Остров райских птиц. История Папуа Новой Гвинеи

I

Джон Губерт Муррей был человеком властолюбивым. Пост, который он получил, предоставлял все возможности для проявления этой черты его характера. Поскольку австралийское правительство мало обращало внимания на колонию, приобретению которой оно отдало так много сил, Муррей правил, по сути дела, бесконтрольно, по своему вкусу и сообразно своим понятиям. Он сам подбирал штат чиновников колониальной администрации, которые беспрекословно выполняли его указания. В этом смысле можно считать вполне справедливым укоренившееся в австралийской литературе понятие «режим Муррея» или «эра Муррея» для обозначения растянувшегося почти на треть столетия периода управления Муррея в Папуа.

За время пребывания Муррея в должности лейтенант-губернатора система колониального управления Папуа практически не изменилась. Продолжали существовать, по-прежнему в качестве декорума, Законодательный и Исполнительный советы. Произошли изменения лишь в их количественном составе. В 1924 г. в Исполнительный совет стало входить вместо шести девять членов (один из них — неофициальный — выбирался из числа неофициальных членов Законодательного совета), а в Законодательный совет вместо шести официальных и трех назначаемых неофициальных членов восемь официальных и пять неофициальных членов (один из которых представлял действующие в колонии христианские миссии). Практически же всей полнотой власти безраздельно обладал лейтенант-губернатор.

В системе колониального управления существовало несколько департаментов: земельный, сельскохозяйственный, горнодобывающий, здравоохранения и др. Роль координирующего центра выполнял секретариат лейтенант-губернатора.

Что касается местного управления, то Муррей предоставил власть в деревнях, помимо констеблей, деревенским советам. Официально эти советы должны были выражать чаяния коренного населения и действовать, как говорил Муррей, «постоянно оглядываясь на туземные традиции и обычаи». В действительности же эти советы использовались властями, как дополнительный рычаг в системе колониального администрирования и не более того.

Необходимо подчеркнуть, что колонизаторы по-прежнему управляли фактически лишь небольшой частью колонии. Правда, время от времени предпринимались экспедиции в глубь территории. Так, в 1907 г. Монктон от реки Вариа добрался до Лейкекаму. В 1913 г. было открыто озеро, названное Марри, в западной части колонии. В 1928 г. два патрульных офицера — Кэриус и Чемпион — пересекли Новую Гвинею от горного хребта, разделяющего колонию Папуа и бывшую германскую территорию в районе реки Флай, до реки Сепик. В 1935 г. Хайде и (УМолли обнаружили большое плато в горах западной части колонии. Двумя годами раньше подобное плато было обнаружено в горах западной части бывшей германской колонии. Открытые районы Муррей объявил «неконтролируемыми областями», доступ в которые без особого разрешения был запрещен до 1939 г.

К концу своего правления, в 1939 г., Муррей признал, что «большая часть территории еще не находится под контролем».

В 1906 г. был опубликован новый закон о порядке приобретения земли европейскими колонистами в Папуа. Согласно закону, монопольное право на приобретение земельных участков у коренного населения сохранялось за австралийским правительством. Последнее передавало их колонистам не в собственность, а на правах аренды, за незначительную плату на срок до 99 лет. Чтобы стимулировать приток европейских поселенцев, колониальные власти существенно изменили порядок уплаты ренты в первые годы пользования землей. Так, плата за обрабатываемые земли устанавливалась в размере 5 % от ее первоначальной стоимости. В тех же случаях, когда земля предоставлялась в пользование на срок более 30 лет, не взималось никакой платы за первые 10 лет, а в течение последующих 10 лет владелец уплачивал не более 6 пенсов за акр. Для пастбищных земель была установлена иная плата — 2,5 % с аналогичными скидками для долгосрочной аренды.

Даже тем, кто пользовался землей в течение более коротких сроков, предоставлялись известные льготы. Не взималось к тому же никакой платы за межевание предназначенной для продажи земли.

Заявки на приобретение земельных участков рассматривались сначала земельной комиссией, состоявшей из трех членов, назначавшихся лейтенант-губернатором, а затем направлялись к лейтенант-губернатору. С целью предотвращения спекуляции, к которой могли бы привести столь благоприятные условия аренды, были выработаны специальные положения, в соответствии с которыми земельная комиссия имела право выносить рекомендации об отмене льготных условий землепользования в случае злоупотреблений. Но комиссия в то же время имела право предоставлять дополнительные льготы в случае возникновения трудностей у добросовестного арендатора. В результате введения закона 1906 г. европейские колонисты заметно активнее стали приобретать земельные участки в Папуа. Если в середине 1906 г. лишь 2089 акров находились в аренде, то в течение следующего года были приобретены 45 913 акров, а еще через год — 194 393 акра. В 1911 г. было арендовано 364 088 акров; правда, в последующие годы темпы приобретения земельных участков снизились.

Увеличение объема приобретений европейскими колонистами земли в Папуа вовсе не означало соответствующего увеличения культивируемой площади в колонии. Но все-таки и она росла. Если в 1907 г. обрабатывалось 1467 акров, то к 1915 г. — 44 447 акров.

Во время «земельного бума» многие арендаторы приобрели значительно больше земли, чем могли обработать. Колониальные власти должны были пойти на крайние меры и отобрать часть предоставленных в аренду земель. Только в 1913–1914 гг. было конфисковано 78 457 акров.

Основу экономики колонии составляло сельское хозяйство, прежде всего производство копры. Второе место занимало производство каучука. Именно эти товары и экспортировала Папуа.

Поскольку цены на них на мировом рынке постоянно колебались, то и ценностное выражение экспортной торговли колонии соответственно менялось.

Что касается добычи золота, продажа которого ранее давала наибольший доход, то она сократилась в годы, предшествовавшие первой мировой войне, до минимума. Общее количество рабочих, занятых на золотых приисках, не превышало 200 человек. Торговля сандаловым деревом практически сошла на нет.

Незадолго до начала первой мировой войны в Папуа были открыты новые месторождения золота, а также запасы меди и нефти, что дало повод колониальной администрации вновь рекламировать Папуа как выгодное место для помещения капиталов.

Первая мировая война прямо не затронула Папуа, т. е. на ее территории не происходило никаких военных действий, но все-таки оказала отрицательное влияние на экономику. Война закрыла многие рынки сбыта для местных товаров. Цены на них резко упали, а транспортные расходы возросли.

Положение еще более ухудшилось в первые послевоенные годы. Если в 1919–1920 гг. было экспортировано 4080 т копры и получено 124 035 ф. ст., то в 1921–1922 гг. соответственно экспортировано 5063 т и получено 87 377 ф. ст. Аналогичное положение наблюдалось с экспортом каучука. В 1919–1920 гг. его было продано на 44 542 ф. ст., а в 1922–1923 гг. — на 5907 ф. ст.

Такой резкий спад объяснялся не только снижением цен на эти товары, но и распространением на колонию в 1921 г. действия Навигационного акта. Согласно акту, производимые в колонии товары могли перевозиться только кораблями, находившимися в собственности австралийцев. Это значительно увеличивало стоимость транспортировки, поскольку товары из Папуа доставлялись сначала в Сидней, а затем уже попадали на внешние рынки. Например, корабли для Англии шли в обратном направлении 2 тыс. миль, чтобы потом продолжить свой путь к берегам Великобритании. То же самое происходило и с товарами, ввозимыми в колонию. Правда, в основном экспортно-импортная торговля колонии осуществлялась непосредственно с Австралией, но тем не менее ряд товаров поступал из других стран. Так, рис доставлялся из азиатских государств, и корабли сначала заходили в Сидней, а затем возвращались на север. Следует отметить, что за 150 лет до того подобный акт был принят британским парламентом в отношении английских колоний в Северной Америке, что привело к отделению последних от Англии и образованию Соединенных Штатов.

В Папуа этого не произошло, но положение колонии настолько ухудшилось, что туда была направлена специальная комиссия. В своих выводах она записала, что применение Навигационного акта в Папуа «ошибочно в принципе и несправедливо по существу». Комиссия также отметила: «Повсеместно наблюдается сильное негодование по поводу действий австралийского правительства, которые наносят колонии ущерб для того, как было заявлено, чтобы положить деньги в карманы сиднейских судовладельцев и торговцев»[61].

В результате действие Навигационного акта в отношении Папуа было прекращено в 1925 г.

Но вскоре колонию постигло новое бедствие: начавшийся в 1929 г. мировой экономический кризис сильно ударил и по ее экономике. Если в 1927–1928 гг. колония экспортировала каучука на 102 158 ф. ст», то в 1928–1929 гг. — только на 46 816 ф. ст. Подобное положение сохранялось до середины 30-х годов. Лишь в 1936 г. экспорт каучука достиг 124 174 ф. ст. Стоимость вывезенной копры снизилась с 176 485 ф. ст. в 1930 г. до 93 710 ф. ст. в 1931 г. Положение с экспортом копры не улучшилось и во второй половине 30-х годов.

Надежды, связывавшиеся колониальной администрацией с развитием добывающей промышленности, реализовались лишь отчасти. Так, открытые еще в 1911 г. запасы нефти не только остались нетронутыми, но даже не подверглись серьезному изучению. Некоторые успехи были достигнуты в области добычи меди. В 1924 г. неподалеку от Порт-Морсби началась довольно интенсивная разработка медных месторождений. Через два года на добыче меди было занято около 1 тыс. рабочих из среды коренного населения и 100 европейцев. Экспорт меди в то время составлял уже треть всего экспорта колонии. Продажа золота в 30-х годах вновь заняла ведущее место в экспорте Папуа.

Развитие плантационного хозяйства и добывающей промышленности в колонии значительно обострило проблему рабочей силы, потребовало пересмотра существовавшего трудового законодательства. Еще в 1907 г. был принят закон № 1 (он оставался в силе до 1942 г.), согласно которому сохранялась лицензионная форма найма рабочих, т. е. последние могли привлекаться на работы только со специального разрешения колониальных властей, выдававших в этих случаях особые лицензии работодателям. Работодателям позволялось самостоятельно нанимать рабочих лишь в тех случаях, когда последние использовались в качестве слуг. Правда, работодатели могли нанять рабочих до получения разрешения, но тогда власти имели право аннулировать заключенные контракты.

Контракты требовалось составлять только в письменной форме, причем работодатель давал обязательство бесплатно возвращать нанятых им рабочих по месту их жительства после истечения срока контракта. Согласно положению, коренные жители колонии могли привлекаться для работы на срок до трех месяцев. Исключения должны были фиксироваться в контракте.

Закон 1907 г., исходя из интересов европейских колонистов, облегчал возможность заключения работодателями долгосрочных контрактов, а также усиливал санкции, применявшиеся в отношении нанятых рабочих из представителей коренного населения колонии. За невыход на работу рабочий мог быть подвергнут тюремному заключению на срок до 14 дней или с него могли удержать штраф в размере двухнедельного заработка. За бегство рабочий наказывался тюремным заключением на срок до трех месяцев или направлением на принудительные работы на такой же срок.

Число коренных жителей колонии, работавших по найму, росло. В 1910 г. их насчитывалось 5585 человек, т. е. вдвое больше, чем в 1905 г. К 1919 г. был достигнут рекордный уровень — 8610 человек. В дальнейшем эта цифра снизилась вследствие отмеченной уже нами выше экономической депрессии.

Несмотря на то, что колониальная администрация постаралась создать видимость контроля за наймом местной рабочей силы (соответствующее законодательство, учреждение департамента по делам туземного населения и контрольной организации за наблюдением выполнения трудового законодательства), европейские плантаторы имели широкую возможность для всякого рода нарушении, — и, в сущности, на плантациях царил произвол» Единственное, что устраивало плантаторов в трудовом законодательстве, — это санкции в отношении рабочих. Их они охотно применяли на практике.

Труд рабочих на плантациях очень напоминал рабский. Интересна в этой связи мысль Д. Муррея, высказанная им в 1921 г. в выступлении на заседании Австралийской ассоциации содействия развитию пауки: «Конечно, рабство есть явление, ушедшее в прошлое. Но оно имеет место и сегодня. И вряд ли я преувеличу, если скажу, что в запрете этой системы больше лицемерия, чем в ее поддержке. К несчастью, система трудовых контрактов является необходимостью в ряде мест, в том числе на Новой Гвинее, но это не тот институт, который следует считать постоянным»[62].

В 1926 г. была сделана попытка увеличить производство сельскохозяйственных продуктов, стимулировать более широкое использование рабочей силы. Поправка к трудовому законодательству предоставляла возможность нанимать рабочих из среды коренного населения без контрактов и на неопределенный срок. Но плантаторы по-прежнему испытывали недостаток в рабочей силе.

Чтобы помочь им и вынудить коренных жителей Папуа пойти на плантации, колониальная власть приняла в 1918 г. закон о туземном налоге. Согласно закону, все мужчины колонии (из числа коренных жителей) в возрасте от 16 до 36 лет стали облагаться ежегодным налогом в размере 1 ф. ст. Поскольку у коренных жителей денег не было, колониальная администрация полагала, что они вынуждены будут пойти на заработки к европейским плантаторам. Действительно, введение закона привело к некоторому увеличению рабочих на плантациях. Если в 1917 г. их насчитывалось 7059 человек, то в 1918 г. — 8610. Но все равно этого было очень мало. В начале второй мировой войны, в 1940 г., численность рабочих на плантациях фактически не превышала 10 тыс. человек (все население колонии составляло 200 тыс. человек). Не полагаясь на введение личного налога, колониальная администрация в том же 1918 г. приняла закон о туземных плантациях. Закон обязывал жителей деревень отводить часть земельной площади (из расчета один акр на одного жителя) для создания плантационных хозяйств, производящих сельскохозяйственные культуры на экспорт. Колониальные власти указывали, какие именно культуры должны выращиваться в той или иной деревне или в том или ином районе. Устанавливались наказания за отказ выполнить такие предписания. Половина урожая или какая-то его часть (это определяли власти) считалась собственностью соответствующей деревни. Остальное составляло собственность колониальной администрации. Последняя реализовывала весь урожай. Деньги, полученные от продажи доли урожая, принадлежавшей жителям деревни, после вычета личного налога, являлись их доходом. Таким образом, администрация стремилась достичь сразу двух целей: расширить плантационное хозяйство для увеличения экспортных возможностей колонии и одновременно получить реальную основу для взимания личного налога.

Колониальные власти настойчиво стремились в течение всего периода между мировыми войнами провести в жизнь закон о туземных плантациях. Они давали указания о производстве копры, каучука, кофе и риса. Но результаты оказывались плачевными. О копре и каучуке выше уже говорилось. Что касается кофе, то его (выращивали на плантациях в северных районах колонии) в 1939 г. было продано всего 70 т кофе. Это дало коренным жителям выручку в 1,9 тыс. ф. ст. Незначительными были и урожаи риса, несмотря на то, что власти пытались создавать рисовые плантации в различных частях колонии.

Плантации существовали только за счет прямого принуждения коренных жителей колониальными властями. Это признавали и представители администрации. «Они выжили, — говорил о плантациях один из чиновников, — только, я думаю, из-за страха туземцев перед тюремным наказанием, угрожавшим им в случае отказа повиноваться»[63].

Таким образом, экономическая жизнь Папуа почти за четыре десятилетия австралийского управления не претерпела, в сущности, никаких изменений. Колониальную администрацию по-прежнему субсидировало австралийское правительство. Если ко времени вступления Муррея на пост лейтенант-губернатор а колонии эта субсидия ежегодно составляла 40 тыс. ф. ст., то в конце его деятельности, в 1940 г., — 85 тыс. ф. ст.

Весьма плачевным оставалось положение и в области просвещения и здравоохранения.

Школьное образование в колонии, как и раньше, находилось в руках христианских миссий. Правда, Муррей пытался создать систему правительственных школ. В 1908 г. он предложил открыть в каждом административном районе по одной правительственной школе, где преподавание вели бы австралийские учителя. В таких школах, по мысли Муррея, должны были бы учиться по 30 детей коренных жителей — будущих учителей деревенских школ. Но этот план так и не был реализован.

В миссионерских школах преподавание велось на крайне низком уровне. Учителями являлись представители коренного населения, которые сами были, по существу, малограмотными. Но даже и таких школ в колонии насчитывалось очень мало. К 1939 г. в Папуа действовало всего 45 школьных центров.

С медицинским обслуживанием дела в колонии обстояли не лучше. Имелось всего три больницы, да и те использовались, главным образом, для лечения европейцев. После первой мировой войны было организовано в очень скромных масштабах медицинское обслуживание коренных жителей так называемыми объездными докторами, время от времени появлявшимися в деревнях. В 1933 г. впервые группа коренных жителей была послана в Сиднейский университет для обучения элементарным начаткам медицинских знаний. Медицинскую помощь оказывали также христианские миссии, причем половину связанных с этим расходов несли колониальные власти.

В целом же отсталость в области просвещения и медицинского обслуживания коренного населения продолжала оставаться вопиющей.

II

Австралия управляла бывшей германской колонией на Новой Гвинее в течение семи лет, до мая 1921 г.

В первой после оккупации территории прокламации военной администрации, опубликованной в Рабауле в сентябре 1914 г., командующий австралийскими войсками полковник У. Холмс заявил, что «жизнь и имущество мирных европейских колонистов будут защищены; законы и обычаи колонии оставлены в силе постольку, поскольку они не будут противоречить условиям военного времени»[64].

Принципы управления территорией были сформулированы в «Условиях капитуляции», которые подписали 17 сентября 1914 г. Холмс и исполнявший обязанности губернатора «германской» Новой Гвинеи Хабер.

Согласно этому документу, австралийская военная администрация получала всю полноту власти на весь период оккупации территории, до решения вопроса о дальнейшей ее судьбе в соответствующем мирном договоре.

В соответствии с «Условиями капитуляции» все германские служащие становились пленными, но те из них, «чьи обычные занятия имели гражданский характер, после дачи клятвы о сохранении нейтралитета на весь период войны, освобождались и им разрешалось вернуться к исполнению обычных обязанностей…»[65] Включение такого положения в «Условия капитуляции» объяснялось не мягкостью, проявленной У. Холмсом к врагу, а той выгодой, которую получали австралийские власти от этого гуманного акта. Дело в том, что обстановка на острове была очень сложной. Война прервала обычные пути снабжения колонии продовольствием извне. Остро ощущалась нехватка риса и консервированного мяса. У коренного населения накопилось немало обид на колонизаторов. Мобилизация чиновников и бизнесменов в армию привела к ослаблению колониального режима и усилила волнения среди коренных жителей. Участились случаи бегства рабочих с плантаций.

Приостановить надвигавшийся хаос можно было, лишь срочно возвратив на места немецких служащих и бизнесменов (находившиеся на территории австралийцы опыта колониального управления не имели) и попытавшись их руками сохранить существование колониального режима. В том, что немцы, вернувшись на свои посты, будут вести себя лояльно по отношению к австралийским властям, сомневаться не приходилось, ибо, оставаясь один на один с коренными жителями, они могли искать защиты и покровительства только у австралийской армии.

Таким образом, германским колониальным чиновникам были возвращены их должности. Плантаторы вернулись на плантации, а христианские миссионеры — в свои миссии. На территории продолжали действовать германские законы. Остались на своих местах и назначенные еще германской колониальной администрацией местные власти — лулуаи и тултулы. Австралийцы не тронули и германскую систему налогообложения.

Результатом всех этих действий явилось сохранение прежнего уровня экономики и даже некоторое увеличение производимой в колонии продукции. Например, экспорт копры увеличился с 11 тыс. т в 1915–1916 гг. до 23,7 тыс. т в 1920–1921 гг.

Как и в Папуа, в бывшей «германской» Новой Гвинее остро стояла проблема с рабочей силой на плантациях европейцев. Австралийская военная администрация ввела в действие в 1915 г. закон о труде, основывавшийся на положениях законопроекта, подготовленного до первой мировой войны немцами, но не утвержденного из-за начавшихся военных действий. В законе предусматривались наказания за отказ работать, небрежное выполнение работ, бегство с плантаций. Единственное, что отменялось, — это существовавшее при немцах право плантаторов на телесные наказания рабочих из среды коренного населения. Через несколько лет, в 1919 г., австралийское правительство распорядилось даже «абсолютно запретить телесные наказания». Но плантаторы не придали сколько-нибудь серьезного значения этим предписаниям и на практике продолжали столь полезное, по их мнению, «воспитание» туземцев кнутом. В отдельных случаях они выражали свое несогласие с решением колониальных властей. Так, группа плантаторов в письме к австралийскому правительству писала: «Туземцы этих островов представляют собой человеческие создания, находящиеся на самом низком в мире уровне развития, они совершенно ве вое-питаны. Даже туземцы, живущие вокруг Рабаула, хоть и находятся в постоянном контакте с белым населением уже почти тридцать лет, продолжают оставаться детьми, и пх нужно подвергать порке так же… как невоспитанных мальчиков в цивилизованных странах»[66].

Не возражали против телесных наказаний коренных жителей и христианские миссии. Так, лютеранские миссионеры советовали капитану принадлежавшего миссии корабля послать членов экипажа (коренных жителей) к лулуаи находившейся вблизи миссии деревни для того, чтобы их «положили на ящик», т. е. высекли (в деревнях обычно секли людей на ящиках).

Все-таки австралийской военной администрации удалось несколько увеличить число коренных жителей, работавших на плантациях. Если в 1914 г. их было 20 тыс., то к 1921 г. стало около 28 тыс.

Никаких изменений в существовавшей в период германского управления на территории системе просвещения и здравоохранения не произошло.

Военная оккупация — дело временное, а австралийскому правительству хотелось «оставить за собой» бывшую германскую колонию в Новой Гвинее. Поэтому сразу же после захвата территории в австралийском парламенте начались дебаты о его юридическом оформлении. Парламентарии выражали явное нетерпение. В речи лидера оппозиции Джозефа Кука, произнесенной в палате представителей в апреле 1915 г., подчеркивалось, что необходимо рассмотреть судьбу захваченных в Тихом океане германских колоний на общеимперской конференции еще до окончания войны. «За тихоокеанские острова, — говорил Дж. Кук, — Австралия в великой ответственности, никто другой, кроме нас, я уверен, не будет в состоянии взять на себя эту ответственность; конечно, мы были бы рады получить возможность взять любую ответственность, вытекающую из факта обладания этими островами, хотя, по моему суждению, они вообще не должны были бы принадлежать какой-либо другой стране, кроме Австралии. И только идиотское решение повлекло за собой все эти волнения…»[67].

«Идиотским решением» лидер либералов назвал англогерманский договор о разделе Новой Гвинеи, результатом которого явилось образование германской колонии на острове. Тогдашний премьер-министр А. Фишер, лидер лейбористов, указав на то, что британское правительство не хотело бы созывать общеимперскую конференцию в 1915 г., заявил: «…Если решение короля не совпадает с нашими желаниями, мы не должны на них настаивать». Вообще, продолжал А. Фишер, «это является политической линией нынешнего правительства не только в отношении созыва конференции, но и в отношении любого другого дела». Он просил членов парламента воздержаться от дальнейшей дискуссии по территориальным проблемам и высказал уверенность, что британское правительство отнесется с пониманием к стремлению Австралии после войны «получить право на участие в выработке решений по политическим вопросам»[68].

В период войны австралийское правительство не имело ясного представления о позиции Великобритании в отношении дальнейшей судьбы бывшей германской колонии на Новой Гвинее. Дело в том, что, пытаясь укрепить столь нужные ей связи с Японией, Англия, зная большую заинтересованность последней в захвате германских колоний в Тихом океане, вела с ней политическую игру, т. е., с одной стороны, шла на удовлетворение колониальных аппетитов Японии, а с другой — старалась не упустить свое в Тихом океане. С этой целью в феврале 1917 г. Великобритания заключила секретное соглашение с Японией, в котором обязалась поддерживать ее претензии на германские колонии в Тихом океане, расположенные севернее экватора, в обмен на согласие Японии поддержать британскую аннексию германских тихоокеанских колоний южнее экватора. О возможности передачи этих колоний (речь шла о «германской» Новой Гвинее и острове Науру) Австралии в соглашении ничего не говорилось.

Занимавший в то время пост премьер-министра Австралии У. Хьюз был поставлен в известность о заключенном соглашении, но не возражал против него, ибо дело происходило в разгар развернутой немцами смертоносной «подводной войны».

После вступления в войну Соединенных Штатов положение Австралии как будущей наследницы части германских тихоокеанских территорий стало еще более неопределенным, США, незаинтересованные в захвате германских колоний в Тихом океане другими державами, начали развивать идею предоставления колониям самоуправления. Эта позиция США нашла свое официальное выражение в известном послании американского президента В. Вильсона от 8 января 1918 г. Пункт 5-й послания гласил: «…Абсолютно беспристрастное урегулирование всех колониальных притязаний должно происходить с учетом интересов туземного населения, имеющих такой же вес, как и обоснованные требования правительств, чьи права должны быть определены»[69].

Реакция стран Антанты на пункт 5-й послания В. Вильсона была разная. Что касается британского правительства, то мнения его членов не совпали. Так, министр колоний В. Лонг выступил за аннексию германских колоний, а премьер-министр Ллойд Джордж поддержал идею В. Вильсона.

В Австралии предложение американского президента не встретило сочувствия. Упоминавшийся выше Дж. Кук, вошедший в австралийское правительство в качестве морского министра, заявил в парламенте: «Австралия была первой страной, захватившей германскую колонию, и мы будем продолжать ее удерживать. Я глубоко убежден, что мы имеем на это право». Сенатор М. Рейд сказал: «Новая Гвинея является страной, которую мы должны удерживать как составную часть Австралии. Мы в долгу перед папуасской расой. Они попали в наши руки, и мы должны заботиться о них, как о детях, подготавливать их для самостоятельной жизни. Они верят нам… Мы не согласны с политикой, отрицающей аннексию. Мы должны удерживать Новую Гвинею ради самого ее народа и в интересах нашей будущей безопасности»[70].

Правда, XI в австралийском парламенте высказывалась иная точка зрения на будущее Новой Гвинеи: некоторые парламентарии утверждали, что обладание колониями создает дополнительные трудности для Австралии. Делались заявления в духе Вильсона и Ллойд Джорджа.

Но в австралийских «верхах» все-таки преобладало мнение, которое красочно выразил сенатор Т. Бэкхэп: «Современные австралийцы, — подчеркнул он, — не хуже любого другого народа на земле могут справедливо обращаться с цветным населением, и потому, при всем уважении к В. Вильсону, следует отказаться от присоединения к политическому курсу, провозглашенному им и допускающему возможность решения туземцами различных колоний, которые были захвачены нами у врага, вопроса о переходе или под наш флаг, или под флаг нашего врага. Воображаю каннибалов Новой Гвинеи, советующихся по поводу дела, которое представляет жизненно важный интерес для нашего потомства»[71].

В апреле 1918 г. У. Хьюз и Дж. Кук выехали в Лондон и оставались там до подписания Версальского мирного договора. С целью укрепления позиции своего премьер-министра австралийский парламент 14 ноября 1918 г., сразу же после заключения Компьенского перемирия, на совместном заседании обеих палат принял резолюцию, в которой говорилось: «…Очень важно для будущей безопасности и благосостояния Австралии, чтобы захваченные германские владения в Тихом океане, которые сейчас оккупированы австралийскими и новозеландскими войсками, не были бы ни при каких обстоятельствах возвращены Германии и чтобы при рассмотрении и решении вопросов относительно этих островов с Австралией были бы проведены консультации»[72].

Вопрос о судьбе бывших германских и турецких владений решался на мирной конференции в Версале в 1919 г. Страны-участницы могли пойти по одному из трех путей: 1) вернуть территории прежним владельцам; 2) предоставить им независимость; 3) аннексировать их.

Державы-победительницы были единодушны в отказе вернуть Германии и Турции потерянные ими владения. Президент США В. Вильсон заявил об этом в декабре 1918 г. Такое же единодушие было проявлено в отказе предоставить этим территориям независимость. По традиции лицемерно выдвигались альтруистические мотивы: бесчеловечно бросать население на произвол судьбы до тех пор, пока оно не научится управлять своими странами самостоятельно.

При обсуждении третьего варианта выявились разногласия. США выступили против прямой аннексии. Франция, Бельгия, Япония, Южно-Африканский Союз, Австралия и Новая Зеландия предъявили территориальные претензии. Италия и Англия заняли промежуточную позицию.

Надо сказать, что заметное оживление национально-освободительного движения в колониальных и зависимых странах еще в период войны заставило руководителей Антанты наряду с использованием старых форм колониализма искать новые. В 1916 г. В. И. Ленин писал: «Раз идет речь о колониальной политике эпохи капиталистического империализма, необходимо отметить, что финансовый капитал и соответствующая ему международная политика… создают целый ряд переходных форм государственной зависимости. Типичны для этой эпохи не только две основные группы стран: владеющие колониями и колонии, но и разнообразные формы зависимых стран…»[73].

Теперь же, на Версальской конференции, была воскрешена идея международных мандатов.

Ее выдвинул президент США Вильсон. Внешне это выглядело как развитие положения, содержавшегося в пункте 5-м послания Вильсона от 8 января 1918 г.

Идея выдачи мандата на управление территорией одному государству от имени других родилась еще в XIX в. Так, в соответствии с Берлинским актом 1885 г. бельгийскому королю Леопольду от имени великих держав был выдан мандат на управление государством Конго; по соглашению, достигнутому в 1889 г. между США, Англией и Германией, эти три державы получали право совместного управления Самоа; в 1898 г. греческому принцу Георгию был выдан мандат от имени великих держав на управление островом Крит.

В Версале на рассмотрение конференции конкретный план мандатной системы представил ярый колонизатор генерал Смэтс.

Сначала было предложено разделить подмандатные территории на две группы: к первой отнести территории, которые передавались бы под опеку государствам с целью «обеспечения их жителям мира, порядка и доброго управления», ко второй — территории, которые «должны были достигнуть независимости и получить необходимую им помощь для обеспечения мира, порядка и доброго управления». Но Южно-Африканский Союз отказался включить в эту систему германскую Юго-Западную Африку, а Австралия и Новая Зеландия — острова Тихого океана. Тогда тот же Смете предложил создать третью категорию подмандатных территорий и включить в нее такие страны, на которые «распространялись бы законы государства-мандатария как на составную часть этого государства».

Так возникли три категории подмандатных территорий — «А», «В», «С», что объяснялось якобы разной степенью развития их народов.

Юридическое оформление новая система нашла в статье 22-й Устава Лиги Наций. К категории «А» были отнесены бывшие турецкие владения — Ирак, Палестина с Трансиорданией (мандатарий — Великобритания), Сирия и Ливан (мандатарий — Франция), чье существование как независимых наций, согласно формулировке, содержавшейся в статье 22-й, могло быть временно признано при условии, что государства-мандатарии будут оказывать им помощь и давать советы в области административного управления.

К категории «В» были отнесены бывшие германские колонии в Африке (за исключением Юго-Западной Африки) — Того, Камерун (мандатарий — Великобритания и Франция), Танганьика (мандатарий — Великобритания), Руанда-Урунди (мандатарий — Бельгия), в которых управление осуществлялось мандатариями на следующих условиях: а) предоставление населению свободы совести и вероисповедания; б) запрещение торговли рабами, а также оружием и спиртными напитками; в) запрещение сооружения укреплений, военных или морских баз, а также военного обучения местных жителей для других целей, кроме полицейской службы и защиты территории; г) соблюдение принципа «открытых дверей» для всех государств — членов Лиги Наций.

К категории «С» были отнесены бывшие германские территории в Тихом океане — «германская» Новая Гвинея, Новая Ирландия, Новая Британия, Соломоновы острова (мандатарий — Австралия), остров Науру (мандатарий — Великобритания, к которой позднее присоединились Австралия и Новая Зеландия), Западное Самоа (мандатарий — Новая Зеландия), Марианские, Каролинские и Маршалловы острова, а также остров Яп (мандатарий — Япония) и Юго-Западная Африка (мандатарий— Южно-Африканский Союз). На эти территории распространялись законы государств-мандатариев при условии соблюдения гарантий, предусмотренных для подмандатных территорий категории «В».

Нетрудно увидеть, в чем состояло существо компромисса, породившего мандатную систему. США — поборник этой системы — добились распространения принципа «открытых дверей» на большую часть подмандатных территорий (категории «А» и «В»). Несмотря на то, что сенат США не ратифицировал Версальский договор и США не вошли в Лигу Наций, они получили равные права с членами Лиги Наций на подмандатных территориях. По договору с Францией от 13 февраля 1923 г. США приобрели равные с ней права в Того и Камеруне, а по договору от 4 апреля 1924 г. — в Сирии и Ливане. По договору с Бельгией от 18 апреля 1923 г. США добились аналогичных прав в отношении Руанда-Урунди. По договору от 3 декабря 1924 г. Англия предоставила США соответствующие права в Палестине, а по договору от 10 февраля 1925 г. — в Британском Того, Британском Камеруне и Танганьике. Более того, по Вашингтонскому договору 1922 г. США получили равные с Японией права на островах Тихого океана к северу от экватора, чего не имели даже члены Лиги Наций.

Старые колониальные державы использовали мандатную систему, как удобную ширму для новых территориальных захватов. В Уставе Лиги Наций ничего не говорилось о сроках действия мандатов, о времени предоставления независимости подмандатным территориям, об ответственности мандатария в отношении его действий на подмандатной территории.

Созданная Советом Лиги Наций 29 ноября 1920 г. Постоянная мандатная комиссия была лишь комитетом экспертов, не наделенных никакой властью. Комиссия получала и давала заключения по ежегодным докладам мандатариев. Характерно, что по статье 22-й мандатарии отчитывались не перед Генеральной Ассамблеей Лиги Наций, а перед Советом Лиги, в котором большинство принадлежало колониальным державам. Таким образом они гарантировали себя от разоблачения.

Анализ текстов соглашений о предоставлении мандатов с очевидностью показывает, что действительное положение народов при переводе их стран из колониального в подмандатное состояние не изменялось.

На протяжении всей истории существования Лиги Наций Советский Союз выступал против мандатной системы, разоблачая ее империалистическую, колонизаторскую сущность.

Еще в ноте, направленной 18 мая 1923 г. Англии, Франции и Италии, Советское правительство заявило, что оно не признает «так называемого мандатного состояния» и относится отрицательно «к положению, создавшемуся в Палестине, Сирии и других мандатных территориях»[74].

При вступлении в 1934 г. в Лигу Наций Советский Союз вновь подчеркнул свое отрицательное отношение к мандатной системе. В речи на пленарном заседании Ассамблеи Лиги 18 сентября 1934 г. представитель СССР заявил, что, поскольку Советский Союз не участвовал в разработке Устава Лиги Наций, он не может взять на себя ответственность за ряд его органических пороков, в частности, за статью 22-ю о системе мандатов. СССР, став постоянным членом Совета Лиги, отказался делегировать своего представителя в Постоянную мандатную комиссию[75].

Но вернемся к Версальскому договору. Он был подписан, и У. Хьюз отправился на родину. Выступая в парламенте 19 сентября 1919 г. по поводу мандатной системы, Хьюз говорил: «Мы старались получить прямой контроль… но «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона запретили это, и… был принят принцип мандата. Таким образом, существо спора изменилось, и после того, как принцип мандата был нам объяснен, мы увидели, что форма мандата не только согласуется с интересами нашей национальной безопасности, но и с нашим экономическим и общим благосостоянием»[76]. Парламент одобрил действия У. Хьюза и высказал удовлетворение принятием мандат-поп системы. При этом сенатор Е. Д. Миллен, например, весьма недвусмысленно заявил, что мандат типа «С» «так же хорош», как и аннексия.

Получив мандат на управление «германской» Новой Гвинеей, австралийское правительство прежде всего решило экспроприировать всю находившуюся там германскую собственность. Немецкие плантаторы и бизнесмены были высланы с острова в Германию. Компенсацию за потерянное имущество им выплачивало германское правительство в счет военных репараций союзникам. Покинутые плантации были проданы австралийцам — в основном бывшим военнослужащим. Большинство из них не имело представления о ведении тропического земледелия и быстро обанкротилось. В результате экономическое положение территории значительно ухудшилось, и австралийским властям пришлось пожалеть о принятии столь скоропалительных мер. Австралийское правительство рассматривало также вопрос о высылке с острова германских христианских миссионеров, подозревая, что последние будут настраивать коренных жителей против австралийцев и сеять среди них смуту. Но в конце концов оставило их на острове.

Далее австралийское правительство взялось за решение вопроса об организации совместного управления Папуа и Новой Гвинеей (так стала называться территория, ранее являвшаяся колонией Германии).

Была создана королевская комиссия из трех членов, одним из которых был Д. Муррей. После ознакомления на месте с положением дел комиссия пришла к выводу о целесообразности сохранения раздельного управления каждой из территорий. Против этого решения в комиссии выступил лишь Муррей, желавший стать губернатором того и другого владения. Мотивировалось решение комиссии трудностями управления из одного центра столь большой территорией.

Актом о Новой Гвинее, принятом австралийским парламентом в 1920 г., на территории было создано раздельное управление. Этот Акт вошел в силу в мае 1921 г. Военная администрация передала функции управления гражданской власти.

Согласно Акту 1920 г., верховная власть над Новой Гвинеей принадлежала генерал-губернатору Австралии, который определял состав администрации территории. Главой ев являлся администратор, находившийся в Рабау-ле. Не было предусмотрено функционирование ни Законодательного, ни Исполнительного советов. Их создали позднее, в 1932 г.

В последующие годы, вплоть до второй мировой войны, Папуа и Новая Гвинея были отделены друг от друга не только формально юридически, но и по существу. Свободно пересекать границу не могли не только коренные жители, но и белые. Существовало даже два разных языка межгруппового общения коренного населения территорий: в Папуа — «полинезийский моту», а в Новой Гвинее — пиджин-инглиш. Между представителями белого населения обеих австралийских колоний установились весьма враждебные отношения. Даже попадая на суда, шедшие в Австралию или из Австралии, те и другие старались держаться подальше.

Что касается системы управления, то и колония Папуа и подмандатная территория Новая Гвинея управлялись совершенно одинаково — на старый колонизаторский манер, хотя Австралия дала торжественное обещание Лиге Наций готовить последнюю к получению самоуправления.

III

В соответствии с мандатом Австралия управляла Новой Гвинеей как составной частью своей территории. Германские законы были отменены. Вместо них стали действовать австралийские федеральные законы, законы штата Квинсленд, а также обычное право коренных жителей территории в отношении землевладения, охоты и рыболовства.

Но условия мандата требовали от Австралии еще и выполнения «священной миссии»: способствовать развитию населения полученной в управление территории. Потому-то в Акте о Новой Гвинее 1920 г. заявлялось, что австралийское правительство будет «делать все возможное для достижения коренными жителями территории материального и морального благополучия и их социального прогресса».

За 20-летний период пребывания Новой Гвинеи под австралийским мандатом в политическом положении территории не произошло никаких прогрессивных изменений.

В течение первых 12 лет не существовало даже эфемерного декорума представительных органов — таких хотя бы, как в Папуа.

По Акту 1932 г. о Новой Гвинее на территории взамен совещательного органа при администраторе был образован Исполнительный совет. Он состоял из чиновников колониальной администрации и одного назначенного неофициального члена. Был создан и Законодательный совет, в который наряду с колониальными чиновниками входили семь неофициальных членов. Все неофициальные члены обоих советов являлись европейцами. Так, в первый состав законодательного совета вошли: Д. С. Малле-ли — плантатор, А. Н. Макленнан — юрист, У. Э. Гроз — плантатор, В. А. Пратт — плантатор, Б. Б. Петтерсон — представитель крупной австралийской компании «У. Р. Карпентер», Н. Р. Нил — шахтовладелец, Р. Л. Кларк — инженер.

Местное управление в Новой Гвинее осталось без изменений — таким, каким оно было при немцах. В деревнях сохранялись лулуаи и тултулы. Первые носили как знак власти остроконечную шапку с одной красной лентой на ней, а вторые — такую же шапку, но с двумя красными лентами. В некоторых местах лулуаи назначались начальниками над несколькими деревнями, и в этом случае им власти выдавали палки с серебряными набалдашниками. Австралийская администрация платила им также маленькое жалованье. Лулуаи получали указания от патрульных офицеров, время от времени наезжавших в деревни.

Новая Гвинея административно делилась на районы. Накануне японского вторжения в период второй мировой войны существовало семь таких районов: три на самой Новой Гвинее, а четыре на сопредельных островах.

Делались робкие попытки создать деревенские советы. В нескольких деревнях они появились после 1935 г., но никакого развития этот процесс в дальнейшем не получил.

Не произошло сколько-нибудь существенных изменений и в экономике подмандатной территории.

Как и прежние хозяева Новой Гвинеи — немцы, австралийцы очень мало знали об управляемой ими территории. Фактически под их контролем находились небольшие участки вокруг городов Рабаула и Кокопо на Новой Британии, селений Маданга и Аитейпс на самой Новой Гвинее, часть острова Бугенвиль, остров Манус. В 1921 г. австралийцы имели представление лишь о четверти своей подмандатной территории. Европейские поселения и вообще европейское влияние распространялось не более чем на 15–20 км в глубь острова.

Деловая активность концентрировалась целиком в пределах береговой полосы. Главным объектом ее являлась по-прежнему копра. Австралийские власти пытались внедрить другие виды сельскохозяйственного производства, имевшие экспортное значение, и с этой целью в 1923 г. назначили директора сельскохозяйственного производства, а спустя несколько лет создали в различных районах подмандатной территории плантации хлопка, кофе и оливковых деревьев, но это не изменило положения. Накануне японского вторжения на Новую Гвинею, в период второй мировой войны, плантации кокосовых пальм занимали 233 тыс. из 243 тыс. акров, находившихся тогда под европейскими плантациями. Объем экспорта копры, так же как и ее стоимость, заметно колебался в период между двумя мировыми войнами. Но если экспорт копры в основном возрастал, то стоимость ее, напротив, падала. Так, в 1921 г. было экспортировано 23,7 тыс. т копры и получено 1,3 млн. долл., в 1928 и 1938 гг. — соответственно 62,3 тыс. т и 2,4 млн. долл.; 73,7 тыс. т и 1,7 млн. долл.

В 1921 г. контроль за производством и экспортом копры на подмандатной территории перешел в ведение специально созданного для этой цели бюро. В 1923 г. через бюро было экспортировано 25 тыс. из 32,6 тыс. т копры. После 1926 г. плантации опять перешли в руки частных компаний и отдельных лиц.

В первой половине 20-х годов экспорт копры составлял 95 % всего экспорта подмандатной территории.

Со второй же половины 20-х годов положение коренным образом изменилось, несмотря на то, что копра продолжала оставаться важным экспортным сельскохозяйственным продуктом. В 1938 г. экспорт копры составил лишь треть всего экспорта Новой Гвинеи.

Ведущим экспортным товаром стало золото. В период германского господства золотоносных месторождений на территории Новой Гвинеи найти не удавалось. Немцы завистливо говорили, что все золото на острове досталось англичанам, а затем австралийцам, захватившим Папуа.

После получения мандата на Новую Гвинею австралийцы в 1922 г. впервые обнаружили золото в районе рек Варна и Булоло. Но «золотая лихорадка» началась в 1926 г., когда золото нашли в Эди-Крик, притоке Булоло. Туда хлынули сотни людей. Места были труднодоступные. Снабжение шло через селение Саламауа, от которого до приисков добирались восемь дней. Золотодобыча никак не регулировалась, поэтому острые споры и столкновения возникали среди золотоискателей постоянно. Антисанитарные условия и трудности с питанием на приисках явились причиной эпидемии дизентерии. Положение осложнилось до такой степени, что австралийскому правительству пришлось в марте 1927 г. назначить специальную комиссию. Начатое в 1927 г. строительство двух дорог на прииски не облегчило ситуации. Тогда австралийские власти решили использовать авиатранспорт. По воздуху доставлялось оборудование, строительные материалы, продовольствие и необходимые товары для населения приисков, которое в начале 30-х годов состояло из 700 европейцев и 6 тыс. коренных жителей. К этому времени вся золотодобыча перешла в руки нескольких крупных компаний; ведущими среди них стали две: «Булоло голд дреджинг» и «Нью Гвинеа голдфилдс».

География добычи расширялась. Золото нашли в районе реки Пурари, а с 1937 г. — в районе реки Сепик. Естественно, быстро увеличивались размеры золотодобычи. Если в 1926 г. было добыто 10,6 тыс. унций золота стоимостью 50,3 тыс. долл., то в 1928 г. — соответственно 113,9 тыс. стоимостью 512,4 тыс., в 1936 г.- 302,6 тыс. стоимостью 3,7 млн., а в 1938 г. — 410,1 тыс. унций стоимостью 4,1 млн. долл.

Поскольку золотодобывающие компании уплачивали австралийским властям в виде налога 5 % стоимости всего добытого золота, у администрации подмандатной территории появился источник дохода, по своему размеру значительно превышавший внутренние источники дохода колонии Папуа.

В 1939 г., например, доходы подмандатной территории Новая Гвинея составили 1 млн. долл., тогда как колонии Папуа — 290 тыс. долл. После 1926 г. подмандатная территория стала, так сказать, самоокупаемой. Но увеличение доходов в Новой Гвинее лишь в незначительной мере отразилось на положении коренного населения, ибо получаемые администрацией деньги шли главным образом на выплату жалования европейским чиновникам и бизнесменам.

Проблема с рабочей силой на подмандатной территории стояла еще острее, чем в Папуа, поскольку в Новой Гвинее развитие золотодобычи требовало большого числа рабочих рук.

Взамен утратившего силу германского законодательства австралийская управляющая власть ввела на подмандатной территории закон о труде, аналогичный действовавшему в Папуа. Но в нем имелись и некоторые отличия. Срок действия трудового контракта, как правило, устанавливался на три года, а не на один год, как в Папуа. Продолжительность рабочей недели составляла 55 часов (в Папуа —50). Минимальная зарплата равнялась 1 долл, в месяц (в Папуа не было фиксированного минимума зарплаты). Запрещалось нанимать рабочих в деревнях, расположенных на высоте более чем 3 тыс. футов над уровнем моря, так как жители горных районов, не знавшие, что такое малярия, попадая в зараженные ею места, в массе своей погибали.

Особо регулировался труд шахтеров и носильщиков: срок действия трудового контракта — 2 года; продолжительность смены—8 часов; зарплата— 1 долл, в месяц; максимальный груз для переноски — 50 фунтов.

Правда, все это оставалось только на бумаге. На деле процветали произвол и грубое насилие. Плантаторы и владельцы золотых приисков остро нуждались в рабочей силе, но сколько-нибудь сносных условий для рабочих создавать не собирались, и поэтому коренные жители не шли к ним. Аборигенов заставляли подписывать контракты насильно. В районе Атзера, например, 400 местных жителей были попросту «реквизированы» патрульными офицерами после того, как вербовщикам не удалось уговорить их добровольно подписать контракты. Этот факт стал известен, и австралийским властям пришлось назначить комиссию по расследованию инцидента.

Последняя установила, что подобные действия являются обычными в практике вербовки рабочей силы на подмандатной территории, что вербовщиков очень часто сопровождают представители управляющей власти, применяющие насилие, и что переводчики, находясь в сговоре с вербовщиками, переводят отрицательные ответы коренных жителей на вопросы представителей властей о заключении контрактов как положительные.

Вербовщики получали от владельцев золотых приисков по 40–50 долл, за каждого завербованного рабочего.

Несмотря на формальный запрет, на плантациях и приисках продолжали применять телесные наказания рабочих — коренных жителей, заключение их в тюрьму по малейшему поводу. Рабочие умирали от дизентерии и пневмонии. Проверка, проведенная департаментом здравоохранения в 1925 г., показала, что 50 % рабочих страдает болезнью бери-бери. Ежегодный уровень смертности составлял, по данным управляющей власти, 3,1 %.

Вербовка рабочей силы шла совершенно без учета нужд сельского хозяйства аборигенов. Правда, в законе о труде говорилось о праве администрации запрещать наем слишком большого числа рабочих в деревнях, чтобы не причинять ущерб местному сельскохозяйственному производству, но практически австралийская администрация не только не препятствовала, а всячески способствовала вербовке в значительных масштабах, хотя наем 15 % взрослого мужского населения уже рассматривался как максимальный. Такой предел был установлен, например, в Бельгийском Конго. На Новой Гвинее вербовалось до 20 %, а в некоторых областях и еще больше. В ряде деревень района Сепик ко времени второй мировой войны осталось около четверти всех взрослых мужчин.

В период между двумя мировыми войнами общее количество рабочих на европейских плантациях и приисках Новой Гвинеи почти удвоилось: с 28 тыс. в 1921 г. до 41 тыс. в 1940 г.

Коренные жители использовались не только на плантациях и приисках, но также и как матросы на кораблях, портовые рабочие, шоферы грузовиков и служащие магазинов в городах Новой Гвинеи. В Рабауле, самом крупном городе подмандатной территории, рабочих — коренных жителей — насчитывалось около 3,5 тыс. Именно в Рабауле в январе 1929 г. произошла первая в истории новогвинейского рабочего движения забастовка. Утром 3 января все рабочие и служащие из среды коренного населения, включая полицейских, не вышли на работу. Руководили забастовкой владелец шхуны Самасума и сержант полиции Рами. Они собрали бастующих в окрестностях Рабаула в католической и методистской миссиях.

Их наивный план заключался в том, чтобы вызвать в миссии европейских работодателей и обсудить с ними вопрос об увеличении зарплаты. Они полагали, что умиленные христианским смирением бастующих работодатели немедленно согласятся на это.

Бастующие напрасно прождали весь день и, не имея пищи, вернулись на работу.

Власти жестоко расправились с ними. 200 полицейских из 217 принимавших участие в забастовке, а также ее руководители были арестованы и заключены в тюрьму. Во время судебного процесса Самасума и Рами заявили, что они стремились только улучшить условия жизни их народов. Их приговорили к трем годам тюремного заключения.

Давая объяснения Постоянной мандатной комиссии Лиги Наций по поводу жестоких репрессивных мер в отношении бастующих Рабаула, австралийский делегат заявил: «Строгость была необходимой… Бастующие не имели вообще никаких оснований для выступления. Они были в значительной степени побуждены к этому несколькими агитаторами. Жестокие приговоры поэтому в отношении агитаторов предотвратят вероятность повторения в будущем подобных выступлений»[77].

Но забастовки не прекратились. В 1935 г. бастовали рабочие приисков в Эди-Крик, в 1938 и 1941 гг. — в Булоло. Управляющая власть ввела на подмандатной территории закон, по которому могла высылать из Новой Гвинеи тех лиц, чье присутствие рассматривалось как опасное «для мира, порядка и доброго управления».

Отношения между европейским населением и коренными жителями Новой Гвинеи все ухудшались. Люди, посещавшие в то время подмандатную территорию, отмечали вспышку «антитуземной истерии» у европейских колонистов и рост недоверия и подозрительности у коренных жителей. Европейские колонисты обвиняли христианских миссионеров в том, что те не держат в руках туземцев, а миссионеры ссылались на распущенность и равнодушие своей туземной паствы.

Своеобразным выражением недовольства коренного населения Новой Гвинеи своими управителями явилась все более активная поддержка им зародившегося в 30-х годах движения «культа карго», или «товарного культа». Его проповедники убеждали жителей в том, что, если те будут надлежащим образом готовиться, боги пошлют им или с неба, или морем во множестве товары, которыми пользуются белые. О моменте готовности возвестят либо небесные явления, либо голоса, причем, возможно, потребуется уничтожить обычные деревенские продукты, чтобы открыть дорогу новым товарам, с таким нетерпением ожидаемым коренными жителями.

Австралийская администрация отнеслась к распространению «культа карго» весьма неодобрительно и боролась с ним полицейскими методами. Проповедники «культа карго» арестовывались и подвергались тюремному заключению. Но движение не только не затихало, а получало все более широкое распространение.

В отношении туземного землевладения и землепользования австралийская администрация следовала германским образцам. Закон о земле 1922 г. сохранил, в сущности, без изменений соответствующие положения германского колониального законодательства.

Только австралийская администрация имела право приобретать землю у коренного населения. Полученные таким образом земельные участки отдавались в аренду на срок до 99 лет европейским колонистам. Следует подчеркнуть, что процесс приобретения земельных участков европейскими колонистами в Новой Гвинее шел значительно быстрее, чем в Папуа. К 1939 г. в Новой Гвинее более 900 тыс. акров земли находилось в руках европейцев, в то время как в Папуа европейцы владели 250 тыс. акров.

Хотя вся земельная площадь, принадлежавшая европейцам, составляла лишь 1,5 % общей площади подмандатной территории, коренные жители ощущали явную нехватку земли, поскольку европейские колонисты занимали лучшие участки, а земель на Новой Гвинее, пригодных для обработки, как мы уже отмечали, очень немного.

В ряде районов коренные жители начали копить деньги, чтобы выкупить проданные европейцам земельные участки. Это движение получило название «собачьего», так как аборигены считали, что европейские колонисты относятся к ним, как к собакам. И это совершенно не опасное для управляющей власти движение вызвало у австралийской администрации резко отрицательную реакцию. Оно было запрещено, а его руководители попали в тюрьму.

Что касается сельскохозяйственного производства коренного населения Новой Гвинеи, то оно носило тот же патриархальный характер, что и в период германского господства. Пожалуй, австралийская администрация еще меньше им интересовалась, чем ее предшественники-немцы.

Система просвещения на подмандатной территории осталась такой же, как в годы германского управления: школьное образование почти полностью находилось в руках христианских миссий, и уровень его был столь же низким. Правда, количество миссионерских школ постоянно росло. В 1922 г. их насчитывалось 616 (учащихся — 22 199), а в 1928 г. — 1288 (учащихся — 36 812). К началу второй мировой войны в миссионерских школах обучалось около 65 тыс., а в правительственных — всего 385 человек. Миссионерские школы не давали никакого образования: здесь знакомили с начатками грамоты и заставляли механически заучивать библейские тексты. Даже столь благожелательно настроенная к державам-мандатариям Постоянная мандатная комиссия Лиги Наций неоднократно отмечала равнодушие австралийской управляющей власти к вопросам образования на подмандатной территории. В 1939 г. один из членов Постоянной комиссии заявил, что «не знает другой такой подмандатной территории, где бы развитие системы образования шло так медленно».

Необходимо подчеркнуть, что сложившееся положение не было результатом случайного стечения обстоятельств. Европейское население Новой Гвинеи вообще выступало против получения образования коренными жителями; В 1929 г. директор департамента просвещения штата Квинсленд Б. Маккеннан после посещения Новой Гвинеи в своем отчете отмечал «враждебность белых поселенцев на территории к любой системе образования аборигенов». В том же 1929 г. европейские жители Рабаула воспрепятствовали отправке группы молодых новогвинейцев на учение в Австралию.

IV

Вторая мировая война пришла на Тихий океан в декабре 1941 г., когда японские войска неожиданно нанесли страшный удар по американской военной базе в Пирл-Харборе на Гавайских островах.

Развивая успех, японская армия в течение нескольких недель овладела почти всеми зависимыми территориями Океании. В январе 1942 г. японские войска вторглись на Новую Гвинею.

Хотя Австралия уже почти два с половиной года находилась в состоянии войны, подвластные ей территории на острове Новая Гвинея оставались фактически беззащитными. В Рабауле размещалось около батальона пехоты с двумя зенитными пушками и двумя орудиями береговой обороны. За день до вступления Японии в войну, в декабре 1941 г., в Порт-Морсби прибыл батальон милиции, а затем в начале января 1942 г. прибыло еще два батальона. На острове Манус находилось 12 солдат под командованием одного офицера. Конечно, несколько сот солдат не могли организовать сколько-нибудь серьезного сопротивления японскому вторжению.

Японцы нанесли удар крупными силами. Так, в Рабауле высадилось 5 тыс. солдат, которых поддерживали артиллерийский огонь кораблей военно-морского флота и бомбовые удары авиации. 23 января 1942 г. был захвачен Рабаул, а вскоре японцы оккупировали всю подмандатную территорию.

3 февраля они впервые бомбили Порт-Морсби. Семьи европейцев были эвакуированы из Папуа. 14 февраля 1942 г. власть в колонии перешла в руки военного командования во главе с генерал-майором Б. Моррисом. Леонард Муррей, который после смерти своего знаменитого дяди Д. Муррея в 1940 г. занял пост администратора Папуа, уехал в Австралию.

Японцы вторглись в Папуа в июле 1942 г., высадившись в Бука. За этим последовала битва в районе Коко-да, откуда японцы намеревались нанести удар по Порт-Морсби. Завязались кровопролитные бои. Вначале японским войскам удалось продвинуться вперед и подойти к Порт-Морсби на расстояние 32 миль. Но они были остановлены, а затем начали отступать. Дело в том, что к этому времени общая военная обстановка в южной части Тихого океана изменилась. 6 мая 1942 г. в крупном морском сражении в районе Большого Кораллового рифа военные корабли США нанесли японскому флоту тяжелое поражение.

Это, конечно, значительно охладило наступательный пыл японской армии, но она продолжала отчаянно сражаться. Японцы находились в Папуа до конца января 1943 г. К этому времени потери австралийских войск составили 1,5 тыс. убитыми (2,5 тыс. было ранено и 36,5 тыс. были тяжело больны). 30 января 1943 г. японские войска в Папуа потерпели окончательное поражение в Санананда. На Новой Гвинее высадились американские войска. Но до прекращения боевых операций на острове было еще далеко.

Сражения на Новой Гвинее и на сопредельных с нею островах продолжались с 1942 по август 1945 г., т. е. практически до подписания Японией акта о безоговорочной капитуляции, и были упорными и кровавыми.

В течение всего этого периода управление и Новой Гвинеей, и Папуа находилось в ведении австралийского военного командования, но осуществлялось через два специально созданных учреждения: Папуасский административный орган и Новогвинейский административный совет. Во главе их стояли соответственно лейтенант С. Эллиот-Смит и капитан Г. Таунсенд. В апреле 1942 г. эти учреждения были объединены в одно — Австралийский новогвинейский административный орган, сокращенно АНГАУ.

Сначала его власть распространялась лишь на Папуа, а после изгнания японцев с острова — и на Новую Гвинею.

Численность аппарата АНГАУ во много раз превышала численность гражданских управлений Папуа и Новой Гвинеи, существовавших в довоенное время. Если последние имели в своем распоряжении 430 человек, то в АНГАУ к концу 1944 г. работало более 2 тыс.

Главными направлениями деятельности АНГАУ были следующие: 1) помощь войскам, ведущим боевые операции (транспортировка грузов стратегического назначения, строительство взлетных полос и дорог, обеспечение войск проводниками, организация службы безопасности); 2) осуществление функций гражданского управления (судебно-полицейская деятельность, здравоохранение, просвещение); 3) наблюдение за местным производством.

В период ожесточенных боев с японскими войсками АНГАУ, естественно, почти целиком сосредоточивал внимание на своих военных функциях, затем все больше переключался на наблюдение за экономической жизнью Папуа и Новой Гвинеи.

Война оказала заметное влияние на жизнь населения этих территорий. Правда, не повсеместно. В глубинных районах о ней не знали, но в местах боевых операций коренные жители воочию увидели, как страшна и разрушительна современная война. Деревни уничтожались, люди гибли. Для снабжения армии забирались домашний скот и птица.

Около 5 тыс. коренных жителей Папуа и Новой Гвинеи были мобилизованы в армию и мужественно сражались бок о бок с австралийскими и американскими солдатами; они самоотверженно помогали австралийско-американским войскам и как проводники, и как носильщики, спасали летчиков со сбитых самолетов, доставляли раненых в госпитали, совершая для этого многокилометровый путь. Этих добровольных санитаров в войсках союзников называли тогда «курчавые ангелы».

Война, однако, была не только несчастьем для аборигенов Папуа и Новой Гвинеи, а и своеобразной школой. Они увидели во множестве белых людей, работали и сражались вместе с ними. Они поняли, что светлокожие пришельцы не одинаковы и не одинаково относятся к ним. До этого аборигены сталкивались лишь с жестокими белыми плантаторами и презиравшими их колониальными чиновниками, теперь же с австралийскими и американскими солдатами у них устанавливались дружеские связи. Коренные жители Папуа и Новой Гвинеи познакомились с современными машинами, разнообразными товарами. Они наблюдали сооружение военных баз с огромными складами. Многие втайне надеялись, что все эти сокровища будут оставлены на острове. Так, в сознание аборигенов входил неведомый, чужой, но уже сильно заинтересовавший их мир, благами которого они хотели пользоваться.

Если в ходе войны коренные жители Папуа и Новой Гвинеи открыли для себя новый мир, то, в свою очередь, внешний мир тоже, в сущности, только тогда и узнал об этих территориях. На протяжении нескольких лет мировая пресса сообщала никому не ведомые названия новогвинейских городов и деревень, тысячи семей в Австралии и США получали оттуда солдатские письма. Для многих из них эти трудно выговариваемые названия запомнились навсегда как места гибели сыновей, отцов, братьев.

По мере сокращения боевых действий жизнь входила в обычную колею. Возвращались плантаторы и владельцы приисков, АНГАУ предпринимал меры для возобновления производства, снабжения европейских колонистов местной рабочей силой. В мае 1943 г. было создано бюро по контролю за производством, председателем которого стал глава военной администрации. В течение первого года работы бюро в частное владение перешло 29 плантаций копры и 22 каучуковые плантации. Производство каучука превысило уровень 1940 г. К середине 1944 г. на плантациях работало 40 тыс. коренных жителей.

В октябре 1945 г. деятельность АНГАУ прекратилась, и возобновилась деятельность гражданской администрации.

Следует указать на то, что в ходе войны колониальные устремления австралийского правительства не только не ослабли, но, напротив, усилились. Ведя войну, оно не переставало думать о своем положении в Папуа и Новой Гвинее после прекращения военных действий. В 1941 г. было образовано самостоятельное федеральное ведомство по колониальным делам — министерство внешних территорий, а также исследовательский директорат, подчинявшийся премьер-министру и главнокомандующему австралийской армией, задачей которого являлась разработка планов послевоенного управления Папуа и Новой Гвинеей.

В феврале 1944 г. австралийский премьер-министр Д. Кэртин объявил о создании постоянного подкомитета в составе заместителя премьера, министров армии, иностранных дел, финансов и внешних территорий для подготовки и представления на рассмотрение парламента законопроекта об управлении Папуа и Новой Гвинеей. Этот законопроект был представлен парламенту в июле 1945 г. Уместно отметить, что интересы Австралии шли дальше Папуа и Новой Гвинеи. Она собиралась играть «особую роль» во всем Тихоокеанском бассейне в послевоенное время. Ее волновали судьбы всей островной системы Океании.

Именно это было поставлено во главу угла во время австралийско-новозеландских переговоров в Канберре в начале 1944 г. В последовавшем соглашении, подписанном 21 января 1944 г., акцент делался на проблемах послевоенного устройства на Тихом океане.

В соглашении декларировалось намерение обоих доминионов тесно сотрудничать в решении вопросов, касающихся проведения политики в бассейне Тихого океана, подчеркивалась необходимость создания оборонительной зоны, базирующейся на Австралию и Новую Зеландию и распространяющейся на цепь островов к северу и северо-востоку от Австралии до Западного Самоа и островов Кука.

Специальный пункт (статья 16-я) касался тихоокеанских островов. Боясь за судьбу своих владений в Тихом океане, Австралия и Новая Зеландия записали в соглашении, что в соответствии с общепринятыми международными нормами сооружение и использование во время войны какой-либо державой морских, сухопутных или военно-воздушных баз на территориях, находящихся под суверенитетом или контролем другой державы, не является само по себе основанием для территориальных претензий или установления права на суверенитет или контроль над этими территориями после прекращения военных действий.

В то же время, будучи не в силах скрыть свои территориальные вожделения в бассейне Тихого океана, оба доминиона заявили в соглашении, что использование вражеских тихоокеанских территорий «жизненно важно» для обеих стран и потому передача кому-либо суверенных прав на эти территории возможна «только с их согласия».

В соглашении Австралия и Новая Зеландия сообщали также о намерении создать специальную международную организацию для решения вопросов, касающихся Тихоокеанского бассейна, и приглашали все заинтересованные державы принять в ней участие. Пока же они договорились о том, что актуальными проблемами будут заниматься представители обеих стран.

Международная организация экономического характера появилась уже после окончания войны, 6 февраля 1947 г. Австралия, Новая Зеландия, Англия, Франция, США и Голландия подписали соглашение о создании Южно-тихоокеанской комиссии.

Во время второй мировой войны в Австралии у власти находилось лейбористское правительство. Оно предпринимало все для сохранения подвластных территорий, но, заботясь о своей «пролетарской» репутации, старалось показать, что единственной целью колонизаторской политики страны является альтруистская «забота о благе и развитии туземных народов». Поэтому, представляя в июле 1945 г. австралийскому парламенту законопроект об управлении Папуа и Новой Гвинеей, министр внешних территорий Э. Уорд говорил: «Нынешнее правительство считает, что территориям до японского вторжения уделялось недостаточно внимания, недостаточно выделялось средств для их развития, не удовлетворено оно также положением туземного населения. Прогресса можно достигнуть, только предоставив средства для лучшей организации здравоохранения, образования и приобщив туземцев к делу улучшения благосостояния их страны и косвенно к управлению ею». Неотложной задачей австралийского правительства, продолжал Э. Уорд, является восстановление хозяйства территорий, опустошенных в годы войны, и, более того, принимая во внимание стратегическое значение их для Австралии, оказание им широкой экономической помощи «с целью подъема уровня благосостояния туземцев»[78].

Парламент утверждает акт о создании единой администрации для Папуа и Новой Гвинеи, получающих теперь повое официальное название Территория Папуа — Новая Гвинея. Административным центром объединенной территории становится Порт-Морсби. Профессор сельскохозяйственных наук Квинслендского университета Д. Муррей (однофамилец, а не родственник Д. Муррея, администратора Папуа с 1907 по 1940 г.) назначается администратором Папуа — Новой Гвинеи.

Таким образом, австралийское правительство распорядилось судьбой Папуа и Новой Гвинеи еще до того, как вопрос о послевоенном статусе колоний и зависимых территорий был решен в мировом масштабе.

Впервые эти проблемы стали предметом обсуждения на Московской конференции 1943 г. Инициативу в постановке вопроса взяли на себя США. И это понятно. Также как и после первой мировой войны, Соединенные Штаты стремились к переделу колоний, к созданию в колониальных странах режима, отвечающего интересам американского капитала.

Внешне же все выглядело вполне добропорядочно. 24 октября 1943 г. делегация США представила проект Декларации Объединенных Наций по вопросу о национальной независимости. В ней говорилось, что «долг и цель Объединенных Наций, которые, благодаря событиям прошлого, стали ответственными за будущее колониальных стран, состоят в том, чтобы тесно сотрудничать с народами этих стран, подготовляя их к тому, чтобы они были способны получить статут национальной независимости…»[79]. С этой целью предлагалось «создать международную администрацию попечительства, состоящую из представителей Объединенных Наций и всех других наций, которые сейчас сотрудничают или могут сотрудничать впоследствии в развитии и осуществлении постановлений Атлантической Хартии. Эта администрация будет действовать через региональные советы, составленные из представителей стран, имеющих крупные интересы в соответствующих районах»[80].

Предложения США вызвали отрицательную реакцию со стороны делегации Англии, и проект Декларации был снят с обсуждения. Таким образом, уже первая попытка рассмотреть колониальный вопрос показала резкое расхождение во взглядах, предвещавшее острую борьбу в дальнейшем.

К обсуждению проблемы вернулись лишь на Сан-Францисской конференции 1945 г. Положение осложнялось тем, что ни на конференциях в Крыму и Думбартон-Оксе, ни на совещании министров иностранных дел четырех великих держав в период с 23 апреля по 4 мая 1945 г. эта проблема не затрагивалась. Если по другим вопросам послевоенного мирового устройства были выработаны согласованные предложения великих держав, то по колониальному вопросу государства представили свои индивидуальные проекты. Проекты подготовили США, Англия, Франция, Китай, Австралия.

Необходимо хотя бы коротко проанализировать их, ибо это покажет существо позиций империалистических держав в колониальном вопросе.

Целью опеки все проекты, за исключением английского, называли политическое, экономическое и социальное развитие народов подопечных территорий. В проектах США и Англии указывалось, что задача международной опеки — подготовка территории к самоуправлению; проекты Франции и Австралии не упоминали об этом; в китайском проекте содержалась фраза о «независимости и самоуправлении». Проекты Франции, Китая и США заявляли в той или иной форме о политике «открытых дверей» на подопечных территориях; в проекте же Англии говорилось лишь о том, что должны быть учтены интересы других держав в экономической, социальной, коммерческой областях, а также в вопросах безопасности.

Что касается сферы действия системы международной опеки, то проекты США, Англии и Китая включали в нее три категории территорий: 1) те, на которые были выданы мандаты Лигой Наций; 2) те, которые были отторгнуты от вражеских государств в результате второй мировой войны; 3) те, которые добровольно переданы под опеку государствам, взявшим на себя ответственность за их управление. Французский проект называл только бывшие подмандатные территории и территории, отторгнутые от врага.

Проекты США, Франции, Китая предусматривали передачу территорий под опеку лишь на основе соглашений об опеке, заключенных между прямо заинтересованными в этом государствами. США и Франция предлагали, чтобы эти соглашения утверждались Генеральной Ассамблеей или Советом Безопасности. По австралийскому проекту, территории передавались под опеку на основании соглашения между управляющей властью и Генеральной Ассамблеей ООН, без упоминания о «других заинтересованных государствах». В английском проекте вообще ничего не говорилось о методе передачи территорий под опеку.

Ни в американском, ни во французском проектах не шла речь о том, по какому принципу нужно выбирать управляющую власть. В английском проекте указывалось, что управление территорией должно осуществляться развитой нацией от имени Генеральной Ассамблеи ООН; в австралийском — определенным членом ООН; в китайском — либо самой ООН, либо одним или несколькими ее членами.

Все проекты содержали положение, обязывающее управляющую власть представлять ежегодные отчеты, но высказывались различные мнения о том, куда их направлять. Американский и французский проекты предлагали направлять Генеральной Ассамблее, китайский — Генеральной Ассамблее и Совету Безопасности, австралийский — в консультативную экспертную комиссию, английский — в Экономический и социальный совет.

Проекты США, Франции и Китая определяли в качестве одной из основных задач опеки сохранение международного мира и безопасности, но не устанавливали каких-либо конкретных обязательств управляющей власти в этом отношении. В английском проекте говорилось, что управляющая власть должна помочь территории начать играть свою роль в сохранении международного мира и безопасности, а также использовать местные силы и возможности для защиты и сохранения порядка на подопечной территории и для выполнения обязательств перед Советом Безопасности.

Все проекты содержали положения о создании специального органа по опеке. Но в определении правового характера этого органа были серьезные различия.

В австралийском и английском проектах предлагалось создать комиссию экспертов с чисто консультативными функциями подобно Постоянной международной комиссии Лиги Наций; в американском, французском и китайском проектах — совет, состоящий из равного количества представителей государств-опекунов и государств-неопекунов.

В американском, французском и китайском проектах указывалось, что именно Совет по опеке должен получать и рассматривать доклады о положении на подопечных территориях, проводить необходимые расследования, принимать петиции от местного населения.

Американский, французский и китайский проекты устанавливали две основные, с точки зрения проблемы безопасности, категории подопечных территорий: стратегические и нестратегические. Предусматривалось, что рассмотрение всех вопросов, касающихся стратегических территорий, возьмет на себя Совет Безопасности. В английском проекте отсутствовало подобное разделение.

Весьма характерно, что во всех проектах не упоминалось о сроках окончания опеки.

Таким образом, выявилось два подхода империалистических государств к решению вопроса об опеке, которые можно назвать американским и английским.

Существо английского подхода состояло в том, чтобы сохранить в неприкосновенности старую мандатную систему. Отсюда стремление изъять из сферы деятельности органов по опеке социально-политические вопросы, сделать Совет по опеке консультативным органом при Экономическом и социальном совете, исключить участие заинтересованных держав в разработке и принятии соглашения об опеке и т. д.

Позиция США определялась интересами американского капитала, стремлением его к мировому господству. Отсюда предложение установить на подопечных территориях режим «открытых дверей», не допустить Генеральную Ассамблею к решению дел на территориях, важных в военно-стратегическом отношении.

Меньше всего империалистические государства думали об интересах народов подопечных территорий. Кроме общих, трескучих фраз, в проектах не содержалось никаких положений, конкретно определяющих задачи и ответственность государств-опекунов, пути и методы политического, социального, экономического и культурного развития населения подопечных территорий. Не упоминалось даже о том, что целью опеки является помощь в достижении народами этих территорий независимости.

Советская делегация на Сан-Францисской конференции не выступила с отдельным проектом, а внесла 11 мая 1945 г. ряд поправок к американскому проекту. Делегация СССР предлагала считать целью опеки подготовку той или иной территории к получению ею не только самоуправления, но и полной государственной независимости; пополнить состав Совета по опеке представителями всех постоянных членов Совета Безопасности, хотя бы и но управляющих подопечными территориями; предоставить Генеральной Ассамблее (и Совету по опеке) право посылать своих представителей и инспекторов для контроля за исполнением ее указаний.

Однако империалистические державы не пошли по предложенному СССР пути. Стремясь преодолеть возникшие между ними разногласия и достигнуть выгодного решения, они начали срочные поиски компромисса.

Представитель США Гарольд Стассен предложил «рабочий проект». Этот проект состоял из двух частей. Первая часть, посвященная вопросам общей политики в отношении зависимых территорий, была взята из английского и австралийского проектов, а вторая, озаглавленная «Система территориальной опеки», основывалась на американском проекте. «Рабочий проект» лег в основу дискуссии и был одобрен с рядом поправок.

К наиболее существенным поправкам, улучшавшим проект, следует отнести включение слова «независимость», наряду со словом «самоуправление», при определении цели опеки; включение проекта о периодических инспекционных посещениях территорий, а также пункта о введении в состав Совета по опеке постоянных членов Совета Безопасности ООН. Все эти поправки, как уже указывалось, были внесены делегацией СССР.

В ходе дискуссии капиталистические государства показали свое действительное отношение к народам колониальных стран. Они активно выступали против любой поправки, носящей прогрессивный характер. Например, добились неприятия поправок, внесенных делегацией Египта о предоставлении Генеральной Ассамблее ООН права прекращать действие статуса опеки и объявлять территорию независимой, о передаче подопечной территории другой управляющей власти при нарушении прежней властью условий соглашения об опеке или в случае выхода из ООН, о необходимости учитывать желание населения подопечной территории при выборе управляющей власти.

Положения о международной опеке, разработанные на Сан-Францисской конференции, стали составной частью Устава ООН, вошедшего в силу 24 октября 1945 г. Но капиталистические государства смогли добиться такой расплывчатости формулировок, что в дальнейшем практически свелось на нет все положительное, что в них содержалось.

Для того чтобы лучше представить себе систему международной опеки, сравним ее с мандатной системой Лиги Наций.

Прежде всего необходимо отметить, что новая система имеет некоторые, хотя бы формальные преимущества* Если мандатной системе была посвящена только одна статья Устава Лиги (статья 22-я), то системе опеки посвящены 16 статей, объединенных в две главы. Система опеки по Уставу ООН, опять-таки формально, шире мандатной системы. Статья 77-я Устава ООН говорит о том, что она распространяется на: 1) подмандатные территории; 2) территории, отторгнутые от вражеских государств в результате второй мировой войны; 3) территории, добровольно включенные в систему опеки государствами, ответственными за их управление.

Созданный в соответствии со статьей 85-й Устава ООН Совет по опеке по своей правовой природе более ответственный орган, чем Постоянная мандатная комиссия. Если последняя была лишь консультативным органом, состоявшим из экспертов, не являвшихся представителями государств — членов Лиги Наций, то Совет по опеке состоит из членов ООН, а также представителей государств — постоянных членов Совета Безопасности. По статье 87-й Совету по опеке предписывается: 1) рассматривать отчеты, представленные управляющей властью; 2) принимать петиции и рассматривать их; 3) устраивать периодические посещения соответствующих территорий под опекой.

Увеличились возможности контроля за выработкой соглашений об опеке, поскольку статья 79-я указывает, что условия опеки для каждой территории, подлежащей включению в систему опеки, определяются соглашениями непосредственно заинтересованных государств и утверждаются либо Советом Безопасности (стратегические районы), либо Генеральной Ассамблеей (нестратегические районы).

Что касается индивидуальных соглашений, которые должны были занять важное место в системе опеки, то они явились не шагом вперед по сравнению с мандатами, а в известном смысле даже шагом назад.

Ни в одном из них не было сказано о том, что целью опеки является достижение независимости. Везде повторялась статья 76-я (Ь) (или ссылка на нее) с ее неопределенным выражением «самоуправление или независимость». Кроме того, в Уставе отсутствовало определение понятия «непосредственно заинтересованные государства», а именно они должны были разрабатывать индивидуальные соглашения.

В разделах Устава ООН, посвященных опеке, не предусматривались сроки заключения соглашений об опеке, а принцип обязательности включения в систему опеки первых двух категорий территорий (подмандатные и отторгнутые от вражеских государств) не был сформулирован со всей определенностью.

Что же касается пункта 1(c) статьи 77-й о добровольной передаче под опеку территорий государствами, ответственными за их управление, которым так гордятся буржуазные юристы, рассматривая его как украшение новой системы, то он ни разу не был применен на практике. Ни одно из колониальных государств не воспользовалось предоставленной ему возможностью.

В Уставе ООН нигде четко не сказано о том, что целью опеки является оказание помощи в достижении независимости подопечным территориям.

Статья 76-я (Ь), родившаяся в результате компромисса, определяла цель опеки следующим образом: «Способствовать политическому, экономическому и социальному прогрессу территории под опекой, прогрессу в области образования и развитию в направлении к самоуправлению или независимости в зависимости от специфических условий на каждой территории, с учетом свободно выраженного желания этих народов, и в соответствии с условиями каждого соглашения об опеке…» (курсив наш. — К. М.).

В подобном тексте указание о достижении независимости как цели опеки превращается в пустую фразу.

Таким образом, положение народов подопечных территорий практически ничем не отличается от положения народов территорий, деликатно называемых в Уставе ООН «несамоуправляющимися», иначе говоря — колоний. Ведь в статье 73-й (b) государства, «которые несут или принимают на себя ответственность за управление этими территориями», также обязываются «развивать самоуправление». Юридически же положение подопечных территорий хуже, чем положение подмандатных территорий типа «А», поскольку последние временно признавались в качестве независимых наций.

Функции международной системы опеки осуществляются Генеральной Ассамблеей ООН, Советом Безопасности, Советом по опеке и управляющими властями. Компетенция этих четырех органов в отношении соглашений об опеке над территориями, не отнесенными к числу стратегических, определена в главе XII Устава ООН; Генеральная Ассамблея должна: 1) принимать отчеты, представляемые управляющей властью; 2) принимать петиции и рассматривать их, консультируясь с управляющей властью, 3) устраивать периодические посещения соответствующих подопечных территорий в согласованные с управляющей властью сроки; 4) предпринимать упомянутые и другие действия в соответствии с условиями соглашения об опеке.

Совет Безопасности выполняет все функции ООН в отношении соглашений по опеке над территориями, имеющими стратегическое значение.

Совет по опеке действует под руководством Генеральной Ассамблеи и помогает ей в выполнении возложенных на нее обязанностей в отношении подопечных территорий.

На основании статьи 22-й Устава, разрешающей Генеральной Ассамблее образовывать такие вспомогательные органы, какие она сочтет необходимыми, был создан Комитет по опеке, или так называемый четвертый комитет Генеральной Ассамблеи. Этот орган обсуждает все вопросы, которые относятся к несамоуправляющимся территориям и выносятся на рассмотрение Генеральной Ассамблеи. Рекомендации его не имеют, естественно, самостоятельного значения и для того, чтобы стать таковыми, нуждаются в утверждении их Генеральной Ассамблеей.

Совет по опеке состоит только из членов ООН. В него входят: 1) члены ООН от стран, управляющих подопечной территорией; 2) постоянные члены Совета Безопасности от стран, не управляющих подопечными территориями; 3) такое число других членов ООН, избранных Генеральной Ассамблеей на трехгодичный срок, которое может оказаться необходимым для обеспечения того, чтобы общее число членов Совета распределялось поровну между членами ООН от стран, управляющих и не управляющих подопечными территориями.

Наблюдение ООН за выполнением соглашений об опеке осуществляется следующим образом: 1) рассматриваются ежегодные доклады управляющих властей; 2) рассматриваются петиции; 3) посылаются инспекционные миссии.

Если руководящими и контролирующими органами международной системы опеки являются Генеральная Ассамблея, Совет Безопасности и Совет по опеке, то практическое осуществление опеки возложено на управляющую власть. Поэтому естественно было бы ожидать, что Устав ООН определит основные обязанности управляющей власти. Однако этого не случилось.

Подвластные Австралии территории на острове Новая Гвинея были отнесены к разным категориям зависимых стран: Папуа — к «несамоуправляющимся территориям», а Новая Гвинея — к «подопечным территориям». Соглашение о передаче Новой Гвинеи под опеку Австралии было заключено 13 декабря 1946 г. Но, как мы видели, за полтора года до этого австралийское правительство уже распорядилось судьбой своей бывшей подмандатной территории.

V

После официального провозглашения «опеки» над Новой Гвинеей австралийское правительство не только не внесло каких-либо вытекающих из соглашения изменений в действовавшую систему совместного управления территорией Папуа — Новая Гвинея, а, напротив, закрепило ее в Акте о Папуа — Новой Гвинее, принятом австралийским парламентом в 1949 г.

Лейбористское правительство Австралии не уставало заявлять о своей преданности идее «благородного руководства отсталыми народами» для достижения ими независимости.

Еще в декабре 1944 г., когда только начинались переговоры между державами антигитлеровской коалиции о послевоенной судьбе колоний, Австралия в совместном с Новой Зеландией заявлении указывала на то, что доктрина опеки должна рассматриваться «применимой в принципе ко всем колониальным территориям на Тихом океане и повсюду» и что «основной целью опеки является поднятие уровня благосостояния туземных народов и их экономическое и политическое развитие»[81].

В августе 1946 г. Д. Чифли, сменивший умершего Д. Картина на посту премьер-министра Австралии, заявил: «Мы признаем и с радостью принимаем на себя главную обязанность, определенную в Уставе ООН, — способствовать благосостоянию и прогрессивному развитию коренных жителей Новой Гвинеи»[82].

10 декабря 1949 г. на общих парламентских выборах лейбористская партия потерпела поражение и к власти в стране пришла либерально-аграрная коалиция. Новый кабинет министров был сформирован из представителей Либеральной и Аграрной партий. Премьер-министром стал Роберт Мензис. Либерально-аграрная коалиция продержалась у власти почти четверть века, до октября 1972 г.

Новое правительство устами министра внешних территорий П. Спендера так сформулировало принципы политики правительства в отношении Папуа — Новой Гвинеи: «1) улучшение благосостояния, развитие туземных народов и содействие их участию в преумножении богатств территории; 2) максимальное использование ресурсов территории для удовлетворения ее собственных нужд, нужд Австралии и других стран…»[83].

В начале 1952 г. П. Хэзлак, ставший министром внешних территорий, сделал следующее витиеватое заявление об отношении Австралии к ее подопечной: «Новая Гвинея не является ни колонией, ни зависимой территорией; она находится в экспериментальной стадии чего-то, что мир до сих пор еще не видел… это попытка кооперации и взаимного сотрудничества между двумя народами; опекунство, в котором должны выжить и опекун, и опекаемый»[84]. Что же касается возможной даты предоставления территории независимости, то австралийские государственные деятели ничего обнадеживающего на этот счет не говорили, традиционно ссылаясь на свои альтруистические чувства.

Так, премьер-министр Австралии Мензис, выступая по телевидению 31 июля 1962 г., в ответ на рекомендации Совета по опеке ООН об ускорении процесса достижения самоуправления подопечной территорией Новая Гвинея заявил: «Мы несем большую ответственность за Новую Гвинею. Было бы преступным актом бросать ее на произвол судьбы»[85]. Ему вторил П. Хэзлак, который при обсуждении в мае 1963 г. в австралийском парламенте Закона о Папуа — Новой Гвинее указал, что требование о предоставлении Папуа и Новой Гвинее самоуправления к 1970 г. или к другой дате является нереальным и правительство отвергает его. «Я решительно заявляю перед парламентом, — подчеркнул он, — что правительство не планирует прекращения опеки к этой или любой другой дате…»[86]

В январе 1964 г. на открытии летней школы Совета по обучению взрослых в Папуа — Новой Гвинее Хэзлак сказал, что Австралия по-прежнему отказывается объявить дату предоставления самоуправления этим территориям.

В начале апреля 1969 г. министр внешних территорий Бернс заверил, что в предстоящее семилетие австралийское правительство не намерено предпринимать какие-либо серьезные шаги в области политического развития Папуа — Новой Гвинеи. «С моей точки зрения, — откровенно признавался министр, — не должно быть сколько-нибудь значительного конституционного развития территории».

Таким образом, Австралия не думала что-либо менять в старых колониальных методах управления территорией, в какой-то мере считаться с принципами Устава ООН.

Вся полнота власти сосредоточивалась в руках администратора, при котором находился Исполнительный совет, состоявший из 9 должностных лиц, назначавшихся генерал-губернатором Австралии. Под общим руководством администратора функции управления осуществлялись 14 департаментами. Территория была разделена на 9 округов, каждый из которых управлялся окружным комиссаром, являвшимся представителем администратора и главным должностным лицом, ответственным за общее управление департаментами и координацию их деятельности в пределах данного округа.

В Законодательный совет Папуа — Новой Гвинеи входили администратор, 15 должностных лиц, 3 выборных члена, 3 назначаемых члена, 3 назначаемых члена от христианских миссий, 3 члена, назначаемых от коренных жителей, причем двое от подопечной территории. Все члены совета (за исключением трех выборных) назначались генерал-губернатором по представлении администратора.

Законодательный совет был уполномочен издавать декреты, касавшиеся поддержания законности, порядка и обеспечивавшие надлежащее управление территорией. Они вступали в силу после утверждения их администратором, но некоторые декреты не могли утверждаться администратором и представлялись на утверждение генерал-губернатору.

Нетрудно видеть, что система управления строилась таким образом, чтобы всю полноту власти безраздельно сосредоточить в руках управляющей власти, свести на нет участие в управлении представителей коренного населения. Даже такой орган, как Законодательный совет, члены которого столь строго отбирались австралийскими властями и который ни в коей мере не мог называться представительным, обладал ничтожными полномочиями, все принимаемые им акты подлежали последующему утверждению управляющей властью.

Требование увеличить число представителей от коренного населения в Законодательном совете настойчиво выдвигалось аборигенами. Совет по опеке многократно рассматривал эту проблему на своих сессиях и «выражал надежду», что управляющая власть внемлет голосу народа Новой Гвинеи. В адрес выездной миссии ООН, посетившей территорию в 1959 г., поступили многочисленные заявления от коренных жителей относительно их представительства в Законодательном совете.

На вопрос членов выездной миссии о том, почему не расширяется представительство коренных жителей в Законодательном совете, министр внешних территорий Австралии, тот член австралийского кабинета, на которого возложено проведение правительственной политики в Новой Гвинее, ответил, что прежде всего нелегко найти таких коренных жителей, которые были бы способны принимать активное участие в работе совета. «Каждый раз, — говорил министр, — как встает вопрос о назначении коренных жителей в члены совета, оказывается трудным делом найти подлинно компетентных представителей ввиду того, что некоторые из лучших элементов коренного населения являются государственными служащими и, как таковые, не имеют права состоять членами совета. Среди остальных насчитывается не более двенадцати человек, которые имеют достаточный опыт в выступлении на собраниях или достаточно осведомлены о делах, чтобы принимать активное участие в работе Законодательного совета»[87].

Столь циничное заявление члена австралийского правительства хорошо иллюстрирует действия управляющей власти по подготовке народа Новой Гвинеи к получению самоуправления и независимости. Среди почти полуторамиллионного населения территории после долгих лет австралийского управления невозможно, по мнению министра, найти нескольких человек для включения в состав Законодательного совета! Среди народа весьма способного, о чем свидетельствовал еще в прошлом веке замечательный русский ученый Н. Н. Миклухо-Маклай, хорошо его изучивший.

Даже выездная миссия ООН, возглавлявшаяся чанкайшистом, следующим образом выразила свое отношение к заявлению министра: «Миссия считает, что администрация проявляет излишнюю консервативность в предъявляемых ею к коренным жителям требованиях в отношении их квалификации для назначения в Законодательный совет. С ее точки зрения, администрация ничем особенно не рискует, если новый член совета не будет обладать достаточным опытом в публичных выступлениях, не будет осведомлен о делах или же окажется не в состоянии принимать активное участие в работе совета. Никакого вреда, по мнению миссии, не будет в том, что во время периода обучения, который администрация считает для них необходимым, все большее число коренных жителей будет знакомиться с парламентской практикой и порядками Законодательного совета. Миссия полагает, что работа в совете позволит им приобрести необходимый опыт и знания. Она уверена в том, что на подопечной территории есть лица, которые оказались бы в совете более чем номинальными членами, и надеется, что при намеченном пересмотре состава совета число его членов из коренного населения будет увеличено»[88].

Проводя свою административную политику, австралийские власти не считались с интересами и нуждами коренного населения территории. Это приводило к кровавым последствиям. Характерен эпизод, происшедший в деревне Навунерам вблизи Рабаула.

В 1958 г. управляющая власть ввела в Новой Гвинее личный налог. Население Навунерама отказалось его платить. Тогда 23 июня должностные лица на основании приказа попытались взять товары вместо налога. Население Навунерама отняло их. После этого управляющая власть приняла решение о том, чтобы употребить силу для поддержания «порядка» и «законности» и начать судебное преследование лиц, отказавшихся платить налог. Суд в составе представителей департамента по делам коренного населения собрался 4 августа в деревне Навунераме. Жителям деревни еще раз приказали уплатить налог. Когда те снова отказались, полиция приступила к арестам. Встретив сопротивление населения, полицейские открыли огонь. Полилась кровь жителей деревни.

В 60-х годах также наблюдались случаи отказа коренных жителей платить налоги, устанавливаемые австралийской администрацией. Управляющая власть жестоко карала за это. Так, лишь среди жителей небольшого острова Лавонгай (Новый Ганновер) было арестовано и осуждено около 150 человек. Однако островитяне продолжали упорствовать. Тогда на остров был послан отряд полиции. Население организовало демонстрацию, против которой полиция применила слезоточивые бомбы, а затем произвела новые аресты.

На острове Новая Британия австралийские власти ввели в совет племени толай европейцев. Коренные жители восприняли этот акт как дальнейшее усиление господства колонизаторов. В знак протеста они провели мирные демонстрации. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы ввести на остров почти тысячу полицейских и начать массовые аресты.

Под воздействием выступлений коренных жителей территории и критики в ООН управляющая власть вынуждена была объявить в этом отдаленном уголке мира наступление эры «реформ».

Изменения в органах управления территорией свелись к следующему. Исполнительный совет был заменен Администраторским советом. В него вошли администратор, три официальных члена Законодательного совета и три неофициальных, из которых, по крайней мере, два должны были быть выборными. Законодательный совет, по новому положению, состоял из администратора, 14 официальных членов, 12 выборных и 10 назначаемых членов; 6 выборных представляли коренных жителей территории и 6 — некоренных, 5 назначаемых членов являлись лицами, проживающими на подопечной территории, 5 — коренными жителями.

Хотя благодаря этим «реформам» несколько увеличивалось число выборных представителей в центральных органах управления территории, положение, по существу, никак не менялось и целиком сохранялась политика дискриминации в отношении коренного населения. Достаточно сказать, что почти 1,5 млн. коренных жителей имели в Законодательном совете 11 представителей, а 15 тыс. иностранцев — 26. Компетенция Законодательного совета по-прежнему не была расширена, и он по-прежнему оставался в полной зависимости от австралийских властей.

Управляющая власть не предпринимала сколько-нибудь серьезных мер для подготовки лиц из среды коренного населения к государственной службе. Индийский представитель в Совете по опеке справедливо отмечал в своем выступлении на 27-й сессии совета в июле 1961 г., что «общее число служащих-новогвинейцев все еще невелико и им до сих пор не удается занять крупных постов в государственном аппарате»[89].

В апреле-мае 1962 г. выездная миссия ООН (миссия Фута) посетила подопечную территорию Новая Гвинея. По ее докладу Совет по опеке в июле 1962 г. вынес рекомендации, существо которых в области политической сводилось к тому, чтобы избрать к концу 1963 г. новый Законодательный совет в составе 100 человек в основном из представителей коренного населения. Премьер-министр Австралии Мензис, выступая по телевидению 31 июля 1962 г., назвал это предложение лишенным смысла.

Решения Генеральной Ассамблеи ООН о скорейшей ликвидации колониального режима правительство Австралии не выполняло, ссылаясь на свои «высокие обязательства» в отношении островитян. Однако делать это стаио-вилось все труднее, и ему пришлось начать политические маневры.

В 1963 г. австралийский премьер-министр Мензис посетил Папуа — Новую Гвинею с целью показать, что Австралия «воспринимает свою ответственность серьезно»[90].

В этом же году австралийский парламент принял Закон о Папуа — Новой Гвинее, вносивший изменения в организацию законодательного и исполнительного органов территории.

Закон 1963 г. предусматривал создание вместо Законодательного совета Палаты ассамблеи, состоявшей из 64 членов: 10 официальных назначались австралийскими властями из числа правительственных чиновников, 10 других членов из числа европейцев избирались в закрытых округах, где кандидатуры выставлялись только европейцами, остальные 44 члена избирались в открытых округах, где кандидатуры выставлялись как европейцами, так и коренными жителями.

Для кворума в палате достаточно было присутствия 22 членов. Решение принималось простым большинством (в законе, правда, не говорилось, имелся ли в виду полный состав палаты или установленный кворум). Решения палаты утверждались администратором территории. Он мог отклонить принятое решение и вернуть его на новое рассмотрение. Все решения палаты по наиболее важным вопросам, а также те, которые, по мнению администратора, не находились полностью в соответствии с договорными обязательствами правительства Австралии и обязательствами австралийского правительства по соглашению об опеке, передавались на утверждение генерал-губернатора Австралии. Генерал-губернатор имел право в течение шести месяцев утвердить то или иное решение, отклонить его или возвратить администратору со своими рекомендациями и поправками.

Из компетенции Палаты ассамблеи полностью исключались вопросы обороны, государственной службы, условий найма местных жителей, распределения земли, иммиграции и высылки, даже некоторые вопросы брачно-семейных отношений (например, расторжение брака). Все они решались австралийским правительством.

Исполнительный совет, который находился при администраторе, по закону 1963 г. состоял из администратора и 11 членов, в том числе 7 неофициальных (5 из которых были коренными жителями).

В период предвыборной кампании один из кандидатов в члены Палаты ассамблеи от коренных жителей — Оала Раруа, выступая в округе Порт-Морсби, подчеркнул, что «Австралия вынуждена была пойти на учреждение в Папуа и Новой Гвинее парламента под нажимом Организации Объединенных Наций»[91].

Но в то же время совершенно очевидно, что, идя на некоторые уступки, австралийское правительство сохраняло в неприкосновенности общее положение. Это ясно и буржуазным ученым. Так, анализируя маневры австралийского правительства с реорганизацией законодательного органа Папуа — Новой Гвинеи, американский исследователь М. Лейфер писал: «Парламент, судя по недавним предложениям, может быть лишь фасадом, имитирующим то белое здание в Канберре, которое само в весьма многих отношениях является только фасадом»[92].

Вполне понятна неудовлетворенность коренных жителей территории новым законом. Об этом убедительно сказал во время своего пребывания в Австралии в январе 1963 г. член Законодательного совета, представитель коренных жителей Джон Гиз: «Вы можете спросить меня, что я предлагаю. Во-первых, бóльшая часть решений по политическим вопросам должна приниматься не в Канберре, а в Порт-Морсби. Во-вторых, представители коренного населения должны принимать участие в законодательной деятельности на самой ранней стадии… Эти изменения должны быть сделаны немедленно. Необходимо приблизить время создания собственного ответственного правительства»[93].

Однако австралийское правительство на дальнейшие уступки не пошло. Реакция Совета по опеке на действия Австралии вследствие позиции, занятой колониальными державами и сочувствующими им членами совета, была вялой.

Лишь представитель Советского Союза выступил с разоблачением лицемерных действий австралийского правительства. «Власть Палаты ассамблеи, — заявил он, — чрезвычайно ограничена, поскольку генерал-губернатор и австралийское правительство полностью контролируют территорию и имеют право изменять любой закон, принятый палатой, или налагать на него вето… Если палате не будет дана власть утверждать законы и регулировать жизнь на территории и если она не будет выполнять законодательные функции, а австралийские власти в то же время сохранят свою неограниченную власть над территорией, существо происшедших изменений будет весьма слабым и Палата ассамблеи будет фактически орехом без ядра… Основная проблема политического развития территории — создание представительного парламента, наделенного всей полнотой власти, который явится краеугольным камнем будущего независимого государства, — осталась нерешенной»[94].

Советский представитель внес проект резолюции на 1239-е заседание Совета по опеке. В ее преамбуле выражалось сожаление в связи с тем, что управляющая власть не предприняла необходимых шагов для передачи всей власти народу территории в соответствии с § 5 Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам, принятой на XV сессии Генеральной Ассамблеи 14 декабря 1960 г. В постановляющей части проекта резолюции предлагалось: 1) подтвердить неотъемлемое право народа Папуа и Новой Гвинеи на самоуправление и получение независимости в соответствии с Декларацией; 2) потребовать от управляющей власти выполнения постановления Декларации в Папуа и Новой Гвинее как можно скорее и во всяком случае не позднее, чем к 20-й годовщине ООН; 3) призвать управляющую власть принять срочные меры для передачи всей законодательной власти на территории Палате ассамблеи и исключить дискриминационные пункты в отношении коренного населения из избирательного закона; 4) просить Генерального секретаря ООН дать указание директору информационного центра в Порт-Морсби довести эту резолюцию до сведения народа Папуа и Новой Гвинеи.

Колониальные державы добились отклонения этого проекта резолюции.

Выборы в Палату ассамблеи состоялись в феврале-марте 1964 г. Недовольное новым законом коренное население территории в ряде мест, по существу, бойкотировало выборы, причем использовало весьма своеобразные формы. Так, на Новой Ирландии возникло движение, названное «культом Джонсона». Подавляющее большинство избирателей отказалось голосовать за выставленных кандидатов, заявив, что они желают иметь своим представителем в палате только президента США Джонсона, поскольку, по их мнению, лишь тогда им удастся успешно отстаивать свои права. Несмотря на нажим властей, в голосовании приняло участие всего лишь 25 % избирателей.

В 1965 г. подопечную территорию Новая Гвинея посетила выездная миссия ООН. В беседах с прибывшими многие члены Палаты ассамблеи прямо высказывали недовольство ходом политического развития территории. Они в один голос заявили о необходимости принятия конституции, предусматривающей расширение прав коренного населения, ибо «в противном случае территория будет иметь неприемлемую форму самоуправления, навязанную ей администрацией»[95].

Во время дебатов, развернувшихся на заседании Палаты ассамблеи 22 января 1965 г., многие ее члены высказались за создание специального комитета по политическим делам для разработки проекта конституции территории.

Представители коренного населения в палате упорно подчеркивали, что любая конституция для Папуа и Новой Гвинеи должна разрабатываться на самой территории и основываться на воле народа. Нельзя допустить, чтобы Папуа и Новая Гвинея оказались в таком положении, когда у них не будет другого выбора, кроме принятия конституции, спешно составленной в Канберре. Они также говорили о том, что недопустимо управлять специальным комитетом по политическим делам из Канберры. Он обязан подчиняться только Палате ассамблеи Папуа и Новой Гвинеи. И это несмотря на то, что австралийские власти во время выборов позаботились о подборе достаточно лояльных по отношению к ним членов палаты — представителей коренного населения. Кроме того, управляющая власть проявила необычную щедрость: члены палаты получили весьма высокий по местным условиям оклад — 950 ф. ст. в год плюс 5 ф. ст. и 5 шилл. за каждый день работы палаты и еще ряд вознаграждений и льгот. Десять членов палаты, включая лидера выборных членов Гиза и его заместителя То лимана, имели дополнительный оклад — 1300 ф. ст. в год.

При всей благожелательности, проявленной миссией ООН к управляющей власти, она не могла не отметить отсутствие действительного желания у последней способствовать политическому развитию территории и получению ею самоуправления, не говоря уже о независимости: австралийские власти по-прежнему не предоставляли коренным жителям сколько-нибудь важных постов в административном аппарате. «Имеется лишь несколько новогвинейцев, занимающих значительные посты в администрации и ни одного на ключевых позициях, — говорится в отчете миссии. — В сфере исполнительной власти ожидается, что один туземный чиновник станет помощником районного начальника в 1967 г. и три — к 1969 г. В настоящее время имеются три туземных патрульных офицера и семь туземных патрульных офицеров подготавливаются. С другой стороны, исполнительная власть и ключевые позиции гражданской службы находятся полностью в руках управляющей власти»[96].

В своих выводах, составленных в весьма осторожных выражениях, миссия все же вынуждена была отметить: «Не должно иметь места дальнейшее неоправданное промедление в деле проведения мер, направленных на прекращение существования прямой формы управления… Наиболее достойные представители коренного населения должны более активно участвовать во всех сферах жизни территории вместо того, чтобы пассивно ежедневно ожидать, когда администрация удвоит свои усилия по претворению в жизнь планов, нужных им. Единственный способ научиться плавать — это войти в воду. Успех не наступит с первой попытки, но повторяющиеся попытки развивают самосознание… По мнению миссии, осуществление подобных действий, по-видимому, ускорило бы гармоничный переход территории на новую ступень. Образованная молодежь страны не будет, вероятно, действовать так же, как старшие, чьи желания являются неизбежно более ограниченными…»[97].

В этой связи миссия предложила, чтобы «управляющая власть и Палата ассамблеи пришли к соглашению, в силу которого последняя действительно будет в состоянии осуществлять те мероприятия, ради которых она создана»[98]. Миссия также рекомендовала «немедленно найти среди коренных жителей территории тех, чья квалификация позволяет назначить их на важные посты в центральной и окружной администрации после кратковременной подготовки» и «вообще принять специальные и экстренные меры… для подготовки коренных жителей территории к занятию ключевых позиций на гражданской службе»[99].

Под давлением мировой общественности и в связи с усилением на территории движения за получение самоуправления, австралийские власти пошли на дальнейшее расширение представительства коренного населения в Палате ассамблеи. Выборы в палату в феврале-марте 1968 г. проходили уже иначе. Общее количество членов палаты увеличилось с 64 до 94, представителей местных жителей стало 69 вместо 44.

Одновременно претерпел реорганизацию высший исполнительный орган территории — Исполнительный совет, он был преобразован в Совет при администраторе.

В 1968 г. была принята поправка к Закону о Папуа — Новой Гвинее, согласно которой в системе управления территорией создавалось семь департаментов, возглавлявшихся членами Палаты ассамблеи, возведенными в ранг министров. Назначение министров происходило следующим образом. После консультаций между Комитетом по назначениям Палаты ассамблеи и администратором территории составлялся список кандидатов. Этот список передавался на утверждение палаты, а затем направлялся в австралийское министерство по делам внешних территорий, которое и принимало окончательное решение.

В 1968 г. была принята и другая поправка, согласно которой Совет при администраторе вновь заменялся Исполнительным советом при администраторе. Последний состоял теперь из администратора (председателя совета), трех официальных членов Палаты ассамблеи, назначенных австралийским министром по делам внешних территорий (по представлению администратора), и семи руководителей департаментов (министров). Министру по делам внешних территорий предоставлялось право назначать в совет (по представлению администратора) одного выборного члена Палаты ассамблеи.

В качестве местных органов управления в Папуа— Новой Гвинее с 1950 г. начали создаваться районные советы. В 1950 г. на территории Папуа существовал только один совет, состоявший из 17 членов. Его деятельность распространялась на район с населением в 2,5 тыс. человек. Через 15 лет в Папуа уже существовало 37 советов, состоявших из 923 членов. И их деятельность распространялась на районы с населением 308,3 тыс. человек. К 1970 г. число местных советов возросло до 52, а количество их членов — до 1324. В районах деятельности советов проживало 520,9 тыс. человек. Положение в Новой Гвинее было совершенно аналогичным: в 1950 г. — один совет, через 15 лет — 72, в которых работало 2089 человек. Деятельность советов распространялась на районы с населением 879,9 тыс. человек. К 1970 г. существовало 90 советов, в которых работало 2711 человек. В районах их действия проживало 1,5 млн. человек.

Однако эти изменения в системе управления не привели к развитию самоуправления в Папуа — Новой Гвинее. Посетившая территорию в 1968 г. выездная миссия ООН прямо это констатировала.

В принципе политическое положение территории оставалось таким же, как во времена У. Мак-Грегора, существо управления которого характеризует следующая колоритная сценка. «Однажды во время заседания Законодательного совета, — вспоминал А. Монктон в книге «Из опыта деятельности управляющей власти в Новой Гвинее», — несколько его членов спросили Мак-Грегора смелее, чем обычно: «Что случится, ваше превосходительство, если совет разойдется с вами во мнении?» «Люди, — ответил сэр Уильям, — результат будет тот же»[100].

Недовольство коренного населения системой австралийского управления территорией росло из года в год. В период выборных кампаний в Палату ассамблеи в Папуа — Новой Гвинее возникали политические группировки, выступавшие за немедленное предоставление территории самоуправления. Наиболее сильной среди них оказалась Объединенная партия Папуа и Новой Гвинеи, сокращенно — Пангу пати, проведшая в 1968 г. в Палату ассамблеи 11 своих членов.

Кроме Пангу пати, существовали еще Объединенная демократическая партия, Аграрная партия территории, Всеобщая партия, Новогвинейская партия сельскохозяйственных реформ, Национальная прогрессивная партия. К 1970 г. из этих партий сохранились Пангу пати, Объединенная демократическая партия, Национальная прогрессивная партия и возникли (в 1969 г.) две новые политические организации: Меланезийский независимый фронт и Объединенное политическое общество.

Несмотря на препятствия, чинимые австралийскими властями, на территории росло профсоюзное движение. В 60-х годах в Папуа — Новой Гвинее проходили забастовки рабочих и служащих из среды коренного населения с требованием улучшить условия труда. В 1970 г. на территории действовали 34 профсоюзные организации, объединявшие 19,1 тыс. членов.

VI

Экономическая жизнь Папуа — Новой Гвинеи, так же как и политическая, не претерпела сколько-нибудь существенных изменений к лучшему в течение первых двух десятилетий после окончания второй мировой войны. Высокоторжественные заявления австралийского правительства, как лейбористского состава, так и либерально-аграрного, относительно намерений развивать Папуа — Новую Гвинею оставались на бумаге.

Совет по опеке многократно рассматривал состояние экономики территории и обязывал австралийское правительство принять меры к развитию промышленности и сельского хозяйства.

Несмотря на это, промышленность продолжала находиться в зачаточном состоянии.

Управляющая власть объявила, что намерена сосредоточить главное внимание на развитии сельского хозяйства Новой Гвинеи, поскольку это создает основу для развития всего народного хозяйства, для удовлетворения потребностей все увеличивающегося населения.

Представители австралийского правительства заявили даже о разработке перспективных планов развития экономики Папуа — Новой Гвинеи (оказалось, что их не существовало). «Во время своих бесед с администратором в Порт-Морсби и с государственным министром по делам территорий в Канберре миссия была поражена отсутствием общего плана развития», — отмечалось в докладе выездной миссии ООН 1959 г.[101]

Большое место в системе мероприятий по развитию сельского хозяйства территории должна была занять подготовка квалифицированных кадров. Однако департамент сельского хозяйства ограничился, например в 1959 г., организацией одногодичного курса обучения в Магери (Папуа), который прошло всего 9 человек. В 1963–4964 гг. 19 коренных жителей обучались в департаменте рыболовства, а в декабре 1964 г. 6 коренных жителей — в школе лесоводства. Лишь в начале 1965 г. первый коренной житель Новой Гвинеи окончил австралийский университет и получил звание бакалавра сельскохозяйственных наук. Количество учащихся технических школ составило в 1967 г. всего 1202 человека, увеличившись за пятилетие (1962–1967 гг.) только на 663 человека.

Понятно, что такие темпы подготовки специалистов никак не могли удовлетворить потребности территории. Вообще положение с образованием коренного населения в Папуа — Новой Гвинее оставалось крайне плачевным.

К концу 50-х годов на подопечной территории Новая Гвинея в правительственных школах всех видов обучалось 12,5 тыс., а в миссионерских — 30,3 тыс. детей. Правда, в 60-х годах произошел заметный сдвиг. В 1964 и 1969 гг. число учащихся в правительственных и миссионерских школах достигло соответственно 36 тыс. и 86,7 тыс.; 60 тыс. и 102,8 тыс. человек.

В Папуа учащихся в правительственных и миссионерских школах было еще меньше, школьное образование развивалось еще более медленными темпами. В 1965 и 1969 гг. количество учеников в правительственных и миссионерских школах составляло соответственно 28,1 тыс. и 43,4 тыс.; 33,6 тыс. и 38,1 тыс. человек.

Таким образом в Папуа — Новой Гвинее в 1969 г. насчитывалось 234,5 тыс. учащихся, а общее количество детей в возрасте от 6 до 16 лет подходило к полумиллиону. Причем 140,9 тыс. детей посещали миссионерские школы, настолько плохие, что даже управляющая власть подвергала их резкой критике. Обучение в них было рассчитано, как правило, на один год, преподавание вели лица с очень низкой квалификацией, нередко вообще не имевшие никакого педагогического образования.

Создание высших учебных заведений началось лишь во второй половине 60-х годов. В 1966 г. в Порт-Морсби был открыт Университет Папуа — Новой Гвинеи, в котором в 1966 г. обучалось 59 студентов, в 1970 г. — 750 (преподавателей насчитывалось 100 человек), в 1972 г. — более тысячи. В 1967 г. в Лаэ начал работу Институт высшего технического образования, в котором вначале обучалось 34 коренных жителя, затем в 1970 г. — 200, а в 1972 г. — 350 (преподавателей насчитывалось 40 человек). В 1967 г. был создан учительский колледж в Горока (в 1970 г, — 200, а в 1973 г. — 400 студентов), в 1965 г. — Вудалский сельскохозяйственный колледж (в 1970 г. — 130 студентов). Открылись также лесная школа в Булоло (в 1970 г. — 130 студентов), медицинская школа в Порт-Морсби (в 1970 г. — 80 студентов), административный колледж, позднее названный учебным центром административной службы. В 1969 г. шесть студентов — коренных жителей Новой Гвинеи — учились в австралийских университетах.

Обучение грамоте взрослого населения было организовано лишь в 1963 г. и осуществлялось в весьма ограниченных масштабах.

Несмотря на определенное развитие системы образования в Папуа — Новой Гвинее, оно охватывало очень небольшую часть коренного населения и продолжало оставаться на низком уровне.

«Нынешнее правительство находится у власти с 1949 г., — писал австралийский ученый Дж. Керр, — и, соответственно, будет рассматриваться в глазах истории как правительство прямо ответственное за то, что случилось в Новой Гвинее»[102].

Однако австралийское правительство это, по всей вероятности, не смущало. «Наши расходы в Папуа и Новой Гвинее, — говорил в 1964 г. в своей речи в австралийском парламенте член палаты представителей Бизли, — составляют 28 млн. фунтов… Из этой суммы немногим более 3 млн. фунтов идет на образование. Папуа и Новая Гвинея имеют больше детей школьного возраста, чем штат Виктория. Но расходы на образование, начиная от университетского и кончая начальным, как государственные, так и частные, в штате Виктория составляют 65 млн. фунтов… Новая Гвинея не будет подготовлена к независимости на этой основе и через 50 лет…»[103]

Видимо, последнее и имело в виду австралийское правительство, проводя свою политику в области образования на территории, подавляющее большинство взрослого населения которой оставалось неграмотным.

«Я нашел, — писал в статье «Что хотят новогвинейцы?» вице-канцлер Университета Папуа — Новой Гвинеи доктор Дж. Кантер, — что невероятно трудно сказать четко, каковы масштабы неграмотности. Если мы станем определять уровень грамотности по количеству жителей, способных написать самое простое письмо по-английски, то окажется, что грамотно 10–15 %. Если же взять более простой определитель, как, например, способность человека написать свое имя на документе, который он в состоянии прочитать или понять, или же способность написать письмо на одном из lingua franca, то окажется, что грамотно 25 %. Дети… быстро забывают английский язык, не пользуясь им после окончания школы. Необходимо учесть, что английский не является родным языком новогвинейцев и полученные в школе знания быстро улетучиваются, если школьник возвращается в свою деревню, где говорят только на местных языках или на одном из lingua franca. Это неприятно, но факт: имеется очень мало печатного материала для молодых людей после окончания ими школы… Вероятно, только 100 учеников, самое большее — 200 оканчивают школу с таким же запасом английских слов, что и выпускники австралийских средних школ. В среднем же словарный запас у выпускников новогвинейской средней школы втрое меньше, чем у выпускников австралийских средних школ»[104].

Но вернемся к вопросу о развитии ведущей отрасли экономики Папуа — Новой Гвинеи — сельского хозяйства. Все здесь шло по обычному для колоний пути: внимание обращалось на отрасли, имевшие экспортное значение и служившие обогащению колонизаторов, занимавших в них ключевые позиции. По официальным данным, в 1960 г. при общей сумме экспорта 25,5 млн. австрал. долл, стоимость экспорта копры составила 9 млн. австрал. долл., т. е. около трети. Интересно отметить, что в организации, монополизировавшей торговлю копрой в Новой Гвинее и Папуа («Копра Маркетинг борд»), как указывалось в докладе Совета по опеке за 1961 г., не было ни одного представителя от коренного населения этих территорий, в то время как от европейского в нее входило трое.

Коренное население территории жестоко страдало от нехватки земли вследствие постоянного отчуждения ее управляющей властью в пользу иностранных лиц. Большую остроту приобрел земельный вопрос на полуострове Газель, в Восточном нагорье и других районах. Особое возмущение населения вызывало то обстоятельство, что отчужденные земли зачастую не обрабатывались.

Австралийские власти продолжали политику отчуждения земель. В 1960 г. администрация сдала в аренду 8000 акров земли новым арендаторам, не из среды коренного населения; в 1961 г. управляющая власть захватила еще 8215 акров земли, а 9739 акра передала в аренду, из них 7729 акров — иностранным юридическим лицам, 1472 акра — иностранным миссиям и только 538 акров — новогвинейцам.

Процесс отчуждения земель в пользу иностранцев все усиливался. Австралийская газета «Обсервер» в декабре 1960 г. писала: «За полвека колониального хозяйничания Австралии и Германии в Новой Гвинее площадь, приобретенная разными путями у коренного населения, составила 2,5 млн. акров, а за последние 10–12 лет отчужден почти 1 млн. акров, причем, как указывалось в жалобах папуасов, эти земли приобретались обманным путем: скупались за бесценок, и границы купленных участков расширялись после сделки».

О неблагополучном положении с распределением земельных участков сообщала и выездная миссия ООН, посетившая Папуа — Новую Гвинею в 1968 г.

Говоря о земледелии на территории следует иметь в виду наличие там двух систем хозяйства: туземной и европейской, а также то, что доля участия коренных жителей даже в сельскохозяйственном производстве крайне незначительна. Так, в 1959–1960 гг. их доход от сельскохозяйственного производства равнялся лишь 9 % всего дохода территории. Стоимость товаров, произведенных коренными жителями, составляла менее 40 % стоимости товаров, экспортированных территорией в 1965–1966 гг.

Туземный метод обработки земли — метод подсечно-огневого типа. Он состоит в следующем: расчищаются от деревьев и зарослей небольшие участки, снимается, как правило, один урожай, а затем в течение длительного периода эти участки остаются под паром. Пока земледельцы вновь вернутся к их обработке, участки успевают опять покрыться густой растительностью. Вообще обрабатываемых земель в Папуа и Новой Гвинее было чрезвычайно мало — 15 % общей площади, причем 15 % обрабатываемых земель принадлежало иностранцам.

Главными культурами, возделываемыми коренными жителями, являются рис, какао, кофе, кокосовые и земляные орехи. Урожаи из-за крайне отсталых методов ведения хозяйства очень низкие.

Европейцы ведут плантационное хозяйство, занимаясь в основном производством копры. До последнего времени все вопросы, связанные с производством копры и торговлей ею, находились в руках управления по сбыту копры «Копра Маркетинг борд». Минуя эту организацию, ни одно лицо не имело права вывозить копру с территории.

На плантациях производятся, кроме того, такие продукты, как каучук, кофе, какао, рис и чай, тоже идущие на экспорт, но копра на протяжении 60-х годов сохраняла лидирующее положение.

В 1968 г. производство основных видов сельскохозяйственных товаров на территории характеризовалось следующими данными:

Хотя, как мы уже говорили, и в 60-е годы копра оставалась главным сельскохозяйственным продуктом, ее удельный вес в экспорте территории несколько снизился. Правда, это произошло лишь за счет экспорта из Новой Гвинеи; в Папуа положение не изменилось. В 1965 г. из Новой Гвинеи было вывезено копры на 9,6 млн., а какао и кофе — на 7 млн. и 7,3 млн. долл, (общая стоимость экспорта 40,1 млн. долл.), в 1969 г. — соответственно на 12.2 млн, 15,9 млн. и 15,5 млн. долл, (общая стоимость экспорта 64,4 млн. долл.). В 1965 г. из Папуа копры было вывезено на 2,8 млн., какао — на 71 тыс., кофе — на 19 тыс. долл, (общаястоимость экспорта 9,1 млн. долл.), в 1969 г. — соответственно на 2,6 млн., 83 тыс. и 7 тыс. долл, (общая стоимость экспорта 11 млн. долл.)»

В 1969–1970 гг. при общей стоимости экспорта Папуа — Новой Гвинеи, равной 93,8 млн. долл., стоимость вывезенной копры (вместе с кокосовым маслом), какао и кофе составила соответственно 14,1 млн., 15,7 млн. и 21.2 млн. долл.

Кроме этих, ведущих видов продукции, во второй половине 60-х годов производились чай, пиретрум и каучук.

Нетрудно заметить, что получили развитие только те отрасли сельского хозяйства, которые имели экспортное значение. При этом хозяйства коренных жителей давали, например, в 1969 г. только треть всей копры, четвертую часть всего какао и две трети кофе, ведущую роль продолжали играть европейские плантации.

В 1969 г. из общего количества произведенной в Папуа — Новой Гвинее копры только 45 тыс. т использовали предприятия самой территории: завод в Рабауле, построенный в 1952 г., — 40 тыс. т и завод в Кокопо, построенный в 1968 г., — 5 тыс. т; 45 тыс. т копры было вывезено в Великобританию, 25 тыс. т — в Австралию, 15 тыс. т — в Японию.

Какао, кофе и каучук вывозились полностью (последний целиком в Австралию). Так, в 1969 г. было экспортировано какао: в Великобританию —1,6 тыс. т, в Австралию—3,2 тыс. т, в Нидерланды — 5,8 тыс. т, в США —3,1 тыс. т, в ФРГ —8 тыс. т, в Бельгию — 1.2 тыс. т, во Францию — 1,7 тыс. т, в Италию — 1.5 тыс. т; кофе: в Австралию — 7 тыс. т, в США — 4,8 тыс. т, в ФРГ —3,6 тыс. т, в Великобританию — 3.6 тыс. т; чая: 636,4 тыс. фунтов на сумму 297,1 тыс. долл., пиретрума — 44,7 тыс. фунтов на сумму 313 тыс. долл. В 1970 г. выручка за вывезенный чай составила 645 тыс. долл., а за пиретрум — 332 тыс. долл. Каучука к 1970 г. экспортировалось 12,8 млн. фунтов на сумму 2,3 млн. долл.

Пятилетний план развития экономики Папуа — Новой Гвинеи на 1967/68—1972/73 гг. предусматривал дальнейшее развитие именно этих отраслей сельского хозяйства.

Было намечено новое расширение площадей под посадки кокосовых пальм — на 160 тыс. акров, с тем чтобы производить продукции не менее, чем на 30 млн. долл, в год. Плантации какао предполагалось увеличить на 57 тыс. акров, каучука — на 25 тыс. акров, с тем чтобы производить последнего на сумму 6 млн. долл, в год. Плантации под кофе увеличивать не намечалось из-за больших затруднений с его реализацией.

Европейские колонизаторы совершенно не заботились о том, чтобы земледелие удовлетворяло нужды населения. С годами снабжение населения продуктами питания становилось все хуже.

Не в лучшем положении находилось и животноводство. «Территория, — пишет Б. Эссей, в продолжение 10 лет работавший в административном аппарате Папуа— Новой Гвинеи, — не может удовлетворить своих потребностей в мясе, и импорт его в Папуа и Новую Гвинею из Австралии увеличивается в течение последних 20 лет, причем цены растут»[105].

Нечто похожее происходило и с рыболовством. «Вообще говоря, — отмечает Б. Эссей, — коммерческого рыболовства на территории не существует… Продают рыбу жители береговой полосы жителям внутренних районов…»[106]

В 60-х годах животноводство начало развиваться быстрее, но по-прежнему не удовлетворяло потребности населения Папуа — Новой Гвинеи. Общее количество скота на территории в 1965 г. достигло 39,6 тыс. голов, а в 1969 г. — 64,5 тыс. И это в стране с населением почти 2,5 млн. человек! Причем коренному населению принадлежало лишь 5 тыс. голов. Стоимость продукции животноводства составляла в 1968 г. 1 млн. долл.

Рыболовство же в 60-х годах оставалось, в сущности, на прежнем уровне. Ежегодный улов рыбы не превышал 16 тыс. т. Несколько увеличился лишь сбор морских раковин, но он имел только экспортное значение (ежегодный доход от продажи раковин составляет 40–50 тыс. долл.).

По пятилетнему плану на 1967/68—1972/73 гг. намечалось довести общее поголовье скота до 137 тыс. голов, в том числе находящегося в собственности коренного населения — до 31 тыс. голов. Развитие рыболовства не намечалось.

Подобное положение в сельском хозяйстве территории делало необходимым ввоз во все увеличивающихся размерах сельскохозяйственных продуктов, хотя имелась возможность организовать их производство на месте.

Если в 1965 г. при общей стоимости импорта Папуа— Новой Гвинеи, равной 86,8 млн. долл., стоимость ввезенного продовольствия, напитков и табака составила 22 млн. долл., то в 1969 г. при общей стоимости импорта, равной 149,9 млн. долл., стоимость ввезенного продовольствия, напитков и табака составляла 36,9 млн. долл.

Хотя леса покрывают свыше 70 % территории Папуа— Новой Гвинеи, эксплуатируются лишь небольшие лесные массивы. В 1969 г. они занимали 422,1 тыс. га, около 25 % всей пригодной для промышленной эксплуатации площади. В 1969 г. производилось 136,7 млн. больших футов древесины, три пятых лесотоваров шло на экспорт. Сумма от их продажи в 1969 г. достигла 4,7 млн. долл. Основным потребителем леса являются Австралия и Япония. В Австралию экспортируется почти вся фанера и две трети пиломатериалов. В Японию вывозится более половины балансов. К началу 70-х годов на территории имелось 57 лесозаводов, обрабатывавших в течение года до 75 млн. больших футов древесины. По плану на 1967/68—1972/73 гг. намечалось довести ежегодную обработку древесины до 475 млн. больших футов. Общее количество занятых в лесной промышленности составило в 1969 г. 5242 человека, коренных жителей — 4769.

Среди природных ископаемых Папуа — Новой Гвинеи наиболее существенную роль играли золото и серебро. Однако в послевоенное время природные запасы золота в значительной мере истощились, добыча его упала с 42,4 тыс. в 1964 г. до 25,8 тыс. унций в 1969 г. Соответственно в 1959–1960 гг. золота было вывезено на 1,410 тыс., а в 1968–1969 гг, — уже только на 806 тыс. долл. Добыча серебра также снизилась: с 23,7 тыс. унций в 1964 г. до 17,1 тыс. унций в 1969 г.

На территории имеются небольшие месторождения железа, никеля, свинца, цинка, марганца, платины, бурого угля, которые почти не разрабатываются. Большие надежды связывались с предстоящим развитием добычи меди на базе медных месторождений на острове Бугенвиль (1 млрд, т руды). На протяжении 60-х годов велась разведка на нефть и газ, но без особого успеха. В горнодобывающей промышленности в 1969 г. работало 6013 человек, в том числе 5561 коренной житель.

Обрабатывающая промышленность была представлена в Папуа — Новой Гвинее лишь мелкими предприятиями по переработке местного сельскохозяйственного сырья и лесоматериалов.

Никаких сколько-нибудь существенных изменений в течение четверти века, прошедшей со времени окончания второй мировой войны, в этой области не произошло. В отчете Совету по опеке 1968–1969 гг. австралийская управляющая власть отмечала: «Традиционно обрабатывающая промышленность на территории преимущественно связана с приготовлением местного сырья для экспорта… Производство все еще находится в ранней стадии развития»[107]. Количество рабочих на предприятиях обрабатывающей промышленности в 1969 г. составляло 11420 человек, в том числе 9338 коренных жителей (9162 мужчины и 176 женщин).

Отсутствие в Папуа — Новой Гвинее современной индустрии приводило, естественно, к неуклонному росту импорта промышленных товаров. Если в 1965 г. ввозилось промышленного оборудования и товаров на сумму 50.4 млн., то в 1969 г. — на 87,7 млн. долл.

Внешнеторговый баланс Папуа — Новой Гвинеи в 1969 г. складывался следующим образом: экспорт — 75.4 млн., импорт — 150 млн. долл. Главным торговым партнером территории являлась Австралия. На нее приходился 31 % экспорта и 54,8 % импорта. Экспорт и импорт в торговле с Великобританией, США и Японией составлял соответственно 29 и 5,7; 9 и 7,7; 6 и 11,7 %.

Хотя Австралия и продолжала занимать ведущее место во внешнеторговых операциях Папуа — Новой Гвинеи, ее удельный вес в них заметно уменьшился. Так, в 1960 г. на долю Австралии приходилось в общей сложности 60 % экспорта и импорта территории.

Рассматривая в целом экономическое положение территории накануне 70-х годов, нельзя не заметить некоторых новых явлений, давших о себе знать во второй половине 60-х годов. Это прежде всего увеличение производства в товарном секторе. Если в 1966 г. стоимость совокупного продукта, произведенного товарным сектором, составляла по рыночным ценам 174,5 млн., в 1969 г. — 261.8 млн. долл, (среднегодовой рост на 14,5 %), то в 1970 г. она достигла 348,6 млн. долл., т. е. увеличилась по сравнению с 1969 г. на 33,2 %.

Рост производства в товарном секторе объяснялся стремительным увеличением притока частного капитала в экспортные отрасли экономики территории (принципиального значения для ее развития он не имел). Если в 1968 г. прямые иностранные частные инвестиции в Папуа — Новой Гвинее составили 20,2 млн., а в 1969 г. — 31.8 млн. долл., то в 1970 г. — 108,3 млн. долл. Выгоды, естественно, получали в первую очередь иностранные инвеститоры и иностранные рабочие и служащие. Положение же коренного населения, в сущности, не изменилось. Из 2,5 млн. коренных жителей не более 50 тыс. человек на длительные сроки порывали свои связи с традиционным для них экономическим укладом. 98 % местного самодеятельного населения было по-прежнему занято в сельском хозяйстве, либо обрабатывая свои земельные участки, либо работая по найму.

Бюджет Папуа — Новой Гвинеи в послевоенное время постоянно складывался с большим дефицитом, который покрывался за счет австралийской дотации.

В этой связи австралийские власти охотно развивали идею о том, что управляют территорией из соображений чисто филантропических, а филантропия обходится им весьма дорого. Так, в статье двух австралийских экономистов Э. К. Фиска и М. Тейт подчеркивалось: «Есть только один мотив, чисто альтруистический, побуждающий нас нести столь большие расходы — это забота об интересах народа Папуа — Новой Гвинеи»[108].

В действительности все обстояло иначе. В австралийском федеральном бюджете на 1960/61 г. расходы на развитие Папуа — Новой Гвинеи равнялись 14,5 млн. ф. ст. — 1 % всей расходной части бюджета, хотя население территории составляло 2 % населения Австралии. При этом следует иметь в виду, что основная часть средств шла не на развитие промышленности и жилищное строительство, а на сооружение административных зданий для размещения колониальных властей, содержание колониальной администрации, строительство аэродромов, портов, дорог и объектов стратегического значения.

Австралийские предприниматели получали в Папуа— Новой Гвинее большие прибыли. «Ежегодно из Папуа и Новой Гвинеи, — заявил член австралийского парламента Бизли, — уплывает капитал на сумму 5 млн. фунтов — в основном с плантаций…»[109] Австралийские компании на этих территориях росли как грибы. С июня 1955 г. по июнь 1960 г. число зарегистрированных австралийских компаний увеличилось с 261 до 477, а их номинальный капитал вырос с 32,5 млн. ф. ст. до 67,7 млн. ф. ст. Господствующее положение занимали три: «Бернс-Филп», «У. Р. Карпентер» и «Стимшип трейдинг К⁰».

Компания «Бернс-Филп» (капитал в 1960 г. 5 млн. ф. ст.) владела 40 плантациями кокосовых пальм. В 1959 г. от продажи копры и других сельскохозяйственных продуктов она получила 1 330 тыс. ф. ст. прибыли. Компания «У. Р. Карпентер» (капитал в 1960 г. 2 612 тыс. ф. ст., а в 1950 г. всего 425 тыс. ф.) монополизировала производство какао. Ее прибыли в 1959 г. равнялись 869 360 ф. ст. Компания «Стимшип трейдинг К°» (капитал в 1960 г. 1 млн. ф. ст., а в 1950 г. всего 300 тыс. ф. ст.) занималась производством каучука, кофе, какао, копры, а также контролировала все внешнеторговые операции и морские перевозки. В 1959 г. получила 181187 ф. ст. прибыли.

Прибыли монополий продолжали расти и в 60-х годах. Так, за 1963/64 финансовый год прибыль компании «Бернс-Филп» составила 1 661 176 ф. ст., а акционерный капитал к маю 1964 г. увеличился до 9 млн. ф. ст. Деревообделочная фабрика в Булоло ежегодно приносила компании 160 тыс. ф. ст. чистого дохода.

В погоне за дополнительными прибылями капиталистические монополии создали в Папуа — Новой Гвинее чудовищную систему эксплуатации коренного населения.

В 1960 г. из 44 774 рабочих 30 899 получали в среднем 1 ф. 14 шилл. 4 пенса в месяц (официальный прожиточный минимум для семьи — 30 ф. ст. в месяц). При этом проводилась грубая дискриминация в отношении оплаты труда рабочих из среды коренных жителей. Они получали в 10–20 раз меньше белых рабочих. Но даже при такой нищенской оплате труда все мужчины-аборигены старше 18 лет платили личный налог в размере 2 ф. ст. в год.

Привлекая внимание международной общественности к положению в Папуа — Новой Гвинее, советский представитель заявил на заседании Совета по опеке в 1964 г.: «Существует дискриминация в оплате труда; только 7 тыс. из 56 тыс. работающих являются членами профсоюза; нет законодательства, регулирующего отношения между рабочими и работодателями; нет системы социального обеспечения»[110].

Выездная миссия, посетившая в 1965 г. территорию, сообщила о многочисленных жалобах коренных жителей на грубую дискриминацию в оплате труда, на заведомое занижение цен на сельскохозяйственные продукты, производимые местным населением. «Они считают, — говорилось в докладе выездной миссии, — что их жалованье и цены на их продукты слишком низки, а цены на товары широкого потребления слишком высоки… Они хотят быть равными с австралийцами; они с беспокойством реагируют на все виды дискриминации»[111].

Развитие товарного сектора в экономике Папуа — Новой Гвинеи в 60-х годах вело к росту доходов не коренных жителей, а лиц, приехавших на территорию. Если в 1960/1961 г. доля последних в доходах товарного сектора составляла 62,5 %, а в 1965/66 г. — 64 %, то в 1969/70 г. — 68 %. В 1971/72 г. 8,5 тыс. некоренных жителей, привлеченных австралийской администрацией к работам на территории, получили в виде жалованья и различного рода денежных дотаций 58,2 млн. долл., в то время как 25,2 тыс. коренных жителей — 23,8 млн. долл. Специалист из коренных жителей, имевший такое же образование, что и его коллега из некоренных жителей, получал, по официальным данным, в 4 раза меньше.

В июне — сентябре 1963 г. Папуа — Новую Гвинею посетила миссия Международного банка реконструкции и развития. В своем докладе, составленном после подробного ознакомления с положением дел, миссия резко раскритиковала послевоенную деятельность австралийского правительства в области развития экономики территории. Ее предложения сводились к следующему: 1) Австралия должна значительно увеличить свои ежегодные ассигнования на развитие территории. Они должны составлять не менее 50 млн. ф. ст.; 2) поскольку, по мнению миссии, будущее территории зависит от сельского хозяйства и лесоводства, необходимо основные капиталовложения направлять в эти отрасли, в частности, должна быть поставлена задача увеличения поголовья скота в течение 10 лет до 300 тыс.; 3) большое внимание должно быть уделено на территории расширению системы технического и высшего образования[112].

Миссия ратовала также за развитие туризма в Папуа — Новой Гвинее. При этом приманкой для иностранных туристов, указывала миссия, явится то, что «в культурном отношении население территории лишь недавно вышло из каменного века…»[113] Хорошая косвенная оценка без малого столетней «культурной миссии» австралийцев в Папуа — Новой Гвинее!

Выездная миссия ООН 1965 г. в своем докладе подчеркнула, что австралийскому правительству необходимо серьезно изучить предложения миссии Международного банка. «Миссия надеется, что теперь, когда управляющая власть имеет предложения банка, она будет в состоянии в возможно короткий срок разработать определенный план сбалансированного экономического развития… Когда же такой план будет составлен и одобрен, его исполнением займется Управление экономического развития, которое должно быть создано на территории и наделено широкими полномочиями; этому управлению станут помогать окружные комиссии, в которые войдут представители всех административных департаментов, и в пределах своего округа они будут осуществлять общую политику, разработанную для всей территории. Коренные жители, естественно, также будут представлены в этих комиссиях»[114].

(Австралийскому правительству пришлось выступить с заявлением о принятии предложений миссии Международного банка. Оно даже несколько увеличило размеры ежегодного финансирования территории (на 1965 г, — до 28 млн. ф. ст.).

Однако ясно было, что управляющая власть всерьез о развитии территории не думала, несмотря на пылкие словесные заверения. Ведь до этого ассигнования составляли 25 млн. ф. ст., а, «по признанию печати, эта сумма в 10 раз меньше той, которая необходима для развития Папуа и Новой Гвинеи[115]. Таким образом, никаких принципиальных изменений не произошло.

Для сравнения укажем, что ассигнования на развитие города Канберры с населением 77 тыс. человек на 1964/65 финансовый год были утверждены в сумме 29 млн. ф. ст.

Колонизаторы любят говорить об умственной неполноценности коренных жителей тихоокеанских островов, о трагических последствиях влияния культуры «цивилизованных» стран на культуру туземцев, у которых возникло чувство потерянности, нашедшее отражение в «культе карго», т. е. в вере в то, что скоро прибудут большие запасы товаров и продуктов питания на кораблях, отправленных духами предков.

Знакомство с деятельностью управляющей власти в политико-экономической и социальной областях помогает понять, что «культ карго» имеет весьма земную основу: за долгие годы колониального рабства жители острова достаточно хорошо убедились в том, что у цивилизованных «опекунов» никогда не найдут серьезной помощи и поддержки.

В своем докладе Совету по опеке члены выездной миссии ООН 1959 г. писали, что в различных частях территории они столкнулись с враждебным отношением населения к администрации. В докладе приводится следующее высказывание одного из местных вождей как характерный пример выражения настроения коренных жителей: «Мужчины и женщины не считают свою жизнь удовлетворительной. Когда пришли европейцы, люди стали думать; они поняли, что их образ жизни хуже образа жизни европейцев, к которому они стремятся… Население считает, что европейский образ жизни в отношении питания, жизненного уровня и материального благополучия лучше, и не понимает, почему европейцы не помогли ему достигнуть такого жизненного уровня… Все народы Папуа и Новой Гвинеи недовольны тем, что администрация не сумела предоставить им то, чего они желают»[116].

Выездная миссия ООН, посетившая Папуа — Новую Гвинею в 1968 г., в своем докладе Совету по опеке также приводила многочисленные жалобы коренных жителей территории на действия австралийской администрации.

«Войти в гавань Порт-Морсби, — писали уже упоминавшиеся выше австралийские ученые Э. К. Фиск и М. Тейт, — можно лишь через проход в коралловых рифах. В течение многих десятилетий большие корабли вынуждены были стоять за рифами по нескольку часов, пока благодаря приливу не создавались благоприятные условия для их захода в порт. Говорят, что раньше папуасы верили, будто грузы, находившиеся на этих кораблях, посланы им их предками, а остановку кораблей за рифами объясняли просто: австралийские чиновники, по их мнению, изменяли папуасские адреса на этих товарах на австралийские. Сегодня эти идеи, хотя и не совсем еще исчезли, не понимаются буквально большинством искушенных папуасов. Однако многие папуасы и новогвинейцы, и даже австралийцы, чувствуют, что нечто подобное все еще происходит с огромной австралийской помощью, которая ежегодно предоставляется этой стране. Людям говорят, что огромные суммы, предоставляемые в виде помощи, даются Австралией для улучшения благосостояния папуасов и новогвинейцев, для того, чтобы они стали богаче. Однако когда те смотрят на результаты этой помощи, то видят, что хотя многие люди становятся образованнее и тяжелой работой добиваются большего денежного дохода, чем раньше, уровень их доходов в большинстве своем продолжает оставаться очень низким. С другой стороны, они видят, что количество людей, пришедших в их страну, удвоилось за последние десять лет и что эти люди стали, конечно, очень богаты»[117].

Во второй половине 60-х годов австралийские власти вынуждены были пойти на увеличение ассигнований для Папуа — Новой Гвинеи. В 1969/70 финансовом году предусматривалось выделить 108,3 млн. австрал. долл, на нужды экономического развития территории. Но этого было далеко не достаточно.

Главной же заботой австралийских властей являлось укрепление военных позиций на острове. И тут они не скупились.

Как известно, территория Папуа — Новая Гвинея была включена в зону действия военного блока АНЗЮС. В коммюнике 11-й сессии Совета АНЗЮС, состоявшейся в Канберре 8–9 мая 1962 г., указывалось: «Министры обсудили текущие события и будущее тихоокеанских территорий, подвластных правительствам — участникам АНЗЮС. Подтверждая обязательства о взаимной помощи, взятые в соответствии с договором Австралией, Новой Зеландией и США, министры обратили внимание на тот факт, что эти обязательства в случае вооруженного нападения должны выполняться не только метрополиями, но также и островными территориями, находящимися под юрисдикцией любого из трех правительств…»[118].

В военно-стратегических планах Австралии значительное место отводилось Папуа — Новой Гвинее. На территории сооружались многочисленные военные объекты, была увеличена численность расквартированного со времен второй мировой войны Океанийского полка, постоянно проводились маневры частей австралийской армии.