Остров Коктебель

Всеволод Рождественский

Поэт собирался в Коктебель еще в 1924 году, но поездка не состоялась. В мае 1925-го, в тридцатую годовщину литературной деятельности Волошина, Рождественский писал ему: «С первых же строчек о Дэлосе в „Аполлоне“ началась моя дружба с Вашим прекрасным стихом… Ваше имя — в числе немногих моих учителей и, если я умею немного точить слово, то это в большой степени и Ваша вина».

В апреле 1927 года в Ленинграде знакомство состоялось. Приветствуя Волошина от имени поэтов Ленинграда, Рождественский заявил: «Город Петра, Пушкина, Ленина по-прежнему остается чутким к точному слову и, как встарь, любит архитектурную соразмерность Вашей строфы»… Поэты не раз встречались на различных вечерах и выступлениях. «Несколько бесед на поэтические темы, обмен стихами, совместные прогулки по городу положили начало более тесному знакомству», — вспоминал позднее Всеволод Александрович.

11 сентября Рождественский впервые ступил на землю Коктебеля. «Дом М. А. Волошина можно было узнать сразу, — писал он впоследствии. — Он стоял одиноко, у самой морской черты, и бросался в глаза причудливостью своих архитектурных очертаний. Приземистая четырехугольная „вышка“ венчала его обычную для крымских жилищ черепичную крышу. Легкие деревянные галерейки и внешние лестницы опоясывали это строение со всех сторон»… Радушно встреченный, Рождественский быстро освоился и вступил в общую беседу сошедшихся ужинать хозяев и гостей дома. А ночью все обитатели были разбужены сильными подземными толчками… (Кстати, именно землетрясение дает возможность исправить ошибку Рождественского, — в своих воспоминаниях отнесшего свой первый приезд в Коктебель к 1926 году.)

Землетрясение продолжалось — постепенно ослабевая и с перерывами — все время, что Рождественский был в Коктебеле, но к нему привыкли, жизнь пошла заведенным порядком. Утреннее купание, работа над стихами, прогулки на Карадаг, чтение, беседы с хозяином и его гостями… Коктебель входил в молодого поэта вместе с крепким морским воздухом, с загаром, с «ровными ритмическими вздохами моря». Вернувшись в Ленинград, он писал Волошину 21 октября: «Вспоминаю наши прогулки, беседы о стихах, неповторимые тревоги и волнения полубессонных ночей, всеуспокаивающее море и Карадаг — удивительный, неповторимый. Отныне для меня Коктебель — особое место на земле»…

Летом 1928 года Рождественский сначала приехал в Гаспру — и там особенно почувствовал нехватку коктебельской «свободы движений и чувства доброжелательного соседства». 9 августа он был в Коктебеле, где провел всего десять, но весьма плодотворных дней. 17 августа, к именинам хозяина, поэт написал стихотворение «На океане жизни есть остров — Коктебель…»; позднее (по-видимому, уже в Ленинграде) возникла «Коктебельская элегия (Я камешком лежу в ладонях Коктебеля…)» Вспоминая 26 ноября, в письме к А. Остроумовой-Лебедевой об «очень интересных и страстных беседах и диспутах» в своем доме, Волошин назвал среди участников их и Рождественского. «Я очень полюбил вас и вы оба уже неотделимы для меня от вечной моей тоски о Коктебеле, как месте умиротворения», — писал Всеволод Александрович Волошину из Ленинграда.

По предложению Волошина, поэты перешли на «ты». «Часто возвращаюсь мысленно к белому дому в ограде тамарисков, к пенной линии залива, к синему профилю Карадага — ко всей твоей земле, ставшей для меня отныне милой Итакой», — писал Рождественский Волошину 24 апреля 1929 года. А летом — через Гагры, Севастополь, Алушту — он снова прибыл в Коктебель. 22 августа, в день приезда, он преподнес свою книгу «Гранитный сад» «дорогому Максу — мудрому и ясному, как его Коктебель». На этот раз поэт пробыл здесь до 14 сентября; жил на чердаке дома, в одном углу с писателем И. Басалаевым — и тот оставил о нем несколько упоминаний в своих «Записях для себя». Рождественский ежедневно, по нескольку часов работал над стихами: если утром он занимался в библиотеке, то днем или вечером все же обращался к творчеству. (В частности, на волошинском чердаке возникло стихотворение о Грузии «Вино».)

В сентябре 1930 года Рождественский в Коктебеле встретил Андрея Белого, поразившего его «огненной молодостью своего духа». «Рассказывал о своем пребывании на Кавказе, спорил с Максимилианом Александровичем о своей книге „Ритм и диалектика“, делился отрывками воспоминаний», — писал поэт о Белом. В ту осень в Коктебеле были написаны стихи «Terra antiqua» («В синеве кремнистых складок…») и «Восточный Крым. Очарованье…». «Я был счастлив здесь простым счастьем солнца, земли, моря, звездной беседы, одиноких прогулок, хороших книг», — писал он 17 сентября Архипову. Зимой в Ленинграде Рождественский часто «сквозь повседневную суету» слышал «голос Коктебеля», видел «его лазурный залив и горы».

В 1931 году Рождественский был в Коктебеле всего 5—6 дней, во время сильнейшего шторма. «Мы сидели вечерами в столовой, вокруг мирной деревенской лампы. Максимилиан Александрович охотно и, как всегда, мастерски вел беседу; мы читали вслух… Гулять из-за ветреной, холодной погоды пришлось мало, но все же каждое утро мы выходили на феодосийскую дорогу, а иногда и просто к холмам», — рассказывал Всеволод Александрович в письме к Архипову от 22 ноября.

В 1932 году Рождественский, обычно приезжавший осенью, «заглянул» в Коктебель в конце мая и пробыл весь июнь. Волошин уже чувствовал себя неважно, но еще не было никаких признаков, что это его лето — последнее. «Утренние прогулки с ним уже не так часты, как прежде… Часто всю ночь томит его трудное дыхание», — писал Рождественский 29 июня. Но Коктебель по-прежнему был прекрасен для поэта. «Мне кажется, что отсюда, с этих гор, виднее для того, кто хочет видеть, конечная гармония мира, — писал он. — Она придет… иначе для чего бы существовали такие кругозоры, такое небо…»

30 июня Рождественский срочно выехал в Ленинград. А в конце августа, на геологоразведочной базе в Алма-Ате, узнал о кончине Волошина («Дня за два, за три до получения известия я видел во сне Коктебель и разговаривал с Максом», — писал он позднее М. С. Волошиной).

кто еще так проникновенно и с такой любовью сказал о Волошине?..

Отказаться от Коктебеля совсем Рождественский не мог. Весной 1933 года он посылает в Дом поэта «с чувством благодарности и любви» свою новую книгу «Земное сердце» с двумя коктебельскими стихотворениями. «Здесь всегда черпал я те душевные и телесные силы, которые помогали переживать трудную зиму», — пишет он 29 мая Марии Степановне. В начале июля поэт снова в Коктебеле, на этот раз в доме отдыха ленинградских писателей. Затем он приезжал в Коктебель в 1934 и 1937 годах.

Помня «лучшего человека, которого… только встречал на земле», Рождественский делает все возможное, чтобы увековечить его память. В 1934 году он пытается издать дневник итальянского путешествия Волошина (1900 г.) и его монографию о В. Сурикове. (Смена руководства издательства помешала выпуску этих книг.) В 1940 году вместе с А. Г. Островским Рождественский готовит для малой серии «Библиотеки поэта» томик избранных стихов Волошина. «Книга утверждена в плане 1941 г., для нее есть бумага», — сообщал он Марии Степановне 26 января 1941 года, предполагая увидеть книгу «готовой» в конце лета — начале осени. Начавшаяся война помешала и этим планам, а уже готовая к печати рукопись погибла в издательстве при одной из бомбежек…

За годы войны Рождественский написал книгу воспоминаний — с отдельной главой «о Коктебеле и о Максе». (Вышла в свет в 1962 году, в 1974-ом появилось второе издание.) К Коктебелю Рождественский возвращался в стихах: «В закатный век любви, в земле уже туманной…», «Камешки Коктебеля (Осколки обточенной лавы…)» (1965), «Фаянсовых небес неуловимый скат…» (1929 г.), «Карадаг (Огромно это море и пустынно…)», «Там, где море катится лениво…» (1951). В 1972 году был создан цикл рассказов «Коктебельские камешки», опубликованный затем в журнале «Аврора».

Всю жизнь поэт хранил благодарную память об «ослепленном солнцем, овеянном солеными ветрами» побережье. И воздал ему в своем творчестве, пожалуй, больше, чем кто-либо другой из гостей Волошина…