Остров мертвых

Глава 1

Сигэ затачивала лезвие серпа, а в голове по-прежнему звучал голос, который она выпустила на волю два дня назад: «Бросила меня на произвол судьбы».

После этих слов, произнесенных в доме Хиура, Сигэ вспомнила всё.

Она уже и думать об этом забыла, ведь прошло больше пятидесяти лет. Она позабыла даже, как старательно пыталась выбросить из головы страшное воспоминание. И зачем она только вспомнила? Не надо было ходить к Тэруко, не надо было вызывать дух мертвеца.

Уж лучше бы вызвала дух покойного мужа. Уж он-то, человек, чьего лица она даже не помнила, вряд ли сказал бы ей что-то страшное.

«Я вернусь».

Тэруко тоже говорила что-то о том, что мертвецы вернутся. Сигэ не представляла себе, что это значит, но от одной мысли об этом ей делалось не по себе.

Тэруко явно спятила. Мелет первое, что придет в голову, вот и надула старуху. Да и как она могла вызвать духа без медиума?

А как же голос Такэо? Она бы ни с чем не спутала этот необычный тембр, довольно высокий для мужчины, когда-то заставлявший сердце громко биться от счастья. Этим голосом он признавался ей в любви и шептал о том, какое красивое у нее тело. Его мелодия прошила полотно памяти прочной нитью, дернув за которую Такэо мгновенно оживил в ее душе события полувековой давности.

А вдруг он и правда вернется? Конечно, когда-то Сигэ страстно любила его, но не до такой степени, чтобы желать встретить его в обличье призрака. Может, всему виной тот давний случай?

Сигэ поднесла серп к глазам и взглянула на него. Лезвие ярко сверкало на солнце. Она стала насаживать серп на конец бамбукового шеста.

— Чем занимаешься, бабуля? — Во двор выглянула Тидзуко.

Сигэ вытянула шест вперед:

— С таким оберегом никакая буря не страшна. Ветер обойдет наш дом стороной.

Тидзуко из-под ладони взглянула в ясное небо и рассмеялась, сотрясаясь полным телом:

— Если ты о тайфуне, то в новостях сказали, что он пройдет через Кюсю.

Молча поджав губы, Сигэ устанавливала во дворе бамбуковый шест. Тидзуко вызвалась помочь:

— Давай его хотя бы как следует укрепим, а то штука опасная. — Сопя от напряжения, Тидзуко крепко привязала шест к сушилке для белья, где совсем недавно торчал зажженный в честь Бона факел.

Внезапно Сигэ пришла в голову мысль:

«Может, привлеченные его пламенем мертвецы не вернулись в загробный мир после окончания Бона и теперь скитаются неподалеку?»

— По-моему, неплохо. — Тэруко еще раз подергала шест и убедилась, что он крепко держится.

Лезвие серпа прорезало легкие порывы ветра. Выпятив нижнюю губу, Сигэ что-то бормотала себе под нос. Ей ни к чему слушать новости, она-то знает, что здесь скоро будет тайфун. Ей сообщил это ветер, наполненный скрытой мощью и влагой. Она хорошо знала этот зуд в ладонях, который бывает перед страшной бурей.

«Я вернусь. Вернусь к тебе», — голосом Такэо шептал ветер.

Сигэ захотелось спрятаться от этого свистящего шепота, и она ушла в дом.

Проехав еще немного по центру Китано, такси остановилось. Расплатившись, Хинако вылезла из машины на плавящийся от жары асфальт. Перед ней высилось обшарпанное здание самой крупной в округе клиники.

Хинако поднялась по ступеням и вошла внутрь. Переобувшись в бахилы, она пересекла громадный холл и направилась к регистратуре. В прохладном воздухе явственно ощущался запах хлорки. На диванах смотрели телевизор и курили ходячие больные.

Красный блейзер, джинсы, цветастая сумка через плечо, темные очки. Хинако спиной ощущала прикованные к ней взгляды. Она сняла очки и обратилась к дежурной:

— Не подскажете, в какой палате лежит Ясутака Хиура?

Медсестра с обвисшим, как у ящерицы, подбородком, смерив Хинако внимательным взглядом, ответила:

— Четвертый этаж, отделение мозговой хирургии.

Они что тут, всех больных наизусть знают? Хотя это вполне естественно. Ясутака Хиура находится здесь уже семнадцать лет. Поблагодарив, Хинако направилась к лифту.

Встретиться с Ясутакой Хиурой ее подвигла вчерашняя рукопись. Она понимала, что поговорить с ним в его нынешнем состоянии не удастся, но после того, как она прочитала его книгу, Ясутака вдруг стал ей невероятно близок. Ей стало так жаль отца бывшей подруги, которого никто не навещает…

Двери лифта разъехались, вместе с другими посетителями выплеснув Хинако в холл четвертого этажа. Здесь было заметно тише, чем на первом. Сквозь стеклянные перегородки виднелись длинные ряды кроватей.

Возле одной из дверей в числе прочих значилось имя Ясутака Хиура. Все шесть пациентов палаты были в коме. Хинако медленно шла между кроватями. Женщина с дыхательным аппаратом. Старик. У одной из кроватей рыдают женщина с детьми — пришли проведать пребывающего в забытьи мужа и отца.

Ясутака Хиура лежал у окна. Хинако робко взглянула на него. На первый взгляд он почти не изменился. На щеках румянец, крепкое тело совершенно не выглядит изможденным. Короткий ежик волос делал его похожим на школьника. И все же расслабленные мышцы шеи, безвольно приоткрытый рот, стеклянный взгляд, направленный в потолок, говорили о том, что в этом теле почти нет жизни. Из него словно выкачали силу.

Лицо, лишенное всякого выражения, делало его похожим на покойника, который вот-вот начнет разлагаться.

Хинако тихонько погладила лежащую поверх простыни руку. Она оказалась теплой и мягкой — словно подтверждала, что ее хозяин жив и просто уснул.

Женщина с детьми, навещавшая мужа, понурившись вышла в коридор, оставив Хинако наедине с неподвижными пациентами. В тишине слышалось только их легкое посапывание.

Ясутака, находящийся между жизнью и смертью. Тэруко, потерявшая разум. Кодзи, пропавший без вести. Саёри, захлебнувшаяся в реке… Почему цепь несчастий преследует семью Хиура? Удивительная штука человеческая судьба. Каждый ее следующий шаг теряется в потемках и таит неизвестность. А может, все это было предопределено заранее и смерть Саёри стала лишь детонатором для цепочки взрывов?

Ясутака шевельнулся и еле заметно сжал руку Хинако. Она изумленно смотрела на него, не веря собственным глазам. Губы его дрожали.

— Ясутака! — Хинако наклонилась к самому его уху. Неужели он приходит в себя? Она легонько потрясла его за плечо. Зрачки мужчины напряглись, и взгляд медленно сфокусировался на Хинако.

— Са… ё… ри… Она…

Голос Ясутаки был хриплым, ведь он молчал целых семнадцать лет. Словно ученик на уроке вокала, он мучительно выдыхал слова.

— Ка… камень… может собрать… мертвых духов… со дна… Ущелья… Богов… достала…

Хинако хотела кого-то позвать, но Ясутака крепко держал ее руку.

— Она… Ущелье… Богов… непоправимое… — Глаза его широко распахнулись. — Останови… Саёри… Я… не могу… Я… наполовину… в стране мертвецов…

Хинако в полной растерянности смотрела в лицо Ясутаки. На его лбу залегла глубокая складка. Похоже, каждое слово отзывалось в нем неимоверной болью. Бесстрастная маска исчезла. Сейчас он напоминал выброшенную из воды рыбу.

— Са… ёри… — Было слышно, как его язык постепенно костенеет. Превозмогая боль, он из последних сил старался что-то сказать: — Ос… та… нови… — Рука, сжимавшая пальцы Хинако, безвольно повисла.

— Ясутака!

Хинако склонилась над ним. Его взгляд медленно затуманился, и наконец он прикрыл глаза. Голова снова утонула в подушке.

Хинако в панике выскочила из палаты:

— Сестра! Сестра!

Она буквально вцепилась в идущую по коридору невысокую медсестру, уверяя ее, что Ясутака Хиура пришел в себя.

Медсестра направилась в палату. На лице ее читалось недоверие. Внимательно осмотрев Ясутаку, она вздохнула:

— Он спит.

— Но он только что говорил…

На лице медсестры Томоко Ясуда — имя было вышито на халате — читалось вполне естественное замешательство. Трудно поверить в то, что человек, семнадцать лет пролежавший в коме, на мгновение очнулся и снова заснул беспробудным сном. Хинако окликнула Ясутаку. Глаза его были закрыты, тело неподвижно.

— Вы ему кто? — В голосе медсестры послышалась подозрительность. Узнав, что Хинако подруга его дочери, она заметно смягчилась: — Специально приехали проведать? Думаю, ему очень приятно.

Медсестре было лет пятьдесят, ее круглое лицо с морщинками возле глаз напоминало сухую хурму, только в глубине небольших глаз сиял необычайно яркий свет. Казалось, она взглядом оглаживает Ясутаку сквозь простыню.

— Я бы хотела вас чем-то обнадежить, но, вы же знаете, столько лет прошло… Не стоит тешить себя иллюзиями.

— Да, я понимаю…

Хинако снова взяла Ясутаку за руку, но она оказалась вялой и безжизненной. Значит, он проснулся лишь на несколько секунд. И все же ладонь Хинако хранила тепло его руки.

Попрощавшись с медсестрой, девушка вышла из палаты. Загадочные слова Ясутаки не шли у нее из головы. Что он пытался ей сказать? И можно ли всерьез воспринимать слова человека, долгие годы пролежавшего в коме?

Но больше всего ее занимало, откуда он узнал про камень? Он, несомненно, имел в виду таинственный камень, найденный в Ущелье Богов.

Может, Ясутака превратился в мертвого духа и теперь видит на расстоянии? Если так, то он и сейчас где-то поблизости, наблюдает за ней. Хинако в ужасе огляделась вокруг. В холле неторопливо беседовали пациенты, сновали медсестры. Неужели где-то здесь притаился дух Ясутаки?

«Останови… Саёри… Я… не могу… Я… наполовину… в стране мертвецов…» — звучал в голове у Хинако хриплый голос.

Мириады камней кружились в пространстве, медленно собираясь в одной точке, будто кто-то строил каменную гору. Плотно прилегая друг к другу, камни складывались в высокую, до небес, гору и пронзали небо.

Фумия взглянул на вершину. Его словно магнитом тянуло туда, на далекую вершину горы, сложенной из удивительных зеленых камней.

— Фумия, Фумия!

Кто-то зовет его. Гору заслонило лицо матери. Она что-то говорила, но в ее словах было не больше смысла, чем в жужжании пчелы.

Ему хотелось смотреть на гору, а ее лицо мешало. Фумия встряхнул головой, и мать исчезла. Перед ним снова была величественная гора. Фумия начал взбираться на гору, превратившись в скользящее облако. Медленно-медленно он поднимался вверх по каменистому склону.

Впереди уже маячила вершина, до нее оставалось совсем немного, но вдруг его потащило вниз. Вокруг стали с грохотом обрушиваться камни, мириады камней, увлекая за собой Фумия.

Он дернулся и проснулся. В доме стояла тишина. Сквозь жалюзи пробивался слабый свет. Часы показывали 10.20. Он опоздал на работу, но ему было все равно.

Перед глазами все еще была гора. Фумия поднялся с кровати. Несмотря на солнечное утро, в комнате царил полумрак. Казалось, мрак выползает из щелей, где прятался все это время, — из глубины книжных полок, из-под письменного стола.

Фумия стащил с себя пижаму. Куртка была насквозь мокрой. Лоб покрывала испарина, его лихорадило. Кажется, он простудился. Наверное, не стоит идти на работу. Который сейчас час? Он снова взглянул на будильник, тот показывал 10.28. Он поднял с пола пижамную куртку и почувствовал, какая она мокрая. Кажется, он только что ее снял. Он снова попытался ее надеть. Надо идти на работу. Или он решил не ходить?

Мысли стремительно таяли, словно капли крови, падающие в воду. Фумия машинально достал из шкафа одежду. Надел рубашку, брюки. Тело его выполняло привычные движения, но сознание блуждало в хаосе. Во всем мире для него сейчас существовала лишь одна реальность — кружащиеся в небе мириады зеленых камней. Вот они медленно собираются в одном месте, будто кто-то строит каменную гору. Высокая гора тянется все выше в небо и пронзает его… Сознание Фумия снова и снова взбиралось туда, на вершину.

— Ваш сэндвич, пожалуйста.

Хинако вздрогнула от неожиданности. Перед ней с тарелкой в руке стояла официантка, девчонка лет шестнадцати с выкрашенными в красный цвет волосами. Поставив заказ на стол, она удалилась, вихляя бедрами в такт музыке.

Выйдя из клиники, Хинако почувствовала, что проголодалась, и забрела в первое попавшееся кафе. Тяжелые бархатные шторы, стулья, цветом напоминающие благородные сорта дерева, столешницы под мрамор, — дешевые вещи старательно выдавали себя за роскошные. Время обеда еще не наступило, и в кафе было безлюдно.

Прямо перед глазами оригинальный постер изображал окно с морским пейзажем. Она тут же вспомнила о работе. Хватит валять дурака. Пора возвращаться в Токио. Заказчики, наверное, оборвали телефон, а она здесь прохлаждается, два дня не прослушивает автоответчик. В общем-то ей просто некогда было думать о работе. Все ее время было отдано Фумия. При мысли о нем сердце снова тоскливо сжалось. Может, оставить все как есть и уехать в Токио? Забыть его и жить так, словно ничего и не было?

«Опять бежишь?» — ехидно спросил внутренний голос. Хинако с досадой положила на тарелку недоеденный бутерброд.

Фумия, вероятно, ужасно сердит на нее. Если она вот так уедет в Токио, то навсегда останется для него коварной изменщицей. Пока она не докажет обратного, он именно так и будет о ней думать.

Она всегда считала, что они с Саёри понимают друг друга без слов, — и, как оказалось, напрасно. Выяснилось, что между тем, что она думала о Саёри, и тем, что Саёри думала о ней, пролегла огромная пропасть. Если молчать, эта пропасть никогда не исчезнет.

Она обязана выбраться из панциря, встретиться с Фумия, попытаться поговорить с ним. Даже если он ее отвергнет, она хотя бы попытается развеять его заблуждения на свой счет. Теперь она не могла усидеть на месте. Ей захотелось сейчас же отправиться в Якумуру, успеть увидеться с ним в обеденный перерыв. Она просто обязана поговорить с Фумия.

Хинако быстро расплатилась и выбежала из кафе. На той стороне улицы была стоянка такси, и она с нетерпением стала ждать зеленого сигнала светофора.

Загорелся зеленый, и Хинако уже хотела двинуться через переход, когда увидела синий седан. Не успела она подумать, что он напоминает ей машину Фумия, как тут же увидела его за рулем.

Хинако радостно замахала ему рукой, но он смотрел перед собой невидящим взглядом. Он что, специально игнорирует ее? Хинако опустила руку и понуро пошла через дорогу. В двух шагах от нее стоянка такси, и еще несколько секунд назад она направлялась туда, чтобы ехать на встречу с Фумия. И вот он здесь. Ей некуда больше идти.

Зеленый свет светофора замигал. Хинако еще раз взглянула на синий седан. Вот единственное место, где ей хотелось бы оказаться.

Хинако не раздумывая бросилась к машине. Стекло у водительского сиденья было опущено, и она быстро заговорила:

— Фумия, нам нужно поговорить.

Он повернул к ней отрешенный взгляд. Хинако с трудом удержалась, чтобы не упасть. Этот взгляд отчетливо напомнил ей Тэруко.

— Пустишь меня в машину? — робко спросила девушка.

Кажется, Фумия что-то ответил, но так тихо, что она не разобрала. Сзади раздался сигнал — для автомобилей давно загорелся зеленый. Фумия уже собирался надавить на газ. Надо было решаться. Хинако быстро открыла дверь и запрыгнула в салон почти на ходу. От толчка она подалась вперед и нечаянно задела Фумия плечом:

— Прости.

Никакой реакции.

— Ты очень зол на меня?

Снова тишина.

Закусив губу от обиды, Хинако уставилась в окно. Они проехали Китано, выбрались на тридцать третью автотрассу и помчались вдоль русла Ниёдо.

— Куда мы направляемся?

Фумия молча смотрел перед собой, крепко вцепившись в руль.

Она не видела его всего сутки, но как неузнаваемо он изменился! Изможденное лицо, под глазами залегли черные тени. Да у него, кажется, жар!

— Эй, Фумия, ну скажи же хоть что-нибудь! У тебя сегодня выходной?

Фумия взглянул на Хинако. На этот раз в его взгляде было чуть больше жизни, но он все равно смотрел на нее так, будто она была булыжником у дороги. Чувствуя себя так, словно ее окатили ледяной водой, Хинако прекратила бесполезные попытки.

Интересно, куда они едут? Им попался указатель на Мацуяму. Ну что ж, остается только молча дожидаться пункта назначения. Настроившись на долгий путь, Хинако поудобнее откинулась на сиденье.

Мчась со сверхъестественной скоростью, они обгоняли трейлеры и легковушки. Внезапно Хинако взглянула в зеркало заднего вида. В удлиненном стекле отражалось заднее сиденье, коробка с салфетками, забавная резиновая игрушка. Нет, там, за пыльным задним стеклом, чернело что-то еще. Хинако присмотрелась. На ветру развевалась прядь длинных черных волос, словно кто-то заглядывал в салон с крыши.

Хинако вскрикнула и зажмурилась.

Рядом размеренно урчал двигатель, и на душе сразу стало спокойнее. Хинако открыла глаза и решительно оглянулась назад. Черной пряди не было. Она взглянула на Фумия. Кажется, он даже не заметил ее испуга. Опять показалось? Может, ей и собственный крик померещился?

Хинако сцепила руки на коленях. Автомобиль, словно сумасшедший, мчал ее по обрывистым скалам Сикоку.

Кто-то грубо тряс его за плечо. Мужчина застонал, открыл глаза и тут же зажмурился — прямо на него был направлен яркий луч карманного фонарика. За ним угадывались несколько мужских силуэтов.

Он потер глаза и вспомнил, что находился в скалистом гроте. Он не знал, день на улице или ночь. Интересно, сколько времени он проспал? Кажется, слишком долго, потому что каждое движение отзывалось в теле ломотой.

— Ты здесь ночевал? — обратился к нему парень с фонариком.

— Да. — Голос звучал хрипло.

— Подозрительно.

— Да он это, кто же еще?! — разом заговорили окружавшие его люди.

Мужчину выволокли на улицу.

День был в самом разгаре. Судя по прогревшемуся воздуху, около полудня. Как он мог проспать в такой важный день?!

Теперь он мог получше их рассмотреть. Их было несколько, один в полицейской форме, другие — служители храма. Судя по яростному выражению на лицах, они готовы были его разорвать. Один из служителей прошептал полицейскому, что он и есть «тот самый». Полицейский кивнул и приблизился вплотную:

— Ты кто такой?

— Житель его величества Сикоку. Паломник.

Как правило, в самых разных ситуациях стоило сказать, что ты паломник, и это решало множество проблем. Паломники — как бродяги; где бы ты ни спал, если на тебе белое одеяние, то на тебя неизменно смотрят с уважением.

Но этот полицейский был другим. Не меняя грозного тона, он спросил:

— Я тебя не о том спрашиваю. Как зовут? Где живешь?

— Зовут Наоро Сэнто. Живу в деревне рядом с Футаной.

Служители переглянулись.

— Да это же совсем рядом.

— Футана… Это за Кумагавой, что ли?

— Точно так.

Полицейский взглянул на него с подозрением:

— Если живешь совсем рядом, зачем тебе здесь спать?

— Так я же говорю, паломник я. — Наоро еле сдерживался. Он не мог позволить себе терять драгоценное время на праздные разговоры. В эту самую минуту кто-то пытается осквернить священную гору.

Полисмен толкнул его в грудь:

— Врать не советую. Сюда несколько раз забирался вор. Кроме тебя, некому. — Он схватил Наоро за грудки. — В участке разберемся. Там ты быстро расскажешь, как дело было.

Если не лезть на рожон, недоразумение, конечно, разъяснится, но он потеряет кучу времени. Наоро оттолкнул полицейского и бросился бежать.

— Стой! Держи его!

Наперерез ему бросились служители. Наоро сделал подсечку, и один из них с воплем рухнул наземь. Словно из-под земли прямо перед ним выскочил другой. Наоро сбил его с ног, тот ударился лбом о каменные ступени. Из бритой головы фонтаном хлынула кровь.

— Стой! Ты арестован! — Полицейский опустил дубинку на голову Наоро. На мгновение у него потемнело в глазах, боковым зрением он заметил, как полицейский достает наручники. Не тратя времени на раздумья, он зубами вцепился ему в руку, вырвав кусок мяса. Во рту появился привкус крови.

На лице полицейского был написан ужас. Наоро воспользовался паузой и рванул вверх по каменным ступеням.

— Убийца! Людоед! — неслись вслед голоса.

Он уже видел с левой стороны спасительный просвет между скалами и дорогу за ним.

— Стой! Стрелять буду!

Во рту по-прежнему чувствовался вкус крови. Мужчина все бежал вперед, отплевываясь на ходу.

Послышался хлопок, и плечо прошила внезапная боль. Он закачался.

— Есть! Попал! — послышался возбужденный голос.

К бурым пятнам грязи на белом одеянии добавились подтеки крови. Но Наоро все бежал вперед, не разбирая пути.

— Остановись!

«Исидзути хотят осквернить!» — раздавался в голове голос богов.

Глава 2

Ниёдо тихо несла свои изумрудно-лазурные воды. Скалы вдали отливали бирюзой. Со всех сторон дорогу окружали горы, до самых вершин усеянные рисовыми полями. К склонам жались крестьянские избы.

Машина мчалась прямо, не сворачивая с тридцать третьей автотрассы. Фумия по-прежнему молчал, словно Хинако не было в машине. Никто не смог бы лучше изобразить полное равнодушие.

И все же в его поведении было что-то странное. Причина явно была не в том, что он сердится на Хинако. Он вел себя так, словно натолкнулся на какой-то непреодолимый барьер внутри себя самого. Что его мучит?

Злясь на себя, что не может проникнуть к нему в душу, Хинако выпустила в окно струю сигаретного дыма. Небо, еще недавно такое ясное, постепенно затянулось облаками. В окно врывался влажный ветер.

Хинако вдавила окурок в пепельницу и закрыла окно, в салоне стало совсем тихо. Она исподтишка любовалась неподвижным профилем Фумия с заостренным подбородком.

— О чем ты думаешь?

Можно было не спрашивать. Он снова ничего не ответил.

Впору было разрыдаться. Что ей делать? Куда бежать? Не в силах больше выносить эту тишину, она без спросу включила радио. Пусть бы он возмутился, накричал на нее, в конце концов! Только бы не молчал. В эфире радостно щебетал ведущий местной радиостанции:

— Итак, следующий звонок от госпожи Ямамото. Что скажете?

Дозвонившаяся женщина рассказала, что у нее в огороде созрела гигантская тыква.

— Она такая огромная, не обхватишь. Соседи говорят, ее надо оставить на Хэллоуин, из нее получится отличное привидение. Некоторые даже просят сфотографировать ее на память!

— Да, я бы и сам с удовольствием взглянул на такое чудо. Но как же вы собираетесь есть эту тыкву-привидение?

— А мы не станем ее есть, а то еще съедим, и привидение правда появится. — Женщина засмеялась собственной остроумной шутке.

Фумия обгонял одну машину за другой. Хинако не нравилось, что он так спешит.

Дорожный указатель сообщил, что они въезжают в префектуру Эхимэ. Немного проехав вдоль излучины реки, Фумия резко повернул направо, под указатель с надписью «Исидзути».

Хинако вздрогнула:

— Ты едешь на Исидзути?

Фумия молча глядел перед собой.

Та самая Исидзути, о которой Ясутака писал, что гора зовет его. Значит, Фумия тоже туда направляется?

Машины навстречу теперь почти не попадались. Справа высились скалы, слева пролегла глубокая долина. Далеко под обрывом виднелось речное русло. Многочисленные надписи предупреждали о возможном камнепаде. У обочины лежал огромный валун, сорвавшийся с горы. Только этого им не хватало! Склоны горы были не укреплены асфальтом, а лишь затянуты специальной сеткой.

На лобовое стекло упали первые капли дождя.

— Ну вот, — проворчала Хинако.

Даже дождь не нарушил его молчания. На глазах у Хинако выступили слезы.

Далекая вершина терялась в белом тумане. Фумия включил дворники, и они с тихим шуршанием стали разгонять капли. Хинако хотелось сказать, что стоит поскорее вернуться домой, но она удержалась. Все было без толку. Что она могла поделать с этим упрямцем?

Дождь постепенно набирал силу. Туман, спускавшийся с вершины горы, с каждой минутой становился все плотнее. Крупные капли громко стучали по земле.

По радио начался прогноз погоды:

Хинако взглянула на Фумия. Он крепко сжимал руль. Судя по его отрешенному взгляду, он не замечал ни дождя, ни метеорологической сводки.

Хинако снова вспомнила лицо Тэруко, кружившей вчера вокруг камня в Ущелье Богов, ее направленный в одну точку взгляд. Сердце Тэруко было занято лишь одним, и она не могла думать ни о чем другом. Этим одним была Саёри.

— Фумия! — Не в силах больше сдерживаться, Хинако с криком тряхнула его за плечо.

Фумия даже не шелохнулся, но его лежавшая на руле рука дрогнула, и машина резко вильнула в сторону. Послышался визг тормозов, и их бросило вперед.

Фумия едва не пробил стекло головой. Машина замерла поперек дороги в миллиметре от огромной гладкой скалы. Хинако чувствовала, как сердце, остановившись на секунду, снова толчками погнало кровь по сосудам.

— Что это было? — тихо пробормотал Фумия, и это были его первые слова за время их долгого пути.

Огромное облегчение в душе Хинако сменилось паникой. Только сейчас она осознала, как близко они оказались от смерти.

— Прости. Мне показалось, ты не замечаешь тайфуна, и я…

— Какого тайфуна?

— Ты не слышал прогноз погоды. Там сказали, что на Сикоку надвигается тайфун.

Кажется, только сейчас Фумия наконец заметил хлещущий потоком дождь. Он осторожно вернул машину на шоссе, заглушил мотор и растерянно промолвил:

— Льет как из ведра. А зачем мы сюда приехали?

— Я бы и сама хотела это узнать. Что с тобой? Всю дорогу ты молча гнал машину…

Фумия снова с простодушным изумлением спросил:

— Почему мы здесь?

Хинако, чувствуя себя так, словно ее поджаривают на медленном огне, терпеливо объяснила:

— Я села в Китано. Ты это помнишь?

Похоже, он не помнил. Он хотел сказать что-то, но промолчал. Некоторое время Фумия задумчиво сидел, опершись на руль, и наконец промолвил:

— Сегодня я проспал, и первой моей мыслью было то, что я должен отправиться на Исидзути.

— Почему на Исидзути?

Он растерянно покачал головой:

— А кстати, как ты оказалась в моей машине? — В его голосе послышались колючие нотки.

Хинако уставилась на свои сложенные на коленях руки:

— Мне хотелось поговорить с тобой о том, что случилось позавчера.

— Я не хочу ничего слышать.

Не обращая внимания, Хинако на одном дыхании выложила:

— Он в тот же день уехал в Токио. Мы расстались.

Фумия долго смотрел на нее и наконец промолвил:

— Поехали домой.

Он завел двигатель и собирался развернуть машину на сто восемьдесят градусов, но вдруг громко выругался.

— Что случилось?!

Нахмурившись, Фумия сказал, что не может сдвинуть руль с места. Он снова и снова наваливался на него, пока машина, словно упрямая лошадь, не начала нехотя менять направление. Струи дождя плясали на стеклах. Ветер с остервенением раскачивал макушки деревьев. Машина медленно вернулась на исходную позицию.

— Странно. Что с ней слу…

Закончить фразу ему помешал сильный грохот. Казалось, небо над ними разломилось надвое. Хинако в немом ужасе смотрела на дорогу. Прямо перед машиной с грохотом обрушились несколько камней размером с быка. Фумия резко нажал на тормоз. Земля еще гудела, и этот гул сливался с визгом тормозов.

Камни подняли облако песка, усыпавшего все вокруг. По машине, словно канонада фейерверка, с грохотом ударяли мелкие обломки. Фумия и Хинако затаились в машине. Наконец пыль осела, и Фумия, выглянув на улицу, хрипло промолвил:

— Кажется, вернуться мы не сможем…

Вся дорога перед ними была завалена огромными валунами.

Кажется, где-то обрушилась скала. Это все тайфун. Сигэ сидела перед алтарем, вслушиваясь в шум дождя и завывание ветра. Тидзуко звала ее ужинать, но Сигэ лишь отмахнулась, в который раз повторяя единственную известную ей сутру.

За крепко прикрытыми ставнями громко стонал ветер. Последний раз на ее памяти такой тайфун случался полвека назад.

В тот день они тайно встретились с Такэо в своем обычном месте, заброшенном домике угольщика. Ничего не замечая вокруг, они отдавались страсти в жалкой каморке. Наконец Такэо оторвался от ее тела и откинулся на постель. Только сейчас они услышали, что на улице дождь. Ливень с такой силой барабанил по крыше, что казалось, еще чуть-чуть, и он смоет их конуру.

Оба знали о надвигающемся тайфуне, но не могли предположить, что он обрушится так быстро. Наскоро одевшись и выбежав на улицу, они обнаружили, что вокруг темно, а в небе оглушительно грохочет гром.

Вряд ли тайфун уляжется до утра. Но если поутру кто-то увидит, как они вместе спускаются с гор, то тогда уж точно сплетен не оберешься.

Не раздумывая, любовники бросились навстречу буре. Казалось, они мчатся по горной тропе, подхваченные мощным порывом ветра. И тут случился оползень. Камни с грохотом сыпались со скал, глаза застилал песок, и Сигэ едва успела заметить, как огромный камнепад поглотил бежавшего впереди Такэо. Все произошло в считаные секунды. Стеная, Сигэ подбежала к завалу и, разгребая руками землю, сумела откопать Такэо. Он был без сознания. Половина его головы была буквально вдавлена в землю огромным камнем. Струи дождя били по нему, перемешиваясь с кровью, по земле растекались мутные пятна гноя. Сигэ с рыданием рухнула на землю.

Дождь уже напоминал водопад. Почву размыло, и тело Такэо постепенно увязало в грязи. Надо скорее позвать на помощь! Нет, нельзя. Иначе все узнают, что она была с Такэо. Сигэ в панике думала, как поступить.

По разбитой голове Такэо хлестал ливень. Он не мигая смотрел в небо. Сигэ решила, что он умер. На помощь звать бессмысленно. Сейчас ей важно сохранить репутацию добропорядочной вдовы. Сигэ буквально скатилась с горы и бросилась домой.

Такэо обнаружили через три дня. Люди посудачили о том, что могло завести его в ураган в такое безлюдное место, и забыли.

Так Такэо исчез из жизни Сигэ. Постепенно воспоминание о том, что она бросила его и сбежала, растаяло как утренний туман. Сигэ хотела забыть об этом и забыла. В памяти остались лишь приятные воспоминания об их романе. Так было до того дня, когда она отправилась к Тэруко…

За окном послышался новый раскат грома. Сигэ вновь воздела руки к алтарю: «Такэо, будь там, где ты сейчас, а меня оставь в покое».

Молитва Сигэ таяла в каплях дождя.

Наоро Сэнто, насквозь промокший от дождя, шел по вязкой дороге. Простреленное плечо ныло. Впереди показалась поросшая травой небольшая пещера. Наоро рухнул в нее, подполз к скале. Вспышки молнии время от времени освещали мрачный пейзаж. Дождь не прекращался ни на минуту. Все тело дрожало от холода, только раненое плечо горело огнем.

Наоро сорвал с себя одежду и осмотрел рану. Кажется, пуля прошла навылет. В рваных краях раны виднелись разорванные волокна мышц, между ними можно было разглядеть кость. Его котомка осталась в гроте. Пришлось оторвать один рукав и перевязать плечо. Грубая ткань тут же пропиталась кровью.

Чтобы унять боль, Наоро прилег на землю. Вероятно, его предки не раз останавливались в этой пещере. Отсюда до Исидзути пролегла заброшенная дорога, сливавшаяся с другой, той, что вела из их деревни к священной горе. Кроме дикого зверья, никто этой дорогой не пользовался, полисмену и служителям храма было ни за что не найти ее. О ней знали лишь жители его деревни.

По старому деревенскому обычаю в первую годовщину смерти родственники покойного поднимались по этой дороге на Исидзути, чтобы вознести молитвы на вершине горы. Он проделывал этот путь, когда умерли родители, и потом, когда умерла его жена Сэцуко.

Вот и в этот раз он шел той же дорогой. Если голос не обманул и Исидзути действительно пытаются осквернить, он обязан остановить это. На гору Исидзути путь открыт только святым. Жители деревни без надобности не ходят сюда. Боги, живущие на горе, любят тишину. Они парят под самыми небесами и защищают своих потомков, жителей деревни. Нечистые не должны даже приближаться к горе. Наоро для того и обходит Сикоку, чтобы не допустить этого.

Под стук дождя он размышлял о своих предках — тех, кто веками обходил Сикоку. Тело понемногу согревалось, боль отпустила. Боги здесь, рядом.

Лицо его осветила улыбка.

Пена едва не перелилась через край бокала, и Фумия быстро отхлебнул пиво. Хинако улыбнулась.

Одетые в гостиничные юката, они сидели друг против друга, на столике перед ними стояли закуски из речной рыбы. Лес за окном скрипел, словно бушующий океан, но в теплую, уютную комнату за закрытыми ставнями ветру было не пробраться.

Им достался единственный свободный номер в крошечной деревянной гостинице. Они влетели сюда в ту минуту, когда напуганный хозяин убирал вещи от входа. На их счастье, кто-то как раз отказался от брони, и в их распоряжении оказалась приятная небольшая комната. Вообще-то они просили отдельные номера, но две комнаты из трех оказались заняты другими постояльцами, и когда Фумия вопросительно посмотрел на Хинако, она лишь потупилась и застенчиво кивнула.

Фумия старался не смотреть на нее. Ему казалось, что стоит Хинако взглянуть ему в глаза, как она моментально прочитает все его постыдные мысли. К счастью, горничная принесла ключ, и они двинулись по коридору.

Комната оказалась такой уютной, а ужин вкусным, что напряжение постепенно отпустило, и Хинако наконец смогла расслабиться. Они непринужденно болтали о Кимихико и Юкари.

Фумия снова и снова думал о том, почему оказался здесь. Почему не вернулся до дождя и оползня? Где бы он был сейчас, если бы Хинако не тряхнула его за плечо и не привела в чувство? Всю дорогу сюда ему казалось, что он — это не он, а кто-то другой и дождь идет где-то далеко, в другом мире. Все его существо было охвачено единственным желанием — взобраться на Исидзути.

Он не понимал, что с ним было. Когда он позвонил на работу сказать, что не придет, коллеги были изумлены, ведь раньше такого не случалось. Однако больше всех был удивлен сам Фумия.

— В детстве я любила тайфуны, — промолвила Хинако, поддевая палочками темпуру.

Фумия шутливо округлил глаза:

— А я думал, все девочки боятся тайфунов.

Хинако смешно потрясла головой. Раскрасневшиеся щеки в обрамлении блестящих черных волос… Она выглядела необычайно притягательно. Фумия не мог отвести от нее глаз. Казалось, когда-то давно он потерял эту женщину и вот наконец обрел снова.

Интересно, какая она? Он попытался представить ее в постели с тем рыхлым типом из Токио. Фумия не отважился бы признаться себе в этом, но, когда Хинако сказала, что рассталась с Тору, ему захотелось петь от радости. И все же его пугала неизвестность.

Отношения мужчины и женщины не могут остановиться в одной точке. Они похожи на набирающий ход поезд. Даже если любовь кончилась, поезд продолжает идти вперед. Топливом для него служат чувства женщины. Женщина постоянно требует от машиниста везти ее все к новым и новым местам, искренне веря, что они окажутся лучше нынешних. А испытав разочарование в конце пути, женщина садится в следующий поезд и ждет встречи с новыми станциями.

Женщины — оптимистки по самой своей сути.

На какую станцию он может уехать, если сядет в поезд с Хинако? Конечно, совсем не обязательно, что они приедут на станцию «Разочарование». И так же не обязательно, что окажутся на станции «Счастье». Что это такое? Какое состояние души он мог бы назвать так? Каждый человек постоянно дрейфует между счастьем и несчастьем. Даже любовь не может постоянно идти со счастьем рука об руку.

Подливая ему пива, Хинако спросила:

— Ты не любишь тайфуны?

Трудно сказать. С одной стороны, любит за то, что есть повод сидеть дома. С другой — не любит, когда заливает дом.

— Однажды нас затопило. Это мы потом дом перестроили, а тогда туалет у нас был на улице. Выходишь в сад, а там вонь несусветная. До сих пор забыть не могу.

Оба не удержались от смеха. Комната тут же содрогнулась от сильного порыва ветра. Казалось, это их смех поднял ветер.

— Простите. — Это зашла за подносом похожая на пяденицу тощая горничная. — Надо же, специально приехали в такую даль, а тут тайфун. Мне искренне жаль.

— Спасибо. Мы из Коти, а тут дорогу завалило, и мы не смогли вернуться.

— И не говорите! Другие постояльцы тоже не знают, как быть. Нечасто такое увидишь. Боюсь, пару дней движение будет перекрыто. Местные жители тоже намучаются.

Хинако с Фумия растерянно переглянулись.

— Пару дней?!

— Как же быть? Мне на работу надо…

— Говорите, вы из Коти? — Горничная собирала тарелки. — Тогда вам можно другим путем вернуться. Поезжайте по лесной дороге Камегамори от подножия Исидзути, там увидите тоннель. Это сто девяносто четвертая трасса. Она вас выведет прямо к Коти.

— Здорово. Спасибо вам.

Убрав посуду, официантка принялась стелить постель. На прощание заверив их, что здание очень крепкое, и пожелав доброй ночи, она ушла.

Они еще немного поболтали о работе, столичной жизни, о книге Ясутаки Хиуры. Наконец, когда все темы иссякли, они обнаружили, что сидят почти вплотную друг к другу.

Кажется, это Фумия поцеловал Хинако. А может, она первой приблизила к нему лицо. Их тела неумолимо сближались, словно притягиваемые магнитом, пока руки не переплелись.

Нежно скользя рукой по ее телу под тонкой тканью юката, Фумия почувствовал, что снова садится в поезд. Он еще не решился окончательно, но тело уже подалось вперед, нога встала на подножку. Он искал ее нежные губы, зарывался в пропитанные тонким ароматом волосы. Хинако поднялась и выключила свет. Комната погрузилась в полную темноту. Они улеглись в постель и медленно сняли юката.

За окном по-прежнему лил дождь, грохотали раскаты грома.

Хинако тихо прошептала:

— Ты на меня сердишься?

Фумия также шепотом ответил, что не сердится, и Хинако крепко обняла его. Жар ее тела растопил его нерешительность. Фумия протянул ладони к пылающему в ней огню и почувствовал, сколько в нем жизненной силы. Пожалуй, с ней ему не страшно отправиться в неизвестность. Он не старик, чтобы хоронить себя в деревне. У него еще все впереди.

Фумия бросился в огонь и вдохнул его аромат. В его теле тоже пылал пожар. Хинако протяжно постанывала. Их тела сплелись в один костер. Они двигались как сумасшедшие, словно в диком первобытном танце. В памяти Фумия возник камень из Ущелья Богов. В древности люди отдавались друг другу под этим каменным столбом.

Перед его внутренним взором снова пронеслась картина, преследовавшая его со вчерашнего дня. Мужчина и женщина сплетаются в экстазе у зеленого камня. Из груди мужчины вырывается стон. На лице у женщины блаженная улыбка. Женщина из рода Хиура… Век за веком они производят на свет свое второе «я», соединяют мертвых и живых, оживляют мертвецов…

По телу пробежала сладостная дрожь, и Фумия откинулся на постель.

Внезапно сильный порыв ветра ударил в стену, стекла задрожали. В комнате стало светло. Это сорвались с петель ставни. Казалось, кто-то включил телевизор, — в окне отразились гнущиеся деревья и пронзенное молниями небо. Тело Хинако бледно сияло в лунном свете. Она лежала без сил и улыбалась:

— Люблю тайфуны…

Словно в ответ ей сверкнула молния. Деревья стонали так, словно их ломало на части. Раздался новый раскат грома, и небо прорезала змея молнии. Здание мелко задрожало, натужно заскрипел пол, заморгало электричество.

Лицо Хинако исказилось от ужаса.

— Так, значит, любишь тайфуны? — Фумия хотел, чтобы его голос прозвучал весело, но интонация получилась испуганной и жалкой. Он увлек девушку под одеяло и покрепче прижал к себе. Тепло его тела прогонит страх.

Не успел он об этом подумать, как новый, еще более мощный порыв тряхнул здание. С громким треском лопнуло стекло и со звоном осыпалось на пол. В комнату ворвались ветер и дождь, занавеска на окне мгновенно превратилась в лохмотья. Со стола попадали чашки, на столе быстро растекалось похожее на кровь пятно чая. Фумия почувствовал, что Хинако бьет мелкая дрожь.

— Все хорошо. Просто стекло разбилось, — сказал он и в ту же минуту почувствовал взгляд. Ледяной и обжигающий одновременно. Он в страхе привстал с постели.

Хинако вопросительно взглянула на него. В ее глазах отразилось что-то…

— Саёри!

Кажется, Фумия закричал. Ветер стих, и в комнате установилась тишина. Все движения замерли. Даже воздух, казалось, заледенел. Только дождь осторожно шуршал по крыше. В тишине взгляд впился в спину Фумия с невиданной до сих пор злостью.

Нет. Это не может быть Саёри. Она умерла.

Внутренне Фумия кричал. Стиснув зубы, он обернулся навстречу этому взгляду. Позади было разбитое окно. Он медленно выглянул на улицу.

За окном, позади четко прорисованных в небе контуров деревьев, разливался непроглядный мрак. Темнота казалась живой, она шевелилась, раздвигая ветки деревьев, пыталась скользнуть в комнату. Было даже слышно, как она крадется в тишине, протягивает в комнату свой черный язык, хочет слизнуть Фумия…

Он задрожал всем телом.

Вслед за ним начали дрожать деревья, из зарослей вновь послышался вой ветра.

Глава 3

Синее небо казалось выше. В просветах между высокими скалами появился силуэт Исидзути с косыми, словно обрезанными краями. Машина бежала вдоль горы. Чтобы вернуться в Якумуру, нужно было сперва проехать к подножию Исидзути, к площадке, откуда обычно начинается восхождение, а затем уйти на объездную дорогу.

В открытое окно врывался свежий ветер. О тайфуне напоминали лишь разбросанные по дороге сломанные ветки и листья. На всем пути им не встретилось ни одной машины — отправляться на Исидзути наутро после тайфуна желающих не нашлось.

Хинако до конца опустила стекло и полной грудью вдохнула прохладный воздух. Ей хотелось, чтобы он наполнил каждую клеточку затуманенной от недосыпа головы.

Когда вечером разбилось окно, они наскоро оделись и постучались к администратору. Им тут же подыскали какое-то помещение, но и там они продолжали трястись от страха; до самого утра пролежали без сна, обнявшись, словно напуганные дети.

Она достала пудреницу и взглянула в зеркальце. Под глазами залегли глубокие тени, кожа потеряла упругость. Она украдкой взглянула на Фумия. Он тоже выглядел изможденным, подбородок порос щетиной. Она вымученно улыбнулась.

— Что с тобой?

— Мы кошмарно выглядим.

Фумия смущенно провел по подбородку:

— Немудрено после такой ужасной ночи.

По ее изменившемуся лицу он понял, что сморозил глупость.

Ужасная? Да как он мог сказать такое об их первой ночи? Хинако почувствовала невыразимую боль. Сейчас они должны были вместе купаться в счастье… Из глаз закапали слезы. К горлу подступил комок.

Фумия резко ударил по тормозам, и машина встала.

— Да что с тобой такое?! — воскликнул он, но она лишь молча смотрела в окно. Лежащие на коленях ладони промокли от слез, и Фумия накрыл их своими. Девушка обвила руками его шею. Хинако казалась такой теплой, как уютный дом в морозный день. Он обнял ее за талию. Так, прижавшись друг к другу, они сидели, пока совсем не рассвело. Понемногу Хинако успокоилась. Подняв глаза, она наткнулась на взгляд Фумия, исполненный тревоги и нежной заботы. Ей стало стыдно, и она робко улыбнулась, потянувшись к нему. Фумия медленно и нежно поцеловал ее в мягкие губы.

Вдруг над головой раздался резкий хлопок. Оба вздрогнули. По лобовому стеклу растекались красные пятна крови.

Хинако вскрикнула и зарылась лицом в рубашку Фумия. Он осторожно отодвинулся, открыл дверь и вышел из машины. Хинако робко выглянула следом. На капоте лежал небольшой комочек, покрытый серым пухом. Фумия веткой убрал мертвую птицу и вернулся в машину. Дворники очистили лобовое стекло.

— Вот глупая птица. Как можно было врезаться в стоящую на месте машину, да еще с этой стороны? — Голос его звучал нарочито небрежно, но в нем явственно чувствовалось напряжение.

Хинако откинулась на сиденье и застонала:

— Опять Саёри…

Фумия сердито завел мотор, и машина двинулась в путь. Хинако с вызовом сказала:

— Ночью тоже все было из-за Саёри.

— Саёри умерла, — упрямо сказал Фумия, не поворачивая головы.

Хинако почувствовала, как к вискам приливает кровь. Сейчас он был таким же, как тогда, в храме, никак не желая признавать очевидного.

— Пойми, это все из-за Саёри. Она на нас сердится. Ты же сам видишь.

Фумия молча входил в поворот. Исидзути приближалась.

— Ты знал о том, что она влюблена в тебя?

Фумия кивнул. Это несколько обескуражило Хинако.

— А как ты к ней относился?

— Никак. — Он нахмурился.

— Не понимаю.

Хинако неудержимо хотелось спросить, как он относится к ней самой, но она не решилась. Ей страшно было услышать ответ. Кажется, она по-прежнему продолжает убегать, прячась от слов в панцирь. Неужели она так и будет прятать собственные чувства, выплескивая их лишь в рисунках? С Тору у них ничего не получилось именно по этой причине. Решив прекратить отношения с ним, она долго побаивалась сказать об этом.

— Я тоже была влюблена в тебя с первого класса. — (Фумия изумленно взглянул на нее, он явно не ожидал такого поворота.) — Просто вечно пряталась в панцирь, словно черепаха, вот и не могла сказать тебе об этом.

Хинако сидела, уставившись в лобовое стекло и боясь повернуть к нему лицо. Начав рассказ, она как будто открыла кран, и слова лились потоком, который она не в силах была остановить. Она говорила ему о детстве, о любви к Тору, о том, что долгое время ничего не отдавала и не получала. Наконец поток иссяк, и она обессиленно откинулась на сиденье.

Фумия молча вел машину, и Хинако вдруг почувствовала тревогу. Может, ее слова ушли в никуда, так и не достигнув цели? Ведь сказать — еще не значит быть понятым.

Какое-то время в салоне был слышен лишь звук работающего двигателя. В ту минуту, когда ей уже хотелось выскочить из машины и бежать не разбирая пути, Фумия заговорил:

— А ты сильная, Хинако.

Девушка непонимающе уставилась на него.

— Все мы так или иначе надеваем этот панцирь. И чем яснее мы отдаем себе отчет в том, что делаем, тем он крепче. А ты смогла скинуть его, зная, какой он тяжелый. Думаю, ты очень сильная. Я… — Фумия замолчал, входя в очередной поворот. — Я решил не замечать своего панциря, — с горечью в голосе продолжил он. — Я верил, что хорошо разбираюсь в жизни, в людях. Был уверен, что так рано устал от жизни именно потому, что слишком хорошо знаю ее. Но сейчас я чувствую, что чего-то не понимаю. Я долгое время избегал открыто взглянуть на это что-то, прячась в своем панцире. На то недовольство, которое зрело в Дзюнко, моей бывшей жене, на взгляд Саёри…

— Взгляд Саёри? — Хинако понизила голос до шепота.

— Саёри давно на меня поглядывала. Я догадывался, что она влюблена в меня, но усиленно делал вид, что не замечаю этого. — Он замолчал. Впереди показалась автомобильная стоянка.

Хинако пробормотала:

— Мы у подножия Исидзути.

Словно ставя точку в их странном разговоре, Фумия произнес совершенно другим тоном:

— Раз уж приехали, может, поклонимся Исидзути?

Хинако согласилась, и они, оставив машину на парковке, вышли и огляделись.

Кроме их седана, на парковке не оказалось ни одного автомобиля. На окнах нескольких сувенирных лавок и ресторанов были спущены жалюзи. Воздух казался свежим и прозрачным, каким бывает только после бури. Заостренная вершина Исидзути, пронзая небо, тянулась вверх. С этой точки гора выглядела совсем по-другому. Хинако глубоко выдохнула. Ощущение было невероятно приятным, с плеч словно упал тяжелый груз. Наверное, все потому, что она наконец набралась смелости и сказала все, что думала.

«А ты сильная, Хинако» — эти слова прочно засели в сердце, наполняя ее гордостью. До сих пор ей ни разу не говорили, что у нее сильный характер.

Фумия смотрел на карту возле указателя:

— Старшеклассником я однажды поднимался сюда, только с северной стороны. Отсюда до вершины гораздо ближе, но часа два с половиной все равно уйдет.

— А я ни разу не бывала на Исидзути.

Фумия взглянул на часы. Половина девятого.

Он снова перевел взгляд на гору:

— На работу я все равно уже опоздал. Можно попробовать взобраться. Ты как?

Хинако на секунду растерялась. Лезть на гору не хотелось. С другой стороны, так у нее будет возможность целый день провести с Фумия. Желание быть рядом с ним перевесило.

— Давай.

Фумия радостно улыбнулся:

— Тогда пошли. Честно говоря, меня очень заинтересовало то, что написано в книге дяди Ясутаки. На Исидзути отправляются души мертвецов. Может, удастся найти здесь что-нибудь эдакое.

Хинако стало не по себе. Ей совершенно не хотелось говорить с Фумия о мертвецах. Она мягко взяла его за руку:

— Пусть лучше это будет просто прогулка.

Фумия согласно кивнул. Пока он звонил на работу, Хинако вернулась в машину за носовым платком. Бумажник она решила оставить в машине. Не хотелось бы потерять его где-нибудь на склонах Исидзути. Положив в карман мелочь, она закрыла машину. Фумия как раз закончил говорить по телефону.

— Сказал, что дорогу завалило, так мне велели отдыхать, пока завал не откопают.

— Какой плохой мальчик!

— Зато хоть раз отгуляю отпуск.

Фумия со смехом взял ее под руку, и они направились к обрамленной деревьями дороге.

За воротник упала с ветки холодная капля. Наоро зябко передернул плечами и поднял голову. Рыжая белка взбиралась на дерево. Наоро улыбнулся белке.

В голове был туман. Плечо ныло, ноги подкашивались.

Впереди тянулся кустарник — и никакого намека хоть на какую-нибудь тропинку. Благодаря многолетней интуиции Наоро безошибочно чувствовал дорогу и бесстрашно ступил в горы.

Последний раз он шел по этой дороге через год после смерти жены. Бок о бок с ним шагала старая теща, братья и сестры жены. Теще было под семьдесят, но ноги у нее были еще на удивление крепкими. Опираясь на палку согнутым телом, она неуклонно двигалась вверх. Когда они переходили глубокое болото, теща внезапно остановилась. По склону пробежал ветерок, и она сказала, что это чья-то душа взбирается на вершину.

При воспоминании о покойной жене в сердце вновь стало пусто.

Сэцуко умерла поздней осенью. В тот день Наоро вернулся после долгого похода и увидел, что во всем доме горит свет и шумят люди. Сэцуко была на сносях, и он подумал, что у него наконец родился первенец.

Одним прыжком он преодолел двор и радостно ворвался в дом, но увидел лишь соседей, всех как один в черном кимоно. Люди пили и ели, навстречу ему поднялся отец и, с трудом подбирая слова, сообщил, что роды были неудачные. Ни мать, ни дитя спасти не удалось.

Он говорил еще что-то, но Наоро никак не удавалось вникнуть в смысл сказанного. Похороны только что закончились.

Он хотел броситься к могиле, но отец крепко схватил его за руку:

— Не ходи туда!

Наоро молча выдернул руку и отправился на кладбище предков.

Там, над открытым гробом его жены, склонились деревенские старухи с серпами в руках. Они взмахивали серпами и вонзали их прямо в живот Сэцуко, пока не показался почерневший плод. Ножки и ручки у него были прижаты к телу, словно у зажаренного цыпленка. С серпов капала густая черная кровь.

Наоро с воплем бросился, чтобы остановить их, но несколько сильных рук протянулись и отбросили его назад. Соседи увели обезумевшего от горя мужа с кладбища. Уже потом ему объяснили, что, если женщина умерла с младенцем в утробе, после погребения необходимо достать ребенка, разделить их тела и похоронить по отдельности. Если оставить их вместе, то ни мать, ни младенец не смогут взобраться на священную гору и будут навеки обречены скитаться по земле.

Та сцена на кладбище до сих пор стояла у него перед глазами: искромсанное тело Сэцуко, из которого вытягивают ребенка. Воспоминание было слишком сильным, чтобы он мог прогнать его. Ребенок оказался мальчиком.

Сквозь заросли Наоро взглянул на Исидзути. Там ли его жена и сын? В воображении внезапно возникла Сэцуко, прижимающая к груди перепачканного кровью ребенка.

Сосны стояли, устремив иглы в небо, деревья раскинули сухие ветви, словно моля о помощи. Хинако и Фумия шли среди шелестящих на ветру зарослей бамбука. Дорогу размыло тайфуном. Огромное дерево, разрубленное надвое грозой, бессильно свесило обугленные ветви. Вверху четко вырисовывалась скалистая вершина Исидзути.

Фумия остановился и оглянулся на Хинако. Тяжело дыша, девушка самоотверженно карабкалась вверх, изо всех сил стараясь не отставать. Возможно из-за недавнего разговора в машине, она казалась ему выбравшейся из панциря черепахой, которая старательно пытается измениться.

— Смотри под ноги.

Он помог ей взобраться по полусгнившей деревянной лестнице.

— Спасибо. — Она устало улыбнулась и оперлась на его руку.

Фумия захлестнула волна нежности. Внезапно ему показалось, что у нее за спиной кто-то стоит. Он напряг зрение. Никого. Только дрожит на ветру стебель бамбука.

— Мне больно, — послышался голос Хинако, и он заметил, что сжимает ее руку слишком крепко.

Он снова взглянул на бамбуковые заросли. Да нет, показалось. Ветки разросшегося рядом дерева мелко подрагивали, странным образом указывая каждая в свою сторону. На мгновение Фумия показалось, что и его сердце вот так же тянется в разные стороны, рискуя разорваться на кусочки. Он отвернулся и быстро пошел вперед. Спиной он снова почувствовал этот взгляд.

Заросли бамбука кончились, и дальше дорога потянулась по скалистому склону. Мох уютным ковром покрывал беспорядочно наваленные камни. Деревья жались к склону, обнажая натянутые словно струны корни. Повсюду мелькали знаки, предупреждающие о возможном камнепаде. На развилках деревьев, у подножия скал, в высохшем русле ручья были навалены горы мелких камешков.

Мелкие лесные зверьки неслышно скользили по траве. Крутые скалы над головой напоминали гигантскую складную ширму. Фумия вспомнил, как отец рассказывал ему об упражнении для аскетов — для укрепления духа они свешивались над бездной.

— Ой, что это? — спросила Хинако, указав на небольшой голубой домик у дороги.

— Отсюда тянут к вершине вторую священную цепь.

На лице Хинако мелькнуло непонимание, и он рассказал ей о старинном обычае поднимать на вершину горы цепи.

— Значит, мы совсем скоро окажемся на вершине. Не думала, что так просто взобраться на самую высокую гору Сикоку.

Фумия улыбнулся:

— Последний шаг самый трудный. Вторая цепь, кажется, где-то около пятидесяти метров, а третья — шестьдесят. Помнишь пословицу: «Кто в начале говорит „это просто", тот плачет в конце»?

— Ах ты…

Хинако шутливо стукнула Фумия по плечу, он отскочил.

Внезапно над головой раздался какой-то треск — мимо них пролетел и скрылся в глубоком ущелье камешек размером с детский кулак.

Фумия задрал голову. На склоне над ними не было ни ветерка; непонятно, почему камень вдруг оторвался от скалы, словно живое существо. Хинако испуганно смотрела на него.

— Пошли, — грубовато бросил Фумия и двинулся дальше.

— Позволь мне пойти впереди. — С этими словами Хинако обогнала его.

Казалось, она тоже почувствовала спиной этот взгляд, от которого по коже пробегал мороз, а волосы вставали дыбом. Он был почти уверен, что, оглянувшись, увидит Саёри.

Нет, не может этого быть. Саёри умерла. Ему ни за что не хотелось признаваться в том, что мертвая Саёри смотрит на него.

В детстве стоило ему обернуться, почувствовав этот взгляд, как сзади неизменно оказывалась Саёри, но Фумия не замечал любви, переполнявшей ее глаза. Он не хотел ее любви, иначе пришлось бы смириться — Фумия уставился на усыпанную камешками дорогу, — пришлось бы смириться с тем, что ее взгляд доставляет ему удовольствие.

Фумия стиснул зубы. Ему нравилось купаться во взгляде Саёри. Именно поэтому он старательно делал вид, что ничего не замечает. Ему казалось, что если не замечать ее взгляда, то он сможет купаться в нем вечно. Он вырос, женился и развелся, но взгляд ни на минуту не оставлял его. Ледяной и обжигающий одновременно, он доставлял Фумия сладостное удовольствие.

До последней минуты он, пожалуй, не отдавал себе в этом отчета, избегая даже думать о собственных ощущениях. Теперь он готов был признаться себе в том, что ему нравится взгляд Саёри. Ведь если кто-то постоянно на тебя смотрит, значит, ты не одинок.

Однако после смерти Саёри ее взгляд стал взглядом мертвеца, и Фумия постарался выгнать его за пределы сознания. Не мог же он признаться себе в том, что испытывает удовольствие от взгляда мертвой девушки! Это Саёри мертва. А он жив. Он хочет быть живым.

Он много раз думал об этом, но впервые эти мысли так явно, будто стон, прозвучали в его душе.

— Пришли! — Хинако облегченно вздохнула.

Голубой домик весело сверкал в ярких лучах солнца. Окна закрыты железными ставнями. Похоже, хозяева решили, что сегодня торговли не будет, и спустились с горы, подальше от тайфуна. Перед домиком стоял автомат с напитками. Фумия и Хинако купили по банке газировки и присели на скамью отдохнуть. Хинако обнаружила глиняную фигурку тэнгу[21] и начала дурашливо молиться. За домиком виднелись тории,[22] за ними громоздился обрывистый скалистый склон с тускло поблескивавшей железной цепью.

— А как ее поднимают наверх? — с трепетом оглядывая неподъемную на вид цепь, спросила Хинако.

Фумия провел ее за тории и показал дорогу, по которой поднимают цепь. Кое-где ее преграждали отвесные скалы, соединенные лестницей из тонких железных листов. Вместо перил была натянута веревка.

— Подожди минутку.

Фумия прошел вперед, а Хинако, оглядевшись вокруг, увидела, что с прояснившегося неба льется солнечный свет. Она даже зажмурилась. Почему-то даже в этом ярком сиянии ей стало страшно.

Фумия позвал ее за собой, и они снова начали взбираться вверх. Окрестности были наполнены мягким светом. Внизу раскинулась изумрудная зелень гор. Легкие наполнял чистый, прозрачный воздух. Камни поблескивали в солнечных лучах. Фумия остановился и взглянул на зеленоватую вершину.

До неба было рукой подать. Внезапно его охватил безотчетный страх, в глазах потемнело.

Наоро взглянул вверх. Прямо над ним высилась скала со свисающей с нее третьей цепью. Его знобило, со лба градом тек пот. Он остановился, чтобы отдышаться. В плече пульсировала боль. Казалось, жизненные силы покидают его тело вместе с потом.

Небесная синева казалась совсем прозрачной, словно смывая с сердца всю грязь. Ласково припекало солнце. Было нестерпимо жаль, что в такой замечательный день его тело содрогается от боли и дрожит от озноба. Внезапно он увидел поднимающиеся к вершине человеческие фигуры. Надо же так любить горы, чтобы отправиться туда наутро после тайфуна!

Наоро терпеть не мог таких праздных туристов. Горы не игрушка. На них полагается смотреть снизу вверх. А эти еще и ребенка притащили!

Тут он заметил, что ребенок, бредущий по железной лестнице позади мужчины и женщины, какой-то странный. Детский силуэт — кажется, это была девочка — расплывался, постоянно меняя форму, словно пламя свечи. Стриженная под горшок черноволосая голова то приобретала четкие очертания, то неожиданно закручивалась подобно дыму. Она не шла, а скользила по железным ступеням, перетекая как вода.

Наоро затаил дыхание.

Не может быть!

Тело девочки окутывала черная дымка.

«Исидзути хотят осквернить…»

В голове пронеслись сказанные богом слова. Наоро со всех ног бросился к вершине горы.

Глава 4

Скалистую вершину горы пронизывал ветер. Небо еще немного приблизилось. Солнце нежно поглаживало окрестности сияющими лучами.

Вершина Исидзути представляла собой скалистую площадку размером с небольшой школьный класс. В нижней ее части стояла молельня синтоистского храма. Хинако остановилась, чтобы помолиться, и, по синтоистскому обычаю, трижды хлопнула в ладоши.

Она загадала только что пришедшее в голову желание: пусть у них с Фумия все будет хорошо. Закончив молитву, она отыскала Фумия взглядом и увидела, что он карабкается на самый пик горы, на два метра возвышающийся над скалистой площадкой. Там, обнесенные деревянной оградой, сходились у храма железные цепи, оберегая гору от разрушения. Табличка на ограде гласила: «Не входить. Опасная зона».

— Фумия, туда нельзя! — закричала Хинако, но он лишь с улыбкой помахал ей рукой и перепрыгнул через ограду. Внезапно от его спины отделилась тень и следом за ним скользнула на территорию храма.

Хинако крепко зажмурилась и снова поглядела в его сторону. Наверное, в глазах двоится от яркого солнца. Воздух вокруг храма моментально сгустился и померк. Подгоняемая ужасным предчувствием, Хинако полезла следом за Фумия.

Во дворе храма горкой были навалены камни, образуя небольшой холмик. Склонившись над ним, Фумия увидел, что поверхность каждого камня как будто светится изнутри.

Девушка едва различала его силуэт — он терялся в тени, словно окутанный черным вихрем.

— Фумия!

Он поднял к ней лицо, и девушка увидела, что в руках у него зеленый камень.

— Смотри — такой же, как в Ущелье Богов.

— Правда? — Хинако перелезла через ограду и встала рядом. Зеленый камень и вправду был очень похож на тот.

Поглаживая его кончиками пальцев, Фумия промолвил:

— Древние люди обтесали его, принесли в Ущелье Богов и поклонялись мертвым. Но вот пришла другая эпоха, каменный столб утонул в трясине, исчез объект поклонения…

«Камень может собрать духи мертвых». Хинако вспомнились слова, сказанные вчера Ясутакой Хиурой в клинике. Этот камень ставили для того, чтобы собрать вокруг него духи мертвых и усилить магию Ущелья Богов.

Со дна ущелья камень достала Саёри — вот что хотел сообщить ей Ясутака. Это она заставила Фумия поднять его. Позавчера, когда она встретила Тэруко в Ущелье Богов, та сказала, что Саёри находится рядом. Именно Саёри вынудила Тэруко обойти камень против часовой стрелки. Ущелье Богов расположено ближе всего к стране мертвых, и дорога туда ведет против часовой стрелки. Значит, мать и дочь Хиура, кружившие против часовой стрелки вокруг камня в Ущелье Богов, вызывали духов из страны мертвых, чтобы усилить действие камня?

По спине пробежал холодок. Хинако окликнула Фумия:

— Здесь запретная зона. Пойдем отсюда.

Фумия отшвырнул зеленый камень в сторону и промолвил:

— К тому же, кажется, туман поднимается.

Снизу с невероятной скоростью наползали белые хлопья, окутывая глубокое ущелье, поросший бамбуком склон и узкую извилистую дорогу.

— Ужасно! Мы не сможем спуститься.

Хинако тянула его к ограде, но Фумия не двигался с места. Хинако снова и снова окликала его, но он как завороженный повторял:

— «Записи о деяниях древности»…

Хинако нахмурилась. Нашел о чем вспомнить в такой момент! Но Фумия с восторгом глядел на землю.

Туман уже добрался до скалистой площадки, и только пик горы, где стояли Хинако и Фумия, темнел в молочном море, словно дрейфующий остров. Хинако стало страшно. Ей показалось, что весь мир исчез в этом белом вихре.

Послышалось бормотание Фумия:

— Небеса только-только отделились от земли, а суша, подобно медузе, плавала в гигантском океане.

Хинако разозлилась:

— Да что ты такое говоришь? Надо быстрее отсюда спускаться, а не то…

— Это же «Записи о деяниях древности». Ясутака тоже описывал в «Древней культуре Сикоку» начало мироздания. Смотри, Хинако, все точно как в том описании.

Фумия обвел рукой землю. Насколько хватало глаз, раскинулось белое море тумана, а между ним и сияющим синим небом плавала вершина Исидзути.

— Именно так выглядел мир перед тем, как Идзанами и Идзанаги произвели на свет Японию. Из молочного моря возник Иё, остров с двумя именами. Это и был Сикоку. Первой из океана показалась его самая высокая точка, вершина горы Исидзути. Сикоку начал свою историю с того самого места, где мы сейчас стоим.

Слова Фумия, больше похожие на горячечный бред, проникли в самое сердце Хинако. Окружающий пейзаж и правда напоминал сотворение мира, когда бесформенная Вселенная еще пребывала в хаосе. Первый остров, возникший в туманном море…

Вслушиваясь в слова Фумия, Хинако обвела тревожным взглядом окрестности. Туман уже доходил ей до щиколоток, и в этот миг из него вдруг высунулась окровавленная рука, которая ухватилась за выступ скалы. Следом показалась бритая голова мужчины. Хинако в ужасе отпрянула.

— Сейчас же спускайтесь оттуда!

Некогда белое одеяние мужчины почернело от грязи, лицо поросло многодневной щетиной, глаза лихорадочно блестели, на плече растекалось бурое пятно крови. Наоро, пошатываясь, приблизился к ним. Фумия выступил вперед, загораживая Хинако.

— Вы осквернили Исидзути. — В голосе мужчины звучала угроза. Казалось, он не раздумывая убил бы обоих.

— О чем это вы? — спросил Фумия, оттесняя Хинако все ближе к ограде.

— Вы привели сюда грязного духа. Самим им сюда не забраться, вот они и ждут живых, которые приведут их сюда. Дух вас заколдовал.

Внезапно послышался тоненький смех. Они вздрогнули и переглянулись. Смех шел из глубины площадки. Они медленно перевели глаза в ту сторону и замерли, не в силах двинуться с места.

На каменном холмике виднелся темный силуэт, смутно напоминавший человека. Из скалы под ним сочилась вода, от которой поднимался белый туман. Нет, скорее не туман, а зыбкие клубы пара медленно ползли по земле и окутывали темный силуэт. Постепенно из них начала формироваться человеческая фигура. Сначала появилось тонкое девичье лицо. Казалось, невидимые руки мнут мягкую и податливую белую глину. Вот они вылепили раскосые веки, маленький носик. Затем черная тень собралась над головой и превратилась в блестящие волосы. Гибкая шея, едва наметившаяся грудь, красивые тонкие руки. Перед ними стояла изящная девочка в матроске.

Саёри!

Хинако обеими руками зажала рот, чтобы сдержать рвущийся на волю вопль. Если она сейчас закричит, то уже не остановится, пока не сорвет горло. Пусть все это окажется кошмарным сном, пожалуйста!

И все же это была Саёри. Она выглядела немного взрослее, чем ее помнила Хинако, — точно такой, какой была на фотографии на алтаре собственного дома. В глубине ее удивительных глаз светилось упрямство.

Саёри повернулась к Фумия:

— Я вернулась, Фумия. — Словно в подтверждение реальности происходящего, Саёри протянула к нему тонкие белые руки. Камни под ее ногами хрустнули под тяжестью тела.

Фумия неотрывно смотрел на Саёри. Она улыбалась, но улыбка ее была холодной и неживой, как у мертвеца.

— Уходи отсюда, грязный дух! — Наоро перелез через деревянную ограду и угрожающе направился к ней.

По лицу Саёри пробежала усмешка.

— Почему это я грязный дух? Все мы одинаковые — и те духи, что живут в ущелье, и те, что на горе. Духи не бывают грязными и чистыми — это все ваши выдумки. Если бы вы знали, как страстно я хотела вернуться в этот мир. Вообще-то я пришла забрать свою душу. — Саёри помолчала и со смехом продолжила: — К тому же в этот мир стремлюсь не только я. Мы все хотим вернуться на Сикоку из страны мертвых.

Саёри пнула каменный холмик носком туфельки, камешки разлетелись в разные стороны. Казалось, она подала знак, и вся гора внезапно пришла в движение. С грохотом рушились скалы, железные цепи разлетались, словно под действием неведомой силы.

Наоро не удержался на ногах и рухнул на землю. Хинако с воплем вцепилась в Фумия. Поверхность горы стала влажной. Из недр ее сочилась прозрачная вода, словно гора плакала или проливала пот. От воды исходил такой же белый туман, который недавно укутывал тело Саёри, и, превращаясь в тонкие волокна, стекал вниз.

Наоро наконец удалось подняться на ноги, и он с грозным воплем бросился на Саёри, но она легко ускользнула. Мужчина хотел погнаться за ней, но дорогу ему внезапно преградил Фумия.

— Прочь, это же злой дух!

Он оттолкнул Фумия и снова попытался дотянуться до Саёри, но Фумия схватил его за руку. Между ними завязалась драка. Наоро отлетел, упав спиной на ограду. Хрупкая деревянная ограда проломилась, и он вместе с ней с диким воплем улетел прочь со скалистой площадки.

Хинако не верила собственным глазам:

— Фумия, что ты делаешь? Этот человек ранен!

Ответа не последовало. Фумия стоял напротив Саёри, их взгляды переплетались, словно связанные невидимой нитью; казалось, между ними пробегают искры. Хинако замерла. Стоны земли, дрожание скал — все отступило перед силой их притяжения.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Саёри отвела взгляд и двинулась прочь из храма, мимо сломанной ограды. Фумия, как привязанный, следовал за ней, но Хинако вцепилась в него и что было сил закричала:

— Опомнись! Саёри умерла. Она мертва!

Фумия не слышал ее. Взгляд его стал отрешенным, как вчера, когда он вел машину в сторону Исидзути.

Это все Саёри. И вчера, и сейчас. Это она вцепилась в его сердце и уводит его от реальности.

— Ты не должен думать о Саёри! — Хинако трясла Фумия за плечо.

Он с досадой отбросил ее руку и начал медленно спускаться со скалистой площадки. Хинако бежала следом.

Гора продолжала дрожать, вода все прибывала. Скалистая площадка постепенно превращалась в реку. Спина Фумия уже едва виднелась среди клубов белого пара. Хинако на ощупь спускалась вниз. Перед Фумия мелькал белый матросский воротник. Прежде чем исчезнуть в дымке, Саёри оглянулась. Ее волосы черными змеями обрамляли белое лицо.

— Фумия мой, — сказала Саёри тоном победительницы и скрылась в тумане. Спина Фумия тоже постепенно таяла в белой дымке.

— Стой! — Хинако бросилась бежать не разбирая дороги. В эту секунду кто-то схватил ее за щиколотку, и она, потеряв равновесие, упала. Ногу пронзила тупая боль.

— Помогите… пожалуйста… — совсем рядом послышался глухой стон.

Из тумана показалось лицо Наоро. Похоже, он сильно ушибся, падая вниз. Из раны на лбу сочилась кровь. Тело его свесилось над обрывом. Скала, за которую он держался из последних сил, была влажной и скользкой, и он в любую минуту мог сорваться в глубокое ущелье. Хинако поспешно вытянула Наоро на поверхность скалы.

Внезапно раздался оглушительный грохот. Девушка не раздумывая бросилась к дороге, ведущей вниз. Железная лестница оказалась разрушенной. Державший ее огромный болт выпал, и железные листы с грохотом летели в бездну.

Они оказались заперты на вершине. Гора дрожала все сильнее. В панике Хинако вернулась к Наоро. Тот сидел, привалившись к мокрой скале и даже не пытаясь утирать сочившуюся изо лба кровь. Рана на плече, похоже, тоже открылась, и вся его одежда была перемазана пятнами свежей и засохшей крови.

— Есть здесь другая дорога? — Хинако старалась перекричать шум воды.

Наоро, похоже, не слышал ее, сокрушенно бормоча:

— Божественные души спускаются с горы…

Хинако только собиралась спросить, что он имеет в виду, как раздался новый грохот. Скала, на которой они сидели, раскололась, и к ним медленно ползла трещина.

— Здесь опасно оставаться!

Наоро лишь молча указал куда-то за скалу. Подумав, что там, вероятно, есть другая дорога, Хинако бросилась посмотреть и увидела, что с горы, теряясь в глубоком тумане, спускается толстая, в шесть плетений, железная цепь.

Третья цепь! Но Фумия говорил, что она длиной в целых шестьдесят метров… Гора продолжала дрожать, выплескивая все новые потоки воды. Если из горы уйдет вся вода, она станет непрочной и развалится, как рыхлый песок.

— Быстрей спускайся! — Только сейчас она заметила стоящего рядом Наоро. — Ну почему это случилось именно в мою «службу»?

Хинако заметила, что из его глаз текут слезы. Перемешиваясь с кровью, они придавали грозному лицу жалкое выражение.

— Кто вы?

Наоро неподвижно глядел вдаль:

— Я обхожу Сикоку.

С грохотом рухнула молельня храма Исидзути. Скала, к которой крепилась третья цепь, тоже мелко задрожала. Неизвестно, как долго еще продержится цепь. Наоро подтолкнул Хинако. Она положила на цепь руку и ощутила в ладони надежный холод железа.

— А как же вы?

Наоро круто повернулся к Хинако спиной и пошел обратно к скалистой площадке. Хинако звала его, но он даже не обернулся.

Медлить было нельзя. Ее собственная жизнь в опасности. Хинако решилась и, обхватив цепь, стала спускаться. Руки тут же заболели от напряжения, ноги скользили по мокрой скале. Вода постоянно прибывала. Скоро скала рухнет.

Вокруг ничего не было видно, кроме тумана. Она понятия не имела, как далеко продвинулась и сколько еще осталось. Казалось, цепь будет тянуться вечно и в конце концов выведет ее в преисподнюю, прямо к мертвецам.

Внезапно руки наткнулись на пустоту. В следующее мгновение она поняла, что цепь оборвалась. Не нащупав опоры, тело ее нырнуло в пустое пространство, и Хинако с воплем полетела в туманную бездну.

Где-то раздался женский крик. Наоро печально смотрел в туман. Это стонет гора. Плачет, выплескивая духов. Еле передвигая ноги, Наоро вернулся к храму на вершине Исидзути. Боль в плече стала нестерпимой. Кажется, он вот-вот потеряет сознание. Кровь и не думала останавливаться, добежав уже до кончиков пальцев. Наоро пошатываясь стоял среди падающих камней.

Перед ним раскинулось белое море, но он не хотел видеть тот мир, что притаился на его дне.

В голове раздался голос старейшины:

Похоже, сейчас его слова грозили обратиться в реальность. Противная девчонка ожила и осквернила гору. Теперь сила, притягивавшая богов к небу, ослабла, божественные души смешались с водой и начали спускаться на землю, следуя зову ушедших в землю духов.

Сикоку превратится в царство мертвых.

Наоро шел по краю обрыва, по часовой стрелке обходя скалистую площадку. Плечо горело, тело пронзала нестерпимая боль, но он не останавливался ни на минуту.

Он должен обходить Сикоку, обходить Исидзути, как когда-то делали его предки. Они не знали других молитв. Из поколения в поколение они хранили святой обычай. Шли и молились, двигались вперед, в каждый шаг вкладывая кусочек собственной души. Время движется, но молитва остается неизменной.

Туман окутывал Наоро, земля вокруг стонала, со всех сторон слышался шум воды. Гора бесновалась и выла, словно живое существо.

Он уже не чувствовал покровительства и защиты богов.

Сигэ взглянула в потемневшее небо. Только что оно было прозрачным и ясным, и вот уже по нему плывут бесчисленные облака. Тучи словно строились в шеренги и уходили за горы. Обычно после тайфуна небо чистое. Старуха еще немного постояла, провожая облака тревожным взглядом.

Сигэ вышла убрать двор после бури. Повсюду валялись сломанные ветки, перевернутые бадьи, мусор.

Вечером ей то и дело вспоминался Такэо, но утром, когда тайфун миновал, ее страх растаял, как дымка. Нелепые мысли о том, что Такэо может вернуться в этот мир, теперь казались смешными. Дело прошлое. Что толку бояться. Безусловно, она поступила плохо, но у нее не было выбора.

Она собирала разбросанные детские игрушки, когда случайно взглянула на собственную морщинистую руку. Тот случай с Такэо произошел, когда руки у нее еще были упругими и молодыми, а значит, очень, очень давно.

Она подошла к краю огорода. Перед ней текла Сакагава. Река заметно разлилась, наверное из-за тайфуна. Это хорошо — воды здесь всегда не хватало, но что за белый пар поднимается от реки? Сигэ подалась вперед. По воде плыли обрывки бумаги. Нынешняя молодежь бросает в реку что попало. Надо бы собрать эти клочки… Не успев об этом подумать, Сигэ охнула от неожиданности.

Течение несло белые клочки к истоку реки. Похоже, вода из нижнего течения потекла к горам. Значит, Сакагава пошла в обратную сторону? Не в силах шелохнуться, Сигэ проследила течение реки, пока ее взгляд не уперся в Ущелье Богов. Оно было окутано легкой дымкой. Белый туман медленно полз в сторону Якумуры.

Вместе с туманом в душу Сигэ снова пробрался страх.

Сувенирная лавка у подножия горы была открыта, на парковке стояли несколько машин. Туристы в ужасе смотрели на покрытую туманом вершину Исидзути. Сверху по-прежнему неслись грохот и хруст. Хинако медленно брела вдоль стоянки. Колени вымазаны в грязи, ладони содраны в кровь — поранилась, когда оборвалась цепь. К счастью, до земли оставалось всего несколько метров. У нее не было времени даже перевести дух. Она тут же отыскала вторую цепь и чудом добралась до стоянки.

Синего седана нигде не было видно. Попадались похожие машины, но Фумия тут явно не было. Не зная, куда идти дальше, она бессмысленно стояла посреди стоянки.

Фумия бросил ее, уехал с Саёри…

Она чувствовала себя так, словно цепь под ней оборвалась во второй раз. Казалось, спасительная земля совсем близко, но ее надежда рухнула, и вот она снова летит в пропасть. Теперь она долго будет падать в темную бездну, ведь ей совершенно не за что зацепиться.

— Что с вами?

На нее с беспокойством глядела пара пожилых туристов. Хинако почувствовала, что плачет.

— Ну… я… — Она закусила губу, не зная, что сказать. Она вспомнила, что оставила сумку в машине. Ее бросили без денег на Исидзути. К тому же она в ужасном виде. Блейзер вымазан грязью, джинсы разорваны.

Женщина в смешной желтой шляпе обняла Хинако за плечи. На лице ее читалось замешательство.

— Где ваш дом? Вам лучше вернуться.

Она хотела сказать, что в Токио, но вовремя опомнилась и ответила, что живет в Якумуре.

— Но… человек, который был со мной, уехал раньше… Что мне делать?..

Незаметно вокруг собралась толпа. Со всех сторон слышался сочувственный шепот.

— Якумура? Где это?

— Как с ней быть?

— Я знаю, где Якумура. Это недалеко от моего дома. — Сквозь толпу пробился невысокий парень.

— Вот и замечательно. Подвезите, пожалуйста, эту девушку, — обратилась к нему женщина в желтой шляпе.

Парень смущенно кивнул, отводя глаза от оборванной одежды Хинако:

— Ладно. Все равно домой еду.

Он ушел за машиной, толпа тоже постепенно разошлась. Женщина в шляпе отвела Хинако в туалет, промыла ей раны на ладонях и заклеила их пластырем, который нашла в сумке.

Хинако безучастно принимала ее заботу. Кажется, ей было все равно. Фумия бросил ее, выбрал Саёри. Даже несмотря на то, что Саёри мертва. Слова о том, что любовь побеждает смерть, красивы, но в реальности мертвецы борются за любовь наравне с живыми. Потрясающая несправедливость!

Женщина в шляпе привела Хинако на стоянку и бережно усадила в машину.

— Побыстрее возвращайтесь домой, переоденьтесь и успокойтесь.

Хинако отрешенно взглянула на нее и едва заметно кивнула. Она не хочет никакой заботы.

Женщина улыбнулась, явно довольная результатами своего труда, и закрыла дверцу машины. Парень привычным жестом подал назад:

— Дорогу к тридцать третьему шоссе закрыли из-за завала. Поедем по другой дороге. Часа за два доберемся до вашей Якумуры.

Хинако попыталась что-то ответить, но из ее горла вырвался лишь хрип. С жалостью глядя на нее, парень выехал на узкую лесную дорогу. Повсюду валялись сломанные ветки. Чтобы снять напряжение, парень попытался разговорить ее:

— Я в эту лавку постоянно вожу домашние соленья на продажу, но такого с роду не видел. Чтобы гора так скрипела… А вы на Исидзути поднимались?

Хинако кивнула.

— А почему она так скрипела?

— От воды… — Хинако запнулась и всхлипнула. Перед глазами снова встала страшная картина.

— Ой, простите. Я же не со зла. Похоже, вам здорово досталось. — Он явно принял Хинако за жертву насильников.

Ловко объезжая выбоины, парень сменил тему:

— Я когда ехал сюда, чуть не столкнулся со встречной машиной. Выскочила из-за поворота, не посигналила. Водитель даже не вышел извиниться.

— Машина шла от подножия горы? — быстро спросила Хинако.

Мужчина активно закивал, радуясь, что она наконец-то приходит в себя:

— Ага. Кажется, голубой седан. Нет, скорее синий. Парень лет тридцати и школьница в матроске, хорошенькая такая.

Хинако сжала кулаки. Фумия и Саёри направились в Якумуру. Она представила сияющее улыбкой бледное лицо Саёри рядом с Фумия, и ее захлестнула злость. Рядом с Фумия ее место. Разве Саёри не умерла? Фумия живой, а мертвецу место среди мертвецов.

— Быстрее, прошу вас, — с силой сказала Хинако. Парень удивленно взглянул на нее. — Ну быстрее же! — В ее голосе сквозило нетерпение.

Несмотря на час для посещений, в больнице царила тишина. Редко кто приходил навестить больных наутро после тайфуна. Никто не мешал им смотреть свои бесконечные сны.

Томоко Ясуда остановилась у кровати Ясутаки Хиуры. Его немигающий взгляд по-прежнему был направлен в потолок. Никаких признаков выздоровления. Девушка вчера устроила шум, но она явно обозналась. Рефлекторное подрагивание руки приняла за пробуждение, а хрип в застоявшихся легких — за речь. Нет, Ясутака Хиура не придет в сознание после семнадцати лет комы.

Томоко немного поменяла положение его тела и прошептала:

— Вот и отлично. Хороший мальчик. Мой малыш.

В этот момент она услышала хриплый голос:

— Я… не твой… малыш…

Женщина испуганно отдернула руку. Кровать под Ясутакой тихо заскрипела. Медленно повернув к ней голову, он произнес:

— Вставать пора. Надо идти.

Томоко смотрела на Ясутаку и не верила собственным глазам. Она чувствовала себя так, как если бы ее кукла внезапно заговорила по собственной воле.

Неимоверным усилием он приподнялся на локтях:

— Времени нет. Я должен торопиться.

Томоко мягко придавила его к кровати:

— Вам нельзя двигаться. Сейчас я позову врача.

Ясутака поморщился:

— Говорю же, времени нет. Я возвращаюсь в Якумуру.

Он говорил уже совершенно нормально. Удивительный случай выздоровления! Борясь с нарастающим беспокойством, Томоко твердо заявила:

— Это невозможно. Вы должны еще какое-то время побыть в больнице.

В его глазах мелькнула насмешка.

— Чтобы ты снова меня лапала? Если бы ты знала, как надоела мне за эти семнадцать лет! Превратила мое тело в игрушку. Если бы только я мог двигаться, живо прекратил бы это.

Томоко побледнела. Ее тайна выплыла наружу. Она уже слышала, как он говорит всем вокруг, что похотливая баба называла его «своим малышом» и трогала за гениталии.

Побелевшими пальцами Ясутака хватался за спинку кровати, стараясь привстать. Томоко попыталась придавить его к постели. Он яростно сопротивлялся:

— Что ты…

Не давая ему закончить, она прижала к его лицу подушку. Он пытался бороться, бил в воздухе руками и ногами, но Томоко не отпускала. Его тело принадлежит ей. Родинка под мышкой, впадинка на ребре, крепкие упругие ягодицы. Все эти годы она любовно заботилась о каждой, самой крохотной частичке его тела. И она не позволит ему ругать ее.

Томоко навалилась на подушку всем телом. Наконец, когда его руки бессильно упали на кровать, она убрала подушку. Глаза мужчины вылезли из орбит, изо рта шла пена. Томоко вытерла ему рот платком, аккуратно сложила раскинутые ноги. Он не двигался, напоминая гигантскую куклу. Его тело снова вернулось под заботливое крылышко Томоко.

— Ну вот, молодец, хороший мальчик, — прошептала Томоко, накрыла его простыней и ласково похлопала по животу.

В Ущелье Богов было тихо. Рука об руку с Саёри Фумия вошел в поросшее цветами ущелье. Рука Саёри была холодной и обжигающей одновременно — такой же, как ее взгляд.

Вокруг плавал белый туман, цвели тигровые лилии. Их не тронул вчерашний тайфун.

Кажется, он был на Исидзути. Почему же вдруг оказался здесь? Эта мысль промелькнула в голове и тут же исчезла. Саёри не отрываясь смотрела на него, разгоняя все сомнения.

Под вуалью тумана виднелась впадина в центре ущелья. Нет, теперь это была уже не впадина, целое озеро, в центре которого высился зеленый камень.

Саёри и Фумия спустились по склону и встали у воды. Озеро вело себя странно: кипело, бурлило, от его пузырящейся поверхности поднимались мириады крошечных белых облачков. Покружив по ущелью, они уплывали вдаль, за горы. Словно облакам вдруг стало позволено лететь куда вздумается.

— Счастливы те духи, у кого есть кто-то, кто их помнит. Дух может вернуться к этому человеку в том виде, в каком тот его вспоминает. Вот и я смогла вернуться к тебе. — Саёри положила руку Фумия себе на плечо и улыбнулась. — Я знала, что ты, Фумия, по-настоящему меня любил. Ведь ты постоянно думал обо мне.

Слова Саёри проникали в самую душу. Любимая женщина, кто она? Эта девочка или… Он столько раз видел это во сне. Там он соглашался с ней, но чувствовал какое-то противоречие. Как разобрать, где сон, а где реальность, пока не очнешься ото сна?

Он почувствовал, как Саёри тянет его за руку, и следом за ней вошел в озеро.

— С этой минуты живые и мертвые смогут жить вместе. Теперь смерть не будет концом. Мертвецы будут довольны, ведь Сикоку станет царством мертвых.

Воды было по щиколотку. Саёри повернулась к Фумия и стала стягивать матроску. Под ней ничего не оказалось, и он увидел ее упругую грудь. Она сняла юбку и предстала перед ним совершенно нагой.

Ее худенькое, почти детское белое тело посреди воды казалось прозрачным и делало ее похожей на грациозную цаплю. Она протянула к нему руки:

— Фумия, я хочу стать взрослой…

Белые облака затянули небо, скользили по гребням гор, прятались среди деревьев, ползли по склону. Сигэ беспокойно смотрела с веранды на улицу. Она ни разу не видела, чтобы после тайфуна был такой туман, тем более в летний полдень.

Ясудзо и Тидзуко после обеда отправились в поле проверять ущерб, нанесенный ураганом. Мицуру в школе. Сатоми взяла Такэси и ушла за покупками. В доме стояла тишина.

Сигэ заметила, что во дворе до сих пор стоит серп, установленный против тайфуна. Надо убрать. Благодаря ему буря обошла их дом стороной.

Сигэ подошла к сушилке для белья, к которой был привязан бамбуковый шест с серпом. Развязав веревку, она попыталась снять шест. Он зашатался. Боясь, что шест сейчас рухнет на землю, она поспешно навалилась на него. Внезапно ей показалось, что оберег стал легче. Она оглянулась — шест поддерживал мужчина.

Сигэ хотела поблагодарить незнакомца, но тут же узнала его.

Светлая кожа, вздернутый нос, смеющиеся глаза полумесяцем. Перед ней стоял Такэо. На нем была коричневая рубаха и брюки, которые он часто надевал на встречу с Сигэ. Бывший любовник выглядел реальным и абсолютно живым.

В глубине его глаз затаилась злоба.

— Я не забыл. Не забыл, как ты тогда сбежала.

Бамбуковый шест выпал у нее из рук, поджилки затряслись. Почему Такэо здесь? В голове был туман, она никак не могла собраться с мыслями.

Такэо стал медленно развязывать веревку на конце шеста. Сигэ зачарованно наблюдала за ним, не в силах отвести глаз от его пальцев.

С легким шорохом веревка упала на землю. Такэо взял в руки серп и стал медленно приближаться к Сигэ:

— Как быстро ты забыла, что бросила меня на произвол судьбы.

Сигэ почувствовала, как по ногам бежит теплая струя мочи. Она на секунду взглянула на землю, а когда подняла голову, перед глазами мелькнула серебристая молния.

Глава 5

— Странная погода, — пробормотал парень.

Хинако выглянула в окно. Небо было затянуто тысячами крошечных белых облачков.

— Если это обыкновенные облака, то почему они так быстро плывут? Сроду такого не видел. Позвонить, что ли, в службу погоды и сообщить, что обнаружил новый вид облаков? Может быть, их даже назовут моим именем. Облака Сюнъити Тасиро. — Парень расхохотался.

Всю дорогу он не умолкал ни на минуту. Сначала Хинако думала, что таким образом он старается отвлечь ее от горестных мыслей, но потом поняла, что он просто любитель поговорить. Хинако едва отвечала, но это, похоже, ничуть не смущало его. К концу пути она знала о нем практически все. Он унаследовал крестьянское хозяйство неподалеку от Китано, но, кажется, оно его не слишком обременяло. Доставка домашних солений в лавку у подножия Исидзути была его единственной обязанностью. Под монотонным голосом Сюнъити недавние события казались кошмарным наваждением. Тайфун, воскресение Саёри. Слишком невероятно, чтобы быть правдой. Одно было совершенно точно — вчера они с Фумия занимались любовью. Тело до сих пор хранило его тепло, и ей очень хотелось как можно дольше не расставаться с этим ощущением.

— Твою мать… — Сюнъити резко ударил по тормозам, едва не задев детей, неожиданно выскочивших под колеса. Хорошо, что на шоссе не оказалось других машин. Вслед за детьми на дорогу выскочила женщина и, словно не видя, что малыши едва избежали опасности, бросилась через шоссе. Сюнъити опустил стекло и заорал: — Эй, тетка! Так и коньки отбросить недолго! Поосторожней!

Женщина и дети обернулись к машине, и Хинако поразило странное выражение их лиц. Казалось, они где-то далеко отсюда. Такой же взгляд был у Саёри на вершине горы.

Возмущенно сопя, Сюнъити завел мотор.

Лица женщины и детей показались Хинако знакомыми. Троица остановилась перед небольшим магазином с вывеской «Электроника Китадзоэ», стоявшим прямо у дороги. Мужчина с огромным родимым пятном на носу перед входом выкладывал кассеты на прилавок, но, завидев их, изумленно вскрикнул:

— Минако?!

Увидев лицо мужчины, Хинако похолодела. Вот где она их видела — в теленовостях, в доме Оно. Их показали, когда грузовик сбил насмерть женщину с детьми. Этот мужчина тогда рыдал в камеру и все не мог понять, как такое могло случиться. А это его покойная жена и дети.

Мужчина обнимал жену и детей, по лицу его текли слезы. Ограждение напротив магазина до сих пор хранило вмятину от удара. Эти трое должны быть в могиле…

О нет! Значит, не только Саёри, но и другие мертвецы вернулись в этот мир?

— Где-то здесь должен быть поворот на Якумуру.

Сюнъити свернул налево. Машина выбралась на дорогу, ведущую вдоль Ниёдо к Сакагаве, и побежала вдоль реки. Затянутое белыми облаками небо спускалось все ниже. Сюнъити не переставал удивляться такому сильному туману в разгар лета.

Хинако в оцепенении смотрела из окна на реку. Над ней поднимались клубы белого пара, но самое удивительное было то, что она текла в обратную сторону! Вероятно, ее переполнила вода, сочившаяся из недр Исидзути.

Тот странный мужчина, которого они встретили на вершине, говорил, что божественные духи спускаются с горы. Если боги из Ущелья Богов — это мертвецы, то кто такие боги, о которых говорил он? Тоже мертвецы? По воде души мертвецов спускаются в этот мир и попадают в Ущелье Богов. Там их ждут духи. Дух и душа сливаются воедино, и мертвецы оживают. Таким образом, Сикоку превращается в страну оживших мертвецов.

Хинако бросило в жар.

Неправда. Такого просто не может быть. Это же полная ерунда.

Дорога сделала еще один поворот, и вдали показалась Якумура, окутанная белым туманом.

— Приехали, — сказал Сюнъити.

Небо над деревней было таким низким, что почти задевало крыши домов. Горы, словно хлопком, были окутаны облаками.

И все же Якумура жила своей обыденной жизнью. Туман пронизывала свежая зелень рисовых колосьев. Крыши изб, медленно ползущие велосипеды и автомобили. Дети в школьном дворе играли в бейсбол. Двери деревенской управы хлопали, впуская и выпуская людей. У «Мини-маркета Фудзимото» столпились покупатели, возбужденно тыча пальцами в небо.

Хинако почувствовала себя спокойнее. Что может случиться в этой затерянной в горах деревушке? Просто погода шалит после тайфуна. Во всем мире ежедневно происходят непонятные природные явления. Это туман сбил ее с толку. А семья у магазина электроники — да мало ли таких семей. В конце концов, она могла обознаться. Лицо мужчины едва мелькнуло по телевизору — как она могла его запомнить? Наверняка Саёри тоже была лишь галлюцинацией. Мертвец не может ожить, и точка.

— Где ваш дом, девушка? — спросил Сюнъити.

Хинако указала на свой дом и тут же подумала, что лучше было бы поехать прямо к Фумия. Хотя, пожалуй, не стоит. Она боялась не сдержаться и обвинить его в том, что он бросил ее на горе наедине с дурацкими видениями.

Нет, лучше заехать домой, переодеться, успокоиться, а потом пойти и спросить у него, почему он уехал раньше. Наверное, тоже стал жертвой галлюцинации и впал в панику. Точно, так все и было. Наверное, бегает сейчас, волнуется за нее.

Хинако настойчиво старалась уверить себя в этом.

Она попросила остановить машину перед мостом через Сакагаву. Язык не повернулся просить довезти ее до самых дверей.

Несколько раз поблагодарив любезного парня, Хинако вышла из машины. Посигналив на прощание, парень уехал, а она начала взбираться на склон. Проходя мимо дома Оно, она ненароком заглянула в сад. Ей показалось, что в тумане кто-то лежит. Не раздумывая, она зашла в калитку.

У сушилки для белья навзничь раскинулась Сигэ. В ее горло по самую рукоять был загнан серп. Глаза старухи были широко открыты, словно она так и не поверила до конца, что убита. На лице застыла испуганная улыбка. Руки раскинуты в стороны, словно навстречу судьбе. Земля вокруг почернела от крови.

Ноги у Хинако подкосились. Все это казалось ей сценой из сюрреалистического фильма. Пошатываясь, она направилась к дому Оно:

— Эй, кто-нибудь!

В доме стояла тишина, никто не вышел на крик Хинако.

Что делать? Надо звонить в полицию. Или сначала разыскать ее родных? Мысли путались.

Во дворе раздалось шарканье ног, и Хинако не сдержала возглас облегчения. Слава Богу, кто-то пришел! Хинако обернулась и в ужасе застыла.

Перед ней стояла Сигэ. Аккуратное кимоно, руки безвольно свисают вдоль тела, глаза лучатся улыбкой. Хинако едва не рухнула на месте.

Снова галлюцинация. Сигэ жива. Вот она, совсем близко, даже слышно прерывистое дыхание.

Старуха заговорила первой:

— Не видела Такэо? — Голос ее звучал словно издалека.

Хинако подозрительно вгляделась в лицо Сигэ. Что-то было не так. Глаза! Они выглядели совершенно мертвыми. Хинако медленно перевела взгляд в сад. Там лежала еще одна Сигэ. В том же виде, в каком ее застала Хинако, — с торчащим из окровавленного горла серпом, мертвая.

Хинако медленно переводила взгляд с трупа на живую Сигэ и никак не могла осознать происходящее.

Волоча ноги, Сигэ приблизилась к ней. Каждый ее шаг отдавался в голове Хинако неестественным грохотом.

— Ответь мне. — От нее пахнуло гнилью.

Хинако отступила на шаг. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Сигэ напоминала потерявшегося ребенка.

— Я хочу найти Такэо…

Хинако с воплем бросилась прочь.

Фумия гладил твердые, словно восковые, соски Саёри. Девушка призывно улыбалась. Ее плоский бледный живот касался его живота. На Фумия тоже не осталось одежды. Они неспешно ласкали друг друга посреди окутанного дымкой озера.

Прямо перед ними стоял зеленый камень. Где-то он уже видел эту сцену. На острове, дрейфующем в молочном море, одиноко возвышается столб, под ним склонились друг к другу обнаженные мужчина и женщина. Скоро они произведут на свет ребенка. Или нет, не ребенка — Сикоку. Снова не то. Это легенда об Идзанаги и Идзанами, а он сейчас с Саёри. Почему они с Саёри здесь? Фумия тщетно старался собрать мысли воедино, но они тут же таяли в затуманенном сознании.

В конце концов ему стало не до того, почему он здесь, с Саёри. Ее взгляд, хорошо знакомый с детства, был предназначен ему одному.

— Я хочу стать взрослой. Хочу родить тебе ребенка. Нашу с тобой дочь.

Саёри обвила его ногами и застыла, не зная, что делать дальше.

Фумия удивляло, что ее прикосновения ничуть не возбуждают его. Что-то удерживало его от того, чтобы целиком отдаться страсти. Саёри с горящими глазами прошептала:

— Фумия, прошу тебя.

Наоро опустился на колени. Из-за усилившейся лихорадки перед глазами плавали серые круги. Тело обдувал холодный ветер. Наоро круг за кругом обходил скалистую площадку, и вода постепенно перестала сочиться из скалы. Облака стали еще плотнее.

Там, внизу, под молочным морем, раскинулась огромная страна. Царство оживших мертвецов. Сикоку уже не тот, что был вчера.

Собрав последние силы, он поднялся на ноги. Ну почему, почему именно во время его «службы» случилось такое?! Он снова начал делать круг по скалистой площадке, но тут же зацепился ногой за выступ скалы и упал. Мужчина пытался подняться, но руки не слушались его. Нежный голос ветра, похожий на свирель, убаюкивал его.

Неужели он умрет здесь, совсем рядом с родной деревней, на вершине Исидзути? Если его не станет, то персиковое дерево в его саду расцветет не в срок, и, глядя на согнувшиеся под тяжестью плодов ветви, односельчане узнают о его смерти. И тогда кто-то другой отправится на «службу», но дорога, по которой он пойдет, будет иной. Она проляжет через страну мертвых, где скитаются мертвецы — в том же обличье, что при жизни. В этой стране мертвые заживут рядом с живыми и смерть не будет разделять их.

А все потому, что он оказался слишком слаб.

Наоро с досадой взглянул перед собой и увидел испачканные в земле ноги. Он медленно поднял глаза выше и увидел женщину в белом саване. К груди она прижимала крошечный белый сверток.

Остановившимся взглядом он глядел на женщину. Это была его собственная жена. Мертвая и погребенная в земле Сэцуко. Из ее живота и из белого свертка в ее руках сочилась кровь.

Со слабой улыбкой Сэцуко склонилась к мужу и развернула сверток. В нем лежал почерневший младенец.

— Наш ребеночек, — сказала Сэцуко, любовно баюкая сверток. — Давай вернемся в нашу деревню. Мне теперь не придется никуда уходить. Заживем своей семьей. Отныне и навсегда.

Малыш тоненько захныкал. Лицо Наоро искривилось, он смутился и наконец сложил губы в умильную улыбку:

— Отныне… и навсегда…

Это были его последние слова.

Хинако стояла посреди Ущелья Богов. В воздухе плавали белые облачка, поднимались над ущельем, словно плохо растворившееся сухое молоко, и уплывали вдаль. Это духи мертвых.

Мертвецы начали оживать, значит, то, что она видела на Исидзути, не было галлюцинацией. Из дома Сигэ она бросилась прямо в Ущелье Богов.

Она знала, что Фумия и Саёри где-то здесь. Только сюда Саёри могла привести Фумия — больше некуда. Ведь Саёри — женщина из рода Хиура.

Здесь она родилась, здесь умерла, здесь же начнет новую жизнь. И все же Саёри не имеет права уводить за собой Фумия. Да, он нужен Саёри, но он нужен и ей, Хинако. Она не позволит забрать его сердце в страну мертвых. Ни за что!

Хинако охватило настоящее бешенство. С той самой минуты, когда она твердо уверилась в том, что Саёри действительно существует и старается отобрать у нее Фумия, она, с удивившей ее саму жесткостью, поняла, что не хочет его отдавать.

Утопая в росе, она вбежала в ущелье, топча цветы ариземы, словно кровью, усыпанные алыми пятнами.

В центре ущелья в белой дымке слабо поблескивало озеро. Там оживал рисунок, невольно сделанный Хинако на берегу реки. От озера, словно клубы пара, поднимались кверху духи мертвых. В центре стоял зеленый каменный столб.

Рядом едва угадывались силуэты Фумия и Саёри. Хинако почувствовала нестерпимую боль, словно у нее вырвали сердце.

— Фумия, не надо! — выкрикнула она и хотела броситься к озеру, но дорогу ей преградила чья-то рука.

— Им нельзя мешать.

На нее злобно смотрела Тэруко. Волосы ее растрепались; раздвинув руки, она загораживала ей путь. Хинако попыталась оттолкнуть ее, но Тэруко с несвойственной ей силой оттеснила Хинако, и та, не удержавшись на ногах, упала.

— Их надо остановить! Этого нельзя допустить.

Тэруко рявкнула в ответ:

— Все идет как должно быть. Саёри родит женщину рода Хиура. — На губах ее играла довольная улыбка, глаза холодно поблескивали, словно зимние звезды.

— Родит женщину рода Хиура? Покойница родит дочь? Да вы в своем уме?

— Она была покойницей, но теперь вернулась в этот мир. Если она получит семя живого мужчины, то сможет родить дочь. Род Хиура должен продолжиться.

Женщина Хиура, шаманка, помогающая мертвым воскреснуть. Если у мертвой женщины и живого мужчины родится дочь, то что же это будет за ребенок? Девочка, перешагнувшая границу между жизнью и смертью?

По телу Хинако пробежала дрожь.

— Но… это невозможно.

Тэруко загадочно улыбнулась:

— Возможно. Для моей девочки возможно. Для женщины рода Хиура нет ничего невозможного.

В эту минуту за спиной Тэруко раздался хриплый голос:

— Я не допущу этого, Тэруко.

Они не заметили, как в ущелье появился рослый мужчина. Хинако не верила собственным глазам. За спиной Тэруко, словно Нио,[23] высился Ясутака Хиура. От его забытья не осталось и следа. Губы плотно сжаты, на бледном лице застыла решимость. Его крупное тело в голубом больничном халате тоже окутывала странная дымка. Тэруко с ненавистью взглянула на мужа:

— Ты?.. Но почему?

Странной скользящей походкой Ясутака приблизился к жене:

— Саёри умерла.

Тэруко замотала головой так отчаянно, что казалось, она вот-вот оторвется.

— Саёри вернулась. Вернулась, чтобы родить женщину рода Хиура.

На лбу Ясутаки пролегла суровая складка. Словно из бочки, раздался его глухой голос:

— Мертвецу место среди мертвецов.

— Мужчине этого не понять. Род женщин Хиура должен продолжаться. Мы должны продолжаться! — орала Тэруко, обернувшись к мужу. — Ты не понимаешь, что значит Хиура, и никогда не пытался понять! Только запирался в каморке и читал свои пыльные книги. — Она выплескивала на мужа всю горечь, накопившуюся за десятки лет.

Воспользовавшись моментом, Хинако попыталась проскользнуть к озеру у нее за спиной.

— Стой! — Опомнившись, Тэруко бросилась вдогонку, но крепкие руки Ясутаки обхватили ее за плечи. Тэруко извивалась и брызгала слюной, но наконец, поняв, что ей не справиться, скривилась от злобы и, изловчившись, плюнула в мужа.

Хинако кубарем скатилась со склона. Облачка поднимались в небо все быстрее, духи мертвых мириадами окутывали Саёри и Фумия. Зеленый камень, словно немой свидетель, хищно поблескивал на солнце.

Хинако бросилась в озеро. Оно не доходило ей и до колена, но вода была ледяной. Казалось, она пронзает все ее существо, сковывает волю. Не обращая внимания на холод, не боясь увязнуть в грязи, Хинако бросилась к Фумия и попыталась обнять, разбудить его.

— У-у-у-у-у… — Саёри взревела, словно раненый зверь.

Собрав все силы, Хинако рванула Фумия к себе. Он смотрел сквозь нее отрешенным взглядом.

— Фумия, прекрати наконец! — Хинако хлестала его по щекам, трясла за плечи.

Внезапно перед ней снова выросла обнаженная Саёри. Глаза ее пылали гневом. Свирепо оскалившись, она взвыла:

— Фумия мой!

Нежные щеки, раскосые глаза, капли воды, сверкающие на обнаженном теле, словно драгоценные камни. Хинако почувствовала трепет. Тело Саёри, застывшее на грани между взрослой женщиной и ребенком, хоть и было мертво, но сияло удивительной красотой и молодостью.

Хинако оттолкнула соперницу, и ее нежное хрупкое тело на мгновение с головой погрузилось под воду, но Саёри тут же вынырнула и с вызовом уставилась на Хинако. В сверкающих злобой глазах стояла непрекрытая ненависть. Если бы взглядом можно было убить, Хинако была бы убита уже сотню раз. Хинако прикрыла Фумия собственным телом, пытаясь защитить:

— Ты умерла, Саёри!

— Ну и что! Если я умерла, то мне и хотеть ничего нельзя? — С черных волос Саёри ручьями текла вода. Она зло выкрикивала в лицо Хинако: — Если я умерла, значит, мне никогда уже не стать взрослой?! Если я умерла, значит, вместе со мной умерла моя любовь?! — Лицо ее исказила гримаса боли.

Саёри страстно желала стать взрослой, чтобы наконец выразить себя и признаться Фумия в любви.

— Саёри… — Голос Хинако дрогнул, и Саёри взглянула на нее с презрением:

— Мне не нужно твое сострадание. Это я должна тебе сочувствовать. Ты размазня, неуклюжая тупая черепаха! Я никогда не отдам тебе Фумия. Никогда!

Тело сковал неземной холод. Хинако почувствовала себя, как изгнанный в горы осужденный на смерть. Она ощутила невыразимую тоску. Саёри поднялась и, грациозно потянувшись изящным телом, с высокомерной улыбкой взглянула на Хинако:

— Я не была черепахой. Я ни с кем не общалась, потому что они не стоили этого. Я — не ты, которая никогда не знала, чего хочешь.

Так и было. Она не знала, чего она хочет. Следуя по пятам за Саёри, она была уверена, что хочет того же, что и подруга. Хинако ничего не могла решить сама за себя.

Сейчас, рядом с Саёри, она казалась себе полным ничтожеством, крошечным, ничего не значащим существом, которое из девушки вот-вот превратится в ребенка, затем в младенца, а затем и вовсе растает в небытии.

Саёри обратилась к Фумия, по-прежнему стоявшему за спиной Хинако:

— Я всегда, с самого детства, знала, кто я и чего хочу. И ты, Фумия, тоже знал, чего хочешь, правда?

Бескровные губы Фумия дрогнули, он силился что-то сказать. Хинако боялась услышать эти слова. Более того, она не желала их слышать. Она сжала лицо Фумия в ладонях и повернула к себе. Его щеки были холодными как лед. Казалось, по его жилам уже не течет кровь. Кожа приобрела тот же мертвенно-бледный цвет, что у Саёри.

— Фумия, ничего не говори! Смотри на меня, Фумия!

Хинако стиснула его в объятиях. В нем оставался крошечный островок тепла. Главное, он жив! Что бы ни говорила Саёри, он жив. Он находится в одном с ней, Хинако, мире. И рядом с ним жива Хинако, не Саёри.

Тело Фумия постепенно согрелось ее теплом. Она чувствовала, как его руки медленно наливаются силой и отвечают на ее объятия.

— Не смей! — раздался пронзительный визг Саёри, и она повернулась к ним.

Бах! — в них ударил порыв ветра, и Хинако вместе с Фумия свалились в озеро. Лед сковывал тело, не давал подняться. На глазах у обессиленной Хинако Саёри оседлала Фумия, обвила стройными ногами его тело, прижалась к груди:

— Фумия, посмотри на меня.

Словно зачарованный, он поднял на нее глаза.

— Фумия! — что есть мочи заорала Хинако, но было поздно.

Взгляд его слился со взглядом Саёри, их лица сблизились, губы коснулись друг друга, черные волосы переплелись, словно змеи. Хинако протянула к ним руки, тщетно пытаясь остановить. Внезапно к ним метнулась черная тень.

— Прекрати, Саёри!

Ясутака диким зверем налетел на дочь и вырвал ее из объятий Фумия. Раздался душераздирающий крик. Крепко обхватив дочь, он поднял ее над головой. Та билась в его руках, разбрасывая вокруг комья грязи.

Крепко сжимая в руках трепыхающуюся, как рыба, Саёри, он неуклонно двигался к центру озера — туда, где высился каменный столб. Духи мертвых по-прежнему парили над водой, образуя белую мглу. Лишь зеленый камень четко вырисовывался на фоне молочной дымки, словно дорожный указатель в мире хаоса.

Поняв, что задумал отец, Саёри стала брыкаться сильнее, но Ясутака не отпускал дочь. Надавив всем телом, он прижал ее к каменному столбу. Под рыдания Саёри каменный столб стал медленно наклоняться, пока наконец не лег горизонтально.

В тот же миг движение над водой прекратилось, поверхность ее стала гладкой как зеркало. Обнимая дочь, Ясутака ступил на поверженный камень, снова напомнив Хинако отважного Нио. Его тело медленно погружалось в воду.

— Папа, не надо! Я хочу остаться здесь.

Не откликаясь на крики дочери, Ясутака с гордо поднятой головой медленно опускался в пучину. Исполненным нежной грусти взглядом он обводил начавшую пробуждаться природу.

Вода вспенилась. Отец и дочь медленно тонули в озере. Словно в воронку, вода уходила в подножие столба, утягивая их за собой.

Наконец она сошла, обнажив илистое дно. Камень вместе со стоящими на нем отцом и дочерью неуклонно погружался в трясину. Постепенно в ней скрылись ступни, колени, живот, и наконец тело Ясутаки по грудь погрузилось в грязь. Следом в трясине исчезли бедра Саёри. Она продолжала извиваться всем телом, пытаясь вырваться из рук отца, но он, похоже, твердо решил увести дочь в бездну.

Наполовину скрывшись в трясине, Саёри из последних сил тянулась к небу:

— Помоги мне, Фумия, помоги!

Он подался было вперед, но Ясутака, по шею погруженный в вязкую жижу, грозно прикрикнул:

— Тебе сюда нельзя! Саёри умерла. Не надо возвращать ее к жизни. Женщины из рода Хиура… — Но захлестнувшая его трясина проглотила последние слова. Лишь ясные глаза еще некоторое время умиротворенно сияли над впадиной. Наконец и они скрылись под черным топким покрывалом.

— Не-е-ет! Я хочу вернуться туда-а-а! — Саёри продолжала кричать и биться в руках отца. Болото постепенно поглотило ее белые ноги, грудь. Лишь руки и лицо еще виднелись над поверхностью. Казалось, Саёри опирается на Фумия взглядом. Он сделал шаг ей навстречу, но Хинако подбежала к нему и спрятала его голову у себя на груди:

— Тебе туда нельзя!

Саёри глядела прямо на Хинако. В глазах ее застыла мука.

— Я так хотела еще пож… — Ее тоненький голосок растаял в трясине.

Хинако и Фумия глядели туда, где еще недавно было озеро. Вода схлынула, и на ее месте осталась лишь небольшая грязная лужица, маленькое, но бездонное болотце. Духи, белой дымкой парившие над их головами, тоже куда-то исчезли, растаяли вместе с туманом. Сквозь облака пробивался робкий солнечный свет, ущелье снова стало изумрудно-зеленым. Деревья скинули чары и радостно протянули ветви навстречу солнцу, словно очнувшись от долгого кошмарного сна, Хинако огляделась вокруг. Воздух был напоен запахом трав. Ущелье понемногу наполнялось тишиной и светом. Каменный столб исчез, прервав цепь событий, случившихся с тех пор, как Фумия его обнаружил. Исчез камень, который притягивал духов мертвых, и покойники вернулись на прежнее место. Отец увел Саёри в страну мертвых… Отец?

— Ясутака! — Хинако бросилась к топкой впадине, упала на колени, разгребла грязь руками, но так и не смогла найти ни каменного столба, ни тела Ясутаки. Она растерянно поднялась на ноги.

— Что со мной? — раздался голос Фумия.

Кажется, он начал приходить в себя. Только сейчас заметив, что стоит посреди ущелья совершенно голый, он поспешно прикрылся руками.

Рядом на траве в беспорядке валялась его одежда. Хинако подобрала ее и молча протянула ему. Фумия смущенно потупил глаза.

— Ты переодевайся, я наверху подожду. — С этими словами Хинако стала медленно подниматься по склону. Заметив неподвижно лежащую в траве Тэруко, она подбежала к ней. Женщина лежала на спине, крепко сжав кулаки. Кажется, она просто потеряла сознание.

Хинако облегченно вздохнула. Внезапно девушка почувствовала неимоверную усталость и без сил рухнула на траву. Она взглянула в сторону болотца — Фумия натягивал рубашку, и Хинако повернулась к нему спиной.

Солнце ласково припекало, но день уже клонился к закату, окрашивая окрестности в алый цвет. Вокруг нежно покачивались, склонив невинные головки, астры и горный лук. В воздухе уже слышалось дыхание осени. Цветки ариземы, еще недавно ядовито-красные, выглядели линялыми и блеклыми. Хинако пригладила растрепанные волосы.

Лето ушло. Вместе с ним ушла в страну мертвых Саёри. Ее последние слова запали Хинако глубоко в сердце. Она сказала, что хотела еще пожить. Ей не хотелось умирать. Хотелось жить и стать взрослой.

Хинако показалось, что сейчас она простила Саёри то, что та считала ее лишь собственной тенью. Если бы Саёри успела стать взрослой, возможно, она посмотрела бы на все это иными глазами. Саёри умерла, когда ей было пятнадцать. Умерла, так и не научившись облекать в слова бурлившие в душе любовь и ненависть. Смерть унесла с собой ее полное неизвестности будущее. Что может быть более жестоко, чем преждевременная смерть?

Хинако взглянула в небеса, где в прозрачной синеве разливалась печаль.

Фумия натягивал брюки, стоя на краю топкой впадины. На траве, перебирая длинные пряди волос, сидела Хинако. В лучах предзакатного солнца ее силуэт казался как бы подсвеченным изнутри. Обращенная к нему спина неожиданно напомнила о матери. Сколько он ее помнил, она всегда была повернута к нему спиной, устремляя взгляд на что-то другое.

Конечно, Хинако не такая, она его любит. При мысли об этом в душе разливалось ощущение счастья.

Он тоже любит Хинако, только ее одну. Разве нет?

Внезапно в его голове пронеслось лицо Саёри. Белые тонкие скулы, направленный на него взгляд. Если бы она не умерла так рано, то стала бы настоящей красавицей. Ее тело, излучающее едва уловимую робкую сексуальность, расцвело бы подобно белой лилии.

Мысли о Саёри были его стержнем, его опорой, само его сердце вращалось вокруг них. Так приятно было чувствовать на себе ее взгляд. Он знал, что Саёри ни при каких обстоятельствах не повернется к нему спиной. Что бы ни было, она всегда будет смотреть на него полными любви глазами.

«Ты, Фумия, всегда знал, чего хочешь, правда?» — звучал в голове вкрадчивый голос. Он не мог вспомнить, где слышал эти слова. Они, словно вспышки, мерцали у него в голове.

Он знал, чего хочет, но старательно скрывал это от самого себя. С детства в его душе зрело потаенное желание. Не догадываясь о нем, он тем самым защищал его, защищал до самой смерти, защищал свою… любовь.

Это внезапно вырвавшееся слово ошеломило его. Он перевел взгляд на спину Хинако. Нет, он не должен. О чем он думает? Там его ждет женщина. Любящая женщина.

Фумия оделся и уже направлялся к Хинако, когда что-то холодное коснулось его щиколотки. Он удивленно взглянул вниз и увидел, что его ногу обвивает тонкая рука, протянувшаяся из глубины болотца. Не в силах шевельнуться, он зачарованно рассматривал эту гладкую руку, которая, словно белая кувшинка, торчала из черной трясины.

С тихим всплеском над поверхностью показалось лицо. Грязь стекла, обнажив белую скулу. Это было лицо Саёри. Она смотрела на Фумия своими раскосыми глазами. Ее взгляд был трогательно соблазнительным. Губы приоткрылись ему навстречу. Это было лицо взрослой женщины, лицо взрослой Саёри, которую он только что нарисовал в своем воображении.

Ее взгляд захватил все его существо. Раскосые глаза в упор взирали на него. Как и тогда, в детстве, в них читалась страсть.

Внезапно Фумия понял: как бы сильно он ни любил Хинако, он никогда не сможет оторваться от Саёри. Слишком давно ее искренний взгляд повсюду сопровождал его, становясь неизменным свидетелем всех его любовных переживаний.

Вдвоем с Хинако они не смогут быть счастливыми. Эта клетка только для троих. Всегда кто-то должен водить. До сих пор водила Саёри.

Фумия опустился на колени и посмотрел ей в глаза. Он уже не отводил от нее взгляда. Он должен принять свои чувства, заглянуть в невысказанную глубину собственной души.

Он медленно приблизился к похожему на маску лицу Саёри, выступающему из трясины. В ее бездонных глазах отражался Фумия. Она с улыбкой обвила руками его шею. Холодные пальцы перебирали волосы Фумия, все ближе притягивая его к себе.

Ее влажные алые губы коснулись его губ.

Красная стрекоза кружила в воздухе. Хинако прикрыла глаза и подставила лицо теплому ветру. Перед глазами пронеслась сцена из детства: они втроем — она, Фумия и Саёри — играют на траве в «птичку».

Где ты, детство, когда все трое были неразлучны? Как вышло так, что они с Саёри начали делить Фумия? Останься они навеки детьми, такого бы не случилось. Только через смерть человек может остановить течение времени. Хинако и Фумия выросли, а маленькая девочка Саёри заблудилась в стране мертвых…

На мгновение ей показалось, что она снова слышит голоса Фумия и Саёри. Хинако вздрогнула и обернулась.

Фумия распластался посреди топкой трясины. Хинако с воплем сбежала со склона.

Фумия лежал ничком, уткнувшись лицом в грязь. Его руки вцепились в черную жижу, словно ища что-то.

Хинако окликала его, трясла за плечи, но тело его уже было ледяным и неподвижным.

— Фумия! — Хинако перевернула его.

Фумия не дышал. На измазанном грязью лице застыло блаженство.

Хинако сжала его в объятиях. Воздух вокруг постепенно превращался в клубящийся вихрь.

Вдруг она услышала смех. Хинако подняла лицо. Поднявшийся в ущелье ветер трепал ее волосы, со свистом пролетал мимо. В ветре звучал смех Саёри, но это был уже не заливистый девчоночий хохот, а кокетливый смех взрослой женщины…

— Хи-хи-хи… Хо-хо-хо…

Верхом на ветре голос Саёри носился по Ущелью Богов.

Хинако заплакала, уткнувшись лицом в грудь Фумия.

Кладбище было мокрым от утренней росы. Свет, льющийся с вершин дубов, красноречиво говорил, что настала осень. На могиле Фумия еще не успели установить надгробие, и здесь стояла только грубо выструганная доска. Поставив сумку на землю, Хинако положила на могилу букет и сложила руки в молитве.

Вскрытие установило, что Фумия захлебнулся. То, что причина его смерти оказалась такой же, как у Саёри, стало последней каплей. Саёри ясно давала Хинако понять, что одержала победу и отняла у нее Фумия.

Конечно, Хинако не могла рассказать всего его родителям. Пришлось сказать, что они вдвоем пошли гулять в Ущелье Богов и там, по неизвестной причине, Фумия захлебнулся в мелкой луже. Смерть сына стала для них настолько тяжелым ударом, что они и не заметили всей нелепости этого объяснения.

В то время, когда она якобы видела Ясутаку Хиуру в Ущелье Богов, он был уже мертв. С газетных полос несколько дней не сходили заметки о медсестре, арестованной за его убийство. И все же Хинако казалось, что Ясутака сам искал смерти. Возможно, для того, чтобы собственными руками похоронить дочь, ему потребовалось умереть и воскреснуть.

Таким образом, наутро после тайфуна в Якумуре недосчитались троих — Фумия, Ясутаки и Сигэ Оно, зверски убитой неизвестным. Сельчане с ужасом обсуждали страшные события.

Впрочем, в тот день нечто странное творилось по всему Сикоку. Остров покрыла непонятная дымка, не похожая ни на туман, ни на облака. Одни говорили, что это нашествие мертвецов. Другие уверяли, что видят в загадочной дымке огромные заброшенные земли. Однако вечером небо прояснилось и мертвецы бесследно исчезли.

Один ученый заявил, что изменение давления после бури породило аномальные явления. Другой — что значительные разрушения, нанесенные тайфуном, вызвали массовую истерию.

Хинако полностью отгородилась от внешнего мира и от деревни, бурлившей после недавних событий. Запершись в обветшалом доме, где прошло ее детство, она, как умела, переживала смерть Фумия.

Она вспоминала, как они лежали обнявшись, когда на улице свирепствовал тайфун. А было ли это на самом деле? Слишком быстро Фумия увела за собой смерть.

Когда она размышляла о проведенных с ним днях и о том времени, которое им только предстояло провести вместе, по лицу сами собой текли слезы. Она так долго искала эту новую любовь. Если бы они могли пойти по жизни вместе… Но Фумия нет рядом. Он гниет в холодной земле, превращаясь в горку белых костей.

Семейное кладбище Акисава раскинулось на склоне, и отсюда как на ладони была видна вся Якумура. Среди макушек деревьев синело небо. Им не суждено больше пройти под этими небесами, взявшись за руки.

Хинако долго сидела перед могилой, сложив в молитве руки. Наконец она медленно поднялась, смяла в руке газету, в которую был завернут букет, и, напоследок снова взглянув на могилу, вышла с кладбища на горную тропинку.

Она с трудом волочила ноги, целиком погруженная в печаль. Руки машинально разгладили газету, взгляд упал на заголовок: «Аскеты Исидзути. Загадочная смерть». Хинако остановилась и внимательно прочла заметку.

«Пожарная команда, 23 августа взобравшаяся на Исидзути для разбора завалов после тайфуна, обнаружила тело мужчины. Судя по одежде, это мог быть аскет с горы Исидзути, который начал восхождение непосредственно перед тайфуном, но не смог вовремя вернуться и умер от истощения сил. Знающих что-либо об этом происшествии просят связаться с полицией».

Это была газета двухнедельной давности. Хинако задумчиво двинулась дальше. Речь явно шла о том странном мужчине, которого они встретили на Исидзути. Она вспомнила его строгое, даже жесткое лицо. Интересно, кто это был?

Тропинка кончилась, Хинако вышла на асфальтированную дорогу. По обеим сторонам в полях качались колосья. У обочины цвели ярко-красные лакричники. Осень совсем близко.

Сзади послышался автомобильный сигнал. Рядом с ней остановился грузовичок, из окна выглядывала Куми Манабэ.

— Далеко собралась, Хинако?

— На автобусную остановку. Уезжаю.

— Что, совсем? В Токио?

— Пора и честь знать. Сколько можно шататься без дела? — Хинако показала небольшую дорожную сумку. Остальные вещи она заранее отправила почтой на свой токийский адрес. Куми гостеприимно приоткрыла дверцу:

— Садись. Подвезу до остановки.

Они тронулись в путь. На переднем стекле прыгал забавный плюшевый медвежонок.

— С самого утра дел невпроворот. Ребенок лежит с температурой, а тут обед приготовь, потом еще свекрови объясни, какие лекарства давать. Только сейчас наконец смогла в поле отправиться. — Голос Куми звучал бодро. — А ты где была с утра пораньше? Да еще так далеко от дома.

Хинако рассказала, что навещала могилу Фумия. Лицо Куми помрачнело. Кажется, по деревне прошел слух, что он и Хинако встречались. Некоторое время они сидели молча, думая каждая о своем. Грузовичок обогнал первоклассников с забавными ранцами.

— До сих пор не могу поверить, что Фумия умер, — вздохнула Куми.

Хинако кивнула. Ей неприятно было говорить об этом с Куми. Очень хотелось, чтобы она замолчала, но Куми продолжала:

— Я в школе была влюблена в Фумия. — Хинако с удивлением взглянула на подругу. По ее лицу с огрубевшей от ветра кожей пробежала улыбка. — Ты, наверное, думаешь, что я дура? Смешно слышать такое от взрослой тетки, матери троих детей… — В её голосе послышалась горечь.

Хинако покачала головой:

— Ты не дура. Я в школе тоже была влюблена в Фумия. Он был моей несбыточной мечтой.

Их взгляды встретились, и они увидели в глазах друг друга одинаковую печаль.

Все они были такими. В детстве не могли что-то высказать вслух, не знали, что с этим делать, и прятали глубоко в сердце. Тайные мысли не исчезают бесследно, даже если ты вырос. Воды в глубине души текут непрерывно. Каждый из нас живет с панцирем на спине, — кажется, так сказал Фумия? Не только она — каждый. Хинако откинулась на сиденье и глубоко вздохнула.

Куми остановила грузовик у остановки перед «Мини-маркетом Фудзимото». Хинако вышла из машины, и грузовичок, коротко посигналив на прощание, уехал.

Хинако вошла в магазин и увидела за кассой Юкари. Та смущенно поздоровалась. Все подробности ее побега с Кимихико стали известны Хинако от Тидзуко Оно. Муж Юкари поехал за ней в Осаку и силой вернул домой.

Хинако купила один билет до Сакавы. Отсчитывая сдачу, Юкари высказала ей соболезнования. Хинако лишь кивнула. Быстро оглянувшись по сторонам, Юкари зашептала:

— Спасибо тебе за все. Уж мой меня так упрашивал, я и вернулась. Я уже поняла, что собой эта Осака представляет. — Юкари представила дело так, будто это она соизволила вернуться домой.

— А ты, Хинако, в Сакаву собралась?

— Да. Я уезжаю в Токио.

— У-у-у… Так быстро? Приедешь на новогодние праздники? У нас опять будет встреча одноклассников. Приходи.

На этой встрече не будет Фумия. По лицу Хинако пробежала тень.

В окно было видно, как подошел автобус. Хинако с облегчением рассталась с Юкари.

Взяв троих пассажиров, автобус тронулся с места. Якумура постепенно удалялась. Хинако села у окна и оглянулась на деревню. Еще мгновение, и Якумура скроется за скалами. Сакагава текла в сторону Ниёдо. У ее истока темнело Ущелье Богов, обитель мертвецов.

Сикоку — царство мертвых. Камень Ущелья Богов утонул в трясине, и страна мертвых скрылась за пределами этого мира, но на острове и сейчас витают духи мертвецов. Они находятся рядом с нами, смотрят на нас. Ждут, когда мы их позовем…

Перед глазами снова встало мертвое лицо Фумия. Спокойное лицо, в котором не было ни страха, ни муки. Это умиротворенное выражение больше всего мучило Хинако после его смерти. Возможно, Фумия желал поскорее отправиться туда, где его ждала Саёри. Или он все-таки противился этому? По его лицу она так и не смогла этого понять. Теперь ее вечно будет мучить сомнение: любил ли ее Фумия?

Она вернулась сюда, чтобы исцелиться от душевной боли, а вместо этого получила еще одну рану. Она думала, что наконец сумела разрешить ситуацию с Тору, а оказалось, появились другие проблемы. Например, она так и не решила, что делать с домом в Якумуре.

Возможно, жизнь как раз и заключается в том, чтобы идти, взвалив на плечи гору проблем. Это и есть черепаший панцирь. Хинако сжала пальцы в кулак. Все мы, осознанно или нет, несем этот панцирь на спине. Это и есть доказательство того, что ты жив. Панцирь — привилегия живых.

В это мгновение она почувствовала на себе чей-то взгляд. Хинако завертела головой. Двое других пассажиров со скучающим видом смотрели в окно. За спиной никого, только клеенчатые белые сиденья. Под потолком болтаются кожаные поручни. Никто даже не глядит в ее сторону.

Хинако поудобнее устроилась на сиденье. Взгляд и не думал исчезать. Добрый, обволакивающий взгляд, с которым она так сроднилась за это лето…

Хинако смотрела прямо перед собой. На лице ее играла едва заметная улыбка.

Дорога ушла вправо, и Якумура скрылась за поворотом.

Переждав в зарослях, пока пройдет автобус, Тэруко вышла на дорогу. Белое одеяние, шляпа из осоки, посох паломника, — она снова двинулась в путь.

Она должна обойти остров, обойти столько раз, сколько лет было покойнице. Она сделает обратное поклонение. Пройдут годы, десятки лет, и однажды ее поход закончится. И тогда Саёри вернется, найдет себе достойного мужчину и родит женщину из рода Хиура. Тэруко не допустит, чтобы род Хиура прервался на ней.

Под ногами стелилось серое полотно дороги. С каждым шагом на изможденном лице Тэруко все явственнее читалась решимость. На поясе тонко позвякивал колокольчик.

Динь-динь-дон — плыл в осеннем небе чистый переливчатый звон.

Масако Бандо (р. 1958) — известнейшая японская писательница, работающая в мистическом жанре «кайдан». Проучившись два года в Политехническом университете Милана, где она изучала дизайн и архитектуру, Масако Бандо вернулась в Японию и вскоре занялась литературной деятельностью. Сегодня она — лауреат нескольких литературных премий, в том числе Japanese Horror Story Prize (1994) за повесть «Жук» и Naoki Award for Fiction (1996) за книгу «Гора-мать». По роману «Остров мертвых» в 1999 году режиссером Сюнити Нагасаки был снят фильм «Сикоку» (в российском прокате — «Страна мертвых»), в котором в одной из главных ролей дебютировала Тиаки Курияма, впоследствии получившая известность благодаря участию в картинах «Королевская битва» и «Убить Билла».