Екатерина Евгеньева Ошибка призыва. Самозванка в Академии драконов

Глава 1

Виталина

Поцелуй углубился, становясь из целомудренного жарким, разгоняющим огонь по венам. Жар захватил меня полностью, а руки, что лежали на плечах, спустились ниже, обхватив и сжав мою талию. От этого прикосновения кожа под лёгкой тканью платья покрылась мурашками, что россыпью, словно паутиной, тут же оплели всё тело. Я старалась прислушаться к ощущениям, впитать все чувства, что вызывал мой первый поцелуй.

Но внезапно осознала, что сама практически не отвечаю на ласки мужчины, что так бесцеремонно прижимает меня к стене и беззастенчиво трогает руками. Слишком резко, слишком мокро, слишком напористо. Всего было слишком, и я уже хотела оттолкнуть его, как темноту коридора внезапно прорезал луч света от масляной лампы, а после в тишине раздался крик старшей сестры — умницы-красавицы и последней надежды нашего короля:

— Годерик! Что ты делаешь?

Как будто и так непонятно — засовывает свой язык в рот твоей младшей непутёвой сестрёнке. Но сказать так по объективным причинам я не могла, всё же королевская кровь, пусть и изрядно разбавленная с момента основания династии, не позволяла бросаться такими выражениями. Зато появилась возможность оттолкнуть так и замершего около меня герцога, что я и сделала в ту же секунду.

Но этого, кроме нас двоих — меня и Годерика — никто не видел, так как единственной свидетельницы моего поступка или проступка — я ещё не решила, как всё сложится дальше — уже и след простыл.

— Прошу меня извинить, принцесса. Я должен вас покинуть, — не дожидаясь моего позволения, он быстренько скрылся в спасительной темноте коридора, ну а я, успокоив дыхание, отправилась в выделенные мне покои.

Петляя по коридорам так, чтобы меня не заметил никто из гостей, присутствующих на балу в честь объединения родов, всё думала о том, что же сегодня произошло.

Нелегко быть принцессой, а принцессой младшей, без сильного дара, а значит, и без шансов подарить миру одарённого наследника — и тем более. Добравшись без приключений до комнаты, встала напротив зеркала и самостоятельно, не прибегая к помощи служанок, начала снимать одежду.

Я видела в зеркале довольно милую девушку — да что я вру сама себе, здесь же не перед кем играть роль пятой дочери — красивую и с ладной фигурой. Ну и что, что тонкие губы? Зато глаза вон какие — большие и карие, с тёмными точками вкраплений, словно чаинки не до конца заварились в кружке. Хотя, если сравнивать с Викторией, любимицей родителей и, вероятнее всего, будущей правительницей нашей страны, я и правда была не так хороша, как мне хотелось бы себе представлять.

Плоха лишь тем, что те крохи дара, что теплились во мне, ни на что не годились. Зажечь лучину, подпалить заносчивой фрейлине кружево на платье — вот и всё, что я могла. Тем необычнее казались для меня внезапные знаки внимания от такого аристократа, как Годерик.

Одарённый, обладатель двух развитых практически до максимального уровня стихий, наследник одного из самых влиятельных родов нашего королевства, он был мечтой многих девушек. Красивый, с длинными пепельными волосами, стройный и высокий, носитель звания самого завидного жениха этого года, он выделил меня из толпы.

Когда он пригласил меня танцевать, а затем сопроводил на балкон и даже принёс напиток по моей просьбе, я списала всё на хорошее воспитание и безупречные манеры. Но когда на следующее утро на комоде я обнаружила большой — нет, просто огромный — букет белых роз, всё же допустила мысль, что могла ему понравиться.

А сегодня, получив тайную записку с просьбой встретиться, ни капли не раздумывая направилась в указанное место — небольшой закуток с тупиком в конце, куда так редко кто-то захаживает. Когда в назначенное время я увидела Годерика, сердце радостно сделало кульбит, а мозг просто отключился, иначе я даже не знаю, как объяснить тот факт, что я позволила не только к себе прикоснуться, но и зайти дальше дозволенного.

Я была нечастой гостьей во дворце. После того как мейстер подтвердил, что дара у меня с гулькин нос, а может, и того меньше, матушка, недолго думая, сослала меня в отдалённое поместье, чтобы я… Как же это было дословно?..

«Ах, я не могу каждый день смотреть на тебя и знать, что высшие силы не даровали моей дочери ни крупицы благословения!»

На это мне хотелось возразить, что крупица всё же есть, и даже показать, но кто же будет внимать словам восьмилетнего ребёнка? Поэтому пришлось молчать и ждать окончания монолога.

«Это так печально, — матушка промокнула надушенным платком несуществующие слёзы, — знать, что твой последний ребёнок никогда не сможет встать на одну ступень с сёстрами. Это слишком тяжело для меня. Будет лучше, если ты немного поживёшь у двоюродной тётушки Бетси. Совсем недолго, пока я не приду в себя, естественно.»

Сказав это, матушка удалилась, приказав перед этим подать в гостевую комнату блюдо с пирожными.

После этого мои многочисленные платья превратились в жалкие подобия туалетов высокородной дамы, ведь ходить на мероприятия там, куда меня выслали, было некуда и незачем. Как бы не больно мне было это признавать, но именно моя драгоценная маман под полное одобрение отца, прикрываясь волнением, отправила меня в ссылку.

В итоге несколько месяцев растянулись на полгода, а затем и год. Когда и через пять лет про меня не вспомнили, я смирилась. И вот теперь это долгожданное приглашение во дворец на бал в честь объединения двух великих домов, одним из представителей которых и был Годерик, чья сестра сегодня вышла замуж. Через месяц мне исполнится девятнадцать и наступит моё магичексое совершеннолетие, и в связи с этим событием внутри теплилась надежда, что королева наконец-то решила вернуть меня из столь долгого заточения.

Побродив ещё немного по своим покоям, взмахом руки потушила свечи и всё же легла спать.

Утро встретило меня тихим перешёптыванием прислуги, что неспешно готовили платье в соседней комнате. Я любила подольше понежиться в кровати, а не вставать с первыми лучами солнца. Тётушка Бетси придерживалась такого же мнения, и мы иногда проводили в постели непозволительно много времени для леди нашего статуса.

Но прелесть жизни вдали от двора в том, что до этого абсолютно никому нет дела: ни прислуге, ни моей гувернантке, что приходила лишь после обеда. Поэтому сейчас, когда мне приходилось всю неделю вставать вместе со всеми во дворце, я находилась в самом дурном расположении духа, какое только можно себе представить.

Хотела было крикнуть, а может, и рявкнуть — я ещё не решила, насколько недовольна ранним пробуждением. Потребовать, чтобы все вышли из моих покоев до особого распоряжения, как услышала обрывки фраз, что вмиг прогнали сон.

— Ты точно уверена в том, что слышала? — я не видела, кто именно говорит, но подкралась ближе к чуть приоткрытой двери, оставаясь в тени комнаты.

— Ой, не знаю даже. Но слово «помолвка» точно было. В этом я уверена.

— Ох, дадут всевышние, и у нашего короля с королевой тоже скоро будет праздник. Не всё же чужие свадьбы устраивать.

— А ещё я видела, как герцог Годерик Ротфортский шёл по коридору в сторону кабинета его величества.

— Ах, неужто и правда, что говорят?! И принцесса наша замуж выйдет!

Дослушивать я не стала и бегом вернулась в кровать, зарывшись под одеяло с головой. Эмоции переполняли, я чувствовала, что щёки горят, и румянец непрошенным гостем оседает на моём лице.

Итак, что я узнала? Если Годерика вызывал мой папа, то есть наш король, и прозвучало столь заветное для каждой девушки слово «помолвка», это значит, что Виктория вчера, застав нас в столь щекотливом положении, отправилась не обсуждать увиденное со своим штатом фрейлин, а прямиком к отцу. И если ко мне с самого утра ещё не пришли с заявлением о моём недостойном поведении, то это значит, что отец приказал Годерику загладить этот проступок помолвкой со мной. Всё же я не девица с кухни, которую можно зажимать в тёмных углах без последствий.

Раз слухи пошли по дворцу, то, скорее всего, скоро об этом будет объявлено официально. А значит, надо выглядеть самым лучшим образом и выбрать достойное платье из моего гардероба.

Я резко вскочила с кровати и принялась терзать колокольчик у изголовья самым нещадным образом, вызывая служанок. Когда те вбежали в комнату, я уже стояла посередине, готовая собираться.

— Ты! Приготовь всё необходимое для умывания и не забудь добавить розовой воды! — я хотела пахнуть так нежно и сладко, как только было возможно.

— Слушаюсь, Ваша светлость, — девушка метнулась в соседнюю комнату.

— А вы приготовьте фиолетовое платье с белым кружевом на лифе.

— Но оно слишком тёмное для утра. Мы приготовили для вас лимонное.

Я чуть поморщилась. И никакое оно не лимонное, а цвета вялого салата, и такой неприглядный оттенок коже придаёт, что придётся наносить пудру в несколько слоёв, чтобы скрыть всё это безобразие. То, которое я попросила, действительно больше походило на вечерний туалет, но в час объявления помолвки я должна выглядеть просто сногсшибательно! И я не виновата, что единственное невечернее бальное платье именно такого оттенка — тёмно-фиолетового, что невероятно мне идёт и красиво оттеняет глаза, делая их глубокими и загадочными.

Я замерла у двери, ведущей в обеденную залу, не решаясь приоткрыть её и явиться на свет публике. Волнение захватило, лишив способности двигаться, и я было хотела развернуться, как вдруг увидела идущую в мою сторону Викторию.

Как всегда идеальна — белоснежные волосы убраны в высокую причёску, лёгкий макияж подчёркивает красоту и свежесть лица, а светло-розовое платье великолепно сидит на фигуре. В свои двадцать пять она выглядела максимум на двадцать, и на одну секунду я почувствовала себя рядом с ней не такой… притягательной. Она обладала той самой холодной красотой, когда хочется любоваться предметом обожания, боясь даже притронуться к нему.

— Подвинься, сестрёнка, — в её тоне было столько пренебрежения, что я сделала всё ровно наоборот — полностью перекрыла ей путь и первой вошла в уже заполненный людьми зал.

Мы расселись на свои места: она — по левую руку от отца, я же затерялась в толпе фрейлин её величества. За столько лет затворничества я привыкла к подобному пренебрежению и с затаённой грустью ждала, когда же оно наконец закончится. Поэтому, усевшись на любезно отодвинутый прислугой стул, приготовилась слушать, что же скажет король.

— Сегодняшний день принёс много радости в наш дом! — он закашлялся и, сделав глоток воды, продолжил: — Рад сообщить вам…

Я уже приготовилась принимать поздравления, когда внезапно осознала, о чём говорит отец, а мать во всём с ним соглашается.

— Столь долгожданная нами помолвка между герцогом Годериком Ротфортским и Викторией Девонширской официально была заключена сегодняшним утром.

Зал разразился овациями, а я сидела белее мела и не смела поднять глаза на поднявшихся со своих мест виновников торжества. Сестра сияла, бросая на всех по очереди торжествующий и высокомерный взгляд. Когда же очередь дошла до меня, я увидела в нём столько презрения и злобы, что их с лихвой хватило бы на целое поселение демонов. Годерик же — тот самый, между прочим, Годерик, что вчера так яростно целовал меня — сейчас светился от счастья, глядя на свою будущую жену.

От всего этого мне стало так мерзко и тошно, что я, извинившись и сославшись на плохое самочувствие, выбежала из зала. Разумеется, не выбежала, а спокойно вышла, задрав подбородок и держа спину идеально прямой, но в коридоре всё же дала себе волю и ускорила шаг, постепенно переходя на бег.

Каково же было удивление, когда за открытой дверью комнаты меня встретили собранные чемоданы и одна единственная служанка, ожидающая моего возвращения.

— Разве я отдавала распоряжение? Раскладывай обратно! — я было направилась в сторону ванной комнаты, чтобы наконец-таки дать волю слезам и излить своему отражению всё, что накопилось за сегодняшнее утро, как меня остановил еле слышный и дрожащий голос девушки:

— Её величество приказала их собрать, Ваша светлость. Я не могу ослушаться её приказа. А ещё она просила передать вам, что карета, чтобы доставить вас в поместье тётушки, уже готова и ждёт.

— Значит, её величество приказала, — я в задумчивости провела рукой по лицу, словно запечатывая готовые вот-вот вырваться наружу непрошенные слёзы. — А давно она отдала такой приказ?

— Ещё сегодня с утра, сразу после встречи с герцогом Ротфортским, — девушка была бледной, словно боялась, что я могу наказать её за эти слова.

— А не рано ли для визитов к королеве? — не знаю почему, но факт утренней встречи маман и Годерика волновал меня очень сильно.

— Так помолвка же. Герцог так долго добивался руки её высочества Виктории, несколько лет ухаживал за ней, и поговаривают даже, — здесь она перешла на шёпот, — что делал ей не одно предложение, но она всё отказывалась давать своё согласие.

— Невероятно.

— А сегодня, представляете, всё же ответила согласием! Это такое счастье, — судя по виду, служанка и правда была преисполнена радости от предстоящего бракосочетания моей сестры с герцогом. — Такая красивая пара. А как её величество королева их любит, не передать словами!

— Свободна. Я сама соберусь.

Когда девушка, бросая на меня любопытные взгляды, вышла, я всё так же стояла посреди комнаты и пыталась осознать, что же такое произошло. Я чувствовала себя разменной монетой, которой пожертвовали без сожаления. Вот тебе и родственные узы! Использовали и выгнали, даже не объяснив ничего.

Хотелось вернуться в зал и высказать присутствующим там всё, что я о них думаю. Но делать этого было нельзя, а жаль. А ещё я внезапно поняла, что у сестрицы уж слишком длинные волосы, и можно бы их немного укоротить, но, к сожалению, сейчас не время. Возьму это на заметку, так сказать, до следующей нашей встречи, которая когда-нибудь, да случится.

Зато теперь всё стало понятно: и внезапное приглашение на бал, и интерес герцога, и поспешный отъезд. Как говорится, свою роль я отыграла и можно уходить со сцены.

Наскоро переодевшись, я ещё раз окинула взглядом свои несостоявшиеся покои и быстрее отправилась вниз, в карету, что должна была отвезти меня к тётушке, где я наконец-то смогу дать волю слезам сожаления и обиды.

Карета, как обычно, была невзрачной, без опознавательных знаков, чтобы не дай всевышние кто-то не заподозрил во мне венценосную особу, коей я являлась только на словах, а по факту… ну вы поняли. В сопровождающие мне достался целый рыцарь невзрачного вида, глядя на которого любой поймёт — ничего ценного в карете не перевозят.

В итоге, заняв место в повозке и задёрнув шторы, всё же осмелилась и, сдёрнув с себя маску невозмутимости, разревелась. Ревела я некрасиво, размазывая солёные капли по лицу, по опухшим глазам, но мне было всё равно. За столько лет я привыкла, что родная семья не обращает на меня внимания, научилась с этим жить. Но то, что они сделали сегодня, было слишком даже для меня. А потому я плакала, изливая накопившуюся боль бездушной обивке сидений.

— Чтоб вас не видеть больше! Что б вы все об этом пожалели! — в сердцах я стукнула кулаком по сиденью. Не успела я об этом подумать, как всё пространство кареты заволокло серым туманом, поглощая всё на своём пути.

Загрузка...