Когда Симош открыл входную дверь, Кристина наливала в стакан горячий чай. Она выжала в стакан лимон и преградила мужу путь на кухню:
— Не входить. Твой лейтенант ждёт тебя у фройлайн Заниц.
— Мой лейтенант может и…
— У него такой неуверенный голос.
— Ольбрихта сбили с толку? Этого только не хватало! У тебя есть что-нибудь горячее?
Она протянула ему стакан. Симош выпил стоя.
— Ну, скоро вернусь. — Он прижал её голову к своей груди и погладил по волосам.
— Да, скоро, — улыбнулась она.
Оба знали, что «скоро» может означать и несколько минут, и несколько суток.
Лейтенант Ольбрихт вышел в коридор ему навстречу. Вид у него был растерянный.
— Я не могу у неё ничего выяснить, — шепнул он Симошу. Из комнаты доносились сдержанные всхлипывания. — Она сидит там и плачет. Боже мой! Лучше залезть в бассейн с голодным крокодилом, чем беседовать с плачущей женщиной.
— Каких признаний вы от неё ждёте?
— Во время обыска квартиры мы обнаружили десять тысяч марок наличными. Они спрятаны, как и на даче, в железной банке.
— Откуда взялись эти деньги?
— Она говорит, будто Люк унаследовал их от своей жены.
— Почему же он запихнул их в железную коробку?
— Банку, — уточнил Ольбрихт.
— Разве есть разница?
— Конечно, только я не разобрался ещё, какая. Итак, он прячет десять тысяч из своего наследства и — может быть, вы сядете? — снимает шестьдесят тысяч со своего пустого счёта. — Последние слова Ольбрихт произнёс особенно громко и членораздельно.
Симош озабоченно посмотрел на него:
— Моя жена тоже заметила, что вы говорите сегодня как-то странно.
Ольбрихт ухмыльнулся.
— Я попробую объяснить ещё раз, — сказал он вполголоса.
— В квартире спрятаны десять тысяч марок, которые Люк якобы унаследовал…
— С какой стати ему прятать деньги? — тихо прервал старший лейтенант.
— Вот именно! Но вместо того, чтобы положить их на свой счёт в сберкассу и получать проценты, он засовывает купюры в железную банку и снимает со своего пустого счёта шестьдесят тысяч марок.
— Махинация с чековой книжкой?
— Да, и притом со своим собственным счётом! С ума сойти можно! И вот я спрашиваю: есть ли связь между спрятанными деньгами и жульничеством с чеками? И что об этом знает сожительница Люка?
— Десять тысяч составляют, вероятно, часть суммы, которую Люк получил обманным путём?
— Нет. Чеки были оплачены банком, лишь два дня назад, а деньги лежат здесь уже давно.
— Так утверждает фройлайн Заниц?
— Нет, это подтверждает пыль на банке. Но где шестьдесят тысяч марок?
— Семь тысяч обнаружены на даче.
— До сих пор мы предполагали, что те деньги имеют отношение к ограблению почты, если Люк совершил его. Но даже если это деньги, добытые в ходе загадочного мошенничества с чеками, то обнаруженное: далеко не исчерпывает всей суммы. Не хватает по меньшей мере ещё пятидесяти трёх тысяч.
— Может, Люк рассовал их повсюду в банках и коробках?
— Большое спасибо. Я криминалист, а не кладоискатель.
— Быть криминалистом, между прочим, значит быть специалистом во многих областях. — Симош слегка толкнул лейтенанта в бок. — Не надо корчить такую кислую мину.
— Разве для нас мало, что через убийство Люка мы выходим на нераскрытое дело об ограблении почты? Так нет, повисает ещё и жульничество с чеками! Кто сможет во всём этом разобраться?
— Мы. Со временем. А теперь пошли.
Мануэла Заниц сидела сгорбившись и закрыв лицо руками.
— У вас тяжёлый день, — сказал Симош, слегка дотрагиваясь до её плеча.,
Тем временем Ольбрихт принёс банку с туго набитыми в ней купюрами.
— И это нужно понять! — Симош осторожно убрал руки девушки от заплаканного лица, — Фройлайн Заниц, а ведь мы с вами уже знакомы. Беседовали, когда было совершено нападение на служащего почты. Помните?
Девушка подняла голову и молча взглянула на Симоша.
— Перед нами несколько загадок, и вы должны нам помочь разгадать их. Скажите, не лучше ли было бы, например, поместить эти десять тысяч в сберкассу, где они, кроме всего прочего, приносили бы проценты?
Мануэла, с размазанной по щекам тушью для ресниц, печально посмотрела на старшего лейтенанта.
— Наверно, Олаф боялся, что до них может добраться его шурин Готенбах, который пытался оспаривать всё, что принадлежало Яне.
— Но ведь ваш друг был официальным наследником?
— Готенбах утверждал, будто Яна оставила завещание, по которому земельный участок: и деньги приходятся на его долю.
— Но ведь завещания не было?
— Откуда я знаю?
Симош подошёл к столу, на котором лейтенант разложил карту города. Рядом лежала чековая книжка.
— Итак, Берлин, — сказал он.
Почти во всех городских районах Берлина почтамты были подчёркнуты красным карандашом. Линии, проведённые вдоль улиц, соединяли их между собой.
— «Маршрут», — подумал Симош. Обернувшись к девушке, он спросил:
— План принадлежит вам?
Мануэла отрицательно покачала головой:
— Должно быть, Олаф принёс.
— Книжка номер два. — Ольбрихт положил на план чековую книжку с номером счёта 6897. — А вот книжка номер четыре, с пятого листа. — Он говорил шёпотом, так что слышно было только Симошу.
— А где отсутствующие листы, и книжки первая и третья? — спросил старший лейтенант тоже шёпотом.
— Оплачены. Но они не были обеспечены.
Лейтенант сообщил всё, что он установил за последние часы. Олаф Люк в почтовом отделении Дрездена открыл чековый текущий счёт номер 6897. Это произошло через несколько недель после ограбления почты — именно тогда Мануэлу Заниц расспрашивали вторично о её друге. Люк внёс 50 марок. За несколько дней до убийства он получил четыре чековые книжки. В Дрездене ни один чек реализован не был. Однако в Берлине, а именно во всех отмеченных на карте почтамтах, Олаф Люк получил наличными. В общей сложности ему оплатили 68 чеков на сумму 60 ООО марок. Кроме того, всплыли необеспеченные чеки безналичного расчёта на сумму приблизительно 3000 марок.
Симош вновь обратился к девушке, безучастно сидевшей в кресле.
— Фройлайн Заниц, вы знали, что у вашего друга имеется чековый текущий счёт в почтовом отделении?
— Подобные вещи меня не интересовали.
— Но если вас интересует, кто его убил, то вам следовало бы быть более откровенной с нами. Мы спрашиваем не из простого любопытства.
Она провела рукой по глазам и высморкалась.
— Я действительно не ломала себе голову над его финансовыми проблемами.
Симош присел около девушки.
— Но вы же вместе жили. В таких случаях неизбежны денежные расходы.
— Он никогда не жадничал. Если мне что-нибудь было нужно, я это получала.
— С кем он ездил в Берлин? — спросил Ольбрихт.
Мануэла откинула назад голову. Слёзы бежали по её большому носу, ручьями стекали к уголкам рта и капали на воротник блузки.
— Я так устала, — сказала она, — оставьте же меня в покое. Я не знаю, с кем он был в Берлине, не знаю, что он там делал. — Вдруг она встала, и голос её зазвучал увереннее: — Я не Яна, которая изводила его. Стоило ему Только направиться к двери, как начинался скандал. «Куда ты собрался? С кем? Когда вернёшься?» Она ему дышать не давала!
Симош вспомнил, как жену Люка описывала фрау Бахман. Ничего удивительного. Чем сложнее характер, тем разноречивее мнения о нём. В таких случаях для Симоша всегда было важно, какие существенные черты человека подчёркивались. Осмысливая их, он дополнял своё впечатление как о говорящем, так и о том, кому давалась характеристика,
— Кто был лучшим другом Олафа? — неожиданно спросил он.
— Дирк Кройцман.
— Он часто приходил сюда?
— Нет. Олаф сам ходил к нему. Кройцер меня недолюбливает.
— Почему?
— Потому что я погубила брак Олафа, как он утверждает. А там нечего было губить.
— Что же связывало вашего друга с Кройцманом? Наверное, всё же не только давняя привычка?
— Таких разных, как они, редко встретишь. Олаф… тот мог быстро что-то придумать, организовать, а Кройцера всегда приходилось тащить за собой, разве что на работу сам ходил. Если бы Олаф не подкинул Кройцеру пару идей, он и в сорок лет не имел бы своей квартиры и торчал у бабушки.
— У него нет подруги?
— Он встречается с девушками, но, как ни странно, на связь не идёт. У бабушки для него было, пожалуй, удобнее. Олаф обеспечивал ему частную клиентуру. Он первоклассный электрик и мог бы грести деньги лопатой, но прежде чем он по своей инициативе постучит в дверь…
— А чем он был дорог вашему приятелю?
— Олаф говорил: «На Кройцера можно положиться, всегда».
Симош рукой пбдал лейтенанту знак, чтобы тот сложил деньги, карту и чековую книжку и вышел из комнаты.
— Нам придётся всё это конфисковать, — пояснил он Мануэле. — Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить- с кем ещё, кроме Кройцмана, Олаф встречался в последнее время? Может быть, кто-нибудь о нём плохо отзывался?
Она отрицательно покачала головой.
— Вообще-то вы знали, что Люк прятал на даче в железной банке семь тысяч марок?
— Нет, — сказала она равнодушно.
— Как вы полагаете, откуда у него эти деньги?
— Может быть, задаток от господина Шиффеля, который хотел купить земельный участок.
На улице Ольбрихт уже не сдерживал удивления.
— Вот это штука! Жульничество с чеками своего собственного счёта! Я вообще больше ничего не понимаю.
— Пошли на работу, — предложил Симош, — и обдумаем дело спокойно. Нам необходимо направить расследование в нужное русло.
— Сегодня вечером мне уже ничего не полезет в голову. — Ольбрихт зябко запахнул слишком широкое для него пальто. — Ничего, пока не поем, я и так тощаю изо дня в день.
— Зато воротник вашей рубашки становится всё туже и туже. Я весь день собирался вам об этом сказать. Пошли в гуляшную, я приглашаю.
Они уселись в Небольшой нише, где могли разговаривать спокойно, без помех. Старший лейтенант заказал два супа, два гуляша и пиво. Ольбрихт обрёл дар речи лишь после того; как проглотил суп.
— Это. мой завтрак, — пояснил он, — теперь поем обед, а затем выпью ужин. Ну и денёк сегодня!
— Если бы у нас не было ничего более важного, — сказал Симош, — то мы обстоятельно поговорили бы о вашем образе жизни. Лейтенант отмахнулся:
— Займёмся-ка лучше Люком. Не мог же он ездить через весь Берлин от почтамта к почтамту на общественном транспорте?
— Может быть, он взял машину напрокат или использовал без разрешения.
— Если он проворачивал это дельце один, то мог взять также такси. Так или иначе, ему нечего было скрывать, ведь он жульничал с чеками собственного счёта и предъявлял собственное удостоверение личности. Был ли он вообще в здравом уме?
— Это мы уже не узнаем. Во всяком случае он не мог не учитывать, что через два-три дня его арестуют.
Официант подал гуляш, ели его молча. Ольбрихт первым опустошил свою тарелку, после чего заявил:
— Если у него и был соучастник, то что-то между ними пошло вкривь и вкось и они повздорили.
Симош пожал плечами, продолжая жевать.
— Однако если он провернул это дельце в одиночку, — продолжал рассуждать Ольбрихт, — то он самый большой пройдоха, какого я когда-либо встречал.
— Он мёртв.
— Уже случалось, что мёртвый оказывался вовсе не тем, за кого его принимали…
— Сейчас мёртв Олаф Люк, — возразил старший лейтенант. — В одиночку он всё это проделал или нет, намерение у него могло быть только одно — уехать из республики. Здесь где бы он мог прятаться, даже с фальшивыми документами?
— Но ведь он хорошо устроился. Подружка, квартира, наследство.
— До мотивов, которые им двигали, мы ещё докопаемся.
— Кстати, о том, что он хотел смыться, свидетельствует также продажа садового участка.
— Всё проверим. Я свяжусь с компетентными людьми. Кроме того, выясним, была ли у Люка возможность поехать в Берлин и там ездить от почтамта к почтамту на машине.
— Мы? — спросил Ольбрихт с преувеличенным интересом.
— Вы, — отрезал старший лейтенант. — Соберите также сведения в салоне «Фигаро». Не буду возражать, если используете повод для приведения в порядок своих волос. Ольбрихт ухмыльнулся, но сразу же снова стал серьёзным.
— Может быть, Люк вовсе не знал, что на его счёте нет денег? Как вы думаете?
— Но ведь, кроме него, никто не снимал деньги со счёта.
— Это ни о чём не говорит. Может быть, кто-то не положил деньги на его счёт. Кто-то, на кого он надеялся и кто его надул.
— И убил, — добавил Симош. — Такой вариант возможен. Итак, рано утром вы едете в Берлин тем же путём, что и Люк, разговариваете с почтовыми служащими, показываете фотографии.
— Чьи?
— Каждого, кто, как мы установили, является знакомым Люка.
Шурин Вольфрам Готенбах, директор Шиффель, который хотел
купить садовый участок Люка, Дирк Кройцман, который посредничал в этой сделке, фройлайн Мануэла Заниц. И минуточку… — Симош встал, подошёл к официанту и спросил, где можно позвонить по телефону. Он набрал номер домашнего телефона вахмистра Шульца.
— Да, слушаю, — ответил заспанный голос.
— Извини, Райнхард, — сказал Симош. — Сон перед полуночью, как известно, самый здоровый, но мне срочно нужно кое-что узнать. Когда фройлайн Заниц пришла к тебе, в участке находилось несколько задержанных парней и один из них оказался знаком с нею. Кто это был?
— Понятия не имею. — Слышно было, как Шульц зевает.
— Ну подумай.
— А, вспомнил. Она знакома с Андреасом Билеке.
— Через Люка?
— Она сказала, что раза два Люк приводил его домой.
— Тебе что-нибудь о нём известно?
— Молодой человек, двадцать с небольшим. Задержан впервые. Очень любит разевать рот. Когда подростки устроили из парка туалет, его с ними не было, он появился позже, но стал разыгрывать перед нами такого смельчака и говорить такие глупости, что пришлось забрать его с собой. Работает он водителем грузовика. Где — не помню.
Вернувшись к Ольбрихту, Симош сказал:
— Соберите информацию о некоем Андреасе Билеке и возьмите с собой в Берлин также его фотографию. Кроме того, необходимо установить имя бывшей приятельницы Рандольфа. Попытайтесь побольше разузнать о ней и достаньте её фотографию тоже.
Они допили пиво. Симош расплатился.
— Завтра воскресенье, святой день, — вздохнул лейтенант.
— У вас ещё останется время постирать свои рубашки. А теперь простите меня. Мой план предусматривает ещё посещение одного директора и одного бара.