Осень в Шотландии

Глава 1

Октябрь 1838 года

Если говорить о возвращении домой, это, без сомнения, оказалось самым странным.

Диксону Роберту Маккиннону казалось, что у родных берегов его встречают привидения. Холодными, безжизненными пальцами касаются кожи, почти беззвучными стонами предупреждают его, желая отвлечь от цели. Но ведь вся Шотландия – страна теней. Каждый холм, каждая долина хранят память о славных победах и горьких поражениях. Диксон забыл, насколько сырой здесь воздух. Казалось, земля недавно рыдала, а теперь лишь отдыхает между приступами плача.

Как странно – ради этой минуты он прошел полмира, а сейчас боится приблизиться к Балфурину.

Он откинулся на подушки и взглянул на спутника. Мэтью втиснулся в угол кареты, скрестил руки на вышитом шелковом халате и вперил взгляд в заостренные носки башмаков. Молчал он со вчерашнего дня, когда Диксон объявил, что могут пройти недели, прежде чем они отправятся на Пинанг, а вероятнее всего, им придется провести в Шотландии зиму.

Диксон постучал в потолок, давая сигнал кучеру ехать медленнее. Еще один стук – и лошади остановились у обочины.

– Пойди взгляни на Балфурин, Мэтью, – предложил Диксон.

– Если не возражаете, господин, я останусь здесь, – сухо проговорил Мэтью, не желая даже смотреть в указанном направлении. – Скоро налетит буря.

– Ничего, добрая шотландская буря охлаждает огонь в крови.

– У меня, господин, в крови нет никакого огня. Слишком долго я мерз и мок, чтобы во мне остался какой-нибудь огонь.

Диксон подавил улыбку, вышел из экипажа и прикрыл за собой дверцу, считая бесполезным объяснять Мэтью, что стенки кареты не защитят их от шотландской бури. С таким же успехом можно стоять голым на самом ветру и наслаждаться разгулом стихии.

Диксон отошел от экипажа, чувствуя, как с каждым шагом отступают прожитые годы.

Его родители утонули при кораблекрушении на реке Тэм. Самого Диксона привезли в Балфурин к дяде. Здесь он и вырос. Дом матери стал его домом. Сколько раз он поднимался на разрушенную башню… Сколько раз носился по зубчатой стене… Играл в Роберта Брюса, или в Ганнибала, или в Цезаря, в других прославленных воинов… И во всех этих сражениях он исполнял не свою роль, а играл графа Марна, своего кузена Джорджа, владельца этого замка. Даже ребенком Диксон всегда завидовал положению Джорджа. И не потому, что Джордж унаследует титул, а скорее потому, что в памяти людской он навеки останется как владелец Балфурина.

Алая полоса заката служила прекрасным фоном для первой встречи с замком. Небо вдали уже почернело, и не одна только ночь была тому причиной, а еще и приближающаяся непогода. Может быть, это знак, что древний замок не желает открывать ему свои объятия?

Но стоит ли придавать значение этому знамению…

Балфурин поразительно изменился. Диксон во все глаза смотрел на долину, почти не узнавая замка. Не было разрушенной башни. Каким-то таинственным образом она просто исчезла. Может быть, рухнула окончательно? Рассыпалась в пыль, и ее растащили по кирпичику? Или, в лучшем случае, разобрали, чтобы соорудить вон ту новую постройку с востока – трехэтажное здание, прямоугольное и простое, казалось, ничем не связанное с замком, кроме общего двора.

Крепостную стену поправили, ворота с решеткой починили. Зубцы на стене, казалось, стали острее, над ними развевался флаг, которого Диксон не мог различить в сумерках.

Во дворе вдоль стены горела сотня факелов. Дорожка от ворот до широких ступеней тоже была освещена. Огни мерцали в каждом из окон Балфурина, создавая впечатление, что замок охвачен пожаром.

Вдоль подъездной дорожки тянулась длинная череда экипажей. Гостей встречала и провожала по лестнице девушка в белом, словно бы стекающем с плеч платье.

По двору гуляли женщины всех возрастов в таких же одеждах. Некоторые построились в очередь. Одна из женщин, как будто расстроенная из-за испорченной прически, бежала к трехэтажному зданию, ухватившись за концы собственных волос.

– Это что, церковь? – спросил Мэтью.

Диксон обернулся и увидел подошедшего спутника.

– Никогда не думал, что Джордж религиозен, – отвечал Диксон. – Но за десять лет любой мог перемениться.

– Перемены зависят от самого человека, – возразил Мэтью. – Время тут ни при чем.

Диксон не стал комментировать это высказывание.

– Это то, что вам нужно, хозяин?

Диксон взглянул на Мэтью.

– Это поможет вашему сердцу успокоиться?

– Мы же договорились, Мэтью. Не будем это больше обсуждать.

Диксон снова устремил взгляд на Балфурин. Как-то его встретит Джордж? Не проснется ли прежнее отчуждение? Через несколько минут все станет ясно.

– Посмотри, Мейзи, так хорошо?

Шарлотта Маккиннон, графиня Марн, рассматривала себя в зеркале.

– Мне кажется, вы потрясающе выглядите, ваше сиятельство, – отозвалась Мейзи.

А как же иначе? Мейзи всегда яростно защищала Шарлотту. С того самого дня, когда графиня четыре года назад сделала ее своей горничной.

Всегда-то она улыбалась. Щелочка между передними зубами и ямочка на правой щеке придавали девушке шаловливый вид. Молоденькая служанка считала мир со всеми его чудесами прекрасным местом. Иногда общество Мейзи могло показаться утомительным, особенно в дни, когда на саму Шарлотту нападало мрачное настроение. Однако сейчас веселое расположение духа этой девушки казалось хозяйке весьма уместным.

Вечером Шарлотту ждал праздник. Бал, который она устраивала, был кульминацией пяти лет непрерывного труда и забот.

Самый первый выпуск девиц покидал школу молодых леди «Каледония» и вступал на самостоятельную стезю. Семейства со всего севера Шотландии собрались, чтобы присутствовать на церемонии выпуска. Колонна выпускниц должна была пройти по центру большого зала с зажженными белыми свечами в вытянутых руках, словно каждая девушка шла к свету самого знания. После церемонии предполагались развлечения, и в частности первый выпускной бал.

Шарлотта надеялась, что у нее станет еще больше воспитанниц, когда весть о сегодняшних празднествах разлетится по Эдинбургу и Инвернессу. Вскоре, пожалуй, придется ввести ограничения на прием, а это истинный показатель успеха школы для девочек.

Она подалась вперед, чтобы лучше себя рассмотреть. Лоб блестел, Шарлотта припудрила его французской пуховкой и сняла со щеки пушинку страусового пера. Волнение окрасило ее лицо в розовый цвет, но внутри все холодело от беспокойства.

Вдруг что-нибудь пойдет не так?

Глупости. Все будет хорошо.

Шарлотта разгладила рукой складки своего белого платья, в точности такого же фасона, как у выпускниц. После церемонии в большом зале она вернется к себе и переоденется для бала в сказочное платье, украшенное перьями и кружевами, которое сейчас казалось ей несколько экстравагантным.

Она обернулась и еще раз посмотрела на ожидающее своей очереди платье.

– Мейзи, тебе не кажется, что оно слишком смелое? – Шарлотта заказала его у портнихи из Эдинбурга – первый дорогой туалет за пять лет.

– Вовсе нет, ваше сиятельство. Оно немного не в вашем вкусе, это правда, но все равно оно великолепно. Перья и все такое!

– Но декольте… Оно не слишком глубокое?

– О нет, ваше сиятельство. В Эдинбурге еще не такое увидишь.

Шарлотта не очень стремилась сравняться с женщинами из Эдинбурга, но промолчала.

Перья на плечах казались ужасно смелым ходом, не говоря уж о V-образном вырезе. Ее манеры, самообладание, внешность должны произвести впечатление на каждого. Иначе зачем бы они стали посылать дочерей в ее школу?

– Ваше сиятельство, вы будете самой красивой женщиной на балу! – воскликнула Мейзи, стараясь укрепить в своей госпоже уверенность. – Мистер Макэлви с ума сойдет, когда вас увидит.

Спенсер, дорогой Спенсер! Что бы она без него делала все эти трудные годы? Она была так одинока, а он так внимателен. Не говоря уж о помощи советами, которую он оказывал ей с тех пор, как она здесь появилась.

– Я вовсе не уверена, что он будет присутствовать, – проговорила Шарлотта, ощущая колодок разочарования. – Возможно, ему лучше не являться. Я не могу допустить сплетен. Моя репутация должна быть безупречна.

– Все равно. Так хотелось бы увидеть, как вы с ним станцуете, ваше сиятельство.

Шарлотта кивнула в знак согласия – она бы тоже этого хотела.

Через минуту уже наступит пора идти в большой зал и произносить речь перед родителями и ученицами. Чтобы успокоиться, она прижала руки к солнечному сплетению. Не помогло. Сердце отчаянно колотилось, во рту пересохло. Сегодня наступала кульминация, венец всех ее трудов за последние пять лет.

Сегодня был день воплощения мечты.

Экипаж Диксона медленно втянулся во двор Балфурина вслед за дюжиной других карет. Еще столько же экипажей выстроилось вдоль внутреннего изгиба крепостной стены.

Неужели вся Шотландия собралась сегодня в Балфурине?

– Господин, может быть, лучше явиться к вашему кузену, когда у него не так много гостей?

– Напротив, Мэтью, напротив. Может быть, сейчас самое лучшее время навестить Джорджа. Он мог сохранить не самые милые воспоминания о нашей последней встрече.

– Вы поссорились, хозяин?

Диксон пожал плечами.

– Разве не во всех семьях бывают ссоры? – отвечал он.

– Не знаю, господин. У меня нет семьи.

Диксон промолчал. Тема родителей Мэтью была предметом деликатным, а потому Диксон предпочитал ее не касаться.

– Господин, кажется, нас собираются встречать, – произнес Мэтью, указывая на идущий впереди экипаж.

Когда к ступеням подъезжала карета, от череды девушек в длинных белых платьях отделялась одна и приветствовала гостей. Она обращалась к другой, старшей девушке в таком же наряде и с толстой книгой в кожаном переплете, затем провожала вновь прибывших по широкой каменной лестнице.

– Они слишком молоды, – заметил Диксон, когда экипаж остановился. Диксон вышел из кареты. Мэтью двинулся следом. – Я бы предпочел женщину постарше, так сказать, с прошлым.

Мэтью бросил на него укоризненный взгляд. У Мэтью были весьма странные взгляды на воздержание, которых Диксон не разделял. Тот факт, что в течение нескольких месяцев он был вынужден вести монашеское существование, был вызван скорее обстоятельствами, чем душевной склонностью.

Диксон обернулся и крикнул кучеру:

– Найди конюшни, Дональд, и представься. Мы поживем здесь несколько дней.

Дональд кивнул и коснулся шляпы концом хлыста.

– Могу я узнать, чьи вы гости? – спросила молодая девушка после приветствия.

– Гости? – переспросил Диксон.

Девушка кивнула.

– Мне надо указать это в нашей книге, – пояснила она, делая жест в сторону девушки с кожаным фолиантом в руках. – Мы записываем всех гостей. Вы ведь приехали на выпуск?

– Боюсь, что нет, – отвечал Диксон. – Выпуск?

На лице девушки появилось раздражение – очень странная мина для столь юного и цветущего лица.

– Школа молодых леди «Каледония», сэр. Самый первый выпуск.

– Мы – друзья семьи, – объяснил Диксон, надеясь, что эти сведения прогонят раздражение с ее лица и вернут улыбку.

Получилось иначе, но Диксон забыл об этом в тот же миг, как вошел в замок.

В былые времена вход в Балфурин представлял собою узкий коридор, ведущий в большой зал, остальные комнаты располагались по обе стороны этого схожего с пещерой помещения. Однако за десятилетие, минувшее со времени последнего визита Диксона в Балфурин, в интерьере замка произошли огромные изменения.

Вслед за вереницей гостей Диксон прошел в просторный холл с черно-белым плиточным полом. Когда он был здесь в последний раз, все это представляло собой крошечный закуток, игравший роль прихожей. Слева находился большой зал, а над головой, там, где когда-то вилась узкая темная лесенка, взлетали вверх широкие лестничные пролеты.

Диксону хотелось отойти в сторону, остановиться, рассмотреть все перемены, но неумолимая толпа внесла его в большой зал. Здесь по крайней мере изменения были невелики. Старинные палаши и мечи исчезли со стен, но флаги и штандарты Маккиннонов оказались на месте.

И слава Богу. На мгновение Диксон решил, что Джорджу удалось обойти закон о первородстве и продать замок.

Он в сопровождении Мэтью переместился к дальней стене зала и не без труда нашел себе место у колонны. Через минуту началась церемония. Девушки в длинных белых нарядах парами проходили по центру зала, держа перед собой толстые и длинные белые свечи. Они что-то декламировали, но Диксон не понимал слов. Он говорил по-французски, по-немецки, а в последние десять лет – по-малайски, но латынь изрядно подзабыл. Ему тотчас припомнились школьные уроки истории Древнего Рима, и Диксон задумался: что произошло с Балфурином, если по замку шествуют леди, похожие на девственных весталок? На помосте в конце зала появилась женщина постарше, подождала, пока толпа гостей обратила на нее внимание, и заговорила:

– Я с удовольствием представляю вам Шарлотту Маккиннон, графиню Марн.

Даму, которая появилась на ее месте, встретили аплодисментами. Дама была одета так же, как девушки с зажженными свечами. Ее светло-каштановые волосы отливали рыжиной. Диксон стоял слишком далеко и не мог видеть цвета глаз, но почему-то понял, что они должны быть зелеными. Бледное лицо пылало яркими пятнами румянца, словно дама была смущена или взволнована оттого, что стоит перед толпой гостей в большом зале Балфурина.

Женщина начала говорить, и Диксона зачаровал низкий тембр ее голоса.

– Выпускницы, которые оканчивают школу молодых леди «Каледония», освоили полный курс латыни, географии, математики, лингвистики, французского, общей истории и истории искусств. Кроме того, их обучали домоводству, рукоделию, швейному делу, то есть всем предметам, которые позволят им стать достойными женами и матерями. Когда наши ученицы покинут школу, они будут хорошо вооружены представлением об окружающем мире, и я надеюсь, что жажда обретения новых знаний будет сопровождать их всю жизнь.

Она улыбнулась – и лицо ее преобразилось, став по-настоящему красивым. Диксон переместился в сторону и привалился к колонне, чтобы лучше разглядеть говорящую.

В толпе засмеялись какому-то ее замечанию. Женщина вспыхнула, опустила глаза и не сразу сумела продолжить. Она по очереди представляла учителей – большую группу женщин разного возраста, от совсем юных до пожилых. Их приветствовали аплодисментами. Выступающая очень деликатно и тактично раздавала похвалы, поддерживала робеющих.

Наконец на помосте появились сами девушки. Каждая получала свиток диплома и свою порцию оглушительных аплодисментов.

В конце рыжеволосая женщина помолчала, затем вытянула руку, обводя выстроившуюся линию молодых девушек, и торжественно произнесла:

– Леди и джентльмены, отцы и матери, я отдаю вам первый выпуск школы молодых леди «Каледония».

Прекрасная речь, но она никак не давала Диксону ответа на вопрос: что случилось с замком и куда подевался Джордж?

За последние четыреста лет большой зал, вероятно, видел такие скопления людей. Правда, присутствовали здесь в те времена не выпускницы школы молодых леди «Каледония», и разговор шел об иных предметах – о войне, похищении скота у соседнего клана, о битве с англичанами. Диксон не мог справиться с мыслью, что самый первый граф Марн – надо думать, покоящийся в небесных кущах, особо выделенных шотландским воинам, – не может не таращиться с удивлением на нынешних совсем не воинственных обитателей Балфурина.

Когда церемония завершилась и гостей пригласили в бальный зал для танцев и угощения, Диксон стал ощущать на себе любопытные взгляды и вышел через дверь, о которой большинство присутствующих, вероятно, не подозревали, ибо она пряталась в обшивке стены и выглядела как деталь орнамента. Он даже не стал кивать Мэтью, уверенный, что тот следует за ним в пяти футах как постоянная, прикрывающая его тень.

Мимо проходили люди, с интересом разглядывающие лестницу. Диксон, не обращая на них внимания, прошел насквозь весь первый этаж Балфурина.

Со стен исчезли военные трофеи. Их заменили акварельные изображения местных растений. Букеты вереска украшали затененные уголки. Вереск, который свободно растет в долинах, в медных вазах выглядел непривычно.

Ему поклонился высокий статный лакей в синей ливрее:

– Сэр, могу я указать вам дорогу в бальный зал?

– Нет, – как можно вежливее отвечал он, стараясь не выказать раздражения от этого нового знакомства с преобразившимся Балфурином.

Интерьер замка смягчился, стал почти женственным. Диксон не был уверен, что ему по душе подобные перемены – память отзывалась на них болезненными уколами.

Не осталось ли здесь старых слуг, которые могли помнить его ребенком? Вообще кого-нибудь, кто узнал бы в его возмужавшем лице мальчишеские черты? Ведь он, возможно, только для этого и вернулся в Шотландию после стольких лет испытаний… Отыскать свои следы в прошлом… Найти самого себя. Последние десять лет своей жизни он провел среди людей особой культуры. Семью они ценили превыше почестей и богатства, а предков почитали едва ли не больше, чем живых. Может быть, он просто пытается отыскать свои корни?

Место, по которому он сейчас проходил, некогда выглядело уныло и безрадостно. Теперь коридор расширили, добавили окон. Диксон невольно задумался: какой откроется из них вид при дневном свете? Свечи освещали комнату, которую в любом другом доме он назвал бы гостиной. Кругом стояли мягкие кушетки, а кресла располагались так, чтобы на них падало как можно больше света сквозь переплеты окон.

Что же все-таки произошло в Балфурине?

– Очень большой дом, господин, – заметил Мэтью.

Диксон быстро оглянулся и сам удивился тому, что совсем забыл о присутствии спутника.

– Да, Балфурин, оказывается, больше, чем я помню Обычно места, где прошло детство, выглядят меньше, ведь так?

Сейчас Балфурин будил память, но ощущался как нечто чужое. Слишком многое в его интерьерах изменилось, хотя сам замок, казалось, остался неподвластным времени.

Мимо прошла пара гостей, направляясь к лестнице Диксон сделал знак Мэтью и последовал за ними, чувствуя раздражение оттого, что чужаки знают Балфурин лучше его самого. На верхней площадке собралась толпа. Диксон понял причину этого, лишь когда сам оказался наверху – гостей объявлял старый лакей в напудренном парике и колом стоящей ливрее все того же синего цвета.

Наконец-то хоть одно знакомое лицо!

– Привет, Джеффри! – Диксон вплотную приблизился к старику.

Джеффри повернул голову и нахмурился. Его седые брови сошлись над слишком молодыми для него мягкими карими глазами. Внезапно недовольство на его лице сменилось испугом, рот приоткрылся. Старик непроизвольно отступил на шаг и уставился на Диксона.

– Да-да, меня долго не было, – сказал Диксон, – но это действительно я.

Джеффри протянул к нему дрожащую руку с вытянутым пальцем, как будто старому слуге показалось, что перед ним привидение и что надо коснуться его, чтобы убедиться в реальности представшего перед ним человека Глаза Джеффри заблестели, Диксону показалось, что старик сейчас заплачет.

Вместо этого Джеффри сделал шаг вперед, прочистил горло, расправил плечи, ударил золоченым посохом по паркету и громовым голосом объявил:

– Граф Марн, владелец Балфурина.

Все разговоры внезапно смолкли. Гости застыли на месте. Над залом повисла тишина, глубокая, как ночь в океане. Диксон хотел поправить Джеффри, но тут вышла вперед женщина из большого зала. Толпа расступилась.

Лицо ее вспыхнуло, а потом вдруг сделалось бледным. Графиня успела переодеться. Сейчас она приближалась к Диксону, и перья на плечах ее платья подрагивали при каждом шаге. Чем-то она напоминала молодого лебедя, величественного и грациозного.

– Изысканная дама, – проговорил Мэтью за спиной у Диксона, и хозяин с удивлением обернулся – Мэтью не был склонен к разговорам о женщинах. Диксона поразило напряженное выражение лица спутника, которого он прежде никогда у него не видел. Но времени на разговоры не оставалось – женщина уже стояла не более чем в двух футах от гостя. В отличие от многих других представительниц прекрасного пола, она вблизи выглядела еще лучше, чем издали. Безупречный цвет лица, сияющая свежестью кожа и улыбка – решительная и, пожалуй, мрачная. Волосы женщины действительно оказались скорее рыжими, чем каштановыми, а черты лица были поистине безупречны.

Как странно, что музыка продолжала играть. Диксон рассмотрел, конечно, и фигуру. Да и как могло быть иначе? Его воздержание было и так слишком долгим.

– Джордж, – проговорила она негромким низким голосом. – Разумеется, мне следовало этого от тебя ждать. – И, не дожидаясь ответа, она вышла в коридор. Диксону не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Мэтью не отставал.

– Мадам, вы ошиблись, – проговорил Диксон, раздраженный тем, что она приняла его за кузена.

Она улыбнулась двум припозднившимся гостям, подождала, пока они пройдут в зал, и лишь тогда снова повернулась к Диксону:

– Ошиблась? В чем? В том, что ты все-таки вернулся? Или в том, что ты выбрал самый неподходящий момент за все пять лет? Где ты был? Ради всего святого, скажи, зачем ты возвратился?

– Мадам, я вынужден вам возразить, – начал было Диксон, но она опять его прервала:

– Почему сейчас, после стольких лет? Тебя здесь не ждут, Маккиннон. Мне ни к чему муж, особенно такой, как ты. – Она сжала кулаки и вытянула их перед собой, словно отстраняя его, как в детской игре. Возможно, ей хотелось его ударить, и она с трудом удержалась.

Диксон из осторожности отступил на шаг.

– Неужели все мои деньги кончились, Джордж? И поэтому ты вернулся? У меня нет для тебя лишних средств, и ты ничего не получишь из школьной кассы. Школа пока не приносит дохода, она едва окупается.

Это уж слишком!

– Ни один Маккиннон никогда не был вором, мадам.

Она ответила презрительным фырканьем, так несвойственным истинной леди.

– Очень жаль, что я не знала этого пять лет назад, когда ты исчез с моим приданым через неделю после свадьбы.

– Поступки человека раскрывают его душу, – вмешался Мэтью.

Диксон бросил быстрый взгляд на Мэтью, не понимая, отчего тот именно сейчас решил надеть непроницаемую восточную маску.

– Кто вы такой? – спросила Шарлотта и тут же покачала головой, словно упрекая себя за излишнюю грубость, но не стала смягчать вопрос.

Мэтью спрятал руки в рукава и отвесил ей поясной поклон.

– Я Матфей Марк Лука Иоанн, – полным именем представился он, выбрав традиционные его формы.

Шарлотта потрясенно смотрела на собеседника, но так было с каждым, кто узнавал полное имя Мэтью.

– Мэтью был воспитан миссионерами, – пояснил Диксон. – Они никак не могли решить, из какого Евангелия выбрать его имя, и взяли из всех четырех.

– Вам повезло, что в то время они не читали Ветхого Завета, – с насмешкой произнесла графиня. – Имя Софония произнести труднее.

Мэтью улыбнулся. Диксон смотрел на него, не веря своим глазам. Юношу не так-то легко было очаровать, а это явно удалось рыжеволосой амазонке.

– Может быть, все дело в волосах? – усмехнулся Диксон. – Это от них у вас такая пламенная натура? А может быть, вы родились блондинкой, а ваш темперамент окрасил их в цвет огня?

– Ты как-то уже заявлял, что тебе нравятся мои волосы, – сузив глаза, проговорила Шарлотта.

– То, что было реальным пять лет назад, теперь может измениться. – К примеру, личность самого человека.

– Я не смогла с тобой развестись, Джордж. Возможно, стоит тебя просто убить. Мне надо это обдумать.

С этими словами она развернулась и пошла прочь, а Диксон стоял и смотрел ей вслед.