Остракон и папирус

ЭПИЛОГ

453 год до н.э.

Месяцы Атир и Хойак[61]

Сиена, Навкратис, Афины

Сабу не пытался сбежать. Груда аметистов произвела на пунтийца такое неизгладимое впечатление, что он ходил за Баттом по подворью, словно привязанный. Но все равно Геродот не спускал с него глаз.

Наконец, наступил самый важный для галикарнасца день. План казался простым, хотя на самом деле был очень опасным. Заговорщикам предстояло безоружными проникнуть на остров Филэ под видом слуг пунтийца. Именно слуг, а не рабов, потому что домашнего раба сразу видно по клейму на лбу и ошейнику.

По словам Сабу, которого Батт заранее отпустил на свидание с братом, обмен должен произойти в наружной галерее храма перед закатом, когда жрецы будут находиться на вечерней молитве. Саамон скажется больным, и как только солнце скроется за песчаными холмами, выскользнет через пилон наружу.

Заговорщики сняли кольца и браслеты, чтобы как можно больше походить на бедняков. Батт с сожалением вытащил из ушей серебряные пиратские серьги.

В отплывшем от причала Сиены барисе находились четверо. Геродот, Лид и Батт были в простых набедренных повязках. Гладковыбритые головы делали их похожими на египтян, а сумерки придали коже темный оттенок.

Ватага Батта осталась ждать на берегу. Стреножив коней, хесмины уселись у костра спиной к причалу: пусть рыбаки занимаются своим делом и не отвлекаются на бородатых чужаков. Дозорные сторожили дорогу из Сиены, чтобы поднять тревогу, если вдруг заявятся маджаи.

Возле ног стоявшего на носу лодки Сабу лежал вожделенный мешок из крокодиловой кожи. Пунтиец показывал дорогу к острову Филэ среди россыпи покрытых зеленью клочков суши.

Батт с Лидом отталкивались шестами, в то время как Геродот веслом направлял лодку среди скал. Проплывая мимо Элефантины, галикарнасец запоминал расположение башен крепости, замечал скрытые лазы для внезапных контратак, колодцы и подземные выходы к реке. На глаз определил ширину рва. Успел подсчитать количество голов в табуне у водопоя.

Раб на причале острова принял веревку, обмотав ее вокруг швартовочного столба, после чего заторопился к клеткам с четырьмя священными соколами.

Сабу вместе со слугами спрыгнул на бревна причала.

— Оставайтесь здесь, — обратился пунтиец к Лиду и Батту. — Я сказал брату, что нас будет двое.

Затем Сабу с Геродотом скрылись в тени колонн. Чтобы скоротать время, галикарнасец наблюдал за храмовым птицеловом. Поочередно открывая дверцы клеток, раб скармливал соколам куски сырого мяса. В ожидании корма птицы Исиды недовольно грызли клювом прутья.

Быстро темнело. Геродот напряженно вглядывался в мрачный портал пилона. Наконец, показался свет факела. Вскоре к галерее вышел человек в жреческом схенти со свертком в руках.

Сабу поднял мешок с хесминами с земли и хотел направиться к брату.

— Подожди, — Геродот грубо взял его за плечо. — Пусть сначала покажет арулу.

Пунтиец нехотя остановился. Потом помахал рукой. Приблизившись, Саамон развернул сверток. Геродот жадно разглядывал реликвию. Диадема в волосах, длинный пеплос, скипетр с кукушкой, лилии — все, как описывал Перикл.

Внезапно уаб завопил по-египетски. Из пилона высыпали жрецы с посохами в руках. А от бариса уже неслись Лид и Батт, держа наперевес длинные шесты.

Геродота затопила ярость. Врезав Саамону кулаком в лицо, он вырвал из его рук сверток с арулой. Хотел броситься к причалу, но увидел, как от стены храма к воде бегут фигуры в белом.

А жрецы уже подняли над головой посохи. Геродот защищал арулу, подставляя под удары плечи и голову. Подоспевшие вовремя товарищи с ходу ввязались в драку.

Посохи и шесты мелькали в воздухе, слышались треск, гневные выкрики, стоны боли. Лид орудовал шестом как гоплит сариссой. Вот он подсек Сабу под колени, а когда тот повалился, воткнул комель прямо в его широко раскрытый рот. Кроша зубы и разрывая небо.

Пунтиец захлебывался кровью, но попытался подняться. Второй удар по лицу снова свалил его на плиты. Ударившись затылком о цоколь колонны, Сабу замер.

На принятие решения оставались мгновения. Если заговорщиков окружат, им конец. Геродот опустил сверток с арулой на плиты, а затем метнулся к клеткам со священными птицами. Распахнув дверцу одной из них, сунул внутрь руку.

От удара клювом галикарнасца пронзила резкая боль, но он уже крепко держал сокола.

— Всем стоять! — заорал Геродот. — Иначе сверну ему шею!

Жрецы замерли. Потом рухнули на колени.

Саамон дрожащим от благоговейного страха голосом пробормотал на койнэ:

— Не надо...

Не давая жрецам опомниться, заговорщики бросились к Нилу. Когда они уже забрались в барис, Геродот швырнул сокола на причал. Птица с недовольным клекотом забила крыльями. Лид и Батт бешено заработали шестами.

Несколько брошенных с берега камней упали в воду возле самого борта. Несмотря на то, что из раненой кисти текла кровь, галикарнасец мощно загребал веслом.

Он то и дело довольно поглядывал на лежавший на дне лодки сверток с арулой.

Уже на стремнине Геродот сверкнул белозубой улыбкой: — Ушли!

— Рано! — крикнул в ответ Батт. — Уйдем, когда сядем на коней!

За спиной слышались крики преследователей и громкий плеск. Жреческие барисы не отставали. Наконец, впереди показался причал Сиены. Хесмины с берега напряженно вглядывались в речной мрак. К беглецам протянулись руки товарищей.

— У тебя кровь, — сказал Батт.

— Потом, — отмахнулся Геродот.

Оседлав лошадей, ватага разбойников наметом рванула в ночь.

День спустя один из примкнувших к ватаге Батта египтян по просьбе Геродота разыскал Анхере. Бакет передала хозяйке просьбу галикарнасца встретиться с ним на окраине Сиены перед закатом.

Хесмины со скуки давили спасающихся от наводнения скорпионов. Кони паслись под ветвями скипидарного дерева. Когда тень от розового гранитного чехена стала длиннее его высоты, появились Тасуэи и Анхере.

Связник Батта катил перед собой тележку. Рядом вышагивали двое хесминов, сопровождавших сундук Геродота от пристани. Хесит издали приветливо помахала галикарнасцу рукой.

Геродот долго не мог оторваться от губ Тасуэи. Наконец, отстранился, трепетно коснувшись ее щеки пальцами, а она ответила полным нежности взглядом.

Потом тревожно спросила:

— Что у тебя с рукой?

Геродот улыбнулся:

— Священный сокол клюнул.

Тасуэи нахмурилась:

— В этом нет ничего смешного... За святотатство тебя могли побить камнями.

— И камни были, и посохи... — рассказав хесит о драке с жрецами и побеге с острова Филэ, галикарнасец удовлетворенно закончил: — Зато теперь у меня есть все три реликвии.

— Значит, ты скоро уедешь, — сказала Тасуэи, кусая губы.

На лице Геродота появилось озабоченное выражение. Он положил на плечи хесит ладони.

Тяжело вздохнул:

— Мы с тобой уже говорили об этом... Я должен привезти реликвии в Афины и лично вручить их Периклу. Только после этого задание будет считаться выполненным.

— Конечно, — натянуто согласилась Тасуэи, — делай то, что считаешь нужным.

Галикарнасец горячо воскликнул:

— Поехали со мной! Ты не пожалеешь!

Тасуэи грустно улыбнулась:

— Я поклялась Бастет в верности... Хесит может иметь семью, но ее жизнь неразрывно связана с богиней. И потом... Здесь моя та-мери, по-эллински «родина».

Она посмотрела ему в глаза долгим пристальным взглядом:

— Я все равно буду ждать тебя... Любимый...

Они еще постояли, обнявшись. Потом хесит сделала шаг назад. На прощание улыбнувшись Геродоту, Тасуэи развернулась и торопливо пошла к Нилу. Бакет мельком взглянула на галикарнасца, после чего последовала за хозяйкой. В ее взгляде он отчетливо прочитал осуждение.

— Зачем тебе возвращаться в Навкратис по Нилу, — убеждал друга Батт. — У тебя в сундуке лежит целое сокровище, а из охраны остался только Лид. На реке в паводок кого только нет. Беглые рабы, обнищавшие крестьяне, всякая недобитая сволота... Наводнение — это всегда бедствие, даже если оно предсказуемо. Маджаи в крупных городах охраняют добро чати, им сейчас не до безопасности судоходства... В деревнях хозяйничают местные банды... Это вы вверх по Нилу плыли под защитой жреческого бариса, а обратно пойдете сами по себе... Я за твою жизнь не дам и обола.

— Что ты предлагаешь? — спросил Геродот.

— Морской путь! — Батт хлопнул ладонью по столику-трапедзе так сильно, что ореховая скорлупа разлетелась в разные стороны. — Я вас с Лидом на керкуре отвезу... Ты когда должен быть в Навкратисе?

— К середине пианепсиона самое позднее.

Батт с досадой процедил:

— Сейчас уже начало пианепсиона. Но время у тебя еще есть. Смотри... — наксосец начал воодушевленно рассказывать: — От Нечистого залива до Клисмы с попутным ветром дней за семь доплывем. По каналу Дария выйдем в Пелусийское русло. Поднимемся до Гелиополя и свернем в Канобское русло к Летополю... Это еще дней пять... Какие в Нижнем Египте в это время года дуют ветры, я не знаю... А оттуда до Навкратиса останется дней пять-семь пути. Да... Может, и быстрее получится. Но если поплывешь по Нилу, точно не успеешь.

Геродот с озабоченным видом покачал головой, однако согласился, понимая, что друг прав.

Ватага Батта запаслась питьевой водой, вяленым мясом и сушеной рыбой. Награбленное во время рейдов по пустыне добро, включая спасенный с Филэ мешок аметистов, погрузили на борт. Сундук Геродота был надежно спрятан в трюме под кожаным навесом фальшборта.

Из Нечистого залива керкур выбрался на веслах, осторожно огибая рифовые скалы. При этом вахтенный матрос постоянно промерял дно лотом. Когда парус поймал сухой попутный Африк, вода за кормой весело забурунилась.

Геродот расположился на корме рядом с большой амфорой. На него временами накатывала тихая грусть. Он вспоминал Тасуэи, ее внимательные зеленые глаза, голубую прожилку на виске, манящие ложбинки над ключицами...

Галикарнасец корил себя за то, что последнее свидание оказалось коротким, а его слова могли показаться хесит сухими. Но другого способа расставания с близкой ему женщиной на долгий срок он не знал.

Что толку в нежностях, если эти тонкие трепетные пальцы снова окажутся в его руках не раньше, чем через несколько долгих лет. Или никогда... Ответ знают только Мойры... А может быть, он и не прав...

Освежая в памяти впечатления от путешествия по Нилу, Геродот записывал: «...От побережья в глубь страны, т. е. вплоть до Гелиополя, Египет широк, сплошь низменный, обилен водой и покрыт илистыми наносами. Путь вверх от моря до Гелиополя приблизительно так же велик, как дорога от алтаря Двенадцати богов в Афинах до Писы, именно до храма Зевса Олимпийского. Если точно измерить оба эти расстояния, то, конечно, разница будет небольшая, не больше пятнадцати стадий. Ведь по дороге от Афин до Писы одна тысяча пятьсот стадий без пятнадцати, тогда как путь от моря до Гелиополя составляет полностью одну тысячу пятьсот стадий. От Гелиополя вглубь страны Египет суживается. Здесь с одной стороны он ограничен Аравийскими горами, которые непрерывно тянутся с севера на юг, вплоть до так называемого Красного моря. В этих горах находятся каменоломни, откуда вырубали камни для пирамид в Мемфисе. Там горы кончаются и поворачивают, как сказано, к Красному морю. В самом широком месте, как я слышал, нужно два месяца, чтобы перейти [эти горы] с востока на запад. В восточных пределах, говорят, растет ладан. Таковы эти горы. На другой же, ливийской, стороне тянутся скалистые и «в зыбком песке глубоко погребенные» горы. В этих горах стоят пирамиды. Простираются эти горы так же, как и Аравийские, с севера на юг. Итак, начиная от Гелиополя, Египет уже более не широк (поскольку эта местность принадлежит к Египту), но около четырнадцати дней пути вверх по течению [Нила] Египет — узкая страна. Между этими упомянутыми горами земля плоская и в самом узком месте, по моей оценке, расстояние между Аравийскими и Ливийскими горами не больше двухсот стадий. Отсюда Египет снова расширяется. Таковы природные свойства этой страны...»

После покрытых барельефами пилонов, островерхих чехенов и огромных статуй фараонов в египетских городах Навкратис показался Геродоту родным до боли в сердце.

Квартал плетельщиков снова встретил галикарнасца рабочей суетой. Ворота открыл ойкет, но, узнав Геродота, попытался их захлопнуть. Когда от удара ноги Лида щеколда отлетела, Батт толкнул створку плечом.

Мстители ворвались в перистиль.

Лид поймал пытавшегося сбежать привратника за шиворот. С ходу ударил головой о стену. Потом повернул к себе его испуганное окровавленное лицо.

Рявкнул:

— Кто сейчас в доме?

— Амфилит у себя в андроне... — сдавленным от боли голосом сказал ойкет.

— Гефест, Арес, Пан — где?

— Нет их здесь... Хозяин всех троих отправил на скотобойню за шкурами. У него запас закончился.

Привратника связали и закрыли в кладовой.

— Кто там? — послышался раздраженный голос Амфилита.

Геродот рывком распахнул дверь. Демарх грел ноги в медном лутерии с горячей водой. Увидев галикарнасца, он вскочил с дифроса и неуклюже выпрыгнул из таза, но поскользнулся на мозаике. Так и сидел на мокром полу, затравленно глядя снизу вверх на Геродота.

Галикарнасец опустился на дифрос.

Мрачно приказал:

— Ну, рассказывай...

— Что? — демарх сделал вид, будто не понимает.

Геродот терпеливо продолжил:

— Откуда жрица Сехмет узнала про реликвии... Почему она пыталась меня убить... И как у нее оказалась маска Диониса... Чем больше расскажешь, тем легче будет твоя смерть.

Амфилит нервно шмыгнул носом и наморщил лоб.

Потом сбивчиво заговорил:

— Это все Нетрухотеп, Верховный жрец храма Сехмет... Я ему твое вино привез... А он спрашивает, у кого купил... Я отвечаю, мол, у приезжего эллина. А он опять — кто, зачем, куда... Я ему о тебе и рассказал, а он, когда услышал про серебро, словно с цепи сорвался... Ага... Вызвал эту ненормальную и приказал тебя убить, а деньги забрать... Я ему стал доказывать, что так нельзя, что он этим Афины против нас настроит. Куда там... Он и слышать ничего не хотел... Убить, говорит, и концы в воду.

Амфилит выглядел жалко. Он вытер полотенцем потное лицо. Затем начал потихоньку подползать к Геродоту, чтобы взять его за запястье. Но встать так и не решился.

Геродот брезгливо отдернул руку:

— Нетрухотеп, говоришь... Где ты взял маску?

Амфилит молчал. Его глазки забегали. Наклонившись, Геродот с ненавистью посмотрел на демарха.

Заговорил зло и веско:

— Я тебе сам скажу... Три года назад сатрап Сирии Мегабиз разбил в Дельте присланную на помощь Амиртею афинскую эскадру. Наварх Улиад попал в плен. Он оказался в зиндане, где его пытали персы. Перед смертью Улиад рассказал своему сокамернику Пиррию о том, что в составе финикийской эскадры было несколько пентеконтер из Навкратиса. Я тоже сидел с этим Пиррием. От него и узнал... Так вот... Ты эти корабли не только снарядил, но и лично возглавил флотилию... Откуда я знаю? В порту побираются ветераны сражения под Просопитидой. А ты даже не захотел обеспечить своих соратников достойной пенсией. Так что разговорить этих калек не составило особого труда...

Теперь Геродот чеканил слова:

— Ты предатель и мразь! Это ты забрал священные реликвии эллинов. Себе оставил жреческую маску, а небриду, сфагион и арулу отдал Мегабизу. На твоих руках кровь Инара, Гонгила, Улиада, сотен египтян и эллинов... Просто выбери себе смерть.

— Нет! — завопил Амфилит. — Все было не так...

Слова Лида прозвучали приговором:

— Из-за тебя погибли отец и брат!

Резко подобрав с пола полотенце, кариец набросил его на шею демарху и затянул. Амфилит завозил ногами, схватившись рукой за удавку, его мотало из стороны в сторону, но Лид не отпускал.

Демарх выпучил глаза, лицо налилось кровью. Он пытался что-то сказать, при этом из горла вырывался лишь сиплый визг. Наконец, Амфилит уронил голову на грудь и обмяк.

Друзья остановились перед сходнями.

— Может, все-таки вернешься в Элладу? — с надеждой в голосе спросил Геродот Батта.

Наксосец отрицательно покачал головой:

— Нет... Меня там никто не ждет. Ватаге моей в Египте нравится. В Красном море купеческих кораблей не меньше, чем в Сароническом заливе. Только там того и гляди нарвешься на сторожевую триеру, а здесь всегда можно подкараулить беспечного капитана... Да и безлюдных гаваней хватает, чтобы спрятаться.

— Береги себя, — попросил наксосца Геродот. — Спасибо за все!

— Ты тоже не хворай, — улыбнулся Батт.

Он обнял сначала Геродота, потом Лида. И легко взбежал по доскам на борт керкура. Помахал рукой, после чего скрылся в трюме. Услышав отрывистую команду атамана, хесмины начали распускать парус.

Кариец и галикарнасец двинулись в сторону города. Только Геродот остановился в конце пристани, а Лид пошел дальше. Уже у самого маяка он обернулся. Оба одновременно вскинули руку в прощальном приветствии.

Затем Геродот вернулся к причалу, чтобы подняться на борт лемба Харисия.

Афины готовились к зиме.

Внешний Керамик встретил галикарнасца кленовым багрянцем. Ветер швырял опавшие листья на ступени портиков, забивал мусором сточные канавы, стыдливо накрывал разноцветным ковром выгребные ямы.

Со склонов Пникса доносился запах жареных каштанов. Сезон каторжных работ закончился, зато начались казни, поэтому над страшным Баратроном день и ночь кружили стервятники.

По улицам Мелиты тянулись последние груженные заморскими товарами телеги из Фалерона и Пирея. Пастухи гнали скот по Священной дороге на агору для жертвоприношений во время Тесмофорий.

Гавани шумели, звенели и грохотали. Триеры замерли в сухих доках Зеи для просушки. Подвесные снасти отправились на хранение в портовые скевотеки. Рабы красили обшивку, штопали паруса, смазывали жиром весельные порты. Кузнецы клепали новые якорные цепи.

По улице Изготовителей герм гуляла гранитная пыль. С бастиона стены Фемистокла разводящий протрубил сигнал смены. Четырехгранная и островерхая колонна Аполлона Агиея возле дома Перикла напомнила Геродоту египетские чехены.

Двое матросов Харисия подкатили к воротам тележку с сундуком. Стук бронзового кольца гулко прокатился по перистилю, подняв в небо стайку голубей.

Немой ливиец принес гостю таз с водой, потом подал мягкое полотенце. Прежде чем направиться к андрону, Геродот смущенно провел рукой по ёжику из коротких жестких волос на голове.

На этот раз Перикл сам вышел навстречу галикарнасцу.

Остановившись в центре мозаики, он раскрыл объятия:

— Знал бы ты, как сильно я тебя ждал... Булевты мне все уши прожужжали про похищенные реликвии, каждый хочет узнать их судьбу. Харисий уже доложил об успешном выполнении задания.

Проводив Геродота в андрон, Первый стратег указал ему на знакомый канапелон. Трапедзы с вином и закусками были накрыты льняными египетскими салфетками.

Матросы вкатили тележку на ковер, выгрузили из нее сундук, а затем молча вышли. Галикарнасец вынул три матерчатых свертка и передал их Периклу.

Первый стратег осторожно развернул каждый по очереди. Ладонью с любовью провел по оленьей шкуре. Поднес к курильнице сфагион, чтобы насладиться его матовым блеском, потом бережно опустил его на сундук рядом с небридой. Поцеловав, поставил туда же арулу.

Долго любовался реликвиями.

Наконец, выдохнул:

— Ну, давай, рассказывай...

— Потребуется время... — усмехнулся галикарнасец.

— Ничего, сегодня у меня время есть, — успокоил его Перикл.

И Геродот начал... Он оживленно размахивал руками, менял тембр голоса и выражение лица, хрипел, раскатисто смеялся, хмурил брови, выкатывал глаза.

Казалось, даже боги на домашнем алтаре замерли в удивлении, пораженные торжественной красотой египетских храмов, величием Нила, красочным описанием невероятных событий, в которых довелось участвовать путешественнику.

Когда он закончил, в андроне повисло долгое молчание.

— Да... — озадаченно выдавил из себя Перикл.

Потом потрогал указательным пальцем свою бровь и тут же перевел палец на гостя, показывая, что заметил шрам:

— Досталось тебе... Но я знал, что ты справишься. Верил в тебя... Если честно, я вас в этом году уже не ждал, потому что навигация закончилась. То, что вы благополучно доплыли — это чудо... Только не говори, будто египетский бог воздуха и ветров Шу оберегал вас с Харисием по дороге в Элладу... Впрочем, после твоего откровенного рассказа я готов согласиться с любыми доводами.

Геродот допил вино.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, признался:

— Я успел к причалу в последний момент. Харисий уже сходни убрал. Я заорал что было сил. Смотрю — он мне рукой машет с палубы... Дал время попрощаться с друзьями, и сразу отплыли.

Первый стратег с пониманием закивал.

Затем поинтересовался:

— Ты записывал свои впечатления?

— Получилось не меньше десятка папирусных свитков, — подтвердил галикарнасец.

Перикл небрежно бросил:

— А что по деньгам?

— Плату за вино пришлось потратить на дорожные расходы... Из пяти талантов привез обратно четыре. Один талант отдал ватаге Батта за помощь. Если бы не они...

— Ладно... Ладно... — замахал руками Первый стратег. — Беру эти расходы на себя.

И добавил:

— Отдыхай... Но я тебя знаю — долго сидеть без дела ты не сможешь... Куда двинешься дальше?

Геродот пожал плечами:

— Я много, где не был. В Финикии, Иудее, Сирии, Месопотамии... До северных колоний неплохо бы добраться. Да и в самой Элладе я далеко еще не все прошел. Очень хочется побывать в Тегее, Спарте, Эпире... А для путешествий нужны деньги...

Перикл посерьезнел.

Но думал недолго:

— Знаешь, что... Забирай себе все оставшееся серебро. С булевтами я договорюсь. Спишем эти деньги на организацию разведывательной деятельности. Харисий сказал, что ты составил подробное описание военных укреплений в Дафнах, Мемфисе и на Элефантине... Это так?

Геродот подтвердил:

— Готов представить свои записи стратегам с цифрами и чертежами.

— Вот и отлично, — Перикл довольно потер ладони. — А я пообещаю им публичное чтение твоих путевых заметок. Место и время выберешь сам... Согласен?

Галикарнасцу было нечего возразить.

Уже стоя в воротах, Первый стратег спросил:

— Куда сейчас?

— На агору, в храм Аполлона Отчего. Нужно пройти очищение...

— С чего вдруг? — удивился Перикл.

Поколебавшись, Геродот признался:

— У меня душа не на месте... Я в Египте столько всего наворотил... Святотатства, кража священных атрибутов... Жрецов покалечил... Хоть это были и не эллинские храмы, но все-таки... Боги есть боги.

Первый стратег с пониманием покачал головой.

Потом многозначительно сказал:

— Тогда вечером жду...

Перед тем как расстаться, соратники пожали друг другу запястья...

Оставалось привести логос в порядок. Местами закончить, некоторые абзацы переделать. Добавить красок в изображение быта египтян. Внести в свитки тексты, записанные второпях на остраконах или дифтерах.

Несколько дней Геродот только этим и занимался. Благо в доме Первого стратега нашлось все необходимое для работы: черная и красная тушь, каламы, а также дорогой библос из сердцевины свежесрезанных стеблей.

Затем галикарнасец встретился с Харисием в харчевне, чтобы послушать рассказы бывалого капитана о заморских странах и договориться о возвращении на Самос с началом навигации. Прежде чем отправляться в новое путешествие, он хотел повидать близких ему людей.

Пушкино,

Август 2022 года