появились новые когорты, двигавшиеся вперед к схватке. В груди Арминия нарастала горечь, но он отогнал это чувство. Борьба была далека от завершения. Он видел, как сотни его одетых в кольчуги воинов, до сих пор находившихся в резерве, выходили на солнечный свет. Утомленные наступлением, легионеры в клиньях могли не выдержать атаки этих бойцов-ветеранов. Увидев Мело на передовой, Арминий набрался храбрости. Если кто и отбросит римлян назад, то это будет его заместитель.

Арминий планировал быть там, но, перемещая свое войско и разбираясь с проклятыми вождями, он оказался на левом фланге, когда начался бой. Стремясь сделать все, что мог, он провел две язвительные атаки на ближайший участок римской линии, состоящей из лучников-ауксилариев. Вбегая с поднятыми щитами, его воины добирались до лучников с минимальными потерями и сеяли хаос. Их ряды становились неровными. «Еще одна атака и мы разобьем их», — подумал Арминий. «Врезаться войскам во фланг и начнется паника. Победа может быть за нами».

Его беспокоило то, что большая часть легионов Германика все еще не была развернута, но эта атака была лучшим шансом, который они могли получить в этот день. Арминий приступил к сплочению воинов, с которыми он оказался, смеси ангривариев, сугамбров и бруктеров. Воодушевленные своими успехами, они восторженно реагировали на его воодушевляющие крики. Расположившись в их центре с большой группой конных воинов, он подал сигнал.

С грохотом копыт всадники атаковали поредевшие ряды лучников, за которыми следовали бегущие воины. Стрелы взлетели сразу, но не такими дисциплинированными залпами, как раньше. «Это тоже хорошо», — подумал Арминий, его нервы были на пределе. Способный прикрыть свое тело щитом, он не мог защитить своего скакуна. Если бы в него попала стрела, его бы отбросило, и лошади затоптали бы его насмерть. Несколько его товарищей были ранены, но Арминию повезло. Приближаясь к лучникам, он нацелился в брешь в первой шеренге между испуганным мужчиной с худым лицом и опытным лучником, стрелявшим с безжалостной эффективностью.

Тонколицый вздрогнул и уронил лук, когда Арминий галопом подскакал к нему. Увлеченный стрельбой, ветеран не поднимал глаз до последнего момента. Это была роковая ошибка. Одним ударом Арминий перерезал древко лука ветерана и снес ему макушку. Быстрый взгляд налево — Тонколицый не представлял опасности — и лошадь Арминия пронесла его еще на пять шагов в гущу вспомогательных войск. Из-под брюха животного вырвались вопли, когда на кого-то наступили; Арминий не обратил на это внимания. Обрушив край своего щита на лучника слева от себя, он сломал мужчине руку. Он посмотрел направо и вонзил клинок в лучника, который собирался пустить в него стрелу с расстояния вытянутой руки.

Арминий проехал еще шагов пятнадцать, другие всадники приближались с каждой стороны. Он убил еще двоих врагов и покалечил еще одного. Сопротивление сбитых с толку, напуганных лучников ослабевало по мере того, как прибывали пешие воины, заполняя пространство, оставленное всадниками. Не привыкшие сражаться с врагами в ближнем бою, большинство лучников решили бежать. Арминий и его товарищи убивали их десятками, это было легче, чем протыкать копьями рыбу в пруду.

Он начал сплачивать своих людей: с таким количеством свежих римских войск на поле боя было опрометчиво преследовать лучников без предварительной реорганизации. Разочарование наполнило Арминия, когда он увидел, что воины, которые бросились в атаку, уже грабят мертвых. Драгоценное время было потеряно на наведение порядка.

— Двигайтесь, — крикнул он. — Мы должны быстро преследовать ублюдков, иначе они перегруппируются, и Германик пошлет против нас другие войска.

С угрюмыми лицами воины выстроились в шеренгу. Арминий воспрянул духом. Потерь было немного, и эти люди жаждали римской крови. Из леса появлялось все больше их собратьев, привлеченных перспективой разгрома врага.

— Готовы? — воскликнул он.

— ДА! — кричали воины.

Арминий поднял руку, готовый отдать приказ, когда до его ушей донесся знакомый звук. Топот, топот, топот.

«Нет», — подумал он. «НЕТ»! Приподнявшись на спине коня, он выглянул из-за лучников. Яркий солнечный свет не позволял видеть далеко, но было достаточно заметить облака поднимающейся пыли. Ближайшие римские части — ауксиларии или легион, Арминий не мог сказать — приближались. Их нужно было остановить. Если одна часть германской линии будет отброшена, поражение неминуемо.

— Враг приближается, — крикнул он. — Мы наступаем по моей команде.

— Веди, Арминий, — крикнул знакомый голос. — Узипеты с тобой!

Впервые за этот день узнав Герваса, Арминий улыбнулся. — сугамбры и бруктеры тоже готовы?

— ДА! — взревели тысячи голосов.

Готовый к бою Арминий указал на приближающихся римлян. Только боги знали, куда заведет их эта атака — он мог только надеяться на успех, и что Мело тоже торжествует. Они встретятся где-то посередине и одержат победу еще более славную, чем его засада в лесу. От верхней губы Арминия исходили стрелы боли, неглубокий порез, нанесенный предсмертным ударом его последнего противника. У него также была более серьезная травма — порез на правой икре. Кровь сочилась по его ноге, и рана пульсировала собственной жизнью. Он подавил пульсирующую боль. Собранный, движимый неустанной целью, он продолжал сражаться. Другие всадники были с ним, но ситуация по обе стороны от их небольшого отряда ускользала из его рук.

Арминий не был уверен сколько времени прошло с тех пор, как появилась пехота ауксилии для поддержки лучников. Удар молота при их прибытии остановил продвижение его воинов. Задержка с реорганизацией его людей оказалась фатальной, позволив обеим сторонам встретиться на плоской открытой местности, сводя на нет любое преимущество, которое могли иметь его воины. «К их чести, — подумал Арминий, — они остановили вспомогательные силы и даже отбросили их в нескольких местах».

Однако их успех был недолгим. С кислым лицом Арминий смотрел, как офицер ауксилариев выстраивает небольшой клин из своих людей; несколько мгновений спустя они пробили брешь в строю его воинов. Поднялись возбужденные крики, и в брешь хлынуло еще больше ауксилариев. Воины Арминия сражались с мрачной целью, но в этом процессе чувствовалась медлительность и неотвратимость, словно наблюдение за тем, как море наползает и разрушает детский песчаный форт. «Будь все проклято», — подумал Арминий. «Мы проиграли, по крайней мере здесь».

Пришло время отступать. Если он промедлит еще немного, бойня среди его воинов будет тотальной. Арминий ненавидел Рим каждой частицей своего существа, но он неохотно восхищался безжалостной интенсивностью, с которой его солдаты выслеживали поверженных врагов. Дисциплина, всегда побеждала их гребаная дисциплина. Арминий махнул забрызганной кровью рукой с мечом назад.

— Отступаем! — проорал он окружавшим его всадникам. — За мной! Отходим с боем!

Никто не спорил, и Арминий знал, что принял правильное решение.

Гервас был среди дюжины оставшихся с ним всадников; вместе они совершили серию вылазок против ближайших вспомогательных войск, позволив своим товарищам и пешим воинам отступить на некоторое расстояние. Увидев, что происходит, ауксиларии удвоили свои усилия, и Арминий потерял пятерых всадников в одной жестокой атаке, изрубленных, поваленных на землю или раздавленных под копытами своих лошадей. Не в силах больше сдерживать врага, он направил коня к линии деревьев. Возможно, там они могли бы закрепиться. «Это тщетное желание», подумал он с возрастающей горечью. Только при Каннах, более двух столетий назад, отступающие солдаты вернулись в бой, а его люди не были галлами Ганнибала.

— Берегись! — воскликнул Гервас.

Стук копыт заполнил уши Арминия. Сбитый с толку, он оглянулся назад. Там были волны вспомогательной пехоты, но всадников не было.

— Справа! — Гервас закричал.

Арминий посмотрел, и его сердце упало. Десятки вражеских кавалеристов легиона, еще больше ауксилариев, двигались в их направлении с правого фланга Германика. «Умный ход», — подумал Арминий. Многие из отступающих воинов их еще не видели. Через несколько ударов сердца стало ясно, что римская кавалерия в совершенстве рассчитала угол атаки. Они нанесут удар по основным силам германцев — и всадникам Арминия — прежде чем те достигнут безопасного места.

Он вложил свой меч в ножны — нелегкий подвиг при верховой езде — и, не обращая внимания на боль, сильно потер ладонью порез на верхней губе. Сделав это, он вымазал щеки и лоб кровью. «Лучше сбежать неузнанным, чем умереть здесь ни за что», — подумал он, чувствуя, как его хлещет стыд за свой поступок. Снова вытащив клинок, он почувствовал тяжесть чьего-то взгляда и, посмотрев направо, понял, что Гервас видел. Чувствуя себя неловко, Арминий отвернулся.

Несмотря на небольшое расстояние до деревьев поездка, заняла целую вечность. Издавая свирепые боевые кличи, кавалерия ауксилии столкнулась с войском германцев. Солнечный свет отразился от наконечников копий; после поднялись крики. То мужество, что оставалось у его воинов, исчезло, превратив их в охваченную паникой толпу. Оказавшись в замешательстве — туда-сюда бегали люди, раненые воины и трупы устилали землю — Арминий и оставшиеся его спутники замедлили ход своих лошадей. Не раз ему приходилось отталкивать тех, кто умолял о помощи, прося взобраться на коня к нему сзади. «Я не умру здесь, как дурак», — подумал он. Наконец-то путь перед ними был свободен, и настроение Арминия немного поднялось. Он будет жить, чтобы сразиться в другой раз.

В тот же момент справа галопом примчался отряд из двадцати римских кавалеристов. Разворачиваясь с впечатляющей эффективностью, они столкнулись с Арминием и его товарищами. Копыта, множество копыт, застучали совсем рядом. Это был передовой отряд, решил Арминий, посланный, чтобы задержать его отступающих воинов до прибытия основных сил кавалерии.

— Мы должны атаковать, — крикнул он Гервасу, ближайшему из своих людей. Повернувшись, он оценил разношерстную группу всадников и воинов с ними. Каждое лицо смотрело на него. — Атака — наша единственная надежда, — повторил он, думая, что надежды действительно мало.

— Я с тобой. — Челюсть Герваса была сжата.

— И мы, — сказали трое других всадников. Мрачные кивки воинов за их спинами и гулкое согласие означали их готовность попробовать. Мрачное веселье смешалось с гневом и отчаянием Арминия. Вероятно, он умрет в ближайшие несколько мгновений. Возможно, это было его наказанием за то, что он проявил такое неуважение к Донару.

— Готовы?

Не дожидаясь ответа от Герваса или других, он направил свою лошадь коленом вперед. Меч наготове, щит высоко поднят, он преодолел примерно пятую часть расстояния до вражеских кавалеристов, прежде чем они отреагировали. Вызов принят, они поскакали к нему и его людям. Краем глаза он заметил, что справа прибывают новые всадники — еще один отряд ауксилариев.

Вблизи Арминий узнал в кавалеристах хавков. Хотя часть племени раньше сражалась вместе с ним, многие остались верными союзниками империи. По иронии судьбы его убьют они, а не римские легионеры. Смерть была единственной судьбой, которую Арминий мог принять — он не мог представить ничего хуже, чем попасть в плен. Мало того, что ему будет отказано в радостном воссоединении с Туснельдой и его сыном; он будет показан закованным в цепи во время триумфа, и отдан на поругание римской публике. Нет, смерть была предпочтительнее. Выбрав свою цель, крепко сложенного воина с украшенным закрученным узором щитом, Арминий пришпорил коня. Ауксиларий отвел руку с копьем. Его ближайший товарищ, еще один опытный воин, тоже заметил его приближение. «Было глупо проклинать Донара даже про себя», — подумал Арминий. Бог всегда смеется последним. Я возьму с собой хотя бы одного, решил он, рассудив, что первый человек был более слабой целью.

В десяти шагах воин каким-то образом узнал его.

— Арминий?

— Да, — прорычал Арминий, поднимая меч.

Внезапным рывком повода воин отвел коня в сторону, оставив путь к деревьям открытым.

— Иди, — приказал он. — Иди!

Арминию не нужно было ничего объяснять. С быстрым благодарным кивком, он повиновался.

Глава XXIII

На равнине Идиставизо, Тулл вытер пот со лба, может быть, в сотый раз с рассвета. Опустив руку, хорошо загорелую после летней кампании, он заметил, что она приобрела темно-красный оттенок. «Ни один человек не может оставаться в этой печи и не обгореть», — подумал он. Завтра солнечный ожог будет болеть; сейчас же у него пересохло во рту, потрескались губы и горло охрипло от выкрикивания приказов.

Мышцы его рук дрожали от усталости; владеть щитом и мечом было утомительно. Пульсирующая боль отдавалась в его шее плечах и пояснице — местах, наиболее пострадавших от веса его кольчуги. Старая карга, которая грызла старую рану левой икры, усердно работала, прощупывая ее швейной иглой. Однако это была небольшая цена, учитывая бойню последних шести и более часов. Победа была за ними. Гордость переполняла Тулла тем, что пали только четыре человека из его центурии.

Солнце садилось в небе, и самая сильная жара прошла. Сама битва закончилась некоторое время назад. Два легиона и кавалерия все еще преследовали врага с востока и юга, а лучники развлекались у Висургис, расстреливая воинов, пытавшихся спрятаться высоко в деревьях. Голоса легионеров и ауксилариев смешивались, пока они бродили в поисках добычи. Сотни раненых воинов вопили от боли в неумолимое голубое небо. «Скоро они замолкнут», — подумал Тулл. Легионеры не были настроены проявлять милосердие.

Его люди хорошо поработали, удерживая свои позиции, когда херуски ринулись на них с покрытых деревьями склонов. Бок о бок с другими клиньями они до конца сражались с германцами, убив или ранив сотни. Херуски добились некоторого успеха — Бассий погиб, а его центурия почти уничтожена, но им не удалось извлечь из этого выгоду. Шаг за шагом, клинья продвигались вперед, сохраняя свою форму, истребляя врага и лишая его желания сражаться. Центурионы только что прибывших когорт увидели, что происходит, и построили своих солдат в такие же смертоносные порядки. Столкнувшись с гигантской «пилой», херуски начали отступать. В какой-то момент Тулл был уверен, что видел Мело, заместителя Арминия, пытающегося организовать контратаку. Он потерпел неудачу, но Тулл был слишком далеко, чтобы добраться до него. Вскоре после этого Мело исчез в хаосе бегства херусков.

Тулл надеялся, что он был среди павших, и Арминий тоже, но пока не будут найдены и опознаны трупы обоих мужчин, он не поверит этому. Проходивший мимо отряд кавалерии хавков сообщил, что Арминий возглавил атаку на лучников-ауксилариев на правом фланге. Когда его штурм потерпел неудачу, он с боем пробился к лесу, сообщили хавки. Требование Тулла о дополнительной информации было встречено безразличным пожиманием плечами и мимолетным комментарием, что «Арминий ушел, и больше ничего нельзя сделать». Подозревая, что в этом есть нечто большее, Тулл крикнул вслед хавкам, что Германик услышит об этом. Ответа не последовало.

— Чертовы дикари. Половине из них нельзя доверять, — пробормотал он. Его слова были не совсем правдой. Вспомогательные когорты, пехота и кавалерия, показали себя хорошо. Хуже всего пришлось лучникам, но их спасли раэты, винделики и галлы, которые накануне стояли перед Туллом и его людьми. Хоть хавки и позволили Арминию сбежать, они раздавили массу отступающих воинов справа от поля боя. Римские легионеры тоже могли претендовать на большую часть славы. Именно они прорвали центр и левый фланг врага и вытеснили с поля большую часть воинов. Это был хороший день — день, когда армии империи была возвращена гордость, и в особенности тем людям, которые семь лет назад видели, как их легионы были уничтожены. Если придет известие о том, что Арминий убит и орел Восемнадцатого найден, решил Тулл, это будет лучший день в его жизни. Он знал, что лучше не тратить время впустую, желая, чтобы эти эфемерные надежды сбылись. Арминий был основательно избит. На сегодня этого вполне достаточно.

Германик приказал воздвигнуть тропей в честь победы и прибудет до захода солнца, чтобы осмотреть его. Тулл шагал среди своих людей, пока они грабили мертвых в поисках оружия для алтаря, ценностей для себя и, самое главное, бурдюков с водой. К тому времени, когда бои закончились, мехи всех мужчин уже давно были опустошены. Некоторое время назад Тулл послал к реке два контуберния, но они еще не вернулись.

Заметив Пизона у тела красиво одетого вождя, Тулл крикнул — Нашел что-нибудь?

Ухмыляясь, Пизон протянул толстый кусок серебра. — Это, господин!

— Это обеспечит тебя вином на некоторое время, — подмигнул Тулл.

— Смотри, чтобы Метилий не ужалил тебя больше, чем ему положено, имей в виду.

— Я все слышал, господин, — сказал Метилий, направляясь к тропею с мечами в руках. — У меня в кошеле достаточно монет, чтобы заплатить за себя.

— Тогда ты как-нибудь поставишь мне чашу? — спросил Тулл.

— Сочту за честь, господин.

— Все мы, господин, — заявил Пизон. — Вы знаете это.

Тулл позволил улыбке скользнуть по губам, когда его люди — потные, покрытые кровью и пылью — кричали, что готовы угостить его выпивкой. — Ах, вы хорошие мальчики, — сказал он.

Тогда они приветствовали его, громко и страстно, несмотря на пересохшее горло. — ТУЛЛ! ТУЛЛ! ТУЛЛ! — Солдаты других подразделений бросали любопытные взгляды — до этого крики посвящались Риму, Германику и императору Тиберию.

— Не думайте, что вам удастся так легко обойти меня, личинки. Еще есть над чем работать! — Тон Тулла был намного мягче, чем обычно, но он ничего не мог с собой поделать. «Я становлюсь мягче», — подумал он, его сердце было переполнено, когда он смотрел, как его люди сгибают спины без единого слова с его стороны.

Прошло больше часа. С севера дул прохладный ветерок, уменьшая удушающую жару. Тулл руководил работой над почти законченным тропеем. Солдаты из разных легионов с самого начала разделяли работу. Выбранный Туллом прекрасный дуб — дерево, любимое Юпитером, — был срублен, а его ветви и листва срезаны. Из него был сделан брус высотой с двух высоких мужчин и толщиной с бедро Тулла. Для перемычки была обрезана прочная ветка, которая была прикреплена к вертикальной секции веревкой. Бесчисленное количество больших камней было свалено с близлежащего склона, покрытого осыпью, в огромную кучу. Тулл выбрал это место, потому что именно здесь он впервые увидел, как херуски развернулись и побежали. По правде говоря, на поле боя было бы много мест, где люди сказали бы, что враг сломался, но он был офицером, организующим строительство тропея. Он все еще не был уверен, как это произошло. Смерть Бассия оставила Тулла самым высокопоставленным центурионом Пятого, но также присутствовали офицеры такого же ранга из других легионов.

Он подозревал, что это произошло из-за его испытаний с Варом. Когда-то Тулл, возможно, отказался бы от этой работы, но не сегодня. Вполне уместно, что он, ветеран Тевтобургского леса и участник этого сражения, должен взять на себя первенство. Его тронуло то, что легионеры других подразделений, кажется, думали так же — недавно они сложили свои инструменты и позволили людям Тулла доработать тропей.

Большой деревянный крест был одет так, как если бы он был человеком, в прекрасную кольчугу и железный шлем, снятый с трупа старшего вождя ангривариев. На кольчуге были пятна крови, а на макушке шлема виднелась длинная вмятина в форме лезвия. Через левое «плечо» была накинута перевязь; с него свисал меч в окованных серебром ножнах. Два шестиугольных щита, оба расколотые, были прикреплены к левой «руке». У основания насыпи были свалены десятки шлемов, мечей и щитов. Отверстие в его верхней части было готово. Линии веревки тянулись от вертикальной секции.

Несмотря на усталость Пизон и его товарищи выглядели бодрыми, готовыми поднять конструкцию в воздух. Сотни легионеров и офицеров были рядом, желая стать свидетелями первого празднования их триумфа над силами Арминия. Десятки связанных пленных германцев, многие раненые, стояли на коленях рядом.

Лязгающий звук заставил Тулла повернуть голову. Фенестела, отсутствовавший какое-то время, вышел из толпы, волоча за собой обрывки цепей. Его сопровождали четыре легионера, обремененные таким же грузом.

— Что, во имя Аида, это такое? — спросил Тулл.

— Цепи, командир, — как всегда шутливо ответил Фенестела. — Много цепей.

— Я это вижу, — пророкотал Тулл, не обращая внимания на сдавленный смех своих людей. — Не хочешь объяснить?

— Я пошел на разведку в деревья, командир, убедиться, что все враги разбежались, — сказал Фенестела. — Я нашел цепи примерно в четверти мили отсюда вместе с едой и водой, припасами и так далее.

— Думаешь, варвары хотели использовать их против нас?

— Да, все выглядит именно так.

— Наглые гребаные дикари! — Тулл схватил кусок цепи и высоко поднял ее. — Видите это, братья? Это хотели использовать херуски, чтобы связать нас после того, как победят!

Последовавшие за этим взрывы гневных криков, свиста и оскорблений вскоре превратились в скандирование «ТУЛЛ!» и «ГЕР-МА-НИК!»

— Как нельзя кстати, вот и он — сказал Тулл, услышав всадников. — Ваш наместник идет! — взревел он.

— ГЕР-МА-НИК! ГЕР-МА-НИК! ГЕР-МА-НИК! — Возгласы стали оглушительными.

Ближайшая к Висургис толпа расступилась, позволив группе всадников проехать галопом. Их возглавлял Германик, а за ним следовали Цецина, Туберон и многие старшие армейские командиры. Тулл и Фенестела вытянулись по стойке смирно и отдали честь.

Почти такой же грязный, как и солдаты, и весь в поту, Германик продолжал выглядеть отчасти военачальником, отчасти — победоносным вождем. — Этот триумф принадлежит Тиберию, Туллу, а не мне, — сказал он, улыбаясь, показывая, что, несмотря на свои слова, ему приятно признание. Далеко в Риме Тиберий еще даже не знал, что эта битва состоялась. Он никогда не имел ничего общего с армией Германика — это знали все. Речь шла о политике, но Тулл знал свое место. — Как скажете, господин. Он жестом успокоил солдат и воскликнул

— ТИ-БЕР-ИЙ!

На ближайших лицах отразилось удивление, затем пришло осознание.

— ТИ-БЕР-ИЙ! — кричали солдаты. — ТИ-БЕР-ИЙ!

Германик едва заметно одобрительно кивнул и соскользнул со спины лошади. Слуга взял поводья. Поманив Тулла и Фенестелу, полководец зашагал осматривать курган. Тулл получил огромное удовольствие от гневного выражения лица Туберона — он ненавидел это признание Тулла со стороны Германика. «Да пошел ты, Туберон», — подумал Тулл. «Ты высокомерная шлюха».

Наклоняясь то тут, то там, Германик осматривал оружие и шлемы. Его взгляд задержался на окровавленной кольчуге и потрепанном шлеме на «теле».

Тулл был доволен тропеем, но теперь его охватила внезапная нервозность. — Возможно, нам следовало получше обыскать поле боя, — пробормотал он Фенестеле. — Там могли быть трофеи побогаче.

— Теперь ты ничего не можешь сделать, — последовал бесполезный ответ Фенестелы. Он встретил косой взгляд Тулла с невинным выражением лица.

— Прекрасное представление, — наконец прокомментировал Германик. Он узнал Пизона и его спутников, которые ухмылялись, как дураки.

С огромным облегчением Тулл взглянул на Германика.

— Мне отдать приказ, господин?

— Да.

— Поднимите его, братья! — воскликнул Тулл.

Пизон и его товарищи взялись за дело. Подняв крест, они вставили его основание в отверстие на вершине кургана. Четверо мужчин положили его себе на плечи так, чтобы он был почти параллелен земле, а Пизон и Метилий встали напротив них. Взяв каждый по веревке, пара потянула на счет три. Поддерживаемый снизу четырьмя солдатами, которые шли вверх по кургану, пока Пизон и Метилий поднимали его, крест вошел в основание. Когда крест поднялся в вертикальное положение, поднялись бурные крики. Энергичными руками Пизон и его спутники передвинули камни вокруг основания креста, чтобы поддержать его. Закончив, они развязали веревки и отошли. Германик щелкнул пальцами, и писец поспешил вперед с пергаментом из телячьей кожи. Когда Германик развернул его, воцарилась выжидательная тишина — даже Тулл почувствовал прилив возбуждения.

— Этот алтарь был построен в честь сегодняшней знаменитой победы и посвящен славе богов Марса, Юпитера и Августа. В этом месте германские племена были разбиты — убиты тысячами. Херуски. Ангриварии. Марсы. Сугамбры. Узипеты. Хатты. Бруктеры. Долгубнии — все побеждены армией Тиберия Цезаря! — Германик огляделся, ловя взгляды одного человека за другим. — Вы сделали это — все вы!

— ТИ-БЕР-ИЙ! ТИ-БЕР-ИЙ! ТИ-БЕР-ИЙ!

Германик с довольным видом слушал приветствия солдат. Тулл украдкой посмотрел на старших офицеров. Цецина и остальные казались счастливыми, но у Туберона было лицо, от которого молоко бы свернулось. Все, что мог видеть этот придурок, думал Тулл, это его, стоящего рядом с наместником. Туберон не мог понять, что Германик признавал достижения своих солдат, чем еще больше привязывал их к себе.

Крики легионеров постепенно стихли. Когда воцарилась тишина, Германик снова заговорил. — Наши потери сегодня были легкими, слава богам. Пало менее тысячи наших солдат, а противник потерял более чем в семь раз больше. Тяжелой потерей для нас стала смерть примипила Бассия из Пятого легиона. Он был прекрасным офицером, прослужившим империи почти сорок лет. Он никогда не будет забыт. Германик склонил голову, выказывая свое почтение.

Его копировали все, даже командиры.

Горе Тулла, сдерживаемое до сих пор, вырвалось наружу. «Покойся с миром, Бассий, старый друг», — подумал он. Тулл уже решил сжечь тело Бассия у основания тропея позже вечером. О погребении не могло быть и речи. Местные племена, пришедшие осквернить алтарь, выкопают его и изуродовали тело. Вместо этого Тулл и его люди будут смотреть, как пламя поглотит тело Бассия, как это делали римляне в древности. Когда они вернутся в Ветеру, у него будет красивая надгробная плита на дороге, ведущей из форта легиона, — об этом позаботится Тулл.

— Поскольку армия все еще находится в состоянии войны, Пятому легиону нужен новый примипил. Сердце Тулла подпрыгнуло в груди — Германик смотрел прямо на него.

— Я не могу представить лучшего офицера для этой должности, чем центурион Луций Коминий Тулл.

Среди собравшихся солдат раздался громкий гул согласия. Туберон выглядел так, будто проглотил осу. Еще более смущенный, чем когда-либо, Тулл устремил взгляд на землю перед ногами Германика.

— Подойди, центурион! — приказал Германик.

Тулл двинулся вперед, осознавая, что каждая часть его тела покрыта пылью и запекшейся кровью. — ГОСПОДИН! — взревел он и вытянулся по стойке смирно.

Взгляд Германика прошелся по наблюдавшим легионерам, а затем он произнес — Властью, данной мне, я назначаю тебя примипилом славного Пятого легиона.

Когда солдаты громко закричали в знак одобрения, Германик добавил — Служи так же хорошо, как Бассий.

— Я сделаю все что в моих силах, господин!

— Я знаю, что ты это сделаешь, — сказал Германик с улыбкой.

— Одна просьба, господин. — Как бы рискованно это ни было, он должен был ковать железо, пока горячо. Германик поднял бровь. — Да?

— Я бы попросил перевести некоторых из моих людей в Первую центурию, господин. Солдат, которые были в Восемнадцатом. — Тулл облизал пересохшие губы.

— После того, от чего ты их спас, не мне вас разлучать. — На лице Германика отразилось настоящее уважение. — Бери столько, сколько пожелаешь.

— Спасибо, господин. — Слезы навернулись на глаза Тулла. Он думал, что вполне уместно, чтобы Пизон, Метилий и остальные его люди из Восемнадцатого разделили с ним эту победу.

Глава XXIV

Пизон и его товарищи растянулись возле своей палатки. Было слишком жарко, чтобы спать в тесноте душной палатки. Было уже поздно — с захода солнца прошло несколько часов, но с поля боя они вернулись не так давно. Разговор быстро затухал. Черно-белая бродячая собака, Макула, прирученная контубернием, уже спала, ее лапы подергивались во сне.

«День был незабываемым», — подумал Пизон, наслаждаясь неясным чувством, которое пришло после того, как он выпил много вина. Победа над германцами была воодушевляющей, а возведение тропея перед Германиком было неожиданным дополнением. Повышение Тулла и их собственный переход в первую центурию, казалось, доказывали, что Фортуна был в самом лучшем настроении.

Опасаясь, что их павшие товарищи привлекут внимание местных племен, легионеры потребовали, чтобы все тела были сожжены. Тулл согласился. Привезенные из лагеря топоры позволили свалить деревья. Запах горящей плоти от костров был ужасен, но Тулл позаботился о том, чтобы вино было под рукой. Гордясь своей с трудом добытой победой, скорбя о павших и опьяненные вином, разгулявшиеся легионеры пробыли на поле боя еще несколько часов после захода солнца.

Метилий нарушил сонное молчание.

— Это был подходящий способ отправить их восвояси, а? Бассий бы одобрил.

— Лучше сгореть, чем быть выкопанным дикарями, это точно, — согласился Пизон, но он размышлял о Вителлии. После битвы на Длинных Мостах в прошлом году они похоронили его в уединенном месте, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы спасти его могилу от обнаружения.

— Мы не могли сжечь Теллия, — пробормотал Метилий, поняв о чем думает Пизона. — Помнишь, была осень, и каждый день шел дождь. Даже если бы мы разожгли костер, дым привлек бы каждого воина на многие мили вокруг.

Пизон вздохнул. Альтернативы не было, но все равно было больно от того, что тело Вителлия похоронили за много миль отовсюду. «Хорошие солдаты вроде него не должны умирать», — подумал Пизон. Горечь разлилась по его венам при мысли о таком человеке, как Туберон, который, казалось, собирался плыть по жизни, ни разу не познав вреда. Высокомерный и равнодушный, он не нравился всем солдатам легиона. Что еще хуже, его глупость однажды чуть не убила Тулла и двадцать человек. Почему Туберон не мог умереть? Пизон задумался.

Внезапный дьявольский порыв овладел им. Если бы он каким-то образом избавился от легата, Тулл — до тех пор, пока он не узнал бы, что это сделал Пизон — был бы доволен. Это не вернет Вителлия, но вызовет улыбку у его тени. Первой идеей Пизона было подрезать большую часть подпруги седла легата, но это было слишком рискованно. Даже если бы Туберон был только ранен, он пожалел бы усилий, чтобы найти виновного, и наказание было бы суровым. Что-то унизительное сработало бы лучше, с сожалением решил Пизон. Что-нибудь унизительное.

Ничего путного не приходило в голову, одурманенную от выпивки, как бы он ни старался. Рядом с ним храпел Метилий, и Пизона вскоре одолела сонливость. Он уже почти заснул, когда неприятный запах вернул его к реальности. Поняв, что собака Макула пустила ветры, Пизон скривился и перевернулся. Мгновением позже его лицо расплылось в широкой улыбке. Он знал, как добраться до Туберона.

— Что ты хочешь сделать? — недоверчиво прошипел Метилий.

Заметив, что Тулл услышал, Пизон проигнорировал своего друга. Было раннее утро, и Первая, Третья и Пятая центурии направлялись к Висургис за водой для всей когорты. После битвы в реке осталось огромное количество убитых германцев, поэтому Тулл вел их вверх по течению. — В конце концов мы выйдем к пресной воде, — заявил он.

Пизон подождал, пока они найдут подходящее незагрязненное место, прежде чем снова заговорить с Метилием.

— Туберону нужно преподать урок, — сказал он, когда они наполнили первый из множества мехов водой. Метилий бросил на него покорный взгляд. — Как и с большинством ему подобных этого никогда не произойдет. С таким же успехом ты можешь попытаться убрать солнце с неба. Они делают то, что хотят, Пизон, а мы делаем то, что нам говорят. Так было, и так будет всегда.

— Это сработает, — сказал Пизон, ухмыляясь.

Метилий закатил глаза. — Только не говори мне, что ты уже что-то сделал…

— Боги! Я не дурак. — Пизон проверил, чтобы никого не было рядом, прежде чем прошептать— Макула подала мне идею. — Улыбаясь растерянному взгляду Метилия, Пизон что-то пробормотал ему на ухо.

— Ты сошел с ума? — На них посмотрели, и Метилий понизил голос.

— Как ты это хочешь сделать?

Снова прошептал Писо.

— Там же часовые!

— Которые ходят кругами. Если правильно рассчитаем время, мы сможем войти и выйти незамеченными.

— Мы?

— Ага. — Пизон одарил Метилия злобной улыбкой. — Ты поможешь мне.

День — снова обжигающе жаркий — пролетел незаметно. Разведчики Германика, состоявшие из кавалерии и вспомогательной пехоты, выступили сотнями, чтобы найти Арминия и его воинов. Они вернулись во второй половине дня, все доложили, что вождь херусков и его войска находятся менее чем в пяти милях от них. Тулл, мастер выжимать информацию из других, узнал от разведчиков, что германцы строят какой-то вал. Довольные тем, что немедленного возмездия не последует, Пизон и его товарищи не придали этой новости большого значения.

Предоставленные Туллом сами себе — Отдыхайте. Завтра или послезавтра будут бои. Запомните мои слова, — Пизон и его товарищи развалились в тени своей палатки. Он держал Макулу при себе; собака была жизненно важна для его плана. Воздух был полон досужих сплетен.

Встретится ли Арминий с их армией и когда? Возможно ли, что штандарты двух легионов, которые все еще находятся в руках врага, будут возвращены этим летом? Могут ли восемь орлов замеченных накануне означать победу Рима в следующем столкновении с германцами.

Дважды в течение дня Пизон оставлял Макулу на попечение Метилия и прогуливался так непринужденно, как если бы находился в поселении в Ветере, к центру лагеря. Огромный шатер Туберона располагался рядом с палатками трибунов легиона недалеко от штаба. Под предлогом предложения ставки на битву на следующий день Пизон поговорил с часовыми, дежурившими у палаток трибунов. Он не рискнул приближаться к солдатам у шатра Туберона — чем меньше было улик, тем больше шансов, что его никогда не поймают. «Это если все удастся», — подумал Пизон.

Настороженность и прямая осанка шести солдат, охранявших шатер Туберона, окончательно убедили его в опасности того, что он собирался предпринять. Тем не менее, он продолжал вынюхивать. Как выяснил Пизон, часовых должны были сменить на закате, а свежие люди будут дежурить до рассвета. Это открытие сформировало его план: лучше всего действовать, когда охранники устанут. Поэтому они должны будут попытаться на закате, когда Туберон по долгу службы должен будет находиться в штаб-квартире лагеря. Действовать ближе к восходу солнца означает риск, что легат проснется и обнаружит в своей спальне одного из своих солдат. Пизон не хотел думать, каким может быть наказание за такое нарушение. Их товарищи не знали ничего, кроме того, что пара отправилась «на задание». Пизон надеялся, что их неведение защитит их в случае поимки. Благополучие их товарищей по палатке, как мрачно предупредил Метилий Пизона, будет наименьшей из их забот, если это произойдет. — Все будет хорошо, — ответил Пизон, молясь, чтобы он был прав.

Незадолго до того, как они с Метилием собрались уходить, события приняли неожиданный и драматический оборот. Пизон снова следовал за Макулой и собирался добавить еще один теплый кусок дерьма к пяти комочкам, уже скрытым в рваном куске ткани.

— Что это у тебя там?

Голос Тулла заставил Пизона вздрогнуть. Он повернулся, состроив свою лучшую гримасу. — Подбирать собачье дерьмо — грязная работа, господин, но это лучше, чем стоять в нем.

— Хуже всего ночью, господин, босиком, — вовремя добавил Метилий.

— Скилакс гадит, где ему вздумается, — понимающим тоном сказал Тулл. Скилакс — так звали щенка, которого он спас вместе с Артио. Теперь питомец Артио, Скилакс жил в гостинице Сироны. Каждый легионер в когорте знал и любил это животное. — К когтям прилипает что-то ужасное, а?

— Да, господин, — согласились Пизон и Метилий.

Кивнув, Тулл оставил их наедине. Пизон судорожно вздохнул.

— Мы еще можем передумать, — прошипел Метилий ему на ухо. — Не будет никаких издевательств. Мы с тобой единственные, кто знает.

Пизон на мгновение заколебался, но затем, представив самодовольное лицо Туберона и гнев легата на Тулла и его мертвого товарища Вителлия, выпятил подбородок. — Оставайся, если хочешь. Я иду.

— Да пошел ты, Пизон, — прошептал Метилий. — Ты не сможешь сделать это в одиночку.

— Правда? — Сбросив металлический ремень в пользу простого кожаного, который не насторожит часовых звяканьем, Пизон подхватил сверток с дерьмом. — Я вернусь позже, — объявил он другим своим товарищам. Любопытные взгляды следовали за ним, но Метилий — нет.

Разочарование охватило Пизона, когда он прошел пятьдесят, а затем сто шагов от их палатки. Метилий был проверенным соратником — он должен был сопровождать Пизона, даже если тот с ним не соглашался.

— Ты тупой ублюдок, — прорычал Метилий, у его левого локтя. Пизон в восторге развернулся. — Ты идешь?

— Один ты все испортишь.

Ухмыляясь, как сумасшедший, Пизон преодолел дюжину шагов, прежде чем суровая реальность снова обрушилась на него. — Если Туберон в своей палатке, мы отказываемся от плана.

— Ясно.

— Мы уйдем если за палаткой кто-то будет

— Если кто-нибудь из часовых бросит на нас подозрительный взгляд, мы сдадимся.

Шансы на успех казались настолько ничтожными, что Пизон снова заколебался. — Может быть…

К его удивлению, Метилий подтолкнул его. — Мы сделаем это. Ради Тулла и Вителлия.

Пизон провел языком по пересохшему рту. Он прогуливался вдоль задней части палатки Туберона, прижимая завернутое дерьмо к телу. Слева от него была боковая стена большого шатра, составлявшего штаб лагеря.

Шагах в тридцати от него Метилий стоял на коленях и делал вид, что завязывает сандалии у угла большой палатки; на самом деле он следил за часовыми. По их расчетам, у Пизона было сто ударов сердца — теперь восемьдесят пять — чтобы проникнуть внутрь незамеченным. Оказавшись там, у него будет достаточно времени, чтобы завершить свою задачу, если он будет считать свой пульс и появится, когда часовые пройдут мимо. «Достаточно времени», — угрюмо подумал Пизон. Это чертово безумие. Туберона там не было, но были все шансы быть обнаруженным слугой.

Нервы Пизона ослабели — и окрепли. «Теперь отступать нельзя», — решил он.

Прежде чем его храбрость снова подвела его, Пизон огляделся. Не увидев никого, кроме Метилия, он опустился на колени, приподнял нижнюю часть палатки и заглянул внутрь. Он выбрал прихожую, возможно, рядом с обеденной зоной. На столах стояли чистые тарелки, чаши и столовые приборы. В ряд стояли богато украшенные бронзовые подсвечники с львиными лапами. В поле зрения никого не было, поэтому он положил свой сверток внутрь и покатился за ним, позволив ткани упасть за собой.

Он уже вспотел, но изнуряющая жара палатки и ужас, вызванный тем, что он теперь будет предан суду, заставили его лоб покрыться свежей испариной. «Успокойся», — сказал он себе, глубоко дыша. По его несколько сбитым расчетам, часовой должен был появиться в любое время. Двадцать ударов сердца спустя размеренная поступь и шорох кольчуги подтвердили правильность его теории. «Я внутри», — подумал Пизон. Проснувшееся любопытство заставило его подкрасться к перегородке, отделявшей эту комнату от соседней.

Также пустая, но освещенная мерцающими масляными лампами, это была столовая. Роскошные ложа были расставлены обычным образом. Столы и стулья превосходящие все, что видел Пизон, предлагали более простые способы посидеть и поесть. Низко пригнувшись, со свертком в руке, он прокрался внутрь. Было два выхода; из-за одного он слышал голоса. В панике он направился к другому выходу. Отодвинув перегородку на ширину пальца, он заглянул в следующую комнату. Надежда всколыхнулась у него в груди. Похоже, это была гостиная или уголок для отдыха; был шанс, что она вела в спальню Туберона.

У Пизона не было другого выбора, кроме как попробовать. Он на цыпочках прокрался внутрь, мимо обитых подушками кресел и раскрашенной статуи изящной полуобнаженной Дианы, к перегородке в дальней «стене». Удача продолжала сопутствовать ему — в соседней комнате тоже никого не было, но деревянные сундуки свидетельствовали о том, что он добрался до личных покоев Туберона. Его надежды подтвердились, когда он поднял крышку одного из них и обнаружил внутри прекрасные туники и нижнее белье. Со вспышкой вдохновения он намазал вонючий кусок на одежду. Это было так забавно, что он проделал то же самое с содержимым второго сундука, завернув дерьмо в складки чистой тоги.

Полный новой уверенности, он направился в другую комнату, с радостью обнаружив, что это была спальня Туберона. В ней доминировала массивная деревянная кровать, было больше мебели, чем во всем доме родителей Пизона, и вся она была красивой и дорогой. Пропасть, отделяющая его от Туберона, никогда еще не была так очевидна, и Пизона терзала горечь. Метилий был прав. Он и его товарищи прожили всю свою жизнь внизу социальной лестницы, а Туберон и ему подобные жили в роскоши наверху.

С яростной целеустремленностью Пизон размазал дерьмо по простыням Туберона, с большой осторожностью возвращая украшенное покрывало на место. Пизон приберег свою лучшую идею напоследок. Надеясь, что первым войдет Туберон, а не слуга, он разложил последние куски дерьма в ряд поперек порога. Задача выполнена, пора уходить. Где находился часовой, Пизон понятия не имел — он давно забыл свой мысленный счет до ста.

Он добрался до столовой, прежде чем вмешалась Фортуна, хихикая про себя. Слуга, переговариваясь через плечо с коллегой, вошел в палату в то же время, но от входа напротив. В ужасе Пизон упал на четвереньки и заполз под стол. Он смотрел, затаив дыхание, как слуга обошел край, так близко, что Пизон мог бы протянуть руку и коснуться его.

— Вернись сюда — ты мне нужен! — раздался голос в помещении, которое, как предположил Пизон, было кухней.

— Иду, иду, — проворчал слуга за столом. Он фыркнул. — У Туберона новая собака?

— Не видел ни одной. С чего бы?

— Пахнет так, как будто здесь кто-то насрал.

Когда слуга исчез там, откуда пришел, Пизон подавил смешок. Если в этой комнате стоит ужасный запах, то в спальне Туберона было во много раз хуже, и это все до того, как этот придурок наступит в дерьмо в дверном проеме.

Как только Пизону удалось незаметно выскользнуть из шатра Туберона, ему больше всего хотелось на поблизости. — Услышать реакцию легата, когда он наткнется на дерьмо Макулы или найдет испорченные простыни, стоит месячного жалования, — ухмыляясь, сказал Пизон Метилию. — Может быть, двух, — добавил его друг, фыркая от смеха.

Однако риск был слишком велик, чтобы задерживаться. Само их присутствие в этом районе, когда они прогуливались вокруг шатра Туберона, могло подвергнуть их опасности, и поэтому они неторопливо вернулись на позицию своей центурии, посмеиваясь, представляя возмущенный ответ легата. Допрошенная своими товарищами пара сдалась и рассказала свою историю, но не раньше, чем взяла со всех клятву хранить тайну. Последовало много веселья, и над ошеломленной Макулой был суетились больше, чем когда-либо прежде.

В ту ночь Пизон спал как младенец. Разбуженный утренним сигналом труб, он не сразу вспомнил, что они натворили. У него вырвался смешок.

Метилий открыл глаза. — Что?

— Надеюсь, у Туберона были запасные простыни, — прошептал Пизон.

Они оба разразились смехом.

— Вылезайте из-под одеял, вы, черви! — Посох Фенестелы натянул над их головами полог палатки. Он просунул голову внутрь и свирепо посмотрел на них. — Что тут, мать вашу, смешного?

— Ничего, командир. — Пизон выбрался из палатки, за ним Метилий и остальные легионеры.

— Не лги мне, Пизон. Вы хихикали, как двое детей. — Фенестела ткнул его в грудь концом посоха. — В чем шутка?

В панике, без готовой лжи, Пизон замахал руками. — Э-э, мы…

— Мы говорили о визите Кальва в бордель, когда вернемся в Ветеру, командир, — сказал Метилий, повышая голос, чтобы его услышали.

Кальв покраснел, когда на него нахлынула волна комментариев о том, как он не сможет справится с работой, закончит, даже не успев раздеться, или подхватить оспу.

Губы Фенестелы дрогнули; он подозрительно посмотрел на Пизона, прежде чем отправиться будить остальную часть центурии.

— Ты хочешь, чтобы нас поймали? — прошипел Метилий.

— Конечно нет, — возразил Пизон, смущенный и рассерженный.

— Тогда держи ложь на кончике языка.

Вскоре после утренней трапезы по палаткам пронеслись новости о том, что Туберон жаждет крови. Пизон знал, что его шалость грозит суровым наказанием, но отодвинул свои опасения на задний план. Теперь реальная серьезность того, что могло случиться, дошла до него. Нервничая, они с Метилием ничего не могли сделать, кроме как опустить голову и надеяться, что непопулярность легата означает, что даже если у кого-то возникнут подозрения о том, кто несет за это ответственность, они ничего не скажут.

Вскоре прибыл официальный посыльный. Как только он ушел, Тулл приказал легионерам выстроиться перед их палатками. — Похоже, вчера вечером в палатку нашего легата пробрался какой-то подлец и разбросал по его спальни собачье дерьмо, — объявил он. — Оно было в постели Туберона, завернуто в его одежду — повсюду.

С огромным усилием Пизон сдержался. Несколько товарищей издали тихие хриплые звуки, но они быстро затихли. Смех сейчас навлек бы гнев Тулла.

— Туберон в ярости. Раскален добела! Каждому центуриону в легионе поручено выяснить, ответственен ли кто-нибудь из его людей за это отвратительное преступление. — Взгляд Тулла впивался в глаза каждого солдата, мимо которого он проходил. — Если кто-то может пролить свет на это дело, пусть выйдет вперед.

Никто не пошевелился и тем более не нарушил рядов, чтобы признать свою вину. Теперь Пизон по-настоящему забеспокоился. Каким дураком он был. Его опрометчивое поведение все еще могло привести к тому, что его шея окажется под клинком палача. Медленно и осторожно Тулл во второй раз прошел вдоль шеренги солдат.

Страх Пизон возрастал, по мере его приближения. К тому времени, как Тулл достиг его и Метилия, его сердце колотилось, как у пойманной птицы. Лицо Пизона ничего не выражало, он сосредоточенно смотрел куда-то вдаль. К его большому облегчению, Тулл прошел мимо, не останавливаясь.

— Я горжусь тем, что никто из вас не участвовал в этом. — Снятие витиса Тулла с одной из его поножей было острым напоминанием о его силе.

— Давай забудем об этом — есть дела поважнее. Приготовьтесь. Германик ведет армию навстречу Арминию. Мы выступаем в течение часа.

Волнение охватило легионеров. Все спешили надеть калиги и собрать пожитки. Мужчины перебирали груды снаряжения, находя свои доспехи и мечи. Не решаясь обсуждать события с Метилием — это можно сделать позже, когда Тулла не будет рядом, — Пизон занялся подготовкой своего снаряжения.

— Вы недавно видели Макулу?

Пизон подпрыгнул. Он не слышал, как подошел Тулл. — Макулу, господин? — Желудок Пизона аккуратно сжался, когда он огляделся. — Нет.

— Мой слуга отвел ее к погонщику мулов в обоз, — тихо сказал Тулл.

— Тем, у кого есть собаки, лучше пока их не выводить, а?

«Он знает, — подумал Пизон с нарастающей паникой, — о боги, он знает». — Да, господин, — сказал Пизон, огорченный тем, что не предвидел, что всех таких людей могут допросить.

— Макула может вернуться, когда все пройдет.

— Как скажете, господин.

— Делать то, что ты сделал, было чертовски опасно, но ты молодец.

Все еще неуверенный в том, признавать свою вину безопасно, Пизон сделал невинное лицо. — Что делать, господин?

— Не скромничай, личинка! Пробраться в палатку Туберона с кучей дерьма Макулы. Я и сам не смог бы придумать лучшего плана.

Колени Пизона чуть не подогнулись. Тулл знал — он был доволен! — и он не собирался сдавать его Туберону.

Но Тулл еще не закончил. Он сильно ткнул Пизона в грудь. — Никогда больше не делай таких глупостей.

— Да, господин, — пробормотал Пизон, и его мгновенный восторг рассеялся.

— Ты слишком хороший солдат, чтобы я мог проиграть. Как и Метилий. — Тулл ухмыльнулся. — О да, я знаю, что он был с тобой. Вы двое дружны, как воры, и Фенестела слышал, как вы смеялись сегодня утром.

Пизон шаркал ногами и надеялся, что наказание, задуманное Туллом, не будет слишком суровым.

— Я этого не забуду.

У Пизона отвисла челюсть.

— На что ты таращишься? — проревел Тулл, снова став центурионом.

— Германик хочет, чтобы ты был готов к бою! Иди, или ты почувствуешь мой витис на своей спине.

Пизон скрыл ухмылку и поспешил подчиниться. Они сделали это, и реакция Тулла стоила того.

Глава XXV

Рассвет принес с собой еще одно ясное небо. На восточном горизонте солнца еще не было видно, но температура начала повышаться. Это будет еще один знойный день, как те два, что прошли после победы римлян при Идиставизо. В нескольких милях к востоку от поля боя Арминий сидел рядом со своей палаткой на толстом упавшем стволе дерева. Вытянув перед собой левую ногу, он смотрел, как целитель снимает повязку с его икры.

Страх защекотал позвоночник Арминия, когда ткань, жесткая от запекшейся крови, понемногу разматывалась. Он закрыл глаза, больше не желая смотреть. Повязка была наложена после битвы — он был слишком занят, пытаясь сохранить свой альянс, чтобы следить за раной. Он был убежден, что этим летом Германика еще можно победить — им нужна была только подходящая местность. Несмотря ни на что, Мело нашел идеальное место в нескольких милях отсюда. Воодушевленный, Арминий всю применил немалую харизму к вождям. В результате в огромном лагере остались тысячи воинов, жаждущих отомстить римлянам.

Его нога пульсировала от боли, и внезапно занервничав, Арминий снова открыл глаза. Заплатит ли он ужасную цену за задержку осмотра целителя? Хотя запаха не было и боль была терпимой, порез все еще мог гноиться. За эти годы он видел, как бесчисленное количество людей заболело и умерло от более мелких ран, чем его. Сначала они воспалились. Затем следовали гнойные выделения и распространение покраснения вверх по конечности. Затем лихорадка, сильный дискомфорт и гангрена.

«Боги, — взмолился Арминий, — не дайте мне так умереть». Иглы боли вонзились ему в ногу, когда пришлось снимать последний слой.

— Ну? — потребовал он ответа.

Вместо ответа целитель, любезный марс, годившийся ему в отцы, поднес к ноздрям засохшие полосы ткани и глубоко вдохнул. Арминий предполагал худшее.

— Все плохо?

Целитель взглянул на Мело, стоявшего рядом с Арминием. — Он всегда такой упрямый?

— Да, большую часть времени, — усмехнулся Мело.

Раздраженный, Арминий наклонился вперед, чтобы изучить свою рану, неглубокий порез, идущий по икре сбоку. Его края были темно-красными, но ткани дальше были нормального цвета. Из пореза сочилась кровянистая жидкость, но гноя не было видно. Облегчение наполнило его. — Все не так плохо!

— Во всяком случае, пока нет, — сухо ответил целитель. Он ударил Арминия по пальцам. — Не трогай!

Арминий сдержал свой гнев. Целителей было слишком мало, чтобы справиться с огромным количеством раненых воинов, а этот человек считался лучшим из всех. Целитель провел кончиками пальцев по линии разреза. Он улыбнулся, когда Арминий зашипел от боли. — Ты чувствуешь. Хорошо. А здесь? — Он нажимал на ткань на расстоянии трех пальцев дальше.

— Больно, но не так сильно.

— Здесь? — Целитель достиг задней части колена Арминия.

— Ничего. — Он изучал лицо целителя. — И это хорошо?

— Все идет хорошо, учитывая, что ты только и делал, что спал. Я бы посоветовал тебе прилечь, когда это будет возможно.

— Это легче сказать, чем сделать, когда есть армия, которую нужно собрать, и вожди, с которыми нужно встретиться, — возразил Арминий. — Сколько времени потребуется, чтобы все зажило?

— В полной мере? Месяц. Десять дней до того, как перестанет кровоточить, если ты не будешь слишком много использовать конечность.

Арминий саркастически фыркнул.

— Я знал, что ты скажешь что-нибудь в этом роде. Боюсь, Германик не станет ждать.

Фыркая, целитель порылся в своей корзине. Открыв баночку с остро пахнущей мазью, он нанес тонкий слой на порез. — Делай то, что должен, но пойми, что чем больше часов ты проводишь стоя, тем больше вероятность кровотечения и заражения.

— Я буду верхом на своей лошади.

Целитель бросил на него презрительный взгляд. — Это почти одно и то же, и ты это знаешь. Что касается боя, ну…

— Я благодарен за твое лечение, старик, но отдыхать я могу не больше, чем летать, как птица. Армия Германика уже близко. Приближается еще одна битва, и я должен быть там, чтобы возглавить племена. Если я не… — Арминий остановился, не желая озвучивать растущее в его сердце беспокойство, что его воины, разгромленные два дня назад, могут не победить, когда армии снова сойдутся. — Обработай рану, как можешь, и пусть боги сделают все остальное.

Поворчав еще немного, целитель наложил свежую повязку. — Этого хватит на день — если ты отдохнешь. Если ты этого не сделаешь, они вам пригодятся. — Он вручил Мело три рулона ткани и небольшой горшочек с мазью. — Ты знаешь, что делать?

— Да, я перевязал несколько ран, — сказал Мело.

Колени целителя хрустнули, когда он встал. — Тогда моя работа сделана.

— Позволь мне заплатить тебе, — сказал Арминий, потянувшись за своим кошелем.

— Победа над Германиком — вот и вся награда, что мне нужна. — Боль исказила лицо целителя.

— Ты потерял семью в прошлом году? — спросил Арминий. Страдания племени марсов, когда легионы вошли на их территорию, были ужасны.

— Жену. Тридцать два лета мы были вместе.

— Мою жену тоже забрали, — сказал Арминий, его охватили мрачные воспоминания. — Она не умерла, но я никогда больше ее не увижу.

— Я слышал, что сделали римляне. Это было жестоко. — Глаза целителя, мокрые от непролитых слез, встретились с глазами Арминия. — Обещай, что сокрушишь Германика и его легионы.

Растроганный, Арминий кивнул. — Я сделаю все, что в моих силах.

— Человек не может просить большего, — сказал целитель, ковыляя прочь.

— Он бы сражался, если бы мог, — заметил Арминий.

— Месть — сильное чувство, — сказал Мело. — Оно поддерживает тебя.

Арминий видел лицо Туснельды совсем близко от своего, ее губы, поднятые для поцелуя. Он моргнул, прогоняя болезненный образ, и был благодарен Мело за то, что тот сжал его плечо.

— Я могу только представить, как тебе тяжело. Мне повезло, что у меня нет ни жены, ни детей.

— Ты должен хотеть сына, — сказал Арминий, пытаясь поднять настроение. — Я вижу, как маленький Мело носится повсюду, создавая хаос, куда бы он ни пошел.

— Возможно, однажды. Давай сначала выиграем битву, а?

— Да. — Арминий чертил веткой на земле линии, зарисовывая рельеф земли вокруг их массивного земляного вала, прозванного его воинами «ангриварской стеной» из-за ее расположения на земле этого племени. Все еще строящийся на земле, обнаруженной Мело, он будет готов к следующему дню. С рекой и болотом с одной стороны и лесом с другой оборона давала его воинам значительное преимущество в высоте над наступающими римлянами. — Сначала мы обсудим мой план, а потом поговорим с вождями.

Полдень — солнечный и жаркий — наступил на следующий день, прежде чем армия Германика развернулась. Узнав от своих разведчиков о позиции сил Арминия, он не мог упустить возможность сразиться и одержать еще одну победу над племенами. Разведчики Арминия несколько часов назад принесли новости о марширующих в их направлении легионах. В безопасности и в тени деревьев, росших по одну сторону поля битвы, он ждал прибытия врага, а затем подготовки легионов к бою. Это был долгий, но знакомый процесс, в котором он много раз участвовал во время службы империи. Сначала пришли вспомогательные войска, смесь лучников, пращников и пехоты. Легионы образовали следующий ряд, сегодня четыре, а с ними Германик и его когорты преторианцев. Еще четыре легиона составляли третью шеренгу. Группы кавалерии прикрывали фланги. Это была огромная армия, превосходившая по численности уменьшенные силы Арминия по крайней мере на десять тысяч человек. Это не проблема, убеждал он себя. Окруженные болотистой местностью и густым лесом, их путь преграждал земляной вал перед ними, римляне с трудом смогут вовлечь в бой только около трети своих сил.

Мело подошел к нему. — Мы можем это сделать?

— Всегда прямолинеен, — цинично сказал Арминий.

Мело пожал плечами. — Я не вижу смысла быть другим.

— Мы сможем это сделать, если все пойдет по плану, да.

— Изгнание врага с поля боя — лучшее, на что мы можем надеяться.

Нет никаких шансов уничтожить восемь легионов. Если бы это должно было случиться, мы бы уже добились успеха.

Арминий усвоил суровую правду слов Мело. — Возможно, но разбей нос Германику сегодня, и его кампания закончится. Его линии снабжения не могут быть протянуты дальше. Когда его силы разделятся, мы сможем преследовать их всю дорогу до дома. Рано или поздно Рим поймет, что его легионы будут получать одинаковый прием каждый раз, когда они пересекут Ренус.

— Это будет сложно. — Взгляд Мело был прикован к огромной вражеской армии.

— Жизнь не должна быть легкой. — Арминий ударил Мело по руке.

Веселое фырканье. — Наверное, нет.

— Помнишь свою задачу?

— Ты считаешь меня слабоумным? — Мело смягчился перед хмурым взглядом Арминия. — Я остаюсь здесь. Моя кавалерия должна нанести удар во фланг противнику, который будет продвигается к твоей позиции у земляных валов. Мои воины сформируют вторую волну, чтобы атаковать, когда я выберу подходящий момент. — Мело склонил голову, глядя на Арминия. — Но основная тяжесть атаки легионов ляжет на твоих людей.

— Пусть приходят. Мы будем готовы. — Несмотря на резковатый тон, Арминий не мог избавиться от сомнений. Он подавлял их, как мог. Все было готово, и обе армии были на месте. Скоро начнется битва. Оставалось лишь вознести последнюю молитву Донару и довериться его воинам.

Пульсирующая боль отдавалась в раненой ноге Арминия, когда он ковылял к краю вала. Ощущение липкости в сапоге подсказало ему, что кровотечение началось снова. Воодушевленный усилиями своих воинов — земля внизу была усеяна убитыми и ранеными римлянами — он не обратил внимания ни на то, ни на другое. Бои продолжались уже некоторое время — может быть, час — и за это время римляне предприняли две массированные атаки на земляные укрепления. Обе были решительно отброшены назад, и теперь противник отступил на небольшое расстояние, чтобы отдохнуть и перегруппироваться. Облака пыли поднялись, когда свежие части двинулись вперед. Всадники скакали взад и вперед, разнося приказы.

Воины с Арминием, представляющие смесь ангривариев и его собственных херусков, были в приподнятом настроении. Большое количество воинов использовало затишье как возможность спрыгнуть с крепостного вала и снять с мертвых легионеров и ауксилариев их кольчуги, мехи с водой и ценные вещи. Следуя его указаниям, они оставляли раненого врага живым.

— Даже римляне не любят топтать своих товарищей, — объявил Арминий под хор смеха.

— Принесите все неповрежденные копья, — крикнул он. — Дротики и щиты тоже.

Ближайшие воины ухмыльнулись и помахали в знак подтверждения.

Прищурившись от яркого света, Арминий посмотрел направо, на узкое пространство между концом земляного вала и болотистой почвой. За несколько дней до битвы он приказал построить вал глубоко в болоте, но выбранные им воины отказались от этого как от плохой работы. Измученный, пытающийся сделать дюжину дел одновременно, Арминий ничего не знал, пока не стало слишком поздно. Лучшее, что он смог сделать, это поручить Малловенду и его лучшим воинам защиту слабого места.

Неудивительно, что зоркий римлянин заметил брешь. Проницательный, как лис, Германик отправил четыре когорты в пробную атаку, когда началось сражение. Благодаря длительному жаркому периоду болото затвердело, обеспечив твердую поверхность для боя. Завязалась ожесточенная борьба, и, несмотря на все усилия воинов, они были отброшены шаг за шагом. Предупрежденный посланником о ситуации, Арминий отправил половину своих резервов на помощь Малловенду. Пять сотен воинов-херусков на время закрыли брешь, но даже они начали поддаваться. Если бы остальная часть римской линии не была отброшена назад, размышлял Арминий, четыре когорты окружили бы его правый фланг. Как бы то ни было, им пришлось уйти, иначе они бы оказались в изоляции.

Как только сражение возобновится, они вернутся, уверенные, как оскорбленная женщина, жаждущая мести. Арминий снова задумался, не следует ли ему командовать из слабого места, но это было невозможно. Самое важное место было здесь, в центре. Малловенд сделает все, что в его силах, и расширение вала с помощью сложенных штабелями римских трупов станет жестоким сдерживающим фактором для атакующих легионеров. Внимание Арминия переключилось на его левый фланг и деревья, скрывающие Мело и его войска. Облака пыли и расстояние между их позициями означали, что будет трудно понять, что происходит во время боя.

Перерыв в боевых действиях выявил большое количество убитых: по отблескам солнечных лучей на доспехах Арминий определил, что большинство из них были римлянами. «Мело сыграл свою роль», — с удовлетворением подумал он. Если дело будет продолжаться в том же духе, битву можно будет выиграть. Он закрыл глаза и помолился. «Спасибо за твою помощь, великий Донар. Оставайся с нами». Раскат отдаленного грома свидетельствовал о том, что бог наблюдает. Арминий воспрянул духом. Крики офицеров доносились с вражеских позиций. Калиги топтали землю. Поднялась пыль, когорты двинулись. Кавалерийские части начали разворачиваться на правом фланге римлян.

— Они идут, — крикнул Арминий воинам под валом. — Вернитесь сюда!

— Еще есть время, — отозвался дородный воин с закрученными татуировками на груди.

Короткий жужжащий звук, похожий на рой разъяренных пчел, заполнил уши Арминия. Он раздался снова и еще раз. Озадаченный, он уставился на римские позиции. Мужчины, одетые в простые туники, без доспехов, выстраивались перед легионами. Раскаленный воздух наполнился еще более пронзительным жужжанием. Два удара сердца спустя мягкие удары о землю под земляным валом возвестили о прибытии снарядов. Осознание пришло, и Арминий взревел — Пращники! Вражеские пращники!

Вернитесь сюда, СЕЙЧАС ЖЕ!

Дородный воин все еще улыбался, когда камень из пращи попал ему в голову сбоку. Слабое выражение удивления отразилось на его лице, когда он умер, не успев упасть.

Это был удачный удар — пращники все еще находились в пределах досягаемости, — но оставшиеся воины с готовностью карабкались вверх по крепостному валу. Арминий приказал всем отступить на тридцать шагов. Вскоре образовалась стена из несоответствующих друг другу шестиугольных племенных щитов и изогнутых римских, обращенных вперед и вверх.

Последовали новые гудящие звуки и удары камней. Когда пращники вошли в ритм, залп стал непрерывным, звучащим как сильный град, бьющий по крыше казармы. Арминий был благодарен за свой щит; смерть здоровенного воина была случайностью, но свинцовые снаряды размером с куриное яйцо были смертельны. Однако, благодаря стене щитов, жертв было немного.

— Пусть стреляют в свое удовольствие, — заявил коренастый юноша.

Он взглянул на Арминия. — Это лучшее, что могут сделать римляне?

Арминий посмотрел сквозь брешь в щитах. Позади пращников он мог видеть легионеров, тянущих вперед большие деревянные рамы. — Эти залпы были только началом, — прохрипел он.

— Началом? — спросил юноша.

— Следующим будет обстрел тяжелой артиллерией.

Ухмылка юноши исчезла, и наступило недовольное молчание. Издалека Арминий услышал знакомый звук вращающихся торсионов.

Он никогда не представлял себе, что окажется под прицелом смертоносных машин легионов. Если ему не изменяет память, в каждом легионе было пятьдесят пять баллист. Кислота попала ему в горло. — Готовьтесь! — воскликнул он.

Глава XXVI

Тулл был несчастлив с первого момента, как двинулся со своими людьми на болотистую и окаймленную лесом равнину. Это было слишком похоже на то место, где Арминий устроил засаду легионам Вара, и было ясно, какую тактику применит лидер херусков. Это другой день, сказал себе Тулл. Отдельный бой. Германик превосходит Вара как полководец и лидер, и его огромная армия превосходит численностью вражеские силы, которые уже потеряли тысячи человек. Это осознание успокаивало нервы Тулла, но он оставался на взводе.

Прошло больше часа, а армия Германика все еще пеклась на палящем солнце. На вражеские позиции было предпринято две атаки. Сражение пошло не по пути римлян; по правде говоря, большинству вспомогательных войск и легионеров пришлось хуже всего. Попытка добраться до врага, стоящего на валу, который построили люди Арминия — выше человеческого роста — была безумно трудной, и все же дух оставался бодрым. Германик позаботился о том, чтобы все узнали о четырех когортах, которые проложили путь через болотистую землю слева от земляных валов. Это слабое место будет использовано в следующей атаке, после того как пращники и артиллерия ослабят противника. Германик также приказал своим преторианским когортам и четырем легионам вступить в бой. Тулла снова охватило безумное волнение.

— Сегодня наш день. Наш! Я чувствую это нутром, — сказал он своим солдатам.

— Как мы собираемся взобраться на вражеский вал, господин? — спросил Кальв.

«Этот вопрос был в умах большинства», — подумал Тулл. Он взглянул на Пизона. — Помнишь тот ствол дерева в лесу?

— Да, господин. — Пизон никогда этого не забудет. Это было на третий день, когда резня была почти завершена. Забрызганные грязью и кровью, измученные и близкие к тому, чтобы сдаться, он и его товарищи следовали за Туллом, потому что… ну, потому что он был Туллом и не давал им покоя. Казалось, что конец близок, когда перед ними рухнул массивный бук, перегородивший дорогу. Отовсюду доносились воодушевляющие песнопения барритуса, когда сотни воинов готовились уничтожить их, а затем откуда ни возьмись пришли безумные приказы Тулла. Каким-то образом это сработало, переправив их на другую сторону.

— Скажи Кальву. Расскажи им все, — приказал Тулл со свирепой ухмылкой.

— Мы создадим что-то вроде черепахи у вала, — сказал Пизон, гордый тем, что его выбрали. — Это рост человека, так что двух рядов должно быть достаточно, первый пригнувшись, второй на коленах. Остальные подбегут к врагу по щитами. Все просто.

Его товарищам понравилось, как это звучит. — Умно, — сказал Кальв.

— Старый добрый Тулл, — заявил другой. — Я буду частью черепахи, — сказал остряк из глубины рядов. Мужчины ухмыльнулись; другие смеялись.

— Я отправил приказ каждой когорте и другим легионам, — крикнул Тулл. — Мы все будем сделаем то же самое. Гребаные дикари не узнают, что их поразило!

Пизон и его товарищи ликовали, и когда вскоре после этого прозвучал сигнал к наступлению, они с новым рвением двинулись к вражеским позициям.

— Преторианцы рядом с нами, братья, — пробормотал Тулл, шагая вдоль своей центурии. — Посмотрите на высокомерных придурков!

Уничижительные комментарии его людей наполнили воздух. — Они все в сияющих доспехах и начищенных шлемах, сомневаюсь, что среди них есть ветераны. Вы когда-нибудь использовали эти мечи в бою? Переплатили, высокомерные сыны шлюх!

Зная, что Тулл — примипил, сердитые преторианцы не осмеливались отвечать на насмешки, пока он не отошел за пределы слышимости.

Перебранка с преторианцами занимала его легионеров большую часть пути до вражеского вала. После этого воцарилась мрачная тишина, поскольку на земле лежали мертвые и умирающие римляне. Это была знакомая сцена, но опустошающая своей дикостью. Мольбы о помощи, просьбы о воде, и другие жалобные вопли заполнили уши Тулла. Потревоженные прибытием его людей, тучи мух поднялись из зияющих ран, вытаращенных глазных яблок и блестящих петель кишок. Безошибочные в своей способности распознавать падаль, десятки канюков кружили над головой.

— Мама, — простонал ауксиларий с копьем в животе. — Мама. — Легионер с пустым лицом сидел, баюкая окровавленную правую руку, на которой не хватало кисти. — Горячие сосиски, четыре за порцию, — сказал он. Медленные потоки крови из дикой раны мужчины показали, что он скоро умрет. — Горячие сосиски, четыре за порцию. Горячие сосиски, четыре за порцию. — Слова крутились в голове Тулла.

Сотня шагов, и германские воины, стоявшие на вершине вала, закричали во все горло.

ХУУУУУУММММММ! ХУУУУУУММММММ!

Копья, брошенные сильнейшими воинами, взлетели высоко в воздух и вонзились в массу наступающих легионеров и преторианцев. Разносились слабые крики; никого из раненых поблизости не было. «Это быстро изменится», — подумал Тулл. — Поднять щиты, — проревел он. — Двигайтесь, братья!

Шестьдесят шагов, и вражеские копья посыпались дождем. Тонкие и толстые, листовидные и почти треугольные, они пробивали щиты легионеров. Время от времени что-нибудь проскальзывало через брешь. Последовали крики и проклятия, но большинство из них было отражено доспехами мужчин внизу. Тулл оставался спокойным. Обстрел германцев уже заканчивался. У подножия вала будет передышка, возможность для тех, у кого целые щиты, передать их солдатам впереди. Могла представиться возможность вытащить копья.

Тридцать шагов, и вражеский обстрел прекратился. Обнаженные берсерки рыскали взад и вперед, били себя в грудь и выкрикивали оскорбления в адрес римлян. Один повернулся к легионерам спиной, пригнувшись и раздвинув ягодицы в крайнем презрительном жесте. Рев грубого смеха поднялся от его товарищей. Барритус достиг нового пика.

ХУУУУУУММММММ! ХУУУУУУММММММ!

— Пусть поют, братья, — крикнул Тулл. — Нам, черт возьми, все равно, не так ли?

— ДАААААА! — заревели ближайшие мужчины.

— Пилумы к бою. Цельтесь выше, — приказал Тулл. — Бросай!

Его вспотевшие люди отвели правые руки назад и бросили. Более неравномерный, чем на плацу, залп повредил множество вражеских щитов. Судя по крикам, некоторые из воинов получили ранения или погибли.

Замедлившись, Тулл повторил свои предыдущие приказы.

— У основания вала солдаты в первой шеренге двинутся вперед. Работайте вчетвером. Два человека из каждой группы должны встать у земляных валов со щитами над головами. Следующая пара встанет на колени сзади, прижав щиты к щитам солдат впереди. Передайте дальше!

— Да, господин! Так точно, господин! Мы готовы, господин!

— Как только «пандусы» будут готовы, солдаты второй шеренги должны двинуться в атаку, также по четверкам. Как только они встанут, за ними следует третий ряд.

Снова его солдаты выразили свое понимание. Они подошли ближе, не отставая от когорт с обеих сторон. Пятнадцать шагов отделяли их от нижней части вражеского земляного вала. Барритус продолжал стучать по ушам, берсерки угрожали самым худшим. Огромные волны жара поднимались от земли, неся с собой неприятные запахи свежих трупов: кровь, дерьмо и мочу. Палящее солнце обжигало открытые участки кожи и нагревало шлемы и доспехи до тех пор, пока они не стали болезненными на ощупь.

— Вот и все, братья, — сказал Тулл. — Почти пришли.

Десять шагов. Как они ни старались, легионеры не могли не наступить на своих павших товарищей; некоторые были еще живы, но Тулл не сводил глаз с врага. Его люди были всем, что сейчас имело значение.

Более безумный, чем его соплеменники, высокий берсерк спрыгнул вниз, чтобы противостоять легионерам. Споткнувшись при приземлении, он не смог остановить аккуратный выпад меча Пизона, сделанный без нарушения строя. Клинок шириной в несколько пальцев вошел между ребер и тут же вышел наружу. Берсерк упал на колени, словно молясь, но мощный удар щита Пизона отбросил его назад, и он остался лежать, уставившись пустыми глазами на своих потрясенных товарищей. — Это за твою глупость.

— Пизон топнул подбитой гвоздями калигой, и его товарищи издали боевой клич.

— Первый ряд, готовсь, — крикнул Тулл. — ВПЕРЕД! — Подняв щит против копий, он встал сбоку и наблюдал. С приятной оперативностью контуберний легионеров разделился на четверки. Одна пара из каждой четверки бросилась к валу и высоко подняла свои щиты, а третий и четвертый мужчины опустились на колени позади и сделали то же самое.

— Вторая шеренга, вперед! — Туллу очень хотелось бросится по щитовому «пандусу» на орущего врага, но сначала ему нужно было провести большую часть своей центурии на вершину земляных валов.

Металл лязгнул над его головой. Мужчина закричал. Другой выругался, по-германски. Щит с глухим звуком врезался во что-то.

— РИМ! — проревел голос. — Умри, ублюдок! — Что-то всколыхнуло воздух рядом с Туллом, и с мясистым звуком неподалеку приземлилось тело. За ним последовало второе. Надеясь, что они оба не римляне, он отправил в атаку третью шеренгу.

В тот момент, когда двенадцать его солдат ушли, Тулл приказал людям, образующим «пандусы», отойти в сторону. Среди них были Пизон и Метилий с багровыми от напряжения лицами. — Готовы? — спросил Тулл.

— Так точно, господин, — выдохнул Метилий.

Тулл хлопнул его по плечу. Новые люди были на месте и готовы обеспечить подъем. Тулл поманил Пизона, Метилия и двух других легионеров, которые должны были его сопровождать. Обнажив меч, он крикнул — Пятая шеренга, готовсь! — Затем четверым мужчинам — за мной!

Тулл мельком взглянул на вершину вала, когда его калиги с грохотом оторвались от первого щита. Борьба была жестокой. Поднялись двадцать четыре солдата, но на ногах осталось гораздо меньше. На его глазах упал еще один. Обеспокоенный тем, что он и его люди могли откусить больше, чем они могли проглотить, Тулл пробежал по второму щиту, слегка поскользнувшись на его куполообразной поверхности, и взошел на земляной вал. У него не было времени насладится твердой землей под ногами, не было возможности почувствовать что-либо, кроме сжимающего внутренности страха. Солдат перед ним издавал страшный пронзительный вопль — он умирал.

Тулл успел вовремя, чтобы занять место, оставленное солдатом, когда тот падал на землю, и ударить щитом своего противника, седобородого воина, прежде чем тот успел выдернуть свое копье. Седобородый упал с удивленным видом, а Тулл рванулся вперед, вонзив меч в рот следующему германцу. Зубы раскололись, запузырилась кровь, и с ужасным булькающим звуком воин умер. Опасаясь быть отрезанным, Тулл отступил назад и проверил, есть ли легионеры с обеих сторон.

Возможно, напуганный видом двух своих соплеменников, падающих так быстро, следующий воин осторожно приблизился к Туллу. Осторожность погубила его. Когда его глаза переместились вниз, проверяя, не споткнулся ли он о труп, Тулл врезался в него могучим ударом своего щита. Воин пошатнулся, и Тулл сделал шаг вперед и вонзил клинок в открытое горло германца, отступив назад он почувствовал за своей спиной людей — подкрепление. — Сомкнуть строй! — взревел он. С солдатом у каждого плеча Тулл двинулся вперед. Ближайшие воины испуганно попятились, и он сделал три шага вперед. Издав боевой клич, на него напал человек с заплетенными в косу волосами, держа над головой копье, готовый нанести удар.

Согнув колени, опустив голову так, что над щитом виднелись только его глаза, Тулл вонзил свой меч в живот воина до того, как тот успел сделать выпад копьем. Не слишком глубоко — он не хотел, чтобы меч вонзился в позвоночник. Провернув меч в ране, чтобы разрезать кишки, Тулл вытащил клинок. Ревя, как новорожденный, мужчина упал.

Глаза Тулла блуждали слева направо и обратно. Ближайшие воины были напуганы — он видел это по их лицам. — Построиться клином! — проревел он. — ВПЕРЕД! — Веря в то, что за его спиной стоят его люди, он сделал еще один шаг.

Следующим, кто бросился на Тулла, был берсерк. Он умер, изрыгая проклятия, с клинками Тулла и Пизона в груди. Другие воины двинулись вперед, храбрые, несмотря на смертоносность Тулла, но он был похож на одержимого. Крошечная часть его представляла, что каждый враг — это Арминий, и все, ради чего жил Тулл после пропитанной дождем резни в лесу — это все ради возможности втоптать вождя херусков в грязь. Неважно, что Арминий был неизвестно где на поле боя, каждый воин был в какой-то мере его частью. Убей достаточно мерзости, смутно рассуждал Тулл сквозь свою боевую ярость, и Арминий будет раскрыт.

В то душное, размытое время боги, казалось, снабжали Тулла энергией.

Его обычные боли — в основании позвоночника, в шее, в левой икре — исчезли. Он как будто снова стал двадцатилетним, его мускулы были сделаны из стали, а сердце сильным, как у быка. Каждый воин, что выступил против него погиб. Большой, маленький, высокий, низкий, молодой или старый, не важно — он убил их всех. Пока каждый из них находился на пути к Аиду, Тулл видел, что это не Арминий, он продолжал наступать, его клинок жил собственной жизнью. Живое продолжение его неутомимой руки, острая сталь жаждала найти пристанище во вражеской плоти; она жаждала кромсать лица и перерезать широкие глотки.

Его жизненная сила заразила Пизона и Метилия — пару, что встала подле него, — они тоже сражались, как легендарные титаны. Следующие за ними легионеры ничем не отличались. С таким центурионом каждый чувствовал запах победы. Тулл продолжал наступать, зная, что страх распространяется со скоростью пожара, пожирающего деревянный дом.

Достаточно сильно надавить на германцев, и они сломаются. Пойдет трещина, и они побегут. Побегут, и битва будет выиграна.

Глава XXVII

Неумолимый импульс продвижения Тулла — это, а также безумный блеск в глазах его и его людей — вскоре возымели действие. Германцы отступали в сторону, чтобы сразиться с другими римлянами, или пятились назад, за пределы поцелуя клинка Тулла. Он прошел десять шагов, потом еще десять. Ряды варваров поредели — впереди виднелась открытая местность. Он этого не знал, но Фенестела и другие его солдаты сформировали свои собственные клинья. Глубоко врезаясь в ряды германцев, они увеличивали их потери и рушили решимость воинов. Ни один из них не знал, что справа от них Германик и его когорты преторианцев прокладывали свой собственный путь в гущу врага.

Вырвавшись на открытую местность, Тулл подумал, что они это сделали, что с германцев хватит. Он не учел Мело. Казалось, он появился из ниоткуда, за его спиной стояла сотня или более воинов. Прошло почти семь лет с тех пор, как Тулл видел заместителя Арминия, но ошибиться было нельзя. К огромному разочарованию Тулла, следующий клин принял на себя основную тяжесть вражеской атаки. Десятки воинов откололись, чтобы атаковать строй Тулла, но не Мело.

— Спокойно! Разворот направо! — Медленно, осторожно Тулл выполнял маневр, держась на острие. Его люди шли с ним, и когда германцы приблизились, они встретили Тулла, окровавленного, разъяренного, на вершине клина. Первый варвар, оказавшийся перед ним, упал, пронзенный мечом в щеку. Следующие два были убиты Пизоном и Метилием. На них шло больше воинов, даже когда первые пали. Их кольчуга, щиты и шлемы делали их опасными противниками. Устав от жестокой борьбы, которую они вели до сих пор, Тулл и его люди должны были быть отброшены.

Должны были.

Мышцы Тулла теперь ныли от усталости. Его позвоночник болел, как будто он весь день работал молотом в кузнице. Пот заливал ему глаза, а во рту было суше, чем на дне старой пустой винной бочки. Удар за ударом, удар за ударом — он обменивался выпадами с воином в коническом шлеме.

Моложе, чем он, и свежий, только что вступивший в бой, германец казался естественным победителем. Однако у него не было жизненного опыта войны, как и не было у него раскаленного добела желания Тулла отомстить.

— Ублюдок! — прорычал Тулл по-германски. — Грязный сын шлюхи!

Лицо воина исказилось от гнева, и он рванулся вперед, что и было точной уловкой Тулла. Когда их щиты столкнулись, каждый пытался достать мечом до другого. Лезвия зацепились за их кольчуги, но не пробили их. Когда воин отвел руку для новой попытки, Тулл нанес мощный удар щитом. Он не мог выбрать момента лучше — воин был отброшен назад, задерживая свой выпад. Тулл нанес ему удар над воротником кольчуги, прямо в основание горла. Горячая кровь окатила Тулла, и он рассмеялся. Он все еще смеялся, когда убил следующего воина и еще одного. Последовала мимолетная пауза, когда следующий противник Тулла отступил. Краем глаза он увидел, как Метилий падает под удар огромного воина с охотничьим копьем. Кальв встал на его место, но упал двумя ударами сердца позже. Еще один солдат — Тулл не мог видеть, кто именно — подошел; с волчьим рыком воин снова бросился в атаку.

Убитый горем по Метилию, Тулл сделал выпад и вонзил меч германцу в подмышку, когда его копье вернулось назад, готовое нанести удар. Тулл уже собирался проверить Метилия, но, когда воин упал, перед ним каким-то образом появился Мело. Время застыло на месте.

— Мело, — прохрипел Тулл, выражая всю ненависть в одном слове. — Я надеялся, что встречу тебя. — Удар копья Мело был молниеносным Тулл мотнул головой вправо; клинок Мело с шипением пронесся мимо, а затем вернулся. Тулл попытался провести быструю комбинацию ударов своим щитом и мечом, но Мело отскочил за пределы досягаемости. Они смотрели друг на друга с взаимным отвращением. — Где твой предводитель ублюдков? — спросил Тулл. — Прячется в деревьях? Почему он не здесь, не сражается?

Мело не ответил. С кошачьей мягкостью и грацией, он подошел ближе.

Удар! Удар! Его копье устремилось вперед, в лицо Тулла. Удар! Удар! Тулл ударил своим щитом. Сделал выпад мечом. Металл заскрежетал, когда острие его меча коснулось кольчуги Мело. Тулл попытался нанести удар головой, но Мело заметил движение и отскочил в сторону. В следующий раз, когда он закрывался, он мощным движением сдвинул свой щит с щитом Тулла. Если бы Тулл не знал об этом приеме, у него было бы несколько сломанных пальцев на ногах. Как бы то ни было, нижний край щита Мело зацепился за переднюю часть его левого сапога, зажав его. Слегка приподняв щит, Мело нанес удар клинком.

Был риск получить увечье, но Туллу пришлось рискнуть. Не двигая ногой, он поднялся над своим щитом. Боль пронзила его ступню, когда меч Мело вошел в нее. Стиснув зубы, Тулл нанес удар своим клинком в грудь германца. Пронзенный насквозь, Мело обмяк. Когда Тулл отдернул руку, Мело безвольно рухнул в грязь.

Уловка Тулла дорого обошлась. Полосы чистой боли исходили от его ноги. Обеспокоенный, он бросил взгляд поверх своего щита. Его левый сапог был испорчен, кожа прорвана на носке. Рана под ним была скрыта сочащейся кровью.

— Вы в порядке, господин? — Это был Пизон.

— Я в порядке, да. — «Я должен быть в порядке», — подумал Тулл.

Бой вокруг них стихал, но продолжал бушевать справа от них, где были преторианцы. — Как Метилий?

— Я буду жить, господин, — прохрипел голос прежде, чем Пизон успел ответить.

Тулл в восторге повернулся. С пепельным лицом Метилий сидел прямо, обхватив левой рукой другую. Тулл был так доволен, что его собственная боль на мгновение отступила. — Я был уверен, что ты мертв!

— Если бы удар пришелся левее, то так и было бы, господин. — Метилий указал на маленькую дырочку в своей кольчуге на правом плече. — Этот зверь был силен, как Геркулес. Я уверен, он мне что-то сломал.

— Лучше так, чем быть на полпути в подземный мир! — Тулл одобрительно кивнул Метилию.

— Кальву не так повезло, господин. — Пизон с остекленевшими глазами стоял над забрызганным кровью трупом товарища. Копье огромного воина оставило на горле Кальва массивную рану. Мухи облепили свертывающуюся кровь и его пустые, вытаращенные глаза. Его потрескавшиеся губы зияли, словно он пытался сделать последний вдох.

— Он и не понял, что его убило, бедняга, — сказал Тулл. Выкинув Кальва из головы, он снова проверил наличие признаков врага — поблизости не было ни одного живого — и позвал Фенестелу. Появился опцион, выглядевший таким же грязным и окровавленным, как и Тулл, но невредимый. Пара обменялась кратким взглядом, полным облегчения. — Я хочу, чтобы ты подсчитал потери. Сделай это быстро. Пошли приказ другим центурионам сделать то же самое, — сказал Тулл.

Потери в его центурии были большими, но не такими серьезными, как могли бы быть. Десять солдат погибли или были при смерти. Пятеро из одиннадцати раненых не смогут снова сражаться до следующей весны, но как только остальные полдюжины перевязали свои раны, они смогли присоединиться к своим товарищам, стоявшим перед Туллом.

— Сорок шесть человек в строю, командир, — сказал Фенестела, отдавая честь. Заметив осунувшееся лицо Тулла, его взгляд опустился. — Ты ранен.

— Царапина.

— Сними сапог. Дайте-ка взгляну.

— Нет времени. — Он думал, что на развязывание шнуровки уйдет целая вечность, не говоря уже о том, чтобы снова завязать ее после того, как Фенестела осмотрит прощальный подарок Мело. — Я буду справлюсь

— Ты уверен? Кровь все еще идет.

— Совсем немного. — Такая потеря крови не убьет его, но боль достигла новых высот. Тулл больше не мог опираться на левую ногу. Идти за врагом будет трудно, не говоря уже о том, чтобы сражаться с ним.

— Я должен взглянуть, — обеспокоенно сказал Фенестела.

— Оставь!

— Да, командир. — Фенестела нахмурился.

Вскоре после того, как Тулл получил отчет о потерях когорты — пятьдесят три убитых, четыре десятка раненых — с позиции Германика прибыл гонец. Противник на левом фланге был разбит, и Двадцать Первый легион и вспомогательные когорты зачищали его. Каждый второй легион должен был повернуть направо и встать, шириной в две когорты, по направлению к деревьям, окаймлявшим поле битвы, куда отступили Арминий и его лучшие воины. Это ни в коем случае не было полным отступлением — по словам гонца, когорты преторианцев все еще были вовлечены в ожесточенные бои.

— Есть история, что можно рассказать за ужином, братья. Мы отбросили врага раньше, чем красавчики-преторианцы, — сказал Тулл своим людям, когда сигналы труб повторили приказ гонца. — Славный Пятый!

Плечи его солдат расправились. — ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ!

Люди других центурий услышали слова Тулла и подхватили крик. Он распространялся на другие когорты по мере их продвижения, усиливаясь до тех пор, пока звуки боя за пределами их позиции почти не заглушались.

Справа от первой шеренги Тулл каким-то образом умудрялся идти с нормальной скоростью, хромая и ругаясь. Он не обращал внимания на боль, пронзившую его ногу, на брызги крови, оставленные в каждом отпечатке его левого сапога, и молча считал. Он достиг сотни шагов. После этого он должен был поставить эту цель с другой сотней. Дважды это тоже не было невозможным, но к полутысяче Тулл вел безнадежную борьбу.

Никогда еще он не испытывал большего облегчения, услышав сигнал об остановке. Пот струился по его лицу, он оперся обеими руками о свой щит. Вокруг его левого сапога вскоре образовалась лужа крови. «Будь оно проклято», — подумал он.

— Вы в порядке, господин? — спросил Пизон.

— Да, — ответил Тулл, но с меньшей уверенностью, чем раньше. Он не желал признавать свою слабость, но нельзя было отрицать, что он станет обузой в предстоящей битве. Он не заботился о себе, но не был уверен, что сможет нести ответственность — по небрежности — за смерть одного из своих людей. — Опцион! Подойди сюда, — крикнул он.

Фенестела подошел, со своим обычным хмурым видом. — Я здесь, командир.

— Ближе, — приказал Тулл. Ему никогда не приходилось передавать командование Фенестеле во время битвы, его гордость была уязвлена. Он был примипилом, во имя Юпитера. Тулл понизил голос. — Я не могу продолжать.

Кислое выражение лица Фенестелы мгновенно исчезло. — Твоя нога?

— Все еще идет кровь, и я едва могу ходить. Я умру быстрее, чем Кальв, когда начнется бой. Это, или кто-нибудь умрет из-за меня.

— Это не твоя вина, — сказала Фенестела.

— Чертова рана в ногу!

— Ты еще можешь потерять ногу, — парировала Фенестела. — Лучше отступить сейчас, пока не нанес больший урон.

«Фенестела прав», — подумал Тулл. — Возьмите на себя управление центурией. Центурион Второй центурии возьмет на себя командование когортой. Сообщи ему.

— А ты?

— Я похромаю назад. Где-то вдали от боевых действий будет хирург.

— Ты возьмешь полдюжины солдат в качестве сопровождения.

Яростный блеск в глазах Фенестелы заставил протест Тулла замереть у него в горле. — Хорошо. — Несчастный, он смотрел, как Фенестела подзывает Пизона и что-то бормочет ему на ухо. Пизон бросил на него взгляд, и Тулл сердито посмотрел в ответ.

— Сообщение для примипила! — крикнул голос.

Тулл заметил преторианца в пятидесяти шагах от себя, скачущего вдоль позиции Пятого в поисках. — Сюда! — закричал Тулл.

Преторианцу было около двадцати пяти лет, у него было худощавое лицо с глубоко посаженными задумчивыми глазами. Пятна крови заметные на державшей руке меч, свидетельствовали о том, что он был в самом сердце битвы. Он отсалютовал Туллу. — Приказ от Германика, господин.

— Говори. — «Интересно, как Германик отнесется к тому, что мне придется покинуть поле боя», — подумал Тулл, чувствуя, как его хлещет стыд.

— Свежие легионы наступают с третьей линии, господин. Пятому и Двадцать Первому приказано отступить. По словам наместника, бои будут продолжаться до заката, а лагеря нужно строить. Пятый и Двадцать Первый должны начать.

Тулл запрокинул голову и рассмеялся.

— Опцион! Пизону никуда не нужно идти.

Фенестела интуитивно понял причину и усмехнулся. — Очень хорошо, командир.

Посланник смотрел в замешательстве. — Что мне сообщить, господин?

— Скажи наместнику, что Пятый примет честь помочь построить лагеря.

Когда гонец вернулся туда, откуда пришел, Тулл взглянул на небо. «Спасибо, Фортуна», — подумал он. «Мне это было нужно».

Глава XXVIII

Арминий находился глубоко среди буков и елей, примерно на середине боевой линии его воинов, он не терял надежду. Быть уверенным было невозможно. Все были в смятении, и так продолжалось со времени разрушительных обстрелов римской артиллерии. Не так уж много людей погибло от болтов и камней или адских свистящих снарядов из пращей, но страх и беспорядок, которые они посеяли, были широко распространены. Арминий решил, что трудно винить его воинов в их опасениях. На дух какого человека не подействовали бы камни, сокрушающие черепа, летящие издалека?

Они достаточно хорошо сплотились, как только артиллерия прекратила обстрел, и предзнаменования для удержания вала выглядели хорошо. Тысячи готовых к бою воинов стоят на земляном валу на человеческий рост выше римлян. В болотистую местность отправлено еще сотни в качестве подкреплений, в том числе около пятидесяти берсерков. На что Арминий не рассчитывал, так это на новую силу легионеров. Воодушевленные тем, что их враги спрятались под артиллерийским обстрелом, и воодушевленные присутствием Германика, они атаковали с кровавой целью. Сторонний наблюдатель и предположить не мог, что они потеряли сотни человек в своих двух предыдущих неудачных атаках.

«Было бы разумнее остаться там, — размышлял Арминий, — и позволить проклятой ноге кровоточить. Если бы я остался, мы могли бы удержать их». Какое-то время его воины занимались именно этим, отбивая атаки легионеров, отчаянно пытавшихся взобраться наверх. Начав думать, что все будет хорошо, Арминий совершил первую ошибку. Обеспокоенный тем, что его люди в лесу не атакуют римлян с фланга, как им было сказано, и не получив ответа, несмотря на то, что отправил двух гонцов, он взял на себя смелость пойти и исправить ситуацию.

В ярости он ударил одной рукой о другую. Он должен был догадаться. Без его магнетизма, без его лидерства легионеры неизбежно закрепились на валу. С незапамятных времен солдаты сражались сильнее, если их командир был рядом. Его второй ошибкой было то, что он не оставил Мело полностью контролировать силы в его отсутствие. Арминий, конечно, предложил это, но протесты вождей были громкими. Больше всего они были недовольны тем, что Мело не возглавлял племя. Почему он должен указывать им, что делать?

Расстроенный, с сильной болью в ноге, Арминий спорил, уговаривал и вышел из себя. В конце концов он добился бы своего, но угрюмость вождей означала, что их воины не смогли бы хорошо сражаться. Разъяренный их упрямством, Арминий оставил ситуацию как есть и поскакал в лес. С тех пор он не возвращался, потому что его руки были заняты организацией защиты линии деревьев. Излишне говорить, что большую часть этого времени ушло на переговоры с упрямыми вождями, которые не хотели слушать хороших советов. Ослабленный раной, страдавший от сильной жары, потребовалась целая вечность, чтобы уладить дела к удовлетворению Арминия. Тогда Донар как будто смеялся над ним, ибо обстановка в центре ухудшилась. Несмотря на ослепительное солнце, на которое трудно было смотреть из-за тенистых деревьев, и облака пыли, окутывающие поле боя, было ясно, что римляне пробились к земляным укреплениям. Хуже того, они удерживали позицию, а это означало, что с равнины подтягивались свежие легионеры. Арминий готов был заплакать. Как будто все проклятые римляне произошли от одного и того же отца. Они были храбры, как львы.

Дисциплинированы и упрямы Ублюдки просто так не сдавались. Голова шла кругом, Арминий колебался — он проклинал себя только за то, что подумал о себе, страдающем от боли, нерешительном — и думал о том, чтобы вернуться к валу, когда пришло известие от Мело. Когорты преторианцев Германика были на земляных укреплениях, но они были не одни. Солдаты из других легионов тоже пробились наверх. — Мело собирается атаковать своими последним резервами, — задыхаясь, сказал посланник. — Он сделает все, что в его силах, — сказал он, — но ситуация тяжелая.

Арминий легкомысленно отнесся к этой новости перед своими воинами, но внутри его тревоги вспыхнули новой яркой жизнью. Он хорошо знал Мело. На чьем-то другом языке сообщение могло означать, что исход битвы висит на волоске, но у Мело это было похоже на последнее прощание. Когти горя все еще рвали Арминия. Его друг был все равно что мертв.

Арминий не мог позволить горю поглотить его. Битва все еще продолжалась, и пришло время посмотреть, что происходит. Он направил лошадь вперед, к линии деревьев. Воины отошли с его пути. С мрачными лицами они молча признали его. Кивок здесь. Подбородок опущен, голова наклонена там. Не было радостных приветствий. Никаких угроз о том, что они перережут римлян. Даже немногие оставшиеся берсерки молчали. Вглубокой задумчивости и беспокойстве Арминий ничего не ответил.

— Ты обещал нам победу, — прокричал чей-то голос. — Отсюда не очень похоже, что это произойдет.

— Не с того места, где я стою, — сказал воин с кислым лицом рядом с Арминием. — У Германика там восемь легионов, а чтобы захватить вал, понадобилось всего три или четыре. Сколько нас, тысяч десять в лесу? Мы можем победить один или два легиона, но восемь?

Арминий потерял всякий контроль. — Если бы ваши гребаные вожди подчинились моим приказам здесь и на валу, — кричал он, — я был бы там, где был нужен, — вон там. Вы бы ударили римлянам во фланг, пока мы отбрасывали их с нашей позиции. Если бы вы это сделали, глупые ублюдки, может быть, вы бы не смотрели смерти в лицо!

У воина с кислым лицом отвисла челюсть. Арминий бросил на него презрительный взгляд, и его взор скользнул по другим потрясенным лицам. — Я говорю правду. — Он цокнул языком и снова направил свою лошадь к линии деревьев. Волосы на шее зашевелились — он чувствовал на себе взгляды сотен пар глаз, чувствовал негодование воинов. Он проехал примерно четверть расстояния, прежде чем раздался первый крик.

— Ты ничем не лучше нас, Арминий из херусков!

Непоколебимый Арминий сделал вид, что ничего не слышал, но за ним последовали другие.

— Ты думаешь, что ты король племен, собака? Высокомерный ублюдок! Туснельда, должно быть, была рада видеть тебя сзади!

Зрение Арминия затуманилось, и он резко развернул своего скакуна. —

— Кто это сказал? КТО ЭТО СКАЗАЛ!? — завопил он, рванувшись вперед, используя массу своего коня, чтобы проложить дорогу.

Гнев воинов уже поутих. Немногие встречались взглядом с Арминием, а те, кто смотрел, казались смущенными, даже пристыженными. Некоторые бормотали что-то вроде — Туснельда была хорошей женщиной. — Это было ужасно — потерять ее вот так. Арминий не обратил на них внимания. С побелевшими от ярости ноздрями, с колотящимся сердцем, он крутил головой из стороны в сторону, спрашивая — Кто это сказал? Кто оскорбил меня? Покажись, ублюдок!

При этих словах на пути Арминия появился широкоплечий воин. Бруктер, судя по выкройке штанов, его голая грудь блестела от пота. В его левом кулаке болтался потрепанный шестиугольный щит. Красные пятна покрывали наконечник его копья. С суровым выражением лица он посмотрел на Арминия. — Я сказал это.

— Это был ты?

— Да. — Воин с обнаженной грудью расставил ноги чуть шире. — Я.

— Ты безродный ублюдок. Ты грязное, гребаное животное.

Воин открыл рот, чтобы гневно возразить. Он так и не увидел, как меч Арминия рассек воздух. Не почувствовал удара, пока лезвие не оторвало ему макушку, а к тому времени было уже слишком поздно. Брызнули мозговое вещество и кровь. Он упал, губы все еще пытались говорить. Отрезанная часть его черепа вместе с волосами приземлилась в десяти шагах от него. Труп повалился набок, рассеяв ближайших мужчин.

— Кто-нибудь еще хочет оскорбить мою жену? — Арминий натянул поводья, и лошадь сделала полный круг.

Никто не ответил.

— Хорошо — Наклонившись, он плюнул на труп бруктера. — Если бы у меня было время, я бы отрезал и его член, но предстоит битва. Если, конечно, у кого-то из вас еще хватит на это смелости. — Он огляделся вокруг; никто не встречался с ним взглядом.

— Вы будете драться или побежите, как побитые псы? — крикнул он.

— Если собираетесь бежать, лучше сделать это сейчас.

В наступившей тишине к Арминию вернулось подобие спокойствия, и до него дошел масштаб того, что он сделал. Он зашел слишком далеко. «Слишком далеко», — подумал он. «Я могу их потерять». Он смягчил свое суровое выражение лица, попытался выглядеть ободряюще. Прошло еще десять ударов сердца.

— Я не буду бежать. — Голос Герваса был громким. — Римляне убили слишком много моих людей. Я никогда больше не смогу высоко держать голову, если сбегу.

— Мы останусь, — сказали двое его спутников.

— И я, — закричал невидимый мужчина слева от Арминия.

Подобно резкому изменению направления ветра, внимание воинов переключилось с Арминия на насущные дела. Не было громкого пения, как ему хотелось бы, но многие люди стучали копьями по своим щитам. Облегчение Арминия было кратким. Его воины будут сражаться, но смогут ли они победить?

Глава XXIX

Рядом с оборонительным рвом еще строящегося лагеря, сидел с мрачным лицом Тулл. Солнечные лучи продолжали палить, их жар был беспощаден. Мухи жужжали вокруг его окровавленного сапога, возвращаясь независимо от того, сколько раз он от них отмахивался. Прошел, возможно, час с тех пор, как пришел приказ от Германика. Ходили слухи с поля боя, что воины Арминия были отброшены. Это была приятная новость, но она еще больше разочаровала Тулла, потому что его там не было.

Раненые окружали его. Стоны и бормотание проклятий смешивались с голосами санитаров. Десятки специально обученных солдат лечили раненых, уложенных рядами на твердую землю, которых размещали там санитары, которые, закончив работу, мчались обратно на поле боя за оставшимися. Половина боеспособных легионеров рыла ров, а остальные стояли на страже, образуя заслон между лагерем и полем боя. Другие группы переправляли бурдюки с водой из реки Висургис.

Тулл не хотел, чтобы его видели на сидящим заднице, но нашелся хирург, который осматривал его ногу, а больничная палатка еще не была установлена. Значит приходилось обходится как есть. Грек, как и его сородичи, смуглый хирург был худым, почти лысым и выглядел изможденным. Кончик его языка высунулся из-под губ, когда он расшнуровывал сапог Тулла. — Скажите мне, если боль будет слишком сильной, господин, — сказал он.

— Это чертовски больно, что бы ты ни делал, — с гримасой ответил Тулл.

— У меня есть маковый сок…

— Обойдусь.

Хирург пожал плечами. — Мне придется отрезать часть сапога, господин, — сказал он вскоре после этого.

— Делай, что должен. Он все равно испорчен. Новая пара сапог не имела значения — Тулл беспокоило то, что мог обнаружить хирург. Если Фортуна не будет в дурном настроении, он не умрет от травмы, но более чем вероятно, что его карьере придет конец. Легионер, не способный маршировать, даже примипил, никому не нужен.

Несмотря на свои опасения, Тулл не стал утруждать себя поисками хирурга, пока они не добрались до уже выбранного места для лагеря. Протесты Фенестелы остались без внимания. — Есть люди, которые нуждаются в помощи больше, чем я, — прорычал Тулл, положив конец разговору. Не так давно повозки, которые привезли солдатские палатки, были организованы для вывоза раненых с поля боя, и уже непрерывным потоком прибывали и убывали. По словам недавно прибывших погонщиков мулов, бои продолжали быть жестокими, но германцы отступали. Победа казалась неизбежной, решил Тулл, хотя и не сказал этого вслух.

— Аид! — Волны сладкой агонии наполнили его левую ногу.

— Мои извинения, господин. Между ногой и сапогом был тромб. Мне пришлось их разъединить. — Хирург вымыл руки в стоявшей рядом с ним бронзовой чаше, а затем вытер полотенцем, переданным ему санитаром.

— Она снова начала кровоточить, — сказал Тулл.

— Ничего не поделаешь, господин. Это очистит рану.

Тулл посмотрел вниз, но с хирургом, склонившимся над его голенью, почти ничего не было видно, поэтому он откинулся на руки и окинул окрестности раздраженным взглядом. — Ты там! — крикнул он.

Несколько солдат в близлежащем рву, видимые только выше пояса, огляделись.

— Ты! — закричал Тулл, указывая на лопоухого человека, который как он знал был из Третьей центурии его когорты. — Я вижу тебя, лентяй!

Приложи больше усилий к размахиванию этой киркой или я разобью эту штуку о твою голову. Остальные, возвращайтесь к работе!

Каждый солдат внезапно заинтересовался дном рва, и ритмичный стук, когда их кирки погружались в почву, набирал скорость.

Хирург вздохнул, снова привлекая внимание Тулла к его ноге. — Ну?

Насколько все плохо? — спросил Тулл.

— Я видел и хуже, господин. — Хирург прощупал пальцами, заставив Тулла зашипеть от дискомфорта.

— Да? И я тоже! Какие повреждения? — Тулл хотел спросить, всегда ли он будет хромым, но редкий страх заставил его замолчать.

— Четвертый и пятый пальцы целы, господин. Ваш большой палец и третий разорваны лезвием, которое проткнуло ваш сапог. Пара стежков исправит положение. — Хирург что-то протянул Туллу. — Второй палец частично ампутирован.

Тулл с отвращением понял, что окровавленный кусок плоти, предложенный хирургом, был кончиком его пальца ноги. — Чтобы тебе вечно гнить в Аиде, Мело, — пробормотал он.

Хирург непонимающе посмотрел на него.

— Мело был тем воином, который сделал это со мной.

Брови хирурга изогнулись. — Вы знали его, господин?

— Он был заместителем Арминия. Я встретил его до того, как он стал предателем.

— Я так понимаю, он мертв, господин?

— Да. Получив эту рану, я взял над ним верх. — Тулл наклонился вперед, чтобы осмотреть повреждения. Его ноздри наполнились спелым сырным запахом немытых ног, смешанным с медным привкусом крови.

Зрелище было не из приятных. Черно-красные сгустки и тянущиеся пятна покрывали его ступню от середины свода стопы до пальцев ног. Кроме того, что второй палец был вдвое меньше его первоначальной длины, было трудно что-то разобрать. Несчастье Тулла не уменьшилось. — Выглядит отвратительно.

— Кровотечение, кажется, замедлилось, господин, и это хорошо. Вы не послушаетесь моего совета не нагружать ногу, я знаю, — тут лицо хирурга стало смиренным, — поэтому, как только я закончу, я наложу давящую повязку, которая должна помочь. Ее нужно будет менять ежедневно в течение нескольких дней, чтобы убедиться в отсутствии признаков заражения.

Мурашки страха пробежали по позвоночнику Тулла. «Фортуна, не дай распространиться инфекции», — попросил он. «Что угодно, только не гангрена». — Какими будут последствия? Понимаешь, я старомодный центурион. Часто я марширую со своими людьми.

— Вы будете немного хромать до конца жизни, господин. Вам также может понадобиться кожаная повязка на культю пальца ноги, но я не вижу причин, по которым вы не сможете ходить после того, как она заживет.

Тулл готов был расцеловать хирурга. — Спасибо, — пробормотал он.

— Спасибо.

— Я просто делаю свою работу, господин.

— Да, хорошо. — Тулл кашлянул. — Моя манера поведения раньше…

извини, а? Я волновался. Армия для меня все. Если бы мне пришлось уйти из-за гребаного пальца… — Смущенный своей вспышкой, удивленный самим собой, Тулла затих.

— Я понимаю.

Тулл с трудом встретил взгляд хирурга, но увидел в нем только сострадание. Он кивнул.

Быстро и уверенно хирург промыл пораженный участок уксусом, зашил порезанные пальцы Тулла и перевязал ногу. — Вот. Я закончил. Если вы извините меня, господин? Я нужен в другом месте.

— Конечно.

В сопровождении своего помощника хирург направился к раненым.

— Хирург! — окликнул его Тулл.

Он повернулся. — Да, господин?

— Как тебя зовут?

— Аримнестос.

— Спасибо, Аримнестос.

С довольным видом, хирург поднял руку и пошел дальше.

Оставшись один, со своими людьми, трудящимися под бдительным присмотром Фенестелы, Тулл вскоре растерялся. Не желая просто так сидеть, он подобрал обрезки своего левого сапога. Надеть его не было никакой возможности — Аримнестос почти полностью отрезал верх от подошвы, — поэтому он приказал Пизону снять пару калиг с одного из убитых солдат.

Левая не подошла идеально, но со своей задачей справилась. Его поврежденная нога не была закрыта, и, что более важно, он мог ходить. В тот момент, когда он перенес вес на ногу, пульсация боли поднялась от его пальца на ноге. Осторожно, он двигался аккуратно и легко, десять шагов туда, десять туда, пока не обрадовался, что кровотечение не началось снова.

Ему казалось, что кузнец ударил его по ноге своим самым большим молотом, но ему было все равно. Он снова стал подвижным.

Глава XXX

Небо над головой темнело. Свет заходящего солнца окрашивал полосы высоких облаков в розовый, красный и все оттенки между ними. Сотни ласточек окунались и ныряли, питаясь насекомыми, их пронзительные звуки напоминали, что наступил разгар лета. Пизон мог бы вечно смотреть на птиц, но сон грозил лишить его этого удовольствия. Он растянулся у своей палатки, смертельно уставший. Измученный. Сражение в жестокой жаре истощало его, но последующая помощь в строительстве одного из армейских лагерей забрала его последние силы. Даже горе, которое он испытывал по Кальву, было притупленным.

К вечеру отступили последние германцы. Многие римские войска уже вернулись, но колонны продолжали отходить с поля боя. Солдаты выглядели истощенными. Сообщалось, что люди падали не только от истощения и солнечной лихорадки, но и от жажды. Все еще ощущая сухость во рту, Пизон приподнялся на локте и сделал глоток из своего кожаного меха. Еще один поход к Висургис должен был состояться на рассвете — он получит разрешение от Тулла взять с собой дюжину человек. Пизон намеревался незаметно окунуться в реку, когда представится случай — смыть сегодняшнюю кровь, пыль и грязь было бы прекрасно. От восхитительного аромата выпекаемого хлеба у него заурчало в животе. Он сел.

Настала очередь Метилия готовить, но из-за ушибленной ключицы он временно стал одноруким. Хирург отправил его обратно к товарищам — Я в лучшей форме, чем большинство бедных ублюдков в госпитале, — заявил он, Метилий максимально использовал свое положение инвалида. — Давай, Дульций, — сказал он. — Эти хлеба начинают подгорать.

— Да, Метилий прав, — сказал Пизон, радуясь, возможности посеять смуту.

Дульций, еще более покрасневший, чем когда-либо, благодаря солнцу и огню, за которым он ухаживал, нахмурился. — Вот! — воскликнул он, протягивая Метилию длинные железные щипцы. — С твоей левой рукой все в порядке, не так ли?

— Они горят! — воскликнул Метилий, скорее указывая, чем беря щипцы.

С проклятием, от которого волосы побелели, Дульций поднял одну из пресных лепешек, украшавших большие плоские камни, окружавшие огонь.

Основной продукт кампании, они готовились путем непрерывного вращения в направлении нагрева, что требовало большой бдительности и немалого терпения. — Лови! — Дульций швырнул хлеб, заставив Метилия пригнуться или получить удар по голове. Он приземлился на землю позади него.

— Он весь в пыли. И сгорел, — пожаловался Метилий, но все были слишком заняты смехом, чтобы слышать.

— Как будто вы никогда не делали того же, — сказал Пизон, когда веселье улеглось.

С лепешкой на коленях, стряхивая с нее грязь, Метилий сердито посмотрел на него.

— Пизон. — Дульций подбросил в воздух еще один кусок хлеба.

Пизон схватил его обеими руками. Горячий, местами подгоревший, местами не пропекшийся, он был вкуснее, чем многие нормальные блюда, которые он ел. — У кого-нибудь есть вино?

— У меня есть, — кисло ответил Метилий.

— Так достань его, — потребовал Пизон.

— Да, а то у меня во рту пересохло. — добавил Дульций.

Метилий не очень любезно отдал свой бурдюк. Он ходил за ним, пока он тот шел вокруг костра. Когда Дульций протянул руку, Метилий выхватил бурдюк. — Ты ничего не получишь, придурок, пока я не съем еще одну лепешку. Вон та — самая лучший. Угрюмый Дульций протянул прекрасный, хорошо пропекшийся хлеб. Метилий, который догадался поставить свое вино позади себя, взял лепешку с ухмылкой. — Вот так, — сказал он, подталкивая бурдюк своей сандалией.

— Один глоток, имей в виду.

Хитрый Дульций незаметно достал свою собственную глиняную чашу и, пока Метилий ковырялся с лепешкой налил себе изрядную порцию. — Спасибо, брат, — сказал он, возвращая изрядно опустевший бурдюк к ногам Метилия. Метилий сразу понял, что произошло. — Ты мерзавец! — С лепешкой в здоровой руке, он мог только броситься к чаше Дульция. Дульций, смеясь, отскочил в сторону, но нечаянно сунул сандалию в огонь. Полетели искры, треснуло дерево, и он с потрясенным ревом отпрыгнул от опасности. Пизон, Метилий и остальные рухнули от смеха. Дульций топтался на месте и яростно глотал вино, большего всего была задета его гордость.

— Я бы хорошо заплатил, чтобы увидеть это на сцене, — сказал Пизон, вытирая слезы с глаз. — Вам двоим следует объединиться, когда вы покинете армию. Я уже вижу объявления: «Метилий и Дульций — клоуны, акробаты и обычные дураки. Три представления в день».

И Метилий, и Дульций сказали ему, что он может сделать с его предложением, и ухмыляющийся Пизон пожал плечами. — Ни в чем другом ты не будешь хорош, я бы серьезно об этом подумал.

— Кто в чем не будет хорош? — прогремел Тулл, ковыляя к их огню.

Пизон объяснил, внутренне радуясь, увидев здорового и относительно невредимого Тулла. «Не было человека в центурии или его когорте, который не беспокоился бы о его травме», — подумал Пизон. — Приятно видеть вас на ногах, господин, — сказал он.

— Чтобы свалить меня требуется нечто большее. — Взгляд Тулла блуждал по ним. — Каждый раз одно и то же. Как долго я должен стоять здесь, прежде чем вы предложите мне выпить? Не думай, что я не заметил твой бурдюк, Метилий.

Поспешно была извлечена, наполнена и передана чаша. Тулл кивнул в знак благодарности и подождал, пока все мужчины не встанут чашами в руках. Он поднял руку. — Тост. Посвящается Кальву. И остальным нашим погибшим товарищам. Слишком многие сегодня ушли из жизни. Они не будут забыты.

— За Кальва, — сказал Пизон. Хотя он старался не слишком дружить с долговязым фермером, его смерть тем не менее причиняла ему боль. — За погибших товарищей.

Все осушили свои чаши. С мрачными лицами они переглянулись.

«Слова не нужны», — подумал Пизон. Он и его товарищи были живы. Это было важнее, чем сегодняшняя победа.

— Скоро зазвучат трубы, — Тулл издал злобный смешок, когда они напряглись. — Беспокоиться не о чем. Германик хочет обратится к войскам — в первую очередь к этому лагерю. Мы должны собраться в промежутке. — Это большое пространство между внутренней части лагерных стен и первыми рядами палаток служило защитой от вражеских снарядов; это также было место для собраний

С облегчением Пизон спросил — О чем он будет говорить, господин?

— Ты знаешь столько же, сколько и я. — Тулл подмигнул. — Не бойся, это не будет связано с Макулой.

— Да, господин. — Пизон покраснел, задаваясь вопросом, знал ли Тулл, что накануне он навещал собаку. Погонщик мулов, выбранный Туллом, хорошо присматривал за Макулой, но должно было пройти какое-то время, прежде чем стало бы достаточно безопасно, чтобы вернуть животное в центурию. Туберон был не из тех, кто быстро забывает оскорбления.

Вспотевшие, несмотря на то что они сбросили доспехи, они пристегнули мечи и построились вместе с остальными. В ближайших рядах палаток готовилась вся когорта. Ведомые Туллом и Фенестелой, они двинулись вперед быстрым шагом. Больше заинтересованные в приготовлении пищи или просто в отдыхе, солдаты из других подразделений мало обращали на них внимания. На улицах было тихо; большую часть движения составляли посыльные или те несчастные, у которых были служебные обязанности.

Догадка Пизона о том, что Тулл ведет их в интерваллум пораньше, чтобы занять хорошее место, подтвердилась. Он повел их к участку крепостного вала рядом с главными воротами. Факелы горели на вершинах укреплений; большой костер у стены осветил пространство оранжевым светом. Центурия преторианцев уже был на месте. Возможно, их ждало еще двести солдат. «Другие люди с быстро соображающими офицерами», — подумал Пизон. Тулл остановился возле костра, прямо под проходом, который шел вдоль верхней части оборонительных сооружений. Он кивнул ближайшему офицеру-преторианцу, опциону в потрепанном шлеме без гребня.

Опцион отсалютовал.

— Примипил.

— Сегодня был тяжелый бой, — сказал Тулл. — Я слышал, ваши ребята хорошо поработали.

— Мы все сделали правильно, господин, — ответил опцион.

Прошло десять ударов сердца, и стало ясно, что опцион не собирался упоминать солдат Тулла, которые первыми взошли на вражеский вал. Лицо Тулла помрачнело от этого преднамеренного пренебрежения. В конце концов, он бросил быстрый взгляд через плечо. — Вы хорошие мальчики. Лучше, чем любые другие войска, — сказал он.

Гребаные преторианцы, — беззвучно крикнул Пизон Метилию, который, в свою очередь, незаметно сделал непристойный жест в сторону опциона.

Вскоре после этого трубы созвали два легиона в лагере в интерваллум.

Время шло. По безоблачному небу распространялась тьма; появлялись звезды. Только западный горизонт оставался светлым. Несмотря на их центральное положение, Пизону и его товарищам не потребовалось много времени, чтобы заскучать. Возмущенный неуважением преторианца, уверенный в себе после своей шутки над Тубероном, Пизон придумал дерзкий план. — Господин?

Тулл поднял бровь. — Да?

— Разрешите отлить, господин?

— Сделай это быстро.

— Да, господин. — Не обращая внимания на вопрос Метилия о том, что он на самом деле делает, Пизон бочком направился к нужникам.

Миссия Пизона заняла больше времени, чем он ожидал. Когда он вернулся, наступила ночь, и оба легиона были на месте. Приветствий не было, а это уже кое-что — Германик еще не прибыл, значит, успел вовремя. Тулл будет недоволен его продолжительным отсутствием, но на этом все.

Осторожно, избегая взглядов офицеров, Пизон спешил между рядами легионеров, используя свет костра, чтобы найти свою центурию.

— Где, во имя Аида, ты был? — прошипел Метилий, когда Пизон пробрался в их гущу.

— У тебя должно быть запор. — Дульций ухмыльнулся. — Хорошо, что меня не было рядом.

Их вопросы и комментарии вполголоса продолжались. Раздосадованный сначала их любопытством, а затем раздражением, Пизон не ответил. Даже стоящего в шестом ряду, Туллу не потребовалось много времени, чтобы заметить его. — Почему так долго? — рявкнул он.

— Извините, господин. Понос, господин. — Хихиканье его товарищей началось сразу. Он никогда не услышит этому конца, решил Пизон, но никакое другое оправдание не годилось.

Нахмурившись, Тулл, казалось, собирался сказать что-то еще, но ему помешал приход Германика. Раздались спонтанные громкие возгласы одобрения. Тысячи подбитых гвоздями калиг стучали по земле. Преторианцы вытянулись. Свет отражался от доспехов Германика, когда он подбежал к проходу на вершине крепостного вала. Высокий, царственный, внушительный, он стоял лицом к толпе солдат.

— ГЕР-МАН-И-К! — приветствия зазвучали громче.

Контраст между командующим и грязными, забрызганными кровью легионерами не мог быть более резким или вдохновляющим. Полированная бронза, инкрустированная серебром. Малиновые перья. Красный шелковый пояс. Лакированная кожа. Все в Германике источало власть, богатство и статус. Наступила тишина, но вместо того, чтобы сразу начать говорить, он позволил ожиданиям солдат возрасти.

«Какой полководец», — подумал Пизон с яростной гордостью. «Наш вождь»!

— Солдаты Рима! — Громко зазвучал голос Германика. — Сегодняшняя битва была долгой и упорной.

Головы кивали. Мужчины хлопали товарищей по плечу, рыча в знак согласия.

— Несмотря на жару, условия и решимость врага, вы победили. Вы истинные сыны Рима! Я приветствую вас за вашу доблесть. Вашу стойкость. Вашу преданность! — Германик вытянул руки ладонями вверх.

Пизон ревел вместе с остальными, долго и сильно, остановившись только тогда, когда его голос сорвался.

Спокойный, собранный, Германик подождал, пока утихнет шум.

— Многие из наших братьев пали сегодня, но их жертва никогда не будет забыта! — Войска снова взревели в знак признательности. — Германик продолжил: — На рассвете рабочие отряды будут отправлены на поиски каждого тела, будь то легионер или ауксиларий. Погребальные костры будут видны за много миль, как предупреждение дикарям, что мы все еще остаемся на их территории. По-нашему возвращении к Ренусу для каждого павшего солдата будет воздвигнуто надгробие — за мой счет. Деньги будут выплачены семьям погибших. Те солдаты, чьи ранения требуют увольнения из армии, также не останутся без них. И вы, мои храбрецы, — когда придет день выплаты жалованья, каждый из вас получит пожертвование в семьдесят пять динариев.

Раздались одобрительные возгласы, когда восхищенные легионеры выразили свою благодарность. Затем Германик объявил, что летняя кампания окончена, что вызвало новые торжества. Когда прибыли фургоны, чтобы раздать его собственные запасы вина, войска пришли в бешенство. Мало кто заметил, как наместник спустился по ступеням и ушел, сопровождаемый своими преторианцами.

— Жалованье за три месяца и полный бурдюк вина из запасов Германика — чертовски неплохо для одной битвы, — высказал мнение Метилий.

— За это стоит произнести тост, — сказал Пизон, наклоняясь и делая долгий глоток из бурдюка, который он только что вытащил из укрытия.

Благодаря тусклому свету никто не заметил его «брюшко» — на самом деле кожаный бурдюк, спрятанный под его туникой на уровне живота и удерживаемый ремнями. — Вот. — Он сунул бурдюк Метилию.

— Так вот почему ты так долго отсутствовал — ты воровал это!

Пизон небрежно пожал плечами.

Метилий вытер губы и протянул мех сияющему Дульцию. — Где ты взял его? Надеюсь, не в шатре Туберона?

— Даже я не настолько глуп, чтобы снова рисковать. Это было… — резкие тычок Метилия ему в ребра заставил Пизона замолчать.

Было слишком поздно. Тулл — откуда, во имя всех богов, он взялся, недоумевал паникующий Пизон — уже вырвал бурдюк у Дульция. — Ты не посещал выгребные ямы, Пизон. — Тон Тулла был угрожающим. — Где ты это украл?

— Он мой, господин. Я вернулся за ним… я подумал, что тост за Германика будет уместным. Знаете, после того как он сегодня привел нас к победе. — Голос Пизона затих.

Тулл подошел ближе и встал прямо перед Пизоном. — Ты думаешь, я вчера, мать твою, родился?

— Нет, господин. — Во рту у Пизона пересохло. По обе стороны его товарищи стояли неподвижно, как столбы. Кража у другого солдата была серьезным преступлением, и все это знали. С глубокой древности преступника забивали до смерти его товарищами по палатке. Сейчас же, как правило, в качестве наказания назначалась порка и лишение жалованья, но это не означало, что смертный приговор невозможен.

Тулл прижался лицом к лицу Пизона. — Скажи, пожалуйста, что в Пятом ты ни у кого не брал.

— Конечно нет, господин.

— Не надо мне врать, личинка! — Тулл ткнул Пизона указательным пальцем в грудь раз, другой. — Где. Ты. Взял. Это?

— В палатке преторианцев, господин.

Было неслыханно, чтобы их центурион потерял дар речи. Пораженный, Пизон смотрел, как рот Тулла открывается и закрывается.

— Понятно, — сказал наконец Тулл. — Я понимаю.

Страх Пизона усилился. Это был конец. Его последние воспоминания будут о кулаках и подбитых гвоздями калигах, которые будут бить и втаптывать его в небытие.

К его изумлению, Тулл высоко поднял бурдюк. — Если это от тех придурков, мне лучше попробовать.

Глаза Пизона метнулись к Метилию, пока Тулл пил. Что это значит? Пытался сказать он, без слов. Пожимание плечами Метилия «не знаю» не помогло.

— Неплохо. Это уж точно лучше, чем моча, которую вы обычно пьете, — сказал Тулл, причмокивая.

— Э-э, да, господин. — В ужасе Пизон все еще понятия не имел, что произойдет дальше.

Тулл сделал еще один глоток. Все искоса наблюдали за происходящим.

Удар! Бурдюк влетел Пизону в грудь. Он инстинктивно подхватил его.

— Выбросьте мех, когда он опустеет. Далеко от наших палаток. — Тулл был уже в нескольких шагах от него. — Ты покупаешь выпивку в первую ночь в «Быке и Плуге». Всю ночь.

— Да, господин! — «Нельзя отрицать этого», — подумал Пизон, ухмыляясь. «Их центурион был лучшим во всей кровавой армии».

Глава XXXI

Слабый свет на востоке предвещал восход солнца, но над землей все ещё царила тьма. Воздух был прохладным, освежающим — мир отличный от резких перепадов температур. Обрывки тумана покрывали открытые участки земли. На травяных кочках блестела роса; она капала с покачивающихся травинок. Из мрака вырисовывались высокие и угрожающие деревья. Изящные, осторожные олени паслись по двое и по трое, поднимая головы через равные промежутки времени, чтобы проверить, нет ли опасности.

Арминий возвращался на поле битвы с Гервасом и дюжиной воинов. Спутники Арминия были настороже, реагируя на малейший звук, но он, движимый сильным горем и непреодолимым гневом, не смотрел ни вправо, ни влево. У него не было покоя. К концу предыдущего дня битва была проиграна, он был так измотан, что едва мог говорить. Милосердный сон не пришел к нему. Ни наступление темноты, ни восход луны не изменили ситуацию. Разъяренный, расстроенный, горящий желанием отомстить, он наблюдал, как она медленно и постепенно прокладывала путь по небу. Он лежал без сна, пока из леса доносился крик совы, а холодный воздух наполняли стоны раненых. Измученный упущенными шансами, встревоженный огромными потерями своей армии и мучаясь от раны, он всю ночь ворочался на своем мокром от пота одеяле. Теперь его взгляд с суровыми глазами на осунувшемся лице блуждал по земле перед ним, выискивая движение, любой признак врага. Время от времени он оглядывался на своих отстающих сопровождающих.

— Не отставайте, ублюдки! — прорычал он.

Пристыженные, они сократили разрыв, но ничего не сказали.

«Неприятно возвращаться на поле битвы, где потерпел поражение, плохая примета», — подумал Арминий. К тому же опасно. Восточный горизонт уже окрасился красным. Германик, возможно, и не оставил здесь солдат, но они вернутся, как только рассветет, точно так же, как ночь сменяет день. Вместо того, чтобы служить сдерживающим фактором, опасность подстегнула Арминия. Мело лежал, окоченевший и холодный, где-то на крепостном валу. Его нельзя было там оставлять, как падаль для диких зверей, пир для ворон и коршунов. Ничто не имело значения для Арминия в этот момент, кроме поисков тела его друга. Самый верный слуга, преданный сердцем и мужественный, Мело заслужил погребение воина.

«Это больше, чем получат остальные убитые», — подумал Арминий, когда в ноздри ударил первый запах гниения. Вскоре появились тела, а с ними и мухи. Облака синих и зеленых пузырей, каких он никогда раньше не видел, поднялись на его пути, закружились и снова улеглись, чтобы поесть. Его желудок перевернулся при мысли о запахе созревающего мяса.

Бой произошел на некотором расстоянии, поэтому эти люди бежали только для того, чтобы умереть от ран, не дойдя до безопасного места.

Возможно, они были убиты преследовавшими их легионерами. В любом случае это не имело значения. Обмякшие, с открытым ртом, забрызганные кровью, они лежали, уставившись в светлеющее небо, или лицом вниз в траве, или наполовину погруженные в грязные лужи. Никто никогда больше не пошевельнется. Некоторые были одни, другие с товарищами лежали вместе в холодных объятиях смерти. Стрелы утыкали тела мужчин вокруг основания дерева. Рот Арминия сжался — это было доказательством того, что некоторые воины использовались вражескими лучниками в качестве забавы. «Римская грязь», — подумал он.

Число убитых быстро росло, и вскоре Арминию пришлось выбирать извилистый путь между распростертыми телами. Недовольный всепоглощающим запахом смерти, дерьма и гниющей плоти, его лошадь то и дело отказывалась идти. Безжалостно, Арминий подстегивал ее. Не в силах помочь павшим и уверенный из-за их местоположения, что никто из них не был Мело, он сам не обращал на мертвых никакого внимания. Громкое хрюканье привлекло внимание Арминия. Его живот снова скрутило, когда он увидел сквозь деревья группу диких кабанов — свиноматок, поросят и самцов — питающихся трупами. Он сплюнул, но не попытался прогнать тварей — они вернутся только после его ухода. Его решимость найти тело Мело укрепилась. Плоть его друга не разорвут зубами, не будет глазных яблок, проткнутых клювом. Никаких увечий от мстительных легионеров. Не будет яиц, отложенных роем мух, не будет заражения личинками. Никакого гниения до голых костей. Никакого, постепенного распада в прах под холодным небом.

Мело сгниет, его съедят черви, но это произойдет глубоко в земле, после того как будут сказаны соответствующие слова. Одетый в красивую одежду, с оружием и доспехами лучшего качества, он отправится на тот свет, как того заслуживает человек его храбрости и положения. «Мы будем пить за тебя до глубокой ночи, пока звезды не померкнут на рассветном небе», — подумал Арминий, когти горя рвали его. «Тебя никогда не забудут — брата, который у меня должен был быть».

Его лошадь снова дернулась. Выругавшись, Арминий поднял кнут только для того, чтобы заметить, что они достигли края крепостного вала. Сожалея о своем обращении, он похлопал лошадь по шее. Она фыркнула, все еще обеспокоенная резней. Понимая, что их позиция раскрыта, Арминий провел несколько минут, изучая равнину за ними. Убедившись, что никаких признаков врага не видно, он сосредоточился на более близкой местности. Первые сто шагов от основания вала были покрыты мертвыми римлянами — столько же легионеров и вспомогательных войск, сколько воинов было на вершине. После этого он с нарастающей кислинкой отметил, что они поредели. В двухстах шагах их действительно было немного, а еще дальше — ни одного. Это было жестоким доказательством разницы в потерях между сторонами. Он подавил свой гнев. Мело нужно было найти, и как можно скорее. Спешившись, Арминий передал поводья одному из своих товарищей и приказал остальным сделать то же самое.

— Мы рассредоточимся — две шеренги, по десять шагов друг от друга. — указал он. — Половина из вас идет туда, половина идет со мной.

За время пребывания Арминия в легионах он участвовал во многих битвах, но резня, которую он устроил в лесу, была самым крупным конфликтом, и до сих пор единственным, который он посетил впоследствии. Хотя он привык к телам и к унижению смерти, это место было тяжелым для него. В лесу девять из каждых десяти трупов были римлянами. Здесь было наоборот. Ядовитая смесь гнева и печали набухла в его груди, мешая дышать зловонным воздухом. Ты сделал это, кричала его совесть. Ты несешь ответственность за эту резню. Этот склеп.

Арминий отказался позволить этой идее укорениться. Это случилось бы в любом случае. Этим летом Германик в любом случае собирался пересечь реку. «Даже если бы я был мертв, — подумал Арминий, — сукин сын пришел бы отомстить племенам, каждое из которых было бы уничтожено по частям. Если бы вожди послушались меня, сделали бы то, что я им сказал с самого начала, мы могли бы победить здесь. Это не было бы в таком масштабе, как семь лет назад: армия Германика была слишком велика.

Но мы могли бы убить достаточно, чтобы остановить их кампанию. Окровавленные, избитые, они бы отступили к Ренусу, на каждом шагу становясь добычей для местных племен.

Мысли Арминия закружились по более тесным кругам, предвидя различные тактики или места, которые он мог бы выбрать для битвы. Ни один из них не сработал бы, заключил он, если бы у него не было столько воинов и тупоголовых вождей, которые их возглавляли. Все сводилось к одной неудобоваримой истине. Избежать драки здесь было бы самым мудрым решением. Остаток лета можно было потратить на уничтожение групп римских разведчиков и небольших патрулей.

Однако при более консервативном подходе его союз раскололся бы на составляющие его племена, решил Арминий. Горячий, мужественный, его народ не мог позволить врагу безответно грабить свои земли. Сами по себе они встретились бы с легионами лицом к лицу и проиграли. Так что сражения предыдущих дней были необходимы. Если бы только его приказы выполнялись, их результаты могли бы быть другими. Поражение грозило серьезными личными последствиями для Арминия.

Вместо того, чтобы научить вождей повиновению или готовности слушать, кровавая баня, похоже, разрушила его рыхлую коалицию. Побежденные люди быстро указывали на него пальцем, забывая, что они изначально проигнорировали его приказы. «Дураки», — подумал Арминий. Они не могут или не хотят видеть битву такой, какой она была: неспособны повиноваться.

— Что ты сказал? — слева от него расхаживал Гервас.

Арминий понял, что говорил вслух. — Ничего, — пробормотал он.

Было любопытно, как Гервас, воин другого племени, искал его общества. И все же это не так, размышлял Арминий, — юноша потерял Герульфа, оказавшего на него основное влияние. Другие вожди узипетов были храброй, но неорганизованной толпой. Ни один не выделялся, как Малловенд из марсов. Или сам Арминий, возглавлявший племена. Было естественно, что Герваса привлекало его лидерство, его харизма. Немного воспитать парня, и он может вырасти в полезного помощника. Сердце Арминия сжалось от чувства вины. Вот он был здесь, думая так, но даже дня не прошло как умер Мело.

— Смотри!

Голова Арминия закружилась. Говорил воин, стоящий ближе всех к краю крепостного вала. — Что такое? — спросил Арминий.

— Вон там. В дальнем конце равнины.

Арминий сосредоточил свой взгляд на далекой земле, откуда накануне пришли проклятые легионы Германика. Предательские облака пыли поднимались со стороны Висургиса. Арминий выругался. Это римские войска. — Они пришли забрать своих мертвецов.

— Нам лучше уйти. — Это сказал один из его старейших воинов, бородатый типа с проседью, которого Арминий знал с детства. Несколько мужчин выразили согласие. Гервас, отметил он, не был одним из них.

— Мы еще не нашли Мело, — сказал Арминий, глядя на него.

— Задержимся здесь, и единственное, что мы найдем, — это смерть, — сказал старый воин, встретив взгляд Арминия своим жестким взглядом.

— Ты потерял свои яйца? Они более чем в полумиле отсюда, — воскликнул Арминий. Он приложил ладонь ко рту, чтобы другая группа могла слышать. — У нас еще есть время. Продолжайте искать!

Напуганные его яростью, воины повиновались, даже старый воин, хотя он и ворчал себе под нос.

Вчера ты отвернулся, Донар, подумал Арминий. Это всего лишь мелочь. Позвольте мне найти тело моего друга. Примерно двадцать ударов сердца спустя он подумал, что его услышана. Арминий наткнулся на труп, который сзади напоминал Мело. Шатен, среднего телосложения. Под кольчугой была дорогая туника. Плотные тканые штаны коричневого цвета. Нервничая, Арминий перевернул тело. Мгновенно разочарование наполнило его. Несмотря на порез от меча на лице, запекшуюся кровь повсюду, грязь во рту, это был не его друг. «Покойся с миром», — подумал Арминий, позволяя телу снова упасть на живот. Он осмотрел еще трех мертвых воинов, затем пятерых. Восьмерых. Он отказался смотреть на равнину и приближающихся римлян. «К черту их», — подумал Арминий. «Пусть грязь придет. Я убью их всех». Он знал свои слова как фантазию, но его горе породило безумное упрямство.

— Римляне увидели нас. Я не останусь и не умру ни за что. Вы со мной? — спросил старый воин своих товарищей. Все, кроме Герваса, согласились.

Ярость Арминия вырвалась наружу. — Оставайтесь на месте! — рявкнул он. — Я не разрешал тебе идти!

— Это с вашего позволения. — Старый воин сделал непристойный жест. — В последний раз, когда я смотрел, ты был вождем херусков, а не королем или римским центурионом; а я был свободным человеком, а не рабом и не гребаным легионером. — Он быстрым шагом направился к лошадям. Остальные последовали за ним. Вторая группа вскоре заметила это и присоединилась к ним. То же самое сделал и воин, державший коней, крича извиняющимся тоном, что он привязал лошадей Арминия и Герваса, чтобы они не погнались за остальными.

— Тупые, с бычьей шеей, упрямые ублюдки, — закричал Арминий, вены на его шее вздулись. — Как всякий проклятый воин под солнцем, они знают лучше. Что им следует делать, так это слушать и повиноваться! — Охваченный яростью, он не заметил странного выражения, мелькнувшего на лице Герваса. Бормоча себе под нос, Арминий возобновил поиски среди мертвых.

— Мело не хотел бы этого — он не хотел бы, чтобы ты вот так расстался со своей жизнью, — сказал Гервас.

— Что ты можешь знать? — огрызнулся Арминий, думая: «Не так давно Мело был близок к тому, чтобы перерезать тебе горло и закопать твой труп в лесу. — Давай, иди! Тебе незачем умирать.

— Я остаюсь

— Поступай как знаешь. — Пожимание плечами Арминия было фаталистическим. По крайней мере, смерть была бы для него долгожданным освобождением. Его армия была разбита, и тысячи его людей были убиты.

То, что осталось от его сил, развалится в ближайшие дни. Словно побитые дворняги, воины прятались в свои поселения, надеясь, что римляне оставят их в покое.

В течение предстоящей долгой темной зимы, уютно устроившись в своих длинных домах и не имея ничего, кроме питья и болтовни, выжившие будут размышлять и начнут обвинять друг друга. Арминий не мог себе представить, чтобы вожди снова согласились следовать за ним, не после этого. Трудно было представить, как даже его дядя Ингиомер снова поставит своих воинов под командование Арминия, и когда следующей весной легионы Германика переправятся через реку, а они наверняка это сделают, сопротивление будет сломлено. Гарантированно провалится.

Имея шанс увидеть свою жену и ребенка, Арминий имел бы основания смотреть в будущее, но они были пленниками в далекой Италии: для него все равно что мертвы. Быть убитым сейчас положит конец его страданиям.

Встретив Мело на дальней стороне, он нашел бы хорошую компанию во время долгого ожидания Туснельды.

— Смотри!

Арминий повернулся и ахнул. Гервас стоял над окровавленным телом Мело. Сердце Арминия сжалось, когда он увидел своего друга таким восковым. Серый. Мертвый. — Ты нашел его, — глупо сказал он.

— Приведи лошадей, — сказал Гервас.

Арминий уставился на Мело, ошеломленный горем.

— Приведи лошадей. Сейчас!

Спотыкаясь, как пьяный, Арминий повиновался. Краем глаза он увидел, как римские всадники остановились. Услышал крик офицера на латыни — Стой! Это может быть ловушка.

Беспрепятственно Арминий подвел лошадей к Гервасу, и вместе они навалили свинцовый труп Мело на холку одной из них. Оглядываясь назад, пока они уезжали, Арминий улыбнулся. Щит Донара защищал их. Почему еще пятьдесят римских кавалеристов воздерживались от погони за двумя утомленными германцами?

В конце концов, Мело будет похоронен подобающим образом.