Особо опасны

И с середины до конца девяностых братья Лотеры и картель Баха олицетворяли собой всю мексиканскую наркоторговлю. Они были членами Администрации президента, контролировали полицию штата и местных federales, возможно, похитили кандидата в президенты мексиканского происхождения и совершенно точно убили католического кардинала, который открыто выступал против наркоторговли. И все это сошло им с рук.

Но гордыня не доводит до добра. Лотеры зашли слишком далеко. Вашингтон надавил на мексиканцев, и те приступили к зачистке картеля. Главарь картеля, Бенджамин, теперь сидит в федеральной тюрьме в Сан-Диего; его брата Рамона, главного головореза картеля, пристрелили в Пуэрто-Валларте мексиканские полицейские.

И воцарился хаос.

Если раньше было три plazas, то теперь за власть боролось уже семь группировок. Сам картель после всех разборок разделился на две враждующие фракции. Одна из них, «Эль Азул», под предводительством одноименного лидера, бывшего подручного Лотеров, при поддержке картеля Синалоа сейчас является наиболее влиятельным картелем. Сам Эль Азул, прозванный так за невероятной глубины голубые глаза, на редкость обаятельный мужчина, предпочитающий топить своих врагов в бочках с кислотой.

Выжившие члены семьи Лотеров объединились под властью Эрнандо и стали сотрудничать с группировкой «Лос Зетас», в которую входили бывшие бойцы элитных подразделений по борьбе с наркотиками, решившие перейти на сторону зла и поработать на картель Баха. Эти господа предпочитали отрезать врагам головы.

— Мы видели запись, — сказал Бен.

— Тогда понятно, чего вы приехали, — догадался Деннис. — Ну, что я могу вам сказать, ребятки. И девчатки, — добавил он. — Я, конечно, буду страшно по вам скучать, как и по вашим деньгам, но все же… Бегите.

Бегите быстро и далеко-далеко.

Бен мечтал о мире и спокойствии.

Дайте миру шанс, представьте, будто нет на свете никаких стран и границ.[32] Ага, как же. А теперь представьте, будто на свете нет и никогда не было Марка Дэвида Чэпмена.[33] К чему бы это привело? Но дела есть дела, и Бен с друзьями, вытащив ноутбук, решили посмотреть, с какого адреса пришло им видео с «семью гномами».

Спустя восемнадцать электронных писем они договорились с картелем Баха о встрече — завтра в «Монтаже».

По этому поводу Бен забронировал в отеле номер за две тысячи баксов в сутки.

— А можно мы все втроем поедем? Приедем все такие из себя, а? — улыбнувшись, спросила О.

Парни сразу поняли, что она имеет в виду. «Все из себя» значило, что они проведут встречу с особым шиком — оденутся как надо, будут сорить деньгами, торчать в самых модных заведениях города, короче, оторвутся по полной.

Отличная мысль.

Почему бы нам не провести этот вечер так, как хочется нам, задумался Бен. Провернем все как надо. Отпразднуем закрытие дела, которое принесло нам много хорошего.

Пришло время перемен.

— Встреча завтра вечером, — сказал Бен. — Приоденьтесь, ладно?

— Значит, придется пробежаться по магазинам, — обрадовалась О.

Вернувшись домой, О увидела, как с парковки перед их домом отъезжает автомобиль Элеанор.

Такое ощущение, что эта тетка только и делает, что катается по их парковке.

Когда О зашла внутрь дома, Паку затащила ее в гостиную и усадила перед собой на диван. Им предстоял Серьезный Разговор.

— Дорогая моя девочка, — начала Паку, — нам надо серьезно поговорить.

Ой-ей-ей.

— Ты что, хочешь меня бросить? — трагическим шепотом спросила О, восседая на диванной подушке — именно по ней Паку похлопала рукой, указывая, куда ей сесть.

Ирония вопроса до Паку, конечно, не дошла. Она наклонилась поближе к О и глубоко вздохнула.

— Дорогая, — сказала она, глядя на дочь глазами, полными слез. — Мы со Стивом решили расстаться.

— С кем?

— Но это не значит, что мы тебя не любим, — заверила Паку, сжимая ладонь О. — Мы очень тебя любим, очень! Ты тут совершенно ни при чем, и… и в нашем расставании нет твоей вины. Ты ведь понимаешь это, да?

— Боже, — ахнула О. — Ты про чистильщика бассейна говоришь?!

О нравился чистильщик бассейна.

— Стив не собирается уезжать из города, — продолжала вещать Паку, — так что вы с ним можете видеться в любое время. Наш разрыв никак не повлияет на твои с ним отношения.

— Ты что, номера Шестого имеешь в виду?

— Я говорю про Стивена, твоего отчима, — непонимающе уставилась на нее Паку.

— Как скажешь.

— Мы пытались все наладить. Но он так негативно отнесся к моим занятиям с Элеанор! А Элеанор говорит, что я не должна тратить свое время на мужчину, который не поддерживает меня во всех моих начинаниях.

— A-а, то есть Шестой не одобрил твоих занятий с инструктором, который проинструктировал тебя его бросить, — поняла О. — Каков негодяй!

— Он очень хороший человек, просто я…

— Ой, ты что, хочешь сказать, что ты розовенькая? Мне-то Элеанор сразу показалась немного… — замялась О.

Мужеподобной.

Не то чтобы О имела что-то против лесбиянок. Они с Эш и сами, заторчав от травы, экстази или самих себя, предавались псевдолесбийской любви. Но это было не всерьез, так, просто экстренная мера в отсутствии альтернатив. Все равно что наесться фруктового льда, когда хочется нормального мороженого, а магазин закрыт и в морозилке ничего кроме льда нет.

А может, все наоборот.

О попробовала было представить себе Паку с пристяжным членом или лежащей под мужеподобной Элеанор, но картина оказалась столь вырви-мои-глаза-чудовищной и психологически-невосполнимо-травмоопасной, что она оставила эти попытки.

— Так что Стив от нас съезжает, — завершила свою тираду Паку.

— А можно я займу его комнату?

По дороге домой Ладо слушал радио. Ведущий какого-то ток-шоу долго распространялся по поводу «мудрых латиноамериканок». Ладо его рассуждения немало повеселили.

Он-то знал, кто такие эти «мудрые латиноамериканки»: те, у кого хватает ума заткнуться прежде, чем им влепят затрещину.

Его жена, например, весьма мудрая латиноамериканка.

Ладо с Делорес женаты уже почти двадцать пять лет, так что не надо говорить, будто такая модель брака бесперспективна. Делорес поддерживает порядок в их доме, вырастила трех красивых и почтительных детей и исправно исполняет супружеские обязанности, когда Ладо того хочется, но не чаще.

Их симпатичный дом стоит в конце тупика в Мишн-Вьехо. Типичный калифорнийский дом в типичном пригороде. Когда восемь лет назад они переехали сюда из Мексики, Делорес была в полном восторге.

Прекрасные школы, кругом парки, детские площадки, отличная бейсбольная команда, в которой два ее сына сразу же заняли ведущие позиции — Франциско стал питчером, а Джуниор аутфилдером, а старшая дочка Анджела в этом году даже вошла в группу чирлидеров.

Жизнь прекрасна.

Припарковавшись перед домом, Ладо выключил радио.

А еще медицинская страховка. Правда, кому она на хрен сдалась? Надо откладывать деньги, чтобы в случае болезни можно было о себе позаботиться. Для рабочих его ландшафтной фирмы Ладо пришлось купить медицинскую страховку, и его это немало разозлило.

Делорес стояла у плиты. Мудрая латиноамериканка.

— Где дети? — спросил Ладо, усевшись за кухонным столом.

— Анджела на тренировке, мальчики играют в бейсбол, — ответила его жена.

Делорес до сих пор guapa, тоненькая, как тростинка, даже после трех детей. Еще бы, подумал Ладо, учитывая, сколько времени она торчит в тренажерном зале. Надо было купить акции ее спортклуба, вернул бы хоть часть своих денег. Она же весь день там проводит! Ну или в спа-салоне, где ее приводят в порядок — ухаживают за ее волосами, кожей, ногтями, черт знает чем еще.

Сидит там и трепется с подружками.

Перемывают косточки мужьям.

Он совершенно не бывает дома, он совершенно забросил детей, он меня никуда не водит, он не помогает мне по дому…

Ну да. Потому что он занят — зарабатывает деньги, чтобы платить за дом, в котором он совершенно не бывает, платить за форму дочки для группы поддержки, за бейсбольные прибамбасы для сыновей, оплачивать репетиторов по английскому языку и чистильщиков бассейна, а еще машины, спортзалы, спа-салоны…

Жена вытерла перед ним стол.

— Что такое? — спросил он.

— Ничего.

— Дай мне пива, — велел Ладо.

Делорес открыла холодильник — новенький, за три тысячи долларов, — достала бутылку «Короны» и со стуком поставила ее перед ним на стол.

— Чего опять с тобой не так? — спросил Ладо.

— Ничего.

Раз в неделю его жена ходила к психотерапевту. Тратила очередную кучу тяжким трудом заработанных им денег, из-за которых она так на него обижалась.

Делорес считала, что у нее депрессия.

Поднявшись из-за стола, Ладо подошел и обнял жену за талию.

— Может, сделать тебе еще одного ребеночка?

— Si, только этого мне еще не хватало, — откликнулась Делорес и вывернулась из его объятий.

Она подошла к плите и вытащила из духовки форму с энчиладой.

— Как вкусно пахнет, — оценил Ладо.

— Рада, что тебе нравится.

— Дети придут домой на ужин?

— Только мальчики. Анджела гуляет с друзьями.

— Мне это не нравится.

— Да ради бога. Сам ей это и скажи.

— Мы должны ужинать вместе. Мы же семья, — настаивал Ладо.

Делорес с трудом сдержалась, чтобы не заорать.

Ужинать всей семьей! Когда ты удостаиваешь нас своим визитом, когда приезжаешь домой после своих непонятных делишек, когда не торчишь со своими muchachos, когда не трахаешь своих putanas — тогда конечно, мы должны ужинать вместе!

— Она в кафе с Хитер, Бриттани и Терезой, — процедила Делорес. — Dios mio, Мигель, ей уже пятнадцать!

— В Мексике она…

— Мы не в Мексике, — оборвала его жена. — Мы в Калифорнии. И наша дочь — американка. Мы ради этого сюда и приехали, помнишь?

— Мы должны чаще ездить домой, — сказал Ладо.

— Если хочешь, можем навестить твою мать на следующие выходные, — предложила Делорес.

— Посмотрим.

Делорес бросила взгляд на календарь, закрепленный на дверце холодильника магнитом.

— Нет, — покачала она головой, — не получится. У Франциско соревнования.

— В субботу или в воскресенье?

— Если выиграют, то и тогда и тогда, — ответила Делорес.

Я только и делаю, что развожу всех туда-сюда, как наемный шофер, подумала она. Бейсбольные матчи, футбольные матчи, гимнастика, походы к друзьям, магазины, занятия, химчистки, супермаркеты. Он обо всем этом даже не догадывается.

Скорее бы Анджела получила права. Смогла бы сама ездить, может, даже мальчиков иногда отвозить на занятия. Постоянно сидя за рулем, Делорес набрала три килограмма лишнего веса, которые тут же осели на бедрах.

Она, конечно, знала, что все еще привлекательна. Все-таки в отличие от других мексиканских жен ее возраста она себя не запустила. Все эти часы в спортзале — аэробика, беговая дорожка, гантели, выматывающие занятия с инструктором Троем. А еще диета — никакой газировки, никакого хлеба. И салон красоты — покраска волос, лакировка ногтей, уход за кожей… Выглядит она хорошо, но разве ему не все равно?

Всей семьей они выходят в свет где-то раз в месяц — в TGIF «Мари Каллендер» или, если Ладо расщедрится, в «Калифорнийскую пиццерию». Но чтобы сходить куда-нибудь парой, только вдвоем? В приличное место, с хорошим вином и изысканной едой? Делорес уж и не помнила, когда такое было в последний раз.

Или когда в последний раз у них был секс.

Все равно он ее совершенно не хочет.

Сколько уже прошло времени? Месяц? Два? Кажется, тогда он пришел домой в два часа ночи навеселе. Видно, не смог вечером найти себе шлюху, так что пришлось ей выступить в роле запасной, стать segundera.

В дом ввалились мальчики и тут же побежали к отцу. Они бросились рассказывать, сколько подач сделали, сколько очков набрали, и, пока Делорес на них не прикрикнула, даже не сняли бутсы. Наследили по всей кухне, опять Лупе, ленивая гватемальская puta, будет завтра ворчать, что на нее взвалили слишком много работы. Делорес любила сыновей больше жизни, но dios mio, господи боже, сколько же можно…

Внезапно ее словно громом поразило.

Она поняла, что хочет развестись.

«Монтаж».

Высококлассный отель.

На месте которого раньше был трейлерный парк «Остров сокровищ».

Тысячу якорей мне в задницу, я знаю, где тут зарыты кучи денег!

Кучи денег лежат в кассе шикарного прибрежного отеля, в котором представители высшего света снимают номера по четыре тысячи за ночь. Неслабый контраст по сравнению с кучкой пенсионеров и нищих лузеров, живущих в трейлерном парке и трясущихся над каждой копейкой. Свои жалкие кучки денег они относят в местный винный магазин да владельцу закусочной, где подают тако. Примитивный бартер для примитивных созданий.

Сносите эту помойку и возводите на ее месте шикарный отель с околофранцузским названием. Затем выясните максимум, который готовы отдать за номер местные, и удвойте эту цифру — и народ к вам повалит.

Бен с Чоном забронировали номер только на полдня. Они решили обойтись без ночевки, поэтому им удалось сэкономить и потратить всего лишь две тысячи долларов. За эту сумму они получили отдельный коттедж с окном во всю стену, за которым открывался прекрасный вид на самое лучшее место для серфинга в Калифорнии. Они заказали обед в номер и тут же его съели — решили с едой не тянуть, чтобы не прерывать потом встречу. Представители картеля очень не любят шастающих туда-сюда официантов. Им все время кажется, что это переодетые копы, увешанные диктофонами и камерами.

Ну да пусть не переживают.

Бен привез своих собственных умельцев — Джеффа и Крэйга, двух торчков и компьютерных гениев по совместительству. У них даже есть офис на Брукс-стрит, в котором они, правда, никогда не появляются. Если вам срочно нужно их увидеть, отправляйтесь на пляж внизу Брукса. Там сядьте на скамейку напротив океана и помашите рукой — если парни вас узнают, то бросят заниматься серфингом и подплывут поближе. Они могут позволить себе такой образ жизни — когда-то они изобрели систему наведения для бомбардировщика «B-1», а теперь занимаются тем, что обеспечивают неприкосновенность всей важной для Бена информации.

Как же они заполучили эту работу? Однажды, заприметив Бена в кафе «Гейдельберг», которое располагалось внизу их «офиса», они, со стаканчиками кофе в руках, подсели к нему за столик. Достав ноутбук, они продемонстрировали Бену всю его переписку за последние три дня.

Чон немедленно захотел их убить. Бен же их нанял.

Расплачивался он с ними наличными и травкой.

Так что сегодня ребята приехали в «Монтаж» и убедились, что номер чист и их не подслушают какие-нибудь молодцы из «алфавитных агентств».[34] Затем они установили глушилки, чтобы шпионы, буде такие найдутся, услышали не участников встречи, а шорох, визг и стрекот, словно внутри играет подростковая рок-группа.

Чон тоже внимательно обошел территорию — смотрел, не притаились ли где снайперы, они же sicarios. Впрочем, он прекрасно понимал, что делает это скорее для очистки совести — никто в здравом уме не будет устраивать кровавые разборки в «Монтаже». Репутация пострадает. Капиталисты рьяно блюдут Первую заповедь: да не восшути с деньгами. Сложно себе представить бойню на Родео-драйв[35] — просто потому что их там не бывает. Ну, если только какой-нибудь почтальон не сойдет с ума и не начнет расстреливать сограждан. Если бы тут до сих пор стоял «Остров сокровищ», тогда осколки костей и обрывки кишок летали бы повсюду, словно в плохом ужастике, но теперь здесь «Монтаж». Монта-а-а-аж. Как это по-французски, как изысканно звучит!

Богатые не мешают друг другу зарабатывать и веселиться.

Или отдыхать.

Но Чон все равно решил все проверить — в конце концов, все бывает в первый раз. Всегда есть исключение, подтверждающее правило. Чувак, который вдруг скажет: «Пошли вы, меня ваши правила не касаются». Слишком гордый для этих правил. Псих, который в стиле ранних фильмов Джона Ву выскочит на идеальные лужайки с цветочными клумбами и откроет огонь, только чтобы продемонстрировать, насколько ему наплевать на традиции и правила.

Так-то оно так, но мы-то имеем дело с картелем Баха. А у них во владении множество отелей в Козумеле, Пуэрто-Валларте и Кабо, и они понимают, что свистящие по воздуху пули заставят touristas нервничать. Немцы перестанут заниматься парасейлингом, если сочтут, будто их леска может в любой момент разорваться от шальной пули, и они улетят далеко за озоновый слой. (Да уж, такого никому не пожелаешь, верно?)

Когда Чон вернулся с обхода, Бен не удержался и решил его поддеть:

— Ну как, много заметил мексиканцев в сомбреро? С висячими усами и патронташами?

— Да пошел ты, — отозвался Чон.

А ведь с этой фразы все и началось.

Оба представителя картеля были в серых костюмах от «Армани».

Черные шелковые рубашки, расстегнутые на пару верхних пуговиц. Никаких золотых цепей.

Манжеты с запонками. Итальянские ботинки.

Совсем не в стиле Бена — тот сидел в выцветшей джинсовой рубашке, выцветших джинсах и кожаных сандалиях. Да и не в стиле Чона — черная футболка, черные джинсы, высокие «Мартенсы».

Мужчины обменялись рукопожатиями.

Представились.

Бен.

Чон.

Джейми.

Алекс.

Mucho gusto, очень приятно.

Джейми и Алекс — типичные представители высшего класса Бахи — уроженцы Сан-Диего с родителями из Тихуаны и двойным гражданством. До тринадцати лет учились в Тихуане, затем перебрались в Бишопс-скул, привилегированную школу в Ла-Хойе. Закончили университет в Гвадалахаре. Джейми был бухгалтером, Алекс — юристом.

А&Д не какие-нибудь курьеры и мальчики на побегушках.

Нет-нет, они высокооплачиваемые и уважаемые специалисты, менеджеры верхнего среднего звена в картеле. У них есть и фондовые опционы, и расширенная медицинская страховка со стоматологией, и система пенсионного обеспечения, и даже право пользоваться корпоративными шале в Кабо.

(Из картеля Баха редко кто уходит. Не потому, что клянутся на крови быть верными этому делу, и даже не потому, что боятся расправы. Просто потому, что… Ну вот вы сами неужели ушли бы с такого места?)

Бен подал обед.

Утка в соевом соусе с зеленым луком. Сэндвичи с панчеттой вместо бекона, с копченой индейкой и рукколой. Подносы с суши, тарелки с салатами. Свежие фрукты — манго, папайя, киви, ананасы. Кувшины с чаем со льдом, с холодной водой и газировкой «Арнольд Палмер». Тающее во рту печенье, шоколадное и овсяное с изюмом.

Кофе.

Все крайне вкусное и свежее.

Алекс начал переговоры.

— Прежде всего, — заговорил он, — я хотел бы вас поблагодарить за то, что вы организовали эту встречу.

— Не стоит, — откликнулся Бен.

— Мы очень ценим вашу готовность диалогировать, — продолжал Алекс.

Идиот, раздраженно подумал Чон. «Диалог» — это существительное, от которого нельзя образовать глагол! Как и от слова «декапитация». А вот глагол «обезглавливать» имеет право на существование.

— Правда, было бы очень здорово, если бы вы первыми высказали свое желание побеседовать, прежде чем предпринимать какие-либо действия, — заметил Бен.

— И что, вы бы тогда согласились на диалог?

— Разумеется.

— Неужели? Насколько мне известно, последний раз, когда кто-то захотел обсудить с вами проблемы общего рынка, вы решили эту проблему без лишних слов — при помощи оружия, — заявил Алекс и многозначительно посмотрел на Чона.

Чон уставился на него в ответ.

Да пошел ты.

— Могу вас заверить, — продолжил Алекс, — что мы не какая-нибудь банда байкеров.

— Мы прекрасно знаем, кто вы такие, — откликнулся Бен.

Алекс кивнул, и…

— Мы не собираемся требовать, чтобы вы перестали выращивать марихуану. Мы хотим получать от вас товар по такой цене, чтобы мы могли реализовывать его с приемлемой прибылью, — сказал Алекс. — Но этот план не получится осуществить без вас. Вы будете производить марихуану и сохраните лояльных к вам клиентов.

Джейми согласно кивнул. Видимо, Алекс все правильно сказал.

— Короче говоря, вы хотите, чтобы мы на вас работали, — понял Бен.

— В общем, да.

— Я на это не пойду.

— Почему?

— Не хочу, — ответил Бен. — Я всю жизнь работал только на себя и на дядю работать не собираюсь. Ничего личного, вы уж не обижайтесь.

— Боюсь, наш клиент все-таки обидится, — откликнулся Алекс.

Бен пожал плечами. Типичная реакция для попсового буддиста — я в ответе только за себя, а действия других людей контролировать не в силах.

— Я вообще хочу выйти из дела, — попытался объяснить Бен. — Этот бизнес мне надоел, да и вообще превратился в обузу. Хочу заняться чем-нибудь другим.

— Например? — спросил Алекс.

— Например, экологически безопасными возобновляемыми источниками энергии.

Алекса такой ответ весьма озадачил.

— Это он про ветряные генераторы и прочую херню, — пояснил ему Джейми.

— О, — протянул все еще обескураженный Алекс.

— И про солнечную энергию, — добавил Бен.

— Он у нас гринписовец, — понял Джейми.

— Ну вот.

— А совместить оба этих занятия вы не можете? — спросил Алекс.

— Не хочу, — ответил Бен и вышел за дверь.

Чон проследовал за ним.

Друзья смотрели вниз, на пляж Элисо-Крик. На темные холодные глубины синего океана.

— Ты ведь тоже не хочешь на них работать, верно? — спросил Бен у Чона.

— Неа, — помотал головой тот. — Даже так: охренеть как не хочу.

— Значит, работать на них не будем, — кивнул Бен. — В конце концов, не могут же они нас заставить выращивать травку.

Он оценил юмор ситуации — по сути, мексиканцы пытались превратить их с Чоном в чернорабочих-фермеров. Сеять, выращивать, собирать урожай. Забавный такой обратный колониализм. Но это не для Бена.

— Может, пришить их обоих на хрен? — предложил Чон, оглядываясь на бунгало. — Отличная бы заварушка началась.

— Будда бы этого не одобрил.

— Этот жирный япошка-то?

— Жирный индус, — поправил его Бен.

— А я думал, он японцем был, — удивился Чон. — Или китайцем. Каким-то узкоглазым, в общем.

— Индус он был, — повторил Бен.

Вдвоем они повернули обратно к бунгало.

Бен не выдержал.

Чаша его терпения переполнилась.

Он весь кипел от возмущения. Довольно этого вашего бреда. Вы, ребятки, выкормыши организации, которая отрезала семи мужчинам головы, имеете наглость изображать из себя работников «Голдман Сакс»? Вы представляете монстров, которые убивают и мучают людей, и сидите тут и учите меня, как мне вести бизнес? Собираетесь увеличить свои прибыли, вынудив меня продавать товар по себестоимости — тоже мне, гениальный «бизнес-план»! Хотите, чтобы я жрал ваше дерьмо и причмокивал? Думаете, если головореза нарядить в дорогой костюм, он сразу станет бизнесменом? Он так и останется всего лишь разряженным бандюгой. Так что хватит выпендриваться и делать вид, будто вы приличные люди, а не вымогатели.

Тем не менее…

Хотите заполучить наш бизнес? Да ради бога.

В схватке с вами нам не победить. Да нам оно и не надо. Мы сдаемся.

Аста ла.

Вайа кон.

АГК.

(Адьос, гребаные козлы.)

Алекс обернулся и уставился на Чона:

— А вы-то что хотите нам сказать?

Ой, да ладно!

Нет, ну правда.

Мы и так знаем, что хочет сказать Чон.

Мы это уже обсуждали.

Его настрой. Который отстой. Прелестный отстой.

О поехала в торговый центр «Саут-Кост Плаза».

В Мекку и Медину всех южнокалифорнийских паломников, священное место, где ждут жертвоприношений их божества:

Аберкромби и Фитч, Армани, обувь Альдо, Адриано Голдшмайд, Америкен Игл и Американ Экспресс, Анн Тейлор и Анн Фонтейн;

Баккара, Бэлли, Баленсиага, Бэнг и Олуфсен, Банк Америки, Банана Репаблик (нарочно не придумаешь), Блумингдейл, Бордерс, Брукс Бразерс, Брукстоун, Булгари;

Валентино, Ван Клиф, Версаче, Викториас Сикрет, Викториас Сикрет Бьюти, Вахус Фиш Тако (см. «серфинг»), Вильямс-Сонома, Вольфганг Пак;

Годива, Гуччи, Гесс;

Де Бирс, Дель Тако (а эти-то что тут забыли?), Дисней-стор, DKNY, Дольче и Габбана;

Зара;

Ив Сен Лоран;

Каше, Картье, Клоэ, Кристиан Диор, Клейм Джампер;

Ла Перла, Лакост, Лалик, Лимитед (вот ни капли иронии);

Мэйси, Макдоналдс (см. Тако, Дель), Миу Миу (это еще что за херня?), Монблан;

Нью Бэлэнс, Найк, Нордстром;

Ойлили, Оптика, Ориджинс, Оскар де ла Рента;

Пиаже, Пионер, Порш-дизайн, Прада, Пьюр Бьюти (Чистая Красота, как же);

Ральф Лорен, Рандони Фирензе, Ресторейшн Хардвейр, Ролекс, Рум энд Борд («Полный пансион». Они это серьезно);

Сакс, Сальваторе Феррагамо, Сассун, Сирс (Сирс?), Смит и Хокен, Сони, Сангласс Хат, Сюр ля Табль, Свотч;

Тэлботс, Тин Вог, Территори Эхеад, Тиффани, Тиндер Бокс («Пороховая бочка» — да неужели?);

Фасоннабль, Фенди, Фоссил, Фреш (честное слово!);

Хьюго Босс;

Эмилио Пуччи, Эрме, Эрменегильдо Зенья, Эскада;

И еще тьма менее значимых божеств и святых.

О была истово верующей.

Будь у нее деньги, она бы посещала свои святыни хоть каждый день. Мы уже говорили, что она обожает ходить по магазинам? А говорили, что, вполне возможно, смысл всей ее жизни сводится к магазинам? Мы это не по злобе душевной говорим — О и сама это признает.

— Я хожу по магазинам, — призналась она как-то Бену, в очередной раз превысив лимит по своей кредитке, — потому что мне больше нечем заняться. Работы у меня нет, хобби тоже, цели в жизни тоже отсутствуют. Так что я покупаю вещи. Это я делать умею и люблю. Да и вообще, после шопинга я всегда себя отлично чувствую.

— Ты пытаешься заполнить внутреннюю пустоту поверхностными, неважными вещами, — ответил Бен.

(Буддист-лицемер.)

— Вот-вот. Я себя не уважаю, зато украшаю.

— Вещи не вернут тебе любовь бросившего вашу семью отца и не заставят твою буйную мамашу тебя уважать, — продолжил Бен, этот настырный плод любви двух психотерапевтов.

— Платные психотерапевты всегда мне это говорят, — ответила О. — Но я что-то никак не могу понять, какой из магазинов торгует и Любовью бросившего семью отца и Уважением безумной мамаши?

— Любой, — ответил Бен.

О меняла психотерапевтов чаще, чем некоторые люди перчатки. Даже чаще, чем она сама меняла перчатки. С их помощью она прекрасно объяснила себе всю свою жизнь — и то, что Паку чувствует себя виноватой в том, что не смогла обеспечить своей маленькой дочке нормальный дом, и потому пытается возместить это удушающей гиперопекой; и то, что Паку до чертиков боится старости и потому хочет, чтобы ее дочь всегда оставалась зависимой и беспомощной — ведь взрослые, самостоятельные дочки бывают только у старых теток.

— Это все Паку виновата, — заявила О.

— Виновата Паку, а отвечать тебе, — пожал плечами Бен.

(Проповедник-моралист.)

Бен уже все перепробовал. Он предлагал О завести какой-нибудь бизнес, но та отказалась — неинтересно. Он хотел оплатить ей любые занятия — живописью, музыкой, фотографией, чем угодно, но О на все это было наплевать. Он даже как-то позвал ее с собой за границу, работать в благотворительном обществе, но…

— Это твоя жизнь, Бен, — ответила О. — Не моя.

— Такая работа, особенно если не обращать внимания на отсутствие всяких благ цивилизации, приносит огромное удовлетворение.

— Не мне.

— Ты же не пробовала. Как знать, может, тебе понравится?

— Возможно. А как в Дарфуре с магазинами?

— Хреново.

— Видишь ли… — протянула О, изучая свое отражение в витрине, — …вообще-то говоря, человека вроде меня человек вроде тебя должен попросту ненавидеть. Но я такая милая, что ты меня любишь. А еще у меня отличное, хоть и немного странное, чувство юмора, я предана своим друзьям, как верный пес, у меня смазливая мордашка, но маленькие сиськи, зато в кровати я настоящий ураган. И вот из-за того, что ты, Бен, такой же верный пес, как и я, ты меня и любишь.

Бену нечего было на это возразить. О была права.

Однажды на О снизошло озарение, и она придумала, чем бы могла заняться в жизни. Кем работать.

— Здорово, — обрадовался Бен. — Ну и кем же?

Ему не терпелось узнать.

— Звездой своего собственного реалити-шоу, — объявила О.

— И о чем будет это твое шоу?

— Как о чем? Обо мне!

— Ну это ясно, но заниматься-то ты чем на нем будешь?

Типа, какими делами.

— За мной целый день будет ходить оператор, — объяснила О, — и снимать, как я живу. Получится что-то вроде «Реально реальной жизни в Лагуна-Бич». Девушка, которая изо всех сил пытается не превратится в реальную домохозяйку округа Орандж.

(О не раз уже предлагала сделать реалити-шоу, посвященное Паку с ее подружками, под названием «Реальные дырки домохозяек округа Орандж».)

— Нет, ну а заниматься-то ты чем будешь весь день? — настаивал Бен. Единственное, в чем он был уверен — что операторам, работая с О, рано вставать не придется.

— Какой же ты зануда, Бен.

Помимо всего прочего, кое-чем я буду заниматься и с тобой, между прочим.

— Ну ладно. А называться-то как это шоу будет?

Господи, ну что за вопрос!

О.

Вытащив черную кредитку Паку, О нежно похлопала по ней, совсем как Мадонна, когда она отшлепала на концерте парня из подтанцовки. Затем девушка направилась в салон «Хосе Эбер» и, назвавшись маминым именем, записалась на стрижку, краску и укладку. После этого она посетила спа, где ей сделали маску для лица и заново наложили макияж.

Бен же с Чоном отправились поиграть в волейбол на пляж Мейн-Бич у старого отеля «Лагуна».

Приятно покидать мячик, решили они. Выпустить пар, обдумать все хорошенько, решить, что же им делать дальше.

Типичный момент механизма fight-or-flight.[37] Угадайте, кто предпочел драться, а кто — бежать?

— Надо им послать тыквы Алекса и Джейми обратно по почте, в коробках из-под хлопьев, — сказал, как можно было бы догадаться, Чон.

Сет, атака, убойный мяч.

— А мне кажется, нам лучше уехать на какое-то время, — возразил Бен.

Удар с лету.

— Ну и где мы найдем место, где они нас не найдут?

Еще удар.

— Я полно таких дыр знаю.

Опять удар с лету.

Бен и впрямь мог назвать хоть дюжину крошечных деревень в удаленных странах третьего мира, где они могли отсидеться и прекрасно провести при этом время. Больше всего его привлекала мысль уехать в маленькую и очень симпатичную деревню Сумбава на одном из индонезийских островов.

(И там они будут сидеть тихо-тихо, как мышки.) В зеленых джунглях и на белоснежных пляжах.

Окруженные милыми, хорошими людьми.

— Начнешь бежать, так никогда и не остановишься, — заявил Чон.

Убойный мяч.

— Это всего лишь клише из поганых фильмов, — возразил Бен. — На самом деле бегать весело и полезно для сердечно-сосудистой системы. Останавливаться вообще никогда не надо.

Удар с лету.

— У меня есть пара старых знакомых, — не сдавался Чон, — еще из прошлой жизни. Их услуги, конечно, обойдутся в копеечку…

И еще раз удар с лету.

— В лучшем случае это лишь отсрочит неизбежное, — ответил Бен. — Если они не смогут нас найти, то не смогут и заставить делать то, что нам не по душе. Мы не навсегда уедем, на какое-то время. А уж к тому моменту, как нам осточертеют путешествия, они наверняка уже перебьют друг друга и с нами будут разговаривать уже совсем другие люди.

Убойный мяч.

Чон не стал поднимать с песка мяч.

Все-таки Бен так никогда и не поймет.

Он думает, что, ведя себя благодушно и дружелюбно, он оказывает своим врагам услугу. Когда на самом деле только делает им хуже. А почему? Потому что был один урок, который Чон хорошо усвоил в своих многочисленных странствиях по Тра-та-та-станам:

Если дашь другим повод считать себя слабаком, рано или поздно тебе придется этих людей убить.

Патрон картеля Баха тоже так думал.

Правда, с одной маленькой поправкой: патрон был вовсе не патроном, а матроной.

Когда Елена Санчес Лотер взяла в свои руки руководство картелем Баха, многие мужчины лишь по факту ее пола сочли, что она — человек слабый.

Сейчас почти все эти мужчины мертвы.

Она не хотела их убивать. Ей пришлось. И в этих убийствах она винила себя. Потому что первого мужчину, выказавшего ей неуважение, она простила. И второго, и третьего. Вскоре все посыпалось — то и дело внутри картеля вспыхивали конфликты и кровавые разборки. Вражеские картели Синалоа и Залив стали пытаться отбить ее территории. Все проявления жестокости и насилия она списывала на их счет.

Глаза ей открыл не кто иной, как Мигель Арройо, он же Ладо — холодный, как камень.

— Ты позволила людям думать, что тебе можно возражать, — прямо сказал он ей. — Что им за это ничего не будет. И это ты виновата в том, что вокруг творится. Если бы ты сразу оторвала голову первому, кто тебя ослушался, тебя бы сейчас боялись и уважали.

Елена понимала, что он прав, и признала свою вину.

— Ну и что мне теперь делать? — спросила она.

— Воспользуйся моими услугами, — предложил Ладо.

Так она и сделала.

Как говорят, после этого Ладо поехал прямо в бар в Тихуане, которым владел narcotraficante по прозвищу Эль Гуапо — смельчак.

Усевшись за стол рядом со своим старым приятелем, Ладо заказал пиво.

— И что мы за мужики такие, — заговорил он, опустошив кружку наполовину, — раз позволяем бабе собой руководить?

— Ты, может, и позволяешь, — ответил Эль Гуапо и оглянулся на восьмерых своих телохранителей, — а мне на нее наплевать. Эта puta может у меня отсосать.

Ладо выстрелил ему в живот.

Прежде чем удивленные телохранители успели что-нибудь сделать, в бар ввалились десять вооруженных пулеметами громил. Охранники послушно бросили свои пушки на пол.

Вытащив из-за пояса нож, Ладо склонился над корчащимся Эль Гуапо и стащил с него окровавленные штаны.

— Этот хуй ей отсосать? A, cabron?

Легкий взмах лезвия, и Ладо повернулся к охране:

— Ну что, кому еще отсосать?

Желающих не нашлось.

Засунув отрезанный член Эль Гуапо в рот, Ладо заплатил за пиво и ушел.

Вот такая история.

Правдива она или нет — неважно. Главное, все верили, что так все и было. Неоспоримым является и тот факт, что в течение следующих двух недель в городе были обнаружены семь трупов. Изо рта у них торчали отрезанные гениталии.

А Елена заполучила новое прозвище.

La Reina, что в переводе с испанского значит «королева».

«Очень жаль, — думала она, — что так выходит — мужчины сами учат, как с ними надо обращаться».

Самое противное, что она этого вовсе не хотела.

Елена даже и не собиралась возглавлять картель.

Но у нее, как у единственной оставшейся в живых представительницы клана Лотеров, не оставалось другого выхода.

Если вам вдруг захочется посмотреть на человека без единой свободной минутки, обратите свое внимание на Елену Санчес Лотер в День мертвых — ей приходится оставлять подарки на множестве могил. Муж, два брата, пять племянников, бесчисленное множество кузенов и кузин, десятки друзей — все они погибли во время разборок мексиканских наркобаронов.

Два других брата сидят в тюрьме — один в Мексико, второй за границей, но тоже рядом — в федеральной тюрьме Сан-Диего.

Единственным мужчиной в их клане был ее двадцатидвухлетний сын Эрнан, профессиональный инженер. Ему предстояло унаследовать от матери трон главы картеля, и он хотел, даже жаждал, заполучить его. Но Елена понимала, что это не для него — ее сын не отличался особой амбициозностью, был недостаточно беспощаден и, скажем прямо, недостаточно умен.

Все эти недостатки он унаследовал от своего отца, мужа Елены, за которого она вышла в девятнадцать лет из-за того, что он был красив и обаятелен, а ей жуть как хотелось сбежать из отчего дома и вырваться из-под контроля братьев. Какое-то время Елена жила в Сан-Диего, переживая все прелести запоздалого переходного возраста и наслаждаясь свободой, но вскоре родители отослали ее обратно в Тихуану, и единственным выходом для нее оказался брак.

Ну и не стоит сбрасывать со счетов то, что ей очень хотелось секса.

Вот уж в чем Филипо Санчес был настоящим профессионалом.

С ним она улетала в небеса.

Филипо быстренько ее обрюхатил, сделав ей трех детей — Эрнана, Клаудию и Магдалену, и вскоре благополучно погиб, по глупости и беспечности угодив в засаду. Теперь о нем слагают баллады, прекрасные прочувствованные narcocorridos, но Елена, глядя правде в лицо, понимает, что только рада его смерти.

Ей надоели его недальновидные решения в бизнесе, пристрастие к азартным играм и походы к бесконечным любовницам. Но больше всего Елену раздражала его бесхребетность. Ей, конечно, недоставало его в постели, но и только.

Эрнан же был истинным сыном своего отца.

Даже если бы ему удалось стать главой картеля, протянул бы он после этого недолго — его обязательно вскоре бы убили.

Поэтому Елена, стремясь спасти жизнь своего сына, взяла руководство на себя.

Случилось это уже больше десяти лет назад.

Теперь все подданные уважают ее и боятся.

Они больше не считают ее слабой женщиной, и до недавних пор ей почти не приходилось убивать.

У Елены много домов.

Вот сейчас она живет в особняке в Рио-Колонии, что в Тихуане. В этом городе у нее есть еще три дома плюс finca в пригороде Текате, бунгало на юге Розарито и еще одно в Пуэрто-Валларте, ранчо площадью с тридцать тысяч акров на юге Бахи, четыре квартиры в Кабо. И это только мексиканская ее недвижимость. Помимо этого, Елена владеет еще одним ранчо в Коста-Рике, двумя домами по ту сторону Тихого океана, квартирами в Цюрихе и Сете (она вообще предпочитала Лангедок; Прованс — это так банально) и апартаментами в Лондоне, где она останавливалась ровно один раз.

Действуя через подставные компании, она приобретала недвижимость в Ла-Хойе, Дель-мар и Лагуна-Бич.

Ее же дом в Рио-Колонии все называли не иначе, как El Palacio, замок. Его окружали высокие стены с встроенными взрывоустойчивыми воротами. Территорию патрулировали отряды sicarios. Они же охраняли стены и, вооруженные, постоянно объезжали в бронированных автомобилях близлежащие улицы. За этими охранниками в целях предотвращения возможных диверсий постоянно следили другие головорезы. Окна в свинцовых рамах с защитными экранами.

Главная спальня по размеру превосходила большинство домов обычных мексиканских семей.

Мебель заказывали в Италии: массивную кровать, флорентийское антикварное зеркало эпохи Возрождения, телевизор-плазма, по которому Елена втайне от всех смотрела пошлые мыльные оперы. В ее ванной расположились душ с режимом тропического ливня, ванная с вибрацией и увеличивающие зеркала, в которых можно было рассмотреть любую новую морщинку и складочку на ее все еще привлекательном в пятьдесят пять лет лице.

В Америке Елена точно вошла бы в число «милф».[38] Она часами пропадала в своих тренажерных залах дома и в finca, поддерживая изящную стройную фигурку в идеальном состоянии. Мужики до сих пор тайком глазели на ее грудь; да и задница у нее была очень даже ничего. Но ради чего ей все это?

Елена была ужасно одинока в своем огромном доме.

Эрнан, скоропостижно и неудачно женившийся на шлюховатой дочке одной старой карги, жил теперь своим домом; Клаудиа собиралась выйти замуж за хорошего туповатого управляющего фабрикой; ну а Магдалена…

Магдалена, бесшабашная, неуправляемая дочь Елены.

Самый младший ее ребенок, нежданный и незапланированный.

Казалось, малышка еще в утробе поняла, что ее появление стало для родителей сюрпризом, и решила всю свою жизнь превратить в сплошной непредсказуемый сюрприз. Все ее поступки словно кричали: «Что, удивила я вас? Это еще ничего, я вам еще покажу!»

Сообразительная умненькая девочка шокировала свою маму отвратительными оценками, а затем, когда все уж махнули на нее рукой («Ради бога, Мария, найди ей хорошего терпеливого мужа!»), вдруг стала ученым. Талантливая танцовщица, она сочла, что гимнастика «больше ей подходит», только чтобы затем бросить ее и начать осваивать искусство верховой езды (есть и такое), и вернуться в конце концов к балету. («Мамочка, да я ведь всегда обожала балет!»)

Унаследовав внешность отца и фигуру матери, Магда разбила немало сердец. Она была бессердечной, жестокой, пофигистичной и бесстыжей соблазнительницей. Даже Елене иногда было жаль жертв своей дочери («Однажды ты перегнешь палку, Магда», — говорила она. «Да с кастрированными конями и то сложнее управляться», — отвечала ей Магда). Вскоре Магда распугала всех свободных мужчин Тихуаны.

Ну и плевать — дома ее ничто не держало.

Студенткой Магда постоянно моталась в Европу, летом жила у друзей в Аргентине и Бразилии, то и дело наведывалась в Лос-Анджелес — ради магазинов и модных клубов. Стоило только Елене смириться с мыслью, что ее дочь — банальная тусовщица, как Магда преподнесла ей сюрприз. Вернувшись из поездки по Перу, она заявила, что желает стать археологом. Естественно, мексиканские университеты ее не устраивали. Нет, она хотела учиться в Калифорнийском университете, в Беркли или Ирвайне, хоть Елена и не без оснований полагала, что ее дочь нажала на кое-какие кнопки, предпочтя попасть в Ирвайн, который был ближе к дому.

Но хоть и училась Магда неподалеку, дома она все равно практически не показывалась. Девушка с головой погрузилась в учебу. Во время разговоров по скайпу перед глазами Елены представала скромница в огромных очках, скрывающая фигуру под бесформенными свитерами, с волосами, забранными в аккуратный хвост. Словно сексапильная внешность как-то умаляет ее умственные способности. Может, и дома она потому не показывается, думала Елена. За исключением праздников Елена всегда была одна, со всеми своими домами, телохранителями, мыльными операми и могуществом.

Но этого ведь мало.

Не этого она хотела, но что есть, то есть. Жизнь давно научила ее быть реалисткой. Но Елена все равно мечтала, что у нее появится человек, с которым она делила бы постель, завтракала по утрам. Человек, который обнимал бы ее, целовал, занимался бы с ней любовью. Иногда ей хотелось распахнуть окно и крикнуть всему этому миру:

Я не монстр!

Я не сволочь!

(Она прекрасно знала, что за спиной ее называют мужиком со стальными яйцами, слышала и другие едкие шуточки: «Когда у Елены месячные, все тонут в крови».)

Но я…

Я не леди Макбет.

Не Лукреция Борджиа.

Не Екатерина Великая.

Я всего лишь женщина, которая делает то, что должна.

Женщина, какой вы меня сделали.

Елена на тропе войны.

Все-таки чертовски жаль, что у Елены аллергия на кошек. Отличный получился бы момент — она, как истинная кинозлодейка, поглаживает кошку, развалившуюся у нее на коленях. На самом деле она ни за что бы не испортила свое дорогущее платье, изваляв его в кошачьей шерсти.

Но что сказано, то сказано.

И тогда возникает вопрос — что же это за предложение?

Елена прекрасно знала, что именно любовь придает человеку силы.

И любовь же их лишает.

Любовь делает нас ранимыми.

Так что если у тебя есть враг — отбери у него то, что он любит.

В маленьком черном платье, которое наверняка стоило как средний взнос за ипотеку, О выглядела особенно потрясающе. Наряд дополняли прозрачные черные колготки и черные стриптизерские туфли. Волосы, окрашенные в ее «естественный» светлый тон, блестели и переливались.

— Ого, — сказал Бен.

Чод кивнул, соглашаясь с такой оценкой.

О, в восторге от их реакции, прошлась туда-сюда, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Ну ты и выпендрилась, — восхитился Бен.

— Ага, — не стала спорить О. — Ну так и повод есть: торжественный выход в свет с обоими моими любимыми мужчинами.

До ресторана «Солт-Крик гриль» они ехали на лимузине.

Без предварительного заказа столик в таком заведении получить невозможно. Только если ты не Бен-Король-Травки, который при желании и на Тайной вечере урвал бы себе местечко. Да они самому Иисусу постарались бы десерт побыстрее впихнуть, только чтобы разместить Бена («Вот тот господин у конца стола уже позаботился о вашем счете, сэр. Да-да, наличными. Будем рады видеть вас снова».) Так что столик на троих в «Солт-Крике» никаких проблем у Бена не вызвал.

Ресторан с видом на живописное побережье освещали огни машин, мелькающих на Тихоокеанском шоссе.

Чудесное место, прекрасный вид.

Все, что человеку нужно для счастья.

На дворе стоял мягкий весенний вечер, в воздухе витал аромат цветов, а красивая как никогда О смеялась и была абсолютно счастлива. Еда тоже была отменной. Правда, Бен ограничился супом мисо, сдобрив его пачкой ломотила, лекарства, хорошо знакомого всем путешественникам, страдающим медвежьей болезнью.

Зато О, раскурившая перед ужином пару косячков, накинулась на еду, словно оголодавшая беременная лошадь. Уничтожив блюдо кальмаров, она перешла к луковому супу, за которым последовали запеченный на гриле тунец в перечной корочке с соусом айоли, картофельное пюре с чесноком, зеленые индийские бобы и, наконец, крем-брюле.

Вино лилось ручьем.

На счет они даже не посмотрели, а вот чаевые оставили более чем щедрые. Забравшись в лимузин, друзья выкурили еще по косяку и отправились колесить по самым дорогим и пафосным барам — в отели «Сент-Мориц», «Монтаж», «Ритц-Карлтон», «Серф&Сэнд». Бесчисленные яблочные мартини, бесчисленные похотливые мужики, пожирающие глазами О, красивую, сексапильную, да еще и в компании двух мужчин.

— Все совсем как в том фильме, — прошептала О, когда они стояли во внутреннем дворике «Ритца» и любовались игрой лунного света в волнах прибоя.

— Каком еще фильме? — поинтересовался Бен.

— В старом таком, с живым еще Полом Ньюманом и молодым Робертом Редфордом. Я на него наткнулась по телеку, когда валялась дома больная.

— «Бутч Кэссиди и Санденс Кид», — вспомнил название Чон. — Если я правильно понял О, ты у нас Бутч, а я Санденс.

— А кто играл Бутча? — спросил Бен.

— Ньюман, — ответил Чон. — Тебе подходит, ты же у нас тоже на благотворительности помешан. А я вот зато — сексуальный красавчик-стрелок.

— А я ваша подружка, — довольно заявила О.

— А их разве всех не поубивали в конце? — спросил Бен.

— Только не девицу, — ответила О.

Ладо вымотался.

Ему уже надоело таскаться туда-сюда по Золотому берегу, следя за этими испорченными gueros.

Ишь, разъезжают тут себе на лимузинах.

Впрочем, полезно посмотреть на них живьем. Один двигается как профессиональный наемник. С ним надо поосторожнее. Это он послал куда подальше Елену (а мы уже знаем, как на такие слова реагирует Ладо).

Зато другой на вид — полнейшая мямля.

С ним проблем не будет.

А девчонка, эта puta?

Ладо все никак не мог взять в толк, чья она подружка. Кому из этой парочки она отсасывает? Каждый из парней ведет себя так, будто она его женщина — за плечико приобнимает, в губки целует. Но при этом ревности никакой нет и в помине.

Может, она с обоими трахается?

Интересно, а они сами-то в курсе?

И если да, неужели им наплевать?

Чертовы дикари.

После забега по барам они решили прогуляться вдоль главного пляжа Лагуна-Бич.

Лагуна.

На севере пляж упирался в гостиницу, на юге — в старый отель «Лагуна». Кругом шумели высокие грациозные пальмы, цвели тропические растения, сияли в лунном свете волны. Рядом стояли баскетбольные, волейбольные, детские площадки.

Старая вышка спасателей.

Бен любил это место и во многом именно из-за него каждый раз все-таки возвращался домой.

Друзья, чуточку подвыпившие, гуляли по песку и обсуждали, что будут делать, когда бросят свой травяной бизнес. Чем займутся, кем станут. О пришла в полный восторг от идеи с энергоносителями и тут же поинтересовалась, не найдется ли и для нее там местечка. Разумеется, найдется. Это дело совсем не похоже на их старую работу — абсолютно законный бизнес, честный и безупречный, как воздух.

Осталось только отмыть грязные деньги, и — вуаля! — отличное предприятие, чистое, как и сама энергия.

Перспектива, приятная во всех отношениях.

Даже Чон, подумав немножко и порядочно надравшись, смирился с этой мыслью. Может, не такая бешеная жизнь это не так уж и плохо? Конечно, с непривычки поколбасит чуть-чуть, но это ничего. Обменяю пушки на турбины, лопасти и солнечные панели, решил он. Буду посылать людям электричество, а не пули.

Да будет свет.

На любимом пляже и в окружении любимых людей Бен был абсолютно счастлив.

Они шли, сплетя друг с другом руки, и дуга побережья принимала их в свои объятия.

Елена, как всегда одна, лежала в огромной пустой кровати и смотрела сериал.

Наблюдала за страстями других людей.

Раздался звонок — Магда из университета.

Как поживаешь? Нормально. А у тебя чего нового? Ничего, все в порядке…

Елена понимала, что дочь звонит не для того, чтобы делиться новостями, а скорее, чтобы скрывать их. Но она была не в обиде. Хорошо, что девочка наконец начала жить собственной жизнью. Ну, насколько это вообще возможно, учитывая кучу телохранителей, вьющихся вокруг Магды. Елена приказала им не мешать дочке и держаться в тени — в конце концов, они же охранники, а не шпионы. Да и ей вовсе не хотелось слышать то, что для ее ушей не предназначено.

Свет от телевизора упал на заградительный экран снаружи от окна, и какое-то время Елена смотрела туда. Потом возлюбленные в сериале принялись орать друг на друга, и она вновь принялась следить за перипетиями сюжета. Спор благополучно разрешился объятиями и страстным поцелуем.

Вновь раздался звонок, на этот раз от Ладо.

Два gueros развлекались с девицей, после чего приехали и засели все вместе в одном доме, доложил он.

— Она что, шлюха? — спросила Елена.

— Во всяком случае, не профессионалка, — ответил Ладо. — Но вообще мне не показалось.

Выглядит она и ведет себя как дочка богатых родителей.

Услышав эти слова, Елена подумала о Магде. Интересно, а она тоже выглядит и ведет себя как дочка богатых родителей? Наверняка. Надо будет поговорить с ней, решила Елена, попросить ее немножко сбавить обороты.

— И чья она подружка? — продолжила Елена. — Мистера Пошли в жопу или мистера Мы-готовы-завязать?

— Честно говоря, я не понял, — ответил Ладо и объяснил Елене почему.

— А ты сейчас там?

— Да, на улице рядом с домом.

— И они все втроем внутри?

— Да.

— Интересно, — протянула Елена.

Ладо вот было совершенно неинтересно, напротив, смертельно скучно. С ним рядом сидели четыре наемника, mujados без документов, безжалостные убийцы, которых невозможно отследить и которые еще до восхода солнца могут спокойно вернуться к себе в Мексику. А эта троица напилась и обкурилась — возможно, такой прекрасной возможности завалить этого их верзилу с походкой убийцы им еще не представится…

— Я могу прямо сейчас все провернуть, — предложил он.

— Что, и девчонку тоже? — спросила Елена.

Молчание Ладо было ей ответом.

Такая же неловкая тишина воцарилась и в доме Бена, куда друзья вернулись после гулянки.

О все никак не могла решить, чем же (и с кем же) ей заняться.

Взяв инициативу на себя, Бен вытащил секс-травку.

Вкусную, влажную, с землистым ароматом. Травку для потрахушек.

С одной затяжки твой цветочек покроется росой, а с двух ты и вовсе потечешь ручьем-рекой-океаном, набухнешь и вознесешься ввысь, будешь метаться и рыдать в голос. Заплачут твои глаза, заплачет твоя дырочка, даже соски и те бы заплакали, если бы могли, настолько тебе кайфово. Так эта травка действует на женщин. А мужчины…

Мужчина после нее превращается в один сплошной стержневой корень.

Этот в поисках света и солнца прошибет даже толстый слой асфальта. Стояк такой, что даже страшно, при этом совершенно нескончаемый. Ты все хочешь и хочешь, и каждая клеточка тела превращается в пульсирующий источник наслаждения, и когда она касается всего лишь твоего чертового колена, ты не в силах сдержать стон.

Знаменитая секс-травка от Бена и Чона, на совести которой было больше оргазмов, чем даже у Джонсона&Джонсона, производящих интимную смазку.

Неудивительно, что мексиканцы захотели наложить на нее лапу.

Эта травка всем нужна.

Дашь ее папе римскому, и через пять минут он начнет метать с балкона презервативы прямо в руки тысячам его благодарных обожателей, призывая не стесняться и брать побольше. Бог есть добро, идите трахайтесь. Бог есть любовь, получайте удовольствие.

О затянулась всего пару раз.

ОМГ.

О мой всемогущий охренительный Господь!

Кайф.

Чон тоже приложился к косячку. Он остановился на одной долгой затяжке, но ему и этого было достаточно. Они с О растянулись на кровати. Чон лежал позади О, которая затянулась еще раз и передала косяк Бену. Тот прикончил сигарету, и все поняли — рубеж пройден. Это не просто финальная затяжка, это принятое решение. Они молча согласились с тем, что готовы перейти границы.

Все трое почувствовали это.

О лежала между ними — центром и переходником их тройственной любви.

Торопиться им было некуда, и каждое медленное осторожное движение сводило с ума. Только на то, чтобы спустить с плеча О лямку платья, Чону понадобилось чуть ли не тридцать семь минут, а О уже готова была кончить. На ней был прозрачный черный бюстгальтер, и он добрых пять лет поглаживал ее по груди кончиками пальцев, наблюдая и чувствуя, как твердеет ее сосок, от возбуждения готовый прорвать ткань, словно росток, рвущийся к солнцу весной. Наклонившись, О расстегнула проклятый лифчик (Мистер Горбачев, снесите эту стену![40]) — если она не почувствует кожей его руку на своей груди, то просто взорвется, — и как только Чон к ней прикоснулся, на нее обрушился первый оргазм. Чон прижался губами к ее соску, и она кончила снова. Комната перед ее глазами закружилась и заиграла невероятными цветами.

Когда же он спустился пониже и, раскрыв ее цветок пальцами, проник в нее языком, мир вокруг окончательно сошел с ума. Такие ласки были совсем не в духе Чона. Обычно он сразу переходит к делу. Но сегодня он никуда не торопился и, поглаживая пальцем бугорок ее клитора, что-то тихонько и довольно напевал прямо в ее глубины (Маленькая мисс Эхо), а О в ответ стонала, плакала, вскрикивала, извивалась и кончала, кончала, кончала (О!). Перевернувшись, она стащила с Чона джинсы, схватила его член и вставила его в себя (где ему самое место).

Бен же поглаживал ее по спине. Медленно проводил пальцами вверх и вниз, оглаживая округлый зад, ласкал ее бедра, коленки, лодыжки и затем вновь поднимался вверх.

Изощренная, утонченная ласка.

— Я хочу вас обоих, — сказала О. — Хочу двух моих мужчин.

Протянув назад руку, она нащупала теплый и твердый член Бена. Твердый, как сосна, нет, как дуб, нет, как сандаловое дерево — сладкое, ароматное, священное сандаловое дерево, и О показала, где она его хочет. Обжигающая и вызывающая дрожь сталь Чона уже была в ней, но она все равно чувствовала пустоту. Тут сзади к ней прижался Бен и, преодолев секундное сопротивление, вошел в нее. Теперь оба ее мужчины были в ней (где им самое место).

Кто бы мог подумать, что они окажутся талантливыми музыкантами, слаженно ведущими мелодию этого танца, поддерживающие ритм и пульс своей любви? Кто бы мог подумать, что О в их руках окажется инструментом, способном на такие ноты? Медленная вначале музыка, мягкая и спокойная, ларго и пиано, ускорилась, на смену одним мелодиям пришли другие, взад вперед, туда-сюда, неослабевающий неистовый ритм. Руки Бена на ее груди, руки Чона на талии, она гладит Чона по лицу, дотрагивается до волос Бена. Двое ее мужчин едут на ней, оседлали ее, играют на ней, и она кричит, не стесняясь своего наслаждения, кричит без перерыва, без пауз, без передышек, и от удовольствия никуда не скрыться, не убежать, и О, эта тонкая перегородка между двумя мужчинами, сочась влагой, держит их в объятиях и стонет, выгибается и кричит, кричит долго и протяжно, когда они все втроем одновременно кончают.

ОООООООООООООООООООООО.

Елене не спалось.

Она все никак не могла выкинуть у себя из головы эту девчонку.

Чон давно понял разницу между рекламой и порнухой: реклама дает красивые названия уродливым явлениям. Порнуха, наоборот, — уродливые названия красивым явлениям.

Строго говоря, поутру им вообще-то должны было быть неловко. (Что же мы вчера ночью наделали?!) Но не было.

Все путем.

Все счастливы и довольны.

Чон проснулся первым, выбрался на террасу и принялся отжиматься. Бен, сонный и вялый, все еще валялся в кровати. Поднявшись через пару минут, он услышал, как в душе под радио поет О, громко и фальшиво.

Все вместе они собрались за завтраком — грейпфруты, кусочки манго, черный кофе.

О сидела довольная и счастливая, улыбаясь во весь рот.

Парни ели молча, пока Бен не взглянул через стол на Чона и не сказал:

— Еще бы вот столечко, — он раздвинул указательный и большой палец на миллиметр, — и мы бы стали гомиками.

Они смеялись добрых полчаса.

Совместно-общественные, так сказать, члены.

По радио все трещал и трещал какой-то говорливый ведущий, распинаясь про социалистическую сущность нового президента. Второй диджей изо всех сил «защищал» народного избранника.

Спор столь же реальный и несрежисированный, как поединки у рестлеров. Дамы и господа, в левом углу у нас либерал, в правом консерватор — выбирайте, кто из них злодей, а кто герой.

Бену новый президент нравился. Еще бы — этот котяра вовсю курил травку, нюхал крэк, потом написал об этом в книжке, и ему все сошло с рук.

Никто и слова ему не сказал.

Ни во время предварительных выборов, ни во время избирательной кампании.

А все почему?

Потому что он негр.

Ну и как тут его не полюбить?

Вы уж простите, доктор Кинг, думал про себя Бен, но в День инаугурации Ленни Брюс,[41] будь он жив, точно надорвал бы себе животик.

Когда выяснилось, что выборы выиграл Обама, Паку была в ужасе.

Куда катится этот мир? Что, следующим президентом станет какой-нибудь мексикашка?!

Да даже если и так, ничего страшного, успокоила ее О. Зато лужайка перед Белым домом всегда будет в прекрасном состоянии.

— Я вот, наоборот, надеюсь, что он социалист, — заметил Бен. — Социализм вполне себя оправдал.

Для Бена и Чонни уж точно.

Правда, Чон в социализм не верил. Как, впрочем, и в коммунизм с капитализмом. Единственный «-изм», которому он поклонялся, — джизм.[42] О, этот священный сосуд его веры, расхохоталась.

— А как же гедонизм? — поддержал разговор Бен. Уж Чона-то гедонистом назвать никак нельзя. Он, конечно, знает толк в радостях жизни, но все равно остается дисциплинированным мазохистом. Каждый день он пробегает километры по пляжу, проплывает те же километры в океане, отжимается, подтягивается и приседает по тысяче раз и колотит голым кулаком по деревянному столбу, пока из него не начинает идти кровь (из кулака, не из столба).

— He-а, гедонизма нам не надо, — ответил Чон. — В моем понимании в этом мире есть только два изма — поступизм и непоступизм. Потому что все всегда сводится к одному — решишься ты на какой-нибудь поступок или нет.

О с ним согласилась.

Как хорошо, что оба ее мужчины не страдают непоступизмом.

— A-а, я тебя понял, — закивал Бен. — Ты у нас нигилист.

— Нигилизм? — протянул Чон. — Возможно, ты не так уж и не прав.

А вот это уже довольно забавно, подумала О.

У Бена возникла идея.

— Надо нам немножко попутешествовать, — заявил он.

Вид у него с Чоном при этом был заговорщицкий. Наркодилеры из них еще те, подумала О, у них все мысли на лицах написаны. Надо было научить их в покер играть, обобрала бы до нитки.

— Нам? — спросила О. Какой состав-то у этих «мы»? Ты да я, или он да я, или ты да он? Или все втроем (прямо как волхвы с Востока)?

— Все втроем, — уточнил Бен. — Начнем все сначала, с чистого листа.

— Что, в Боливию нас потащишь? — поинтересовалась О.

— Я подумывал об Индонезии, — ответил Бен.

Там, на берегу океана, есть одна чудная крошечная деревенька. Люди там добрые, красивые и дружелюбные. Бен построил им больницу, школу и водоочистную станцию. Привез пару хирургов, чтобы помочь больным детям. Мужское население деревни — невысокие и стройные, они носили юбки вместо штанов, на поясе которых брякали длинные ножи с изогнутыми лезвиями, — обожали Бена.

— Индонезия? — переспросила О.

— Индонезия, — повторил Бен.

— Придется еще раз пройтись по магазинам.

— Ага. Ты только полегче, — попросил Бен.

— Ты что, хочешь сказать, что я слишком много тряпок покупаю?

— Да нет, я имею в виду одежду полегче. Солнце там припекает, — объяснил Бен. — У тебя паспорт не просрочен?

— Вроде нет.

Паку давно спрятала паспорт дочери в тумбочку, чтобы О его не потеряла.

И чтобы она им не воспользовалась и не укатила куда-нибудь.

— Отлично, езжай за паспортом, купи шмотья и возвращайся сюда к пяти часам. Будем тебя ждать.

— Отличненько! — отозвалась О.

Когда О поинтересовалась у матери, как продвигаются ее занятия с Элеанор, Паку наградила ее ничего не понимающим взглядом.

— Ну, с Элеанор, твоей наставницей, — напомнила О.

— Мой единственный наставник — Иисус, — провозгласила Паку.

Опаньки.

Оказывается, намедни Паку стала прихожанкой огроменной церкви в Лейк-Форест. Разумеется, она выбрала самую большую церковь в стране. Это же Паку.

— Э-э-э, мам, а ты вообще про Иисуса-то хоть что-нибудь знаешь? — осторожно спросила О. — Ну там, биографию его читала или типа того?

— Да, дорогая. Библию.

— А ты до конца дочитала? Там ведь…

— Я провозгласила Иисуса Христа своим персональным спасителем, — прервала ее мать.

— …для него все не очень хорошо кончилось. Распятие там и все такое.

Три Поступка, Которые Я Сегодня Совершу, Чтобы Оказаться Прибитым к Кресту:

(Юный Иисус свисает с креста, на собственной шкуре познавая важный урок насчет доверия. «Да ты только подойди, я тебя сразу отделаю!»)

— Помолись со мной, Офелия, — попросила Паку.

— Э-э-э, нет. Но спасибо за предложение.

— Тогда я помолюсь за тебя.

— А где мой паспорт лежит?

— А что? — мгновенно насторожившись, осведомилась Паку.

— Мне он нужен.

— Ты куда-то собралась?

— Ага. Подумываю смотаться во Францию.

— И что там у тебя во Франции?

— Ну, не знаю. Всякие французские штуки. Французы.

— У тебя что, появился французский любовник, Офелия? — грозно спросила Паку. Кожа ее при этом натянулась как барабан.

О так и подмывало сказать, что вчерашней ночью ее пялили в обе дырки два стопроцентных американца — просто чтобы посмотреть, какую рожу скорчит мамаша. Но она сдержалась. Еще ей хотелось сказать, что она со своими мужчинами уезжает в Индонезию, где, может быть, ей удастся начать хоть какую-то жизнь, хотелось попрощаться. Она промолчала.

— Это же мой паспорт, — заныла она.

— В верхнем левом ящике моего стола, — ответила Паку. — Но нам надо серьезно все обсудить.

О, да. Нам о многом надо с тобой поговорить, мама, подумала О. Но не судьба. Добравшись до кабинета Паку, она нашла в ящике паспорт и вышла через заднюю дверь.

Пока-пока.

У Бена с Чоном тоже забот хватало.

Для начала они засели за телефон и компьютер — сообщить розничным дилерам, что их сотрудничеству пришел конец. Бен всем им посоветовал уехать на какое-то время отдохнуть, залечь на дно. Возмущениям, вопросам и истерикам не было конца, но Бен стойко держал оборону.

Торговли больше не будет.

А мы так, решили предупредить вас заранее.

Ха.

Затем они с Чоном поехали в кафе «Гейдельберг» на пересечении Тихоокеанского шоссе и Брукс-стрит. Попивая кофе с булочками, они дожидались бухгалтера, который работал на Бена. По пути им попалось штуки три «Старбаксов», но Бен категорически отказался туда идти. Я, сказал он, покупаю кофе только у добросовестных производителей. Чону, правда, добросовестная торговля виделась немного в другом свете: ты даешь деньги, получаешь кофе. Вполне честно и справедливо. Впрочем, по большому счету ему было наплевать: «Гейдельберг» так «Гейдельберг».

Он даже позволил Бену сесть за руль, хотя водил тот просто ужасно. Но Чон не хотел выпускать из рук «глок». На полу под своим сиденьем он припрятал дробовик, а на пояс на всякий случай повесил нож модели «Ка-бар» — вдруг им на пути встретится особо агрессивный олень или просто какой-нибудь псих?

Бену арсенал своего друга показался, мягко говоря, избыточным.

— Мы же на переговоры едем. Деловые переговоры, — сказал он Чону.

— Ты видеоклип видел? — спросил в ответ Чон.

— Так то Мексика. А мы в Лагуна-Бич. У нас тут копы носят шорты и ездят на мотоциклах.

— В смысле, тут у нас рай и цивилизация, а в Мексике ужас и беззаконие?

— Типа того.

— Ну конечно. Зачем нам тогда бежать в Индонезию?

— Затем, что излишняя беспечность никого еще до добра не довела.

— Это точно.

Обнаружив свободное место на Брукс-стрит, Бен нафаршировал счетчик четвертаками. Почему-то у него в карманах всегда позвякивал порядочный запас четвертаков. Вот у Чона их никогда при себе не было.

Барабан уже ждал их за столиком под навесом.

Когда-то он работал инвестиционным банкиром в уважаемом банке Ньюпорт-бич. До тех пор, пока не попробовал травку Бена и не решил, что заработает гораздо больше, если начнет отмывать его доходы. Надо сказать, начальство Барабана не очень расстроилось, когда он уволился.

Теперь пару часов по утрам Барабан посвящает анализу состояния рынков Азии и стран Тихого океана, а весь оставшийся день гоняет на мотоцикле, торчит в спортзале и трахает почетных жен округа Орандж, которые получают от муженьков «мерседесы» и бриллианты, а от Барабана — качественный секс.

В общем и целом Барабан — счастливый человек.

В кафе он приехал на мотоцикле. Сегодня он нарядился в нелепый облегающий спортивный костюм, которые так любят итальянцы, а на голову водрузил кепочку такого же цвета.

Редкостный придурок, подумал Чон.

— Ну че? — заговорил Барабан. Он почему-то думал, что если будет говорить, как многократно битый по голове серфер, то никто не догадается, что ему сорок три года.

— Да ниче, — ответил Бен. — Хочу на какое-то время отойти от дел.

— Клево, че, — откликнулся Барабан и стер с верхней губы пенку от капучино.

— Ничего клевого, — отрезал Бен. — Но ничего уж не поделаешь. Короче. Мне нужно, чтобы ты совершенно конфиденциально открыл мне новый счет, вывел в наличность пятьсот кусков и отмыл все так, чтобы блестело. Запусти новый цикл своей стирки, пусть эти деньги на какое-то время вообще исчезнут из моих активов.

— Не беспокойся, все сделаю, как надо, — пообещал Барабан.

Каждый раз при фразе «не беспокойся» Чон начинал беспокоиться пуще прежнего.

— Деньги, чистенькие и беспроблемные, понадобятся мне в Джакарте, — продолжал инструктировать банкира Бен. — Половина в долларах, половина в местной валюте.

— Ты с собой целый огород капусты хочешь таскать? — удивился Барабан.

— Ага, — ответил Бен. — За меня не волнуйся. И вот что я еще тебе скажу — просто чтобы ты мог как-то спланировать свои действия. Мы сходим с нашей старой дорожки, с нашей pista secreta.

— Amigo! — воскликнул пораженный Барабан.

Как же это так — мир без травки Бена и Чонни?!

— Мы по этой дорожке долго бегали, — вставил Чон. — А ты благодаря нам заработал кучу денег.

Так-то это так, но есть одно «но»…

Какая бы ни была большая куча денег, человеку все мало.

Начать забег по магазинам О решила с «Банана-репаблик», расположенной, естественно, в торговом центре «Саут-Кост плаза».

(Не бойтесь, больше мы перечислять список магазинов не будем.)

Ни по пути домой, ни по дороге в магазин она так и не заметила, что за ней следят. Припарковав машину, О зашла в центр.

Эстебан, один из трех ее преследователей, набрал номер Ладо.

Ладо в это время как раз сидел у себя в офисе и пытался разгрести кучу дел, накопившихся в его ландшафтной фирме.

Всем почему-то требовались его услуги в одно и то же время, а именно немедленно и как можно дешевле.

Сейчас всем подобным конторам, которые еще не успели разориться, приходится идти на уступки. Уморительная картина — белорожие, безуспешно пытающиеся включить газонокосилку. Но Ладо кризис не сильно затронул. Он в основном сотрудничал с управляющими компаниями многоквартирных домов. Кроме того, воспользовавшись сложившейся ситуацией, он подсуетился и занял выгодную нишу — банки и агентства недвижимости вызывали его ребят, когда надо было привести дома в порядок перед продажей.

На экране телефона высветился номер, и Ладо вышел поговорить на улицу.

Выслушав Эстебана, он ответил ему слоганом компании «Найк» — «Просто сделай это».

Мальчики надежные, свою работу знают.

Одежду для путешествия О решила купить в бутике «Кристин Скотт Томас». Скромно, но со вкусом.

Много белого, много хаки. Но вот шляпы ее мечты — большой, мягкой, немнущейся, но все же красивой — она не нашла. Поэтому О решила наведаться еще в один магазин — «Фэшн айленд» в Ньюпорт-Бич.

Забравшись в свою машину, она повернула ключ зажигания. У ее шеи вдруг возник острый нож.

— Давай езжай, chica, — услышала она голос.

О послушно вела машину, куда велел ей этот голос — через Бристоль в Коста-Месу, вниз по каким-то улицам, на задворки маленького занюханного крытого рынка, где к ним в машину подсел мексиканец в бейсболке. Устроившись на пассажирском сиденье справа от О, он воткнул ей в бедро шприц.

Получив по имейлу письмо с прикрепленным видеофайлом, Чон тут же позвал Бена.

На экране показывали О.

Она сидела на стуле в безликой комнате с уродливыми желтыми стенами.

У ее ноги покачивалась бензопила.

Затем автор клипа использовал премилый эффект — голова О сорвалась с плеч и принялась скакать по экрану, на котором всплыли цифры телефонного номера.

Бен тут же набрал его.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Дай мне трубку, — потребовал Чон.

Бен его проигнорировал. Стоит Чону сказать похитителям что-нибудь вроде «Пошли вы в жопу», и голова О на самом деле полетит с плеч.

Реальная реальность против виртуальной реальности.

— Докажите, что она еще жива, — потребовал Бен.

Эту фразу он слышал в каком-то фильме.

Никаких проблем, ответили ему.

Скайп к вашим услугам.

О выглядела испуганной.

Что вполне логично.

Испуганной и заторможенной. Ее чем-то обкололи.

— Привет.

— Привет.

— Они тебя мучили? — тут же спросил Чон.

Готовый разорвать их на куски.

— Нет, все в порядке, — ответила О.

— Мне ужасно жаль, что мы тебя в это втянули, — добавил Бен.

— Все в порядке, — повторила девушка и пропала с экрана.

Осталась только аудиосвязь.

— Я хочу побеседовать с мистером «Я-не-хочу-проблем», — раздался измененный компьютером механический голос.

— Слушаю, — отозвался Бен.

— Вы ведь не хотите проблем, верно? Тогда в течение следующих пяти часов я жду от вас партию товара по названной мною цене. В противном случае вы получите письмо, содержимое которого вам очень не понравится.

— Никаких проблем.

— Вы серьезно? Мне кажется, еще день назад вы это предложение отвергли.

— А теперь вот согласился.

— Хорошо. Теперь позовите к телефону мистера «Пошли-вы-в-жопу».

— Я тут, — подошел Чон.

— Вы меня оскорбили, — напомнил ему голос.

— Извините.

— Обычных извинений недостаточно.

— А чего достаточно? — спросил Чон.

— Насколько мне известно, у вас есть пистолет. Достаньте его.

Чон вытащил свою пушку 38-го калибра.

— Ну, достал.

— Теперь встаньте перед веб-камерой, чтобы вас было видно.

Чон послушался.

— А теперь засуньте эту пушку в свой большой рот, — потребовал голос.

— Чон, не надо! — услышали они крик О, который тут же прервало жужжание бензопилы.

— Начну я с рук, — сообщил им голос.

— Хорошо-хорошо, я согласен! — крикнул Чон.

Бен был в ужасе. Все это какой-то сон, дурной, странный, страшный ночной кошмар.

Открыв рот, Чон направил внутрь дуло пистолета.

— Спускайте курок, — велел голос.

И Чон нажал на спусковой крючок.

— Стойте!

— Господи Иисусе, — пробормотал Бен и повалился на пол, спрятав лицо в ладонях.

— Вытаскивайте свою пушку.

Чон медленно вынул пистолет изо рта. Почему медленно? Потому что сил торопиться у него не осталось и потому что он очень старался не налажать и не застрелиться, вытаскивая пистолет изо рта.

— Когда я попрошу вас о какой-либо услуге в следующий раз, я не желаю слышать, как меня посылают в задницу. Вы поняли?

Чон кивнул.

— Вот и славно. В Сан-Диего живет один человек, из-за которого у меня сплошные неприятности. Вы этим займетесь. Подробности я вам сообщу. Если в течение пяти часов до меня не дойдут сведения о его смерти, я убью вашу подругу. Buenos dias, — попрощался голос.

Связь прервалась.

Экран погас.

Что же делать? Что же делать?

Бежать в ФБР?

В Управление по борьбе с наркотиками?

Хотя такой звонок грозил бы тюрьмой, Бен с радостью обратился бы к ним за помощью, спаси они О. Но федералы им не помогут. Скорее наоборот. Если бы в их силах было контролировать картели, наркобароны уже давным-давно сидели бы за решеткой.

Этот вариант не прокатит.

Значит, остается…

Nada. Ничего.

Им крышка.

И виноват в этом Бен. Не надо было воображать, будто можно одновременно жить в двух мирах — блистать в полусвете совершенно противозаконного наркобизнеса и наслаждаться преимуществами цивилизации и законности.

Теперь-то он знает, что это невозможно.

Он обеими ногами застрял в джунглях.

Чон вот никогда не питал таких иллюзий.

Он всегда знал, что есть два мира: мир дикарей и мир цивилизованных дикарей.

Первые уважают только силу. В их мире выживают единицы. Тут правят бал наркокартели, «эскадроны смерти» и могущественные диктаторы; тут без конца случаются массовые убийства и изнасилования, террористические атаки, семейные разборки и клановые войны.

Второй мир — мир цивилизованной власти, мир правительств и армий, многонациональных корпораций и банков, нефтяных компаний, страха и трепета, «смерти с небес», геноцида и массовых изнасилований экономики.

Чон прекрасно знает…

Это один и тот же мир.

— Что же нам делать? — спросил Бен.

— Как только поступит какая-нибудь информация, — ответил Чон, — я прыгну в машину и убью, кого мне прикажут. А ты поднимешь жопу с пола и отвезешь им травку.

— Ты что, ради него убьешь человека?!

— Ну, для Чейни и его марионетки я и не то делал, — пожал плечами Чон. — Какая разница?

Раздался звонок телефона.

Чон поднял трубку.

— Да. Да. Понял.

— Ну что, они дали тебе адрес? — спросил Бен.

— Типа того.

— В каком смысле «типа того»?

— Это лодка, — ответил Чон.

Проклятущая лодка.

Наконец-то Чону пригодятся то, чему его обучали в спецназе.

Чон — очень храбрый мужчина, подумала Елена.

И, похоже, очень любит эту девушку.

При этой мысли Елене немножко взгрустнулось. Когда-то и ее любили.

Зато теперь она узнала то, что хотела.

Эти двое сделают ради девицы все. Все что угодно.

В этом их сила, и в этом их слабость.

О взглянула в черные глаза Ладо.

Тот смотрел на часы.

И молчал.

Хорошо, что О не знала, о чем он думает. Не слышала его внутренний монолог: «Пять часов, segundera, и ты — моя. Шлюшка. Спишь с двумя мужиками разом. Может, и я тебя отпялю, прежде чем порежу. Ишь, мелкая какая. Вертлявая небось. Я тебя порву, милочка. Для этого двух мужиков не нужно. Всего один, зато настоящий мужчина.

Пять часов, putana. Надеюсь, они не справятся».

Да уж, О точно не слышала этот булькающий поток сознания.

И хорошо — даже несмотря на укол, она жутко боялась.

Ладо потянул руками пусковой трос воображаемой пилы.

— Р-р-рум, р-рум, ррруууммм, — зарычал он.

Всех людей на свете Чон делил на две категории:

В первую входили он, Бен и О.

Во вторую — все остальные.

Ради Бена и О он сделает все что угодно.

Ради Бена и О он сделает все что угодно со Всеми Остальными.

Вот так вот просто.

Чон прикрутил к пистолету глушитель.

Убрал его в непромокаемый мешок.

Туго затянул веревку.

Вдали у пристани огни Сан-Диего освещали горизонт, отражаясь на гладкой поверхности иссиня-черной бухты.

Словно кто-то провел кисточкой по водной глади.

Совсем как в «Фотошопе».

Жизнь, имитирующая искусство.

Чон затемнил лицо краской, привязал к запястью шнур от вещмешка и проверил, крепко ли «Ка-бар» привязан к правой ноге.

Затем опустился в воду.

Беззвучно.

Сказывалась военная подготовка.

Яхта была совсем недалеко, но большую часть пути он проделал под водой — чтобы его не заметили с других лодок, пришвартованных на пристани. Результаты долгих тренировок, которые устраивала ему армия и которыми он никогда не пользовался, наконец-то пригодились.

Он скользил под водой, не опускаясь глубоко, оставляя после себя лишь небольшую рябь.

Словно уж.

Словно выдра.

Дважды он выглядывал наружу, чтобы взглянуть на яркие огоньки яхты и проверить, правильно ли плывет.

Сквозь занавески каюты пробивался свет.

В двадцати метрах от лодки он взял левее и поплыл к корме. Подобравшись к лестнице, он схватился за ступеньку и, открыв мешок, вытащил пистолет.

Одна обойма. Девять патронов.

Должно хватить.

Чон вскарабкался на борт.

Они дали О еще оксиконтина.

Уговаривать ее не пришлось. Девушка с радостью проглотила таблетки.

Потому что ей охренеть как страшно, вот почему.

Она уже не понимала, где она, не знала, что с ней будет. То и дело перед глазами в воздухе начинали плавно кружиться головы, отрезанные головы.

Когда сидишь черт знает сколько часов подряд на кровати в крошечной запертой на все замки конуре и постоянно представляешь, как к твоей шее подносят бензопилу, сразу хочется проглотить побольше седативных таблеток.

Хочется лечь и заснуть.

Когда О была маленькой, она частенько лежала в кровати, слушая, как орут друг на друга Паку и номер Первый. Как же она мечтала заснуть, только чтобы не слышать всех этих криков! Она прижимала к подбородку колени, просовывала между ног ладошки и крепко-крепко зажмуривалась.

И думала:

Может, я Спящая красавица?

Где же Принц(-ы), когда же меня спасут?

Чон распахнул дверь в каюту.

Левой рукой — в правой он держал пушку.

Тип, причинивший столько проблем картелю, валялся в отключке.

Вместе с женщиной.

Очень, очень красивой. Золотистые волосы разметались по подушке, из-под простыни выглядывают обнаженные плечи, полные, жаждущие поцелуя губы чуть приоткрыты. Чон слышал, как она тихонько посапывает.

Девушка спала чутко. Что-то почуяв, она открыла глаза и, сев на кровати, непонимающе уставилась на Чона. Ей что, это снится? Кошмар? Нет, вроде не сон, но что это за человек? Грабитель? На яхте?

Она увидела пистолет и, зная, на какие деньги спящий рядом с ней мужчина купил эту яхту и ее золотистые волосы, пробормотала:

— Нет, прошу вас! Не надо!

Чон выстрелил дважды.

Оба раза в голову.

Вот и нет проблемы.

Подавив вопль, женщина спрыгнула с кровати, бросилась на нос яхты и торопливо заперла за собой дверь.

Чон знал, как следует поступить.

И вновь он в воде.

Под водой.

Мощными толчками продвигается вперед.

Прорывается сквозь темноту.

Плывет мощно и быстро.

За своим О-лимпийским золотом.

В особо глубоком месте он выпустил из рук пистолет и позволил бездонной тьме поглотить его.

Пробираясь наверх сквозь разрисованную воду, он думал о том, что только что совершил ошибку — не убил ту девушку, но…

Я все-таки не дикарь.

Я бы не смог.

Эту мантру вот уже в который раз твердил про себя Бен, торопясь в теплицу. Его словно заклинило.

Я бы не смог.

Я бы не смог сам убить, даже ради О.

Хотел бы.

Хотел бы попытаться, но…

Я бы не смог.

Его мучил стыд, и, как это ни удивительно для человека, воспитанного двумя психотерапевтами, он чувствовал себя неполноценным как мужчина.

Ты что, считаешь, что ты не мужик, потому что не вышиб себе мозги? Да еще по чьему-то приказу? Как будто бы мужество то же самое, что и мачизм. Бред какой-то. Безумие. Даже больше, чем безумие.

Вот только живем мы в совершенно безумном мире.

В Республике Безумия.

И Чон бы смог.

Даже не так — Чон так и поступил.

А что, если бы…

Если бы…

Если бы они приказали Чону застрелить не себя, а…

Меня.

Он бы и это сделал.

Прости, Бен. Пиф-паф.

И поступил бы совершенно правильно.

Бен завел машину в тупик в тихом респектабельном пригороде на востоке Мишн-Вьехо — «Старой миссии». (Позвольте представить вам новую миссию, ничем не отличающуюся от старой.) Нужный ему дом стоял в северной части района. Ухоженный дворик окружала стена, за которой возвышался поросший кустарником холм, кишмя кишащий кроликами и койотами.

Подъехав к гаражу, Бен заглушил мотор, вышел из машины и позвонил в дверь.

Прекрасно зная, что в эту секунду его внимательно изучают камеры наружного наблюдения.

(Уж лучше с ними, чем без них.)

Так что Эрик, открывая дверь, уже видел, кто к нему пришел.

Глядя на Эрика, никто бы не подумал, что он владелец плантаций марихуаны. Он выглядел как типичный работник страховой компании. Короткие каштановые волосы, очки в роговой оправе. Ему бы еще защитный футлярчик[43] в карман рубашки, и вышел бы абсолютнейший лох.

— Привет, — поздоровался Бен.

— Привет, — откликнулся Эрик и провел гостя через гостиную с угловым диваном, раскладным креслом и широченным телевизором, по которому показывали «Америка ищет таланты», и кухню с гранитными столешницами, дубовыми шкафами и раковиной из нержавеющей стали в бассейн под навесом из затемненного органического стекла.

Вы все правильно поняли — у него дома был бассейн.

Фитолампы и системы автоматической подачи удобрений.

Галоид металла — для фазы активного роста.

Натрий под высоким давлением — для фазы цветения.

Отличная плодородная теплица.

Бен взглянул на часы.

Проклятие.

Запястья, покрытые испариной, блестели.

— Все уже упаковано? — нервно спросил он.

— Все, что выросло.

— Давай грузить, — велел Бен.

Снаружи их поджидал автофургончик со сложенными задними сиденьями. Они с Эриком загрузили увесистые кусты, и Бен поспешно уселся за руль.

На то, чтобы добраться до Коста-Месы, у него оставалось ровно сорок три минуты.

Он скользил сквозь Южную Калифорнию.

Прорезался сквозь калифорнийскую ночь.

Шоссе (номер 5), мягкое, теплое и дружелюбное, для всех, но не для Бена.

Зеленые указатели, словно ступеньки к эшафоту. Ступеньки к О.

Каждый из них отмеряет драгоценное время, говорит, сколько миль ему еще осталось.

Через сколько миль она уснет.

Алисо-Вьехо, Осо-Парквей, Эль Торо.

Лейк-Форест, Калвер, Макартур.

Слева сияет огнями аэропорт имени Джона Уэйна, тихий и спокойный ночью — его закрывают, чтобы рев двигателей не дай бог не помешал сну жителей округа Орандж.

Лагерь скаутов — там нынче проводится международный слет.

Бен гнал машину, полную травки, со скоростью восемьдесят миль в час. Ему вовсе не нравилось так гнать, но что поделать — время на исходе.

Показался торговый центр «Спектрум» города Ирвайна, с его необычным колесом обозрения.

Концертный комплекс «Ирвайн амфитеатр», в шатрах которого зародилось фанатское движение Джимми Баффетта — придите к нему, верные, с попугаями![44]

Краем глаза Бен заметил полицейскую машину, припаркованную на разделительной полосе. Сидит себе в засаде, поджидает тебя. Словно смерть.

(Рак, сердечные приступы, инсульты — все это ждет вас на наших разделительных полосах!)

Только бы копу не захотелось его остановить, взмолился про себя Бен. В голове у него тут же заиграла песня Брюса Спрингстина («Мистер патрульный, пожалуйста, не надо меня останавливать, пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо»). Не потому, что он боялся очутиться в тюрьме, а потому что случись малейшая задержка — и О умрет. Поглядывая в зеркало заднего вида, Бен ждал, поедет за ним коп или нет (пожалуйста, не останавливайте меня, пожалуйста, не надо). Коп остался на месте.

От волнения Бен не мог дышать.

Руки тонули на скользком от пота руле.

Наконец он доехал до Бристоль-стрит.

До «Саут-Кост плазы», охотничьих угодий О.

Бен свернул налево, в район Фейрвью.

Он беспрестанно крутил головой, пытаясь найти нужный адрес. Номер дома, который ему продиктовали похитители, принадлежал небольшому одноэтажному торговому центру.

Ну же, ну же, ну же.

Где же он, где же, где-где-где?

От волнения у Бена крутило живот. Болезненные спазмы сжимали его внутренности, и ему казалось, что вот еще чуть-чуть, и он обделается, когда вдруг он увидел нужный дом.

Деревянную табличку «33–38».

Винный магазин, пиццерия, химчистка, салон красоты.

Все закрыто.

Остановив фургон на парковке, размеченной диагональными линиями, он наконец посмотрел на часы.

Еще две минуты.

Бен замер в ожидании, зная, что они за ним наблюдают.

Чон поднялся из воды, словно чудище из Черной лагуны.[45]

Добравшись до берега, он направился к своей машине.

Бросил взгляд на часы.

Четыре минуты.

Он бросился бежать к испанскому кварталу, где рядком стояли телефонные будки, словно памятники прошлым свершениям.

Запихнув четвертак в прорезь, он набрал номер, который ему велели записать.

— Все готово, — выпалил он.

Зазвонил телефон Бена.

— Да.

Возвращайся в Фейрвью, велели ему.

Через два светофора поверни налево.

Еще через два квартала поверни направо.

Езжай. Мы перезвоним.

Бен завел машину. В его голове возникла новая мантра — два светофора налево, два квартала направо.

Перед вторым поворотом направо телефон зазвонил снова.

— Видишь рыбный магазин?

Бен огляделся.

Рыбный магазин? Какой еще…

Тут он увидел вывеску с мультяшной рыбой, пускающей пузыри изо рта; в этом магазине торговали тропическими рыбками для домашних аквариумов.

— Да, вижу.

— Поверни направо, затем еще раз направо — в переулок позади магазина.

Бен сделал все, что ему велели.

Заехал в переулок.

— Теперь припаркуйся и вылези из машины.

— Двигатель заглушить?

— Нет.

Он выбрался из автомобиля.

Дальше события развивались стремительно. Вдруг подкатила еще одна машина, из нее выскочили двое мужчин. Один из них схватил Бена, прижал его к задней двери магазина и приставил пистолет к его голове. Второй вытащил телефон у него из руки.

— Скажешь хоть слово или дернешься — тебе крышка. Ты умрешь быстро. Девка — медленно.

Бен старательно закивал — насколько это было возможно с рукой, держащей его за шею, и щекой, вплюснутой в металлическую дверь.

— Ты берешь нашу тачку, мы — твою. Если кого на хвосте увидим — копа, мотоциклиста, кого угодно — девчонке конец.

Бен кивнул еще раз.

— Через минуту уезжай домой. Мы еще позвоним.

Мужчина отпустил его, и спустя мгновение Бен услышал рев двигателя.

Он залез в чужую машину — «хонду-CRV». Ключи торчали в замке, на пассажирском сиденье валялся армейский вещмешок. Приоткрыв его, Бен увидел деньги.

Очень, очень много денег.

Они заплатили ему за травку.

Бен поехал обратно в Лагуну.

Спустя час появился Чон.

Взглянув на Бена, он кивнул.

Бен кивнул в ответ.

Вместе они сели перед компьютером и принялись ждать.

Зазвонил мобильник.

Ладо ответил, и О услышала, как он заговорил по-испански. Учитывая то, где она живет, можно было бы предположить, что она хоть чуть-чуть понимает испанский язык. Но кроме сленга и названия некоторых блюд в забегаловках, О из испанского ничего не знала. Уродливый мексиканец все кивал головой и говорил что-то, похожее на «Я понимаю. Понимаю, si. Ясно».

Закончив разговор, он положил трубку и поднял с пола бензопилу.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, по ком зазвонил колокол — негромкий «бом» возвестил о новом полученном письме.

Открыв его, Бен кликнул на указанную внутри ссылку.

Ссылка привела его на подкаст — трансляцию видео в реальном времени.

О, целая и невредимая, сидела прикованной все к тому же деревянному стулу.

Она тихо всхлипывала, вздрагивая всем телом.

Позади нее с пилой в руках стоял здоровый мужик в темных очках и худи. Рукой он придерживал пусковой трос пилы.

— Мы же все сделали! — закричал Бен.

— Замолчи, — тихо шикнул на него Чон.

— Мы все сделали, что вы велели, отпустите ее!

— Теперь, когда вы усвоили урок, мы можем беседовать дальше, — послышался голос. — Наши требования не подлежат обсуждению и должны выполняться вами беспрекословно. С этого момента вы продолжите выращивать свою марихуану и будете продавать ее нам по цене, которую мы установим на период в три года. Кроме того, при необходимости вы будете оказывать нам определенные услуги. В конце вышеупомянутого периода все обязательства будут с вас сняты.

— Три года? — ляпнул, не подумав, Бен.

— Все кончено, — возвестил голос.

Да ни хрена подобного.

Для Чона, например, все совсем не кончено.

Когда Чону было десять, партнеры его папаши похитили и удерживали его почти четыре месяца, прежде чем отец не приехал с чемоданом денег, которые он задолжал за крупную поставку марихуаны, и не выкупил сынишку.

Впрочем, все было не так уж и страшно. Похитители отвезли Чона на ранчо где-то у черта на рогах, и он целыми днями и ночами смотрел телек и играл в видеоигры. Ему позволяли питаться кока-колой и хлопьями и даже разрешали кататься по полям на вездеходе — пока он не решил изобразить из себя Стива Маккуина и в попытке побега чуть не снес изгородь из колючей проволоки.

За это его на целую неделю лишили «Пентхауса», чем сразу привели его в чувство.

Как бы то ни было, вскоре заявился Большой Джон с деньгами и выкупил Маленького Джонни.

— Видишь, как сильно я тебя люблю? — сказал он. — Целых четыреста кусков отвалил.

Всегда приятно знать, чего ты стоишь.

Бен, будучи самим собой, тут же придумал другой вариант решения их проблем.

(Он вообще большой любитель компромиссов.)

— Подсчитайте, сколько прибыли вы ожидаете получить от нас за эти три года, назовите нам эту цифру, и мы выплатим вам всю сумму при условии немедленного освобождения девушки.

— Интересное предложение, — протянула Елена.

— А он не дурак, — заметил Джейми.

— Мы вам перезвоним, — решила Елена.

В конце концов, все упирается в деньги.

В числа и цифры.

Либо им это выгодно, либо нет.

Джейми приступил к расчетам. Опираясь на текущий уровень продаж и прогнозы по рынку, сделав поправку на инфляцию и разницу валют, он прикинул, какая нужна сумма.

Ну, кто хочет поиграть в «Угадай цену»?

Налетай!

Сколько стоят три года рабства и жизнь довольно безалаберной девушки из Лагуны? Без серьезных накруток получается…

Двадцать миллионов долларов.

— Договорились.

— Давайте-ка проговорим все еще раз, чтобы убедиться, что мы правильно друг друга поняли — у вас есть выбор: либо вы будете работать на меня в течение трех лет, а девушка все это время будет моей гостьей, либо вы выплатите мне двадцать миллионов долларов. Все верно?

— Да.

— Значит, по рукам?

— По рукам, — подтвердил Бен.

— А что по этому поводу думает мистер «Пошли в задницу»?

Чон кивнул.

— Нет уж, говорите вслух.

Слова уже готовы были сорваться с его губ, вертелись на кончике языка, и Чон попытался сдержаться, промолчать, но…

Он сказал:

По рукам.

Перед глазами О проигрывался новый клип. Он все повторялся и повторялся, и О ничего не могла с этим поделать, ни выключить его, ни изменить настройки.

И смотрела его снова и снова и снова.

В клипе показывали ее, привязанную к стулу.

С пилой, покачивающейся у ее шеи.

О охватил ужас. Всепоглощающий страх.

Она видела

Как лезвие приближается к ее коже;

Она знала

Скоро она умрет;

Она слышала

Собственный предсмертный вопль.

И все начиналось заново.

Ей завязали глаза, и от этого было только хуже — так она могла видеть только порождения собственного разума. Выбирать ей не приходилось, и она была вынуждена смотреть один и тот же фильм снова и снова. Ее всегда считали немножко тронутой, но теперь О всерьез опасалась, что окончательно сойдет с ума.

Только одна мысль поддерживала ее в здравом уме.

Ее мужчины приедут и спасут ее.

Она точно знает.

Хотя буйный нрав Чона и укротили, он, стоя на берегу океана, все равно сжимал в руке пистолет. Он смотрел на волны, но не видел их.

Вместо воды он видел себя. Убивающего разных людей. Например, Эрнана Лотера, и еще того ублюдка, что держал пилу, и еще раз Эрнана Лотера.

Чон с радостью начинал бы каждый свой день с убийства Эрнана Лотера. В каком-то смысле так оно и было — просыпаясь после нескольких часов сна, он тут же принимался думать о том, как его убьет. Задача осложнялась тем, что Чон никогда не встречал Эрнана, но он призывал на помощь воображение.

Иногда Лотер оказывался толстым, иногда худым. Молодым, старым, с отвисшим подбородком, с впалыми щеками, кожей самых разных оттенков — от белого до темно-коричневого; волосы были густыми, редкими, седыми, иссиня-черными, светлыми.

А вот способ убийства не менялся никогда.

В своих фантазиях Чон убивал Лотера, вставив тому пушку в рот и спустив курок. Разумеется.

Два выстрела — пиф-паф, и все. Затем наступал черед урода с пилой. Когда тот наклонялся, Чон отрывал ему голову и бросал ее к ногам О — галантный, как никогда.

Честно говоря, Чон не был уверен, почему так бесится — из-за того, что сделали с ним или с О. Он понимал, что по совести злится надо за то, что Лотер похитил О, но получалось не очень — в конце концов, чужую боль испытать на себе нельзя, только представить.

Но чувства О Чон представлял себе очень хорошо — Лотер им обоим дал попробовать, какова смерть на вкус.

И ярость Чона оставалась совершенно — он тщательно подобрал слово — импотентской.

Потому что он прекрасно понимал, что реализовать (еще одно идиотское словечко) ее не получится.

Не получится претворить эту ярость в жизнь.

Никакая виагра не позволит ему на самом деле не то что убить, а даже приблизиться на расстояние выстрела к Эрнану Лотеру. Чон бессилен тут что-либо сделать, и его злость, запертая внутри, как в чайнике, бушевала в нем, как шторм, кипела и бурлила, все сильнее и сильнее, заставляя его злиться еще больше.

К пристани подошел Бен.

— Может, ты был и прав, — сказал он.

— Когда они только начали нам угрожать, — заговорил Чон, — надо было или сразу сматывать, или поубивать их. Несложное решение. Но мы его так и не приняли.

— Теперь уж поздно, — заметил Бен.

У них есть три варианта действий:

Первый вариант вообще не вариант — О ни за что на свете так долго не продержится, да и Паку рано или поздно захочет знать, куда делась ее дочурка, и устроит широкомасштабную поисковую операцию. Она наверняка привлечет полицию, ФБР и еще кого только можно, и О тут же пришьют.

Второй вариант тоже не ахти. Картель мог увезти О куда угодно, в любую точку мира. Если она в Мексике, что вполне вероятно, им ее точно не найти. Даже если они узнают, где она, шансов на удачную спасательную операцию у них нет. Живой им О не отдадут.

Все же они решили рискнуть. Будут действовать потихоньку — постараются выяснить, где она, и одновременно будут искать деньги, чтобы заплатить проклятущий выкуп.

Они бы с радостью, да вот только суммы такой у них нет, во всяком случае, на руках.

Свой товар они вынуждены продавать картелю по бросовым ценам. Бен мог бы продать свой дом, но кому в наши дни нужно жилье стоимостью в несколько десятков миллионов? Банки, как известно, деньги даром не дают, да и что им указать в качестве гарантии — травку, что ли? Вообще-то говоря, бизнес понадежнее многих в наше время, но вот в заявке на кредит про него не напишешь.

(Хочешь, чтобы тебе дали зеленый свет на любые кредиты? Чтобы ублюдки, жирующие на наших денежках, разжали бы потные ладошки и вдруг решили тебе их вернуть? Проще выдернуть президентов парочки банков во время перерыва футбольной трансляции и расстрелять их к чертям собачьим — вот тогда кредиты польются ручьем, словно виски на ирландском празднике.)

У Бена были счета и деньги на них — в Швейцарии, на Каймановых островах, на островах Кука. Часть вложений он даже мог снять в любой момент. Большинство — нет. Деньги есть деньги. Бен вообще по сути — благотворительная организация, где единственный член — он сам. Почти все свои деньги он вложил в дорогие его сердцу места — Дарфур, Конго, Мьянмар.

Если он опустошит все счета, какие только можно, у него на руках окажется пятнадцать миллионов долларов.

На пять миллионов меньше, чем нужно, чтобы спасти О.

— У кого из наших знакомых могут быть такие деньги? — задумчиво протянул Бен.

— У картеля Баха, — ответил Чон.

Картель Баха и впрямь не бедствовал.

С чего же начать?

Бен, поклонник анализа и самокопания, предложил начать с обзора совершенных ошибок.

— Какая-то маоистская самокритика, — заметил Чон.

— Типа того, — кивнул Бен и признался в следующих грехах: самодовольстве, высокомерии, невежестве.

Где два, там и три.

Но самодовольными они быть перестали, как и высокомерными.

Осталось на их долю только невежество.

— Лотер о нас знает все, — заговорил Бен. — Мы о нем — почти ничего.

Вот с этого и начнем.

Подошел поезд — скоростная электричка, идущая на юг, в Оушнсайд.

К машине Бена подошел Деннис.

— Два раза за неделю встречаемся, — заявил он. — Чем обязан такому удовольствию?

— Залезай, — велел Бен.

Деннис протиснулся на пассажирское сиденье.

— Мне нужна любая информация, которая у тебя есть по картелю Баха, — сообщил Бен.

— Я тебе уже все рассказал.

— Мне не выписки из твоего диплома нужны, а инсайдерская информация, действительно ценные сведения о картеле, — отрезал Бен.

— Не, на это я пойти не могу, — ухмыльнувшись, покачал головой Деннис.

Бен с силой ударил его по лицу.

— Бен, ты чего?! — вскрикнул Деннис.

И это мой друг Бен? Чон был приятно удивлен.

Наш добрый, милый Бен?

Миролюбивый пацифист Бен?

Красота.

— Нет, Деннис, на это ты пойти вполне можешь, — продолжал Бен. — Или я пойду да приду к тебе в офис, постучусь к твоему боссу и представлюсь — здравствуйте, вот он я — человек, который платит Деннису больше, чем вы.

Деннис рассмеялся. У них с Беном был заключен своеобразный пакт о ненападении — если один из них сдаст другого, оба окажутся в одной и той же тюрьме. Отсмеявшись, Деннис напомнил Бену об этом соглашении.

— А мне теперь на это наплевать, — ответил Бен. — Если что, пойду в тюрьму. А вот ты… Представь только, твою квартирку в Принсвилле пустят с молотка, жена сядет на пособие, а детки, вместо того чтобы учиться в университете, пойдут работать помощниками менеджеров в забегаловке.

Веселье Денисса немного поутихло. Впрочем, придумывать отговорки ему это не помешало.

— Так это ведь тысячи страниц придется перелопатить…

— Вот и отлично.

— И информаторов надо будет привлекать…

— Да, всех, кого только можно.

— Мы о таком не договаривались, — возмутился Деннис.

— Договариваемся сейчас, — встрял Чон.

Деннис разразился бурным монологом. Вы что, думаете, он может вот так взять и вынести из участка коробку с документами? Не выйдет! Сейчас за каждым его шагом следят, словно ястребы, повсюду камеры, прямо как у Оруэлла в «1984», да и компьютер просматривается — технологии-то на месте не стоят!

— Так воспользуйся компьютером, — прервал его Бен. — Мои компьютерщики тебе позвонят, расскажут, как скинуть информацию. Много времени это не займет, обещаю.

— Да только чтобы все сведения собрать, мне несколько недель понадобится!

— Послушай, ты, урод, во все дырки оттраханный, — сказал ему Бен. — Мы тебе каждый месяц исправно несем бабки. Хороший месяц, плохой, неважно — все равно ты получаешь свои деньги. Тебя не интересует, много мы заработали или мало. Это неважно. Год за годом мы оплачивали твои услуги, обеспечивали твоим детям образование, одевали их, кормили-поили. И вот теперь нам в кои-то веки понадобилась твоя помощь, и ты нам эту помощь окажешь. Ровно в десять часов сиди у своего компьютера, а иначе в пять минут одиннадцатого твоему боссу кое-кто позвонит, — сказал Бен и процитировал на память мобильный номер его начальника.

Деннис угрюмо уставился на пол машины.

— А я-то думал, вы приличные люди, — пожаловался он.

— Ты ошибался, — пожал плечами Чон.

— Можешь приступать прямо сейчас, — сказал Бен. — Мне пригодятся любые сведения по Эрнану Лотеру.

Деннис расхохотался.

Эрнан Лотер, говорите?

Да Эрнан Лотер в картеле даже на сборе марихуаны работать не смог бы, сказал им Деннис. Вот спроектировать косилку для травы — это пожалуйста, он же, мать его, инженер! Но руководить картелем Баха, да еще в такое тяжелое время? Я вас умоляю.

— Так если не Эрнан, то… — заговорил Бен.

— Королева Елена, — довольно прервал его Деннис.

Бен непонимающе на него посмотрел.

— Мамаша, — пояснил Деннис. Как вытянулись морды у этих двух самовлюбленных придурков, любо-дорого смотреть. — Всем заправляет она. Елена Санчес Лотер, сестра никем не оплакиваемых почивших братьев Лотер. Она же королева Елена.

— Баба заправляет картелем? В Мексике, где сплошные мачо? Да в жизни в это не поверю, — заявил Чон.

— Ага, — ответил Деннис. — Но я подозреваю, что просто ты, Чон, как истинный мачо, не в силах это себе представить. Воображения не хватает.

Возможно, он прав, признал про себя Чон.

Все его кровожадные фантазии моментально испарились — теперь он уже не мог представить себя в роли убийцы.

Хотя, возможно, раньше ему уже доводилось убивать женщин. Как-то в Афганистане он указал своим солдатам на дом, в котором скрывались террористы. Вполне возможно, что на момент взрыва там были и женщины.

Но своей рукой ударить женщину Чон бы не смог.

Да и мозги вышибить тоже, чего уж там.

Вот такая он шовинистическая свинья.

Бен никак не мог оправиться от шока.

Глава картеля Баха — женщина?

Прознай об этом Хиллари, вот бы она взбесилась!

О от ужаса тоже не тряслась.

Она поняла, что голову ей отрывать собралась тетка — эдакий розовый «пауэр рейнджер».[46]

О слышала, как та по телефону отдавала приказания Мужику с Бензопилой.

Вот тебе и женская солидарность.

Опре все это бы очень не понравилось.

А уж попадись ее похитительница острым на язык бабам из ток-шоу «Взгляд», ей бы точно не поздоровилось.

Выбравшись из машины, Деннис взглянул на парней еще раз.

— Если соберетесь наехать на царицу Елену, вы — мертвецы, — провозгласил он.

От одной этой мысли ему тут же стало лучше.

А еще от двойного чизбургера с беконом.

Надо признать — в его словах была толика здравого смысла. Поняв это, Бен с Чоном поехали на стрельбище.

Чон тут — постоянный посетитель, и не потому, что готовится к наступлению революции и второй Реконкисты,[47] и даже не потому, что при одной мысли о защите своего дома и очага от грабителей и захватчиков у него встает. Забавно, кстати — взломов и захвата домов все ждали от мексиканцев, а занялись этим ипотечные банки.

На самом деле Чону просто нравилось стрелять.

Нравилось ощущать тяжесть металла в своих руках, чувствовать отдачу при выстреле. Точные химические расчеты, понимание физических законов и инженерии — все это в сочетании с хорошей координацией делали из него меткого стрелка. А еще пушка позволяет почувствовать себя всемогущим, дает возможность мгновенно осуществлять свои желания. Хочу выстрелить туда-то — и стреляю. Только подумал об этом, и — бац! — твоя мысль уже реальна. С презентациями в PowerPoint не сравнить.

Можно потратить пятьдесят тысяч лет на искусство медитации, а можно просто купить пистолет.

На стрельбище ты можешь сделать в бумажной мишени аккуратную крошечную дырочку — ровные края на входе, выходное отверстие чуть неряшливее — и это очень, очень приятно. Короче говоря, Чон любил огнестрельное оружие — орудие его труда.

(С точки зрения антропологии разница между «орудием» и «оружием» заключается в том, что орудия применяют к неодушевленным предметам, а оружие — к одушевленным, если вас не возмущает сама мысль о том, что у «предметов» может быть душа.)

Совсем другая история с Беном, которому с детства внушали ненависть к оружию и его владельцам.

В доме его либеральных родителей любителей огнестрела постоянно высмеивали — мол, пушки любить могут только недоразвитые неотесанные мужланы да психи-консерваторы. При виде наклейки на машине с надписью вроде «Ружье вы у меня отберете только через мой труп» они качали головой и печально хмыкали. Как это печально, говорили они, как грустно и как несовременно. Людей убивают не ружья, людей убивают люди. (Ружья еще как убивают, говорил Чон, для того их и придумали). Люди с ружьями, возразил бы ему на это отец Бена.

Как бы то ни было, Бен по своей натуре был человеком некровожадным и неагрессивным.

— Глупости, — заявил во время одного спора ему Чон. — Люди агрессивны по своей природе. Мы приучили себя быть миролюбивыми.

— С другой стороны, проявлять агрессию нас вынуждает общество, — говорил Бен.