Осточерчение

я какое-то время жду тишины,

а затем объявляю свою монаршую

волю: «воины, знаю, вам это по плечу.

бог оставил меня

оставил меня за старшую

вам придётся сделать, как я хочу»

вместо двух бутиков на большой никитской —

«чертёжник» – там продают тетради и

нотные партитуры, «сластёна» – с теми же запахами

внутри

аня больше не держит свой ум во аде и

не выводит вдоль кисти бритвой «умри, умри»

рак становится излечим в терминальной стадии

игорь жив, и ему исполнилось двадцать три

автоматы за спинами у ребят становятся бас-гитарами

из каждой глубокой раны течёт шираз

и все сбитые кошки оказываются под фарами

просто тряпками, брошенными вдоль трасс

да, и мы с тобой просыпаемся завтра старыми

и в одной постели

на этот раз

вряд ли смерть говорит «не звони сюда больше» или там

из кабины пилота приветствует перед вылетом;

ждёт в пустой операционной хирургом, вылитым

джесси спенсером; стоит ли затевать возню.

просит у тебя закурить на улице и подносит лицо к огню.

подаёт томограмму и результат анализов, как меню.

произносит безрадостно «подожди, я перезвоню».

и ты ждёшь, когда перезвонит, до вечера.

до полуночи. до утра.

и под утро вдруг понимаешь, что да, пора.

моя смерть обитает во мне, поёт из меня, как дженис, а

сама шлифует свои ухмылочки и движеньица;

у неё есть подружка, я жду, что они поженятся,

доиграются, нарожают себе смертят, —

каждый как пасхальный куличик свят, с головы до пят.

и я буду жить столько, сколько они того захотят.

моя смерть из тех, что кладёт твою руку между ладоней

и шепчет «только не умирай».

и вот тут ты просто обязан сдохнуть – как трагикомик

и самурай.

каждый из нас – это частный случай музыки и помех

так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех

ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит

он – таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит

он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком

тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком

стоит капельку подучиться – станешь проводником

будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна

чтоб земля была нощно, денно смехом его полна

как тебя пронижет и прополощет,

чтоб забыл себя ощущать,

чтоб стал гладким, словно каштан, наощупь,

чтобы некуда упрощать

чтобы пуст был, словно ночная площадь,

некого винить и порабощать

был как старый балкон – усыпан пеплом,

листьями и лузгой

шёл каким-то шипеньем сиплым,

был пустынный песок, изгой

а проснёшься любимым сыном,

чистый, целый, нагой, другой

весь в холодном сиянье синем, распускающемся дугой

сядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзака

обнаружишь, что ты носитель незнакомого языка

поздороваешься – в гортани, словно ржавчина, хрипотца

эта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лица

здравствуй, брат мой по общей тайне, да,

я вижу в тебе отца

здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни —

тот белый маг

мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг

мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать

старость – думать, что выбил право

наставлять или поучать

мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть

если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь

будь умерен в питье и пище,

не стремись осчастливить всех

мы трансляторы: чем мы чище,

тем слышнее господень смех

мы оттенок его, подробность, блик на красном и золотом

будем чистыми – он по гроб нас не оставит. да и потом

нет забавней его народца, что зовёт его по часам

избирает в своём болотце, ждёт инструкции к чудесам

ходит в мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосам

слушай, слушай, как он смеётся.

над собою смеётся сам