Остров страха

Возраст Озера – целая вечность. Оно всегда было здесь, на восточном боку Уральского хребта – и во времена, когда Земля лишь рисовала свой автопортрет, обзаводясь морщинами и бородавками, и в эпоху освоения суши морскими тараканами, и в период восхождения на царство Человека Разумного, забавного существа в набедренной повязке, учившегося насаживать камни на деревянные палки и убивать этим нехитрым оружием мясистую живность.

Озеро было Чашей, ибо ничто не впадало в него по поверхности и ничто не вытекало. Лишь подземные источники кристальной чистоты наполняли глубокие и прозрачные воды энергией земного чрева. В самом центре Озера, как безмолвный страж, стоял маленький Остров. Сначала он был высоким каменистым холмом, обдуваемым холодными ветрами, но когда вода наполнила Чашу до краев, на поверхности осталась лишь зеленая макушка. Тысячелетия безмолвно наблюдал Остров, как обживают берега растения, птицы, звери… и люди.

Люди нравились ему больше всего.

Он видел загадочных индоиранцев, живших вокруг в полуземлянках и низких бревенчатых избах, приручивших лошадей и коров, постигавших первые секреты металлургии и хоронивших своих покойников в каменных мешках. Он видел скифов, что приходили сюда из диких и голодных пустынь Ближнего Востока за лучшей долей; наблюдал темные орды гуннов, пронесшихся ураганом от Китая до границ Римской Империи, и, кажется, великодушно позволил самому Атилле искупать коня в прозрачных водах Озера. Захватчики, сеявшие огонь и смерть всюду, куда ступали копыта их лошадей, загадочным образом не тронули Голубую Чашу и все, что ее окружало, словно они были заколдованы…

Озеро и Остров всегда были здесь. Многие тысячелетия, окруженные горами, лесистыми холмами и скалами, вбирали они дары Земли и Солнца, накапливали Силу, Любовь и Ненависть, аккумулировали Жизнь и Смерть, чтобы однажды проснуться и обрушить вниз небо, землю вздыбить до небес, вознести праведных и низвергнуть злых, утешить страждущих и разбудить спящих.

Озеро и Остров всегда были здесь и останутся здесь, даже когда последний представитель рода человеческого покинет Землю и растворится в пустоте бескрайней Вселенной… бла-бла-бла…

Всё, хватит молоть эту чепуху. Лучше я расскажу вам другую историю, более интересную. Но только завтра, договорились? А сейчас я иду спать – глаза слипаются.

Надеюсь, деревья сегодня не будут трещать.

Интермедия (I). Тедди торопится в ад

Если бы Теодор Майкл Броуди обладал талантом складывать слова в предложения, а из предложений составлять красивый литературный текст, он бы описал свое бытие иначе, чем это сделали летописцы из полиции штата. Ведь в действительности все было совсем не так. Если бы Тед взялся за перо, история его жизни и смерти, облаченная в твердый переплет, стала бы бестселлером…

…Из всех псалмов ему нравился лишь один. Точнее, он знал наизусть лишь один псалом, хотя воспитывался религиозным отцом. Распятие, пугавшее до иголок в паху, висело над кроватью. Сколько Тедди себя помнил, столько оно и висело, и папаша не предпринимал ни малейших попыток облегчить нравственные страдания единственного отпрыска.

– Ты будешь смотреть на Спасителя, ложась спать и просыпаясь, – говорил Броуди-старший, ткнув указательным пальцем, острым как гаечный ключ, в переносицу сына. – Ты будешь помнить о принесенных им жертвах и постараешься стать достойным этих жертв. Понимаешь меня?

– Конечно, пап…

Парнишка все прекрасно понимал уже тогда, едва закончив начальную школу. Он не блистал знаниями, ибо предпочитал прогуливать занятия с хулиганами-друзьями, и не отличался аналитическим умом, но даже его интеллектуального багажа хватило, чтобы понять: пружина всегда распрямляется, и чем сильнее ты пытаешься ее придавить, тем сильнее она выстрелит.

Папаша перегнул палку. Пережал пружину, если точнее, и она таки выстрелила…

Бах!!!

Пуля попала прямиком в лоб старому ниггеру, стоявшему за кассой в маленьком продуктовом магазине на окраине Бостона. Тедди не хотел стрелять, но, видит Бог, черномазый перец вынудил его, и пусть горит в аду за то, что из-за полутора сотен баксов погибли еще два невинных человека, а на улице перед магазином двадцать копов, спрятавшихся за своими тачками, готовы обрушить на их маленькую крепость шквальный огонь. А они обязательно обрушат, как только поймут, что живых заложников у грабителей в магазине не осталось.

Тед Броуди, двадцатипятилетний раздолбай, забытый Богом и родителями, заряжал опустевший «ругер» последними патронами и пытался прочесть единственный запомнившийся ему псалом Давида. Как выяснилось, время, проведенное в скитаниях по городам Новой Англии, не стерло его из памяти.

– Господь – пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться… – Он попробовал сдуть со лба мокрую прядь волос, но не получилось. Он смахнул ее рукой.

– Что ты там бормочешь?! – закричал, размахивая пистолетом, напарник, с которым они вместе совершили нападение. Это был низкорослый крепыш, до смерти напуганный и похожий на котенка, которого обложили голодные псы. Он даже как будто мяукал, чем серьезно нервировал Теда. – Что ты еще придумал?! Валить надо отсюда!

«Трезвая мысль, – подумал Тедди. – Но задний двор тоже наверняка перекрыт».

– …он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…

Он вставил последний, что у него имелся, седьмой патрон, загнал магазин в рукоятку. Всего семь выстрелов – и ты свободен. У напарника, имени которого он даже не помнил, то ли Дэйв, то ли Марк (не упомнишь всех, с кем надирался в барах бостонских пригородов), едва ли зарядов больше, но пусть даже Господь услышал бы его молитвы и сбросил с неба подствольник с ящиком гранат, у них все равно нет шансов выбраться отсюда. Местные копы давно точили зуб на Теда Броуди по прозвищу Ловкач и между собой решили живьем его не брать, если представится такая возможность.

Кажется, сегодня им фартит.

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла… – Тед прижался к стене возле стеклянной двери, поднес руку с пистолетом к щеке, поцеловал ствол. С улицы донесся усиленный мегафоном голос, призывавший отпустить заложников и выйти на улицу с поднятыми руками.

– …и потому что Ты со мной. Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…

По лбу текла струйка пота, губы беззвучно шевелились. Испуганный напарник, Дэйв-или-Марк, замер у противоположной стены возле холодильников с «колой» и пивом, и смотрел на предводителя завороженно, словно начинал осознавать. Тедди надеялся, что он, наконец-то, понял, что их часы сочтены. Тело продавца, расплывающаяся из-за его стойки лужа крови и еще два трупа между стеллажами – молодой девушки с наушниками на шее, и мужчины лет сорока в деловом костюме (их тоже застрелил Тед, но, видит Бог, он не нарочно, это все трахнутый ниггер, нажавший тревожную кнопку!) – словом, все эти три мертвяка должны убедить напарника перестать сопротивляться неизбежному и принять волю Всевышнего с покорностью и смирением.

Но гребаные полторы сотни долларов! Из-за этого стоило рисковать?!..

…Жаль, не успел поболтать с папашкой напоследок, а им есть о чем поговорить. Тед давно хотел спросить, куда подевалась мать, несчастная одинокая женщина, умывавшаяся слезами всякий раз, когда у Броуди-старшего чесались руки провести богословские беседы? Почему она ушла, бросив сына, дом, подруг и работу – всё, что составляет привычную жизнь добропорядочной Американской Леди? Она называла сына Тедди-медвежонок, и он, действительно похожий на неуклюжего медведя из магазина игрушек в Квинси, радостно смеялся и сучил короткими ногами в белых носках. Никто не любил его так, как мать.

Где она?

Тед почти забыл ее лицо. Короткие темные волосы, толстые губы, крупноватый нос … все эти элементы никак не хотели выстраиваться в отчетливую картину, а фотографий не осталось. Она ушла, когда семья Броуди переехала из Квинси в один из относительно приличных обывательских районов, а Тед перешел из начальной школы в среднюю. Казалось бы, все налаживалось, если не считать религиозных закидонов папаши («Ты будешь смотреть на Спасителя, ложась спать и просыпаясь, маленький засранец»), но однажды вечером Маргарет Броуди, не сказав ни слова, ушла из дома. Не взяла с собой никаких вещей, лишь накинула плащ и прихватила зонт, сказала, что прогуляется. Тед отчетливо помнил, как перекосило папашино лицо, но, к счастью, до обычной проповеди хозяина деревообрабатывающей мастерской «преподобного отца Броуди» в тот вечер дело не дошло. Очевидно, восприятие притупилось из-за выпитой упаковки пива. «Преподобный» полагал, что жена вернется, как всегда случалось, а потому не стоит сильно переживать, тем более что вечером играли «Ред сокс», уже давно не показывавшие хороших результатов. Однако Маргарет не появилась ни через полчаса, ни через час, ни через день. Она не появилась совсем, лишь позвонила следующим вечером и сказала что-то о силах и возможностях. Тедди слышал разговор фрагментами по параллельному телефону, и отец знал, что он подслушивает, но вновь – никаких проповедей. Броуди-старший выглядел озадаченным и даже растерянным. История исчезновения Маргарет с тех пор попала под запрет. Матери никогда не существовало, ты понимаешь меня, Тедди? Она никуда не уходила от нас, потому что ее никогда не было, и ты должен слушать меня и верить Спасителю, молиться ему и думать о нем, ибо только так ты можешь стать порядочным человеком. Ты понимаешь меня, Тедди?»

Конечно, пап.

Броуди-младший рано понял, что дорога даже в колледж среднего уровня ему заказана, не говоря уже о Кембридже, до которого географически можно было дойти пешком, ибо сердобольный и богобоязненный («ханжа и алкоголик!») отец не утруждал себя накоплением средств на образование сына. В тринадцать лет Тедди узнал, что на банковском счете у папаши накопилось всего-то около двенадцати тысяч долларов. За какой срок, он не знал, но зато увидел, на что они были потрачены. Однажды «преподобный» подъехал к дому на новом «Додже», сверкающем как серебряные ложки в лавке миссис Уитмен. Тедди не стал задавать вопросов. «На все воля божья», – мелькнула мысль, и в тот день, пока хозяин машины отмечал покупку, наблюдая регулярный матч «рэдов», Тедди с приятелями ловил кошек на пустыре позади квартала. Поймали одну, повесили на дереве. Сам Тед в казни не участвовал, но наблюдал, с подмышечным холодящим ужасом ощущая, что ему нравится зрелище. Он поклялся себе, что в следующий раз обязательно попробует сам…

…Копов за окном продуктового магазина, кажется, стало больше раза в два. Во всяком случае, они сновали везде, куда Тед мог выглянуть без боязни получить пулю. Везде их проклятые тачки с мигалками, и этот гребаный мегафон:

– Внимание! Полиция штата! Отпустите заложников и выходите по одному с поднятыми руками! – Поразмыслив, оратор добавил: – У вас все равно нет никаких шансов!

Тедди ухмыльнулся. «Нет никаких шансов». А как начет жизни и здоровья людей, которые могут здесь находиться? Может, сразу залить магазинчик напалмом?

Тед посмотрел на напарника. Дэйв-или-Марк не строил планов на ближайший уик-энд. Он отошел от холодильников и присел на пол у стены, сложив руки на коленях. Рядом с ним лежала груда пакетов с собачьим кормом. Гоняясь за типом в костюме, он запнулся о стенд и свалил на пол все эти сухари и консервы. Расшиб ногу и бормотал что-то нечленораздельное, пока Тедди решал проблему с упрямым посетителем. Вечно за них приходится делать всю работу…

…Впервые за настоящую грязную работенку Тедди-медвежонок взялся в последнем классе. Педагогический состав средней школы к тому времени махнул на парня рукой, а «преподобный» Броуди-старший дома носа не показывал, торчал весь день на своей лесопилке в Квинси и пил пиво. О Спасителе он вспоминал все реже и реже, и хотя зловещее распятие, пугавшее Теда и, судя по всему, его мать, все еще висело на стене, Господь, похоже, занес их фамилию в список должников.

Один из местных придурков, Гарольд Хатчинс, разнорабочий из автомастерской Кларка на углу квартала, не способный умножить пять на восемь, и Питер Копновски, отпрыск польских эмигрантов-неудачников, живущих на пособие, позвали Теда на дело. Хатчинс спер ключи от кабинета своего работодателя. По его словам, скупердяй Кларк не доверял банкам и всю наличность оставлял в сейфе в конторе. Ключ от сейфа, как оказалось, тупорылый Гарольд тоже догадался стырить и скопировать, пока Кларк сидел на толчке. Старик совершил большую ошибку, когда взял этого полоумного на работу, вняв мольбам его матери, в одиночку воспитывавшей троих детей. Ошибка стоила ему не только недельной выручки.

Кларк спал в конторе, когда они влезли в гараж, разбив окно. Он надрался накануне вечером в соседнем баре с друзьями, но топать домой несколько кварталов не захотел, а потому прилег на обшарпанный диван и накрылся газетой. К двум часам ночи он уже более-менее пришел в себя и моментально проснулся от звона стекла. Он увидел воров, более того, узнал каждого из них и смог бы назвать их поименно. Оставлять его полиции парни не захотели.

Большой отверткой, размером с фехтовальную рапиру, орудовал Копновски. Тед зажимал старику рот. Полоумный Хатчинс вычищал содержимое сейфа. Уже в ту ночь Тедди-медвежонок понял, что жизнь в этом мире не стоит ни цента: в сейфе вместо обещанных Гарольдом трех штук зеленых хранилось сотни полторы и пригоршня монет. Полторы сотни баксов. Кажется, уже тогда Тед Броуди знал свой приговор, и звучал он отвратительно, совсем не так, как мог бы звучать приговор Джону Диллинджеру по совокупности всех его достижений.

Возвращаться домой после столь «серьезного» дела не было смысла, федералы раскрутили бы убийство в два счета. Осталось отправиться в бега. Хатчинс и Копновски ушли вдвоем, прихватив выручку. Тед от своей доли отказался. Он вообще вел себя отстраненно, словно не был причастен к кровавому преступлению всего пару часов назад, словно не его пальчики оставили отпечатки на окровавленном лбу старика. Пока подельники собирали свои скромные пожитки, закидывали их в кузов старого пикапа Хатчинса, Тедди все еще находился под воздействием магических цифр. 1—5—0. Полторы сотни баксов, полторы сотни баксов. Всего полторы сотни.

За все последующие годы странствий – а колесил он по большим и маленьким городам Новой Англии без малого десять лет, зарабатывая прозвище «Ловкач» виртуозным вскрытием припаркованных тачек, сейфов, складов и магазинов, трахая случайных женщин и напиваясь до положения риз – он, как ни странно, не сумел поднять сколько-нибудь серьезной суммы. Временами у него аккумулировались пачка или две сотенных купюр, но в основном рацион его карманов и бумажников составляли мятые двадцатки и пятерки. А самым ярким впечатлением, если забыть о деньгах, он считал поездку в Бангор, штат Мэн. Он путешествовал автостопом, остановился в городке, пообедал в пиццерии и узнал, что где-то здесь живет Стивен Кинг, автор книги, по которой поставили один из его любимых старых фильмов – «Кристину». Он сразу отправился на поиски дома писателя. И нашел его, руководствуясь подсказками аборигенов! Долго смотрел на радостный розовый фасад пряничного домика, на убранный дворик с газоном, подстриженные кусты и деревья. Расстегнул джинсы и помочился на изгородь, пробормотав: «Это за Рэппертона, сраный козел».

До происшествия в магазинчике на окраине Бостона Тедди-медвежонок убивал дважды. Один выстрел оказался случайным. Удирая через черный ход в ночном клубе в Лоувэлле, где он прихватил чужую сумку, Тед наткнулся на охранника, курившего в подсобке травку. Броуди нажал на курок не раздумывая. Он даже не остановился, перепрыгнул через простреленную голову бедолаги и был таков. Ни сожаления, ни возбуждения не ощутил. Когда он кого-то бил или пытал, Ловкач вообще ничего не чувствовал.

Второй труп тоже нельзя отнести к запланированным, но обоюдоострый нож в грудь молодой женщины он вводил вполне сознательно. Да, девчонке тоже не повезло. Она забеременела от Теда, словно какая-нибудь целка, не знакомая с контрацепцией. Кажется, она говорила что-то о будущей женитьбе и знакомстве с родителями, живущими не то в Ричмонде, не то в Линчберге. Тед с девицей остановились в мотеле, у Ловкача в кои-то веки случилось хорошее настроение и более-менее приличная сумма в кармане, а тут эта идиотка, забывшая принять таблетку. Услышав известие, Броуди-младший отправился в бар, накачался пивом, а вернувшись в номер, прирезал спящую сучку. Просто взял и распорол ее, как сельдь, от пупа до подбородка. Он не помнил деталей, но точно мог сказать впоследствии, что не чувствовал ничего, кроме отвращения, и не видел ничего, кроме

1—5—0

Гребаные сто пятьдесят баксов.

Ты будешь смотреть на Спасителя, ложась спать и просыпаясь, понимаешь меня, Тед?

Да, пап…

…К местным копам, кажется, прибавились черные пиджаки ФБР. Тед аккуратно выглянул из-за колонны, посмотрел на улицу. Вся полиция штата окружила этот маленький магазин.

Броуди опустил голову и чуть слышно произнес:

– Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Потом посмотрел на подельника. Дэйв-или-Марк по-прежнему отирал штанами пол, постепенно переползая вглубь, подальше от холодильника с напитками, прячась от возможного залпа. По нутру этот тщедушный недотепа оказался настоящим трусом, мелким пакостником, не достойным даже того скромного гонорара, что ожидал их сегодня в кассе. Зачем он его взял с собой? Где он вообще его подобрал, на какой помойке?!

– Эй, – позвал Тед.

Парень поднял взгляд. Абсолютно безнадежный.

– Как тебя зовут, дурень?

Парень хлопал глазами. Теду пришлось повторить вопрос, чуть громче и настойчивей.

– Карл.

«Я ошибся».

– Ладно, извини, Карл. Если хочешь, можешь валить.

Парень попытался улыбнуться, но улыбка превратилась в презрительный оскал.

– Куда уходить, кретин, мы уже пришли…

Тед вздохнул. «Да, он совершенно прав, мы пришли».

Он отнял ствол «ругера» от лица и направил его на парня.

– Тогда еще раз извини, Карл. Придется и тебе отправиться долиной смертной тени, и не убоишься ты зла, потому что…

Парнишка убоялся. В последний момент он все понял, но не успел защититься, хотя в руках по-прежнему держал пистолет, в котором наверняка оставались патроны. Его будто парализовало. Лишь губы беззвучно шептали: «Нет-нет-нет»…

Грянул выстрел. Карл отлетел к стене. Мозги разлетелись фонтаном серо-бурых брызг, пистолет закатился под продуктовые стеллажи.

– Аминь, – буркнул Тедди-Медвежонок.

Копы на улице услышали выстрел. Одному богу известно, о чем они подумали, но Теда теперь уже ничто не волновало. Он прошептал последнюю строчку:

– Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни…

…и поцеловал ствол «ругера». Сердце стучало тамбурином, пот заливал глаза.

Он вынырнул из-за колонны, разделявшей стеклянную дверь и окно. Ногой пнул дверь. Пистолет держал двумя руками возле лица, чтобы ни у кого из окружавших магазинчик не осталось ни малейших сомнений, что он пошел в атаку на амбразуру, как его прадед по материнской линии, неудачно высадившийся в Нормандии.

Копы на мгновение опешили. В передних рядах Тед заметил шевеление, кто-то нырнул за капот автомобиля, кто-то присел, выставив вперед руки с оружием. Глаза слепил свет прожекторов, в воздухе пахло дождем. Видимо, собиралась гроза… и умирать почему-то очень не хотелось.

Но у него не оставалось выбора.

Он вдохнул и вытянул руки с пистолетом, целясь в переднюю машину, из-за которой торчала копна светлых женских волос. Еще одна неудачница сегодня, да поможет ей Господь.

Броуди-младший не успел нажать на курок. Полиция штата Массачусетс сделала это раньше…

…Примерно так Тедди-медвежонок описал бы собственную кончину, будь он настоящим писателем, – красиво, местами даже романтично (любил стервец дешевые эффекты). Но поскольку талантом рассказывать истории не наградил его Создатель, сия участь выпала мне, его невольному летописцу. И для начала скажу вам правду, без всех этих словесных кружев и фантазий: прожил свою жизнь Теодор Майкл Броуди, Бостон, штат Массачусетс, прости Господи, как поганая бродячая псина. И сдох так же.

Но мы к нему еще вернемся, потому что история его далека от финала. А пока давайте поужинаем.