Осколки вечности

Глава 31. Празднование Хэллоуина

POV Джей

Судьбой правит случай. Сию крамольную истину я осознал в один из скучных вечеров, что мы с Астрид вынуждены были проводить в компании Лео. Подумать только, целых шестьдесят лет оказались потрачены мною впустую, на беспричинную месть, будь она трижды неладна. И что в результате? Полное отсутствие времени. Ровно неделя осталась до последнего тура злосчастной игры Мердока, а у нас в рукавах не наблюдается ни единого козыря помимо хваленой силы и молниеносной реакции трехсотлетнего вампира.

Сегодня, как, впрочем, и вчера, мы чинно встретились у клуба на манер завзятых шпионов, уселись в ничем не примечательный тонированный джип, заранее проверенный механиком на наличие неисправностей, и с выписанным на хмурых лицах недовольством отправились на слепые поиски. Приятель привычно крутил баранку, сопровождая нудный процесс не менее заунывными разглагольствованиями, я краем уха вслушивался в интригующий шепот малышки, сидя на заднем сиденье, и гадал над тем, повезет ли нам хоть когда-нибудь. Любопытно узнать, чем, собственно, мы занимались? По моим ощущениям пустопорожними блужданиями по скрытым во мраке близящейся ночи улицам. Посещали придорожные кафе, зловонные забегаловки, небольшие ресторанчики, обходили непримечательные гостиницы, вваливались в молодежные и не очень клубы, шерстили кружки по интересам и попросту расшвыривались во все стороны драгоценными крупицами времени, имеющими свойство утекать сквозь пальцы. Везде и всюду мы демонстрировали посетителям, постояльцам или же словоохотливым работникам фото Волмонда, сохранившееся у меня со дня похорон. Качество снимка, разумеется, оставляло желать лучшего, однако при необходимости в нем все же можно было узнать немца. Астрид, несчастный мой птенчик, без энтузиазма, но с милой улыбкой на очаровательном личике таскалась за нами хвостиком, как того требовало положение вещей. Мало того, круглосуточная охрана приносила неудобства и мне, ведь чтобы отлучится хоть на минуту, приходилось вызывать подкрепление в виде задорно потирающего руки дружка, которому роль чуткой няньки явно доставляла колоссальное удовольствие. И если вечер, ночь и скоротечную часть утра я неотлучно проводил рядом с девушкой без малейших затруднений, то оставшиеся часы всецело принадлежали Леандру. Именно он сопровождал моего звереныша на занятия, умудряясь при этом присутствовать на самих уроках, а после возвращал девочку домой. Пару раз я заставал их за просмотром телевизора, однажды — за вдохновенным выполнением домашнего задания, иногда становился опечаленным свидетелем довольно оживленной болтовни на тему комиксов. И в такие безрадостные минуты мне хотелось придушить собрата по кровососущим привычкам без долгих выяснений причин и следствий.

Отныне ревность гонялась за мной беспрерывно. Даже находясь наедине с малышкой, я ощущал разрастание этого промозглого пульсирующего шара, что поселился в груди, прятать который и дальше представлялось невыполнимой задачей. И все же я держался, пусть и путем безжалостного истребления колосящихся ростков недоверия, нарочито бодро подбадривая себя мыслью о том, что Астрид ничуть не похожа на Айрис. А вдруг?

В общем, Охотника необходимо отыскать немедленно, потому как его поимка позволит мне разорвать порочный круг ежедневных посиделок с участием третьего лишнего. Отчасти поэтому, за вычетом рассудительного инстинкта самосохранения, я и участвовал в этих безрезультатных скитаниях по засыпающему городу.

— Гостиница 'Коктейль', - безынициативно оповестил задние ряды болтливый водитель, неохотно выбираясь наружу. Лично мне перспектива угодить под проливной дождь показалась сомнительной, поэтому мы с девушкой предпочли наслаждаться барабанным перезвоном крупных капель воды изнутри. — Ладно, тунеядцы, сам схожу.

Героическим жестом выхватив из бардачка предусмотрительно размноженное на копире фото, Лео натянул на голову капюшон спортивной куртки, громко хлопнул дверцей и сайгаком помчался к административному корпусу, ловко перескакивая вереницы увеличивающихся луж. Я чуть приспустил окно, впуская в салон автомобиля отяжелевший от повышенной влажности воздух, подтянул ближе Астрид и с тоской уставился на размытую струйку, стекающую вниз по стеклу.

— Джей, — мягко прошелестел над ухом родной голос, — что-то не так? Или ты просто устал?

— Пожалуй, что-то действительно не так, — хмуро отозвался я, предпочитая удерживать взгляд в отдалении от обеспокоенного лица. — Ответь мне честно, тебе нравится Лео?

— Да, — с небольшой заминкой произнесла девушка, доверительно прижимаясь щекой к моему плечу, — как друг. Он забавный, с ним весело. Нам есть о чем поговорить, но это все. К тому же Киви я испытываю куда более объемную привязанность…А почему ты спрашиваешь? — внезапно перебила она саму себя, добавляя интонациям напыщенную серьезность. — Ох, нет! Только не это! — страдальчески закатила малышка глаза к потолку, цепко ухватила пальчиками мою нижнюю челюсть, упрямо поворачивая лицо к себе, и отчетливо заговорила. — Джей Майнер, я люблю тебя одного, такого единственного и неповторимого. Других мужчин для меня не существует в принципе, а то, что ты сегодня видел, — она перевела дыхание, несколько сбившееся от волнения, и продолжила, — Ну не молчать же мне дни напролет! Мы обсуждали Супермэна, и только.

Я погладил ее изящные ладошки, повсеместно тонущие в объятиях моих длинных пальцев, и постарался улыбнуться, однако вышло из рук вон плохо. Что толку спорить с гипертрофированным чувством собственничества, если я осознаю глупость своего поведения, а он — нет? К тому же, будь на месте д`Авалоса любой другой парень, внутренних противоречий бы не возникало.

— Знаю, сладкая, — бессвязно забормотал я, зарываясь носом в густые волосы на ее макушке. — И ни в чем тебя не виню. Видно, мне просто хочется похандрить, уж больно яростно скребут кошки на душе. Да и погода не радует.

— Все наладится, мой дорогой, — оптимистично предрекла Астрид, радушно принимая мою скулящую натуру в свои теплые объятия. Я сполз по сидению вниз, не слишком удобно подогнул ноги, склонил голову на обтянутые приятно шершавой тканью юбки колени и надолго затерялся в прериях одурманивающих запахов и восприятий. Ее исполненные ласками поглаживания, мерное биение сердечка, ритмичные вдохи и выдохи, радужный блеск светящихся в кромешной темноте глаз и манящая свежесть алых губ убаюкивали мое сознание в течение десяти минут.

Впрочем, как говорится, хорошенького понемножку. Не успел я вдоволь насладиться столь редкой теперь идиллией ощущений, в мысли прокрался незыблемый образ Северина, невозмутимо предлагающий за энную цену расстаться со щедрым дарованием всевышнего. Благо, навозный жук покинул эти края, о чем свидетельствовали наспех наведенные нами справки. Возвратился в свою ничтожную обитель, названную Девкалионом, и дальше сеет хаос среди безвольных учеников тамошнего разлива.

Следом в размышления ворвался призрак Мердока, приведший с собой упоминание о Хэллоуине, и я предпочел вернуться в реальность, наполненную менее осязаемыми страхами. Канун Дня всех Святых, хм. Вот дернул же черт за язык дать своему зверенышу обещание посетить устраиваемый в клубе маскарад! А он, согласно законам маркетингового спроса, пройдет 29 октября, притом моим же указом наличие костюма для входа является обязательным, поэтому мне предписывается вырядиться в одеяние, кого бы вы думали?! Ох, если бы Дракулы! Изворотливый и садистский ум Астрид неумолимо назначил меня на роль Бэтмена. Мол, припасенные ею одежды будут смотреться в столь вычурной компании как нельзя более уместно. Правда, я еще не видел этого хваленого гардероба, хотя смутные догадки на сей счет имеются. Наверное, я действительно буду рад увидеть мохнатые ушки, перчатки с коготками и тугой резиновый хлыст, заменяющий собой хвост. Женщина-кошка из нее выйдет великолепная.

К слову, над моим облачением вовсю трудятся костюмеры, заботливо уберегающие мистера Майнера от тягостных стрессов в виде частых примерок. Огромный плащ из велюра, дурацкая маска, отвратительное обтягивающее трико, не менее мерзкая, скажем так, кофта из прорезиненной ткани и скоп бутафорских аксессуаров, что так любимы вымышленным миллиардером, по ночам промышляющим благородством, со дня на день в готовом виде перенесут в мой кабинет.

Пространные думы окончательно высушили мозг, поэтому на пронзительный стук в окно я отреагировал диковинным образом. Вмиг сбросив с тела дремоту, поднялся с колен заснувшей под тихий шум дождя девушки, глянул на сокрытое под капюшоном лицо, от души позлорадствовал над насквозь продрогшей фигурой и аккуратно приоткрыл дверь, по возможности бесшумно выбираясь на улицу под проливные струи воды.

— Капец, блин, — яростно зашипел на меня вампир. — Полчаса проторчал там в ожидании администратора, он, видите ли, отлучился по делам. Радует, что хоть не зря ждал. Он здесь, — многозначительно повел парнишка бровями, необдуманно подставляя лицо недовольному небу. — Волмонд здесь.

Я, до этого усиленно кутавшийся в полы куртки, отставил жалкие попытки прикрыть воротником нещадно поливаемую толщами дождевых капель голову, живо ощутил невероятный подъем настроения и ринулся было вперед, когда вспомнил об Астрид. Оставить ее одну? Ни в коем случае, но и будить как-то очень не хотелось.

— Толком объясни, что выяснил! — перекрикивая назойливый гомон непогоды, попросил я и влез обратно в салон внедорожника.

— Консьерж, или кто он там, узнал его по фотографии, — предельно информативно принялся вещать Лео, с удобством устраиваясь на переднем кресле и включая печку на полную мощность. — Сказал, что это их постоялец, Фридрих Ле-Рой. Снимает отдельный домик на заднем дворе еще с незапамятных времен, изредка захаживает сюда в компании нетрезвых барышень. Сейчас его нет, зато имеется это, — мальчишка жестом фокусника выудил из-за пазухи ключ с пластиковым брелоком с цифрой '7' и восхищенно потряс им у меня перед глазами, хвастливо выпячивая вперед собственную смекалку и предприимчивость. — Погнали?

Я перевел взгляд на усталое лицо пробудившейся малышки, посетовал на отсутствие зонта, и мы, дружно понося ругательствами сырость, бросили машину, завидным галопом помчавшись к обозначенному номеру. Возможно, со стороны наша напускная самоуверенность могла прослыть ребячливой глупостью, однако не стоит забывать о том факте, что мы изначально готовились к худшему. В моих ботинках имелись специальные отверстия для ножей, которые, естественно, не пустовали, движения плечевых суставов сковывала кобура для скромной пары надежных Маузеровских пистолетов, а на крайний случай во внутреннем кармане куртки дожидались своего часа учебная граната и дымовые шашки. Отступление я планировал обставить со всем изяществом. Лео, насколько мне известно, прихватил обрез, кожаный футляр с неизвестным содержимым и озаботился набором начинающего вора. Отмычки, фонарики-карандаши, бесконечные мотки веревок, стеклорезы и прочий исконно безынтересный инструмент. В сумочке Астрид дожидался своего часа рулон двустороннего скотча. Вдруг удастся приступить к пыткам?!

Колоритной шайкой отъявленных головорезов, мы приблизились к небольшому домику, стоящему в отдалении от идентичных собратьев, воровато оглядываясь почти на каждом шагу, обогнули фасад и сбились в кучку неподалеку от лестницы.

— Никого, — уверенно поделился я наблюдениями, крепко сжимая в ладони заледеневшую кисть девушки. — Комнаты, судя по всему, три. Сначала холл, направо кухня, налево нечто вроде гостиной и две спальни. Коридор узкий. Уходить, если что, лучше через окно дальней комнаты, оно на лес выходит. Отсюда до ближайших деревьев метров триста, поэтому тебе придется взять Астрид на руки, иначе долго прокопаемся.

— Паникер ты, Вердж, — забурчал Лео, однако мои наставления прилежно выслушал, что гарантировало всем нам безбрежную старость, в большинстве своем мнимую. — Давай уже внутрь, а то мы с конфеткой загодя дубу дадим.

Я признал весомость замечания друга, выпрямился, осторожно помог подняться с корточек малышке и, тщательно сканируя обстановку, последним оказался у входных дверей. Легкий щелчок исправного запорного механизма, скрип петлей, нервный выдох Астрид, и Леандр первым осмелился переступить порог временного убежища заклятого врага. Если бы я только знал, что таится в мглистой темноте этого проклятого помещения, непременно нашел бы способ оградить девочку от посещения столь злачного места. А так лишь безропотно шагнул следом, волевым жестом проталкивая вперед насмерть перепуганную особу.

Запах! Амбре, ударившее в нос, мгновенно помутило сознание. Мерзкая, удушающая вонь, что зачастую уловима в застенках мясоперерабатывающих комбинатов, заменяла здесь воздух, а посему сомнений быть не могло. Мы действительно напали на свежий след Волмонда, вот уже шестьдесят лет продлевающего себе жизнь посредством крови. Слишком смелый вывод? Напротив, в доме и стены, и пол, и мебель чудились пропитанными небезызвестной жидкостью, оттого и смрад стоял соответствующий. Благо, я один щеголял нетривиальными способностями по части зрительных восприятий, поэтому успел заметить характерные брызги на обоях в прихожей и строго-настрого запретил Леандру доставать фонарик в присутствии девушки. Полагаю, далее нас ожидает нечто еще более жуткое.

Моя прозорливость бесславно провалилась в лужу, когда, настороженно двигаясь вдоль коридора (возглавлял исступленно молчащую процессию мальчишка, следом за ним семенила помертвевшая Астрид, а в хвосте плелся я), взгляд упал на широкий дверной проем, открывающий вид на кухню. Прямо на средине обеденного стола чинно покоилась отрубленная человеческая голова, судя по длине волос, принадлежащая некогда особе женского пола. Менее значительные детали, вроде 'лесенки' воткнутых в холодильник ножей или груды покореженных кастрюль, устилающих линолеум, так и не завладели моим вниманием. Следующей нам на пути попалась гостиная, хвала небесам, не заваленная обезображенными трупами. Скорее наоборот, это помещение радовало глаз опрятностью и некоторой степенью ухоженности. Скромный диван, устланный темным покрывалом, кресла с потертой обивкой, пустующий книжный шкаф, колченогий кофейный столик и провисшие портьеры на окнах составляли убогую обстановку. Кстати, и воздух оказался чище, если не придираться к переизбытку пыли.

— Засада будет здесь, — шепотом выразил Лео вслух мои мысли, отправляясь на дальнейшее освоение территории в гордом одиночестве.

Я робко улыбнулся девочке, как бы извиняясь за доставленные страхи, и с понуро опущенным подбородком провел ее к дивану.

— Все хорошо, моя родная, — усадив малышку у подлокотника, я попытался вернуть ей расположение духа путем лживых уверений и жадно приник губами к дрожащим пальчикам. — Обещаю, скоро этот кошмар закончится.

Она не сумела мне ответить, испуганно вздрагивая при малейшем скрипе пружин, издаваемом прогнившей мебелью, и едва не грохнулась в обморок от прорезавших суетную тишину криков.

— Мать твою! Твою мать! — донесся до напряженного слуха гортанный вопль, заимевший позднее и более нецензурное продолжение.

Бесшумно выругавшись, я отошел от сбившейся в усердно дрожащий комочек ужаса Астрид, встал у дверного косяка и, повсеместно оглядываясь назад, коротко подозвал ошалевшего вампира. Тот соизволил предстать пред моими затянутыми облаками злобы очами спустя мгновение и трагедийным шепотом возвестил:

— Жесть. Просто жесть. Охота пройтись с экскурсией, милости прошу. Я в этом чертовом склепе больше и шага не сделаю.

Внезапный зуд костяшек пальцев на кулаках мне, с горем пополам, удалось купировать, дабы с выписанным на лице бесстрашием отправиться на освоение территории. Лео, само собой, храбро вызвался ограждать от напастей доведенную до крайностей девушку.

На войне я повидал многое: и кровь в немыслимых количествах, и нацистскую жестокость, и отцов, прикрывающихся от пуль детьми, и невообразимые проявления низшей человеческой натуры. Отложились в моей памяти и казнящие слезы матерей, что в периоды лютого голода вынуждены были кормить своих отпрысков супами из людской плоти. Да и быт вампира, знаете, редко подразумевает под собой благостные впечатления. Поэтому, входя в спальню, я настраивал мысли на бесстрастную восприимчивость, обусловленную скупым подсчетом важных деталей. Не помогло.

Тесное пространство, больше напоминающее по размерам кладовку, нежели отдельную комнату, куда оборотистые хозяева гостиницы похвальным образом вместили узкую кровать, покосившейся шкаф и обшарпанную тумбочку, напоминало бойню. Реки засохшей, свернувшейся толстой коркой крови, трансформировавшейся в тошнотворные бурые пятна, обезображивали стены и мебель. Я не заметил ни единого светлого пятнышка на сгорбленном постельном белье, а при виде множественных отпечатков маленьких ладоней, что чернели на обоях, с отвращением вообразил любимую забаву Мердока — кошки-мышки с обезумевшим кровопийцей. Тем несчастным женщинам, что по доброй воле приходили сюда, не приходилось рассчитывать на благосклонность монстра. Он игрался с ними, истекающими жизненными соками, словно сытый хищник с мелкой дичью. Сначала испещрял тела глубокими разрезами, затем под страхом смерти заставлял метаться из угла в угол в поисках несуществующего спасения. На внутренней стороне двери я нашел петли для огромного висячего замка, на оконных проемах имелись отверстия для четырех болтов, образующие вытянутый прямоугольник. Рядом на полу обнаружилась идентичная по размерам циновка, сантиметров пять в толщину, выполненная из прочной стали. Вот же чертов садист!

Следующая опочивальня мало чем отличалась от своей предшественницы, разве что у изголовья той же неизменно мерзкой кровати на низком столике покоился аквариум, точнее террариум в миниатюре, наполненный рассыпчатыми древесными шариками, ссохшимися мышиными хвостами и прочей гадостью. В таких, насколько мне известно, обычно держат пауков. Впрочем, с уверенностью утверждать не могу, емкость была пуста.

Плохое предчувствие царапнуло нутро, и в ванну я брел с постоянной оглядкой на потолок, будто из боязни нечаянно встать под гнездом вольно ползающих по дому тварей.

Пожалуй, мне сразу следовало сделать акцент на усиливающейся вони и с предельной осторожностью распахивать дверь, но, как говорится, знал бы, где упадешь, подстелил бы соломки. Посему чинно ударившаяся о стену створка радушно впустила в мои легкие спертый воздух уборной, помутивший сознание. Я никогда не был неженкой, но запах, стелющийся вокруг сумрачной дымкой, попросту сражал наповал. Содержимое желудка исправно вознеслось к горлу, отчего я согнулся пополам и едва сдержал вполне объяснимые порывы. Думаю, описывать тут источник смрада излишне. Им явилась до краев наполненная гниющей жидкостью ванная, на бортиках которой копошилась суетливая свора личинок или же червей, выяснять как-то не хотелось. Последняя пометочка специально для любопытствующих: да, эмалевая бадья была доверху налита кровью. Густой, почерневшей, липкой, вязкой, очевидно, месячной давности. Вдоль комнаты тянулся металлический поручень, располагавшийся на расстоянии вытянутой вверх руки, наподобие тех, что хозяйки используют для сушки белья. Вот только Волмонд придумал для него более агрессивное применение. Судя по обрезкам веревок, виднеющимся на держателе, именно здесь в положении головой вниз заканчивали свою жизнь обреченные жертвы маньяка. С надрезанным горлом, они висели над ванной и…

— Не могу больше, — вслух взмолился я, ползком покидая комнату. Что и говорить, Айрис, оказывается, было в кого уродиться заклейменной стервой.

Носком ботинка подтягивая к себе дверь, я мучительно медленно добрался до коридора, где, не особо заботясь о чистоте одежды, расселся на полу, уложил подбородок на грудь и стал придирчиво выравнивать учащенное дыхание. Боже, ну и жилище! Неужели у старика столь действенно осыпалась 'крыша' за лишние шестьдесят лет жизни? В кого он, черт возьми, превратился? Джек Потрошитель небось в гробу вертится от зависти.

Так или иначе, это милая обитель — последнее место на земле, подходящее Астрид. Если она увидит хотя бы сотую часть того, что досталось моим не самым восприимчивым глазам…Додумать мысль до конца мне помешало волнующее кожные покровы щекотание в области шеи. Я ощутил, как нечто весомое карабкается вверх по горлу, применяя при этом тоненькие мохнатые лапки, и с трудом удержал внутри совершенно девчачий визг. В ту же секунду рука взметнулась к горлу, чтобы уцепить тельце жирного паука, внезапно блеснувшего проворностью. Понятия не имею, есть ли у арахнидов зубы, но у штуковины, сидящей на мне, они однозначно присутствовали, потому как боль получилась такой непредсказуемо резкой и отупляющей, что я потерял ориентацию в пространстве и времени. Паника. Неосознанный вопль, потревоживший относительный покой прохлаждающегося приятеля. Плач Астрид. Ее мелькнувшее перед глазами лицо. Рука Лео, загородившая обзор. И чавкающий звук, последовавший за сокрушительным ударом подошвы кроссовка о пол.

— По-моему, тарантулы не ядовиты, — не слишком уверено приободрил меня вампир, направляя тоненький луч фонарика на сплющенные остатки восьмиглазой твари, облепленные непередаваемо пакостной слизью. — А даже если и так, переживать не стоит. Бессмертный ты или как?

Я притворился глухонемым, неловко пошатнувшись, поднялся на ноги, вынул из кармана носовой платок и брезгливо отер им кожу, на ходу подбирая самую очаровательную улыбку для округлившихся очей своего птенчика.

— Все хорошо, моя девочка, — во второй раз за вечер солгал я ей, ненавязчиво отводя в сторону от дверей ванной. — Осталось потерпеть совсем немного.

Она шмыгнула покрасневшим носиком и часто-часто закивала головой в знак согласия, хотя, должно быть, не поверила не единому моему слову.

— Не грусти, котеночек, — решил прийти мне на помощь шелестящий шепот друга. — Лично от себя обещаю ведро фисташкового мороженого, которое мы втроем слопаем у телика, когда вся эта фигня закончится. Договорились?

Ее робкий ответ перебил грузный стук поднимающихся по лестнице шагов. Я вытянулся стрункой, молниеносно выкручивая рычажки отточенной реакции на максимальный уровень, подтянул к себе девушку за плечи, завел за спину и, крадучись, двинулся к ближайшему укрытию — широкая арка гостиной. Астрид, ступая на цыпочках, присела на корточки у дивана и во избежание душераздирающих криков затолкала в рот костяшки посиневших пальцев. Д`Авалос присел рядом с ней, взявшись прикрывать меня из-за спины с обрезанным дробовиком на изготовку. Я вытащил пистолет из предусмотрительно расстегнутой кобуры, приник щекой к шершавой поверхности угла, взял под прицел входную дверь и по колебаниям скрипящих половиц определил местоположение врага. Два стремительных рывка вперед, совершенных будто в спешке, нервно вставленный в замочную скважину ключ, пару раз угодивший мимо, истеричный поворот запорного механизма. Хм, складывалось впечатление, что Мердок не в себе, иначе к чему такое волнение? В борьбе с преградой он толкнул дверь плечом и удовлетворенно хмыкнул, когда та поддалась. Раскат грома, возрастающий по мере распахивания створки, блеск молнии, озарившей внушительный мужской силуэт. Лица я заметить не успел, фигура чересчур быстро захлопнула дверь, задвинула щеколду и отвернулась к вешалке. Этой оплошностью и рискнул воспользоваться Лео, стремительно поднявшийся на ноги и пронесшийся мимо меня с порывом ветра. Я не успел моргнуть, как короткий, до блеска отполированный ствол обреза уперся старику между лопаток, и надтреснутый от тревоги и эйфории голос пригрозил:

— Дернешься, пристрелю, как бешеного пса. Руки! Руки подними, чтобы я их видел!

Застигнутый врасплох постоялец повиновался, оперся громоздкими ладонями о стену, чем привлек мое скрупулезно выделяющее мелочи внимание.

— Твою мать! — в сердцах воскликнул я, сломя голову бросаясь к двери. Одновременно с моим бесконтрольным возгласом раздался и другой.

— Прошу вас, не стреляйте! — пропитанный жалостью и унижением, потому что Лео поймал не Волмонда, а какого-то чернокожего бедолагу. — У меня дети.

'Развели, как котят', - неохотно восхитился я осторожностью старика, прыжком преодолевая лестницу и выскакивая под беспокойные потоки льющейся с неба воды. Острое зрение выхватило во мраке ночи темный всполох, скрывшийся за углом административного корпуса. Я рванул следом, на бегу досылая патрон в патронник, оскальзываясь по мокрой траве, внезапно превратившейся в полированную поверхность катка, рассеивая шлепками ботинок лужи и промокая под действием стихии до нитки. Когда под ногами оказался асфальт, двигаться стало намного проще, что не позволило мне настичь Мердока. Казалось бы, еще доля секунды, и я непременно ухватил бы мужчину за полы развивающейся куртки, а так… Победоносно вытянутые вперед пальцы царапнули ручку двери наглухо тонированного седана и сжали воздушную пустоту, образовавшуюся после сорвавшегося с места автомобиля. Задние колеса обратной прокруткой окатили мои брюки грязью и скрылись из виду за сплошной стеной тропического ливня. Я сплюнул вертящиеся на языке словечки преимущественно матерного содержания, яростно покосился на бесхозный джип, ключи от которого остались у приятеля, и понуро поплелся обратно к домику. 'Надо было стрелять, — вступил в продуктивную беседу со мной рассудительный внутренний голос. — В ногу, например'. 'Сам знаю! — необдуманно ввязался я в перепалку с самим собой. — Но не на людях же! Легион, смею заметить, не дремлет. Только с ними сейчас проблем не хватало'. 'Трус, — презрительно тявкнул незримый оппонент. — На войне все средства хороши'. Отвечать я не стал, найдя более достойный выход из положения.

— Будь ты проклята, продажная сука! — дал я волю чувствам до встречи с Астрид, обращаясь непосредственно к госпоже Удаче.

Одно могу сказать точно. Теперь я на все сто процентов уверен в том, что отец Айрис жив. И именно это упущение Господа я намерен исправить в ближайшем будущем.

Мое возвращение в келью кровожадного монстра, надо заметить, было своевременным, потому что съехавшая с катушек троица во главе с придурковатым вампиром устроила в прихожей черте что. Безвольная пешка Охотника с выписанным на лице ужасом забилась в угол, трогательно прислонившись всем телом к обувной полке, в паре метров от нее застыл озверевший Лео, направивший ствол винчестера на ни в чем не повинную жертву, а на руке у него повисла Астрид, скороговоркой молящая о пощаде.

— Ты что творишь? — вмиг обезумел я от злости, ногой выбивая оружие из лап вампира.

— Хочешь, чтобы он заявил в полицию? — не совсем логично рявкнул он в ответ, по мере отсутствия спокойствия аккуратно высвобождаясь от цепкой хватки девушки. — Первое правило: 'Не попадаться', напоминаю, подразумевает убийство ненужных свидетелей.

— Может, тогда и меня убьешь? — взъелась доведенная до точки кипения малышка. — Я ведь столько всего о вас знаю!

Парень непонимающе на нее покосился, так, словно увидел впервые в жизни, виновато вжал буйную голову в плечи, становясь ниже ростом, и бочком двинулся в сторону кухни. Его позорное и в малой степени неожиданное бегство осветило победным знаменем раскрасневшееся лицо девушки и подвигло ее склониться над растерянным мужчиной.

— Все хорошо, сэр, — просияла она дружелюбной улыбкой, материнским жестом поглаживая конвульсивно подрагивающее плечо. — Ни о чем не волнуйтесь. Обопритесь на мою руку, вот так, и медленно поднимайтесь. Джей, — едва ли не в приказном порядке обратилась ко мне Астрид, — помоги! Пожалуйста.

Я, раздираемый на части противоречивыми размышлениями, неохотно пошевелился, подошел к испуганной пешке Мердока с другого края, без энтузиазма уцепил чернокожего за согнутый локоть и легко поднял с пола. А ведь в чем-то Лео был прав, черт его дери, лишние знатоки нам явно ни к чему, но как убедить в этом альтруистически настроенную школьницу? М-да, ситуация…

— Давай я дальше сам? — нарочито подобострастным тоном обратился я к малышке, ловко подхватывая безвольное тело и взваливая его на себя. План виртуозного шантажа созрел мгновенно, однако некоторые принципиально аморальные детали предпочтительно озвучивать вдали от чрезмерно гуманной барышни.

Девочка придирчиво сузила глаза, забавно сморщив при этом хорошенький носик, и уверенно согласилась на передачу бразд правления. Видимо, безграничное доверие и здесь сыграло свою немаловажную роль. 'Тем лучше', - скомандовал я себе, держа путь к входной двери, что под тяжестью одеревенелой туши представлялось героическим подвигом. Мужчина, по моим ощущениям, весил полтора центнера, не меньше, и по душевной гадливости предпочитал передвигаться исключительно моими стараниями. В итоге я выдохся уже на лестнице, поэтому без всякого сожаления свалил откормленное туловище на хлипкие перила лестницы, оперев широкую спину о давно некрашеный столбик, поддерживающий навес над вытянутой в длину верандой, и резким хлопком ладони по небритой щеке привел страдальца в чувство.

— Слышите меня? — приглушенно вопросил я, деловито выворачивая наизнанку карманы его куртки. Необходимая вещица отыскалась в нагрудном. — Мистер Стедмор, — вкрадчиво пригрозил я, зачитывая вслух информацию со взятых водительских прав, — вы говорили о семье, верно? — судорожный кивок головой. — Так вот, беспокойтесь о них и дальше, потому что если вам придет на ум идея переступить порог отделения полиции, им крепко не поздоровится. Ваши данные я запомнил, как и адрес. Договорились?

— Ра-а…разумеется! — прошамкал несчастный, трясущимися руками принимая права обратно. Он уже успел придти в сознание, чему интенсивно поспособствовал не только страх, но и одухотворяющая свежесть озона, кроящаяся в коротких облачках пара изо рта.

С приближением ночи дождь заметно ослаб, и сейчас с хмурого неба к земле устремлялась противно оседающая на коже морось. Похолодало.

— Тогда всего доброго, — благодушно пожелал я, поворачиваясь лицом к дому. Сзади послышался шум, в основном состоящий из рьяного топота сапог по дереву, перетекшего в хаотичное блуждание подошв по жутко булькающей грязи, и я понял, что, оглянувшись, не застану храбреца на месте.

Еще одни световые сутки из жизни долой, притом неудачные, надо заметить. Недели угробить на бесплодную охоту, коротать вечера на заднем сиденье автомобиля, чтобы в конце концов напасть на благоухающий след безумного старика и опростоволоситься. Бессмыслица какая-то. Нам недостает собранности, в то время как у Волмонда…Эх, чего уж там! Права армейская пословица, твердящая, что, мол, сержанту никогда не превзойти генерала. Я был и остаюсь всего-навсего исполнительным солдатом.

Стрелки наручных часов подобрались к одиннадцати. Необходимо поторапливаться, если не желаю угодить в черный список старшего поколения Уорренов, да и вообще, не мешало бы сменить обстановку. Меня до сих пор мутило при воспоминании о ванной.

Так и поступили. Насуплено молчащий Лео, грудью загораживающий проход в кухню, поддержал мое рвение немедля уносить ноги, спрятал за пазуху подобранный с пола винчестер, застегнул молнию бейсбольной куртки до самого горла и первым вымелся на улицу. Астрид облегченно последовала его примеру, обеими руками обвилась вокруг моей талии, прижалась щекой к груди и стойко перенесла обратную дорогу до внедорожника в не располагающей к быстрому перемещению позе. Я видел, как глубоко и часто она дышала, отделываясь от закоренелого запаха гнилья, как наслаждалась крупицами влаги, витающими в воздухе, как упивалась их свежестью и медленно расслабляла один сведенный судорогой мускул за другим. Именно поэтому, не обращая внимания на водителя, которому претили наши лобызания, очутившись в теплом салоне автомобиля, я взял малышку к себе на колени, устроил на руках, точно маленького ребенка, и принялся раскачиваться вправо-влево, силой трепетной улыбки заглаживая любые проявления былого ужаса. Она пробовала мне отвечать, но с каждой попыткой получалось все хуже и хуже. Мешала боязнь, что читалась в каждом настороженном взгляде и резком телодвижении.

— Приехали, — радостно оповестил вампир, излишне агрессивно останавливая машину на обочине рядом с подъездной аллеей поместья. — Выметайтесь. Я отгоню рухлядь в соседний квартал, сварганю нам пару комплектов сухой одежды и вернусь. Так что спокойной ночи, злая лапуля!

— И тебе того же, — устало шепнула девушка, просовывая между сиденьями руку для прощального пожатия. Лео с энтузиазмом вложил ее в свою клешню и расцвел еще более белозубым оскалом, чем прежде.

Часом позже мы с приятелем, переодетые, согревшиеся, успокоившиеся и неизменно бодрствующие, сидели под навесом гаража на лестнице, ребром прислоненной к стене, и делились безрадостными впечатлениями.

— Точно тебе говорю, он рехнулся, — запредельно мудрым тоном вещал Леандр, лениво подтягивая пояс ускользающих штанов широкого покроя. — Тарантулы, черви какие-то, человеческие головы в вазочках для конфет, залитые кровью комнаты…

— Это ты еще в ванной не был, — вклинился я в омерзительный поток описаний. — Там просто картина маслом. Одного понять не могу, зачем? Ну зачем ему превращать дешевый гостиничный домик в эротическую фантазию любого маньяка? А сто литров гнилой крови?! Не пьет же он ее, в самом-то деле!

— Постой, выводы делать надо с умом, — внезапно ухватил меня за руку мальчишка, назидательно задирая вверх указательный палец. Архимед чертов. — И без спешки. Чего там твои радары засекли в уборной?

Я охотно поделился животрепещущими сведениями, боковым зрением следя за обоими дверьми поместья, окнами, лишь одно из которых притягивало глаз манящим желтым светом (комната Астрид находилась в другом крыле дома, поэтому увидеть ее я мог, обойдя фасад здания). Однако и оно погасло через минуту.

— Э-э, брат, а положеньице-то у нас — дрянь, — весьма рассудительно заметил собеседник, заговорщически придвигаясь ближе ко мне. — Я вот сейчас вспомнил байку о мертвой крови, может, слыхал о такой? — я скептически хмыкнул. — Да нет, история жуткая, хоть и в правдивости ее я не уверен. Пожалуй, похлеще ритуала обратного превращения будет. В общем, принято считать, что нас завалить ой как непросто, верно? По крайней мере, так старожилы рассказывают. Только имеются и у нас свои умельцы и экспериментаторы, навроде Эйнштейна, которые опытным путем выяснили, будто уязвимость наша в рационе заключается. Вот допустим, пьешь ты на завтрак свежую кровь, не суррогат какой, а чистейшую плазму от донора без вредных привычек, и бегаешь аки заслуженный спринтер. Глотнул пакость, и привет, нет боевого настроя. Всекаешь?

В принципе, так оно и есть. Я кивнул в надежде поторопить чрезмерное бестолковые разглагольствования друга.

— А теперь представь, что тебя заставят хлебать тухлятину, — решил прибегнуть он к услугам моего отлично работающего воображения пополам с неизгладимыми впечатлениями от посещения скромной кельи Волмонда. — Думаешь, сие пройдет бесследно? Говорят, порядком испорченная кровь может ослабить вампира на долгие часы, а то и дни! Все, конечно, зависит от возраста этого самого неудачника, его вероисповедания и расовой принадлежности, — два последних пункта, очевидно, относились к разряду несусветной чуши. — Но я тебе гарантирую, подобный ужин ты вряд ли когда-нибудь забудешь.

— Это что же получается, — умело сложил я предложенные дважды два, — Мердок специально запасается?

Лео просиял глупой и самодовольной улыбкой.

— И прошу заметить, исключительно ради моей напыщенной персоны старается, — с неким бахвальством в жизнерадостном голосе ляпнул он, не улавливая кроющейся в озвученных словах угрозы. — Ведь нас разделяют аж два столетия! — мечтательно добавил парнишка, купающийся в лучах собственной недальновидности.

Я уже собрался было остудить его неуместный романтизм по случаю открывшейся истины, однако шелест крадущихся шагов насторожил меня куда больше, нежели размашистая болтовня несмышленого приятеля. Бесшумно приотворилась дверь черного хода, и в проеме показалась раздутая тень малышки, прибавившей в килограммах из-за небрежно накинутого на плечи отцовского пуховика. Тяжелая парка, в которую девушка легко могла завернуться трижды, прикрывала ноги до самых колен, лишая меня возможности полюбоваться очередной уморительно трогательной пижамой с героями комиксов. В руках Астрид я заметил дымящийся кофейник и две белеющие в ночной мгле кружки. Старательно вымеряя поступь, она бдительно огляделась по сторонам, улыбнулась нашим неясным очертаниям и в следующее мгновение очутилась рядом.

— Продрогли, небось, до костей, — сострадательно прошептала девочка, протягивая жаждущим лапам Лео емкость с горячим напитком. Я благодарно принял из любимых ладоней чашки. — Ой, сахар забыла. Я сейчас…

— Обойдемся, — живо пресек я ее стремительную попытку вернуться обратно в дом. — Лучше объясни, чего не спишь?

Вампир, старательно не замечающий нашего присутствия, деловито отнял у меня посуду, до краев наполнил ее ароматной жидкостью, опустошив турку наполовину, и с блаженным причмокиванием алчно приложился губами к своему стакану.

— Вот что я в тебе больше всего люблю, булочка, — вместо короткого 'спасибо' зачастил он, — так это умение угадывать желания. Эх, лепота!

Астрид несколько смутилась, обнаружив в его речах характерную двусмысленность, и спешно перевела взгляд огромных, наивно распахнутых глаз на меня. Не желая терять попусту время, я умостил кружку на стропилах повернутой набок лестницы, притянул к себе комично разодетую барышню, небрежно обвил руками исчезнувшую за громоздкой одеждой талию и выпал из реальности. Жизнь в радиусе ста ярдов замерла: перестали биться о прожектор уличного фонаря уцелевшие после ливня мотыльки, во влажной траве затихли беспокойные шорохи, луна стыдливо улизнула за облака, спрятав свой сияющий оранжевый глаз за сенью взбитых скоплений влаги. Даже неприличное фырканье потягивающего кофе приятеля сошло на нет, когда мы с девушкой прижались друг к другу лбами, поровну разделили тепло кожного покрова и погрузились в умиротворенную тишину. Я чувствовал ее улыбку на своих губах, ощущал колебание крыльев аккуратненького носика, что поглощал собой мой запах, и постепенно отгонял притаившиеся за углом тревоги.

— Всё хорошо, моя маленькая, — ободряюще поддержал я ее. — Немного совсем осталось, и ты справишься, я уверен. Мы справимся.

— Знаю, — 'съехала' она щекой чуть вправо и жалостливо впилась пальчиками в мою шею. — Знаю, Джей. Я просто не была готова ко всему этому. Совсем не готова. Мне страшно, понимаешь? Каждую секунду боязно, и ведь не за себя…

Я понимал, более того, в мечтах и наяву грезил о действенном методе избавления от этого бесконечного метания по кругам ада. Без толку. Все, за что бы мы не взялись, изначально претерпевало неудачу за неудачей. Мердок, гореть ему в гиене огненной, был нам не по зубам, о чем свидетельствовало как мое упадническое настроение или повышенная угрюмость д`Авалоса, так и бесславный инцидент в гостинице. Я находился в смятении и дотошно вычеркивал дни из календаря, мысленно придвигая Хэллоуин. Развязка близка, но, клянусь дьяволом, ее финал предугадать невозможно. По крайней мере, покуда мы уязвимы. Вот то, чего я чурался с момента обращения, то, о чем следовало сожалеть, то, чему по силам погубить любого вампира. Любовь к человеку. Неизлечимая зависимость.

— Интересно, что вспугнуло старичулю Волмонда в гостинице? — якобы взялся рассуждать вслух Леандр, демонстративно разглядывая дно моментально опустевшей чашки. Нас он в излюбленной манере не замечал принципиально. — Почему он послал на разведку того негра, пардон, афроамериканца?

— Я тоже об этом думал, — неохотно отодвинулся я от Астрид, предпочитая при разговоре иметь перед собой лицо собеседника, а не бубнить в воздух. — Наверное, заметил джип, или чутье сработало. Хотя лично я больше склоняюсь к паранойе. Когда чего-то до смерти боишься, враги мерещатся повсюду. А Мердок, как подсказывает интуиция, предпочитает не сталкиваться с нами лоб в лоб, иначе не разменивался бы на всяких Линкольнов и Тедов.

— Хм, зачет, — цокнул языком вампир, выплескивая в кружку остатки кофе. — Завтра вернемся в гостиницу, опустошим чертову ванну… — бросив мимолетный взор на девушку, он предпочел покончить с громким планированием, поднялся на ноги, с хрустом потянулся, разминая затекшие мышцы, с чинным поклоном всучил малышке грязную посуду и прогулочным шагом, со всунутыми в боковые карманы брюк кулаками, отправился на променад по живописным окрестностям.

Астрид, помимо воли, проводила его спину грустными глазами и тихонько опустилась на ребро лестницы, устало роняя голову на мое плечо.

— Чувствую себя последней сволочью, когда он так реагирует, — подавлено поделилась она ощущениями, столь идентично вписывающимися в мои собственные восприятия.

'А ваш треугольник становится все острее, — гнусно хихикнул внутренний голос. — Без жертв уже не обойтись'.

POV Астрид

Школа Девкалион, тайные страницы прошлого Джея, о которых я и не догадывалась, лишние подтверждения его храбрости, отзывчивости и возвышенной духовности…На протяжении трех часов, пролетевших на едином издыхании, я прилежно слушала изобилующий мелкими деталями рассказ, охала и ахала на все лады, поэтому сейчас вряд ли возьмусь за описание той давней истории. Боюсь, на пике эмоций эта задача окажется для меня непосильной. Уж слишком свежи впечатления.

Кстати, о них родимых. В последнее время моему воображению нашлась альтернативная замена — пугающе неправдоподобная реальность. Мало мне было неутомимых призраков Айрис, что таились за каждым поворотом, так к ним прибавилась еще и фантасмагорическая тень внезапно воскресшего отца. Как сейчас помню тот ужасный день, когда неизменная троица, включающая мою скромную персону, Верджила и Лео, отправилась по ежевечерние поиски лихих неприятностей. Мужчины, строго соблюдая надуманные правила охраны, по обыкновению взяли меня с собой, бездарно оправдываясь заезженной фразой, мол, им так спокойнее. Впрочем, я не особо возражала, ведь неведение таит в себе куда большее количество страхов, нежели томительное ожидание на задних рядах автомобиля. В целом, утро отложись в памяти обилием смеха. Сначала пробуждение в теплых объятиях любимого, затем шпионский рейд в ванную, где мы упоенно целовались, заглушая звук ненасытных чмоканий шумным плеском воды. Потом вынужденное прощание, завтрак с родителями и поездка в школу под конвоем мрачного Лео. Да-да, я не ошиблась в эпитетах, с недавних пор глядеть на него без слез не представлялось возможным. Хаотичные припадки бурной радости замечались мной все реже и реже и зависели они зачастую от самых разнообразных факторов. Моя тяга к общению, например, или яркость улыбки, направленной именно в его сторону. Я догадывалась, что заботит парня и вызывает в нем тоску, но исправлять положение не спешила. Наш уговор. Я поставила Леандру условие, вероятно, излишне жестокое.

— Выбирай, — надтреснутым голосом велела я в тот день, едва уяснив для себя расхожую истину о том, что на занятиях в школе меня повсюду станет преследовать довольно болтливая тень, — либо мы просто друзья, без туманных намеков на иные отношения, либо я тебя видеть не вижу и знать не знаю. А там посмотрим, чья возьмет.

Он колебался ровно секунду, которую предусмотрительно потратил на поглаживания моих щек, будто напоследок хотел насладиться теплотой кожи, и кивнул. Больше мы к этой щекотливой теме не возвращались, что только сгустило обоюдную атмосферу неловкости между нами. На уроках Лео обычно отсиживался под дверью класса, поэтому трескотня встревоженных нервных окончаний меня не слишком отвлекала от освоения учебной программы, а вот походы в библиотеку или столовую превратились в сущий кошмар. Помня о своем скучающем надсмотрщике, я всегда выбирала самый дальний стол, по обыкновению пустующий в отсутствии желающих посидеть в одиночестве, отделывалась от друзей сердитым бурчанием, вроде необходимости перенести вдохновение на многострадальный лист бумаги, и на подрагивающих конечностях плелась к роковому месту. Не знаю, какие чувства во мне вызывал обладатель миллиона комичных ужимок, точнее не могу отделить одно от другого. Раздражение, неуверенность, зажатость, постоянные уколы совести, агрессию…Представляете? Все разом, без отделения на полутона. Я путалась в мыслях, теряла нити обсуждения и беспрерывно казнила себя за его испорченное настроение, потому что стоило нам заговорить о чем-то, кроме комиксов (единственная тихая заводь, в которой мы оба проводили большую часть времени без риска устроения очередной перепалки на приглушенных интонациях), под потолком начинали кружить громы и молнии. Нелепость? Верно, да только изменить хоть что-то не выходило. Находясь наедине с собой, я часто представляла нас магнитами с положительными полюсами. Кажется, сама природа наградила способностью притягивать предметы, а мы, согласно законам физики, упорно отталкиваемся друг от друга. И я размышляю об этом с сожалением, потому что из Лео вышел бы отличный товарищ. Видно, не судьба…

Возвращаясь к вечеру приятно начавшихся суток. На сей раз мальчикам повезло, им удалось наткнуться на временное обиталище Мердока, расположенное в одной из пригородных гостиниц Грин-Каунти. Откровенно говоря, жуткое место, соседствующее с кромкой дремучего леса, славящегося на весь штат засильем хищников. Старожилы болтают, будто в той беспросветной глуши не мудрено повстречаться с медведем-гризли. Жаль, этим сказочникам не довелось побывать в гостях у Волмонда!

Честно признаюсь, страх овладел мной еще до входа внутрь обветшалого домика с обшарпанным фасадом и угрюмыми оконцами. Памятуя о чрезмерной жестокости отца Айрис, я монотонно настраивалась на неизбежные ужасы. И хоть меня не пустили ни в одну из комнат (вряд ли стоит огорчаться, правда?), впечатлений я получила в избытке. Волосы на затылке поднимались дыбом от одного лишь запаха, витающего в помещениях. Смрад. Гнилостная вонь, что источали стены. И не поддающийся протоколированию холод. Нет, не от низкой температуры. Казалось, мы спустились в склеп или пещеру, располагающуюся в сотнях миль под землей. Спертый воздух перемежался здесь с немыми криками, полными ужаса и страданий. Кровь стыла в жилах от малейшего скрипа половиц, собственное дыхание закладывало уши, биение сердца напоминало шквал оваций тысячной толпы восторженных зрителей. Основываясь на моем читательском опыте в жанре 'хорроров', легко можно сделать вывод о здешнем жильце. Пристанище Смерти. Келья многоликого демона. Убежище маньяка.

Не передать словами, что я испытала, когда с лестницы донеслись разрозненные шумом дождя грузные шаги. Как испугалась за Джея и Лео, уловив скрежет ключа о замочную скважину. И едва удержалась на месте, узрев на пороге крепко сбитую фигуру, подсвечиваемую из-за спины яркой вспышкой молнии, блеснувшей на неистовом небе. Разноцветные вихри закружились перед глазами, зубастая крыса-паника вырвалась из заточения и бездумно впилась в податливый участок плоти на моей взмокшей от пота спине. Я бы закричала, Богом клянусь закричала, если бы сидящий рядом на корточках вампир не зажал мне рот ладонью. А затем зарыдала бы в голос, поняв, что Майнер, мой патологически безрассудный мужчина, бросился вдогонку за неизвестностью. Только спустя час я сумела разобраться со всем случившимся, осознала размеры истинной низости Волмонда, запугавшего несчастного человека до полусмерти, и в сотый раз возненавидела Леандра, которому взбрело в голову вымещать злость на невиновном. Возможно, в чем-то они, вампиры то бишь, и впрямь остаются людьми. Так же любят, переживают, радуются и огорчаются, но эмоциональный диапазон чувствительности у них, конечно, равносилен восприятиям колченогой табуретки. Убить кого-то? Запросто, что называется. Ни тебе сожаления, ни мук совести…в том числе и у Джея.

Теперь позвольте обратиться к событиям сегодняшнего дня. На календаре 29 октября, стрелки часов замерли на нелюбимой китайцами цифре '4' (нелюбимая она потому, что слог 'сы' с последним ударением в их языке обозначает еще и смерть) после полудня. Что из этого следует? Разумеется, команда 'бегом собираться'. Через два часа за мной заедет Верджил, а после нас ожидает шумная вечеринка в клубе. И я впервые в жизни думаю об этом с нескрываемым восторгом. Пьяная толпа, крики, визги, невообразимые костюмы и громкие басы не нагоняли на меня тоску, как в былые времена, а впрыскивали в кровь неимоверные сгустки адреналиновой смеси. Наконец-то нам удастся побыть наедине. Для непросвещенных открою маленький секрет: проще всего затеряться в людной толчее, нежели в уединенном парке на краю света, где обязательно кто-нибудь да побеспокоит. Тем более мне не терпелось прижаться всем телом к мускулистому торсу, облаченному по капризу Астрид в умопомрачительные, сногсшибательные и невероятные одежды Бэтмена. Только представлю на секундочку эти литые мускулы на груди, выпирающие из-под слоев прорезиненной ткани, эти широкие плечи, скрытые за тяжеловесным бархатом развивающегося на каждом шагу плаща, — и предобморочное состояние тянет поближе к полу. Ох, Рейчел бы точно скончалась от зависти, узнай, в какое неприличное пользование я на целую ночь заполучила Темного рыцаря!

В общем, фантазии лучше всего уместить в какой-нибудь неприметный черный ящик, а после затолкнуть подальше. Сейчас на первом месте собственные приготовления. Я благоразумно решила не изобретать велосипед, поэтому остановила выбор на Женщине-Кошке. Прошу сразу сбросить со счетов откровенно пошлый образ, созданный Холли Берри, Мишель Пфайфер, и тех девиц из комиксов в латексе. Джей ни за что не простил бы мне подобной раскрепощенности. Я взяла за основу гораздо более скромную актрису, Джули Ньюмар, что появлялась в телевизионных постановках в эпоху черно-белого кино. Достаточно удобный и не сковывающий движения набор из плотно прилегающих к телу брючек и кофточки с длинными рукавами, выполненный из хрусткого материала. Мерцающий на свету, отливающий всевозможными оттенками, по осязанию он напоминал холщовую бумагу с некоей примесью полиэтилена, но кожу не раздражал. Наоборот, обволакивал фигуру приятным теплом. Единственная неприятность заключалась в том, что любой комплект белья постыдно 'выпячивался' наружу, детально проступая на поверхности обтягивающего одеяния, поэтому этой частью гардероба пришлось пожертвовать во благо здравого смысла. К костюму я так же приготовила черные перчатки с манжетами до локтя, с наклеенными на окончаниях пальцев накладными ногтями. Последние, для пущего эффекта, были остро отточены и загнуты на манер кошачьих когтей. Линию узких бедер подчеркнул уместный псевдо металлический пояс с заклепкой посредине, а грудь стала чуть объемнее из-за симпатичного ожерелья из круглых пластин различного радиуса. В центре каждого из них поблескивал камень, по-моему, именно 'кошачий глаз', хотя в бижутерии я не слишком сильна. Волосы распущены и струятся по плечам в форменном беспорядке, как бы говоря, мол, гуляю сама по себе. На макушке виднеются очаровательные ушки-треугольнички из мохнатого, если процитировать маму, велюра, крепящиеся к тоненькому ободку. Глаза я подвела продолговатыми 'стрелками' с использованием подводки, на верхние веки наложила едва заметный слой желтых теней, прекрасно контрастирующих с изумрудной радужкой. Ресницы трижды увеличились под действием объемной туши (это хитрое задание я целиком и полностью доверила искуснице миссис Уоррен), отчего взгляд получился выразительным, дерзким и еще более глубоким, чем прежде. Главный акцент в образе выполняли брови. Зачесанные вверх с помощью подслащенной воды волоски и несколько нарочито небрежных, коротких мазков коричневого карандаша, летящие от дуг к челке, довершили акт перевоплощения. Теперь в отражении присутствовала миловидная Девушка-Кошка с загадочной полуулыбкой на лице.

— И где мой Бэтмен, мр-р? — игриво задала я вопрос вслух, аккуратно обводя контур губ бесцветным блеском, затем наградила себя тягучим воздушным поцелуем и грациозной походкой отправилась на поиски родителей. Пусть по достоинству оценят мои титанические усилия, если, конечно, с криком не отправят переодеваться, походя хватаясь руками за сердце. Все-таки было в моем внешнем виде нечто вызывающее, хоть и ловко завуалированное излюбленной скромностью. Пожалуй, настрой. Я ведь изначально планировала сразить Майнера наповал.

По счастью, папа, найденный в пределах их спальни за вязкой особого праздничного галстука, возмущаться не стал, лишь посоветовал заменить удобные домашние шлепанцы на туфли с каблуком, чтобы зрительно казаться выше, да уточнил, весь ли вечер рядом будет Джей. Я с готовностью пообещала, что и шагу не ступлю без соответствующего на то ведома, и полюбопытствовала, куда он так прихорашивается. Выяснилось, что они с мамой устраивают пышно обставленный романтический ужин, вернутся поздно и так далее. К моменту любования отцовским смокингом, который покидал свое место в шкафу в исключительных случаях, из ванной весело щебечущей птичкой выпорхнула мама в шикарном декольтированном платье, с завитыми волосами, подкрашенным лицом, изящным комплектом бриллиантовых украшений, истончающая неземной аромат французских духов. Она напоминала древнегреческую богиню. Вот бы и мне в ее возрасте выглядеть так же! И чтобы супруг смотрел на меня, как сейчас любовался ею папа. С нежностью, любовью, восхищением, гордостью и возвышенной страстью, такой, что я мгновенно ощутила неловкость и резво засеменила к двери, не удосужившись выслушать мнение родительницы. В конце концов, они у меня еще такие молодые!

Через полчаса дом опустел. Я, бросая взволнованные взоры на часы, спустилась на кухню, для успокоения навела себе чашку горячего шоколада, сделала глоток и подавилась, заслышав нетерпеливую барабанную дробь, терзающую входную дверь.

— Тебя в пещере вырастили? — вместо приветствия произнесла я, уставившись прямо в лицо бессменного стража моего здоровья. — Чего расшумелся?

Лео по обыкновению сверкнул сальной улыбочкой, поедая глазами выступающие части моей фигуры, оценивающе присмотрелся к бедрам, переместился на грудь и невоспитанно потеснил хозяйку дома внутрь, якобы случайно при этом прижавшись ко мне почти вплотную.

— Здравствуй, котёночек, — прерывисто шепнул он, заботливо поправляя съехавший с макушки ободок с ушами. — Внеплановая проверка территории. Не проводишь меня в свою спальню?

Я не обратила внимания на скабрезную шуточку, повернула рычажок запорного механизма, на приличном расстоянии обогнула застывшего посреди холла парня и вернулась к расслабляющему процессу чаепития. Проверено временем, чем меньше реагируешь на его присутствие, тем воспитаннее становится этот неандерталец. Вот и сегодня исключений не произошло. Леандр с минуту потоптался на входе, а после присоединился ко мне с милой болтовней на устах.

— Отпустишь меня сегодня до приезда Габсбурга? — звучно грохнул он об стол опустевшую посудину с остатками крепкого кофе. С обсуждениями погодных условий, видимо, покончили. — Жутко голоден.

— Неудачное начало дня? — сочувствующе улыбнулась я, когтистой лапкой подхватывая испачканные кружки и опуская их на дно раковины. Ух ты, удобно!

— Не то слово, — опечаленно вздохнул мальчишка и подставил для обозрения щеку, рассеченную наискось — от виска к подбородку — глубокой царапиной или даже разрезом. — Бойкая попалась девица.

Поддавшись необъяснимому порыву, я провела подушечкой указательного пальца по следам безобразной отметины с неровными, будто взлохмаченными краями, и тут же отдернула руку. Так, словно боялась обжечься или нечаянно пораниться. Впрочем, куда сильнее меня испугали блаженно сощуренные глаза, с их кукольными ресничками, пустившимися в триумфальный пляс.

— Конечно, можешь идти, — прозаикалась я, трусливо отступая назад на шаг или два. — Лучше прямо сейчас, наверное. Джей приедет через пять минут, — неизвестно зачем прибегла я к помощи оправданий и внутренне воспылала к себе губительной ненавистью.

Неверно! Все абсолютно ошибочно! Мое поведение, осуществляемые глупости и заскорузлый румянец стеснительного подростка. Я вкладываю в жесты и слова один смысл, Лео понимает их по-своему, и если начать объясняться…Ох, до чего же мерзко-то на душе. Я не хочу причинять ему боль и упорно наступаю на те же грабли.

Короткий миг мне удавалось прятаться от его проницательных глаз, что не могло продолжаться до бесконечности, и тут в мысли закрался поистине гениальный вопрос, разом разрядивший неловкость.

— А почему она, — для наглядности я чиркнула себя накладным ногтем по лицу, — не зажила? Похвастаться вздумал собственным невезением?

— Нет, пупсик, — разгладил вампир сеточку мелких морщинок сосредоточенности на лбу, вновь принимаясь светиться изнутри дружелюбием и беззаботностью. — Когда я голоден, сконцентрироваться трудно, а раздражаться по пустякам…В общем, до встречи в клубе. Меня, между прочим, тоже пригласили.

Я пожала плечами, беззвучно намекая на осведомленность в подобных вопросах, и чинно проводила бдительного охранника до дверей, благостно приняв на выходе его исполненный искренностью комплимент: 'Чудный костюмчик, сударыня!', после чего мы оба прыснули от смеха. Парень с поразительной точностью скопировал интонации своего незабвенного создателя, а имя Северина с недавних пор входило в наш сборник любимых жизненных анекдотов.

На столь оптимистичной ноте и распрощались. Я, позаботившись о замках, помчалась в гостиную, плюхнулась на диван с трубкой стационарного аппарата в руке и по памяти набрала номер Джея. Ответил он почти сразу и торжественно пообещал влететь в окно моей спальни на крыльях ночи, прежде удостоверившись, разумеется, что я коротаю часы в гордом одиночестве. Поэтому дальнейшее ожидание обратилось в сущую пытку. Шестьдесят секунд, сто двадцать, двести, двести восемьдесят…Та-тук-тук-та.

Деликатный стук костяшек пальцев о деревяшку выбил у меня почву из-под ног, поэтому в холл я летела на ультразвуковой скорости, задирая ногами половички, и с порога набросилась на мужчину с объятиями, толком не разобравшись в личности посетителя. Напрасно.

Легкие обдало запахом дорогих сигар, пальцы не обнаружили на затылке любимый шелк смоляных прядок волос, вместо этого наткнулись на скоп жестких локонов, и перед испуганно-недоуменными глазами сфокусировалось жуткое лицо.

— Здравствуй, Астрид, — хриплым, сочным голосом приветствовал меня…Джокер.

Ошибки случиться не могло. Зеленый парик из вьющейся крупными колечками пакли, выбеленная чем-то мерцающим на свету кожа (на ум пришло лишь одно схожее вещество — зубная паста, до отвращения стягивающая каждый мускул в засохшем состоянии), обведенные зияюще черными кругами гуталина глаза и яркая, выступающая на передний план улыбка. Нет, не так! Оскал ненасытной гиены, кажущийся бесконечным из-за грубой подводки тревожным красным цветом. Совсем как в комиксе — от уха до уха.

Я опешила и тем не менее продолжила рассматривать посетителя, скользя взглядом сверху вниз. Приличествующий образу фиолетовый фрак с засаленными швами и лацканами, неряшливо сидящие брюки того же колера в едва заметную белую полоску, изрядно присыпанные нафталином. Не вписывающаяся в общую картину зеленая жилетка, застегнутая на две мелкие пуговички, в разрезе которой красовался завязанный обыкновенным узлом галстук из числа тех, что отец называет ширпотребом. Шею облегал ворот безвкусной рубашки, серо-голубая в блеклую крапинку. Кисти рук прилежно скрывались в зашарканных перчатках из натуральной клеенки, как мне показалось, чуть более светлого тона, нежели костюм-тройка. На ногах, разумеется, нашлись безобразные грязно-коричневые туфли с квадратными носами и рваными шнурками, прибывшими из соседней мусорной корзины. Ростом сей оживший прототип главного выдуманного злодея современности поистине мог гордиться. Не меньше метра восьмидесяти пяти, а то и выше.

— Здрасти, — вытолкнула я из груди вымученный ответ, срываясь в пучину непроглядной панической пропасти. — А вы кто?

— Не узнала, дорогая? — еще шире осклабился Джокер, сложил губы дудочкой и подул на челку благородного цвета изумруда, назойливо лезущую в глаза.

Интонации, с которыми говорил разряженный мужчина, и впрямь показались мне знакомыми, тогда как лицо не находило в памяти ни единого аналога. Сказать по правде, я грешным делом подумала, что это Мердок, однако скоропалительный вывод пока ничем себя не подтвердил.

И тут же меня окатило волной облегчения, примчавшейся вслед за восстановлением мыслительной деятельности.

— Ой, мистер Ричардсон, — признала я в шизофренической гримасе маминого коллегу-архитектора. — Что вы же сразу не представились, загримировались будь здоров! Да проходите, пожалуйста, проходите, — я вежливо отодвинулась в сторонку, уступая гостю дорогу, и прилежно зачастила. — А родители уехали уже. Вы, небось, о встрече договорились, да?

— Верно, договорились, — заметно погрустнел сослуживец миссис Уоррен. — Давно уехали-то? Может, сумею нагнать?

Я вновь заперла дверь, в попытке перевести дух навалилась на нее спиной, и спустя короткое время отправилась воплощать в жизнь азы гостеприимства. Проводила 'Джокера' в столовую, усадила за стул и в процессе закипания чайника утолила любопытство мужчины. Плавная беседа о красотах Флориды, по которым я безумно тосковала со дня переезда, перетекла на общие темы, вроде трудностей учебы, и была перебита сотым по счету терзанием двери нетерпеливым стуком. Я к тому моменту успела выставить на стол вазочку с нежнейшими шоколадными конфетами и разлить по кружкам обжигающе горячий чай, а посему оказалась застигнута врасплох. Рот набит кондитерскими творениями с фруктовой начинкой и смачным глотком ароматной жидкости. Исполняя обязанности хозяйки, я подскочила на ноги, но мистер Ричардсон оказался проворнее. Отечески похлопав меня по плечу, он предложил свои услуги дворецкого и с бодрым насвистыванием отправился в прихожую. Сначала я послушалась (ох уж это строгое родительское воспитание, доложу я вам), а потом красочно представила себе удивление Джея при виде 'клоуна' и поскакала следом, по пути проглатывая излишне сладкий десерт.

Дальнейшие события напоминали фрагмент из высокобюджетного блокбастера. Динамично, местами непонятно и неинформативно. Величественно заведя запрятанную в перчатку руку за спину, мистер Ричардсон ловким щелчком пальцев отпер дверь, потянул ее на себя и на долю секунду обернулся назад, будто из желания удостовериться, стою ли я рядом. Я меж тем нетерпеливо переминалась за его спиной с ноги на ногу, выстраивая в сознании восхитительный образ Темного рыцаря, что притаился по ту сторону входа. Реальность, как оказалось, превзошла любые, даже самые смелые ожидания. Такого Бэтмена я видела лишь однажды — во сне, притом в невероятном и сказочном. Костюм Майнера, а это определенно был он, судя по тому скупому отрезку подбородка и губ, что виднелся под маской, земными понятиями описать было невозможно. Плащ, шуршащий за плечами при каждом невесомом порыве осеннего ветерка. Плотная закрытая маска-шлем, с торчащими на макушке остроконечными ушами и двумя прорезями для глаз. Лицо она облегала столь плотно, что я легко разглядела сквозь материал мужественные линии скул. Верхняя часть одеяния, плотно облегающая массивный торс, усеяна пластмассовыми накладками, призванными подчеркнуть выразительность мышц и стройность великолепно слаженной фигуры. Особенно меня впечатлили 'чашечки' на груди, образующие скопление мускулов. Мгновенно захотелось прикоснуться к ним рукой, а затем спуститься ниже, к тем очаровательным вставкам на брюшине, изображающим пресс. Трико (или что там носят уважающие себя люди-летучие мыши) демонстрировало изящность и пропорциональность каждой линии силуэта моего несравненного героя. С теми же агрессивными вставками из матового материала, они удивительно гармонично вписывались в идеально воссозданный образ. Картину венчали внушительные по виду ботинки с высокой голяшкой, наподобие армейских сапог, и привлекающий внимание золотой пояс для всевозможных приспособлений и гаджетов. К сожалению, на данный момент он пустовал, зато отлично контрастировал с общим фоном наряда — мрачный черный цвет.

— Ты? — басовитым, исконно Бэтменовским тоном поинтересовался Джей. Губы при этом оставались почти неподвижными, а вот глаза, виднеющиеся в небольших отверстиях, так и норовили вывалиться из орбит. Хм, неужели ненависть к Джокеру столь заразная штука?

— Я, — самодовольно прохрипел клоун, внезапно пропадая из моего поля зрения.

Понятия не имею, как такое могло произойти. Миг назад я имела перед собой четкие очертания двух высоких фигур в маскарадных костюмах, а теперь вот уперлась взглядом в потолок. К изумлению присоединилась и нехватка кислорода, вызванная молниеносным приступом удушья. Я потерялась в пространстве, однако испугаться не успела. Слишком стремительно все случилось. И только лихорадочно работающее сознание выдавало одну подсказку за другой, сосредотачивая мое внимание на изменившейся атмосфере. Злоба, раскаленная добела бессмысленными действиями Джокера, точнее мистера Ричардсона в его облике. Отчаяние, потусторонние возгласы, походящие на истошные крики. И что-то холодное, прямо-таки ледяное, чувствовалось на щеке. Кажется, металл, нет, лезвие ножа!

— Мамочки! — ужасающим полушепотом выдала я, обмякая всем телом в чьей-то железной хватке. — Господи Боже!

— Не трогай ее, я прошу! — издалека послышалась отчаянная мольба Майнера.

— И я просил, Верджил, — гаркнул мне в самое ухо прокуренный голос. — Можно сказать, умолял. Разве ты не помнишь?

Попутно воспринимая лишенный смысла разговор, я усилием воли отыскала спокойствие и хладнокровно принялась за подсчет весомых деталей. Стою на вытянутых носочках, потому что нечто исполинское усердно тянет меня назад. Рука, та ее часть, что находится между кистью и локтем, уверенно давит на мое горло, отбирая живительный кислород. Дышать практически невозможно. Меня подташнивает от ощущения собственного языка, застрявшего в гортани. Голова кружится. Щеки пылают бесчеловечным огнем. Мысли путаются. Хочется плакать, но гораздо важнее сейчас сопротивление. Я пробую пошевелиться, затылок упирается во что-то твердое, быть может, грудь выжившего из ума мистера Ричардсона, ведь именно он упорно добивается моей кончины от асфиксии. Ловлю носом скупые крупицы его сигаретного запаха. Без толку, ни единого вдоха сделать не получается. Глаза по-прежнему блуждают вдоль несущих балок на потолке, цепляются за люстру с двумя слепящими рожками. Свет обжигает и режет веки. Пытаюсь скосить взгляд вниз, на кончик своего усердно дергающегося носа. Еще одна вспышка, исходящая от яркого луча, что теплится на острие тонкого лезвия. Нож бродит по щеке, обводит скулу, задевает края нижних ресничек и почти упирается в глазное яблоко. Теперь уже не до шуток. Страх парализует голосовые связки, кожу лица начинают щекотать бесконтрольные слезы. Я шепчу глупые мольбы, но к ним никто не прислушивается. Мой голос слишком слаб, а старания тщетны.

— Мердок, во имя всего святого, отпусти ее! — прошибает застрявшие в ушах комья ваты отчаянный вопль Джея. Глухой удар, словно кто-то неосторожный уронил на пол энциклопедический том в три тысячи страниц. И смех, параноидальный, студящий кровь в жилах, нечеловеческий. Так громко, беспрерывно и ужасно может хохотать только психически нездоровая личность. Это веселился Джокер. Но почему Майнер назвал его Мердоком?

В ту же секунду с пронзительным щелчком сошлись воедино прохлаждающиеся до сего момента извилины. Я едва не упала в обморок от настигшей сознание догадки. Никакого мистера Ричардсона нет и не было с самого начала. Существовал лишь Волмонд, выживший из ума старик, который устроился на работу в одну из дизайнерских фирм Флориды, втерся в доверие к общительной Кирстен Уоррен, имеющей (вот совпадение) миловидную семнадцатилетнюю дочь Астрид. Если порыться на задворках памяти, то выяснится, что именно коллега-архитектор рассказал родителям о великолепном варианте загородного дома в Джорджии. Лже-мистер Ричардсон первым навел справки о поместье, нашел нам подходящее агентство и зорко следил за губительным процессом переезда. А еще он показал мне дневник Айрис и ту нишу под подоконником. Выходит, я лично впустила в дом Охотника, обряженного в костюм Джокера? Своими руками вырыла яму двум дорогим и близким вампирам?

Следует заметить, что цепочка логических выводов постепенно ослабевала, потому как я медленно теряла связь с реальностью вместе с сознанием. Вокруг запорхала пугающая рябь из вереницы мелких черных точек, похожих на рой раздраженных ос. Затем она сменилась здоровенными кругами, набирающими пульсацию. Я рискнула совершить последнюю попытку, расправила плечи, давая легким простор в грудной клетке, и кулем повалилась на пол. Резкая боль царапнула висок и мгновенно стихла, потому что мне все-таки удалось совершить жадный глоток упоительно свежего воздуха. Головокружение стало невыносимым, отчего минуту или две я пребывала в блаженном состоянии эйфории. Шумно дыхание, ощущение бескрайней свободы и умиротворенного планирования по воздуху дурманили разум. Я засмеялась, нервно, несдержанно и истерично, потом заплакала, закашлялась и, наконец, пришла в норму. Первым делом сжала обеими ладонями зудящую шею, радуясь, точно ребенок, исчезновению мерзкой руки, растерла горящие огнем щеки, избавилась от отвратительного чувства скользящего по коже ножа, небрежно смахнула с правого виска стремительно несущуюся вниз струйку крови (видимо, ударилась обо что-то при падении) и сфокусировала взгляд на коленях стоящего передо мной мужчины.

— А я ведь многое сделал для тебя, Астрид, — предосудительно заговорил Джокер, качая головой из стороны в сторону, отчего парик из завитой крупными колечками пакли зажил своей независимой жизнью. Зеленые пряди искусственных волос принялись раскачиваться, подпрыгивать и затеяли дружную возню между локонами. — Я показал тебе их сущность, но ты ослушалась. Это нехорошо, — вновь засмеялся он тем же будоражащим воображение смехом. Ну, точно псих!

В поисках Джея я обвела глазами прихожую, наткнулась на монолитный черный холм, выросший прямо из паркетных досок, и зажала рот обеими ладонями, в надежде подавить рвущийся изнутри вопль паники. То, что я изначально приняла за глыбу, при ближайшем рассмотрении оказалось безжизненным телом Бэтмена, неестественно скрючившимся на полу. Ноги в строгих армейских сапогах прижаты в груди, будто в защитном жесте, руки раскинуты в стороны, одна из них согнута в локте, другая хвастает выбитым плечевым суставом. Маска сорвана с лица и утопает в медленно растекающейся из-под головы лужице густой артериальной крови. Лицевые мышцы искажены гримасой панического ужаса, свирепого и безотчетного, а из уголка рта пробивается к зубам едва заметная струйка розовой слюны.

Я моргнула. Раз, другой, третий…и провалилась в забытье.

POV Джей

Я пулей выскочил из клуба, холодея от одной мысли о том, что кто-либо из сотрудников признает шефа в клоунском одеянии. Спору нет, костюмеры постарались на славу, дотошно воссоздав до мелочей расписное одеяние незыблемого образа Бэтмена, но я в этом наряде ощущал себя неловко, и это еще мягко сказано. Прорезиненная ткань намертво прилипла к коже, тревожа при каждом шаге волосяной покров тела, отчего движения выходили скованными и будто зажатыми. Развевающийся за спиной плащ весил, должно быть, целую тонну, потому как назойливо тянул меня назад. Пальцы в грубых перчатках покрылись испариной и будто одеревенели. Странного вида десятисантиметровые шипы на запястьях, выполненные из хлипкой пластмассы, острыми краями постоянно цеплялись за дурацкую накидку, что неимоверно раздражало. О маске я здесь просто умолчу. Описать это треклятое произведение искусства без использования отборных ругательств, знаете ли, довольно проблематично. Единственным удобным аксессуаром оказались сапоги. Грубые, армейские ботинки с высоким голенищем, выполненные из натуральной кожи, на практичной гибкой подошве, с невысоким каблуком, они влюбили меня в себя раз и навсегда. Я вообще неравнодушен к брутальному стилю, а уж воинская обувь и вовсе нагоняет на меня приступы сентиментализма. Утешал лишь тот факт, что все старания и мытарства в итоге выйдут ненапрасными. Астрид обязана по достоинству оценить мой внешний вид.

Кое-как умостившись за рулем Кадиллака, при этом едва не вырвав с корнем злостную хламиду, в полах которой я умудрился капитально запутаться, рванул с места, покидая пределы густо уставленной автомобилями парковки, и под студеные порывы ветра выкатил на суетную трассу. Из динамиков магнитолы лилась заунывная мелодия нового увлечения малышки группы Diary of Dreams: песня под названием Colorblind. Забавно, верно? Привычный слуху готический рок (девушка недавно тщетно пыталась объяснить мне азы призрачного различия между стилями Gothic и Darkwave, однако особого успеха не достигла), щемящий сердце и душу немецкий акцент талантливого вокалиста и цепляющий текст о дальтонизме.

— Этот мир и впрямь изменился, — с улыбкой поддакнул я словам припева, съезжая с основного шоссе на второстепенную дорогу, по окончанию упирающуюся в подъездную аллею дома на холме. По пути обменялись с моим птенчиком парочкой двусмысленных фраз по мобильному телефону.

Треть мили на колесах, ровно десять размашистых шагов по мощеному плиткой тротуару, четыре ступеньки до входной двери, последняя из них под тяжестью моей поступи издала жалобный стон, и я, проигнорировав услуги звонка, оглушительно приложился кулаком к деревянной панели. Из столовой, судя по отдаленному звуку голосов, живо отреагировали на мой зов. Чья-то размашистая поступь приблизилась ко входу, следом за ней семенил частый звук цокающих каблучков. Насколько я мог судить, по ту сторону находились хрупкая девушка и довольно грузный мужчина, по росту лишь слегка превосходящий меня. У снайперов ведь отличный слух, не говоря уж о хваленом чутье, которое хлестким ударом кнута полоснуло меня по ребрам. 'Будь осторожен', - взволновано шепнул на ухо встревоженный внутренний голос. Однако обратить на него внимание я не успел.

В проеме между косяком и дверью материализовалось разукрашенное лицо Джокера, с точностью до мельчайших складочек походящее на созданный Хитом Леджером образ психопата. Те же жуткие овалы черной краски вокруг глазниц, белая, словно лист дорогостоящей бумаги, кожа и самодостаточная улыбка свихнувшегося клоуна, выталкивающая на всеобщее обозрение желтые зубы любителя кофе и крепких сигар. Высокий лоб скрывался всклоченным париком кислотно-зеленого колера с завитыми в крупные колечки прядями искусственных волос. Впрочем, все это не помешало мне различить за толщами грима истинную личность клоуна. Дверь мне открыл Мердок.

— Ты? — недоверчиво пробасил я, мертвея от осознания собственной правоты. Ошибки произойти не могло. Да, мы не виделись более шестидесяти лет, но этот факт ничего не менял. На меня и впрямь уставился отец Айрис.

— Я, — высокомерно представился он, растягивая губы в настоящей, а не нарисованной улыбке. Именно тогда мы и схлестнулись взглядами, и я в полной мере ощутил все: его лютую ненависть, жажду мести, выпестованную за долгие годы злобу, презрение и неискоренимую тягу убивать. Волмонд клацнул челюстями, демонстрируя желание тотчас же броситься на меня с целью разодрать на миллион несимпатичных ошметков плоти. Я машинально выдвинулся вперед, готовясь принять удар, сорвал с лица чертову маску, на которой прорези для глаз отчаянно сужали угол обзора, и это явилось первой недопустимой ошибкой.

Та, кого я не заметил раньше, чье трогательное сердечко не расслышал. За спиной Джокера (совпадение ли, что старик вырядился подобным образом?) необдуманно притаилась Астрид. И я понял, что проиграл, потому как следующим действием Мердока было воспользоваться девушкой в качестве непробиваемого щита. Применив хваленую бессмертную скорость, обряженный клоун зашел сзади и с выписанным на обезображенном красками лице безумием уцепил малышку за горло. Меня передернуло, когда он сдавил нежную шейку чудовищно сильной рукой, тем самым подтягивая девочку к себе, и хищно осклабился. Его обведенные черными кругами глаза пылали изнутри ликованием, и тут случилось то, чего я боялся больше всего остального, — на свет божий из кармана длинного фиолетового фрака, полы которого прикрывали колени, появился аккуратный нож с коротким, но остро заточенным лезвием. Предупредительно ощеренные губы, в своей гнусной прорези демонстрирующие плохие зубы, наглядно показали мне, что лучше сохранять неподвижность и безмолвность, иначе…

— Мамочки! — испуганно возопила Астрид, неосмотрительно растратившая остатки кислорода на произнесение ненужных слов. Маленькая, я и без того знаю, как тебе страшно! — Господи Боже! — еще громче вскрикнула она, очевидно, почувствовав характерный холод металла на коже.

Джокер, радуя своих верных фанатов замогильным хохотом, приложил нож к ее щеке и с интересом принялся выводить им витиеватый рисунок, затрагивающий скулы и мелко дрожащие ресницы, а затем уперся кончиком клинка в нижнее веко.

— Не трогай ее, я прошу! — в отчаянии воскликнул я, борясь с невыносимым желанием зажмуриться, только бы не видеть этих изнурительных издевательств над любимой девушкой. Однако же здравый смысл требовал от меня невозможного: продолжать смотреть. Искать пути к спасению.

— И я просил, Верджил, — со смешком ответил Мердок. — Можно сказать, умолял. Разве ты не помнишь? — его усилия по скорейшему восстановлению моей памяти заключались в основном в еще более крепком сдавливании гортани трепещущегося птенчика.

Я заметил, как густо покраснело ее измученное лицо, все блестящее от обилия слез, и решился на крайние меры. Просто рухнул посреди прихожей на колени и в унизительно-молитвенном жесте сложил вместе ладони у груди.

— Мердок, во имя всего святого, не трогай ее! — узнать собственный голос невозможно. Он глух, подавлен и беспомощен, совсем как я в те беспросветно черные минуты. Догадываюсь, что последует далее, но предпринимать ничего не намерен. Плевать на свою участь, главное, чтобы не произошло непоправимое. Ее смерть однозначно сведет меня в могилу.

Волмонда, похоже, впечатлил вид моей душевной агонии, чего я не могу сказать о его бесчеловечности. С гримасой отвращения, покорежившей непроницаемую маску пограничной жестокости, он оттолкнул от себя Астрид, безжалостно позволил ей удариться головой о высокую ножку столика для всяческих мелочей и в мгновение ока очутился рядом. Я расслышал звериное рычание, прорывающее сквозь стиснутые зубы, и ловко увернулся от первого сокрушительного удара ботинком в солнечное сплетение. И если бы у меня нашлась толика времени, для того чтобы выпрямиться, возможно, дальнейшая схватка проходила бы на равных. Но, чему быть, того, как говорится, не миновать. И я пропустил серию мощных, напоминающих камнепад в тибетских горах, толчков по голове и спине. Затем хрустнуло что-то внутри, кажется, многострадальное ребро, уши заложило колокольным звоном, из носа брызнула кровь, и я расстался с последней завалящей надеждой на сопротивление. Блокировать стремительные выпады генерала не выходило, он молотил руками и ногами с такой скоростью, что гибель мне грозила не от адской боли, растекающейся по телу в гипертрофированных формах. Я бы просто захлебнулся собственной кровью.

'Соберись же!' — велел кусающий локти напряженный внутренний голос. 'Дай отпор!'.

Я не мог. Окружение плыло перед глазами, заливалось фонтами крови и с каждой секундой отдалялось все дальше и дальше. Короткая вспышка сознания оповестила меня о жуткой ране в области затылка, куда старик изловчился воткнуть чертов нож, и перед отходом к праотцам я все же сумел вынуть лезвие из головы, сжал рукоятку немеющими пальцами, да так и повалился бездыханным на пол.

— Люблю тебя, моя девочка, — мысленно шепнул я на ушко Астрид, устремляясь ввысь, на зов двух слепящих огонечков света, что задорно парили перед смеженными веками.

Пробуждение оказалось настолько болезненным, немилосердным и внезапным, что я поспешно свыкся с мыслью, будто следующий отрезок вечности проведу в аду. Хотя, черт возьми, чем наши кровососущие будни отличаются от преисподней? Душе, ей знаете ли все равно, где истлевать. Жаль, конечно, что вдали от Астрид, но, с другой стороны, какого рожна она здесь забыла? Мой чистый и светлый ангелочек, ни единого раза не помысливший дурного…

Протяжный стон напротив прервал мои размышления и подтолкнул на детальное ознакомление с обстановкой. Так, что у нас на сей раз? К моему вящему разочарованию кипящих котлов поблизости не обнаружилось, бесов и демонов в том числе. А вот хрипящий приятель радовал глаз своим повсеместным присутствием. Неужто и в столь злачном месте не удастся отдохнуть от его скабрезных шуточек? Дьявола-то я чем прогневал? Жил, грешил, прелюбодействовал, набивал суму презренным золотишком, походя убивал невинных, сквернословил, поддавался унынию и чревоугодию. В общем, заглавный кандидат в фавориты Сатаны, а поди же ты!

— Габсбург, ты ли это, другой мой ситный? — протявкал из противоположного угла небольшого, сокрытого во мраке беспросветной мглы помещения Лео.

Я прикрыл глаза, настраивая зрачки на максимальную восприимчивость, и теперь уже детально присмотрелся к обстановке. Разрази меня гром в морозный полдень! Никакой гиены огненной в радиусе километра не было и в помине! Мы находились в ванной комнате, и будь я трижды проклят, если она не является живым воплощением в миниатюре той самой уборной, что фигурировала в первой части фильма 'Пила'. Высокие, вероятнее всего пятиметровые потолки. Стены, выложенные промышленным белым кафелем, кое-где отвалившимся под тяжестью собственного веса. Одна из перегородок и вовсе разваливалась на составные часы, вопиюще невежливо выпятив наружу прогнившие куски арматуры. Толстые трубы обвивали комнату по периметру, распространяя в воздухе запах ржавчины и сточных испарений. С их вентилей капала вода, примерно раз в две секунды, поэтому уже через мгновение этот мерзкий звук 'кап-плюх' угодил в разряд ненавистных, тем более царящее здесь эхо троекратно усиливало каждый незначительный шорох, накладывая на них свой суровый отпечаток бесконечного повтора. Низкий унитаз чуть южнее меня вопреки логике соседствовал с писсуаром, и вместе они производили такую вонь, что обладатели нежного обоняния неизменно проникнутся сочувствием к моему незавидному положению пленника. А таковым я, по сути, и являлся. Иначе к чему эти обвивающие запястья и лодыжки кандалы, толщиной с мизинец? В надежде выяснить их предназначение, я неловко пошевелился, точнее весьма безуспешно поелозил на ледяном полу. Размеренно гудящая взрывами лютой боли голова живо отреагировала на трубный перезвон звеньев цепи, что тянулись от конечностей к стояку, находящемуся за спиной. Чудно, блядь! Уж простите за крепкое словечко, но существуют в мире ситуации, когда по-иному выразиться невозможно. Я намертво прикован к массивной трубе, которую вырвать или выломать не хватит ни сил, ни умения. Впрочем…нет, безрезультатно. Цепь мне тоже не одолеть при всем желании, а оно, уж поверьте, было всеобъемлющим.

Вернемся к осмотру, хоть какое-то действие. Ярдах в шести от меня, чуть левее бортика немытой со дня изготовления ванны, в том же сидячем положении пристроился Лео. И если я когда-нибудь думал об этом парне дурно, а такое, положа руку на сердце, неоднократно случалось, то сейчас до кончиков ногтей проникся к нему дюжим состраданием. Рассудительности Мердока мог позавидовать любой отпетый маньяк. Он, разумеется, не стал обездвиживать трехсотлетнего вампира посредством хлипких замков и наручников, проявил смекалку и вот что получил в итоге. Шею Леандра сдерживали два загнутых вовнутрь клинка, торчащих из стены, словно влитые. Даже издалека я мог разглядеть их остроту и исправность, что вряд ли ободряло попавшего в смертельную западню мальчишку. В относительно спокойном состоянии огромные лезвия, превосходящие по размеру мачете, не причиняли ему особых неудобств, однако стоило ему пошевелиться, как они вонзились бы в податливо мягкую кожу, а то и вовсе…голову с плеч долой.

— Эй, ты как? — встревоженный последней забредшей в сознание мыслью, поинтересовался я. Эхо восторженно подхватило мой голос и протащило вдоль всей комнаты.

— Тебе матом ответить или обойдемся скромным наречием 'хреново'? — невесело рассмеялся друг, до этого момента разминавший шумно хрустящие костяшки пальцев. — Сам-то в здравии?

— Астрид, — едва не съехал я с катушек, излишне медлительно склеивая в памяти спутавшиеся обрывки фраз и фрагменты действий. — Где она? Лео! ГДЕ?

— Рот закрой, диафрагму застудишь! — прикрикнул на меня д`Авалос, решивший усмирить неконтролируемый приступ сумасшествия. — Думаю, она уже дома. Все, что от нее требовалось, куколка выполнила. Ты здесь, я, к несчастью, тоже.

— То есть? — не совсем уловил я тайный смысл, кроящийся за обыденными словами. — Ты здесь из-за нее?

— А ты из-за королевы австрийской, — язвительно подколол меня вампир. — Без нее в последнее время ни одна неприятность не обходилось. Да чего там! Я ж понимаю, чью задницу она прикрывала. Так устроен мир: кого-то любят, кем-то пользуются, — философски изрек он, потягивая, очевидно, ноющую от неудобной позы шею. Лезвия моментально ожили и предупредительно оцарапали ему кожу, противным шорохом, схожим со звуком снятия огрубевшей чешуи с рыбы, намекая на более печальный исход событий, нежели неглубокие разрезы. — Кстати, чуешь зловоние?

— Оно здесь повсюду, — неодобрительно хмыкнул я, ни на секунду не переставая терзать себя тревогами об Астрид. Где же ты, мой звереныш? Как себя чувствуешь?

— Твоя правда, но я о другом душке говорю, — не спешил соглашаться Лео, прерывистыми вдохами втягивая ноздрями витающий в воздухе смрад. — Чадит тут кровушкой, притом гнилой. Совсем как в том гостиничном склепе.

— А ты пошарь рукой в ванной, — весьма разумно посоветовал я, неохотно перебивая собственные раздумья. — Она чуть правее тебя, — парень, само собой, подобной перспективой не вдохновился и злобно зыркнул в мою сторону глазами, горящими в темноте на манер двух тлеющих папирос. — Слушай, попробуй освободиться! Может, силушка твоя богатырская хоть раз на благо подействует, потому что у меня полная засада. Цепи толщиной с руку, кандалы и того хуже…

— Не против, если я загляну к тебе в морге, когда вскрытие начнут делать? — абсолютно ни к месту полюбопытствовал мальчишка. — Меня в покое не оставляет реальный вес твоего мозга. То ли два грамма, или того меньше? Сидел бы я здесь, спрашивается, если бы мог раздвинуть лезвия. Тогда мотай на ус. Как только я пробую разжать их спереди, они сходятся сзади, и наоборот. Дедуля вовсе не такой олух, каким казался мне раньше.

— Ясно, — шепотом приговоренного к казни преступника проговорил я, выпуская на волю все чувства разом. Безысходность. Отчаяние. Страх, которого я вряд ли стал бы стыдиться, особенно перед хищно оскаленным лицом мучительной смерти от истощения. Слепой гнев, вызванный беспомощностью. Мы ведь жертвы, загнанные в тупиковое ответвление норы лисицы, заглотившие крючок хитрого спаниеля. И тупая ярость, под чьим руководством я рванул на себя цепи, силясь разорвать литые звенья или обрушить трубы стояка. Сделать хоть что-нибудь!

Вокруг поднялся невообразимый шум: лязганье металла, испускающего редкие искры при трении, зычный вой полых сосудов, по которым давно перестала течь вода и отходы, какофония моих нечленораздельных выкриков и сотенных проклятий вампира, не имеющего возможности зажать уши. И вдруг под потолком вспыхнул свет. Ослепительно яркий свет, бьющий из подвесных флуоресцентных ламп, количеством пять штук. Я спешно зажмурился, Лео сделал это еще раньше. В комнате воцарилась первобытная тишина, щекочущая своим дребезжанием оголенные нервы. Ее рассекло механическое гудение, с каким по нажатию кнопки на пульте поднимаются ворота в моем гараже. Мгновением позже я сквозь тень приспущенных ресниц заметил открывшийся к боковой стене проем, явивший нам ликующую физиономию Джокера. На плече он нес бессознательное тело Астрид.

Уверен, мы с приятелем одновременно задались одним и тем же вопросом: 'Жива?', потому как синхронно уставились на вошедшего, притом в обоих взглядах читалось отнюдь не пожелание доброго здравия. Скорее наоборот, у нас руки зачесались внести тотальные исправления в чью-то медицинскую карту.

Мердок, не реагируя на наши перекошенные ненавистью гримасы, прошел на середину комнаты, скинул с себя безвольную фигурку, слава богу, дышащей девушки, перехватил ее за талию, опер о сальную раковину с обколотыми углами. Аккуратно выкрутил до упора вентиль, пуская громко фыркнувшую струю ржавой воды, дождался, пока емкость заполнится пропащей жидкостью наполовину, и брезгливо окунул в нее лицо бесчувственной малышки.

Я, до той поры тихо следивший за неторопливыми действиями клоуна, взвыл в голос, точно раненый медведь. Лео зарычал, как выдрессированная сторожевая собака, на чью территорию забрел посторонний. Однако все это едва ли впечатлило старика.

Он улыбкой (чертовой параноидальной ухмылкой!) обвел помещение, предпочитая уделять нам не больше внимания, чем осыпающимся стенам, а после за волосы вытянул голову очнувшейся девочки из воды. Она, оплевываясь, попыталась вытереть лицо мелко трясущимися ладонями, за что незамедлительно получила звонкую пощечину. Тут я взорвался, вскочил на ноги с целью ринуться вперед, дабы разодрать зубами мерзавца в клочья, но позабыл об оковах и с глухим шлепком завалился на спину, расшибив при этом затылок. Горячая кровь не преминула оросить собой выложенный тем же треклятым кафелем пол, поэтому пришлось тратить драгоценное время не на защиту любимой, а на концентрацию с последующим заживлением ран.

— Еще раз тронешь ее хоть пальцем, ублюдок, — желчно пригрозил находящийся в более жестких рамках несвободы дружище, — лопаточкой станешь соскребать со стен свои кишки! Я тебе это гарантирую!

Ох, не следовало ему браться запугивать старика! У таких червей, как он, понятие страха перед кем бы то ни было начисто отсутствовало в словаре, уж я-то, повидавший полк этих тварей, знал сие наверняка. В тот миг, когда стихло громогласное эхо последних произнесенных вампиром слов, я расслышал взволнованный вскрик Астрид, ознаменованный болью. Нет, невыносимой мукой.

— Кто там тявкает в углу? — нараспев спросил Джокер, и его голос медленно отдалился от меня, вплотную приблизившись к тому месту, где сидел Лео.

Я, истязаемый изнутри неведением, с трудом собрал себя воедино и, тряхнув грязными волосами, рывками перетек в сидячее положение. Бедная моя малышка, обливаясь слезами, стояла на коленях посреди комнаты и рукавом блестящей кофты промокала обильную струйку крови, вытекающую из правой ноздри. Ко мне она была повернута в профиль и не под каким предлогом не собиралась менять позицию, потому что тогда моим глазам предстояло столкнуться с видом синяков, припухлостей и ссадин, обезобразивших некогда очаровательное личико. Широкая спина генерала скрывала разъяренного Лео.

— Чего ты добиваешься, старый козел? — не желал блюсти политкорректность в общении неразумный мальчишка. — Ты ведь мести хочешь, гнида! Так давай, распускай ручонки в сторону виноватого. А то девчонку лупить особого ума, знаешь ли, не надо! Чего вытаращился, контрацептив гребаный? Ждешь покаяния? А накося, выкуси! — продолжил он брести по лезвию остро отточенной бритвы, суя под нос Волмонду оттопыренный средний палец. — Пока они здесь, я и словом не обмолвлюсь. Отпустишь, тогда и полялкаем. У нас ведь есть о чем потрещать, правда? О раскинутых ножках твоей дочери-шлюшки и тэдэ, верно говорю?

Богом клянусь, я не знал, сколь прочна выдержка отца уже упомянутой в иносказательном ключе Айрис, и уж тем более не ведал, что он продержится так долго. А посему следующее его действие оказалось вполне предсказуемым. Безмолвно, словно уберегая свои голосовые связки от перенапряжения, старик схватился громоздкими ладонями за лезвия клинков, обрамляющих шею болтливого Леандра, и попытался их сомкнуть. Астрид, доселе не осмеливающаяся и носом шмыргнуть, моментально подскочила на ноги и набросилась на плечо озверевшего мужчины.

— Нет, умоляю вас, мистер Волмонд, не делайте этого! — до смерти испуганным тоном зачастила она, ласково поглаживая руку монстра, что совсем недавно вымещал на ней скопившуюся за век злость. — Пожалуйста! Я прошу вас, мистер Волмонд! Я ведь все вам рассказала, он не виноват, помните? Никто не виноват! Умоляю, отпустите.

Малышка, что же ты делаешь? Понимаешь ли, сколь неразумно класть голову в пасть разъяренного тигра?

Полагаю, ни одному своему поступку девушка рациональной отчетности не давала, в то время как страх (да что там страх, ужас!) пожирал меня изнутри, притом отнюдь не безосновательный. Стоило отчаянным мольбам пресечь черту осознания в воспаленном мозгу Мердока, как ответная реакция проявила себя во всей красе. Лезвия он отпустил, найдя рукам более низкое применение. Попросту сдавил двумя исполинскими дланями хлипкую шейку малышки, небрежно, со скучающим выражением на бесчеловечном лице, оторвал Астрид от пола и отбросил в угол. Так, будто секунду назад держал подле себя не живого человека, а никчемный ломоть пропащего мяса, который уже вряд ли сойдет за сочный бифштекс. И я не солгу, если скажу, что на всю оставшуюся жизнь запомнил его глаза, точнее абсолютное отсутствие в них эмоций. Ни гнева, ни злости, в коих совсем недавно легко можно было уличить старика, не наблюдалось. Даже завалящей брезгливости и той не имелось. Девушка не вызывала у генерала ни единого чувства, наверное, поэтому не слишком пострадала при падении. Прежде, чем молниеносно соскочить с места со ставшим ненавистным лязганьем толстых цепей, я расслышал ее приглушенный стон и осторожный звук удара от неловкого соприкосновений коленей со щербатой плиткой, в остальном обошлось без плачевных последствий.

— Астрид, маленькая моя, — одними губами подозвал я ее ближе, понимая, что не дотягиваюсь до распластавшейся на полу фигурки. — Иди ко мне. Ничего не бойся.

Последнее заявление попахивало откровенным лукавством, что не помешало малышке проникнуться моими словами и без оглядки назад броситься в мои сдержанные объятия. Она, подобно безнадежному утопающему, с готовностью ухватилась за протянутую соломинку, повисла на моих плечах, попутно ткнувшись распухшим носиком в воротник пропавшего плаща, и часто-часто задышала. Однако еще до того, как ее личико скрылось в ткани пресловутой накидки, я отметил скоп взывающих к лютой злобе деталей. На то кошмарное фиолетово-синее месиво припухлостей, что исказило собой прелестные черты лица, оказалось невозможно смотреть без слез. Один глаз обезображен до такой степени, что перестал открываться, другой, избежавший воздействия чудовищных хуков справа, затянут мутной пленкой, которая сделала предельно расширенный зрачок почти неподвижным. На лбу я насчитал три или четыре глубоких ссадины, покрытых коркой запеченной крови. Левая бровь рассечена у основания. Скулы прячутся за вздутыми формами прямых ударов кулака, с оставленными на нежной коже следами от четырех костяшек пальцев. Нос разбух до неприличных размеров и покраснел, будто от долгого пребывания на солнце. От ноздрей к верхней губе тянутся две засохшие дорожки от обильного кровотечения. Сами же уста узнать попросту невозможно. Искусанные, увеличившиеся втрое, вывернутые внутренней стороной наружу, потерявшие всякое представление о былой чувственности и привлекательности, они больше походили на два пласта неистово красной плоти.

— Девочка моя, — унизительным фальцетом пропищал я, смаргивая гневный поток слез, подкативший к убиенным всем увиденным глазам. — Как мне жаль, что все…

— Джей, — с трудом выговаривая каждый звук, перебила меня Астрид, — пожалуйста, сделай хоть что-нибудь. Я умаляю тебя! У него… — она воспользовалась небольшой паузой, чтобы выровнять тяжелое дыхание и нервно смахнула с изуродованных щек надоедливую слезинку, скользнувшую с нижнего века менее травмированного глаза. — У него мои родители, Джей! Он никого не пощадит, но их…хотя бы их!

Отчаяние? Что я знал о нем до сегодняшней ночи? Очевидно, ничего. Оно искусно овладевает мыслями, а вместе с ними проникает повсюду, затрагивая душу, сердце, корежа тело, притупляя заложенные природой инстинкты. Похитить Уорренов — изощренный прием, в некотором роде противоречащий правилам удар ниже пояса. Ведь, сойдись для нас звезды в победоносном порядке, вполне может случиться так, что мне раз и навсегда укажут на дверь. Потому ли, что я вампир, или еще по какой животрепещущей причине, неважно. Главное, теперь на моей совести повисли три жизни, спасение которых представляется заданием затруднительным.

— Я сделаю все, что потребуется, — запальчиво пообещал мой предательски храбрый язык, вещавший в резонанс с испуганно надломленным голосом. — Ни о чем не волнуйся.

Как бы сильно, черт возьми, я хотел верить своим репликам в ту минуту, но правда состояла в том, что верить им было попросту невозможно. Как обреченный на смерть узник в оковах может противопоставить столетнему психопату? А кто-то еще сомневается в душевном здравии герра Волмонда? Спешу вас разубедить, немец страдал критической формой тотального безумия, что подтверждали его неподдающиеся здравомыслию действия. В тот момент, когда я мнимо оберегал своего птенчика от множественных бед, отец Айрис вел выступающий за рамки разумного разговор с Лео.

— А спеси в тебе прибавилось, щенок, — с явными нотками презрения в голосе прохрипел генерал, присаживаясь на корточки подле обездвиженного мальчишки. Я крепче прижал к груди измученную издевательствами девушку, стараясь обойтись без излишнего шума металлических оков. — Я долго наблюдал за вами обоими, изучал привычки, образ жизни, манеру мыслить, чтобы игра в итоге вышла максимально интересной, — небрежно пояснил он, попеременно склоняя голову то на один бок, то на другой, будто в надежде узреть нечто поистине недоступное. — И с тобой всегда возникали особые, я бы сказал уникальные сложности. Возраст, — едва ли не почтительно хлопнул Джокер в ладоши, усиливая тем самым воздействие своих слов. Я вздрогнул от неожиданности, Лео брезгливо поморщился, потому как все это время молчал лишь потому, что скрупулезно концентрировал внимание на процессе регенерации кожи. Заращивал болезненные порезы на шее, в тех местах, где лезвия своеобразных оков наиболее глубоко вонзились в плоть. — Ты старше, и это все портило. Но, — в притворном восхищении Мердок закрепил на лице подобострастную гримасу, которая стала мне видна при резкой оглядке назад, — ситуацию спасла та юная леди, что по родительской глупости исполнила роль обаятельной наживы. Верно, Астрид? — слегка повысил он интонации, адресуя вопрос затрясшейся, словно одинокий осенний листок, угодивший в порыв безжалостного ветра, девушке.

Я предвидел следующее телодвижение ряженого клоуна, поэтому сгорбился коршуном над своим бесценным сокровищем и намерился любыми путями оградить его от поползновений гадливых рук. Впрочем, особо усердствовать не пришлось. Охотник и не подумал обернуться, вместо этого погрузил правую перчатку во внутренний карман фрака и выудил оттуда небольшой нож, тот, что грозил увечьем Астрид, а после очутился в моем затылке. Атмосфера начала сгущаться, и Лео почувствовал это первым. Я заметил проблеск бесславной паники, отразившийся на глубине его темных глаз, и неохотно приветствовал последовавший за ней страх.

— Какой сегодня день? — без всякого интереса полюбопытствовал генерал, вертя между пальцев миниатюрный эквивалент кинжала. — Канун Дня всех Святых, — незамедлительно дал он ответ на свой же вопрос. — Испокон веков люди облачаются в маскарадные костюмы. Сначала они носили защитный характер, теперь сугубо развлекательный, но это дань традициям, — поучительно увещевал мужчина, чьи интонации с каждой секундой становились все более резкими, желчными, включающими в себя изрядную долю сумасшествия. Я уже догадался, что перед нами разыгрывается некое предисловие, за которым непременно последует нечто из ряда вон выходящее, поэтому усилил защиту девушки, якобы беспричинно лишая ее возможности видеть и слышать. Пусть отдохнет. — Неужели ты не уважаешь ритуалы предков, Леандр?

Парень, судя по выражению скукоженного отвращением лица, вряд ли вообще уважал что-либо, не говоря уж о каких-то языческих обрядах, однако пускать на волю дерзкий норов не спешил, поэтому Мердоку пришлось продолжить не имеющий отклика монолог.

— Ты — единственный из всех присутствующих, кто проигнорировал устои, — витиевато изложил он сделанный заранее вывод, заключающийся в том, что на Лео не наблюдалось костюма. — Это непростительно.

Сплюнув последнее слово на манер карательного приговора, бывший вояка приблизился к горделиво молчащему вампиру, схватил его за встрепанные волосы, насильственно заставляя запрокинуть голову назад, и в угрожающем жесте приложил острие ножа ко взмокшему лбу. Я мог различить крупные бусинки пота, скопившиеся у основания челки, и в абсолютно правдивом изумлении отделил их от проявившихся капель крови, что выступили на поверхности под действием лезвия. Затем широкая спина удовлетворенно кряхтящего немца заслонила побелевшее лицо приятеля, и обо всем происходящем мне пришлось судить исключительно на основе звуковых восприятий. Сдерживаемые стоны, выворачивающий воображение на изнанку звук разрезаемой кожи, царапание металла по кости (полагаю, оно возникало лишь в те моменты, когда нож затрагивал основание черепа, например, в лобной или носовой зоне), смачное чавканье, с которым миллиметр за миллиметром отпадал кожный покров, участившееся дыхание друга, порой совпадающее с моим собственным предсмертным сапом, безжалостное похихикивание Волмонда и мученический скрежет зубов, не допускающий возникновения надсадных оров. Жутчайшая догадка посетила меня тогда же, когда на пол, неподалеку от распростертой на холодной плитке ноги в неряшливом кроссовке, с хлюпаньем шмякнулось нечто омерзительное. В первую секунду этот отвратительный шлепок напомнил мне о падении мокрой тряпки на паркет, следом пришло более реальное ощущение, что сие ничто иное, как отрезок окровавленного человеческого скальпа, точнее срезанная половина лица Лео.

Не знаю, что я испытывал в те минуты, помимо дребезжащих стенаний пойманной в клетку ненависти. Сострадание, сочувствие, неверие в существование чего-то столь же противоестественного и, главное, страх. За жизнь жавшейся ко мне изо всех сил девушки, за собственную незавидную участь и здравие сидящего напротив мальчишки. Потому что именно ему первым довелось опробовать на своей шкуре, притом в прямом смысле, изящество психической нестабильности генерала.

— Черт тебя подери, Мердок, — истерично взвыл я, не решаясь встретиться взглядами с растворившимся в пространстве Леандром. — Что ты творишь?! Зачем?!

Он прекратил любоваться плодами своих шизоидных фантазий и на короткий миг обернулся назад, лихорадочно поблескивающими глазами отыскивая обладателя прозвучавшего голоса.

— Это лишь начало, Видрич, — жеманно сложил мужчина руки у груди, скрестив пальцы на ладонях так, чтобы мне стал виден нож, на конце которого медленно образовывалась норовившая скользнуть вниз алая капля. Нож с достоверными следами измывательств над впавшим в бессознательное состояние парнишкой. Нож, заляпанный кровью и кусками отсеченной плоти. Нож, являвшийся мне в кошмарах даже месяц спустя. Нож, давший старт процессу безжалостного отмщения.

Джокер мгновение потоптался на месте, словно продумывая дальнейший план действий, крадучись подошел ко мне, вытянул вперед окровавленную перчатку и зрелищным движением указательного пальца поманил к себе Астрид, будто говоря: 'Нам надо идти, дорогая!'. И я не смог бы удержать ее при всем желании, потому как страх — великолепный мотиватор. А уж им-то отец Айрис пользовался умело.

— Пожалуйста, не отнимай ее у меня, — в полном отчаянии заголосил я, сдавая позиции отбивающейся от моей защиты девушке. Разумеется, там ее родители, следовательно, расстановка приоритетов давно проведена.

Он улыбнулся и промолчал, пожалуй, находя неведение лучшим из возможных наказаний за преступление, которого я никогда не совершал.

— Я не убивал Айрис! — озвучил я никчемную отговорку, обращенную уже в пустоту, потому как и моя девушка, и Охотник скрылись во вновь ожившем проеме, после чего подвижный кусок выложенной кафелем стены встал на прежнее место. — Я любил ее, — едва различимым шепотом покаялся я в наиболее значимом грехопадении и перевел внимание на пришедшего в сознание друга, чей внешний вид в кратчайшие сроки заполонил душу ужасом. Вероятно, я и раньше считал Лео лживым типом с раздвоением личности, хотя в теперешней ситуации вряд ли правильно разбрасываться столь весомыми обвинениями. Передо мной и впрямь сидел Двуликий, тот вымышленный герой из цикла графических романов о Бэтмене, что щеголял отсутствием левой части лица. Только рисованный прототип, согласно предыстории, пострадал в результате ожога кислотой, а мой несмышленый товарищ оказался изуродован лезвием ножа.

Идеально прямая линия, делящая сведенную болевой судорогой физиономию пополам, проходила вдоль лба, разграничивала брови, спускалась к носу, зачеркивала посредине неглубокую носогубную впадинку и рассекала подбородок, оставляя при этом нетронутыми кожу вокруг глаз и губ. Тогда как щеки, скулы и…в общем, ни единого живого места, сплошное месиво из мышц, крови и обилия прочей жидкости внутренней секреции.

Позволю себе в сотый раз подметить: судьба — большая шутница. И лучше бы она смеялась вместе с нами, потому как ситуация, когда потешаются над тобой не кажется такой уж остроумной. Бэтмен, Двуликий и Женщина-Кошка, находящиеся в заточении у Джокера, — повод для смеха или печали?

POV Астрид

Попробуйте ненадолго закрыть глаза, что видите? А хотите знать, какие угнетающие фантазию картины предстали передо мной?

Чернота, непроглядная пропасть, превосходящая по размерам впадины Большого Каньона, на краю которой столпилась группа самых дорогих и близких мне людей. Короткая процессия движется, подхватывая ритм впереди идущего Джея. Хлесткие порывы ветра-подстрекателя терзают полы его плаща-накидки, срывают маску, и я могу разглядеть лицо. Вижу каждый изгиб искаженной гримасы ужаса, отделяю дрожащие уголки губ, что сокращаются абсолютно непроизвольно, зарисовываю в памяти расширенные пред тенью неподдельного страха глаза и молчаливо провожаю взглядом его решающий роковой шаг в неизвестность. Одна его нога опрометчиво ступает в овраг, другая по-прежнему удерживается на краю осыпающейся поверхности. И вот он исчезает. Просто срывается вниз, сопровождая свое губительное движение обреченным взмахом рук. Мелкие камни и пыль устремляются вслед за ним. Мой раненый вопль обегает окрестности и привлекает внимание остальных участников траурной процессии. На повернутых лицах, обращенных ко мне, восковой маской застывает печать порицания. Лео, желающий непременно сигануть вниз по примеру друга, нарочно смотрит будто сквозь меня. Не улыбается, как прежде, не пытается взбодрить, а пригвождает к месту ледяными глазами, блеск которых сравним с задорным сиянием снежного сугроба под влиянием длинных лучей полуденного солнца.

— Ты предала меня, — презрительно кривит он тонкие губы и в следующий миг бросается в смертельные объятия ликующей пропасти.

— Из-за тебя, — утирая заплаканные щеки, шепчет мама и пускается в свой последний полет по бездушной расщелине.

— Всё из-за тебя, — вносит некоторую конкретику папа, с криком бросаясь вдогонку за супругой. И только тут я начинаю осознавать, что ни один из них не спрыгнул в пучину оврага по доброй воле. Над черным небосклоном разносится смех, почти неотделимый от стихшего дуновения ветерка. Он нарастает, усиливается, обретает мощь и материализуется в прозрачный облик стройной девушки.

'Леди-призрак' — молниеносно приходит на ум толковое сравнение, способное заменить абзацы безликих описаний. Свободное белое платье с развевающейся юбкой мутным свечением выступает из мрака. Тонкие волосы, напоминающие колосья пшеницы, плывут над плечами, самыми кончиками затрагивая дружелюбно повернутую в профиль луну. Я знаю ее имя, но не решаюсь произнести его вслух.

— Она отобрала у меня все, папочка! — капризно топает босой ножкой мерзкая рыжеволосая девица, невоспитанно тыча в мою сторону пальцем. — Суди ее, как несправедливо судили тебя за мою смерть!

Я уже не пытаюсь подыскать оправдание, все мое естество покоится на дне пропасти, оставшиеся же стимулы к жизни слишком незначительны для того, чтобы еще хоть секунду удержать меня на твердой земле…

Сон ли это или метафоричное видение будущего? За истекший час я разучилась отделать реальность от вымысла, с головой уйдя под толщи буреющего океана безысходности. Помню, как Джокер взвалил мое податливое тело на плечо и поволок к притаившемуся у обочины автомобилю. Хлопок дверцы, быть может даже багажника. Короткая тишина. Стрекот мотыльков, бьющихся о защитный экран фонарного столба. Рокот требовательных толчков сердечной мышцы, притомившейся от переизбытка адреналина. И срывающий голосовые связки крик, раздающийся только в моей голове. Так испуганно и взволнованно по обыкновению вопит умирающая в конвульсиях душа, которой довелось наткнуться глазами на мертвое тело любимого мужчины. Удивительно, но во мне нет больше ниши для надежды и слепой веры в высшие силы. Я не уповаю на Господа, не штудирую вызубренные молитвы, просто несусь по течению, потому что устала бороться. Устала.

Затем рядом грохнулось нечто еще более тяжелое, близкое по размерам к профессиональной боксерской груше. Аккуратное облачко пыли взметнулось вверх, воздух наполнился странным смешением запахов. Дорогой парфюм я отделила сразу же, признав в нем родной и любимый аромат 'Фаренгейт'. С остальным пришлось изрядно повозиться. Полироль для естественных материалов, отдушка 'свежесть морского бриза' и, пожалуй, ненавязчивый дух прорезиненной ткани. Схожим образом в моем далеком детстве пахла приобретенная на праздник маска злой ведьмы.

Не желая тревожить ищущие умиротворения части тела, я повернула голову набок, попутно отметила выявленную спиной жесткость поверхности, на которой лежала, и уткнулась взглядом в мертвенно-бледное лицо Джея. Веки опущены, брови расправлены, мучительно вздернутая губа приоткрывает верхний ряд зубов. Красных, перепачканных уже подсохшей кровью.

— Джей, — плаксиво вымолвила я, прикладывая предательски трясущиеся пальцы к мраморно-ледяным щекам. Никакой реакции. — Пожалуйста, любимый… — суеверно оборвала я поток бесполезных слов, утаивая предсказуемое продолжение фразы: '…не умирай'. — Ты нужен мне!

Зловещая тишина заменила собой любой мало-мальски утешительный ответ. Я подползла ближе, всем телом навалилась на неподвижный черный холм, изображающий фигуру мужчины, и с облегчением различила пару сдавленных вдохов. Кончик носа на поверку оказался теплым, а это значило, что он дышит. Очень слабо, но все же дышит!

Несколько приободрившись, я медленно перетекла в иллюзию сидячего положения, собрала при этом маскарадным нарядом всю имеющуюся на полу грязь, уперлась в пол негнущимися коленями и оценивающе огляделась по сторонам. Низкие, прямо-таки давящие на голову потолки, предельно подтянутые друг к другу стены, обитые волокнистой тканью, и льющийся откуда-то сбоку свет позволили мне сделать вывод о том, что мы находимся в салоне автомобиля. Пятидверного Минивена, если быть точной, в котором задние сиденья сложены для расширения и без того вместительного пространства багажника. На заднем стекле имелась наклейка с незатейливым детским рисунком: троица схематичных человечков выстроилась по росту на буквах, в зеркальном порядке складывающихся во фразу 'мама, папа и я'. Выходит, машина скорее всего угнана, потому как о другом возможном варианте событий, где предыдущие владельцы пали жертвами полоумного маньяка, думать отчаянно не хотелось.

Мой взгляд остановился в узком просвете между передними креслами. Оранжевый 'шар' стоящего неподалеку фонаря хвостатыми полосами выделял приборную панель и руль, под которым, вот же везенье, повисла ободряющая связка ключей, торчащая из замка зажигания. Удача? Безусловно! И ее присутствие следует использовать по назначению.

Именно поэтому, превозмогая вялость суставов и весьма объемное нежелание шевелиться, я переползла через сиденье с убранной спинкой, с кряхтением втиснулась в тесный проход, отделяющий меня от водительского места, и благодаря одной лишь счастливой случайности без всяких осложнений плюхнулась на темную кожаную обивку. Дальнейшие манипуляции я доверила тем отделам мозга, что управляют моторными функциями, и затряслась в объятиях запоздалого ужаса в тот самый миг, когда вместо того чтобы бодро выкатить с обочины на трассу, непослушная 'спасительница' сдала назад. В результате левый габарит погиб при столкновении со столбом линии передач, что вряд ли повлияло на мою решимость. Отпустив нещадно терзаемую носком неудобной туфли педаль тормоза, я педантично переставила рычаг коробки передач с 'R' на 'D', убедилась в отсутствии помех на дорожном полотне, и, боясь зажечь фары, предельно осторожно выровняла направление колес. 'Курс на свободу!' — одурело вопило опьяневшее сознание, в то время как машина тихим сапом выбиралась на асфальт. Что я испытала, поняв, сколь хладнокровно и ловко улизнула из-под самого носа Охотника, не передать словами. Буйный восторг и ни с чем не сравнимая радость одурманили мою голову, а щедрые слезы немного ухудшили обзор. Все изменилось на сплетении Медел-лейн и сорок шестой улицы, когда набравший обороты Минивен под моим чутким руководством замер у светофора. Я, лихорадочно припоминая расположение всех возможных убежищ в городе, нервно забарабанила пальцами по рулю, еще раз сверилась с красным огоньком автоматического распределителя и запоздало включила поворотник.

— Нам вообще-то налево, Астрид, — этот предельно спокойный, пусть и укоризненный возглас безжалостно уничтожил все, к чему я стремилась последние десять минут. Самоконтроль рухнул, и на плечо улеглась неподъемная ладонь, вырвавшая из глубин моей вспоротой хищными лезвиями паники души полный ужаса вопль. — Езжай! — приказным тоном велел Мердок, чинно восседающий на полусогнутых конечностях за спинкой моего сидения, и я вынужденно подчинилась.

Будь проклята эта чертова вампирская сущность с ее безотказным умением возникать из ниоткуда! И тот злополучный день, когда я свела знакомство с бессмертными!

Две мили проехали в молчании. Джей по-прежнему не подавал ни единого признака жизни, что в конечном итоге развеяло мои самые затаенные страхи касательно собственной участи и переключило внимание на бестолковые молитвы. Свихнувшийся мститель, придерживающий мое помертвевшее плечо, односложно указывал путь, выступая в роли омерзительного навигатора с функцией голосового вещания. И пока мы находились на достаточно оживленной автомагистрали, в салоне царил зыбкий мир. Однако стоило универсалу уйти из суетного потока, как сзади донеслась команда: 'Вылезай!', брошенная с такой злостью, что любые попытки ввязаться в спор улетучились в одночасье.

В борьбе с неподатливым механизмом ремня безопасности мне удалось сэкономить лишнюю секунду, потраченную на конструктивный сбор эмоций воедино, дабы предстать перед разгневанным Джокером этаким эталоном бесстрашия. Не вышло. Волмонд, как и все военные, к которым не применимо понятие 'бывшие', лично озаботился выуживанием из автомобиля моей трусливой персоны. Просто выволок наружу за шиворот, резко захлопнул дверцу и с невероятной мощью вдавил меня в кузов, привычно уцепившись пальцами за горло.

— Играть со мной вздумала? — въелся он в меня яростным взглядом, заменяя доходчивое 'Со мной шутки плохи' сокрушительным ударом кулака по лицу. Его сила и неожиданность настолько меня потрясли, что на столпы искр, посыпавшиеся из обоих глаз, я почти не обратила внимание. А вот костяшки огромной ручищи, с треском вонзившиеся в надбровную дугу, запомнились очень отчетливо. Ровно как и боль, подвигнувшая сжаться в крохотный защитный комок, сползший по металлическому каркасу поближе к асфальту. Видимо, мужчину это удовлетворило, потому что продолжать экзекуцию он не взялся, за волосы перетянул меня обратно в вертикальное положение и пинком грязного ботинка, угодившим под колено, отправил внутрь минивэна. На сей раз не за руль. — Составь компанию Верджилу, — напоследок прикрикнул лишенный моральных барьеров отец Айрис, задвигая вслед за мной дверцу, и завел мотор.

Если бы я только могла предугадать, чем закончится наша жуткая поездка, и каким беспросветно черным пятном отложится в памяти остаток наполненного зверствами дня, вряд ли поливала бы жалостливыми слезами набухающий синяк на нижнем веке. Но неведение порой предпочтительнее любых экстрасенсорных навыков, поэтому до конца пути я вдоволь успела нареветься на слабо трепещущейся груди Майнера.

Помнится, одиннадцать лет назад, когда передо мной во всей красе предстал исполненный тревог и загадок взрослый мир начальной школы, и чурающаяся шумных людских сборищ Астрид с лихвой ощутила на собственном примере значение термина 'необратимость', а после с расписными симптомами депрессии угодила на прием к улыбчивому детскому психологу…В общем, именно в те дни я поняла, что жизнь всегда проводит четкие грани между реальным и стихийным, тем, чему можно и нужно противостоять, и тем, с чем приходится мириться. И нынешняя ситуация, к несчастью, попадает под вторую категорию. Я не способна дать отпор столетнему вампиру, во всяком случае, не в одиночку.

— А где Лео? — внезапно спросил Мердок, вежливо подставляя моим глазам свой загримированный профиль. И голос его при этом изменился до неузнаваемости. Ушли былые прокуренные нотки, испарилась властность, на смену которым подоспели более высокие интонации (я бы даже назвала их женскими, не имея перед собой ярого опровержения слуховым галлюцинациям), кокетливость и несущественная доля пафоса. Полагая, будто от меня требуется ответ, я подыскала наиболее правдоподобную ложь и открыла рот для ее озвучивания, когда Джокер произнес, — Он в клубе, дорогая. Но это лишь вопрос времени, — вновь вернувшимся в стан хриплым и сочным басом заядлого ценителя сигар. И тут же опять изменил мотив, ступив на тропу игривого щебетания. — Ох, поскорее бы. А девчонка тебе зачем?

Довольно четко брошенное 'девчонка' резануло мои уши избытком пренебрежения и затаенной злости, более походящей на ревность. Боже мой! Я ошарашено прикрыла губы рукой, облаченной в когтистую перчатку, задним числом отметила исходящий от ткани холод и во все глаза уставилась на сумасшедшего немца, ведущего задушевные беседы со своим вторым воплощением — дочерью Айрис. Их диалог, если только так можно выразиться, явился для меня своего рода наглядной демонстрацией болезни под названием 'раздвоение личности'. Одну его часть изрекал суровый нацист, другую декларировала взбалмошная молодая особа, умершая шестьдесят лет назад.

— Ее я убью позже, — будничным тоном сообщил 'милый' папаша, пославший исполненный сентиментальных изысканий взгляд на пустующее пассажирское кресло.

— Жаль, — жеманно дернул сбрендивший Волмонд плечом, без промедления входя в образ не менее 'очаровательной' дочурки. — Она мне не нравится.

— Потерпи немного, — приободрил мужественный говор. — Мы почти у цели, ловушка вот-вот с треском захлопнется, и тогда все наши мечты исполнятся. Ты обретешь покой.

— Кто будет первым? — деловито осведомилось писклявое Альтер эго. — Лео? Нет, хочу, чтобы он видел, как эта парочка умирает в мучениях, чтобы чуял ее кровь на своих руках, чтобы казнился до последних секунд жизни!

— Значит, сначала Верджил, — подвел отец итог извращенным фантазиям. — Но прежде я заставлю его пожалеть о предательстве, и ты мне в этом поможешь.

— Ах-ах, наш доблестный воин, — театрально вздохнула мерзкая девица, и от ее богомерзкого верещания в моих ладонях поднялся невообразимый зуд. — Лгун, лицемер и негодяй, вот он кто! — лязгнула она зубами, радушно выставляя на показ гнилостную натуру пополам с природной стервозностью. — Клялся в любви, на коленях за мной ползал, а затем, — прервалась фрейлейн Волмонд на бездарное хныканье обманутой стороны, — затем просто вырвал из жизни ради этой потаскухи!

Заслушавшись, я не распознала признаков близящейся расправы, поэтому не успела увернуться от громоздкой ручищи, принявшейся шерудить за спинкой сиденья в поисках моей безрассудной головы. Ее паучьи пальцы, притаившиеся за тканью перчатки, живо нащупали волосы на макушке, уцепились за приличный их пучок и с остервенением приложили меня носом о собственную коленку.

— Дрянь! — визгливо воскликнул безумный немец, примеривший на себя роль истеричной наследницы, а после как ни в чем не бывало принялся насвистывать бойкую мелодию, увлеченно наблюдая за дорогой.

Я с трудом собрала воедино свору забившихся по углам мыслей, проигнорировала лютую боль, разливающуюся вдоль основания лобной кости, заткнула кровоточащую ноздрю длинной манжетой снятой перчатки и постаралась переосмыслить все услышанное. В психическом здравии бывшего генерала фашисткой армии сомневаться не приходилось. Он однозначно болен, притом неизлечимо. Меня нельзя назвать дипломированным психиатром, но в данном случае двух спорных мнений не существовало в принципе. Я отчетливо слышала интонации обоих участников беседы, и с уверенностью могла утверждать, что старик действительно считает дочь живой. На протяжении их словесной переклички мне ни разу не захотелось рассмеяться, потому как веселья сие положение вещей не подразумевало. Мороз пробегал по коже, когда мужчина без малейших проколов вдруг переключал тональности голоса, оперируя вымышленными масками — своей и Айрис. Что делать? Изысканиями ответа на столь крамольный вопрос необходимо заняться немедленно, и мне бы не повредила лишняя пара сообразительных извилин. Жаль, Майнер до сих пор пребывал в беспамятстве.

Автомобиль наконец добрался до конечного пункта. Колеса с тихим шуршанием пробрались под ярко освещенной цветными огнями аркой и прокрались к пустующему участку разлинованной белыми полосами парковки. Двигатель заглох, и в тот же миг в душу закралось уже привычное чувство тревоги. Я поняла, куда нас занесла нелегкая. Клуб Джея, с размахом празднующий наступление Хэллоуина, о чем свидетельствовали агрессивное дребезжание стекол второго этажа, глухие отголоски последних хитов танцевальной музыки, плавное перемещение людской толпы у входа и беззаботный смех. Дверца минивена отъехала в сторону. В проеме показалось сосредоточенное лицо клоуна со сверкающими угольками злых глаз. Джокер влез внутрь, заставив меня потесниться и испуганно вжаться в противоположную стену салона, присел на корточки возле распростертого на полу тела Бэтмена, удостоверился в его абсолютном бессилии и, горделиво вздергивая подбородок вверх, заговорил.

— Приведи мне его, — с косой ухмылкой на размалеванных губах велел Мердок. — Иначе…

Завершать угрозу не имело смысла. Я не нуждалась в дополнительных подсказках. Ему нужен Лео, и если рискнуть оступиться, пострадает Верджил. Ей богу, простая схема, которая на деле грозила обернуться для меня непоправимой трагедией.

— Я не смогу, — честно призналась я, по возможности удерживая в узде дребезжащий голос. — Мистер Ричардсон…

— Я Волмонд! — перебив меня, завопил он на полную мощь легких завидного объема. Удивляюсь, как хлипкие стекла машины выдержали этот невообразимый гомон яростно выделенных звуков. Мои барабанные перепонки такой стойкостью не отличались. — И мне плевать, сможешь ты или нет, девчонка! — не снижая децибел, с плеча рубанул нацист и вытащил из кармана фрака злополучный нож, дабы приставить лезвие к горлу бесчувственного Джея. Медленно провел им по коже, каждым своим жестом намекая на вероятный исход нашей маленькой игры в шантаж.

Я испуганно отползла в дальний угол, непослушными ногами отталкиваясь от пола, обеими ладонями обхватила колени, прижала их к груди и в болезненно частом дыхании попыталась отыскать подсказку к дальнейшим действиям. Согласиться? Боже, я не вправе поступать подобным образом с Лео! Но отказать Мердоку…

— Хорошо, — клещами выдрала я изнутри необходимый ответ. — Я…я приведу его. Только прошу, не причиняйте ему вреда! Пожалуйста, мистер Волмонд!

Чокнутый мужчина одобряюще улыбнулся, протяжным щелчком, на секунду остановившим мое сердце, втянул лезвие в изящную пластиковую рукоятку и взглядом указал на проем за своей спиной, предлагая покинуть салон автомобиля. Пришлось играть по предложенным правилам, втайне оберегая надежду на положительный исход событий.

Ползком выбираясь наружу, я боковым зрением уцепилась за бесстрастное лицо Майнера, миновала опасно рассевшегося на пути клоуна и едва не лишилась чувств от оглушительного: 'Бэнг!', раздавшегося сзади. Любимое развлечение отца Айрис, по-видимому, заключалось в доведении запуганной жертвы до инфаркта.

— Десять минут, — вдоволь насмеявшись, проскрипел изверг и вытолкнул меня из универсала. — Иначе его смерть до конца дней будет повсюду преследовать тебя, — вот то, что я услышала перед тем, как дверца со скрежетом задвинулась, отрезав пути к отступлению.

Тонированное стекло явило моим глазам печальное зрелище. Смазанные потеки черной туши на щеках, стремительно набирающая объем припухлость над левым веком, вздутые ноздри со следами недавнего кровотечения и неглубокая рана на виске, покрытая запеченной коркой. В таком виде показаться Лео равносильно провалу. Может, немец именно на то и рассчитывал? Я не справлюсь с заданием и погублю тем самым Джея?

В общем, выбор невелик. И трусливому бездействию я предпочла воплощение в жизнь азов предательства. Поэтому нетвердой походкой направилась ко входу в клуб, и не думая прикрывать обезображенную физиономию. Этим и хорош Хэллоуин. Когда вокруг толпами разгуливают сомнительные личности в не менее обескураживающих балахонах, носящие уродливые маски, главное, держать марку. Мол, да, изображаю побитую в подворотне Женщину-Кошку, а, что, нельзя?

— Стоять! — с бурчанием застопорил меня у входа бдительный охранник. — Документы!

— Добрый вечер, Джонс, — невозмутимо прощебетала я, растягивая горящие огнем губы в приветливой улыбке. — Мистер Майнер у себя?

— О, мисс Уоррен, — мгновенно сконфузился страж, — простите, не узнал. Это грим, мэм?

— Ну уж не настоящие синяки, — фальшиво расхохоталась я и доверительно потрепала когтистой лапкой 'откормленную' стероидами руку верзилы. — Так мне можно пройти?

Караульный в строгом костюме рьяно потеснился, отдернул массивную цепь, преграждающую вход, и, вытянувшись по стойке смирно, проводил мою грациозно вихляющую бедрами фигуру до стеклянных двустворчатых дверей. Просторный холл встретил меня резонансными пересудами многочисленных группок людей, громким эхом музыкальных басов и тревожным снованием персонала в униформе. Официанты сбивались с ног, безостановочно предлагая посетителям угощение и напитки. Вооружившись бокалом с шампанским, я поплелась к широкой лестнице и при первом удобном случае скрылась от какофонии звуков в туалетной комнате, расположенной на втором этаже. Наспех привела себя в порядок: тщательно умыла лицо, распушила волосы, прикрыла толстыми прядями самые безобразные на вид сливовые отметины, застирала испачканную кровью перчатку; и, довольная результатом, поднялась на третий этаж. А где еще, спрашивается, можно застать вампира, приходящего в экстаз от одного лишь слова 'веселье'. Разумеется, на дискотеке, среди оживленного скопления нетрезвых барышень, чьи одеяния конкурируют с более чем откровенными нарядами стриптизерш. К примеру, вон та Красная Шапочка, затянутая в алый топ из латекса и вульгарную мини-юбку, точнее широкий пояс. Трогательный чепчик на ее голове явно принадлежал девочке из сказки, в остальном же ничто в созданном образе более не указывало на известную с детства героиню. Впрочем, костюмы присутствующих заботили меня в последнюю очередь, гораздо важнее оказалось отыскать в столь пестрой толчее Смертей с косами из фольги, Ангелочков, Зорро, Тарзанов, Принцесс и прочих единственного настоящего вампира. Продираясь сквозь плотную стену участников маскарада, я блуждала взглядом по залу, обогнула уставленный шеренгой пустых бокалов столик, шарахнулась в сторону от придурка в клоунских одеждах и, наконец, увидела Лео в самом центре танцпола. С раздетой девицей в руках. То есть, какая-то целомудренная одежда на ней все же была, но в минимальном количестве. Короткие кожаные шортики, шнурованный корсет, выставляющий на показ весьма внушительные природные прелести, и туфли. Других атрибутов я не заметила, поэтому определить 'роль' мадам не сумела. Ее партнер по танцу (кажется, парочка, не обращая внимания на музыку, вдохновенно исполняла похабное танго) решил обойтись карнавальной маской для глаз, дабы сохранить нежно любимый имидж разнузданного подростка. Кроссовки, джинсы, рваная футболка — всем этим я любовалась уже неоднократно, тогда как вытворяемые им бесчинства попали в поле зрения впервые. То, чем занимались эти двое под восхищенный свист публики, попадало под категорию 'детям до шестнадцати запрещается'. Это и не танец был вовсе, а дань уважения богу Похоти. Я на миг замерла, пораженная глубиной и действенностью захлестнувшего душу чувства, зажмурилась при виде очередного распаленного поцелуя в губы, отдалилась от пьяных выкриков раззадоренной толчеи зрителей и внезапно бросилась вперед. Распихивать зевак проще, когда в арсенале имеются остро заточенные когти и горящие злобой очи, не говоря уж о неумолимом желании подпортить настроение гадливому типу, веселящемуся в свое удовольствие, в то время как товарищ находится на волосок от смерти. Словно прилипшую к Лео особу я вежливо оттеснила звучным хлопком по оголенному плечику. Разорванный поцелуй окончился характерным чавканьем, с каким пробка в наполненной ванной покидает сливное отверстие, а после мы с парнем резко уставились друг на друга. Он — с тенью недоумения на лице, я — с лютой ненавистью, которую притащила за собой безосновательная ревность. Да-да, именно ревность. Это безыдейное ощущение падения в сточную канаву предательства вряд ли можно спутать с чем-то еще. И, черт возьми, оно было таким неправильным. Несвоевременным. Ненужным.

— Эхм…привет, — с отчетливыми вопросительными интонациями провозгласил вампир, разрушая порядком затянувшееся молчание. — Что-то не так?

Я вздрогнула, уловив в его реплике толику осуждения пополам с искренней радостью, и отрицательно помотала головой. Я ведь пришла сюда не за выяснением отношений. А жаль. С какой бы выразительной охотой излишне правильная Астрид сейчас признала, что ей таки нравится этот несносный мальчишка, вместо того чтобы хладнокровно тянуть его на дно незыблемой пропасти.

— Не видел Джея? — нагло соврала я, за руку уводя Леандра подальше от танцпола, неугомонной ватаги празднующих и жалобно вибрирующих корпусов мощной акустики. Мы почти добрались до стойки бара, когда мой спутник неожиданно остановился, развернул меня лицом к себе и крепко обнял, до умопомрачения сдавив при этом ребра.

— От тебя одуряюще несет кровью, малыш, — развратным шепотом поделился он удручающими выводами. — А щеки пахнут солью и влагой, — подсаживая меня на высокий стул с липким сиденьем, Лео якобы случайно умудрился задеть носом все распухшие участки на пострадавшем лице. — И ты напугана, хотя в первые секунды злость удачно это скрыла. Не понравился мой выбор? — теперь его губы легли на неприметную ссадину на виске, олицетворяющую собой неудачное падение в прихожей. И я не удержалась от приглушенного стона, вызванного резкой болью. — Прости, радость, но лгуний я не люблю. Быстро рассказывай, что стряслось? И не забудь упомянуть имя того, кто это сделал, конфетка. Надеюсь, не Габсбург?

Только сейчас парень соизволил оторваться от меня, хотя руки оставил на прежнем месте, отчего к коленям мгновенно прилила кровь, принесшая с собой усмиряющий ежесекундную дрожь жар. Я молчала, стыдливо упрятав подбородок в грудь. Он ждал, потягивая через тонкую соломинку заказанный ранее коктейль. Рассматривал меня, пока пустел пузатый бокал с коричневой жидкостью и кубиками прозрачного льда, и не говорил ни слова. Просто глядел и пил. Безразлично. Терпеливо. И так естественно, будто мы не раз и не два воплощали в жизнь столь замысловатый обряд деструктивного диалога.

— Я понял, — покусывая трубочку, произнес Лео. — Он убьет его, если я не приду, — утвердительно заявил парень и отставил стакан в сторону, полностью сосредоточив внимание на моих лопочущих неслышное согласие губах. — За этим ты здесь, котёнок. Что ж, недурно. Немножко грубо, конечно, но сделаем скидку на уровень развития Мердока. Итак, ты просишь меня пойти с тобой. Без проблем, зайка, но с одним малюсеньким условием, — по тону я не уловила, что он имеет в виду, поэтому подняла взгляд и наткнулась на два мрачно поблескивающих в темноте зала уголька, что озаряли своим сиянием хмурое лицо. Мой писклявый вопрос: 'Каким?' не нуждался в озвучивании. — Ты будешь со мной, когда всё закончится. И это не предложение, пупсик. Я, бля, рисковать задницей ради высших помыслов о дружбе больше не стану. Вердж классный чувак и все такое, но, как говорится, моя хата с краю. Так что, либо соглашайся, либо проваливай. И говорю я это на полном серьезе.

Доводилось ли вам когда-нибудь восхищаться и презирать одновременно? Притом по отношению не к абы кому, а к трехсотлетнему ублюдку, для которого понятие чести и достоинства не значит ровным счетом ничего. Теоретически, я могла бы дать пустое обещание и тут же забыть о нем, как о страшном сне, но почему-то не стала этого делать. Потворствовать тварям вроде него, удовлетворять их низменные желания, чтобы по ночам, рыдая в подушку, оправдывать себя преследованием благих целей? Полноте, мне ближе клацанье челюстей на морде свирепого Джокера. И пусть он убьет на моих глазах Джея…Нет, не пусть! Столь тяжкий груз мне не вынести даже с учетом всей высокоморальной чепухи мира. К черту! Будь, что будет!

— Согласна, — с вызовом прохрипела я, спрыгивая со стула, и от души приложилась тонким каблучком к не ожидавшей нападения кроссовке парня. Победоносный оскал его противной рожи сменился гримасой боли, что приструнило извергающийся в моей крови вулкан отвращения с пламенем из ненависти. А затем со всех ног помчалась к выходу, вспоминая о последних словах Волмонда, касающихся давно истекших десяти минут.

Лео храбро мчался позади подобно озлобленному спортсмену, смахивающему на тренировках со лба седьмой пот, дабы заполучить главный приз соревнований. И вряд ли я могла винить его за правдиво выказанные чувства, в конце концов, мы оба виноваты в произошедшем. Недооценивать его любовь было большим упущением с моей стороны. Вас смущает употребление возвышенного слова 'любовь'? Меня ничуть, потому что, видимо, она у всех разная. В случае Лео — это чистой воды вожделение, неудовлетворенная тяга заполучить нечто, принадлежащее другому.

Его же ошибка заключается в подборе средств. Использовать шантаж в то время, как я балансирую на краю смертоносного по своей природе обрыва и вот-вот сорвусь вниз, по меньшей мере подло. И бесчеловечно, хотя чему здесь удивляться. Они ведь и не люди вовсе. Вампиры. Отвергнутые Богом существа, которым чуждо все естественное. Бездушные кровопийцы, которых я буду ненавидеть до конца своих дней. Двоих из них уж точно! А с учетом Северина так и вовсе троих.

— Всех, кроме Джея! — запальчиво процедила я сквозь зубы, выскакивая на улицу через неприметную дверь. Д`Авалос похвально семенил следом, что засвидетельствовал мой уничижительный взгляд назад. И его мягкая улыбка, играющая на ярко красных губах, стала последним воспоминанием, ненадолго отпугнувшим черноту.

Хруст, походящий на агрессивное смятие листа папируса. Женский вскрик, судя по всему, мой. Удар по голове, растекающаяся вдоль позвонков боль. Монотонный перезвон колоколов в ушах. Горячие брызги какой-то жидкости на щеках. И холод асфальта под щекой. А перед глазами всё та же улыбка Лео, из уголка которой вытекает струйка крови. И наивно распахнутые глаза, уставившиеся на меня невидящим взором. И радость, мерцающая в зрачках теплыми оттенками.

Вакуумные дыры в понимании происходящего. Обрывки фраз и действий, накрепко засевшие в голове, а между ними камерные пустоты. Складывалось впечатление, что кто-то нарочно вырывает из моих сжатых пальцев осмысленные ниточки событий, оставляя наедине с невзрачным эскизом.

То были первые мысли, посетившие мой отдыхающий разум. Затем вернулись тревога, испуг и припозднившееся на скоротечный миг волнение вперемешку со скупыми деталями всего случившегося у дверей клуба. Я и Лео вышли на улицу (неприятного местоимения 'мы' приходилось избегать по очевидным причинам) с черного хода. Не знаю, почему ноги понесли меня к тому узкому проему, таящемуся в застенках служебных помещений. Кажется, то был самый короткий путь к машине Мердока. Задний двор увеселительного центра освещен не так хорошо, поэтому со стремительного галопа пришлось перейти на тонизирующую мышцы трусцу. Парень специально отстал на пару шагов, избегая показываться мне на глаза. Когда добрались до южного крыла здания, в груди уже пылал бесовский огонь от недостатка кислорода. Я остановилась, чтобы отдышаться. Одной рукой заткнула режущую боль в правом боку, другой оперлась о колено, сохраняя шаткое положение равновесия. Взгляд уперся в замызганные носы некогда элегантных туфель и небрежную лужицу воды у бордюра мощеного бетонными плитами тротуара, скопившуюся под сливным желобом сточной трубы. Гладкая поверхность отражала безжизненный шар света ближайшего фонаря и угрюмый кусок простирающегося вдоль линии горизонта неба. Ни ободряющей улыбки луны, ни скопления звезд…холодно, мрачно и по ночному пустынно. Все исказилось в одночасье. Тупоносый мужской ботинок ступил в мое импровизированное зеркало, рассеяв вокруг сотни крошечных грязных брызг, что в большинстве своем осели на фиолетовой ткани брюк Джокера. Ушные раковины пронзил животный рык, монотонно льющийся из-за спины. Я скорее почувствовала, нежели увидела, ощеренное лицо Лео, хищно оскаленное в сторону врага. Клоун ответил ему тем умерщвляющим нервные окончания смехом, что и поныне доводит меня до судорожной икоты. Его молниеносный выпад вперед оказался предсказуем, однако простая человеческая скорость не позволила мне среагировать столь же стремительно. Удар в грудь с размаха вышиб из меня дух, а запомнившийся хруст явился жалобным стоном ребер. Без единого шанса дать должный отпор я повалилась на землю, исступленно вжалась щекой в промозглое полотно асфальта и с удивлением различила в какой-то паре метров глаза уже поверженного Лео. Их блеск потух, а неиссякаемая глубина исчезла, уступив тронное место равнодушию. Следом из-за плеча материализовалась прожорливая воронка забвения, и я отключилась, будто по нажатию рубильника.

Очнулась же только что и, не разжимая век, принялась прокручивать в себе избитую пленку памятных кадров. Честно говоря, бестолковое занятие, потому как оно не объясняет главной сути творящихся вокруг бедствий. Каковы планы Волмонда?

Видимо, этими широкомасштабными поисками ценных крупиц истины мне и предстояло заняться в будущем. А сейчас неплохо было бы оглядеться вокруг.

Я растерла ребрами ладоней слипшиеся ресницы, отлепила со лба ссохшуюся с кожей челку, размяла затекшую от неудобного лежания шею и резко села на некоем подобии тюремной койки. Жесткое ложе, сколоченное из неотесанных досок, крепилось к двум крюкам на стене посредством устрашающих цепей. Шершавую деревяшку чьи-то заботливые руки прикрыли прохудившимся полосатым матрацем, покрытым жуткими бурыми пятнами. Я провела пальцем по одному из них, ощутила ногтем характерный шорох наждачной бумаги и с ужасом соскочила на пол. Кровь! Полоумного визга, Божьей милостью, удалось избежать. Утешающий признак.

Перед глазами простиралась пятиметровая комнатка с небольшим прямоугольным оконцем под потолком. Стальные прутья кованой решетки, само собой, прилагались. Освещение исходило от керосиновой лампы, покачивающейся на огромном гвозде, что торчал из кирпичной стены с отслоившейся кладкой. Чуть правее находилась глухая металлическая дверь, разумеется, запертая снаружи. Пахло здесь соответствующе: сыростью, гнилью и нечистотами. Неприятно, но вполне терпимо. Не ожидать же от чокнутого фашиста эстетических изысков вкупе с вежливым обращением!

Суетливое копошение в углу изначально приковало мое внимание к сгустку мглы, куда не мог пробиться тусклый свет колеблющегося пламени. Я сняла лампу с держателя и на цыпочках прокралась к источнику тревожного звука. Тьма потихоньку скукожилась и в следующую секунду восторженно вытолкнула на обозрение сбившуюся в живой серый ком стайку безобразно великих крыс, упоенно поедающих ошметки отрубленной человеческой руки. Мелкие и острые как бритва зубки вонзались в пальцы с синюшными ногтями, кроваво-красные глазки-бусинки горели на алчущих до плоти мордочках грызунов, а толстые хвосты дрожали от возбуждения. Одна из тварей заметила мое присутствие и неохотно оторвалась от пиршества. И тут я заорала; неосознанно и так громко, что заложило уши. Безумно вопила до тех пор, пока немыслимым образом не запрыгнула на мерзкое лежбище с прижатым к груди спасительным источником света. Крыс мои угнетающие дыхание вокальные данные ничуть не смутили, поэтому с наступлением благостной тишины комнату вновь заполнили звуки их междоусобной возни и удовлетворенного чавканья.

Я разревелась, в полной мере ощутив призрак витающего в атмосфере бессилия. Неужели мне сулит смерть от зубов этих гадких существ? Быть съеденной заживо?!

— Выпустите! Выпустите меня сейчас же! — со своей относительно безопасной 'вышки' подала я голос, обращаясь к бесстрастной двери. — Мистер Волмонд! Пожалуйста!

Не хотелось бы признавать правдивость треклятых пословиц, но из двух зол предпочтительнее выбирать наименьшую. Так что, прощайте, разносчики инфекций!

Свою унизительную просьбу пришлось повторить трижды, однако отклик она нашла не раньше, чем в интонациях наравне с ужасом засквозили нотки бесславных стенаний. Издалека послышались шаги, каждый из которых сопровождался невыносимым по своей природе скрежетом, будто кто-то упорный вел по стене металлическим стержнем. 'Хр-р' — агрессивно шипели осыпающиеся под действием стального прута кирпичные перегородки. 'Иу-иу' — стонали железные двери, коих я насчитала пять штук. Наконец животрепещущая симфония стихла. Лязгнул тяжелый засов, и в приоткрывшемся проеме очутилось лучащееся счастьем мертвенно-бледное лицо Джокера. Качественно наложенный грим за прошедшие часы смазался (на лбу проступил пятачок розовой кожи размером с детскую ладонь, гуталиновые круги вокруг глаз сползли на щеки, неряшливая подводка губ перетекла и на подбородок), зеленый парик съехал набок, и только сумасшедший взгляд сохранил истинно прогрессирующий вид.

— Какие-то проблемы, милочка? — с придыханием поинтересовался клоун, сцепляя пальцы в замок и выставляя их перед собой. Надо полагать, для демонстрации незабвенного ножа, вольготно расположившегося в объятиях фиолетовой ладони.

— Выпустите меня, мистер Волмонд! — с плачем взмолилась я, переминая босые ступни на окровавленной поверхности матраца. — Пожалуйста!

Последнее слово вышло со всхлипом, отчего расписная физиономия мужчины на мгновение исказилась отвращением. Его жаждущий подробностей взор уцепился за мокрый блеск моих зареванных щек, метнулся в угол к шуршащим тварям и вернулся обратно к владельцу, решившему полюбоваться чарующими красотами выбеленных бровей. Я, начавшая было падать духом, проглотила неприятный ком поражения и сползла по стене на койку. Спасительный огонек света в стеклянной колбе пристроился у ног. Гнусный ужас завладел всеми помыслами. И с языка сорвался вопрос, который следовало трижды обдумать перед произношением.

— Чего вы хотите? — утопая в океане безысходности, прошамкала я. — Отомстить за дочь? Мистер Волмонд, в ее смерти никто не виноват, никто, клянусь вам! Это случайность…

— Случайность?! — рьяно перебил поток моих пустых изъяснений мужчина, подлетая к лежанке и хватая меня за грудки. — Что ты, сопливая девчонка, можешь знать о случайностях? Редкой оплошностью для тебя сейчас явится этот нож, который я воткну, знаешь, куда?! — я моргнула от неожиданности и почувствовала острое лезвие, исследующее впадинку над ключицей. — Они отняли у меня дочь, — продолжил цедить он сквозь плотно сжатые зубы. — Мою Айрис, отняли! Заставили расправиться с ней этими вот руками! И наблюдали! Сочувствовали! Смеялись надо мной и моим горем! Теперь настал мой черед получать удовольствие от вида их страданий. Я столько всего сделал ради этого, столько! Да-да, безостановочно трудился дни и ночи на пролет на протяжении шестидесяти лет! Да-да! Да-да! — истерично рассмеялся Мердок, отнимая чертов нож от моей почти парализованной глотки. Тогда как его тошнотворные руки, за километр разящие машинным маслом и испражнениями, по-прежнему удерживали позиции по бдительному захвату моей шеи. Грубые пальцы выписывали круги вдоль линии волосяного покрова. Шизофреническая улыбка неотвратимо надвигалась, грозя в следующий миг воссоединиться с моим помертвевшим лицом в неразрывное целое. — Я убью тебя, — без лишних изысков пообещал отставной генерал, будто в тисках сжимая мою не успевшую отъехать на сторону челюсть. — Но прежде поиграем. В прятки. Итак, дорогуша, — осчастливлено продемонстрировал он зачатки спешно возвращающегося настроения, — у тебя две минуты, чтобы надежно укрыться в любой из комнат этого крыла. Жульничать воспрещается. Время пошло!

На клеточном уровне уловив старт сомнительной забавы, я поднялась и без единой оглядки на выжившего из ума монстра помчалась к выходу. Рачительно прихваченной 'в дорогу' керосиновой лампы оказалось вполне достаточно для освещения простирающегося в безбрежные дали коридора со множеством незапертых дверей. Спеша запутать след, я попросту распахивала ногой каждую из них (притом некоторые хитро притворяла обратно) и стремглав мчалась дальше. Голые пятки шлепали по ледяному полу, собирая на себя не только различного рода мусор, но и мелкие осколки стекол, гвозди и прочую 'колючую' атрибутику какого-то заброшенного лабиринта вытянутых в линейку комнат. Звучащий внутри голос планомерно отсчитывал стремительно утекающие секунды. Восемьдесят четыре, восемьдесят пять…Прыгающий свет лампы выхватил из темноты застекленный красный ящик с гротескными буквами 'ПК'. Я опустилась на корточки, слепо пошарила ладонями вокруг себя и удовлетворенно охнула, наткнувшись на гладкий силуэт огнетушителя. Подобный вид оружия вряд сыграет мне на руку, а вот тяжеленный топор с лаковой рукояткой может послужить на благо новоявленной Баффи. Проявив чудеса хладнокровия, я взвалила огнетушитель на плечо, размахнулась и на выдохе размозжила им стекло, за которым притаилась необходимая вещь. Правда, снять с креплений привлекательный инструмент оказалось не так-то просто. Впрочем, не стоит недооценивать потенциал угодившего в западню индивидуума. Человеческие возможности безграничны, особенно в моменты повышенной опасности. Не уделяя внимания изрезанным ступням, я подпрыгнула на месте, вцепилась жадными пальцами в полированную деревяшку и, повиснув на ней, перенесла вес своего тела вниз, что явилось неоспоримым противоборством для жалобно прогнувшихся крюков. Еще одно тщательно спланированное усилие, я и в компании греющего душу орудия лесоруба повалилась на пол. Сто семь, сто восемь…Присутствующая во всех уважающих себя фильмах ужасов дверь с табличкой 'Бойлерная'. Более неудачное место для игры в прятки представить себе трудно, однако на дальнейший бег требовались дополнительные силы, которых у меня не наблюдалось. Спринт с пудовым топором наперевес, знаете ли, никогда не был моим хобби.

Сто тринадцать, сто четырнадцать…На реактивной тяге пронеслась под кровлей загнивающих труб, в два прыжка преодолела с десяток ступеней по уходящей вверх решетчатой лестнице, в обессиленном состоянии проползла под 'мостиком' остановившего свою работу теплоканала и блестящими от слез глазами выделила невдалеке спасительный вентиляционный люк.

Сто девятнадцать, сто двадцать, стоп. Влезла в узкую шахту, предварительно уместив на полу тесного хода пожарный топор и светильник, с натугой вставила в пазы грузный экран, нещадно обламывая ногти о витиеватый орнамент из стальных листьев, и затихла. Укрытие, разумеется, должными удобствами не располагало, поэтому мне пришлось встать на четвереньки, при этом держа наготове защитное орудие и пряча за спиной предательски дребезжащий огонек лампы. В какой-то момент назойливый страх перерос в настоящую паранойю, и я предпочла обмотать прозрачную колбу манжетой перчатки.

Вокруг гудела не поддающаяся характеристике тишина. Глубокая, наполненная тревогами и волнением, она словно просачивалась в меня, наливая мышцы молекулами неподвижности. От долгого стояния в неудобной позе заныли коленные чашечки, подушечки пальцев одеревенели, оросив кожу липкой испариной, со лба скатилась одинокая капля пота, повисшая на самом кончике носа. Я попыталась сдуть щекотное скопление влаги, для чего выпятила вперед нижнюю губу, и до крови прикусила язык, когда издалека донесся воющий скрип несмазанных дверных петель. Мердок вошел в бойлерную. Остановился, очевидно, осматриваясь по сторонам. Царапнул ржавую поверхность ближайшей трубы лезвием ножа, заполнив помещение умерщвляющим визгом покореженного металла. Сердце пропустило пару ударов, а затем с плясками и прыжками через инфернальный костер ускакало в онемевшие пятки. Я захотела отползти назад, но не сумела убедить тело подчиниться.

— Раз-два, — внезапно нараспев произнес генерал, прибегая к услугам хриплого, а оттого еще более жуткого и зловещего голоса, каким в прежние времена щеголял персонаж ужастиков Фредди Крюгер, — Мердок здесь найдет тебя. Три-четыре, запирайте дверь в квартире. Пять-шесть, Мердок хочет всех вас съесть. Семь-восемь, Мердок всех найдет без спроса. Девять-десять, никогда не прячьтесь, дети! — финальным аккордом для моей расшатанной психики явился его триумфальный Джокеровский гогот, от которого волосы прочно закрепились в положении 'дыбом'. Я зажала рот обеими руками, запрещая любым звукам вырываться наружу, и затряслась от беззвучных рыданий, в то время как Волмонд отправился на неторопливые поиски. Его размеренная поступь в сопровождении внятного монолога плавно текла от одного угла котельной к другому, и выбор интонаций постепенно менялся с отстраненного вещания на злобное рычание. — Знаешь, Астрид, я передумал убивать тебя сразу. Чутье подсказывает, что лучше всего это сделать у них на глазах, правда? — вкрадчиво выбалтывал мужчина дальнейшие планы, блуждая по первому ярусу. — Не желаешь заключить пари насчет того, кого из них твоя гибель больше расстроит? Полагаю, Верджил привязан к тебе сильнее, как и рассчитывалось с самого начала. Ты ведь уже поняла, что ваша с ним встреча не была случайной? Впрочем, моя вина засчитана на половину. Оставшиеся пятьдесят процентов отходят мстительности Видрича. Он никогда не говорил тебе, зачем в действительности являлся в поместье? Не рассказывал о своих планах касательно вашей с Лео интрижки? Спешу тебя разубедить, дорогая, твоя светлая любовь в свое время выступала в его руках инструментом лютой мести. Я же решил ничему не препятствовать, они бы в любом случае оба заинтересовались тобой. Забавно было наблюдать за тем, как их обоих завораживала твоя неординарность. Так что спешу выразить тебе благодарность за доставленную радость, приятно удивила старика. Красота и занятный склад ума в это смутное время относятся к редкому набору сочетаний.

Большая часть слов потонула в стихийном океане моей струящейся по венам крови за раскатистыми волнами всестороннего ужаса, однако уличение Джея в подлостях я расслышала довольно четко, вот только осмыслить толком не успела. Немец, излазив каждый закуток нижнего этажа, решительно водрузил ногу на звякнувшую ступеньку лестницы, что неизбежным образом приблизило его к намеченной цели.

— Единственное, о чем я жалею, — будничным тоном продолжил излагать Охотник ворох сомнительных откровений, вразвалочку, судя по нечастому топоту обуви, продвигаясь вверх, — так это о твоем участии во всей игре. Уоррены — милейшие люди, и я вряд ли планировал навлечь на их головы столь мучительное несчастье, как утрата ребенка. Почему ты не взяла на заметку мои подсказки? Я ведь не раз и не два просил тебя отказаться от дружбы с вампирами. Демонстрировал жестокость, когда стравливал их между собой, открывал глаза на истинную сущность…Помнишь тот диск с записью? Разумеется, помнишь. Что же удерживало тебя подле них? Сострадание? Сочувствие? Дрянные оправдания, хотя юную леди они умело красят. Астрид, выходи! — до неприличия растягивая звук 'и' в каждом озвученном слоге, позвал Мердок и во второй раз пружинисто прокрался мимо моего убежища, не удостоив взглядом виднеющийся за пересечением отсыревших труб экран вентиляционной шахты. Я к тому моменту успела превратить губы в мясистые обрывки сочащейся кровью плоти. — Я начинаю скучать, и для тебя это может обернуться плачевным образом, согласна? Ну что ж, — минуту дегустировав неуютную тишину, он недобро крякнул и отправился на третий заход по осмотру местных 'достопримечательностей', - мое дело предупредить. Вообще в образованном обществе молодым леди предписывается поддерживать диалог посредством вежливых вопросов, поэтому я дам тебе шанс проявить любопытство. Неужели не тянет спросить, как именно я восстал из мертвых? О-о, к этому ответу я готовился шестьдесят лет, — восхищенно цокнул языком клоун, костяшками пальцев проверяющий трубы на наличие полостей, в которых я рискнула бы схорониться. — Незачем объяснять, что побудило меня влезть в личину отторгаемой Божьей природой твари. Смерть моей дорогой супруги Одиллии я худо-бедно сумел пережить, но Айрис…Айрис, — с явственными слезами в нетвердом голосе повторил мужчина имя дочери на манер священника, с благоговением зачитывающего наизусть канонический список святых. — Она была моей надеждой и опорой, моим золотым лучиком в царстве мрака, моим бессменным путеводителем в мир возвышенного созерцания. Мой трепещущий крылышками ангелочек, — сентиментально вздохнул Джокер, вполне искренне, по моим ощущениям, проглатывая ставший поперек горла ком горечи. — Которого отняли, — резко пересек генерал черту отчаянной озлобленности. — Отняла эта шайка мерзавцев! Я сразу понял, на чьих плечах лежит ответственность за содеянное. Лживый прихвостень Лео, одурачивший меня, втершийся в доверие, поселившийся в доме… — за грохотом сминаемой, точно конфетная обертка, трубы я не разобрала окончание последней реплики и, воспользовавшись случаем, живо утерла рукавом кофты влажное от пота лицо. — И тогда я решил действовать. Свидание с Верджилом доказало, на чьей стороне выступал этот трусливо скулящий щенок, притом выступал изначально, неоспоримо. Стоило мне увидеть его пустой взгляд, сомнения улетучились. В тот день он предал нас, а подобного проступка Волмонды не прощают. По законам военного времени мной был вынесен приговор, который вот-вот будет приведен в исполнение. Смертная казнь во имя справедливости, — на сей раз в его лихорадочном монологе засквозили нотки фанатизма, однако за точность сделанных выводов я бы ручаться не взялась. Чересчур велик оказался страх, что поедал меня изнутри в те кошмарные минуты, когда мимо небольшого решетчатого 'оконца' прошмыгнула призрачная тень нациста. — Но как, спрашивал я себя. Как выследить и убить вампира? И тогда в моей голове родился план, к несчастью, неосуществимый. Что я, заключенный под стражу, мог противопоставить давно спевшейся банде беглецов? Помимо ярости и гнева, ничего материального. Дожидаясь суда в одиночной камере, я денно и нощно молил Господа взять правосудие в свои руки и не прогадал. За неделю до заседания ко мне в камеру после отбоя пришел его посланник, назвавшийся Лютером. Он и стал моим мудрым учителем на следующую половину столетия, моим создателем, моим величайшим в бессмертной истории наставником, моим гуру. Это великий вампир, без преувеличения готов доложить я общественности, ныне, к сожалению, обретший вечный покой. Нет, деточка, я к его смерти не причастен. Впрочем, довольно, речь сейчас не о нем, а о моем, в высшей степени, гениальном сценарии отмщения. Следующим же утром после нашего памятного знакомства с Лютером я проснулся мертвым. Проснулся в последний раз, дабы никогда более не смыкать глаз. И порог запятнанного позором храма правосудия переступал уже не живой человек, а вампир. Разыграть сердечный приступ не составило труда, посему уже с заходом солнца я отправился на первую в своей бесконечной жизни охоту. И год за годом прилежно учился сосуществовать в гармонии со своей новой ипостасью. Я обратил Верджила, — горделиво воскликнул Мердок и тут же замолк, ровно как и окружающее пространство, внезапно провалившееся в изолированную для звуков пропасть. Стих усиленный эхом топот сапог, унялось едва различимое шипение огонька в керосиновой лампе, а вот мое собственное дыхание превратилось в оглушительный сап. Во всяком случае, так показалось мне.

Минуту я просидела в оцепенении, избавляясь от дрожи пополам с истеричным желанием с криком броситься наутек во глубину шахты. Непроизвольно сжимающиеся зубы восторженно поедали кожу на костяшках моих пальцев. Силуэты попадающих в поле зрения предметов провалились в туман, похожий на плотное облако июльского марева, что не помешало мне распознать приближение пугающе темной фигуры. На сей раз она не проследовала дальше, а остановилась. Как и мое потерявшее всякий стыд сердце, чье биение достигло апогея в тот момент, когда Волмонд с отнюдь не старческой ловкостью перегнулся через настил из труб и вонзил пальцы в отверстия защитного экрана.

— Кто плохо спрятался, тот и виноват! — замогильным шепотом предупредил мужчина, рывком рассекречивая мое укрытие. Я взвыла белугой и попыталась отползти назад, чего с учетом получасового пребывания на четвереньках явно не стоило делать. Парализованные страхом и долгим пребыванием в неудобной позе конечности окаменели и демонстративно отказались подчиниться владелице, в то время как прыткие щупальца вампира алчно хлопнулись на алюминиевую поверхность в паре сантиметров от меня. За ними в проем затянулась и всклоченная голова. — Так-так, — тоном главного маньяка всех времен и народов заговорили разрисованные алые губы, — глупые мыши играли с котом. Никто не расскажет, что было потом, — блеснул генерал стихотворными талантами, с трудом втискивая широкие плечи в проход.

Этого я и ждала, поэтому без промедления оторвала от пола пудовое топорище пожарного инструмента и мгновением позже с размаху опустила его на паучью кисть в фиолетовой перчатке, а затем бросилась наутек, агрессивно орудуя стирающимися в кровь коленями. Развернуться не позволяла теснота, отчего с каждой потерянной секундой мне приходилось пятиться все быстрее и быстрее. Прочь от оглушительного вопля раненого немца и его сломанных пальцев! Прочь от собственного ужаса загнанной в тупик жертвы!

— Я убью тебя! Убью! — с непродолжительными перерывами на скулящие стенания грозился Джокер, иногда переходя на родное наречие. И хоть дословный смысл ускользал от моего понимания, суть летящих в мою сторону реплик сводилась в основном к использованию ненормативной лексики. Похожими интонациями порой изъяснялся Джей, когда дело приобретало особо скверные оттенки безысходности, например.

Через неизвестное количество минут усиленные металлическим эхом вопли Мердока остались далеко позади. Я смогла наконец продохнуть, немного успокоиться и составить приблизительный набросок проделанного маршрута. Проползла три развилки, принимая преимущественно левое направление, что отдалило меня от той жуткой комнаты с крысами. Интересно, на какое расстояние? И где мы вообще находимся? Если вспомнить те железные двери с окошками посредине, решетки на окнах и висящие на цепях койки…тюрьма? Или психиатрическая лечебница. В любом случае заброшенная лет десять назад. Значит…

'Думай же! Думай', - отчаянно поторопила я тягостный для воспаленного мозга мыслительный процесс. 'План эвакуации!'.

Гениально! Когда срывала с крюков достояние дровосека, краем глаза наткнулась на висящую чуть левее поэтажную схему здания. Отсутствие непрерывного источника света, разумеется, несколько подпортило точное воссоздание в памяти всех деталей, но, как говорится, на безрыбье…

Забившись в самый глухой угол бесконечно петляющей шахты, я зажмурилась и постаралась четко изобразить в голове рисунок из выцветших стрелок, линий и сокращенных надписей. Котельная находилась в левом нижнем углу, над ней шел прерывистый ряд полосок, складывающийся в крохотные прямоугольники с цифровыми обозначениями. Тюремные камеры или же палаты. Комната, в которой я очнулась, была последней по коридору, следовательно…Вероятно, сейчас подо мной расположилась столовая, что подтвердилось буквально через десяток ярдов по-пластунски. Бесстрастное вентиляционное отверстие, заложенное той же узорчатой решеткой, отразило унылую картину внизу. Вереница ровных, выставленных будто по линейке, деревянных столов с обшарпанными скамьями утопали под слоями вековой пыли. Изнемогая от боли в пояснице, я поползла дальше, наткнулась на еще один защитный люк с расхлябанными пазами, опасливо оглянулась назад и решительно собрала волю в кулак. Необходимо спускаться, как услужливо подсказало мне усердно работающее в таких случаях чутье.

По возможности бесшумно поддела пальцами дребезжащий в родном углублении экран, потянула его на себя и, приложив похвальное усилие, с грохотом сдернула с места. Шум поднялся невообразимый. Сначала мне даже показалось, что Волмонд умудрился-таки забраться в шахту и остервенело несется вперед по моему свежему следу, однако стоило отставить неподъемную железную махину в сторону, вокруг вновь воцарилась мертвая тишина. Что успокаивало расшалившиеся нервишки и радовало одновременно.

Высота потолков исправительного учреждения (я с детства до одури боюсь психиатрических клиник, поэтому остановилась на мнении о том, что вокруг простилаются арестантские казематы) близилась к пятиметровой отметке, поэтому просто сигануть вниз не вышло. Впрочем, трусливые посиделки на пятой точке мне так же не импонировали, поэтому пришлось наступить на горло собственным страхам, свесить ноги на край и медленно, удерживаясь на вытянутых нетренированных руках, погружаться в неизвестность. Если бы не дурацкие игры воображения, я вполне удачно спрыгнула бы на пол, а так… Не обладая завидными Майнеровскими навыками по части сумеречного зрения, я умудрилась не различить находящуюся прямо под люком кухонную стойку для раздачи и, когда вытянутые на ступнях пальцы коснулись твердой поверхности, реалистично представила, как холодные и склизкие клешни генерала вплетаются в мою лодыжку, как тянут на себя босую ногу, одну, затем вторую…Я завопила, задергалась, будто в конвульсиях, хаотично замолотила нижними конечностями в воздухе и в истерике шмякнулась оземь, потому что хлипкие ручонки не справились с непомерной нагрузкой. Приземление получилось весьма жестким, хоть и без лишних травм. На сгребание костей в кучу я потратила минуты две, после чего подскочила над полом и, прихрамывая, сайгаком ринулась вглубь служебных помещений поваров на поиски подходящего оружия.

Покосившиеся прилавки, морозильные камеры размером с мою спальню, монструозные газовые плиты с выдранными горелками, промышленные духовые печи. Под стать обстановке оказалась и кухонная утварь. Например, половником легко можно заколачивать гвозди в условиях кризиса, а из проржавелой терки соорудить комфортабельное жилище для соседского пса породы лабрадор. На долю секунды я представила себя героиней сказки, которой довелось забрести в гости к агрессивно рычащим великанам. На мой взгляд, именно так и должна выглядеть кухня уважающегося себя переростка. Жаль только, ножей в здешних дебрях не обнаружилось, хотя подобранный у исполинской раковины молоток для отбивки мяса подивился мне находкой куда более ценной. Не говоря уж о пожелтевшей книжице с волнистыми от влаги листами и заголовком 'Инструкция по технике безопасности', где на последних страницах разместился четкий план этажа с обозначенным жирным красным крестом выходом. Фортуна, наконец, соблаговолила потешить мою персону изменчивым вниманием! В тот же миг, прижимая к сердцу несметные по теперешним временам сокровища, я резко повернулась на носочках и…некорректно вписалась носом в чей-то вытянутый кулак. Сохранить вертикальное положение не получилось. Пошатнувшись, я отступила на шаг назад, неряшливо побросала находки, — очевидно, для более звучного падения, — и расстелилась по грязном кафельном полу. Во рту моментально обосновался непередаваемо гадкий вкус металла и соли, из глаз вслед за искрами посыпались красные огоньки, чем-то напоминающие зажженный бенгальский стержень, к ним присоединились мерцающие круги с роем сетчатых черных ос на подхвате. Уши обдало колокольным звоном, а после заложило мерным гудением.

— Вставай! — гаркнул безбожный голос над головой, принадлежащий агрессивно настроенному немцу. Я не подчинилась. Не могла подчиниться. — Ах ты… — дальнейший поток ругательств и оскорблений приводить считаю излишним. Изысканный лексикон нациста не нуждался в представлении. Лаконично, доступно, грязно и неизменно отвратительно. Однако основная угроза притаилась отнюдь не в эвфемизмах Охотника. Удар ботинком в живот явился началом бесконечной пытки истовой болью. Я жалостливо ползала по кухне, стремясь увернуться от рук и ног озверевшего вампира, елозила спиной по полу, моля о снисхождении, укрывала ладонями зареванное лицо, сворачивалась в беззащитный комок перед ощеренной пастью близящейся смерти и отстранено гадала, когда же все закончится. Продержусь ли я следующие шестьдесят секунд в этом кромешном аду или сдамся без боя. Брошу Джея и дрянного шута Лео? Так и не попрощаюсь с родителями, Рейчел, Сарой, Киви?

Кажется, живых мест на моем теле уже не осталось. В пучину лютой агонии угодило абсолютно все, вплоть до кончиков волос и ногтей. Злость на самою себя за беспомощность и податливость отошла на задний план. Я уже не могла передвигаться самостоятельно, только бессвязно кричала и плакала, глядя на свои пальцы, погибающие под подошвами темно-коричневых ботинок.

Ужасающая 'забава' наскучила Джокеру очень нескоро. К тому моменту я уже не соображала, где нахожусь, почему и зачем. Пространство и время потеряли всякий смысл. Восприятие притупилось, и действительность поставлялась в меня порционными урывками. Генерал за шиворот поднял меня, брезгливо отряхнул, точно залежалый ковер, благостно позволил сплюнуть скопившуюся во рту кровь и молчаливо поволок к двустворчатым дверям. Ступни мне, к сожалению, не повиновались, поэтому весь проделанный путь я вынуждена была мученически морщиться от того, как безвольные лодыжки то и дело ударяются о стены, косяки, столы, стулья и прочую рухлядь. Мимо мелькали скупые оконца с замазанными краской стеклами. Свет через них почти не проступал, что навеяло на меня безрадостные воспоминания о той жуткой ночи на заброшенном заводе в компании Лео. Все познается в сравнении. Тогда я готова была поклясться, что худшего развития событий не существует в природе, что Лео — бездушная тварь, которой не найдется места даже в преисподней. А жизнь меж тем всё разложила по полочкам. Точнее, беспорядочно разбросала.

Конечным пунктом нашего затянувшего путешествия значилась какая-то дурно пахнущая комнатушка вроде чулана. Хлипкая створка, загораживающая проход, испуганно всхлипнула под тяжестью ботинка Мердока и со скрипом убралась в сторону. Я, доселе возлежавшая на мускулистом плече садиста, кулем покатилась на пол, где была встречена парой мрачных алых глазков, тускнеющих на волосатой крысиной мордочке. Грызун тоненько пискнул при виде неожиданной гостьи, приподнялся на задних лапах и шумно дал деру прямо через мою голову, от чего крохотные лапки с ощутимо острыми коготками оцарапали и без того изувеченное лицо. 'Что дальше?' — без всякого интереса вопросила я у забившегося в дальний угол сознания, которому отчаянно опротивели нескончаемые бедствия, сыплющиеся будто из рога изобилия. 'Он оставит меня умирать? В одиночестве?'. Перспектива, конечно, не радужная, но всяко приятнее недавно предложенного шанса скончаться в муках от беспросветной боли.

Однако уже следующее открытие беспринципно заставило взять свои размышления обратно. Преданно вжимаясь щекой в грязный бетон, я не рисковала шевелиться до тех пор, пока сзади не послышалось сдавленное мычание, вызванное вкрадчивым шепотом беспощадного мужчины.

— Любуйся, Кира, остатками своей семьи. Позже я отниму и эту исключительную возможность. Ты ведь любишь их, верно? Тогда ответь, чья смерть принесет тебе больше страданий? Ее? Или, быть может, его?

Протяжный звук 'му-у' перерос в нечто более масштабное, наполнившись рыданиями, криками и спертыми взываниями к отсутствующей человечности. Я онемела, когда поняла, чей голос скрывается за кляпом, и раздумывала оборачиваться. Увидеть маму, связанную, избитую и смертельно перепуганную, сейчас равносильно погружению на океанское дно. Но все же я обернулась, скорее по глупости, нежели из желания вогнать последний ржавый гвоздь в крышку своего гроба.

Ошибки произойти не могло. Посреди душной комнатенки без окон, освещенной всё той же эргономичной керосиновой лампой, что покачивалась в вытянутой руке ошалевшего клоуна, стоял грубо сколоченный стул. Его ножки, подлокотники и спинку опоясывали толстые веревки, до крови расчесывающие нежную кожу своей пленницы. Первым делом я признала туфли с обломанными каблуками. Ее любимые, на ярко-красной подметке.

Мама сидела ко мне в профиль. Обездвиженная, растрепанная, с кровоточащей раной на виске и засохшими бурыми потеками на заплаканных щеках. Рот облеплен кривым полосами серебристого скотча. Опухшие глаза с потеками туши в ужасе таращатся на благостно оскалившуюся физиономию Волмонда. Красивые ногти миндалевидной формы изничтожают внутреннюю сторону ладоней, раз за разом впиваясь все глубже в плоть. Она всегда сжимает кулаки, когда нервничает.

— Мама, — мгновенно потеряла я рассудок, дабы, позабыв о боли и страхах, броситься с утешающими объятиями на несчастную женщину. — Мамочка, любимая моя, ты не бойся! Ничего не бойся, дорогая моя! — успел прострекотать мой проворный язык до того, как наслаждающийся всем происходящим немец оттянул меня за волосы от связанных коленей матери и швырнул в ближайшую стену. Я, наученная горьким опытом, выставила вперед руки, чтобы уберечь многострадальную голову от сотенных повреждений, и с остановкой сердца заслышала звучание щедро раздаваемых пощечин.

'Господи, пожалуйста, помоги!' — в отчаянии рухнула я на колени и, раскачиваясь справа налево, принялась монотонно бубнить под нос вызубренные еще в начальной школе псалмы. К такому я была не готова. Рисковать собой ради Джея? Сколько угодно! Но ставить на карту жизнь мамы…

Ровно триста секунд ушло у меня то, чтобы собрать воедино накренившуюся психику, заткнуть трубный плач и с криком кинуться на Джокера, упоенно отбивающего кулаки о лицо Кирстен Уоррен.

— Не трогайте ее! — с трудом вытянула я из груди простенький набор слогов, припадая к ногам инквизитора и цепляясь обеими руками за его колени. — Отпустите ее! Умоляю!

Вдохновенный панорамой моего унижения Мердок на миг застыл на месте с занесенным для очередного удара кулаком.

— Ты права, дорогая, — в приступе беззубого альтруизма погладил он меня по всклоченным волосам. — Растрачивать время и силы впустую — не наш метод. Проведаем-ка лучше…хм, напомни, как его зовут? Ах, да! Джей. Вот к нему и отправимся. Кстати, — восхищенно причмокнул губами негодяй, крепкой рукой подтягивая меня к себе, — отсалютуй привет папочке. Вон он, в углу пристроился. И пообещай быть хорошей девочкой, ему приятно будет узнать, что угрозы для жизни больше нет.

Я уже ничему не удивлялась, ведь полуживой индивидуум вряд ли способен добавить ко всем прочим чувствам еще хоть одну новинку. Страх, помутивший разум. Паника, затмившая светлые проблески. Боль от созерцания жесточайших картин. Ужас, неотделимый от мытарств притомившейся тревоги. Уныние, твердящее о том, что благополучный исход невозможен. Глухие потуги истерики, попытавшейся было завладеть мной в полной мере. И мрак вокруг, поборовший тот хилый огонек в колбе керосиновой лампы. Мы все умрем.

Взгляд прилежно метнулся в указанном направлении, неустанно пульсирующий зрачок выделил в черноте неясные очертания грузной мужской фигуры. Ноги в кандалах, от них к вбитому в стену металлическому кольцу тянулась широкая цепь. Лица мне не удалось разглядеть, однако в словах Волмонда сомнений не возникало. Это действительно папа.

— Что я должна сделать, чтобы вы их отпустили? — напрямки спросила я, беря под контроль любые проявления исконно девичьих порывов. Плакать, грызть локти и корчиться в раскатах хлесткой агонии я стану потом, сейчас куда важнее вытащить из западни всех, на кого только хватит сил.

— О, сущий пустячок, — одобрительно хмыкнул генерал, по всем признакам впечатленный моей безрассудной самоотверженностью. Он продолжил свою мысль не раньше, чем мы вышли в коридор. Спокойным, размеренным шагом, так, будто находились не в застенках самого неоправданного жестокого места на земле, а на светском вечере в цивилизованном обществе. Мужчина чинно поддерживал меня за локоть, я, не обращая внимания на пламенные очаги физических страданий, крохотными рывками семенила рядом и на пороге обернулась, чтобы молчаливо проститься с родителями. Мама уронила голову на еле трепещущуюся грудь. Отец все так же оставался неподвижен и беззвучен. И я изо всех сил буду молить Бога о том, чтобы с ними больше ничего не случилось. — Ты убьешь Верджила, но прежде просветишь меня в некоторые тонкости рассказа Лео о смерти Айрис, — подчеркнуто холодным тоном возвестил параноик, возвращая беседу в выбранное мной русло. — И тогда им посчастливится увидеть рассвет. Когда-нибудь замечала, сколь прекрасен в этих краях восход солнца?

— Замечала, — вымучено улыбнулась я, понимая, что столь изуверской гримасой подписываю приговор любимому мужчине. Ситуация, в которой нет выхода. Выбор, который я не сумею пережить. Поступок, который сведет меня с ума. Джей или родители? Палка о двух концах, и простая сумма слагаемых дала необходимый ответ. — Я…я сделаю.

— Что именно, дорогая? — ласково поинтересовался вампир, неспешно ведущий мою угнетенную персону сквозь лабиринт агрессивно настроенных коридоров.

— Я расскажу вам все, — трусливо выскользнула я из оков претенциозных обязательств перед садистом, — и…и убью его.

Полагаю, последняя реплика и явилась для нас апокалипсическим началом конца. По крайней мере, в ту секунду во мне умерло нечто ценное и невосстановимое. Наверное, сердце. Облитое свежей кровью сердце, всецело принадлежащее Майнеру.

POV Лео

Для начала неоспоримая жизненная истина: порой можно влюбиться из одной только ревности. На протяжении трех столетий со мной это случалось трижды. Одиллия — во всех смыслах невероятная женщина, отдавшая предпочтение едва ли не единственному качественно хорошему проявлению моей сволочной натуры (в суровой действительности, положа руку на донорскую почку, я редко выволакиваю сироток из горящего дома, так что случай со спасением Мердока предлагаю считать беспрецедентным). Ее паскудная дочь Айрис, в любви к которой я не сознаюсь и под пытками. А меж тем подобный грешок за мной водится. От этой напасти не уберегало ничто: ни доскональное знание гнилостной натуры, ни наблюдения за одурачиванием друга-престолонаследника Австрийской империи, ни собственные широко раскрытые глаза. Я видел ее насквозь и не хотел отворачиваться. Далее я начну петь дифирамбы красочности ее улыбки, с пеной у рта стану описывать озорной блеск выпученных девчачьих очей, приложу слюнявчик к груди от воспоминаний о женственности фигуры, поэтому обойдемся без дутых подробностей нашего слащавого романа, протекавшего в суровых постельных условиях. И раз уж речь зашла о сей 'достопочтенной' леди весьма облегченного поведения (по-видимому, желчность появилась на свет гораздо раньше меня самого, о чем история стыдливо умалчивает), приподнимаю пыльную завесу тайны. Я виртуозный лжец с многолетним стажем. Вот почему люди, как правило, избегают одиночества? Потому что наедине с собой лишь немногие наслаждаются приятным обществом. Я же в подобной среде ощущаю себя комфортно благодаря обману. Честность — синоним понятия скуки, а как порой приятно вообразить себя бескорыстным рыцарем в белых одеждах, странствующим по свету в поисках воплощения добродетели. Или храбрым джедаем без страха и упрека. Или вампиром, способным постичь простые человеческие переживания. И еще сотня разнообразных 'или', что входят в сборную имени меня.

Однако бесславный ход истории разухабистым враньем не изменишь. И та жалкая горстка воспоминаний, осевшая в могильном склепе моей непотребной душонки, со дня смерти Айрис — наглядное тому подтверждение. Та вопиюще нелепая часть героического эпоса о мести Волмондам, что угодила в доверчивые ушки Астрид, не имеет ничего общего с правдой. Да, я приехал в Штаты ради выплескивая лютой злобы. Да, обходными путями утянул милашку немку в кроватку. Да, до скрежета в позвоночнике ненавидел главу семейства. Да, всеми фибрами бессмертия оказался причастен к ее смерти, потому что был глуп, самонадеян, несдержан на язык и излишне…благороден, что ли.

Мы поссорились, как сейчас помню, из-за Верджила. К тому моменту за ним по пятам уже носилась слава моего лучшего друга и едва ли не единоутробного брата, а посему поступки рыжеволосой бестии вызывали у меня здоровое чувство злобы. В итоге, в один далеко не прекрасный день, я решился на крайние меры. Накропал левой ногой с использованием фантазии записку генералу, где в подробностях описал наши ночные марафоны с его дочуркой, подложил дацзыбао в багаж старика и поехал на станцию за билетами. Роль верхушки любовного треугольника мне опротивела. В кои-то веки личному удовольствию я предпочел более тесные узы дружбы. Ведь что у нас с Айрис было общего? Скомканное одеяло да оргазмы. 'Недокомплект' — точное название наших отношений. Чего мне не хватало в жизни помимо очевидных вещей, вроде бьющегося сердца и маячившей на горизонте старости? Любви. Мне нужен был кто-то, кому я мог бы отдать всего себя — всё свое свободное время, всё свое внимание и заботу. Кто-то, зависимый от меня. Хитрая ведьма под эту категорию ясноглазых барышень не попадала.

Получается, хотел как лучше, а вышла полная хренотень. Природой данная грубость при разговоре с 'безобидной' сироткой выползла наружу и принялась жалить всех без разбору. Желая вычеркнуть Айрис из сердца, я преступал грани дозволенного и к вечеру пожинал горькие плоды раскаяния. Она, чертова стерва, отравилась, но умереть при этом умудрилась на моих руках. Видимо, чтобы я успел понять, в какую вонючую яму дерьма вляпался. Затем объявился Габсбург, следом подвалил на перекладных фашист, ознакомившийся с моим красочно изложенным опусом. 'Беги, Лео! Беги!' — вмиг перенял мозг бразды правления над телом. Мне оставалось лишь подчиниться. Потому что письмо, подсунутое Мердоку в качестве пугалки на ночь, содержало не только литературную порнографию. В нем я ложно клялся обратить мисс Волмонд до рассвета. Ума не приложу, зачем. Вероятно, милая привычка забавляться с людскими чувствами передалась половым путем от аморальной партнерши. В любом случае, натворил я бед вагон и маленькую тележку, поэтому смазанные салом пятки пришлись ко двору.

Впрочем, анализ собственных провинностей не входит в мой ежевечерний рацион. Кесарю кесарево, как любила говаривать моя глупейшая матушка. Я предпочитаю плыть по течению, дабы изредка разводить руки в стороны и восклицать невинным голоском: 'Не при делах я, любезнейший'. Лучше вернемся к размышлениям о третьей зазнобе.

Астрид…после этого имени я обычно добавляю: 'Черт возьми, как же бьется сердце!', чего, понятное дело, в напыщенной реальности не случается. А я все равно ощущаю оголтелый топот копыт табуна лошадей в груди. Потому что любовь — она как ветер, ты ее не видишь, но чувствуешь. К сожалению.

Со дня знакомства с ней утекла цистерна воды. Казалось бы, отчего не позабыть столь плесневелую древность! А я, дурья башка, помню каждую безынтересную мысль, забредшую на огонек лихо работающего котелка. 'Что Верджил в ней нашел?' — гнусно хихикал я тогда, разглядывая немудреное воплощение заурядности. Приятная, но отнюдь не шикарная внешность. Огромные глаза цвета подгнившего мха. И трогательная улыбка бесхитростного котёнка. Дитё, одним словом. Ни грамма женственности, ни шарма, ни умения держаться. Короче, не мой типаж, тогда как ее подруга (мм, Рейчел вроде) уверенно обмахивала хорошенькое личико лавровым венком. Прозрение влетело мне в копеечку. Строго говоря, я лажанулся по полной программе. То, что разглядел старина-дальтоник, надежно укрывалось от моих радаров месяц-другой. Вспышка осознания нагрянула с тылов, когда я провел крохотную параллель между прошлыми победами на любовном фронте и нынешним кругом знакомых. Астрид в моем послужном списке не значилась. В том смысле, что подобных экземпляров я всегда обходил стороной, считая их скучными поделками под хохлому, мол, ну диковинка, и что с того? Впервые я начал присматриваться к ней после кособокого похищения с целью изнасилования. Твердолобое упрямство, выдержка и стремление к жизни пополам со зловредной наглостью появились спонтанно или мне удалось достучаться до дремлющих личин этой, без сомнения, обаятельной куколки, спрашивал я себя, лежа в морозильнике городского морга. Любопытство, которое, как известно, не порок, а источник знаний, живо затребовало утоления. Собирать истину по крупицам — занятие сродни неудачным попыткам суицида. Мечешься по комнате с перерезанным горлом, тычешь пальцем в кнопки телефона, вызывая экстренную помощь, и неохотно бьешься темечком о сделанный вывод: бритву надо брать острее, да башку в момент вспарывания вен не запрокидывать назад, а наклонять вперед. Вот и я бесцельно таскался всюду за лапочкой, подслушивал ее разговоры с друзьями, в отсутствие хозяйки навещал спальню, рылся в рисунках, штудировал комиксы. В общем, всячески деградировал и морально разлагался.

Когда же я в нее влюбился? Правильнее будет задать вопрос по-другому. Какого лешего я, сердитый серый волк, запал на кроткую овечку? Разумного объяснения в природе не существует. Она — лучшее и доселе непризнанное обществом произведение искусства, которым мне доводилось любоваться (фу, как сопливо звучит)! И дело не во внешности или характере (оба аспекта неидеальны), а в каких-то неразличимых для зрения нитях. Я прикасаюсь к ней, и внутри все перестраивается под тепло ее кожи. Я смотрю на нее, и сердце мечется в груди, укрываясь от шквала сдерживаемых эмоций. Я говорю с ней и не знаю, что выкину в следующую секунду, ведь желания уже давно не поддаются контролю. Я обнимаю ее и понимаю, что совершаю непоправимую ошибку, потому что худший способ скучать по человеку — это быть с ним и разуметь, что он никогда не будет твоим.

Итак, доктор, объявите диагноз. 'Неизлечимая форма зависимости на почве личностных противоречий, обусловленная редкими потугами совести'. Штука, само собой, смертельная. Фармакология здесь бессильна. Альтернативным выходом является высокохудожественное исполнение харакири, но об этих моих самурайских замашках потолкуем в другой раз.

Сейчас с дрожью в прожилках разумнее обратиться к реальности. В близком окружении — смердящая ванная комната, где по разным углам восседают два эталона идиотизма. Я, прикованный к стене парой замысловатых клинков, и Верджил, бодро звякающий кандалами. Хорошо сидим, доложу я вам! Продуктивно шевелим извилинами на тему спасения, маемся от боли и отлавливаем любые посторонние шорохи. Минуту назад Мердок, он же чудак на букву 'м', вымелся восвояси, прихватив с собой Астрид. Ранее срезанная им половина моего лица обосновалась на полу, так что без сарказма заявлю: 'Жизнь, бля, прекрасна!'.

— Как ты в целом? — с расписным страхом в охрипшем голосе уточнила особа королевских кровей. Мой внешний вид, полагаю, был неотразим, поэтому Габсбург и тупил глазки в сторону, чураясь пересечения наших взглядов.

— Как огурец, — морщась на все лады, проскрипел я. — Как огурец, который прошел через тело лошади и вышел, знаешь, откуда?!

Слова давались мне с огромным трудом. Правую часть весьма смазливой мордашки жгло немилосердным огнем. Кровь без остановки стекала с брови, оседала на губах, а после падала на ворот рубашки, довольно резво просачиваясь в светлую ткань. Оголенные мышцы 'замкнуло', казалось, навсегда. Раздражение и злость зашкаливали. Если бы я только мог подняться на ноги, то старик уже оплакивал бы к чертям содранный скальп со всего тела. Я бы одной рожей не ограничился, это точно!

— Понимаю, — сочувственно вздохнул дружище, судя по частоте дыхания, бьющийся в предсмертной агонии. Еще бы ему не корчиться в муках! Переживания за лапусю кого угодно преждевременно сведут в могилу, мне ли не знать. — Шансы выбраться отсюда по-прежнему нулевые? — 'оптимистично' осведомился он, со звяканьем натягивая пленительную цепь до упора. Хм, ну успехов ему в нелегком деле!

— Почему же? — язвительно подначил я, в панике оглядывая собственные пальцы с синюшными ногтями. Слишком большие кровопотери. Да-а, беда, только момент для концентрации выбран чересчур неподходящий. С дикой болью и агрессивным припадком я, худо-бедно, мог совладать. Но как быть с четким мельканием перед глазами обезображенного личика Астрид? — Существует тысяча способов. Заклинание, например. С умным видом шепчешь магическую формулу и, опля, металл превращается в воду. Не боишься ноги намочить?

— Спасибо за совет, — буркнул неблагодарный сокамерник. — Непременно возьму его на заметку. А что-нибудь более действенное у тебя на примете имеется?

— Ага, — без зазрения совести солгал я, — попробуй не дергаться, так легче думается.

Последний постулат доморощенному неврастенику пришелся не по вкусу, о чем ясно свидетельствовали свирепо сжатые кулаки, однако столь ожидаемых мною оскорблений не последовало. В этом затаенном психозе весь Вердж. Кремень, а не вампир. Тверже него, только гвозди для гробов, поэтому за радужный исход событий особо переживать не приходилось. Уж его-то светлая снайперская голова обязательно отыщет выход.

Помолчали для острастки. Я рискнул еще раз попытать счастья в борьбе с клинками, сплюнул скопившуюся во рту кровь, бросил неблагодарное занятие и с тоской уставился в потолок, щурясь от непривычно яркого света флуоресцентной лампы. От долгого сидения в неудобной позе ощутимое покалывание в спине переросло в беспрерывную боль. Пальцы на ногах онемели. Холод от кафеля добрался до костей, сведя возвышенный поток мечтаний о чьей-нибудь сладкой артерии к обыденной чашке горячего кофе с дымком. Наследный принц по заразительному примеру отбросил цепи в угол, истерично обхватил руками голову и монотонно затрясся на месте в позе болванчика. Мой чуть подсевший за время заточения слух уловил глухой гомон страдальческих стенаний.

— Бэтмен в депрессии, — глумливо охарактеризовал я увиденную картину, — это круто, чувак, но безыдейно. Давай лучше потрещим, что ли, как на духу. Начнем с новостей. Мердок сошел с ума. Горячий заголовочек, верно?

— Лео, хватит, — бесцветными интонациями осадил меня собрат по неволе. — Ей богу, и без тебя тошно до чертиков.

— А ты посоветуй дедуле на втором подходе отрезать мне язык вместо того, чтобы мордашку и дальше уродовать, — ни на йоту не сдал я позиции, извлекая собственную выгоду из намечающейся беседы. Я ведь фактически увел у товарища девушку, когда поставил ей тот не самый опрятный с виду ультиматум. И правильнее будет сделать это сейчас, пока злой Бобик на привязи. — Новость номер два: Астрид теперь со мной, — скорострельной очередью выпалил я, втайне восхваляя предприимчивость старого пердуна, использовавшего литые цепи. Такие даже мне разорвать будет трудно.

— Что? — с ходу очень туго соображал приятель. — С тобой?

— Ну да, — снисходительно пояснил я, решительно встречаясь взглядами с извечным соперником. — Я предложил, она согласилась, — несколько переиначил я суть нашего договора, умалчивая о постыдных подлостях и ухищрениях, к которым вынужден был прибегнуть. Рано или поздно это бы обязательно случилось. Изо дня в день видеть ее перед собой, притом неважно в каком исполнении — реальном либо вымышленном. Когда она рядом я перестаю моргать, когда нет — вовсе не поднимаю веки, потому как за закрытыми глазами таится мой личный вид чуда. Я знаю, что помешался. Более того, назубок выучил симптоматику этого недуга. Плюс разбираюсь в истоках, ведь не сыскать женщины желаннее, чем та, что принадлежит другому. Меж тем, ни одна из премудростей не меняет паскудного положения вещей. Я хочу быть с ней, бесшумно плестись в хвосте ее тени, исполнять капризы, подтыкать на ночь одеяло, носиться по утрам с завтраками и просто жить. Ради нее. Возле нее. Для нее. Потому что такова любовь. Она как флюс, который ты по началу не замечаешь, затем он начинает тебя изредка тревожить. Потом боль задерживается, твердя о том, что заглянула ненадолго. Следом она остается навсегда, и воспаление увеличивается, раздувая щеку. Так любовь награждает тебя физическим уродством. Оно растет, успешно борется с лекарствами и занимает все мысли. Пропадает сон, аппетит, исчезает из жизни подобие радости. Организм потихоньку истощается, а панацея существует лишь в одном варианте. Альтернатив, как правило, не случается. И я буду грызться до победного за антидот. Пойду по головам, если потребуется.

Габсбург онемел. Лицо побагровело. Левая бровь забилась в нервном тике. Губы искривило презрение. Или разочарование?

— Так вот почему ты злился, когда говорил о ней, — внезапно расхохотался он, притом абсолютно невесело. Я бы сказал, зловеще. — Думал, все выйдет проще пареной репы. Заставляешь ее шантажом дать согласие, походя обезглавливаешь Мердока, спасаешь меня от неминуемой гибели, — с явным сарказмом продолжил делиться Вердж оперативно созданной логической цепочкой, — и упиваешься находчивостью, да? Что называется, рисовали на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Браво, друг мой! Ты еще больший кретин, чем кажешься! И запомни, пожалуйста, Астрид тебе не видать, как собственных ушей, уж об этом я позабочусь.

— Никак убьешь меня? — мгновенно угасло во мне желание продолжать эту забаву с дележом каната. Доля истины в его словах, конечно, имелась, не говоря уж об общей картине моего отвратного поступка. Неужели я и впрямь поступил, как последняя скотина? Тогда почему испытываю чувство стыда? Вроде это мой привычный облик.

— Нет, Лео, наоборот, — в излюбленной манере величественно вздернул старина подбородок вверх, — я вытащу тебя отсюда. Заметь, совершенно бесплатно.

— О, храни тебя Господь, благодетель! — ядовито оскалился я. — Извини, ножки облобызать не могу, кое-что мешает. Но непременно сохраню в памяти широту твоей мрачной души.

— Уж будь добр, — решил добить он меня своей непривычной разговорчивостью, чинно выходя из перепалки с титулом заслуженного оратора наперевес.

Раздражение окатило меня троекратно усиленной волной. Соленая вода угодила на лицевую рану, обожгла едва было утихнувшие покровы, и я вновь провалился в нескончаемый океан телесных мук.

И зачем вообще раскрыл рот? Риторический вопрос. За истекший месяц эта парочка пожрала такое несметное количество моих драгоценных нервов, что вовек им не расплатиться. Уверяю вас, сие не зависть, нет. Поперек горла уже стоит их снобизм. Как там в писании сказано? От каждого по способностям, каждому по возможностям. Ага, а Лео пряный кукиш без хлеба. Вот справедливо-то!

Слаженный процесс кислотного брюзжания мешал мне сосредоточиться на заживлении ран, поэтому к очередному визиту фашиста с прибабахом подготовиться не удалось. С грохотом в сторону отъехала часть стены. Проем жалобно задрожал. Напряженное зрение выделило в нескончаемой черноте сбитый силуэт маньяка. Рядом пристроилось мертвенно-бледное лицо котёнка. Взгляд отсутствующий, правое веко усиленно дергается, порываясь открыться, чего не позволяет сделать уродливый отек. Губы мелко дрожат, но еще отчетливее трясутся длинные пальчики на изящных ладошках. Она в ужасе от всего происходящего, хотя держится молодцом. На щеках ни слезинки, походка почти уверенная (изредка подводит боль, которая то и дело вспыхивает в измученном теле), дыхание ровное. Хотя раздутые крылья носа свидетельствуют об обратном. Видимо, сломанное ребро не сопутствует глубоким и частым вдохам.

Старый козел лучился изнутри удовлетворением, когда галантно пропускал даму вперед. Астрид, по-прежнему смотря в пол, осторожно переступила невысокий порог, изображенный здесь рельсовой шпалой, и, словно по команде, отступила в угол. Вжалась спиной в выложенную плиткой стену, завела руки за поясницу и стыдливо спряталась за завесой спутанных волос. И только тогда я разглядел прозрачную каплю кристально чистой слезы, скатившуюся с подбородка на кофточку. И взбесился окончательно, потому что никогда прежде не видывал ничего более безобразного. Издеваться над беззащитной крошкой…слов нет, короче. Одни слюни, и те матершинные.

Верджа я предусмотрительно не замечал. Шоковых сведений и без его перекошенной физиономии оказалось достаточно.

Тронувшийся умишком дядечка потоптался на входе, мечтательно вздохнул, глядя на меня в упор, величественно ступил в комнату, мимоходом пнул зазевавшегося оболтуса (его впечатлительная пассия яростно стиснула зубы, храня должное молчание) и двинулся напрямки в мою сторону. Что ж, вполне ожидаемый ход. Я и не планировал отделаться легким испугом. Боюсь даже представить, какую дрянь эта скотина намерена сотворить с моим телом на сей раз. Иглы по ногти? Колесование? Четвертование? Шипы во чресла? Вау, последнее я предпочел бы пропустить, если можно!

Действительность преподнесла мне спорный сюрприз, когда ублюдок вытянул из-за пазухи клешню с…обыкновенной металлической кружкой.

— И в чем подвох? — столь некстати позабыл я отключить опасную языковую функцию.

Дедуля осклабился, но отвечать не стал. Подошел ближе, присел на корточки, так, чтобы уровень сцепления лезвий пришелся ему аккурат в районе складчатой шеи. В прорези растянутых губ хищно сверкнули гнилые зубы. 'Кариес непобедим' — по складам прочитал я невидимую на желтой эмали надпись, пытаясь отвлечь внимание от звериного проблеска во взгляде. Сбрендивший на почве вины папаша утянул грабку с кружкой влево. Я заинтриговано покосился в сторону, заметил, как емкость бодро скрывается за бортиком немыслимо грязной ванной, услышал густое хлюпанье зачерпываемой жидкости и судорожно сглотнул. Если сейчас заставит хлебать эту гадость, я точно сорвусь, накрою всех присутствующих трехэтажным матом и…

Холодная стенка стакана прижалась ко рту. Меня передернуло от отвращения. Внутри шевелилось нечто воистину мерзопакостное, а запах сражал наповал. Такой замогильной вони мои чувственные ноздри еще не встречали. Как бы описать ее поточнее? Скисшее молоко, пережаренные кофейные зерна, сгнивший кусок ветчины и тухлое яйцо в одном флаконе. Добавьте к этому чудесному коктейлю горстку копошащихся белых личинок с разложившегося трупа столетней соседки и поймете, какая несказанная удача выпала на мою долю.

— Пей, мой мальчик, — ласково прошелестел упырь, наклоняя посудину. — Иначе это опробует она.

Твою мать, гребаный узурпатор! На будущее обзаведусь привычкой скрывать своих обоже за семью замками, глядишь, дотяну до почтенного батенькиного возраста в семь столетий.

Первый глоток начисто отбил у меня охоту иронизировать. Удивляюсь, как вообще позволил ему заиметь продолжение, потому что это охренительное ощущение продвижения пропащей кровушки по пищеводу, да еще и вприкуску с червями…О-о, святые развратники! Мутило меня со страшной силой, а уж когда выпитое осело по стенкам скукожившегося желудка, отвращение превысило все разумные пределы. Я, как мог, старался глотать вонючее пойло без отделения вкусовых качеств. Вырубил обоняние, абстрагировался от пребывания в комнате, даже фантазию отключил на время, дабы с честью вынести изуверское испытание. Безрезультатно. Выпитая отрава педантично искала выход, пробуждая обратный пищеварению процесс. Секунда-другая и я едва не захлебнулся в собственной… В общем, подробности излишни.

Дурманящее извращение растянулось до бесконечности. За опустевшей кружкой перед выпученными от натуги глазами возникла следующая, затем еще одна и еще, пока я окончательно не потерял способность к рационализации. Дышать удавалось через раз. Во рту поселилось небывалое сочетание восприятий: нестиранные носки годовалой давности (лично пробовать их, конечно, не приходилось), лежалая присыпка для кошачьего лотка и прочие фашистские изыски. В какой-то момент я даже обрадовался миражу с близящейся смертью. Уж лучше прослыть владельцем тесного деревянного ящика, чем и дальше играть по правилам параноика.

И вдруг все прекратилось. Из поля зрения исчезла полоумная пародия на Джокера. Скрылась из виду ненавистная кружка с тухлятиной. Бодрая возня паразитов на языке стихла. Веки отяжелели. Меня сморило некое подобие сна, чего не происходило, хм, наверное, со дня обращения. Могу поклясться, что уснул, вот только чем тогда объяснять отчетливый слух? На моргание не хватало сил, в то время как хищнические рецепторы отделяли каждый незначительный шорох, по которому я с легкостью судил обо всем происходящем. Приглушенно клацнуло дно металлической чашки, соприкоснувшееся с кафельным полом. Примерно в двух метрах правее меня. Гармоничное шуршание одежды выдало молниеносное перемещение старика в пространстве. Он сделал пять шагов назад, остановился, прошипел нечто невнятное, вернулся обратно, со всей дури зарядил мне кулаком по лицу, охватывая костяшками пальцев неизменно болезненную часть со срезанной кожей. Я приготовился было орать благим матом, когда понял, что не чувствую ровным счетом ничего. Мышцы и нервные окончания парализованы ранее выпитым раствором мерзости. Психованный дедуля воспринял мое молчание с энтузиазмом. По-детски восторженно хлопнул пару раз в ладоши и с очевидным намерением уцепился клешнями за клинки. Честно говоря, я трухнул не на шутку. Умирать, пусть и в столь преклонном возрасте, не особо хотелось, тем более так глупо. Благо, мы с Мердоком сходились во мнениях о том, что смерть должна стать для меня подарком, а не избавлением. Поэтому прорезавший воздух спустя миг щелчок не снес мне голову начисто, а лишь ослабил давление лезвий на горло. И на том спасибо, мил человек.

Далее, полагаю, следовало ожидать расправы над Верджилом, потому как интерес нациста к моей бесчувственной персоне резко пресек черту широченных зевков. Я навострил локаторы. Чутье подсказывало: 'Сейчас состоится жесть', поэтому в некотором роде отсутствие зрения и двигательной моторики сыграло мне на руку. Единственное, что не оставляло в покое мое блуждающее по дебрям космоса сознание, так это пребывание в комнате Астрид. Ей было вовсе незачем любоваться пасторальными пейзажами с бойни, но, видимо, генерал имел обратные моим мировоззренческие нормы.

Спустя мгновение я вник в суть ее присутствия. Добрый, как и все эсесовцы, дядечка решил извлечь из нашего колоритного сборища максимум удовольствия. В общем, начну по порядку.

Во всех смыслах ущербный папик Айрис, повозившись с клинками, ставшими мне за эти несколько часов едва ли не родными, отошел влево. К облупленным раковинам, надо понимать. С кряхтением наклонился, пошарил шелудивыми ручонками по трубам (редкое бряканье металла я приписал клацанью ножа о коллектор) и вытянул оттуда хрусткий пластиковый пакет. Потерявшая дар речи парочка не произносила ни звука, и в этой кладбищенской тишине лихое сердцебиение лапуси казалось оглушительно громким и бессистемным. В ее груди без устали взрывались одна бомба-шутиха за другой.

Волмонд меж тем упоенно содрал со своей заначки хлесткие мотки скотча, развернул ее и высыпал на пол звякающую горстку железяк. Нечто вроде гаечных ключей и щипцов, судя по тональности падения, вдохновенно образовало на кафеле внушительный холм пыточных инструментов. Маньяк тут же разворошил его носком ботинка, отыскивая необходимое. Я, с учетом бессмертного опыта, красочно представлял себе его выбор, хоть и не мог говорить о нем наверняка. Стамеска, какая-нибудь огромная отвертка, клещи, скальпель (без него 'нормальные' живодеры из дома обычно не выходят) и особый вид ножниц (я бы, например, остановил взгляд на реберных; под их лезвиями кости трещат как оголтелые). Короче, тоска зеленая. От воспаленной фантазии немца я ожидал более изощренных решений, хотя, с другой стороны, подобному стечению обстоятельств невозможно не радоваться. Все перевернулось с ног на голову, когда дедуля заговорил, обращаясь, по моим слепым представлениям, к Астрид.

— Держи, — по-отечески ласковым тоном обратился он к девушке. Голос плавно отдалился от меня, вплотную приблизившись к Верджу. — Помнишь наш уговор, дорогая?

Ее ответа я не расслышал. Нечто невнятное и бубнящее походило на согласие, как олень на крокодила, и шизофреника оно изрядно повеселило. Хохотал он долго, бесстрастно, со знанием дела, после чего мгновенно оборвал тупой ржачь и…

Я не совсем понял, что именно сотворил этот гнойный нарыв на теле вменяемого вампирского сообщества. Откуда-то издалека (вроде как из недр самих стен) разнесся сухой щелчок. За ним последовало мерное гудение наподобие заведенного тракторного мотора, затем ожили сковывающие старину Габсбурга цепи. С глухим бряцанием кандалы стали наматываться на реле, таящееся за осыпающимся кафелем. Дружище запаниковал и попытался воззвать Мердока к рассудку. Безуспешно. Я и сам капитально задергался, но лишь в воображении. Телеса по-прежнему находились под действием мертвой крови и любые импульсы воспринимали в штыки.

Если мне не изменяет память, через минуту доблестная королевская задница оказалась намертво прикована к стояку, доселе виднеющемуся на заднем плане. Двигатель катушки пару раз удовлетворенно фыркнул и заглох. Булочка протяжно шмыгнула носиком. Ее рыцарь погрузился в высокомерное молчание (говорю же, кремень, а не мужик; взглянет — лес вянет). И вот тут-то полетели клочки по закоулочкам.

План Волмонда по нанесению приятелю тяжких телесных был прямолинеен до безобразия. С горящими, как мне померещилось, глазами он вручил Астрид инквизиционный реквизит, на секунду выскочил из пыточной, чтобы опосля вернуться с колченогим стулом. Обустроить зрительный зал на одну персону не составило никакого труда. С легкой отдышкой фашист плюхнулся на сиденье и приготовился к жадному поглощению эстетических прелестей от вида крови, мучений и обильных девичьих слез.

Несчастный котёночек зарапортовался, перебирая в руках столярные (и не только) принадлежности. Старый хрыч прикрикнул на нее. Не помогло. Она побросала инструментарий на пол, отчаянно разрыдалась и по глупости забилась в угол, который не мог дать ей ни защиты, ни спасения, ни избавления. Лишь холод, безысходность и осточертевший ужас, который в помещении слыл альтернативой воздуха.

Генерал взбеленился, подскочил на ноги, с ходу поднял отвергнутую человечной куколкой вещицу и с размаху воткнул ее в Верджа. По стону, слетевшему с давно посиневших губ, я определил место удара — область живота, отнюдь не смертельная, зато непередаваемо мучительная.

— Хочешь, чтобы здесь висел твой отец? — хрипел и плевался желчью в разные стороны бывший вояка, щедро сдабривая речь отборным исконно немецким матом. Смысла этих незапоминающихся слов я не понимал, но интонации говорили сами за себя. — Тогда вставай, — пять или шесть непечатных обращений, — и делай, что приказано!

Ох как мы затрещали-то! Приказано. Ну погоди, гитлеровский жополиз! Я только приду в себя, а там уж и разберемся, кто и что должен исполнять.

Я всегда ощущал в этом крохотном комочке нежности заложенный потенциал, но прежде не догадывался, насколько он неиссякаем. Скулящее хныканье оборвалось на ультразвуке, значит, Астрид совладала с собой, с дрожью в коленях выпрямилась и, вооружившись самым безобидным на ее взгляд орудием, приступила к художественному бодиарту скальпелем по замшелому торсу. Хрумканье рвущейся ткани костюмчика Бэтмена. Чавканье раздираемой плоти. Подобным звукам под силу подстегнуть энтузиазм влюбленных в свою работу мясников. Среднестатистическим же американцам они вряд ли пришлись бы по вкусу. Я, вероятнее всего, принадлежал в третьей категории — равнодушные свиньи, потому что не испытывал в тот момент ровным счетом ни единой эмоции. Заупокойный плач конфетки не вызывал сострадания, хоть я и понимал, каково ей приходится. Резкие и частые вдохи Габсбурга со сдерживаемыми воплями чудились едва ли не естественными. Я просто слушал и кропотливо приводил крупицы сознания в целостность.

— Теперь попробуй это, — вновь вернулся в приподнятое расположение духа Мердок. Его умиротворенный тон подхлестнул мое любопытство, и глаза, в обход подчинению действию мертвой крови, приоткрылись сами собой.

От удивления я вздрогнул, вмиг просек фишку со скрытностью, расслабил напряженные лицевые мышцы и из-под полуопущенных век принялся наблюдать за всем происходящим.

По началу разглядеть что-либо не представлялось возможным. Я слишком долго просидел в плесневелой тьме, оттого зрачки и не могли привыкнуть к безбожно ослепительному свету флуоресцентных ламп. Затем все вошло в норму, а мне выпала честь стать помертвевшим свидетелем жесточайшей расправы над другом. Оторопь берет, когда видишь, каких ублюдков взрастили сороковые годы прошлого века. Эта хренова война…фух, нет в моем разнообразнейшем лексиконе слов, способных достоверно передать наносимые Верджу увечья. На месте груди — сплошная рана, сплетенная из миллиона глубоких порезов, каждый из которых кровоточил по-своему. Из брюшины торчала деревянная рукоятка какого-то инструмента с зазубренными краями. Голова безжизненно болталась на безвольной шее, но он был еще в сознании. Спрятал лицо, чтобы Астрид не видела агонии. На его потерявшую всякий разум 'мучительницу' смотреть не хотелось в принципе. Деморализованная, смертельно напуганная и чуток свихнувшаяся на почве собственной неимоверной душевной боли, она стояла по правую сторону от плеча Джокера, стискивала в синюшных пальцах окровавленный скальпель, таращилась на него, как на врага народа, и беспорядочно шевелила губами. То ли из желания отловить все слезинки, стекающие по обезображенной фиолетовыми отеками коже, то ли шептала бездейственные молитвы, то ли капитально помешалась и сейчас вела светские беседы с более здравым внутренним 'я'. В любом случае потусторонний блеск ее здорового глаза навеял мне мысль поторапливаться с 'оживлением' тела, иначе нашу дебильную дружбу продолжать придется в застенках психиатрической лечебницы.

Дедуля тем временем совершенствовал образ жертвы аборта с помощью щипцов, коими неспешно и с выписанным во всю рожу удовольствием срывал ногти с обездвиженной руки Верджила. Если бы пупсика не оказалось поблизости, комнату заполонил бы рев такой силы, что хоть диктофон доставай, а после толкай запись производителям сигнализаций. Однако дружище молча терпел экзекуцию.

Впрочем, вскоре личное участие в истязании Мердоку наскучили. Он передал клещи лапусе и в предвкушении следующей порции обоюдной боли сладкой парочки уселся в 'портере'. Астрид рухнула на пол перед ногами своей второй половинки, уцепилась свободной от инструмента ладошкой за изуродованную кисть и с воем обезумевшей тигрицы примерилась кусачками к ногтю среднего пальца. Кульминацию и развязку сего ужаса я предпочел пропустить, поэтому скосил взгляд вниз и сосредоточенно уставился на клинки, обрамляющие шею. И как умудрился позабыть о том, что их слегка расслабили? Видимо, для того, чтобы я, пребывая в затяжной стадии прострации после приема внутрь гадливого пойла, нечаянно не срезал себе голову по доброй воле. Хитроумный механизм из двух перекрещенных между собой сабель внушительной остроты претерпел следующие изменения. Если в прошлом я пробовал разжать их спереди — они сходились сзади, и наоборот. Теперь же передние основания лезвий просто лежали друг на друге, а жестко связывающая их пружина исчезла. Получается, вероятность выскользнуть из этих поистине смертельных объятий невредимым резко возрастет, коли я умудрюсь исполнить молниеносный финт с рывком вперед.

Остается подсчитать скудные шансы и проверить слаженность работы мышц. Пошевелил пальцами на ногах. Украдкой сжал немеющие пальцы в кулак. Незаметно для увлеченного пытками Охотника согнул ногу в колене и тут же распрямил обратно. Вышло, хоть и несколько медленнее обычного. На сантиметр продвинул голову вперед, на что лезвия похвально среагировали. На шее появились две дополнительные и уже незаживающие отметины. И хрен бы с ними, вот только боль доконала меня до такой степени, что вспыхнувший приступ лютой злобы быстро купировать не удалось. Я психанул, излишне заметно дернулся, чем привлек к себе чуткое внимание старика.

Фатальная угроза в лице принявшего боевую стойку нациста принесла свои плоды. Я врубил на полную мощь третью космическую скорость, оттолкнулся кроссовками от пола и в считанные доли секунды покинул пределы опостылевшей ловушки. Гортань при этом пострадала еще больше, однако мозг запретил телу реагировать на какие бы то ни было ощущения. Мердок офанарел от подобной наглости и ринулся на меня с прытью подстреленного при случке кабана.

В моем плане, которого, собственно, и вовсе не имелось, существовал один весомый недостаток: отсутствие оружия. Голыми руками брать чересчур опытного вампира, вроде дедульки, соотносимо с лазаньем по горам без страховки. Постоянно гадаешь, а повезет ли на сей раз, и только когда срываешься, понимаешь, что, блин, удача-то отвернулась. И я наивно позволил себе ошибиться. Обернулся на миг назад, схватил один из клинков, намереваясь выдрать его из стены, и яростно взвыл, когда расторопный пенсионер воткнул мне в спину зверски жгучую штуковину. Комментарий, которым сопроводил Волмонд свой прыткий выпад, мог бы не на шутку обеспокоить мое злобно мечущееся в теле сознание. Вот только я его почти не расслышал.

— Северин просил передать привет, — кажется, прозвучало это так, хотя за точность воспроизведения звуков я не в ответе.

Удар ножом, как выяснилось позже, пришелся в область поясницы, пробив тем самым позвоночник. О-о, священные олимпийские свистульки, мне круто повезло, потому что невзрачному смертному такой кун-фу выписывал путевку в трамвайные места для инвалидов. Этот гнусный прием был изобретен вьетнамскими солдатами для допросов военнопленных и назван офигенно поэтично: 'голова на палке'. После такой экзотичной манипуляции передвигаться можно только в кресле с колесами.

Для проформы освежив в памяти академические знания в области медицины, я из последних сил заглушил адски пламенную боль, молниеносным взмахом руки выдернул из стены проклятущую саблю, в призрачное мгновение обернулся лицом к генералу и…

— Добить меня решил, хм? — замахиваясь для карательного выпада, я дал волю ехидству. — А вот это тебе слабó, козлина немощная!

Завершающий аккорд. Послушный клинок булата врезался в морщинистую фашистскую шею. Умудренная сединами прожитых веков скорость добавила действу оттенок изящества. Алчно чавкнули перебитые артерии. Брызги крови по инерции разлетелись по внушительному радиусу. Срезанная голова отделилась от плеч с хрящевым треском и с высоты славного роста солдафона грохнулась на пол, совершив эстетичный откат в сторону. Оставшаяся часть туловища глупо застыла на месте, похвально продержалась на ногах еще секунду и навозным мешком припала к моим ногам. В общем, Коннор Маклауд завистливо ковыряет в носу от восхищения.

Жаль мне не дали почувствовать себя героем. Не успел я опустить 'джедайский меч' и расслабиться, в мозг впился гортанный ор такого диапазона, что все святые вымелись из ванной своим ходом. Визжала, понятное дело, Астрид, которой попросту сорвало крышу. Наверняка от облегчения, хотя поди разбери этих чрезмерно впечатлительных барышень.

Я уже собрался было приструнить истеричку не менее громогласным криком, когда мимолетный проблеск безумия в ее глазах сменился решимостью. Не меняя тональности воплей, она выбросила ранее используемые не по назначению щипцы и обеими руками уцепилась за скальпель, чтобы затем направить его острие на меня.

— И что дальше? — невозмутимо поинтересовался я, медленно перешагивая через труп нациста и скопившуюся лужицу черно-бордовой крови. Взгляд упрямо направлен на свихнувшуюся малышку. — Поиграем в больничку?

Она подавилась собственным хрипом севших голосовых связок. Заревела. Сокрушенно помотала головой. И к моему несказанно огромному ужасу согнула локти, чтобы упереть лезвие себе в горло. Лишь тогда я осознал размеры внепланового стихийного бедствия. Ее перегруженный зверствами мозг отныне работал в психоделичном режиме, воспринимая ближайшее окружение в штыки. Под термин 'угроза' попадал и я, и она сама, и бесчувственно болтающийся на стояке Габсбург, и мир в целом. Четкие границы между хорошим и плохим, добром и злом, чаем и кофе стерлись лавиной временного помешательства.

— Полегче, булочка, — заговорил во мне Фрейд, — не дергайся. Все хорошо, видишь? — я в обезоруживающем жесте задрал лапки кверху и чутка повертел ими в воздухе. — Я тебя не обижу. И ты себя тоже, верно?

Вместо согласия она замычала нечто поистине идиотическое, зарыдала еще громче и попыталась проткнуть свою нежную шейку хирургическим лезвием. Возможно, в наказание за то, что сотворила с Верджем. Копаться в причинах не имело никакого смысла. Я просто рванул вперед и заломил ей руки.

— Выбрось каку, детка, — на всякий случай прибег я к помощи слов прежде, чем насильно отнял у нее опасную игрушку. Холодные, как мрамор, пальчики разжались отнюдь не сразу. Впавшая в дебилизм лапуся отчаянно билась со мной секунды три: агрессивно шипела, кусалась, брыкалась и всячески вырывалась, притом без оглядки на два тысячелетия цивилизации. С тем же успехом я мог усмирять одичавшую самку шимпанзе.

В итоге путем бесчисленных ругательств все же удалось скрутить обессилевшую дикарку. С воплем отъявленной феминистки она в последний раз вонзила зубы в мое плечо и затихла до размеренного сапа. Отбивающее непоседливый ритм сердце вошло в норму. Мышцы тела расслабились. Я вдохнул полной грудью, поморщился от только замеченной боли в пояснице, поднял измученную глупышку на руки и вернулся к подвигам.

Теперь на очереди Верджил, мой растерзанный в клочья товарищ, которому везение изменило еще при встрече с акушеркой. Вырвать с корнем толстенные цепи и подхватить подвластную ньютоновской физике тушку — занятие из числа привычных, поэтому уже через минуту я в некотором изумлении застыл на месте. Правое плечо оттягивает пусть и не совсем спящая, но абсолютно не держащаяся на ногах конфетка, левое занято тяжеловесным набором желейных костей приятеля. Ни продохнуть, ни, извините, слово вымолвить, тем более что мне усилено досаждала взявшаяся словно из ниоткуда адская боль в пояснице (дедуля там свой ножичек забыл, что ли?). С горем пополам отволок на собственном горбу хлипкую парочку в угол, свалил их в груду возле стены, оттер пот со здоровой половины лба и в отупении шлепнулся рядом на задницу, устало выпрямляя мелко дрожащие от натуги колени.

Астрид, как я и предполагал, не спала, предпочитая буравить пустым взглядом пространство впереди себя. Спустя миг к безликому взору наркоманки на стадии жесточайшей ломки добавилось раздражающее круговое покачивание. Она будто выписывала силуэтом глубинно драматичные эллипсы и, по ощущениям, начисто выпала из реальности. Габсбург на фоне своей обоже выглядел куда как оптимистичнее, даже не смотря на торчащую из брюшины заточку, которую я попросту трухнул вытаскивать.

— Кто первым раскупорит глазки и поддержит мои антисемитские* настроения, — шутливо пригрозил я, изнемогая от переизбытка тишины, — тот не получит в ухо, обещаю. Итак?

Глухо, как в бронетранспортере. Вердж дышал через два разá и полировал коньки, дабы поскорее их отбросить. Его подружка радовала очи лихо освоенной ролью шизофренички. И чего мне так везет с компаниями в последнее время?

— Ладно, сатира не удалась, — заохал я, хватаясь за нещадно ноющую спину. — Выбираться отсюда кто-нибудь вообще собирается или вся надежда на мои слабые силы?

Пускающая псевдо слюни девица, позабывшая о нормах доступной человеческой речи, жалобно уцепилась пальчиками за мою голень и трижды сжала ее. Я со злости проделал то же самое и сурово воззрился на отсутствующее выражение лица. Наконец очухался старичуля Верджил, потребовавший от моего слуха титанических трудов по части изъятия крупиц смысла в его мертвенно бесцветном шепоте.

— Увези ее, — с радостью выделил я почти единственное четкое словосочетание из числа жутких хрипов. — Подальше отсюда…дальше я…я…я сам.

— Как говорится, флаг тебе в руки и копье в известное место, — легко согласился я из нежелания заводить полемику на героическую тему. Бросить его в подобном состоянии мне не позволила бы совесть вкупе с искренними представлениями о кособокой дружбе. Так что проще поддакивать и делать все по-своему. Больше нервов сберегу.

Заручившись моей покорностью, сородич по кровососущим пристрастиям облегченно завалился набок и страдальчески засипел. Я сострадательно помог ему улечься на пол, с сомнением покосился на древко отвертки, торчащее из живота, все так же не решился прикоснуться к нему и, ползком подобравшись к голове мученика, сорвал с плеч способную пригодиться плащ-накидку Бэтмена. Ткани на нее ушло немерено, посему мне хватило и на обертывание вяло кровоточащих ран, и на платок для продрогшей Астрид. Последний широкий кусок пошел на погребальный саван генералу. С изрядной долей отвращения я доплелся до уродливо срезанного 'котелка', что пристроился под раковиной. Метким ударом кроссовка выпнул мерзость из-под скрещения ржавых труб. Мастерски

_________________________

*Антисемитизм — разновидность ксенофобии, неприязнь к евреям.

докатил это убожество до сиротливого трупа. По пути 'потерял' гадкий кислотно-зеленый парик, а после с небывалым удовольствием прикрыл сей натюрморт бархатной материей. Не из чувства прекрасного, разумеется. Мне не хотелось, чтобы кошечка еще хоть раз в жизни наткнулась очаровательными глазками на сие ничтожество.

Затем я вернулся обратно к тихо стонущему Габсбургу и его полоумной красотке, которая, к огромному моему изумлению, охотно поднялась и безропотно позволила себя увести. Жаль, не в светлое завтра. Всего лишь в кошмарное сегодня.

Без проблем одолели до сих пор открытый проем в стене. Глотнули пропащий воздух изъеденного сыростью предбанника. Я напряг зрение, чтобы немного ориентироваться в угольной темноте, различил невдалеке размеренно покатую бетонную лестницу. Ступени оказались узкими, неудобными и, что неизменно огорчало, бесконечными. Поначалу девчонка пыталась идти самостоятельно, изредка оступаясь и ища поддержки у стен. На середине нешуточного препятствия упорство ей отказало, и мне выпала честь безотказно работающего лифта. И все бы ничего, вот только рана в позвоночнике, нанесенная дедулей Волмондом, с каждым проделанным шагом становилась глубже и явственнее. Мне с трудом удавалось дышать. Обезображенное лицо взмокло от чрезмерной нагрузки. Руки заходили ходуном, точно у алкоголика со стажем. Мышцы свело судорогой. В горло воткнулась жажда. Желудок скрутило голодным спазмом. А рядом она, такая мягкая, теплая и бьющаяся яремная вена. Соблазняет. Дразнится. Рушит бесхребетные моральные барьеры. Ей нет дела до того, что испытывает душа по отношению к этой девушке. Ей плевать, какое похвальное число раз я готов умереть за это создание.

Но я сдержался, потому что в черепную коробку забрались совсем уж глупые сравнения. Им удалось купировать вожделение яркими образами. Вот, к примеру, я, обычный смертный, видящий кровь лишь на экране телевизора или на службе (давнишняя мечта — выучиться на патологоанатома, ведь здорово всю смену возиться с кишками!), приобретаю, значит, в булочной бублик на последние медные гроши. В животе урчит, есть охота до отключки безусловных рефлексов и так далее. И вдруг, о, боже, влюбляюсь в ватрушку! Приношу домой, обустраиваю мучное изделие в хлебнице, периодически сую его в холодильник для лучшей сохранности, читаю стихи, пою серенады…Ох, и почему у вампиров все не как у людей? Описанный выше случай в цивилизованном обществе находится за гранью фантастики. У нас же это в порядке вещей. Ну и похабщина, честное слово! А истоки меж тем таятся в статистике. Среди моих нестареющих знакомых насчитывается всего одна женщина, да и та с легкостью потянет на бравого мужика, за исключением, разве что, половых признаков. В остальном бой-баба и плохой пример для подражания. Процесс обращения отбирает сильнейших. Душевная тонкость ему не по нраву.

За нравственными препонами поиски выхода пронеслись незаметно. Синдром Габсбурга, так я называю приступы повышенной задумчивости, не дал мне разобрать шепота внезапно оживившейся крошки. Ее невнятное бормотание о родителях, надобностях и 'Лео, пожалуйста' я оставил без внимания, как и попытки вырваться из рук. Слезы тоже не возымели эффекта. Воспринимать ее затянувшуюся истерику всерьез никто не собирался. Куда важнее мне было поскорее достать машину, запереть в ней потерявшую всякий разум девицу и возвратиться к другу. Желательно с литром свежей донорской кровушки, которая в считанные мгновения подымет его самовлюбленную королевскую персону на ноги.

К дверям я вышел методом научного тыка, вдоволь нашлявшись по бескрайнему лабиринту из лестниц и этажей, а на улицу выбрел и вовсе с осознанием пьянящей свободы. Мол, все закончилось. Лео вновь спас кучу неблагодарных нахлебников. Ай да умница! Ай да Человечище! Ну или Вампирище, если брать за основу факты.

На горизонте алела заря, пожалуй, самая живописная на моей памяти. Тусклый черный небосклон прорезало оранжевое марево восходящего солнца. Клубы сливочных облаков окружали безлюдный пустырь, простирающийся на сотни ярдов вокруг. Жухлая трава блистала инеем. Редкие камни на глинистой почве утробно хрустели под натиском подошв. Виднеющиеся вдалеке деревья с обнаженными остовами веток лениво покачивались в такт беспорядочных вихрей ветра. Одним словом, красотища.

Любопытно узнать, в какой стороне находится шоссе? В столь ранний час по звукам мне вряд ли удастся определить расположение автострады, да и таланта, если честно, не хватит. Помимо постылого сердцебиения Астрид, ее же нескончаемого шепота и собственных немых жалоб о возрастающем аппетите я не различал ничего, поэтому бодро почапал напрямки через сонную степь. Боль в хребте не отпускала. Скорее наоборот, с каждым проделанным шагом становилась все яростнее. Я постарался забыть о ней. Крепче сжал в тисках объятий свою хныкающую ношу. Краешком рта прижался к спутанным волосам и перешел на реактивный бег. Лапусик наконец умолк, что позволило мне собраться с мыслями и быстрее добраться до будто вымершей трассы. Первого встречного автомобиля ждали, небось, целый час. Не обращая внимания на властительный холод поздней осени, я развалился у обочины под облупившимся дорожным указателем, устроил девушку у себя на коленях и осчастливлено смежил веки. Покой. Радость, потому что она рядом. Живая, не совсем здоровая, полувменяемая и такая незатыкаемая. Совсем как я в лучшие времена. И колющая тревога, взявшаяся из ниоткуда.

Бурчание на ладан дышащего мотора я расслышал еще до того, как груда металлолома рывками вкатила в поле зрения. В качестве водителя выступал унылый и заспанный мужчина лет сорока-пятидесяти. Не самый опрятный вариант завтрака, конечно, но не в моем положении кочевряжиться. Снял с себя бормочущую куколку, с натяжкой выпрямился, поборол чертов позвоночник, которому вдруг взбрело вспомнить о почтенном трехсотлетнем возрасте. Невозмутимо встал посреди проезжей части. Поза, спору нет, соответствующая. Руки на ширине плеч, грудь вперед, челюсть квадратиком и так далее. Эталон решимости и воинственных помыслов. Обглоданный молью шофер заприметил меня в последний момент. В панике утопил педаль тормоза и неумело вильнул в сторону, силясь объехать неподвижное препятствие. Драндулет экстремальную ситуацию оценил по-своему. Фыркнул, снимая с себя полномочия, чихнул, пустил через капот струю едкого сизого дыма и гордо замер. Я, со стороны смахивающий на ожившего протагониста фильма ужасов (чего только стоила изувеченная физиономия, не говоря уж о заляпанной кровью одежде), спокойно приблизился к колымаге, воспитанно побарабанил в окно, приветствуя вопящего человечишку уродливой улыбкой. Дернул водительскую дверцу на себя. 'Везунчик' попытался ее заблокировать, да не учел двух фактов. Во-первых, я гораздо быстрее. Во-вторых, злить меня голодного очень и очень неумный поступок. Так что весьма упитанного дядечку ожидала незавидная участь. Я не дал ему и пискнуть, как выволок из машины, прислонил к кузову и споро отыскал указательным пальцем восходящее ответвление аорты. Должен признаться, все эти пижонские замашки Верджила со скальпелями, ножами и лезвиями мне не по душе. Еще на стадии 'молодо-зелено' я понял, что от укусов получаю ни с чем не сравнимое удовольствие. Другие называют этот вполне естественный процесс животной кормежкой, кривят носы и сетуют на моветон, а мне всё равно нравится.

Вот и сегодняшнее утро не обзавелось исключением. В глотку хлынул водопад обжигающе горячей крови. Мертвое сердце с упоением подхватило ритм пока еще здравого кроветворного органа жертвы. Желудок расправил плечи и прекратил скулеж. В голове прояснилось. Тело налилось легкостью и силой. Я мгновенно приободрился и походя затянул свежей кожей самые назойливые раны — на лице и шее. На спину, увы, не нашлось терпения.

Умертвив мужичка незатейливым удушьем (пусть дружище побалует себя кровью с переизбытком углекислого газа, бодрит), я оттащил упитанную тушу к багажнику и перевел взгляд на Астрид. В принципе, психоз за истекший час никуда не исчез. Взгляд по-прежнему дикий, движения резкие и отрывистые, дыхание потрясающе частое.

'Опустевшая кормушка, блин, тоскует без кукушки', - подобрал я точную рифму ко всему увиденному, осторожно подходя к еле держащейся на ногах лапусе. Руки приходилось держать на виду, ведь только Папе Римскому известен ход ее мыслей.

Дошел, остановился. Хотелось бы послушать советы внутреннего психолога. Впрочем, обошлись собственными силами.

— Садись в машину, котик, — неуверенно воззвал я к удалившемуся в заоблачные дали разуму. — И дождись нас, окей? В смысле меня и Верджа.

— Ты приведешь его? — с хрипотцой поинтересовалась она, поднимая на меня удивленный взгляд. — И моих родителей тоже?

Ага, и отряд бойскаутов в придачу. Я пообещал на аркане приволочь всех, кого только встречу, уложил это болезненное несчастье на заднее сиденье, укрыл ей ноги сорванным с кресла вязаным чехлом из верблюжьей шерсти. Сел за руль, отогнал автомобиль с трассы, оставив его под сенью раскидистого дуба с облысевшей кроной. Вернулся за 'свежатинкой' для товарища, взвалил это ожиревшее от отечественных гамбургеров убожество на плечо и рысью помчался на выручку приятелю. Какие бы кошки между нами не носились, какие бы боевые действия не происходили, я всегда буду воспринимать его как брата. Потому что он — моя семья. Своенравная, временами отвратительная, эгоистичная, сволочная по характеру и…родная, в общем. Я не знаю, почему отношусь к Габсбургу именно так. Мы никогда не были закадычными корешами, не трещали на личные темы, да и вообще ладили не лучшим образом. И всё же, всё же…

Эх, порой и мне трудно выразить словами свои чувства, поэтому вернемся к действию. До заброшенного здания (судя по облупленной табличке, красующейся у дверей главного входа, нацист держал нас в психиатрической лечебнице имени Роберта Шелкиса) я добрался без проблем, если не считать за таковые мучительные спазмы в позвоночнике. А вот отыскать ранее покинутый подвал, где остался Вердж, вышло куда более мудреной задачей. В итоге с остывающим трупом на плече я бесцельно прошлялся по цокольному этажу целых десять минут и лишь затем наткнулся на неприметную лестницу длиной в добрых полмили. Изнуренный Бэтмен попался мне на половине пути. В полубезумном состоянии, истекающий кровью он, потеряв ориентацию в пространстве, похвально карабкался вверх по бетонным ступенькам. Ползком, на четвереньках, по-пластунски — как угодно, только бы поскорее вырваться из плена той смердящей ванной. И это его желание мне было очень близко.

— Кушай, сына, от пуза, — с притворной слезой проголосил я, сваливая ношу у ног измотанного вампира.

Тот посмотрел на меня с недоверием, молча пощупал прокушенную шею, убеждаясь в теплоте доставленной крови, и с детским восторгом в глазах принялся восстанавливать жизненные потери. Пил жадно, без продыху и оглядки на воспитание втягивал в себя сладчайший нектар и по-звериному щурился от удовольствия.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он, когда, насытившись, сумел оторваться от почти неотделимого от плеч горла. — За все спасибо, Лео.

— Да чего там, — якобы смущенно потупился я, исподлобья стреляя хитрыми глазками в сторону розовеющей физиономии. — Я же не за бесплатно старался.

Вердж нахмурился, заслышав окончание моей реплики, предосудительно помотал башкой с грязными волосами, но от комментариев воздержался. Видно, поберег нервы для следующего раза.

— А теперь увози отсюда Астрид, — по всем признакам насильственно выдрал он из себя нежелательную фразу, медленно и 'по стеночке' поднимаясь с облупленных ступенек. — К себе или в гостиницу, мне без разницы, лишь бы подальше. Я приеду как только…черт, — яростно ухватился дружище за травмированную грудь, которая заживлению поддавалась с большой неохотой. При этом старина умудрился сжать ладонь с одним сохранившимся ногтем, отчего разверстые раны на пальцах закровоточили с утроенным рвением. Да-а, недурно пообтрепал его дедуля Волмонд, совсем недурно.

— Слушай, — внезапно вспомнил я о своих увечьях и повернулся к Верджилу спиной, попутно задирая края куртки и футболки, — глянь чего там, а? Жжет, не переставая.

— Где? — не сразу сориентировался счастливый обладатель встроенного в кору головного мозга прожектора. — А-а, вижу…

Мне не пришлись по вкусу его мгновенно угасшие интонации, так, будто некто невидимый ловко выкрутил рычажок изъяснений приятеля до минимума. После чего округу охватила полуденная кладбищенская тишина. Габсбург минуты три любовался саднящим увечьем, зачем-то лапал жутко зудящие участки и затравлено молчал до тех пор, пока я не выдержал.

— Ну? Жить буду? — тупо вопросил мой панически настроенный голос, обращенный к наклонному потолку. — Герр доктор, объявите диагноз!

— Лео, а что сказал Мердок перед тем как… — впервые слышу заикающегося снайпера с позывным Дебилятинка (для простоты обращения). Совсем нехорошо мне стало от воспоминаний о предсмертной реплике фашиста, на личное озвучивание которой банально не хватило духу. — Привет от Северина, верно?

Я сглотнул, 'зашторил' спину и плавно, словно ступал по тягучей болотной трясине, обернулся лицом к старику Верджу. В его отведенном взгляде и дергающейся нижней губе я отыскал ответ на свой безобидный вопрос: 'Что за хворь со мной приключилась?'. И понял, какой пердимоноколь распознал его востренький солдатский радар.

— Сколько? — сухо обратился я к цифрам, немея до самых подтяжек. — Двадцать дней? Десять? Сколько мне осталось?!

— Неделя, — практически пропищал мой убеленный сединами знаний товарищ, — до полного разложения. В сознании ты пробудешь не больше трех дней.

Три дня? ТРИ ДНЯ! Мать вашу за ногу!

Я круто развернулся на носках кроссовок и сломя голову ринулся вверх. Чтобы сбежать от треклятых сочувственных вздохов. Скрыться от ненавистной жалости. Дать волю эмоциям, доселе неизвестным моей безнравственной натуре. И осмыслить вынесенный вердикт. Я умру. Через три дня. В процессе обратного обращения. Неотвратимого. Болезненного. Страшного. От той гниющей раны на спине, оставленной немцем. По просьбе моего дражайшего папика.

Овации в студию! Месть двухметрового блондинчика удалась на славу. Я и предположить не мог, что до такой безбожной степени обозлил батеньку недавней фишкой с шантажом. А он, значит, паскуда, решился на крайние меры. С его-то хвостиком в семь столетий отыскать Волмонда дело плевое, как и снабдить генерала толикой важных стратегических сведений, ведь в суть моего обращения были посвящены всего два существа. Мистер сволочь Гудман и Астрид, но ей известно отнюдь не все. Вампиры не настолько глупы, чтобы трепать языком на опасные темы. Вот и я уберег ее нежные ушки от основополагающих подробностей.

'Я тебя породил, я тебя и убью!' — вот она, сучья жизненная правда.

— И что мне делать? — по-детски обиженно осведомился я у ближайшей стены, зло врезаясь кулаком в обветшалую кирпичную кладку. Хрустнули костяшки пальцев. В месте их соприкосновения с перегородкой возникла дыра. Вторая. Третья. Пятая. Девятая. Я бы с радостью проделывал отверстия головой, потому что стоящий под черепом гул и гомон убивал меня раньше срока. — Я не хочу! — криком здесь не поможешь. — Я не хочу умирать!

— Я знаю, — прервал мой ор раздавшийся сзади фальцет, позорный обладатель которого усмиряюще повис на моих плечах. — Мы что-нибудь придумаем, обещаю, брат.

Без понятия, что повлияло на меня сильнее. Его пустой треп о несбыточном или скупое родственное обращение, произнесенное сердцем, ставшее моей отдушиной на следующий десяток минут. Кажется, всё и сразу. На глаза навернулась позабытая издревле соленая жидкость. Грудную клетку стянул недостаток кислорода. Я шумно прочистил нос, замаскировав это грехопадение кашлем. И жадно обнял друга.

Хорошо, что тот момент обошелся без участия свидетелей. Истерика двух взрослых мужчин — зрелище не для слабонервных.