Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

Одна из них была в черном бархатном платье, с прекрасной фигурой и тогда модной прической «конский хвост». Она сказала на французском языке свой текст и уплыла (так прекрасно она двигалась) за кулисы…

Я тотчас помчался туда, нашел ее и пригласил вечером в гости к себе в аспирантское жилище. Когда я увидел ее вблизи, то совсем обалдел. Так очаровало меня ее лицо — милое, без всякого макияжа, простое, но какое-то моё, родное… Ее звали Марина Табачникова.

Мы стали встречаться. На фестивале я был на всех мероприятиях, которые она вела.

ВГИК я окончил с отличием, диплом писал по «Совэкспортфильму», куда меня и хотели взять на работу. Продвигал меня отец нынешнего Познера-телевизионщика. Познер-старший только что вернулся из-за границы, где работал представителем «Совэкспортфильма». Но я был уверен, что служил он совсем в другой «конторе».

Но все повернулось по-другому. Меня распределили (тогда была такая система в вузах) в Министерство Культуры СССР, где я стал… старшим инспектором Отдела кадров. В моем ведении был кинематограф. Это была скучнейшая бумажная работа. Мой начальник Мелькумов очень хорошо ко мне относился. Я так понимаю, готовил себе замену и выбрал для этого меня. Но я умирал от этих справок, списков личного состава, автобиографий и т. п. Работа в Отделе кадров просто угнетала меня своей казенщиной…

И я сделал то, что должен был сделать. Поступил на заочное отделение сценарного факультета ВГИК, что мне давно советовали Володя Амлинский и Витя Лоренц. Евгений Осипович Габрилович прочитал мои юношеские стихи (ничего другого я не мог представить) и сказал: «Посмотрим, романтик, что из тебя получится. Это даже интересно».

И он вел меня одного со всего курса все годы обучения на сценарном факультете…

Отец купил «Победу», прекрасный автомобиль, на котором я десять лет ездил. Я быстро получил права — недаром когда-то занимался в Клубе юных автомобилистов — и во всю гонял по Москве и по Дмитровскому шоссе. Там, на сороковом километре, была наша дача. Потом у меня было много машин, но я ни одного номера не помню. А номер «Победы» помню — «ЭК-76–30». Первая машина — как первая любовь…

Я пижонил, лихо подъезжая к дому Марины в Большом Гнездниковском переулке. Ее семья жила в коммуналке, очень даже приличной. Там даже был выход на террасу с видом на сквер, где стоял памятник Пушкину (он в то время был на другой стороне улицы Горького). Мы с Мариной встречались часто, я ее катал на «Победе». А, заехав в какой-нибудь тихий уголок, начинал, естественно, приставать. Но она была как неприступная крепость, которая сдается только мужу. Вот такие были в то время нравы и девушки…

Летом 1959 года мы с отцом Виктора Шафрана, «цеховиком», уже отсидевшим свои пять лет, на моей «Победе» отправились в Гагры. Доехали нормально и остановились в гостинице «Гагрипш». Там, как я понял, собирались только московские подпольные миллионеры.

У нас был заказан большой номер на четверых. Скоро приехал Витя, а потом друг его отца Серёжа Бульдозер. Он только что вышел из заключения, и по старой тюремной традиции привез с собой спирт в большой грелке. Так он спасался от надзора жены, которая жила в отдельном номере. Бульдозером его звали за большой рост и физическую силу. Он разбавлял чистый спирт водой, и мы его пили. Вкус резины во рту присутствовал очень долго…

Бульдозер и отец Вити непрерывно играли — в карты, в разные другие игры, включая «очко»… Люди их круга могли за день или за ночь (иногда играли до утра) проиграть или выиграть целое состояние. Как-то, в канун своей свадьбы, в гостиницу приехал модный парикмахер из Москвы с целым чемоданом денег (в буквальном смысле) и невестой. Так он за ночь проиграл всё, и утром невеста лупила его на глазах у всех постояльцев «Гагрипша»… Парикмахер, заняв у кого-то денег, уехал в Москву в тот же день, а невеста осталась и скоро закрутила роман с каким-то пузатым «цеховиком»…

Ну, а мы с Витей загорали, плавали и ели прекрасный шашлык. Его приносили из кухни в наш номер. Стоило только выйти на балкон и крикнуть: «Андрюша, шашлык!». Андрюша был поваром в ресторане гостиницы, и мы с ним дружили… Отдыхать было хорошо, но мне почему-то все время хотелось в Москву, к Марише…

…Свадьба была в «Праге». За столом чувствовалось какое-то напряжение. Моим не очень нравились еврейские родственники отца Марины. Ну а те как-то презрительно поглядывали на моих. Слава Богу, что все обошлось без драки.

Марина не захотела жить у нас, и я перебрался в их коммуналку в Большом Гнездниковском. Но ненадолго. Отец Марины, полковник МВД в отставке, получил двухкомнатную квартиру в Лялином переулке, на Покровке, поскольку его семья увеличилась с моим появлением.

В Министерстве культуры все было по-старому — бумаги, бумаги, бумаги… Через меня проходили и путевки по распределению молодых специалистов, окончивших институты и актерские училища, подотчетные Министерству Культуры. Они были обязаны три года отработать там, куда их посылали. Путевка Володе Амлинскому была выписана в Казахстан. Но, естественно, я его «отмазал», и он получил свободное распределение. Так я оставил в Москве несколько хороших людей, которых распределили бог знает куда. Например, актриса Светлана Немоляева должна была ехать в какой-то районный театр, а осталась в Москве. Она пришла ко мне в Министерство и так трогательно просила помочь ей…

Ну а с Мариной наши отношения с течением времени становились все сложнее. Окончив институт, она стала работать преподавателем французского языка в разведшколе. Наверное, отец ее устроил. Утром она выходила к остановке, где ее, как и других преподавателей, забирал автобус и вез куда-то в разведшколу. Вечером эта операция повторялась в обратном порядке. Дорога занимала много времени, и она приезжала поздно. Нам сложно было собраться сходить в гости, в театр или кино. И начал возникать какой-то дискомфорт в общении. Я чувствовал, что все интересное и главное для нее там, на ее работе, а совсем не дома…

А тут случилось радостное для меня событие. Меня, вняв моим стенаниям, перевели на другую работу. Я был назначен заместителем директора студии «Диафильм». Это был большой рывок в карьере. «Вал» студии «Диафильм» был равен «валу» киностудии имени Горького! Студия была расположена в здании бывшего костела в Старосадском переулке. Внутри — два этажа и множество комнат. Там и трудились редакторы, художники, фотографы и весь многочисленный персонал студии. У бывшего алтаря стояли огромные экраны. Это была собственность организации, занимавшейся стереокино. В Москве был и кинотеатр стереофильмов, где стереоэффект достигался специальными очками, которые надевали зрители.

Первым делом директор «Диафильма» С. Кузнецов поручил мне убрать эти экраны. Но «Стереокино» никак не сдавалось. Мы судились с ними, правда, без толку.

А, в общем, работа у меня была не бей лежачего. «Прикормленные» авторы приносили «своим» редакторам сценарии, те принимали их. Потом художники принимались за работу, потом фотографы… Все давно налажено, и зачем мне менять что-то… У нас была даже своя лаборатория по обработке пленки и размещалась она в бывшей православной церкви «Никита за Яузой». Это маленькая церквушка стоит на холме за «сталинкой» на Котельнической набережной. Там у нас был и склад готовой продукции, где работали одни девчата. Я старался появляться как можно реже. Кому хочется слушать, как твои мужские достоинства со смехом обсуждают двадцать девчат…

Чтобы как-то наладить отношения с женой, я на две недели взял путевки в Гагры, в Дом отдыха писателей. Думал, мы будем только вдвоем, может это как-то разбудит Марину. Но она целый день играла в пинг-понг, по которому у нее был первый разряд. Основным ее партнером был Товстоногов, знаменитый театральный режиссер.

Ну, а я в одиночестве совершал свои дальние заплывы. Так что какого-то внутреннего сближения не произошло. Хотя в сексуальном плане все было, как положено между мужем и женой. Меня даже удивляла изобретательность Марины — или это было влияние ее французской литературы, или близость моря так действовала. Не знаю…

Когда вернулись в Москву, все пошло по-старому…

Министерство Культуры выделило студии «Диафильм» большие деньги на реконструкцию церкви «Никита за Яузой». Мы должны были пробить стены, поставить новые транспортеры и т. д… А мы с главным инженером, как нормальные русские люди, решили отреставрировать и покрасить церковь снаружи, а внутри пробить только одну стену и поставить один транспортер. Так и сделали.

Скандал был, но не очень громкий. Тем более что директор студии С. Кузнецов как-то вовремя ушел работать на Центральное телевидение, став главным редактором кинопрограмм… Он и мне предложил работу — заниматься кинозаказами. Я согласился. На Шаболовке было интересно. По существу, телевидение тогда еще только начиналось…

Поскольку на Шаболовке мне приходилось работать и по вечерам, с женой мы почти не виделись. И я завел себе собаку, боксера по кличке Дик. Но у тещи уже был пес, довольно противный шпиц. И теща сказала, что две собаки — это перебор. Тогда я взял Дика, и вообще уехал на «Сокол», в свою комнату…

Там я пустился в разгул, и не помню, сколько у меня побывало женщин…

Дик всегда встречал меня, мчась от моей комнаты до входной двери по десятиметровому коридору. Моя главная задача — увернуться от этой летящей на меня «торпеды». Он был очень хорошим, настоящим другом, как и все собаки, бывшие у меня после него. Но с Диком мне пришлось расстаться из-за идиотов в милицейской форме. Дик не выносил, если на него одевали намордник. Он тогда просто ложился на пол и все… А утром во время прогулки мы все время встречались с ментами, маячившими около наших ворот. Здесь было тихо и безлюдно, и менты «сачковали» от дежурства на Волоколамском шоссе, которое было рядом. Ведь там — трамвай, машины, куча людей… Ну а тут — тишина, и вдруг здоровый пес без намордника. Страшно… В общем, они ругались со мной несколько раз, а Дику это, наверное, надоело, и он однажды прыгнул на одного из ментов и повалил его. Второй мент схватился за кобуру, но я аккуратно толкнул его, и он упал. Мы с Диком быстро смотались домой. Менты — за нами. Их встретил отец, они долго беседовали. Менты сказали, что заведут на меня дело за нападение на стража порядка при исполнении и т. д. Отец сказал, что собаки в доме не будет, а менты пусть ничего не заводят…

И Дика увезли на черном «ЗИЛе» в город Калинин (теперь Тверь). Новые хозяева часто звонили нам. Они очень полюбили Дика, и сочувствовали мне…

Я вернулся в Лялин переулок. Отношения с женой были в основном только «постельные», она совершенно не интересовалась ни моими делами, ни моими планами на жизнь, мы вдвоем вообще никуда не ходили…

И вот однажды я был в гостях и пришел домой довольно поздно. Но жены еще не было. Теща сказала, что не знает где Марина, и что она и не звонила.

Я в гостях прилично выпил, дома еще добавил и, разозлившись, решил ехать на «Сокол»… Когда я вышел из дома, то неожиданно чуть не столкнулся с Мариной, которая шла под руку с каким-то мужчиной…

Мы не успели подраться, потому что быстро оказались в милиции. Она была в соседнем доме, и только что вышедший на дежурство патруль успел разнять нас. А я ведь забыл, что мне запретили драться…

Показывая на меня пальцем, Марина говорила ментам:

— Заберите его, он пьяный!

Ничего себе жена! Спутник Марины показал ментам какое-то удостоверение и дежурный, в комнате которого мы были, взял под козырек. Спутник Марины вышел, сказав ей:

— Я жду тебя!

Марина тоже показала свое удостоверение, и ее тоже отпустили.

— Ну, а с вами что делать? — спросил мент, изучив и мое удостоверение.

— Чего хотите! — махнул я рукой. — Один черт!

Через некоторое время меня выпустили. Я не стал возвращаться в дом, где я прожил не самые счастливые в своей жизни годы. Я уехал к себе на «Сокол»… Я думал, что больше никогда не встречу Марину. Она не пришла и в суд, когда нас разводили…

Странно, но, как и с Лилей, с Мариной мы встретились через много лет. Я ехал домой с «Мосфильма» (не помню, что я снимал тогда) по Калининскому проспекту. Была осень и деревья в сквере, разделявшим проспект, были без листьев. Поэтому, притормозив у светофора, я увидел в сквере женщину, гулявшую там с собакой на поводке. И что-то очень знакомое было в фигуре этой женщины. Светофор зажегся, и я медленно проехал мимо нее. Это было Марина… Я припарковался, перешел дорогу и подошел к ней. Она узнала меня и бросилась на шею…

— Я про тебя все читала, и все твои фильмы смотрела! — сказала она.

— А хочешь, я расскажу, что было с тобой? — спросил я.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Марина.

— Жизнь учит, — сказал я и продолжил. — Тебе понравился один из твоих разведчиков. Он был старше тебя, задурил тебе голову, говорил о серьезных намерениях. Говорил, что возьмет тебя с собой в любую страну, куда его пошлют. И его послали, но оказалось, что он женат, у него дети. И с ним поехали они. А ты осталась ни с чем…

— Так и было, — сказала Марина, — Но я вышла замуж за другого… И мы жили в Дамаске… У меня сын, уже взрослый, назвали Петром…

— Мы с тобой так хотели своего назвать, — вспомнил я. — А у меня две дочки… Маша и Катя.

Мы встречались еще несколько раз на этом сквере, но когда она пригласила меня к себе (это «ГРУ» шные дома — от Цирка до поворота на Ленинский проспект) — я отказался. На этом старый роман закончился навсегда…

Как я уже писал, работа на телевидении была интересной. Наша киноредакция выпускала «Кинопанораму», тематические передачи, портреты знаменитых кинематографистов и специальные телевизорные фильмы, которые для нас снимали разные киностудии страны. Этим как раз я и занимался.

Ну, а в личной жизни все было очень печально. Каждый вечер я был в каких-то компаниях — вино, женщины… И все равно — какая-то неистребимая тоска…

Черт знает, до чего я бы докатился, если бы не моя самая лучшая в мире мама. Она просто говорила со мной о жизни, о том, что все проходит — и хорошее, и плохое. Но нужно идти вперед, преодолевать любые препятствия. Говоря со мной, мама находила какие-то целебные слова. И она вылечила меня. Я, что называется, взялся за ум.

Правду говорят: «Ищешь далеко, а находишь близко». Так и у меня получилось. В нашей редакции работала Галя Копалина, дочь знаменитого режиссера-документалиста И. П. Копалина. Он получил первого для нашей страны «Оскара» за фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Галя была совсем не красавица, но очень симпатичная…

Однажды на работе у меня какая-то соринка попала в глаз, я пробовал проморгаться, но это не помогло.

— Давая, я помогу! — сказала Копалина и протянула палец к моему глазу. От неожиданности я дернулся, и ноготь Копалиной прошелся по моему глазу. Слезы из него потекли рекой, и меня в сопровождении виновницы моей травмы отправили в больницу на Ленинском проспекте, недалеко от Шаболовки.

Там сказали, что у меня повреждена роговица, и мне пару недель нужно сидеть в темноте, глаз ничем не перевязывать, и прописали какие-то капли. Ну, я и сидел в своей темной, зашторенной комнате, когда меня посетила виновница происшедшего. В темноте всякое бывает, даже как бы случайная близость…

Странно только, что этот глаз у меня ослеп через 50 лет…

Галя приезжала несколько раз ко мне в темную комнату. А потом она поехала в Болшево, где был Дом отдыха Союза кинематографистов, ну и я посещал ее там…

Весной 1962 года на нашей свадьбе в ресторане гостиницы «Советская» гуляли все наши родственники и вся наша Редакция кинопрограмм.

В свадебное путешествие мы отправились в Крым, где в поселке Крылатское расположилась съемочная группа моего друга Вити Шафрана. Жили мы с Галей в недостроенной гостинице, но в «люксе» для молодоженов. После съемок к нам приходило все руководство съемочной группы во главе с Витей. Еще бы! В нашем номере был единственный на всю гостиницу холодильник, где хранилась водка. Мы с женой иногда посещали съемочную площадку, но в основном, как и положено молодоженам, не вылезали из кровати…

Потом, мы на “Победе” из Москвы поехали с моим приятелем и его женой, которая была в положении, в Белгород-Днестровский. Но там жене моего друга стало плохо, и он, не спросив меня, на “Победе” поехал с ней в Одессу. Там отправил ее в Москву, а сам вернулся в Белгород-Днестровский. Все бы ничего, но он не посмотрел, сколько масла было в двигателе, и запорол его.

Как я сам потом добрался до Москвы на машине, которая могла встать в любую минуту, плохо помню. Двигатель грохотал и мог полететь в любую секунду. Дорога была отличная, но вокруг — ни бензоколонок, ни станций техобслуживания. Но “Победа” довезла меня до Москвы, и я поцеловал ее прямо в руль…

Когда у нас с Галей родилась дочь, мы назвали ее Марией. Жизнь у меня стала классически семейной. А скоро мне предложили должность помощника первого заместителя Председателя Госкино СССР В. Баскакова. «Сосватал» меня Игорь Анохин, помощник Председателя Госкино СССР А. Романова. А я сосватал его с Вероникой Навроцкой, с которой он прожил в любви и согласии много лет, до самой его смерти…

В то время руководство страны придавало кинематографу большое значение, и Председатель Госкино А. Романов был еще и кандидатом в члены ЦК КПСС. Поэтому случались и смешные вещи.

Я возил из Малого Гнездниковского переулка, где в старом особняке размещалось Госкино, подписанные Романовым бумаги на Старую площадь. А там размещался аппарат ЦК КПСС, и эти бумаги приходили к тому же Романову. Театр абсурда!..

Мой шеф В. Баскаков был личностью неординарной. Он прошел войну, был тяжело контужен, поэтому лицо у него сильно искривлялось, когда он сердился. Мог он и накричать на провинившегося. Но образован мой шеф был энциклопедически и разбирался в кино отлично. Поэтому работа моя была простой — я разбирался в поступивших на имя шефа бумагах и, по его указанию, читал сценарии и смотрел отснятый материал фильмов. Он интересовался моим мнением, но поступал всегда по-своему.

Но однажды в мой кабинет влетела перепуганная секретарша Баскакова и, схватив меня за руку, буквально потащила в кабинет к шефу. А там — шум-крик! «Как посмел какой-то неизвестный одесский режиссер приглашать известную польскую актрису Барбару Крафтувну на роль в своем фильме?! Он опозорит нас на всю Европу!» — кричал Баскаков на начальника Отдела внешних отношений Славнова и начальника Главка художественных фильмов режиссера Егорова. — «Кто разрешил?! Они уже в Одессе!».

В общем, я получил задание не допустить «национального позора», то есть съемок польской актрисы на Одесской киностудии. Не заезжая домой, я вылетел в Одессу ближайшим рейсом, но самолет посадили в Киевском аэропорту «Борисполь», поскольку дальше над Украиной была нелетная погода. Узнав, что такая погода держится со вчерашнего дня, я узнал также, что вчерашний одесский рейс, интересующий меня, тоже посадили в Киеве. Ну, где можно искать одессита с дамой? Конечно, в ресторане аэровокзала! Режиссер знал меня по Госкино, и я его. Потому он обрадовался мне (и зря), я сел за их столик. Знаменитая польская актриса Барбара Крафтувна была просто очаровательна, ее украшали даже веснушки на лице. Она очень волновалась, что самолет не летит в Одессу. А у нее в Польше спектакли без замен, и она не может опаздывать… Это был мой шанс! И я уговорил и ее, и режиссера, что нельзя рисковать. А она может прилететь в Одессу и в другой день. Это стоило мне двух бутылок коньяка…

Я привез Барбару прямо в приемную Баскакову, где собрались все те же лица. Что они говорили польской актрисе, я не знаю. Но на память о ней у меня осталась ее визитка, на которой она нарисовала свое лицо, усыпанное веснушками…

После этой истории я обратился к Баскакову с просьбой перевести меня в редколлегию Главка художественных фильмов, поскольку я учился на заочном сценарном факультете ВГИКа, и редакторская работа была мне полезнее, чем быть «оперативником» в делах, никак не связанных с творчеством. Шеф просил меня остаться, но я отказался.

В Главке меня назначили главным редактором, курирующим киностудии Украины и Молдавии. В моем подчинении были два редактора. Я ездил по студиям, читал сценарии, смотрел отснятый материал фильмов и старался помогать тем, кто казался мне талантливым. Пробивал их сценарии, фильмы. Думаю, немало молодых режиссеров и сценаристов были благодарны мне за помощь.

Первым моим «статусным» визитом была поездка в Одессу. Жил я в гостинице «Красная». Это на Дерибасовской или рядом с ней, я уже не помню. Закончив на студии служебные дела, я с удовольствием гулял по этому самобытному городу.

Рядом с гостиницей я часто встречал эффектную девицу, гулявшую с огромным догом на поводке и с намордником. Я люблю собак и что-то спросил у девицы про дога. Она ответила. В общем, мы познакомились и прогуливали дога вместе. Его хозяйку звали Лена, она была замужем за богатым торгашом. Он не разрешал ей работать, и она сидела дома. Прогулка с догом была ее «выходом в свет»…

Прошло время, и я вновь приехал в Одессу и опять встретил Лену с догом. Во время прогулки пошел дождь, и я пригласил Лену зайти ко мне в гостиницу, которая была рядом. В номере дог не позволял мне даже сесть рядом с его хозяйкой, делал стойку и ворчал. Тогда Лена привязала дога к ручке входной двери… Но когда она села рядом со мной на диванчик, дог рванулся ко мне… Дверные петли были старые и не выдержали такого рывка — дверь грохнулась прямо на спину привязанного к ней дога… Шум, гром, тарарам! Но дог не пострадал, а мне пришлось заплатить за установку двери…

И еще одно из одесских воспоминаний — это еврейская свадьба на Молдаванке. Я попал на нее по приглашению московского сценариста Левы Аркадьева, бывшего одессита. Меня поразила и сама свадьба, и один из парней, игравший на гитаре. Я пригласил его на киностудию, чтобы показать режиссеру Петру Тодоровскому, который сам блестяще играл на гитаре. Парень пришел, что-то сыграл и ушел. А Петр сказал мне: «Ты с ума сошел! Так в Одессе играет каждый второй»…

Ну и конечно, с Одессой связан мой сценарий фильма «Вертикаль». Альпинистом я не был, но меня задел рассказ моего шурина Володи Копалина, оператора и режиссера-документалиста, о восхождении на высокогорный перевал в центральной Азии. Я прочитал почти все, что писали об альпинистах…

К сожалению, фильм к сценарию имеет слабое отношение. К тому же, режиссеры набрали не самых сильных актеров, изменили сюжет и основную идею моего сценария. Я был в горах, в Итколе, где снимался фильм, и там посмотрел отснятый материал. В гостиницу, где размещалась съемочная группа, я шел, совершенно убитый увиденным… И тут меня остановил Володя Высоцкий и попросил послушать написанную им песню. Это была «Здесь вам не равнина»… Я сразу понял, что его песни и есть спасение фильма. Так оно и вышло… Работая тогда в Одессе, я не использовал служебного положения, так как уже курировал в Госкино киностудии Средней Азии.

Я написал для режиссера «Вертикали» еще один сценарий — «День ангела». Там были хорошие актеры, но фильм как-то не сложился в интересное зрелище. И я начал задумываться о профессии режиссера.

С Одессой меня связывают еще и лирические воспоминания. Одна милая девушка из этого города специально приехала в Москву, чтобы проститься со мной. Ее семья и она уезжали в Америку… Я эту девушку не видел уже лет двадцать.

В Киеве поддерживать было некого. Кроме Сергея Параджанова, только что снявшего свою знаменитую картину «Тени забытых предков». А Параджанова поддерживать было нужно, поскольку его просто травили и не давали снимать сценарий, который он хотел. Это была необыкновенно добрая и грустная история о самом Параджанове. Герой сценария, который никогда не запирает дверь, поскольку он расположен к любому человеку, встречает на улице группу солдат. Им негде переночевать. И герой Параджанова пускает их к себе. И когда он утром просыпается, то видит до блеска убранную квартиру, а на столе — одно яблоко. Это все, что было у солдат… Ну, и что здесь можно запретить?

Но на Украине главный в кино — Народный артист СССР, художественный руководитель студии имени Довженко и председатель Украинского Союза кинематографистов Тимофей Левчук. Он еще и кандидат в члены ЦК КП Украины. Но никто не помнит картин этого режиссера, хотя наснимал он их великое множество. Мне по долгу службы приходилось общаться с ним. Дремучий человек… И такие же дуболомы сидели в Украинском кинокомитете и в ЦК КП Украины. Я даже С. А. Герасимова уговорил приехать и поговорить с этими «знатоками» кино. Бесполезно…

К тому же, Параджанов восстановил против себя партийных боссов Украины. Например, будучи на приеме у члена ЦК Украины, курировавшего кино, он назвал его фашистом. Член ЦК усмехнулся:

— Это Вы мне здесь, в кабинете, говорите, когда никто не слышит…

Параджанов вышел в приемную, полную народа, и сказал:

— Человек, который сидит в этом кабинете, — фашист!

Приезжая в Киев, я часто общался с Параджановым, но одна встреча запомнилась особо. Была зима, и мы отправились большой компанией, в которой была и моя жена Галя, смотреть на очередное «открытие» Сергея… Он коллекционировал разных интересных людей, будь то бомж или профессор…

От площади Победы, где жил Параджанов, мы свернули в какую-то узкую улочку и оказались словно в сказке. Была ночь, на небе — месяц. И от его света искрится снег на улице и на крышах маленьких домишек. Окна в них светятся тусклым светом, вьется дымок из печных труб. И — тишина. Даже собаки не лают, только снег скрипит под ногами. И это — в центре Киева!

Мы подошли к дому, на крыше которого было множество «вертушек» разной величины и формы. Открыли дверь в дом и ахнули. Все стены подъезда были расписаны разными картинами. Как сказал Параджанов, это работа здешнего дворника, к которому мы и идем. Я запомнил один сюжет, называется «Секретарша». На первом плане — огромный красный телефон, а за ним — голая грудастая баба…

Параджанов постучал в какую-то дверь. Она открылась — на пороге стоял босой старик с длинной седой бородой. Он был одет в домотканую рубаху и порты. Он поклонился нам всем и позвал в комнату, но мы не пошли. Мы и так видели, как расписано все, что было в комнате. Даже шары на старинной кровати… Параджанов о чем-то пошептался со стариком, и мы ушли.

Через некоторое время, когда я снова приехал в Киев, Параджанов подарил мне на память икону. Она и сейчас висит у меня на стене…

В Молдавию я ездил редко. Там не было никого, кто мог бы снять хотя бы добротное кино. А Эмиль Лотяну уже был на вершине славы, так что помогать ему не требовалось. Мы с ним дружили, хотя во ВГИКе он ухаживал за моей будущей женой Галей Копалиной.

Правда, один раз у меня произошел незапланированный выезд в Кишинев. Сам товарищ А. Романов поехал на какое-то партийное сборище, а меня назначили сопровождающим, как куратора Молдавии. На собрании партбоссов я не был. Но я ездил с ними в какой-то совхоз-миллионер. Из совхозной «дегустаторской» на своих ногах вышел только мой начальник. Остальных выносили шоферы и помощники. По пути к машинам они безбожно пинали своих «повелителей», вымещая накопившуюся у них злость…

В 1968 году я решил начать свою профессиональную жизнь заново, хоть и трудно было на это решиться. Я поменял карьеру в системе Госкино СССР на совершенно непредсказуемое будущее. Ушел из Госкино и поступил на Высшие курсы кинорежиссеров.

Мои педагоги Трауберг, Алов, Наумов и Хуциев сомневались, что я действительно буду учиться, имея такой опыт за плечами. Но я стал самым прилежным учеником и даже был выбран старостой курса.

Никто из студентов не сделал театральной постановки, а я поставил «Однодневную стоянку» Джека Лондона. Никто не снял курсовую работу, а я снял двухчастёвку «Парк открыт ежедневно», где актерами были мои товарищи с курсов. Я действительно учился снимать кино. Именно поэтому мне разрешили снять диплом — короткометражку «Белые дюны». Сценарий, естественно, написал я сам. Его утвердили и на курсах, и в Госкино, и на Рижской киностудии. Она была выбрана не случайно. Я много раз бывал на взморье, в гостях у Виктора Лоренца, и хорошо знал все побережье Рижского залива.

Постановочной сложности сценарий не представлял: три актера, девочка и белые дюны у моря. Актеры были выбраны быстро: молодой тогда Юозас Будрайтис, Наташа Гвоздикова (тогда студентка ВГИКа) и Андрей Юренев.

А вот с актрисой на роль дочки персонажа Будрайтиса были сложности. Я был убежден, что моя дочь Маша лучше всех подходит, и не потому, что она дочь режиссера. Но уже на пробах, которые проводились на натуре, она или от моих громких команд, или потому что устала, начала капризничать, а потом разревелась. И тут Будрайтис взял Машу за руку, и они ушли за дюну. Скоро они появились, и мы быстро сняли пробу.

Проба с Машей была хорошая. Ее рекомендовали мне и худсовет студии, и курсы. Но я испугался, что она будет капризничать на съемках, и «по семейным обстоятельствам» сам отказался от нее. Правда, потом в кино она все равно осталась. Маша окончила киноведческий факультет ВГИК, работала редактором на Центральной студии документальных фильмов. Ее сын, мой внук Петр, уже окончил операторский факультет ВГИК, курс Михаила Аграновича, и успешно работает по специальности.

Съемочная площадка нашего фильма была в прибрежных дюнах местечка Саулкрасты. Мы всей группой чистили ее, убирая следы присутствия здесь курортников. Оставили лишь живописные коряги, которые придавали пляжу ощущение какого-то излома, созвучного с судьбой главного героя. Вообще в картине было мало слов, она строилась на нюансах, деталях, подтексте…

И у нас сразу начались неожиданности. Как только мы очистили площадку для съемки, раздался рев мотора. Из-за дюны вылетел… танк Т-34! И — прямо на операторскую группу, которая устанавливала камеру на штатив… Оказалось, что недалеко от нас располагалась танковая часть, а командир послал танк за водкой в поселок «Саулкрасты».

Это все рассказал мне механик-водитель, а я рассказал ему, почему нельзя ездить на танке по нашей площадке.

— Добро! — сказал танкист.

Танк лихо развернулся и помчался по прибрежной кромке… Море тут же смыло следы гусениц. Обратно танк промчался по той же кромке моря.

Другая неожиданность была посерьезней. Все время светило яркое солнце — подарок для курортников. Но нам была нужна другая погода — серое небо и легкий туман, идущий с моря… В общем, мы «загорали» недели две. Все кино отрепетировали раз десять, а солнце все сияло.

Меня вызвали к директору киностудии Лепешко. Он сказал, что моя группа срывает выполнение производственного плана всей Рижской киностудии. Я ему в ответ долго рассказывал о нюансах, подтексте и символике. Он все понял и сказал, что «Саулкрасты» — по-латышски «Солнечный берег». Хорошее место выбрали, молодцы! Просто смех сквозь слезы…

Наконец, набежали облака, с моря пришел нужный нам легкий туман, и мы за день сняли всю короткометражку. Ура!

Это было в субботу, а в воскресенье студия не работала, и отснятый материал, т. е. негатив, оператор до понедельника оставил в сарайчике своего ассистента. Тот строил дачу в «Саулкрастах». Вся группа, озверевшая от двухнедельного пребывания под палящим солнцем, рванула в Ригу, ну я и тоже.

Вместе редакторшей и директором фильма мы сидели в кафе «Луна» и «обмывали» радостное событие. И тут появился оператор со своим ассистентом и сказал, что весь отснятый материал вместе с дачным сарайчиком сгорел. Там произошло короткое замыкание в электропроводке.

Ну, это уже слишком! Я напился и очнулся неизвестно где. Я лежал одетый на каком-то диване, а рядом почему-то лежала редакторша. В комнате было белым-бело, и дышать было нечем. Это шел дым от погасшего камина… Я еле добрался до закрытого окна, но у меня не было сил открыть форточку. Тогда я просто навалился на окно, и его стекло треснуло и посыпалось… В комнату ворвался воздух… Редакторша скоро тоже пришла в себя. А ведь реально наутро могли пойти разговоры, что я напился с горя, закрыл печную заслонку, и мы с редакторшей задохнулись. Слава богу, пронесло…

В понедельник было солнце, а во вторник и среду была «наша» погода, и мы все сняли снова.

«Белые дюны» были прекрасно приняты и на курсах, и в Госкино. Там даже собирались послать картину на фестиваль в Канны. Но А. Романов сказал: «Не нужны нам эти Антониони и Феллини»… И никаких кинофестивалей не было. Хорошо, что фильм вообще выпустили на экраны в каком-то альманахе.

Вот так началась моя режиссерская жизнь. И тут же закончилась. Я пробовал пробиться на несколько киностудий, но безрезультатно. Очевидно, мнение товарища А. Романова было доведено до сведения руководителей киностудий…

Прошло больше полугода. Я понял, что нужно искать другую работу. И тут на «Мосфильме», в объединении «Юность» появилась вакансия — ушел прежний главный редактор. Многие знали меня еще по работе редактором в Госкино, и мне предложили занять освободившееся место в «Юности». Я согласился. У меня была целая редколлегия, а в объединении работали такие режиссеры, как Быков, Митта, Кеосаян, Усков с Краснопольским и др. Художественным руководителем объединения был А. Зархи. Я считался его замом и проводил большинство худсоветов.

На «Мосфильме» я познакомился с Сергеем Воробьевым. Рядом со студией у меня спустило колесо, а запаски не было. Возиться с машиной было некогда, поскольку мой очередной худсовет начинался через 5 минут. И тут подошел парень и сказал:

— Давайте, я колесо сделаю и поставлю.

Он работал в нашем студийном гараже. Колесо он мне починил и поставил. А я познакомил его с каскадерами. Он стал прекрасным каскадером автомобильных трюков. Мы потом работали почти на всех моих фильмах. Подружились, и даже вместе сценарий написали. Жаль, что не нашли средств поставить фильм…

Работа у меня была нескучная и творческая, но мне хотелось снимать кино самому. Так продолжалось до 1972 года — до того момента, пока я не встретил режиссера Ю. Карасика, который только что снял фильм «Шестое июля». Ему предложили работу на Рижской киностудии. Сценарий под названием «Петерс» был уже утвержден всеми инстанциями. Он рассказывал о деятельности заместителя Ф. Дзержинского латыша Якова Петерса.

Материал фильма: восстание левых эсеров в 1918 году и подавление его силами ВЧК и латышских стрелков. Поскольку фильм «Шестое июля» тоже об этих событиях, Ю. Карасику не хотелось повторяться, и он предложил мне снять фильм «Петерс». Оказывается, меня ему рекомендовал Ролан Быков, который видел мои «Белые дюны».

Недолго думая, по протекции Ю. Карасика я поехал в Ригу, где на киностудии меня уже знали. Так началась моя долгая режиссерская жизнь…

В Риге меня уже ждал друг Витя Лоренц.

Понимая, что я не потяну проживание в дорогостоящих гостиницах, он провел соответствующую работу на киностудии. На выбор мне предоставили несколько вариантов жилья по минимальной цене и даже с питанием. Я выбрал монтажера Астриду Сигате, с которой мы вместе и проработали на всех трех фильмах, снятых мной в Риге. Астрида была старше меня, с ней жили ее мама и взрослый сын. Хочу отметить, что более преданного мне друга и работника в чужом городе я бы не нашел…

Виктор познакомил меня и со своим другом Майклом Пономарчуком. Это был человек фантастической энергии. Он был старше меня лет на двадцать, отвоевал всю войну, был награжден, из рядовых дорос до капитана. После войны за что-то отсидел пять лет. Потом начал торговать лесом и стал «подпольным» миллионером. Я часто бывал в его доме на окраине Риги. Мы дружили до самой его смерти. Он умер в Голландии, когда ему было уже далеко за восемьдесят… При первой же встрече Майкл пригласил меня пожить у него в доме. Но я тогда совсем не знал его, и отказался. Как-то Майкл повез нас с Лоренцем в курортный ресторан «Лидо», куда пускали только избранную публику.

У Майкла был свой причал на Даугаве и скоростной катер. Поэтому я быстро научился кататься на водных лыжах, а вскоре стал почти тренером.

Окончательно я покорил своих рижских друзей, установив почти профессиональный рекорд в авторалли.

В подготовительный период перед съемками я несколько раз курсировал между Москвой и Ригой на своих «Жигулях», а это больше 1 000 км. Я никогда не спешил, и часто отдыхал, хотя никогда не ночевал по дороге. А тут вдруг, не помню почему, я поспорил с Майклом, что доеду от Москвы до Риги за 10 часов! Ну и поехал, положив в багажник пару канистр с бензином, чтобы нигде не останавливаться для заправки. И я почти за десять часов долетел до пригорода Риги, где жил Майкл, открыл дверцу и вышел из машины. Но оказалось, что не вышел, а выпал. Сколько я лежал у колес своих многострадальных «Жигулей» — не помню. Ноги не шли… Я понял, что это так перестроился мой вестибулярный аппарат за время беспрерывного сидения за рулем в течение 10 часов… Я лежу и даже крикнуть не могу… Спасла меня и мой рекорд овчарка, охранявшая усадьбу Майкла. Она громко залаяла. Тут же из дома выбежал сам хозяин с женой и Витя Лоренц…

После этого Майкл отдал в мое полное распоряжение свой причал и катер. И я был их хозяином целых четыре года!..

На киностудии мне сформировали отличную съемочную группу. И это понятно, ведь для латышей фильм «Петерс» был фильмом об их национальном герое, заместителе самого Феликса Дзержинского! Поэтому мы работали быстро и качественно. Натуру выбрали быстро, тем более что она в основном была в Москве, центральную часть которой я хорошо знал еще с детства.

С актерами тоже не было проблем. Главного героя играл латыш Гирт Яковлев. Худсовет утвердил всех предложенных мной актеров. Кроме одного. На роль Бориса Викторовича Савинкова я представил Владимира Высоцкого. Буквально гробовая тишина наступила в зале худсовета, когда на экране появился Высоцкий. Он, одетый в военный френч, ходил мимо машинистки, и диктовал ей свою знаменитую программу офицерского «Союза защиты Родины и Свободы»: «Первое — свержение Советской власти» и т. д.

Сколько я не рассказывал худсовету о величии победы большевиков над такой грандиозной личностью, какой был Савинков, все было напрасно… Очевидно, что Володя переиграл бы всех остальных революционеров в фильме… И мне пришлось согласиться с решением худсовета. А я-то хотел рассказать в своем фильме о разных партиях, боровшихся за власть, об их программах. Ведь мало кто тогда знал, да и сейчас знает, о тех задачах, которые ставили перед собой партии эсеров, анархистов, меньшевиков и т. д. А ведь в их программах было много полезного и нужного для страны. Если бы к ним прислушались большевики, тогда не было бы такой жуткой и кровавой «мясорубки», которую устроили в России захватившие власть революционеры…

Два генерала (консультанты с Лубянки) азартно помогали мне в поисках материалов о политических противниках большевиков в 1918 году… В результате фильм получился почти двухсерийным. В таком виде его посмотрел сам Ю. Андропов. После выполнения его «серьезных советов» фильм «Петерс» был признан правильным — как по содержанию, так и по метражу. На очередном Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате картина была отмечена призом. Я думал, что дадут приз за режиссерский дебют, но наградили исполнителя главной роли Гирта Яковлева…

Первый фильм — и первые уроки, как выкрутиться из тяжелого положения, в которое я в дальнейшем попадал почти в каждом своем фильме из-за малобюджетности (начальство очень меня «любило»). Но в «Петерсе» было два случая совсем другого рода…

Так уж в кино повелось, что зиму снимают летом, а лето — зимой. Следуя этой традиции, в «Петерсе» мы снежную зиму 1918 года снимали летом 1972 года на огромной Дворцовой площади. Вся она была залита пожарной пеной, создававшей иллюзию снега, по которому ходили люди в зимней одежде, проезжали пролетки и т. п. Но все это было задним фоном для прохода двух актеров, произносивших важный текст…

Все было готово к съемке, и я командую: «Мотор! Начали!». И в это время с Невы задул сильный ветер. За секунду вся огромная площадь лишилась «снежного» покрова. Он просто улетел… Залить такую площадь второй раз пожарным было нечем. Они и так вылили дневную норму пены всего Ленинграда!.. Кошмар, да и только!

И тут я вспомнил слова одного из моих учителей Владимира Наумова: «Если на переднем плане происходит что-то интересное и главное для зрителей, то никто не будет изучать, что происходит на втором плане, или на фоне».

Так я и сделал. Вопреки истории, наша Дворцовая площадь 1918 года была совсем без снега. Но этого не заметили даже мои генералы-консультанты…

Совсем другая история произошла в Москве, на Цветном бульваре. Здесь Б. В. Савинков назначил смотр офицеров своей организации. Он сидел на садовой скамейке, а мимо проходили люди с явно офицерской выправкой, чтобы и зритель понимал, кто эти люди…

Но по какой-то причине большинство отобранных для этой съемки «офицеров» не явились. Сняли проход не более десятка офицеров. Ну и где могучий офицерский «Союз защиты Родины и Свободы»? И я на озвучании поставил на изображении Савинкова и этой десятки офицеров нарастающий грохот сапог парадного полка Красной Армии, проходившего мимо Мавзолея. И всё сложилось…

После фестиваля ко мне в Москву приехала целая делегация: Заместитель председателя ЦК КПСС Латвии по пропаганде, Председатель их Госкино и Директор Рижской киностудии.

Я их очень хорошо принял. Помню, мы после застолья почему-то сидели на полу в моей большой комнате и решали государственные проблемы. Руководитель Латышского кинематографа предложили мне переехать в Ригу. Они обещали звание, большую квартиру в центре города, дачу на взморье и черный автомобиль «Волга» (!). Я поблагодарил их, но отказался, поскольку жил с родителями, у которых это всё было.

А от работы я, естественно, не отказался. И предложил им заказать сценарий о родоначальнике советской внешней разведки латыше Берзине. Но поскольку работа над будущим сценарием представлялась довольно тяжелой и долгой, т. к. будет связана с весьма серьезными организациями, я бы мог пока снять что-нибудь «полегче»… Латышская делегация обещала подумать…

Немного заработав на «Петерсе», я впервые решил выехать за границу. Цель у меня была одна — Гетеборг. Там, говорил кто-то из моих родственников, на пляже есть огромный гранитный камень, отполированный морем и временем. С этого камня в древности жители этих мест, прежде чем идти в бой, ныряли. Так они словно «очищались» в водах моря. Некоторые, говорят, и не выныривали…

На пароме я переехал из Финляндии в Швецию. Побывали мы и в Гетеборге. Там действительно был пляж с отполированными камнями. Я нашел камень побольше и прыгнул с него в море. Оно было очень холодное, но я благополучно доплыл до берега…

В Риге мне предложили снять трехсерийный телефильм «Морские ворота» — по одноименной повести местной писательницы. Это был рассказ о семье рыбаков, живущих в порту Вентспилс. Повесть была вполне приличная, и я согласился. В этом фильме снимались все прибалтийские «звезды» — Артмане, Павулс, Думпис, Томкус, Майнелите и т. д. Володя Высоцкий написал для фильма четыре песни — о море, о любви и т. п. Латышское руководство их приняло, и я приехал в Москву на ЦТ, чтобы утвердить их.

Целый день я просидел в приемной у заместителя председателя Центрального телевидения С. И. Ждановой. К вечеру она соизволила выйти в приемную и изречь, даже не посмотрев на меня: «Высоцкого на телевидении никогда не будет!»

Вместо Высоцкого песни для фильма написал Ю. Визбор.

С Юрием Визбором я познакомился в квартире моей тогда еще будущей жены Гали Копалиной. Однажды, когда ее родители были на даче, она привела меня к себе домой, в «министерские хоромы» в здании старого Дома кино на улице Воровского. Вся квартира Копалиных была оккупирована бардами, среди которых был и брат Гали — Володя. Он и познакомил меня с Визбором. Бардовские посиделки закончились поздно вечером…

«Морские ворота» мы снимали в портовом городе Вентспилс. Там мы крепко сдружились с местными рыбаками и даже с пограничниками. Поэтому все они один раз нарушили свои приказы и инструкции. Нам нужно было по сюжету снять шторм, заставший рыбаков в море. Среди экипажа этого траулера должен был находиться и наш актер.

Во время шторма, как правило, рыбаки отдыхают. В такое ненастье и пограничники не выпустят их через «Морские ворота» из порта. Но мы упросили одного капитана в шторм выйти в море. Уломали мы и пограничников, они сделали вид, что ничего не видят…

Наш капитан, разом выпив полбутылки водки, запел какую-то морскую латышскую песню… Он вывел сейнер через морские ворота так, словно не было ни высоченных волн, ни пронзительного ветра…

Поскольку мы снимали актерскую сцену на палубе, то моментально промокли до нитки. Резиновые «робы» совсем не помогали, а босиком ходить было как-то легче и уверенней, особенно мне. Я работал ассистентом у своего оператора, поскольку экипаж и так был почти весь сокращен, а тут эти киношники!.. Мне приходилось относить отснятые кассеты в кубрик и приносить новые… Пару раз чуть не улетел за борт… Еще раз вспомнилось: «Если в море утону, знать судьба такая!..»

Но мы все удачно сняли и пошли к берегу. Капитан передал по рации пограничникам и нашему директору, метавшемуся по пирсу: «Скоро будем. Нужна баня и много водки».

Так все и было.

А еще из Вентспилса мне иногда приходилось с бешеной скоростью мчаться в Вильнюс. Мой дорогой друг Майкл на старости лет влюбился в нашу киногероиню Эву Майпелите… И, как прославленный раллист, я был шофером у Майкла. Машина у него была зверская. Иногда я выжимал из нее до 160 километров в час! А купленные моим другом «гаишники» только козыряли нам — что в Латвии, что в Литве…

Телефильм «Морские ворота» получил Главный приз на Международном кинофестивале «Человек и море», который проходил в 1976 году в Таллинне. Но за год до этого в Латвии был крик, что «Морские ворота» — это не латышская картина. Ну, а чья же тогда? Тем более что фильм латышам нравился. Спор решила автор романа, она пригласила меня к себе и прилюдно поблагодарила за прекрасную работу…

Сценарий «Ян Берзин» писали несколько авторов, но работа сильно затягивалась. И мне опять пришло в голову снять фильм нейтральный, без всяких революционных войн, побед и строительства прекрасного будущего. И даже не про Россию, а что-нибудь из Средневекового европейского эпоса. Однажды мы уже обсуждали эту идею с Борей Хмельницким и Володей Высоцким, сидя утром за столиком в гостинице «Рига».

Они тогда приезжали ко мне на кинопробы к фильму «Петерс».

— Борис сыграл бы благородного разбойника, — сказал Володя, «оценивающе» посмотрев на Хмельницкого.

— Вылитый Робин Гуд — усмехнулся я.

— А ты бы сыграл менестреля и пел любовные песни для прекрасных дам, — сказал Борис Володе.

— Запросто! — улыбнулся Володя.

Тем разговор о Робине Гуде тогда и закончился…

А сейчас мы с К. Раппортом быстро написали сценарий «Стрелы Робин Гуда», и его быстро утвердили все инстанции. Утвердили и всех актеров, представленных мной, и самого Бориса Хмельницкого в роли Робин Гуда. Высоцкий сниматься не мог, поскольку у него были другие планы, но он записал для фильма шесть потрясающих баллад. Кроме того, он впервые стал композитором фильма! Хочу отметить, что тексты баллад был утверждены руководством Госкино до начала съемок.

Большую часть «Стрел Робин Руда» мы снимали в Польше, в знаменитом немецком орденском замке Мальборк. Вот уж он-то построен на века и красив в каждом элементе… А актеры были какие! Поляки специально приходили посмотреть на Борю Хмельницкого и Регину Разуму, Вию Артмане и Эдиса Павулса. А какой был роскошный Альгис Масюлис!

Удивительно, но Боря Хмельницкий так вжился в образ Робин Гуда, что стал стрелять из лука не хуже своего легендарного героя. В одной сцене он, уклоняясь от пущенной в него сверху стрелы, должен был сделать кувырок вперед, держа в руке полутораметровый лук с уже заряженной стрелой, и выстрелить вверх. А там, в узком окошке церковной башенки, уже «убитый» стрелой Робин Гуда актер с интересом наблюдал за съемками, которые шли внизу. Хорошо, что этот актер успел увернуться от стрелы, мастерски пущенной Борисом Хмельницким. Второй дубль — и снова актер еле успел увернуться от стрелы Робин Гуда! Вся группа и каскадеры аплодировали Боре. Следует отметить, что все трюки в фильме он выполнял сам, каскадеры не дублировали его…

Работа над фильмом шла быстро и даже с каким-то вдохновением. Осенью 1975 года мы сдали картину в Латвии и приехали в Москву.

За день до показа фильма в Госкино СССР мы устроили небольшой просмотр «Стрел Робин Гуда» в Малом зале старого Дома кино. Пришли все свои, французы из посольства, Володя Высоцкий с Мариной Влади… После просмотра Володя шепнул мне:

— Завтра картину не примут!

Я думал, что он шутит. Но он оказался прав. Он не сказал мне, почему не примут. Я думаю, он побывал в гостях у какого-то высокого руководителя и сказал ему что-то не то. Кстати, все эти руководители имели дома записи песен Высоцкого и слушали их. И тем не менее…

Утром в Госкино фильм не приняли. Его разнесли в пух и прах. В основном ругали баллады Высоцкого, которые якобы портят фильм, не соответствуют тому и этому и т. д.

Фильму дали самую низкую категорию. Так что работал я бесплатно…

Из кабинета заместителя председателя Госкино СССР, где происходило судилище, я вышел со словами:

— Если я сюда еще раз приду, то только с автоматом!

И я так грохнул дверью, что посыпалась штукатурка…

Через некоторое время фильм «Стрелы Робин Гуда» вышел на экраны без баллад Высоцкого, а с песнями Раймонда Паулса… Естественно, я не имел к этому никакого отношения. Весь монтажный цех Рижской киностудии отказался работать по перемонтажу фильма. Дирекции пришлось привезти монтажера из Москвы…

Единственная авторская копия фильма с балладами Высоцкого лежит у меня в прихожей под диваном. Только один раз я показал ее в Доме кино на вечере памяти Высоцкого, и она мгновенно разошлась по кассетам. Фильм с балладами Высоцкого показывают сейчас буквально все каналы нашего телевидения…

Картина, даже без баллад Высоцкого, потом получила высшую категорию по прокату, была удостоена Приза за лучшую мужскую роль на Международном кинофестивале в Праге. И (невиданное дело!) даже был напечатан повторный тираж фильма.

А недавно правительство Латвии признало фильм «Стрелы Робин Гуда» национальным достоянием государства. Вот так…

А в тот жуткий день 1975 года я до ночи не мог зайти в свой дом… Уже поздно вечером жена вышла на улицу, взяла меня за руку и привела на кухню. Все семейство уже спало… Не говоря ни слова жена, налила мне стакан водки, который я выпил как воду. Потом я пошел к себе, не раздеваясь, лег на диван и сразу же уснул как убитый. А утром началась новая жизнь…

Мой телефон разрывался от звонков. Большинство звонивших мне сочувствовали, некоторые — издевались. А из Госкино позвонили и сказали открытым текстом, что я больше не получу работы ни на одной киностудии страны… И тут же — следующий звонок от Ивана Менджерицкого, сценариста и серьезного адвоката с большими связями. Естественно, он тоже был уже в курсе моих дел.

Менджерицкий предложил мне экранизировать роман Митчелла Уилсона «Встреча на далеком меридиане» (тогда было редкое «потепление» отношений между США и СССР, а роман рассказывал о сближении двух ученых ядерщиков из СССР и США). Трехсерийный телефильм уже стоит в плане киностудии «Беларусь-фильм». И если я согласен на эту работу, то Менджерицкий перезвонит мне через час. Ясно, что я был согласен, поскольку роман Митчелла Уилсона читал, и он мне понравился. А Гостелерадио и Госкино — организации разные.

Звонок от Менджерицкого прозвучал ровно через час. Все было согласовано. Я мог ехать в Минск…

В столицу славной Белоруссии я поехал на своем «Жигуленке», куда с трудом втиснулся и Иван Менджерицкий. Для него это действительно была проблема, потому что он весил килограммов двести или даже больше. «Жигуленок» основательно просел на правый борт и иногда цеплялся за неровности на дорогах. Милиция нас постоянно останавливала, но тут уж в бой вступал адвокат Менджерицкий. Он подчеркнуто медленно вылезал из «Жигуленка», и тут уж начинался настоящий цирк. Иван был адвокатом многих серьезных группировок тех лет, и не только московских. Он знал все законы, подзаконы и статьи УК, и в разговоре был чрезвычайно агрессивен и энергичен. К тому же, почти все начальники МВД были его приятелями… Поэтому до гостиницы, где мы остановились в Минске, нас сопровождала милицейская «Волга». А когда мы зашли в ресторан, оркестр заиграл мелодию из «Крестного отца»…

Договорившись обо всем с дирекцией киностудии «Беларусь-фильм», Ваня улетел в Москву. Из гостиницы я переехал к монтажеру нашего фильма, которая сдала мне комнату. Она считалась лучшим монтажером киностудии, да и жила рядом с ней. Сплетен, конечно, было немало, но я просто набил морду одному из мастеров лезть в чужую жизнь, и все сплетни сразу прекратились…

Могу себе представить, что обо мне говорила моей жене! А тут еще в Москве произошла странная история. Как-то я улетел в Минск, решив какие-то производственные дела в Москве со своим новым телевизионным руководством. А на следующее утро меня видели на пешеходном переходе через Ленинградский проспект (тогда там был аэровокзал) жена, тесть и теща. Они сидели в машине, которая остановилась у светофора перед этим переходом… Можно представить, что было, когда я в очередной раз приехал в Москву! Я даже сохранившийся авиабилет показывал, но мне не верили… Мистика какая-то…

Ну, а в Минске все шло своим чередом. Нашел двух главных актеров: В. Лановой играл советского ученого, а В. Дворжецкий — американца. С Владиславом Дворжецким мы просто подружились. Он много рассказывал о своем отце Вацлаве Яновиче, отмотавшего своей срок в сталинских лагерях. Кстати, они оба снялись у меня в этой картине. Владик Дворжецкий был человеком весьма одаренным, писал очень хорошую прозу. Но свои сочинения давал читать только нескольким друзьям…

Часть сцен мы снимали в Ялте, где югославы строили новый отель «под Америку»… Часть отеля уже работала, там мы и снимали американские интерьеры. Дом американского ученого мы снимали в одном из люксов гостиницы, где проживал Владислав Дворжецкий.

Рядом с гостиницей был винсовхоз «Карагач» (могу и ошибиться с названием). Однажды, в выходной день две милых винодельщицы пригласили Влада посетить это заведение. А он за компанию пригласил меня. Все началось нормально. Нам показали винные погреба и привели в дегустационный зал. Там девушки налили всем понемногу какого-то виноградного вина. Они предупредили нас, что нужно выпить из бокала только один глоток. Это мы и сделали. Оставшееся в рюмках вино девушки слили в пузатый кувшин, стоявший в центре стола. В освободившиеся бокалы девушки налили другого вина, и мы опять выпили по глотку, а оставшееся вылили в графин…

Сколько раз мы по глотку пили разное вино, ни я, ни Влад не считали. Но пузатый графин скоро наполнился, и девушки налили из него всем по целому бокалу…

…В себя мы пришли в люксе Влада уже вечером. В номере гуляло все руководство города Ялты, а мы с Владом с трудом соображали, где мы, и что с нами происходит. Курьезный, одним словом, случай…

В Ялте, слава богу, мы довольно быстро отсняли нужные объекты и выехали маленькой группой в Армению, на выбор натуры. Там, на горе Арагац, была метеостанция. Мы осмотрели ее и поехали вниз, в Ереван. Около вершины горы дорога пролегала по снежному коридору высотой метра два с половиной.

Красота в лучах солнца необыкновенная. Но когда ниже снег заканчивался, начиналась опасная дорога, вырубленная в скалах и скрытая за частыми изгибами и поворотами. И вдруг из-за одного такого поворота на бешеной скорости вылетел «ЗиЛ», и врезался в наш «РАФик», отбросив его на обочину дороги. Там он, искореженный, и стоял, покачиваясь над бездонным обрывом… Я сидел у входной двери и даже успел открыть ее. Но тут же захлопнул, увидев пропасть… Покачавшись немного, наш «Рафик» застыл на месте. Шофер-армянин, я, оператор и художник картины поочередно выбрались на дорогу через выбитые стекла салона.

Это случилось 15 апреля 1976 г. в ущелье Амберц. Я считаю этот день своим вторым днем рождения. А «ЗиЛ» после удара почти не пострадал, только его водителя еще долго трясло от страха.

Обратно в Ереван мы возвращались на милицейской машине. Наш спуск с горы длился целую вечность. Во всех придорожных селах все почти моментально узнали о нашем спасении и выходили на дорогу, чтобы приветствовать нас национальными танцами и угощениями. Только к утру мы попали в Ереван…

Жаль, что Жору Сирунянца я опять в Ереване не застал…

На юге мы закончили снимать натуру до Нового года и уже начали на киностудии строить павильоны. И тут мне сообщают, что оставшийся на несколько дней в Ялте Влад Дворжецкий попал в больницу с инфарктом.

Когда мы работали в Ялте, Влад как-то пожаловался на боль в груди. Естественно, я остановил съемки и отправил его в больницу. Там его исследовали и сказали, что это простой невроз. А как потом оказалось, на его еще первой кардиограмме были зафиксированы показания к инфаркту!

Руководство киностудии «Беларусь-фильм» поддержало нас. Декорации достроили и съемочную группу не расформировали, а отправили в отпуск до выздоровления Дворжецкого. Свой отпуск я провел в Москве, куда перевезли и Влада. Я все время общался с ним в больнице, а потом в писательском поселке Переделкино, где проходил его реабилитационный период. Мы стали с ним настоящими друзьями, чем я искренне горжусь.

Когда врачи разрешили ему работать, мы, не спеша, закончили съемки и озвучание.

Но вот смонтировать картину от нас потребовали за рекордно короткое время.

И в этом была виновата большая международная политика. Мой всезнающий автор сообщил, что скоро в США выберут президента, не склонного к добрым отношениям с СССР. Поэтому в нашем ЦК КПСС советуют быстро показать наш фильм (где, как известно, речь идет о дружбе ученых США и СССР), а то его совсем не покажут…

Мы успели — фильм показали по Центральному телевидению!

…И вдруг мне позвонили из Минска и сказали, что Владислав Дворжецкий умер. Это случилось в привокзальной гостинице маленького городка под Минском. К Владу приехала любимая девушка. Она долго стучала в его номер, но дверь никто не открыл. Тогда вызвали дежурного администратор с ключом. Дверь открыли, и увидели лежавшего на полу Дворжецкого. Он был в парадном костюме и с букетом цветов в руках.

Теперь его бюст украшает могилу на Кунцевском кладбище в Москве. Я часто там бываю. Недалеко от Владислава Дворжецкого лежат мои родители, родители и родственники моей жены, мой друг писатель Володя Амлинский, Боря Хмельницкий и его родители, режиссеры Лев Кулиджанов и Эдик Кеосаян, знаменитые генералы, ученые, художники… Это они создавали славу нашей стране…

Вскоре меня пригласил к себе директор Творческого объединения телефильмов киностудии «Мосфильм» Г. Марьяхин. Встреча была короткой, но весьма деловой. Марьяхин просто дал мне тематический план объединения с 1978 по 1980 год и сказал:

— Выбирайте, что вы хотите снять?

А я буквально за день до этой встречи с удовольствием прочитал повесть Юрия Кларова «Черный треугольник», в которой умно и увлекательно рассказывалось о событиях, связанных с ограблением Патриаршей Ризницы в Московском Кремле. По жанру это был увлекательный политический детектив. И время действия мне знакомое — 1918 год.

— Вот! — сказал я директору объединения, показав на графу тематического плана, где (о чудо!) значился «Черный треугольник. 3 серии».

— Только у меня… — начал я объяснять про отношение ко мне руководства Госкино, но Марьяхин перебил меня:

— Все давно знаю про вас. Но мы не Госкино, а другая контора.

— Но это же «Мосфильм…» — недоумевал я.

— Насколько я знаю, — опять перебил меня Марьяхин, — вы с 1972 года являетесь штатным режиссером «Мосфильма», и никто вас со студии не увольнял… Вас просто «открепляли» для работы на киностудиях в Риге и Минске.

— А вот и ваш директор картины Марк Шадур, — сказал Марьяхин, представляя вошедшего к нему в кабинет седого мужчину (ну кто же из «киношников» в те годы не знал одного из лучших директоров «Мосфильма» Марка Шадура!).

Я был совершенно потрясен всем происходящим…

— Вы уже завтра можете начать работу над «Черным треугольником», — сказал Марьяхин. — Но у нас к вам нижайшая просьба. Снимите сначала «Антарктическую повесть». Это про героев-полярников. Начальство уже всю кровь из нас выпило! Тоже три серии… Почти Джек Лондон… Вы же любите его (откуда он узнал, что я на режиссерских курсах ставил «Однодневную стоянку» Джека Лондона?). Решайте! Или две трехсерийные картины подряд, или один «Черный треугольник!».

Я попросил день, чтобы прочитать сценарий, автором которого были известный тогда писатель В. Санин, и решил рискнуть. Мне интересно было снять чисто актерское кино, поскольку внешних событий в «Антарктической повести» было мало. Главное — отношения между людьми в экстремальной обстановке.

Актеры у меня собрались прекрасные: Костя Григорьев, Альгис Масюлис, Толя Ромашин, Борис Хмельницкий, Саша Белявский, Юра Назаров, Наташа Фатеева. Я называл их «сборная СССР». Музыку к фильму писал сам Тихон Хренников.

Но готовому фильму, уже принятому руководством «Мосфильма», неожиданный удар нанес главный консультант фильма Е. Толстиков, старый полярник, Герой Советского Союза, заместитель И. Папанина по «Севморпути». Он испугался ответственности за показанные в фильме реальные драматические ситуации, хотя и сценарий читал, и материал смотрел… И, как главный консультант, не давал своё «добро» на принятие картины…

Тогда директор объединения Г. Марьяхин собрал в большом мосфильмовском кинозале больше сотни полярников. Пришли и академики, и простые работяги. Им и показали «Антарктическую повесть»…

Я ходил по коридору три часа и ждал, когда кто-нибудь выйдет из зала и скажет что-нибудь о фильме, но никто так и не вышел. Зрители вышли все разом после окончания просмотра и устроили в коридоре овацию…

Уже потом от имени всех знаменитых полярников в Гостелерадио СССР было послано такое письмо, что фильм «Антарктическая повесть» сразу приняли…

Правда, в период съемок фильма был эпизод, который испугал меня гораздо сильнее, чем угрозы нашего консультанта. «Полюс холода» Антарктиды станция «Восток» была построена на льду Финского залива, около поселка «Репино». И мы уже сняли там несколько сцен. Но однажды утром, приехав на съемочную площадку, я понял, что возможно фильм придется доснимать следующей зимой. Воздух внезапно так потеплел, что наш «Полюс холода» заливали лужи, а радиомачта могла рухнуть в любой момент. Что делать, не знал никто. Я, грешник, молился и молился… И когда к нашей декорации уже нельзя было даже подойти — вода стояла почти по колено — вдруг ударил мороз. И это всё за один день! С перепугу мы буквально за пару дней сняли всё, что было связано с натурой «Полюса холода»…

Радость была всеобщая. Да еще у нашего толстяка Хари Швейца, игравшего в фильме повара, случился день рождения. Так что вся группа, во главе с грозным директором Марком Шадуром, гуляла в ресторане гостиницы «Ленинградская», где мы жили. А я в это время лежал в своем номере с температурой, поскольку пока бродил по коварному «Востоку», жутко промок, а потом и простудился…

Но тут в номер ввалился огромный именинник, завернул меня в одеяло и понес на руках в ресторан. Таких аплодисментов, какие раздались в ресторане при нашем появлении, я больше никогда не слышал. Но, думаю, аплодировали не мне, а Хари Швейцу…

Зимой 1978 года после «Антарктиды» меня потянуло в теплые края. И я с группой наших «киношников» посетил Индию, откуда потом нас завезли в Таиланд. Там, плавая в бассейне гостиницы города Чангмай, я в одиночестве встретил свой сорок пятый день рождения, специально не поехав на очередную «барахолку», куда умчалась вся наша группа. А я просто медленно плавал в бассейне, окруженном джунглями, тянувшимися до горизонта. Оттуда мне светил яркий луч. Это было отражение солнечного света от золотого Будды, который стоял где-то там в дали… Состояние такого невероятного покоя, царившего вокруг, да и во мне самом, я еще никогда не испытывал…

«Черный треугольник» тоже был актерским фильмом, поскольку сама интрига была не очень динамичной. В фильме снимались почти все актеры из «Антарктической повести». К ним присоединилась только Жанна Болотова, удивительно талантливая актриса. Я думаю, что «Черный треугольник» по работе актеров — мой самый лучший фильм. Я даже не могу выделить, кто был лучше — Борис Хмельницкий или Костя Григорьев, Толя Ромашин или Альгис Масюлис, Борис Химичев или Леня Кулагин… Все они были очень разными, но как будто всю жизнь вместе играли в одном театре.

Ну а я как-то раз позволил себе пошутить над одним из них.

Мы снимали на Рижском вокзале сцену приезда одного из персонажей фильма из Петрограда в Москву. По неизвестной причине поезд, специально задекорированный под дореволюционный, пришлось очень долго ждать.

За это время, персонаж, который «приедет» в Москву из Петрограда успел хорошо «принять на грудь» в привокзальном ресторане.

Наконец, поезд подошел к перрону, и актер еле взобрался по высоким ступенькам в вагон. Поезд, погрузив массовку, отошел недалеко от вокзала, а потом плавно вернулся обратно, словно после долгого пути.

Я дал команду «Мотор!», и из поезда начали выходить пассажиры. Наш персонаж еле-еле снова спустился на перрон и прислонился к одному из столбов, на которых держалась крыша перрона.

— Стоп! — закричал я — Съемка отменяется! В таком состоянии снимать актера нельзя!

Часов в 12 ночи актер позвонил мне и поклялся, что больше «ни-ни». Умолял простить его. Он не знал, что съемка отменилась потому, что поезд подошел к перрону не той стороной — на вагонах было крупно написано «СССР» и «РЖД».

Дирекция творческого объединения «Телефильм» работала как надо. На территории «Мосфильма» нам построили целый «Хитров рынок», легендарный в свое время. Ну, а уцелевшие еще с прошлого века улицы, дворы и закоулки около Палашевского рынка и «Патриков» я знал с детства. И однажды именно на «Патриках» у меня произошла мистическая встреча.

В вечерний «режим» шла съемка какой-то сцены. Мы с оператором разместились на низком балкончике старого дома. И вдруг я увидел в толпе обычных зевак Иру, мою первую девушку, с которой мы встретились на выпускном вечере и сидели потом на скамейке около Патриарших прудов… Я просто остолбенел. И тут «мою Иру» за руку потащила куда-то в толпу женщина моего возраста, похожая на «мою Иру». На ней была какая-то нелепая шляпка, из-под которой виднелись крашеные в какой-то странный желтый цвет волосы. Так я увидел дочь Иры и саму Иру… Они исчезли в толпе, хотя я во весь голос кричал с балкончика: «Ира!»

Так я повидался со своей первой любовью…

25 июля 1980 года ночью мне позвонил Боря Хмельницкий и сказал, что только что умер Володя Высоцкий. А под утро позвонил пьяный заместитель председателя Госкино СССР, когда-то руководивший экзекуцией над «Стрелами Робин Гуда», и, заплетаясь, сказал:

— Умер твой Высоцкий… Понял? Теперь снимай…

Странный какой-то звонок был. И что значит — «теперь снимай»?

Прошло время, которое, говорят, лечит… Но — кого как.

И вот однажды в коридоре «Мосфильма» я встретил главного редактора студии Леонида Нехорошева. Я мало его знал, поскольку у нас с ним не было причин часто пересекаться. Нехорошев остановил меня и задал странный вопрос, вернее сделал предложение:

— А почему бы вам не снять фильм о романтической любви, о рыцарях, о турнирах, посвященных прекрасным дамам? Ведь ваши «Стрелы Робин Гуда» побили все рекорды проката…

— А разрешат? — спросил я, удивившись предложению Нехорошева. — Я бы и баллады Высоцкого нашел как использовать…

— А почему нет? — улыбнулся Нехорошев. — Вы подумайте и заходите ко мне.

Это был подарок судьбы. Я ведь мысленно давно «примерил» баллады, исключенные из «Стрел Робин Гуда», к роману Вальтера Скотта «Айвенго». И герои были там почти одинаковые — и Робин Гуд, и монах Тук, и Ричард Львиное Сердце…

Через день я пришел к Нехорошеву с согласием. Но при условии, что сценарий фильма «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» будет писать он сам. Я понимал, что у главного редактора «Мосфильма» хватит сил пробить свой сценарий, а заодно и реабилитировать меня перед Госкино СССР.

И мы договорились, что уже в сценарий должны быть вставлены тексты баллад из «Стрел Робин Гуда», которые будут соответствовать сюжету или эмоциональному настрою ряда эпизодов. И все получилось! Мне пришлось убрать только две баллады «О лебедях» и «О ненависти».

Повезло мне и с натурой. На Украине я совершенно случайно обнаружил прекрасный замок в местечке Хотин, на берегу Днестра. Этот замок я снимал потом и в другом своем «рыцарском» фильме. А какой потрясающий лес и поля я нашел недалеко от города Черновцы, где и обитала съемочная группа!

Правда, спокойно работать и на этом фильме мне не дали. Именно в тот радостный день, когда мы нашли прекрасную натуру для фильма, мне позвонила директриса нашего объединения на «Мосфильме» и пошутила: «А ваш фильм закрывают!». Меня чуть удар не хватил — кто? почему? Директриса отвечает: «Нет, не закрывают. Но с картины сняли 100.000 рублей!»

А нам и так выделили сумму, которую дают на съемки современной картины, причем камерной…

Оказывается, сын Председателя Госкино СССР Ермаша окончил режиссерский факультет ВГИК. Ну и, естественно, собрался снимать свой диплом. (Никто случайно не видел этот фильм под названием «Лунная радуга»?) А бюджет на кинопроизводство в том году был уже выделен и распределен. Значит, нужно сократить расходы на фильмы, которые укажет папа Ермаш, чтобы передать их на производство фильма любимого сыночка. Вот так…

Но я решил идти до конца. Не буду рассказывать, как нам удалось снять фильм за такие деньги. Просто съемочная группа у меня была золотая. Все помогали друг другу и по ночам реставрировали поврежденный за день реквизит, парики, костюмы, доспехи, оружие. И снимали даже трюковые сцены не больше двух дублей, сокращая таким образом количество «дорогих» съемочных дней…

А для меня этот фильм еще дорог одним трогательным воспоминанием. Ко мне на съемки приехала жена с дочками. Старшая, Маша, загорала и держалась подальше от съемочной площадки, где мы снимали рыцарский турнир. Младшей дочери, Кате, было тогда всего шесть лет. Поэтому ее интересовали и одежда дам, и оружие рыцарей, и лошади… В общем, ее все интересовало, и чтобы она не отвлекала от работы меня, костюмеров и гримеров, я отправил ее в массовку. Она сидела среди «дам», из которых Айвенго должен был выбрать «королеву турнира». Беззубая шестилетняя девочка, сидевшая рядом со взрослыми претендентками, придала бы, на мог взгляд, этой сцене немного юмора… Весь день Катя вместе с «массовкой» просидела под палящим солнцем, ни на что не жалуясь.

К вечеру, когда рабочая смена закончилась, я, порядком измочаленный, наконец, сказал:

— На сегодня всё!.. Всем спасибо!..

Народ стал расходиться, но тут ко мне подошел второй режиссер Леня Биц и напомнил, что мы планировали снять беззубую девочку, мимо которой проезжает Айвенго. Пришлось заново восстанавливать шеренгу красавиц, среди которых была и улыбающаяся беззубая девочка Катя…

Когда я вижу этот смешной кадр, то всегда вспоминаю своих друзей — оператора Веселера и режиссера Бица — с которыми я снимал этот фильм…

«Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» была куплена многими странами и стала одним из фаворитов проката в СССР. А, главное, я отдал свой личный долг Владимиру Семеновичу Высоцкому…

Ну а Катя не пошла в кино, с успехом занимается графическим дизайном, любит съемки рекламы. Ее сын Сергей учился на продюсера во ВГИКе, теперь — в Институте телевидения и радиовещания, имеет склонность к искусствам. И чем-то он очень похож на меня…

Продолжая свою любимую романтически-рыцарскую тему, я написал сценарий по роману Стивенсона «Черная стрела». Его на «Мосфильме» приняли без всяких замечаний, и предложили снимать фильм совместно с Францией — один из продюсеров оттуда заинтересовался этой работой. Он приехал в Москву, мы с ним встречались и на студии, и в частном порядке.

Оказалось, у него было желание сделать не романтический фильм, а какую-то мистическую тягомотину. Он предлагал мне приехать за его счет в Париж и поработать с его сценаристами. Я понял, что работа над фильмом затянется, да и идеи этого француза по переосмыслению романа мне совсем не нравились. И я, к удивлению дирекции «Мосфильма», отказался ехать в Париж, а вскоре со съемочной группой уехал на эстонский остров Саарема, на самую границу СССР…

И для меня, и для моей группы работать там было одним удовольствием.

На «Саареме» жили в основном рыбаки. Столицей острова был городок, тогда называвшийся Кингисепп. Там меня и поселили в квартире девушки, имени которой я таки не смог запомнить. Эта девушка переехала к своим родителям, у которых был двухэтажный дом с множеством комнат, лестниц, подвалов и всякой старинной утварью, выговорить названия которой тоже было совершенно невозможно. Такие дома были у большинства тамошних рыбаков. Отношение к нам на острове было самое благожелательное.

Там, на Саареме, мы нашли заброшенный аэродром времен Великой Отечественной войны, откуда наши бомбардировщики летали бомбить Берлин.

Действующих лиц в фильме было немного. Из «моих» актеров — Л. Кулагин, Ю. Смирнов, А. Филиппенко, А. Масюлис, Б. Химичев. Украшением картины, на мой взгляд, стала Галя Беляева. А вот с ее партнером мне не повезло. В роли Дика Шелтона должен был сниматься другой актер, но перед самым отъездом в экспедицию он попал в больницу. Пришлось быстро выбирать из ребят, которых снимали на актерских пробах. Я выбрал одного из них, но в нем не оказалось не особого обаяния, не темперамента.

Первый рабочий день фильма «Чёрная стрела» стал для меня и первым съемочным днем в качестве актера. Мы снимали сцену, когда прилетевшая из леса черная стрела убивает первого «нехорошего» человека. Его должен был сыграть отец покойного Влада Дворжецкого. Но я совсем забыл, что он был осужден по 58 статье, а «Саарема» — это граница СССР! Ему просто не дали билет, чтобы он долетел к нам из Горького, где он тогда жил. Пришлось сниматься самому… Я дождался, когда пущенная каскадером по леске стрела воткнется мне в грудь и, как умел, упал из лодки в воду… Оператор перевел камеру на лицо «убиенного»… Я убит, потому не дышу, лёжа в холодной воде, которая уже заливается мне в ухо. Скоро я уже с трудом сдерживаю дыхание и жду, когда оператор закончит меня снимать. А он снимает и снимает… Сколько времени я не дышал, и сколько холодной балтийской воды затекло мне в ухо, никто не знает. Но долго я не выдержал этой пытки, вскочил и заорал: «А «стоп» кто-нибудь когда-нибудь скомандует?!»

И тут захохотала вся съемочная группа, а оператор, продолжая смеяться, сказал:

— А мы все ждем, когда вы скомандуете. Вы же режиссер!

Ухо мне долго лечили в поликлинике у пограничников…

После «Черной стрелы» руководству «Мосфильма» было дано указание снять фильм о пограничниках, и оно решило поручить эту работу мне. Я сказал, что материал для меня новый, неизвестный. Но уж если делать, то лучше о морских пограничниках. Тут хоть морская романтика будет…

Ну, меня и послали во Владивосток. Там меня быстро отправили в Находку и определили на один из ПСКР (Пограничный сторожевой корабль), который отправлялся на боевое дежурство… Нам повезло, и мы буквально через сутки увидели японского «краболова». Я еле упросил нашего капитана, чтобы меня взяли в смотровую группу. Она состояла из молоденького лейтенанта и двух матросов с «калашами».

С нашего борта спустили на воду простую «казанку», судя по отбитой краске и вмятинам на корпусе, эта лодка повидала многое.

Японцы явно не хотели пускать пограничников на свое судно. Они отталкивали нашу «казанку» шестами, веслами, какими-то палками… Отрезвила их очередь из автомата, которую выпустил в воздух один из наших матросов. Мы забрались на борт «японца», и лейтенант стал проверять содержимое его трюмов. Он составил какие-то бумаги, поскольку японцы превысили положенные нормативы… Какие нормативы и чего они значат, я так и не понял. Японцам грозил большой штраф, поэтому они, сбившись на палубе в кучу, что-то злобно орали на нас…

Когда мы отчалили от японского краболова, выяснилось, что наша видавшая виды «казанка» дала течь. Метрах в двухстах от ПСКР она утонула. Хорошо, вода была теплая…

Проболтавшись в море и на берегу у пограничников еще несколько дней, я вернулся в Москву.

А на «Мосфильме», оказывается, уже нашли для меня сценарий о пограничниках. Он назывался «Перехват», и написал его Евгений Месяцев, известный кинодраматург, автор многих военных сценариев. «Перехват» мне понравился и своим динамичным сюжетом, и четко выписанными характерами героев. С автором у нас сразу сложились дружеские отношения. Е. Месяцев долго работал военным корреспондентом, так что он был для меня и консультантом. На мой взгляд, в фильме хорошо сыграли и Владимир Меньшов, и Андрей Ростоцкий. Хочу отметить, что «Перехват» стал первой большой работой каскадера Александра Иншакова, который потом снимался у меня почти во всех фильмах.

Кстати, с каскадерами связана одна история, произошедшая на этом фильме. По сценарию, скутер с американским шпионом должна была в клочья (красиво!) разнести ракета, пущенная с нашего вертолета. Наш технический руководитель трюковых съемок Аристов повез на место, где должен был взорваться американский скутер такое количество взрывчатки, что лодка под тяжестью этого груза затонула. А это было место, через которое наши пограничные корабли выходили со своей базы на охрану государственной границы. Узнав об этом, пограничное начальство закрыло фарватер и вызвало водолазов. Я думаю, пару дней настоящие шпионы могли спокойно подплыть к советским берегам, пока моряки не взорвали наш пиротехнический груз. Поэтому, когда на «Мосфильме» выбирали главу каскадеров, я всех агитировал голосовать за Иншакова, а не за Аристова.

«Перехват» зрители приняли очень хорошо. Да и до сих пор его часто показывают по центральным каналам телевидения. А я с этим фильмом ездил к нашим пограничникам, побывал даже в пустыне Гоби. Я показывал «Перехват» и во многих военных частях Вьетнама…

Снимать кино о современных событиях, даже если они решаются в приключенческом жанре, конечно, интересно. Но меня по-прежнему больше привлекали романтические истории рыцарских времен. А посему я написал сценарий по мотивам романа Вальтера Скотта «Квентин Дорвард». Сценарий приняли, но одно дело — литература, а другое — полноценное воплощение всего придуманного на экране. А я уже как-то утомился снимать исторические фильмы без серьезной финансовой и производственной основы. И я, хотя с детства старался следовать правилу «не верь, не бойся, не проси», решил пойти в Госкино, на приём к Виталию Игнатьевичу Сидоренко, заместителю начальника Главка кинопроизводства. Только он мог по своему статусу помочь мне с финансированием.

Я рассказал ему о своих проблемах. Он внимательно выслушал, потом позвонил в прокат и поинтересовался доходностью моих фильмов… Ну, а дальше все произошло, как в сказке: на фильм «Приключения Квентина Дорварда, стрелка королевской гвардии» были выделены дополнительные средства. А еще через «Совэкспортфильм» меня связали с румынским продюсером. В Румынии была прекрасная натура, целый павильон средневековой одежды и оружия, прекрасная группа каскадеров. И еще был огромный и хорошо сохранившийся замок. И все услуги румын стоили нам совсем недорого, т. к. их студия не снимала тогда ни одного своего фильма…

В картине работали очень хорошие актеры: Александр Лазарев-старший, Л. Кулагин, Ю. Кузнецов, Б. Хмельницкий, Б. Химичев, А Пашутин, В. Томкус, А. Иншаков, А. Яковлев, П. Буткевич. В главных ролях снялась молодежь — О. Кабо и А. Кознов.

В сентябре 1988 года, не дожив 5 дней до своего 85-летия, в Красногорском госпитале умер от рака легких мой отец. Его со всеми воинскими почестями похоронили на новом Кунцевском кладбище, среди генералов Великой Отечественной войны…

Во время съемок «Квентина» продюсер с румынской стороны, наблюдая за моей работой, вдруг предложил мне поехать в Испанию. Там у него затевался какой-то фильм, и он искал режиссера. Я конечно отказался. А может зря? Об этом я подумал уже после окончания фильма в 1988 году. Тогда в нашем кино — после всех реорганизаций и прихода к руководству кинематографом разных странных персонажей — начался самый настоящий развал.

А «Квентин» получил очень трогательную для меня Премию зрительского жюри на фестивале детского кино в Артеке в 1994 году.

В 1990 году, стараниями студии Ролана Быкова, я попал со своей съемочной группой в ФРГ. В замке, стоящем на берегу Рейна, мы сняли фильм «Рыцарский замок». Сценарий я написал по мотивам романтической повести Александра Бестужева-Марлинского «Замок Нейгаузен». Главные роли играли уже немного повзрослевшие Ольга Кабо и Саша Кознов…

Немецкое общество владельцев замков, стоявших вдоль Рейна, отказалось сотрудничать с русскими. Но я пробился к хозяйке замка в городке Браубах… Замок назывался «Марксбург». Хозяйка замка была просто сказочной красавицей. Я буквально остолбенел от красоты этой белокурой и голубоглазой молодой женщины. И она, конечно, видела, какое впечатление произвела на меня… Она разрешила нам снимать все, что нам будет нужно в ее замке. Мы подписали соответствующие бумаги и даже распили с ней бутылочку вина, которую принес слуга. И только тут я отметил странность в поведении этой красавицы — она ни разу даже не приподнялась над своим столом… Но вдруг где-то в соседней комнате зазвонил телефон. Она медленно стала подниматься из-за стола. И тут в ее глазах вдруг появилась какая-то безысходность и печаль. Она медленно пошла к двери, за которой продолжал звонить телефон… И тут я увидел фигуру красавицы! Бог мой! Ее бедра и ноги был страшной толщины, поэтому-то она все время и сидела за столом… Скоро появился слуга и сказал, что аудиенция окончена. Больше хозяйку «Марксбурга» я не видел.

Когда мы уже все отсняли в замке и собирались возвращаться домой, знакомый слуга принес мне конверт, в котором была открытка с замком «Марксбург». На обратной стороне открытки корявыми русскими буквами было написано: «Я дарю его тебе»… Так я стал «хозяином» орденского замка на Рейне…

Как прошел в прокате «Рыцарский замок», я не знаю, поскольку в те годы никто ничего не мог понять, полстраны вообще не работало. Заняться было нечем, и мы вместе с женой и старшей дочкой Машей написали сценарий «Цена сокровищ».

Это была история одного моего родственника, которую я о т кого-то слышал в детстве. В начале прошлого века Император Николай Второй послал несколько русских офицеров в Южную Африку. Они помогали переселенцам из Европы, бурам, в войне с англичанами — те стремились захватить у буров земли, где были найдены алмазные копи. На основе этой истории мы написали сценарий о романтической любви в жанре «вестерна». Неожиданно сценарием заинтересовалась студия Ролана Быкова.

В фильме снималась Наташа Боргесани, русская актриса из Италии, Саша Кознов и Александр Иншаков, который впервые играл главную роль. И, конечно, великолепные каскадеры, заменившие мне актеров: Богородский, Воробьев, Григорьев, Лаптев, Жизневский, Карпович. И я никогда не забуду прекрасного каскадера и человека Сашу Жизневского, и ту трагедию, которая произошла с ним на съемках…

Мой бессменный композитор и друг Игорь Кантюков написал к фильму лихую музыку, а совместно с Н. Болтянской — прекрасный офицерский романс…

Все тогда говорили, что мы переплюнули любой американский вестерн, но как прокатывалась картина, никто и не знал — страна всё разваливалась и разваливалась, ну и кино, соответственно, тоже…

После «Цены сокровищ», т. е. после 1992 года, у меня, как и у большинства моих коллег, началась полоса безработицы и безденежья. Киностудии закрывались, а руководители киноиндустрии занимались только теми делами, которые обеспечивали им благополучную жизнь.

И тем приятнее было предложение от Николая Бурляева посетить летом 1994 года III Международный кинофестиваль «Золотой Витязь», который он придумал и сам организовал. Кинофестиваль происходил в Тирасполе, только что отвоевавшем право на самостоятельность после военного конфликта с Молдавией. Жюри фестиваля вручило мне приз за сценарий «И я там был», который был моей дипломной работой на сценарном факультете ВГИК. Но не это было главным. В Тирасполе я встретился с интересными людьми и поклонился памятнику Александру Васильевичу Суворову, нашему великому полководцу. А еще я станцевал с какой-то актрисой свой последний в жизни вальс. Это было на вечере закрытия фестиваля.

Самым же главным достижением фестиваля было то, что я там познакомился с Александром Викторовичем Дубовицким. Он окончил мехмат МГУ, и, будучи еще студентом, работал в стройотрядах, где, очевидно, и получил какие-то серьезные знания о ведении бизнеса. Может, это и помогло ему подняться в наступившие трудные годы и стать серьезным бизнесменом. По-моему, он частично спонсировал и фестиваль в Тирасполе. Мы сразу подружились с Дубовицким и даже совершили лихую поездку через Молдавию и Украину в Одессу на его «Жигулях». Доехав до Одессы, искупались в море и вернулись обратно в Тирасполь. И плевать нам было на злые морды молдавских националистов!

Вернувшись в Москву, мы с Дубовицким решили снять документальный фильм о баскетболе, поскольку оба раньше болели этой «болезнью». Мы составили план съемок, провели интервью с несколькими знаменитыми игроками (по-моему, Саша знаком со всеми известными баскетболистами). Нам нужна была только зарубежная хроника, которую обещал достать Сергей Белов, один из лучших наших игроков прошлых лет. Летом 1995 года Дубовицкий с женой и я вылетели в Афины на чемпионат Европы. Но уже в самолете нам сообщили, что литовцы выиграли в четвертьфинале у наших. В качестве утешения неделю мы плескались в теплом море. А вернувшись в Москву, узнали, что Сергей Белов не смог достать нужную нам зарубежную кинохронику. Работа над нашим «баскетбольным» фильмом потеряла смысл.

Но мы с Александром Викторовичем Дубовицким продолжаем дружить семьями и болеть за ЦСКА. Я часто вспоминаю маленького Сашу, сына Александра, который гонял с нами мяч по баскетбольной площадке, и которому за точное попадание в кольцо я подарил свою бейсболку. Тогда она закрыла ему всю голову до шеи, а сейчас молодой двухметровый атлет учится в США за баскетбольную стипендию!

После «баскетбольной» неудачи я опять оказался безработным аж до 1997 года. А тут актер Борис Химичев, уже не помню, в какой раз, решил жениться. И женился — на даме с большими связями. Его жена — через Правительство Москвы и какую-то дагестанскую фирму — нашла средства для постановки фильма об основателе Москвы князе Юрии Долгоруком. Естественно, играть его должен был Борис Химичев. Тот заявил, что кроме Тарасова никто этот фильм снять не может. Ну, и завертелось… Актеров я пригласил хороших и известных. В фильме были занят Борис Невзоров, Михаил Глузский, Лидия Федосеева-Шукшина, Евгений Жариков, Аристарх Ливанов, Римма Маркова, Николай Олялин, Евгений Парамонов, Юлия Силаева, Александр Линьков и др.

Молодая актриса Ксения Игнатова, игравшая роль снохи Юрия Долгорукого, получила первую премию за актерский дебют на фестивале «Созвездие» в 1999 году, а Борис Химичев получил Приз за лучшую мужскую роль на Международном кинофестивале «Золотой Витязь» в 1999 году.

К сожалению, жена Химичева ничего в кино не понимала, но всегда давала «ценные указания» на том основании, что она — продюсер. Мне приходилось объяснять ей каждое моё решение. Невольно я прочитал ей раз по десять курсы кинорежиссуры, кинодраматургии, операторского мастерства и т. д.

А оператор не смог выдержать этого безобразия и уехал вместе со своей операторской группой из Румынии, где мы должны были снимать павильоны. После отъезда оператора жена Химичева пригласила для нас оператора из Румынии. А он оказался документалистом. И что такое работа со светом в павильоне, знал не больше, чем наша продюсерша. Мы с художником В. Юшиным, с которым я давно работал, пробовали как-то повлиять на нового оператора. Но всё равно качество «картинки», снятой на натуре в Суздале нашим оператором, разительно отличается от румынских павильонов, снятых документалистом…

Скрашивало мое грустное существование в это время то обстоятельство, что в Румынии я жил в настоящих царских покоях. Бывший загородный дворец румынского царя Михая стал гостиницей (киностудия была рядом), там наша группа и проживала. А мне по статусу полагался люкс. Им стали бывшие покои румынского царя…

К юбилею Москвы в 1995 году фильм не сдали. Куда-то пропала часть выделенных на картину денег. Наступила зима, и тут откуда-то нашлись деньги (а кому принадлежат права на этот фильм, до сих пор не ясно)…

Я немного переделал сценарий Э. Смирнова и З. Чернышевой, и перенес решающую битву русских князей на зиму. На полигоне в Алабино мы её и сняли…

Ни с Химичевым, ни с его женой, упокой, Господи, их души, я больше не встречался…

15 марта 2002 года случилось самое страшное событие в моей жизни — в возрасте 92 лет умерла моя любимая мама. Её похоронили в одной могиле с моим отцом…

Пять лет прошло со времен «Юрия Долгорукого», а работы в кино у меня никакой не было. Покойный ныне Витя Шафран по своей телевизионной линии пробовал что-то придумать с вьетнамцами. Я даже летал в Ханой, но напрасно…

А работу мне дал Виталий Игнатьевич Сидоренко, который помог когда-то с финансированием «Квентина». Он сменил место работы и стал профессором ВГИКа. Кроме этого, он руководил своей киностудией «Ракурс». Сидоренко предложил мне снять приключенческий фильм о военных кадетах. Сценарий сначала назывался «Честь имею!», но кто-то нас опередил и уже снимал фильм под этим названием. Новое название «Фейерверк» мы согласовали с автором сценария Евгением Алексеевичем Месяцевым, автором «Перехвата».

Фильм сняли в 2003 году довольно быстро, поскольку все объекты были в одном месте — в районе военного полигона Алабино. С военной техникой тоже всё было нормально. Да и работа с актерами-школьниками была для меня интересной и легкой. Ведь моему старшему внуку Петру было тогда 13 лет, а младшему Сергею — 11 лет. Поэтому педагогические навыки для работы с ребятами школьного возраста у меня были.

«Фейерверк» получил Премии жюри на 1-м Международном кинофестивале «Волоколамский меридиан» в 2004 году и на Кинофестивале детского кино «Орленок» в том же году. А еще фильм получил Главную премию на XX Международном кинофестивале для детей и юношества в 2004 году.

Потом прошло еще три долгих года без работы. Мне казалось, что мои 74 года — это лучший возраст для режиссера: всё знаю про свою профессию, у меня огромный опыт работы. И — ничего… Было от чего придти в отчаяние…

И тут появилась «палочка-выручалочка»… Один из сенаторов Виктор Иванович Добросоцкий, человек интеллигентный и пишущий, решил экранизировать свою повесть «Ностальгия по будущему». Несколько серьезных «киношников» порекомендовали ему в качестве режиссера меня.

По приглашению Добросоцкого я приехал в кафе на набережной около Новодевичьего монастыря. Там меня ждала целая компания совершенно незнакомых мне людей. Поговорили, дали повесть. Сказали, что о финансах для картины можно не беспокоиться, т. к. деньги даст хозяин бумажного комбината в Соликамске и Агентство по кинематографии России (которое создали вместо Госкино).

Приехав домой, я сразу взялся за повесть и тут же придумал, как её переделать в сценарий… Это будет история о человеке, который завоевал высокое положение и в обществе, и в бизнесе, но потерял главное — свою любовь… В общем — лирический романтический сюжет с показом огромного завода в Соликамске и улиц Нью-Йорка…

В фильме снимались Ольга Кабо, Маша Андреева, Павел Новиков, Борис Невзоров, Татьяна Конюхова, Денис Васильев, Александр Цуркан.

Грандиозная премьера фильма «Ностальгия по будущему» была в 2007 году в кинотеатре «Россия» на Пушкинской площади…

«Ностальгия по будущему» получила Премию зрительского жюри на III Международном кинофестивале в Москве «Верное сердце» в 2008 году и Приз зрительских симпатий на Международном кинофестивале в Дели (Индия).

Но, как всегда, радость и печаль ходят рядом. В августе 2008 года умер мой старший брат Константин, доктор экономических наук, профессор Института Латинской Америки Академии н аук СССР. Мы мало общались в последние годы из-за разных семейных дрязг, но я его всегда любил и уважал. Его сын Сергей окончил МГИМО и работает заграницей по линии МИДа. У него двое сыновей.

Я в 2009 году снял свой последний фильм «За белым облаком» (по повести Айтматова «Белое облако Чингиз-хана») на Киргизской киностудии, при участии Московского студии «Луч». Финансирование было мизерным, но я почти за две недели сумел снять фильм. У меня не было профессиональных актеров. Только самого Чингиз-хана играл профессионал, правда, в местном театре он исполнял только комедийные роли. На премьере в Бишкеке нам аплодировало и все наше посольство и местная «киношная» элита.

Да я и сам понимаю, что фильм получился вполне достойным. Правда, он сразу пропал — ни слуху, ни духу. Полагаю, что за его «пропажей» стоит какая-то не очень красивая финансовая история, которые сейчас часто случаются у нас — и не только в кино…

Иногда я задумываюсь о мистической символичности названий моего первого и последнего фильмов — «Белые дюны» и «За белым облаком»…

И не мистика ли то, что в 17 лет я в одном из стихотворений написал о жившем уже тогда в моей душе одиночестве:

«Не зови, я не буду с тобою… Одиноким ты в жизни пойдешь»

Так и шел, по существу, один. А дорога скоро закончится…

1929. МАМА

СЕМЬЯ ВИШНЯКОВЫХ

1934

1941. С БРАТОМ

1940. НАША КОМПАНИЯ ИЗ ПАРКА

1942. С МАМОЙ, ОТЦОМ И БРАТОМ КОСТЕЙ

1942. ОТКРЫТКА ОТ ДВОЮРОДНОГО БРАТА ЖЕНИ

1950. ГОД ОКОНЧАНИЯ ШКОЛЫ

1953. ЧЕМПИОН ВВИА ИМ. ЖУКОВСКОГО 1952 И 1953 ГГ. В 1-М ПОЛУСРЕДНЕМ ВЕСЕ

1955. МАМА

50-Е ГОДЫ. БРАТ КОСТЯ

50-Е ГОДЫ. ОЗЕРО РИЦА

1954. МАМА, ОТЕЦ. КАРЛОВЫ ВАРЫ.

1952. ЛАГЕРЯ ВВИА. СТ. БЕЛОПЕСОЦКАЯ.

1953. ГАГРЫ

1957. У ВХОДА ВО ВГИК

1957. С ДИМОЙ ПЛЕТНИКОВЫМ НА ТРЕНИРОВКЕ

60-Е ГОДЫ. ОТЕЦ

1966. ПОЗДРАВЛЕНИЕ ОТЦА КОНСТАНТИНОМ РОКОССОВСКИМ

1953. ГОСПИТАЛЬ

1959. С ВИКТОРОМ ЛОРЕНЦОМ

1955. С ВИТЕЙ ШАФРАНОМ

1957

1962. СВАДЬБА. МАМА, ОТЕЦ, ВАЛЯ, РОДИТЕЛИ ГАЛИ — ИЛЬЯ ПЕТРОВИЧ И НАДЕЖДА ИВАНОВНА

1963. С ДОЧЕРЬЮ МАШЕЙ

1964. ГАЛЯ, ПЛЕМЯНННИК ИЛЮША, ДОЧЬ МАША, РОДИТЕЛИ ГАЛИ, МАМА

1975. ОТЕЦ, БРАТ КОСТЯ С ЖЕНОЙ ГАЛИНОЙ, ПЛЕМЯННИК СЕРГЕЙ, МАМА, СТАРШАЯ ДОЧКА МАША И Я

1982. ОТЕЦ, МАМА, БРАТ КОСТЯ С ЖЕНОЙ ЭММОЙ, МАША И КАТЯ, ЖЕНА ГАЛЯ

1965. РИСУНОК СЕРГЕЯ ПАРАДЖАНОВА — МОЙ ПОРТРЕТ

1972. ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ. ПРОБЫ К ФИЛЬМУ «ПЕТЕРС»

151

1980. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «ЧЕРНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК»

1984. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «ЧЕРНАЯ СТРЕЛА»

1988. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «ПРИКЛЮЧЕНИЯ КВЕНТИНА ДОРВАРДА, СТРЕЛКА КОРОЛЕВСКОЙ ГВАРДИИ»

1992. НА ВЫБОРЕ НАТУРЫ ДЛЯ ФИЛЬМА «ЦЕНА СОКРОВИЩ»

2003. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «ФЕЙЕРВЕРК»

2007. НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА «НОСТАЛЬГИЯ ПО БУДУЩЕМУ»

В книге использованы фото-материалы из личного архива автора, кадры из фильмов: «Вертикаль» (1967 г., Одесская киностудия, режиссеры-постановщики Станислав Говорухин, Борис Дуров,); «Встреча на далеком меридиане» (1977 г., «Беларусьфильм», режиссер-постановщик Сергей Тарасов); «Стрелы Робин Гуда» (1975 г., Рижская киностудия, режиссер-постановщик Сергей Тарасов); «Черная стрела» (1984 г., «Мосфильм», режиссер-постановщик Сергей Тарасов).