Орлы в буре

Зима, 15 г. н. э.

Рядом с римским фортом Ветера, на границе с Германией.

Глава I

Тулл бродил по поселению рядом со своим лагерем, Ветерой. Если не считать голубого неба и солнца, это был суровый зимний день; ледяной воздух обжигал, когда он вдыхал его. Толстый слой снега покрывал крыши каждого дома и узкие переулки между ними; мощеные улицы были покрыты коричневой слякотью. Каждый прохожий, будь то гражданский или военный, был в плаще. Даже у бродячих собак был сгорбленный и несчастный вид. Несмотря на холод, настроение Тулла было хорошее. Он сменился с дежурства и вернулся в форт; все было так, как должно быть с его людьми. Дело было не только в этом, решил он. С тех пор, как три месяца назад он вернулся с восточного берега Ренуса, жизнь была легкой, неторопливой и обыденной.

Скука была лучшим состоянием, чем жизнь под угрозой нападения днем и ночью, именно так он и его люди провели летнюю кампанию. Тулл выбросил из головы пропитанные кровью воспоминания. Сегодня он собирался расслабиться, сначала понежиться и сделать массаж в недавно построенных банях поселка. После этого он будет наслаждаться хорошей едой и напитками в своей любимой местной гостинице «Бык и Плуг».

Мысль о его владелице Сироне вызвала улыбку на морщинистом лице Тулла. Дерзкая, добросердечная галльская женщина, у нее была прекрасная фигура и темперамент, не под стать любому центуриону. Он пытался ухаживать за ней в течение многих лет и всегда получал отпор. В конце концов Тулл решил, что мужчина должен сохранять свою гордость. Сирона была безнадежным делом, несмотря на доступ, предоставленный ему благодаря ее заботе об Артио, его суррогатной дочери. Хотя ухаживания Тулла прекратились, с течением времени угли его страсти не остыли.

Когда три месяца назад он маршировал по мосту через Ренус из Германии, судьба наконец улыбнулась ему. Улыбка Сироны, адресованная ему, осветила бы темную комнату. Воодушевленный таким образом, Тулл поспешил возобновить свои ухаживания. Первой ошибкой было начать после того, как он выпил приличное количество укрепляющего уверенность вина, второй — его попытка поцеловать Сирону в то же время. Он все еще чувствовал звонкую пощечину, которую она нанесла ему по щеке. Прошло десять дней, прежде чем униженному Туллу разрешили вернуться в ее гостиницу, и еще двадцать, пока отношения не были восстановлены до уровня, близкого к их прежней сердечности.

«Больше поспешности, меньше скорости». Пнув нетронутый комок чистого снега, он решил, что идти на войну легче, чем пытаться понять женщин.

— Центурион! — воскликнул проходивший мимо легионер, отдавая честь, и Тулл забыл о Сироне. Образы церемонии награждения, состоявшейся месяц, назад заполнили его разум. По-прежнему казалось странным, что Германик счел нужным возвысить его до должности второго центуриона в Первой когорте, и все же это было — это случилось. Много лет назад, когда Тулл возглавлял Вторую когорту Восемнадцатого, такое продвижение казалось возможным, но позор того, что он выжил в засаде Арминия, лишил его карьерных возможностей. Однако Германик что-то в нем увидел, и его недавнее признание сделало Тулла старше всех центурионов в легионе, кроме примипила.

Громкие возгласы марширующих легионеров, когда Германик закончил говорить, глубоко тронули Тулла. Чувствуя себя неловко даже при одном воспоминании, он огляделся. Конечно, никто не смотрел, и он усмехнулся над собой. Вон тот кузнец был слишком занят тем, что стучал молотком, а его ученик наблюдал, чтобы обращать внимание на проходящего солдата. То же самое относилось и к бондарю, подгонявшему железные кольца к новой бочке, и к ругающемуся плотнику, у которого соскользнула пила, содрав кожу с костяшек пальцев. Другие прохожие, закутанные в плащи с капюшонами, тоже не обращали внимания, так как стремились добраться до места назначения.

Даже у босоногого тощего мальчишки, пробиравшегося к Туллу, была своя цель.

— Не пожалейте монетки, господин — взмолился он.

Обычной реакцией Тулла было бы пройти мимо с проклятием, но впалые, потрескавшиеся щеки и похожие на ветви конечности мальчика вызвали у него сочувствие. «Я становлюсь старым и сентиментальным» — подумал он, роясь в кошельке и вытаскивая не просто медный ас, а серебряный динарий. — Возьми себе чего-нибудь горячего, — приказал он.

Солнечный свет играл на монете, когда она вращалась в воздухе. — Купи себе плащ или пару сапог.

Даже когда лицо мальчишки исказилось от восторга — Тысяча благословений вам, господин! — его глаза метнулись влево.

Взгляд Тулла проследил за взглядом мальчика, и он тихо выругался. Прислонившись к витрине лавки, стоял еще один мальчишка. Этот был хорошо откормлен, в три раза больше голодающего перед ним, и его ухмылка показывала, что он видел, что происходит. Как только Тулл уйдет, он заберет монеты себе. Ветвистые Конечности будут бессильны сопротивляться.

Гнев Тулла вспыхнул, и он шагнул вперед, прижав откормленного мальчишку к стене лавки навершием своего витиса, трости из виноградной лозы.

Громкий крик. — Я ничего не сделал, господин!

— Но ты бы это сделал, личинка. Ты собирался украсть у него мои деньги, не так ли? — спросил Тулл, мотнув головой в сторону Ветвистых Конечностей, который смотрел на него глазами размером с тарелку.

— Нет, не я бы…, господин! Я… — Протест мальчишки превратился в приступ боли, когда витис Тулла частично вошел ему в живот.

— Не лги мне. — Суровый взгляд Тулла, привыкший заставлять закаленных солдат отшатываться, впился в мальчишку. Он быстро опустил глаза, и Тулл прошипел ему на ухо — Если кто-нибудь хоть пальцем тронет этого мальчика или возьмет его монеты, я выслежу тебя и твоих подлых дружков, и, клянусь всеми богами, ты пожалеешь о том дне, когда был рожден. Ты понял?

— Да, господин. — Тон мальчишки стал на две ноты выше, чем прежде. — Я не подойду к нему, господин, клянусь жизнью моей матери.

Тулл опустил витис, позволив своей жертве убежать. Мальчик не смел оглянуться. Тулл подождал, пока он уйдет, и не удивился тому, что Ветвистые Конечности все еще стоял там, в его глазах было преклонение перед героем.

— Благодарю, господин. Он мерзкий тип. Он…

Желая сохранить дистанцию, Тулл прервал его — Ни с кем не делись этими деньгами.

— Не буду, господин, и если я когда-нибудь смогу помочь… — Голос Ветвистых Конечностей затих, как и его уверенность. Его плечи поникли.

Зная, что у него добрые намерения, Тулл хлопнул его по плечу и ушел. Таких ежей, как Ветвистые конечности, было так же много, как звезд на небе.

Он не мог помочь им всем, да и не хотел, и не было никакого смысла приближаться к одному, иначе у него никогда не будет покоя. Как бы то ни было, его жест означал, что отныне на него будут набрасываться каждый раз когда, он войдет в поселение, потому что Ветвистые Конечности наверняка разболтает о своей неожиданной удаче своим друзьям. А может, и нет, решил Тулл. Чем меньше людей будет знать, тем больше шансов, что мальчик сохранит свои деньги.

Мысли об уличных мальчишках заставили Тулла ощупать свой кошелек, проверяя, не разрезан ли он. Внутри лежало приятное количество монет — признание Германика включало в себя значительное денежное пожертвование. Подстегнутый своим недавним опытом близкой смерти, Тулл был в настроении начать тратить свою награду — но на что, он не был уверен. Его доспехи и снаряжение были отличного качества и не нуждались в замене. Его сапогам до икр было всего два года, и, хотя металлический пояс был изношен, он был привязан к нему. Его отполированный витис был как бы продолжением его правой руки и привел бы его к седобородому старчеству.

Повинуясь импульсу, он зашел в лавку ювелира, чего он никогда не делал раньше, и там осмотрел витрину. Большинство товаров были простыми и недорогими: бронзовые браслеты в виде головы барана, фаллосы и крошечные амулеты-гладии, любимые легионерами, и полированные каменные ожерелья, которые носили их женщины. Безделушки подороже были расположены подальше, поближе к зоркому лавочнику; больше было выставлено в самой лавке. Входить неохота — что он знает о драгоценностях?

— Тулл наклонился вперед, чтобы изучить жемчужные серьги, браслет из сердолика и набор серебряных ожерелий. Разочарованный, поскольку он понятия не имел, чего хочет Сирона, и слишком гордый, чтобы спросить, он ушел.

— Господин — позвал хозяин, сутулый старый галл с седой бородой — Могу я чем-нибудь помочь, господин?

Тулл повернулся, чувствуя себя неловко, словно его поймали на воровстве. — Мне нужен подарок для подруги.

— Вы найдете здесь что-нибудь восхитительное, господин, обещаю вам! Вы не войдете внутрь?

Тулл предпочел бы атаковать германскую стену щитов, но он действительно хотел подарок для Сироны, и было меньше шансов, что его увидят или узнают на улице. Он почти слышал шутки своих товарищей-центурионов: «Покупаешь безделушки для своей возлюбленного, Тулл?» — Сирона позволила тебе наконец перекинуть ногу через борт, а? — он наклонил голову, чтобы не задеть низкую притолоку, и вошел.

Помещение было больше, чем казалось снаружи, длинная часть помещения была заполнена витринами и шкафами, а в задней части стояли рабочие столы, за которыми трудились мастера. — Я не могу надолго задержаться, — сказал он, заподозрив по вкрадчивым манерам лавочника, что тот привык удерживать покупателей в своих помещениях, пока они что-нибудь не купят.

— Ваше время драгоценно, господин, я это знаю. Вы делаете мне честь даже переступая порог, — сказал ювелир и поклонился.

Тулл поднял бровь. В том, что он был офицером, сомнений быть не могло — об этом мог сказать покрой его одежды и качество доспехов, но у старика не было причин думать, что он был кем-то большим, чем ветеран опцион или, возможно, центурион низкого ранга. Тем не менее, подумал Тулл, стоит проявить осторожность. Если бы ювелир имел хоть малейшее представление о его ранге, все в этом месте подорожало бы втрое.

— Чтобы ты знал, мой кошелек невелик, — сказал Тулл. — День выплаты жалованья еще не скоро.

— Здесь есть прекрасные украшения на любой вкус, господин, — с впечатляющей дипломатичностью ответил ювелир. — Сколько вы думали потратить?

Это был его начальный гамбит, подумал Тулл, но в этой игру могли играть и двое. — Сначала покажи мне свои товары. Ты можешь назвать мне их цены, пока я буду смотреть. Начни с этих браслетов.

— Конечно, господин. — Ювелир не смог скрыть своего разочарования.

«Я был прав» — решил Тулл. «Этот мошенник хочет обобрать меня». Конечно же, стоимость браслетов — прекрасного разнообразия из серебра, золота, агата, красного коралла и даже янтаря — была непомерной. С серьгами и ожерельями дело обстояло не лучше. — Остановись, — приказал он, когда ювелир перешел к золотой филигранной диадеме, инкрустированной крошечными драгоценными камнями.

— За кого ты меня принимаешь, за легата?

Ювелир лукаво улыбнулся. — Нет, господин, центурион, только что переведенный в Первую когорту.

— Ты узнаешь меня? — удивленно спросил Тулл.

Ювелир выглядел возмущенным. — Вы известный человек, господин! Все в поселении знают вас и то, как вы пережили засаду на Вара и его легионы. Вы герой, господин.

Щеки Тулла теперь порозовели, что ему совсем не нравилось. — Не верь всему, что слышишь.

— Германик счел нужным почтить вас, господин.

Побежденный этим, Тулл бросил на него свирепый взгляд. — Я сделал то, что сделал бы любой другой.

— Как скажете, господин. — Несмотря на его прежнюю собственническую манеру, в голосе ювелира звучало уважение. — Само собой разумеется, что человек вашего положения получил бы хорошую скидку. — Он размотал куски, над которыми задержался Тулл, снизив их стоимость на треть или больше.

Тулл усмехнулся, удивленный выступлением ювелира и уверенный, что он все равно получит неплохую прибыль. Доверившись своему внутреннему чутью, Тулл еще раз изучил предметы, которые первыми привлекли его внимание, и остановился на простом, но элегантном браслете, сделанном из четырех серебряных плетений. После короткого, но интенсивного торга он сбил у старика цену вдвое, который не выглядел при этом слишком несчастным. Тулл тоже был доволен, и более жесткий торг отнял бы у него больше времени, чем он был готов отдать.

— Это понравится вашей подруге, — произнес ювелир, сунув браслет в мягкую сумку из козьей кожи. — Возможно, вы сможете навестить ее как-нибудь.

Тулл хмыкнул, но не был уверен, что его дар вообще будет принят, не говоря уже о том, чтобы его приняли хорошо. Он подумал, что такой подход должен быть лучше, чем попытки физического заигрывания. Не так ли?

Раздался характерный треск, когда столкнулись две головы, и Тулл выглянул наружу. Двое мужчин, двигавшихся в противоположенных направлениях, столкнулись друг с другом. Послышались сердитые крики и оскорбления, поскольку оба отрицали свою ответственность за несчастный случай. Безразличный к ним, поскольку ни один не был солдатом, Тулл собирался заплатить лавочнику, когда мельком увидел знакомое лицо. Это был тот, кого он не видел уже несколько месяцев и которого никак не ожидал увидеть по эту строну Ренуса. — Дегмар? — воскликнул он — Это ты? — спросил он.

Молодой воин марсов уставился на лавку с изумленным выражением лица. Не было никаких сомнений, что это был Дегмар — Тулл узнал бы его где угодно — но вместо того, чтобы как-либо отреагировать, он метнулся в переулок напротив.

— Сюда. — Тулл бросил на стол несколько монет, схватил свой браслет и направился к двери.

— Господин? — Растерянный голос ювелира донесся до Тулла, когда он прокладывал себе путь через оживленную улицу. Возница, которому пришлось потянуть за поводья своих волов, чтобы не сбить Тулла, выругался, но потом понял, что он армейский офицер, и каким-то образом превратил ругательство в сдавленное бормотание.

Дегмар уже был темной тенью далеко в переулке, и Тулл выругался про себя. У воина была фора на двадцать лет вперед. Не было никаких шансов, что он догонит, не говоря уже о том, что найдет Дегмара в лабиринте закоулков. Тем не менее Тулл сделал несколько шагов в переулок. Вонь человеческих экскрементов, густая и приторная, заставила его резко остановиться. Он сплюнул в отчаянии. Дегмар ушел, а обмазывание ботинок дерьмом и мочой ничего не значило, кроме еще большего раздражения.

Схватив подарок Сироны, он направился к «Быку и плугу». Его хорошее настроение осталось, но теперь оно было окрашено беспокойством. Какая цель была у Дегмара в Ветере и почему он сбежал?

Глава II

Сирона была очень довольна своим браслетом, что в равной мере успокоило и порадовало Тулла. Ее отношение к нему значительно потеплело, и она позволила ему чмокнуть себя в щеку, прежде чем он ушел в тот вечер. Самоуверенный, как юноша после своего первого поцелуя, Тулл вернулся в лагерь, забыв все мысли о Дегмаре. На следующее утро реальная жизнь и его обязанности вернули его на землю, и он вспомнил случайную встречу со своим бывшим слугой.

Весной прошлого года Тулл помог спасти семью Дегмара до того, как их деревня была разрушена легионами. Опасная миссия увенчалась успехом, но Тулл и Дегмар расстались в натянутых отношениях. Он никак не ожидал снова увидеть воина марсов — Дегмар ненавидел Рим и все, что он олицетворял, — что делало его присутствие в поселении еще более странным.

Желая услышать другое мнение, Тулл решил довериться Фенестеле. Пара прослужила вместе полжизни и доверяла друг другу. Их смежные помещения облегчали частые встречи. Приказы сверху приходилось передавать ежедневно; проблемы, с которыми тот или иной сталкивался, часто приходилось обсуждать с квартирмейстером или старшими офицерами. Пара собиралась, чтобы поделиться лагерными новостями и сплетнями; иногда просто для того, чтобы перекусить или выпить чашку вина. — Мы как пожилая супружеская пара, — обычно бормотал Тулл. Саркастический ответ Фенестелы всегда был: «Без всяких развлечений под одеялом».

На следующие утро, вскоре после того, как солдаты встали, Тулл при первой же возможности подошел к двери Фенестелы. Этот начальный период включал в себя то, что Фенестела выгонял солдат из их коек со страшными угрозами, подкрепленных пинками, а затем следовал перерыв для омовения и приема пищи. Фенестела часто завтракал с другими младшими офицерами, в то время как Тулл, как правило, ел один. «Если он сейчас не один — подумал Тулл, стуча в дверь — я скажу ему с порога».

Фенестела улыбнулся, увидев, кто его гость. — Заходи, — сказал он, отступая в сторону.

— Ты один?

— Да, — нахмурившись, сказала Фенестела. — Почему…?

Тулл вошел, не отвечая, его глаза осматривали комнату, но больше никого не было. Как и у него, у Фенестелы были простые вкусы. Простой стол с игровой доской на нем и четыре стула занимали центральную часть комнаты. Другими предметами мебели были пара деревянных сундуков и стойка для доспехов Фенестелы. Спальня Тулла была такой же простой.

— Вы мне не верите, господин? — Тон Фенестелы был раздраженным.

Долгие дружеские отношения и взаимное уважение означали, что он использовал этот термин только в присутствии других или когда его раздражал Тулл.

— Я верю

— Что происходит?

— Я видел Дегмара вчера.

— Дегмар? — На лице Фенестелы отразился шок. — Где?

— В поселении.

— Ты говорил с ним?

— Он убежал, как ошпаренный, как только увидел меня.

— Как странно. — Несмотря на ранний час, Фенестела налила вина в две чаши и подала одну Туллу, который не отказался.

— Он замышляет недоброе, — сказал Фенестела. — Чем еще можно объяснить такое поведение?

— Нам нужно поговорить с ним. — Тулл был недоволен тем, что его подозрения подтвердились.

— Легче сказать, чем сделать — сказал Фенестела, возвращая свой обычный хмурый вид. — Он, должно быть залег на дно или уже направился за реку.

— Нет смысла идти к легату или кому-то еще — случайная встреча с одним соплеменником ничего не доказывает. — Тулл опрокинул вино.

— Где ты был, когда увидел его?

Тулл поколебался, а затем признался: — У ювелира.

— У ювелира? — Раздражало, сколько удивления, веселья и сарказма Фенестела смог вложить в эти два слова.

— Ну и что с того — отрезал Тулл.

Губы Фенестелы дернулись. — Значит, ты был у этого ювелира, а Дегмар был на улице.

— Да. Вот почему он не заметил меня сразу и как у него образовалась фора, когда я крикнул.

— Уверен, что это не потому, что тебе нужно было закончить покупку того, что ты выбрал для Сироны? — У Фенестелы вырвался тихий смешок.

— Я уже заплатил за него! — воскликнул Тулл, злясь из-за того, что чувствовал себя так неловко.

— Него? — спросила Фенестела с невинным лицом.

— Браслет — как будто это твое проклятое дело! — парировал Тулл. —

Ты уже услышал все, что хотел, мы можем наконец поговорить о Дегмаре?

— Лучше вернуться к серьезным делам. Я смогу вытянуть из тебя больше информации о Сироне позже, — подмигнув, сказал Фенестела.

— Если ты когда-нибудь найдешь женщину — хотя это маловероятно, ты, собака, — знай, что я никогда не позволю тебе услышать об этом до конца, — пригрозил Тулл.

— Меньшего я и не ожидал, — смеясь, сказала Фенестела. — Теперь вернемся к Дегмару. Как ты сказал, нет смысла обращаться к кому-то постарше.

— Да. Как обычно, это мы должны держать ухо востро. — Ситуация была удручающей и знакомой. Перед роковой засадой шестью годами ранее проконсул Вар отказался выслушать подозрения Тулла относительно Арминия, и последовавшая резня привела к уничтожению трех легионов.

Совсем недавно бывший командир когорты Тулла развеял свои опасения по поводу мятежа среди местных войск. В течение нескольких дней четыре легиона подняли восстание.

— Я попрошу Пизона и остальных тоже быть начеку.

Тулл кивнул, довольный. Пизон и большинство людей, которых он спас во время засады Арминия, находились в его новой центурии. Их переход вместе с ним противоречил армейским уставам, но у Тулла было достаточно высокопоставленных людей, которые были к нему благосклонны, или друзей, среди них Германик и префект лагеря Цедиций, которые просили об этом. По правде говоря, Тулл не захотел бы получить новое командование, если бы Фенестелу и остальных тоже не перевели в его новое подразделение. К этому моменту Пизон, Метилий и их товарищи были так же дороги Туллу, как семья.

Он отмахнулся от кувшина Фенестелы, который парил над его чашкой.

— Позже. Сначала нужно пережить этот день.

— Наверное, — сказал Фенестела разочарованно. — Лучше не напиваться на дежурстве. Солдатам это не нравится.

— Мы можем пропустить по стаканчику позже и поговорить о Дегмаре.

Веселый тон Тулла противоречил его опасениям, умноженным на реакцию Фенестелы. Воин и охотник, кто-то, кто ненавидел Рим и все, что он олицетворял, Дегмар прибыл в поселение не для того, чтобы торговать. Страхи Тулла кристаллизовались. Дегмар был здесь, чтобы причинить зло.

Несмотря на беспокойство Тулла, ничего непредвиденного не произошло. Его люди тренировались, маршировали и с ворчанием выполняли непопулярные задачи, такие как караульная служба, рубка и таскание деревьев на дрова. Никто — ни Тулл, ни Фенестела, ни поднятые по тревоге солдаты — не видели ни шкуры, ни волос Дегмара в поселении. Различные владельцы гостиниц и борделей, которым подсунули монеты, поклялись жизнью своих матерей, что тоже не заметили его. Даже Ветвистые Конечности, добровольно рекрутировавшийся на сторону Тулла, не нашел следов воина.

Если бы он искал кого-то другого, Тулл мог бы решить, что он выдумал эту встречу, но Дегмар был вылитым легионером, которого ему пришлось бросить во время жестокой засады в Иллирии много лет назад. Испуганное лицо мужчины и звуки его мучительных криков глубоко врезались в память Тулла. Это должен был быть Дегмар. Однако еще несколько дней прошло без происшествий. В поселении не было никаких волнений, никаких нападений на солдат. Патрули, вернувшиеся с восточного берега, не сообщили ни о чем необычном. Арминий, должно быть, что-то замышлял, это правда, но он был в сотнях миль отсюда, на территории херусков. Жизнь продолжалась.

На шестой день, выполнив свои обязанности, Тулл решил, что с него достаточно. Не было никакого способа узнать цель Дегмара, а в отсутствие дополнительных доказательств не было никаких зацепок. Что бы ни задумал воин, это было сделано, как бы там ни было. Чтобы прояснить этот вопрос, Тулл решил посетить ювелирную лавку во второй раз. Его потенциальное смущение теперь перевешивалось желанием еще больше завоевать симпатии Сироны. На днях ей придется впустить его в свою постель, и, несмотря на неопытность Тулла в ухаживаниях, еще одна безделушка не повредит его шансам.

Перед отъездом в поселение он немного поколебался, не снять ли доспехи. Старый ювелир теперь знал ранг Тулла, но оставаясь таким, каким он был — плащ не мог полностью скрыть его доспехи спереди — означало, что он подвергался большему риску быть замеченным входящим или выходящим из лавки. В конце концов, дальнейшие вечерние обязанности Тулла повлияли на него. Было практичнее не снимать громоздкую кольчугу.

Убедившись, что его кошелек полон, он направился к двери с витисом в руке. Сироне понравится сегодняшний подарок, решил он, который будет дороже серебряного браслета. Мысль о ее довольной реакции заставила его присвистнуть, прежде чем он вспомнил, что все еще находится в форте и что высокопоставленные центурионы должны поддерживать определенный общественный вид. Кроме того, мрачно подумал он, если Фенестела слышит, он интуитивно поймет причину Тулла, и шуткам о Сироне не будет конца.

Тулл был рад добраться до поселения, не узнав многих солдат. Это не значит, что его не видели, конечно, — он был хорошо известен, — но с этим ничего не поделаешь. По крайней мере, погода была на его стороне. Пронизывающий ветер и сильный снегопад загнали людей в дома, а видимость сократилась до менее чем двадцати шагов. Дневной свет быстро угасал, и даже главная улица, часто забитая людьми и повозками, была почти пуста.

Тулл не удивился, когда перед ним появился Ветвистые Конечности, обутый в пару дешевых кожаных сандалий. Похваставшись своим изношенным плащом — он купил и то и другое по низкой цене, как он с большой гордостью сказал Туллу, — он снова предложил свою помощь, если она когда-нибудь понадобится. Тронутый, Тулл сунул ему пригоршню мелких монет. Со звоном благодарности Ветвистых Конечностей в ушах он направился к ювелирной лавке, находившейся в переулке недалеко от нового форума и моста через Ренус. Ни души, в особенности другого солдата или офицера, не было видно, когда он добрался до нее, что обрадовало Тулла.

Когда он вошел, улыбка ювелира стала шире. — Ужасная погода, господин.

— Это нехорошо, — согласился Тулл, снимая шлем.

Теперь, узнав Тулла, лицо ювелира просияло. — Вы вернулись, господин!

— Я вернулся. — Тулл положил свой шлем на стол.

— Могу ли я предположить, что леди была довольна вашим подарком, господин?

— Да, — сказал Тулл, уже чувствуя себя неловко.

— И вы хотите купить ей другой, господин?

— Совершенно верно.

— Что-то… — Ювелир провел пальцами по прилавку перед собой, остановившись на браслетах. — … как эти, господин?

— Нет. На этот раз мне нужно ожерелье или серьги. — Тулл почти сказал: «Или и то, и другое», но сумел прикусить язык. Лучше держать хитрого старого козла в догадках о его намерениях как можно дольше.

— Один из моих мастеров только что закончил это украшение, — сказал ювелир, потянувшись за спину и подняв мерцающее серебряное ожерелье, украшенное десятками маленьких гранатов. — Очень красивое, господин.

Тулл не разбирался в драгоценностях — Гадес был в этом месте всего один раз, — но ожерелье было ошеломляющим. Он подумал, что гранаты подойдут и к темно-карим глазам Сироны. — Сколько?

— Для вас господин, всего пятьдесят динариев.

Тулл отдернул руку. — Пятьдесят?

— Гранаты превосходного качества, господин. На его создание ушло много времени и знаний. — Он снова протянул изделие. — Посмотрите сами.

— Пятьдесят — это слишком много, — возразил Тулл.

— Я уверен, что мы могли бы прийти к соглашению. — Ожерелье двигалось, пока не оказалось под носом у Тулла.

— Оно прекрасно, — признал Тулл, взяв его из рук ювелира.

Безошибочный топот подкованных гвоздями сапог привлек внимание Тулла к улице снаружи. Он с некоторым удивлением наблюдал, как два гвардейца-преторианца маршируют мимо. К его удивлению, за ними последовал сам Германик. Командующий был в плаще с капюшоном, но его выдавал властный профиль и высокий рост, а также защита, которую он имел. Другая пара гвардейцев заняла тыл, а затем группа миновала узкое окно магазина. — Что он делает? — пробормотал Тулл про себя.

У ювелира были длинные уши. — Я не в первый раз вижу проконсула, господин. Он навещает виноторговца неподалеку по улице — лучшее вино на сотню миль в любом направлении, по крайней мере, так клянется владелец. Германику должно быть нравятся тамошние запасы, — он обычно приезжает по крайней мере раз в месяц.

Тулл усмехнулся. Мысль о том, что Германик лично отправится дегустировать вино никогда бы не пришла ему в голову. У проконсула были десятки слуг, лакеев и штабных офицеров — почему бы не послать кого-нибудь из них или не привезти образцы на его квартиру в форте? Тулл ответил на вопрос прежде, чем он успел его обдумать. Объем работы Германика, должно быть, был ошеломляющим, а обязанности — обременительными. Время от времени тайные визиты к виноторговцу были бегством, частью нормальной жизни, в которой человеку его положения было отказано. «Удачи ему» — подумал Тулл. Все еще удивленный, он снова обратил внимание на ожерелье. — Красивая штука, но пятьдесят динариев слишком дорого.

— Какая цена бы вас устроила, господин — спросил ювелир, прищурив глаза.

— Двадцать. — Цифра была оскорбительной, но Тулл хотел посмотреть на его реакцию.

— Я не могу продать его за это, господин! — Руки ювелира потянулись, словно желая вернуть его, прежде чем он, немного смущенный, пригладил их по бокам. — Есть стоимость серебра и гранатов, а также плата мастеру — эта сумма оставит меня без всякой прибыли. Мне нужно зарабатывать на жизнь, господин.

— Конечно, вам нужно. Двадцать пять.

— Сорок пять — это самая низкая цена, господин, и это великодушие.

— Выражение лица старика было болезненным.

— Тридцать.

— Сорок два, господин.

— Тридцать два.

— Вы меня грабите, господин! Сорок.

— Тридцать четыре, и это мое последнее предложение.

— Нет, господин.

Тулл вернул ожерелье пораженному Серебряной Бороде. — Спасибо, — сказал он и направился к двери. Он прошел примерно три четверти пути, когда ювелир треснул.

— Господин!

Тулл повернулся, изображая удивление. — Да?

— Вы возьмете за тридцать восемь, господин?

— Тридцать четыре, и я заплачу тебе прямо сейчас.

— Вы безжалостны, господин. — Он громко вздохнул. — Очень хорошо.

Тулл скрыл свое удовлетворение. Ювелир хорошо разыграл спектакль, но и цена его не разочаровала. Тулл потянулся к своему кошельку.

Громкий чих снаружи, за которым последовал гневный упрек второго человека, снова привлек его внимание. Под ногами заскрипел снег. Звуки были слишком тихими чтобы принадлежать военным, и их издавали люди, двигавшиеся с осторожностью. Подозрения Тулла пробудились, и он продвинулся дальше в магазин, чтобы его было труднее увидеть, если кто-то заглянет внутрь. — Вниз! — прошипел он ювелиру.

— Господин? — пришел растерянный ответ.

— Спускайся под прилавок. Делай как я говорю! — приказал Тулл более тихой версией своего голоса на плацу.

Ювелир с обеспокоенным видом повиновался.

Находясь глубоко в тени, Тулл выглянул в окно лавки. Снаружи продолжал падать сильный снег, почти засыпав лавку напротив, которая закрыла свои двери. Однако готовые копья в руках, прокрадывавшихся мимо девяти фигур в плащах, были достаточно очевидны. Бородатые, некоторые с заплетенными волосами и более дикие, чем местные соплеменники, они были германскими воинами. Следование за Дегмаром в тылу было доказательством их личности и их злонамеренных целей.

Осознание намерения Дегмара в поселении поразило Тулла, как удар молнии. Он осматривал помещения виноторговца, и воины — марсы, конечно же, — были здесь, чтобы убить Германика. Должно быть, они несколько дней ждали визита проконсула. Их присутствие указывало на присутствие осведомителя в лавке. «Об этом потом», — сказал себе Тулл. «Думай. Думай, или Германик умрет».

— У тебя есть копье? — прошипел он ювелиру.

— Копье, господин?

— Только что прошла группа вооруженных людей, — объяснил Тулл с растущим нетерпением. — Если я не дурак, они собираются убить Германика. У меня нет времени идти за помощью, и я не могу стоять в стороне и ничего не делать. У тебя есть проклятое копье или нет?

— У меня… копье. Нет, господин. — Голос ювелира был извиняющимся. — Нож подойдет?

— У меня есть свой собственный, — прорычал Тулл. — Тогда метла. У тебя должен быть одна из них.

Почувствовав, наконец, его срочность, старик поспешил в заднюю часть лавки, вернувшись с хорошо подержанной метлой. Схватив ее, Тулл встал на ее конец и могучим рывком превратил ее в посох. — Иди на главную улицу. Найди солдата — любого солдата — и скажи, что центурион Тулл из Первой когорты Пятого легиона приказывает им идти в лавку виноторговца. Дай им направление. Скажи им, что, если они любят Германика, своего полководца, пусть идут как можно быстрее.

Ювелир содрогнулся перед яростью Тулла. — Что, если я не найду солдат, господин? Что, если меня никто не послушает?

Тулл схватил его за руку. — Это гребаное военное поселение!

Легионеры будут в тавернах, гостиницах, лавках. Кричи, если нужно — мне все равно, лишь бы тебе помогли. Ты меня понимаешь?

— Вы делаете мне больно, господин, — морщась, сказал ювелир.

— Если ты не сделаешь, как я говорю, я сделаю намного хуже!

Угроза привела ювелира в чувство. — Найти солдат. Приказ центуриона Тулла. Идите к виноторговцу. Спасите Германика.

— Вот и все. — Тулл отпустил его. — Иди. Иди!

— Но мои запасы, господин, мои драгоценности — их украдут.

— Разве у тебя нет мастеров на заднем дворе? Семья?

— Только моя жена, господин. Рабочие ушли домой.

— Тогда скажи ей, чтобы закрыла лавку, дурак. Двигайся! — Тулл толкнул его. Сам он не мог больше ждать и на цыпочках подошел к двери, сжимая в руках метлу. Беглый взгляд на улицу сквозь снегопад ничего не сказал ему — дальше десяти шагов ничего не было видно. — Как далеко виноторговец? — крикнул он через плечо.

— Двадцать пять шагов или около того, господин— последовал ответ.

— На той же стороне, что и мои владения.

Решив, что его шлем выдаст его, когда он приблизится к врагу, Тулл оставил его. Он сбросил плащ и вышел на улицу, его сердце колотилось так сильно и быстро, как кузнечный молот. То, что он делал, было безумием — к тому времени, когда он прибудет, телохранители Германика вполне могут быть мертвы. Один центурион средних лет с метлой и мечом мог справится с девятью молодыми воинами не больше, чем человек мог остановить восход солнца на востоке.

И все же Тулл не мог оставаться в стороне, если хотел снова поднять голову на публике. Германик был его командиром и видным членом императорской семьи. Что еще более важно, он доверился Туллу, тогда как немногие другие поверили, и с тех пор поднял свою карьеру из бездны. «Я обязан тебе жизнью, Германик» — думал он, крадясь за воинами.

Если смерть была ценой погашения его долга, пусть будет так.

Глава III

В сотне миль к востоку от Ветеры Арминий и его заместитель Мело пробирались по снегу в поселении марсов, их целью был длинный дом вождя. Сумрак окутал деревню; его немного разбавляла золотое сияние их факелов. Пара прибыла с десятком воинов час назад, на закате. От их родины до этих земель было недалеко — территория племен херусков и марсов соприкасалась, — но суровые условия сделали путь более длительным, чем обычно.

— Думаешь, они все будут здесь? — спросил Мело. Среднего телосложения, с длинными каштановыми волосами и типичной бородой, он мог сойти за любого воина дюжины племен. Тем не менее, он был умелым, опасным бойцом и храбрым, как загнанный в угол медведь. Его меч убил больше людей, чем меч Арминия, а это о чем-то говорило. — Это гораздо дальше от земель узипетов, чем от наших, — заявил он. — Никто не любит уезжать далеко от своего очага в это время года.

— Зима — пора пиршеств и блуда, — сказал Арминий, повторяя старое выражение. Мужчина крупного телосложения в самом расцвете сил, с поразительной внешностью и проницательными серыми глазами, у него были черные волосы и торчащая борода того же цвета. В своем плаще из медвежьей шкуры, богато сшитом одеянии, украшенной серебром перевязи и прекрасной спате или длинном римском кавалерийском мече, он во всех отношениях выглядел как вождь. — Но они придут. Мои причины для созыва собрания достаточно веские. Весной Германик снова перейдет реку. Его армия будет такой же большой, как в этом году, или больше. Если мы не хотим, чтобы нас уничтожали по частям, племя за племенем, мы должны составить хорошо продуманный план.

Мело кивнул; это была часто обсуждаемая тема. — Ты уже говорил с Ингиомером?

— Как только мы добрались сюда. — Дядя Арминия прибыл в поселение за день до этого. Несмотря на свою усталость после их собственного путешествия, Арминий, не теряя времени, встретился с ним.

Ингиомер возглавлял другую часть племени херусков, и, хотя его воины присоединились к силам Арминия прошлым летом, он организовал катастрофическое нападение на римский лагерь в конце кампании. Арминий долго и упорно возражал против этого нападения, но мнение Ингиомера возобладало. В результате катастрофы погибли тысячи воинов. Вскоре после этого Ингиомер признал, что его племянник должен возглавить их воинов в будущем. Это собрание, созванное Арминием, было первым с тех пор, как племена вернулись в свои поселения, окровавленные и поклонившиеся.

Чтобы дела шли хорошо, было жизненно важно, чтобы позиция Ингиомера не изменилась.

— И? — спросил Мело.

— Мой дядя все еще думает последовать за мной, — сказал Арминий.

— Он клялся, что так оно и есть, и я ему поверил.

Лицо Мело расплылось в грубой ухмылке. — Это обнадеживающая новость. Считая его и наших воинов, мы получаем восемь тысяч копий.

Добавь марсов, и у нас будет десять, а то и одиннадцать тысяч человек.

— Это не значит, что другие племена последуют за нами, — предупредил Арминий. — Или подчиняться мне, даже если они это сделают. Вспомни прошлое лето…

Мело положил руку на плечо Арминия. — Остановись Большинство людей, имевших наглость так поступить, погибли бы, но Мело был самым верным последователем Арминия и одним из его самых старых друзей — его единственным другом, если говорить правду. Тем не менее он пронзил Мело зловещим взглядом. — Говори, что хочешь.

— Я не хуже тебя помню, как действовали вожди. Отказывались слушать тебя. Вечно спорили, и половина из них хотела быть лидером в любой момент. Как это ни печально, но так устроен наш народ. Возможно, в конце концов они тоже последовали примеру Ингиомера, но не для того, чтобы напасть на наше племя или убить тебя — они сражались с Римом, все до единого! Они ненавидят империю так же сильно, как и ты…

— Так же сильно как я? — Смех Арминия был горьким. — Сколько из них потеряли жену и ребенка? У скольких из них римляне взяли в плен их семьи?

— Многие потеряли жену, ребенка или что еще хуже, были убиты в поселениях, разрушенных легионами.

Арминий не слушал. — Я никогда больше не увижу Туснельду, никогда не увижу, как растет мой ребенок. Будь проклят Германик, этот умный ублюдок! — Это была идея римского полководца похитить его беременную жену прошлой весной.

Хватка Мело усилилась. — Их утрата огорчает меня каждый день, Арминий, и я знаю, что моя боль ничто по сравнению с твоей. Однако позволь печали и ярости направлять тебя, и мы потерпим поражение. Вождям нужен надежный лидер, целеустремленный человек с ясной целью.

Арминий набрал полную грудь холодного воздуха и уставился на сверкающие звезды. «Где-то в Италии Туснельда могла держать нашего ребенка и смотреть на то самое небо» — подумал он. Каким бы мрачным ни было знание, оно успокоило его. Они не были мертвы. «Будь здорова, любовь моя» — подумал он. «Охраняй моего ребенка. Однажды я снова увижу вас обоих».

Он выдохнул, а затем улыбнулся; выражение лица было не из приятных. — Я глубоко закопаю свою рану, и вожди прислушаются к моему совету. Они последуют за мной. — Он поднял руку, предупреждая следующий комментарий Мело. — Не бойся. Я буду действовать как их товарищ-вождь, а не как лидер или король. Я буду первым среди равных.

— Слава богам. Твой ум не покинул тебя, Арминий, как и твой серебряный язык, — сказал Мело, сверкнув зубами в свете факела.

Глаза Арминия встретились с глазами Мело. — Спасибо.

— Хо! Это Арминий, которого я вижу? — спросил знакомый голос из темноты. — С ним, должно быть, Мело.

— Мы здесь. Покажи себя, — призвал Арминий.

Снег захрустел, когда говорящий приблизился. У него не было факела, так что только когда свет, отбрасываемый факелами Арминия и Мело, достиг его лица, его личность была раскрыта. Коренастый, с заплетенными в косы волосами и квадратным подбородком, он возглавлял племя ангривариев.

Часто соглашаясь с Арминием, он был смелее, находчивее и проницательнее, большинства. — Рад встрече, — сказал Хорса, протягивая мясистую лапу.

— Рад встрече, — сказал Арминий, крепко пожав ему руку. Мело подошел и сделал то же самое. — Как прошло ваше путешествие? — спросил Арминий. Племя Хорсы жило почти в ста милях к северу.

— Долго. Холодно. Неприятно. Моя задница все еще болит от сидения на лошади, но я здесь. — Смех Хорсы был сердечным. — Прислуга Малловенда обещала мне, что в его зале жарится шесть поросят и в три раза больше бочек хорошего пива. Почему ты еще не отведал их? — Он указал на длинный дом, лежавший недалеко от тропы.

Арминий не собирался делиться тем, о чем они говорили. — Мы услышали, как кто-то топает позади нас, громче, чем разъяренный бык, и остановились, чтобы посмотреть, кто это, — поддразнил он.

— Следи за своим языком, — сказал Хорса, посмеиваясь. Если он и заметил аккуратное отклонение, то ничего не сказал. — Нет смысла стоять снаружи, а? Наши яйца намертво замерзнут.

Добравшись первым до длинного дома, Мело широко распахнул дверь. Порыв теплого, душного воздуха вырвался наружу, унося с собой запахи — одни аппетитные, другие не очень — и шум огромной толпы. Внутри играла музыка, и велись кричащие разговоры. Дети визжали и смеялись; несчастный младенец добавил к шуму свой плач; а из секции для животных в здании тихо мычали коровы.

По традиции жилая и спальная зоны семьи занимали один конец длинного дома; их скот был заперт в другом, рядом со стогами сена и запасами пшеницы и ячменя. Факелы горели на кронштейнах на стенах, а огромные костры в зоне приготовления пищи извергали волны жара и восхитительный аромат жареной свинины. Толпы мужчин, женщин и детей теснились на центральном открытом пространстве, посреди которого стоял длинный, обтесанный дубом стол. В его центре была проделана дыра, поддерживающая одного из золотых орлов, взятых у легионов Вара.

Величественный и внушающий благоговейный трепет, он был мощным символом того, что племена сделали с Римом. Было разумно поставить орла на виду, одобрительно подумал Арминий. Нет лучшего доказательства, лучшего примера нашего успеха.

Каждое место за столом было занято вождями и самыми доблестными воинами, а во главе стола сидел Малловенд, лидер не просто поселения, но и самой большой фракции племени марсов. Похожий на быка мужчина с грубыми чертами лица и гривой рыжих волос, он был в разгаре схватки на руках с одним из своих последователей, зверем почти его роста.

Арминий направился прямо к нему. Они не всегда сходились во взглядах, но вождь марсов был непримиримым врагом Рима, а его воины были доблестными и упорными бойцами. Было ли это из-за орла, подаренного им Арминием, или нет, но прошлой осенью Германик с огромными силами напал на марсов, убив тысячи людей и опустошив многочисленные поселения. С тех пор племя продолжало сражаться с римлянами и проиграло. Горя желанием отомстить, Малловенд согласился провести встречу, убедив Арминия, что его люди будут с ним весной. Однако марсов было недостаточно, даже если их добавить к силе воинов Арминия и Ингиомера. Чтобы сокрушить огромное войско Германика, Арминию понадобится каждое копье на двести миль вокруг или даже больше.

— Малловенд! — крикнул он.

Голова вождя марсов повернулась. В то же мгновение он развернулся с проклятием, но было уже слишком поздно. С восторженным криком его противник швырнул руку Малловенда на стол. — Две победы к одной, — сказал он, протягивая другую руку.

— Я отвлекся, — возразил Малловенд.

— Мои деньги, — потребовал воин.

Арминий наблюдал, как Малловенд расплатился с изяществом.

Обрадованный воин произнес тост за его здоровье, а затем с важным видом вернулся к своим друзьям. Его место тут же занял другой человек, и Малловенд бросил на Арминия наполовину извиняющийся, наполовину насмешливый взгляд. — Дай мне минутку, — крикнул он.

Арминий вместе с Мело и Хорсой встал рядом с одной из пивных бочек. С кубками в руках они смотрели, как Малловенд борется со своим новым противником.

— Интересно, был ли его проигрыш преднамеренным, — пробормотал Арминий, когда Малловенд дернул воина за руку к столу.

Мело ухмыльнулся — Как способ сохранить лояльность своих последователей?

— Это не первый раз, когда мужчина делает подобное, — сказал Хорса.

Арминий кивнул. В каждом племени по всей земле воины подчинялись своим лидерам из уважения, а не из-за какого-либо права, данного богами.

Использование уловок — например, позволить воину победить — было просто еще одним трюком.

Малловенд с легкостью выиграл второе состязание, и его противник проклял его. В этом не было ничего необычного — Малловенд отыгрался изо всех сил, прежде чем ударил воина по голове и сказал ему тренироваться усерднее, если он когда-нибудь захочет победить своего вождя. С застенчивым видом воин вернулся к своим товарищам, которые осыпали его добродушной руганью.

«Эта сцена олицетворяла различия между его народом и римлянами» — подумал Арминий. Ни один легионер не осмелился бы вызвать своего командира на такое состязание, не говоря уже о том, чтобы победить его, как это сделал первый воин, а затем агрессивным тоном заявить о своем выигрыше. Однако, получив приказ, каждый легионер отправился бы маршем на край земли, выдерживая суровые условия и сражаясь с любым врагом день за днем и месяц за месяцем. Римляне были грозными, безжалостными врагами, объединенными общей целью и, как доказали кампании Германика, склонными к мести.

Соплеменники Арминия были храбры, как кабаны, и выносливы в боях, но вспыльчивы и им не хватало дисциплины римлян. Им также не нравилось, когда им говорили, что делать, даже когда это имело смысл. Ситуация была такой, какой она была, мрачно размышлял Арминий. С этим ничего нельзя было поделать, кроме как извлечь из этого максимум пользы, как он сделал шесть лет назад.

Повернувшись к Арминию, Малловенд поднял чашу.

— Приветствую! — закричал Арминий громким голосом. — Благодарю тебя за приглашение в свой дом.

— Добро пожаловать! — Малловенд поднялся на ноги. — Я вижу, с тобой Мело и Хорса, лучший вождь ангривариев за эти двадцать с лишним лет. Добро пожаловать, все вы. — Ткнув большим пальцем в сторону воинов по обе стороны от него, он проревел — Дайте места! Ни один мой гость не должен стоять у моего стола.

Все четверо обменялись рукопожатием, а затем, по подсказке хозяина, заняли свои места: Арминий занял самое почетное место справа от Малловенда, а Хорса — слева от него. Ингиомер, поразительно выглядевший мужчина, сидел справа от Арминия. Мело занял место по другую сторону от Ингиомера, демонстрируя остальным присутствующим их единство.

Слуги поспешили поставить перед вновь прибывшими кружки с пивом.

По наущению Малловенда вожди произнесли тост за здоровье друг друга и выпили; пожелали победы своим воинам и смерти Германику и его солдатам и снова выпили; попросили богов оказать им поддержку, как это было в предыдущие годы с бурями и проливным дождем, и снова выпили; вспомнили славных воинов, павших в битве с римлянами, и опрокинули четвертую чашу.

Сделав это, Малловенд громко рыгнул и хлопнул ладонью по столу. — Борода Донара, я рад тебя видеть, Арминий. Тебя тоже, — сказал он Хорсе.

— Вы оба, должно быть, проголодались. Я знаю, что проголодались. Кто-нибудь еще голоден? — Ухмыляясь громким возгласам согласия, Малловенд огляделся в поисках слуги. — Принести еды! Один из этих поросят должен быть уже готов!

Арминий заметил, что Хорса уже был погружен в беседу с вождем слева от него, человеком с мертвенно-бледным лицом, возглавлявшим часть племени узипетов. Арминию не нравился Герульф. Он всегда был первым, кто выступал против мнения Арминия и первым предлагал альтернативные планы, часто сопряженные со значительным риском для всех участников.

Казалось, он никогда не понимал видения Арминия: навсегда положить конец влиянию Рима на племенные земли посредством второго крупного военного поражения.

— …путешествие?

Взгляд Арминия вернулся к Малловенду. — А?

— Как прошло ваше путешествие?

— Как и следовало ожидать. Долго и утомительно.

— Ты не услышал меня в первый раз. Уже взбесился?

— Конечно, нет.

— Хорошо. Я думал, ты размякнешь. — Малловенд снова наполнил кубок Арминия — Выпей.

Арминий сделал вид, что делает большой глоток, но едва лишь пригубил напиток. Это было прекрасное пиво, крепкое и с землистым привкусом, но утолять жажду так рано было бы неразумно. Прежде чем начнется разговор, будет еда, еще выпивка и пение. Он не сможет сказать свое слово в течение нескольких часов, а на карту было поставлено слишком много, чтобы рисковать быть пьяным, когда придет время.

— Жрецы предсказывают, что эта зима будет самой суровой за многие годы, — сказал Малловенд. Он ударил Арминия по спине, расплескав пиво.

— Может быть, тебе придется остаться ненадолго!

«Боги, надеюсь, что нет» — подумал Арминий. Каким бы трудным ни было путешествие, это был месяц, который он выделил чтобы путешествовать по стране, привлекая на свою сторону вождей. Его войска должны были быть готовы к моменту прихода весны. — У меня будет достаточно времени, чтобы попрактиковаться в борьбе с воинами, — ответил он, натягивая улыбку. — Ваше пиво также превосходно.

— У тебя не будет недостатка в компаньонке в постели, — сказал Малловенд, лукаво кивнув на пышногрудую миловидную женщину, убиравшую чашки со стола. — Она положила на тебя глаз с тех пор, как вы вошли — ты заметил?

— Я этого не делал, — сказал Арминий, удивленный тем, что почувствовал себя довольным. Он не спал с женщиной с момента похищения

Туснельды — и не хотел, по правде говоря. Его пах шевельнулся, заставляя его признать, что потребности тела отличаются от потребностей разума. — Кто она?

— Вдова хорошего воина, павшего прошлым летом. У нее сильный характер — она знает, чего хочет, и ничего не просит взамен. Я бы и сам вспахал ее, но, — Малловенд указал на свою жену, полную женщину с приятным лицом, — глаза у нее зорче, чем у орла. Она бы знала, что я задумал, еще до того, как я бы пролил свое семя. Мало того, что она надерет мне уши — она не перестанет напоминать мне об этом до конца дней.

— Ты раньше уходил из дома?

Малловенд ухмыльнулся. — Какой мужчина этого не делал?

— Я не делал, — сказал Арминий правду.

Малловенд удивленно изучал его лицо — Как долго ты был с Туснельдой?

— Два года.

— Тогда ты еще был поражен звездами. Проведи десять лет с одной и той же женщиной или двенадцать и заведи выводок детей, и твой взгляд начнет блуждать. Так устроен мир.

— Возможно, — сказал Арминий, глядя на столешницу.

Малловенд налил ему еще пива. — Ужасно потерять жену вот так.

— Да. — Арминий подавил свое горе, сохраняя нейтральный тон. — Но не я один пострадал. Невзгоды вашего народа летом были тяжелы, и ни один человек в этой комнате не мог уйти, не потеряв дорогого им человека.

— Ты говоришь правду, — мрачно сказал Малловенд.

— Обсуждение войны с Римом — единственная причина, по которой я здесь, — заявил Арминий, прежде чем бросить взгляд на привлекательную вдову. «Это не значит, что я не хотел бы заняться другими делами после того, как разговор будет окончен».

— Ты мужчина по моему сердцу. Сначала поедим и выпьем, потом поговорим. Как только мы проработаем детали, ты сможешь заняться своими собственными делами, — подмигнул Малловенд. Они оба рассмеялись, и взгляд Арминия снова переместился на вдову, которая бросила на него дерзкий взгляд, который, казалось, обещал многое. — Видишь? — настаивал Малловенд. — Сегодня тебе везет. — Ударив Арминия по спине, он пошел опорожнить мочевой пузырь.

Хорошее настроение Арминия испарилось, когда его глаза встретились с глазами Герульфа, чей гнусавый голос перекрывал шум. — Уже придумал, как ты собираешься командовать нами, Арминий?

— Я здесь не для этого, — вежливо сказал Арминий. — Мы здесь, чтобы спланировать нашу войну с Римом.

— Это ты так говоришь, — усмехнулся Герульф. — Но человек не может изменить свой характер, как бы он ни старался. Я знаю тебя, Арминий.

Ты с самого начала хотел править племенами, и так будет всегда.

— Это неправда — солгал Арминий, молясь, чтобы Хорса, который слушал их разговор, не обратил внимания.

— Разве нет? — Тон Герульфа был насмешливым.

— Нет, — запротестовал Арминий, ненавидя вождя узипетов за то, что тот с такой легкостью видел его насквозь. Хотя его основной целью было победить римлян, он также мечтал о царской власти над племенами. — Я здесь из-за Германика. Он опасный враг с огромной армией. Если мы не объединимся для борьбы с ним, мы все рано или поздно будем порабощены.

С сардонической понимающей улыбкой Герульф снова заговорил с Хорсой.

Арминий изучал глубины своей чаши, его одолевали новые заботы. Был ли его союз обречен на провал еще до того, как он был создан?

Глава IV

В лицо Туллу ударили колючие снежинки, заставляя его щуриться. Холод был свирепым — его доспехи уже стали ледяными на ощупь, кожа на руках и голенях онемела — но идти было недалеко, и без плаща он сражался бы лучше. Он внимательно считал свои шаги. Восемь, а он все еще не мог различить вход к виноторговцу. Дюжина, и Тулл различил темные очертания дверного проема и фигуру в нем — чутье подсказывало ему, что это часовой воинов. Он решил, что будет только один, потому что соплеменникам нужны все возможные преимущества, чтобы одолеть хорошо обученных телохранителей Германика. Сжимая посох, как будто он был ковыляющим седобородым старцем, и надеясь, что его доспехи будут скрыты затухающим светом и снегом, Тулл прошаркал вперед еще три шага, затем четыре, пять, шесть.

— Убирайся отсюда! — закричал часовой на плохой латыни.

Боги, это был Дегмар, подумал Тулл, взмахивая обеими руками посохом и метнувшись вперед со всей своей скоростью. Дегмар поднял свое копье слишком медленно, чтобы предотвратить удар посоха Тулла ему поперек горла. Наконечник пронесся мимо левого уха Тулла с противным свистом воздуха, а затем Дегмар был прижат спиной к стене, изо всех сил пытаясь дышать. С дикими глазами, потрясенный, увидев Тулла, он боролся как сумасшедший, вскоре бросив копье, чтобы бороться с посохом. Тулл напирал с мрачным намерением, понимая, что у него есть только один шанс. Если Дегмар вырвется на свободу, он поднимет тревогу.

Даже если Тулл преуспеет, время имеет решающее значение. Германик уже мог быть мертв. — Я думал, ты лучше этого, Дегмар, — прошипел он. — Убить человека, пока он покупает вино?

Губы Дегмара скривились, а его багровый язык высунулся чуть дальше, но он не мог ответить.

«Кто я такой, чтобы сыпать оскорблениями?» — удивился Тулл. Мы напали на его деревню на рассвете, наутро после большого пира. У его людей, особенно у женщин и детей, не было шансов. Не в силах больше смотреть на Дегмара, но вынужденный продолжать то, что он делал, Тулл нашел скрытый резерв сил. Он толкнул сильнее, и через несколько ударов сердца глаза воина остекленели, а затем закатились вверх. Все его тело обмякло.

Какими бы злыми ни были намерения Дегмара, Тулл не хотел убивать воина. Обеспокоенный тем, что он это сделал, Тулл легко осмотрел его. Он почувствовал странное облегчение, когда указательный палец на ушибленной шее Дегмара показал сильный пульс.

Начался бой — изнутри доносились звуки повышенных голосов, звон оружия и крики боли. Молитва Фортуне, чтобы он не опоздал, сорвалась с губ Тулла. Чего бы он ни отдал, чтобы Фенестела был рядом с ним, Пизон и Метилий тоже. Их здесь нет, сердито сказал себе Тулл. Ты одинок и в меньшинстве, и ты нужен Германику. Оставайся сосредоточенным.

Первая жертва лежал за прилавком в лавке, которая выходила фасадом на рынок. Молодой бородатый мужчина в грубой тунике и брюках лежал на спине с все еще испуганным выражением лица и глубокой раной в горле. Кровь скапливалась вокруг него, пропитывая его одежду и заполняя щели между плитками пола.

«Бедный ублюдок» — подумал Тулл, легкими шагами направляясь к полуоткрытой двери, ведущей, как он предположил, в кладовые и жилые помещения купца. Он выглянул из-за рамы. Амфоры стояли вдоль стен камеры, лежали на боку в специальных рамах и защищались подстилками из соломы. Другие стояли прямо: маленькие, средние, большие и огромные. В центре комнаты стоял стол с двумя стульями, на нем несколько кувшинов и дюжина мензурок — свидетельство дегустации вин. Масляные лампы, свисающие с бронзовых подставок, давали много света. Единственными обитателями были четыре распростертых тела — купец, как предположил Тулл, учитывая его брюшко и красивою одежду, а также два преторианца и воин.

«Семь к трем» — подумал он. Ужасные шансы.

Он подкрался к двери в дальней стене, все еще держа метлу в руке. Это было не оружие, но его длина означала, что он мог бы уложить другого воина до неизбежного удара клинком. Обильные малиновые капли на полу подсказали ему, что как минимум один человек ранен. «Пусть это будет воин», — попросил Тулл, со все возрастающим страхом задаваясь вопросом, не опоздал ли он. Войдя в проход, он насчитал семь дверных проемов, по три с каждой стороны, и последний в конце. Еще один труп, воина, свернулся клубочком в десяти шагах от него. Не увидев за ним следов крови, Тулл сделал вывод, что истек кровью он. «Теперь шесть к трем — все еще плохие шансы» — подумал он. Шум боя, теперь намного громче, казалось, исходил из дальнего конца прохода. Ближайшие к Туллу две двери были закрыты, и, надеясь, что за ними никого нет, он поспешил по коридору. Еще две закрытые двери — следующие две — оставили ему выбор из трех. Все были открыты, и он еще не мог различить, заняты ли какие-нибудь из них.

— Дегмар! Приведите Дегмара! — крикнул кто-то по-германски из комнаты в конце прохода. Затем последовал звук приближающихся шагов.

Тулл перешел на плавный бег. Вполне вероятно, что все воины были вместе — он должен был на это надеяться. Чтобы сохранить элемент неожиданности, он должен был пройти через открытые двери и добраться до последнего дверного проема первым. Молодость была не на его стороне, и он молился о том, чтобы быть ближе, чем тот, кто придет за Дегмаром. Десять шагов, затем пятнадцать и двадцать, и Тулл уже стоял рядом с приоткрытой дверью, стоя со стороны петель. Быстро и тихо, как только мог, он прислонил посох к стене и высвободил меч.

— НАЙДИТЕ ДЕГМАРА!

— Иду, иду, — проворчал другой голос по ту сторону настила.

Затаив дыхание, Тулл поднял клинок на высоту плеча острием вперед.

Заскрипели петли, дверь широко распахнулась, и в коридор вышел коренастый желтоволосый воин. Увидев кого-то краем глаза, он обернулся.

Меч Тулла вонзился в его горло, и он умер. Тулл схватил мужчину за рубаху и опустил его на пол, когда тот соскользнул с острого клинка. Низ кольчуги и туники Тулла, а также его ноги были залиты кровью. «Пять к трем» — подумал он. «Нет, пять к четырем, включая меня». Его радость от увеличения шансов была недолгой. Цифры были теоретическими, вполне вероятно, что больше телохранителей Германика были мертвы Истина открылась, когда Тулл украдкой заглянул в следующую комнату. Неподалеку распростерся преторианец, с множественными колотыми ранениями в шее и паху, ставшими причинами его смерти. «Снова пять к трем» — с новым беспокойством подсчитал Тулл. Тускло освещенная кладовая была заполнена штабелями амфор. На их шеях были выгравированы или оттиснуты клейма производителя — ближайшие к Туллу были из той части Иберии, которая славилась своими мягкими на вкус красными винами. Веди себя правильно, и он, возможно, выживет, чтобы однажды снова выпить немного. «Не будь дураком» — подумал он. Как бы то ни было, он скоро будет истекать кровью на плитках, как преторианец.

В темном центральном коридоре зала никого не было видно. Клинок встретился с клинком на небольшом расстоянии; Германик пролаял приказ.

Один человек вскрикнул от боли, а другой торжествующе закричал. Чувство срочности Тулла возросло. Метла в одной руке, меч с алым наконечником в другой, он вошел в комнату. С обеих сторон были оставлены узкие «коридоры», чтобы обеспечить доступ к амфорам, сложенным дальше. Каждый из них представлял собой готовую оборонительную позицию, где пара мужчин могла стоять в ряд, сражаясь максимум с двумя врагами. Надежда вспыхнула в сердце Тулла, когда он посмотрел по сторонам, ища Германика и его противников.

Тулл нашел их в третьем коридоре. Два воина, стоявшие к нему спиной, атаковали Германика и преторианца. В нескольких шагах от Тулла к амфоре прислонился третий воин с бледным лицом. Меч, пронзивший его правое бедро, вывел его из боя. У Тулла не было времени беспокоиться о том, где находятся четвертый и пятый мужчины или не увидел ли его раненый соплеменник. На лице Германика была кровь, а преторианец был ранен. Приложив свой посох к амфоре, поскольку сейчас от него не было бы никакого толку, Тулл на цыпочках направился к схватке.

Он прошел половину коридора, когда голова раненого воина повернулась, и две трети коридора, когда человек забил тревогу. Его крик резко оборвался, когда меч Тулла скользнул ему между ребер. Один из его товарищей оглянулся на суматоху и умер в тот же момент, когда Германик воспользовался своим шансом. Второй был умнее, и его противник-преторианец тоже отвлекся, позволив воину нанести удар себе в пах между кожаными накладками пояса. Когда преторианец с криком упал на землю, воин одной рукой развернул свое оружие и нанес удар, нацеленный в Германика. Клинок со скрежетом отскочил от нагрудника проконсула, оставив глубокую полосу на полированной бронзе.

Меч Германика вонзился в плоть его последнего противника, и он изо всех сил пытался высвободить его, когда воин отступил для еще одного удара. Тулл метнулся вперед и глубоко вонзил клинок воину в спину. Крик агонии разорвал воздух, и Тулл поднес сапог к заднице мужчины, оттолкнув и поставив его на колени. Точный удар в заднюю часть шеи, и все было кончено.

— Тулл? Как, во имя всех богов? — Германик издал недоверчивый дикий смешок. Пот стекал по его лицу, смешиваясь с кровью из раны на щеке. В остальном, казалось, он больше не пострадал. — Ты следил за мной?

— Нет, господин. — Тулл все еще тяжело дышал. — Я был в… — сумев проглотить слова «в ювелирной лавке», — продолжил он, — в лавке на той же улице и видел, как вы проходили мимо. Через несколько мгновений за вами прошли воины. Было ясно, что они охотились за тобой. Я последовал за ним, но только тогда.

— Мы могли бы справиться, — сказал Германик, указывая на распростертую, истекающую кровью фигуру своего последнего преторианца позади себя, — но я сомневаюсь. Мое решение проигнорировать ваше присутствие на триумфе Тиберия снова кажется вполне обоснованным.

Три года назад Тулл и Фенестела нарушили императорский запрет на посещение Рима выживших в засаде Арминия. Германик заметил их и допросил, их жизни принадлежали ему. Однако полководец что-то увидел в Тулле и проявил милосердие. — Я пришел сюда из-за того, что случилось в тот день, господин, — сказал Тулл.

— Я рад, что ты это сделал, — с чувством ответил Германик. — А как ты думаешь, куда подевались два других ублюдка?

Глина терлась о глину, рядом раздался громкий скрежещущий звук.

Сбитый с толку Германик обернулся. Тулл тоже развернулся, с подозрением глядя на амфоры справа от них. Прежде чем он полностью осознал, что происходит, одна из них начала падать; за ней последовали вторая и третья. Страх вспыхнул в его животе. Любой сосуд имел вес и силу, чтобы сломать позвоночник человека; большее количество могло убить.

Опустив левое плечо и обхватив рукой испуганного Германика, Тулл повел их к лежащему ничком преторианцу и боковой стене комнаты. С могучим грохотом в коридор упали три амфоры, опрокинутые оставшимися воинами. На мгновение воцарилась потрясенная тишина, пока обе стороны смотрели друг на друга через щель, а затем один воин попытался метнуть свое копье в Германика.

Снова Тулл грубо схватил генерала, повалив его на пол, под защиту амфор, которые все еще стояли. Воздух зашевелился, когда копье пронеслось мимо; полетели искры, когда оно врезался в сосуд сзади и упало на плитку.

Тулл уже собирался потянуться за ним, когда в другом коридоре послышались шаркающие шаги, и он остановился как вкопанный, его сердце бешено колотилось. Будут ли воины карабкаться, чтобы атаковать, или попытаются опрокинуть больше массивных амфор? Последний вариант был безопаснее и, следовательно, более вероятным, решил он, но в эту игру могли играть двое. Он прижался губами к уху Германика и, изображая толчок, прошептал — Помогите мне, господин.

Германик мрачно кивнул ему в знак согласия, и они вместе встали. Тулл отложил меч. Вблизи рядов сосудов их не могли увидеть воины, которые, казалось, перестали двигаться. Их цель стала ясна, когда ближайшая к Туллу амфора слегка закачалась. — Вот эта, господин, — прошипел он, упираясь в нее руками и напрягаясь. Германик встал рядом и сделал то же самое.

— По моей команде, господин, — сказал Тулл, в его голосе звенела настойчивость. — Один, два, три!

Они одновременно толкнули, страх придал им дополнительных сил.

Ответного толчка не последовало, подумал впоследствии Тулл, а это означало, что они, должно быть, действовали на мгновение раньше своих врагов. Со скрежетом раскидывая сосуды по сторонам, амфора наклонилась, а затем упала, увлекая за собой еще одну. Они ударились об пол с грохотом, подобным раскату грома. Поднялась пыль и раздался мучительный крик, похожий на крик кролика, попавшего в силки.

— Мы поймали одного, господин. — Тулл ухмылялся, поднимая брошенное в них мгновение назад копье. Быстрый взгляд в щель между коридорами показал испуганное бородатое лицо. Даже с близкого расстояния Тулл не был копейщиком, поэтому он заорал — Давай, собака!

Остатки решимости воина рухнули, и он ушел, его ботинки шлепали по полу.

Германик сделал глубокий вдох, успокаиваясь, но Тулл не ослабил бдительности. Было бы глупо умереть из-за того, что он неправильно рассчитал количество их врагов. — Будьте добры, оставайтесь там, господин, — пробормотал он. Германик начал протестовать, и Тулл сказал тоном, не терпящим возражений — Возможно, они не все ушли, господин. — Сменив копье на меч, он наклонился в пространство, оставленное упавшими амфорами. Воин — кричащий кролик — уставился на него широко раскрытыми глазами из-под сосуда, пригвоздившего его к полу.

«Он никуда не денется» — подумал Тулл. Если повезет, он продержится достаточно долго, чтобы его допросили. Вернув свое внимание к коридору, Тулл медленно направился к центральному проходу с мечом наготове. Странное возбуждение охватило его теперь — страх все еще был его частью, но в его венах также билась радость, безумная радость, которая приходит к человеку, когда он смотрел смерти в глаза вблизи и выжил, чтобы рассказать эту историю.

«Ты сегодня в хорошем настроении, Фортуна, старая ты сука» — подумал он. Большинство сочло бы его сумасшедшим, так дразнящим богиню — Тулл часто называл ее грязными именами мысленно, а иногда и вслух, — но он находил это забавным. По правде говоря, он даже не был уверен, реальна ли она — ни разу в своей жизни он не видел неопровержимых доказательств того, что она была чем-то иным, чем концепцией, способом объяснить случайную природу жизни. Тот же принцип применялся ко всем божествам, если он думал об этом, но ставить под сомнение их существование было также не тем, что Тулл был готов сделать, даже мысленно. Некоторые из них должны быть там, в облаках, решил он.

Фортуна, Марс и Юпитер как минимум. Как еще я мог пройти через столько гребаных сражений?

Он достиг центрального прохода и посмотрел по обе стороны. Облегчение охватило его, когда он увидел, что никого нет в живых.

Открытая дверь слева от него, в задней части здания, казалось, означала, что последний воин сбежал. С такой форой его бы не поймали, но это был не конец света. Германик не пострадал, и нужно было допросить пленного.

Двух, с болью понял Тулл. Дегмар лежал снаружи. О чем думал бедняга, участвуя в такой безумной авантюре? Ответ был прост, решил Тулл. Жена и ребенок Дегмара были мертвы, и его семья была в ярости на него за «сотрудничество» с римлянами. Жизнь со своим племенем не была бы той идиллией, которую он себе представлял во время плена.

— Брось клинок!

Голова Тулла удивленно повернулась. Из дверного проема, ведущего в лавку, вышли два легионера с обнаженными мечами. Их раскрасневшиеся лица и неустойчивая походка подсказали ему, где они были до того, как их нашел ювелир. Несмотря на то, что они были пьяны, их появление означало, что драка окончена. Тулл запрокинул голову и рассмеялся. — Я не германский воин!

— Грязь! — крикнул один из них, приближаясь вместе со своим товарищем. — Угрожаешь нашему наместнику, а?

— Посмотри еще раз! — рявкнул Тулл своим парадным голосом.

Первый солдат моргнул; его спутник узнал Тулла, и его лицо побледнело. — Это Тулл, — сказал он пьяным театральным шепотом, добавляя с серьезной тяжеловесностью, — герой Тевтобургского леса. — Он попытался вытянуться по стойке смирно и, покачиваясь из стороны в сторону, отдал честь.

Первый солдат попытался подражать своему товарищу, но был так зол, что ему пришлось упираться в амфору. Отказавшись от попытки стоять прямо, он также отсалютовал.

— Примите искренние извинения, господин, — сказал второй легионер, выглядевший немного более трезвым. «Мы пришли так быстро, как только могли, я и мой товарищ. Купец — старик с седой бородой — велел нам идти как можно скорее, что жизнь Германика в опасности. Я думаю, придут еще люди, господин, но мы прибыли сюда первыми. Нет смысла ждать подкрепления, сказал я. Мы нужны Германику. Итак, мы пришли. И вот мы здесь, господин, — закончил он с застенчивым и более чем горестным видом. Угрозы старшему офицеру — в пьяном виде или нет — заслуживали сурового наказания.

— Вы хорошо справились, — сказал Тулл, скрывая улыбку.

Пара посмотрела друг на друга неуверенно. — Господин? — спросил первый.

— Вы были самыми быстрыми и готовы были рисковать жизнью ради своего наместника. Германик в безопасности, отчасти благодаря тебе.

Назовите мне ваши имена и подразделения, и я позабочусь о том, чтобы вы были вознаграждены.

Они обменялись еще одним взглядом, удивление смешалось с явным восторгом. — Спасибо, господин! — ответили они хором.

Тулл узнал их имена и центурии — он был рад узнать, что они оба из Пятого, его легиона, — и приказал им пойти и связать Дегмара. Их безучастные выражения лиц не слишком удивили Тулла. Он вздохнул и сказал — Дайте угадаю. Снаружи нет никакого воина.

— Я пьян, но не слеп, господин, — сказал более трезвый легионер. — Первым, кого мы увидели, был мертвый продавец за прилавком.

— Он говорит правду, господин. Снаружи никого не было, — добавил его спутник. — Клянусь нашими жизнями.

— Сукин сын сбежал, — пробормотал Тулл. Дегмар поплатится жизнью за участие в попытке убийства наместника, и все же небольшая часть Тулла почувствовала облегчение, что ему удалось уйти. Дегмар заслуживал смерти за то, что он сделал, но не через пытки, вероятная судьба человека, пойманного в ловушку амфорой.

Приказав двум легионерам поискать воинов, которые еще могут скрываться в тенях, Тулл отправился на поиски Германика.

К его удивлению, наместник сломал печать на одной из опрокинутых амфор и потягивал вино из перевернутого шлема. — Ничто так не возбуждает жажду, как столкновение со смертью, — сказал Германик. — Хочешь капельку?

— Спасибо, господин. — Беспокойство не покидало Тулла, даже когда он пил.

На реку Ренус, которую все считали защитой от нападения, больше нельзя было полагаться. Племена были так же опасны, как и прежде, возможно, еще опаснее, чем раньше.

Глава V

Несколько часов прошли в приятной обстановке. Жареные поросята, приготовленные Малловендом, были сочными и вкусными, и Арминий продолжил бы есть, если бы позволил его вздутый живот. Спрос на пиво был высоким, но оно продолжало поступать в изобилии, и, как следствие, настроение в длинном доме стало буйным. По мере того, как мужчины становились все пьянее, неизбежно должны были вспыхивать драки.

Мрачный мир был восстановлен после того, как Малловенд пригрозил кастрировать следующего воина, который затеет драку. Были рассказы, музыка и танцы — Арминий однажды даже вышел на площадку с вдовой, подбадриваемый Малловендом и другими вождями.

Празднование немного стихло, когда мужчины заснули или, пошатываясь, вернулись в свои дома. Когда столы были убраны, дети уложены спать, а женщины собрались стайкой у одного из костров, пришло время вождям поговорить. Малловенд снова ушел, чтобы ответить на зов природы, но по его возвращении совет должен был начаться.

Арминий был в ярости. Не так уж сильно, но его решимость воздержаться пошатнулась перед колкими комментариями Герульфа и колкими взглядами, которые он устремлял на Арминия в течение всего вечера. Ему удавалось не реагировать, но его жажда стала непреодолимой, и он проигнорировал попытки Мело заставить его замедлиться. Это не имеет значения, решил Арминий, полный вновь обретенной уверенности. Дюжина кружек пива не помешает ему сказать то, что нужно. Его слова упадут, как семена на благодатную почву. Вожди — более двадцати, из восьми разных племен — не пришли бы сюда посреди зимы, если бы не хотели сражаться с Римом под его командованием. Герульф не остановит его, а если попытается, Арминий поставит его на место.

— Доволен собой? — В его ухе раздался неодобрительный голос Мело.

Арминий в ярости повернул голову. — Я таков.

— Ты не должен быть таким. Ты пьян. А еще ты выглядишь так, словно проглотил полный рот кислого молока. — Взгляд Мело метнулся влево, к Герульфу и обратно. — Это из-за него, да? Этот придурок всю ночь пялится на тебя.

— У тебя зоркий взгляд, — признал Арминий с грустной улыбкой.

«Это попытка разозлить меня до того, как мы начнем говорить, и это сработало, будь он проклят».

— Ты не единственный кто пьян, — предупредил Мело. —

Вспыльчивость быстро нарастает, когда у мужчин животы полны пива. Герульф будет продолжать подкалывать тебя. Он скажет им, что ты хочешь стать первым императором племен или что-то в этом роде. Поймай его наживку, и ты рискуешь потерять все.

Эта мысль заставила ярость Арминия вскипеть, и он сжал кулаки под столом. «Почему он не видит. Объединившись, мы сможем победить римлян, но каждое племя в одиночку будет раздавлено римской пятой. Это тоже непростая задача — армия Германика слишком велика для этого. Я лучший кандидат в лидеры. Я тот, у кого многолетний опыт борьбы с вражеской военной машиной. Засада шесть лет назад была моей идеей. Три легиона были уничтожены, а Вар покончил жизнь самоубийством — из-за меня. Все это сделал я, а не Малловенд, Ингиомер, Герульф и другие дураки за этим столом.

— Послушай меня, Арминий из херусков, — сказал Мело, сжав его запястье стальной хваткой.

— Я…

— Заткнись, — прошипел Мело, перебивая его.

Потрясенный — даже Мело никогда не говорил с ним так, — Арминий подчинился.

— Если бы шум не был оглушительным и все не были бы пьяны, вы бы просто разрушили свой союз. Опрометчиво говорить о дураках, когда они сидят вокруг тебя. — Теперь лицо Мело было прямо перед лицом Арминия.

— Я должен вывести тебя на улицу и засунуть головой в снег, чтобы ты образумился? Эти люди здесь по собственной воле, а не потому, что они тебе обязаны. Они тоже хотят уничтожить легионы Германика и навсегда освободить наши земли от власти Рима. Уговори их правильными словами, и они пойдут за тобой, как волы за ведром зерна. Оскорби их, поведи себя как их начальник, и они уйдут, ничего тебе не пообещав. В одночасье твоя армия сократится до нашей фракции херусков.

— Ингиомер… — начал Арминий.

Мело презрительно фыркнул. — Кровный родственник или нет, но он не свяжет с тобой свою судьбу, если этого не сделает никто из других. Он высокомерен, но не глуп. — Голос Мело теперь кипел от ярости. — В одиночку нас сокрушит Германик, так что тебе придется улыбаться насмешкам Герульфа и обращать его слова против него. Сделай его тем, в ком сомневаются другие. Ты можешь это сделать, Арминий?

Потрясенный до ясности в голове, но также и смущенный, Арминий набросился. — Что ты будешь делать, если я потерплю неудачу? Ты тоже оставишь меня?

Мело бросил на него испепеляющий взгляд. — Я был с тобой больше лет, чем я могу припомнить. Мое место рядом с тобой до конца, где бы и когда бы это ни было. Тем не менее, я предпочел бы, чтобы моя смерть была славной, а не глупой. Наши воины — лучшие бойцы в стране, но они не могут победить римлян в одиночку. Подумай об этом, прежде чем говорить с вождями. — Он сел, тяжело дыша.

Арминий молча переварил совет Мело, в то время как вокруг них продолжалось веселье. В кости играли те, кто еще был достаточно трезв, чтобы считать; другие устраивали соревнования, чтобы узнать, кто выпьет больше пива. Некоторые мужчины пытались встать на голову и одновременно осушить чашу. Последовало много веселья, поскольку попытка за попыткой терпела неудачу. Различные группы воинов соревновались друг с другом в пении звучного племенного боевого гимна, известного римлянам как барритус. Фальшиво, но столь же громко, как во время битвы, их голоса поднимались к стропилам огромной, гортанной волной звука.

— Хорошо? — спросил Мело.

Арминий нахмурился. Ему хотелось выбить все острые коричневые зубы Мело. Однако сделать это было бы глупо. Вполне вероятно, что он потерпит неудачу — Мело был трезвее его, — но это также будет плохо выглядеть и снизит его шансы на победу над вождями. Хуже всего, признал он себе, что Мело был прав. Во всем. «Будь проклята моя гордость» — подумал Арминий, чувствуя, как по венам разливается знакомая горечь. Это всегда грозит моим падением. Его взгляд снова встретился с взглядом Мело.

— Ты прав.

Глубокая морщина на лбу Мело разгладилась; был даже намек на улыбку. — Ты не мог вынести мысли о том, что окажешься лицом вниз в куче снега — это то, что заставило тебя образумиться, не так ли?»

— Отвали, собака. — Арминий сильно толкнул Мело локтем. — Как будто ты можешь вытащить меня наружу и сделать это.

— Я могу это и даже больше, — насмешливо пригрозил Мело, обняв Арминия за плечи и делая вид, что поднимает его на ноги.

— Я оставил вас двоих всего на мгновение, и вы уже боретесь, как безбородые мальчишки! — прогремел Малловенд. — Кто одержал верх?

— Я! — в унисон ответили Арминий и Мело, ухмыляясь.

— Боевые слова, оба! — сказал Малловенд, забавляясь. — Хотя я и хотел бы когда-нибудь увидеть такое состязание, в первую очередь должны быть более насущные дела.

— Да. — Арминий отошел от Мело и разгладил свою измятую тунику.

— Я готов.

— Я буду говорить первым. Ты будешь следующим, и мы сможем увидеть, как вождям понравится то, что ты скажешь. — Малловенд жестом велел ближайшим слугам наполнить каждую чашу, и когда это было сделано, он стукнул кулаком по столу. Головы повернулись. Несколько лиц были настороженными или враждебными, главным среди них был Герульф, но большинство были открытыми и выжидающими.

Сохраняй спокойствие. Одолей Герульфа, сказал себе Арминий, и они присоединятся к тебе. Он бросил взгляд на Герульфа, который ухмыльнулся.

Желудок Арминия начал бурлить, а ладони вспотели. Он испытал облегчение, когда Малловенд начал говорить, и даже больше, когда его чувства прояснились. Поприветствовав вождей в своем доме, он изложил яркую и ужасающую картину того, что случилось со многими поселениями марсов за лето. Он возложил всю вину на Германика и Тиберия. Ждать более пяти лет, прежде чем отомстить за засаду племен на Вара, было, по словам Малловенда, признаком безжалостных, мстительных врагов.

Людей, у которых лед в венах. — Как еще это было возможно — кричал он, — чтобы их проклятые легионеры убивали все живое, что им попадалось?

Вожди, включая Герульфа, взревели от гнева, и надежды Арминия на успех возросли.

— Мужчины, женщины, дети. Старые, больные. Даже младенцы в кроватках были убиты, — вскричал Малловенд, слюна слетала с его губ. — Скот тоже не убежал, о нет! Сукины дети убили всех животных, которых смогли найти, от охотничьих собак и лошадей, волов и овец, до последней курицы. Что за враг делает это не только с одним племенем, но и со всеми? Мы не можем оставить эти зверства без ответа. Рим должен заплатить — кровью!

Поднялся оглушительный рев. Арминий представил себе Туснельду и их ребенка, которого он никогда не держал на руках. «Ты заплатишь, Германик», — подумал он, чувствуя, как в нем бушует ярость. Так или иначе.

— Не довольствуясь ожиданием весны, — сообщил Малловенд, — я отправил группу своих самых храбрых воинов в Ветеру, чтобы убить Германика.

Ошеломленный, Арминий уставился на Малловенда, который подмигнул ему, как бы говоря: «Ты не ожидал этого, не так ли?» «Мело был прав», — снова подумал Арминий. Недооценивать вождей было и глупо, и опасно.

— Атака провалилась, но это нас не остановит, — объявил Малловенд.

— Мы встретим их легионы, когда они перейдут реку, и уничтожим их!

— УБИВАТЬ! — закричал Хорса, колотя кулаком по столу. — УБИВАТЬ!

Крик подхватили все в длинном доме. К ним присоединились даже женщины и дети, которые еще не спали. Арминий изобразил это слово, но внимательно изучал лица вождей. Большинство было на его стороне, решил он. Ему предстояло привлечь на свою сторону остальных.

Малловенд позволил шуму продолжаться в течение тридцати ударов сердца, прежде чем поднял руки призывая к спокойствию. — Мы единодушны, и это хорошо. Но храбрые сердца и готовые к бою копья не могут победить легионы Рима в одиночку. Мы знаем, как победить их, потому что уже делали это раньше! — Малловенд указывал толстым пальцем на вождя за вождем, пока не указал на большинство присутствующих и на каждого, кто помог Арминию уничтожить армию Вара. — Благодаря хитрости и коварству, скрытности и храбрости мы уничтожили три легиона и взяли их орлов. Мы принесли их старших офицеров в жертву богу грома Донару, а головы легионеров прибили к деревьям, чтобы никто не мог ошибиться в том, что там произошло. И снова вожди громко выразили свое одобрение.

— Вы пришли, чтобы поделиться советом, и мы услышим ваши слова к концу вечера. Следующим, однако, я хочу, чтобы говорил Арминий из херусков. Он всем вам известен и не нуждается в представлении, ибо именно он объединил нас прежде. Тот, чья идея заключалась в том, чтобы увести легионы Вара с мощеных дорог в нашу хорошо расставленную ловушку. Я ваш хозяин, но мы здесь благодаря одному человеку. — Выказывая искреннее уважение, Малловенд склонил голову в сторону Арминия.

Довольный обильным рычанием и бормотанием в знак согласия, Арминий встал. — Благодарю тебя, Малловенд, за прекрасное гостеприимство и трогательные слова, а также за твой план убить Германика.

Я благодарен каждому из вас за то, что вы отправились так далеко от своих домов, чтобы собраться с нами сегодня вечером. — Он сделал паузу и был доволен последовавшей тишиной. Выражение лица Герульфа было неодобрительным, но Арминий не дрогнул. Это был его момент; он готовился к этому месяцами.

Глубоко вздохнув, он начал. Вожди с каменными лицами слушали, как он рассказывал им о планах Рима покорить все племена от Ренуса до Альбиса и за их пределами. Они выкрикивали ругательства по поводу имперских налогов для всех и каждого и ликовали, когда он снова, удар за ударом, рассказывал им, как они помогли уничтожить Вар и его армию. Арминий говорил о нерешительной летней кампании как об упущенной возможности и старался никого не винить в их последней неудачной атаке, в результате которой было убито так много воинов. — Сейчас, — убеждал он, страсть пульсировала в его голосе, — пришло время снова объединиться. Вместе противостоять монстру, которым был Рим.

Почти на каждом лице было написано восхищение. Почти каждый вождь сидел, подавшись вперед на краешке своего кресла. Время пришло, решил Арминий. — Должны ли мы снова сокрушить легионы? — спросил он.

— ДА! — проревели они

— Должны ли мы снять подкованные сандалии легионеров с шеи нашего народа и вороватые пальцы императора с наших кошельков?

— ДА!

— Будет ли наш народ вечно жить свободным?

— ДАААА! — Залаяв, как волки, вожди поднялись на ноги.

Увлеченный моментом, один вождь хаттов вскочил на стол и схватил орла, размахивая им в воздухе под громкие возгласы своих товарищей.

«Я сделал это», — торжествующе подумал Арминий, одновременно потрясая кулаком в воздухе вместе с остальными. Они будут сражаться вместе со мной. Он бросил взгляд на Герульфа и обрадовался, когда тот не встретился с ним взглядом. «Делай все, что в твоих силах», — подумал Арминий. Я намного лучший оратор.

Шумихе потребовалась целая вечность, чтобы утихнуть, но это было хорошо. Его самая трудная задача была выполнена; то, что осталось, трудоемкая задача организации их кампании, была бы легкой по сравнению с этим.

— Лучшая речь, которую я слышал за последние годы, — заявил Малловенд, наливая им обоим большую порцию пива. Он чокнулся своей чашей с чашей Арминия. — За победу и смерть Германика.

Арминий повторил свои слова и выпил.

— Хорошо сделано, — сказал Мело ему на ухо.

— Значит, нет необходимости засовывать мою голову в снег? — возразил Арминий.

— На этот раз я тебя отпущу.

Ухмыляясь, они отсалютовали друг другу и допили пиво.

Шум начал стихать, когда охрипшие вожди заняли свои места и наполнили свои чаши. Много чаш было поднято в сторону Арминия; также начали сыпаться вопросы о том, что они должны сделать чтобы противостоять римлянам.

— Скоро вам ответят, — сказал Арминий со спокойной властью. «Во-первых, я хотел бы знать, сколько копий каждое племя может принести в нашу армию».

— Ты бы знал? Наконец-то твой плащ спадает, открывая твое истинное лицо, — ликовал Герульф.

— О чем, во имя Донара, ты говоришь? — спросил Арминий.

— Все, что тебе от нас нужно — это наши воины и их копья — объявил Герульф. — Если бы ты мог справится с ними без нас, ты был бы счастливым человеком, не так ли?

«Моя жизнь была бы намного проще», — признался себе Арминий. Вслух он сказал — Мне было бы невозможно добиться успеха в одиночку.

Ваше лидерство, ваша смелость и ваша инициатива жизненно важны. Именно они помогут нам выиграть эту войну.

— Нам? — огрызнулся Герульф. — Разве ты не имеешь в виду «мне»?

— Говори яснее, — рявкнул Арминий, поняв, что было недальновидно думать, что Герульф сдастся без сопротивления.

— Ты приводишь веские доводы в пользу борьбы с римлянами, я отдаю тебе должное. Что не совсем ясно, так это то, почему ты должен возглавить это предприятие, — сказал Герульф. Он сделал паузу, а затем добавил: — Или ты планируешь, чтобы кто-то из нас был главным?

Сбитый с толку, Арминий запнулся. — Я не думал об этом.

— Ну же. Ты думаешь мы в это поверим? — издевался Герульф.

— Мое племя ведет в бой наибольшее количество воинов, — сказал Арминий, пытаясь восстановить контроль. — Когда вы добавите людей моего дяди, херуски составят почти половину армии, вроде как. — Он взглянул на Ингиомера, молясь о его поддержке, и был доволен задумчивым кивком дяди. — Ингиомер прислушивается к моему совету, и я думал, что как лидер самой большой группировки я…

— Вот оно, — вскричал Герульф, перебивая. — Вы слышали это из его собственных уст!

Гнев Арминия вспыхнул. — Ты что, лишился рассудка?

— Далеко нет, Арминий, — лукаво ответил Герульф. Переводя взгляд с вождя на вождя, он усмехнулся — Разве когда-нибудь возникал спор о том, кто командует нами в этом предприятии, в котором многие из нас могут лишиться жизни, или мы собираемся следовать за ним, как овцы? Что дает этой сладкоречивой ласке право вести нас? Разве я забыл голосование, в ходе которого мы избрали его главой?

— Голосование не проводилось, — с явным негодованием сказал вождь тенктеров с вытянутой челюстью.

— Да, — пробормотали несколько недовольных голосов.

— Почему бы и нет? — спросил Герульф. — Кто сказал, что ты — тут он указал на Малловенда — или ты, — теперь он указал на Хорсу, — не смогли бы возглавить нас.

— Я мог бы возглавить армию, — заявил вождь тенктеров.

— И я! — воскликнули несколько других.

— Я тоже мог бы это сделать, — сказал Герульф, выпятив грудь. — Давайте поставим этот вопрос на голосование. Это будет самый справедливый путь.

«Донар возьми его», — подумал Арминий с нарастающей яростью.

Теперь все полетит к чертям. Полдюжины дураков оспорят его право командовать. Если ему повезет, он выйдет победителем, но созданная плохая атмосфера расколет альянс. Все, кто выстоял, но не победил, почувствуют себя обиженными. Образы вождей, спорящих о тактике боя, или, что еще хуже, уходящих со своими воинами в решающий момент, заполнили его разум. Я не могу этого допустить. Я не буду, решил Арминий, даже если мне придется рискнуть всем. Стоя, он бил чашкой по столу.

Повисла удивленная тишина.

— Голосуйте, если хочешь. Выберите своего лидера, — объявил Арминий. — Вы сами себе хозяева, но у меня нет желания ссориться с вами, как с детьми. Как и у моего дяди. Наши воины останутся под нашим командованием. Беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что Ингиомер остался с ним, и Арминий воспрянул духом. Его тактика еще может сработать.

Разразился хаос. Гневные крики наполнили воздух. — Ну же, Арминий, — взревел Малловенд с багровым лицом. — Ты должен стоять с нами!

— Ты позволишь нам сражаться с римлянами в одиночку? — Голос Герульфа был яростным.

— Я не буду участвовать в этом безумии, нет, но вы можете действовать, как хотите. Выберите мужчину, который будет вести вас.

Сражайтесь или требуйте мира. Может быть, даже покинете свои племенные земли, как это сделали некоторые, и отправитесь на восток, за пределы досягаемости Рима. — Арминий огляделся, глядя на каждого вождя. — Голосование за лидера может показаться более справедливым, но оно не даст вам человека, способного сокрушить римлян раз и навсегда.

Никто не произнес ни слова в течение одного удара сердца, двух, и, отчаянно пытаясь сохранить инициативу, Арминий снова бросился в атаку. Он ткнул указательным пальцем в Герульфа. — Можешь ли ты разработать и осуществить план, который позволит разгромить восемьдесят тысяч римских солдат?»

Герульф открыл рот, но издал ни звука.

— Я так и думал! — закричал Арминий. — Мы последуем за тобой до славной смерти. — Он повернулся к Малловенд. — Тот ли ты человек, который будет командовать нашими воинами, человек, который победит войско Германика?

— Я бы сделал все, что в моих силах, — ощетинившись, ответил Малловенд.

— Ты лучший? Этого недостаточно, и никогда не будет, — усмехнулся Арминий. — Против такого количества римлян нам нужно больше, чем кто-то лучший! Мы заслуживаем человека с планом, который сработает. Планом, согласно которому армия Германика будет стерта с лица земли или почти стерта с лица земли. Кто из вас возьмет на свои плечи эту тяжелую ношу?

— Не я, — признал Хорса, покачав головой. — Ты можешь быть высокомерной шлюхой, Арминий, но ты прирожденный лидер и прекрасный тактик. Ты думаешь, это можно сделать?

— Я знаю, — воскликнул Арминий, воодушевленный неохотным одобрением Хорсы. — Если мы нанесем такой сокрушительный удар, клянусь вам, империя оставит нас в покое — навсегда.

Вожди заговорили между собой. Сев, Арминий предоставил им это. — Прекрасные слова, хорошо сказано, — одними губами проговорил Ингиомер со своего места.

— Рискованная стратегия, — прошептал Мело, но глаза его сияли. — Теперь им придется следовать за тобой — ты не оставил им выбора. Даже самый упрямый среди них знает, что единственный достойный вождь здесь — это ты. — Он мотнул головой в сторону. — Однако Герульф так быстро тебя не простит.

Арминий искоса взглянул на Герульфа, чье хмурое, изможденное выражение лица не мог не заметить даже слепой. Потерпев неудачу, Герульф будет доставлять еще больше хлопот, понял Арминий придя к внезапному решению. Наклонившись к Мело, он сказал: — В следующий раз, когда пес пойдет отлить, следуй за ним. Убей его снаружи. Выгнутые брови Мело были его единственным комментарием.

— Это должно выглядеть как несчастный случай.

— Предоставь это мне.

Удовлетворенный, Арминий откинулся на спинку кресла. Герульф скоро будет исключен из уравнения, но выборы военного лидера оставались вполне вероятными. Арминий дернулся от нетерпения, пока они совещались.

Демонстрируя небрежность, он подобрал пару выброшенных игральных костей. К его удивлению, он продолжал выбрасывать пятерки и шестерки.

Через некоторое время именно Малловенд избавил его от страданий. — Мы пришли к решению, — объявил он.

Желудок Арминия закрутился узлом, и он положил кости. — Я понимаю.

— Победа, которую ты описал — ты приведешь нас к ней? — Голос Малловенда был хриплым.

— Да, — с полной убежденностью поклялся Арминий. — Я делал это раньше — большинство из вас видели доказательство этого своими глазами. С твоей помощью и твоими воинами я сделаю это снова, но мы должны быть едины! Ты со мной?

— Да, — проворчал Малловенд. — Мы.

— Ты позволишь мне решать, когда и где сражаться?

— Мы так и сделаем, — неохотно сказал Малловенд.

— Да, — сказал Хорса, и его сжатые челюсти свидетельствовали о том, что он не совсем счастлив. Остальные «да» тоже были приглушены, но все вожди смотрели в глаза Арминию, кроме Герульфа.

— Мои воины будут сражаться, — объявил он, — но, если мне не понравится твой план, Арминий, я верну их в наши поселения.

— Очень хорошо, — отрезал Арминий. «Но не ожидай, что весной на тебя возложат много ответственности». Вскарабкавшись на стол, он схватил орла и сделал круг, чтобы все могли вблизи увидеть его сверкающее величие.

— Вместе мы победим легионы Рима. Вместе мы поймаем не троих, а полдюжины!

Тогда вожди возликовали, громко и страстно, и Арминий горячо поблагодарил Донара. Большую часть времени было невозможно сказать, интересовался ли бог грома делами людей, но в таких случаях, как этот, когда Арминий сражался вопреки всему и выходил победителем, казалось, что он пользуется божественным одобрением.

Отодвинув стул, Герульф пробормотал что-то себе под нос, направляясь к двери. Мало кто заметил, как он оставил дом и своего заместителя; Мело подождал дюжину ударов сердца, прежде чем тоже ускользнул.

— Расскажи нам свой план, — пригласил Малловенд, наливая еще пива Арминию.

— Подожди. — Арминий выплеснул содержимое своей чаши и протянул ее, чтобы налить еще. — Это мучительная работа — убеждать вас, ублюдков, сражаться.

Животный смех и смущенные взгляды, появившиеся после этого рискованного комментария, наполнили Арминия мрачным восторгом. Герульф почти свел на нет его усилия, но в конце концов он одержал победу. Вожди последуют его примеру, к победе, и голос Герульфа больше никогда его не побеспокоит.

Ночь была хорошей, подумал Арминий. Поймав взгляд вдовы, он улыбнулся. Это еще не конец.

Глава VI

Прошли месяцы, и в римском лагере Ветера суровая погода стала далеким воспоминанием. Наконец-то пришла весна, принесшая с собой более приятную температуру. Птицы радостно щебетали на деревьях с новыми листьями, и на каждом растении распускались почки. День клонился к вечеру, но сквозь продуваемые ветром прорехи в облаках продолжали струиться яркие солнечные лучи. Недалеко от массивного форта, на склоне холма, по берегу реки прогуливался легионер Марк Пизон.

Высокий, долговязый мужчина с колючими черными волосами, он был в первой центурии Тулла в Восемнадцатом и был новобранцем в то время, когда их легион был уничтожен. С тех времен Пизон стал мудрее, жестче и был предан Туллу. Рядом с ним шагал Метилий, его друг и товарищ, и еще один из старых солдат Тулла. Они были не на дежурстве и охотились за рыбой. Ни один из них не испытывал желания забросить крючок в воду, но этим занималось достаточно легионеров, чтобы была возможна торговля или покупка. Богатое разнообразие рыбы в Ренусе гарантировало, что ее ловля стала популярным времяпрепровождением в свободное от службы время.

Некоторые предприимчивые люди ловили сетями и водоплавающих птиц — уток, журавлей, бекасов, а зимой и гусей. Иногда можно было купить и мясо бобра, хотя оно стоило дорого.

Рыба не была любимой едой Пизона — ею была баранина, — но она была более аппетитной, чем пшеничная каша, которую предлагали в казарме, которую он делил с Метилием и четырьмя другими. Их контуберний не был полноценным, состоящим из восьми человек или палаточной группу, но жестокая кампания прошлого лета показала, что их ситуация далеко не уникальна. Пизон высказал свое мнение о предложенном на вечер ужине во время тренировки за несколько часов до этого, и назначенный на этот день повар, веселый краснощекий солдат по имени Дульций, не был впечатлен.

— Скучно? — прорычал он. — Тогда готовь сам или найди что-нибудь повкуснее!

И вот Пизон обнаружил, что прогуливается по кромке воды с Метилием. Он заплатит за любую рыбу, которую они выберут, а Дульций сделает все остальное по их возвращении. Это был хороший компромисс, подумал Пизон, взглянув на Метилия. — Приятно быть за стенами, а не в поселении, а?

— Да. Даже я могу устать от таверн и постоялых дворов, постоялых дворов и таверн, — ответил Метилий. — Бордели — это другое дело. Я бы посещал один из них каждый день, если бы мог себе это позволить.

Пизон усмехнулся. Он тоже посещал бордели поселения, но не так часто, как Метилий, чье худощавое телосложение, безобидное выражение лица и ямочки на щеках выдавали его огромный сексуальный аппетит. — У тебя было бы больше денег, если бы ты хорошо играл в кости. Я уже предлагал научить тебя…

Метилий оборвал его. — Я не любитель игр или ставок — ты же знаешь меня, когда дело доходит до оценки шансов».

Пизон пожал плечами. — Если передумаешь, просто спроси.

— Этого никогда не случится, — сказал Метилий, подтолкнув его.

Пизон отпрянул, радуясь присутствию Метилия. Его предыдущим лучшим другом был Вителлий, еще один из ветеранов Тулла, но он был убит во время прошлогодней кампании. Это была глупая и ненужная смерть, размышлял Пизон, точно так же как не повезло другому его хорошему товарищу, Саксе. После их смерти связь между ним, Метилием и остальной частью их палатки еще больше укрепилась. Вскоре она должна будет подвергнуться испытанию, так как огромная армия, собравшаяся за северной стеной лагеря, была почти готова пересечь реку.

— Эй, брат, — крикнул Пизон, обращаясь к лысеющему солдату с полной плетеной корзиной на боку. — Ты был занят.

Лысый не сводил глаз со своей лески. — Что касается линя и карпа, то же самое и для сома. Лещ покрупнее — по два асса. Такой здоровенный ублюдок как щука обойдется вам в сестерций. Понадобилась целая вечность, чтобы вытащить ее.

Используя ветку орешника, которую он захватил с собой чтобы нести покупки, Пизон порылся в добыче Лысого. — Что тебе нравится?' — спросил он Метилия.

— Я не готовлю, так что мне все равно, — весело сказал Метилий. — Но не сом. На вкус они как тина.

— Жители дна все одинаковы, — согласился Пизон. Он посмотрел на Лысого. — Сколько за шесть линей?

— Шесть ассов, — последовал едкий ответ.

— Я покупаю полдюжины, — запротестовал Пизон. — Четыре асса.

— Пять.

— Четыре.

— Идет. — Впервые Лысый посмотрел на них. Он смотрел, как Пизон протыкал своей палкой жабры шести линей; затем он протянул руку. То, что можно было принять за улыбку, скользнуло по его лицу, когда монеты Пизона звякнули в его ладони. — Благодарю.

— Ты часто здесь бываешь? — спросил Пизон.

— Если погода такая же как сейчас, и я не на дежурстве, то да. Это прекрасное место, чтобы скоротать несколько часов, не в последнюю очередь потому, что мы собираемся провести месяцы на дальнем берегу, рискуя своей гребаной жизнью. — Лысый провел рукой слева направо, охватывая зеленые, обсаженные деревьями острова посреди реки, обилие птиц и быстротекущую воду. — Красиво, а?

— Я полагаю. — Пизон бросил суровый взгляд на дальний берег. — Ты видишь много жителей?

— Иногда, когда нет речных патрулей. Более смелые выходят на лодках, делая вид, что ловят рыбу, но их глаза-ласки всегда устремлены на нас и на форт. Они знают, что мы идем за ними. — Раздался металлический звук, когда Лысый хлопнул по траве рядом с собой, где лежал его меч. — Я и другие завсегдатаи носим их всегда с собой. На всякий случай.

— Мудрый ход, — сказал Пизон. Для солдат в свободное от службы время, было необычно носить с собой нечто большее, чем кинжал, но он не мог спорить с рассуждениями Лысого. «И все же после зимнего покушения на Германика все было тихо», — подумал он. — Должны ли мы сделать то же самое, Метилий?

— Скоро мне придется таскать мой проклятый гладий везде, днем и ночью, — проворчал Метилий. — Я не собираюсь носить его и в свободное от службы время.

— Да. — Лысый слишком осторожничал, сказал себе Пизон. — Ну давай же. Посмотрим, как идут корабли, а потом вернемся.

Попрощавшись с Лысым, они продолжили свой путь к новому причалу, который лежал под фортом. Рядом с поселением была пристань, но огромное количество судов, необходимых для кампании этого года, привело к тому, что рядом с лагерем было построено второе сооружение. За зимние месяцы там было построено множество военных транспортов, и работа продолжалась. Ходили слухи, что Германик заказал в общей сложности почти тысячу. Пизон часто молился, чтобы его подразделение не попало в число тех, кто отправится в Германию морем. Его желудок сжался при воспоминании о неприятном путешествии, которое он и его товарищи пережили в прошлом году.

Решив, что ему сопутствует удача, и ему будет приказано идти на вражескую территорию, он изучил ближайшие корабли, пришвартованные рядами, выступающими в потоке. Над носом каждого из них выгибалась резная деревянная голова птицы, а сзади располагалась открытая каюта капитана. Длинные, изящные и гладкие, они имели один ряд весел, по пятнадцать-двадцать на борт, одно рулевое весло и центральный парус. На борт могли поместиться от одной до двух центурий, в зависимости от их длины.

— Они выглядят достаточно мореходными, — сказал Пизон, пытаясь говорить уверенно. — Но, если Фортуна будет добра к нам, нам никогда не придется их испытывать.

— Я с тобой, брат, — сказал Метилий, сплюнув. — Дай мне твердую почву под ногами в любой день.

— На море или на суше победа будет за нами, Германик позаботится об этом, — сказал Пизон, и Метилий согласно пророкотал. Так думали не только они — с момента их возвращения прошлой осенью из Германии боевой дух был высок.

Их калиги стучали по деревянным доскам, усиливая шум. Парусные мастера сидели, скрестив ноги, на причале, выкрикивая приказы своим помощникам, пока те подгоняли большие квадраты пеньки. Опилки лежали глубокими кучами вокруг плотников, мастеривших гребные скамейки для незаконченного судна. Мастера-кораблестроители, привезенные издалека, расхаживали, погруженные в беседу, за ними следовали писцы с серьезными лицами с дощечками для письма и стилусами. Солдаты и их офицеры сходили с кораблей, только что прибывших из патрулей. «Никого из мужчин не тошнило», — подумал Пизон, прежде чем с отвращением вспомнить, что Ренус всегда спокойнее открытого моря.

В дальнем конце пристани находился собственно судостроительный район. Здесь было спокойнее, потому что дневная работа уже закончилась. Деревянные рамы удерживали перевернутые корпуса на разных стадиях строительства от почти скелета до готового изделия. Стволы деревьев лежали штабелями; рядом с ними стояли столы, где их распиливали и строгали до нужной длины. Резкий запах сосновой смолы наполнил воздух — Пизон заметил горшки, стоявшие рядом с кораблем, который в тот день был расписан этой смолой.

— Насмотрелся? — спросил Метилий. — Пойдем обратно — у меня в животе урчит.

Дьявольское наваждение овладело Пизоном. Вечер был чудесный вечер, и Лысый был прав — берег реки был прекрасен. — Дульций и остальные могут подождать, — сказал он.

— А?

— Здесь повсюду опилки и древесная стружка. Мы разожжем костер и приготовим нашего линя, оставаясь здесь, пока светло. Остальные могут есть свою кашу и раздражаться. Они получат свою рыбу, когда мы вернемся.

Ухмылка расплылась на лице Метилия. — Прекрасная идея. Я должен был захватить бурдюк вина и немного хлеба.

— В следующий раз, — сказал Пизон. — Может быть, остальные тоже придут. Мы могли бы даже сами приготовить ужин.

Вопрос был улажен, они принялись за сбор топлива.

Сытый и довольный, Пизон вытянул ноги к угасающему костру. Уже стемнело — прошло несколько часов, — Метилий дремал рядом с ним. Небо очистилось, и бесчисленные звезды сверкали в бескрайной черноте над головой. Журчание воды, когда она проносилась мимо, шорох животного в камышах — возможно выдры — и редкие птичьи крики были единственными звуками. Пизон мог бы находиться на берегу могучей реки Падус в Италии, где он вырос. В этот час его овдовевшая мать скоро должна была лечь спать.

Два его младших брата, оба уже взрослые могли бы все еще быть дома или они могли бы уже жениться и жить поблизости. Пизон почувствовал укол ностальгии. Он не видел и не слышал о своей семье несколько лет, и решил приложить письмо к следующему платежу наличными, который он отправит своей матери. Он с трудом читал и писал, но он мог написать несколько строк. Возможно, в течение года, он получит ответ, написанный от имени его матери местным писцом, если ему повезет. Как и большинство обычных солдат, Пизон использовал для доставки своих писем торговцев, людей, которые за определенную плату выступали в качестве неофициальных посыльных. Более надежными были ветераны, которые уволились и возвращались в Италию, но найти одного из них было легче сказать, чем сделать.

Метилий захрапел, а Пизон улыбнулся. Его самого немного клонило в сон, но огонь костра угасал, и его плечи и спина чувствовали холод. Было еще недостаточно тепло, чтобы оставаться на улице всю ночь, по крайней мере, без одеял. Тем не менее, это был приятный вечер. Он обирался ткнуть Метилия сандалией, когда неожиданный звук заставил его замереть. Всплеск.

Всплеск. И снова этот мягкий звук весел, опускающихся в воду и выходящих из нее. Внезапно лоб Пизона покрылся испариной, и он уставился в темноту. В этот час на реке не было военно-морских судов — он поставил бы на это месячное жалованье. Ночные патрули были опасны, и поэтому предпринимались только в случае крайней необходимости.

Инстинктивно он потушил огонь несколькими легкими ударами.

Наклонившись над Метилием, Пизон прикрыл ему рот рукой и прошипел — Просыпайся, брат, тихо и спокойно!

Глаза Метилия тут же открылись и наполнились тревогой, но он не издал не звука Пизон убрал руку. — Там кто-то есть на лодке.

— Германцы? — прошептал Метилий.

— В такой час, кто еще это может быть?

— У нас ведь должны быть часовые?

— Я никого не вижу рядом с нами, — ответил Пизон, всматриваясь. — Готовые суда хорошо охраняются, но кому придет в голову ставить часовых на груды досок?

— А здесь мы только с нашими кинжалами. — Метилий нахмурился.

— Лысый сейчас что-нибудь бы сказал, а?

— Шшшш. — Плеск прекратился, но теперь Пизон слышал, как люди выходят из лодки на мелководье. Он указал на строительную площадку, которая была слева от них. — Они выходят на берег, вон там.

— Между нами, остальными кораблями и часовыми, — с тревогой прошептал Метилий. — Мы отрезаны и в меньшинстве. Лучше всего затаиться. Они никогда не узнают, что мы были здесь.

— И позволить, чтобы им сошло с рук все, что бы они ни собирались сделать? — яростно зашипел Пизон. — Достань свой кинжал и следуй за мной.

— Что ты собираешься делать?

— Подойдем поближе, посмотрим, сколько их там, и поднимем тревогу.

— Я не это планировал на вечер, — проворчал Метилий, но все же поплелся за Пизоном.

Он оставил оставшихся линей позади. Это было расточительно, и Дульций и остальные будут жаловаться, но это было предпочтительнее, чем оказаться с ними в опасной ситуации. Благодарный тому, что у них не было вина, Пизон протопал к массе темных очертаний, которые были наполовину построенными сосудами. Он добрался до первой громады, никого не увидев, и, остановившись, посовещался с Метилием.

— Будет безопаснее оставаться со стороны форта от кораблей, — пробормотал Пизон. — Отойдем слишком близко к воде, и мы рискуем попасть в ловушку. Иди в другую сторону, и мы можем бежать к форту, если понадобится.

— Мне это не нравится. Нас только двое против бог знает скольких?

— Мне это тоже, черт возьми, не нравится, но наш долг — сделать что-нибудь. Думаешь, Тулл сдержался бы?

— Конечно, нет, но он настоящий герой.

— А ты один из его храбрецов. — Пизон хлопнул Метилия по руке, надеясь, что его собственные нервы не выдадут его. — Мы двинемся быстро, — прошипел он. — Держись поближе. Пригнись. Если мы разлучимся, не жди меня. Доберись до пристани и подними тревогу.

— Да. — Голос Метилия был недовольным, но решительным.

Успокоенный, Пизон подкрался к носу корабля. Точечки света отмечали костры часовых, примерно в четверти мили от нового дока. Над всем возвышался форт с тысячами солдат. «С таким же успехом эти люди могли бы быть в Риме», — подумал Пизон, борясь со страхом. Их лучшим вариантом было то, что там будет не слишком много незваных гостей с которыми могли бы справиться ближайшие часовые. Долгие мгновения он изучал темноту справа — там, где слышал плеск, — и был разочарован, увидев только недостроенные корабли. Пизон начал задаваться вопросом, не почудился ли ему шум лодки.

— Что это? — Метилий прошипел ему в ухо. — Послушай.

Сначала Пизон ничего не мог разобрать, но потом… мужские голоса, невдалеке и справа. Его внутренности сжались, но он стиснул зубы. — Давай.

Как два вора, они крались на звуки, доносившиеся из-за второго корпуса. Вдохновение охватило Пизона, и он, опустившись на колени, заполз под перевернутый корабль. Метилий последовал за ним. Защищенные таким образом, они могли видеть другую сторону корабля до высоты колена.

Сердце Пизона бешено колотилось — он мог насчитать не меньше десяти пар ног. Они были одеты в штаны, что подтверждало их принадлежность к германцам и злонамеренные намерения. Что еще хуже, он услышал бормотание на германском. Когда он сосредоточился, оно стало различимо.

— Убери руку, — приказал голос. — Мы должны поджечь корабли одновременно. Таким образом, еще больше сгорит, прежде чем римляне отреагируют.

Как хотел Пизон в этот момент, чтобы весь его контруберний был с ним. Даже со своими кинжалами они могли бы уложить с этой позиции полдюжины воинов, а затем прикончить остальных. Мудрость его идеи вскоре была поставлена под сомнение, поскольку в поле зрения появилось больше пар ног. Пизон, у которого пересохло во рту указал на них; Метилий мрачно кивнул ему в ответ. Причалили как минимум две лодки, если не больше. Пришло время уходить и поднять тревогу, пока их не увидели и не услышали. Пизон указал большим пальцем в направлении, откуда они пришли, и с облегчением Метилий одними губами сказал — Да.

Чего они не ожидали, так это того, что воин отделится от своих товарищей, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Поднявшись на четвереньки, Пизон с ужасом увидел мужчину менее чем в трех шагах от себя, украшающего соседний корпус дугой мочи. Его копье было прислонено к бревнам корабля. Хотя Пизон и Метилий позади него двигались тихо, воин все же услышал их.

Он повернулся с членом в руке, струя его мочи изгибался вместе с ним, и его челюсть отвисла. В бешенстве Пизон встал, вытащил кинжал и бросился вперед. Теплые капли осыпали его ноги, но отвращения не было, только страх. Его первый удар, неудачно направленный, пришелся воину в живот. Рев агонии разорвал ночной воздух, и человек пошатнулся.

Собравшись с мыслями, Пизон подошел к нему сзади и с мастерской точностью откинул голову назад и перерезал ему горло. Кровь брызнула на корпус, смыв мочу, и Пизон позволил воину упасть. — Если хочешь жить, беги, — прошипел он Метилию, который пялился на него, как дурак. — К пристани. Беги!

С кинжалами в руках они бросились прочь от реки и ночных налетчиков. Позади них раздавались тревожные крики; Пизон даже мог различить топот ног. «Пусть они обходят корму корабля, — молился он, — а не нос. Пожалуйста».

Им повезло. Воинов не было видно, когда они вышли из-за перевернутых лодок и резко повернули направо к пристани. Благодаря нескольким дозорным огням они могли видеть часовых. Их бегство было услышано, раздались гневные крики, что побудило Пизона и Метилия к еще большим усилиям. Они пробежали сотню шагов, не встретив врага, и Пизон бросил взгляд через плечо. Проклятие сорвалось с его губ. Вместо того чтобы броситься в погоню, воины вернулись к своей первоначальной цели. Пламя вырывалось из двух корпусов, и, очерченный светом, Пизон мог разглядеть фигуры, поджигающие факелы.

— Быстрее, — призвал он.

— Я не бегун, — прохрипел Метилий, но ему удалось не отставать от Пизона, когда тот продолжал бежать.

Часовые заметили их приближение благодаря горящим кораблям позади них. — Стоять! Стоять! — с вызовом произнес не совсем ровный голос.

— Мы такие же легионеры, как и вы, — взревел Пизон.

Часовой не услышал, или его страх взял верх над ним. В воздухе пронесся дротик, вонзившийся между Пизоном и Метилием. Пизон с криком остановился, понимая, что спутники этого человека могут сделать то же самое. Он поднес руки ко рту. — МЫ РИМЛЯНЕ, КАК И ВЫ! ПОЗВОЛЬТЕ НАМ ПРИБЛИЗИТЬСЯ.

— Вы римляне? — последовал растерянный ответ.

— Да, да, — воскликнул Пизон, идя вперед с Метилием.

— Какой тогда пароль?

— Я, черт возьми, не знаю! — воскликнул Пизон с растущим разочарованием.

— Тогда ты можешь быть германцем — оставайся на месте!

С Пизона было достаточно. — Сколько грязных германцев говорят на латыни так же, как я, придурок? Ты видишь вон те языки пламени? Это горящие лодки. Группа налетчиков высадилась, и мы пришли сообщить об этом вашему офицеру, чтобы он мог что-нибудь сделать. Если ты не хочешь быть идиотом, ответственным за уничтожение половины флота Германика, я предлагаю тебе пропустить нас!

Секундное колебание, а затем часовой прорычал — Хорошо, но иди медленно и аккуратно — и держи руки на виду.

Обменявшись яростными взглядами, пара сделала, как им было сказано. Их встретили четверо нервных легионеров, трое из которых держали дротики. Последний, человек, метнувший свой, держал меч наготове. Судя по его гладким щекам, он недавно был в армии. — Имена и подразделения, — потребовал он.

— Марк Пизон и Гай Метилий, Вторая центурия, Первая когорта Пятый легион, — прорычал Пизон. — Раньше мы были в Восемнадцатом.

Знай, что мы сражались в Тевтобургском лесу, когда ты еще сосал грудь своей матери, и таким людям, как мы, не нужны такие личинки, как ты, которые нас подставляют.

Остатки уверенности часового рассеялись. — Я просто делаю свою работу, — сказал он, глядя на своих товарищей в поисках поддержки, но они изучали Пизона и Метилия с появившимся уважением.

— Считай, что тебе повезло, что ты дерьмово метаешь копья, — возразил Пизон. — А теперь, если вы не хотите, чтобы сгорело больше кораблей, отведите нас к вашему офицеру!

Слабый свет не мог скрыть выступившие пятна на щеках солдата. — Сюда, — пробормотал он.

К облегчению Пизона, опцион, отвечающий за часовых, среагировал сразу же, как он и Метилий объяснили, что происходит. По счастливой случайности патрульное судно только что поздно вернулось, и центурион был более чем счастлив добавить своих легионеров к двадцати солдатам, собранным опционом. Без доспехов и надлежащего оружия Пизон и Метилий не могли участвовать, но они наблюдали, как отряд двинулся ускоренным маршем в направлении к теперь уже ярко освещенной сцене. — Вперед, мальчики в синем! — взревел центурион.

Столкнувшись с сотней готовых к бою легионеров, воины бежали к своим лодкам. Последовала короткая, но ожесточенная схватка, которую Пизон не мог видеть, но, когда легионеры вернулись, не имея нескольких человек, выяснилось, что им удалось продырявить одно из судов нападавших, так что оно затонуло недалеко от берега. Горстке германцев удалось уйти, но большая их часть была мертва. Было сожжено двенадцать корпусов, но, как сказал центурион ухмыляющимся Пизону и Метилию, их было бы гораздо больше, если бы они не подняли тревогу. — Хорошая работа, мальчики, — сказал он, хлопая их обоих по рукам. — Кто ваш центурион?

— Центурион Тулл, Вторая центурия, Первая когорта, Пятый легион, командир, — с гордостью ответил Пизон.

— Я знаю Тулла, — сказал центурион, кивая. — Прекрасный офицер.

Хорошо отзывается и о своих людях. — Смущенные Пизон и Метилий переминались с ноги на ногу, а центурион рассмеялся. — Вы заслуживаете похвалы за свои действия. Я прослежу, чтобы Тулл узнал об этом.

— Благодарю вас, командир, — повторила пара.

— Возвращайтесь в форт, — приказал центурион. — Думаю, несколько чаш вина вам не помешает. Ваши товарищи захотят услышать, чем вы занимались.

Отсалютовав, двое друзей пошли к восточным воротам. Через какое-то время Пизон вспомнил о рыбе. — Дульций и остальные не обрадуются, когда мы вернемся с пустыми руками.

— К черту их, — со злобной улыбкой заявил Метилий. — Мы те, у кого есть захватывающие новости. Они могут поделиться с нами своим вином, просто чтобы услышать их.

— Да, — сказал Пизон. — Повезло, что мы были там, а?

— Еще повезло, что ты их слышал. Я бы все проспал.

— Похоже, что за этим тоже стоял Арминий, — сказал Пизон. — Если так, то его влияние действительно увеличилось, чтобы убедить местные племена предпринять такую попытку.

— Арминий может быть не виноват. Узипеты и марсы ненавидят Рим так же сильно, как любое другое племя. Помнишь нападение на Германика?

— Совершенно верно. — Разум Пизона наполнился мрачными мыслями о Дегмаре — Тулл рассказал им о его причастности к покушению.

Независимо от того, был ли здесь Дегмар или нет, нападение означало, что местные жители не потеряли своего желания сражаться с Римом. Прежняя уверенность Пизона в весенней победе теперь казалась несколько самонадеянной.

Если бы только можно было вознести молитву орлу, с тоской подумал он.

Глава VII

Пизон тащился по одной из главных улиц форта со своими пятью товарищами по палатке. День спустя был ранний вечер, и их обязанности были выполнены. Его волнение, которое нарастало с тех пор, как обсуждалась идея отдать дань уважения орлу легиона, угасло, когда в поле зрения появился штаб. Для обычных легионеров было необычно посещать святилище — на самом деле, Пизон никогда о ней не слышал, — но никто из них не мог вспомнить конкретного правила, запрещающего эту практику. В уютной казарме, с набитыми вином животами, его план показался превосходным, способ почтить знамя своего легиона и просить его о помощи в грядущих битвах. Если повезет, это может обеспечить безопасное возвращение из надвигающейся кампании. Теперь, когда непрекращающийся дождь просачивался сквозь их туники, а преграда в виде часовых штаба приближалась, казалось, что это самая совершенная глупость, вызванная выпивкой. Пизон всмотрелся в лицо Метилия, увидев отражение собственной неуверенности. Не желая первым выражать опасение, он продолжал идти.

В сотне шагов от внушительного главного входа Метилия сломался. — Разумно ли это?

Его комментарий освободил затор.

— Мы не переступим порог, — заявил Дульций.

— Даже если мы это сделаем, офицер скоро бросит нам вызов, — сказал Кальв, долговязый фермер и новое пополнение в их контубернии.

Добродушный, разговорчивый тип, он рассказывал любому, кто слушал, что присоединился к легионам только от отчаяния после того, как чума крупного рогатого скота уничтожила все его стадо. Двое других пробормотали свое согласие.

Храбрость Пизона возросла. — Мы должны попытаться! Пятый обеспечивает охрану следующие три дня, помните? Пошли. — Он зашагал дальше, молясь, чтобы его попытка пристыдить их сработала. Десять шагов, и он все еще был один. На его лбу выступили капельки пота. Двенадцать. Пятнадцать.

— Глупый придурок, — сказал Метилий, догоняя его.

— Ты не лучше, — парировал Пизон, ухмыляясь. Все они присоединились к нему.

— Если на нас за это наложат взыскание, ты купишь вино, — сказал Кальв. То, что у новобранца было мало денег, не мешало ему быть щедрым на вино.

— Согласен, — сказал Пизон. — Учти, оно будет самым дешевым. Приличный товар был бы потрачен впустую на вас, дикарей.

Их добродушное подшучивание стихло при приближении к входу.

Четыре часовых с напряженными спинами, бдительные, стояли на страже у больших двустворчатых дверей. Первой мыслью Пизона было проскользнуть внутрь, когда подкатила повозка, но часовые стояли по обеим сторонам порога. — Есть идеи? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Рассказать им правду? — предложил Кальв. На него посыпался шквал оскорблений, и он нахмурился.

— Они почувствуют запах вина в нашем дыхании и скажут нам, чтобы мы отвалили, — сказал Пизон.

Высказывались и другие предложения, но ни одно из них не было осуществимым. Уверенность Пизона еще больше ослабла.

— Там Туберон, — сказал Метилий.

Вид их легата, идущего к штабу с противоположной стороны, заставил всех внезапно поинтересоваться землей. Вспыльчивого, высокомерного и порочного приверженца дисциплины Туберона ненавидели все до одного. У любой, кто служил в Восемнадцатом, были дополнительные причины желать ему зла. За несколько лет до этого Туберон намеренно поставил Тулла и некоторых его людей в ситуацию, в которой их должны были убить.

— Лучше оставить это, — сказал Метилий. — Если Туберон узнает кого-нибудь из нас, мы целый год будем чистить нужники.

Пизон улыбнулся, когда остальные неохотно согласились. — Нет, Туберон дает нам прекрасное оправдание, — сказал он.

— Ты, должно быть, выпил больше вина чем я думал. — Метилий ткнул большим пальцем в направлении их казарм. — Давайте вернемся.

Пизон покачал головой. — Мы подождем несколько минут, пока этот придурок не доберется туда, куда он направляется, а затем скажем часовым, что весь контуберний находится в карательной команде. Мы должны быть примером, и мы должны присутствовать в его кабинете.

— Ты не знаешь, что делает Туберон. Он может встречаться с другим офицером, — возразил Дульций.

Пизон ухмыльнулся. — Часовые этого не знают.

— Ситуация выходит из-под контроля, — обеспокоенно сказал Метилий. — Если Туберон узнает, что мы солгали, чтобы попасть в штаб…

— Он не узнает. Фортуна с нами — я это чувствую! Пизон изучал лица своих друзей. Дульций и еще один человек, похоже, были с ним, но Метилия и остальных это, похоже, не убедило. — Ты хочешь помолиться орлу, не так ли? — Пизон бросил вызов.

— Да, — ответил Кальв.

— Это будет твой единственный шанс, — сказал Пизон, подражая голосу Тулла на плацу.

— К черту все. — К удивлению и удовольствию Пизона, Кальв встал рядом с ним.

Метилий закатил глаза. — Лучше бы ты оказался прав насчет Фортуны, Пизон.

Пизон уверенно двинулся ко входу, молясь, чтобы это было так. К его удивлению и радости, часовые приняли его рассказ. Один даже посочувствовал.

— Туберон в дурном настроении, брат. Молитесь богам, чтобы оно улучшилось, прежде чем вы его найдете.

Пробормотав слова благодарности, Пизон провел своих товарищей внутрь. Три шага по большому внутреннему двору, и до него дошло безрассудство того, что он сделал. Бьющееся сердце форта, штаб был полон старших офицеров, разговаривающих друг с другом или перемещающихся между многочисленными кабинетами. Было также много клерков и писцов, но их мягкие руки и безупречные туники только делали присутствие Пизона и его спутников еще более неуместным. Были видны обычные легионеры, но их было немного. Пара подметала колоннаду, тянувшуюся по трем сторонам площади, а еще четверо ковыляли за квартирмейстером, неся окованный металлом сундук. «Вот и все, что касается рядовых, и вот мы здесь», — с ужасом подумал Пизон, полдюжины обозленных солдат без какой-либо реальной цели.

— Не останавливайся. — Метилий осторожно толкнул его в спину. — Если ты будешь стоять и таращиться, кто-нибудь заметит. Выглядите целеустремленными, и у нас будет меньше шансов, что нас остановят.

Метилий был прав, решил Пизон, но он все еще чувствовал себя преступником, пойманным на месте преступления. Низко опустив голову, избегая взглядов мужчин, он направился к большому залу, обращенному ко входу. Они обошли группу трибунов незамеченными. Различные клерки бросали на них подозрительные взгляды, но ни один из них не попытался остановить их. У всех остальных есть причина быть здесь, понял Пизон. Он огляделся вокруг. Если Туберон появлялся, им приходилось уклоняться. Его сердце заколотилось, когда один из легионеров, подметавших дорожку, заметил их, но вместо того, чтобы окликнуть их, солдат покачал головой, как бы говоря «Безумцы». Стараясь сохранять спокойствие, Пизон отвел взгляд.

Метилий подошел ближе. — Что ты собираешься сказать часовым у входа в зал? А тем, что снаружи святилища? — прошептал он.

Теперь Пизон хотел, чтобы земля разверзлась и поглотила его. Победа над людьми у входа была удачей, но ожидать помощи Фортуны в преодолении большего количества охранников граничило с безумием. — Я еще не знаю, — прошипел он.

— Лучше придумай что-нибудь и чертовски быстро. — Метилий отступил на шаг, оставив Пизона во главе их небольшой группы.

С пересохшим ртом, с узлом в желудке, Пизон продолжал действовать из-за упрямства. Это все, что у него осталось.

К его удивлению, хорошее настроение Фортуны сохранилось. Один из двух часовых у массивных ворот главного зала не просто знал Пизона — он был ему должен приличную сумму. У заядлого игрока, солдата закончились монеты во время недавней долгой ночи, проведенной за игрой в кости.

Вопреки его здравому смыслу, Пизон отдал ему должное. Он не мог быть более рад в этот момент.

— Гай, — сказал он, поднимая руку. — Мы идем в святилище, чтобы выразить наше почтение Гай не слишком обрадовался этому заявлению. Его взгляд переместился на своего спутника, затем вернулся к Пизону. — Кто дал вам разрешение?

— Пропусти нас, и я забуду о причитающейся мне монете, — сказал Пизон тихим голосом. — Откажись, и я переломаю тебе гребаные ноги в следующий раз при следующей нашей встрече.

Рот Гая зашевелился. — Все в порядке. Их послал сюда их центурион, — сказал он товарищу. Бросив на Пизона мрачный взгляд, он отошел в сторону и пробормотал — Быстрее!

Пизону не нужно было повторять дважды. Кивком головы он показал Метилию и остальным, что они должны следовать за ним.

Пизон бывал в зале с выложенным плиткой полом в дни выплаты жалованья за четыре месяца, когда погода была слишком суровой, чтобы оставлять солдат на улице, но чувство благоговения все же охватило его, когда он вошел. В массивном прямоугольном зале доминировал двойной ряд массивных колонн, расходившихся по обеим сторонам. Пространство между ними заполняли внушительные расписные статуи императорской семьи, а огромное изображение Тиберия, больше любого другого, занимало пол перед дверями. Святилище находилось через дверной проем посередине задней стены, а под ним находилась кладовая, в которой хранились деньги легионов.

Удивленный тем, что зашел так далеко, и нуждаясь в том, чтобы собраться с мыслями, Пизон остановился перед подобием Тиберия и склонил голову, как бы молясь.

— Что ты сказал? — спросил Метилий.

— Не обращай внимания, — ответил Пизон, не желая раскрывать простоты своего успеха.

Метилий оглядел статую. — Что бы это ни было, дважды это не сработает. Двое часовых у святилища выглядят так, словно караулят самого Арминия.

Пизон присоединился к нему, и его краткое удовольствие исчезло.

Стражники с суровыми лицами казались теми, кто может бросить вызов шести растрепанным солдатам. Он и его спутники не могли задерживаться на месте, не вызывая подозрений — они должны были действовать. Пизон почти слышал, как Фортуна начинает хихикать.

— Пизон! — Голос Дульция.

Желчь подступила к горлу Пизона, когда он заметил Туберона, входящего в зал позади них. За ним следовали три штабных офицера. Усилием воли Пизон продолжал притворяться, что молится императору.

Облегчение наполнило его, когда Туберон вошел в кабинет слева, но огромная проблема, стоявшая перед ними, осталась. Должны ли они рискнуть и попытаться войти в святилище или уйти из зала как побитые гончие? Второй жалкий вариант укрепил решимость Пизона. Он повернулся к своим товарищам. — Мы так близко. Мы не можем сейчас уйти!

Наступившая звенящая тишина привела Пизона в ярость. — Трусливые ублюдки! — прошипел он. — Вы со мной?

Наконец: неохотные кивки и бормотание «да».

— Следуйте за мной. — Глубоко вздохнув, Пизон обогнул статую Тиберия и направился прямо к часовым.

— Изложи свое дело. — Вызов был дан сразу.

— Рад встрече, брат, — самым дружелюбным тоном сказал Пизон. Он указал на своих товарищей. — Мы солдаты Пятого, как и вы. Многие из нас также были в Восемнадцатом, при Варе. Вы знаете нашего центуриона, Тулла. — Пизон приободрился от кивков часовых. — Мы хотели бы отдать дань уважения орлу.

Старший из двух часовых выпятил челюсть. — Это крайне необычно.

Пизон изобразил широкую — и, как он надеялся, обаятельную — улыбку.

— И все же мы здесь.

Часовой не выглядел удивленным. — Никто из вас не является офицером.

— Орел так же дорог нам, солдатам, как и любому офицеру. Или еще дороже, — добавил Пизон, надеясь найти солидарность с часовым.

Суровое выражение лица часового смягчилось. — Может быть, и так, но я никогда не слышал, чтобы обычные легионеры просто прогуливались в святилище. Ты, должно быть, видел, сколько вокруг высокопоставленных лиц, брат. Если меня и моего приятеля поймают на том, что мы тебя впустили, нам будет полная задница. Нас как следует трахнут. Мой совет: убирайся отсюда, пока никто не заметил, или с тобой случится то же самое.

Сердце Пизона упало. Он взглянул на Метилия, чьи плечи поднялись и опустились в знак поражения. Унылое выражение лица остальных говорило о том же. Одолеть часовых было бы безумием и привело бы к самому жестокому наказанию.

— Туберон вон там, — сказал часовой. — Если хочешь избежать встречи с ним, обойдите статую Тиберия слева.

Вкус разочарования был горьким во рту Пизона. «Как типично для Фортуны позволить ему зайти так далеко, — подумал он, — только чтобы упасть лицом вниз на последнем препятствии». — Мы пытались, — сказал он Метилию. — Это лучше, чем ничего.

— Я полагаю, что да. — Метилий вздохнул.

Они повернулись, чтобы уйти, но, к ужасу Пизона, Туберон шел в их направлении. Казалось, он не замечал их присутствия, но это скоро изменится. Узнал бы он их или нет, не имело значения: этот человек был таким приверженцем дисциплины, что они были бы наказаны только за то, что находились в зале.

— Пошли, — прошептал Пизон, направляясь к другой стороне статуи Тиберия. — Быстрее!

Пять быстрых шагов, и Пизон столкнулся с Туллом. Ужаснувшись, он резко остановился, неловко ощущая свое наполненное вином дыхание. — Прошу прощения, господин.

Тулл поднял бровь. — Пизон.

— Господин. — Пизон уставился на кафельный пол.

— Что, во имя Аида, ты здесь делаешь со всем своим контубернием?

Пизон встретился взглядом с Туллом и решил, что лгать было бы очень плохой идеей. — Мы пришли посмотреть на орла, господин.

Тулл нахмурился. — Вы видели его на параде.

— Мы хотели помолиться в храме, господин. Сказать орлу, что мы будем драться за него до последней капли крови. Что враг никогда не прикоснется к нему. — Застенчивый, уверенный, что Тулл заставит их копать ямы для нужников все лето, Пизон снова посмотрел вниз. — Я также хотел вспомнить нашего старого орла. Это все, господин. К его удивлению, Тулл начал смеяться.

— Это веские причины посетить святилище, и вы — отличные солдаты. Пойдем со мной, — приказал Тулл.

Часовые не осмелились задавать вопросы офицеру ранга Тулла, и не прошло и двадцати ударов сердца, как охваченный благоговением Пизон и его товарищи вошли в святилище, а Тулл следовал за их спинами. Никто не произнес ни слова. По молчаливому согласию солдаты осторожно опустили ноги, чтобы их подкованные гвоздями калиги не стучали по полу. Свет, отбрасываемый десятками масляных ламп, сверкал на золоте и серебре, выставленных на всеобщее обозрение. Это был не просто дом орлов двух легионов. Штандарт каждого подразделения, пехоты и кавалерии, также покоился здесь. Взгляд Пизона сначала упал на знакомые образы императора, человеческих рук, дисков, полумесяцев, лавровых венков и наконечников копий, но, как мотылек, привлеченный пламенем, его взор вернулся к орлам.

Отличающиеся от других, менее важных стандартов, культовые золотые птицы покоились на специальных деревянных подставках, которые удерживали их в вертикальном положении. Идентичные по внешнему виду, каждый можно было отличить от другого по цифрам, выгравированным на прямоугольном постаменте квадратного сечения, на котором они стояли.

Пизон и его товарищи почтительно подошли к орлу с цифрой «V».

У основания горла Пизона забился пульс. Штандарт уже проходил мимо него раньше, но он никогда не стоял так близко, никогда не имел возможности рассмотреть его во всей красе. Восседающий на молниях, с поднятыми крыльями, окруженными гирляндой, он был лучшим изображением орла, которого он когда-либо видел, и воплощением отчужденного величия. Его свирепые, надменные глаза пронзали Пизона, наполняя его удивлением и уважением.

— Кто ты? — Казалось спрашивал он.

— Я солдат Пятого легиона, — ответил Пизон в своей голове.

— Для чего ты здесь?

— Чтобы выразить свое уважение, — ответил Пизон.

— Последуешь ли ты за мной, даже на смерть?

— Это будет честью для меня.

Ответа не последовало, но гордость Пизона всколыхнулась. Он открыл свою душу орлу и предложил истину. Не могло быть повторения того, что случилось в лесу семь лет назад; если понадобится, он умрет за орла. Как и его товарищи по палатке.

Пизон поклонился и отступил от орла. Один за другим его товарищи сделали то же самое. Когда они завершили свое поклонение, Тулл одобрительно кивнул. — Готово? — спросил он низким голосом.

— Да, господин. — Восхищение Пизона Туллом выплеснулось наружу. — Не знаю, как тебя благодарить, господин. Ты привел нас сюда –

что ж, мы у тебя в вечном долгу. Благодарю, господин.

Его друзья поспешили согласиться. — Да, господин. Спасибо, господин.

Свирепый, нетерпеливый взгляд Тулла скользнул по их лицам. — На мой взгляд, каждый солдат заслуживает права молиться перед орлом. — Короткая улыбка исказила черты его лица. — А теперь, пожалуй, вам лучше вернуться в казармы, а?

— А как же Туберон, господин? — Живот Пизона недовольно скрутило. — Если он увидит нас…

— Ты оставишь Туберона мне. — Тон Тулла был твердым как гранит.

— Ясно?

— Да, господин! — Пизон был так счастлив, что готов был заплакать.

Глава VIII

Десять дней спустя Тулл сидел верхом на своем коне на плацу перед фортом Ветера, а его центурия и остальная часть Первой когорты выстроились перед ним. Самый старший центурион легиона и его непосредственный командир Бассий, худощавый примипил, разъезжал взад-вперед, инспектируя легионеров. Девять других когорт Пятой тоже были там, Вторая рядом с Первой, а за ними, по две, остальные.

Справа от Тулла стояли солдаты Двадцать Первого легиона.

Присутствовали еще четыре легиона; также присутствовали десятки вспомогательных когорт. Огромное пространство, редко заполняемое, было плотно забито войсками. Это было волнующее зрелище, ознаменовавшее начало кампании года. Другие группы армий уже ушли — легат Силий повел значительные силы, чтобы разгромить хаттов, в то время как большая часть кавалерии и несколько когорт легионеров отплыли к Германскому океану, их задачей было высадиться в устье реки Амисия и нанести удар на юге, как

Тулл и его люди сделали в прошлом году. Солдаты на плацу должны были составить основную армию Германика, и он лично возглавит их. Их первой задачей было снять осаду с Ализо, одного из немногих оставшихся римских фортов к востоку от Ренуса, который в последние дни был осажден вражескими племенами.

Полосы облаков цвета овечьей шерсти покрывали утреннее небо от края до края, движимые слабым ветром. Тулл был доволен. Условия, казалось, были такими же, как и в предыдущие несколько дней, когда не было дождя. Более прохладная, спокойная погода сделает требуемый переход в двадцать миль менее утомительным для его нагруженных легионеров. Не было никаких сомнений, что в ближайшие месяцы им предстоит столкнуться с жарой и нехваткой воды, а также с ожесточенными сражениями с племенами во главе с Арминием. «Если людям будет даровано легкое начало пути, — подумал Тулл, — тем лучше».

Не было никаких признаков Германика, но появление командующего армией в такой день не было обычным делом. Он обратился к легионам за пять дней до этого, рассказав им о славных победах, которые они одержат этой весной и летом, и они возносили ему хвалу до небес. Сегодня он не выйдет, пока авангард и значительная часть огромной колонны не отправятся в путь. Нравится ему это или нет, решил Тулл, но Германик наслаждался последними часами, которые ему предстояло провести с женой и детьми до осени.

На ум непрошено пришла Сирона, и Туллу пришлось спрятать улыбку.

Всего за две ночи до этого его самоотверженные ухаживания окупились по-королевски, когда она попросила его остаться с ней, а не возвращаться в свои покои в форте. «Долгое ожидание того стоило», — подумал он, позволив себе улыбнуться. «Боги, но было бы здорово снова увидеть ее и Артио сегодня». Однако такое преимущество было недоступно никому, кроме легата, — армейские обязанности превыше всего. Кроме того, Тулл сомневался, что Сирона разрешила бы официальное прощание. После их совместной ночи она выпроводила его из гостиницы до того, как Артио проснулась, позволив ему лишь несколько поцелуев на прощание.

Во второй раз в жизни — первый раз в прошлом году и из-за тех же людей — Тулл почувствовал укол сожаления, что идет на войну. Артио, а теперь и Сирона были ему так же дороги, как семья. «Они моя семья, будь она проклята», — подумал он. Расставаться с ними было тяжело, и становилось все труднее. Даже Ветвистые конечности получил расположение

Тулла. Когда-то он бы посмеялся над идеей уйти в отставку, оставить легионы, в которых провел большую часть своей жизни, но теперь идея о том, чтобы обустроить дом с Сироной и Артио и использовать свои сбережения, чтобы попробовать свои силы в каком-нибудь деле, привлекала.

Он выбросил из головы все представления о гражданской жизни. «Я буду думать о Сироне и Артио каждую ночь перед сном, — сказал он себе, — но в остальное время все будет, как всегда». Мои люди придут первыми до того дня, когда мы вернемся маршем по мосту, когда племена будут побеждены, Арминий мертв, а орел моего легиона возвращен.

Тулл посмотрел на орла Пятого, которого нес аквилифер. Этот знаменосец, которого легко узнать по головному убору из львиной шкуры и чешуйчатым доспехам, выполнял священную и важную обязанность — нести и защищать орла. В такой день он должен был идти впереди легиона в рядах Первой когорты. Поскольку Пятый легион был выбран сегодня в качестве авангарда, аквилифер поведет всю армию на войну. Даже Тулл, у которого были проблемы с интеграцией в Пятый из-за того, что случилось с его старым легионом, почувствовал, как в нем зашевелилась гордость, когда он увидел там орла, гордого и властного. «Он готов к чести вести нас», — подумал он. «Он готово к бою. Как я и мои солдаты. Как и каждый присутствующий мужчина».

Со стен форта завыли трубы, и Тулл тяжело вздохнул. Ожидание закончилось. Германик отдал приказ армии выступать. Сигнал подхватили трубачи Пятого и, в свою очередь, музыканты других легионов.

Вспомогательные когорты иногда имели свои собственные традиционные инструменты, и разведчики, которые выходили первыми — смесь застрельщиков, кавалерии и легкой пехоты — ничем не отличались. Страшный грохот поднялся в их рядах — барабаны, рожки и фальшивое пение — когда они шли и скакали к поселению и его мосту.

— Это звучит так, словно они одновременно убивают тысячу кошек, — заметил Бассий, ехавший рядом с Туллом. Худощавый мужчина позднего среднего возраста с короткими седыми волосами, у него был огромный шрам, из-за которого его рот перекосился. Жесткий, бесстрашный и превосходный лидер, он пользовался уважением у всех, и не в последнюю очередь Тулла. — Может быть, даже две тысячи кошек, — размышлял примипил.

— Я бы сказал, что более высокая цифра, командир, — заметил Тулл, поморщившись.

— Однако они хорошие бойцы, и среди них нет фигур, подобных Арминию. — Бассий подал сигнал, и Первая когорта двинулась вперед, следуя за разведчиками. Он подтолкнул коня и занял позицию рядом с первыми рядами.

Тулл ехал слева от Бассия; он мог бы присоединиться к своей центурии, когда они закончат разговор. — Помогает то, что их женщины и семьи живут на этой стороне реки, командир, — цинично сказал он. Вспомогательные войска, служившие в этом районе, как правило, прибывали из Галлии и Германии, и большинство из них поселились недалеко от римских фортов вдоль Ренуса.

— Да, это имеет значение. Немногие станут предателями, если их любимые спят в римском форте — так сказать, в логове со львами, — сказал Бассий. — Но некоторые ауксиларии с семьями, живущими в других местах, остались верны после засады Арминия. Большинство хавков, фризов, даже некоторые херуски. Что ты о них думаешь?

— После Тевтобургского леса мне потребовались годы, чтобы доверять ауксилариям, командир. В конце концов меня покорил Флав, брат Арминия.

— Флав — хороший человек. Верен империи, как и его воины.

Насколько я знаю, ты был с ним во время рейда, в результате которого был освобожден Сегест и взята в плен Туснельда.

— Да, командир. У нас было время поговорить. Флав рассказал мне, как он относится к Арминию. Между ними никогда не было любви — они как кошка с собакой.

— Семьи всегда такие — борются, спорят или ссорятся, — сказал Бассий, качая головой. — Узы, которые скрепляют нас, солдат, более надежны. Выкованные потом, кровью и жертвами, они крепче стали. Так было и так будет всегда, а?

— Да, командир, — ответил Тулл, глядя на своих людей с гордостью и немалой любовью.

— Однажды солдат, всегда солдат. Что касается меня, я намерен умереть в своих доспехах.

— Вы никогда не уйдете в отставку, командир?

— Зачем мне это? Я люблю своих людей и свой легион. У меня нет ни жены, ни детей, а те братья и сестры, которые уцелели, живут в Италии. Я не видел их уже два с лишним десятилетия. Пятый — моя семья, и так уже много лет. — Бассий бросил на Тулла вопросительный взгляд. — Я бы так же думал о тебе.

— Ты был бы прав, командир, пока Арминий не уничтожил Восемнадцатый. Жизнь тогда изменилась. Я все еще могу представить себя в упряжке до самого конца, но в наши дни все больше думаю о том, чтобы поселиться рядом с Ветерой. Я мог бы даже жениться.

Бассий приподнял бровь. — Значит в слухах что-то есть. Может ли женщина, о которой идет речь, быть владелицей «Быка и Плуга»

— Неужели все в проклятом легионе знают о моем деле? — в отчаянии воскликнул Тулл.

— Каждый центурион знает, это точно, — усмехнувшись, ответил Бассий. — Я рад за тебя, Тулл. Сирона хорошая женщина.

— Она такая, командир, — сказал Тулл, довольный вниманием Бассия.

— Но нужно выиграть войну, прежде чем я снова ее увижу. Нужно убить Арминия и вернуть двух орлов.

— Достигни этих целей, и я принесу быка в жертву Марсу, — с чувством сказал Бассий.

— Я тоже, командир, — поклялся Тулл, — и, может быть, еще одного для Фортуны.

— Я перестал что-либо предлагать этой ненадежной старой ведьме много лет назад. Она была добра к тебе?

— Раз или два, командир. — Несмотря на свой цинизм, Тулл молился Фортуне во время грязной кровавой бани, устроенной Арминием из засады.

Несколько раз во время кошмара наяву удача сопутствовала Туллу вопреки всем возможным обстоятельствам, и с тех пор он задавался вопросом, улыбалась ли ему богиня удачи. Сможет ли она сделать это снова, как всегда, было неясно.

Глава IX

Кто-то кашлянул, резкий звук, нарушил тишину. Тулл, который смотрел на восток, в ярости развернулся к своим солдатам, спрятавшихся вместе с ним среди деревьев недалеко от усыпанной гравием дороги в Ализо.

— Тихо! — приказал он с сердитым шипением. — Следующий, кто издаст гребаный звук, пожалеет о том дне, когда родился.

Прошло полтора дня с тех пор, как армия покинула Ветеру, и форт Ализо находился примерно в миле от них. Вернувшиеся разведчики ауксиларии обнаружили, что на него напали несколько тысяч германцев. Хотя силы Германика во много раз превосходили нападавших, наместник опасался ловушки. Поэтому колонна остановилась немного дальше на запад, и для оценки ситуации был отправлен сильный патруль.

Туллу было поручено командовать двумя центуриями легионеров, пятьюдесятью воинами-хавками и тремя турмами кавалерии. Дюжина ошеломленных трубачей, привлеченных из других центурий с разрешения их офицеров, смешалась с пехотой. Они прошли около трех миль под облачным небом, прежде чем его осторожность — и приближающаяся большая открытая местность — заставили их сойти с дороги и спрятаться за деревьями по обеим сторонам.

Тулл некоторое время изучал ели, буки и скальные дубы на дальнем конце открытой заболоченной местности. — Ничего не вижу, — сказал он по-германски ведущему разведчику, угрюмому воину-хавку с зловонным дыханием. — Ты что-нибудь видишь?

— Я ничего не вижу. Как я уже сказал, там никого нет.

Легкомысленный ответ воина разозлил Тулла, хотя к тому времени он уже привык к пренебрежению германцами власти. — Как ты можешь быть уверен?

— Мы прошли там вчера. Никто не наблюдал тогда, поэтому никто не наблюдает и сейчас

— Это бессмысленно, — пробормотал Тулл. — Воины, осаждающие Ализо, должны знать, что приближается армия Германика.

— Они знают. — Ухмылка. — Это игра храбрости.

— А?

— Воины трех племен атакуют Ализо. Каждый хочет показать другим, что он самый смелый.

— Значит, племя, расставляющее часовых, — трусы?

Хавк рассмеялся. — Да.

— Это чертовски глупо, — с презрением заявил Тулл. — И легкий способ для врага подкрасться к тебе и застать врасплох.

Воин пожал плечами, выражая безразличие к мнению Тулла. — Таков путь племени, — сказал он. — Мужество важнее всего.

— Если бы Арминий был здесь, на дороге стояли бы часовые.

— Арминий. — Воин откашлялся, сплюнул и пробормотал что-то еще.

— Что это значит?

Воин встретил взгляд Тулла своим жестким взглядом. — Арминий слишком похож на римлянина. Он потерял свое племенное сердце.

Это откровение от предполагаемого союзника было нежелательным. — Ты служишь Риму и выполняешь приказы Германика. Ты сражаешься вместе с нами.

— Да.

— Но твое сердце остается племенным.

— Конечно, — сказал воин, бросив на Тулла презрительный взгляд.

Побежденный логикой этого человека и сомневающийся в его лояльности, Тулл вернулся к более насущным делам, таким как его патруль.

Чтобы добраться до Ализо, им нужно было так или иначе пересечь открытую местность. Он решил, что даже если разведчик ошибся, маловероятно, чтобы на страже стояло больше нескольких воинов, потому что их единственная задача — передавать вести своим товарищам. С таким же успехом он мог бы вести весь свой патруль вперед. Приняв решение, Тулл отдал приказ.

Две трети его кавалерии ехали впереди вперемежку с разведчиками хавков. Тулл, его центурия и трубачи шли следующими — он оставил свою лошадь с колонной — за ними следовала другая центурия. Ею, третьей в его когорте, командовал добродушный центурион по имени Потиций. Сзади ехала последняя турма.

— Будьте бдительны, братья, — приказал Тулл, когда они двинулись.

— Если увидите что-нибудь, немедленно дайте мне знать. Я лучше подам ложную тревогу из-за оленя или птицы, чем увижу летящие на нас германские копья.

Близость Ализо и возможность засады не ускользнули от внимания его людей. Воцарилась неловкая тишина, пока они преодолевали четверть мили по болотистой местности, усеянной вереском, багульником и козлятником. Водяные авены на длинных стеблях кивали то тут, то там. Одинокий журавль, примостился на берегу темной лужи, его черные глаза изучали проходящих мимо лошадей и солдат. Облака, теперь темно-серые и тяжелые от влаги, казалось, давили сверху. Начал накрапывать дождь, и настроение Тулла ухудшилось вопреки его воле.

Обстановка очень напоминала засаду Арминия и битвы, которые они вели с его соплеменниками в прошлом году. Совпадение, сказал себе Тулл.

Это совпадение и не более того. Половина местности на протяжении трехсот миль состоит из грязи, трясины и воды. Когда идет дождь, а это бывает большую часть года, часть этой богом забытой пустоши выглядит так же, как и везде. Разведчик сказал, что часовых не было и не будет. Туллу удалось подавить беспокойство, но мгновения, которые потребовались, чтобы добраться до деревьев, пролетели незаметно. С каждым шагом он ожидал, что раздастся жужжащий залп копий или услышит воодушевляющее исполнение устрашающего барритуса.

Его подозрения были неуместны. Кроме щебетания обиженного дрозда, ничего не произошло. Тулл послал хавков искать признаки присутствия врага. Он оставил остальную часть патруля на дороге, ожидая, пока они не вернутся.

Это тоже было тяжелое время, но Тулл ходил среди своих людей, давая советы. — Нет ничего хуже развязанного ремня на калиге, когда ты в самой гуще событий, — сказал он в десятитысячный раз за свою карьеру. — Ремни, пояс, подбородочный ремень, крепления доспехов — проверьте их все или сделай это за своего товарища. Ослабьте меч в ножнах. Убедитесь, что ваша кольчуга сидит правильно. Если вам нужно отлить, сделайте это сейчас.

Как всегда, последняя инструкция убедила несколько солдат опорожнить мочевые пузыри, что вызвало обычные насмешки и оскорбления. Тулл наблюдал за происходящим с некоторым весельем. Такие остроты были хороши для боевого духа и помогали отвлечь людей от битвы, в которой они могли вскоре участвовать.

Вскоре после этого вернулись разведчики хавков. — Воинов поблизости нет, — объявил воин с зловонным дыханием голосом «я же говорил». — Что теперь?

— Мы направляемся к Ализо через деревья, — сказал Тулл. — Какая сторона дороги обеспечивает лучшее укрытие?

Он посовещался со своими товарищами. — Левая сторона.

— Тогда мы идем туда. Спешивайтесь и следуйте за нами, — приказал Тулл кавалерии. — Ты будешь ждать нас на первой поляне. Приказав Потицию следовать за ним со своими солдатами, он кивнул воину. — Отведи нас в форт.

Изматывающая прогулка длиной примерно в три четверти мили была проделана с осторожностью, но более двухсот человек не могли пройти через лес в полной тишине. Ветки трещали, когда солдаты наступали на них, и раздавались проклятия, когда голени натыкались на упавшие бревна. Время от времени дротики ударялись о края щитов. Человек с кашлем раз или два захрипел. Тулл, стоявший впереди с воинами хавков, беспокоился о шуме, который они производили. Через равные промежутки времени он останавливал весь патруль, чтобы прислушаться к крикам тревоги или бегущим шагам, когда испуганные воины бежали обратно в свой лагерь.

Он ничего не слышал, и так они подходили все ближе и ближе, пока не стали различимы звуки Ализо. Кричащие голоса — на таком расстоянии нельзя было сказать, римские они или германские — переговаривались друг с другом. Ржали лошади. Пели мужчины. Не было никаких признаков битвы, что заставило Тулла задуматься. По словам разведчиков, признаков падения форта не было. Нападавшие могли организовать нападение, но Тулл счел более вероятным, что воины занимались повседневными делами в своем лагере. Это увеличило риск того, что его патруль будет обнаружен. Воины использовали лес, чтобы опорожнять кишечник, ходить на охоту и даже чтобы лечь со своими женщинами.

Как будто Фортуна с грязным характером прислушивалась к мыслям Тулла и хихикала про себя. Не прошло и десяти ударов сердца, как полдюжины воинов вышли из-за деревьев перед Туллом. С копьями, но без щитов, было очевидно, что они искали что-нибудь для горшка. Их легкое подшучивание резко оборвалось, когда они замерли, потрясение отразилось на их лицах.

— Всем легионеры, щиты готовь! Первые три ряда, двигайтесь слева от меня. Четвертый, пятый и шестой ряды справа от меня. Остальные по очереди выстраиваются позади них. СДЕЛАЙТЕ ЭТО СЕЙЧАС! — Тулл сделал несколько шагов в сторону врага. — Готовы умереть, ублюдки? — проревел он по-германски. Разведчики хавков начали выкрикивать оскорбления на своем языке.

Испуганные воины, узипеты, судя по выкройке их штанов, повернулись, чтобы бежать. Только у одного хватило присутствия духа метнуть копье в Тулла. Это был хороший бросок, пробивший середину его щита и выступивший на пару пальцев с другой стороны. С проклятием Тулл швырнул бесполезную вещь в воинов и приказал подать ему другой щит из задних рядов. За это время воины сломались и побежали. Вдогонку им полетели копья хавков.

— Теперь мы идем обратно к армии, — сказал воин с неприятным запахом изо рта, мотнув головой в сторону, в которую они пришли. — Слишком много воинов, чтобы мы могли сражаться.

— Думаешь, они будут преследовать нас? — спросил Тулл, представляя себе повторение ужасов, которые он пережил со своими солдатами во время засады Арминия.

Еще одно пожимание плечами. — Может быть, а может и нет. Мы идем сейчас, больше шансов уйти.

За явным безразличием воина скрывался страх, Тулл был в этом уверен. Вспомнив ужас на лицах охотников, он сказал — У них нет часовых.

Всем этим воинам известно, что мы можем быть авангардом всей гребаной армии Германика. — Приказав своим людям следовать за ним, он прокрался к форту. Хавки повиновались, но без особого энтузиазма

Вскоре Тулл подошел к лесной опушке. Сцена, которая его встретила, могла быть написана сияющей, доброй Фортуной. Воины, наткнувшиеся на патруль, обратились в бегство. В нескольких сотнях шагов стоял форт, сильный и крепкий — Тулл мог видеть даже часовых, расхаживающих по крепостным валам. Вокруг него были построены земляные валы, но они были незавершенными и разного качества.

Ближе к деревьям во все стороны, насколько хватало глаз, тянулось хаотичное расположение палаток. Следы дыма поднимались от десятков пожаров. Воины бездельничали небольшими группами, точили лезвия копий, готовили или разговаривали со своими друзьями. Многие их товарищи смотрели борцовские или тренировочные поединки. Пасущиеся лошади заполняли лужайки; было также несколько овец.

Часовых нигде не было видно. Контраст с римским лагерем рядом с вражеской позицией был разительным. «Не хватало только женщин и детей», — смущенно подумал Тулл. Спустя два удара сердца он заметил несколько женщин, стирающих одежду в деревянных ведрах. У их ног ползала парочка малышей.

Он снова взглянул на охотников, которые все еще бежали и кричали. Начали поворачиваться головы, но никто так и не понял, что видели воины.

Тулл почувствовал прекрасную возможность. Рискованную, это верно, но он был готов ею воспользоваться. Германцы были такими же храбрыми, как и любые враги, с которыми он сталкивался, но они также могли быть такими же непостоянными, как домашний скот, попавший во внезапную грозу. Он бросился обратно к своему патрулю.

— Потиций! — взревел Тулл. — Пошли двух человек за кавалерией.

Когда они прибудут, они должны атаковать слева и справа от наших позиций. Скажи им, чтобы прислушивались к трубам, возвещающим об отзыве.

— Собрать кавалерию. Атаковать слева и справа. Слушать трубы. Да, господин, — ответил Потиций. — Что мы собираемся делать?

— Атаковать! — закричал Тулл. — Основная масса германцев, и те придурки, которые нас видели, не могут знать, что мы всего лишь патруль.

Мы могли бы быть армией Германика, пришедшей чтобы уничтожить их.

Мы — армия Германика! — Увидев удивление своих людей, Тулл объяснил, расхаживая перед ними взад-вперед. — Атакуем их лагерь сейчас, и они запаникуют — я это знаю.

Лицо Пизона просветлело. — Вот почему ты привел трубачей, господин!

— Да, Пизон, верно, — сказал Тулл со злой улыбкой. Когда он и разношерстная группа солдат бежали из Ализо после бойни, устроенной армии Вара, преследующие его германцы были напуганы уловкой, похожей на то, что задумал Тулл сейчас. — Протрубите наступление с достаточной силой, и дикари убедятся, что восемь легионов Германика прибыли. Трубачи, вставайте сюда! Потиций, веди своих людей к моей центурии. Быстро!

Пока Тулл ждал солдат Потиция, он приготовил ухмыляющихся трубачей. — Вы пойдете со мной вперед к линии деревьев. Затем я хочу, чтобы прозвучал сигнал к атаке, как можно громче. Понятно?

— Как долго, господин? — спросил один.

— Пока я не скажу вам остановиться. Я хочу, чтобы каждый воин в этом лагере обосрался. Думаете, вы сможете это сделать?

— Да, господин, — ответили они, сверкая глазами.

Тулл удовлетворенно кивнул. Потиций тоже был готов. — Следуйте вместе с нашей колонной, — приказал Тулл. Поманив своих людей и трубачей, он зашагал к форту. «Пусть твое хорошее настроение сохранится, Фортуна, — попросил он. «Я сделаю так, что оно будет того стоить».

На опушке леса Тулл ухмыльнулся. Воины охотничьего отряда достигли своего лагеря кричали, и дико жестикулировали в сторону римлян, но предупреждение не распространилась далеко. Германцы поблизости продолжали готовить, разговаривать друг с другом у костров. Его план еще может сработать. Он повернулся к трубачам. — Дуйте, как будто от этого зависит ваша жизнь.

Тан-тара-тара. Тан-тара-тара. Раздавались звуки резкие и чистые. Они звучали снова и снова, и Тулл, затаив дыхание, смотрел на вражеский лагерь. Десятки удивленных и испуганных лиц смотрели на линию деревьев. Незадачливые воины, видевшие его и его людей, удвоили усилия, чтобы предупредить своих товарищей.

Тан-тара-тара. Тан-тара-тара.

К десятому исполнению Тулл почувствовал, как дрожит земля. Его кавалерия была близко. «Как раз вовремя», — подумал он. — Вперед, — приказал он. — Потиций, займите позицию слева от меня. Расставь своих людей в одну шеренгу — мы хотим, чтобы враг думал, что нас тысячи. Продвигаемся шагом. Трубачи, продолжайте трубить.

Тан-тара-тара. Тан-тара-тара. Тан-тара-тара. Тан-тара-тара.

Они вышли на открытое пространство, чтобы создать полный хаос.

Крики — испуганные и гневные — наполняли воздух. Ни один воин не был готов встретиться с ними лицом к лицу. Все, что мог видеть Тулл, были мужчины и несколько женщин, бегущих на восток. Палатки и вещи были брошены, они спасались бегством. Те, у кого были лошади, вскарабкивались на спину и присоединялись к потоку. Даже овцы начали отходить от леса.

— ВПЕРЕД! — закричал Тулл. — ЗА РИМ!

— ЗА РИМ! — кричали его люди и люди Потиция.

Они прошли около пятидесяти шагов, когда кавалерия Тулла выскочила из-за деревьев. Выкрикивая собственные боевые кличи, они разделились, образовав небольшое крыло по обе стороны от его войск. Из племенного лагеря донеслись новые вопли отчаяния, и Тулл ухмыльнулся, предчувствуя победу. Его объединенная пехота и кавалерия представляли собой устрашающее предложение для неорганизованных сил, и, ожидая армии Германика в течение дня, германцы не могли представить, насколько они уязвимы.

В течение пятидесяти ударов сердца его игра окупилась. Все воины бежали на восток и юг. Все шансы на то, что они смогут сплотиться, исчезли, когда ворота форта открылись, извергнув сильный отряд легионеров и несколько турм кавалерии. Внимательный к происходящему — и, возможно, думая о прибытии легионов — командир гарнизона Ализо оказывал ему поддержку. Сердце Тулла запело, и среди его людей раздались громкие радостные возгласы.

Они заслужили право кричать, но он не питал иллюзий. Победа была не чем иным, как удачной уловкой — хитрой, правда, — но, тем не менее, уловкой. В обычных обстоятельствах германцы были грозными воинами и никого не боялись. Они вернутся с тысячами своих товарищей в любое время и в любом месте по своему выбору. Тогда легионеры умрут, это точно.

Если бы Германик не будет осторожен, Арминий воссоздаст свою ужасную засаду.

Глава X

Было хмурое весеннее утро. Накануне днем и ночью на лагерь обрушился сильный дождь. Тропы превратились в трясину, и разжечь костры было почти невозможно. Облака мало-помалу рассеивались, но капли воды все же падали с промокших деревьев, некоторые с безошибочной точностью попадали Арминию на затылок. Он плелся между палатками своих воинов, изо всех сил стараясь поднять их унылое настроение. Он тоже промок, устал после плохого ночного сна и был голодным.

Было трудно не впасть в дурное расположение духа, не в последнюю очередь из-за неотложных дел, занимавших его ум. Кампания этого года продолжалась недолго — войско Германика пересекло Ренус меньше месяца назад, и пока все шло по планам римлян. Узипеты, осаждавшие форт Ализо, никогда бы не выдержали натиска легионов Германика, но быть застигнутыми с членами в руках, как пьяница, мочащийся на овощи соседа, было глупо. Узипеты должны были знать, что враг поблизости, и своевременно отступить в окрестные леса, откуда можно было вести боевые действия против захватчиков. Вместо этого они бежали сломя голову, чтобы присоединиться к его воинам. Арминий, полагал, что небольшим утешением было то, что они понесли незначительные потери

Узипеты были не одиноки в своем несчастье. Ослушавшись приказа Арминия тайно соединиться с его армией, тем самым оставив римлян в неведении, племя ангривариев подняло восстание примерно за десять дней до этого. Мгновенная реакция Германика привела к тому, что на территорию ангривариев были отправлены сильные и быстрые отряды кавалерии и стрелков. Новостей с тех пор было мало. Даже если битва шла против римлян, что было менее вероятно, чем хотелось бы Арминию, племя на какое-то время увязло бы в ней и, следовательно, не могло бы увеличить его численность.

— Эй, Осберт! — Арминий остановился у палатки одного из своих лучших воинов. Крепко сложенный, с массивной грудью, любивший драки и выпивку, Осберт, похоже, слишком много предавался последнему. Его глаза были налиты кровью, а крупинки пищи, возможно, даже рвоты, украшали его густую бороду.

— Вчера была бурная ночь? — спросил Арминий.

— Да, — прохрипел Осберт, горестно потирая голову. — В небе был свет, когда мы закончили.

Соседи Осберта по палатке — трое его друзей — были не в лучшей форме. С покорным вздохом Арминий оставил их наедине. Многие другие были в таком же состоянии, пока он пробирался через беспорядок, царивший в лагере его племени. Он бы предпочел, чтобы его воины не позволяли себе этого, но призывав их к ответу, он ничего бы не добился. Как, всегда подчеркивал Герульф, Арминий не был их хозяином. Справедливости ради, трудно было винить его людей за их поведение.

Римская армия находилась на расстоянии более тридцати миль, полета птицы, и пятидесяти, для бегущего воин. Битва не состоится ни сегодня, ни завтра, даже если Арминий решит сражаться. Пока он и Германик играли в кошки-мышки, как они делали это в течение нескольких дней, те люди, которые не занимались разведкой и не беспокоили врага — подавляющее большинство сил Арминия — должны были сидеть сложа руки. Когда было сухо, они могли охотиться, тренироваться и практиковать различные боевые упражнения, которым их научили Арминий и Мело. Однако, когда шел дождь, им нечего было делать, кроме как ютиться в своих палатках, играть в азартные игры и пить.

— Арминий! Где Арминий? — Голос принадлежал воину, прибежавшему со стороны шатров марсов, лежавших неподалеку.

— Я здесь, — ответил Арминий, подняв руку. Он ждал, пока воин приблизится, надеясь, что его настойчивость не означает внезапного нападения Германика. — Приветствую, — сказал он, когда воин, худощавый мужчина с тонкими усами, подошел к нему. — Ты принес новости?

— Один из наших патрулей вернулся. Они столкнулись с врагом два вечера назад, когда уже темнело. Бой прошел хорошо, и они взяли несколько пленных — по большей части ауксиларии из хаттов, но один — римский офицер.

— Это хорошие новости. — Арминий почувствовал, как его плохое настроение уходит.

— Малловенд сказал, что ты захочешь присутствовать при их допросе, — добавил воин.

— Малловенд был прав. Отведи меня к нему. — Пока они шли, он допрашивал гонца, но мало что узнал, поскольку пленники только что прибыли. Тем не менее, волнение Арминия росло с каждым шагом. Не было никакой уверенности, что он узнает что-то ценное, но благодаря непреклонной решимости римлян защищать своих товарищей, пленные были редкостью.

Достигнув части лагеря марсов, они заметили толпу воинов, собравшихся в круг. Каждая шея была вытянута. Мужчины вставали на цыпочки и опирались на своих товарищей, чтобы лучше видеть. Протесты против того, что Арминий протискивался сквозь них, утихли, как только его узнали. Выйдя в центр, Арминий обнаружил Малловенда и дюжину усталых воинов, окруживших связанных пленников, которые стояли на коленях у большого потрескивающего костра. Восемь, все были германцами, кроме последнего. Без шлема, но одетый в кольчугу, он носил типичный римский металлический пояс. «Отсутствие у него фалер или торков уменьшает шансы на то, что он центурион», — подумал Арминий, борясь с разочарованием.

— Вы прибыли быстрее, чем ворона на труп! — прогремел Малловенд.

— Благодарю за сообщение, — сказал Арминий, кивнув воину, который его вел. — Вы что-нибудь узнали?

— Они немного смягчились, но я пока не стал задавать вопросов. — Малловенд улыбнулся одними губами.

Арминий направился к пленникам. — Эти люди — хатты?

— Да, — ответил Малловенд.

— Воины хаттов помогли украсть мою жену. Воины хаттов лишили меня возможности увидеть своего ребенка. Интересно, мог ли кто-нибудь из вас, шлюх, быть в тот день в моем поселении? — прохрипел Арминий, его суровый взгляд блуждал по каждому из семерых. В середине шеренги глаза худощавого мужчины невольно метнулись вправо. Арминий заметил движение с молниеносной скоростью. — Донар ответил на мои молитвы, — воскликнул он, тыча пальцем в лица трех воинов, на которых мог смотреть мужчина. — Один или несколько из вас были там, или ваш друг думает, что вы были там. — Он посмотрел на худого пленника. — Кто это был?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — возразил Тощий.

— Неправильный ответ, — ответил Арминий, ударив его ногой в солнечное сплетение. Он упал лицом на землю и лежал, постанывая.

Арминий вздохнул, отбросив гнев и желание начать мучить троих воинов. Его желание отомстить тем, кто похитил Туснельду, в этот момент было неважным. Выяснить что-то о планах Германика было жизненно важно.

Подойдя к римлянину, Арминий поймал на себе бдительный взгляд Малловенда и понял, что принял правильное решение. Нужно было соблюдать приличия, и его месть могла подождать. — Имя. Звание. Когорта. Легион, — рявкнул он на латыни офицеру, молодому человеку с красивыми чертами лица и длинным прямым носом.

— Ты говоришь на нашем языке, — сказал офицер. Удивление исказило его лицо. Затем пришло понимание; за ним последовал страх. — Ты Арминий, — пробормотал он.

— Как наблюдательно, — сухо ответил Арминий. Твое имя. Звание. Когорта. Легион.

— Гней Элий Галл, опцион, Третья центурия, Девятая когорта, Двадцать Первый легион.

Арминий почувствовал в горле привкус разочарования, приторный и горький. Младший офицер из низкоранговой когорты почти ничего не знал бы о намерениях Германика и еще меньше о Туснельде, находящийся далеко в Италии. Арминий изучал его желчным взглядом. Мог ли Галл лгать о своем звании?

Галлу было около двадцати пяти, и поэтому он был молод для центуриона. Его доспехи местами покрылись ржавчиной, что не было редкостью, когда армия была в поле, но также и не тем, что как предполагал Арминий, стерпят центурионы из более старших когорт. Если Галл служил в когорте более высокого ранга, он был плохим примером, решил Арминий, решив, что он говорит правду. Было мало шансов получить от него полезную информацию, и он не мог спасти несчастного дурака от пыток и убийства — во всяком случае, Арминий этого не хотел.

«Я должен спросить», — подумал он. — Что планирует Германик делать дальше?

— Ты убьешь меня, что бы я ни сказал. — Голос Галла звучал смиренно.

— Я займусь воинами, — признался Арминий. — Но мои друзья убьют тебя, да. Думаю, это будет медленно и довольно болезненно.

Галл выглядел так, словно был болен. — Если я скажу тебе то, что знаю, сможешь ли ты меня быстро прикончить?

— Могу, — заявил Арминий.

Галл уставился на него, пытаясь понять, лжет Арминий или нет. Через мгновение он слегка пожал плечами. — Ходят слухи, что войско должно отправиться к тропею, воздвигнутому отцом Германика, Друзом.

— Тропей? — Арминий не мог вспомнить значение этого слова.

— Это своего рода алтарь, сделанный из шлемов, щитов, копий, доспехов и тому подобному. Тропей Друза был построен из добычи, взятой у маркоманов. Я не уверен в его точном местонахождении, но он находится на севере или северо-востоке. Это самая дальняя точка, через которую римская армия когда-либо заходила в Германию, — добавил Галл с оттенком гордости.

— Ах, это. Я знаю, где это, — сказал Арминий, к нему вернулось хорошее настроению. Он взглянул на Малловенда, который не говорил по-латыни. — Похоже, Германик намерен идти к алтарю, построенному его отцом более двадцати лет назад. Ты знаешь тот, что на западном берегу реки Альбис, в краю долгубниев?

— Да. Он находится в глуши и много лет назад был снесен местными жителями. — Малловенд недоверчиво покачал головой. — Чем поможет его кампании посещение груды ржавого металла?

— Возможно, он хочет добиться такой же славы, как его отец. Просить у богов благословения было бы сильным жестом, — сказал Арминий. — Какова бы ни была его причина, путешествие уведет его легионы почти на сотню миль дальше на восток. Из-за этого к нам захотят присоединиться другие племена, не в последнюю очередь долгубнии — они будут недовольны захватом их земель. Могу поспорить, что семноны тоже будут нервничать, и у нас будет возможность сразиться с римлянами. Если мы сможем направить Германика к одной из рек, скажем, к Аларе или Амисии, и расположить наши силы по одну сторону, в то время как его армия будет находится на другом берегу, это будет прекрасно, не так ли?

— Ты имеешь в виду, атаковать его солдат, когда они будут переправятся? — Улыбка Малловенда была мимолетной. — Германик не дурак. Он раскусит нашу уловку. Арминий сделал пренебрежительный жест. — Так или иначе, мы загоним пса в угол. Когда это произойдет, мы сокрушим его солдат, как делали это раньше. — Он обхватил один кулак пальцами другой руки. — Спасения не будет.

— Мне нравится, как это звучит, — сказал Малловенд, ухмыляясь. — Ты хочешь продолжить допрашивать римлянина?

— Не вижу необходимости — он низкого звания.

— Ты больше заинтересован допросом этих, — заявил Малловенд, указывая на трех воинов, которых выделил Арминий.

— Да. С твоего разрешения?'

— Делай с ними, что хочешь. Если бы они были частью отряда, захватившего мою жену, я бы, ну… — Выражение лица Малловенда стало убийственным. — Мои люди будут довольны остальными и римлянином.

— Превосходно. — Арминий выхватил кинжал, уходя от Галла. Трое воинов дрогнуло; один начал просить о пощаде еще до того, как Арминий добрался до него. Арминий не произнес ни слова. С угрюмым лицом он одной рукой схватил просителя за голову и притянул его к себе. Изо рта борющегося воина вырвались вопли, когда Арминий ощупал его и нанес удар своим клинком. Последовал краткий брызг крови, более глубокий звук боли, и глазное яблоко обвиняемого упало на землю прямо перед ним. Двое его товарищей в ужасе уставились на него.

— Это только начало, — сказал Арминий приятным тоном, все еще крепко сжимая свою стонущую жертву. — Теперь скажи мне. Принимал ли кто-нибудь из вас участие в набеге, в ходе которого моя жена Туснельда была взята в плен, а ее отец-личинка, Сегест, освобожден?

Пара уставилась на него, и Арминий позволил кончику своего кинжала остановиться чуть ниже второго глаза своей жертвы. — Ну? — спросил он.

— Арминий! — воскликнул Галл, прерывая его.

Он повернул головой. Галл был прижат к земле, воины держали каждую из его конечностей. Пятый стягивал нижнее белье Галла, нож лежал рядом с явным указанием на цель воина. Арминий усмехнулся. — Что?

— Ты сказал, что даруешь мне быструю смерть! — В голосе Галла слышался неприкрытый ужас.

— Я солгал, — прорычал Арминий, отворачиваясь.

— Неееет! — завопил Галл, его протест превратился в пронзительный крик, когда воин с ножом приступил к работе.

Арминий не чувствовал сочувствия. Галл заслужил мучительную смерть, как и каждый римлянин, перешедший Ренус с огнем и мечом. Германик и его легионы, столь жестоко обращавшиеся с племенами, должны были усвоить этот урок на собственном горьком опыте. До этого у Арминия была возможность отомстить кому-то из тех, кто похитил его жену. Это был сценарий, который он никогда не представлял себе возможным. Он бы смаковал это. Продлил это. Наслаждайся этим.

Глава XI

Низкие облака закрывали пейзаж; как обычно, периодически моросил дождь. Стаи крошечных мух висели во влажном воздухе, кусая любые открытые участки плоти. Пизон и его товарищи шли позади Первой когорты Пятого. У Пизона болели ноги, особенно левая. На пятке образовался новый волдырь, может быть, два — он был в этом уверен. «Еще один вдобавок ко многим, которые уже были», — подумал Пизон с мрачной покорностью судьбе. Ему не хотелось покидать безопасность рядов, чтобы осмотреть рану. Лучше перетерпеть боль и позаботится об этом позже, в лагере.

Он не знал, что его больше всего беспокоит: волдыри, новые и старые; его ноющие спина и плечи; или многочисленные участки кожи, где его новые пластинчатые доспехи имели тенденцию натирать. Многочисленные укусы насекомых и влажная одежда были незначительными жалобами по сравнению с ними. Товарищи Пизона были более или менее в одной лодке, что было некоторым утешением. Это означало, что молчание было лучшей политикой. Любого, кто ворчал, перекрикивали и делали предметом шуток его товарищей, пока что-то другое не занимало их воображение, а это, как он знал, может занять время.

Сегодня Пятый находился в центре многокилометровой колонны, в более безопасном месте, чем авангард, за что он был благодарен. Какое бы подразделение ни возглавляло армию, оно подвергалось частым язвительным атакам врага. Даже если человек не был ранен или убит в коротких, но жестоких стычках, это выматывало его. «Если бы только проклятый враг сражался», — в сотый раз подумал Пизон. Но Арминий был слишком проницателен для этого, слишком хитер. Тулл сказал, что битва не начнется, пока он не будет готов, пока его воины не подорвут боевой дух легионеров.

Суеверие помешало Пизону произнести это вслух, но их положение имело неприятное сходство с засадой на легионы Вара и нападениями на армию Цецины годом ранее. Последние атаки потерпели неудачу, но первые привели к одному из худших поражений, понесенных Римом за многие поколения. Метилий любил поворчать, что со времени провальных кампаний сначала Красса, а затем Марка Антония в Парфии, не было потеряно так много легионов. Пизон был азартным человеком и нынешние шансы были не тем, на что бы он поставил деньги, не говоря уже о своей жизни. Не то чтобы у него или его друзей был большой выбор в этом вопросе, размышлял Пизон.

Германик принял решение, и его армия должна следовать за ним. Легионы шли на север или, возможно, немного на северо-восток, их целью был какой-то давно забытый памятник, о котором Пизон никогда не слышал. — Куда, во имя Аида, мы снова идем? — спросил он.

Тулл услышал, как он часто делал. Материализовавшись у правого плеча Пизона с ошеломляющей скоростью, он не отставал от него. — Тропей Друза. Мемориал, воздвигнутый после его великолепной победы над маркоманами. Он был создан двадцать пять лет назад. Держу пари, ты тогда еще ползал по грязи. — Он бросил на Пизона пронзительный взгляд.

— Мне было два года, господин, — пробормотал Пизон, ненавидя немедленные детские звуки, издаваемые его товарищами.

— В таком случае твоя мать все еще вытирала сопли у тебя из носа и дерьмо с твоей задницы, пока я был там с Друзом, — сообщил Тулл. — Тогда я был опционом, а Фенестела — обычным легионером. Мы сражались с маркоманами несколько раз. Много наших братьев погибло, да упокоят боги их души, но мы выбили из германцев все дерьмо. Тропей может быть старым — в действительности, все сооружение могло быть снесено дикарями много лет назад — но это все еще священный памятник. Если Германик хочет, чтобы мы нашли его и вернули ему былую славу, мы так и сделаем. С улыбками на лицах. Понял?

— Да, господин, — сказал Пизон, жалея, что не держал рот на замке. — Я рад, что иду к нему.

— Правильный ответ! — заявил Тулл. С тем, что могло сойти за его улыбку — гримасой — он ушел.

Новые насмешки и добродушные оскорбления посыпались на Пизона; привыкший к этому он отвечал тем же, что и получал. — Как будто кто-то из вас хочет это искать, — проворчал он, как только Тулл оказался за пределами слышимости.

Метилий злобно хихикнул. — Конечно, нет, но не нас поймали на том, что мы жаловались на это.

— А ты попался. — Дульций указал на очевидное, как всегда. Пизон еще не закончил. — Груда ржавых копий и гнилых щитов — это максимум, что мы найдем, если повезет.

— Лучше иметь цель, чем не иметь ничего больше, — сказал Метилий.

— А Германик по дороге может найти место, где сразиться с Арминием.

Метилий был прав, решил Пизон. Глубоко на вражеской территории, их линии снабжения удлинялись день ото дня, им нужна была цель. В отсутствие противника подойдет тропей Друза.

В тот вечер Пизон и его товарищи сидели у костра, накинув на плечи одеяла и прислонив босые ноги к углям. Может, и была весна, но ночи еще были холодными и сырыми. Желудки, полные лепешек, испеченных на огне, и жареной четвертинки ягненка, которую Метилий раздобыл — «освободил», по его словам, означало, что он украл мясо у каких-то несчастных из другой когорты, — они передавали по кругу кожаный бурдюк с вином, принадлежавший Пизону.

— По глотку за раз, собака, — рявкнул Пизон на Дульция, который сосал из бурдюка, как младенец у груди. — Мое вино, мои правила. Дай сюда!

Дульций потянулся, чтобы вернуть его, но с явной неохотой.

— Моя очередь, — прорычал Пизон, отталкивая цепкие пальцы Метилия. Он сделал большой глоток, изо всех сил стараясь не обращать внимания на уксусный привкус, и передал бурдюк дальше, предостерегающе посмотрев на Метилия. — Один глоток!

Метилий скривился, когда отхлебнул кожу. — Не дорогой урожай, не так ли?

— Не нравится — не пей, — возразил Пизон, хватая бурдюк обратно. — Ты всегда можешь предоставить свой собственный.

— Его вон там, — сказал Дульций, указывая

— Посмотрите, как он пьет мое вино, а не свое, — воскликнул Пизон.

— Это потому, что он покупает мочу еще дешевле, чем ты, — с торжеством заявил Руфус, один из других солдат в их контуберние.

Раздались взрывы смеха, и Метилий нахмурился. — Значит, никто из вас не хочет? Это прекрасно.

— Мы этого не говорили, — сказал Пизон, потянувшись за спину Метилия и схватив бурдюк с вином. Не обращая внимания на протесты Метилия, он сделал большой глоток, прежде чем передать его человеку с другой стороны. — Вы сможешь получить его обратно, когда он опустеет, — сказал Пизон Метилию.

— Ублюдки. — Зная, что лучше не гнаться за своим добром, Метилий громко возражал против потребления каждым человеком, пока его вино циркулировало вокруг огня. Никто не обратил на это ни малейшего внимания — с каждым из них уже случалось подобное бесчисленное количество раз, будь то с куском сыра, куском мяса или кожаным бурдюком кислого дешевого вина.

— Рад видеть всех в прекрасном расположении духа, — прогремел Тулл, появившись из тени, все еще в доспехах и с витисом в руке. Он велел им садится, когда они вскочили, отдавая честь. — Отдыхайте спокойно, братья.

Шестеро затихли, счастливые видеть своего центуриона, но немного смущенные и немного встревоженные в его присутствии.

— Ты не собираешься предложить мне выпить? — спросил Тулл, не отрывая глаз от бурдюка.

— Конечно, господин. Извините, господин, — пробормотал Дульций, вставая и передавая бурдюк Пизона. — Вот, пожалуйста.

Поднеся горлышко к губам, Тулл высоко поднял бурдюк. И быстро опустил его. — Это мерзко, — сказал он, поморщившись. — Это все, что ты можешь себе позволить, Дульций?

— Он не мой, господин. Он принадлежит Пизону.

— А я думал, что ты человек со вкусом, Пизон, — сказал Тулл, затыкая бурдюк и швыряя его в него. — Ты купил помои Веррукоса? — Он имел в виду владельца самой грязной и захудалой таверны в Ветере.

— Нет, господин. Это молодой урожай, вот и все, господин — подмигнул Пизон — Попробуй вино Метилия — оно еще хуже.

Все наблюдали, Метилий с некоторым трепетом, как Тулл испил из второго бурдюка. Он сморщил лицо. — Яйца Бахуса, Метилий, это чертовски отвратительно!

— Ты проглотил его, господин, — возразил Метилий, когда посыпались насмешки его товарищей. — Не может быть, чтобы все было так плохо.

— Только дурак выплевывает бесплатное вино, когда он далеко от ближайшей таверны, — ответил Тулл, делая еще один глоток. Его пристальный взгляд блуждал вокруг костра, оценивая. — Наелись сегодня?

— Да, господин, — пророкотали Пизон и его товарищи. По обоюдному молчаливому согласию об агнце не упоминалось. По большей части можно было положиться Тулла, который закрывал глаза на подобное воровство, но проверять это не стоит.

Тулл сел напротив Пизона. — Вы готов к завтрашнему маршу? Готовы к бою?

На этот раз их «да» прозвучало громче, поскольку они знали, что этого хотел Тулл.

— Я знаю, что последние дни были утомительны, но мы остановим Арминия, — заявил Тулл с холодной уверенностью. — В тот день, когда мы это сделаем, Германик приведет нас к великой победе. На этот раз Фортуна с нами, и Марс — я это нутром чувствую. Мы будем там, в гуще боя, братья, чтобы убедиться, что этих мерзких германцев ждет участь, которую они заслуживают.

Пизон и остальные дали ему восторженный ответ. — Roma Victrix! Марс Ультор! Германик!

— После поражения Арминия те из нас, кто был в Восемнадцатом, вернут себе честь и, возможно, орла, которого у нас отняли. — Тулл задумчиво смотрел на пламя. Сердце Пизона подпрыгнуло. — Есть какие-нибудь новости об этом, господин?

Тулл еще больше нахмурился. — Нет.

Повисла неловкая тишина. Не зная, что сказать — кто знал, вернутся ли когда-нибудь домой орлы, принадлежавшие Семнадцатому и Восемнадцатому легионам? — Пизон видел, как его беспокойство отразилось на лицах товарищей. Бурдюки с вином снова задвигались вокруг костра, как единственное доступное утешение. Когда один из них дошел до Тулла, он выпил больше всех, передав бурдюк, не глядя на следующего человека, не сводя глаз с горящих поленьев.

Пизон искоса наблюдал за ним, новая тревога терзала его изнутри. Как и все, кто служил под командованием Тулла, он знал, что его центурион получил тяжелую внутреннюю рану во время жестокой засады Арминия.

Никогда раньше Пизон не видел этого так ясно: Тулл был измученным человеком. Он не успокоится — не сможет, поправил себя Пизон, — пока не будет спасен орел его старого легиона. Хотя он разделял убеждение Тулла в том, что Арминий и его союзники будут побеждены, Пизон был гораздо менее уверен в охоте за утраченными штандартами. Культовые предметы, магнетические символы власти и силы даже для неримлян, они будут ценны, и будут храниться в безопасности племенами, которые владеют ими, тем более, что в прошлом году был возвращен орел Девятнадцатого.

Тулл был краеугольным камнем существования его людей, фундаментом, на который они опирались. Не один Пизон относился к нему с благоговейным трепетом. Никогда раньше Пизон не задумывался над тем, что у его центуриона могут быть человеческие слабости, однако убедительные доказательства этого стояли перед ним над костром, менее чем в шести шагах от него. Взгляд Тулла был затравлен, его плечи грозили опустится. Пизону это не понравилось.

«Если отбросить опасности, исходящие от германцев, — подумал Пизон, — что ждет Тулла в будущем»? Немного, если не найти орла Восемнадцатого. Какими бы дорогими ни были Сирона и Артио для Тулла, они не были способны залечить его самую глубокую рану.

— Мы найдем его, господин, — выпалил Пизон.

Тулл поднял глаза. — А?

— Клянусь жизнью, мы вернем нашего орла, господин. Я и мои братья сделаем все, что потребуется, не так ли? — Острые, как иглы, глаза Пизона блуждали по товарищам.

— Конечно, сделаем, господин, — поспешил добавить Метилий.

Остальные пробормотали в знак поддержки. — Орел снова будет нашим, господин. Да, господин. Без сомнения, господин.

— Вся когорта чувствует тоже самое, господин, — продолжил Пизон, хотя и не был уверен в этом. Распространение информации о том, как это важно для Тулла, станет его новой миссией, поклялся он себе. Если Тулл услышит от достаточного количества человек, это поможет.

Короткая усталая улыбка озарила лицо Тулла. — Вы хорошие мальчики. Офицер не может и мечтать о лучших солдат. — Поморщившись, он поднялся на ноги, пренебрежительно махнув рукой, когда они тоже встали. — Не засиживайтесь. Завтра нам предстоит еще один длинный марш.

— Он побрел в темноту, но не в направлении следующего контуберния, а к своей палатке, заставив Пизона снова забеспокоиться о нем.

Глава XII

— Клянусь всеми богами, вот оно, — сказал Тулл, указывая своим витисом. — Ты видишь? Это сделано руками человека.

Фенестела, пришедший со своего места, чтобы посовещаться, вглядывался в невысокий холм, стоявший в нескольких сотнях шагов от них, нижние склоны которого были украшены деревьями. — Левая грудь Дианы, я думаю, ты прав.

— Обычно так и бывает, — саркастически ответил Тулл.

Со времени его разговора с Пизоном и его товарищами прошло десять дней. В то время как половина армии обеспечивала прикрытие, несколько легионов, включая Пятый, а также Тулла и его людей, прочесывали гряду невысоких холмов недалеко от реки Альбис. Более чем в двухстах пятидесяти милях к востоку от Ренуса, в сотне километров от холодного и враждебного Германского моря, это продуваемое всеми ветрами место казалось краем света. Ведомые сюда Флавом, братом Арминия, который знал эту местность из-за ее близости к родине его собственного племени херусков, легионы безуспешно искали тропей Друза в течение двух дней.

— Да пошел ты, господин, — пробормотал Фенестела себе под нос.

Тулл усмехнулся, ничуть не смутившись. — Кто бы мог подумать, что мы вернемся сюда, если я прав, конечно. В последний раз, когда мы с тобой были здесь… — Он сделал паузу, вновь переживая ожесточенную битву, которую он и его люди вели в составе армии Друза поколение назад.

Маркоманы были такими же, как и все германские племена: отважными, стойкими врагами, воинами, не боявшимися умереть, даже когда становилось ясно, что их дело безнадежно.

— Это был тяжелый бой. — Выражение лица Фенестелы было мрачным. — Мы потеряли более дюжины человек из центурии.

— Да, это так. — У Тулла вырвался вздох. За предыдущие двадцать с лишним лет под его командованием погибло так много людей, что он давно забыл большинство их лиц. Как бы он не старался, он не мог избавится от мучительного чувства вины, за то, он не смог спасти больше людей, какой бы невыполнимой задачей это ни было. Нежеланное чувство таилось в темных уголках его души, проявляясь, когда он был подавлен, или когда находился в месте на подобие этого.

По коже Тулла поползли мурашки. Он почти мог видеть призрачные фигуры на краю своего поля зрения, ожившие призраки из его прошлого. Яростным морганием он заставил их исчезнуть. Единственными фигурами, которые он видел, были его легионеры из Пятого легиона, стоявшие длинной шеренгой и неподвижные, потому что он остановился. «Они хорошие люди», — подумал он. «Отличные солдаты». Он сохранит их жизнь любой ценой.

Фенестела указала на холм. — Лучше сходи и посмотри, в порядке ли твой старый глаз, а?

— Со зрением у меня все в порядке, будь ты проклят, — прорычал Тулл, ударив Фенестела своим витисом, но его опцион уже исчез, вернувшись в тыл центурии.

Ворча себе под нос, Тулл отдал приказ наступать.

Час спустя Тулл был на вершине кургана, ожидая Германика. Его догадка была верна. На вершине холма он нашел дубовый ствол, уже поваленный, но все еще украшенный кольчугой. Вся территория была усеяна наконечниками копий и умбонами щитов. Шлемов и мечей было не так много — немногие германские воины могли позволить себе такое дорогое снаряжение, поэтому их бы взяли в качестве добычи. Кольчуг было мало по той же причине. Оставлять убитого врага в тропее было обычным делом, но местные племена, по-видимому, захоронили эти трупы одновременно с разрушением алтаря Друза и украшавшего его оружия.

Солдаты Тулла и остальная часть когорты были довольны: нахождение тропея положило конец их потным, утомительным поискам. Под командованием Бассия три центурии стояли на страже полукругом, лицом к востоку и югу, в то время как остальные расположились в ожидании своего командира. Им не разрешалось сидеть, но Тулл и другие центурионы разрешили им опустить щиты и прислонить копья к деревьям. Священное место или нет, но легионеры наслаждались возможностью отдохнуть. Еда и вино были съедены. Потекли шутки и непринужденная беседа. Легионеры играли в кости и латрункули. Шутки и непристойные истории наполняли воздух, но тихим голосом. Заросшее, разоренное, это все еще было священное место.

Пиииип! Пиииип!

Тулл ждал этого сигнала — Бассий согласился с его предложением, чтобы Фенестела подождала в паре сотен шагов от них, на вероятном пути подхода Германика. Два свистка означали, что их военачальник идет. — Германик здесь! Поднимите свои щиты и копья, ленивые ублюдки.

Построиться по центуриям, — крикнул Тулл.

Упоминание священного имени заставило мужчин броситься за оружием и снаряжением. Тулл ходил взад и вперед, хмурясь и лая на тех, кто двигался недостаточно быстро. Под наблюдением своих центурионов две другие центурии поспешили сделать то же самое. К тому времени, когда стал слышен стук копыт, холм была окружена почти полным кругом легионеров, стоявших лицом во внутрь. Осталась брешь, через которую Германик и его эскорт могли проехать. Солдаты с прямыми спинами, копьями и упирающимися в землю перед ними щитами производили впечатляющее зрелище.

Тулл остался рядом с самой большой кучей находок, дубовым стволом, который когда-то стоял здесь, и дюжиной или более умбонами щитов, их некогда полированные поверхности стали ржавыми и потускневшими.

Появление Германика было всем, чего ожидал Тулл. В полном генеральском одеянии он ехал верхом на прекрасном сером жеребце в великолепно украшенной сбруе. Хотя армия находилась в походе уже несколько дней, доспехи Германика блестели, как новые, а алый гребень на его шлеме казался свежеокрашенным. «С головы до ног командующий армией», — подумал Тулл. За Германиком следовала его обычная свита из штабных офицеров, слуг и преторианцев. Замедлив своего скакуна, он направил его к Туллу, который вытянулся по стойке смирно. — Господин! — воскликнул он, отдавая честь.

Суровое выражение лица Германика смягчилось — Центурион Тулл. Мы снова встретились.

— Да, господин!

Взгляд Германика уже был прикован к находкам и большому стволу у ног Тулла. Соскользнув со спины лошади, он передал поводья Туллу — жест не унизительный, а знак признания — и сказал: — Думаешь, это место тропея моего отца?

— Сначала я не был уверен, господин. Я подумал, что оружие здесь могли оставить по другой причине, но потом мы нашли ствол дуба, и я узнал вид. — Тулл указал на восток. Между буками и елями, взгромоздившимися на восточной стороне кургана, виднелась широкая извилистая полоса, которая была Альбисом, примерно в полумиле отсюда. — Мужчина не забывает такого зрелища.

Германик удивленно уставился на Тулла. — Я не знал, что ты был здесь.

«Ты никогда не спрашивал», — подумал Тулл. — Для меня было честью служить Друзу, господин.

— Тебе когда-нибудь приходилось с ним разговаривать? — В голосе Германика была нотка тоски.

— Нет, господин. Тогда я был всего лишь опционом — нам незачем было встречаться. Конечно, я часто его видел и однажды сражался рядом с его позицией. Он был великим лидером.

— Так говорят. — Выражение лица Германика стало печальным. — У меня мало воспоминаний о нем. Самое сильное, что у меня есть, это его похороны.

— Его забрали у нас слишком рано, господин. Каждый солдат в армии оплакивал его кончину. Доказательством тому является мемориал в Могонтиаке. — У Тулла были яркие воспоминания о посещении города много лет назад, когда он наблюдал, как местные войска мчатся к монументу Друза.

— Мой дядя Тиберий говорит, что он собирался отправиться дальше на восток со своей армией. Ты что-нибудь из этого помнишь?

— Об этом говорили, господин. Погода была хорошей; было бы время построить мост с помощью лодок.

— Этого так и не произошло. Ты знаешь почему?

Тулл изучал Германика и задавался вопросом, знает ли он. — Ходили слухи, что Друзу приснилась огромная свебская женщина, господин, злой дух. Она сказала ему, что ему не суждено увидеть земли на дальнем берегу Альбиса. — Тулл колебался, не желая повторять последние слова упыря. Распространяемые болтливым жрецом, которому доверился Друз, они пронеслись по армии, как лесной пожар.

— Она предупредила его, что его жизнь скоро закончится, — проскрежетал Германик. — Разве это не так?

— Да, господин, я так думаю. — Тулл опустил взгляд, его разум был полон плохих воспоминаний. После приказа Друза свернуть лагерь в тот момент, когда тропей был закончен, армия направилась к Ренусу, находящемуся за сотни миль отсюда. Их путешествие по враждебной территории с самого начала было неприятным. Волки преследовали легионы и выли во тьме за пределами их укреплений. Ночь за ночью над головой вспыхивали падающие звезды. Однажды вечером пара мальчиков видели скачущими через ряды палаток, хотя детям вход в лагерь был запрещен. Не раз женские вопли, похожие на крики матерей разлученных с младенцами, поднимались из ветхих палаток армейских сопровождающих, но, когда для расследования посылались патрули, не нашлось никого, кто признался бы в издаваемых криках. — Путь был трудным, господин, — сказал Тулл.

Германик сделал жест отгоняющий зло.

«Люди редко умирают от простого падения, но такова была судьба Друза», — подумал Тулл. Возможно, его посетил злой дух.

— Какой бы ни была судьба моего отца, у меня были видения только победы, — заявил Германик, глядя на дальний берег Альбиса. — Было бы приятно этим летом повести мои легионы дальше на восток, но моя цель не в этом. Арминий и его воины еще не разгромлены. Мы задержимся здесь достаточно долго, чтобы снова увидеть, как тропей будет отстроен и освящен, но затем наша охота продолжится.

— Хороший план, господин. — Тулл был доволен спокойным отношением Германика к смерти его отца и запланированной церемонией в тропее, которая позволила бы ему почтить память не только Друза, но и собственных солдат Тулла, павших во время засады Арминия.

— Солдаты получат наслаждение от гладиаторских боев, — заявил Германик.

— Похоронные игры, господин?

— Мы с братом провели их несколько лет назад в память о нашем отце, но это более подходящее место, чем Рим, — они пройдут здесь, где закончилась его кампания. Боги будут благосклонны к таким жертвоприношениям. — В глазах Германика загорелся дикий огонек. — Сколько пленных мы взяли?

— Я не уверен в точных цифрах, господин. Одна, две тысячи? — Тулл не испытывал сочувствия к этим германцам. У всех них на руках была римская кровь.

— Однажды Спартак заставил сражаться друг с другом четыре сотни пленников, пока в живых не остался только один. Оставшийся в живых — старший центурион — должен был принести весть о поражении своей армии в Рим. Раб не сделает лучше меня, — продолжал Германик, расхаживая взад и вперед, словно произносил речь перед Сенатом. — В боях примут участие пятьсот воинов. Их смерть прославит тень моего отца и принесет божественную помощь в победе над Арминием.

Тулл был впечатлен. Он забыл, каким безжалостным может быть Германик. — Последний воин передаст слово Арминию, господин?

— Да. — Тон Германика был твердым, как гранит. — Если он не законченный трус, тогда Арминий будет сражаться.

Глава XIII

— ЧТО СДЕЛАЛ ГЕРМАНИК? — взревел Арминий. Была середина утра, и он стоял по колено в реке недалеко от своего лагеря, с обнаженный по пояс — прерванный посреди омовения. Мело прибыл во главе группы воинов, приведя с собой человека, которого, похоже, послал сам Германик.

— Он разбил пятьсот пленных воинов на пары и заставил их сражаться до смерти, — мрачно повторил Мело. — Оставшиеся двести пятьдесят должны были сделать то же самое, и так далее. Этот человек — единственный выживший.

Арминий посмотрел на фигуру, стоявшую в дюжине шагов позади Мело и ожидавшую когда его призовут. Крупный мужчина, он стоял с опущенными плечами и спутанными волосами, закрывающими лицо. Разрывы и порезы были заметны на большей части его туники и штанов, открывая вид на множественные раны. «Удивительно, как он может ходить», — подумал Арминий, чувствуя, как в нем бушует темная ярость. — Как его зовут?

— Тудрус. Он из племени долгубниев.

Этот человек не имел никакого отношения к воину, который был одним из самых доверенных последователей Арминия, но его имя вновь пробудило плохие воспоминания о смерти старшего Тудруса от рук римлян. Ярость наполнила его из-за жестокости Германика. Арминий в мрачном молчании побрел к усыпанному галькой берегу. Вытершись своей старой туникой и накинув чистую, он поманил Тудруса.

Каждый шаг воина заставлял его вздрагивать. Кровь текла из длинной раны под его грудной клеткой, а из других сочилась серозная жидкость. Его нос выглядел сломанным, а кожа под опухшим правым глазом приобрела неприятный сине-фиолетовый цвет. — Арминий, — прохрипел он. Его глаза поднялись на мгновение, прежде чем снова опуститься, чтобы посмотреть на свои покрытые грязью ноги.

— Только дурак скажет, что рад встрече, но, тем не менее, добро пожаловать, — сказал Арминий своим самым харизматичным голосом. — Ты, как мне сказали, Тудрус из долгубниев.

— Так и есть.

— Тебе нужно выпить. Поесть. Обработать твои раны.

— Я прошел сорок миль, чтобы найти тебя. Я возьму немного воды.

— Ты принес послание от Германика? — Как бы он хотел, чтобы римский полководец оказался сейчас перед ним. Он бы разорвал этого ублюдка на части.

— Да. — Ничто не могло скрыть печали в односложном ответе Тудруса.

Арминий наполнил свой мех водой из реки и передал его. Тудрус пил, как человек, пересекший пустыню и не нашедший ни одного источника воды. Кивнув в знак благодарности, он сел, застонав от боли. Арминий опустился рядом с Тудрусом и стал ждать.

— У долгубниев недостаточно сил, чтобы сражаться с Германиком — у кого они есть? — но мы сделали все, что могли, уничтожали небольшие патрули и нападали на отряды фуражиров, в то время как наши женщины и дети бежали через Альбис в безопасное место. Около десяти дней назад группа, с которой я был, напала на римский отряд разведчиков, который был больше, чем казалось. Большинство моих друзей были убиты. Удар по голове вырубил меня, иначе я бы тоже был убит. Лучше бы я умер. — Горечь сочилась из голоса Тудруса.

— Но ты выжил, — сказал Арминий, желая услышать каждую деталь.

— Да. Меня взяли в рабство, я и другие несчастные ублюдки попали в плен к римлянам. Связанные друг с другом, как животные, — Тудрус потер шею, на которой все еще были следы ожогов от веревок, — мы шли колоннами в тылу армии, глотая ее пыль и наступая на дерьмо мулов на каждом шагу. Всех, кто пытался бежать, убивали. Так умирать было бессмысленно, глупо, поэтому я выжидал. До Ренуса далеко, сказал я себе.

Появится возможность. — Он сделал гневный жест. — Все изменилось, когда мы достигли Альбиса. Похоже, что Германика переполняли эмоции, когда он стоял на том же месте, что и его отец четверть века назад. Ничто не могло удовлетворить сукиного сына, кроме как похоронных игр в честь праздника.

— Именно тогда и были выбраны пятьсот воинов, — сказал Арминий, представляя себе эту сцену.

— Так и было. У римлян сейчас несколько тысяч пленных — есть из чего выбрать. Центурионы осматривали нас, выбирая самых больших и сильных. Они не теряли времени даром: нас повели прямо к подножию холма, где был алтарь Друза. Легионеры построились большим каре со своими щитами; пятьдесят из нас были загнаны туда первыми. Германик приказал нам выбирать противников и убивать друг друга или быть распятыми. Когда его приказ был переведен, некоторые воины отказались.

Их сразу прибили к крестам. Остальные согласились, как трусы, и нам бросили оружие. Несколько мужчин сразу атаковали Германика — они были убиты дротиками и стрелами. Тем, кто остался, дали последний шанс подчиниться, прежде чем тоже быть убитыми. — Тудрус вздохнул.

«Боги, Германик хитер», — подумал Арминий. — Значит, вы сражались?

— Да. Победителям каждой схватки давали недолго времени отдохнуть, а потом мы начинали снова. Мы продолжали, пока не остался только я. — Голос Тудруса был приглушен, его взгляд был прикован к земле между согнутыми коленями. — Тогда меня связали рядом с Германиком, и привели еще пятьдесят человек и заставили сделать то же самое. За ними последовала третья группа и так далее. Весь процесс занял несколько часов, и ближе к концу нас осталось десять человек. Мы дрались друг с другом, пока нас не стало пятеро. Из пятисот осталось пять. — Голос Тудруса замер.

Арминий и Мело были поражены этой ужасающей историей, их взгляды были устремлены на Тудруса, но теперь они встретились, в каждом отражалась одна и та же пылающая ярость.

— Германик приказал офицеру подбросить монету, чтобы решить, кто будет сидеть рядом, пока две другие пары сражаются друг с другом, — продолжил Тудрус. — Они делали то же самое, когда нас осталось трое. Можно сказать, что мне повезло — я «выиграл» оба раза, когда был сделан бросок, так что я успел дважды смог отдохнуть, в то время как другие бедолаги не имели передышки вообще. Последний воин, с которым мне пришлось сражаться, так устал, что едва мог держать меч. — Тудрус издал короткий неприятный смешок. — По крайней мере, его конец был быстрым.

— У тебя не было выбора, — сказал Арминий.

Измученные глаза Тудруса смотрели на него. — У каждого человека есть выбор.

— Они бы распяли тебя, если бы ты отказался сражаться.

— Это верно. Я мог бы выбрать смерть в самом начале, но я этого не сделал. Вместо этого я убил восьмерых воинов. Восьмерых из моего племени. Каким человеком это меня делает? — спросил Тудрус дрогнувшим голосом.

— Выжившим, — сказал Арминий, думая, что поступил бы так же.

— Это за то, что выжил, — сказал Тудрус, делая непристойный жест.

Наступившую неловкую тишину нарушил Арминий. — Германик тебе что-нибудь сказал?

— Он сказал, что его легионы готовы и ждут, как только ты и дворняги, которые следуют за тобой по пятам, наберешься храбрости, чтобы сражаться.

Кровь стучала в ушах Арминия. Зная, что люди наблюдают, он глубоко вздохнул и спросил— Что знаешь о передвижениях Германика?

— Я слышал разговоры о марше на запад, чтобы соединиться с войсками, которым было поручено сокрушить ангривариев, — сказал Тудрус.

Крупица информации имела смысл, решил Арминий. К нему вернулось спокойствие, когда он обдумывал наилучший план действий. Он был целью Германика, поэтому легионы ничего не выиграют от перехода через Альбис и ведения войны на востоке. На севере лежал океан, на северо-западе находились римские союзники. Направляясь на юг, его враги еще глубже зайдут на территорию племен — предприятие слишком рискованное даже для Германика и его огромной армии. Запад или юго-запад были единственными направлениями, которые имели смысл. «Итак, игра в кошки-мышки продолжается. Хорошо. Время на нашей стороне, а не Германика».

— Он пытается спровоцировать тебя на битву, — сказал Мело, вступая в разговор.

— Он пытается, и у него ничего не получится. Рано или поздно мы поймаем его легионы в нужном месте, а потом будем сражаться. — Поднявшись, Арминий схватил Тудруса за плечо. — Ты хорошо справился. Я благодарю тебя. Пусть мои целители займутся твоими ранами. Затем ты сможешь отдохнуть, поесть и попить.

Тудрус, казалось, не слышал. — Посоветуешься ли ты с богами, прежде чем сворачивать лагерь?

Арминий не был набожным фанатиком, но Донар оказал ему помощь в победе над Варом, он был в этом уверен. Также неплохо было следовать традиции. — Да, вполне вероятно. Почему ты спрашиваешь?

Тудрус поднялся на ноги. Он был на добрых полторы ладони выше Арминия и, несмотря на свои раны, все еще оставался прекрасным физическим образцом. — Я отдам себя богу. Донару. Моя жизнь за ваш успех в битве.

Потрясенный, Арминий сказал — Ты измотан. Ты…

Тудрус оборвал его. — Моя жена умерла два года назад, вскоре после того, как нашего малыша унесла лихорадка. Все мои боевые братья мертвы или рабы. У меня нет причин жить, Арминий. Я буду висеть на дереве. Я отдам свою плоть на съедение воронам Донара. Пусть моя жертва умилостивит бога грома.

Взгляд Арминия переместился на Мело, который пожал плечами, как бы говоря: «Почему бы и нет?» Снова взглянув на Тудруса, Арминий спросил: — Ты уверен?

— Я никогда не был так уверен. Если ты этого не позволишь, я все равно повешусь. В этом мире для меня ничего не осталось. — Тон Тудруса был опустошенным.

«Это было бы сильное подношение», — подумал Арминий. Согласно обычаю, те, кто добровольно шел на смерть, непременно привлекали внимание богов. Сидя в небесах на своем сверкающем молниями троне, окруженный клубящимися грозовыми тучами, Донар улыбнется смерти Тудруса и поддержит Арминия во второй важной битве.

— Ну? — спросил Тудрус, сверля налитыми кровью глазами Арминия.

Тогда Арминия уколола совесть: испытание, выпавшее на долю Тудруса вывело того из равновесия. Он нуждался в отдыхе и уходе. Получив их, он придет в себя и захочет жить. Арминий обдумывал это чуть больше одного удара сердца. — Это благородное предложение. Я поговорю со жрецами.

Лицо Тудруса скривилось — возможно, это была попытка улыбнуться.

— Сделай свои слова убедительными, Арминий из херусков. Донар наблюдает.

Арминий кивнул, чувствуя, как по его спине стекает струйка пота.

Неотвратимо наступал вечер, и в глубине леса, недалеко от лагеря племени, уже царили мрачные сумерки. Странный, не по сезону холод витал в сыром воздухе. Птичье пение и звуки животных были обычным явлением в других местах леса, но не здесь. Арминий и Мело ждали на краю грязной поляны, среди деревьев по обе стороны, украшенных несколькими человеческими и рогатыми черепами крупного скота, стояли все вожди племен его союза. Стремясь стать свидетелями обряда, но благоговея перед жуткой атмосферой, никто не произнес ни слова. Нервничая больше, чем он ожидал, Арминий сохранял каменное выражение лица.

Над открытым пространством доминировал каменный алтарь, покрытый паукообразными рунами. С одной стороны огромной каменной плиты растянулись трупы двух легионеров с перерезанным горлом. Их смерть и чтение крови, собранной в ведрах, стали началом церемонии. Затем последовало ритуальное сгибание и скручивания мечей и копий, раскалывание огромных серебряных котлов; эти подношения бросали в священное озеро при первой же возможности.

В сопровождении полудюжины послушников старый жрец в красном балахоне читал молитвы Донару. Перед ним, обнаженный, с телом, покрытым ранами, стоял Тудрус. Веревки связывали его руки за спиной — он не мог быть более уязвимым, и все же гордая разворот его плеч и твердый подбородок говорили наблюдателям, что он был готов встретить свой конец.

Жрец с растрепанными волосами, сморщенная фигура со сгорбленной спиной, словно порожденная в более ранние, более темные времена, прекратил свое пение. Возникло мгновенное напряжение, и Арминий почувствовал, как участился его пульс.

Положив когтистую руку на руку Тудруса, жрец прохрипел: — Ты свободнорожденный человек?

— Да, — ответил Тудрус громким, уверенным голосом.

— Твое имя?

— Тудрус из племени долгубниев.

— И ты пришел к богу по собственной воле?

— Да, если Донар примет меня.

Холодная улыбка исказила морщинистое лицо жреца — Это зависит от способа твоей смерти, Тудрус из долгубниев. Если хоть один звук сорвется с твоих губ, до того, как жизнь покинет тебя, Донар будет не доволен. Твоей душе будет отказано во входе в зал воинов, обрекая тебя вечно скитаться по подземному миру.

Плечи Тудруса слегка напряглись. — Я понимаю.

Арминия не волновало, будет ли душа Тудруса проклята навеки — важно было завоевать благосклонность Донара. «Наберись мужества, Тудрус», — подумал он. «Оставайся сильным, или твоя жертва не послужит мне».

Жрец дернул головой, и послушник повел Тудруса к ветви большого бука, свисавшей внутрь и на поляну, шагах в двадцати от Арминия. С ветви уже свисала веревка, один конец которой был затянут в петлю. Достигнув ее, Тудрус повернулся лицом к Арминию и слегка наклонил подбородок, говоря:

«Я делаю это для тебя».

Подтверждением Арминия был серьезный кивок. Совесть опять зашевелилась, но он ее подавил. «Донар, прими смерть этого человека», — молился он. «Даруй мне взамен победу над Германиком».

Тудрус склонил голову и позволил послушнику накинуть веревку ему на шею и затянуть ее. Товарищи послушника, которые последовали за ним, взяли ее за свободный конец и туго натянули. Тудрус напрягся.

— Ты готов встретить бога, Тудрус? — от алтаря донесся голос жреца.

— Да, — последовал твердый ответ.

Жрец отдал приказ, и помощники дернулись как один. Тело Тудруса оторвалось от покрытой листвой земли на ладонь. Его лицо исказилось от боли, а тело дернулось из стороны в сторону, но он не издал ни звука.

Следующий рывок служителей, еще более сильный, привел к тому, что его ноги поднялись на высоту десятилетнего мальчика. Лицо побагровело, вены вздулись на лбу, Тудрус метался взад-вперед в агонии, но ни один стон не сорвался с его набухших губ. Его налитые кровью глаза, торчащие из глазниц, не сводили глаз с Арминия, по крайней мере, так казалось вождю херусков.

Встревоженный, но возбужденный, Арминий выдержал измученный взгляд Тудруса. Делая вид, что проявляет уважение, он сделал это из-за своего горячего желания, чтобы конец Тудруса был безмолвным и приемлемым для бога. Большинство людей, повешенных таким образом, умирали быстро, но воин долгубниев был сделан из более прочного материала. Арминий насчитал семь раз по пятьдесят, а Тудрус все еще корчился на веревке.

Арминий почувствовал тошноту. Агония Тудруса была так велика, что в конце концов ему пришлось бы издать какой-нибудь звук. Но он этого не сделал.

Когда счет Арминия приблизился к пятистам, Тудрус наконец перестал дергаться. Его мускулистые ноги обмякли. Моча начала капать из его сморщенного члена; запах дерьма наполнил воздух. По его пятнистым, искаженным чертам невозможно было сказать, обрел ли он покой, которого он так жаждал.

Взгляд Арминия метнулся к старому жрецу. «Ну?» — хотел крикнуть он, но редкое суеверие помешало ему. При поддержке послушника жрец прошаркал и встал рядом с мягко покачивающимся трупом Тудруса. Он ткнул его в бедро, и, как и все наблюдающие, Арминий напрягся.

— Воин умер достойно, — прохрипел священник. — Донар доволен!

Облегчение нахлынуло на Арминия. Победа будет за ним.