Особая примета

7. ПАН ДОКТОР БАРВИНСКИЙ

Майор Петренко, переговорив с главным хирургом, приехал в пятницу днем в Бялу-Суль и отправился на прием к Барвинскому. Румянцев рекомендовал затеять исследование желудка и желчного пузыря — процедуру довольно длинную и требующую повторных визитов к врачу. Он рассказал майору, на что жаловаться, как описывать начало и развитие болезни. «Трудно разоблачить симулянта, которого проинструктировал врач», — сказал Румянцев в заключение. Он советовал также добиться, чтобы Барвинский сделал майору рентгеновский снимок — сравнение со снимком, найденным в печке, могло кое-что дать.

Было без двадцати четыре, когда Петренко, пройдя через незапертую калитку, позвонил у подъезда. Маленькая немолодая женщина в белом фартуке с нагрудником и кружевной наколке на волосах впустила его в переднюю и помогла снять пальто. Отсюда он прошел в приемную — большую комнату, богато обставленную тяжелой кожаной мебелью. Здесь уже сидело несколько человек больных. Экономка Тереза — догадался Петренко — села за небольшой письменный стол с телефоном и предложила ему записаться и уплатить деньги за визит. Он назвал себя Яном Яновским, владельцем портняжной мастерской в Любнице, и, доставая бумажник, внимательно рассмотрел помощницу доктора. Вот уж никак не поверил бы, что это — мать Владека! Только в сильно выдающемся подбородке было что-то общее. А лицо острое, худое, с резкими чертами, пронизывающий, оценивающий взгляд, фигура тонкая, хрупкая. Записав Яновского в большую конторскую книгу и получив деньги, она молча указала ему кресло. Едва он уселся, пришел еще один пациент и вслед за тем начался прием.

Дождавшись своей очереди, Петренко вошел к врачу. Барвинский принимал в просторном, белом, больничного типа кабинете, с матовыми стеклами в окнах. За белым письменным столом сидел доктор — тот самый старик, которого майор видел через окно ресторана. Вблизи и в белом халате он казался еще толще — совсем шаровидным. На красном мясистом лице, как щелочки, блестели свиные глазки; маленький курносый нос, пухлые красные губы бантиком и особенно тонкий, писклявый голос, когда он заговорил, — все удивительно не гармонировало с его богатырскими усами, росшими не только на губе, но и от щек.

— Ну, что скажет пан Яновский? — спросил он, заглянув в лежавшую перед ним карточку.

«Смотри, совсем, как в поликлинике. Может, и на Влоцкого у него есть история болезни?» — подумал Петренко и начал свои жалобы.

Доктор терпеливо, кивая головой, выслушал длинный рассказ Яновского и задал ряд вопросов. Почти каждый ответ он перебивал словами: «Да, да! Можете не говорить, знаю!» Потом заставил майора раздеться, очень долго ощупывал его своими пухлыми руками с короткими в золотых перстнях пальцами, выстукивал, выслушивал. Петренко начал уже бояться, что при таком внимательном исследовании симуляция не замедлит обнаружиться. К его удивлению, закончив осмотр, Барвинский с огорченным видом покачал головой.

— Не хочу вас пугать, пане, но болезнь серьезная! — Он сдвинул на лоб свою белую шапочку. — Вы запустили ее, нужно было обратиться ко мне раньше.

В первый момент Петренко был так ошеломлен медицинским заключением, что вытаращил глаза, потом с трудом удержался от улыбки, но Барвинский, заметивший растерянность пациента, объяснил ее по-своему.

— Вы не падайте духом, все еще поправимо. Лечиться придется долго, нужно сделать ряд сложных исследований; должен вас предупредить, что это обойдется не дешево. Вы имеете средства?

Тут майор сообразил, в чем дело, и поспешил уверить доктора, что здоровье ему дороже денег и что он — человек обеспеченный.

— Какая же у меня болезнь доктор?

— Мы называем это... — Барвинский произнес очень длинное латинское слово, из которого Петренко запомнил только окончание «...патия». — Вам придется побывать у меня еще несколько раз, а месяца через два повторить курс лечения. Я бы вам советовал на время поселиться здесь, в городе. Ездить каждые три-четыре дня по железной дороге для вас будет утомительно. Моя помощница, панна Тереза, может порекомендовать вам местных жителей, сдающих комнаты.

Петренко поблагодарил, но сказал, что дело не позволяет ему надолго отлучаться из дома.

— Смотрите, как вам удобнее. Мы произведем анализы и посмотрим вас лучами, — сказал Барвинский, записывая что-то в карточке. — Скажите панне Терезе, что я назначил вам во вторник исследование желудка. А желчный пузырь поглядим в следующий раз. Она вас проинструктирует, как подготовиться. Только не падайте духом — мне случалось помогать и в более запущенных случаях.

Доктор любезно проводил пана Яновского до самой двери кабинета.

«Ну и попался! — думал Петренко, покидая дом Барвинского. — Слабительное пить, голодать сутки, а потом заставят глотать какую-то гадость или, чего доброго, начнут колоть, а то еще хуже — клизму поставят!»

Как все здоровые люди, не привыкшие к врачам, он очень не любил медицинские процедуры и даже побаивался их. А главное — приблизит ли все это к цели? Но делать нечего, назвался груздем — полезай в кузов.

И он, несколько удрученный, пошел по улице, отметив все же монтера, который с кошками на ногах карабкался на телеграфный столб перед домом доктора. Утром он возился с проводами на соседнем столбе, наверное, человек Войтеховича, наблюдает за домом. Счастливец! Ему не придется брать желудочный сок!

Однако события повернулись так, что хождение Петренко по медицинским мукам оказалось непродолжительным.

Когда во вторник утром он, приехав в Бялу-Суль, пришел на улицу Костюшко, она удивила его своим видом. В нескольких местах безукоризненный асфальт был взломан, желтели кучи выкопанной, глинистой земли. Невдалеке от дома Барвинского стояла пневматическая станция на автомашине, грохотал перфоратор, несколько рабочих рылись в траншее. Когда майор подошел к знакомой калитке, первое, что бросилось ему в глаза, был большой темно-оливковый автомобиль, стоявший на дорожке перед открытыми воротами гаража. Владек в том же синем халате чистил веником вынутый из машины ковровый половичок. Коренастый человек в спортивном костюме стоял рядом, словно следя за работой дурачка. Он обернулся на звук шагов — это был капитан Смирнов.

Офицеры обменялись быстрым взглядом. Смирнов, подмигнув, чуть заметным движением головы указал на Владека. Петренко мгновенно оценил создавшееся положение и понял, чего хочет от него товарищ. Он сделал несколько шагов по направлению к крыльцу дома и вдруг со стоном опустился на песчаную дорожку...

— Смотрите, пане! — услышал он встревоженный голос Смирнова. Шуршание веника прекратилось, немного погодя послышались тяжелые шаги, и глухой голос косноязычно забормотал:

— На землю сел!.. Эге! Зачем на землю сел?

Петренко опять застонал и лег на бок. Уголком глаза он увидел склонившееся над, ним лошадиное лицо с бесцветными тупыми глазами.

— Вот, вовсе лег... Эге! — бормотал Владек в недоумении.

— Ах, Иезус-Мария! — раздался рядом женский голос. — Ему плохо! Нужно нести его в дом, к доктору! Он больной!

— К доктору, к пану доктору! — подхватил сзади Смирнов.

Привычные слова «больной» и «доктор» дошли до сознания идиота. Петренко почувствовал, как его легко, словно ребенка, подымают на руки. Приоткрыв глаза, он увидел, что рядом суетится пожилая женщина в черном, вошедшая вслед за ним с улицы. Из окна приемной тоже заметили, что происходит в саду.

Щелкнул замок, входная дверь открылась, и резкий голос Терезы крикнул:

— Ну, Владек! Неси же пана скорее в дом!

Все так же, без малейшего усилия, великан с майором на руках поднялся на крыльцо, сопровождаемый женщиной в черном, и Петренко, опять приоткрыв глаза, с удовлетворением убедился, что от парадной двери гараж и автомобиль скрыты углом дома. Окна из приемной на ту сторону нет, припомнил он, а в кабинете — матовые стекла.

Владек внес его в приемную, которая на этот раз была полна народу — человек восемь больных. Все встали с мест. Майора положили на диван. Кто-то обмахивал ему лицо шуршащей газетой, кто-то взял за руку, нащупывая пульс. Потом он почувствовал резкий запах нашатырного спирта, чихнул и открыл глаза. Около него стоял Барвинский и смотрел каким-то новым, как ему показалось, испытующим взглядом. Едва их глаза встретились, как тревожное, напряженное выражение исчезло с лица доктора, свиные глазки забегали, губы заулыбались.

— Э, да это пан Янушевский?

— Яновский, пан доктор, я был у вас в пятницу.

— Да, да, как же! Что с вами случилось? Сильные боли в животе?

— Да нет, просто слабость... Голова закружилась... Наделал вам хлопот...

— Ничего, ничего, полежите, все пройдет сейчас. Пани Тереза, дайте пану валерианы с ландышем. Отдохните, сейчас мы вас посмотрим... Владек, ты иди отсюда, иди, иди...

Он почти вытолкнул дурачка в переднюю, вышел за ним, и из-за неплотно прикрытой двери донесся его писклявый голос, приглушенный и, как показалось Петренко, дрожащий от ярости. В приемную доктор вернулся более красный, чем обычно — почти синий.

— Ну как, лучше?

— Спасибо, доктор, все прошло.

Петренко уже сидел на диване, профессиональным чутьем ощущая, что произошло что-то неладное, допущен какой-то промах.

— Хорошо, так пройдем в кабинет. Панство простит нас, и я отпущу пана Яновского вне очереди — ему нужно скорее вернуться домой и полежать. Вот как обманчива бывает внешность, с виду — такой крепкий человек...

Продолжая говорить, он ввел Петренко в кабинет, раздел, положил на кушетку, быстро ощупал живот. Майору казалось, что Барвинский с трудом подавляет волнение, а короткие пальцы его слегка дрожат.

— Знаете, очень жаль, но придется отложить исследование. Неблагоразумно утомлять вас сегодня.

«Ему не терпится меня выпроводить. Что случилось?» — Петренко незаметно глянул на окно. Нет. Только встав на стул, мог бы доктор взглянуть поверх матовых стекол. В чем же дело?

— Что вы, доктор! Я сейчас совсем хорошо себя чувствую. Зачем утруждать вас лишний раз. И потом опять принимать слабительное? Может быть, от него мне стало плохо?

— Нет, нет, этого не может быть. Впрочем... — Доктору пришла новая мысль. — Как угодно, если вы в силах — прошу сюда.

Он провел Петренко в соседнюю освещенную электричеством комнату — небольшой рентгеновский кабинет. Доктор потушил свет, включил аппарат и, протолкнув майора за экран, минуты две вертел его туда и сюда.

— Пана когда-нибудь смотрели рентгеном? — спросил он.

— Нет, пан доктор.

Вспомнив наставление Румянцева, майор понял, что все делается только для вида — желудок так не исследуют. Что же, что случилось?

— Можете одеться. Должен вас поздравить — я ошибся, ничего серьезного у вас нет. Просто небольшое засорение желудка с раздражением печени. Пожалуйте в кабинет. Сейчас выпишем вам микстурку, все пройдет. Будете вполне здоровы и можете забыть о врачах.

Барвинский сел к столу писать рецепт. Петренко одевался, теряясь в догадках. Чтобы завязать галстук, он подошел к большому зеркалу над умывальником и понял все. Верхняя часть наклонно висящего зеркала отражала то, чего нельзя было увидеть через окно — ворота гаража и дорожку перед ними. Автомобиль был уже убран и ворота на замке. Ясно, Барвинский мыл руки, увидел в зеркало Смирнова около машины и заметил что-то, возбудившее его подозрение. Делать нечего, нужно уходить. Как у Смирнова? Может быть, и не потребуется больше разыгрывать больного?

— Вот, пожалуйста! Три раза в день по столовой ложке перед едой. И не думайте больше о своей болезни. Тереза скажет вам, сколько вы должны за совет и за исследование. Прощайте, пане Яновский!

Петренко покинул кабинет, удивляясь этому человеку — даже в очевидной тревоге он не забыл о гонораре. Последний, впрочем, оказался очень солидным. Расплатившись с Терезой и поблагодарив за участие больных и даму в черном особо, он вышел из дому. У ворот стоял Владек. Петренко и к нему обратился со словами благодарности, но тот сердито замычал в ответ и почти вытолкнул майора за калитку.

«Дурак, а понимает, что ему досталось за меня, — подумал Петренко, переходя через улицу. — А какая сила! Попадешься в руки, задушит, как котенка!»

Он поравнялся с окном ресторана и увидел Смирнова, сидевшего за столиком. Тот кивнул. Майор, завернув за угол, вошел и сел за соседний столик. Лицо Смирнова было невозмутимо; но когда хозяин, поставив перед майором бутылку пива и стакан, пошел обратно за стойку, Смирнов быстро протянул руку и открыл ладонь. На ней лежала орденская планка с двумя ленточками Боевого Красного Знамени и двумя — Отечественной войны. Таинственная машина была найдена.