Осени не будет никогда

17

Полковник Журов с самого утра грустил. Чего-то ему сегодня все опостылело. Гаркнул в селектор, чтобы ничьего на его этаже духа не было, заперся в кабинете и откупорил бутылочку коньяка. Достал сигарку, обмакнул ее кончик в благородную жидкость и пустил струю пахучего дыма.

Он проанализировал такое свое необычное состояние и нашел много составляющих, которые и определили сегодняшнюю мрачность его души.

Во-первых, конечно, самое главное — это грузинец, полкаш фээсбэешный. Ясно, что его, Журова, в этой ситуации ничего хорошего не ждет! А в министерство опять захотелось. Можно было бы и в спецназ, но уже форма не та, да и квалификация утеряна… Второе — это покалеченный сотрудник Пожидаев. Хоть и сам виноват, но там разбираться долго не станут, просто погладят Журова против шерстки и награду к юбилею не дадут.

Да еще лысый этот уж сколько сидит без санкции. Хорошо, что — идиот и жаловаться не пойдет, а так он своей черепушкой всю его репутацию «коммандос» похерил. Все ботинки об него попортил Журов, а толку ноль. Подчиненные глаза воротят…

Журов выпил двадцать граммов, и задал сакраментальный, но очень важный вопрос. Задал его вслух, обратившись к бюсту Президента России.

— А кто виноват?.. Кто во всем виноват?

Выпил еще двадцать, затянулся кубаной и принялся мыслить логически.

Все началось с наряда Хренина и Душко…

Здесь Журов хохотнул, представив, как из задницы рядового выезжает железнодорожный состав. Представил на себе, понял, что больно…

Это они вызвали «скорую», приехавшую с этой карлицей Бове. А к кому вызвали? К лысому. Правильно. Потом запросили подкрепление, и выехал на бульвар Пожидаев. Там лысый завладел табельным оружием Хренина и выстрелил в Душко… Бедный парень, пожалел полковник. Досталось же ему!.. И нога, и ж… Стоп!!! Кто в кого выстрелил?!!

— Да что же это я! — загасил сигару в пепельнице Журов. — Это же наша версия! Коллегиальная!… Липовая! Не лысый стрелял в Душко, а Хренин… Как же я забыл!.. А чего он стрелял?.. Да какая разница! Пусть разбирательство, пусть весь отдел премии лишают!.. Кто виноват?.. Хренин! Хренин — сучий потрох!!! Бове, лишь ниточка, потянувшаяся за выстрелом, Пожидаев веревочка, прикрепившаяся к ниточке, а уж грузин — канат!

Полковник порадовался, что голова его еще не отказывает, почесал в благодарность затылок и подумал, что теперь знает виновного, а если он знает такового, то что надо делать? Правильно. Принимать меры…

Он сел за стол и нежно ткнул пальчиком кнопку селектора.

— Хренина ко мне!

— Ушел в гастроном на обед!

Журов рассказал селектору весь матерный словарь за одну минуту. Причем он не просто выдавал слово за словом, а выстраивал их в смысловую очередность, которая при переводе на язык обыкновенный означала:

— Я всех ваших мам любовником буду! Всех поставлю, как собачек женского пола, на четвереньки и каждому засуну в природное отверстие по гранате! И т. д.

— Сбегать, что ли, за Хрениным, товарищ полковник? — поинтересовались из селектора.

— Ага.

— Понятно. А то вы как-то замысловато!..

Журов разбил очередной бюст…

Прошло время, и в селекторе закряхтело:

— Товарищ полковник, вас можно?

— Меня никогда нельзя! — рявкнул Журов в ответ. — Это я могу любого и когда захочу!

— Здесь девушка к вам давешняя прибыла, — не обращал внимание на раздражение начальства селектор. — Говорит, по очень важному делу.

— Какая девушка? — с недовольством поинтересовался начальник отдела, хотя уже понимал, какая, и кривил физиономию, как будто лимон разжевал.

— Бове — фамилия. Которая старшине моргала выколола.

Журов поправил на брюках ремень, в брюках хозяйство и распорядился пускать.

Она вошла — сама нежность. В темненьких очочках, со свежей прической и пахнущая тем запахом, который как раз подходил к двум другим — сигарному и коньячному.

— Шанель номер пять? — случайно спросил полковник.

— Угадали, — улыбнулась Сашенька, хотя духи были даже не французскими.

— С чем пожаловали в нашу скромную обитель?

Сашенька поглядела на разбитый бюст и поинтересовалась:

— Что ж вы так с Президентом неосторожно?

Еще одна гэбистка, тяжело вздохнул Журов и еще раз сказал:

— Я вас слушаю… — А сам подумал: застрелить ее, что ли?

Бове села на дерматиновый стул и сообщила, что имеет грандиозный план!

— Какой? — вяло поинтересовался мент.

— Внимание включите!

— Ну, включил!

— Выпускаем Зураба сейчас же!

Сашенька торжествующе молчала, ожидая соответствующей реакции.

Лицо Журова окислилось, как старый медный провод в сырой обстановке.

— Это все?

— Почти. Мы отпускаем Зураба, и он перестает нам всем мстить!

— С чего бы?

— Душко пишет бумагу, что не имеет к нему претензий, Зураб пишет точно такую же вам, я выхожу за грузина замуж, ну, а вы просите его о том, чего вам нужно.

Вот-вот полковника должно было замкнуть.

— За кого замуж?

— За Зураба. Он мне давно предлагает.

— Да я за Душко… — вдруг побагровел Журов. — За парня своего, за ж… его!

— Душко не в претензии, я же сказала!.. Его прооперировали, всего двадцать один шов… — Сашенька поднялась со стула, взяла коньячную бутылку и плеснула себе в полковничий бокал. Выпила маленькими глоточками. — Поди, в министерство хотите? — спросила. — У Зураба такие связи, будет кабинет и секретарша… А там и генерала к юбилею…

Попала в живое, словно пуля в печень. Полковник даже на минуту отключился, представляя свежую «Волгу» и просторный кабинет с портретом Президента на стене. Чувствовал, что девушка не блефует.

— Вам-то что со всего этого?

— Лысого отпустите.

— Слизькина?

— Его.

— Да, пожалуйста! Забирайте вашего идиота! Я сам его давеча хотел отпустить! — полковник икнул. — Только у него, как вам сказать… Ну… Физиономия несколько в необычном состоянии… Без претензий?

— У нас у всех все в необычном состоянии!

Крякнул селектор, сообщив, что Хренин явился.

— Пусть ждет!.. А мне давай сюда грузина тащи!

— Без уважения тащить?

— Я тебе руки распущу, стервец! Мы не палачи какие-нибудь! Мы российская милиция, призванная соблюдать закон так, как он писан, а не так, как мы его трактуем!.. Понял?!

Из селектора донесся грохот, и Сашенька подумала, что сотрудник упал в обморок.

— В наручниках грузина! — крикнул вдогонку Журов, а пока ждали Зураба, офицер, чуточку актерствуя, вяло интересовался, зачем Сашеньке, такой красавице, в наши смутные времена выходить замуж за кавказца?

— Да вам-то какое дело! — схамила уставшая девушка.

— В общем, никакого, — подтвердил Журов. — Немодно это сейчас как-то…

Дальше сидели молча, смотрели в разные стороны и ждали.

Дождались.

По коридору загромыхали шаги, и через несколько секунд в кабинет втолкнули полковника спецслужбы, чье лицо походило на помидор, который долго бросали об стену.

— Торжествуешь? — прошипел Зураб в сторону Сашеньки, и все заметили отсутствие нескольких зубов у грузина. — Рано…

— Значит, слушай меня, полкаш! — вдруг переменился в лице Журов. — На свободу хочешь? Или я тебе пятерку обещаю!

Грузин повертел головой, ожидая подвоха, но спросил:

— Что делать надо?

Мент достал бумагу и шлепнул на нее ручку.

— Значит, напишешь, что претензий ни ко мне, полковнику Журову, ни к моим подчиненным, ни еще к кому по вышеуказанному делу не имеешь! Уяснил?

— Я подпишу, — резонно заметил Зураб, — а вы меня обратно в камеру.. Жив этот, как его, Душко? Депо ваше железнодорожное?

Журову опять захотелось стрелять, но он сдержался.

— Жив.

— Молодца!..

— Выпустим тебя, не обмочись! Слово офицера!

— Чего испугались-то? — поинтересовался Зураб. — Ведомства моего? Так это правильно. Часа через два отыщут!

— У тебя на даче два килограмма героина нашли, — с сочувственной улыбкой рассказал Журов. — Отборный… Взятие заложника, да еще сотрудника МВД… Ай, — полковник с безнадежностью махнул рукой.

— Подписывай, — тихо попросила Сашенька.

— Сука ты! — прошептал грузин, зло, но гордо, словно орел, которому на шею удавку набросили.

— Я знаю, — согласилась девушка. — Замуж меня возьмешь?

Он посмотрел на нее испепеляющим взглядом, в котором заключалось все — и исследование на правду, и проверка себя на оставшуюся любовь, и ненависть, примешавшаяся к любви…

— Возьму! — ответил, поняв, что она не обманывает.

— Пиши бумагу, — попросила Сашенька Зураба, а товарища полковника мимикой попросила покинуть кабинет, показав пальчиком — на одну минуту.

— Вы тут определяйтесь быстрее, а я на секунду…

— Наручники, — напомнил Зураб.

— И в них писать можно. А то не знаешь!..

Полковник вышел в приемную, увидал Хренина, который лыбился не по случаю, вспомнил его вину и дал сержанту со всего маху ногой по морде, так что сопли все стены попортили…

Сашенька подошла к Зурабу и опустилась на колени. Ее маленькие пальчики расстегнули всякие пуговки, а голова, от которой исходил волшебный запах, склонилось над самым интимным, но лишь коснулась вздыбившегося губкой, а после все быстро застегнула обратно, как было.

— Пиши.

— Я пишу, — дрожащим голосом сообщил Зураб.

— Душко за муку сто тысяч отдашь, понял?

— Не проблема…

— Хочешь свадьбу в Тбилиси?

— Зачем? — удивился сын Грузии. — В Капфера… Я тебе подарю белую лодку и назову ее — «Сашенька»!..

— Пиши…

Вернулся товарищ полковник и понял, что можно расстегивать наручники.

— Да, — словно только сейчас вспомнила девушка. — Товарищ полковник очень помог нам всем… Мне кажется, что с его способностями в отделе сидеть…

— Ну, что вы, что вы, — покраснел Журов и, скрывая стыдливую радость, наклонился над селектором, в который отправил устное сообщение: — Готовьте лысого к выписке. Слизькина, я говорю!!! — проорал.

Журов прочитал каракули Зураба, собственноручно снял наручники и елейным голосом предупредил:

— Вы же умный человек… Ваша бумажка полежит у меня в сейфе… Не возражаете?

— Нет, — ответил грузин, растирая запястья.

Он сейчас на все был согласен, вспоминая то острейшее мгновение сладости, на которое его подсадила Сашенька, словно на крючок. Ему до смерти было необходимо попасть с ней в постель, или у него мозги спекутся.

Полковник Журов глядел, как девица по-хозяйски берет трубку его телефона и стукает ноготками по клавишам.

Убил бы, думал. Но сначала бы… Хотя не в его вкусе, слишком маленькая ростом.

Сашенька вызвала из больницы перевозку, все вышли из кабинета, найдя в коридоре сержанта Хренина, хлюпающего сливовым носом, из которого сочилась кровавая юшка.

— Кстати, — между прочим сообщил Журов, — Душко к ордену Мужества представляем.

— Ага, — отозвался грузин.

Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина.

— Не вспыхивай! — предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: «Слизькин… Василий Кузьмич!».

Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире.

Журов даже помахал вослед, удаляющейся «скорой». Здесь к отделу подкатили два «галенвагена» с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый.

Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей.

Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода.

— Ничего, ничего, — успокаивала она лысого. — Сейчас такие протезы делают!

Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил:

— Слизькин…

— Это ваша фамилия, — кивнула девушка. — Я знаю… А имя?

— Слизькин уме-ер, — с трудом выговорил лысый.

Сашенька вздрогнула.

— А вы кто?

Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным.

— А как он умер, этот Слизькин? — попыталась Сашенька подойти с другой стороны.

— Ы-ы-ы!… — было ей ответом.

Что-то в этом «ы-ы-ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными.

«Пациенту надо сделать компьютерную томографию», — решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу.

— А, это вы, Сашенька… — совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. — Вас уже отпустили?

— А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата.

— Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий…

— Что-то у вас настроение не праздничное, — заметила Сашенька.

— А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности…

— Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны…

— Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер…

— И на его месте кто-нибудь был бы, — попыталась Сашенька успокаивать профессора.

— Конечно, — согласился тот. — Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!..

— Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! — посоветовала девушка. — Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется!

— У меня внуки взрослые…

— Ну, так правнуки…

— Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший — тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем…

Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза.

— Или, знаете что, — предложила она, — выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть?

— На работе?

— Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов!

— Вы так думаете?

— Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою!

Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей — блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!..

На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела…

Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться:

— Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите…

— Не развалюсь! — вдруг улыбнулась девушка. — Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!..

— Конечно, конечно! — взбодрился академик. — Скажите, что я разрешил!

— А теперь поспите часа два! — предложила Сашенька. — Встанете, будете, как новый!

Она пошла к двери.

— Вы очень хорошая девушка, — услышала за спиной.

Обернулась и еще раз улыбнулась.

Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все — серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…

Лысый совершенно не собирался ложиться для обследования. Продолжал улыбаться престранно и мучил здоровенных санитаров, которые висели у него по двое на каждой руке.

— Александра Игоревна! — услышала девушка за спиной голос своего учителя. — Бесполезно!..

— А как же мне его?..

— Укольчик, — предложил профессор Фишин. — Двойную дозу. А то и тройную!..

— Но ведь он не буйный!

— Но ведь вы хотите сделать исследование?

Сашенька согласно покачала головой, и медсестра безо всяких раздумий воткнула лысому в предплечье шприц с убойной дозой снотворного.

И после этого лысый еще долго мучил санитаров, пока тяжесть не стекла на его веки, а ноги как-то сами подкосились, делая здоровяка беспомощным.

Его уложили и вкатили в томограф.

Врач нажала клавиши, процесс пошел, и томограф принялся постреливать то одиночными, то длинными очередями.

— Я вас не успела поблагодарить! — уже в коридоре обратилась к учителю Сашенька.

— За что же? — с удивлением поднял кустистые брови профессор Фишин.

— За то, что вступились за меня тогда…

— Ах, это… Не вгоняйте меня, милочка, в краску! Сие было естественно и благодарности не стоит!..

Они стояли возле окна и смотрели каждый в свое пространство. Стояли и смотрели молча.

Сашенька сравнила двух стариков и почувствовала, что к главврачу чувствует нежность, с капелькой жалости, а к рядом стоящему отношение было, как к пожилому, но мужчине. Она украдкой опустила глаза и посмотрела на руки профессора, лежащие на подоконнике. Это были два мохнатых молота с маленькими старческими пятнышками на коже. Сашенька удивилась, что прежде никогда не обращала внимания на руки учителя… Из глаз девушки выкатилось по слезинке, но этого никто не заметил…

— Ну что ж, — оторвался от созерцания внутреннего пространства профессор. — Посмотрим, что там в голове у вашего протеже?

Она кивнула.

Глаза женщины-врача, проводившей обследование, были похожи на куриные яйца. Такие обычно бывают, когда у человека ну совсем плохо со щитовидной железой, или при крайнем удивлении.

Специалистка по компьютерной томографии имела обширный опыт, мозгов перевидала всяческих, и микро, и макроцефалических, и с огромными опухолями, и вообще видала голову без мозга как такового. Так что Сан Сановну, как ее звали коллеги, удивить чем-либо было нереально.

Тем более было странно видеть, как ее глаза покидают орбиты.

— Ну, дорогие мои, — проговорила она мужским голосом. — Ну, это, я вам скажу!.. — она выругалась коротко и сочно. — Чтобы номера на мозгах были написаны!..

— Какие номера? — не поняла Сашенька.

— Восьмизначные!

— Где! Где?!! — склонилась Бове над монитором компьютера.

— Да вот же!

Сан Сановна увеличила изображение и выделила нужный кусок квадратом.

— 56723811 — прочитал профессор Фишин.

— А что это за буквы? — непонятно кого спросила Сашенька.

— Латиница, — ответил учитель. — Только вверх ногами.

Сан Сановна тотчас развернула изображение, сделав его как можно четче.

— Bill, — прочла Сашенька. И следующее: — April…