От Белого моря до Черного

Зеленый город

Впереди простиралась приазовско-кубанская степь, разлинованная зелеными нитями полезащитных лесополос, вся в старческих морщинах балок. Это не для красного словца. Балка действительно образуется в старческой стадии развития рельефа. Когда-то текли веселые ручейки и речки, пилили-точили свои берега. Постепенно их крутые долины заполнялись продуктами размыва, склоны становились пологими, округлялись, из оврагов получались балки. Ручейки пропали, а речки теперь мелкие, немощные, пересыхающие; некоторые превратились в пунктир продолговатых водоемов, где недавние мели стали просто сушей. Только раз в году, повинуясь всеобщему закону весны, они оживают ненадолго, несутся взапуски, бурлят рыжими водоворотами, чтоб через несколько дней вновь смириться и сникнуть.

На водоемах огромное количество гусей и уток. Минуем километровые поля кукурузы. Не удивляемся, ибо читали, что Кубань стала за последние годы крупнейшим производителем кукурузы на зерно и важнейшим районом кукурузного семеноводства. А виноградников-то сколько! Они порой виднелись вдали, еще когда мы ехали по Ростовской области. По мере приближения к Краснодару эти квадраты негусто поставленных зеленых тычков одинаковой высоты начинают уже приедаться: красоты в них, собственно, никакой нет, сплошное однообразие.

Чем дальше на юг, тем чаще попадаются курганы. Здесь, в скифосарматской степи, великое множество этих земляных могильников конической формы, а под ними прах тех, кто жил здесь три-четыре тысячи лет до нас. Собственно, чтобы теперь признать их коническими, нужно обладать кое-каким воображением. Некоторые из курганов уже распаханы заодно с полем и едва возвышаются над общим уровнем, другие еще не по зубам трактору.

Нынешняя форма курганов не та, что была первоначально: время, вооруженное ветрами и дождями, приплюснуло их. А когда их насыпали, крутизна их определялась тем же законом, как и у всех сыпучих тел. Вероятно, они были похожи на шахтные терриконы.

Сколько тайн далекой древности открыли уже ученым эти курганы и сколько тайн они еще хранят! В принципе курган — признак кочевого образа жизни племени, схоронившего под ним своего вождя: тем, кто жил на одном месте, незачем было бы насыпать высокий холм, по которому можно отыскать в степи место захоронения. Однако обычай, раз возникнув, затем сохраняется уже и при изменившихся условиях. Кубанско-приазовские племена, перейдя к оседлости, продолжали насыпать высокие курганы вблизи своих городищ над гробницами знатных покойников. Форма остается, но значение меняется: могильный холм служит уже не для отыскания, а для увековечения. И как тут не вспомнить о других сооружениях с такой же ролью, подобных по форме и близких по эпохе, — пирамидах египетских фараонов. Поистине, идеи времени носятся в воздухе — когда еще носились!

Обычное устройство курганных могильников хорошо изучено учеными. Под земляной насыпью (так же, как и внутри африканских пирамид) обнаруживается гробница из бревен или из каменных плит. Это помещение может оказаться довольно обширным, иногда даже не в одну комнату — в зависимости от знатности и состоятельности покойника. В гробнице к «услугам» усопшего находились предметы его обихода — оружие, драгоценности и запасы еды и питья в соответствующих сосудах. Ну разве не поразительно это сходство с гробницами фараонов?

Покойник ни в чем не должен был терпеть недостатка в загробном мире. Поскольку он при жизни имел привычку пользоваться услугами рабов, то неподалеку от высокопоставленного скелета обнаруживаются и их недостойные останки. А чтобы не скучал покойник без жены, ее тоже тихо-мирно убивали и клали ему под бочок…

Обычай насильственного умерщвления близких родственников усопшего вождя существовал у многих народов. Но вот что странно: если существовал такой обычай, имевший, по-видимому, силу закона, то почему же не во всех гробницах определенной эпохи обнаруживается одинаковый состав группы «сопровождающих лиц»? Почему в одних могилах находят несколько богато одетых покойников из родни, в других одну только жену, в третьих и жены не оказывается?

Премудрый пройдоха Талейран говаривал, когда его агенты становились в тупик перед какой-то дипломатической неожиданностью: «Ищите женщину». Еще универсальнее другой совет: «Ищите выгоду».

В историях древних обществ нередко можно встретиться с обычаями и законами, которые кажутся нам нелепыми даже с точки зрения интересов тех, кто стоял тогда у власти. В самом деле, если мы знаем, что обожествление царей при жизни служило укреплению их неограниченной власти, а обычай умерщвления братьев царствующей особы у некоторых народов был мерой предупреждения возможных претензий на престол, то зачем нужно было убивать жен и прочую родню умершего вождя?

Но когда мы не знаем, кому и зачем было нужно соблюдение закона, мы должны подумать о том, кому могло быть выгодным его нарушение. Не в том ли зарыта собака, что служители культа могли, опираясь на им одним доступные магические источники, по своему усмотрению толковать, кто из родни подлежит убиению, а кто нет? Не пользовались ли жрецы также и этим способом для умножения своего богатства и влияния?

Да, законы и обычаи претерпевали о своем развитии немало занятных метаморфоз. В далекие времена вожди оседлых племен из соображений безопасности запрещали кому бы то ни было из чужаков проходить через территорию племени. С развитием товарообмена для купцов с товаром стали делать исключение, но проходящий должен был заплатить выкуп за нарушение закона. А теперь взимание таможенных пошлин повсеместно считается законнейшей из законных операций…

Однако мы отвлеклись, кажется, слишком далеко. Вернемся, как говорят французы, к нашим баранам. Кстати сказать, их мы на всем пути от Ростова не видели ни разу. Впрочем, это и понятно: вблизи дороги почти все земли распаханы, да и вообще овцеводство в Краснодарском крае более привязано к левобережью Кубани, поближе к кавказским склонам.

Схема расселения в прикубанской степи имеет свои особенности. Большие села или станицы находятся далеко друг от друга, а в промежутках между ними довольно густо рассеяны хутора. Одни из них совсем маленькие, всего в несколько домов, и располагаются группами на расстоянии около полукилометра один от одного; другие крупные со среднюю деревню лесной полосы. Образовались эти хутора, разумеется, еще в старину, в период единоличного казачьего землепользования. Как служат они сейчас колхозному крестьянству и совхозам, как соответствуют производственным задачам и бытовым нуждам жителей, прочна ли их позиция, есть ли у них перспектива и скоро ли они доживут свой век — эти вопросы могли бы, пожалуй, послужить темой диссертации экономгеографа.

Хорошая дорога — плохой союзник для автора путевых заметок. Никаких приключений, никаких задержек и даже особенно не поглядишь по сторонам — восьмидесятикилометровая скорость требует сосредоточенности от водителя. За какие-нибудь четыре часа доезжаем до Краснодара. Кубанская столица встречает корпусами заводов; прошли те времена, когда Краснодар был всего лишь центром пшеничного края. Да и край перестал быть только пшеничным, его сельское хозяйство становится многоотраслевым, а в промышленном развитии открылись новые перспективы. Но об этом мы поговорим в свое время, а пока что надо познакомиться с городом.

Краснодар — город по преимуществу малоэтажный. Только в самом центре есть несколько архитектурно значительных кварталов и еще по окраинам выросли массивы многоэтажных жилых домов. Даже главная улица Красная местами застроена лишь двухэтажными и даже одноэтажными домиками, что не мешает ей быть привлекательной.

Краснодарцы считают, что их Красная узка, и хотели бы ее разломать и расширить. Ну что ж, как говорят, ломать не делать. Однако реконструкция была бы связана с огромными затратами. На широкой магистрали развилось бы интенсивное движение, чего едва ли следует желать для главной улицы города с ее магазинами, административными и культурными учреждениями. Не вернее ли было бы строить широкие объездные магистрали для автотранспорта, которому тесно на старых улицах?

В старых кварталах наряду с простенькими одноэтажными домиками строили жилища на южный манер — с большими балконами и галереями вдоль второго этажа, с открытыми галереями внутри двора и наружными лестницами. Впрочем, домов такого типа немало встречалось уже и в Ростове.

Краснодар, как и Ростов, город исторически молодой. Среди его примечательных зданий — все они либо построены заново, либо восстановлены из развалин — на первое место, пожалуй, следует поставить дом Крайкома КПСС, сочетающий строгость со скромностью и превосходную отделку с отсутствием излишеств.

Но самой выдающейся достопримечательностью Краснодара я назвал бы его зелень. Нет ни одной улицы, где не росли бы деревья, как правило, уже взрослые, тенистые — тополя, клены, акации, каштаны. Садочки, в том числе плодовые, окружают многие дома в малоэтажных кварталах, и по окраинам города раскинулись садово-огородные участки, принадлежащие любителям-садоводам.

Может быть, это не особенно трогает жителя лесной полосы, но для жителя южных степей, в целом довольно маловодных и подверженных суховеям, такой зеленый город — истинная отрада.

А затем — два чудесных парка. Один — это городской сад, расположенный в южной части города, у берега Кубани. В нем высокие рощи каштанов, обилие южной растительности, живописные пруды, беседки и скульптуры из живых цветов. Другой, в противоположной, северной стороне — это огромный молодой лесопарк, который краснодарцы называют рощей.

Что же касается реки Кубани, то она как-то не заметна. Она нигде не пересекает город, а только оконтуривает его по южной окраине.

Кубань во многих местах мелководна и далеко не везде живописна. Однако и это переменится.

«Жемчужина России»

Так называют Кубань, точнее, Краснодарский край. Воистину жемчужина, воистину край несметных богатств!

Начнем с сельского хозяйства. Теплый климат, черноземные почвы, достаток вод для искусственного орошения позволяли производить ценнейшие культуры — виноград, фрукты, сахарную свеклу, рис, теплолюбивые овощи, не говоря уже о неограниченных возможностях откорма скота. Между тем до недавнего времени роль Кубани в общенародном хозяйстве, то есть в производстве той продукции, которая в больших масштабах выходит за пределы района, сводилась в основном к поставке пшеницы.

Остальные отрасли носили по сути дела местный, потребительский характер или во всяком случае были развиты далеко не достаточно. В самом деле, что значили три сахарных завода, дававшие около четырех миллионов пудов сахара в год, по сравнению со 100 миллионами пудов сахара, которые будет вырабатывать кубанская сахарная промышленность в ближайшие годы? Какие возможности год за годом равнодушно оставлялись без внимания!

Мудрые решения Центрального Комитета КПСС, начиная с сентябрьского Пленума 1953 года, решительно перестроившие, все сельское хозяйство страны, оказались исключительно благотворными для Кубани. Создание зерновой базы на казахстанской целине позволило в значительной мере разгрузить Краснодарский край от посевов пшеницы, и увеличить площади под сахарной свеклой, виноградниками и другими экономически несравненно более продуктивными культурами. В зерновом хозяйстве возросла роль кукурузы: вместе с кормовыми посевами площадь под ней приближается к миллиону гектаров. Краевой комитет КПСС в 1957 году решил увеличить площадь под садами и виноградниками в 5 раз и довести ее до полумиллиона гектаров. Посевы сахарной свеклы за десятилетие — с 1956 по 1965 год — возрастут более чем в 10 раз. Благодаря сооружению оросительных систем посевы риса будут доведены до 125 тысяч гектаров (в 1950 году было 12 тысяч гектаров), что позволит полностью удовлетворить отечественным рисом потребность страны. В производстве молока, мяса и птицы уже достигнуты немалые успехи, теперь всерьез приходится думать о расширении и усовершенствовании заготовительно-перерабатывающей сети.

А что происходит в промышленности? Конечно, пищевая промышленность и переработка других видов сельскохозяйственного сырья не только сохраняет свое значение, но и переживает бурный рост. Важное место и впредь будет принадлежать машиностроению, развившемуся в Краснодаре, Майкопе, Ейске, Армавире, Туапсе, Новороссийске. Но самые разительные перемены произойдут и уже происходят в связи с освоением запасов природного газа.

Природный газ Кубани по газопроводу, более мощному, чем Ставропольский и Саратовский, направится в Московское кольцо и будет удовлетворять промышленные и бытовые нужды Центра. А в самом Краснодарском крае на его базе возникнет крупная химическая промышленность по производству волокон, тканей, технических полимеров и искусственного каучука. Кроме газа, сырьем для этой промышленности будут служить бросовые растительные материалы — подсолнечная шелуха, древесная стружка, камыш и т. п.

Наши кормильцы

Спросите любого краснодарца о промышленной специализации Кубани, и он вам подробно расскажет о машиностроении, о перспективах крупной химической промышленности, о нефти и газе, а про пищевую если и обмолвятся, то разве только под конец, да и то с извинительной интонацией. Популярность тяжелой индустрии так велика, что пищевой промышленности как бы стесняются и всегда выдвигают на первый план более «презентабельные» отрасли. Но разве не почетно кормить трудового советского человека?

Краснодарский мясокомбинат был построен в 1929 году с расчетом на 20 тонн мяса в сутки и считался для своего времени гигантским. С тех пор выработка поднялась до 130 тонн, без существенного расширения производственных площадей. Но жизнь ставит все новые требования, а возможности комбината ограничены.

Мы на скотобазе, в самом начале производственного потока комбината. В прямоугольных загонах, напоминающих о зоопарке, и в крытых хлевах содержится принятый скот. Здесь его кормят, пока он ожидает своей очереди, а потом по наклонной галерее загоняют наверх в убойный цех. Сейчас в загонах для крупного рогатого скота пустынно, идет поток свиней.

Но что творится за воротами скотобазы, у приемного пункта! Машины, машины, машины, битком набитые животными, которые ревут, визжат и топчутся в надоевшем тесном кузове. Колхозные скотогоны в брезентовых плащах требуют своего, напирают на приемщиков, потрясают бумагами и бичами… Что за столпотворение?

— Теперь все время так, — обреченно вздыхает инженер, показывающий нам производство. — Существует график, но колхозы стараются сдать больше, чем им занаряжено.

Казалось бы, радоваться надо такому нарушению! Так-то так, но комбинат не резиновый. Вопрос ясен, надо строить новые мясоперерабатывающие предприятия, да погуще, поближе к колхозам. И это уже делается.

Убойный цех — основное производство комбината. Это большой зал, расположенный на втором этаже главного здания. В нижнем этаже находится так называемый утильцех, который занимается переработкой отходов, сбрасываемых туда из убойного цеха.

Животное, взойдя по эстакаде, попадает в небольшую камеру. (Если речь идет о крупном рогатом скоте, то он предварительно проходит через специальную металлическую клеть, где его оглушают электрическим током.) В этой камере животное берут петлей за задние ноги и подвешивают вниз головой при помощи так называемого элеватора, а проще говоря, системы блоков. И тут же, без секунды промедления, боец — так называется эта ответственная специальность, требующая силы и большой сноровки, — закалывает его ножом. Механизировать эту операцию до сих пор не удается, ибо каждое животное чем-то отличается от другого, а поразить его надо только через горловину и точно в сердце, чтобы убить сразу и добиться хорошего обескровливания туши. В относительно небольших количествах кровь собирают для производства гематогена, а большая ее часть стекает вниз, в утильцех, для переработки на корм скоту.

Вот он стоит тут, в тесной высокой камере, боец с ножом в руке, в клеенчатом фартуке, белой рубашке с засученными по локоть рукавами, мускулистый и ловкий, забрызганный кровью, — он напоминает фантастического злодея, вершащего расправу над своими жертвами… Но для него это будничное и серьезное дело, нелегкий труд, с такими же, как у всех других профессий, понятиями норм, выполнения плана, социалистических обязательств, повышения квалификации. Здесь работают и опытные мастера, и молодые, есть люди со средним образованием, есть заочники вузов и техникумов и учащиеся вечерних школ. Боец — центральная фигура на производстве, у него лучший заработок и с него большой спрос.

Подвешенная туша начинает свое движение по конвейеру, тянущемуся вдоль стен зала и посередине, и рабочие проделывают над ней каждый свои операции. Операций множество. Одна только подготовка к снятию шкуры подразделена на надрез передних и задних ножек, средний разрез вдоль живота, надрез пашин. Все это делают разные люди. В убойном цехе много рабочих, здесь особенно наглядно отличие мясоперерабатывающего производства от прочих отраслей пищевой промышленности, где аппараты огромной производительности порой обслуживаются одним-двумя рабочими.

Когда туша полностью забелована (подготовка к снятию шкуры называется «забеловкой»), конвейер как раз доносит ее до несложного сооружения типа того же элеватора, то есть подъемника. Нижний зажим удерживает передние ноги туши, а другой, подвижной, захватывает концы шкуры и тянет вверх — вот и вся премудрость. Шкура снимается легко и мгновенно; вся эта операция очень похожа на то, как моряк снимает свою тельняшку. Затем со шкуры ножом соскабливают остатки жира — он идет на переработку в жировой цех, а самую шкуру отвозят на засолку, чтобы впоследствии отправить на кожевенный завод.

Потом тушу, если она большая и тяжелая, распиливают вдоль механической пилой, а если небольшая, то целиком пропускают через так называемые сухой и мокрый туалеты. Это вырезка и соскабливание остатков подкожного жира, всевозможных связок, пленок и прочих ненужных вещей (сухой туалет) и мытье щеткой, в которую по шлангу подается вода (мокрый). Теперь остается только взвесить тушу и отправить ее в следующий цех — холодильный или колбасный.

Вот здание холодильника, громадная серая коробка без окон, окруженная платформами для подъезда автомашин и железнодорожных вагонов-рефрижераторов. В холодильном производстве — хотя на первый взгляд кажется, что может быть проще? — тоже имеется своя довольно тонкая технология. Нельзя морозить мясную тушу сразу: сверху замерзнет, а внутри будет портиться. Сначала туши поступают в камеру остывания, где они постепенно охлаждаются «насквозь» при температуре несколько выше нуля, затем направляются в камеры замораживания, или, как их тут сокращенно называют, «морозилки», и наконец твердыми как камень переводятся в камеры хранения. В камере остывания и морозилке туши еще висят, а в хранилищах уже сложены штабелями.

Мы побывали во всех этих камерах. Морозилки и хранилища производят сказочное впечатление. Температура в них 15—18° мороза, побудешь внутри 5 минут, и уже ой как ощутительно!

Высокие двери узки, они всегда закрыты. На стенах, на потолке толстые узорчатые наплывы, наслоения льда, тончайшие причудливые пластинки инея сверкают и переливаются в холодном свете электрических ламп… Редкая подземная пещера может соперничать красотой с этой ледяной облицовкой.

— Как по-вашему, что это на стенах? — спрашивает нас в морозилке сменный инженер холодильного цеха. Мы помалкиваем, опасаясь подвоха. — Вы небось, думаете лед? — продолжает он. — Вот и ошибаетесь. Это мясо.

— Мясо?!

— Вот именно. Влага, осевшая тут, — это испарение замороженных туш. Они убывают в весе ровно на столько, сколько здесь накапливается льда…

Ну, если всего лишь настолько, это еще ничего…

А теперь — колбасный цех. Он отличается особой чистотой, полы и стены облицованы плиткой, весь персонал в свежевыстиранных белых халатах. Колбаса делается из самого доброкачественного мяса, разве только что для нее отбираются туши, менее других удовлетворяющие тем или иным стандартам.

Отделение мяса от костей и жил производится вручную. Здесь еще труднее, чем для убоя, сконструировать машину: машине нужен стандарт, а туши все неодинаковые. Итак, рабочие и работницы на столах обрезают мясо ножами с великой ловкостью рук. Затем мякоть проходит посол и поступает в так называемую «камеру созревания», где при невысокой температуре в течение двух-трех суток происходит процесс, делающий мясо вкусным и нежным. В машинном отделении из него приготавливаются фарши различной степени размола: для ветчинно-рубленой колбасы — грубого измельчения, а для сосисок масса доводится до состояния пасты. В специальных смесительных бункерах добавляются специи — аромат вокруг стоит божественный! И по трубопроводам фарш поступает в нижний этаж, где находятся шприцовочные машины.

Сюда же доставляют кишки, чисто вымытые и прокипяченные в кишечном цехе комбината, или целлофановые оболочки. Они надеваются на стержни машины и в них запрессовывается масса. Эта операция происходит непрерывно, насколько позволяет длина оболочки. Например, поскольку длина тонких кишок свиньи превышает 30 метров, с машины сходит этакая тридцатиметровая сосиска; такой бы мы ее и увидели в магазинах, если бы через каждые 15 сантиметров ее не перехватывали шпагатом.

Начиненные колбасы идут в осадочное отделение (там уплотняется фарш), потом в термическое, где происходит поджарка, копчение или варка при помощи пара, и наконец в сушилку. Все это довольно обширные помещения с вместительными камерами, где, подобно банановым гроздьям, висят неисчислимые колбасы, розовые, коричневые и подрумяненные, лоснящиеся, аппетитные и распространяющие аромат.

Притчей во языцех служит довольно неприятный резкий запах, окружающий обычно мясокомбинаты, который некоторые неосведомленные люди связывают с их якобы «нечистым» производством. Мы видели своими глазами, что все процессы на комбинате происходят в условиях идеальной чистоты. Запах же исходит только от утильцеха, изолированного от основных производств. Каждая производственная операция находится под неослабным контролем врачей-пищевиков — их на комбинате несколько десятков. В убойном цехе, например, а каждой смене работают по четыре врача, не считая старшего врача цеха.

Для Краснодарского масложирового комбината имени Куйбышева основным сырьем служат подсолнечные семечки. Машина их лущит, и лузга сразу же по пневматическому трубопроводу переносится на расположенный через дорогу недавно построенный гидролизный завод. Краснодарцы законно гордятся этим новым предприятием: используя для получения спиртов непищевое сырье, гидролизная промышленность укрепляет продовольственный баланс страны и экономит миллионы.

Очищенные семечки идут под прессы. Здесь-то и отжимается основная часть масла. Но, как ни странно с первого взгляда, этому легко полученному маслу как-то не придают особого значения: оно всегда наше. Борьба идет за максимальное извлечение масла из оставшегося после прессов материала, который называют «товаром».

Товар поступает в экстракционное отделение. В экстракторах, высоких аппаратах, напоминающих по форме котлы для варки целлюлозы или сатураторы в сахароварении, происходит доизвлечение масла вплоть до долей процента. Экстракция происходит путем пропаривания товара с применением противотока чистейшего бензина. После того как извлечение произошло, бензин испаряется, не оставляя в масле ни малейшего следа.

На маслозаводе чисто и сухо, все закрыто, процессы происходят где-то внутри, и только запахи выдают, с чем тут имеешь дело. Отсюда большая часть масла идет на рафинирование, то есть тончайшую очистку от всяких примесей, и затем мы покупаем его в продовольственных магазинах. Другая часть идет на маргариновый завод, третья, наименьшая, — на гидрирование, то есть соединение с водородом, чтобы стать исходным продуктом для мыловарения.

В последнее время в мыловаренной промышленности все более широко применяются жирные кислоты непродовольственного происхождения, однако для получения высоких сортов мыла, вероятно, еще долгое время будут необходимы растительные и животные жиры.

Следующим мы осматриваем мыловаренный завод, одно из звеньев комбината. В герметических чанах-автоклавах гидрированные жиры расщепляются на глицерин и жирные кислоты. Затем в громадных открытых котлах варится мыло, продукт «омыления» жирных кислот щелочами. Серо-коричневая масса, подогретая впускаемым в нее паром, бурлит, фыркает пузырями, пенится и ходит кругом, как в замедленном водовороте.

Сваренное мыло подается в нижний этаж, где оно, предварительно остуженное, выпрессовывается в отверстие нужного калибра — по тому же принципу, как, например, резина. Машины для такого калибрования изготавливаются на машиностроительном заводе, который тоже входит в состав комбината. Он снабжает оборудованием не только свои производства, но и другие предприятия масложировой и мыловаренной промышленности.

Простое мыло, выйдя из машины, автоматически режется на куски. С туалетным хлопот больше. После резки оно еще штампуется и автоматически упаковывается. Девушки, работающие на автоматах, следят за тем, чтобы не попался помятый кусок, и все дефектные экземпляры возвращают на переплавку.

Едва мы поднялись по лестнице в коридор, где находятся кабинеты инженерного персонала маргаринового завода, как на нас набросились женщины, одетые в белоснежные халаты, поволокли в какую-то комнату и облачили в такие же халаты и шапочки: здесь шага не дадут ступить без белой спецодежды.

Теперь нас ведут на производство. Всюду работают одни женщины. На самом верхнем этаже расположены машины и резервуары, в которых смешиваются жиры и молоко. Ниже смесь, или эмульсия, остужается в холодильных барабанах и затем снимается с их стенок в виде стружки. Это способствует еще более равномерному смешению всех составных частей маргарина.

Но каковы же эти составные части? Ведь говорят, что в маргарин идет чуть ли не мазут! Ничего подобного. Любой жир, идущий на приготовление маргарина, съедобен сам по себе. Это растительные масла — от подсолнечного до кокосового и животные жиры — от говяжьего до китового. Обработка повышает их усвояемость, а смешение с молоком придает цвет и аромат, сближающий их со сливочным маслом. В этом и заключается смысл маргаринового производства.

В основном цехе, где получают стружку, прессуют ее, пакуют сформированные кубы или расфасовывают брикеты, много людей: это самый трудоемкий участок на всем комбинате. Но здесь так чисто, так прибрано и, я бы сказал, уютно, что женщины кажутся не работницами, а добродушными хозяйками, которые взяли да и собрались вместе, чтобы сообща приготовить людям хорошее угощение.

У комбината есть своя теплоэлектроцентраль: ведь на производстве, кроме электроэнергии, требуется много пара. Мы мельком заглянули в котельную: какая чистота! Дежурный в шелковой рубашке поглядывает себе на манометры…

— Посмотрели бы вы, как это выглядело раньше, когда работали на угле, — говорит сопровождающий нас инженер. — Пыль, грязь, кочегары мучились у топок, лопатой закидывали уголек. Потом перешли на мазут, стало полегче, но все же оставалась грязь. Да, газ — великое благо.

Говоря о пищевой промышленности Кубани, нельзя обойти молчанием сахарные заводы. За семилетку их в крае построят ни много ни мало — двадцать шесть, и к каждому будет проложен газопровод. Читатель помнит, что сахарные заводы — это высокорентабельные предприятия. Они окупятся в первый же год эксплуатации. Их положение в системе пищевой промышленности Кубани станет ведущим. Но дело не только в этом. Новые заводы будут не просто варить сахар; они будут зародышами замечательных промышленно-сельскохозяйственных комбинатов.

Отход сахарных заводов, так называемый жом, высококонцентрированный корм для скота, использовался и раньше, но как? Его отвозили в колхозы и совхозы. Телушка — полушка, да рубль перевозу. Но мы становимся умнее. Крупные скотооткормочные пункты создаются непосредственно при заводах.

Где откорм, там и мясокомбинат — зачем же гонять скот за тридевять земель? Мясокомбинаты будут не особенно крупными — ровно такими, чтобы обслужить свою скотооткормочную базу и ближайшую округу. Условия для них просто идеальные: энергия, транспортные средства — все под рукой, ибо существование сахарного завода немыслимо без подъездных путей и паросилового хозяйства.

Но и этого мало. Где молодняк для откорма, там и коровы, а где коровы, там молоко. А раз так, то не найти лучше места для молочно-консервных заводов: ко всему прочему еще и сахар рядом! Комбинирование различных отраслей позволит легко регулировать проблемы, связанные с сезонностью.

КИПП и его воспитанники

Почти все инженеры, с которыми мы встречались на масложировом комбинате, окончили Краснодарский институт пищевой промышленности, сокращенно КИПП. Но в городе и крае оседает лишь незначительная часть его воспитанников. Инженеров-пищевиков с дипломом КИППа можно встретить повсюду в нашей стране — от Риги до Владивостока, а в последние годы здесь учится немало студентов из зарубежных дружественных стран.

В просторном светлом вестибюле веселая толчея. Молодые люди решительно и целеустремленно мчатся куда-то, вздувая паруса плащей. Розовощекие девушки у книжного киоска листают иностранные журналы. Юные вьетнамцы, все как один стройные и миниатюрные, в одинаковых костюмчиках, проходят стайкой и вежливо здороваются со старшими. В коридорах сидят взрослые люди, с тревогой поглядывая на заветную дверь: это заочники, у них сейчас экзамены.

Заместитель директора по учебной работе Г. В. Стрельников принимает нас в своем кабинете. Я снова чувствую себя студентом, слушая его точную, стилистически безупречную речь. Профессиональный лектор заметен в нем, даже когда он говорит с вами один на один…

Краснодарский институт пищевой промышленности — старейший пищевой вуз страны: как самостоятельное учебное заведение он существует с 1930 года. Производственная практика студентов всегда считалась одним из решающих методов обучения. Поезжайте в любой конец страны, вы найдете очень мало пищевиков-краснодарцев, осевших в канцеляриях, зато в цехах пищевых предприятий они заметны повсюду. Естественно, что курс на всемерное сближение между учебой и полезной трудовой деятельностью воспринят коллективом института с большим энтузиазмом.

Новички свой первый семестр проводят в стенах института. Это дает им возможность почувствовать себя студентами, войти в колею. Со второго семестра они идут на производство и работают непрерывно целый год, возвращаясь в аудитории уже на второй семестр второго года обучения.

Широкий размах получает заочное и вечернее обучение. Студенты — заочники КИППа есть во всей пищевой промышленности Советского Союза. Конечно, работать на производстве и учиться дело нелегкое. Не все дотягивают до конца, отсев еще, к сожалению, велик. Но надо продолжать поиски и добиваться, чтобы каждому способному практику стало доступным получение без отрыва от производства полноценного высшего образования.

С «вечерниками» тоже свои проблемы. У вечернего факультета еще не было ни одного выпуска, но студентов уже много. Вопрос об их производственной практике стоит довольно остро. Если студенты-машиностроители могут работать в одном цехе целым курсом, а то и факультетом, то у пищевиков таких возможностей нет. Например, масложировая отрасль — это производство без людей, и чтобы разместить даже небольшую группу студентов, нужно несколько заводов. Очевидно, подобные трудности существуют и у вузов других специальностей, будем преодолевать их сообща.

Поблагодарив Г. В. Стрельникова за беседу, осматриваем лаборатории института. Вот лаборатория процессов и аппаратов. Вы попадаете как бы на миниатюрный завод: в уменьшенном масштабе представлены все основные типы оборудования, применяемые в пищевой промышленности и в химии — теплообменники, автоклавы, дистилляционные и ректификационные аппараты, сушилки.

Богато оборудована и лаборатория автоматики, в которой осваиваются и создаются силами преподавателей и студентов различные виды приборов и устройств, регулирующих расходы, плотности, температуру и другие свойства масс, проходящих через аппаратуру. Студент-дипломник, приняв меня за специалиста, долго объяснял, над какими вопросами работает он и его товарищи в лаборатории. Я половины не понял, но вынес убеждение, что специалисты, прошедшие школу КИППа, принесут в пищевую промышленность широкие знания и неугасимый интерес к прогрессу.

Нас водил по лабораториям Н. Н. Алексеев, декан механического факультета. Алексеевы в КИППе — почти уже династия. Отец декана, профессор Н. Д. Алексеев, один из крупнейших специалистов по оборудованию для пищевой промышленности, был старейшим преподавателем института и одним из его организаторов.

Когда мы были в Краснодаре, он еще работал, несмотря на пенсионный возраст и на нездоровье. Поздней осенью, вернувшись в Москву, я получил известие о его скоропостижной смерти. Это был человек, для которого в труде заключался весь смысл жизни, и умер он за письменным столом.

Припомнив историю его жизни, я снова подумал: сколько вокруг нас ненаписанных романов, которые поучительнее многих написанных! Николай Дмитриевич Алексеев происходил из передовой разночинной интеллигенции. Его отец Дмитрий Гаврилович был другом известного ученого-публициста Н. А. Рубакина. Рубакину трудно было найти издателя для своих научно-популярных книг, обращенных к простому народу: его книги несли знания трудящимся, а издатели-капиталисты вовсе этого не одобряли.

И вот в Петербурге в самом начале нашего века появилось «Издательство Д. Г. Алексеева». Единственным его работником был сам издатель. Он договаривался с типографами, готовил рукописи к набору, вел корректуру, складывал вышедшие из печати книги у себя на квартире и потом на извозчике развозил их по книготорговым агентствам. Трудовая Россия получала дешевые полезные книжки, знаменитые рубакинские рассказы о великих и грозных явлениях природы, великих событиях разных времен и народов, делах в царстве животных и многое другое.

Дмитрий Гаврилович питал отвращение к самому понятию выгоды. Разорившись на издательской деятельности, он уехал из столицы и поселился в Харькове. Там его сын Николай и окончил перед самой Октябрьской революцией Политехнический институт. В первые послереволюционные годы молодой инженер работает в Донбассе и на Кавказе, а в конце 20-х годов окончательно оседает в Краснодаре. Здесь прошли все 30 с лишним лет его научной и педагогической деятельности, о которой многое могли бы рассказать тысячи его учеников.

Н. Д. Алексеев пользовался в институте огромным авторитетом. Маленького роста, слабого сложения, никогда не отличавшийся здоровьем, он был образцом энергии и неутомимости. Некоторые студенты побаивались его: он не знал снисхождения к лени и откровенно презирал бездельников. Будучи по сути дела уже стариком, Николай Дмитриевич вступил в Коммунистическую партию. Старый профессор так объяснял свое решение: он убедился, что партия объединяет не только самых сознательных, но и самых деятельных людей, и он хочет стоять с ними в одном строю.

Молодой гигант

Шерсть на Северном Кавказе и в Предкавказье собирали давно, однако крупная промышленность по ее переработке в Краснодаре до недавнего времени отсутствовала. В 1951 году вступила в строй первая очередь камвольно-суконного комбината, вторая же очередь, а именно камвольное производство, в 1956 году. Строительство ведется еще и сейчас. Краснодарский камвольно-суконный комбинат — гигант текстильной промышленности: на нем работает более 6 тысяч человек.

Специалист, показывающий нам цеха, рекомендуется как инструктор по производственному обучению школьников. Удивляемся, что за должность. Оказывается, одна из городских средних школ, перешедших на одиннадцатилетний срок обучения, прикреплена к комбинату. Ученики 11-го класса (мы видели главным образом учениц) 3 дня в неделю работают на производстве.

Кому не интересно узнать, как делается материал, из которого сшиты наши брюки? Мы с большим вниманием прислушиваемся к тому, что говорит экскурсовод, однако не везде нам удается что-либо услышать. Сильный шум до сих пор остается бичом некоторых текстильных цехов, в особенности ткацкого. Все же мы усваиваем кое-какие основы.

Главным сырьем служит мытая шерсть, поступающая сюда преимущественно из Невинномысска, Ставропольского края. В приготовительном цехе тюки шерсти и вискозного волокна растрясают и из них приготавливают так называемую «смеску». Работницы берут охапки волокна и бросают его в кучу, потом еще раз перебрасывают, пока не будет достигнута нужная равномерность. Для постороннего человека это довольно потешное зрелище: кажется, будто женщины поссорились между собой и потрошат друг другу матрацы с разноцветной набивкой.

Далее смесь поступает в машины, которые окончательно приводят ее в порядок. Затем смеска идет в аппаратный цех, на чесание. На приемную решетку чесальной машины смеска поступает сплошной бесформенной массой, но, проходя сквозь валики и барабаны с иголками, она выравнивается и сходит уже в виде «ровницы» — неплотной ленты, которая сматывается в катушки.

В прядильном цехе ровницу перематывают на шпули, имеющие форму усеченного конуса. При перемотке происходит натяжение, но лишь следующая операция — собственно прядение — придает нити прочность. В прядильной машине шпули, надетые на множество веретен, быстро вращаются, нить скручивается при помощи «бегунка» и снова наматывается на катушку.

Таков путь пряжи для суконных тканей. Камвольный поток гораздо длиннее. Для камвольных тканей применяется тонкая длинноволокнистая шерсть с добавлением не более 30 процентов искусственного волокна, а для некоторых тканей, как, например, бостона, одна чистая шерсть. Приготовленная смеска проходит длинный путь чесания на разного вида машинах. Ленту запаривают, прежде чем получить из нее ровницу, и только потом начинается прядение, тоже подразделенное на множество переходов. При каждой операции все больше очищается волокно, удаляются всякие примеси, увеличивается прочность и плотность нити.

Когда пряжа готова, из нее делается основа. С множества катушек тянутся нити на сновальные валики, и тут работница вручную продергивает нити через ремизки, создавая определенный порядок переплетения или рисунок. Затем смотанная основа заправляется в ткацкий станок, ремизки ходят вверх-вниз, открывая зев между нитями, и челноки снуют с бешеной скоростью, продевая в этот зев поперечную нить, или уток…

Когда все заправлено и запущено, ткачихам остается только похаживать и наблюдать за своими четырьмя станками. Но если что-то сделано без достаточной тщательности, то не успеваешь устранять обрывы. Впрочем, обрывы нити случаются и не по вине ткачих. Чтобы быстро ссучить оборванную нить, требуется большое искусство. Любо смотреть, как справляются с этой операцией опытные работницы: какое-то едва уловимое движение рук, пальцы мелькают молниеносно, как у фокусника, не верится, чтобы могло что-то произойти от этого мимолетного прикосновения — ан, глядишь, нить срослась, и станок работает дальше.

В первом году семилетки комбинат перешел на семичасовой рабочий день. Это огромное облегчение для текстильщиц, ибо труд их не шуточный. Здесь работают в большинстве молодые девушки, среди них есть совсем молоденькие, едва со школьной скамьи, а пожилые мастерицы, которыми так славна, например, московская «Трехгорка», здесь в меньшинстве — ведь и само предприятие совсем молодое. Впрочем, на комбинате много работает и мужчин, особенно в отделочном цехе и, в частности, в красильном производстве, которое, хотя у нас и не применяются ядовитые краски, все же относят к числу вредных.

Попадаем в отделочный цех. Никогда бы не подумал, что ткани, которые мы носим, нуждаются в отделке, по своей трудоемкости далеко оставляющей позади удельную емкость отделочных работ в любом производстве. Сколько здесь всяких машин, сколько операций и притом совершенно необходимых, чтобы придать ткани тот чистенький нарядный вид, к которому мы привыкли. Например, чтобы сделать ткань ворсистой, ее обрабатывают на ворсовальных машинах при помощи вращающихся барабанов, поверхность которых набрана из так называемых ворсовальных шишечек. Эти шишечки, соплодия растения ворсянки с упругими крючковатыми колючками, — незаменимый инструмент для получения ворса на шерстяных тканях. Прежде они ввозились из-за границы, а ныне под этой оригинальной технической культурой заняты тысячи гектаров в южных засушливых районах.

Суконного типа ткани проходят «сукование» на машинах-сукновалках. Это мокрая операция: ткань смачивают и тянут через валки, причем не в расправленном, а в скомканном виде, придавая ей плотность. Затем промывка, запарка, крашение, сушка, разглаживание — все это в особых машинах, хотя почти у всех главной действующей частью служат валки или барабаны.

Мы видим, как на специальном станке, заправленная в валки, медленно движется широкая лента камвольной ткани. А под ней во всю ширину ленты в длинной трубчатой горелке горит газовое пламя! Как тут было не закричать: «Смотрите, смотрите, что у вас делается! Сгорит товар!» Меня успокоили: проходя над пламенем, сгорают только ворсинки, чтобы ткань была глаже. Если по какой-нибудь неисправности движение ленты вдруг застопорится, пламя автоматически погаснет.

И после всех многочисленных отделочных операций, когда все выкрашено и выглажено, все лишнее сострижено, когда удалены последние случайно уцелевшие соринки или чужеродные волокна, ткань идет на разбраковку. Ее разматывают и тянут по наклонным столам со стеклянной матовой крышкой, под которой расположены источники света, и если браковщица заметит дефект, она беспощадно надрежет кусок длинными ножницами.

Наконец, ткань готова. В упаковочном цехе стоят столы шестиметровой длины, на них работницы замеряют куски. Потом куски взвешивают, ткань фальцуют вдвое на специальной машине и свертывают в рулоны, какие мы привыкли видеть в магазинах.

Вот скольких трудов стоит изготовить для нас эти драпы и трико, которые нам так часто бывают нехороши то тем, то другим…

За обедом в гостинице я разговорился с одним товарищем, приехавшим по текстильно-торговым делам в командировку.

— Зачем это нужно, такой огромный комбинат, — сказал он. — Вот смотрите, на западе: что ни сезон, то новые красивые ткани! Потому что у них мелкие фабричонки. Придумали новый сорт, раз-раз, перестроили и пошло. А у нас попробуй-ка поверни такую громадину…

Мысль была как будто бы та же, которую я сам высказывал по поводу гигантов сельскохозяйственного машиностроения. Но только по логической форме. А по сути я не согласился с моим собеседником. Судить о том, какая форма целесообразнее в текстильной промышленности, больших комбинатов или мелких фабрик, надо не с позиций мучеников моды, а исходя из здоровых экономических соображений. Одно дело машины, нужные для повышения продуктивности и экономичности сельского хозяйства, — другое дело ткани, которые мы только потребляем.

Надо понимать, что великое разнообразие и модная пестрота, которую мы наблюдаем в буржуазном мире (и почему-то усиленно тащим к себе), проистекает отнюдь не из реальных потребностей людей. В погоне за наживой в горячке конкуренции капиталист подсовывает падкой на сенсацию толпе все новые и новые соблазны и так выкачивает денежки. Я не говорю о действительных достижениях зарубежной легкой промышленности, об удобной практичной одежде и новых синтетических материалах — они заслуживают внимания и признания. Но когда я встречаю людей, завидующих петушиным нарядам и гвоздикам вместо каблуков, мне хочется посмотреть — а нет ли у них хвоста?

И вообще противно, когда без конца кивают на запад. Да черт с ними, пускай хоть на голове ходят. Дайте мне добротную ткань, сшейте изящно и скромно, дайте крепкие по ноге ботинки, и пусть я буду похож на каждого третьего из своих сограждан — мне это милее, чем походить хотя бы на одного из модничающих болванов, которые не знают более высоких ценностей, чем свои несчастные тряпки.

Кубанская нефть

Лет сто с лишним назад таманские казаки черпали нефть из колодцев и продавали ее «цебарками» (ведрами) на базаре. В районе станицы Апшеронской, близ Майкопа, — как пишет Ф. Навозова в своей книге «Краснодарский край», — «добытую нефть кипятили в котлах, а всплывший мазут сливали в бочки, и продавали для смазки колес, развозя его по станицам и хуторам».

Промышленное освоение кубанских нефтяных богатств началось в 60-х годах прошлого века. Первая в России нефтяная скважина была заложена в долине речки Кудако неподалеку от станицы Крымской. Вскоре запах нефти привлек на Кубань иностранный капитал. Разработка велась хищнически, капиталисты торопились снять сливки, словно чуяли, что недолго осталось хозяйничать.

В десятилетие с середины 20-х до середины 30-х годов ведущим районом нефтедобычи был Майкопский, вернее нефтеносные площади юго-западнее Майкопа: Апшеронск — Хадыженск — Нефтегорск. В конце 30-х годов центр тяжести сместился на запад, в район первых промышленных опытов. После второй мировой войны вперед выдвинулся центральный Ильско-Холмский район вокруг поселка Черноморский.

В целом полоса выявленных нефтяных месторождений тянется вдоль подножий Кавказского хребта — от Нефтегорска до Крымска, затем описывает извилину к северу и снова поворачивает на запад, к району Темрюка. Этот северо-западный участок, богатый не только нефтью, но и газом, считается в настоящее время наиболее перспективным.

Газ, в больших или меньших количествах, следует за нефтью повсеместно. Часто случается так: бурят на нефть, находят газ. Но есть особые, не связанные с нефтью месторождения природного газа. Важнейшие из них находятся на севере края: это Каневское (у станицы Привольной, к западу от райцентра Каневской) и Ленинградское (у хутора Куликовского, к востоку от райцентра Ленинградской). Они-то и наполнят газопровод, который идет на Серпухов и там соединится с Московским кольцом. Слившись с саратовским и ставропольским потоками, этот газ продолжит свой путь на Ленинград. Так станица Ленинградская оправдает свое название, и будущие топонимики докажут, что отсюда-то оно и происходит… Экономисты подсчитали, что поданный по этому газопроводу газ заменит по сумме калорий весь подмосковный угольный бассейн.

В самом Краснодарском крае газовым топливом, главным образом за счет попутного газа, обслужена теперь почти вся промышленность, не только крупных городов, но и небольших центров. А ведь еще совсем недавно, до самой реформы управления промышленностью и строительством 1957 года, попутный газ на нефтяных промыслах попросту сжигали, пуская на ветер миллионы рублей.

Краснодарский нефтеперегонный завод был построен одной иностранной фирмой незадолго до первой мировой войны. Разумеется, еще в первые пятилетки он подвергался реконструкции, а после Отечественной войны был по сути дела построен заново. Однако, хотя предприятие и оснащено новым оборудованием, оно не может служить образцом современных достижений в нефтепереработке. Перерабатывая кубанскую нефть, известную высоким качеством, завод выдает нефтепродукты 9 видов; это очень мало по сравнению с номенклатурой продукции новейших заводов, которые могут выдавать до 200 наименований.

Нефть, поступающая по нефтепроводам с промыслов, уже прошла там предварительную очистку, однако здесь она снова очищается, отстаиваясь в огромных цистернах, а из этих резервуаров подается на перегонку в дистилляционные установки. Сначала она проходит по длинной цепи трубчатых теплообменников, собственно только для нагрева. Дело как будто нехитрое. Но задача состоит в том, чтобы этот процесс был как можно более экономичным: в теплообменниках используется тепло уже нагретых встречных потоков нефти.

Далее нефть еще больше разогревается в газовой печи и уже в парообразном состоянии поступает в дистилляционную колонну, по виду напоминающую небольшую домну. Здесь, соответственно разным точкам кипения различных фракций, на различных ступенях этой высокой пышущей жаром колонны из нефтяных паров отбираются светлые продукты.

То, что осталось после перегонки, направляется на крекинг — расщепление. Крекинг-батареи тоже состоят из печей и колонн, но жар здесь настолько велик, что трескаются сами молекулы. Благодаря этому из более тяжелых фракций дополнительно образуются более легкие, которые опять-таки конденсируются на различных уровнях колонны, а остаток идет в битумную батарею, откуда выходят уже более тяжелые продукты.

Завод удивительно красив. Батареи, колонны — они выглядят на отдалении, как башни сказочных замков, не тяжелых, мрачных, из рыцарского средневековья, а легких, изящных, в восточной традиции, и переплетения бесчисленных труб окружают их ажурным узором.

Территория вся в зелени, между сооружениями, железнодорожными путями и оградой растут плодовые деревья, в углу двора раскинулся даже небольшой виноградник. Раньше у завода была котельная: нагревы совершались при помощи пара. Теперь все кругом переведено на газ, и котельная ликвидирована. Но не ломать же здание! Бывшую котельную превратили в отличный спортивный зал. Одна беда: людей на заводе мало — нефтепереработку наравне с многими отраслями химии и пищевой промышленности можно назвать «производством без людей», и зал часто пустует.

Заканчивая обход, мы идем вдоль железнодорожной колеи по территории завода. Длинной вереницей выстроились вагоны-цистерны. Сейчас подача вагонов неплохая, но бывают затруднения. А железная дорога совнархозу не подчинена, возникают трудноразрешимые конфликты… Да, приходится уже думать о том, чтобы гнать по трубопроводам не только нефть и газ, но и некоторые жидкие нефтепродукты.

Дорога в Новороссийск ведет мимо нефтепромыслов. Между станицами Ильской и Абинской вышки тянутся почти непрерывным лесом. Обычно скважина от скважины располагается на расстоянии 100—200 и 50 метров, в зависимости от мощности нефтеносного пласта. Но у станицы Ахтырской у самой дороги мы видим сущее столпотворение вышек: они стоят по три в ряд вплотную друг к другу. Впоследствии нам объяснили, в чем тут дело. Нефть находится под самой станицей и чтобы ее взять, не разрушая это крупное поселение, под разными углами были пробурены наклонные скважины, сходящиеся к одной небольшой площадке.

Повернув за Ахтырской влево, мы попадаем на нефтепромысел № 1 управления «Абиннефть». Продолговатое здание конторы, несколько одноэтажных домиков, гараж и кругом все те же вышки. Никакой нефтяной экзотики. «Черное золото» не только не заливает землю, им даже и не пахнет. Давно прошли времена, когда нефть выпускали на землю, а потом подбирали из резервуаров. Теперь она попадает в трубу, фильтруется и перепускается в магистральный нефтепровод, ни разу не показавшись наружу.

В Краснодаре мы расспрашивали одного инженера, удастся ли нам увидеть нефтяной фонтан, вроде того петушка над вышкой, каким обозначаются месторождения нефти на картах полезных ископаемых. Инженер ответил: «Надеюсь, что нет». Поэтому, если вы прочтете в газете, что где-то «забил мощный нефтяной фонтан», не понимайте в буквальном смысле: его наверняка заключили в трубу.

Начальник нефтепромысла Павел Челпанов, предупрежденный о нашем приезде, охотно знакомит нас со своим хозяйством. Но прежде познакомимся с ним самим. Это человек лет тридцати с небольшим, высокого роста и могучего телосложения, истинный геркулес. Левую руку он осторожно носит на перевязи. Несчастный случай? Да, вроде этого, только не на работе… Недавно играли в баскетбол с командой соседнего промыслового управления, ну вот, упал неудобно…

— Значит, вы спортсмен?

— А как же! У нас тут спорт очень в почете.

В новом поселке нефтяников Ахтырском, чуть дальше за станицей, лучший в крае плавательный бассейн, превосходный стадион и 12 футбольных команд. В поселок этот мы потом заехали — он белый, весь в зелени, чистенький, благоустроенный, архитектурно выдержанный в едином стиле и очень большой — настоящий город.

Но мы еще не кончили знакомиться с Павлом Ивановичем. Хотя он и начальник, мастера и рабочие обращаются с ним по-свойски. Да и может ли быть иначе? Потомственный нефтяник, он с юных лет работал на промыслах, окончил техникум, а потом без отрыва от производства получил высшее образование.

Весело шагаем на один из участков. По пути уточняем некоторые понятия. То, что в обиходе называют «вышка», в технике именуется «эксплуатационной полувышкой». Высота ее 24 метра. А «вышкой» называется разведочная буровая установка, которая имеет высоту 40 метров. Одну такую вышку мы видели по пути из Краснодара неподалеку от Ильской. Там работает мощный буровой станок, сверху насаживаются все новые и новые трубы, и бур все глубже уходит в недра.

А здесь вышка служит только для ремонта скважины. Когда скважина забивается, обсадные трубы вынимают при помощи блока, прицепленного за вершину вышки, прочищают и ставят на место.

До войны еще применялись деревянные вышки, теперь их делают только из железных труб. Говорят, что вышки — это уже пройденный этап. Где-то, будто бы в Японии, предпочитают подводить к каждой скважине асфальтированную дорогу, и когда нужен ремонт, подвозят вышку в разобранном виде. Не знаю, действительно ли это более рационально. Все зависит от стоимости дороги и от долговечности скважин. Вышку после отработки скважины можно перевезти на другое место, а дорогу нет. Впрочем, предоставим судить специалистам…

При фонтанном способе добычи, когда подземное давление само вытесняет нефть, кроме труб и вышек, не нужно больше никакого оборудования. Когда нефть залегает в древних плотных породах, скажем в известняках, как, например, в Татарии, можно обходиться даже без обсадных труб. Но здесь возраст нефтеносных пластов относительно молодой — начало третичного периода, палеоген. Нефть не только залегает в песке, но и смешана с ним. Кстати, нефтяники не говорят «нефть в песке», они говорят «песок в нефти».

Для того чтобы поднять нефть из глубины, применяются глубинные насосы, оборудованные так называемым «станком-качалкой», до минимума сокращающим расход энергии на приведение насоса в движение. На длинном рычаге-балансире надет груз; при холостом опускательном движении поршня груз поднимается, а при рабочем ходе падает вниз, помогая мотору. Всюду-всюду рядом с вышками стоят эти станки-качалки и мерно колеблются их балансиры — вверх-вниз, вверх-вниз, как будто какое-то добродушное и флегматичное чудовище качает головой.

Мы приходим на участок, вернее, на его командный центр. Тут несколько маленьких белых домиков, в которых размещены диспетчерская, нарядная (как на шахте, помните?), раздевалка и — баня! Основной кадр на нефтепромыслах составляют ремонтные бригады. Им-то, имеющим дело с трубами, испачканными нефтью и забитыми нефтеносным песком, в первую очередь и необходимо это учреждение. Территория вокруг домиков чисто прибрана, разлинована дорожками, украшена цветниками и обнесена легкой оградой. Ворота и калитка сделаны из труб и вообще трубы здесь самый распространенный материал; из них делают даже столбы телефонных линий. У нефтяников, настрадавшихся в свое время от грязи, теперь развился особый вкус к порядку и благоустройству. Как и краснодарские нефтеочистители, рабочие нефтепромысла на своих производственных территориях понемногу разводят виноград.

Мы в диспетчерской первого участка. Небольшая комната уставлена приборами. Диспетчер подходит к аппарату с экраном, поворачивает рычажок, и экран озаряется синеватым полем, по которому яркая звездочка с потрескиванием чертит замысловатую ломаную линию. Диспетчер видит, что глубинный насос, на котором установлены датчики усилий и пути, работает нормально.

Нас приглашают к окну, и мы убеждаемся в том, что насос действительно работает. Это немножко забавно и напоминает известный телефонный разговор из кинофильма «Волга-Волга». Но дело в том, что динамоскоп и вся аппаратура для дистанционного управления только что получены и осваиваются. Когда стадия освоения успешно пройдет, новая техника будет распространена на все скважины и намного облегчит контроль за их действием.

В заключение мы идем к вышке, где работает бригада подземного ремонта. Очистка скважины закончена и теперь надо снова опустить в нее трубы. Работа идет по новой технологии. Раньше трубы, вынутые из скважины, складывались возле вышки. Это была очень хлопотная операция — положить их и снова поднять. Теперь трубы, равно как и штанги глубинного насоса, не кладут, а поднимают и подвешивают в вертикальном состоянии внутри вышки. Разборка и сборка намного ускорились. Развинчивает и свинчивает трубы небольшой остроумный механизм АПР-2, что означает «автомат подземного ремонта». Подъему и спуску помогает быстроходная лебедка, установленная на тракторе.

Слаженно действует бригада: один вверху заправляет трубы в зажим подъемного устройства, двое внизу подталкивают нижний конец трубы в зев АПР-2 и подают команды машинисту лебедки. Рабочему нужна не столько сила, сколько сноровка и сообразительность. И слесари уже с иным, хозяйским вниманием присматриваются к машине, они умом поднялись над нею, и каждый день и час работает пытливая мысль: а нельзя ли тут еще что-нибудь усовершенствовать?

Пожав богатырскую руку Павлу Челпанову, с которым мы к концу нашего визита были уже на ты, продолжаем наш путь на запад.

Снова видим море

Дорога плавно, как по волнам, бежит с холма на холм, а слева, на юге, вздымаются отроги Кавказа. Бугрятся пологие предгорья, дымчато-бурые от поблекшей травы, курчавятся лиственным леском, который издалека кажется совсем низеньким и плоским, словно лепешки лишайника. Минуем Крымск с его гигантским консервным комбинатом и поворачиваем к югу.

Теперь дорога идет через горы. Убором им служит сейчас желтеющая листва дубрав… Конечно, это вам не Военно-Грузинская дорога. Высоты Маркотхского хребта, как называется самый западный отрезок Главного Кавказа, достигают тут всего-то 600 метров. Но и здесь есть дороги-серпантины, и отвесные кручи с обнажениями пластов, местами почти вертикальных, и обрывы у самой обочины, головокружительные с непривычки.

Сначала дорога тянется долиной речки, притока Кубани, постепенно взбираясь все выше по ее левому борту. Справа одна за другой открываются миниатюрные суходольные ложбинки с кудряшками дубняка по краям и гладкой, слегка наклонной луговинкой посередине. Они такие уютные, эти ложбинки, а воздух так чист и прозрачен, а небо так голубо… Но впереди море, как можно не торопиться к нему?

Подъемы все круче, дорога все извилистей, и мы уже начинаем привыкать к горному стилю езды: на внешних поворотах, огибающих выступы, надо прижаться к правой стороне, чтобы не помешать встречной машине, которую не увидишь и не услышишь, пока она не выскочит на тебя из-за горы, а на внутренних надо притормозить, чтобы не промахнуться мимо узенького моста, проложенного через ущелье метров в полсотни глубиной.

Километров двадцать не доезжая Новороссийска, появляются огромные каменные карьеры — разработки мергелей — и цементные заводы. На перевале — скромный обелиск, дань памяти нашим братьям, которые легли в эту землю, отвоеванную ими у врага. А внизу долина необозримой ширины. В ней как будто целая страна — и поля, и луга, и селения, и железная дорога жмется к гористому склону, и катится по ней кажущийся игрушечным с высоты состав, исчезая в тоннелях…

Далеко-далеко, где туманная дымка, равнина суши будто бы переходит в морскую гладь, но видение смутно, неопределенно, и вы едете дальше, томимые предвкушением встречи.

Однако Новороссийское шоссе обманывает наши ожидания. Оно не похоже на крымские дороги, будто нарочно проложенные так, чтобы путника за каким-то крутым поворотом подстерегал внезапный и сразу огромный, оконтуренный выпуклой дугой горизонта исполинский голубой глаз земли — море, так незаслуженно названное Черным. Здесь море скрыто от вас до самого города, и даже там, проехав по главной улице добрый километр, вы видите сначала всего лишь широкую бухту и горы на противоположном берегу.

Но все же вы знаете: это море, ему нет края, по нему из дальних стран пришли корабли, что стоят вон там у причалов, оно живет своей, ему одному доступной жизнью всеутешающего покоя и всегромящих бурь…

Город расположен подковой вокруг бухты. По восточную ее сторону — цементные заводы, мимо них идет дорога в Геленджик и дальше на Туапсе и Сочи. Из труб заводов непрерывно валит серовато-белый дым (впрочем, «дым» — это название условное, а что тут действительно валит, мы узнаем позже).

Порт находится в глубине мешка Цемесской бухты. В самой восточной его части сосредоточены цементные пирсы. Новороссийск не только один из главных центров производства цемента, но и крупнейший порт по его вывозу. Далее вдоль берега размещаются торговый порт, пассажирский, лесной. Конечно, Новороссийский лесной порт не идет в сравнение с Архангельским по объему своих грузовых оборотов, но все же ему принадлежит важная хозяйственная роль. Через него вывозят особо ценные сорта древесины, добываемой в горах и предгорьях Кавказа, — дуб, бук, самшит и тис. Порядок в порту такой же, как в Соломбале: те же домики-штабеля, те же улицы между ними, только все в уменьшенном масштабе. Однако и здесь можно увидеть автомобиль на ходулях — автолесовоз.

Жилая и деловая часть города расположена на западной стороне бухты. Обычно приморские города в гористой местности вытянуты вдоль побережья, их главные улицы проходят внизу, а остальные концентрическими ярусами взбираются все выше в горы. Такова в принципе и структура Новороссийска, однако горы вокруг него невысоки и пологи, особенно на западе, поэтому классического амфитеатра он не образует. В отличие от некоторых приморских городов и курортов Крыма, где набережная служит главной улицей, в Новороссийске, как, впрочем, и в большинстве городов Кавказского побережья, главная улица проходит отступя от моря один или два квартала. Она широка и красива, эта улица, с ее многоэтажными домами, магазинами и отличной вместительной гостиницей. Все здесь воздвигнуто на месте послевоенных руин.

В Новороссийске мне приходилось бывать года два с половиной назад. С тех пор город изменился до неузнаваемости. Именно в эти годы закончилось его восстановление, достроены лучшие здания, благоустроены улицы. У набережной разбит широкий сквер, в центре которого горит неугасимый огонь, пламенеющий памятник жертвам исторических боев… Хотя город и не курортный, он стал привлекательным и нарядным, под стать знаменитому Сочи.

Но самое поразительное не в этом. Раньше в Новороссийске на всем лежал слой белой пыли — неизбежного, казалось, спутника цементного производства. Она покрывала крыши домов, тротуары, листья деревьев. В сухую погоду малейшее дуновение поднимало ее в воздух, а ветры в Новороссийске не редкость, и она забивала вам ноздри, от нее першило в горле… И вдруг пыли не стало. Я нарочно присматриваюсь ко всяким поверхностям, трогаю пальцем зелень — изредка обнаружишь едва заметный налет. А ведь раньше трудно было пройти, чтобы не испачкаться! Что же произошло? Постараюсь выяснить, когда пойду на цементные заводы.

Новороссийский цемент

Цементная промышленность стоит на первом месте в экономике Новороссийска и его ближайшей округи. У нее есть своя история, в которой немало героических страниц. Недаром новороссийским цементникам посвятил Федор Гладков свой знаменитый роман.

Старейший цементный завод, носящий ныне имя «Пролетарий», был основан в 1883 году. Вскоре рядом возник другой завод — сырья было в достатке. Тут заводчики смекнули, что может присоединиться и третий! Они скупили всю землю на побережье, стали там помаленьку вести виноградарство и садоводство, но в общем землю использовали кое-как, ибо основной целью было не допустить конкурентов. Но и те не дураки, они стали строить заводы в горах, сложенных такими же мергелями. Так появились цементные заводы вдали от моря — в Гайдуке, Верхне-Баканском и других пунктах. Однако эти заводы были слабее и менее удобно расположены. Некоторые из них по нерентабельности закрылись.

Ныне существуют четыре завода — два в Новороссийске и два в горах по дороге к нему. Они объединены комбинатом, в руках которого находятся еще два шиферных завода, а также добыча строительных материалов и мергеля, то есть сырья для производства цемента.

Цемент можно получить из различного материала, содержащего окислы кальция, кремния, алюминия, железа и магния. Но лучшими являются мел и мергель — первый из-за легкости размола, а второй благодаря природному содержанию почти в точности того состава, который нужен в цементе: при выработке цемента из мергеля требуются лишь минимальные добавки.

Новороссийский комбинат производит больше цемента, чем Индия, в мировой таблице он стоял бы где-то рядом с Италией и Японией. Новороссийск дает 60 процентов всесоюзного экспорта цемента, но доля этого экспорта в продукции комбината составляет всего лишь 6—7 процентов. С завода «Пролетарий» цемент по пневмонасосным трубам идет прямо на цементные пирсы.

Новороссийские заводы «Пролетарий» и «Октябрь» — крупнейшие в группе. Во время войны оба они были разрушены: линия фронта проходила как раз между ними. «Пролетарий» восстанавливался в старых контурах, но «Октябрь» решено было строить по совершенно новому проекту. В результате получился новый завод, оснащенный самым современным оборудованием и работающий по самой совершенной технологии.

На него-то нам и рекомендует направиться главный инженер комбината, с которым мы беседуем. Но прежде чем уйти, я спрашиваю, почему в городе стало значительно меньше пыли.

— Ах, меньше все же? — переспрашивает инженер с улыбкой.

— Да, заметно меньше, — подтверждаю я. — Вот, правда, белый дым из труб как валил, так и валит… Может быть, просто ветер сейчас не в ту сторону?..

— Нет, ветер нам мало помогает, — смеется наш собеседник. — Мы действительно поставили фильтры. А дым, который вы видите, вам только кажется, что он не изменился. Дело в том, что во вращающиеся печи поступает жидкая масса, а выходит из них обожженный продукт — клинкер. В процессе обжига вода испаряется, и пар идет в трубы. Так что наши трубы всегда будут «дымить» белым, даже если пылевых частиц в этом «дыме» совсем не будет. Но пока они все-таки есть, и, к сожалению, еще в немалом количестве.

— Никто до сих пор специальными фильтрами для цементной промышленности не занимался, — продолжает он, — и нам пришлось обойтись пока электродными фильтрами, применяемыми для настоящих дымов, например, на электростанциях, где топят угольной мелочью. Но ведь характер частиц другой — там они пластинчатые, а у нас шарообразные. Все же удается улавливать много пыли, которая возвращается в производство, — да, фильтры это не только борьба за чистоту воздуха, но и борьба с утечкой материала… Однако электрофильтры нас не удовлетворяют, и жителей города, разумеется, тоже. Мы хотим улавливать весь вынос, а жители — дышать совершенно чистым морским воздухом, как на курортах. Сейчас мы разрабатываем способ применения так называемых циклонов, а в дальнейшем надеемся, что научно-исследовательские и проектировочные учреждения создадут наконец специальный фильтр для цементной промышленности.

Завод «Октябрь» нам показывает молодой диспетчер Надежда Прокофьевна. Сырьевой цех — вон там, говорит она и смотрит не вверх, а на нас… Да, конечно, мы не пойдем туда. Просто грех было бы таскать по горам это хрупкое, нежное создание. Тем более, что мы представляем себе, что там происходит, ибо еще свежи впечатления от Студеновского карьера.

Из карьера камни попадают в дробилку. Грубо измельченный в ней материал идет по транспортеру в шаровую мельницу, где истирается железными ядрами внутри вращающегося барабана, а оттуда в цех сырого помола.

Здесь мельницы тоже представляют собой огромные продолговатые вращающиеся барабаны. В них поступает размолотый мергель, необходимые примеси и вода. В цехе не видно людей, только ремонтники хлопочут вокруг одного из агрегатов.

В отдельном помещении, за стеклянной перегородкой, находим дежурного машиниста Георгия Семеновича Антонова. Он уже немолод, голова с обильной проседью, на худощавом лице веточки морщин. С гордостью показывает Георгий Семенович свое хозяйство: большой стенд с приборами, отражающими и записывающими весь режим работы по каждому агрегату — расход воды, расход массы и ее плотность. Надо изменить — пожалуйста, чуть довернул пуговку прибора-регулятора, и расход увеличится или уменьшится. Старый машинист заводит меня с другой стороны, открывает задние стенки приборов, объясняет их устройство. А мне не до приборов, я любуюсь самим машинистом.

Сколько лет он провел в этом цехе, крутил рукоятки, налегал на рычаги, брал на ощупь тяжелую мокрую серую массу, сколько раз ломило косточки, когда приходил домой… И вот он толкует про приборы, с которыми успел подружиться, познал их до тонкости, до возможного каприза, и пользуется ими так же верно, как своей рабочей рукой. Да ведь это без малого инженер!

— А давно ли ввели эту технику? — спрашиваю.

— Да вот скоро год как. Этот год у нас выдался счастливый: на газ перешли — это раз, на автоматику — два, а третье — на семичасовой рабочий день с новой системой оплаты.

— Ну и как? Вы ведь и раньше машинистом работали?

— И раньше. Да что и говорить, работа стала во много раз легче, приятнее, имеешь дело с одними приборами, а заработок повысился.

Из мельниц раствор, или «шлам», поступает в резервуары, размером и формой похожие на спортивный плавательный бассейн. Вдоль бассейна непрерывно движется взад-вперед автоматически действующая мешалка — дойдет до конца и обратно. Мешалка — это большой пропеллер, почти во всю ширину бассейна, а механизм, вращающий его, помещен посреди передвижного моста, подобного мостовому крану. Таким образом, шлам всегда хорошо перемешан и в любой момент может быть подан по трубам в питательные устройства вращающихся печей. Вот и мы наконец попадаем к печи.

Вращающаяся печь для обжига цемента, какую мы видели, это ни с чем не сравнимый колосс. Она цилиндрической формы, диаметр ее относительно не так уж велик — 3,6 метра, но длина огромна — 150 метров! Такая вот гигантская труба имеет несколько стальных ободов, которыми она опирается на ролики, установленные на массивных железобетонных фундаментах, и медленно вращается. Во вращение ее приводит редукторный механизм, размещенный посередине печи. Сам корпус печи склепан из толстой котельной стали, а внутри она выложена огнеупорами. Положение печи не горизонтальное, а с уклоном в 4 градуса.

В верхней части вращающейся печи, куда загружается шлам, температура не так уж высока. Но чем ближе к нижнему концу, откуда происходит дутье и где вываливаются спеченные шарики цемента — клинкер, тем жар все сильнее и сильнее. Наша проводница спрашивает, где пойдем — низом или верхом, по железным мосткам, проложенным на уровне лечи; предупреждает, что верхом будет жарко.

— А где бы вы пошли, если бы не мы? — задаю деликатный вопрос.

— Ну, я-то всегда хожу верхом, — отвечает Надежда Прокофьевна.

Раз так, какие могут быть разговоры. Однако по мере того, как мы приближаемся к горячему концу, я начинаю понимать, что предупреждение было не напрасным. Стараюсь не подавать вида, но жар от огромного, медленно вращающегося вала такой, что если бы не «нежное создание», как ни в чем не бывало шагающее впереди меня, я, наверное, повернул бы обратно. Перед самым концом Надежда Прокофьевна начинает прикрывать лицо руками, мы с великой радостью следуем ее примеру. Но и это мало помогает, печь палит руку, и кажется, сейчас запахнет жареным…

Наконец, мы «смелым броском», как писали военные корреспонденты, преодолеваем последний отрезок и заходим к топке с тыла. В топку можно заглянуть через синее стеклышко. В ней бушует газ, создавая в нижнем конце температуру в 1500°, которая на протяжении 150 метров понижается до 300°. Переход на газовое дутье был огромным благодеянием. Когда работали на угле, его приходилось предварительно размалывать. Сколько это приносило дополнительной пыли и грязи!

Процесс обжига завершен. Он происходил в несколько стадий: жидкая масса, медленно стекая по 4-градусному уклону и переваливаясь во вращающемся тоннеле, отдавала влагу, постепенно густела, высыхала, крошилась, спекалась в горошины. Остается их остудить, размолоть, и цемент готов. Пневмонасосы доставят его на склад, а оттуда он, тоже пневматическим способом, будет погружен в специальные вагоны.

Новороссийский цемент славится своим высоким качеством. Люди, добывающие его, — участники десятков важных строек семилетки.

Под южным солнцем

Кто не слышал об Абрау-Дюрсо? Этот центр производства «Советского Шампанского» и некоторых других изысканных вин известен во всем мире. Сюда ежегодно приезжают массы экскурсантов и с большой охотой наведываются высокопоставленные иностранные гости.

В Абрау-Дюрсо ведет живописная горная дорога. Едем довольно широкой долиной, травянистой и поросшей невысоким дубнячком. Удивляемся, как много еще в этом благодатном крае свободных земель — возделанные участки в долине попадаются редко, населенность самая незначительная. Но вот с перевала открывается вид на водное зеркало, замкнутое в межгорной котловине. Местные патриоты не напрасно называют его «Новороссийской Рицей». По обе стороны узкого, вытянутого с севера на юг озера прямо из воды круто встают горные склоны. Озеро называется Абрау, речка, впадающая в него с севера, называется Дюрсо — таковы слагающие названия комбината и его поселка.

С северо-восточной стороны, где горы более пологи, по их уступам широко раскинулись виноградники, усеянные тучными спелыми гроздьями. Работницы, вооруженные пружинными ножницами-секаторами или острыми ножами, срезают виноград и осторожно складывают его в корзины. Здесь выращиваются лучшие винные сорта «пино», из которого делают шампанское, «рислинг», «каберне», «алиготе» и другие, а также несравненные столовые сладкие сорта «чауш», «шасла» и «изабелла». Площади под виноградниками исчисляются тысячами гектаров.

На восточной стороне озера в извилине берега примостился поселок виноделов. Обликом своим он напоминает курортный городок. В нем есть и небольшой парк с живописными скалами и беседками, есть зрелищные залы на вольном воздухе и кафе. Но главное, конечно, не в этом.

Поселок размещен в основном на горе, а под горой, на маленьком пятачке приозерной низменности, притаились корпуса двух винных заводов. Они старинной постройки или выглядят такими, от них веет загадочностью и волшебством. Но здания относительно невелики, где же там можно развернуться? Ведь Абрау-Дюрсо выпускает миллионы литров шампанского, «рислинга», «Абрау-Каберне» и других вин. Оказывается, подвалы, основная, самая обширная и ответственная часть винодельческих хозяйств, расположены — где бы вы думали — под поселком. Они врублены в скалу. Они громадны и широко разветвлены, это целый лабиринт, целый подземный город…

Не стану описывать технологии винного производства — она предельно проста и в то же время неуловима. Каким техническим приемом объяснить появление тех неповторимых качеств, сладости, солнечной свежести и аромата, благодаря которым у людей родилось представление о «божественном нектаре»? Не стану описывать также вкусов и запахов, которые характеризуют содержимое подвалов Абрау-Дюрсо — я пощажу нежные чувства читателя. Я только провозглашу вслед за легионом моих учителей: да сгинет пьянство, да здравствует вино!

Затем мы побывали еще в одном виноградарском хозяйстве. Немного к югу от Новороссийска, где в море вдается небольшой мыс под названием Хако, расположен совхоз «Малая земля». До войны он назывался «Мысхако», и вина этой марки были широко известны в стране.

Новое название связано с героическим подвигом черноморцев-десантников, которые овладели в феврале 1943 года юго-западным берегом Цемесской бухты и на протяжении 200 дней удерживали его, отражая непрерывные контратаки врага, а потом вместе с основными силами перешли в наступление и освободили Новороссийск. Совершая ночные рейсы на противоположный берег бухты, находившийся в руках советских войск, герои-десантники говорили, что едут на «Большую землю», а свой крошечный плацдарм называли «Малой землей». В память о подвиге воинов-черноморцев совхоз и получил это имя, ставшее легендарным. По дороге к совхозу на берегу моря у знаменитой косы, где происходила высадка десанта, сооружен памятник героям.

Виноградники «Малой земли» уже вчетверо превосходят довоенную площадь совхоза «Мысхако», а к концу семилетки они вырастут еще почти вдвое. Здесь собирают богатые урожаи высокосортного винограда. Горячая пора уборки в самом разгаре. Резчицы неутомимо стригут кусты, наполняют корзины…

К небольшому совхозному заводу одна за другой подъезжают автомашины. Виноград из корзин вываливают в бункера, специальная машина отделяет ягоды от «гребней», а транспортер переносит их под пресс. Особый механизм выносит выжимки, идущие затем на производство спирта, а сок, или «сусло», по стеклянным трубопроводам отправляется в соседнее здание, где в несколько рядов стоят высокие «емкости» из бетона. И здесь полная механизация.

Завод выпускает виноградный сок, затем полуфабрикат, так называемый «виноматериал» для винных заводов, и столовые вина смешанных, немарочных сортов. На юге их ни во что не ставят, а мы находим весьма даже недурными.

Площадь под виноградниками в Краснодарском крае в ближайшем будущем должна достигнуть 300 тысяч гектаров. С каждым годом разрастаются плантации — и здесь, в приморской полосе, и в северных предгорьях Кавказа, и в степных районах, и особенно на Тамани. Все больше и больше получает народ винограда, этой чудесной ягоды, дара южного солнца, приносящей людям здоровье, веселье и радость.

Прощаясь с Новороссийском, мы постояли на набережной, полюбовались бухтой, судами у причалов, белым дымом над трубами заводов (теперь мы знали, отчего он бел) и посидели молча на скамейке в сквере, где горит вечный огонь. Он напомнил нам о героической истории этого города…

В декабре 1905 года революционный пролетариат Новороссийска сверг царских чиновников и передал власть Совету рабочих депутатов. Образовалась Новороссийская республика. Были созданы вооруженные рабочие дружины и милиция. Совет обложил буржуазию высоким налогом и организовал помощь безработным. Революционная власть просуществовала около двух недель.

В конце 1917 года, когда на Кубани еще свирепствовала контрреволюция, Новороссийск установил у себя Советскую власть. Красногвардейцы Новороссийска сыграли важную роль в разгроме контрреволюционного кубанского правительства. Здесь, в Цемесской бухте, по приказу Советского правительства был затоплен Черноморский флот, чтобы он не лопал в руки врагов революции. Когда позднее Новороссийск был захвачен деникинскими войсками, одним из главных центров партизанского движения был поселок Абрау-Дюрсо. Виноградари и виноделы вместе с рабочими цементных заводов в феврале 1920 года захватили Новороссийскую тюрьму и освободили заключенных…

И наконец — Отечественная война. Стойкая оборона под стенами города, героическая эпопея «Малой земли», штурм Новороссийска и изгнание врага… Таковы этапы боевой и революционной славы. А за ними — самоотверженный труд на восстановлении разрушенного хозяйства и нынешний штурм высот коммунистического труда..

В Новороссийском горкоме КПСС, куда я явился с рапортом о завершении нашего путешествия, с некоторым недоумением отнеслись к моему заявлению о том, что я собираюсь описать только цементную промышленность и виноградарство в округе. А машиностроительные заводы? А порт? А самый совершенный в стране шиферный завод? А учебные заведения? А памятные места? Это была благородная обида, и я глубоко согласен с тем, что Новороссийск мог бы дать материал не только для обширной главы, во и для целой книги.

Но разве только он один? Не боясь преувеличить, с уверенностью говорю, что города и села нашей великой Родины — это неисчерпаемая россыпь интереснейших книг, это сотни и тысячи ненаписанных повестей и романов. Только мы почему-то все ждем кого-то, кто бы приехал, да написал… Я от души посоветовал товарищам в Новороссийске взяться да и создать книгу о своем героическом городе.

Ранним утром наш верный газик резво завертел колесами. Похоже было, что он почуял: дорога ведет домой.

1959—1960 гг.

Краснодар утопает в зелени.

Осенний парк в Краснодаре.

Они ждут своей очереди…

…чтобы превратиться вот в такие туши.

К 42-й годовщине Октября Краснодар получил свой телецентр.

Текстильщицы Краснодарского камвольно-суконного комбината превращают северокавказскую шерсть в отличные ткани.

Краснодарский нефтеперегонный завод.

Так тесно стоят нефтяные вышки у станицы Ахтырской.

Новороссийский цемент известен во всем мире.