Оскверненная

Извлечение из «Описания Падения»

Иногда девушке приходится нелегко, особенно когда тебе шестнадцать и нужно вытаскивать мокрые сети на палубу, скользкую от чешуи и слизи. Еще тяжелее, если ты к тому же по рождению принадлежишь к дастелцам, бездомным скитальцам, которым позволено рыбачить только на рифах Глубоководья.

Это несправедливо, думала Бравена Уэйвскиммер. До рифов приходилось добираться несколько дней с Южного Сафана – одного из Разбросанных островов, где жило большинство рыбаковдастелцев, а это означало, что весь улов следовало выпотрошить и засолить на борту еще до возвращения в порт. В результате, конечно, они не выручали столько, сколько платили за свежую рыбу местным рыбакам – гражданам Разбросанных островов.

«Это замкнутый круг», – шептала Бравена себе под нос. Проклятый бесконечный круг бедности. Они работали больше, чем другие, а получали меньше – и все потому, что они дастелцы, а не жители Разбросанных островов: граждане островного государства, которого больше не существовало.

– Смотри, что делаешь, – проворчал дед Бравены. – Ты чуть не упустила ту рыбину.

Бравена подцепила крюком скачущего по палубе тунца и отправила его в садок. Дед снова принялся поднимать сеть лебедкой.

«Мне вообще не следовало бы этим заниматься, – с возмущением думала Бравена. – Это мужская работа. Если бы только папа не утонул в море… Если бы у меня были братья, а не целый выводок сестер…

Да и вообще, если бы Мортред не отправил Дастелы на морское дно почти сто лет назад…»

Эту историю Бравена, пока был жив ее прадед, слышала часто. Выйдя в открытое море на лов на принадлежавшей их семье лодке, он своими глазами видел, как ушли под воду далекие острова. Сначала никто этому не поверил. Рыбаки с уловом отправились в Аруту, рассчитывая, что острова в любой момент покажутся из тумана – но архипелага на месте не оказалось. Рыбаки подобрали двоих потрясенных людей – обладающих Взглядом, – которые цеплялись за доски от чьегото дома среди качающихся на волнах обломков: плавучий мусор покрывал морскую гладь на мили во всех направлениях. И еще всюду были птицы – растерянные, мечущиеся, жалобно кричащие птицы. Птицами были – хотя прадед тогда этого и не знал – жители Дастел, все, кроме обладающих Взглядом. Многие из них неуклюже садились на его лодку, слезно моля спасти их, помочь…

Разве он их не узнает? «Посмотри на меня, я твой кузен Этеральд! А я – твоя соседка Аирабет!»

Однако прадед не понимал, что они ему говорят. Он не понимал, о чем пытаются ему рассказать птицы, облепившие мачту и снасти его лодки. Они чирикали и чирикали, но их слова оставались загадочными не только для него, но и для других птиц.

Никто не мог разобраться в случившемся еще очень долго. Теперь же не было на Райских островах секрета, который хранили бы так неукоснительно: выжившие жители Дастел знали, что их ближайшие родичи – обладающие разумом птицы. Не те, конечно, кто стал жертвой заклинания, а их потомки.

Маленькие бурые птички с алой полосой на груди, создавшие собственный птичий язык и способные понимать речь людей. Бравена выпутала из сети последнюю рыбину, распрямила ноющую спину… и увидела нечто, чего быть не должно.

– Дедушка, что это?

Старик посмотрел в ту сторону, куда смотрела Бравена. За кормой в воде началось неожиданное бурление, возник странный водяной бугор. У них на глазах водяной вихрь рос, раскидывая щупальца по спокойной поверхности.

– Должно быть, стая какихто рыб, – сказал старик с удовлетворением. – Поставька передний парус, девонька.

Бравена перешла на нос, а ее дед поднял якорь; однако, возясь с парусом, девушка продолжала следить за странным явлением.

– Не похоже на рыбу, – сказала она. Дед развернул лодку, и парус надулся, поймав порыв ветра. – Уж не кит ли… или морской дракон?

Дед нахмурился и повернул руль, ставя лодку бортом к волне. В поведении воды было чтото странное. Она казалась кипящей… или это на поверхность из глубин пробивался какойто чудовищный левиафан? Вода колыхалась. Стая перепуганных рыб промчалась мимо лодки, и в които веки ни Бравена, ни ее дед не обратили на нее внимания.

– Думаю, нам лучше отсюда убраться, – неожиданно сказал старик. – Ставь главный парус, девонька, и поскорее. – Тревога в его голосе заставила Бравену ухватиться за фал, не тратя времени на то, чтобы поинтересоваться причиной. Конечно, одно дело – предложить убраться, и совсем другое – сделать это, когда ветра почти нет. До того как началось непонятное бурление, поверхность океана была почти гладкой, а ветерок – игривым и непостоянным: он то поднимал маленькие волны, то совершенно стихал.

Поставив парус, Бравена посмотрела за корму.

Посреди кипящего океана чтото вздымалось вверх, как гигантская костлявая рука, тянущаяся к небу. С нее текла вода, обнажая красные голые пальцы, сверкающие на солнце. Бравена еще не успела осознать то, что видит, когда поверхность воды расступилась, как если бы какойто великан разорвал ее снизу. Куда бы она ни посмотрела, всюду из воды поднимались какието непонятные формы, рождая в море новые течения. Несколько дельфинов, блестя серебряными боками, удирали, в панике выпрыгивая из воды.

Налетел порыв ветра, и лодка резко накренилась. Бравена вцепилась в руль, разинув рот глядя на то, что творилось за кормой лодки. Алые стволы, черные, лишенные листьев деревья, клубки водорослей, лиловые, зеленые, золотые колонны появлялись из океана и взмывали к небу. Между ними текли пенистые водопады: вода устремлялась обратно в океан.

С морского дна продолжали подниматься утесы. Пурпурные и черные деревья – кораллы, как поняла Бравена, – оказались уже в десяти футах от края воды и продолжали свое восхождение вверх вместе с покрытыми водорослями скалами и песком. Бурление воды все больше приближалось к лодке, изпод воды появлялись все новые рифы. Показавшаяся одной из последних глыба, усеянная раковинами и морскими анемонами, выглядела странно угловатой; ее углы были слишком правильными, чтобы возникнуть естественным путем. Башни, лестницы, стены… целые улицы из покрытых кораллами зданий. Рыбы застревали в колеях давно ушедших на дно дорог, бились под жаркими солнечными лучами, беспомощные и задыхающиеся.

«Они обречены», – подумала Бравена, и печаль пронзила ее сердце, как нож. Вся эта жизнь должна была погибнуть на солнце…

Бравена вцепилась в деда.

Тот смахнул с глаз слезы и прошептал:

– Дитя, это всетаки случилось! Наконец случилось… – Их лодку подхватили откатывающиеся от суши волны и понесли прочь по кипящему морю.

– Что случилось? – спросила Бравена; она догадывалась, что должна и сама сообразить, но была слишком поражена, чтобы думать.

– Разве ты не понимаешь, девонька? – Он обвел рукой поднявшуюся за кормой сушу. – Это же Дастелы! – Его лицо сияло радостью, несмотря на то, что из глаз по морщинистым щекам текли слезы. – Когдато здесь был город, прямо здесь – вон видишь здания? Может быть, это и есть порт Арута. Бравена, Мортред умер! Мы снова можем вернуться домой…

Послеморье, 1797

Аниара айси Терон

Запись в дневнике

23 первого месяца Двух Лун, 1794

Делая записи в своей каюте на борту «Морского ветерка», я удивляюсь: неужели это в самом деле я, Аниара айси Терон, отправляюсь на Райские острова? Веснушчатая, совсем не романтичная, ничем не выделяющаяся Аниара – и принимаю участие в приключении, о котором большинство мужчин смеет только мечтать! Да не может такого быть! И все же именно я – незамужняя женщина, преодолевшая сопротивление семьи,– смотрю, как берега Келлса быстро уходят за горизонт, а впереди расстилается безбрежный океан. Ну разве это не приключение!

Правда, рядом со мной сидит сестра Лескаль айси Бог, читает религиозные трактаты и молится за мою заблудшую душу. Мои родители согласились отпустить меня только при условии, что я отправлюсь в сопровождении старшей проповедницы ордена Эфирных монахинь, а уж сестра Лескаль наверняка может считаться старшей: ей, должно быть, около семидесяти. Пожалуй, она слишком стара для подобного путешествия, но тем не менее глаза ее горят миссионерским рвением, когда она представляет себе, сколько языческих душ спасет.

Правда, гдето на борту пребывает Шор айсо Фаболд, которому поручено присматривать за Аниарой, «чтобы с ней не случилось ничего плохого, раз уж она настояла на этом своем сумасбродном желании». Бедный Шор… Он возненавидел меня, и мы, конечно, будем, насколько возможно, избегать друг друга. Но увы: разве возможно избегать когото на корабле, который меньше, чем наш городской садик в Послеморье? Мы обедаем за одним столом, поднимаемся по одним и тем же трапам, прогуливаемся по одной и той же палубе. Мы вежливо киваем друг другу и желаем доброго утра, однако в душе Шор кипит. Подумать только: было время, когда я была готова выйти за него замуж, если бы он сделал предложение, и считала бы себя счастливицей.

Это было до того, как он обнаружил мое непреклонное желание отправиться на Райские острова, до того, как узнал, что я читаю все переводы его бесед с Блейз Полукровкой и Келвином Гилфитером. (Я уговорила молодого клерка из библиотеки Национального Общества научных, антропологических и этнографических исследований некеллских народов тайком снимать с них копии для меня в обмен на обещание обеспечить ему пост библиотекаря в загородном имении моего кузена. Мы оба выполнили условия сделки. Ну вот, я и призналась в собственной греховности. Я совершенно бессовестная девица.)

Конечно, в том, с какой антипатией ко мне теперь относится Шор, много иронии. Семена тех качеств, которые ему так не нравятся во мне, были посеяны в результате знакомства с рассказами Блейз Полукровки, – и именно он благодаря своим беседам с Блейз невольно открыл мне возможность иного будущего. Блейз показала мне, что в жизни женщины могут быть не только покорность, благочестие и «прогулки по саду на свежем воздухе» ради поправления здоровья. Да, бедный Шор… Он восхищался моим интеллектом и моей независимостью, но в конце концов возненавидел проявления того и другого. Сам факт, что я добилась официального королевского разрешения отправиться в путешествие – ее превосходительство супруга Протектора поручила мне изучить положение женщин в обществе Райских островов, – для него тяжелый удар.

В результате мы настороженно обходим друг друга и притворяемся, что равнодушны к нашему общему прошлому. Неловко, конечно, но я совершенно не раскаиваюсь в том, что сделала. Мой обман был скверным поступком, признаю, но Шор не давал мне читать записи его бесед с Блейз, так что выхода у меня не было. Он раздразнил мое воображение рассказами о ней, но пытался скрыть от меня ее высказывания. Действительно ли я бесстыдная шлюха, как он назвал меня при нашей последней ссоре? Может быть. Но я все равно не позволю ничему помешать мне найти эту женщину, которая родилась так далеко от меня, чья жизнь так отличалась от моего изнеженного существования – и во власти которой оказалось пробудить мою душу.

Здесь, на борту корабля, у меня с собой записи бесед с ней. Я не успела прочесть их все до отплытия. Я так еще и не узнала, сумел ли Руарт Виндрайдер, чья невозможная любовь к Флейм, Деве Замка с Цирказе, заставляла меня проливать слезы, пережить гибель дунмага Мортреда. Мне отчаянно хочется выяснить, преодолела ли Флейм свое осквернение дунмагией, родила ли она ребенка – наследника Мортреда, который и был источником ее осквернения. Вышла ли Блейз замуж, и если да, то за кого? И мне ужасно интересно, что это за таинственная Перемена, которую так часто упоминает Блейз. Я хочу узнать, что случилось с гхемфами: как и почему они исчезли. Шор рассказывал мне, что гхемфы наносили татуировки, говорящие о гражданстве, еще в тот год, когда на острова прибыли первые келлские исследователи, но потом неожиданно перестали. Шор ни разу не видел ребенка, родившегося после 1780 года, у которого на мочке уха была бы татуировка.

А главное, мне хочется узнать, что произошло с магией. Прав ли Шор, который считает, что она – вымысел, рожденный воображением и суевериями, чтото вроде коллективной галлюцинации?

Может быть, мне удастся найти ответ на большинство этих вопросов, если я прочту остальные имеющиеся у меня копии документов. Оттуда, где я сижу, мне видны два сундука, поставленные друг на друга под иллюминатором; из них получился комод с блестящими медными ручками. Все, что нужно сделать, – это открыть верхний ящик, и бумаги будут к моим услугам. И все же я не спешу их читать. У меня впереди месяцы путешествия, и следует распределить это богатство равномерно. Может быть, сегодня вечером я позволю себе прочесть первые страницы… хоть несколько.

Чтото Лескаль не сидится на месте. Удивительное дело: мы всего два дня в пути, а я уже знаю ее так же хорошо, как веснушки на собственном носу. Я, пожалуй, утешу ее и предложу прогуляться по палубе…