Остров великанов

Глава 13 КИВИРАННАСКИЙ ПАСТОР

Узкое окно затянуто лунной морозной паутиной. Крупные снежинки с любопытством заглядывают в слепые стекла и, покачиваясь, тихо уплывают вниз.

Ильмар сидит на опрокинутой парте в темной пионерской комнате, напряженно прислушиваясь к доносящимся звукам. Звуки копошатся за стеной, просачиваются в двери, надвигаются из окна… В гулкой тишине ночи они помогают не только чувствовать, но и видеть, что делается в этот поздний час в интернате.

На кухне старушка Тедер воюет с посудой, из спальни мальчиков то и дело долетают взрывы хохота. Там неугомонный Арно опять что-то врет про Зеленого Охотника. В умывальной комнате девочки напевают артековскую песенку. По коридору, бестолково топая сапогами, носится Бенно. Он староста интерната, а это значит, что на его плечах лежит тяжелая обязанность — каждый вечер перед сном загонять ребят в постели.

«Только бы сюда не заскочил!» — сердито думает Ильмар.

Но вот в коридоре слышатся легкие, осторожные шаги Ури. Он подкрадывается к пионерской комнате, легонько открывает дверь и, убедившись, что капитан один, быстро проскальзывает к нему и шепотом спрашивает:

— Никто не подслушает?

Ильмар злится. В противоположность Ури и Арно, он терпеть не может никаких таинственностей. Он привык смотреть, на вещи прямо, просто и считает, что только девчонкам простительно шептаться по углам и передавать друг дружке пустяковые секреты. Ильмар не догадывался, зачем Ури с такими предосторожностями назначил ему встречу. Он был уверен, что ничего нового тот сказать не может. Рапорт исчез. Прямо с вечера доктор Руммо увез Филимова в больницу. Утром директорский сейф был вскрыт. Замшевая папка оказалась наполовину пустой, а под решеткой камина учителя обнаружили кучу пепла и обгоревший клочок немецкого документа. В тот же день в Мустамяэ прибыл начальник погранзаставы капитан Тенин. Просмотрев оставшиеся в папке бумаги, пограничник сейчас же увез их, ни словом не высказав своего отношения к случившемуся.

Ильмар терялся в догадках. Неужели Филимов сжег рапорт? Но если так, значит, он в чем-то виноват, значит, он действительно имел какое-то отношение к гибели отца и не хотел, чтобы об этом узнали.

Тревожные мысли не давали ему покоя. А сегодня после игры в баскетбол Ури задержал его в спортивном зале и многозначительно предупредил:

— Обязательно жди. Дело сеть. Тайна.

— Что за тайна? — спрашивает Ильмар, пытаясь разглядеть в темноте бледное, взволнованное лицо друга.

— Слушай, — чуть слышно начинает Ури, — сегодня я случайно услышал разговор дяди Альберта с матерью… Оказывается, Филимов ни в чем не виноват. Дядя Альберт точно знает: Филимов видел твоего отца, когда заключенных пригнали в Тормикюла грузить корабль… Их тут же отвезли обратно. Сам посуди, мог ли он быть убийцей твоего отца.

— А почему он сжег рапорт?

— Не знаю. Ты же сам говорил, что он сжег целую кучу бумаг. Выходит, тут дело не только в рапорте.

— Верно, — задумчиво подтверждает Ильмар.

— Слушай дальше. Дядя Альберт говорил матери об одном человеке, и я подумал, что этот человек знает, кто убил твоего отца. Пусть у меня отвалятся уши, если это не так.

— Кто этот человек?

— Э-э… капитан, обычаев не знаешь. Такие дела так просто не делаются. Тебе нужно дать страшную клятву, что никому не скажешь его имя. Так нужно.

— Не бойся, я обычай знаю и клятву тоже дам, — стараясь быть спокойным, отвечает Ильмар. — Для меня самая верная клятва пионерская.

— Можно и пионерскую, — морщится Ури.

Сорвав с себя красный галстук, Ильмар крепко зажимает его в руке и, держа перед собой, медленно произносит:

— Этот галстук перед войной подарил мне отец. Пусть проклят буду я, если не сдержу своего слова. Клянусь честью пионера, что никому не открою имя этого человека!.. А теперь говори, — строго приказывает он другу.

— Дело сделано, — облегченно вздохнув, соглашается Ури, — этого человека ты отлично знаешь. Помнишь, в ту ночь, когда сбили русский самолет, он был у вас на хуторе, сидел возле твоей постели и читал молитвы.

— Кивираннаский пастор! — взволнованно воскликнул Ильмар.

— Да, кивираннаский пастор!

Ури сам вызвался проводить Ильмара к пастору. В воскресенье под вечер мальчики отправились в кивираннаскую церковь.

По дороге Ури сказал:

— Я считаю тебя настоящим человеком, капитан. Ты умеешь хранить тайны. Ты не то что этот дурак Бенно, который все выболтает первому встречному, а потом будет колотить себя в грудь и орать: «Не будь я Бенно, если сболтнул хоть слово!» А ты не такой… Ты даже под страшными пытками не нарушишь клятву…

Ильмар шел молча. Он думал только об отце. В ту ночь, когда фашисты разыскивали в тормикюласком лесу русского летчика, Ильмар тяжело болел скарлатиной. Он лежал в постели, не зная, что делается вокруг, не зная, зачем и куда уходил из дома его отец. Ильмар даже не мог проститься с ним. Бот с убитым рыбаком обнаружили утром после облавы на берегу залива, неподалеку от того места, где были найдены клочья парашюта и полуобгоревшая военная сумка с документами, из которых тормикюласцы узнали, что русского летчика звали Сергей Устинов.

«Конечно, — думал Ильмар, — пастору хоть что-нибудь известно об отце — ведь он был тогда на хуторе Пеэтри, разговаривал с ним и наверняка знал о его намерениях».

Чем ближе подходили мальчики к церкви, тем больше охватывало Ильмара беспокойство. Он никогда не был суеверным и не признавал никаких примет. Но когда из церковной ограды навстречу им выехала вереница саней, а на передних они увидели большущий черный гроб, Ильмару стало не по себе. Переждав, пока последние замешкавшиеся сани скроются за трепещущей снежной занавесью, друзья, собравшись с духом, нырнули в церковь.

Просторная, величественная церковь показалась Ильмару сейчас мрачной и тесной. В холодном, дымном сумраке — грозди мерцающих свечей. Плывут и сливаются с полутьмой неясные человеческие силуэты. Крошечная старушка с растрепанными седыми волосами, взмахнув платком, как крыльями, опустилась подле ребят и зачем-то показала на распятие.

— Деточки, деточки! — простонала она замогильным голосом.

Мальчики в ужасе шарахнулись в сторону. Впереди синими серебряными узорами горит алтарь. Мимо него в черном длинном, до пят, таларе проплыл пастор. На передней скамье, уронив голову на руки, застыл в горестной позе чернобородый старик-великан в кожаной капитанской тужурке. Пастор подошел к нему и о чем-то заговорил.

— Я знаю этого старика, — прошептал Ильмар, — это же капитан Карм.

— Черный капитан? — испуганно переспросил Ури, услышав имя прославленного моряка, о котором ходило столько легенд и небылиц.

— Черный капитан, — ответил Ильмар, — его сын Тоомас перед войной в Америку удрал и погиб там. Так он день и ночь о сыне думает. Почти ослеп от горя…

Мальчики с любопытством подошли ближе. Теперь им удалось услышать, о чем говорил пастор с Черным капитаном.

— Мы все дети одного господа бога, — вздохнув, произнес пастор печальным голосом. — Надейся, мой брат, и милосердный Иесусе не оставит тебя… Твой Тоомас был для меня родным сыном… Кровь Кармов течет в его жилах. Он поступил так, как поступил бы на его месте любой из нашего рода…

— Оставь! — раздраженно ответил Карм. — В нашем роду до сих пор не было предателей.

Пастор пропустил слова Черного капитана мимо ушей.

— Глас свыше подсказывает мне, что сын твой жив, — вкрадчиво заметил он. — Советую тебе все-таки послушать радиопередачи оттуда. Верные люди говорили мне об этом.

— Мальчик погиб, — угрюмо ответил Карм, — иначе он давно вернулся бы к родным берегам. Шесть лет жду вестей от Тоомаса, и все напрасно.

— Господь благостный! — все тем же печальным голосом пропел пастор. — Вразуми заблудших, погрязших в пагубном неверии! — Пастор молитвенно вознес руки кверху и не спеша удалился.

— Скорее… уйдет, — шепнул Ури, схватив Ильмара за руку.

Мальчики подбежали к пастору.

— Чего вы хотите, дети мои? — ласково спросил он.

— Мой учитель, — вежливо обратился к нему Ури, — этот мальчик сын рыбака Таммеорга…

Ильмар увидел, как по грустному, задумчивому лицу старого пастора пробежала тень беспокойства. Неторопливым жестом поправил он красивые коротко подстриженные седые волосы, которые так шли к смугловато-розовой коже лица, затем пальцы его стали нервно теребить тонкую цепочку большого висевшего на груди серебряного креста с четырьмя непонятными буквами. Чуть повернув голову, пастор огляделся. Церковь была пуста. Только на передней скамье сидел с низко опущенной головой старый капитан Карм.

— Да, я слушаю тебя, сын мой, — нагнул голову пастор. — Итак, этот мальчик — сын рыбака Таммеорга.

— Мой учитель, вам все открыто, только вы можете сказать, кто убил рыбака Таммеорга, — дрожащим голосом с поклоном ответил Ури.

Легкая усмешка скользнула по губам пастора, когда он заметил, с каким волнением Ильмар ждет ответа.

— Вы правильно сделали, дети мои, придя узнать истину в храм божий, — промолвил пастор и сделал мальчикам знак следовать за ним.

Они подошли к небольшой двери. Пастор впустил друзей в кяяркампер. Перед решетчатым окном стоял маленький алтарь с высоким серебряным распятием и дорогими подсвечниками, на стене висела массивная картина с изображением Христа в пустыне, в углу комнаты виднелся старинный низенький орган. У входа стоял шкаф с одеждой пастора.

После томительной паузы, во время которой пастор, судя по всему, беседовал с богом, он торжественно начал:

— Да защитит нас господь от всякого зла и искушения! Преклоните колена, дети мои. И возблагодарите всевышнего за то, что награждает он вас хлебом своим духовным…

Мальчики робко опустились перед алтарем на колени.

Сказав несколько слов о тех несчастных, которые нарушают заповедь и забывают бога, пастор тихо продолжал:

— Рыбак Таммеорг был истинно верным сыном господа. Он любил свою землю, как мать любит родное дитя. Свою праведную кровь он пролил за свободу родины, ибо не желал, чтобы чужеземцы с Востока, нечестивцы, забывшие господа, пришли топтать нашу веру и землю, ибо узрел он за улыбкой агнца зубы хищные, волчьи.

Пастор подошел к Ильмару и с горестным вздохом опустил на плечо мальчика худенькую, почти детскую руку.

— Встань, сын мой любезный, — сказал он.

Ильмар неловко поднялся на ноги. Следом за ним встал Ури. Лицо Ури пылало от восторга, а Ильмар, смущенный и раздосадованный всем происходящим, не знал, куда деть руки, как себя вести, и страшно злился, что пастор «тянет кота за хвост», а самого главного так и не сказал.

— Сатана вышел, и была ночь! — торжественно пропел пастор. — Когда упал самолет, люди острова искали русского летчика. Твой отец вместе с теми людьми выполнял свой священный долг. Так знай же, чадо мое возлюбленное, — вдруг тоном заговорщика зашептал пастор, обдавая мальчика жарким дыханием; благородное лицо его при этом сморщилось, а глаза превратились в щелки, — так знай же, этот русский летчик, из Москвы присланный, этот нечестивец в облике человека, — он, он убил твоего отца!

Глава 14 ЗАГОВОРЩИКИ

Зябко ежась от предутреннего мороза, Ури обогнул флигель замка. Здесь темнели длинная конюшня с провалившейся крышей и выбитыми стеклами, остатки крепостной стены, разрушенная башня. А дальше за парком, за небольшим замерзшим прудом, окруженным стеной высоких деревьев, спящей косматой медведицей вытянулась Черная гора.

«Не прозевать бы его», — с беспокойством думает Ури, вглядываясь в темноту.

Рассвет еще не наступил. Крупные звезды высоко роились в холодной пустыне неба. Справа, за узкой речкой, пугающе чернела роща. Мохнатые островерхие кедры в белых снежных шлемах напоминали рать древних богатырей, настороженно замерших с поднятыми пиками за неровной стеной темных щитов.

В парке на краю пруда мигала единственным красным глазом избушка-теремок. В ней жили две старушки учительницы и старый кот. Кот обедал с ними за одним столом, спал на собственной перине и был до того важным, что при встрече невольно хотелось уступить ему дорогу.

Старушки вставали задолго до рассвета. Уж чем они занимались в такую рань, один бог ведает, но ровно в пять часов утра в их теремке всегда загорался свет. Сейчас Ури меньше всего хотел бы встретиться с кем-нибудь из них. Он торопливо прокрался мимо низкой, покосившейся калитки и направился к мосту, откуда должен был показаться Ильмар.

Ильмар всегда возвращался в школу напрямик через гору. Пройти пять километров ночью в безлюдном лесу да еще и по Черной горе, где даже днем ходить опасно, мог, по мнению Ури, только сумасшедший, но в душе он завидовал смелости Ильмара. Ури и сам толком не мог понять, как он относится к нему. Временами он восхищался его мужеством и прямотой и был страшно доволен тем, что такой человек, как Ильмар, называет его своим другом. Временами Ури ненавидел его и вместе с тем чувствовал, что его тянет к Ильмару. Каждая похвала, каждое доброе слово из его уст были для Ури дороже похвалы любого другого человека.

Ури был старше Ильмара. Он считал себя умным и талантливым и никак не мог понять, почему Ильмар, сын простого рыбака, всегда одерживал верх над ним. Ури прекрасно знал себе цену. Он умел себя держать и с товарищами, и со старшими, не говорил лишнего, был точен и аккуратен, играл на пианино, сочинял музыку и при всем том никогда не зазнавался. Недаром же учителя в один голос расхваливали его на все лады и ставили всем другим в пример. Ури первый предложил Ильмару дружбу. Еще в шестом классе он принес капитану в подарок чудесные английские коньки для буера. Ильмар презрительно ухмыльнулся и не взял их. Он терпеть не мог этого щеголевато одетого самоуверенного «новичка», у которого были слишком нежные белые руки и слишком гладко зачесанные волосы. Неудачу с коньками Ури пережил очень болезненно. Самолюбие его было оскорблено. Он искал случая доказать Ильмару, как тот несправедлив, и однажды в драке с кивираннаскими мальчишками яростно бросился его защищать. Ури жестоко отколотили, но он чувствовал себя героем: капитан назвал его своим другом.

В седьмом классе мальчики сидели за одной партой. Ури был теперь в числе первых учеников и все-таки он по-прежнему завидовал Ильмару, признанному вожаку седьмого класса, считавшегося лучшим классом мустамяэской школы.

Но в последнее время отношение семиклассников к своему капитану заметно переменилось. Началось это со скандальных историй на уроках русского языка. По просьбе дирекции, уроки русского языка вел теперь новый учитель Александр Уйбо.

С недавних пор в классе вдруг непонятным образом стал исчезать мел, тряпки, разом высыхали чернила во всех чернильницах, учительский стул частенько разваливался при первой же попытке сесть на него. А несколько дней назад кто-то искромсал ножом новенькие наглядные таблицы по русской грамматике. Виновник не был найден. Подозрение пало на Ильмара. Последние дни Ильмар ходил, как грозовая туча, — отдалился от друзей, ни с кем не хотел разговаривать и вообще вел себя очень странно.

Семиклассники чувствовали, что капитан за что-то крепко невзлюбил учителя Уйбо. Ребята только удивленно переглядывались и пожимали плечами. Единственный человек, хорошо понимавший, что творится с Ильмаром, был Ури.

Прошло немногим больше недели, как Ильмар узнал у старого пастора имя убийцы рыбака Вольдемара Таммеорга.

Мир разом перевернулся в глазах потрясенного мальчика. Ему и в голову не пришло усомниться в словах пастора. Что делать и как жить дальше, Ильмар не представлял. Матери, не желая ее расстраивать, он не обмолвился ни словом. Ночью, задыхаясь от слез, почти раздетый, выскочил он во двор и не помня себя с маху бросился в ледяные волны залива. Он не почувствовал холода — в тело впились тысячи раскаленных игл. Сейчас же выскочил, вернулся в постель и как сумасшедший стал растирать себя шерстяным одеялом.

«Дурак! — ругал себя. — Не подумал о матери! Что бы с ней стало… Буду мстить за отца».

Но кому мстить и как, он не знал. Тут-то и пришел на помощь Ури. Он ни в чем не убеждал Ильмара. Он просто объяснил ему положение вещей. Ильмар сам должен понять: если Уйбо так же, как летчик Устинов, был в войну советским офицером, значит, его тоже прислали сюда русские. Ури считал нового учителя предателем и русификатором — так презрительно называл его дядя Альберт.

Посоветовавшись между собой, мальчики начали против учителя Уйбо тайную войну. Вдохновителем ее, конечно, был дядя Альберт. Он внимательно следил за всеми действиями друзей, а иногда даже давал Ури советы, как лучше провести ту или иную «операцию». Когда «операция» заканчивалась успешно, дядя Альберт хохотал до слез и весело говорил:

— Молодец, племянничек! Ты поступил, как настоящий патриот!

Затем случилось событие, которое удивило и обескуражило Ури. Директором школы была теперь Ребане. Ури хорошо помнил, какой скандал мать устроила дяде Альберту, когда узнала, что это он посоветовал Ури сводить Ильмара к пастору и что по наущению Альберта мальчики срывают занятия на уроках Уйбо. Самыми мягкими прозвищами, которыми она наградила дядю, были «безмозглый осел» и «копеечный политикан». После этого скандала дядя, отдуваясь, как будто только что парился в жаркой бане, с виноватой улыбочкой сказал своему племяннику:

— Дружок мой, у твоей мамы, между прочим, гениальный ум. Если бы такие головы руководили в свое время нашим правительством, мы избежали бы роковых ошибок сорокового года. Ты сейчас бы имел свою легковую машину, а твой дядя по меньшей мере был бы миллионером… Впрочем, речь не о том, — вздохнул дядя. — Придется тебе кончать возню с Ильмаром. Он опасен. В конечном итоге, братец мой, он может утопить тебя. Словом, дело сделано, а теперь поворот на сто восемьдесят градусов.

Предостережение дяди Альберта Ури истолковал по-своему.

«Дядя ошибается, — думал Ури, — он просто плохо знает Ильмара. Что бы ни случилось, капитан никогда не выдаст меня. Начатое нужно довести до конца. Ведь дядя Альберт сам сказал, что Уйбо враг и его надо поскорее выжить из Мустамяэ…»

Ури гордился своей сообразительностью. Он действительно мечтал стать настоящим патриотом. Пусть дядя не беспокоится, он будет доволен своим племянником.

Раздумывая над всем этим, Ури медленно брел к реке.

Впереди на берегу, росли высокие, густо заснеженные кусты ив. Они, как гигантские белые хризантемы, щедро разбросали во все стороны длинные снежные лепестки. Между кустами одиноко торчала старая ободранная ель. Редкие обломанные ветви не защищали от мороза ее сгорбленное тело. Из порванных снежных рукавов безжизненно свисали пальцы-шишки.

Через реку были перекинуты две узкие балки. Они настолько обледенели, что Ури так и не решился пройти по ним. Прохаживаясь вдоль берега, он поминутно озирался и прислушивался к каждому ночному шороху. Но вот до слуха его донеслось мягкое похлопывание лыжных палок. Ури пригляделся.

— Наконец-то! — прошептал он, прячась за ствол ели. — Интересно, как он будет перебираться.

Со стороны горы быстро приближалась на лыжах рослая, сильная фигура Ильмара. На нем било затянутое поясом короткое меховое пальто, высокие сапоги, за плечами ранец. Он остановился на самом берегу, затянул лыжные ремни и, сильно оттолкнувшись палками, с разгона перемахнул обледенелые балки.

— Ох! — от неожиданности выдохнул восхищенный Ури, едва веря своим глазам. — Гей! Ильмар! Куда же ты? Погоди!

Ильмар затормозил и резко повернулся:

— А, ты здесь, Ури? Здравствуй!

— Привет, капитан! Что ж так поздно?

Ильмар подъехал к приятелю. Разгоряченный от быстрого бега, он часто дышал.

— Посмотрел бы ты, что на море делается! Шторм!.. Восемь баллов, не меньше. Знаешь, силища какая! После шторма с дядей Мадисом тюленей бить пойдем, самое время. Хочешь с нами?

— Не до тюленей сейчас, — отрезал Ури, — Ты что, забыл уже?

— Ничего не забыл, — ответил Ильмар и нахмурился.

— Слушай, Ильмар, я нарочно здесь жду тебя. Со двора идти нельзя — старый Яан почему-то дверь запер. Я покажу тебе другой ход, никто его не знает.

— Учитель попросил его дверь запереть, — уверенно сказал Ильмар.

— Не знаю, может, и попросил. Он теперь всего боится, а самое главное — до сих пор не может понять, кто ему такие штучки устраивает. Вот потеха!

— Горящую свечу под полой не спрячешь, — ответил Ильмар. Он еще что-то хотел добавить, но сдержался. — Ладно, идем, — строго сказал он.

Мальчики подошли к школе со стороны интерната. Ури своим ключом отпер в стене замка дверь, открыл ее и осторожно просунул нос в полутемный коридор. В лицо пахнуло теплом и сыростью. Впереди, в вестибюле, слабо мерцала лампочка. Было тихо. Ури облегченно вздохнул:

— Никого, пошли, — шепнул он Ильмару.

Оба бесшумно метнулись к стене. Им предстоял длинный путь: пройти вдоль всего коридора до вестибюля, потом по лестнице на второй этаж, а там пробраться в свой класс. Они подошли уже к самой лестнице, как вдруг услышали шаги. Кто-то, покашливая и ворча, возился в вестибюле. Что-то тяжелое громыхнуло по ведру. Заговорщики вздрогнули.

— У, вредюга!.. — промычал Ури. — Проснулся уже!

— Дядя Яан всегда рано встает, печи, наверно, топит, — прошептал Ильмар.

Переждав, пока старик, гремя ведрами, спустится в подвал, мальчики снова продолжили свое путешествие.

Неожиданно громко треснули под ногами старые дубовые ступени. Ури замер. Обернувшись, он со злостью замахал на Ильмара кулаками:

— Тише ты своими сапожищами! Накроют! Если что, скажи — заниматься шли, сегодня контрольная.

— Знаю, — буркнул Ильмар.

Наконец добрались до класса. Тут оба вздохнули свободнее. За окном уже занимался рассвет. В синеющем морозном воздухе в густых серебристых ореолах горели бутоны оранжевых электрических лампочек. Забытые на подоконниках лабораторные склянки отсвечивали тусклыми красными огоньками, будто струились светящейся жидкостью. В сонном оцепенении замерли черные парты.

— Давай! — Ильмар протянул руку.

Ури сунул ему металлический молоточек с плоской заостренной ручкой, а сам взял отвертку. Мальчики сняли с гвоздей классную доску и стали вывинчивать из петель шурупы.

— Штукатурку потом убрать… чтоб не заметили.

— Уберем, — ответил нагнувшийся над доской Ильмар. — Главное аккуратно повесить, чтоб раньше времени не грохнула.

— Не грохнет. Устроим ему контрольную… веселенькую…

По коридору послышались тяжелые шаги — опять дядя Яан.

Мальчики замерли.

Близко за стеной хлопнула дверь.

— Пронесло! — выдохнул Ури.

— Ладно, берись за доску, — угрюмо проговорил Ильмар, — скоро наши придут.

С большим трудом повесили доску на место. Она еле держалась на двух шатающихся шурупах.

— Ты чего улыбаешься? — спросил Ильмар, заметив злую улыбку Ури.

— Да так, смешно…

— Что смешно?

— Все идет как по маслу, капитан. С таким другом, как ты, никогда не пропадешь. Мы еще не то предателю устроим. Верно говорю?

Стирая ладонями известковую пыль с пола, Ильмар промолчал. Через минуту оба выскользнули из класса.

Урок русского языка в седьмом классе был первым.

Увидев входящего Уйбо, ученики ровными рядами быстро вытянулись у своих парт. По обе стороны учительского стола застыли дежурные.

— Бенно Тарк, — недовольно сказал учитель одному из них, — я, кажется, просил не стоять на моих уроках возле учительского стола. Это только отнимает время, да и вообще ни к чему.

— Нам стоять приказала директор, — глуповато вытягивая физиономию, отчеканил Бенно.

Уйбо поморщился:

— Сядьте!

Класс сел. Дежурные, громыхая сапогами вернулись на свои места.

Отметив в журнале отсутствующих, Уйбо начал урок.

— Сегодняшнюю работу, — сказал он, — мы посвятим с вами летчику-герою Алексею Маресьеву. Вспомните отрывок, который мы недавно читали с вами в учебнике, и перескажите его своими словами. Трудные русские слова я выпишу на доске. Напишите в своих тетрадях заголовок пересказа: «Подвиг советского летчика».

Уйбо подошел к доске и стал по-русски писать: «Контрольная работа».

Класс не мешкая принялся за дело.

Ильмар замер. Ручка не слушалась его. Чернильная капля скатилась прямо на чистый листок тетради. Тоненькие хвостики брызг, как лучики, разбежались от кляксы во все стороны.

Неторопливо, красивым почерком, выводил Уйбо русские буквы. Потом, сильно нажимая мелом, подчеркнул написанное. Доска дрогнула, поползла по стене и с грохотом обрушилась на пол. Класс ахнул. Все повскакали с парт.

— Тихо! Сядьте на место! — отрывисто сказал учитель.

Ильмар видел расстроенное лицо, мелькнувшую гримасу боли. Доска, падая, очевидно, задела ему ногу.

— Элла, — через секунду уже совершенно спокойно проговорил Уйбо, — после урока пойди, пожалуйста, к дяде Яану и пригласи его сюда с молотком.

Элла молча встала. Заметив ее возмущенное лицо, Уйбо, подойдя к ней, ласково сказал:

— Ничего страшного не произошло. Просто плохо прибили доску, и она сорвалась. Этого следовало ожидать. А теперь сядь… Ильмар Таммеорг! — Учитель пристально взглянул в синие настороженные глаза побледневшего ученика. — Помоги, пожалуйста, поднять доску.

Неторопливо, словно нехотя, поднялся Ильмар, бросив на учителя вызывающий взгляд. Он остался стоять у парты, не трогаясь с места, стараясь показать полнейшее равнодушие к случившемуся.

Ученики заволновались.

— Иди…

— Ну, иди же…

— Ильмар! Оглох, что ли? — со всех сторон сердито зашипели на него.

Арно Пыдер толкнул Ильмара в спину. Ури, сидевший с Ильмаром рядом, ободряюще шепнул:

— Не трусь, капитан!

— Ну, что же ты? — строго спросил учитель.

Чужим, срывающимся голосом Ильмар громко выпалил:

— Я не буду писать такую работу!

По классу прокатился ропот. Потом стало необычно тихо. Было слышно, как где-то далеко внизу зазвенело разбитое стекло.

— Встать! — испуганно крикнул кто-то с задних парт.

Класс вытянулся и угрюмо замер. Уйбо удивленно обернулся.

В дверях стояла Ребане. Окинув взглядом упавшую доску и рассыпанную по полу штукатурку, она, не повышая голоса, коротко произнесла:

— Весь класс останется без обеда. Учитель Уйбо, прошу вас после урока зайти ко мне в кабинет.

Шарканье ног в коридоре не затихало ни на минуту. Ученики, как это принято в прибалтийских школах, прогуливались на перемене одним общим кругом.

В вестибюле у лестницы девочки из пятого класса окружили Эви Рауд. Раскрасневшаяся, сама похожая на ученицу, Рауд рассказывала, как ей удалось с боем добыть в комитете комсомола машину для ребят, отправлявшихся в весенние каникулы в Таллин на экскурсию.

— До аэропорта — на машине, а там, конечно, самолетом, — успокаивала Рауд щебечущих учениц. — А может быть, попросим пограничников перевезти нас на катере.

В другом конце коридора семиклассники обсуждали чрезвычайное происшествие на уроке. Ури среди ребят не было. Сразу же после урока он куда-то ушел. Ильмар равнодушно бродил по коридору, делая вид, что возмущенные реплики друзей к нему не относятся.

— Никогда не поверю, чтоб доска сама упала, — басил на весь коридор длинный Бенно. — Знаем, чьи это штучки!..

— Ребята, надо поговорить с капитаном. Пусть ответит!

— А я уверена, что Ильмар тут ни при чем, — защищала его Элла. — Он честный, он никогда не побоится сознаться, если виноват.

Семиклассники заспорили. И только Арно, не принимавший никакого участия в разговоре ребят, энергично жестикулируя, толковал с кем-то о Зеленом Охотнике.

— Подавиться мне старыми сетями, если вру! — клялся он. — Сегодня же ночью пойду охотиться за этой дрянью.

Невольно прислушиваясь к разговорам в коридоре, Уйбо с трудом пробирался сквозь бурливший поток учеников к кабинету директора.

Учителя не столько волновала история с упавшей доской, сколько отказ Ильмара писать работу о советском летчике. Ильмар ничего не захотел объяснить. На все вопросы отвечал молчанием. Упрямства у этого парня не меньше, чем дерзости.

Уйбо знал уже и о гибели рыбака Таммеорга, убитого во время облавы, и о том, как были найдены документы летчика Сергея Устинова. Странное поведение Ильмара после пропажи рапорта, его отношение к урокам русского языка и, наконец, отказ писать работу о советском летчике без сомнения были звеньями одной и той же цепи. Учителю Уйбо было над чем задуматься.

Ребане сидела за директорским столом. Мельком взглянув на входившего учителя, она, продолжая рыться в бумагах, жестом предложила ему присесть.

С первых же ее слов Уйбо понял, что о происшествии в седьмом классе она осведомлена во всех подробностях. Впрочем, это нисколько не удивило учителя. Ребане всегда была в курсе всех школьных дел. Даже о самых незначительных событиях она каким-то образом узнавала первой. Проницательность этой женщины была необыкновенна. Казалось, она обладала способностью читать мысли по глазам собеседника, наперед знала, чем кончится с ним разговор, и каким-то особым, свойственным одной только ей чутьем безошибочно предугадывала ход событий.

К Уйбо она вначале относилась с видимой симпатией и как будто не замечала или, по крайней мере, не придавала серьезного значения беспорядкам на его уроках. Можно было подумать, что она просто щадит самолюбие нового учителя. Однако очень скоро Уйбо почувствовал со стороны Ребане скрытую неприязнь. Особенно это было заметно, когда речь шла об Ильмаре Таммеорге.

— Я неоднократно предупреждала вас, товарищ Уйбо, — с горечью в голосе сказала она учителю: — Таммеорг своим поведением разлагает весь класс. А вы этого хулигана открыто берете под свою защиту и тем самым потворствуете его безобразиям. Я вынуждена предостеречь вас от дальнейших ошибок, и на первом же педсовете я поставлю вопрос об исключении Таммеорга.

Уйбо выслушал Ребане с непоколебимым спокойствием, только глаза его, светло-голубые, слегка прищуренные, загорелись сердитым блеском.

— Товарищ Ребане, неделю назад вы обещали мне посмотреть в бумагах Филимова рапорт Вальтера.

— Боже мой! — раздраженно перебила Ребане, — я давно уже пересмотрела все школьные документы, но никакого рапорта не нашла. И простите меня, Уйбо, но я совершенно отказываюсь вас понимать. При чем здесь рапорт? Какое он имеет отношение к поведению Таммеорга на уроках русского языка?

— Вот в этом я и хочу разобраться, — холодно ответил Уйбо. — Или мальчику кто-то основательно засорил голову, или он думает, что его отец погиб по вине русского летчика. Это и является, на мой взгляд, основной причиной, почему Таммеорг так относится к урокам русского языка. Я собираюсь съездить в больницу и выяснить у Филимова, что произошло с рапортом.

Ребане пожала плечами.

— Не знаю, удобно ли это делать теперь, — укоризненно проговорила она. — У Филимова инфаркт, он лежит при смерти. Малейшее волнение, а тем более разговор о рапорте сведет его в могилу. Ведь нам не известно, по каким мотивам Филимов сжег немецкие документы. Быть может, та же участь постигла и рапорт.

— Не думаю, — возразил Уйбо. — По крайней мере, мы должны установить, что было в рапорте. Если понадобится, я обращусь в соответствующие органы.

Ребане усмехнулась и с легкой иронией произнесла:

— Вряд ли все это так серьезно, как вы пытаетесь меня уверить. Я говорю о Таммеорге. По-моему, это все мальчишеские проказы, дошедшие до хулиганства. Не стоит поднимать шум из-за пустяков и подрывать авторитет школы, но дело ваше. Во всяком случае, ищите злополучный рапорт сами.

Резкий звонок, оповестивший о конце перемены, прервал этот неприятный разговор. Уйбо вышел в учительскую.

Там уже знали о случившемся. И хотя никто не подал вида, Уйбо, войдя, понял, что товарищи встревожены за него.

— Скажите-ка, Александр, — дружелюбно забасила собиравшаяся на урок Томингас, — что происходит в седьмом классе?

— Так, мальчишеские проказы, — с досадой ответил Уйбо.

Он оставил классный журнал и, ни слова больше не прибавив, вышел из комнаты. Учителя переглянулись.

— Э-э, — глубокомысленно протянул Кукк, — тут надо еще разобраться, почему на уроках Уйбо прескверная дисциплина. У меня, заметьте, ничего подобного не случалось. Пардон, я имею сказать, что наш новый коллега весьма неопытен…

Кукку не дали договорить. На него напустились со всех сторон, а строгая завуч сердито сказала:

— Оставьте глупости, Эльдур! Вместо того, чтобы помочь молодому человеку, мы занимаемся пустословием… Товарищи, — обратилась она к учителям, — в школе творятся невероятные вещи. На днях соберем педсовет!

В вестибюле Уйбо встретился с Тальвисте.

— Что сказала Ребане? — коротко спросил он.

— С ней говорить бесполезно. Она или не нашла рапорта, или не собиралась его искать. Сегодня же напишем письмо в Таллин. Надо бы достать машинку…

Из квартиры Ребане навстречу разговаривающим учителям вышла худенькая девушка с бледным, печальным личиком.

— Линдочка, почему такая невеселая? — улыбнулся Тальвисте. — Или по весне соскучилась?

— Да Альберт все, будь ему земля пухом! — чуть покраснев, ответила девушка. — Сегодня рыбу жарила… И тут своими поручениями замучил. «Со свежими яичками поджарь, — передразнила она, — сухариков не забудь, сладким лучком заправь, да перцем, перцем получше прохвати». Ох ты господи, что за человек!

Улыбка Тальвисте погасла.

— Делать ему нечего, — нахмурился он. — Послушай, Линда, у него, случаем, нет пишущей машинки?

— Есть, — неуверенно ответила она.

— Ну и отлично! — обрадовался Тальвисте. — Вечером попросим.

— Нет, он не даст, — убежденно ответила девушка. — Альберт свои вещи никому не дает. Лучше я сама попрошу. — Улыбнувшись учителям, Линда убежала.

— Жди меня после ужина, Тальвисте, — хмуро предупредил Уйбо. — Филимов не так уж болен, как расписала мне Ребане. Сразу же после занятий еду к нему в больницу.

Глава 15 ЗЕЛЁНЫЙ ОХОТНИК

В гостиной Ребане темно, только из полуприкрытых дверей кабинета Альберта пробивается желтая полоса электрического света, освещая пышную бахрому портьер, восточный узор раскинутого на полу мягкого ковра и кусочек витой золоченой рамы старинной немецкой картины.

За высоким стрельчатым окном гудит штормовой ветер. Крупные градинки вместе с дождем, не переставая, барабанят по черным стеклам. Временами, когда порывы ветра ослабевают, из кабинета доносятся приглушенные голоса. Там беседуют Альберт и Ребане. Оба так увлечены, что не слышат ни легкого скрипа двери, ведущей из кухни, ни осторожных шагов проникшего в гостиную человека…

— Уйбо пытался встретиться с Филимовым! — не скрывая раздражения, говорит Ребане. — На твое счастье, доктор Руммо находился в больнице и не пустил его…

— Я же дал доктору указание, — самодовольно заметил Альберт, — кроме того, не сегодня-завтра Филимов отправится в лучший мир. Так, по крайней мере, уверил меня Руммо.

— Господи, какой осел! — безнадежным голосом промолвила Ребане. — Ты не понимаешь самой простой истины. Уйбо не успокоится до тех пор, пока не выяснит, что с рапортом. Он собирается писать в органы… Ты понимаешь, чем это для тебя пахнет, господин капитан легиона?

Багровая краска на лице Альберта уступила место смертельной бледности. Белые жирные пальцы его судорожно забегали по шинам кресла. На лице, необыкновенно подвижном, попеременно отразились испуг, гнев, ненависть.

— Бог мой! — прошептал — он. — Я знал, знал, что Уйбо подосланный агент! Или ты немедленно уберешь его из школы, или я сам…

— Перестань! — устало оборвала Ребане. — Уйбо не так глуп, как ты думаешь. Никогда не предполагала, что он так тонко поведет дело. У него редкое чутье и превосходная выдержка… Ты не с того конца начал, Альберт. Травля Уйбо тебе может дорого обойтись.

— Но что же теперь делать, Кярт?

— Найти рапорт, — отрезала Ребане.

— Ты издеваешься!.. — хрипло зарычал Альберт. — Фильмов, сам того не ведая, сжег его со своими документами. Ты прекрасно знаешь, как это произошло…

Ребане смерила паралитика презрительным взглядом.

— Ты должен найти рапорт, — холодно повторила она.

Альберт вскинул на нее яростные буйволиные глаза, но, наконец, поняв тайный смысл ее слов, обмяк.

— Хорошо, Кярт, — с дрожью в голосе ответил он, — я сегодня же разыщу рапорт.

Человек в гостиной бесшумно отделился от стены, крадучись подошел к книжному шкафу, снял с полки тяжелый футляр с блестящими замочками и выскользнул в переднюю…

Поздним вечером под шум и вой штормового ветра Тальвисте, Уйбо и Рауд сидели в докторском флигеле и при блеклом свете керосиновом лампы сочиняли письмо в Таллин. Закончив работу, они уже собирались расходиться по домам, как вдруг в дверь постучали, и в комнату с портативной машинкой в руках быстро вошла взволнованная Линда.

— Принесла, Леон, только, пожалуйста, поскорее, — сказала она, передавая футляр Тальвисто.

— Что, дали все-таки? — удивился тот.

— Нет, — качнула головой Линда, — Ребане такой крик подняла, что хоть из дому беги. «Личные вещи Альберта! Да как ты смеешь просить!» — передразнила она. — Я сама и взяла… Уйду я от них….

— И правильно сделаешь, — поддержала Рауд. — Тебе учиться нужно.

— Нехорошо получилось, — вертя машинку, сказал Тальвисте. — Отнеси, ну ее к богу!

— Нет, раз уж принесла, печатай, — обиделась Линда. — Даром, выходит, старалась?

— Ладно, через несколько минут вернем. Давай запрос, Александр.

Тальвисте поставил машинку на стол и заложил лист бумаги.

Вынув из кармана письмо, Уйбо стал диктовать:

— «Военкому республиканского военного комиссариата».

Пальцы Тальвисте проворно застучали по клавишам.

— «…Коллектив учителей мустамяэской семилетней школы убедительно просит вас помочь нам узнать о судьбе советского летчика Сергея Устинова…»

— Вы посмотрите, что делается! — воскликнул Тальвисте, отгибая напечатанную часть листка.

Заглянув через его плечо. Уйбо увидел на обратной стороне листка отпечатки остро прорезывающейся буквы «т».

— Пиши, пиши, — нетерпеливо сказал он. — «В ночь на четвертое ноября 1944 года летчик Устинов выпрыгнул с парашютом из горящего самолета…»

В спальне мальчиков никто не спит. Давно уже погасли в печке огни, а из-под одеял по-прежнему с настороженным вниманием торчат уши и носы.

В комнате кромешная тьма. Узкое высокое окно чуть бледнеет на черном фоне стены. За окном под порывами ветра жалобно скрипят огромные старые деревья.

Хорошо в такую погоду лежать, свернувшись калачиком, под теплым мохнатым одеялом, прижаться к мягкой подушке и слушать страшные рассказы о Зеленом Охотнике!

Ведь все эти история и убийства, о которых так интересно рассказывает Арно, происходили в тех самых комнатах, где они теперь живут и занимаются.

Рядом с Мустамяэским сыщиком, ближе к двери, лежит Ильмар. Ему сегодня крепко влетело от Ребане, и поэтому настроение у него неважное. Но это не мешает ему с большим вниманием слушать приятеля.

— Арно, а этот шкипер тоже в замке жил? — недоверчиво спрашивает Бенно.

— Не перебивай! — шикают на него со всех сторон. Но Арно вопрос устраивает.

— Ну конечно, Шотландец перед убийством как раз в нашей спальне жил.

— У-ух, страшно! — шепчет кто-то в углу. Слушатели ежатся от страха и восхищения. Каждый по-новому оглядывает в темноте комнату, и вдруг, словно по заказу, в спальню нырнул слабый лунный луч, осветив взъерошенные головы ребят.

Арно со всеми подробностями рассказывает, как по ночам в шторм пираты графа Людвига зажигали на пустынном берегу острова ложный маяк и наводили на Белые скалы корабли.

Но, конечно, мальчишек больше всего интересуют рассказы о знаменитом Шотландце, тень которого, по их глубокому убеждению, до сих пор обитает в замке. Арно это прекрасно знает. Немного подумав, он вспоминает еще одну мало кому известную легенду об убийстве шкипера.

Несметно богат был граф Людвиг. Железные сундуки его трещали под тяжестью золота. Но однажды счастье привалило ему небывалое. В грозную штормовую ночь удалось ему посадить на скалы царский корабль, нагруженный индийскими сокровищами. На радостях граф одарил пиратов щедрыми подарками, а сокровища, боясь царского гнева, сейчас же погрузил на бригантину для продажи в других странах и отправил с ними своего верного шкипера. Случилось так, что в том государстве, куда прибыл шкипер, один из покупателей оказался петербургским купцом. Купец опознал сокровища, и Шотландцу пришлось спасаться бегством. Много дней скиталось пиратское судно по морям и океанам, но так ни с чем и возвратилось на остров.

Разъяренный Людвиг вызвал шкипера к себе в кабинет и в гневе ударил его плетью по лицу — оба схватились за ножи. В жестоком поединке граф убил своего любимого шкипера.

Сейчас в этой комнате кабинет директора. Несколько лет назад плотники чинили паркет и нашли под плитами следы засохшей крови.

Арно делает выразительную паузу.

В спальне напряженная тишина, только слышно, как за окном завывает ветер.

— Последним хозяином замка, — продолжает Арно, — был немецкий барон Стрейберг. Вредюга был страшный, он даже за ветер с мельников налоги брал. Так этот самый барон никак спать не мог: все ему чудилось, что кто-то ночью по замку бродит и в комнаты заглядывает. Открыл он однажды дверь и ахнул: стоит человек, весь в зеленом, лицо зеленое, руки зеленые, а сам улыбается. Барон чуть не умер от страха, а потом понял, что это Зеленый Охотник. А увидеть тень Шотландца можно только в штормовые ночи, потому что в такое время он всегда выходил на грабежи.

— Хо! Я своими глазами видел Зеленого Охотника, — вдруг тихо заявляет Бенно. — Ночью на втором этаже, возле квартиры Ребане, встретил. Высокий такой, в зеленом плаще и на башке рога, как у черта. В общем, морда у него, прямо скажем, гнусная…

— И я видел! Только без рогов, — донесся из угла чей-то робкий голос.

И тут пошло! Выяснилось, что почти все слушатели хоть краешком глаза, но видели Зеленого Охотника, с рогами и без рогов, с ружьем и без ружья, но обязательно в зеленом плаще.

Вдруг в самый разгар воспоминаний все услышали сдавленный крик Мустамяэского сыщика. В спальне сразу наступила гробовая тишина.

— Там… — пролепетал Арно. показывая на стенку, возле которой лежал, — там кто-то ходит!

Арно не врал. Прислушавшись, все ясно различили медленные, осторожные шаги. Как будто сверху, где жила Ребане, кто-то спускался за стеной по железной лестнице.

— Слышишь, капитан? — прошептал трясущийся Арно.

Молчание.

— Ильмар! — Мустамяэский сыщик испуганно потянулся рукой к кровати Ильмара — она была пуста!..

Тогда, недолго думая, Арно быстро выскочил из спальни.

Уйбо провожал Рауд домой. Бушующий ветер валил их с ног, рвал одежду. В просветах черных туч испуганно нырял яркий желтый диск луны.

Проводив Рауд до калитки хутора, Уйбо повернул к школе. Сегодня он последний раз ночевал в докторском флигеле. Все попытки учителя узнать тайну старого замка оказались безрезультатными. Зеленый Охотник больше не появлялся. Уйбо решил переехать на хутор Вахтрапуу, который находился в двух километрах от школы.

Черная громада замка, казалось, срослась с ненастной ночью. Включив карманный фонарик, Уйбо миновал лабиринт классов и комнат, пока наконец не вышел в коридор нижнего этажа. Здесь за углом притаилась тень человека с громадным пистолетом. Не заметив ее, учитель спокойно прошел в докторский флигель. Следом за ним тотчас поползли по стене уже не одна, а сразу три угрожающие тени.

— Эт-то, кажется, не Зеленый Охотник, — заикаясь от страха, проговорила тень с пистолетом.

— Спрячь свою ракетницу, балда, а то по башке трахну! — возмутилась вторая тень.

— Тише, капитан, — предостерегающе сказала третья: — Уйбо может услышать. — А ты, сыщик, знай: если пикнешь про нас хоть слово, мы тебя повесим! Завтра первый урок географии, — сказал Ури. — Запрем дверь на ключ. Уйбо весь урок тут и просидит. Вот потеха будет!

— Неплохо придумано, — усмехнулся Ильмар.

— А как же Зеленый Охотник? — плачущим голосом спросил Арно, который до этой минуты был убежден, что Ильмар и Ури втайне от всех пошли разыскивать тень Шотландца.

— Ерунда все это, — сказал Ильмар, — привидений не бывает. В седьмом классе учишься, а мозгов не больше, чем у салаки!

Мальчики направились к флигелю.

— Стойте! — вдруг прошептал Ильмар.

Ребята испуганно остановились. Прислушавшись, они услышали тихую мелодию. Пел учитель Уйбо. Это была «Каллись Мари», любимая песня Ильмара, которую так часто напевал его отец.

По взволнованному лицу Ильмара пробежало смешанное чувство грусти и тревоги. Он заколебался.

— Ну, чего ты? — сердито зашипел Ури. — Держи, капитан. — Он передал Ильмару большой старый ключ с вензелями.

Дверь докторского флигеля оказалась распахнутой настежь. Мальчики подошли ближе, и осмотрелись. В коридоре флигеля жуткий мрак. Справа тонкой щелью просачивается свет из комнаты Уйбо. Они уже хотели прикрыть дверь, но вдруг все трое совершенно ясно увидели, как в дальнем конце коридора медленно вырос, словно из-под земли, высокий зеленый человек в сверкающем прозрачном плаще. Неловко закачавшись, он двинулся прямо на ребят. Из пистолета оторопевшего Арно с грохотом вылетела ракета, а сам он, вскрикнув от ужаса, вместе с Ури бросился наутек. Ракета ударилась о стенку и бешено завертелась на полу, освещая тысячами сверкающих брызг пустой коридор флигеля.

Из комнаты пулей вылетел Уйбо…

Глава 16 ТАЙНА ЖЕЛЕЗНОЙ ШКАТУЛКИ

Шторм бушевал двое суток. Двое суток не умолкал ревел восточный ветер. Давно не слышали рыбаки такого ярого рева. Взбудораженное море стонало и металось, будто постигло его какое-то ужасное горе, от которого оно само на себя решило наложить руки. Дрожали, точно в страхе, рыбачьи избушки, надрывно скрипели ворота, истошно кричали перепуганные овцы.

«Весенний идет!» — говорили старики, почуяв в ревущем хаосе первые слабые голоса приближающейся весны. Неистовый труженик-ветер гнал с Финского залива груды ломкого льда и расшвыривал его вдоль всего берега. К полудню, когда усталое море, устыдясь своего гнева, утихомирилось, мужчины Тормикюла сбежались к Гудящему камню посмотреть на разбитую лодку, найденную вялиским Мадисом во время охоты на тюленей на далеком песчаном лайде, куда ее, как видно, выбросило штормом. Лодку тотчас признали. Это был старенький бот Уно Иогансона. Однако не это всполошило рыбаков. В носовой части в замерзшем месиве щепок и песка они обнаружили синюю зюйдвестку бандита Сурнасте. Окружив лодку, рыбаки стояли молча, не высказывая никаких догадок. Одно было ясно — проклятая синяя зюйдвестка сумела пережить своего незадачливого хозяина. Мадис отколол зюйдвестку ломом и вышвырнул в море.

— Ступай к Густаву! — не глядя на рыбаков, буркнул он и крепко выругался.

Старый Пилль, сгорбленный, высохший великан, обойдя останки бота, в сердцах плюнул:

— Стервец! Собачьей смертью издох… Поганого тюленя ты подстрелил, Мадис.

Пилль был в Тормикюла почитаемым человеком. Старшего сына его за связь с партизанами расстреляли гитлеровцы. Когда на остров вступили с боями советские войска, он потребовал себе винтовку и вместе с Эльмаром, младшим сыном, ушел добивать гитлеровцев.

Оглядев разбитую корму, Пилль нагнулся, стал что-то вынюхивать, а после сказал:

— Прицепной мотор был… Далеко птичка лететь хотела. Эге, а тут, кажись, еще что-то есть. Дай-ка лом, Мадис.

Рыбаки сгрудились у кормы. Под толщей льда на дне лодки чернел квадратный предмет. Пилль, покряхтывая, начал осторожно сбивать лед. Показался брезентовый сверток. Развернуть смерзшийся сверток не удалось.

Мадис ножом разрубил брезент. В нем оказался небольшой железный ящичек.

— Железная шкатулка! Ей-богу, она! — вскрикнул пораженный Мадис, вспомнив ходивший среди рыбаков слух о таинственном железном ларце.

Шкатулка пошла по рукам. Рыбаки рассматривали ее, пытались найти хитро запрятанный замок, хмуро покачивали головами.

— Колупните ее ломом, чего уж там, — посоветовал Пилль, не скрывая любопытства.

— Не дело, Пилль, — отозвался Мадис, отбирая шкатулку. — Этот ящик, может, человеческих жизней стоит. Надо немедля доставить ее на заставу, там знают, что с ней делать…

Мадис в сопровождении Пилля и сына его Эльмара, которому доверили нести шкатулку, втроем отправились на погранзаставу.

Приближалось 26 марта — день, когда у старой крепости Кивипеа должна была произойти встреча с Энделем Метсом.

Многое проделал майор Лаур за это время. Из города были тайно вызваны два подразделения пограничников. Одно из них расположилось на заставе Тенина, другое — в районе мыса Белых скал. Усиленные пограничные наряды и патрули день и ночь контролировали береговую полосу. Все известные пограничникам бункера бандитов находились под надзором «секретов». С наблюдательных постов по нескольку раз в день приходили сведения о результатах наблюдения за лесом, но ничего подозрительного обнаружить не удалось. «Лесные волки» не подавали никаких признаков жизни. Лаур начинал беспокоиться. Можно было думать, что Курта предупредили о готовящейся операции. Осторожный, хитрый бандит приложил все усилия, чтобы тщательно замести следы.

На помощь Метса майор возлагал, большие надежды. Инсценированный побег из машины прошел удачно. В тот же день Лауру сообщили, что Метса видели близ Торизе с неизвестным человеком в сером модном пальто и с черной повязкой на глазу. Судя по описанию, это был второй адъютант Курта — Медведь. Итак, начало было неплохим, и все-таки Лаур имел все основания для беспокойства — он слишком хорошо знал Курта…

Глубокой ночью майор сидел в кабинете Тенина и просматривал только что полученные донесения. За этим занятием его и застал вернувшийся с проверки нарядов начальник заставы.

— Какие новости, Пауль Борисович? — согревая дыханием окоченевшие пальцы, поинтересовался Тенин.

Лаур заметил, что капитан хитрит, ибо на лице его было написано, что новости как раз принес он.

— Без меня вам тут полковник Дробов звонил, — сказал Лаур. — Я подозреваю, что речь шла обо мне…

— Совершенно верно. Полковник посоветовал мне отговорить вас от прогулки к крепости Кивипеа. На связь с Метсом он предложил послать нашего человека из местных.

Лаур усмехнулся.

— Ну-ка, выкладывайте, капитан, что у вас. — Начальник заставы подошел к карте.

— Вот здесь, на стыке дорог, — сказал он, показывая на карту, — час назад старшина Басов со своим нарядом снова встретил в лесу неизвестный черный «Оппель». Машина шла с потушенными фарами. На этот раз Басов пытался остановить ее. Это едва не стоило ему жизни. Машина, не снижая скорости, пошла прямо на него. Старшина едва успел отскочить. Он выстрелил, но было поздно — «Оппель» скрылся в темноте.

— Упустил, значит! — проворчал майор.

— Я подозреваю, что это машина местного доктора, — сказал Тенин, — доктора Рене Руммо.

Лаур ничего не ответил.

В дверь кабинета постучали:

— Товарищ майор… вас срочно просят к телефону.

— Из города? — спросил Лаур и вышел к аппарату в дежурную. — Майор Лаур у телефона.

— Говорит Каарел Томбу, — услышал он знакомый голос. — Завтра в девятнадцать ноль-ноль…

— Есть! — коротко ответил Лаур и, с облегчением вздохнув, повесил трубку.

Машина шла лесной дорогой. Будто привлеченные ярким светом фар, из темноты навстречу ей толпами выбегали, спешили, протягивали длинные узловатые руки мохнатые лесные великаны. Спокойные, равнодушные и безмолвные днем, сейчас деревья вдруг проснулись и ожили. Недовольные тем, что кто-то посмел нарушить их покой, они бежали за машиной, угрожающе размахивали ветвями, догоняли ее и в самый последний момент у края дороги, словно наткнувшись на непреодолимое препятствие, останавливались и в смятении отступали в темноту.

Лаур опустил стекло. Лес тревожно шумел. Мощный рокочущий гул напоминал отдаленный шум прибоя. Сходство было необыкновенным. Слышался всплеск воды, шуршание береговой гальки, тяжелое шлепанье волн. Сидевший за рулем Грэн вполголоса проговорил:

— Балтика шумит. Что лес, что море, — не различишь, а все дело в ритме.

— Как вы сказали? В ритме? — переспросил Лаур.

— В ритме, товарищ майор. Дивно природа создана. Смотришь — и налюбоваться не можешь, сколько кругом красот человеку дано. И все живет в своем ритме. У моря свои струны, у старого леса тоже свои струны, а ветер песню на них играет. Если песня одна, значит, и ритм один. На каком инструменте ее ни играй, все та же мелодия будет. Потому и похоже. — Грэм, не отрываясь, следил за дорогой.

Машина, обогнув Кивираннаскую церковь, стала спускаться к деревне. Впереди замелькали огни первых хуторов, Лаур попросил остановить машину.

— Возвращайтесь на заставу, — сказал он ефрейтору. — Ждите моего звонка. Будьте начеку.

Майор плотнее закутался в длинную, до пят, крестьянскую шубу и, сгорбившись, побрел к деревне, неся в руках объемистый саквояж.

Магазин стоял близ самой дороги. У крыльца в темноте Лаур различил несколько саней. Лошади, нагнув морды, сонно похрустывали сеном. Сквозь низкую темную переднюю майор проник в дом. В большой комнате, напоминавшей старую корчму, было сумрачно, чадно, пахло табаком и шубами. Две дедовские керосиновые лампы слабо освещали силуэты согнувшихся над прилавком рыбаков. За прилавком лениво разливал пиво толстый парень с умными живыми глазами. На полках по соседству с винными бутылками лежали рыбачьи сети, тюки материи, патефоны, посуда и прочая утварь. Заметив Лаура, продавец внимательно оглядел компанию рыбаков и снова занялся пивом.

— Гей, Яани, сынок, пару кружек! — крикнул ему широкоплечий рыбак с багровым шрамом через всю щеку.

— Смотри лопнешь, Ярве: шесть кружек высушил, — неожиданно детским смешливым голоском ответил продавец.

Огромная двухсотштофовая полированная бочка, схваченная крепкими обручами, сердито запыхтела, зафыркала, и пенистое пиво, с приглушенным журчанием струйкой потянулось из деревянного носатого крана.

Выбрав удобный момент, майор подошел к продавцу. Тот незаметно кивнул ему. «Не беспокоитесь, я все вижу», — сказал его взгляд.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Лаур устроился с кружкой пива на пустых ящиках у окна. Украдкой взглянул на часы. И на стенных и на карманных часах стрелки точно показывали половину седьмого. Ровно в девятнадцать ноль-ноль состоится его очередная встреча с разведчиком Каарелом Томбу. Лаур заметил, что сидящий в компании рыбаков пожилой, флегматичный на вид мужчина тоже посмотрел на часы и, неторопливо встав, подошел к продавцу. Под короткой телячьей дохой майор опытным глазом различил припрятанный револьвер. «Оперативный работник», подумал он.

Было очевидно, что осторожный и предусмотрительный Томбу, зная, что Лаур приедет без охраны, заранее расставил своих людей. И, быть может, не одна пара невидимых Лауру глаз сейчас бдительно оберегала ценный саквояж, который майор не выпускал из рук.

С подполковником госбезопасности Каарелом Томбу Лаур впервые встретился осенью 1945 года в Москве. Молодой советский разведчик отлично показал себя в годы войны.

Сын знаменитой таллинской балерины, не раз выступавшей на берлинских сценах, он еще в сороковом году под видом эмигранта уехал в Германию, где благодаря связям матери сделал блестящую карьеру, став офицером штаба гитлеровской разведывательной службы в Прибалтике.

Вернувшись из Германии, Каарел Томбу получил задание: раскрыть опытнейшего и крупнейшего резидента иностранной разведки, известного под кличкой Сова.

Близкое доверенное лицо рейхсминистра Гиммлера, Сова когда-то был одним из организаторов «пятой колонны» в Прибалтике. Вся гитлеровская разведка в Эстонии находилась одно время под его контролем.

В 1943 году Сова приехал в Тарту для борьбы с разведывательной службой «Интеллидженс Сервис», пытавшейся установить здесь свое влияние на местных буржуазно-националистических деятелей. В этом поединке двух разведок — английской и гитлеровской — победу одержала последняя. Так называемый «Национальный комитет» вступил в тайный сговор с гитлеровским разведцентром. Летом 1944 года, предвидя близкий крах, Сова бесследно исчез. В дальнейшем выяснилось, что он был куплен иностранной агентурой и вот теперь снова появился на берегах Балтики как крупный специалист по созданию «пятой колонны».

Однако времена были уже не те.

Когда-то могущественный шеф, имевший в своем распоряжении прекрасную агентуру, теперь вынужден был стать едва ли не рядовым шпионом. Прежними оставались лишь методы Совы.

Работа велась исключительно через подставное доверенное лицо, которое постоянно находилось под его личным контролем, но даже понятия не имело, кто его фактический шеф. Было установлено, что таким доверенным лицом сейчас является представитель «Национального комитета» — некто Вальтер. Через Вальтера Сове удалось возглавить небольшую подпольную группу буржуазных националистов, и, по сути дела, превратить ее в прямую агентуру иностранной разведки.

В чрезвычайно тонком и сложном плане операции, разработанной советским разведчиком Каарелом Томбу, особым пунктом стоял вопрос о национальных ценностях, имевших конспиративное название — «сокровища Совы».

Награбленные гитлеровцами в Прибалтике за время войны ценности музейные реликвии, картины и другие произведения искусства — были вывезены на остров. Судьба их до последнего времени оставалась неизвестной. Самые тщательные поиски, предпринятые советскими органами еще в 1944 году, оказались безрезультатными. Сокровища обнаружить не удалось.

План Каарела Томбу состоял в следующем: создать впечатление, будто органам советской власти удалось напасть на след спрятанных сокровищ. Без сомнения, обеспокоенный враг попытается перепрятать ценности, начнет действовать более энергично, и следовательно, менее осторожно и в конечном итоге разоблачит себя. Но самое главное — резидент будет вынужден лично принять участие в задуманной советским разведчиком операции.

Уже сейчас все данные говорили за то, что Сова находится в Мустамяэ.

На стенных часах пробило семь. Магазин почти опустел. К задумавшемуся майору бесшумными шагами подошел продавец.

— Вас ждут, — коротко сказал он.

Лаур последовал за ним в темный, доверху забитый ящиками коридор. У дверей, завешенных тяжелой портьерой, продавец остановился и, сделав майору знак подождать, постучал. Затем, оставив майора одного, сейчас же ушел. Дверь за портьерой открылась. Показался высокий средних лет мужчина, одетый в спортивный костюм.

— Рад тебя видеть, Пауль! — проговорил он, крепко пожимая Лауру руку.

Майор оказался в уютной чистой комнате, освещенной неяркой лампой под зеленым абажуром. В комнате тахта, ковровое кресло, удобный письменный стол и буфет, на окне — плотная штора.

Томбу помог гостю раздеться, расспросил его, как он добрался, затем, достав из буфета несколько пузатых, похожих на графины черных бутылок, проговорил:

— Я угощу тебя превосходным портером. Тебе никогда не приходилось слышать о Марте Мыттусе? О, это знаменитый старик, — не дожидаясь ответа, продолжал Томбу, — тартуский «Гладиатор», «Саку-кабинет», мюнхенское «Экспортное» готовились по его специальным рецептам. На всем свете нет лучшего портера, чем мыттусовский. — Томбу наполнил портером пивные кружки.

— Прекрасный портер, — грустно усмехнулся Лаур. — С некоторых пор я ко всяким специальным рецептам и составам проникся особым уважением. — Майор кивнул на саквояж: — Эксперты ничего не могли сделать, Каарел…

— Да, я знаю, — ответил Томбу. — Полковник Дробов уже поведал мне о злоключениях с железной шкатулкой. Я позвонил бы тебе значительно раньше, но, увы, помешали неожиданные обстоятельства.

Лаур достал из пузатого саквояжа шкатулку и поставил ее на стол. Черный квадратный железный ящик был покрыт узорным рисунком из лавровых листьев. На боковой стенке — выпуклая эмблема, изображающая овальный щит с бронзовой совой. В когтистой лапе совы — золотой рыцарский меч. Майор не спешил объяснять секретное устройство замка. Впрочем, Томбу, к его удивлению, и не нуждался в этом. Придвинув лампу, он осмотрел шкатулку, как старую знакомую.

— Удивительный сюрприз! — проворчал он, нажимая на щит.

Щит подался назад. Выступившую лапу с мечом он осторожно повернул по ходу часовой стрелки. Недовольно щелкнув, шкатулка открылась. Внутренние стенки ее были обиты истертым лиловым бархатом. На дне поблескивала книга в дорогом переплете.

— «Тазуя», — прочел Томбу серебристую надпись, вытисненную на кожаном переплете. Томбу перелистал страницы. — Так, ты говоришь… — начал он.

— Книга прошла самую тщательную экспертизу, — закончил его мысль Лаур. — Анализ не дал никаких результатов. Эксперты пришли к выводу, что либо она обработана неизвестным составом, либо это ключ к шифру.

— Последнее отпадает, — заметил Томбу. — Книга издана в апреле 1931 года, тиражом в пять тысяч. Переправлять ее за границу с такими предосторожностями не имело смысла, проще было послать ее легальным образом.

— Значит, химия?

— Точно.

— Так вот, Каарел, если и ты с этим делом не справишься, придется просить Москву…

Томбу не ответил. Отложив книгу, он снова занялся шкатулкой и, видимо обдумывая слова майора, заговорил о другом:

— Ты обратил внимание на этот знак? — показал он на щит с совой. — Это герб баронов Лорингеров, точнее, — герб Фридриха Лорингера. В последние годы жизни барон владел крупным поместьем в Хаапсалу. У него была дочь Герта и сын Отто. — Томбу закурил сигарету и, выпустив легкое облачко дыма, повторил: — Отто фон Лорингер, начальник штаба разведывательной службы, резиденцией которого и был Муетамяэский замок. Понимаешь, Пауль, шкатулка эта наводит меня на мысль, что Сова имеет какое-то отношение к генералу Лорингеру, и, быть может, не только деловое. Я не думаю, чтобы фамильная шкатулка генерала оказалась у резидента случайно. Кстати, Мустамяэ в прошлом принадлежало кому-то из Лорингеров. От кого же, как не от генерала Лорингера, резидент мог знать о тайниках и сюрпризах Мустамяэского замка? А кроме того, сам герб говорит о многом: Сова! Впрочем никаких серьезных фактов у меня нет, — заключил Томбу и неожиданно спросил: — Какие новости из Таллина?

— Тревожные. Тартуский Витязь продолжает собирать материалы об Александре Уйбо. Несмотря на принятые меры, Витязю кое-что стало известно о нем.

— Когда пришли эти сведения? — нахмурился Томбу.

— Сегодня в четырнадцать ноль-ноль.

— Очень неприятные новости. Не сегодня-завтра резидент узнает, кто такой Уйбо, и можешь считать, что Совою будет убит наш крупный козырь.

Томбу замолк. Взглянув на часы, он встал:

— Дорога каждая минута, Пауль, я вынужден немедленно выехать из Кивиранна. Ты поможешь мне. Направь этой ночью в Мустамяэ пограничный патруль для проверки документов. Командиру прикажи ждать моего сигнала из замка. Придется торопиться… Секретным составом для обработки «Мстителя» я займусь сам…

Глава 17 В ХИМИЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ

Для Альберта наступили черные дни. Мысль о том, что под боком находится советский разведчик, который до сих пор себя ничем не выдал, мало того — даже не делает попыток разыскать сокровища, страшила его гораздо больше, чем если бы эти попытки были предприняты. Альберт никогда не предполагал встретить в лице Уйбо такого тонкого и опытного врага.

Кем же был Уйбо на самом деле, что у него за душой, какими методами он действует, Альберт не знал. Даже близкая победа над Уйбо, который достаточно уже был скомпрометирован как учитель, сейчас не радовала его. Разумеется, Уйбо уйдет из школы. Ребане, имевшая в уездном отделе народного образования кое-какие связи, уже позаботилась об этом. Но кто даст гарантию, что на его место не явится новый агент? Скорей всего, так оно и случится.

И Альберт начал действовать. Шифрованные радиограммы полетели одна за другой. «Национальный комитет» и Витязь были подняты на ноги. Переброска сокровищ стала делом ближайших дней. Альберту сообщили, что на остров скоро прибудет эмиссар, который лично будет руководить операцией. Инструкции Альберт должен был получить от Витязя.

В течение целой недели Альберт не имел из Тарту никаких сведений, и вот только вчера долгожданная весть наконец пришла. В радиограмме сообщалось, что связной прибудет с первым рейсовым самолетом. Не желая лишний раз рисковать, Альберт послал в аэропорт своего верного доктора Руммо. В девять часов вечера он с нетерпением ждал доктора у себя в кабинете. Это было обычное время, когда они встречались. Всегда точный и аккуратный, доктор на этот раз почему-то опаздывал. Нетерпение Альберта стало переходить в смутную тревогу. «Уж не случилось ли что-нибудь? — размышлял он. — Кто связной? Эти тартуские идиоты понятия не имеют о настоящей конспирации. Болваны, того и гляди, готовы провалить любое самое верное дело. Кроме сбора липовых информаций, они вообще ни на что не годны». Потом Альберт подумал, что было бы, если хоть часть людей Витязя были такими, как Руммо, неподражаемый доктор Руммо, который даже ему, своему лучшему другу, прекрасно знающему всю его подноготную, так и не согласился открыть, что он когда-то служил в гестапо и был связан с гитлеровской разведкой. На протяжении двух месяцев путем всяких уловок и ухищрений Альберт добивался от своего приятеля признания, но так и не добился его. Не помогли даже фотографии, имеющиеся под рукой Альберта. Доктор Руммо то с холодным равнодушием, то с кроткой улыбкой отвечал всегда одно и то же: «Дружище Альберт, вы напрасно пытаетесь приписать мне заслуги, которых у меня вовсе нет. Уверяю вас, это недоразумение. Вы по-прежнему путаете меня с каким-то моим двойником, о котором я, увы, не имею ни малейшего представления».

Конечно, Альберт по достоинству ценил великолепную выдержку бывшего гестаповца. Он приходил в благоговейный восторг при мысли, что этот человек, олицетворяющий собою мужскую красоту и силу, свободно говорящий на многих европейских языках, владеющий десятком различных специальностей, в конце концов стал всецело ему подвластен. Не было ни одного, даже самого пустякового, поручения, которое доктор не выполнил бы с блеском и удивительной точностью.

Альберт давненько уже вынашивал мысль послать Руммо к Витязю, с тем чтобы навести там должный порядок, ибо в противном случае провал слабенькой и малочисленной тартуской группы станет неминуем. Кроме того, необходимо было как можно скорее узнать все анкетные данные Уйбо. Запрос о нем был послан сразу же, как только он появился в Мустамяэ. Однако Витязь почему-то медлил с ответом. Сегодня вечером Альберт и собирался обо всем этом поговорить с доктором Руммо.

Руммо явился с опозданием на полчаса. Приветливо раскланявшись с хозяином, он удобно устроился в кресле и, пользуясь правом близкого друга семейства, собственноручно налил Альберту и себе по рюмке хереса. Только после этого доктор извиняющимся тоном сообщил, что имел несчастье наткнуться полчаса назад в лесу на ночной пограничный патруль, который обстрелял его машину.

— Бог мой, вас же могли узнать! — ужаснулся Альберт.

— Это исключено, — улыбнулся доктор. — На острове не меньше десятка «Оппелей». К тому же я слишком торопился.

Руммо достал из чемодана плоскую квадратную бандероль с почтовыми штампами и передал ее хозяину.

— Это все? — спросил Альберт. Вопрос прозвучал неожиданно грубо.

Но доктор, вместо того, чтобы обидеться, грустно усмехнулся.

— Связной оказался очень милым собеседником, — вздохнул он. — Не уверен, будет ли наш разговор представлять для вас какой-нибудь интерес, однако, дружище Альберт, я должен сказать, что предположение мое относительно Уйбо полностью подтвердилось.

— Что такое? — сразу насторожился Альберт.

— В 1941 году Уйбо эвакуировался в Россию, — спокойно ответил Руммо. — Его мать — учительница, отец — рабочий. Во время войны Уйбо служил в эстонском национальном корпусе. Был рядовым девятьсот двадцать пятого полка. Под Великими Луками он был ранен, долгое время лежал в госпитале и в звании младшего лейтенанта ушел в запас. В 1944 году поступил учителем в одну из таллинских школ, откуда и был переведен в Мустамяэ. А посему никакой разведывательной школы он, разумеется, не кончал и к советским органам госбезопасности имеет отношение не больше, чем мы с вами…

— Как! — заревел Альберт, не веря своим ушам. — Уж не думаете ли вы меня убедить, что Уйбо не агент?

— Именно это я и пытаюсь все время сделать.

— Пытаетесь? — переспросил взбешенный паралитик. — Почему-то я раньше ничего подобного от вас не слышал.

— Успокойтесь, мой друг, — пожал плечами Руммо, — волноваться из-за пустяков, право, не следует. А не слышали вы только по той причине, что не желали слышать…

Но Альберт не мог успокоиться. Хороши пустяки! Больше месяца он вел самую ожесточенную травлю Уйбо, мешал ему работать, всячески старался его очернить, из-за него, наконец, взбудоражил всю агентуру, и вот теперь выясняется, что все это впустую! Альберт прекрасно понял, чем это для него кончится, если только доктор не врет.

«Надо поскорее спровадить Руммо в Тарту», — решил он, и немного придя в себя, стал расспрашивать доктора, что он собирается делать во время своего отпуска.

— Жизнь холостяка, дорогой Альберт, — охотно переменил разговор Руммо, — несмотря на многие преимущества, все же имеет весьма чувствительные минусы. Увы, в провинциальной глуши это особенно заметно. Ваш покорный слуга решил на днях взять отпуск и поездить по курортам.

— Вот как? И вы уже наметили себе маршрут?

— Признаться, не совсем. Крым, Кавказ, Рижское взморье не прельщают меня, поскольку отдыхать я предпочитаю среди друзей. К тому же тамошние санаторные врачи отличаются крайним невежеством…

— О да, доктор, я понимаю вас. Только не кажется ли вам, что время для отдыха вы избрали не совсем удачное?

— Напротив, мой друг, — улыбнулся Руммо, — весна! Что может быть прекраснее!

— Весна! — поморщился Ребане. — Весна — прежде всего время, когда гремят грозы, когда штормовые ветры из Атлантики приносят с собой запах пороха. — Он выкатил из-за стола и каркающим от волнения голосом продолжал: — Слушайте внимательно, доктор. Настал час познакомить вас с нашими друзьями. Помнится, вы говорили о рекомендации… Я выполнил вашу просьбу. Можете не сомневаться, вас примут подобающим образом. Однако то, что я собираюсь вам предложить, выходит далеко за рамки простого знакомства. Вам придется поехать с важным и секретным заданием. Отправиться нужно немедленно…

— О, это любопытно, весьма любопытно, — серьезно проговорил доктор, подсаживаясь к паралитику. — Я весь к вашим услугам, дорогой Альберт.

— Благодарю, — сказал Ребане. Он вынул из столика запечатанное письмо и передал его доктору. Адреса на конверте не было. — В Тарту вас встретит профессор Олбен Карл Миккомяги. Пакет передайте ему, он знает кому его вручить… И помните, доктор, отныне вы больше не принадлежите себе. Из двери, которую вы открыли, возврата нет…

В кабинет Альберта кто-то отчаянно забарабанил. Руммо молниеносно спрятал письмо. Паралитик побледнел.

— Кто там? — срывающимся голосом спросил он.

— Дядя! — раздался за дверьми встревоженный голос Ури. — Учитель Уйбо отыскал сегодня рапорт Вальтера!..

Проводив доктора, Альберт тотчас заперся в химической лаборатории.

…Это была большая холодная комната с высокими застекленными шкафами, заполненными бесчисленным количеством склянок, колб и всевозможных приборов. На рабочем столе, прожженном кислотами, настольная лампа и спиртовая горелка. В лаборатории две двери. Одна соединяется с квартирой Ребане, другая — выходит в седьмой класс. Эта последняя запирается большим старинным ключом, сделанным, по всей вероятности, еще во времена графа Людвига. Ключ Ребане бережет как зеницу ока, всегда держит у себя и никому не доверяет.

Проникнув в лабораторию, Альберт проверил, заперта ли дверь в класс, плотно закрыл на окнах шторы и, включив настольную лампу, стал распечатывать бандероль. У Ребане была странная светобоязнь. У себя в доме он свет не выносил. Вечный полумрак царил у него в кабинете. Он настолько привык к темноте, что при ярком свете чувствовал себя мышью, которую вдруг осветили зеленые огни кошачьих глаз.

В бандероли, как и ожидал Альберт, была книга. Это был новый, только что выпущенный учебник истории для семилетней школы.

Паралитик достал из шкафа два пузырька с кислотами и коробку с серебристым порошком кобальтина. Высыпав часть порошка в пустую склянку, Альберт заполнил ее кислотой, зажег спиртовку и принялся колдовать над раствором. Зеленый раствор постепенно превращался в желтый. Нагрев склянку до нужной температуры, он первые страницы учебника, номера которых оканчивались на нечетную цифру, смазал сначала кислотой, а затем раствором. На страницах под словами медленно проступали красные точки. Выписав помеченные слова, Альберт заметно расстроился.

— Руммо был прав, — прошептал он. — О чем думал этот олух Миккомяги, когда информировал меня, что в школу едет разведчик! Какой непростительный промах! Что же делать теперь, черт побери?.. Надо поговорить с Кярт, — решил он и, протяжно вздохнув, принялся обрабатывать последнюю страницу.

Закончив эту работу, он аккуратно разрезал корешок учебника ножом. В переплете между тонкими листами картона был искусно спрятан помятый листок письма, исписанный крупным, небрежным почерком. Прочитав его, Альберт согнулся в кресле и глубоко задумался. В этой позе и застала его заглянувшая в лабораторию Кярт Ребане.

— Боже, какая вонь! — с раздражением воскликнула она, подходя к столу. — Ты когда-нибудь отравишь меня этой гадостью!..

Альберт молчал.

Ребане пробежала глазами выписанные им на листке бумаги слова.

— «Человек с Белого корабля» — вполголоса произнесла она, прочитав фразу. — Очень символично… О, я вижу, ты чем-то расстроен? — удивилась она. — Могу тебя порадовать, Альберт: шеф доволен твоей работой. В банках Стокгольма на твое имя открыт крупный счет…

Ребане ласково потрепала его по плечу. Заметив помятый листок письма, она с любопытством прочла его.

— Вот как? Тоомас Карм жив? Для капитана Карма это будет милый сюрприз. Я всегда тебе говорила, что сын Карма работает радиокомментатором «Голоса Америки».

— Предпочитаю, чтоб этот Тоомас давно сдох вместе со своим отцом! — вдруг рявкнул Альберт.

— В чем дело? — строго спросила Ребане.

— Мне поручают устроить явку эмиссара у капитана Карма… Я совсем не знаю этого старика. Письмо Тоомаса не дает никаких гарантий…

Паралитик нервно провел рукой по вспотевшей лысине.

— Ты трусишь? — брезгливо поморщилась Ребане.

— Послушай, Кярт, я не могу молчать… — трагически начал Альберт. — Произошла ужасная ошибка…

По коридору мимо лаборатории четко прогромыхало несколько пар тяжелых военных сапог. Они остановились у дверей квартиры Ребане. Послышался стук, громкий голос спокойно произнес:

— Откройте! Проверка документов!

— Пограничники, — испуганно выдохнул Альберт.

— Быстро! — приказала Ребане, кивнув на бумаги.

Высоко подняв голову, она неторопливо вернулась к себе. Следом за ней, забрав бумаги и потушив лампу, выкатил Альберт. Дверь за собой он предусмотрительно запер на ключ.

А минуту спустя из класса кто-то бесшумно проник в лабораторию. Узкий, как игла, зеленоватый луч нащупал оставленную на столе склянку с желтым раствором и сейчас же погас…

Глава 18 БОЙ У ЖЁЛТОГО БОЛОТА

Далеко над туманным горизонтом, над седым, сумрачным лесом и снежными волнистыми равнинами загораются слабые отблески утренней зари. В лесу в этот час дремлет влажный низкий туман. Неподалеку от мыса Белые скалы глухой каменистой дорогой не спеша ковыляет высокий сгорбленный старик. На нем валенки, дырявый тулуп, за поясом — большие цветные рукавицы. Торчащая рыжая бороденка обсыпана снежным инеем. Путник внимательно посматривает по сторонам, чутко прислушивается к лесным шорохам, изредка оглядывается назад.

Позади него на почтительном расстоянии медленно тащатся крестьянские дровни. Хмурый возчик, не спуская со старика глаз, тоже внимательно следит за лесом. Под рукой возчика в сене спрятан автомат, приготовлены гранаты.

Следом за ними из темноты леса вынырнула легковая машина. Поравнявшись со стариком, машина затормозила. Человек в модном кожаном пальто с каракулевым воротником, ощупав старика одобрительным взглядом, открыл дверцу.

— Извини, — сказал он, — я, кажется, заставил тебя прогуляться…

Старик бесцеремонно влез в машину и, растирая окоченевшие пальцы, добродушно прогудел:

— Не беда, Каарел. Прогулка была на славу. Дай бог, чтоб она так же славно кончилась…

Машина набрала скорость.

Стараясь поспеть за ней, возчик изо всех сил нахлестывал лошадь.

— Кто это, Пауль?

— Старшина Басов. Не так быстро, не то он совсем загонит лошадь…

— Когда назначена встреча с Метсом? — спросил Томбу.

— В семь часов. У мельницы я сойду.

Томбу взглянул на часы.

— В нашем распоряжении десять минут, — сказал он майору. — Хочу предупредить тебя. Положение прояснилось. Курта, если потребуют обстоятельства, можешь ликвидировать на месте. Живым брать не обязательно. Во всяком случае, прошу не рисковать.

Майор с благодарностью посмотрел на Томбу. Подполковник был сегодня бледнее обычного. Утомленный вид, легкие тени под глазами говорили о том, что последние две-три ночи Томбу провел без сна. Однако чувствовалось, что настроение у него сегодня отличное.

— Новости очень серьезные, Пауль, — говорил между тем Томбу. — Резидент установлен. Завтра утром срочно вылетаю в Таллин для доклада. Просьбу относительно «Мстителя» выполнил. Вот посмотри-ка теперь, что это за штука. — Он передал майору обработанную книгу.

Страницы «Мстителя» сплошь были исписаны мелким каллиграфическим почерком. Под номерами тут были выписаны по алфавиту десятки фамилий с указаниями в соответствующих графах адреса, места работы и принадлежности в прошлом к различным политическим буржуазным партиям.

— Списки Витязя? — воскликнул пораженный Лаур.

— Да, эти списки сослужат нам добрую службу. Здесь имена политических преступников всех мастей. Теперь второе и самое главное: мне удалось выяснить, что резидент все-таки попался на нашу удочку. Сейчас идет деятельная подготовка к переброске сокровищ. Специально для этой цели прибывает эмиссар. Кличка его «Человек с Белого корабля». Я подозреваю, что это мой старый знакомый Ральф Петерсон. Года три назад он работал под этим же псевдонимом в Латвии как резидент американской разведки. Если это действительно он, то перед нами еще одна ловкая комбинация Совы. Шеф под любым предлогом старается надуть своих подопечных. Он водит их за нос, как слепых котят. Эмиссар, которого они так ждут, на самом деле матерый диверсант. Тут дело не только в сокровищах…

— Позволь, — прервал Лаур, — выходит, Уйбо успел сыграть свою роль?

— Об этом и речь, Пауль. Как мы полагали, он был принят за нашего разведчика… Резидент пошел по ложному следу. Уйбо пришлось выдержать бешеную травлю. Все время, пока шла борьба, я неотступно следил за каждым их шагом. Честно говоря, мысль о том, что Уйбо может оказаться под смертельной угрозой, не оставляла меня ни на минуту. Но дело прошлое, Уйбо теперь вне опасности. Резидент сбит с толку. Операция по переброске сокровищ начнется на днях…

— Ну что ж, пора выручить парня, — заметил майор.

— Боюсь, не время, — покачал головой Томбу. — Пока мы вынуждены находиться только в положении наблюдателей. Впрочем, Уйбо теперь и сам себя в обиду не даст. За какой-то месяц работы учитель сколотил вокруг себя крепкий коллектив и, что самое отрадное, оказался достойным противником Ребане! Это лишний раз говорит о том, что ты не ошибся в своем выборе, когда посоветовал направить в Мустамяэ именно его.

— Но не забывай, что в этой истории замешан ребенок, — тихо произнес Лаур.

— Сегодня вечером мы поговорим об этом. Буду ждать тебя сразу после операции с Куртом…

Впереди у дороги показалась разбитая молнией сгорбленная мельница.

Откуда-то из леса донесся печальный звон колоколов.

Крепость Кивипеа стояла на опушке безмолвного, неприветливого леса. Собственно, это была не крепость, а старое городище. За широким рвом, поросшим частым кустарником, виднелся вал с остатками каменных укреплений. Среди замшелых валунов и карликового можжевельника возвышалась большая гранитная башня, издали похожая на человеческую голову. Из-за этого сходства городище; видимо, и назвали «Каменной головой».

Место это было безлюдным, тихим, только редкие сани из далеких хуторов временами проезжали мимо, да случайные любители приходили сюда поохотиться за дикими козами.

Метс ждал связного в гранитной башне. Он сидел, ссутулившись, у низкой бойницы в сырой конуре с земляным полом и неровными каменными стенами, беспрерывно курил и с беспокойством следил за дорогой. В заскорузлых, немытых пальцах — тлеющий окурок.

Когда-то, в давние годы, во время своей службы в пограничной охране, Метс придумал себе игру с окурками. Загадав какое-нибудь желание, он затягивался, а потом начинал считать до ста. Если окурок еще горел, значит желание должно было непременно исполниться. Вспомнив об этой игре, Метс с грустью посмотрел на тлеющую сигарету и сильно затянулся.

«Если сочту до ста, — боязливо подумал он, — значит, жизнь. Меньше — смерть».

Он не успел сосчитать и до пятидесяти — окурок погас. Метс испуганно поднес его к губам и, замирая от страшного предчувствия, попытался затянуться. Мокрая сигарета вывалилась из ослабевших пальцев на земляной пол.

— Смерть! — прошептал Метс.

Глупая примета окончательно расстроила его. Вспомнив о своем разговоре с Лауром, о том, как быстро и легко отпустил его майор, Метс вдруг убедил себя, что пограничники решили сыграть с ним скверную шутку.

«Выпытают, где Курт, а потом и со мной разделаются».

Забыв осторожность и не давая себе отчета в том, что делает, Метс выбрался на дорогу и побрел от крепости прочь. Тупая звенящая боль в голове, смертельная усталость и страх перед неизвестностью лишили его сил. Он сделал несколько неверных шагов и свалился в снег.

Единственная надежда вновь стать человеком, надежда на новую жизнь, погасла вместе с окурком, на котором он загадал свою судьбу.

— Смерть!.. — снова прошептал Метс. — Вирве, девочка моя… ты простишь своего отца…

Уже не думая, он вытащил пистолет, согнул руку и, торопясь, нажал курок. Грянул выстрел. Глухой мягкий удар… Острая боль в груди… Удивляясь, что еще жив, Метс безразличным взглядом посмотрел на подбежавшего к нему высокого сгорбленного старика, вытянулся и закрыл глаза.

Лаур, согнувшись над ним, быстро разрезал окровавленный свитер. Примчавшийся на выстрел старшина Басов помог ему перебинтовать и перенести Метса в сани.

— Живо на заставу! — приказал старшине Лаур. — Вызовите врача и сегодня же отправьте Метса в госпиталь.

— Товарищ майор, — решительно сказал Басов, — я не могу оставить вас здесь одного ради спасения этого бандита.

— Не теряйте времени, Басов!

Метс медленно открыл глаза. Губы его, силясь что-то сказать, задрожали.

— Спасибо… майор… — прошептал он. — Курт… у Желтого болота… в катакомбах…

В бункере смрадно и душно. В сизом табачном воздухе чуть синеет на самодельном столе глазок коптилки. В углу у остывшей печи сохнут мокрые портянки и сапоги. От бутылок, раскиданных повсюду, несет сивухой. Бункер — узкий каменный коридор — состоит из трех отсеков. В одном живут бандиты, в двух остальных хранятся продукты, дрова, пустые бочки. Давным-давно, еще в первую мировую войну, здесь была артиллерийская батарея. В отсеках жил орудийный расчет, хранились боеприпасы.

По соседству с этим бункером находится другой, с искусно замаскированным входом. Люк, ведущий в него, скрыт под старым пнем, вращающимся на шарнирах. От этого бункера на целый километр тянется подземный коридор, который выходит где-то у берегов моря.

Курт давно уже облюбовал себе это место, затерянное среди обширных болот и почему-то названное местными жителями катакомбами. Здесь он и устроил себе бункер, о существовании которого до самого последнего времени не подозревали даже его сообщники. Теперь катакомбы были последним пристанищем «лесных волков». Однако Курт и тут ради осторожности устроил своих людей в бункере с тремя отсеками, а сам со своим телохранителем Ээди Паалем поселился в соседнем. Загнанные, затравленные волки не выходили по приказу Курта из бункера две недели. Бандиты основательно приуныли. Чтоб хоть как-нибудь отвести душу, они целыми днями глушили самогон и играли в кости.

В этот день Медведь был в особенно скверном настроении. Проклиная Курта, бункер, судьбу, он, напившись с самого утра, повздорил со своим приятелем Георгом Бергом. Ссора кончилась дракой. Когда Георг, протрезвившись, стал выражать свое недовольство, Медведь тут же послал его караулить подступы к бункеру.

После обеда, приготовленного из сала и муки, бандиты, побросав на пол шубы, завалились спать. Не спалось только Медведю. В голове, звенящей от выпитого самогона, маленькими молоточками постукивала мысль об опасности. Он чуял, что этот день кончится гораздо хуже, чем начался. Стараясь отогнать от себя тяжелые думы, он повернулся на бок и приоткрыл единственный глаз. Ему вдруг почудилось, что синий язычок коптилки поплыл по комнате.

— Что за дьявольщина!

Он тряхнул головой и только тогда убедился, что коптилка стоит на месте. Неожиданно вспомнив, что Метса с самого утра не было в бункере, он встревожился не на шутку и, пошатываясь, поднялся на ноги.

«Надо спросить Курта, — подумал он. — Может, этот жирный скот сам отослал куда-нибудь Метса. Тогда какого черта он не предупредил меня?»

Взяв автомат, гранаты, Медведь вышел в холодный отсек и вскарабкался по узкой лестнице наверх.

В лесу стоял трескучий мороз, пахло хвоей и сеном. Медведь осмотрелся по сторонам. В ранних вечерних сумерках он не сразу увидел Георга, лежавшего чуть поодаль, в кустах.

— Хэлло, Георг! — тихо позвал он приятеля. — Храпишь небось тут?

— Иди к свиньям! — огрызнулся Георг.

— Дурак ты, — простодушно и примирительно проговорил Медведь. — Чего же дуться-то? Все одно на том свете угольками поделимся… Ты вот лучше скажи, куда это Метс пропал. С самого утра ведь ушел.

— Определенно правду говоришь, — сказал Георг, — и я с утра его не видел.

— Что-то душу мне весь день воротит, — пожаловался Медведь, — а у меня душа — что музыка: как беда близко, немедля тоску играет. Курта надо спросить про Метса, — продолжал он. — И еще спросить, долго ли он тут нас держать будет. Волки в баб превратились, целые дни вшей давят, да жратву готовят, да коктейли эти самые из водки и сахара. Тоже мне интеллигенция!.. — Сплюнув, Медведь оставил Георга и потащился к бункеру Курта.

Стукнув несколько раз по пню прикладом, он стал ждать. Скоро послышался голос Ээди.

— Курта сюда! — потребовал Медведь.

— Курт занят! — крикнул Ээди из подземелья.

— Зови, тебе говорят, дело есть! Да отвали пень, собака!

Пень повернулся. Показалось недовольное лицо Ээди.

— Занят Курт, — упрямо повторил он. — Говори, какое дело, я сам ему передам.

— Ты вот что, — вдруг надумав, сказал Медведь, — скажи ему, пусть вылезает, волки говорить хотят. Потом скажи — в магазин наведаться надо: ни продуктов, ни водки, одну муку жрем. Да еще спроси, куда он Метса дел — с утра запропастился.

Ээди скрылся. Вернулся он скоро.

— Послушай, Медведь, — насмешливо сказал он, — Курт велел тебе не совать нос куда не следует. Когда будет надо, он сам поговорит с волками. А про Метса сказал, что за самовольство повесит его сушиться на шведской сосне. — Ээди стал закрывать люк.

— Пусти! — вдруг рявкнул Медведь. — Я сам с ним говорить буду!

Ээди потянулся за пистолетом. Медведь выхватил гранату.

Внезапно за его спиной раздался выстрел Георга. Тревога!

Почти в то же мгновение в лесу застучали автоматы: один, другой, третий… Чей-то резкий незнакомый голос предложил прекратить сопротивление.

Пограничники! Медведь бросился к месту разгоравшегося боя. Раненый Георг, оставляя на снегу следы крови и отстреливаясь, пополз навстречу. Из бункера с оружием в руках выскакивали полураздетые бандиты. Сообразив, что бежать некуда, они отчаянно и беспорядочно отстреливались. Взрывы гранат, выстрелы, крики и стоны раненых слились воедино. Кольцо пограничников сужалось. Затих с простреленной головой Георг, замолкали один за другим автоматы «лесных волков». Чей-то гневный голос громко призывал Курта. Курт не появлялся.

Минут через десять выстрелы прекратились. Два последних бандита, бросив оружие, встали с поднятыми руками.

Медведь, расшвыряв все гранаты, строчил из автомата, пока не убедился, что все кончено. Задыхаясь от ярости и отчаяния, весь израненный, он пополз к бункеру Курта. Жгучая ненависть к Курту придала ему необыкновенную силу. Повернув пень, он скатился по лестнице в каменный коридор с удобно обставленным на манер кабинета просторным отсеком. На круглом столе еще дымилась недавно снятая с огня горячая картошка.

Курта не было.

Глава 19 ОТВЕРЖЕННЫЙ

Слух о Зеленом Охотнике взбудоражил все Мустамяэ. Всевозможным предположениям, толкам и спорам не было конца. В докторский флигель валом валили любопытные. Учителя терялись в догадках.

Героем дня, разумеется, был Арно Пыдер, который, по мнению ребят, спас выстрелом от неминуемой смерти и себя и двух своих товарищей. Арно не давали прохода, ему завидовали, перед его отвагой преклонялись, а сам он тоном уставшего от славы человека покровительственно рассказывал:

— Подхожу, значит, к флигелю и вдруг слышу — шаги: топ… топ… топ… Ну, думаю, Зеленый Охотник. А темнотища была страшная. Открываю дверь — так и есть, Шотландец! Рожа зеленая, сам зеленый и хохочет… Как дурак, честное мое слово! Разозлился я и ракетницу потихоньку вытаскиваю. «Ну, — думаю, — сейчас я тебе задам, дрянь ты эдакая!» А он, наверное, догадался. Как подпрыгнет, сатана, да как кинется на меня! А я в него из ракетницы грохнул. Смотрю — удрал! Только пятки засверкали. Привидения, ведь они, черти, здорово улепетывают… Подавиться мне старыми сетями, если хоть слово наврал!

— А где же были Ури с Ильмаром? — недоверчиво спрашивали у рассказчика.

— Как — где? — удивлялся Арно. — Я же говорю, все вместе были. Ури, конечно, сразу удрал, а капитан со мной остался. Из-за этого они теперь и поссорились друг с другом.

Рассказ Арно был не лишен вполне позволительных художественных домыслов. Что же касается ссоры Ильмара и Ури, то это было сущей правдой.

После того как Арно «грохнул» из своей ракетницы, а сам вместе с Ури удрал, в докторском флигеле чуть не начался пожар. От горящей ракеты вдруг вспыхнули бумага и тряпки в куче графского хлама, все еще лежавшие здесь со дня открытия флигеля. Уйбо и Ильмар, забыв обо всем на свете, бросились тушить пламя. Потом они вынесли тлевшие тряпки и бумагу во двор и тщательно замели следы огня.

В ту ночь они о многом переговорили. Они не стали друзьями. Мало того, Ильмар больше молчал и по-прежнему всем своим видом показывал Уйбо, что не любит его, но слова учителя крепко врезались ему в память.

— Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, Ильмар. Ты прекрасно знаешь, как во время оккупации погибали тысячи совершенно невинных людей, погибали из-за пустяка, по ошибке, из-за несчастного случая… Я хочу спросить тебя: как ты сам думаешь, зачем отцу в ту ночь, когда искали русского летчика, понадобилась лодка? Этот же вопрос я могу задать тебе по-другому: как можно было спасти летчика, зная, что кругом рыщут немцы с собаками, а совсем близко — берег моря, пролив, а за проливом — свободная от фашистов советская земля? Ведь летчика Устинова не нашли, значит, кто-то перевез его через пролив. Только так!.. Подумай об этом.

Потом учитель вспомнил о рапорте.

— Мы обязательно разыщем рапорт, — пообещал он. — Я думаю, что он где-то затерялся в бумагах Филимова. Учительница Рауд рассказала, что вам удалось перевести только первые строки рапорта. Ты помнишь, о чем в них говорилось? Речь, кажется, шла о расстреле какого-то предателя. Учительница Рауд уверяет, что видела в тексте фамилию твоего отца, рыбака Вольдемара Таммеорга. Мы не знаем, так ли это. Но если рапорт о гибели твоего отца, следовательно, в первых строчках речь идет о нем… Видимо, рапорт писал немецкий офицер, который каким-то образом узнал, что рыбак Таммеорг спас русского летчика… У тебя был замечательный отец, Ильмар. И я знаю, что перед смертью он думал о тебе, о том, как вырастет его сын, станет мужественным, сильным, настоящим человеком и научится понимать и ценить свое счастье, ради которого так много пролито крови, ради которого и он сложил голову.

Ильмар верил и не верил словам учителя. Он ничего не хотел отвечать. Но учитель и не требовал никакого ответа.

Расстались они просто. Расспросив Ильмара еще раз о Зеленом Охотнике, Уйбо, взглянув на часы, отправил мальчика спать.

Ильмар не пошел в интернат. До самого утра, растерянный, подавленный, окончательно сбитый с толку, просидел он в холодной пионерской комнате, вспоминая слова учителя об отце.

Утром, дождавшись Ури, Ильмар отвел его в сторону и грозно предупредил:

— Знай, Ури, если ты теперь учителю что-нибудь устроишь, я из тебя калеку сделаю!

Он ничего не стал объяснять опешившему приятелю. На этом их разговор закончился.

В то же утро, сославшись на скверное самочувствие, Ильмар отправился домой. И он действительно заболел. Слабость, жар, сильная головная боль свалили его в постель. Почти неделю он не показывался в школе. За это время оскорбленный до глубины души Ури отомстил ему как мог. Он настроил против Ильмара весь класс, рассказав ребятам, что это капитан, а не кто другой срывал уроки русского языка, изрезал наглядные таблицы, устроил номер с доской и даже собирался запереть учителя в докторском флигеле.

— И конечно бы запер, если б я его не отговорил, — рассказывал Ури товарищам, во всеуслышание кляня себя за то, что дружил с таким человеком.

В пятницу — 26 марта — в последний день занятий перед весенними каникулами — Ильмар явился в школу.

Мальчик сразу почувствовал, что приходу его тут никто не рад. Ребята отвернулись от него, и даже верный Арно, вздохнув, деликатно, кончиками пальцев, снял со своего плеча руку Ильмара.

— Дело дрянь, капитан, — расстроенным голосом сказал он.

Печальный, ничего не понимающий, Ильмар одиноко бродил по школе, не узнавая ее. Он ходил по праздничным коридорам, украшенным плакатами, стенгазетами и пионерскими лозунгами, видел смеющиеся лица ребят, оживленную суету в классах и… чувствовал себя лишним. Так бывает ярким весенним днем: где-то с краю по горизонту одиноко плывет черная грозовая туча, а вокруг — сверкающий простор неба, ликующее солнце и радость.

Новости, которые ему удалось услышать, были одна другой удивительнее. В школе теперь открылась своя библиотека, а в спортивном зале устроили баскетбольные щиты с настоящими сетками. Совсем недавно пограничники по просьбе учителей взяли над школой шефство и сегодня, к неописуемому восторгу ребят, обещали приехать с киноустановкой, чтобы показать им после уроков новую картину. Мустамяэская школа, так долго дремавшая в глухом, медвежьем уголке, казалось, вдруг проснулась и взглянула на мир широко раскрытыми, любопытными глазами.

И вот именно сегодня, в этот праздничный для школы день, Ильмар почувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

В спортивном зале он случайно увидел Бенно. Тот с повязкой дежурного на рукаве расставлял с младшеклассниками скамьи, что-то весело говорил им о кинокартине и не в меру усердных помощников успокаивал подзатыльниками. Увидев Ильмара, он нахмурился и повернулся к нему спиной, сделав вид, будто не заметил его.

— Что, картина будет? — робко спросил Ильмар у малышей.

— Давай-давай, проваливай отсюда, — вдруг сердито заорал Бенно, — а то живо по шее заработаешь!

Кровь бросилась Ильмару в лицо. Еле сдерживая себя от обиды и злости, он выскочил из спортивного зала и, не желая больше никого видеть, кинулся в интернат. В спальне мальчиков Тедер мыла пол. Тогда Ильмар с разгону влетел в пионерскую комнату и замер. Элла и Ури бок о бок сидели за пианино. Увидев его, они сразу перестали играть. Элла смутилась, а Ури недовольно уставился на вбежавшего.

— Ну, чего пришел? — пренебрежительно спросил он и, кивнув на Эллу, с усмешкой добавил: — не видишь, музыкой занимаюсь.

Ильмар молча повернулся к дверям.

— Не верил мне, — бросил ему вслед Ури, — теперь пойди, пусть Уйбо покажет тебе рапорт. Он сам нашел его. Ха-ха!

В окна учительской смотрело злое, пасмурное утро. До начала занятий еще оставалось добрых полчаса.

Уйбо, склонившись над столом, рисовал красочный заголовок к фотогазете: «Таллин — столица Советской Эстонии».

У горящего камина в глубоком кресле дремал с газетой в руках Эльдур Кукк. Пламя красными тенями отражалось на безмятежно круглом лице учителя.

В комнату заглянул Тальвисте.

— Нашел, Александр! — еще на пороге взволнованно сообщил он. — Смотри сам. Приказ Филимова отпечатан на той же машинке Альберта. — Тальвисте показал Уйбо листок с машинописным текстом.

— Тсс!.. — Уйбо сделал говорившему знак. Оглянувшись, Тальвисте только сейчас заметил Кукка. Над высоким кожаным локотником возвышалась его гладкая, как яичко, голова. Чуть пониже, сбоку, виднелись розовые, в рыжих веснушках руки, блаженно скрещенные на пухлом животике, а еще ниже висели короткие ноги.

Почувствовав, что учителя говорят шепотом, Кукк слегка приоткрыл веки.

— Э… эпчхи! — возвестил он о своем пробуждении.

Несмотря на то, что он проснулся и беспокоить громким разговором, казалось, было некого, учителя по-прежнему беседовали, не повышая голоса. Тогда Кукк с кроткой улыбкой повернулся к ним и вежливо спросил:

— Э… простите, я не помешаю?

— Нисколько, — ледяным тоном ответил Тальвисте. Учителя продолжали говорить шепотом.

Кукк нервно завертел головой. Красные отблески пламени теперь встревоженно бегали по его лицу. После минутного размышления он вдруг вспомнил, что перед началом уроков должен еще выпить на кухне чашку горячего кофе. Сообщив об этом учителям, он тут же встал и вышел.

— Эта грязная проделка с рапортом граничит с политическим преступлением, — говорил Тальвисте. — Я предложил повременить с этим делом и прежде сообщить в следственные органы. Но Томингас и Рауд решительно настаивают на своем, они просто требуют вынести его на педсовет.

— Не стоит торопиться.

— Рискнем, Александр. Факт налицо. Ребане не удастся выкрутиться. Мы сейчас же потребуем машинку Альберта и, не сходя с места, разоблачим эту лицемерку.

— О, ты, видимо, плохо знаешь ее, — предостерег Уйбо. — Ребане тонкий дипломат и превосходный оратор. Она выскользнет, как угорь, и тебя же втопчет в грязь. Все это будет делаться под самыми прогрессивными лозунгами.

— По-моему, еще не родился человек, который смог бы тут отвертеться… — Тальвисте взмахнул листком с машинописным текстом, который ни на минуту не выпускал из рук. — Да, сегодня ведь Ильмар пришел в школу, — вспомнил он. — На парне лица нет. Худой, как щепка.

— Ильмара оставь в покое, Леон. О найденном рапорте ему неизвестно, и слава богу. Мальчишку так можно в конце концов свести с ума.

Бросив рисовать, Уйбо встал и взволнованно заходил по комнате. В учительской стояло два старых кресла, диван, несколько шкафов с учебными наглядными пособиями, длинный стол, покрытый плюшевой скатертью. Около этажерки с журналами еще один шкаф. Обитая клеенкой дверца его была вделана прямо в стену. Оттуда вот уже с минуту доносились неясные шорохи.

— Говорят, Филимов на днях выходит из больницы, — сказал Тальвисте.

— Вот кто нам в первую очередь нужен на педсовете! Он, наверно, многое мог бы рассказать, если бы захотел… — Уйбо не договорил.

За клеенчатой дверцей что-то скрипнуло.

Тальвисте быстро подошел к шкафу и рванул дверцу на себя. Она оказалась запертой. Уйбо удивленно посмотрел на приятеля.

В тишине оба учителя услышали торопливые удаляющиеся шаги…

Четверть часа спустя в гостиной Ребане происходил такой разговор. Учитель Кукк, шлепая губами, с собачьей преданностью нашептывал на ушко своей патронессе:

— Эти наглецы… э… осмеливаются подозревать… эпчхи!.. Простите, я, кажется, забрызгал вас… покорнейше прошу извинить! Так вот-с, они осмеливаются подозревать вас во враждебных настроениях. Уйбо осмелился высказать, что, э… э…

Достав на этот раз платочек, Эльдур Кукк предусмотрительно отвернулся.

— Уйбо изволил по отношению к вам употребить возмутительнейшее словцо: лицемерка… простите… Они говорили о каком-то рапорте и собираются вас в чем-то уличить. И далее… говорили о том, что потребуют на педсовет машинку нашего уважаемого Альберта.

Ребане сидела за столом, спиной к говорившему, не поворачивая головы. Лицо ее было спокойно, только бледные тонкие пальцы, впившись в край стола, начали конвульсивно вздрагивать.

— Любезный Эльдур, вы ошибаетесь, если думаете, что чем-нибудь удивили меня. Вы не сказали ровно ничего нового. К тому же подобные разговоры скучны и неприятны.

Эльдур Кукк от удивления привстал на цыпочки. На его подобострастном лице промелькнула тень обиды. Не такой благодарности ожидал он за свою верноподданность.

— Лучше скажите мне, — равнодушным голосом продолжала Ребане, — куда это в среду вечером вас возил доктор Руммо?

— А? — коротко выдохнул Кукк, плохо соображая, о чем его спрашивают. — А-а! — через минуту облегченно протянул он. — Мы ездили с доктором к нему в больницу. У меня, извините, ишиас… — а поскольку я веду сидячий образ жизни…

Ребане медленно прикрыла глаза. После непродолжительной паузы она более ласково спросила:

— Доктор не говорил вам о своем отъезде? Когда именно он собирается уезжать в отпуск.

— А? Нет, нет! Ни о чем не говорил, — ответил Кукк.

Вздохнув, Ребане поднялась из-за стола.

Чуткое ухо Эльдура Кукка уловило, как она прошептала:

— Боже, чем все это кончится?

Другой разговор происходил на кухне Ребане. Бенно, уничтожая остатки директорского завтрака, удовлетворенно мычал:

— Все идет нормально, старик, я чисто работаю…

— Никто не видел? — озабоченно переспросил Ури.

— В коридоре ни одной души не было. Все завтракать убежали. Не будь я Бенно, если Ильмар и Уйбо теперь не перегрызутся, как волки. Ильмара только тронь, он сейчас просто бешеный! Го-го-го! Здорово мы дельце сегодня состряпали!

— Поменьше мели языком, Бенно! — строго сказал Ури. — Настоящее дело только начинается: сегодня ночью пойдем!

У Бенно в горле застрял ком.

— Что — опять? — Испуганно спросил он. — А если Уйбо не останется?

— Останется. Сегодня педсовет, последние дни он часто в докторском ночует… Да скорее жри, что ли! Сейчас звонок на урок будет… — разозлился он.

Бенно торопливо запихал оставшиеся куски в рот.

Еще в учительской Уйбо почувствовал, что в коридоре происходит что-то неладное. Шум и возбужденные голоса учеников насторожили его.

«Кажется, седьмой класс, — с беспокойством подумал он. — Вдруг опять Ильмар?»

Учитель вышел в коридор. У дверей седьмого класса стояла возмущенная толпа учеников. Размахивая руками, они о чем-то спорили. Позади них, прислонившись спиной к стене, с бледным, хмурым лицом стоял Ильмар.

— Почему не на местах? — строго спросил Уйбо, подходя к ним. — Звонок, кажется, был…

— Учитель, кто-то запер дверь, и мы не можем попасть в класс, — ответила за всех расстроенная Элла.

— Кто же мог это сделать? — Уйбо нажал на ручку. Тяжелая высокая дверь даже не шелохнулась.

— Класс никогда не запирали, — продолжала Элла. — Был ключ, но его давно потеряли…

— А вы гвоздиком, учитель, — сочувственно предложил Арно.

Советы и предложения посыпались со всех сторон. Уйбо мельком взглянул на Ильмара.

«Ни кровинки в лице, — подумал он. — Бедняга, нужно как-нибудь успокоить его. Однако, как все-таки быть?»

Уйбо оглянулся. Все классы давно занимаются, и только седьмой сиротливо стоит у своих дверей.

Скрывая досаду, Уйбо пошел в кабинет директора.

Ребане сидела в директорском кресле, как на троне. Высокая старинная спинка возвышалась над ее горделиво поднятой головой.

Молча выслушав учителя, она, не глядя на него, резко приказала:

— Ломайте замок! Я никому не позволю срывать уроки!

Прошло около десяти минут, пока дядя Яан подобрал наконец ключ к дверям. Успокоив учеников, Уйбо начал урок.

Сообщив семиклассникам об итогах третьей четверти, Уйбо сказал:

— Ребята! Из укома комсомола мы получили двенадцать путевок. Это значит — двенадцать учеников нашей школы во время каникул поедут в Таллин на экскурсию.

Семиклассники весело захлопали.

— А кто поедет из нашего класса?

— Сегодня на педсовете мы решим, кто поедет. Но кандидатов могу назвать: это Ури Ребане и Ильмар Таммеорг.

Наступила неловкая тишина. Ребята не поверили своим ушам. Значит, учитель простил Ильмара! Класс возбужденно загудел. Все повернулись к Ильмару. А он, побледнев еще больше, сидел за партой, не поднимая глаз.

— Тише, ребята! Вопросы будут?

— Будут! — закричал Арно, вставая с места. — А мальчишки в Таллине дерутся?

Класс дружно захохотал.

— Мальчишки, по-моему, везде одинаковые, — улыбнулся учитель и, взглянув на часы — урок уже подходил к концу, — весело сказал: — Сегодня у нас еще одно радостное событие, ребята. Лучшая ученица нашей школы Элла Лилль получает путевку в Артек. Путевка из Таллина уже пришла и сейчас лежит в кабинете директора. Давайте поздравим Эллу с этой наградой.

Девочки, конечно, подняли восторженный визг, а смущенная Элла просто растерялась.

Воспользовавшись суматохой, Бенно, перегнувшись через парту, что-то сунул в карман Ильмара. Ильмар сидел впереди него. Неловко повернувшись, он нечаянно задел Бенно локтем по носу. Тот, приняв это как вызов, изо всей силы стукнул его учебником по голове.

— Бенно Тарк, марш из класса! — рассердился учитель.

— Учитель, — громко заявил Бенно, — я знаю, кто запер класс. Это Ильмар! Нужно обыскать его.

— Выйди сейчас же! — не повышая голоса, повторил Уйбо.

Бенно показал Ильмару кулак и с деланным возмущением направился к дверям.

Обнаружив у себя в кармане подложенный Бенно ключ, Ильмар все понял. Он встал и, сопровождаемый обеспокоенными взглядами ребят, молча направился из класса.

— Таммеорг! — предостерегающе крикнул Уйбо.

Ильмар выбежал в коридор. Он догнал Бенно в вестибюле нижнего этажа.

— Кто запер дверь? — негромко спросил он, подходя к нему.

— Думаешь, не знаем? Знаем, кто учителю штучки устраивает. Не будь я Бенно, если не проучу нахала!.. — Нагловато ухмыльнувшись, Бенно запрокинул голову и широко разинул рот, что означало у него полнейшее удовольствие.

Ильмар ударил его по лицу. Бенно изумленно охнул.

— Ну, держись, капитан! — Подняв кулаки, он с бранью ринулся на Ильмара.

Началась жестокая драка. Зазвенел звонок; Первыми увидели дерущихся выбежавшие в коридор ученики младших классов. Испуганные крики и визг девочек огласили школу.

Мальчики колотили друг друга, не жалея кулаков. Потом, сцепившись, покатились по полу. Гроза школы Бенно терпел позорное поражение! Восторгу наблюдавших не было границ. Прибежавший на шум Уйбо с трудом разнял ребят.

— Бенно Тарк, сейчас же в интернат! — крикнул он.

Оттащив тяжело дышавшего Ильмара, Уйбо в отчаянии проговорил:

— Зачем? Ну что ты наделал?

Не помня себя, Ильмар стал биться и вырываться из рук учителя.

— Отдайте мне рапорт! — вдруг закричал он. — Вы все обманщики!.. Ненавижу вас!.. Отдайте рапорт!..

К месту происшествия быстро подошла разгневанная Ребане, за ней, шаркая тяжелыми валенками, спешил старый сторож.

— Яан Тедер, — сказала она сторожу, показывая на Ильмара, — заприте этого хулигана в пустом классе и немедленно вызовите милицию.

— Я протестую! — возмутился Уйбо.

— Учитель Уйбо! — возвысила голос Ребане. — Я лишаю вас права вести уроки дальше! Прошу вас подняться в мой кабинет!

По коридору второго этажа пулей мчался Арно. Влетев в класс, он испуганно заорал:

— Капитана исключили! Ребане вызвала милицию!

В классе поднялся невообразимый шум. Ученики закричали, затопали ногами, застучали крышками парт. В дверях на какое-то мгновение показалась побледневшая физиономия пришедшего на урок Кукка. Бунт продолжался и после прихода Ребане. Шум, свист, крики не давали ей раскрыть рта. Внешне Ребане была совершенно спокойна, и это смутило бунтовщиков.

— Встать! — звонко крикнула она.

Один за другим все встали. Шум смолк, наступила удивительная тишина.

— Сесть! — приказала Ребане. Класс сел.

— Встать!

Класс дружно встал.

— Сесть!

И снова класс садился и вставал…

Дядя Яан отвел Ильмара в пустую комнату на первом этаже, где ученики младших классов устроили себе что-то вроде краеведческого музея. Здесь находились гербарии, какие-то коробки с жуками и бабочками под стеклом и коллекции минералов.

Посадив Ильмара у стола с коробками, дядя Яан что-то долго ворчал себе под нос и задумчиво смотрел под ноги.

— Не робей, сынок, — наконец, тихо проговорил он. Старик хотел еще что-то сказать поласковее, но не смог. — Уж ты не робей, сынок, просительно повторил он и с горьким вздохом, по-стариковски сутулясь, поплелся в коридор.

Ильмар не слышал, как дядя Яан запирал дверь. Сжавшись на стуле, мальчик беззвучно плакал…

Вечером в учительской шел бурный педсовет. Кроме учителей, тут были представители из волисполкома и уездного отдела народного образования.

После выступления заведующей учебной частью Томингас, которая заявила, что с дисциплиной в школе дело обстоит явно неблагополучно и что имеются отдельные факты, которые далеко выходят за рамки обычных мальчишеских проказ, слово взяла Ребане. Никогда еще она не была такой властной. Голос ее звучал горячо и искренне.

— Томингас права! — говорила она. — Дисциплина в школе за последнее время резко ухудшилась. Как ни печально, но я вынуждена признать, что этому немало поспособствовал наш новый товарищ Александр Уйбо.

— Оригинально! — буркнул Тальвисте.

— Оригинального тут очень мало, товарищ Тальвисте, — с горечью продолжала Ребане. — Уйбо еще молод, у него нет достаточного опыта. В его возрасте мы все делали ошибки. В этом бы не было ничего удивительного, если бы, простите меня за откровенность, не его некоторая… чрезмерная самоуверенность.

— Говорите конкретнее, — предложил Томингас.

— Результаты воспитательной работы Александра Уйбо, — не шевельнув бровью, продолжала Ребане, — нагляднее всего можно продемонстрировать на поведении ученика Ильмара Таммеорга. Я неоднократно предостерегала товарища Уйбо, и все присутствующие учителя тому свидетели, что Таммеорг дурно влияет на весь класс, который когда-то, до прихода к нам Александра Уйбо, был лучшим классом школы.

— Таммеорг — темное пятно безобразия на светлом фоне нашей школы, — мудро вставил Кукк.

Он сидел неподалеку от Ребане и, по мере того как крепчал ее голос, потихоньку все ближе и ближе подвигался к ней со своим стулом, а на лице его были написаны строгость, благородный гнев и самодовольство.

— Хулиганство Таммеорга, — говорила Ребане, — можно было бы пресечь в самом начале. Однако не могу понять, по каким мотивам Уйбо, несмотря на мои советы и даже просьбы, горячо встал на защиту Таммеорга. Он покровительствовал ему и тем самым потакал его бесчисленным безобразным выходкам. По-моему, все это является результатом в корне неверного взгляда Уйбо на систему воспитания наших детей.

— Поясните свою мысль, товарищ Ребане, — спокойно попросил Уйбо. — В чем именно заключается неправильность моего взгляда на систему воспитания детей?

— Ах, оставьте! — нахмурилась Ребане. — Вы прекрасно понимаете, в чем дело. Ваши откровенные или, как вы их там называете, задушевные разговоры с учениками есть не что иное, как фамильярность и панибратство. Вы позволяете детям слишком много вольностей. Мало того: за каждой ребячьей проказой и шалостью вы склонны видеть какую-то политическую подоплеку. Тем самым вы стали прививать детям нездоровый интерес к национальным вопросам, в которых, поверьте мне, в современной обстановке даже не каждый взрослый может разобраться. Вот откуда идут эти падающие доски, срывы занятий, отказ писать сочинение о советском летчике. Ввиду всего вышесказанного я должна поставить вопрос о снятии Александра Уйбо с работы.

В учительской поднялся ропот. Кукк после некоторого колебания отодвинулся от Ребане. Затем взял слово Тальвисте.

— Напрасно товарищ Ребане склонна видеть во всем происходящем только мальчишеские проказы и нездоровый интерес детей к национальным вопросам. Товарищи! — возвысил он голос. — В этой грустной истории с затравленным, доведенным до отчаяния мальчиком, как в капле воды, отражаются наши взгляды на воспитание молодежи. И тысячу раз прав был Александр Уйбо, когда он именно так и посмотрел на этот вопрос. Ни до появления Уйбо в школе, ни после Ильмар Таммеорг не был хулиганом. Этот славный, мужественный паренек всегда отличался безукоризненной честностью и прямотой. Его чуткость и отзывчивость всегда радовали нас, учителей. И у всех, кто его хорошо знает, мальчик пользуется самым горячим уважением и любовью. Недаром же друзья зовут его отважным капитаном, а рыбаки называют сыном моря! Как же так вышло, что такой мальчик, один из лучших учеников нашей школы, наша гордость, вдруг стал, по словам Ребане, отъявленным хулиганом? Первым заинтересовался этим Александр Уйбо. С редким терпением и хладнокровием, невзирая на исключительно тяжелые условия работы, которые ему здесь постарались создать, — я буду прямо говорить, невзирая на травлю, Уйбо нашел в себе силы разобраться в закулисной стороне происходящих в школе событий и сейчас прилагает все усилия, чтобы помочь мальчику выйти на правильную дорогу. И что бы ни говорила наша уважаемая товарищ Ребане, ей не удастся ввести в заблуждение сидящих здесь товарищей, как не удастся исключить Таммеорга и выжить из школы Александра Уйбо.

— Это возмутительно! — воскликнула побелевшая от гнева Ребане. — Кто вам дал право бросать политические обвинения? О какой травле идет речь? Вам придется ответить за свои слова, Тальвисте! И о какой закулисной стороне вы говорите? Быть может, вы имеете в виду нарушение товарищем Уйбо наших школьных порядков, которые введены у нас строго по указанию Москвы?

В учительской зашумели.

— Не знаю, известен ли вам, товарищи, тот факт, — продолжала Ребане, обращаясь ко всем присутствующим, — что совсем недавно учитель Уйбо пытался отменить общепринятый во всех школах порядок, касающийся дежурных, которые должны стоять перед началом урока возле учительского стола?

Учитель Кукк нервно протер платочком вспотевшие стекла очков и, суетливо посмотрев по сторонам, чуть-чуть придвинулся к Ребане. На сей раз он, видимо, ошибся, потому что слова Ребане никого не убедили.

— Это несерьезно, товарищ Ребане, — забасила Томингас. — Я, между прочим, целиком присоединяюсь к мнению Тальвисте.

Следующей выступила Рауд.

Не заметив предостерегающих жестов Уйбо, она заявила:

— Я хочу рассказать о небезызвестном рапорте офицера Вальтера. Вы знаете, что этот рапорт каким-то образом исчез из директорского сейфа. Совсем недавно учителя Уйбо и Тальвисте, просматривая старые школьные документы, взятые из сейфа, вдруг обнаружили среди них рапорт за подписью Вальтера. В этом рапорте говорилось о том, что рыбака Вольдемара Таммеорга в ноябре 1944 года застрелил во время своего побега с острова советский летчик Сергей Устинов. Рапорт датирован 4 ноября 1944 года. Это пожелтевший от времени, местами потертый документ. Однако, хорошо зная, что представлял собою рыбак Таммеорг, мы усомнились в достоверности этого рапорта и действительно убедились, что он подделан. Да-да, это самая настоящая фальшивка!

В учительской наступила мертвая тишина, Ребане сидела бледная, с непроницаемым лицом.

— Любопытно! — уронила она.

— Доказательства! — крикнул Кукк. — Пусть ответит сам Уйбо.

— Придется объяснить, — ответил Уйбо, поднимаясь — Не так давно, к сожалению, без ведома Ребане, нам пришлось отпечатать на пишущей машинке Альберта Ребане одно письмо. Когда рапорт попал в наши руки, мы обратили внимание на дефект буквы «т», который показался нам знакомым. К несчастью, свое письмо мы уже отправили. Но Тальвисте вспомнил, что на этой же машинке был когда-то отпечатан по просьбе Филимова приказ по школе. Сегодня Тальвисте нашел этот приказ. Сличив тексты, мы установили, что и найденный нами рапорт и приказ Филимова отпечатаны на одной и той же машинке Альберта. Вот, посмотрите сами. — Уйбо передал изумленным учителям рапорт и приказ.

С носа Кукка свалились на пол очки. Не заметив, что разбились и вылетели сразу оба стекла, он поспешно водрузил очки на нос, испуганно посмотрел на Ребане и шарахнулся от нее, как от прокаженной.

— Боже, какая чушь! — спокойно проговорила она. — Рапорт и в самом деле мог быть отпечатан на машинке Альберта. Вы все прекрасно знаете, что школа во время оккупации была резиденцией какого-то немецкого генерала. Эту машинку мы нашли среди прочих вещей, оставленных немцами. Товарищи Уйбо, Тальвисте и Рауд ведут себя на педсовете недостойно. Я думаю, — торжествующе усмехнулась Ребане, — что они ответят за клевету по всей строгости советских законов…

Глава 20 ТЕНИ В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Сразу же после педсовета Уйбо спустился в докторский флигель. Более часа просидел он за столом, не поднимая головы.

Итак, педсовет кончился победой Ребане. Уйбо и Тальвисте пришлось пережить немало горьких минут. Молодые учителя не могли себе простить такой оплошности.

«Погорячились, — думал Уйбо, — выдали себя с головой. Вместо того чтобы разоблачить ее, сами сели в лужу…»

Нет, так просто для Ребане это не кончится. Борьба будет продолжаться, и во сто крат сильнее, чем когда бы то ни было.

— Черт возьми! — грустно усмехнулся учитель. — Я, кажется, ненавижу ее, как смертельного врага…

Уйбо с тяжелым сердцем стал собираться домой, на хутор Вахтрапуу, где теперь жил… В докторском флигеле он ночевал изредка, обычно когда задерживался в школе допоздна. Но сегодня учителю не хотелось оставаться здесь. Сняв висевший на стене полушубок, он уже собрался уходить, как вдруг услышал за стеной знакомый скрип железных ступеней. Учитель замер.

Вскоре ему стало казаться, что в комнате он не один. Он ощутил на себе чей-то внимательный взгляд. И вдруг совершенно отчетливо услышал глубокий человеческий вздох, второй… третий… а затем протяжный стон.

В полутьме громадной неуютной комнаты ярким белым квадратом вырисовывалось покрытое изморозью глубокое окно. Сквозь двойные рамы слышалось гудение сильного северного ветра. В углу комнаты — черная голландская печь, чуть левее, ближе к окну, ощерил пасть страшилище-камин.

Уйбо снова вспомнил о Зеленом Охотнике. Из рассказов дяди Яана он знал, что зеленое привидение появлялось в замке довольно редко и только в ветреную погоду. Лет пятьдесят или шестьдесят назад кто-то из слуг барона Стрейберга нашли ночью мертвым в докторском флигеле. Дядя Яан заверял, будто именно тогда и видели последний раз в замке тень Шотландца. Уйбо заинтересовался одной легендой. В ней рассказывалось об удивительном докторе, который жил в замке во времена графа Людвига. Доктор этот был и алхимиком и художником. Днем он ловил кошек и собак, убивал их и из мяса приготовлял какие-то снадобья. Странный доктор был неплохим живописцем. Стены своего флигеля он сплошь изрисовал чертями, ведьмами и умопомрачительными картинками «страшного суда». Впрочем, кроме чертей и ведьм, ничего иного он и не рисовал. Старый Яан как-то передал учителю рассказ, услышанный им от своего деда, будто где-то в стенах замка в последние годы своей жизни граф Людвиг устроил тайник для сокровищ. Мастеров, строивших его, граф собственноручно отравил во время пиршества. Но кто-то из слуг все-таки успел узнать у них, где находится тайник. Однажды ночью он пробрался туда и… сошел с ума. Ходили слухи, что стены сокровищницы по приказу графа доктор разрисовал такими жуткими чудовищами, что при виде их человек либо лишался рассудка, либо вообще умирал от страха.

Изучая легенды и рассказы, Уйбо пришел к выводу, что привидение появилось в замке еще при жизни доктора-живописца. Это уже говорило о многом.

Встреча Ильмара и его друзей с Зеленым Охотником приблизила учителя еще на один шаг к разгадке тайны старого замка. Но затем случилось событие, совершенно сбившее учителя с толку. Несколько дней назад Уйбо услышал среди ночи непонятный стук. Он доносился сверху, из учительской. Учительская на ночь запиралась. Ключи хранились у Тедер. Однако в комнате кто-то был! Тихое, равномерное постукивание несомненно производила человеческая рука. На вопрос, кто там, ответа не последовало. Пришлось позвать дядю Яана. Открыли дверь — никого не оказалось. А через минуту, как только старик ушел, стук повторился, такой же равномерный и тихий.

И вот сегодня снова таинственный скрип железных ступеней, вздохи и стоны… Напряженно вслушиваясь, Уйбо потихоньку подошел к камину. Неожиданно лампа закоптила и сразу же погасла. Комната погрузилась во мрак. Красный зрачок фитиля еще смотрел несколько мгновений и, вспыхнув, исчез.

— Что за чертовщина! — Уйбо с недоумением приподнял лампу. — Куда же девался керосин?

Не найдя в комнате ничего подозрительного, учитель вышел с карманным фонариком в темный коридор. На дверях комнаты белела приколотая иглой бумага с какой-то надписью. Уйбо осветил ее. На тетрадном листе вкривь и вкось были приклеены вырезанные из газеты буквы:

«Убирайся из Мустамяэ, гадина! Срок 24 часа.

Летучая смерть».

Спрятав листок в карман, Уйбо направился в интернат. Дяди Яана дома не оказалось. Старик, как сообщила учителю Тедер, где-то бродил по школе.

Дети спали, только в комнате мальчиков неугомонный Арно кому-то все еще рассказывал о змеином погребе, который находится в полукилометре от замка. Арно собственными глазами видел там мышь с золотой монетой в зубах и уверял собеседника, что граф-пират закопал клад именно в змеином погребе и что летом он обязательно его отроет.

Уйбо не стал мешать Арно. Он повернул назад, прошел по коридору нижнего этажа, открыл дверь докторского флигеля и, осмотревшись, в ужасе застыл: впереди, в противоположном конце флигеля, стоял Зеленый Охотник!

Прозрачная зеленая одежда колыхалась на нем, как от дуновения ветра. Уйбо смотрел на привидение неподвижными глазами. Оно как будто поджидало его…

Пересилив страх, учитель стал подходить ближе. Вот уже ясно видны очертания рук, головы… осталось всего несколько шагов… и, вдруг задрожав, привидение шатнулось по стене и исчезло.

Уйбо бросился вперед.

Внезапно неровная полоса лунного света, колебавшаяся на месте, где только что был Зеленый Охотник, открыла ему тайну привидения. Учитель подошел ближе и тихо рассмеялся.

Перед узким стрельчатым окном с разноцветными стеклами, загороженными по бокам двумя пристройками, росла могучая старая ель. Лунный свет не проникал сквозь ее густые ветви. Только сильный шквал со стороны моря мог раскачать ее вершину, и тогда на стене в коридоре являлась трепещущая зеленоватая тень, удивительно напоминавшая очертания человека. Видимо, легендарный доктор-художник, собиравший разноцветные стекла витража, и придал лунной тени такую устрашающую воображение форму.

За спиной учителя раздались тяжелые шаги. Прислушавшись, он понял, что шаги доносились из его комнаты. Учитель быстро подошел к двери и рванул ее на себя.

В комнате стоял высокий сгорбленный старик. Мельком взглянув на вошедшего, он опустился около камина на колени и стал к чему-то прислушиваться.

— Дядя Яан? — удивился Уйбо.

Старик поднялся и недовольно спросил:

— Что, опять стучит?

В нескольких словах Уйбо рассказал ему о вздохах и Зеленом Охотнике. Дядя Яан с минуту ворчал про себя, а потом решительно сказал:

— Пойдемте-ка, дайте вашу машинку.

Учитель передал ему фонарик. Они вышли в пустой коридор. Рядом со стрельчатым окном — маленькая дощатая дверь. Ручки нет, один висячий замок. Учитель знает, что это чулан. Старик снял замок.

Сразу перед ними — можно дотянуться рукой — полки с разбитой посудой, какие-то коробки, портретные рамы и прочая рухлядь. Уйбо и раньше видел все это.

Дядя Яан протиснулся в чулан и пропал.

— Идите сюда! — услышал Уйбо приглушенный шепот. — Левее, еще левее…

Слева в чулане оказался невидимый из коридора проход. В узком промежутке царили могильный мрак и сырость. Между стен виднелись четыре ступеньки. Дальше — широкий каменный колодец с винтовой железной лестницей, которая шла вверх и вниз.

— Этот проход проделал еще Людвиг, — тихо проговорил дядя Яан. — А лестница ведет на второй этаж, в кабинет директора. Там есть люк, возле сейфа, в паркетном полу сделан… Другая такая же лестница есть на той стороне замка, где живет Ребане. Да… вы видели в учительской маленький шкаф с клеенчатой дверцей?

— Видел…

— Это ход в соседнюю комнату. Помните, стучал кто-то? Я забыл сказать вам тогда, — с сожалением проговорил он.

На верхней площадке лестницы дядя Яан нашел какой-то предмет.

— Что это? — спросил Уйбо.

— Сейчас, — проворчал старик.

Он поднес к губам свернутый рупором лист картона и тяжело задышал.

Учитель сразу узнал знакомые вздохи.

— Ишь, озорники, какое придумали! — недовольно сказал Яан. — Да ребятишки же это из интерната… попугать вас хотели. Вот он какой, Зеленый Охотник. По этой лестнице небось удрали, — показал старик наверх.

— Дядя Яан, а что там? — учитель кивнул головой в глубь каменного колодца.

— Подвалы графские, кухня в те времена там была, вино хранилось, прислуга ихняя жила. В оккупацию генерал Лорингер допросы пленным там учинял. Страх, сколько душ загубил!

Глубоко внизу послышались шаги — Уйбо схватил старика за руку и попросил его молчать. Шаги удалились.

— Я спущусь, — тихо сказал учитель.

— Пойдемте, — без особой охоты согласился старик.

— Нет, дядя Яан, я один пойду.

Старик неопределенно замычал.

— Как хотите, воля ваша, — буркнул он наконец. — Только смотрите не заплутайтесь, ходов там видимо-невидимо. — Вернув учителю фонарь, Яан ушел.

Стараясь не шуметь, Уйбо стал осторожно спускаться. Крутая винтовая лестница скрипела, пошатывалась, грозила сорваться куда-то вниз, в бездонную пропасть. Вскоре Уйбо очутился в тесном подвале. На него повеяло сыростью, где-то капала вода. Согнувшись в три погибели, он стал пробираться под низким каменным сводом и через несколько шагов попал в мрачное подземное царство. Неровный свет фонаря придавал подземелью угрюмый, фантастический вид. Громадные гранитные глыбы, высокие, причудливой формы столбы, тяжелые балки, напоминавшие остов затонувшего корабля, окружали учителя со всех сторон. Справа — узкая подземная галерея с высокой каменной аркой. Выключив фонарик, Уйбо бесшумно подошел к ней и прислушался. Из глубины галереи слабо доносились странные неравномерные шаги. Вглядевшись в темноту, Уйбо вздрогнул. Он успел различить человеческую тень. Неловко раскачиваясь, она скрылась в одном из бесчисленных подземных коридоров. Решив во что бы то ни стало выяснить, в чем дело, учитель, забыв об осторожности, сделал стремительный рывок и тут же почувствовал, как чьи-то железные руки схватили его и зажали рот.

— Ни слова! Не включайте фонарь! — шепотом приказали ему.

Двое незнакомцев с пистолетами в руках вывели его через подземный лабиринт на пустынный школьный двор с развалинами и, не дав опомниться, втолкнули в стоявшую здесь легковую машину.

Один из них, сердитый голос которого показался учителю очень знакомым, отдал какой-то приказ и тотчас вернулся назад. Другой сел рядом с учителем.

Машина тронулась.

— Кто вы? — собравшись с духом, спросил Уйбо.

— Никаких вопросов! — холодно ответил незнакомец.

За смотровым стеклом тревожно шумел ночной лес…

Глава 21 ПОБЕГ

— Вы поступили опрометчиво, молодой человек, — сказал учителю на погранзаставе суровый седой майор, имя которого Уйбо так и не узнал. — Не говоря уж о том, что вы бессмысленно рисковали своей жизнью, вы едва не испортили нам обедню. Учтите, ваше путешествие в подземелье замка было первым и последним… Зеленым Охотником займутся без вас. Вопросы задавать бесполезно, — остановил майор пытавшегося о чем-то спросить учителя. — Этой бумажке, — протянул он тетрадочный лист, который ему показал Уйбо, — серьезного значения не придавайте. Это не от Курта.

— Курт? — не удержавшись, переспросил Уйбо.

— Да, «Летучая смерть» — псевдоним Курта. На подобных бумажках Курт всегда ставит свою печать. В этом отношении он очень аккуратный человек и терпеть не может никаких подлогов. А кроме того, ему сейчас не до вас. И теперь последнее… Чрезвычайные обстоятельства, связанные с рапортом Вальтера, вынуждают нас пойти на некоторый риск. Дело касается мальчика Таммеорга. Мы решили передать вам в руки важный документ, благодаря которому в свое время было установлено, что на острове действует враг. Сейчас этот документ не представляет для нас большого интереса. Я говорю о подлинном рапорте Вальтера. Вот он. Майор вынул из железного сундучка, стоявшего на этажерке, пожелтевший листок с машинописным текстом на немецком языке и отдал его изумленному учителю.

— Значит, это действительно фальшивка? — воскликнул Уйбо, показывая майору рапорт, найденный им в директорском сейфе.

— Да. И причем превосходно сделанная, — усмехнулся майор, сличая оба рапорта — Заметьте — на обоих отпечатки буквы «т» с одинаковым дефектом, о котором вы сегодня говорили на педсовете.

— Вы уже знаете? — удивился Уйбо. Майор вместо ответа улыбнулся.

— Кроме вас, — после паузы продолжал он, — о подлинном рапорте и особенно о том, каким образом он к вам попал, никто не должен знать. С мальчиком поговорите сами. Ему, кажется, не известно о фальшивом рапорте. Надеюсь, вы понимаете меня?

Взяв с Уйбо слово молчать обо всем случившемся, пограничник отпустил учителя домой. Остаток ночи Уйбо бродил из угла в угол по своей комнатушке на хуторе Вахтрапуу, читал и перечитывал драгоценный документ.

Голова его готова была лопнуть от загадок, вдруг обрушившихся на него. Заметив, что за окном начинает светать, он, накинув полушубок, быстро вышел из дому.

Слепящая вьюга замела все дороги. Но учитель любил такую погоду. Разбушевавшаяся стихия рождала в его сердце прилив необыкновенной энергии и силы.

Чем ближе подходил Уйбо к школе, тем увереннее были его шаги и тем спокойнее становилось на душе.

Но в школе его ожидала неудача. Во флигеле на кухне он встретил Тедер. Заботливая старушка, приветливо поздоровавшись, сейчас же усадила его завтракать.

— Ильмар спит? — спросил учитель, показав на спальню мальчиков.

Старушка вместо ответа огорченно вздохнула и покачала головой.

— Что случилось? — спросил Уйбо.

Тедер жалостливым голосом рассказала ему, что произошло. Совсем недавно Арно Пыдер, стянув каким-то образом у старого Яана ключ, выпустил запертого в классе Ильмара на свободу. По словам Арно, Ильмар не спал всю ночь. Крикнув: «Больше вы меня тут не увидите», Ильмар как сумасшедший бросился в раздевалку, схватил лыжи и выбежал из школы.

— Мальчик всю ночь просидел в запертом классе? — не поверил Уйбо.

— Так приказала Ребане, — всхлипнула старушка.

— Вы говорите, недавно убежал?

— Ну да, минут пять, не больше. — Тедер снова всхлипнула. — Да куда же вы, постойте! Господи! Да что же это сегодня делается? — запричитала она, видя, что учитель, нахлобучив шапку, опрометью бросился к дверям.

Здесь у стены стояло несколько пар лыж. Уйбо схватил первые попавшиеся под руку и выбежал во двор. Он еще при входе обратил внимание на свежую лыжню, Она вела к Черной горе.

Встав на лыжи и сгибаясь под ударами ветра, он быстро пошел по следу.

Ильмар не мог далеко уйти. К тому же Уйбо был превосходным лыжником. Он и прежде не раз совершал на Черной горе лыжные прогулки и хорошо знал на ней тропинки, крутые скаты и опасные места.

В четверть часа учитель достиг старой корабельной рощи на перевале. Здесь, среди могучих стволов деревьев-гигантов, вершины которых дымились снежной пылью, он заметил мелькнувшую впереди фигуру Ильмара.

— Ильмар! Ильмар! — крикнул учитель изо всех сил.

Уйбо ускорил бег. Но странное дело — он не приблизился к нему ни на шаг. Вскоре тот и совсем исчез в мятущейся снежной кисее.

Учитель мчался теперь, напрягая все силы. Он не замечал ни ледяного ветра, ни обжигающих лицо колких снежинок. Мелькали деревья, овражки, небольшие, заросшие можжевеловыми кустами поляны. Лыжня Ильмара была хорошо видна. Начинался спуск. Справа — удобный пологий склон к Тормикюла, левее — опасный обрывистый холм, усеянный у подножия пнями обгоревшего леса.

Уйбо на полном ходу свернул вправо и остановился. Внизу сквозь снежную сетку чернело необозримое волнующееся море. Учитель услышал мощный гул прибоя, ощутил на себе величественное дыхание сурового Балтийского моря. У берегов бились большие, источенные волнами льдины. Широкий лайд укрывал с моря небольшую, но удобною бухту. Вдоль берега, у подножия горы, были разбросаны крепкие избы тормикюласцев, Ильмара нигде не было видно. «Куда же он пропал? Неужели свернул к холму?» След лыжни вел действительно к обрыву. Лавируя между черневшими на снегу пнями, Уйбо бешено заработал палками. Поворот, прыжок, еще поворот! Вот он уже ясно видит приближающееся черное пятно. Это он! Взметая тучу снежной пыли, Уйбо резко затормозил.

Ильмар сидел на корточках около поломанной лыжи и прикладывал к окровавленному лицу снег. С угрюмым блеском в глазах, без удивления он выжидающе смотрел на учителя.

— Что случилось? Ты ранен?

— Так, пустяки…

— Ну-ка, покажи! — Сняв лыжи, Уйбо присел около Ильмара и отвел его руку от лица. Рана была глубокая, но кровь почти не шла. — Вот что — скорее домой. Щеку надо прижечь. Пойдем-ка, я провожу тебя. Возьми мой платок.

Ильмар встал.

— Не надо меня провожать, — решительно проговорил он.

Минуту они стояли друг против друга молча. Наконец Уйбо прервал молчание.

— Ты непременно должен сказать, откуда ты узнал о гибели отца. Кто тебе сказал, что твоего отца убил советский летчик? — прямо спросил Уйбо.

— Учитель, я ничего не буду говорить, — твердо ответил Ильмар.

— Послушай, Ильмар, ты должен наконец понять меня. Я спрашиваю тебя не ради любопытства… Ты даже не подозреваешь, как все это серьезно. Неужели ты не понял, что тебя обманули, над тобой зло насмеялись, воспользовавшись твоей доверчивостью?

— Одному другу, — голос Ильмара дрогнул, когда он произносил это слово, — одному человеку… я дал клятву, что никогда не открою этой тайны.

— Смотри же, чтоб этот друг не предал тебя так же, как предали твоего отца.

— Предали моего отца? — побледнел Ильмар.

— Вот рапорт. — Уйбо осторожно вынул из записной книжки пожелтевший лист бумаги, показал мальчику.

Ильмар сразу узнал его. Это был тот самый рапорт, который он когда-то нашел в докторском флигеле.

— Отец! — чуть слышно прошептал он.

Взглянув на учителя невидящими глазами, Ильмар робко попросил перевести рапорт.

Предупредив, что о рапорте и об их разговоре пока никому не следует говорить, Уйбо прочел:

— «В ночь на четвертое ноября 1944 года начальник штаба „Омакайтсе“ обер-лейтенант Пиллер расстрелял предателя, рыбака из Тормикюла Вольдемара Таммеорга, который переправил через пролив русского летчика и тем самым спас его от заслуженной кары.

Ходатайствую о награждении В. Карма, указавшего имя предателя.

Кроме того, в целях конспирации прошу вас заключить меня в концлагерь и сообщить об этом баронессе Гертруде фон Лорингер.

Гауптштурмфюрер легиона СС Вальтер».

Глава 22 КОНЕЦ МЕДВЕДЯ

Лаур прочел донесение командира подразделения лейтенанта Бадягина и снова склонился над картой.

Во время операции у Желтого болота Курту с двумя адъютантами удалось скрыться. Бункер Курта, как выяснилось позже, имел потайной выход у берега моря, в километре от Желтого болота в районе Торизе. Собака не смогла взять след: подошвы сапог у бандитов были смазаны керосином.

Сегодня четвертый день, как Бадягин со своими людьми разыскивал Курта. В районе Торизе его не было. Южнее Торизе-Кивиранна, на северо-западе — Ранна. В рыбацких деревнях Курт укрыться не мог — рыбаки немедленно сообщили бы пограничникам.

Лаур долго изучал по карте расположенные близ Торизе хутора, отмечая кружочками те места, где побывал Бадягин. Еще одна мысль беспокоила его: сегодня должен был вернуться из Таллина подполковник Томбу, но вот уже прибыли два рейсовых самолета, а его не было.

Майор остановился у окна. Внизу, у ворот заставы, Лаур увидел щупленького паренька лет тринадцати — четырнадцати. Он несколько раз прошел мимо часового, кого-то выискивая глазами. Лаур стал внимательно наблюдать за ним.

Мальчик подошел к часовому, начал что-то с жаром объяснять, но тут же, чего-то испугавшись, спрятался за грузовой машиной, стоявшей у края дороги.

Мимо ворот прошел высокий крестьянин с ведрами в руках. Показались легкие расписные сани — так расписывают сани обычно в Торизе. В санях сидел тучный человек в тулупе с высоко поднятым воротником.

Окинув заставу открыто ненавидящим взглядом, он сильно огрел своего рысака кнутом.

Лаур позвал дежурного. Через несколько минут к нему привели Арно Пыдера. В руках у него было новенькое восьмиугольное кепи. Такие кепи в большой моде у кивираннаских парней. На детском обветренном лице вошедшего была написана тревога. Увидев майора, он смутился и стал теребить кепи в руках.

— Дай-ка сюда! — Лаур взял у оробевшего мальчика кепи, положил к себе на стол и сказал: — Этак, пожалуй, от кепи и вовсе ничего не останется, да еще и от матери попадет.

Арно улыбнулся. Он сразу почувствовал себя свободнее.

— Кто проезжал сейчас в санях мимо заставы? Кулак, верно, из Торизе? — без всякого перехода спросил у него майор.

— Ага, кулак. Он недалеко от нашего хутора живет

— А сам ты из Кивиранна?

— Ага, из Кивиранна. По чему вы узнали?

— У тебя на носу написано, — улыбнулся майор. — Ну рассказывай, что случилось, зачем прибежал.

Взглянув на майора завороженными глазами и поняв, что этот необыкновенный человек читает по его лицу, как по книге, Арно стал сбивчиво рассказывать, что сегодня рано утром к ним на хутор пришел весь окровавленный человек с черной повязкой на глазу. Попросив у отца еды и водки, одноглазый вытащил пистолет и заявил, что первого, кто попытается выйти из дома, он пристрелит на месте.

— Он сел посреди комнаты с пистолетом и никого не подпускал к дверям, — рассказывал Арно. — А я был в клети, все слышал и молчал. Потом отец пришел ко мне и сказал, дуй, мол, Арно, через окно что есть мочи к пограничникам. Скажи — бандюга объявился. Пусть, говорит, что-нибудь придумают, только поаккуратнее, чтобы скотину не попугали. Вот я и прибежал… Только вы уж торопитесь, дяденька майор, бандит отца убить обещался…

Передав Арно на попечение капитана Тенина, Лаур выслал в Кивиранна оперативную группу во главе со старшиной Басовым.

Примерно час спустя старшина сообщил на заставу, что бандит с хутора Пыдеров ушел и что группа идет по следу. А глубокой ночью от Басова пришло неожиданное известие: пограничники нашли бандита с простреленным затылком на дороге в Мустамяэ. Через связного Басов сообщил также, что выследил наконец черный «Оппель», который только что скрылся в парке Мустамяэского замка. Две дороги, выходящие из парка, перекрыты.

Лаур тут же позвонил в город полковнику Дробову.

— Пауль Борисович, — покашливая от волнения, ответил Дробов, — вы же хорошо знаете, в чем дело. Басова немедленно отзовите из Мустамяэ. Скажите ему: пусть ловит Курта где угодно и как угодно, но в Мустамяэ его ни в коем случае не трогает, хотя бы он ходил у всех на виду…

У развилки лесной дороги стоит грузный седой человек. На нем старомодное пальто, мятая широкополая шляпа. При лунном свете человек внимательно рассматривает следы на снегу.

Одна дорога отсюда ведет в Торизе, другая — в Тормикюла, третья в Мустамяэ.

— Странно! — бормочет он. — Они должны были направиться в Мустамяэ. Следы ведут сюда. Тысяча чертей! Что же им надо в Тормикюла?

Человек недоверчиво покачал головой. Неужели он ошибся? Ерунда! Следы могут вести куда угодно, важно, куда они приведут.

Внезапно человек резко оборачивается.

Из лесу на дорогу поспешно выскакивает истерзанный долговязый мужчина в разорванном сером пальто. На его птичьем лице, испачканном кровью, черная повязка. Он почти бежит.

— Эй ты, прохожий! — грубо кричит он. — Тут только что прошли двое, они мне нужны! По какой дороге они пошли?

Человек в широкополой шляпе с любопытством рассматривает лицо путника и простуженным басом говорит:

— Провалиться мне в пекло, если я когда-нибудь видел подобного красавца! Уж не сват ли ты черту, приятель?

— Но-но, не каркай, старый ворон! Я тороплюсь. Скажи, куда они скрылись?

Увидев в руках говорившего пистолет, человек в шляпе заинтересованно прогудел:

— Верно, прошли тут двое. А вот где, не приметил…

Путник, очевидно что-то вспомнив, стукнул себя по лбу.

— Эй, старый, далеко ли отсюда до Метсаталу?

— Метсаталу? — удивленно переспросил тот. В глазах его мелькнули радостные огоньки. — Ясно, держи лево руля, приятель. Эта дорога ведет в Тормикюла. Как до болота доплывешь, так на повороте и увидишь Метсаталу.

— А-а, дьявол ему в душу! Теперь я рассчитаюсь с ним! — Одноглазый бросился по тормикюлаской дороге.

Человек в шляпе, выждав с минуту, крупным, быстрым шагом направился следом.

Сильный ветер метался по лесу, как раненый зверь. Жалобно трещали старые деревья. В холодном, пронизывающем воздухе ощущалась гремящая близость моря. Впереди, за большим замерзшим болотом с частыми снежными сугробами, отливавшими при лунном свете синевой, ощетинилась густым лесом Черная гора. На повороте дороги кряжистым пнем вросла бревенчатая лесная сторожка. Она вся окутана оплывшим снегом, заросла длинными сосульками. Снег свисает с крыши низким пологом до самых окон. Сквозь неплотно прикрытые ставни пробивается свет.

Человек в шляпе подошел, осторожно заглянул в окно и тут же медленно повернул обратно. Уже на дороге он услышал короткий пистолетный выстрел…

Путник с черной повязкой ввалился в лесную сторожку. Не приветствуя хозяина, рывком сбросил с плеч пальто и шумно сел за стол, лицом к двери.

— Водки! — коротко приказал он.

— Ты… Медведь? — только и мог вымолвить растерявшийся лесник.

— Водки, собака! — бешено зарычал вошедший.

Лесник, пожав плечами, нехотя поплелся к двери.

— Куда? Назад! — рявкнул Медведь, вытаскивая пистолет. — Не вздумай предупреждать, Пааль. Отойди от двери. Ну? Курт любит сюрпризы — я, кажется, позабавлю его.

— Ты с ума сошел! Что случилось? Зачем ты пришел, Медведь?

— Молчи! Я не верю тебе, ты такой же предатель. Но не бойся — не трону тебя. Ни ты, ни Ээди мне не нужны. Я пришел рассчитаться с Куртом, только с Куртом… Водки! — заорал он.

Тяжело переваливаясь, лесник принес небольшой графин, кружку, сало и хлеб.

— Подумай, Медведь, — вкрадчиво сказал он. — Я не знаю, что между вами произошло, но берегись — Курт дьявол, а не человек. Он придавит тебя, как муху.

Медведь осушил кружку, лицо его перекосилось.

— Ух! — простонал он, приходя в себя. — Ты плохо знаешь, старик, кто такой Медведь! — вызывающе крикнул он. — Плевать я хочу на Курта! Он боится меня. Да-да, боится. Я четвертый день гоняюсь за ним. Чтоб ему жарко было в аду! Берегись, Пааль, твой Ээди попал в волчью пасть. Как только он будет не нужен — Курт прикончит его, как собаку. А-а, черт! Что они так долго возятся?..

— Не знаю, — нерешительно переступив с ноги на ногу, ответил лесник.

— Врешь, метсаталуский Пааль, — насмешливо сказал Медведь, — они на твоем дворе выкапывают бидоны с деньгами, с нашими деньгами. Я не стал им мешать — шум может привлечь прохожих.

Лесник помрачнел.

— Ничего не знаю, — упрямо повторил он.

В сенях заскрипели двери. Медведь схватился за пистолет.

— Это они! Отойди к окну!

В комнату в клубах морозного пара вошли двое в длинных крестьянских тулупах, с бидонами в руках — рослый, громоздкий мужчина с неподвижными зелеными глазами и стройный парень с худым лицом. Увидев гостя, оба остановились.

— Алло, Медведь! — удивленно сказал мужчина. — Откуда ты?

— Не шевели руками, Курт! — Одноглазый повертел в руках пистолет. — Лесных волков больше нет! Ты предал нас! Да-да, трусливо предал, а сам сбежал, украл наши деньги.

— Не скули, болван! — холодно и зло сказал Курт. — Спрячь игрушку! Таких идиотов, как ты, не предают, а убивают на месте. О каких деньгах ты болтаешь? Все ценности спрятаны в Каармовском бункере, ты же знаешь об этом.

— Врешь! — заорал Медведь. — Я знаю, что за сметанка в этих бидонах. Но не затем я пришел. Я пришел мстить! Получай, дружок, на!

Хлопнул выстрел, но упал не Курт. Судорожно задергав простреленной головой, изгибаясь всем телом, Медведь, хрипя, повалился на пол.

Лесник, стоявший за его спиной, равнодушно спрятал в карман теплый от выстрела пистолет.

Немногим позже в Мустамяэ шла легковая машина. Подъехав к замку с потушенными фарами, она остановилась в парке.

Рядом с шофером сидел рослый неуклюжий майор. Он не торопился выйти из машины.

— Так ты говоришь, — задумчиво спросил он у сидящего за рулем юноши, — что видел эти же следы у Метсаталу?

— Видел, — хмуро сказал тот.

— Спит, черт возьми! — раздраженно проворчал майор, всматриваясь в безжизненные окна замка.

В квартире Ребане света не было.

— Надеюсь, ты догадался, кто это был? — продолжал он начатый разговор.

— Нет, — коротко ответил юноша.

— Чудак ты, братец, — усмехнулся майор. — Ведь это же следы Медведя. Теперь понимаешь?

Юноша, ничего не ответив, недоверчиво покачал головой. Майор дружелюбно хлопнул его по плечу и, кряхтя, вылез из машины. Огляделся, не спеша открыл заднюю дверцу. Юноша, перегнувшись, через сиденье, подал ему два длинных узких брезентовых мешка.

— Всё?

— Да, всё.

— Ну, ладно, давай скорее подтащим. Смотри, кто-то идет! — быстро проговорил он.

За их спиной неизвестно откуда появилась грузная фигура человека в старомодном пальто и широкополой шляпе. Поравнявшись с машиной, он надвинул шляпу на самые глаза и, чуть приостановившись, заглянул в лицо майору. Затем с такой же бесцеремонностью ощупал взглядом юношу и, ни слова не говоря, побрел дальше.

— Послушайте, уважаемый! — крикнул ему вслед озадаченный майор. — Вы, кажется, собирались что-то сказать?

Человек остановился. Простуженным басом он насмешливо прогудел:

— Когда приближается шторм, морские блохи покидают берег! — Опустив голову, он, не оглядываясь, ушел в темноту.

— Не нравится мне этот тип, — взволнованно зашептал шофер. — Смотрите, да это те же самые следы! Я узнал их!

— Не болтай, — сухо отрезал майор. — У тебя шалят нервы, а нервы, братец, паршивая штука в нашем деле… Это Филимов. Старик, верно, совсем спился…

Подтащив мешки к замку, майор простился с юношей и, внимательно оглядевшись по сторонам, отпер небольшую дверцу в гранитной стене.

В потайной комнате сидит мужчина в форме майора Советской Армии. Полумрак. Тяжелые ковры на стенах усиливают темноту. Склонившись над маленьким письменным столом, майор торопливо ест. За ворот мундира заткнута салфетка. Не прикасаясь ни к вилке, ни к ножу, он ловко расправляется зубами и пальцами с большими кусками вареного мяса. Жирные складки на его затылке все время двигаются.

За спиной майора стоит Ребане. Сонное, помятое лицо, покрасневшие глаза, растрепанные волосы, пол глазами тонкая паутина морщинок. Она с недоумением смотрит на раскрытый ящик письменного стола.

— Пистолет был здесь, я хорошо помню, — сухо говорит она.

— Что ты этим хочешь сказать? — не поворачивая головы, спрашивает майор.

— Я хочу сказать, что не брала его.

— Так кто же взял его, черт возьми!

— Тише, не кричи, разбудишь весь дом! Поищи получше, комната все время заперта. Сюда никто не входит. Пистолет должен быть здесь, уверяю тебя.

Майор поднялся, сорвал с шеи салфетку, стал раздраженно перебирать в ящике пистолеты.

— Не тот! И это не тот! — все более угрожающе рычал он.

Наконец, обыскав весь стол и ничего не найдя, он тяжело поворачивается к Ребане.

— Проклятье! Где же он? Ты, ведьма, если ты сейчас же не найдешь пистолет, клянусь, тебе не поздоровится! Разбуди своего щенка! Этот стервец давно уже шныряет у моих дверей. Пистолет именной, если он попадет в чужие руки, ты понимаешь, чем это пахнет? Ты понимаешь? — хрипит он, тучей надвигаясь на Ребане и сверля ее неподвижными зелеными глазами.

— Опомнись! Не забывай, с кем разговариваешь! Твой пистолет никуда не денется. — Ребане властным жестом усаживает его в кресло. — Займемся делом, любезный друг, — продолжает она. — Меня беспокоит капитан Карм. Нужно следить за ним. Этот идиот Виллем только напортил дело.

— Письмо Тоомаса передано?

— Да, два дня назад.

— Не беспокойся, Виллем сумеет обработать Карма. Они родственники… Впрочем, Карма нужно прикончить, как только дело будет сделано. Когда встреча?

В ответ на угрюмый вопросительный взгляд майора Ребане торжественно произнесла:

— Об этом знает только «Человек с Белого корабля»!