Остров

6

Это круто, подумал Игорь.

В голове, как чудесные цветы, тут же расцвели синонимы. Изумительно, волшебно, великолепно, умопомрачительно, сногсшибательно, бесподобно. Богатство похожих слов само по себе вызвало у него какой-то безумный фейерверк под черепом, искры на языке, семантический рахат-лукум.

Это что-то, подумал тогда он. Свет оседал внутри, будто волшебная пыльца. Жуткое чувство, на самом деле. Тебе все объяснили, показали, дождались понимания, обдали теплом, как паром, — ты готов, приготовлен, лети! Все шишки, синяки, ошибки, беды, слова, улыбки, ложь, сказки, любовь — все впереди.

Это неизбежно. Это неостановимо. Ты растешь, клетки делятся, погибают и обновляются, время переваривает твои оболочки, старую кожу, старые мысли, формируя из тебя — нового тебя. И все это — не важно.

Важно — о чем ты. Как ты звучишь. Что для тебя мир и люди вокруг. Что для тебя те, кто идет с тобой рядом, а раньше вел за ручку, учил садиться на горшок или писать в унитаз, кормил грудью, покупал мороженое, показывал, как колюч огонек на спичке, играл с тобой в «города», служил утешением и светом.

Игорь открыл глаза.

Мир остался прежним. И вместе с тем неуловимо изменился. Словно он смотрел на него с одного места, привычного, но не очень удачного, замыленного, а его подвинули, и раскрылся простор. Отец держал его за руку, мать прижималась плечом к отцу, и от них веяло такой любовью к нему, в общем-то, бестолковому сыну, что Игорь мысленно несколько раз казнил себя об стену. Он их, в сущности, и за людей-то уже не считал. Родаки, предки. Нечто само по себе существующее, как соседи за стенкой. Никаких пересечений. Но зато кроссовки выклянчил, супер. Словно восемь килограмм сосисок из семьи уволок.

— Мам. Пап.

— Все хорошо, сынок? — спросил отец.

— Простите меня, — сказал Игорь.

Отец наклонил голову. В глазах его он увидел понимание.

— Хорошо.

— Я это… — Игорь шмыгнул носом. — Ну, наверное, не очень хороший сын.

— Хм, — сказал отец, — мы все когда-то были такие. Однажды за мной, лет, наверное, двенадцати, а то и меньше, отец, твой дед, с прутом от нашей Стрельцовки чуть ли не до Тутаевки добежал. Два раза успел стегнуть поперек спины.

— А за что?

— Веришь, не помню.

— Не знаю, я была хорошей девочкой, — возразила мать.

Отец вздохнул.

— С девочками все совсем по другому, — словно делясь тайной, сказал он. — Ну, что, семья, пора и честь знать?

Мама выбралась первой, помолодевшая, светящаяся. Отец, какой-то совсем другой, чем раньше, шагнул следующим, подал руку.

— Ну, как тебе остров?

Игорь сел на стул. Тепло отпускало. Ощущения, мысли, эмоции — все медленно гасло, укладывалось на дно души.

— Не знаю. Как-то перекрутило всего, как космонавта на центрифуге. Круто.

Мама рассмеялась.

— Что? — спросил Игорь.

Отец хлопнул его по плечу.

— Физиономия у тебя, брат, говорит сама за себя.

— Серьезно?

Игорь встал. Отец, конечно, подтрунивал, но, на самом деле, было действительно любопытно, что там у него стряслось с лицом. Не разорвало же. Он вышел из кухни, скользнул в ванную. Из зеркала на него внимательно посмотрело чужое отражение. Открыло, закрыло рот, повернулось в профиль, вытянуло губы. Двойник был похож и не похож одновременно. Тот же нос, тот же подбородок, те же уши и космы. Даже глаза те же. Но все вместе детали складывались в незнакомую картину.

Игорю из зеркала не коверкала нутро недоступность дорогих шмоток и автомобилей, не грызло желание быстрых денег, не хотелось повеситься или накричать на отца и мать из-за того, что они не могут дать ему все и сразу.

Странный, спокойный парень с гаснущим огоньком в глазах.

— Пап, пап!

Он рванул обратно в кухню.

— Это кончается!

— Есть такое, — кивнул отец. — Сначала эффект держится недолго, но чем чаще ты находишься на острове, тем, похоже, он дольше работает по времени. Доказано опытным путем.

— А можно еще?

— Вставай, вставай, — улыбнулась мама.

Игорь забрался за холодильник. Ему сделалось смешно, что буквально полчаса назад его, наверное, в нишу не затащили бы и волоком. Спасите! Помогите! Родители что-то курят! Он замер. Остров не работал. Игорь проверил, стоит ли в границах, и снова закрыл глаза.

— Пап.

— Что? — обернулся отец.

Он протирал стол. Мама ушла в комнату. Оттуда слышалось, как она негромко напевает про старый клен.

— Не работает, — сказал Игорь.

— Прости, забыл сказать. На остров нужно настроиться. Он вроде как должен тебя признать. Понимаю, что мистика, но вот так.

— И что нужно сделать?

Отец почесал висок тыльной стороной ладони.

— Не знаю. Попросить его. Открыться ему. Иначе мне или маме придется все время держать тебя за руку. Так что ты постарайся.

— Хорошо.

Игорь выпрямился, вытянул руки по швам. Скажете, как на торжественной линейке? Ну, пусть так. Он еще застал Советский Союз и был октябренком. Под веками плавало пятно светлого окна.

Я здесь, остров, — сказал Игорь. Я тоже хочу… Он мотнул головой, подумав, что это не правильно. Сразу «я хочу». Будь он островом, нефигово удивился бы, что это за хрен с горы встал и желания ему загадывает. Давай-давай, еще ножкой притопни. Хочу, как у Пушкина, быть владычицей морскою…

Игорь вдохнул и выдохнул. Прости, я это… Он сжал челюсти. Я дурак. Молодой дурак. Перед тобой это не зазорно… Просто помоги мне.

Он сжал пальцы в кулаки. Где-то внутри, под ребрами, возникло напряжение. Сердце кольнуло, оно словно раздулось, уперлось в грудную клетку. Мгновение — и распадется, лопнет. Уши заложило, как в самолете. Игорь до боли закусил верхнюю губу. Слушай, остров, слушай, — торопливо подумал он, я хочу научиться быть лучше. На самом деле! Я не вру. Даже если это будет очень сложно. Конечно, это опять «я хочу», но, пожа…

Мысль так и не удалось закончить. Тепло, хлынувшее в него, через него, вымыло ее без остатка. Вымыло все. Осталось только ощущение огромного, прозрачного счастья. Глубокого, как небо. Оно затаилось в нем, но, как чувствовал Игорь, его можно было в любой момент испытать заново. Закрой глаза, сосредоточься — и оно здесь, с тобой. Счастье.

На фоне этого меркли и кроссовки, и выкуренная сигарета с марихуаной. Обиды, мечты о миллионе долларов, яхте, белом «мерсе», злость, неуверенность в себе, стремление быть как все, прыщи, стеснение, острое, безответное чувство первой почти взрослой любви. Все это казалось таким мелким, пустым, далеким.

А еще обнаружилось, что счастье легко раскладывается на составляющие. Мама. Папа. Школа. Дыхание. Свет. Шаг. Жизнь. Дед первый и дед второй. Бабушка. Воробей. Смех. Дождь. Прогретый асфальт. Дома.

— Ох…

Игорь шагнул из ниши, склонился над столом.

— Это как зарядка для батареек, да? — сказал отец.

— Круче.

— И что это по-твоему?

— Машина счастья, — сказал Игорь.

— Как версия — имеет право на жизнь, — улыбнулся отец.

Игорь обнял его.

— Пап…

— Ты чего?

— Спасибо.

— Принято.

— А это… — Игорь смутился. — Ну, это нормально — подзаряжаться? Чуть что — сразу за холодильник?

— Не совсем, конечно. Но если не можешь справиться с тем, что происходит вокруг и в тебе, в частности, то лучше, я думаю, не усугублять.

— Не, я в том смысле, что это же как наркотик. Привык и уже трудно отказаться.

Отец кивнул.

— Интересный момент. Только тут важно что: становимся мы лучше или хуже после того, как постоим на острове? Ты стал хуже или лучше? Я стал хуже или лучше? Вот и ответ. И еще: со временем необходимость в его частом использовании, похоже, отпадает. Не находишь, что получается совсем не наркотик, а наркотик наоборот?

— Ну, если так…

— Технология, правда, еще не прошла апробацию. Ей всего день. Но ты, знаешь, просто замечай, когда в тебе происходит переключение с островного, скажем так, мировосприятия на прежнее. Если чувствуешь, что не можешь справиться с этим сам, то добро пожаловать к нам с мамой за «ЗиЛ».

Игорь фыркнул.

— Ладно, я понял.

— Теперь можешь идти гулять, как хотел, — сказал отец. — Только, я думаю, рассказывать об острове никому не стоит. Пока.

— Само собой. Ну, я это…

Игорь махнул рукой в сторону прихожей.

— Давай-давай, — подбодрил его отец.

Мама в большой комнате подшивала пододеяльник, телевизор негромко шелестел голосами, шел мексиканский сериал.

Как же было здорово по-новому смотреть на родителей! На отца — не как на неудачника, простофилю или рохлю, который не способен заработать достаточно денег. И не как на предмет мебели, который только и может в квартире, что скрипеть. С комом в горле — как на старшего товарища. Серьезного, вдумчивого, обладающего гораздо большим опытом, чем он сам.

А на маму — как на человека, который подарил жизнь. Бесконечно любящего человека. Почему он забыл об этом? Что же он за сын? Придурок с идиотскими капризами: дай приставку! Дай «варенки»! Дай кроссовки! Дай, дай, дай. Как она еще вытерпела и не прибила его? Провалиться бы куда-нибудь со стыда.

Ведь из них троих она была самая уязвимая. Они-то — два мужика, самой природой предназначенные стойко переносить тяготы и лишения. Стукнуло, ахнуло, прилетело, выбило пол-башки — отряхнулся и пошел. Мама — другое дело. Женщины — вообще другое дело. Они восприимчивей и слабей.

Ох, сдвинулась область восприятия. Кардинально сдвинулась.

— Мам.

Игорь подсел, ткнулся лбом в плечо.

— Что, Игорюшка? — спросила мама.

— Может сдать кроссовки нафиг обратно?

— Теперь уже, наверное, поздно.

— Прости.

Игорь сунулся губами к маминой щеке.

— Щекотно, — качнув головой, улыбнулась мама. — Ничего, прорвемся.

— Тогда работа по дому теперь моя, — пообещал он. — Посуда, полы, половики.

— Пыль.

— Пыль. Все на «п».

— Приятно слышать. Но ты же вроде на улицу рвался?

— А-а, да. Это после. После улицы. Я буду где-то в семь.

Мама, сделав стежок, бросила взгляд на настенные часы.

— Может, в шесть?

— Не, не нагуляюсь.

— Тогда уж и кроссовки надень.

— Да ну! — скривился Игорь. — Пачкать только.

— Ты же, наверное, друзьям хотел похвастаться.

— Так это я до холодильника хотел. А посидел в холодильнике…

Мама рассмеялась.

— Юморист! Беги уже!

Раньше с мамой и не пошутить было. Больше огрызаешься, чем шутишь. А она больше орет, чем слушает. Хотя как с ним не орать? Если он только один крик и понимал, то как с ним не орать? Голова пустая, звонкая.

Кроссовки Игорь все-таки надел. Тепло. Дождя вроде не предвидится. И суббота. Если Ирка в подвале, то почему бы и нет? Но курить он, конечно, больше не будет. Так, посидит, в карты поиграет. Потреплется. Взнос, кстати… Он выковырял из кармана джинсов монету в пять рублей. Треть платы в наличии. Но нужна еще десятка.

Игорь постоял у вешалки, снял куртку. У отца спросить? У него, правда, вечно денег нет. Но мелочь-то, блин, на пиво у каждого мужика имеется! Должен же он от матери хоть какую-то заначку при себе держать.

Ага. Он поймал себя на том, какой резкий крен в сторону дали мысли. Прихожая потемнела, черепную коробку словно сжали, ты — волк, ты вышел на тропу…

— Пап!

Отец оторвался от чтения газеты.

— Да?

— Можно еще раз?

Голос дрожал. Пальцы дрожали. Внутри все дрожало. Отчаяние, холод, погружение во тьму. Вот как это бывает.

— Вставай, конечно, — сказал отец.

— Ага.

Игорь торопливо шагнул за холодильник, прижался спиной к вибрирующей боковой стенке, выровнял ноги по острову. Он вдруг осознал, что не хочет возвращаться к прошлому себе. Не хочет той скукоженной, беспросветной жизни, сплетенной из клокочущих обид, зависти, лени, игры в приставку и ослепительной мечты, что однажды он найдет «дипломат», полный денег, и тогда все приползут к нему на коленях — и мама, и папа, и Мельник, и Чехов, и даже Ирка Королева со словами: «Возьми меня, Игорь, я — твоя!».

Нет уж, спасибо, не надо.

Тепло куснуло пятки сквозь новые кроссовки. Игорь выдохнул, ощущая, как оно проходит сквозь него. Вся чушь и грязь в сердце, в душе растворялись без остатка, порождая свет. А свет бил в небо.

Почему, подумал он, почему я не могу быть таким всегда? Или могу? Надо просто как-то задержать свет в себе.

— Пап, а эффект точно дольше с каждым разом? — спросил он.

— Ну, я сужу по себе, — отозвался отец. — По крайней мере, мне кажется, что да, время эффекта увеличивается от сеанса к сеансу.

— А если час простоять?

— Я пока не знаю, сын. Я сдвинул «ЗиЛ» только сегодня утром. Но вы с мамой сможете завтра поэкспериментировать.

Игорь помолчал и решился. Присел напротив.

— Пап, а ты не дашь мне десятку?

Отец хмыкнул.

— Как быстро беседа теряет в высоких материях, когда дело заходит о деньгах. Тебе, надеюсь, не на пиво?

Он полез в карман.

— Почти, — сказал Игорь. — На пропуск в клуб. Ну, на тусовку. Сказали: пятнадцать, у меня пять есть.

— Понял. Но ты уж соображай сам, что при наших финансах… при наших финансах это может оказаться…

Отец полез уже в другой карман. Через мгновение его пальцы замерли.

— Так, а где же… Постой.

Он поднялся и исчез в комнате. Секунд тридцать Игорь слушал, как отец ходит вокруг дивана в поисках своих старых брюк.

— Что ты ищешь, Саш, — не выдержала мама.

— Счастье, — сказал отец. — Размер сорок восьмой, заношенное, но еще крепкое. Лежало, кажется, там, где ты сидишь.

— Я переложила. Это потертое счастье сейчас обитает в шкафу на средней полке слева.

— Бик зур рахмат.

Вернулся отец, крепко зажав купюру в пальцах.

— На!

— Спасибо. А у тебя на рынке подработки никакой нет? — спросил Игорь. — Пусть за небольшие деньги.

— Я узнаю, — сказал отец. — Но не гарантирую, что мне скажут: «Вах, дорогой! Почему так долго за сына молчал? Мы подарим ему бурку, коня, маузер и пусть скачет за узбекскими дынями».

Игорь рассмеялся.

— Ладно.

— А вообще, — сказал отец, — это здоровое начинание. Я свой тернистый рабочий путь прокладывал с подвоза молочных бидонов. Я чуть младше тебя был. На телеге с Алексеем, кажется, Дмитриевичем, старичок такой был морщинистый, седой, мы объезжали по утрам четыре деревни с хозяйствами и сдавали потом надоенное молоко на молокозавод. Платили мне, конечно, немного, но на конфеты и какие-то мелочи хватало.

Игорь спрятал деньги.

— Ну, я пошел.

Отец проводил его до двери.

— Ты, конечно, по возрасту не совсем подходишь, но можешь еще на почту попробовать оформиться. Там почтальоны всегда нужны.

— Все, пап, пока.

Игорь вышел из квартиры, легко сбежал по лестнице, внизу на площадке по привычке проверил почтовый ящик. Пусто. Привычка осталась с тех пор, когда они еще выписывали журнал «Пионер». Вот ведь вспомнилось! Там была классная повесть Успенского про красные пальцы и еще что-то. Детская страшилка. Лет пять или шесть назад. А то и все семь. Блин, или он вообще эту повесть в первом классе читал?

Двор был пуст. Только на скамейке под липой сидела женщина. Рядом с ней стояла детская коляска, которую женщина периодически покачивала. Игорь фыркнул. Не ей же кроссовки показывать? И тут же живо представилось, как все соседи и жители окружных домов, да и ладно, чего мельчить, люди с рядом расположенных улиц огромной толпой застыли у подъезда в ожидании, когда он спустится и явит продукт чужестранной обувной промышленности. Переглядывания, торжественная тишина, шепотки: «Когда же?», «Тише, тише, тс-с-с», «Кажется, идет, товарищи».

И вот он выступает. Правой, левой, правой, левой. Смотрит поверх голов. С задних рядов раздаются восхищенные вздохи, в передних рядах происходят повальное остолбенение и экзо… экзальтация.

Краска бросилась Игорю в лицо, когда он сообразил, что примерно так ему и представлялся выход в новых кроссовках до острова. Чума. Какая только чушь не болтается в голове! Обычные боты вдвое, а то и втрое дешевле кроссовок были бы самое то. Хотя он и их-то, если честно, не заслуживал. М-да.

Шевеля от неудобных мыслей плечами, Игорь свернул за дом, вышел на улицу. Ноги понесли его в сторону Лесной, чтобы уже от Лесной направиться на Пожарную. Собственно, а куда еще? Если у тебя в голове сидит Королева, улыбается и зажимает пивную бутылку между ногами, то прямая дорога тебе — к Чехову в подвал. Наверняка подвал уже открыт, наверняка Титаренко с Мылким уже в «дурака» режутся. Наверняка Королева…

Ведь, если подумать, Ирке тоже делать нечего. Куда она пойдет? Уж точно не на стройку к Фрязину. В «Огонек» рано, в «Нику» тем более. А у Чехова — тепло, видак, пинг-понг, карты. Травка вон еще. Сложновато, конечно, это все будет одними кроссовками перебить. Ну, поглазеют люди на кроссовки да забудут. Еще Чира быковать начнет: ты че, ты че, хобот через плечо, пойдем выйдем, кроссовочник?

И все же на душе было светло. Светло, и все тут! Чего хотите делайте, у него остров есть. Ага, съели? Может он даже как-нибудь отведет Ирку в сторонку и пообещает ей этот остров показать. Без всяких прозрачных намеков и, понятное дело, не сегодня. А если не согласится — сама дура.

Неухоженная Лесная вызвала у Игоря уборочный зуд. Раньше проходил и не замечал, а тут вдруг глаза открылись — совсем загадили обочину, накидали окурков, фантиков, автобусных билетов, фольги от жевательной резинки. Ну, люди. Ну, безобразие же! Ох, если бы не нагнавший его Ляпа, Игорь точно уже бы пошел внаклонку, помогая службе городского благоустройства. Но тут — бах! — хлопок по плечу. Ляпа.

В сущности, и хорошо.

— Куда идешь?

— А, Ляпа, привет! К Чехову иду.

Они солидно, по-взрослому, пожали друг другу руки. Конопатый Ляпа был парнем безобидным, но Игорь с ним особо не контачил. Как тут контачить, если он фильм «Чужие» всего два раза смотрел, а Ляпа — восемнадцать?

— Я тоже, — сказал Ляпа.

— У него как сегодня? — спросил Игорь.

— Во! — Ляпа приподнял пакет, на дне которого лежала коробка видеокассеты. — Я «Темный город» купил. Будем смотреть.

— А по составу?

— Да все те же. Ну и Чира.

— Ясно.

Они пошли по узкой полосе начавшегося тротуара. К прочему мусору прибавились пивные пробки и шелуха от семечек.

— Блин, всю улицу загадили, — сказал Игорь.

— В будущем будут автоматизированные уборщики. Наехал, всосал, уехал.

— Так это в будущем. В каком будущем?

— Лет через десять.

Игорь вздохнул.

— Мы тут утонем лет через десять.

— А ты забей, — предложил Ляпа. — Тебе больше всех надо? Для этого дворники есть. Здоровые мужики с метлами.

— Цой, кстати, был дворником, — сказал Игорь.

— Цой был кочегаром. Я читал его биографию. И еще банщиком.

— Не свисти! Когда банщиком-то?

— Ну, там недолго.

— Весна-а, где моя голова, — пропел Игорь, пришедшие на ум строчки.

— Не похоже, — сказал Ляпа.

Игорь обиделся.

— Ну, я не Цой вообще-то.

Прежние мнительность, неприкаянность, осознание никчемности, пустоты и несправедливости мироустройства, где он не сын миллиардера, а так, нечто мелкое и вонючее на палочке, скрутились вдруг в узел под сердцем так, что Игорь с трудом сделал следующий шаг. О, блин, кончился остров.

— Ты чего? — спросил Ляпа.

— Вспомнил…

Игорь куснул губу. Повернул голову. Несколько секунд на остров тянуло со страшной силой — прямо беги без оглядки, отбиваясь от самого себя. Но потом стало нормально. Он — это он, не лучше и не хуже, Лесная — это Лесная, и количество дерьма на улице — не его дело. У него, если каламбурить, планы королевские.

— Так ты идешь? — спросил Ляпа, пройдя десяток шагов вперед.

— Что? Да, иду.

Игорь нагнал приятеля, углубляясь в переулок.

— А «Темный город» про что?

— Фантастика, — сказал Ляпа.

— Ну, это понято. А у меня — во.

Игорь с шагом повыше задрал ногу, показывая обжавший ступню кроссовок. Классный белый кроссовок с синими вставками.

— Ух ты! — оценил Ляпа. — Новье?

— Нет, старье! Зачем я бы тебе старье показывал?

— А чья фирма?

— «Пума».

— Круто. «Пума» — это круто.

— Еще бы! Штуку стоили! — сказал Игорь.

Ляпа погрустнел.

— Мне родаки таких шузов ни в жизнь не купят, — сказал он.

Игорь фыркнул.

— Думаешь, у меня без боя обошлось? Отец ладно, вообще ни в чем не рулит, а мать закусилась: нахрен тебе кроссовки, с чего вдруг тебе кроссовки, и без них проживешь, как сто лет жил до этого.

— И чего? — спросил Ляпа.

— Как видишь.

Они вышли на Пожарную. Впереди у перекрестка, где один напротив другого стояли ларьки с водкой и сигаретами, курили четверо парней. Вид у парней был шакалий. Трое бритых, один с усиками. Может быть пива возьмут и отвалят. А может быть заприметят Игоря с Ляпой и примутся щемить на предмет платного прохода по их улице.

Ляпа, естественно, сдрейфил.

— Повернем? — неуверенно спросил он.

У Игоря, честно говоря, тоже засосало под ложечкой, но он только сморщился.

— Просто зайдем в магазин.

Магазин как раз был в пяти шагах, звался «Кулинария». Нырнуть в него — секундное дело. Внутри пахло свежим хлебом, дородная продавщица маячила за прилавкам, очередь к ней насчитывала четыре старушки и одного пацана лет восьми-девяти. В окно было видно, как низкое солнце из каждого пешехода выбивает длинную тень.

— Так, отойдите. Что вы здесь забыли?

Какая-то сердитая женщина примерилась взвесить у контрольных весов, где стоял Ляпа, только что купленный творог.

— Да мы ничего, — возразил Ляпа.

— Знаем мы, как вы ничего, а потом сумки оказываются порезаны, — сказала женщина.

— Ладно, пошли, — потянул приятеля Игорь.

Шакалы у ларьков рассосались, но Ляпа на всякий случай предложил перейти улицу, объяснив, что он не ссыт, но ему было бы обидно потерять кассету. «Темный город» он еще не смотрел, да и фильм, честно говоря, не куплен, а взят по дружбе у знакомого. Потом еще на начало надо перемотать будет.

Игорь был не против — перешли.

Улица кривилась, двоилась, тускнела, и ясно было, что это неспроста. Сначала было не страшно, но неуютно. А потом уже и страшно, потому что Ляпа зачем-то добавил, что кассета — это фигня, а вот новые кроссовки — куда более ценная добыча. Пришлось крутить головой, как радаром. Ну, Ляпа, ну, ляпнет же, придурок!

На входе в подвал сидел Ромыч.

— О, Лага! — обрадовался он. — Ты же вроде насовсем убежал.

— Это от травки, — сказал Игорь.

Ромыч изменился в лице.

— Ты на всю улицу-то не кричи, — тихо сказал он. — С ума что ли? Дело все-таки не совсем законное. И охотников, знаешь, много.

— Я понял, — кивнул Игорь.

— О, кроссы новые!

— Ну! Крутотень?

Игорь поднял кроссовок на уровень Ромычева лица, благо со ступенек задрать ногу было не сложно.

— Блин, куда суешь? — Ромыч отбил кроссовок в сторону. — «Адидас»?

— «Пума»!

— А у меня — фильм, — сказал Ляпа.

— Ах, да, — Ромыч вспомнил свои обязанности и, потеснившись, открыл проход: — Прошу до нашего шалашу. Только Чехова пока нет.

— А где он? — повернулся Игорь.

— Кажется, в магазин ушел. Ты, кстати, взнос принес?

— Ну, да.

— Это хорошо, — сказал Ромыч и пояснил: — Без взноса первый раз на входе дежуришь, как я сегодня, а потом — ауфвидерзеен.

— Девчонки тоже уже здесь?

— Проходи — увидишь.

Ромыч сел на стул и достал из кармана брюк «электронику». Прибор запикал под его пальцами. Пик-пик, пик-пик.

— Яйца ловишь? — спросил Игорь, наклоняясь.

— Нет, чешу.

Раздался резкий звук, и Ромыч дернул ногой с намерением достать Игоря в голень.

— Блин, Лага, из-за тебя одно яйцо разбил!

Игорь отскочил.

— Но второе-то осталось. Береги его!

Радостно ухая, он миновал тамбур и вслед за Ляпой ввалился в основное помещение, к трубам и дивану, к видеодвойке и столу для пинг-понга. Ощущение дикости, глупости, нелепости собственного поведения укололо и пропало. Я молод, и все тут! У меня гормоны, энергия, которую некуда девать, и новые кроссы. О, кроссы! О чем сожалеть, к чему думать? Это же период жизни без башки!

На диване сидел Титыч и тискал в руке грудь Ленки Рачкиной. Рачкина сидела красная и стойко сжимала губы. Чира пристроился в кресле через стол и смотрел на упражнения Титыча с гнусной ухмылкой.

— Пять, — сказала Рачкина, и Титыч с неохотой убрал пятерню.

— Привет!

Ляпа, хлопнувшись ладонями с парнями, сразу подскочил к видеосистеме, зашуршал пакетом с кассетой.

— Мужики!

Игорь пожал холодную, шершавую ладонь Чире, стукнулся кулаками с Титычем.

— О, господин Олень!

Рачкина рассмеялась.

— Ну какой я, блин, олень? Я так, — сказал Игорь. — А во что играете?

— Время убиваем, — сказал Титыч и потянулся к карточной колоде, лежащей на столе. — Чисто до Чехова.

Он лениво перетасовал карты.

— На желания? — спросил Игорь.

— Ну, типа того.

— В игру царских офицеров, — добавил Чира.

— Это какую? — обернулся Ляпа.

Чира шевельнул плечами.

— Вытягивают из колоды по карте. У кого карта младше, тот стреляется, — он приставил два пальца наподобие пистолетного ствола к подбородку.

— Ни фига себе!

— Ну, мы, положим, не стрелялись, — сказал Титыч сердито. — Проигравший отвечал желанием.

Он раздал карты на четверых. Остаток колоды хлопнулся на восьмерку червей.

— Лага, ты играешь?

Игорь задумался.

— На желание?

Похожий на слоненка Чира захохотал, задергал ногами.

— Тит, он хочет, чтобы ты и его помацкал!

— Я наоборот! — запротестовал Игорь.

— О, понятно! Чтобы он тебя помацкал, Тит! — еще громче захохотал Чира. — Пять мацок за выигрыш!

— Ты заткнись давай, — посоветовал ему Титаренко.

— Да уж, — сказал Игорь.

Чира оборвал смех.

— А ты че поддакиваешь? — злыми глазами уставился он на Игоря и привстал. — Может, пойдем выйдем?

— Это твое желание?

— Ага.

У Игоря похолодело в животе. Смотреть в глаза Чире было неприятно и жутковато. Чира хоть и был пониже, но комплекцию имел бойцовскую. А Игорь дрался всего один раз, давно, во втором классе.

— Ну, выиграешь — пойдем.

Это вырвалось само. Какой-то мгновенный отблеск острова уколол, цапнул за язык. Сам Игорь ничего такого не хотел. Драться с Чирой! Зачем ему драться с Чирой? Ведь понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Отрихтует его Чира по самое небалуй. Разукрасит, художник не местный. Но услышали и Титыч, и Ляпа, и Рачкина. Куда теперь деться? Слово, сука, не воробей.

— О-о-о! — воскликнул Чира и от избытка чувств пробарабанил по столу. — Вызов принят!

Титька-Титаренко, гнусный подпевала, собрал карты.

— Что, в игру царских офицеров?

— Можно просто в «дурака», — сказал Игорь.

Шевеление в животе в какой-то момент стало нестерпимым, и ему стало страшно даже выдохнуть. Не хватало еще обгадиться, подумал он в панике. Уж лучше, честно слово, по морде получить, чем обгадиться. Игорь поднял глаза и наткнулся на сочувственную улыбку Рачкиной. Будто она что-то понимала!

— Не, — сказал Титыч, — в «дурака» не интересно. И долго.

— Я тоже посмотрю, — присел на пол у стола Ляпа.

Игорь его в этот момент возненавидел.

— Ленка, сдвинь, — сунул колоду Рачкиной Титыч.

Важный, блин, как три рубля. Рачкина сдвинула. Чира толкнул Игоря в плечо.

— Ну, че, Олень, первый ход берешь или второй?

— Пофиг, — сказал Игорь.

Желудок вдруг успокоился, только подсасывал, словно с голодухи, чего-то там, видимо, молотил вхолостую. Зато жутко захотелось почесаться. Расчесать левую голень, затылок и под лопатками. Попросить что ли Рачкину? У нее — ногти. Нет, откажется.

Титыч брякнул колоду на стол.

— Готово, товарищи офицеры.

— Тогда уж господа, а не товарищи, — сказал Ляпа. — Царские ж офицеры.

— Не важно.

Чира поерзал, похрустел костяшками пальцев, насмешливо посмотрел на Игоря своими придурочными глазами.

— Так че, я первый?

— Тащи, — постарался спокойно ответить Игорь.

— Тащи, — разрешил Титыч.

Чира наклонился к колоде и пальцем сдвинул несколько карт, а затем снял верхнюю и тут же ее перевернул.

— Валет! — объявил Титыч.

Валет был червовый и смотрел куда-то в сторону, словно ему было стыдно. Крупная карта. Нет бы Чире семерку или восьмерку вытянуть! Теперь для выигрыша годятся только дама, король или туз. Из тридцати шести карт в колоде двенадцать карт, получается, старше валета. По статистике из трех попыток одна должна быть удачной.

— Олень!

Титыч поводил перед лицом Игоря ладонью.

— Что?

— Твоя очередь.

— А, ну это… понятно.

Игорь подышал, как спортсмен перед прыжком в воду, а Титыч вернул сдвинутые карты в колоду.

— Тебе перемешать?

— Не.

— Шестерку вытягивай! — крикнул Чира.

— Под руку — западло, — строго сказал Титыч.

— Да я че?

Чира отклонился, стал смотреть издалека, свысока, как гриф-падальщик. Игорь потер палец о палец. Ляпа приблизил лицо к краю стола и лег на него подбородком.

— Не тяни, Лага, — поторопил Титыч.

— Сейчас.

Игорь сдвинул колоду где-то наполовину, вытянул карту и, сказав про себя: «Туз, туз, туз», показал картинкой вверх.

Ляпа присвистнул. Титыч хмыкнул. Рачкина сказала:

— И тут — валет.

Валет был пиковый. Он имел берет, держал в одной руке алебарду, а в другой — рукоять меча. Боевой был валет и смелый. Почти двойник червового, но все же свой.

— Это становится интересно, — произнес Чира.

— Мешаю снова? — спросил Титыч.

— Ну!

Титыч принялся тасовать колоду.

— Не, Олень, это тебя не спасет, — усмехнулся Чира, следя за мелькающими в чужих руках картами. — Все равно по морде получишь.

— Посмотрим, — сказал Игорь.

— Я бы тоже не хотел получить по морде, — сказал вдруг Ляпа.

— К тебе претензий нет, — сказал Чира. — Ты не выпендриваешься.

А я что, выпендриваюсь? — подумал Игорь. Когда я выпендривался? Когда в пинг-понг играть не захотел?

— Все! — Титаренко опустил на стол колоду. — Второй акт Марлезонского балета.

— Снова я? — спросил Чира и, не дожидаясь возражений, сдвинул карты. — Пошла, значит, заруба.

Он открыл восьмерку пик.

— У-у-у! — произнес Ляпа.

— Ну, че, посмотрим, что Олень вытащит, — сказал Чира.

Титыч вновь собрал колоду.

— Прошу!

— Я не против снова вытащить валета, — сказал Игорь.

Он подышал в ладони.

— У каждого уважающего себя царского офицера, — проговорил Ляпа, ни к кому не обращаясь, — должен быть свой ритуал на удачу.

Чира фыркнул.

— Главное, пальцем в заднице не ковырять.

Карты лежали синей, ромбовидной «рубашкой» вверх, но Игорю казалось, что он может, подержав ладонь, угадать, какая карта идет первой, а за ней следующую, и третью, и так до конца. От каждой шло тепло, надо было только разобраться в его форме.

— Олень, давай! — рявкнул Титыч.

Игорь вздрогнул и сбил пальцем большую часть колоды. Осталось едва ли пять карт, и сверху был…

Туз, туз, туз!

— О-о-о! — завопил Ляпа.

— Туз? — с надеждой спросил Игорь и открыл глаза.

Не ясно, как, но вдруг оказалось, что он переворачивал карту, зажмурившись. В общем, здрасте, хрена вам, а не туз. На столе рядом с Чировой восьмеркой пик теперь лежала еще одна восьмерка, только уже крестей.

— Восемь, — с удивлением произнес Титыч. — Они сговорились.

— Восемь! — вскинул руки Чира.

— Это чего, снова ровно? — спросила Рачкина.

— Охренеть!

Ляпа выразил ни больше ни меньше общее мнение.

— Ты че, Олень, — стукнул Игоря в плечо Чира, — за мной повторяешь?

— Ага, повтори сам, если такой умный! — сказал Игорь.

Дверь в подвал грохнула, и в помещение ввалился растрепанный, жующий жвачку Чехов. В одной руке у него был пакет, распираемый пивными банками, а в другой — хохочущая, льнущая к нему Королева.

— О, народ! — сказал Чехов. — Во что играете?

Королева сняла и повесила на вешалку сбоку от тахты бежевый плащик. Под ним обнаружились блузка, сквозь которую просвечивали чашечки лифчика, и короткая джинсовая юбка. Ноги у Ирки были голые — ни чулков, ни колготок. Соблазнительные. Игорь подумал, что если она сядет на диван напротив, то из-под юбки всяко…

— О, и Олень здесь! — воскликнул Чехов.

— Олешек, — сказала, улыбнувшись, Королева.

Игорь помрачнел. Хоть горшком назовите…

Чехов поставил пакет с банками в холодильник в углу, привлек к себе Королеву. Титыч подвинулся, и новоприбывшие плюхнулись на диван.

— Так во что играете?

— Да Чира тут с Лагой поспорил… — сказал Ляпа.

— Ага-ага, — кивнул Чехов.

— Чира Лагу вызвал, а Лага сказал, если выиграешь — ладно, пойдем.

Королева посмотрела на Игоря. Сидела она хоть и не с краю, но ноги держала вместе — хоть заглядывай, хоть не заглядывай. Но что если она возьмет сейчас и чуть-чуть их раздвинет? В знак хорошего к нему расположения? От этой мысли Игорю стало жарко, тем более, что коленки Королевой, словно по его желанию, слегка, на сантиметр, разошлись. Вот не пошел бы, блин, этот Чира лесом!

На левой коленке у Ирки темнел небольшой синячок.

— Олень! Лага! — наклонился Чехов. — Ты взнос принес?

Игорь заморгал.

— А, да.

Он, неудобно привстав, полез в карман. Пять рублей и десятка легли в ладонь хозяину подвала.

— Другой разговор! — сказал Чехов. — Что там дальше, Ляпа?

Ляпа выпрямил спину.

— Дальше хотели в «дурака», — продолжил он, будто не прерывался, — но потом решили, что офицерская игра больше подходит. Титыч перемешал, Ленка сдвинула. Чира вызвался тянуть первым. Хоп! — вытянул. Валет! Старшая карта. Червовый. Лага, естественно, побледнел. Фиг ли, шансов вытащить «картинку» у него меньше, чем вытянуть всякую хренотень.

Игорь поймал себя на том, что слушает Ляпу, не отрываясь. Да и все слушали. Тот как-то умел рассказывать так, что словно кино смотришь. Типа второго «Терминатора», «Звездного десанта» или «Воздушной тюрьмы».

— Титыч Лагу торопит, Чира под руку советует шестеру выхватить, ну, Лага, наверное, мысленно перекрестился и карточку — раз!

Ляпа сделал паузу и обвел взглядом слушателей. Игорь, хоть и знал, что последовало дальше, чуть не крикнул: «И что? И что?».

— Валет! Пиковый!

— Блин, круто! — сказал Чехов, хлопнув себя по колену. — Что, так и было?

Титыч кивнул.

— Ага.

— Но это не все, — загадочным голосом произнес Ляпа. — Если карты одинаковые, то офицеры продолжают.

— Ляпочка, ну не тяни, — как на буку посмотрела на него Королева.

Ляпа выставил ладонь в успокаивающем жесте. Спокойствие, только спокойствие.

— Вторая серия, — сказал он. — Титыч снова перемешал. Чира, как всегда, первый. Вытащил! Восьмерка! Ниже, в сущности, мало куда. Ну, семь, ну, шесть. И все, Лаге можно праздновать. Лага, понятно, тоже об этом подумал. Хватанул карту, даже глаза закрыл. Видимо, поздравлений ожидал. И что вы думаете?

Ляпа умолк.

— Шестерка? — выдвинул предположение Чехов.

— Восьмерка! — выдохнул Ляпа. — Второй раз в одну и ту же воронку! Бум-бац! Валет! Бум-бац! Восьмерка!

— Серьезно?

Чехов захохотал.

— А дальше? — спросила Королева.

— Третий раунд, — сказал Ляпа.

— Да, мы еще не закончили, — сказал Игорь, наклоняясь к картам.

Ну, то есть, не совсем к картам. Просто чтобы взгляд тайком опустить пониже. Скотство, конечно, но хочется. Вот она, Королева, с ее коленками — руку протяни. И Чехов здесь так, некто сбоку.

— Руки, Лага, руки! — крикнул Титаренко, выхватывая колоду.

Он с треском провел по картам пальцами.

— А помните — тройка, семерка, туз? — спросил Ляпа, наблюдая, как Титыч тасует колоду.

— Это откуда? — повернулась к нему Рачкина.

— Из Пушкина.

— Чего? — спросила Ирка.

— Ну, «Пиковая дама», — пояснил Ляпа, — там Герман в похожую игру играл. Она «штосс» называлась. Кажется.

Чехов сморщился.

— Ляпа, давай без классиков, а? Со школы вот здесь у меня стоят, — он прижал ладонь к горлу. — Вы лучше играйте уже дальше.

— Сейчас, — сказал Титыч, — размешаю получше.

Он переложил карты, стасовал их размашисто, красиво, правда, при этом червовый туз выскочил на стол, но был быстро возвращен на место. Чира зыркнул на Игоря, пошевелил плечами, будто разминаясь.

— Ребята, подождите меня, хорошо? — попросила Рачкина и унеслась в туалет, мелькнув напоследок рыжей юбкой.

— Ждем? — спросил Титыч Чехова.

Тот зевнул.

— Ладно. Кстати, пива кто хочет?

— Я хочу, — сказал Чира.

— Ну, и я буду, — сказал Титыч.

— Ирка, а ты? — спросил Чехов.

— Не, я позже, — сказала Королева.

— Лага?

Игорь мотнул головой.

— Понятно, Оленю пока не наливать, — сострил Чехов. — Из него еще травка не выветрилась.

Все засмеялись. Чехов встал с дивана, прошел к холодильнику, открыв дверцу, зашуршал пакетом.

— Чира!

Золотистая банка сверкнула в воздухе.

— Ё! — крикнул, пряча голову, Ляпа.

— Хоп! Принял, — Чира поймал банку в ладонь.

Он сразу потянул за ушко, вдавливая жестяной лепесток внутрь. Раздалось вкусное, пивное шипение. Чира сразу сделал глоток.

— Титыч!

Второй презент полетел в сторону дивана. Титыч торопливо бросил карты, но банка, удалившись о его руку, отскочила в сторону.

— Чехов, ты это… — сказал Титаренко, потирая предплечье. — Поосторожней.

Он поставил банку на стол.

— Голд фассл пилс, — прочитал Ляпа.

— Теплое еще, — сказал Чира.

— Какое есть.

Взяв еще две банки, Чехов забрался обратно на диван.

— Все. Я — все, — Рачкина, вернувшись, плюхнулась на свое место. — Можете начинать.

Чехов дал одну банку Королевой.

— Ну, Титыч, давай.

— Так все, колода готова, — сказал Титыч.

— Чира.

Чира сделал еще глоток и протянул пиво Рачкиной.

— Будешь?

— Чира, не время для телячьих нежностей, — сказал Чехов.

Рачкина покраснела, но банка все же перекочевала из рук в руки. Чира невозмутимо почесал шею и придвинулся к карточной колоде.

— Наверное, надо уже это прекращать, — сказал он, поджимая губы.

Через секунду под его пальцами самая верхняя карта слетела на стол «рубашкой» вниз. Хлоп! Чира по-тарзаньи, ухая, несколько раз стукнул себя кулаком в грудь. Король! Бубновый король! У-ха-ха!

— Все, — выдохнул Ляпа, и Игорь вновь почувствовал слабость в животе.

Король рядился восточным султаном в халате и тюрбане, смотрел надменно, с презрением и, видимо, не считал возможным обращать внимание на разворачивающуюся трагедию. Выскочил ведь какого-то хрена из колоды!

— Давай, Олень! — завопил, как дурной, Чехов. — Мы за тебя болеем!

— Я тоже, — сказала Ирка.

Игорь смутился.

— Так король. Не, я попробую, конечно…

— Все, всем тихо! — распорядился Чехов. — Ляпа — торжественную дробь.

Ляпа забарабанил ладонями по столешнице. Трум-трум, трум-трум. Чира фыркнул и скрестил руки. Тр-рум!

— Тяни, Лага, — сказал Титыч.

Игорь посмотрел на Королеву.

— Вытяни туза, — пожелала она.

— Но лучше короля, — сказал Чехов. — Чтобы держать марку.

— Нет, туза.

Ирка сделала руками несколько пассов, как заправский медиум или ворожея, призывая на Игоря удачу. Восхитительные глаза ее смеялись.

— Можно я тоже? — спросил Чира. И вскинул руки к потолку. — Шестерку! Шестерку!

— Даму! — отметилась Рачкина.

— Тише! — прикрикнул Чехов. — Во разорались. Олень сам знает, что вытягивать. Давай, Олень.

Игорь вздохнул и сдвинул несколько карт с колоды. Надо разминать лицо, зашевелились в голове мысли. По нему будут бить, надо разминать. А куда мы пойдем? Не в коридор же с трубами? Значит, наружу.

А вернется только один.

— Лага! Чего застыл? — спросил Чехов.

— Сейчас…

Игорь сдвинул еще десяток карт. Вот бы изображение верхней карты на мгновение проступило сквозь «рубашку». Хотя бы пятнышком с краю. Не было бы проблем. Ляпа, как нарочно, выдал еще одно трум-трум ладонями, сбивая с настроя. Чира щелкнул костяшками.

— Ладно.

Игорь прижал карту пальцем и спустил ее с колоды на стол.

— Наверное, надо перевернуть, — сказал Ляпа.

Словно, блин, открытие совершил! У одного — открытие, у другого — судьба. Перевернешь — и все. Чехов фыркнул.

— Ну, да, Олень, надо бы открыться.

— Да, понятно. Только я сначала сам посмотрю, — сказал Игорь.

— Так смотри.

— Смотрю.

Игорь резко смахнул карту к себе, прижал к груди, чтобы никто даже краем глаза не заметил, что там изображено. Впрочем, сам он уже понял, что «картинкой» там и не пахнет. Девятка или десятка. Жопа. На миг подумалось: надо разыграть радость, будто вытянул туза, и смешать карты. Или даже бежать. Да, бежать. Подкинуть карту — и деру. Ноги у него длиннее, кроссовки новые, фиг Чира его догонит. О Королевой, правда, придется забыть. О подвале. В школе все сразу станет известно. Кто трусов любит? Никто.

— Ладно, — сказал Игорь, — продул я.

Он сбросил карту. Десятка треф. Жопа, как и сказано.

— У-у-у! — разочаровано провыл Ляпа.

— Да, — сказал Чехов, — чуда не произошло.

Он вскрыл банку пива и подал его Игорю.

— Не, — мотнул головой тот.

— Зря, притупляет болевые ощущения.

— Может я его не больно, — сказал Чира и заулыбался.

Он стал вдруг Игорю ненавистен. Длинноносый, смуглый, с тонкими губами и колючими, злыми глазами.

— Зрителей не приглашаете? — спросил Чехов.

— Нет, — сказал Игорь.

— Так чего, пошли, выпендрежник?

Чира попытался схватить Игоря за шиворот, но тот сердито отмахнулся.

— Руки!

— Хорошо, — Чира подождал, пока противник встанет. — Пошли-пошли.

— Иду!

Игорь оглянулся. Королева с отсутствующим видом рассматривала десятку треф. Чехов пил пиво. Титыч, наклонившись, через Рачкину шептал что-то на ухо Ляпе. У одной лишь Рачкиной лицо был полно сочувствия и сострадания. Но это, видимо, потому, что Титаренко упирался локтем в ее ногу.

— Идем, — сказал Чира.

Он сунул руки в карманы и пошел расхлябанной походкой к выходу. Как в тумане мелькнул тамбур.

— Э, вы куда? — спросил Ромыч, когда Чира взялся за засов.

— Да так, выйдем, кое-что перетрем.

Ромыч на мгновение поднял голову от «Электроники».

— А с вами можно?

— Сиди.

Чира щелкнул Ромыча по лбу, поверх очков с толстыми линзами.

— Да иди ты! — запоздало дернул головой Ромыч.

Двор за домом был захламлен. Использовали его, похоже, редко. Упирался он в забор, за которым вырастал глухой, безоконный торец похожего на склад здания. Поверху забора вилась ржавая колючая проволока, свисающая опасной косицей. В одном углу двора темнел неказистый сварной остов, оставшийся то ли от уличного ларька, то ли от какой-то иной постройки. В другом углу из кучи щебня прорастал железобетонный тюбинг. Свободного пространства оставалось немного, но и его отъедала зелень, растущая под окнами.

— Тесновато, — заметил Игорь.

В животе что-то болезненно сжималось, ноги так и норовили подломиться. Будет драка, будет драка! — паниковал кто-то внутри его головы.

— Ну и че? — оглянулся на двор Чира. — Нам места хватит.

На близких окнах первого этажа желтели тонкие шторы. В прореху между ними были видны часть стены в розовых обоях и потолок.

— До крови? — спросил Игорь.

Чира хищно оскалился.

— Как пойдет, — сказал он и сделал от Игоря два шага. — Выпендрежников надо учить. Люблю учить выпендрежников.

— Сам-то кто?

— Тот, кто учит выпендрежников, — усмехнулся Чира и поднял руки на уровень лица. — Ты защищаться-то будешь?

— Буду.

Игорь постарался повторить стойку Чиры — левую руку выставил вперед, правую зафиксировал у челюсти, чуть согнул ноги, расставил пошире.

— Не порвешь там себе ниче? — насмешливо спросил Чира.

— Нет.

— Ну так поехали!

Чира пружинисто скакнул на Игоря, и тот, уклоняясь, отпрыгнул в сторону. Сердце заколотилось, застучало в ушах, от мгновенного выплеска адреналина все вокруг размазалось, опрокинулось декорацией, остались только собственное прерывистое дыхание и лицо противника — жесткое, ощеренное, страшное. Поехали, поехали, поехали!

Чира бил больше. Попадал то в плечо, то в бок, то в выставленные руки, но боли Игорь к своему удивлению почти не чувствовал. За первые две минуты чувствительно прилетело ему только в нижнюю губу, да и то от собственного кулака, принявшего чужой удар. Страх колыхался внутри, в животе, как кубики льда в графине. Руки казались тяжелыми, корявыми, почти не управляемыми. Все вокруг качалось, будто в знойном мареве.

— Ты драться-то будешь? — выкрикнул Чира.

Он был то здесь, то там. Нырял и выныривал. Старался достать крепкими, короткими тычками.

— А я что делаю? — выдохнул Игорь.

— Скачешь.

— На.

Игорь сделал выпад, но неудачный, махнул в пустоту рукой и открылся, получил тут же скользящий удар в челюсть. Марево на мгновение раздернулось, мелькнули небо и забор. Чира захохотал.

— Давай! Давай еще!

— Сам давай.

Страх еще когтил, схватывал, но уже меньше. Ноги закисали. Правая рука все больше норовила опуститься к животу. Злые глаза Чиры ловили его в себя. Один раз Игорь пропустил удар в лоб, другой раз чуть не схватил по носу. Сам он бил, выдыхая, куда-то в маячащую фигуру, в длинный нос, в широко ухмыляющийся рот, в руки, возникающие перед ним, но не мог сказать, попадал ли. Вроде бы попадал.

Через какое-то время Чира все же достал его в нос, боль брызнула кровью, горячее закапало на подбородок, на землю.

— Получил, выпендрежник?

— Не-а.

Игорь смахнул кровь ладонью. Во рту сделалось солоно. Путных мыслей каких-то во время драки не было, ни о тактике, ни о стратегии, думалось только, что уж больно долго они тут скачут друг перед другом. Минут двадцать, наверное. Или полчаса. На несколько секунд он даже остановился отдышаться и, согнувшись, упер руку в заколовший бок.

— Че, все? — спросил Чира. — Зассал?

— Хрен тебе, — сказал Игорь.

Потом он все-таки пропустил удар в живот, и Чира свалил его неумелой подсечкой. Земля перевернулась. Надавив на грудь коленом, Чира дважды ударил его в левую скулу, под глаз. Там сразу сделалось горячо и стянуло кожу.

— Готов?

— Пошел ты!

— Че, еще хочешь?

Вставший было Чира вновь подступил к поверженному противнику. Странно, но Игорь вдруг обнаружил, что от страха перед Чирой не осталось и следа. Вот навис над ним парень со злыми глазами, а ему не страшно. Совсем. И быть битым не страшно, потому что это уже случилось. И вообще, чего тут бояться? Смерти? Чиру вот пожалеть…

Изнутри Игоря словно мазнуло теплом, тем, особым, островным, от ниши за холодильником, и он рассмеялся, словно вместо ударов по физиономии (глаз заплывет, это точно) получил от Чиры бесценный подарок.

— Все? — весело спросил Игорь.

Чира насторожился.

— Ну.

— Наказал выпендрежника? Возвращаемся?

Игорь протянул руку, чтобы Чира помог ему встать. Будто на автомате, Чира сцепил на чужой ладони свои пальцы. Игорь поднялся, чувствуя, как слегка плывет голова.

— Но я победил, — не очень уверенно сказал Чира.

— Само собой, — согласился Игорь.

Ему было тепло. Мир искрился, но свечение его медленно гасло.

— Не, я серьезно, — сказал Чира.

Игорь кивнул.

— И я серьезно, — он поморщился от боли в скуле, тронул лицо пальцами. — Тебе стало лучше?

— Че?

Игорь улыбнулся и заглянул Чире в глаза.

— В следующий раз побить меня уже не получится.

И снова это вырвалось из него само. Словно более совершенная версия Игоря Лаголева на мгновение перехватила управление телом и голосом. Он ощущал, что эта версия прорастает в нем, как новые клетки приходят на замену старым. Лага 2.0, блин. С острова. Почему-то стало радостно. Чира моргнул.

— Я же победил.

— Да, — кивнул Игорь, — но если тебе будет нужна какая-нибудь помощь…

Противник мотнул головой. С его точки зрения это было не правильно. Так победившие свысока, проявляя милость и великодушие, могут говорить побежденным, но не наоборот.

— Какая помощь? — нахмурился он.

Игорь пожал плечами.

— Не знаю. Побить кого-нибудь?

Чира фыркнул. Непривычная, легкая улыбка скользнула по его лицу.

— Ага. Представляю. Вот ты выпендрежник.

— Ладно, пошли уже, — сказал Игорь.

Чира посопел.

— Тебе че-нить холодное надо к глазу приложить, — сказал он. — Быстрее сойдет. Я, ну… ударил удачно.

— Возьму у Чехова пивную банку из холодильника.

Они неожиданно по-приятельски, чуть ли не плечо в плечо, двинулись к углу дома. Вверху плыло облако. За забором, невидимый, оглушительно чихнул автомобиль. Все было как прежде и по-новому. Из подвальной двери выглядывал, ожидая их, Ромыч.

— Ого! — присвистнул он, отправляя в карман электронную игрушку. — Быстро вы!

— Быстро? Полчаса — это быстро? — удивился Игорь.

— Вас всего десять минут не было.

— Чего?

— А дрались минут пять, — уточнил Чира.

— И кто кого? — спросил Ромыч.

Игорь показал на себя и на противника, у которого лишь кнопочный рукав на куртке расстегнулся.

— А по нам не видно?

— Ну, мало ли, — сказал Ромыч, цепко оглядывая драчунов. — Визуально, конечно, тебе, Лага, сильней досталось. И нос у тебя, и глаз…

— Ничья у нас, — сказал вдруг Чира.

— Нет, Чира победил, — возразил Игорь.

— Ничья!

Поправив очки, Ромыч перевел взгляд с одного соперника на другого. На лице его отразилось сомнение, и он заявил:

— Не, сука, не подеретесь.

Первым, надув щеки, захохотал Чира. Затем к нему присоединился Игорь. Ромыч захихикал последним, понимая, что каким-то образом отколол уморительно смешную шутку. Смеялись они, наверное, дольше, чем дрались.

— Классно, — сказал Чира.

В подвале их встретили улюлюканьем и криками.

— О, Олень, разукрасили тебя! — воскликнул Чехов, встав на диван с коленями. — С боевым крещением!

Игорь поклонился. Королева смотрела со смесью восхищения и брезгливости. Как-то это совмещалось на ее лице.

— Ну, хотя бы жив, — сказал Ляпа.

— Ничья у нас, — сказал Чира, плюхаясь на стул.

— О-о!

Игорь посмотрел на пальцы с засохшими кровяными потеками.

— Пройду я умоюсь, что ли, — сказал он.

— Да, тебе не помешает, — сказал Чехов. — В «дурака» потом будешь?

— Наверное.

Зайдя в туалет, Игорь включил холодную воду, оттер пальцы и умыл лицо, стараясь не задевать распухшую левую скулу. Глаз снизу подзаплыл, смотрелось через него необычно. Нос вроде сломан не был. В зеркале, конечно, отразился тот еще красавец, но Игоря внешний вид почему-то не особо тронул. Бывает, подумал он. Бывает.

Все равно было тепло.

И не страшно.

Вопреки собственному намерению надолго задерживаться у Чехова Игорь не стал. Потянуло домой. Вспомнилась немытая посуда. И многое другое на «п». Присутствие Королевой напротив, в метре, совсем рядом, утратило свою томительную притягательность. Ну, глаза, да, глаза. И колени. Удар Чиры в нем что-то нарушил что ли? Ну, выбрала она Чехова. Господи, совет да любовь. Дура. Или нет, не дура, просто другой человек.

Отыграв кон в «дурака», Игорь сказал, что, пожалуй, ему пора. Дела.

— Покурить на дорожку? — предложил Чехов.

— Не, — улыбнулся Игорь.

— Лед потом приложи, — посоветовал Чира.

— Ложку столовую, холодную, — сказал Ляпа.

— Хорошо.

Прощаясь, Игорь помахал всем рукой. Он пошел по улице, вдыхая прогретый воздух. Город пах бензином и сиренью, землей, свежей светлой краской на стене дома, сухим деревом и ржавчиной сетки-рабицы. Несколько фантиков он подобрал и бросил в близкую урну. У «Кулинарии» пахло выпечкой, в подворотне дальше — мочой.

Странно, размышлял Игорь. Раньше город представлялся ему недружелюбным нагромождением зданий, толчеей крикливых и злых людей, местом, пропитанным безнадегой и отчаянием, и давил, давил, давил на мозги. Соблазнял выставленным в ларьках алкоголем, подмигивал огнями ресторанов и кафе, брызгал пьяным хохотом, урчал дорогими иномарками, шелестел купюрами в чужих руках. И шептал: «Ничего этого у тебя не будет, придурок».

Какая фигня!

Игорь улыбнулся. Показалось забавным так вестись на подначку. Город был разным. Отверни голову, увидишь электриков, поднявшихся на выдвижной площадке к уличному фонарю, старика на костыле в пиджаке с медалями, женщину с детской коляской, усталого мужика, выворачивающего рулевое колесо отечественных «жигули», пенсионерку, сидящую на бетонных ступеньках магазина с букетиками полевых цветов в надежде, что может кто купит. Это тоже город. И не у всех есть возможность жить, как им хочется, брать деньги из воздуха, не знать забот, тревог и долгов.

— Хватит! — услышал он вдруг надрывный детский голос. — Пожалуйста!

Ноги сами понесли его на звук.

На пустыре за домом двое волосатых взрослых парней пинали мальчишку на год или два Игоря младше. В стороне от них захлебывался плачем растрепанный мальчишка лет десяти, видимо, брат лежащего.

— Не надо! Ну хватит уже!

— Эй! — сказал Игорь.

Парни повернулись к нему.

— Слушай, — сказал парень в темной кожанке, серых брюках и сбитых потрескавшихся ботинках, — гуляй отсюда. Тебя, я смотрю, уже отоварили.

— Ага, — кивнул Игорь. — А в чем дело?

— Это денежный вопрос, — ответил ему второй парень.

Он был в грязном короткополом пальто и джинсах. На ногах у него были разношенные кроссовки. Глаза казались мутными слюдяными шариками.

— Насколько денежный? — спросил Игорь.

Первый парень ухмыльнулся.

— А ты что, хочешь вписаться?

Игорь пожал плечами.

— Сотку он нам торчит, понятно? — сказал второй парень и пнул лежащего. — А завтра уже двести будет торчать.

— Хватит! Уроды!

Младший, размазывая слезы по лицу, на коленках пополз к старшему.

— Димка, ты живой? Ты живой? — затряс он скрючившегося, закрывшегося руками брата.

Игорь, вздохнув, посмотрел на свою «пуму».

— Вы как насчет бартера, парни?