Остров забытого бога

2

Под котелком горел огонь, трещали, постреливая искорками, сухие ветки и щепки. Над котелком поднимался пар.

Костя устроился на коряге, походившей на кресло абстракциониста, и с затаенным вожделением втягивал носом долетавшие из котелка запахи.

— Ну что, скоро? — нетерпеливо поинтересовался он.

— Успеется… — сосредоточенно буркнул Петя.

— И кому я поручил такое важное дело, — проворчал Костя. — Если бы я готовил — все уже были бы сыты и довольны.

Петя с деревянной ложкой в руке стоял у костра и смотрел, как в котелке булькает нечто среднее между кашей и супом, приправленное тушенкой. Он наклонился над котелком и тоже потянул носом — громко и демонстративно.

— А что, очень даже вкусно пахнет… — И тут же задумчиво добавил: — Или просто с голодухи кажется?..

Марина лежала, подпирая голову рукой, на старом и прочном, еще советской работы, надувном матрасе из прорезиненной ткани, и смотрела на костер. Ей было очень удобно на упругой поверхности матраса, очень спокойно и мирно. Прыгающие язычки пламени завораживали, и она была готова задремать. Но ей не хотелось уплывать в сон из этого умиротворения, и потому она старалась отвлечься, прислушиваясь к разговору парней и временами вставляя пару едких слов.

— Сильно голодные люди, Петя, — заметила она, — запросто могут слопать нерадивого повара. Сырым!

— Фу, какие гадости вы говорите, мадам! — отозвался Петя, тщательно перемешивая варево.

— Это она нарочно, чтобы отбить нам аппетит, — пояснил Костя.

— Понятно. Чем меньше мы съедим, тем больше ей достанется.

— Не претендую, — сухо отозвалась Марина. — Сомневаюсь, что ужин будет объеденьем.

— А ты встань и понюхай котелок, — обиженным тоном сказал Петя. — Запах просто божественный. — Сам он понюхал ложку, подул на нее, хотел было облизнуть, потому как запах незамысловатой стряпни ему и в самом деле нравился, но решил, что совать после этого ложку в котелок будет антисанитарией. Он решил снять пробу позже, когда масса в котелке окончательно дозреет. Ждать оставалось недолго.

— Видишь, Костя, он даже ложку лизнуть опасается, — съехидничала Марина. — Чтобы потом всю ночь по кустам не бегать, морской воздух не портить.

— Язва Сибирская… — горестно сказал Петя в пространство. — Лишу жратвы и наследства.

— Наследства? — не удержалась Марина. — Пары рваных трузеров и стоптанных кроссовок?.. Али-Баба Корейко!

— Ты, Петя, лучше ей дай ложку облизнуть, — подсказал Костя, усмехаясь. — Если останется живой, значит можно и нам откушать.

— Ну да, верно. Кобра от яда не умирает, — вздохнул Петя.

— Фиг вам, сами облизывайте, — отозвалась Марина. — Я бы сейчас горячего чайку…

— Или холодного пивка… — мечтательно молвил Петя.

— Ну не-е-ет! — заявил Костя. — Вот этого точно не будет! — Он погрозил пальцем в ту сторону, где в мокрый песок у самого прибоя был зарыт ящик с пивом. — Не дам! Холодное пиво — для жаркого дня! А для такого вечера — и горячий чай сойдет. Тоже, между прочим, неплохо.

— Холодное пиво для жаркого дня… — повторила Марина задумчиво. — Какой слоган!

— Небось по телику слышал, — встрял Петя.

— Клевета! — возразил Костя. — Только сейчас озарило.

Петя изогнулся над котелком, шумно потянул носом и зачмокал губами.

— Ты, Питер, — сказала Марина, — сейчас похож на ведьму из сказки про Элли. Которую пришибло не по-детски. На Гингему… или Бастинду… как их там…

— Осталось только домиком ему по башке треснуть… — добавил Костя мстительно.

Петя зачерпнул из котелка и принялся старательно дуть на густую пахучую смесь в ложке. Потом, вытянув губы, начал осторожно, чтобы не обжечься, пробовать.

— Ну? — спросил Костя. — Что там твоя адская кухня, придворный отравитель?

— М-м-м… — Петя закрыл глаза. — Чудо!.. Какой изысканный вкус! Именины желудка.

Марина слушала, как Петя и Костя хорохорятся, треплются и хохмят, как они весь день и весь вечер играют в веселье и бодрость, как они демонстративно показывают ей и друг другу, что им обоим всё нипочем, — слушала и при этом неторопливо, урывками, раздумывала: почему они так заметно ершатся-петушатся? Не потому ли, что сами не очень-то уверенно чувствуют себя на островке посреди моря и что-то гнетет и беспокоит их — что-то подспудное и темное, древнее, полузабытое, загнанный в самый дальний угол, но так и не изжитый полностью животный страх перед неизвестностью и опасностью — страх, который теперь, ощутив эту опасность и неизвестность, пытается высвободиться из пут и оков цивилизации. Маленький такой страшок, усохший за тысячелетия, но по-прежнему назойливый, живучий… Ей и самой на этом островке было немного не по себе. Особенно сейчас, к ночи, тьме…

Костя резко встал.

— Так! Ну, всё! — сказал он грозно и решительно. — За попытку уморить нас голодом я отстраняю тебя от котелка и поварешки…

— Поздно! — перебил его Петя со злорадством. — Харч готов. Садитесь жрать, пожалуйста. — Он взял перекладину с котелком за концы, снял с рогулек и поставил котелок рядом с кострищем.

Не прошло и минуты, а в котелок уже окунались три деревянные ложки, стремительно выгребая в старые эмалированные миски тягучее варево.

— Да, пахнет стряпня недурно, — приговаривал Костя. — Хотя на вид…

— Если на вкус она такая же, как и на вид… — недоверчиво сказала Марина.

— Миски проглотите! Кладите больше! — напутствовал Петя. — Тут даже мясом попахивает. Где-то рядом с тушенкой лежало…

Когда миски оказались полными, а котелок и в самом деле пустым, Костя вспомнил о хлебе. Марина подсказала, что хлеб у него в палатке, в армейской сумке. «И остальное тоже», — добавила она.

— Ах, ну да! — отозвался Костя. — Надо же обмыть новоселье!.. Петя! А ты чего расселся? А чай кто поставит? Ты же у нас дежурный кок сегодня!.. Давай, дорогой. А то лишу боевых ста грамм.

Петя застонал, бережно поставил миску на песок и с кряхтением поднялся с бревна, покрытого свернутым спальником.

— Только ради ста грамм.

Он быстро подвесил маленький котелок с водой над огнем, пошуровал кривой веткой в угасающем костре и подбросил на угли щепок и сучьев.

Марина опять лежала на матрасе, ей по-прежнему было удобно и спокойно, разве что малость прохладно и свежо — с моря начал задувать сырой и зябкий ветерок. Она терпеливо ждала, пока стряпня в ее эмалированной миске остынет, а ребята угомонятся.

По стенам внутри Костиной палатки метался желтый круг света — Костя рылся в вещах. Временами было слышно, как он чертыхается. Наконец полог в палатке откинулся и появился Костя — в одной руке фонарик, в другой поллитровая бутылка водки с пластиковыми стаканчиками на горлышке, слева подмышкой круглый черный хлеб в запаянном пакете, справа — охотничий нож в ножнах. Он сел выключил фонарик и бросил рядом с корягой.

— Питер, тебе поручаю хлеб, — сказал он озабоченно. — А я займусь розливом драгоценной влаги.

Бутылка осторожно приземлилась рядом с фонариком, хлеб перелетел в руки Пети, нож воткнулся ножнами в песок возле костра. Петя дотянулся до ножа и начал вспарывать пакет на хлебе, а Костя вытаскивал стаканчики, как матрешек, друг из друга и ввинчивал их донышками в песок. Потом открутил крышку на бутылке и бережно разлил жидкость по стаканчикам.

— Держите посуду. — Он по очереди передал полные стаканчики в протянутые руки.

— Ах, как славно, — вздохнул Петя полной грудью. — Минуты райского блаженства.

— Заметьте — обещанного, — не без гордости добавил Костя.

«А ведь он прав», — подумала вдруг Марина. Ей тоже почудилось, что наступили минуты если не счастья, то покоя и блаженства, когда можно забыть обо всем, что осталось за пределами этого островка, забыть о прошлом и будущем и наслаждаться только безмятежным настоящим.

— Ну, готовы? — произнес Костя торжественно. — Тогда за остров! «Сбылась мечта идиотов», как сказал бы незабвенный Ося Бендер.

И они дружно выпили.

Каша закончилась очень быстро. Костя вертел в руках пакетики из-под каши и супа быстрого приготовления. Марина свернулась клубочком на матрасе, а Петя грустно смотрел в костер. Все молчали. Тишину нарушал шумный накат ночных волн и треск веток в костре. Потом Костя пошевелил ногой жестяную банку из-под тушенки и задумчиво произнес:

— Когда я собирался сюда, отец покрутил эти концентраты, вот как я сейчас, и говорит: эх, нам бы такие, когда мы были студентами и шастали по лесам и горам.

— Ну-у, тогда много чего не было, — подал голос Петя.

— Тушенка и тогда была, — заметила Марина.

— Но, говорят, лучше качеством… — сказал Костя. — Да и не о ней речь.

— Зато не было ни мобилок, ни компьютеров, ни плееров, ни флэшек, ни спутникового телевидения, ни компьютерной графики, ни три-дэ анимации, — проговорил Петя. — Каменный век за углом. И как они только жили?

— В самом деле, — пробормотала Марина. — И как они жили без СПИДа, экстази, героина, «паленой» водки, мафии, террористов, инфляции, взрывов и стрельбы на улицах, мировых кризисов, заказных убийств, извращенцев, маньяков и прочих нынешних прелестей?

— В общем-то, дружно и весело, — сказал Костя с легкой завистью. — Как ни странно, веселее, чем мы сейчас. — Он скомкал пакетики и бросил в костер.

— Чему же завидовать? — пожал плечами Петя, нарезая хлеб. — Диктатура, цензура, очереди, еще что-то там такое… дрянь всякая.

— Наверное, это их только сплачивало. А дрянь… Отец говорит: нынешние уроды-политики о хорошем почему-то стараются не вспоминать. А дрянь всякая, как ты это назвал, — она, как была, так и осталась. Ну, может, кое-что слегка видоизменилось. Политики стали брехливее и подлее. Хотя при коммуняках их, собственно, у нас и не было. В политику нашу нынешнюю все помои слились — бездари с раздутым тщеславием, подонки с ворованными деньгами, аферисты со связями, чиновники-взяточники… Все осталось, как было, только в более крупных и менее потаенных масштабах… Я отцу верю. В самом деле, человек своим внутренним складом в принципе измениться не может. Какой была его натура три… нет, тридцать тысяч лет назад, такой она и осталась. Если брать по крупному, наша жизнь не очень то отличается от допотопной. Ну, в чем-то немного лучше, а в чем-то немного хуже. Только технический прогресс добавился, да и то лишь за последние сто лет. — Костя достал из кармана шортов сигареты и зажигалку, закурил. — Как я понял, им, тогдашним студентам из отцовской компании, было весело, потому что им повезло: подобралась дружная группа единомышленников… А можно и так сказать, что жили они в то время — вопреки тому времени. Но не все. Отец говорит, те из тогдашних студентов, кто был начальскими жополизами, подлецами и шестерками, теперь, как правило, большие чиновники, но остаются прежними жополизами, подлецами и шестерками. Только теперь не особенно и скрывают это. Да и некоторые нормальные тоже спаскудились…

— Тут я с тобой согласен, — раздумчиво промолвил Петя, открывая банку бычков в томате. — В каждом из нас хватает дерьма. И все мы что-то скрываем друг от друга. Врем, утаиваем правду, уходим от ответа и так далее. При этом одни прячут свое дерьмо подальше и держат под замком, а другие им пользуются — кто втихаря подличает, а кто и не скрывается. И, наверное, ничего с этим не поделаешь. Какой-то умник сказал: «Так было, и так будет…»

— Ну вы, философы! — проговорила Марина сварливо. — Развели трепотню не по делу. Весь кайф сломали. «Райское блаже-е-енство», — передразнила она Петю. — Вы лучше о чае позаботьтесь… И вообще, я замерзла!

Пока Петя сосредоточенно делал бутерброды с бычками и бутерброды с окороком и соленым огурцом, заваривал чай в котелке и вскрывал пакет с кусковым сахаром, а Костя, попыхивая сигаретой, разливал в неустойчивые стаканчики вторую порцию «огненной воды», озябшая Марина отправилась в Костину палатку, надела джемпер и притащила на матрас старый, еще бабушкин, тонкий от многочисленных стирок шерстяной плед.

Петя, взглянув на Марину, хлопнул себя ладонями по коленям и удивленно сказал:

— Нет, вы посмотрите на эту сибаритку! Как дома на диване устроилась!

— Вижу — ты жутко завидуешь, — откликнулась Марина и подумала тотчас: «Блин, он ведь может неправильно понять!» И договорила прежним тоном: — Так тебе и надо.

— Завидую? — Петя помедлил (у него вдруг мелькнула мысль: «Смотря, что ты имеешь в виду, Мариша»), потом пожал плечами. — Тебе только кажется.

Он протянул по бутерброду Косте и Марине. Костя погасил окурок в песке. Марина села на матрасе по-турецки, закуталась в плед.

После второго тоста — «Ну, за классный отдых!» — Петя и Костя закурили, а Марина, разглядывая звезды, съела еще один бутерброд с окороком и огурцом.

Потом Костя разлил из бутылки остатки, принес гитару, снял чехол и взял несколько аккордов, которые едва перекрыли неутомимый шум волн.

— Если бы не волны, — задумчиво сказал Петя, — можно было бы подумать, что мы на привале где-нибудь в лесу.

Костя отставил гитару и взял стаканчик. Помолчав, отозвался:

— В общем-то, похоже. Только там ветер шуршит листьями, а тут волны шуршат песком.

— И ветерок тут ничуть не теплее, чем в ночном лесу, — добавила Марина с матраса, кутаясь в плед. — И так же жутко… Нет, жутче. Как представишь себе, что вокруг сплошь вода — и вширь, и вглубь. Да еще ночью, когда ее не видишь, а только слышишь, чувствуешь. Оторопь берет. — И она передернула плечами.

— Может, все-таки допьем, а потом уже будем разговоры разговаривать? — предложил Петя.

— Принято! — Костя одной рукой поднял стаканчик повыше, а другой принял у Пети бутерброд с бычками в томате. — За что пьем на этот раз?

— За яростных и непокорных, — сказала Марина. — Как в песне… вы знаете…

— Ну да, как раз в тему, — сказал Петя. — Море, ночь, остров, черт знает кто вокруг острова плавает во тьме. Нам тут лишь пиратов и клада не хватает. Для полного счастья.

— А кто может плавать… там? — вдруг тихо спросила Марина.

— Не знаю, — сказал Петя и поглядел во тьму, где волны гулко падали на песок. — Какие-нибудь кракозябры… с клешнями и щупальцами. И размером с лошадь. А по ночам они выползают на маленькие островки обсушиться. И перекусить туристами.

— Тьфу на тебя! — в сердцах воскликнула Марина.

Петя рассмеялся.

— Давайте так! — предложил Костя. — Выпьем за то, чтобы приключения яростных и непокорных всегда имели счастливый финал.

— Я не против, — сказал Петя со вздохом. — Только вот правильный Костя своим правильным тостом весь ужастик испортил.

— Не нужны нам здесь никакие ужастики, — хмуро проворчала Марина. — Нам тут и без них неплохо.

— Ну, поехали, — сказал Костя.

— Ладно, будем толстенькими! — провозгласил Петя.

— Ну, за это я точно пить не буду! — возмутилась Марина.

— Мы пьем за счастливое окончание любых приключений, — объявил Костя. — Остальное — в сортир.

И они выпили и снова замолчали, слушая море и редкие потрескивания догорающего костра. Костя взял гитару и начал наигрывать одну из забытых песен забытого Окуджавы, но Марина попросила его не бренчать. Все равно нет настроения ни петь, ни подпевать. Да еще такому старью. Пусть вокруг будут лишь звуки природы. Костя обиделся и сказал, что Окуджава вовсе не старье, а он, Костя, не бренчит, а играет.

Петя усмехнулся, набирая кружками чай из котелка. Профессионал от дилетанта отличается именно тем, что один играет, а другой лишь бренчит. Причем, в любом деле. Но зачем обижать друга? И Петя высказался в том смысле, что согласен с Мариной, лучше послушать стихию…

Костя вздохнул и отставил гитару. Закурил новую сигарету и осведомился:

— Ну, так почему же здесь страшнее, чем в лесу, Мариша?

— Во-первых, там, на материке, везде земля, — проговорила Марина рассудительно. — Иди, беги — под ногами твердь. А тут крохотный кусочек… и не земли даже, а так, песка… а вокруг ночная тьма и черная, как ночь, вода. Невероятное количество воды, а посреди — горстка песка и три идиота. Впрочем, я, кажется, повторяюсь… — Она немного помолчала. — И хоть нас трое, все равно, как подумаю, тут же у меня в груди начинает шевелиться какой-то ком… из одиночества и страха. — Она медленно покивала в подтверждение своих слов. — Во-вторых, я не знаю, чего ждать от этой воды. Может, за ночь она смоет островок вместе с нами… — Она понизила голос. — Недаром настоящий Робинзон… как его… Селкирк, тронулся рассудком. И, наверное, тронулся ночью… — И, немного подумав, она неторопливо договорила: — Я люблю тепло и уют. Походы по горам и лесам для меня — определенный экстрим. Я доказываю себе, что способна на что-то. А тут, если экстрим и есть, то зависит он не от тебя, а от безмозглой природы. И непонятно становится, что я, собственно, здесь делаю?

— Ну, договорилась, — заметил Костя снисходительно. — От райского наслаждения до черт-те-чего. Тоже мне, Робинзонша.

Петя попросил у Кости сигарету, щелкнул его зажигалкой.

— Не знаю, как Костя, но и я чувствую почти то же самое, — медленно заговорил он. — Остров — как запертая комната. Никуда не уйти, что бы тут не случилось. Даже друг от друга… Правда, комнату можно отпереть. А вот остров… — Он вздохнул. — Одно меня радует: утром взойдет солнце, и страхи умрут.

Марина несогласно фыркнула.

— Ну, спрячутся. — Петя затянулся сигаретой. — Просто мы с тобой, Маринка, сегодня впервые на необитаемом острове. А завтра поплещемся, позагораем, обвыкнемся и после заката выясним, будет нам снова что-то мерещиться или нет. А вдруг все твои страхи за день соленой водичкой смоет? Притремся к острову и забудем все эти нелепые жутики и кошмарики.

— А что скажет наш предводитель? — спросила Марина.

Костя хмыкнул. Он точно не помнил, что испытывал в прошлом году с приятелями и приятельницами на этом островке. С самого приезда они крепко пили и отчаянно блудили, и он позже с трудом припоминал, что они вообще делали. Но сейчас ему тоже было немного жутко. Потому он и вытащил гитару — пошуметь песнями. Но в том, что и ему не по себе, он не признался бы ни Пете, ни тем более Марине — ни при каких обстоятельствах.

— А ничего, — насмешливо сообщил он. — И пошли спать. Поздно уже! — Он встал, бросил окурок на багровые угли, шагнул к палатке. Потом обернулся. — Ты идешь, Мариша?

Марина нехотя поднялась и, придерживая на плечах плед, подошла к нему.

Петя тоже встал. «Говоришь, ничего? — подумал он, глядя на друга. — Знаю я тебя. Раз ничего, значит и тебе тут бздовато. Красуешься перед нами. И не перед нами, а перед Маринкой. Ладно, красуйся дальше, скаут без страха и упрека».

— Костя! — окликнул он. — Оставь сигареты. И зажигалку.

Костя засунул зажигалку в пачку сигарет и бросил пачку Пете. Он с нетерпением ждал того момента, когда останется в палатке вдвоем с Мариной. Ему бешено захотелось почувствовать ладонями ее упругое тело, а губами — ее шею, податливые губы, копну ее волнистых волос, почувствовать ее покорность, ее готовность отдать себя…

— Костик, я вообще-то на матрасе спать буду, — сообщила Марина и повернулась к Пете. — А ты спать не идешь?

Петя уронил окурок в песок у костра, сунул пачку с сигаретами за резинку плавок и скучным голосом ответил:

— Пройдусь по бережку перед сном. Половлю кракозябров.

— Не забудь котелки помыть, — напомнил Костя.

— Весь вечер только и мечтаю…

Когда Костя, недовольно бурча под нос, заволок сопротивляющийся матрас в палатку, и они с Мариной скрылись за пологом, а по стенкам палатки запрыгали карикатурные тени в желтом пятне фонаря, Петя собрал грязную посуду, нырнул в свою палатку за фонариком, а затем, загребая босыми ногами остывший песок, медленно пошел к лодке. Он догадывался, чем сейчас Костя и Марина займутся. Ему неприятно было бы слушать вздохи и стоны из их палатки. Он решил подольше задержаться на берегу, может быть, отсидеться в лодке, наедине с ночным морем — черным, маслянистым, слабо поблескивающим, подвижным и оттого опасным и завораживающим. И пусть волны заглушат ночную жизнь их привала.

Петя шел к лодке в тусклом свете молодого месяца и множества ярких звезд, обсыпавших небо. В одной руке он нес большой котелок, в который положил котелок поменьше с мисками и ложками, а в другой — походный двусветный фонарь. Сейчас фонарь был включен на рассеянный боковой свет, и слабое желтое пятно моталось по песку под ногами.

Петя вглядывался в темноту, откуда доносился угрожающий шум невидимых волн, пытался разглядеть лодку. Днем разгруженную лодку они с Костей почти полностью вытащили на берег… Вот и смутный силуэт ее, немного наклоненный на один борт.

Петя поставил фонарь на землю, светом к морю, прошел пару шагов и почувствовал, как босые ступни погрузились в водно-песчаную смесь. Он уронил большой котелок под ноги (в котелке лязгнули миски с ложками) и сел на корточки. Достал маленький котелок, поставил рядом с большим. Потом оглянулся на палатки. Они едва виднелись в отсвете угасающего костра.

«Интересно, что они там сейчас?.. — сумрачно подумал Петя, чувствуя тяжесть в груди. — Уже начали? Или только укладываются?.. — Он сжал зубы. — Да хрен с ними, в конце концов!.. Что мне, нечем заняться? Вот сейчас буду с удовольствием железо драить… До оргазма». Он взял большой котелок, зачерпнул им песок с водой, сунул руку внутрь и, стараясь ни о чем не думать, начал сильно и зло оттирать подсыхающую кашу.

Когда в чистый большой котелок были сложены выдраенные маленький котелок, миски и ложки, Петя медленно выпрямился, потирая занывшую от неудобной позы поясницу, взял котелок и фонарь и отнес подальше от прибоя. Фонарь он погасил, и темнота сразу стала гуще. Он взглянул на тлеющий костер, потом решительно развернулся и пошел к лодке. Ему захотелось посидеть в этой старой, видавшей виды посудине, поглядеть на звезды, послушать, как накатывают на берег волны. Успокоиться. Отрешиться… Посудомойные радости отрешиться не помогли. Только добавили усталость и раздражение. И мысли о Косте и Марине тоже никуда не делись, он лишь отгонял их, как назойливых и опасных ос.

Петя коснулся носа лодки, на ощупь прошел вдоль корпуса к корме. Волна резко ударила его по ногам выше колен.

«А море-то к ночи разошлось, — подумал Петя, невольно делая два шага назад. — На шторм, конечно, не тянет. Однако не сволокло бы лодку в воду. — Он взялся рукой за влажный борт. — Вымоет песок из-под кормы, и не заметим, как унесет наш крейсер. Вот хохма будет!»

Следующая волна была мощнее. Она с такой силой ударила в корму, что лодка содрогнулась. Мелкие брызги осыпали всего Петю. Вода забурлила вокруг ног, потащила песок в глубину. Петя почувствовал, что его ноги тоже ползут вместе с песком. Его вдруг охватила паника — на миг показалось, что вода уже поборола его и сейчас утянет с берега в черную бездну. Даже дыхание перехватило, как будто он уже тонет. Петя судорожно и крепко вцепился руками в качнувшийся навстречу борт, перегнулся и неуклюже упал на влажное дно лодки.

«Прямо-таки девятый вал, — подумал он успокаиваясь. — Ладно, подождем, что дальше будет. Если начнет подмывать дно, я почувствую — лодка будет покачиваться… Не пришлось бы прерывать ласки влюбленных и бурлачить лодку дальше на берег. — Он злорадно хмыкнул. — Вот облом будет для Кости!..»

Он кое-как устроился на носу, на сыром настиле, пахнущем деревом, водорослями и рыбой, жалея, что не прихватил спальник, но возвращаться к палаткам не было желания. Вытянул ноги, достал из пачки сигарету и зажигалку, поднял голову и загляделся было на звезды, но тут большая волна снова гулко ударила в лодку, прошуршала вдоль корпуса, плюхнулась на берег.

Петя с беспокойством прислушался к журчанию убегающей воды, закурил и спрятал пачку в плавки. Присутствие Марины на острове его стесняло. Лучше бы они приехали сюда чисто мужской компанией. Два парня и всего одна девушка на острове, да еще когда она нравится обоим, и не просто нравится, но и вызывает весьма определенные чувства и желания… Впрочем, он думал, что все в порядке, все в прошлом, что ничего такого не будет, никаких эмоций… И так ошибся! Да, Костя точно сглупил, когда взял ее на остров. А он, Петя, просто идиотище, раз без боя уступил Марину. Как же! Благородство. Дружба. Последнее слово остается за дамой… А Костя? Поступил бы он также? Этот вопрос постоянно мучил Петю. Вот только задать его другу он не решался, опасаясь, что Костя оскорбится. Да и скажет ли правду? Дружба дружбой… Где-то он слышал, что мужскую дружбу могут разрушить лишь две вещи — женщины и деньги. «Хотя, нет, не только, — сказал он себе. — Любые отношения может разрушить еще и раздутое тщеславие. А у Кости его и так больше, чем надо. Боюсь, заматереет со временем дружище, и попрет из него чванство, как гной из прыща. Будет ли тогда вообще узнавать старых друзей? Станет ли принимать товарищеские замечания или будет считать, что все замечания — суть, производные тайной зависти? Будут, конечно, и завистники. Только вряд ли среди них окажусь я. Да только ему ведь не объяснишь… Впрочем, возможно, я не прав, может, ничего такого и не случится. Будет он по-прежнему всем друг и хороший парень… со званиями и наградами. Если такое, конечно, бывает в жизни… А Марина?.. А что — Марина?..»

Петя вдруг вспомнил, как он вошел в читальный зал и увидел Марину. Она была похожа на Брижит Бардо — еще юную и еще не крашеную под блондинку. Он давно заприметил ее в коридорах института и тогда же решил познакомиться. Случай был весьма подходящий — стул рядом с ней пустовал. Петя направился прямо к ее столу. Он почему-то был уверен, что уйдет из читального зала вместе с этой девушкой…

И все поначалу складывалось прекрасно.

А потом появился Костя. Для него Марина была не первым институтским трофеем. И не последним, считал Петя, хотя Костя убеждал его, что такого, как с Мариной, у него не было ни с кем, что это — настоящее. И что он вовсе не отбивал Марину. Ну, просто вот так вот все получилось: просто Костя оказался более привлекательным, и Марина потянулась к нему. Чего уж там? Расслабься, друже… Петя верил и не верил в это, но не стал выяснять отношения. С лучшим-то другом. Он уступил. А вот Марина, пожалуй, и впрямь «втюхалась» в этого героя-любовника.

Одиночество и немного водки настроили Петю на критический лад. И мысли у него были под стать — тяжелые, хмурые, сонные. Задремать мешал разве что бодрящий ветерок, пропитанный запахами моря.

Петя прикурил новую сигарету от окурка, выбросил окурок за борт и снова задумался. Косте всегда везет, — наверное, поэтому он такой решительный. Везунчик. Аура у него, что ли, такая… или генетика… И всегда ему достается лучшее. И легко. Да и вообще нашему Косте, даже когда что-то не складывается, не о чем беспокоиться. Ведь папа его — богатый человек и начальник, у которого Костя единственный сын и наследник. Костя и сам умный парень, в жизни он наверняка немалого добьется. И даже без отцовской поддержки. А с поддержкой добьется еще большего. Правда, впрочем, такова, что сам он никогда и никому не признается, что с поддержкой. Возможно, и себе. Не при его самовлюбленности.

Нет, конечно, Костя надежный человек, настоящий друг. Во всяком случае, пока. Поддержит, поможет, подскажет. Петя не раз убеждался в этом. Правда, сам Костя никогда не попросит ни поддержать, ни помочь, ни подсказать. Мол, сами с усами. Одно дело — быть покровителем, а другое — быть под покровительством. Нравится ему быть покровителем, непогрешимым лидером. Впрочем, он лидер и есть. С ним Петя не стал бы спорить за лидерство. По дружбе. Пусть себе тешится. Покоритель вершин. Одинокий герой на гигантском постаменте. Властелин мира и повелитель стихий…

А что у самого-то Пети? Если прямо и честно. Родители — люди очень среднего достатка. Вернее, мать. Отец, нестарый еще человек, умница и силач, — сочетание, которое случается крайне редко, — два года назад умер от разрыва сердца прямо на работе. Так что мать и младший брат — небольшая подмога, скорее моральная. А еще точнее — балласт. Вот и выходит, что Петя, как и Костя, тоже пробивается наверх сам. Но — без подстраховки. «Для Кости его жизнь вроде как репетиция — не удалось раз, попробует другой, — думал Петя. — А у меня вроде как смертельный номер — не выйдет в первый, второго раза может и не случиться… Конечно, с подстраховкой рисковать не страшно, риск-то минимальный». Зато он может гордиться — пусть лишь перед собой — тем, что хоть с Костей и дружит, но не пользуется им, как рыба-прилипала, поскольку считает, что если воспользуется, то дружбы на равных не будет, а значит не будет вовсе. А он не хочет быть другом из милости, другом второго сорта. Уж лучше добиться в жизни меньшего, но говорить с Костей на равных. И за Марину он не стал бороться, потому что и в самом-то деле выбор остается за женщиной. «И что мне было делать? — размышлял Петя горестно. — Костя выбрал Марину. И я выбрал Марину. Даже раньше Кости… Но Марина-то выбрала Костю. Не драться же мне с ним на дуэли — из-за ее выбора! Он-то тут причем? А если бы она осталась со мной? Да и какие дуэли в эпоху заказных убийств!.. Морду набить никому из нас троих я и то не могу, — и друга почем зря потеряю, и Марину не верну, а себе и рад бы — да не получится… Она ведь ясно сказала, что уважает, мол, да и только… Недаром говорят: сучка не захочет — кобель на нее не вскочит. А поверить, что эта парочка — Ромео и Джульетта… что у них безумный амур-лямур… Поверю лишь тогда, когда они женятся…»

Еще одна большая волна с размаху врезалась в корму лодки, пена плюхнулась через борт. Петя почувствовал, как лодка покачнулась и сдвинулась с места, подхваченная водой. Он резко поджал ноги и сел. «Пора звать подмогу, — подумал он озабоченно. — А то заробинзоним тут не понарошку…» Он щелчком отбросил окурок в сторону и спрыгнул за борт — ногами в мокрую песочную кашу. Волна тут же шарахнула его сзади, словно дала пинка, — он едва на четвереньки не встал. И почему-то подумал: «Вот и природа с твоими рассужденьями не согласна».

Петя быстро пошел по остывшему песку к лагерю. Вдруг вспомнил о котелках и фонаре, вернулся, нашарил их и снова поспешил к палаткам.

В палатке Кости было тихо: то ли уже закончили, то ли так и не начинали.

Петя поставил котелки и фонарь возле кострища, включил фонарь на боковой свет, ладонью похлопал в стенку палатки и громко сказал:

— Подъем! Аварийная ситуация!

В палатке зашевелились.

— Ты чего орешь? — недовольно спросил голос Кости.

— Лодку смывает.

— То есть…

— Пошли — сам увидишь.

— Я же говорила — нечего сюда переться, — послышался сердитый голос Марины. — Дождались шторма.

— Никакого шторма нет, — сообщил Петя мягким тоном. — Просто по ночам стихия всегда суровеет. А мы этого не учли.

— Ничего, подтянем повыше, и все будет в порядке, — успокоил ее Костя, выбираясь из палатки. Он включил фонарик, и они с Петей почти бегом отправились к лодке.

В свете фонарей стало видно, что песка на отмели заметно убавилось и корма их посудины покачивается и подпрыгивает на волнах. Тогда они встали по бокам лодки и крепко взялись за борта. И тут же вал соленой воды нахлынул, ударил в спину, намочив их по пояс, обдал брызгами, забурлил под ногами, потащил с песком назад, в черную глубину.

— Как накатит новая волна — толкаем на берег! — скомандовал Костя. — На счет «и — раз». Дружно!