От былины до считалки

Вологодская земля всегда славилась как земля песенная. Здесь и начал свою собирательскую работу Василий Иванович. А продолжил он ее уже на родине. Симаков записывал и песни. Но больше всего любил он, знал, больше всего занимался частушками. В конце жизни, уже в советское время, он передал в научные хранилища 160 000 записанных им частушек!

Выходец из народа, В. И Симаков и трудился для народа. Он составлял и печатал тоненькие, в разноцветных обложках книжечки — «Деревенские песни-частушки». Каждый такой выпуск стоил всего пять копеек, его мог купить любой. Симаков издал двенадцать таких выпусков. Он издавал также дешевые песенники для народа, подготовил и опубликовал первый сборник двухстрочных частушек-страданий. Выступал он и как исследователь песни и частушки. Но главная его книга — «Сборник деревенских частушек», который вышел в 1913 году в Ярославле. Это одно из первых и самых крупных изданий частушек. И сегодня эта книга необходима каждому специалисту. Наша наука, любители народной поэзии никогда не забудут жизненного подвига кашинского крестьянина-ученого Василия Ивановича Симакова.

Не следует думать, что знатоками, хранителями фольклора являются только пожилые люди, бабушки и дедушки. Есть такие виды, жанры народного творчества, которые известны детсадовцам и школьникам.

Детский фольклор тоже имеет свою долгую историю. Понятно, что читатели этой книжки вышли из возраста грудного младенца и малыша, который всю свою душу вкладывает в песенку «Как на Ваниных именинах испекли мы каравай…». Но все равно познакомиться с этой историей интересно. Совсем он не простой — детский фольклор!

Давайте же посмотрим, какие песенки, приговорки, считалки, игры жили и живут на деревенских улицах и в городских дворах, в школах, в детских садах и в пионерских лагерях. И окажется: не так уж мало знают произведений фольклора даже современные дети. И не только из книг, из радиопередач, а естественно воспринятых из устной традиции.

БАЙКИ-ПОБАЙКИ

Младенец еще и «мама» сказать не умеет, а его уже укладывают спать под уютную песенку:

Баю-бай, баю-бай,

Поскорее засыпай!

В деревне Кивгода Волховского района Ленинградской области Мария Дмитриевна Сергеева пела своему внуку Диме такую колыбельную:

Ой люлй, люди, люлй,

Прилетели к нам гули,

Прилетели гуленьки,

Сели возле люленьки,

Они стали ворковать,

Диме спать не давать.

Ой вы, гули, не воркуйте,

Дайте Димушке поспать.

Перва гуля говорит:

—. Диму спать надо валить.

А вторая говорит:

— Надо кашкой накормить.

А третья гуля говорит:

— Погулять надо сходить.

Какие тут слова ласковые подобраны: «гуленьки», «люленьки». И звучат- то они особенно — плавно, нет резких, взрывных сочетаний: «Прилетели гуленьки, сели возле люленьки…»

В колыбельных песнях часто упоминается кот, который так приятно мурлычет, воркующие голуби — гули, как называет их песня. А в старинных колыбельных есть еще образы как бы живых существ: Сон, Дрема, Угомон. Колыбельная песенка все время старается создать образ покоя, тишины:

А бабай, бабай, бабай,

Ты, собаченька, не лай,

И гудочек не гуди,

Нашу Маню не буди…

Мать пела ребенку о благополучной, сытой хотя бы жизни:

Ой, баюшки-баюшки,

Жил мужик на краешке.

Он не беден, не богат,

У него много ребят,

У него много ребят,

Все по лавочкам сидят,

(«Не было стульчиков», — сказала Мария Дмитриевна)

Все по лавочкам сидят,

Кашку масляну едят.

Кашка масляная,

Ложка крашеная.

И кашка вкусная, и ложка красивая — не какая-нибудь белая деревянная, а крашеная, с ягодкой…

Вот он вырастет, этот паренек, что пищит в зыбке, станет настоящим мужиком:

Вырастешь большой,

Недосуг будет спать,

Надо работу работать,

Орать, боронить,

Огород городить,

В лес по ягоды бродить,

По коровушку ходить.

В старину зыбку привязывали к концу длинного гибкого шеста, и качает, качает ее мать. А мать уйдет — садится няня (это может быть и бабушка, и сестра, и просто соседская девчонка лет семи-восьми — всех называли няней). И поет няня — то ли себе, то ли малышу — будет он большим, добрым и всех будет благодарить, кто его растил, и подарками одаривать:

Байки-побайки,

Матери — китайки2,

А отцу-то кумачу,

Братцу — бархат.,

А сестрице-голубице

— Ленту алую

А няньке — платок…

А когда уж совсем устанет няня, рассердится, она и попугать может: «Баю-баюшки-баю, колотушек надаю, колотушек двадцать пять, будет лучше Ваня спать».

И вот Ваня уже голову поднимает, потом садится. Надо ему зарядкой заниматься, двигаться больше. Не знали наши бабушки слова «физкультура», но прекрасно умели делать потягушки, потягусеньки.

Проснется Ваня, затекли руки-ноги — раньше туго заворачивали. Развернет его мама и начинает поглаживать по животу, массаж, как теперь говорят, делать.

Потягунюшки, порастунюшки,

Поперек толстунюшки,

А в ножки ходунюшки,

А в ручки хватунюшки,

А в роток говорок,

А в головку разумок.

Какие хорошие, ласковые слова, верно? И умные, учат малыша, и следит он глазами: где у него ножки, где роток.

Встает Ваня на ножки, его держат под бока, подкидывают и припевают:

Дыбок, дыбок,

Скоро Ванюшке годок!

Отец, или какой-нибудь родственник, или гость сажает Ванюшку на ногу, качает и тоже не молчит, знает, что нужно сказать тут:

Поехали,

Поехали,

С орехами,

С орехами!

и быстрее:

Поскакали,

Поскакали,

С калачами,

С калачами!

Вприпрыжку,

Вприпрыжку

По кочкам,

По кочкам —

Бух в ямку!

И делает вид, что роняет тебя с ноги. И сейчас помню, как замирало у меня тогда сердце…

А вот еще одна такая же потешка. Похоже, что она родилась не в деревне, а в городе. Городская няня наверняка лучше деревенской разбиралась, кто гусар, кто улан, кто казак, какие у них отличия в форме.

Ехали гусары, гусары, гусары,

Ехали уланы, уланы, уланы.

Все быстрее

Ехали казаки, казаки, казаки,

По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке,

По кочкам, по кочкам, по кочкам!

По ухабам, по ухабам, по ухабам!

По мостику, по мостику, по мостику!

Бух в ямку!

И так еще приговаривали:

Вот как скачут офицеры,

Вот как скачут кавалеры,

Вот как скачут стары бабы…

И так:

Хорошая дорога,

Хорошая дорога,

Вот стала что-то хуже,

Вот стала что-то хуже,

Шатает, валяет,

Шатает, валяет —

На мостике, под мостиком,

На мостике, под мостиком!

Сразу видишь все это: и как подкидывают малыша, и как вниз он летит. Самое интересное, что все эти потешки я взял не из книг, а привел по памяти или записал от своих знакомых.

Такие же потешки есть и у других народов. Вот как звучит немецкая:

Норр, hopp, hopp, Reiterlein, Гоп, гоп, гоп, всадничек,

Wenn die Kinder klein sei Когда дети малы ,

Reiten sie auf Stocklein; Они ездят на палочке ;

Wenn sie grosser werden, Когда подрастают ,

Reiten sie auf Pferden; Они ездят на лошади ,

Wenn sie grosser wachsen, А когда станут большими,

Reiten sie nach Sachsen. Отправляются в Саксонию.

А вот английская потешка:

This is the way ladies ride —

Prim, prim, prim;

This is the way the gentelman ride — Trim, trim, trim;

Presently come the countrifolks —

Hobledy gee, hobledy gee.

У немцев эти потешки имеют даже то есть песня всадника на коленях.

— Ладушки, Где были? —

— Что ели? -

— Что пили?

Так едет леди —

Прим, прим, прим;

Так едет джентльмен —

Трим, трим, трим;

А так едет крестьянин —

Гобледи джи, гобледи джи.

Ну а кто же не знает таких игр: «Идет коза рогатая»?

Или:

ладушки,

У бабушки.

— Кашку.

— Бражку.

Кашка сладенька,

Бражка пьяненька.

Бабушка добренька.

Попили, поели

Шу-у-у! — полетели,

На головку сели!

А игра в «сороку»?

Сорока — ворона

Кашку варила…

В разных местах «сороку» приговаривают по-разному; но везде одинакова игра: перебирают пальцы; везде одинаковый урок: тот палец, который не работал, дров не колол, воды не носил, — тот ничего и не получает.

Вот Ваня совсем большим стал — не только ходит, но и прыгает, бегает. А для него уже приготовлена новая игра, новая потешка, под которую выросло кто знает сколько поколений русских людей:

Шел козел по лесу,

По лесу, по лесу,

Нашел себе принцессу,

Принцессу, принцессу.

Давай, коза, попрыгаем,

Попрыгаем, попрыгаем,

Давай горе размыкаем,

Размыкаем, размыкаем,

Ладошками похлопаем,

Похлопаем, похлопаем,

Ножками потопаем,

Потопаем, потопаем!

Тут тебе и зарядка, и урок родной речи, и упражнение на чувство ритма, на внимание.

Всех песенок, баек, шуток, приговорок, которые пели, сказывали, под которые играли, бегали, плясали мальчишки и девчонки русской земли, здесь не вспомнишь, даже не перечислишь — так их много. Но хоть главное, основное упомянем.

Значит, сначала идут колыбельные песни. Это творчество взрослых. На протяжении сотен лет собирались лучшие песенки, такие, под которые дети быстрее засыпали, которые имели особенно подходящее для этого содержание, особое звучание. И мелодии непрерывно шлифовались, улучшались, а все неудачное — отсеивалось.

Потешки, с помощью которых забавляют малышей, укрепляют их тело и ум, тоже еще творятся взрослыми.

А вот следующий вид детского фольклора — игровые песенки и приговоры, их уже по большей части сочиняют сами дети.

И немудрая игра «Золотые ворота», а как интересно было играть в нее. Стояли мальчики и девочки парами, подняв руки, а матка вела свой выводок через этот живой тоннель. Хуже всех было последнему — его старались отсечь, отрезать от своих. И все хором пели:

Золотые ворота,

Проходите, господа!

Перва мать пройдет,

Всех детей проведет.

Первый раз прощается,

Второй раз запрещается,

А на третий раз

Не пропустим вас!

Ребята, подражая взрослым, водили хороводы, плясали. Брались за руки, делали большой круг, а в центре стоял именинник — тот, кого величали. Все пели, ходили по кругу или показывали то, о чем пелось:

Как на Ваниных именинах

Испекли мы каравай —

Вот такой ширины,

Вот такой вышины,

Вот такой низины,

Вот такой ужины.

Каравай, каравай,

Кого любишь, выбирай!

— Я люблю вас всех,

А Алену больше всех!

Алена становилась в центр, и хоровод продолжался.

А была еще такая припляска — каждая строчка сопровождалась определенными движениями, подскоками:

Баба сеяла горох —

Прыг, скок!

Прыг, скок!

Зацепилась за порог —

Прыг, скок!

Прыг, скок!

Баба шла, шла, шла,

Пирожок нашла.

Села, поела,

Опять пошла.

Баба стала на носок,

А потом на пятку.

Стала «русского» плясать,

А потом вприсядку.

Некоторые старинные ребячьи игры совсем уже забылись, не дошли до нас. Но о них можно узнать, просмотрев дореволюционные сборники фольклора. Один из лучших и самых полных сборников — «Великорусе» П. В. Шейна.

Павел Васильевич Шейн (1826–1900) — замечательный собиратель русского и белорусского фольклора.

То, что сделал Павел Васильевич для нашей науки, никогда не будет забыто. За свою долгую жизнь он записал и опубликовал тысячи свадебных, лирических, хороводных песен, он собирал сказки и легенды, былины и детский фольклор. Детский фольклор он записывал, между прочим, когда преподавал в Яснополянской школе Льва Николаевича Толстого. Все труды П. В. Шейна невозможно перечислить. Но еще большее удивление, восхищение вызывает его работа, если знаешь, что этот человек был тяжело болен. Он плохо владел руками, передвигался только с помощью костылей. Он вечно нуждался. Не получив никакого образования, он сам образовал себя, выучил несколько языков.

Он был учителем в казенных учебных заведениях, домашним учителем в семьях помещиков.

Более ста лет назад вышли первые книги П. В. Шейна: «Русские народные песни» (1870), «Белорусские народные песни» (1874). Главный двухтомный труд его — «Великорусе» («Великорусе в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках и т. п.») полностью так и не был напечатан. Вышло только два выпуска первого тома. Но и эти две толстые книги — огромное богатство.

В первом выпуске «Великорусса» подробно описаны многие, забытые ныне, игры детей, приводятся песенки, приговорки, которые сопровождали эти игры. Игры, например, такие: «Заря», «Кума», «Лиса», «Короли», «В коршуна», «Горшки», «Мак», «Черный-вороной», «Утка», «Лень». Даже по названиям этих игр видно, что они связаны с миром русской природы, с жизнью и бытом старой деревни.

КТО ТАКОЙ КУРИЛКА

А теперь обратимся к Пушкину. Но сначала внимательно прочитаем стихотворение Пушкина «Жив, жив курилка!». Потом будет понятно зачем. Стихотворение это направлено против М. Т. Каченовского, который был сторонником устаревшего литературного направления классицизма. На протяжении многих лет он преследовал Пушкина и его друзей поэтов-романтиков.

«Как! жив еще курилка-журналист?» —

«Живехонек! все так же сух и скучен,

И груб, и глуп, и завистью размучен,

Все тискает в свой непотребный лист И старый вздор, и вздорную новинку». —

«Фу! надоел курилка-журналист!

Как загасить вонючую лучинку?

Как уморить курилку моего?

Дай мне совет». — «Да… плюнуть на него».

Что можно сказать об этом стихотворении?

«Жив курилка!» — ходячее выражение, нередко употребляется и в современной речи: мол, еще жив, живет человек, ничего ему не делается. В наши дни поговорка имеет шутливый характер, но эта шутка нисколько не злая, добродушная. Два старых приятеля, давно не встречавшихся, вполне могут приветствовать друг друга такими словами. И ни один не подумает обидеться.

По-видимому, во времена Пушкина поговорка несла в себе больше оттенка иронии, презрительности. Поэт не только не дружил с Каченовским — он презирал его. Еще совсем молодым, в 1818 году, написал Пушкин первую и тоже достаточно злую эпиграмму на этого профессора-журналиста («Жив, жив курилка!» написано семь лет спустя, в 1825 году).

Итак, Пушкин назвал Каченовского курилкой. А что это такое — курилка? Курильщик, что ли? Может, и так, а может, и нет. Когда сомневаешься, лучше проверить, надежнее будет. А если нужно найти какое-то редкое слово, обращайся к Далю, к «Толковому словарю» Владимира Ивановича Даля.

У Даля слова расположены гнездами, по корням. Надо искать слово

«курить». Нахожу основное значение: «дымить, производить дым или

смрад». А в числе слов, производных от глагола «курить», и наш курилка. Оказывается, курилка — «головенька из спички, дымящаяся лучинка, и самая игра, в которой спичка переходит из рук в руки, с приговоркою: «Жив, жив курилка!».

Ага, значит, «Курилка» — это детская игра. А раз так, надо навести справки в «Великоруссе» П. В. Шейна.

Шейн все знает. В первом выпуске первого тома, под № 269 находим и описание «Курилки».

Играющие садятся рядом довольно близко друг от друга и кто-нибудь из них зажигает тонкую лучину, и когда хорошенько разгорится, то ее тушат и, пока огонь еще тлеет, передают из рук в руки до тех пор, пока не погаснет. Тот, в чьих руках она потухает, рассказывает Шейн, должен исполнить какое- либо приказание. Передавая лучину, все поют хором:

Жил-был курилка,

Жил-был душилка,

Уж у курилки,

Уж у душилки,

Ножки маленьки,

Душа коротенька.

Не умри, курилка,

Не умри, душилка!

Уж у курилки,

Уж у душилки Ножки маленьки,

Душа коротенька.

Жив, жив курилка.

Жив, жив душилка!

А вот теперь еще раз прочитаем пушкинские строки. Сколько нового смысла появляется в них, новых, не замеченных, вернее, непонятных ранее деталей. Теперь только открылся образ, объединяющий все стихотворение: человек, похожий на курилку; коптящая, вонючая лучина! Что делать с таким человеком? «Да… плюнуть на него» — теперь только вполне оценим мы и блестящее остроумие поэта, прямое и переносное значение заключительной строки. Теперь только в полной мере ощутили мы гневное презрение поэта к этому гонителю передового искусства.

Пушкин — мы можем утверждать это — прекрасно знал игру крестьянских ребятишек, видел, наверно, как торопились они передать друг другу коптящую лучину, а может, и сам играл так в детстве. Он безо всяких изменений использовал для заглавия строку из песенки, которой сопровождалась игра.

«ТОЧКА, ТОЧКА, ДВА КРЮЧОЧКА…»

Даже старики, которым уже по 80 лет, в «Курилку» не играли и не слышали о ней. А вот в прятки! Они и сегодня всем известны.

Кто водит, должен отвернуться в какой-нибудь угол, к стенке, закрыть глаза и громко-громко приговаривать:

Раз, два, три, четыре, пять,

Я иду искать!

Кто не спрятался,

Я не виноват.

Кто за мной стоит,

Тот в огне горит,

Кто по бокам,

Тому по щекам!

Были у нас такие хитрецы: только водящий кончит говорить, а он из-за его спины уже протягивает руку, чтобы застучаться, и кричит:

— Чур за себя!

А в жмурки играют так: тот, кто водит (ему сначала завязывают глаза), становится посреди комнаты или круга играющих, а кто-то берет его за плечи, поворачивает, чтобы тот потерял ориентировку, и приговаривает:

— Где стоишь?

Водящий должен ответить:

— На мосту.

— Что продаешь?

— Квас.

— Ищи три года нас!

И с этими словами все разбегаются.

Была еще такая игра — молчанка. Собирались ребята в избе или за сараем где-нибудь и соревновались: кто дольше сумеет промолчать, удержаться от смеха (палец нарочно показывали, дразнили — но все молча).

Крюки, замочки,

Замкните мои щечки!

Крюк пополам,

По всем городам!

Не усмехиваться,

Не улыбаться,

Хлым!

Когда я был маленький, нас с двоюродной сестрой уложат спать в одной комнате, и вот мы начинаем смеяться, дурачиться, нас уже родители поругивают. И тогда мы говорим: «Ладно, будем спать, давай, играть в молчанку». У нас такой стишок в ходу был:

Кошка сдохла,

Хвост облез.

Кто промолвит,

Тот и съест!

Лежим, надуваем щеки, чтобы не прыснуть, молчим. Лежим-лежим, а потом кто-нибудь забудется, что-то скажет.

А второй в восторге:

— Ага, кошкин хвост съел!

А другой раз так и заснем…

Игр разных было очень много, и почти каждая сопровождалась какой- нибудь приговоркой, песенкой.

Вот, например, находят ребята хороший белый камушек. Садятся в кружок, незаметно передают этот камушек друг другу (тот, кто водит, сидит

в центре, смотрит, а его обманывают, делают вид, что передают). И все приговаривают:

Купался Иванушка

Возле белого камушка.

Белый камень у меня, у меня!

Белый камень у меня, у меня!

При последних словах все вытягивают кулаки, а водящий должен угадать, в котором кулаке камушек. Угадал — они меняются местами. Не угадал — снова водит.

А еще была игра в камушки, называлась «пятки». Брали пять небольших камушков и с ладони рассыпали на ровное место. Один камень подкидывали (он назывался «матка», «матушка»), и, пока матка летела, надо было успеть сначала взять по одному камушку, потом по два, потом один и три, все четыре сразу. Каждая фигура имела свое название. Трудно было схватить рассыпанные камушки, не ошибиться при этом, схватить именно столько, сколько нужно, но еще труднее было все это проделывать под определенные слова:

Катушка,

Неминуча,

Матушка,

Выпуски,

Из кон-кон,

Выпусти,

По первый кон.

Трисенки,

Двоечки,

Сбрысенки,

Троечки,

Камушек беленький —

Эта куча

Последненький!

А в этой приговорке, записанной от ребят другой деревни, но в том же Бокситогорском районе Ленинградской области, слова немного не такие:

На два камня!

Сдвойтеся,

Сбёрыши,

Троечки,

Добёрыши,

Стройтеся!

Не собрать

Трисенки,

Одного

Сбрысенки,

Камушка!

Стряхоньки,

Катышки,

Смахоньки,

Матышки,

Выпуски

Из кон-кон,

Не выпусти,

По первый кон.

Ни ты меня,

Двоечки,

Ни я тебя!

Есть еще детские игры и приговорки, при которых необходимо пользоваться бумагой и карандашом (значит, это скорее всего более новые или, вернее сказать, не очень старые игры и приговорки).

Ну вот такая, например: сам произносишь слово и сам должен успеть нарисовать под него:

Точка

Точка

Запятая

Минус

Рожица кривая

Есть другая приговорка:

Точка

Точка

Два

Крючочка

Носик

Ротик

Огуречик

Вот

И

Вышел

Человечек

А то еще берут полоску бумаги, складывают гармошкой. На каждом квадратике рисуют смешные картинки. А потом приглашают приятеля. Показывают по одному рисунку и поясняют, как когда-то в народных кукольных представлениях с Петрушкой:

Яблоко,

Груша,

Дядя Павлуша,

Его отец,

Кино конец.

Пиво,

Квас,

Рубль с вас!

Игра в камушки, прыганье через веревочку, рисование человечков — совсем разные действия. Каждая из этих игр чем-то полезна — укрепляет пальцы рук (это очень важно!), мышцы ног, легкие; рисунки развивают глазомер. А зачем приговорки еще? Во-первых, они определяют скорость, ритм движений, а во-вторых, помогают, учат одновременно выполнять несколько различных действий.

Это очень трудно для маленьких. Но в игре, в забаве никто и не замечает, не догадывается, что выполняет серьезное дело.

Каждый знает: зарядка полезна. Но все равно скучно много раз делать одно и то же: присел — встал, присел — встал. А тут поиграл в три, четыре разные игры, повеселился, попрыгал, спокойно посидел за столом, — а оказывается, занят был развитием своих двигательных способностей.

Вот тебе и «точка, точка, два крючочка…».

ЧЕМ УГОЩАЛИ ДОЖДИК

Идет веселый дождик. Босоногие мальчишки и девчонки носятся по теплым лужам, брызжутся, визжат. И кто-то обязательно покричит:

— Дождик, дождик, пуще!

Дальше могло быть по-разному. Мы пели так:

Дождик, дождик, пуще!

Наварю я гущи!

И повторяли это по многу раз. И тоже, конечно, не приходило нам в голову, что мы воспроизводим древнейший обряд заклинания природы. С такими заклинаниями наши далекие славянские предки обращались к солнцу, дождю, радуге. (В «Слове о полку Игореве» Ярославна обращается к ветру, к реке, к солнцу, просит облегчить судьбу пленного Игоря.) Славяне были земледельцы. И нужды их — в зависимости от времени года, от обстоя, — тельств — могли быть самые разные.

Весной или в засушливую пору земле, посевам была необходима влага. И вот как воспоминание обо всем этом и живут в детском обиходе такие песенки-заклички:

Радуга-дуга,

Принеси нам дождя!

Дождик, дождик, пуще!

Наварю я гущи!

Дождик, дождик, поскорей!

Я прибавлю сухарей!

Гуща — это кашица из ячменя с горохом. Она часто упоминается в заклич- ках. Чтобы сделать силы природы более добрыми, их угощали. Заклинания сопровождались обрядом кормления. Обряд давно исчез, а детская песенка и сегодня еще предлагает дождю древнее лакомство. А потом ребячья фантазия добавляла к традиционной гуще любую другую еду. Но мотив угощения, упоминания об угощении сохранились, без преувеличения можно сказать, на века.

Дождик, дождик, пуще!

Я насею гущи,

Цель ну кадушку,

Сверху лягушку!

Внутренний смысл текста уже начисто забыт. Никакого уважения к небесным силам — кормить их лягушками.

Если дождя было много, нужно было тепло, солнышко, так и говорили:

«Радуга-дуга, перебей дождя!»

Или:

Радуга-дуга,

Не давай дождя,

Давай солнышка,

Колоколнышка!

Или:

Дождь дождем

Поливал ковшом.

Мать божья',

Не давай дождя,

Давай солнышка,

Высоколнышка!

Вот смотрите. Заклички целиком основаны на языческих, дохристианских представлениях — на вере в многочисленные силы природы. А потом на Русь пришло христианство (христианство признает одного бога — Христа и потому называется единобожием). И там, где было когда-то прямое обращение к хозяину стихии — к дождю, к солнцу, оно позднее нередко заменялось обращением к богу, к христианским святым. Так и здесь. Если во второй заклинке отбросить две первых строки, то получится:

1. Радуга-дуга, 2…Мать божья,

Не давай дождя, Не давай дождя,

Давай солнышка, Давай солнышка,

Колоколнышка! Высоколнышка!

Оказывается, божья-то матерь тут ни при чем.

А вот эта, известная и сегодня, закличка возникла сравнительно недавно. В ней уже больше христианских элементов:

Дождик, дождик, перестаньI

Я поеду во Рязань

Богу молиться,

Христу поклониться.

Есть у бога сирота,

Отворяет ворота

Ключиком, замочком,

Шелковым платочком.

Иногда пели: «Я поеду в Эривань», «в Арестань». Раньше было: «Я поеду в Иордань» (Иордань — река в Палестине, где происходило первое крещение). Но все равно и здесь видна старая основа: обращение к дождю.

Анна Андреевна Харламова, жительница деревни Надпорожье Лодейно- польского района Ленинградской области, рассказывала:

— Пойдем, бывало, купаться. Сидим, сидим в воде, до гусиной кожи. Холодно станет. А солнце-то за тучи ушло. Деревня на одном берегу стояла, а наши избы — на другом. Считалось, что мы за рекой жили. Вот мы и просим солнышко прийти к нам, согреть нас:

Наше солнышко,

Высоколнышко,

Не пеки в деревню,

А пеки к нам за реку!

Как у нас за реки

Нет ни хлеба, ни муки.

Откуда в этой несерьезной ребячьей просьбе вдруг такая серьезная концовка? «…у нас за реки (то есть за рекой. — В. Б.) нет ни хлеба, ни муки». Тоже, я думаю, где-то глубоко-глубоко живет в этих строчках воспоминание о древних, жизненно важных, взрослых обращениях к солнцу: помочь вырастить хороший урожай.

И нынешние ребята знают много закличек и родственных им приговорок.

Попадется кому божья коровка — положит ее на ладошку и припевает:

Божья коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба!

А эта, сразу видно, поновее, первоначальный ее смысл утрачен — просьба к небесным силам о помощи:

Божья коровка,

Улети на небо —

Там твои детки

Кушают конфетки!

Можно еще попросить улитку:

Улитка, улитка,

Высуни рога.

Дам кусок пирога!

Примерно так поют дети всей Европы. А что ж тут удивительного: все мы — родственники, принадлежим к одной группе индоевропейских народов. У индоевропейцев общее прошлое: общая жизнь, одинаковые верования, обычаи.

«БУДЕШЬ ДРЫГАМИ НОГАТЫ»

А теперь мы перейдем к детским песенкам, скороговоркам, прибауткам. Каждое слово в них веселое, да еще и нарядное, звонкое, приспособленное, как и в считалках, не к чтению про себя, а к громкому произнесению, к выкрикиванию.

В детских песенках всегда очень много движения. Герои этих песенок — животные, птицы, насекомые — действуют, как люди: косят, тушат пожар, играют на скрипке. А люди в них — чаще всего это поп, поповы ребята, пономарь, дьякон — совершают какие-то смешные, нелепые поступки: падают с печки, ушибаются, убиваются.

— Туру, туру, пастушок,

Сова — моя теща,

Березовый колпачок.

Зеленая роща.

Далеко ль гоняешься?

Шурин — Бурнн.

— С моря до моря,

Козы — Улиты,

До Киева-города.

Борова — Никиты.

Тама моя родина,

Курочки — Марфушки,

На родине дуб стоит,

Петушки — Петрушки.

На дубу сова сидит.

Некоторые песенки очень старинные, в них упоминаются детали старого крестьянского быта. Но мы уже видели: старина так или иначе присутствует во всех произведениях фольклора.

Интереснее подумать над тем, почему именно в детских песенках так много разных нелепиц, несообразностей, нелогичных поступков.

Ульяна, Ульяна,

Козел в новых портках,

Садись-ка ты в сани,

Коза в сарафане,

Поедем-ка с нами

А бык в кожане,

В нову деревню.

Утка в юбке,

В новой деревне,

Селезень в жерельях,

Во старом селенье

Корова в рогоже —

Много дива увидишь:

Нет ее дороже!

Курочка в сережках,

Дети народ веселый. Современная медицина утверждает, что без юмора, улыбки, смеха, без постоянного хорошего настроения ребенок не может нормально развиваться. А тут иногда очень простой, незамысловатый — но беспрерывный юмор: «утка в юбке».

Лыко мужиком подпоясано,

Ехала деревня середь мужика,

Глядь — из-под собаки лают ворота;

Ворота-то пестры, собака-то нова.

Мужик схватил собаку

И давай бить палку.

Собака амбар-то поджала

Да в хвост и убежала.

Изба пришла в мужика,

Там квашня бабу месит.

Смешно? Очень смешно. Но прочитайте еще раз и проследите за тем, как много умственной работы требуется тут проделать: каждую строчку сначала прочитаешь: «Лыко мужиком подпоясано…» Потом рассуждаешь: кто может быть подпоясан? Мужик. Значит, правильно будет: «Мужик лыком подпоясан… И так всю эту нескладёху. Оказывается, она — еще один прекрасный образец народной педагогики. Все эти детские песенки развивают мышление. Они заставляют ребенка сопоставлять свои знания о жизни с тем, что утверждает песенка.

И еще один побочный, но прекрасный результат: ребенок, узнавая, находя эти нелепицы: «в новой деревне, во старом селенье», радуется: «А вот не обманули меня, не могли!» У него — хорошее настроение, он чувствует в себе уверенность, силу. И — это совершенно точно — лучше, быстрей растет, растет здоровым.

Замечательный ученый и детский писатель Корней Иванович Чуковский специально изучал детское творчество, эти лепые нелепицы, как он их назвал. И пришел к выводу: они необходимы детям.

Многие стихи самого Корнея Ивановича можно было бы назвать лепыми нелепицами.

И еще, говорил Корней Иванович, детский фольклор учит ребенка родному языку, заставляет вслушиваться в каждое слово, в его звучание, задумываться над его грамматическим строем.

Счас как режиком заножу —

Будешь дрыгами ногать!

Вело-мото-кино-фото-теле-радио-сипед! — веселое словечко.

А вот как прекрасно звучит старый стишок:

Боже, боже,

Дай мне коже,

Я сошью себе

Сапоже.

Без сапоже

Мне не гоже —

Може ноже

Отмороже.

А вспомните всякие скороговорки: «Мамаша дала Ромаше сыворотку из- под простокваши», «На горе Арарат растет крупный виноград», «На дворе трава, на траве дрова. Раз дрова, два дрова, три дрова…».

Ребята ведь не сразу выучиваются произносить все звуки правильно: «р» выговаривают как «л» («Папа, дай луку» — вместо «руку»). Такие скороговорки — замечательное упражнение для маленьких. Да и соображать все время нужно, сознательно произносить звуки: раз дрова, два дрова, три дрова…

Сколько мальчишек и девчонок с удовольствием пели песенку «Двенадцать негритят». Пели до конца: сначала двенадцать, потом одиннадцать, потом

десять негритят пошли купаться в море… Все тут — и для внимательности, и для памяти упражнение. И просто забава.

«Ну что тут такого умного, — скажет порой кто-нибудь из взрослых. — Не болтай глупостей!»

А через минуту другая первоклашка с выражением декламирует то, что отлично было известно и ее папе, и дедушке, и, пожалуй что, и прадедушке:

Ехал грека Черев реку…

Глупо? Пустая забава?

Но и забавы, как я уже несколько раз говорил, тоже, оказывается, просто необходимы детям. Едва выйдя за порог класса, они носятся, кричат что-то, ощущая только себя, только свой внутренний восторг; солнышко на небе, легкие дышат, руки-ноги без устали работают, сидение за партой кончилось и можно наконец поразмяться, попрыгать, покричать.

ЕСТЬ ЛИ ПОЛЬЗА ОТ ДРАЗНИЛОК?

Так вот, послушаем, что кричат ребята на улице.

Бабка-ёжка, Бабка-ежка,

Костяная ножка, Костяная ножка,

Вышла на улицу. С печки упала,

Раздавила курицу. Ножку сломала,

Курица плачет, А потом и говорит:

Бабка-ежка скачет. — У меня живот болит!

Как дам по столу —

Все тарелки на полу!

Хоть и не водятся теперь бабы-яги, а дразнилка живет еще по задним дворам, даже у нас в Ленинграде. Последние две строчки в каждой дразнилке несомненно новые, добавлены недавно.

Конечно, нехорошо, некрасиво высмеивать какие-то физические недостатки человека, вообще все качества, которые зависят не от него. Были такие дразнилки. В некоторых стишках — их очень удачно назвал один ученый поддевками— поддеваются, поддразниваются ребята по своим именам:

Сергей, воробей, Коля, Коля, Николай,

Не гоняй голубей! Бросил шубу на сарай,

Голуби боятся, Шуба вертится,

На крышу садятся. Коля сердится!

Гоняй галочек Из-под палочек!

Есть поддевки на все русские имена, и мальчишечьи, и девчоночьи. Тут особенной обиды, оскорбления человеку нет. Но когда весь двор изо дня в день кричит, как только ты выйдешь погулять, то это тоже мало радости. Чего тут, кажется, обидного: «Вовка — морковка!» или «Вовка — божья коровка!..»

Но я вспоминаю, что иногда эти испытания нервов и терпения доводили до потасовок.

А выйдет человек в новом костюме, в матросском, например. Если скромно

держит себя, может, и ничего, обойдется без шуток. Ну а если уж хвастает обновкой, то сразу услышит:

Моряк

С печки бряк,

Растянулся как червяк!

А эта годится для всех гордецов:

Воображуля первый сорт,

Куда едешь —

На курорт?

Шапочка с пумпончиком,

Едешь под вагончиком!

Под вагонами, в угольных ящиках в начале 20-х годов ездили беспризорные ребята — много сирот осталось после первой мировой и гражданской войн. Внутренний смысл дразнилки и состоит в том, чтобы показать ложное, фальшивое в человеке: он воображуля, хвастун. Богатеньких, нэпманских детей двор, конечно, недолюбливал. А тут свой да выдает себя за буржуйского сынка («шапочка с пумпончиком», едет на курорт). Это уже выражение классового чувства.

Но в общем-то и прежде, и у нынешних ребят больше было дразнилок безобидных, шутливых, требующих просто внимания.

Показывают на какую-нибудь бумажку на земле и спрашивают:

— Твой талон?

И если товарищ нагнется посмотреть, что это такое, кричат:

— Спасибо за поклон!

Когда самолеты были в диковинку, ребята, как увидят его в небе, так и бегут, смотрят и кричат:

Аэроплан, аэроплан,

Посади меня в карман,

А в кармане пусто,

Выросла капуста!

Самолеты были с двумя парами крыльев (такие называют бипланами), летали они низко и медленно, так что накричаться успевали.

Каждая минута ребячьей жизни чем-то заполнена.

Сидят на траве Петька и Сашка. Все игры уже переиграны — ив ножички, и в фантики, и в попа-загонялу, и в чижика. Тело требует отдыха, а голова — работы.

— Петька, — говорит Сашка, — скажи: «а»!

Петька, заинтересованный, послушно говорит:

— А!

И тогда Сашка в восторге:

Ворона — кума,

Г алка — крестница,

Тебе ровесница,

Тебя крестила-крестила

И в помойную яму опустила!

Петька не остается в долгу.

— Я буду тебе рассказывать, а ты добавляй: «И я». Я пойду в лес.

— И я.

— Я срублю дерево.

— И я.

— Я вырублю колоду.

— И я.

— Я замешу свиньям.

— И я.

— Они будут есть.

— И я.

Потом Сашка просит Петьку:

— Засунь четыре пальца в рот и скажи: «Солдат, дай мне пороху и шинели».

Петька засовывает пальцы в рот, и у него получается что-то вроде:

— Солдат, дай мне по уху, и сильнее!

Тут же для порядка и подзатыльник следует.

И начинается состязание — в памятливости, в ловкости, находчивости. Когда исчерпывается запас известных текстов, каждый придумывает сам.

— Скажи: «Арбуз».

— Арбуз.

— Ты карапуз!

Или что-то подобное. Но ведь это уже настоящее творчество. Надо найти рифму, остроумно задать вопрос. А когда уж совсем выдохнутся поэты, они вымучивают:

— Скажи: шило!

— Ну, шило!

— У тебя на носу мыло!

Значит, игру пора кончать. Отдыхай, голова, работайте, ноги! И пошло — в казаки-разбойники, в штандер, в маялку.

А через пять минут первый конфликт. Когда при игре в пятнашки водящий долго преследует кого-то одного, тот, кто должен убегать, недоволен, особенно если он помладше, послабей. Он говорит:

За одним не гонка —

Поймаешь поросенка!

Или:

За одним не гонка,

Человек не пятитонка!

Новый конфликт: кто раньше застучался? Или: на черте мячом запятнали или за чертой? Все возбуждены. А вековой фольклорный репертуар подсказывает нужные ответы, нужные дразнилки. Если человека дразнят справедливо, он помалкивает: что тут скажешь? Но если он считает себя правым, он постарается отбиться:

Шел-шел крокодил,

Твое слово проглотил,

А мое оставил

И печать поставил!

В разгар перепалки кто-то пришел с конфетой или с другим чем вкусным. Всех угощает, честно делит на равные части. А если не угощает, пожирает один где-нибудь в сторонке, ему проходу не дадут: жадина-говядина!

Это старое, испытанное оружие нашего поколения современное поколение озорников усовершенствовало:

Жадина-говядина,

Пустая шоколадина!

Или еще похлеще:

Жадина-говядина,

Соленый огурец,

Простая шоколадина,

На горшке вареная,

Сосисками побитая,

Чтоб не была сердитая!

Тут уж сразу поймешь, как нехорошо быть жадным.

Детей учат уму-разуму родители, учителя. Но присмотритесь: они все время и сами себя воспитывают, учат товарищей и сами учатся быть честными, справедливыми, добрыми. Упал какой-нибудь мальчишка, рассадил колено. Стерпел он — молодец! Товарищи сочувствуют ему, утешают. А заплачь он по пустяку, когда можно было бы и не заплакать, все хором заявят:

Плакса, плакса,

Три копейки вакса!

Поневоле застыдишься, замолчишь — ведь это общественное мнение тебя осуждает.

Так маленькая дразнилка развивает в будущем взрослом — рабочем, воине, моряке, летчике, космонавте, директоре завода, ученом, спортсмене — необходимое для него и красивое, благородное свойство натуры: мужество.

ПРО ЭНИКИ-БЕНИКИ

Во многих случаях нужно было справедливо разделить играющих на две команды — в лапту, в казаки-разбойники. Тогда два признанных вожака становились матками. Все остальные разбивались на пары (девочка с девочкой, мальчик с мальчиком — примерно одинаковой силы, ловкости). Каждая пара в сторонке сговаривается:

— Я буду дуб, а ты береза.

И идут к маткам.

— Мать, а мать,

Чего вам дать:

Дуб или березу?

Потом вторая пара подходит и предлагает:

— Мать, а мать,

Чего вам дать:

Бочку с салом

Или казака с кинжалом?

И матки по очереди выбирают.

А иногда нужно из ватаги определить одного несчастливого, кто водить будет. Если народу немного, брали палку и в очередь обхватывали ее — конались. Чья рука окажется последней на конце палки, тот водит. И что-то приговаривали при этом. Сколько раз я играл так, сам приговаривал — и вот забыл. Стал в книгах искать — не нашел. Может быть, кто-то из читателей знает эти слова? Напишите мне!

Про кулак есть один известный стишок. Все вытягивали кулаки, и кто-нибудь говорил:

Шла кукушка

Мимо сети,

А за нею

Злые дети

И кричали:

— Ку-ку, мак,

Убирай

Один

Кулак!

Что такое считалка, объяснять не надо. Но вряд ли кто особенно прислушивался к ним. А они бывают очень разные. Существует много видов считалок. Есть такие, которые сразу определяют водящего:

Тара — бара, Вышел месяц из тумана,

Домой пора, Вынул ножик из кармана.

Коров доить — Буду резать, буду бить,

Тебе водить. Все равно тебе водить.

А есть и другие. Станут ребята в кружок. И кто-то начинает:

Стакан,

Лимон,

Выйди вон.

Точно так же и у немецких ребят:

Eine kleine Mikimaus Маленький мышонок Мики (Микки Маус)

Lief urns Rathaus Бегал вокруг ратуши,

Wide — wip, wide — wap, Виде-вип, виде-вап,

Und du bist ab. Ты выходи!

На ком считалка закончилась, тот выходит. И так до конца, пока не останется один, — ему и водить. А бывает, выходят сразу двое — для скорости, наверно.

Аты-баты — шли солдаты,

Аты-баты — на базар.

Аты-баты — что купили?

Аты-баты — самовар.

Аты-баты — сколько стоит?

Аты-баты — три рубля.

Аты-баты — кто выходит?

Аты-баты — ты и я.

Иногда тот, на ком считалка заканчивалась, выбирал второго по своему желанию.

У ребят 60-х и 70-х годов нашего века очень популярна эта считалка:

Ехала машина

Темным лесом

За каким-то

Интересом —

Инте, инте,

Интерес,

Выходи на букву С.

А вот от ребят Спировской школы я услышал ее с Дополнениями. С помощью такой развернутой считалки сразу выходят четыре человека:

…Выходи на букву С.

А за буквой С

Вышла буква А,

А за буквой А

Вышла баба-яга,

А за бабой-ягой

Вышел парень молодой.

Ребята любят веселье, смех, соревнование. Из всего они устраивают игру. Считалка является как бы подготовкой к большой коллективной игре. Но и сама она становится игрой, соревнованием.

На золотом крыльце сидели

Царь, царевич,

Король, королевич,

Сапожник, портной,

Скажите, пожалуйста:

Кто вы такой?

Г овори Поскорей,

Не задерживай

Добрых и честных Людей

Последний, на кого пришелся счет, должен ответить, например: «портной!» или «царь!» — и считалка снова произносится, но не до конца, а только до этого слова. Ответить нужно сразу («Говори поскорей!»). Каждый, конечно, старается сообразить, сосчитать, какое слово надо сказать, чтобы самому выйти.

Считалка «Шла торговка мимо рынка» тоже хорошо известна.

Шла торговка мимо рынка,

Спотыкнулась о корзинку.

В этой маленькой корзинке Есть помада и духи,

Ленты, кружева, ботинки —

Что угодно для души?

Обычно на этом она и кончается, и играющему остается только угадать, какое выбрать слово — «помада» или «ботинки» — для повторного счета. Есть еще ее усложненный вариант. Тут уж считалка действительно превращается в самостоятельную игру. Тот, кто считает, ставит дополнительные условия:

Что хотите, то берите,

Губки бантиком держите

(то есть нельзя смеяться)

«Да» и «нет» не говорите,

Черно с белым не берите!

И начинается ловля:

— Вы поедете на бал?

Если скажешь «да» или «нет», — сразу проиграешь, будешь водить. Надо сказать:

— Поеду.

— А какое на вас будет платье?

Тут тоже нельзя сплоховать, нельзя назвать белый или черный цвет.

— А когда вы поедете — белым днем или черной ночью?..

— А когда вы поедете, в носу будете ковырять?

Но ведь и улыбнуться нельзя!

Бывали такие сообразительные, что никак их не поймаешь. Сделают каменное лицо — а ты тут хоть в лепешку разбейся.

Бывали и мастера ловить: два-три вопроса, и ты уже попался.

Ребята все время сочиняли и сочиняют новые считалки, иногда даже из книг их берут, из каких-то стихотворений.

Плыл по морю чемодан,

Шел крокодил,

В чемодане был диван,

Трубку курил.

А в диване спрятан слон,

Трубка упала

Кто не верит — выйди вон.

И написала:

Шишел,

Мышел,

Вышел.

Старые это считалки или новые? Конечно, новые. Все старинные фольклорные произведения (а считалки тоже один из жанров фольклора!) отражают жизнь крестьянина, земледельца, мир окружавшей его природы. Здесь слова «чемодан», «диван» — не крестьянские. Слон, крокодил — животные жарких стран, у нас они не водятся, и поэтому они не упоминаются и в традиционном русском, крестьянском фольклоре. Эти образы навеяны книгами, школьным учением. Кругозор-то у нынешних ребят другой!

Но фольклорные произведения очень редко создаются заново целиком. Обычно при этом используются какие-то куски, отрывки, формулы старых произведений этого же вида. Вот и здесь просто взяты готовые старинные счи- талочные концовки типа «выйди вон».

Многие считалки заканчивались так: «Родион (или Родивон), выйди

вон». Однажды, знакомясь с содержанием рукописного сборника пословиц XVII века, я с удивлением и радостью прочитал:

Родивон, поди вон,

А Ватута сиди тута.

Конечно, это еще не считалка, это скорее прообраз, первооснова известной считалки. Но возраст у нее почтенный — 300 лет!

Из — под печки

Три дощечки:

Хлоп, хлоп, хлоп —

Вышел поп!

А нельзя ли поновее?

Пожалуйста:

Ниточка,

Иголочка,

Вышла

Комсомолочка!

Та же, можно твердо сказать, древняя формула, а с другой стороны — все новое, слова, образы — мир другой.

«Шишел, мышел, вышел» — тоже очень старая концовка, известная в десятках вариантов.

Катилося яблочко

Вкруг огорода.

Кто его поднял,

Тот воевода.

Шишел, вышел,

Вон пошел,

Под карету

Спать пошел.

Но в наши дни живут и многие старые-престарые считалки. При этом они, как и всякие другие фольклорные произведения, подвергаются изменениям, сокращаются, дополняются, соединяются, сливаются друг с другом (соединение двух произведений фольклора в одно называется контаминацией).

Вот мы вспомнили уже считалку «Шла торговка мимо рынка, спотыкнулась о корзинку…». А есть и такая:

Дора, дора, помидора,

Мы вчера (или: в саду) поймали вора.

Стали думать и гадать,

Как бы вора наказать.

Мы связали руки, ноги

И пустили по дороге.

Вор шел, шел, шел И корзиночку нашел.

В этой маленькой корзинке…

Дальше уже известно.

Далеко не всегда можем мы определить, какой текст в контаминации является первичным, основным. Но на этот раз можно утверждать точно: «Дора, дора…» присоединилось позднее, так как сама считалка «В этой маленькой корзинке…» — отрывок из русской комической оперы XVIII века, и, следовательно, исходный текст мы знаем.

Неизвестно, когда, хотя бы приблизительно, возникли считалки. Во всяком случае многие из них одинаково хорошо служили играм бабушек и прабабушек, родителей и детей, внуков и правнуков.

— Заяц, белый,

Куда бегал?

— В лес дубовый.

— Что там делал?

— Лыко драл.

— Куда клал?

— Под колоду убирал.

— Вынь — по ложь!

Кого берешь?

Этого?

Вот этого?

Которого берешь?

Очень старая и очень известная это считалка.

Много ли сейчас дубовых лесов осталось? Кто сейчас лыко дерет? (Из лыка лапти плели, кошели, корзины разные.)

Она имеет и другую концовку:

— Кто украл?

— Родион!

— Выйди вон!

Бесчисленные поколения ребят пронесли эти образы в своих песенках. А воевода из считалки «Катилося яблочко…»? Кто из малышей и 30, и 50, и даже 100 лет назад мог толком объяснить, что это означает? Ведь воеводы на Руси были несколько веков назад.

Но это еще не такое диво.

Я намеренно не говорил пока о большой группе считалок, которые на первый взгляд совсем лишены смысла. Их так и называют иногда — заумными:

Пача,

Хоп, хоп,

Лача,

Цайду, брайду, риту,

Дерень,

Малайду, брайду, риту,

Бук,

Малай,

Шабук.

Да.

Что это такое? Ни одного слова не понять?

Эники, беники,

Си, колеса,

Эники, беники,

Са (или: ба).

Иногда среди этих бессмысленных слов попадаются и обыкновенные слова:

Эники, беники,

Ели вареники,

Эники, беники,

Ба.

Или:

Эни, бени,

Ел пельмени…

Но считалка от этого не становится более понятной, и видно, что понятные слова тут совсем не обязательны, они не главные, их можно заменить любым другим, лишь бы складно было и ритм не нарушился.

Выпишу три считалки. Все три записаны в Ленинградской области:

Чикилики, микилики,

Летели голубилики

По кусту, по мосту, По белому лукосту.

Птичка,

Клетка,

Соколик,

Вон.

Чикнрнки, микирики,

По кусту, по насту,

По лебеди баласту,

Чаво, пиво,

Два алтына,

Солнце,

Бронце,

Луковка.

Сикеликн, микелики,

По кусту, по насту,

По дереву баласту,

Стульчик, яльчик,

Поляна, сокол,

Шишел, вышел,

Вон пошел,

Под карету

Спать

Ушел.

Замечаем, что самой устойчивой, повторяющейся во всех трех считалках является начальная часть: «Чикилики (или чикирики, или сикелики), мики- лики (или микирики, или микелики)». В общем-то похожи и следующие две строки:

По кусту,

по мосту,

По кусту,

по насту,

По кусту,

по насту,

По белому лукосту…

По лебеди баласту…

По дереву баласту…

Две концовки из трех близки к уже знакомым нам считалочным формулам.

Итак, отметим: смысла считалок мы не понимаем. Но вместе с тем мы не можем сказать, что это случайный набор слов. Хотя они записаны в разные годы, в разных деревнях, они, несомненно, являются вариантами одной и той же считалки. Значит, в кажущейся бессмыслице скрыто какое-то содержание, смысл.

Считалки, как говорит само название, предназначены для счета. Во многих из них действительно упоминаются цифры:

Раз, два —

Г олова,

Трн, четыре —

Прицепили,

Пять, шесть —

Сено везть,

Семь, восемь —

Сено косим,

Девять, десять —

Деньги весить,

Одиннадцать, двенадцать —

На улице бранятся,

В избе ссорятся.

Такие же считалки есть и у других народов. Вот, например, английская:

One, two — bucle my shoes. Раз» два — застегни мои башмаки,

Thre , four — open the door . Три, четыре — открой дверь,

Five , six — pick up sticks . Пять, шесть — подними палку,

Seven, eight — lay the straight. Семь , восемь — ложись прямо ,

Nine, ten — a good fat hen. Девять , десять — хорошая жирная курица ,

Eleven, twelfe — I hope you’re well. Одиннадцать, двенадцать — будь здоров.

Во многих считалках названия чисел искажены, но довольно легко угадываются: «Первинчики, другинчики» или «Перводан, другодан», «Первошка, другошка», «Одиян, другиян».

Да я и сам с детства помню такую считалку:

Ази, двази,

Тризи, ризи,

Пята, лята,

Шуби, руби,

Дуби, крест.

В те же примерно годы Г С. Виноградов, замечательный собиратель и исследователь детского фольклора, записал похожую считалку в Сибири:

Ази, двази,

Тризи, изи,

Пятам, латам,

Шума, рума,

Дуба, крест.

Когда эти страницы о считалках были уже написаны, мне позвонил знакомый писатель и сказал:

— Я знаю, вы считалками интересуетесь. Нужна вам такая?

Одинцы, дванцы,

Тринцы, волонцы,

Пятам', лядам,

Шохом, похом,

Дрикен, выкинь!

Тут мы тоже сразу определяем: одинцы — один, дванцы — два, тринцы — три, пятам — пять.

Ученые утверждают: слово «крест», которое стоит в конце некоторых считалок, не случайно. В давние времена при счете после каждой десятки на бирках (особых дощечках) делалась для памяти зарубка, крест. И теперь еще говорят: «Заруби себе на носу», то есть запомни.

Итак, можно предположить, что в современных детских считалках отразился древний способ счета. Значит, не случайно и в считалке знакомого писателя, и в моей, и в виноградовской именно десять слов, счет идет от единицы до десяти.

Вероятно, и в считалках, которые начинаются с «ази», тоже идет счет (или сохранились остатки счета) до десяти, до первой зарубки, до креста.

Ани, бани,

Что под нами,

Под железными коврами?

ЭНА, ДУНА, РЕС.

Квинта, кванта,

Жаба, пест.

Наверняка «пест» здесь появился позднее, попал по созвучию, надо бы (или было прежде) на этом месте другое слово: «крест».

Ну а теперь пофантазируем.

Ази… Ясно, что это «один», «раз». В некоторых считалках так и есть: «Рази». Но мне хочется думать, что это просто совпадение. «Ази» — от старого названия первой буквы русского алфавита «Аз». В церковно-славянской письменности не было цифр, цифры обозначались буквами, только с определенным знаком. Единица писалась так: «гГ». Значит, «аз», «ази» — это от названия буквы-цифры. Любители домино и теперь еще про единицы говорят «азик» (и никогда не говорят «разик»!).

Слово «ани» встречается в очень многих считалках и несомненно имеет отношение к «ази», «один»: в считалке оно всегда стоит первым и, значит, соответствует единице. Вот еще примеры:

Ана, дуна, шесь, Анка, дранка, Ан, дран,

Кинда, ринда, РЕЗЬ, Дри, бедру, Либестран,

АНА, ДУНА, раба, Фибер, фабер, Эта, фита,

Кинда, ринда, жаба. Фибер, фу. Канифан.

«Ани», «ана», «анка»— варианты одного и того же слова и близки к словам «эна», «эники».

Конечно, все это только предположения. Но когда просматриваешь десятки и сотни считалок, хорошо видно, как много в них одинаковых слов, строк — самых, казалось бы, бессмысленных, непонятных. Но почему же они — именно они! — так настойчиво повторяются? Эта повторяемость как раз и указывает на неслучайность таких созвучий. Потом происходит естественный процесс — одни слова утрачиваются, заменяются другими, похожими по звучанию (как вот «пест» и «крест»). И нужно затратить много усилий, чтобы докопаться до первоначальных, что-то означавших слов. Ребята ведь тоже все время сочиняют, делают какие-то добавления от себя. То им хочется непонятное сделать понятным, и тогда вместо «эники, беники, си, колеса» появляется: «Эники, беники, сыр, колбаса». А то им нравится щеголять красивыми, звучными непонятными словами, и они или придумывают их сами, или берут, откуда могут, — и прежде всего из языков тех народов, с которыми они общаются, живут рядом. Ученые давно заметили эти нерусские слова.

Но откуда эта странная, искаженная система: «ази», «двази», «тризи», «пята», «эни», «бени»?

Перед лицом невидимых божеств первобытные люди боялись обнаружить себя, свои намерения. Часто скрывались самые имена людей, каждый получал еще и какое-то другое, как бы запасное имя. Даже в наши дни иногда происходит нечто подобное. В майском номере журнала «Наука и религия» за 1976 год рассказывается:

«Индейцы, проживающие в Аргентине, часто меняют свои имена. Они делают это для того, чтобы избежать смерти, которая, как они считают, ведет списки всех семейств. Когда в индейской семье кто-нибудь умирает, все сразу же меняют свои имена, чтобы ввести в заблуждение смерть. Эти простодушные люди убеждены, что когда в следующий раз смерть посетит их семью, то ей трудно будет найти свою жертву».

Точно так же, чтобы духи, хозяева леса, воды, все эти лешие, водяные не узнали о приготовлениях к промыслу зверя и рыбы, орудие охоты, место охоты, звери тоже назывались иначе, условными словами.

Когда школьник идет на экзамен, ему бабушка, или сестра, или товарищ говорит:

— Ни пуха, ни пера!

Но это ведь стариннейшее напутствие охотникам! И оно тоже как бы стремится обмануть подслушивающих хозяев леса, реки: ни пуха тебе, ни пера — не поймать, не убить птицу! Не сердитесь, духи, не следите за охотником, не мешайте ему!

У современных школьников в ходу такой стишок:

Ни пуха, ни пера,

Ни двойки, ни кола,

Ни тройки, ни четверки,

А круглые пятерки!

Тут все говорится впрямую: получить тебе пятерку. В древнем же пожелании истинный смысл скрыт, переиначен, высказан наоборот.

С такой же опаской относились первобытные охотники и к счету: вдруг духам покажется, что люди слишком много добыли зверя. Поэтому у них существовал прямой запрет на счет. Считать убитую дичь не разрешалось.

Недавно в дальней деревеньке угощала меня одна старушка блинами. Я ем и ем, а она все подкладывает и подкладывает.

— Спасибо, — кричу ей в ухо, — больше не могу, я уж, наверно, десять блинов съел.

А она серьезно отвечает:

— Нельзя считать, сколько съел! Плохо будет.

Если в городе маленький ребенок за столом начнет подсчитывать: бабуш- ка съела три блина, а тетя Катя — шесть, родители тоже обязательно скажут ему: нехорошо считать, кто сколько съел, — это невежливо…

А один мой знакомый фольклорист рассказал, что в Воронежской области и теперь еще не принято считать гостей: кладут посуду, вилки, ложки на глазок, пересчитывать нельзя.

Да, это невежливо, нехорошо — считать кто сколько съел блинов или конфет. Но и в примете древней деревенской старушки, и в правилах вежливости современного образованного горожанина глубоко-глубоко упрятан тот самый запрет, который казался жизненно важным для первобытных людей.

Древние охотники, рыболовы, воины опасались выявлять себя, свою добычу, оружие в точном счете. Но так как, очевидно, без счета было не обойтись, появились тайные, условные, понятные только своим системы счета, основанные, конечно, на обыкновенных наименованиях чисел.

Детские игры часто воссоздают в измененном, искаженном виде многое из того, что было когда-то серьезным делом, обычаем взрослых. Разумеется, считалки ребят нынешнего и прошедшего веков не повторяют в точности те пересчеты, к которым прибегали наши предки, но что-то в типе некоторых считалок, в облике их, может быть, даже в отдельных словах есть и от дале- кой-далекой поры.

Детской игрой, полезной забавой является в наши дни и загадывание загадок. А прежде это тоже было занятием взрослых, и они относились к нему с большой серьезностью. Жизнь человека могла зависеть от одного удачного отгадывания!

Известна древнегреческая легенда о Сфинксе — чудовище с телом льва и головой женщины, которое обитало на скале около города Фивы. У всех путников Сфинкс спрашивал одно и то же: «Что ходит утром на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех?» Люди не могли ответить чудовищу, и оно пожирало их. Только герой Эней сумел догадаться, что речь идет тут о человеке: в детстве ребенок ползает, в зрелом возрасте человек свободно ходит, а в старости опирается на палку.

В главе о сказках уже шла речь об обряде инициации, посвящения юношей в полноправные члены рода. Обряд этот состоял в том, что молодой человек должен был выдержать тяжелые испытания, доказать свою физическую силу, мужество. А вот мудрость, ум, знания часто проверялись загадками. Загадки входили в обряд инициации.

И в сказках герой не только выполняет трудные задания — достает жар- птицу или коня золотогривого, — но и подчас, тоже рискуя головой, отгадывает загадки: сколько на небе звезд, кто сильнее всего, как глубока земля? Иногда женихи должны угадать замысловатые загадки невесты — царской дочери.

Загадки имели какое-то значение в языческой обрядности. В одном документе 1649 года говорится, что в воскресенье и в праздники люди должны ходить в церковь, а не заниматься непристойными игрищами. А то, мол, «многие человецы неразуменьем веруют в сон… и в птичий грай, и загадки загадывают…

Ученые обнаружили удивительное совпадение: и старые народные загадки, и запретные слова древних охотников, воинов, первых землепашцев относятся к одним и тем же предметам, животным, явлениям природы.

Например, нельзя было прямо называть птиц, на которых охотились (утка, глухарь), птиц, которые наносили ущерб хозяйству (коршун, ястреб, воробей). Все они есть и в загадках. А названия безобидных птах вроде малиновки, чечетки, щегла, стрижа не были под запретом — птицы эти не были связаны с заботами людей о своем благополучии. И что же: они отсутствуют и в загадках!

Итак, можно сделать вывод: загадки имеют какое-то отношение к иносказательной речи.

В давние времена, пишет один ученый, у удмуртов устраивались специаль¬

ные вечера загадок. Старшие загадывали младшим загадки — и не вразброс, как придется, а в определенном порядке. Сначала шли загадки о человеке, потом о доме и вещах, которые в нем находятся, потом о дворе, огороде, саде, пасеке, о полях, лесах и в самом конце — о явлениях природы.

Значит, загадывая загадки, старики не стремились запутать молодых отгадчиков, а, наоборот, строгим порядком вопросов как бы помогали им. Это уж больше похоже не на игру, а на урок.

По-видимому, в древности именно таким образом выучивали молодые люди иносказательную, условную речь, и что-то подобное удмуртским вечерам загадок было в обычае и у других народов.

Тайного языка охотников, рыболовов, воинов и первых землепашцев мы, конечно, не знаем. Но какие-то его остатки, следы его дошли до нас.

Широко использовался он в русской свадьбе. Люди боялись, что злые силы испортят будущий брак. Надо было скрыть свои намерения.

И вот приходили сваты сватать невесту и начинали вести окольную, непрямую речь:

— У вас товар, у нас купец…

Или:

— Вот мы — охотники, охотились на куницу, да потеряли ее. Не забежала ли она к вам?..

Простейший способ создания нового слова вместо запретного — найти его близкое созвучие. И не важно, что оно не имеет никакого смысла, — это даже лучше.

В считалках мы отмечали такие замены: не «два», «три», а «двази», «тризи». Точно так же и в загадках.

«Два Петра в избе». Отгадка: «Два ведра в избе».

Самовар — сихохор, тон да тотонок — пол да потолок.

В сборнике загадок читаем:

«Что такое самсоница в избе?» Ответ: «Солоница» (солонка).

Но что это — загадка или вопрос на знание слов тайного языка, похожий на те, что задавали удмуртские старики? Скорее всего и то, и другое. Вот, по-видимому, таким путем — рядом с условной речью, как считает советский исследователь В. П. Аникин, и рождалась, развивалась загадка.

Известный русский ученый и путешественник XVIII века Степан Крашенинников, говоря об охотничьих артелях в Сибири, рассказал о наставлениях, которые давал своим помощникам глава артели: чтобы охотники «по обычаю предков своих ворона, змею и кошку прямыми именами не называли, а называли бы верховым, худою и запеченкой». И еще Крашенинников добавил: «Промышленные сказывают, что в прежние годы гораздо больше вещей странными именами называли».

Вот перед нами настоящие, «живые» слова тайного языка. Как они созданы? Вместо животного названы его признаки, свойства: ворон — верховой, потому что летает; змея — худая, это тоже понятно; а кошка любит побыть в тепле, за печкой и потому названа запеченкой. Это уже меткий художественный образ.

Точно так же построены и многие загадки:

Пополэушки ползут,

Побегушки бегут.

Пополэушки — сани, побегушки — лошадь.

Вот загадка про корову:

Четыре ходастых,

Два бодастых.

Один хлебестун.

Взяты три признака коровы: ноги, рога, хвост, но они названы не прямо, а иносказательно, с намеком на слова «ходить», «бодать» и «хлестать».

Загадки просто клад для языковеда, для писателя, для всякого, кто любит родную речь. Нигде больше не встретить таких удивительных слов!

Тот, кто хочет больше узнать о загадке и самих загадок, обязательно должен прочитать сборник «Загадки русского народа».

Создатель этого сборника Дмитрий Николаевич Садовников прожил недолгую жизнь (он скончался в 1883 году 36-ти лет). Зато долгая жизнь уготована его книге. Вышла она больше ста лет назад, в 1876 году, и до сих пор остается одним из лучших и полных изданий загадок, ее снова и снова переиздают. Почти невозможно найти загадку, которой бы не было здесь.

Д. Н. Садовников родился и вырос на Волге. Он интересовался историей, записывал легенды и предания о Степане Разине. Разину посвящено и его стихотворение, ставшее народной песней: «Из-за острова на стрежень…

В предисловии к своему сборнику Д. Н. Садовников пишет:

«При поверхностном взгляде на народные загадки можно различить их главнейшие наслоения, самый порядок отложения последних. Древнейшие, каковы загадки о небесных светилах и явлениях природы, носят на себе ясные следы охотничьего и пастушеского быта, когда дикарь-человек почти не знал вещей и обстановки, весь зависел от природы той местности, на которой ловил зверей и пас стада. Следующее наслоение представляют загадки быта оседлого, земледельческого. Теплое жилье, хозяйство и орудия земледелия, большее общение с подобными себе вызвали новый ряд иносказательных представлений, определений одного предмета другим по какому-нибудь сходному признаку. Христианство и грамота отложили одно из последних наслоений; творчество детей внесло также свою дань».

И в самом деле, в загадках, как и в сказках, былинах, песнях, мы можем найти отголоски самых разных эпох.

Тур ходит по горам,

Турица — по долам;

Тур свистнет,

Турица-то мигнет.

(Гром и молния)

Это очень старые образы. Туры, вымершие животные, редко упоминаются в фольклоре.

Серое сукно

Тянется в окно —

загадка про дым. Но почему он выходит в окно? А потому, что здесь имеется в виду курная изба, которую для тепла топили по-черному: печь не имела трубы, и дым выходил через маленькие оконца.

А вот воспоминание о том, что раньше писали гусиными перьями:

Носила меня мать,

Уронила меня мать,

Подняли меня люди,

Понесли в торг торговать,

Отрезали мне голову,

Стал я пить И ясно говорить.

Многие загадки очень поэтичны, радуют необыкновенно удачными сравнениями: из-под кустика хватыш — это волк; выну изо рта ягодку, оближу и опять положу — это расписная деревянная ложка; а вот топор: кланяется, кланяется, придет домой — растянется.

Некоторые загадки действительно трудно отгадать:

Кину не палку, Дом шумит, хозяева молчат.

Убью не галку, Пришли гости, хозяев забрали,

Ощиплю не перья, А дом в окошки ушел.

Съем не мясо. (Вода, рыба, рыбаки с сетью)

(Удочка и рыба)

Немало в загадках, особенно в более новых, насмешки над барином, религией и даже над царем. Что царь видит редко, бог никогда, а мы завсегда? Ровню. Пастух стадо пасет, а редко видит, — это тоже царь.

Встречаются и просто шутки, игра слов, забавные задачи.

Чего не лень делать? Чесаться.

Какой в реке камень? Мокрый.

Почему солдат ходит в русских сапогах, а матрос в штиблетах? 1 (Подразумевается: «По чему…» — тогда и ответ неожиданный: по земле.)

А кто такой сын отца моего, а мне не брат? Я сам.

У кого есть ответ на все случаи жизни — и когда у тебя горе, и когда радость? Молод ты, стар, болен, здоров, двойку в школе получил, о делах своих задумался — на всякое твое переживание, на любую новость сразу отзовется, даст разумный совет, наставление, утешит, развеселит.

ПОСЛОВИЦА

Есть пословица и про Ивана Петровича! Пословица знает все про всех. Зато и мы хорошо знаем ее.

Пословицей (добавим сюда еще ее родственницу — поговорку) называют краткие изречения; люди употребляют их почти так же легко и непринужденно, как слова собственной речи. Но все-таки пословицы и поговорки не просто слова, не просто разумные фразы или верные жизненные наблюдения.

Я могу сказать: «Чем раньше ты будешь вставать, тем больше дел ты успеешь сделать». Думаю, никто не отважится назвать это неуклюжее словесное сооружение пословицей, хотя по мысли оно правильно. А вот выражение «На печи лежа генералом не будешь», несомненно, пословица.

Какой бы короткой ни была пословица, это все-таки законченное художественное произведение. Оно радует нас не только метким наблюдением, но и тем, как ловко, красиво оно выражено. Его и запомнить гораздо легче.

Ты меня, работушка, не бойся, я тебя, работушка, не трону!

Но самое главное: мысль по большей части высказывается здесь не прямо, а как бы иносказательно, обиняком, образно, то есть с помощью каких-то образов, примеров. И каждый этот образ, пример годится не только для данного случая, а имеет еще и более широкое значение, годится и для многих других случаев.

Будешь лежать на печи — не станешь генералом. Но ясно, конечно, что тут не только генерал или, скажем, полковник имеется в виду, — вообще не станешь заметным, уважаемым человеком. «На печи лежа» — а можно и на кровати лежать. А можно и не на кровати валяться, а на диване. А можно и не валяться, а все равно быть бездельником. Значит, самый общий смысл этой поговорки: будешь лениться — ничего из тебя не выйдет.

В старину говорили: «Чему Ваня не научился, того Иван не выучит». Понятно, что относится это и к Пете, и к Коле, и к Мане, и к Тане — к любой девочке и мальчику: упустишь золотое время — потом, когда станешь взрослым, не наверстаешь!

Корова черна, да молоко у ней бело.

Остер топор, да и пень зубаст.

И эти пословицы можно употреблять в самых разных случаях. Так, например, могли говорить крестьяне, угнетаемые господами. Поговорка о черной корове может прозвучать в любых обстоятельствах, при которых внешность не соответствует внутреннему содержанию явления. А пословица о топоре и крепком пне будет к месту, когда происходит любое единоборство, любая борьба, любой спор.

Пословицы отличаются устойчивой художественной формой. Нередко они имеют рифму, иногда очень затейливую, многократно повторяющуюся:

Кот скребет на свой хребет.

Пословицы отличаются от повседневной разговорной речи особым складом, ритмом. Ухо сразу улавливает этот ритм:

Кого впряг — и ехать так.

Нежданный гость — немытые ложки.

И, как в стихах, слова подбираются здесь не только по смыслу, но и по звучанию — гласные и согласные звуки повторяются, как бы перекликаются:

Рыба в реке — не в руке.

Вон как звук «р» укрепляет, связывает и украшает фразу. Она стала звонкой, выделяется. Да еще и рифма есть!

Пословица часто имеет двучленное построение:

Тише едешь — дальше будешь.

Много знать — мало спать.

Если кратко говорить, в чем разница между пословицей и поговоркой, то, пожалуй, эта двучленность, завершенность и есть свойство пословицы. Пословица — законченное суждение. А поговорка, приговорка, присловье употребляется в любой фразе, они менее самостоятельны:

Почем фунт лиха.

Сулить золотые горы.

Одного поля ягода.

Делить шкуру неубитого медведя.

Пыль в глаза пускать.

Искать вчерашний день.

Белены объелся.

Поговорка имеет более узкий, конкретный смысл, пословица — шире. Но в общем-то они очень близки друг к другу, их всегда печатают и изучают вместе.

Родились пословицы и поговорки в глубокой древности, наверное, вскоре после того, как люди овладели речью, развили речь. И некоторые напоминают об очень давних временах и представлениях. «В тихом омуте черти водятся» — сколько веков назад могло возникнуть это!

Много пословиц и поговорок сохранили наши летописи, а также произведения древнерусской литературы.

В летописи рассказывается о том, как обры (авары), покорив славянское племя дулебов, жестоко притесняли их. А затем, — видимо, эпидемия была или какое-то стихийное бедствие произошло, но только все обры погибли, умерли. Летописец, живший 800 лет назад, завершает эту историю, которая произошла задолго до него, такими словами: «Есть притча в Руси и до сего дня: погибоша, аки обре» (то есть погибли, как обры). Это самая настоящая поговорка. Ее и сейчас можно услышать.

И сейчас говорим мы: «Свинью подложить». Но, наверное, не все знают, что поговорка эта возникла в период борьбы Северной Руси с ливонским орденом. У немецких рыцарей было особое боевое построение клином, оно называлось свиньей… Отсюда и пошла поговорка.

Много пословиц и поговорок осталось от времен татаро-монгольского ига.

Выражение «Между двух огней» связано с тем, что все, кто приходил в орду, к хану, должны были пройти между двумя рядами костров (огонь, по представлениям татар, очищал от злых демонов).

Незваный гость — хуже татарина.

Пусто, словно Мамай прошел.

Старших и в Орде почитают.

Никакого пояснения, думаю, тут не нужно.

Погиб, как швед под Полтавой.

Голодный француз и вороне рад.

Это память о полтавской победе и об Отечественной войне 1812 года.

А не забыты, живут эти поговорки, связанные с вполне определенными событиями, только потому, что могут быть использованы и сегодня, в совсем других исторических обстоятельствах, по другому поводу. Например: «Пропал, как швед под Полтавой» — при всякой неудаче, а «Вот тебе, бабушка, и юрьев день» — при любом неожиданном известии (хотя возникла поговорка в связи с отменой права крепостных крестьян переходить раз в году, в юрьев день, к другому помещику).

А недавно я услышал выражение, родившееся, видимо, в годы гражданской войны:

Все в порядке — Буденный на лошадке.

Но когда заходит речь о новых, современных пословицах и поговорках, нужно проявлять большую осторожность, научную добросовестность. Мы уже говорили об этом применительно к частушкам.

Во-первых, настоящие пословицы и поговорки имеют широкое распространение, они должны быть приняты народом, и, во-вторых, это хоть и краткие, но все-таки, как мы уже говорили, художественные произведения.

В одном сборнике я прочитал такие изречения:

Где наука служит для мира, там цветет и пустыня.

Кто открывает тайну, тот нарушает верность.

Правильные мысли. Но разве это художественные произведения? Ни складу в них, ни ладу, ни рифмы; и синтаксис у них сложный, письменный, а не разговорный. Имеют они расширительный смысл? Можно ли предположить, что они переходят из уст в уста, что они живут в народе, употребляются к слову, к случаю?

Конечно нет. Это скорее всего сочинения каких-нибудь начинающих авторов, такие помещают в стенных газетах. Ничего плохого тут, разумеется, нет. Просто надо уметь отличать литературное творчество от устного народного творчества, от фольклора.

Прочитает неискушенный человек в красиво оформленной книге такое, например, неуклюжее выражение: «Без спорта нет силы, а без овощей

здоровья» — и скажет: «Ну уж и пословица! Ну уж и фольклор! Жвачка это, а не мудрость!»

А вместе с тем, конечно, мы живем не только старыми запасами. Фонд пословиц и поговорок все время обновляется. И в прошлом, и в наши дни постоянно рождаются новые меткие и художественно отточенные изречения.

Какую-то небольшую часть их давала литература.

Из басен И. А. Крылова в устный обиход вошли, стали пословицами и поговорками такие, например, стихи:

У сильного всегда бессильный виноват.

Услужливый дурак опаснее врага.

Ай Моська! Знать, она сильна, что лает на слона.

А ларчик просто открывался.

Множество пословичных выражений подарил нам А. С. Грибоедов:

И дым отечества нам сладок и приятен.

Служить бы рад — прислуживаться тошно.

Ну как не порадеть родному человечку.

Подписано — не плеч долой.

Карету мне, карету!

Ах! боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!

Смесь французского с нижегородским.

Вошли в устный обиход и некоторые пушкинские стихи:

Мечты, мечты! где ваша сладость?

А счастье было так возможно…

Из советских поэтов здесь в первую очередь следует назвать Михаила Исаковского. Строки из его стихов, ставших популярными песнями, обрели самостоятельную жизнь.

И кто его знает, чего он моргает.

Каким ты был, таким остался.

Поколение сменяет поколение. Постепенно и песня забудется, а удачное выражение живет в языке как безымянное.

Некоторые пословицы и поговорки иногда приходят в нашу речь из песен, из частушек, из сказок:

Стань передо мной, как лист перед травой!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается —

сказочные формулы, они употребляются в разных сказках. А например, известная всем поговорка «Битый небитого везет» взята из определенной сказки — о волке и лисе, как бы подводит итог сказочной истории. Поговорки «Куда Макар телят не гонял», «На бедного Макара все шишки валятся» тоже, видимо, из какой-то сказки или притчи о Макаре. Но мы этой сказки не знаем. Может быть, она ушла из живого бытования или просто еще не записана.

Но основная масса, основной фонд пословиц и поговорок (а он насчитывает несколько десятков, если не сотен тысяч текстов) — это все-таки коренное народное творчество, тесно связанное со всем укладом жизни народа. А так как на протяжении многих веков русские люди занимались земледелием, то и пословицы и поговорки русские теснее всего связаны с бытом, заботами и представлениями крестьянина, человека, близкого к земле и природе.

Мышку стогом не задавишь.

Лисице и во сне куры снятся.

Что потрудимся, то и поедим.

Люди пахать, а мы руками махать.

В пословицах выражен народный опыт, наблюдения над жизнью, над человеком, мудрость народа.

«Наши пряли, а ваши спали» — можно целый рассказ написать! Или: «Недруг поддерживает, а друг спорит». Или: «Немудрено голову срубить — мудрено приставить»…

Народ осуждает человеческие недостатки и пороки: «Соврешь — не помрешь, да вперед не поверят» — о врунах; «Не покупай лишнего — продашь нужное» — о транжирах; «У него среди зимы снега не выпросишь», «У него всякая копейка — алтынным гвоздем прибита» — о скупых.

В русских пословицах и поговорках ощущаешь удаль, душевный размах:

Грудь в крестах — или голова в кустах!

Пан так пан, пал так пал.

А о традиционном русском гостеприимстве лучше всего говорят такие изречения:

Что в печи, — все на стол мечи!

Пушкин писал в свое время об особом ироническом складе русского ума.

Действительно, склонность к шутке, к дружеской, а иногда и едкой насмешке присутствует в большинстве наших пословиц и поговорок:

Я же виноват — меня же и бранят!

Думал — Дуня, а вышла Авдотья.

Лучше нет, так и Степка кум.

Седлан порты, надевай коня!

Бородавочка — телу прнбавочка.

Отчаянный народ пошел! На полу спит — и то не боится!

Где щи — тут и нас ищи.

Поговорка может сказать очень зло и смело о ненавистных богатеях:

Были, были — н бояре волком выли.

а в какую-то минуту горько пошутить и над собственной нищетой:

Г де наго — там и босо.

Нищему собраться — только подпоясаться.

— Как живешь? — Лучше тех, кто хуже нас!

А сколько было и существует в наши дни разных шуточных присловий, приговорок, баек:

Давай говорить,

Чего будем варить?

Один положить — маловато,

Два — жалковато.

Друг на дружку поглядим —

Не харчисто ли едим?

Когда же речь заходит о родной земле, о родине, поговорка, даже не теряя порой шутливой интонации, говорит очень серьезно, с глубокой любовью и лаской:

На чужой сторонушке рад своей воронушке.

Родная земля и в горсти мила.

Подобно всем произведениям фольклора, пословицы и поговорки тоже не остаются неизменными. Переходя из уст в уста, они переосмысляются, появляются в ином виде. Один человек может знать и употреблять поговорку:

Любит, как собака палку.

А другой с детства знает другую:

Любит, как собака редьку.

Какая верная и какая неверная? Обе верные; это не искажение, не забвение — собака действительно не любит ни палку, ни редьку… Это равноправные варианты.

Когда-то говорили: «На' тебе, убоже, что нам негоже» («На тебе, убогий (нищий), что нам не нужно»). А потом, когда стали люди меньше в бога верить, потеряли к нему уважение, появилась переделка:

На тебе, боже, что нам негоже.

Всего одна буква, один звук убран, а как сразу изменился смысл!

Хорошо всем известные пословицы не договаривали, не произносили полностью, а как бы только напоминали о них, намекали.

«Чудеса в решете» — кто не знает этой поговорки! Смысл ее всем понятен: мол, удивительные дела происходят. Но объяснить ее сумеет не всякий. А секрет в том, что лет сто и больше назад эта поговорка, оказывается, имела другой, более полный вид:

Чудеса в решете: дырок много, а вылезти некуда.

Вот теперь все понятно, верно? Понятно, почему именно в решете происходят чудеса: дырок много, а вылезти некуда.

Спросят:

— Как поживаешь?

И человек отвечает:

— Часом с квасом.

Раньше я думал, что «часом с квасом» — это значит: «Я плохо живу». Что такое квас, какая в нем особенная ценность? А потом узнал, что в старину поговорка звучала так:

Часом с квасом, а порой и с водой.

Следовательно, если с квасом, то хорошо. Хлеб есть, сухари есть, можно и квас приготовить. А вот уж когда одна вода — это плохо.

Произносилась в разговоре только первая часть, а вторая — подразумевалась, она ведь всем была известна. Но прошли годы, забылась вторая часть, совсем отпала. А поговорка живет. Даже в искаженном виде иногда живет.

«Попался, как кур во щи» — и сегодня можно услышать это очень старое выражение. «Кур» по-древнерусски — «петух» («курица» — женский род, а «кур» — мужской). Но щи из курятины вроде бы никто не варит и раньше не варили. На самом деле, в первоначальном виде, эта пословица была иной: «Попался, как кур в о щип». («Ощип» — от слова «ощипать».) Тут просто какое- то недоразумение произошло, ослышка.

А бывает и так, что для шутки, для освежения смысла древняя поговорка или пословица дополняется. Говорили: «Тех же щей — да пожиже влей» (смысл такой: все равно, одно и то же). А потом стали добавлять: «Тех же щей, да пожиже влей. Да погуще положи!» — тут уж двойная шутка получается. Говорили раньше: «Старый конь борозды не испортит» (мол, опыт помогает, заменяет недостающие силы). А теперь нередко можно и добавку ехидную услышать: «Старый конь борозды не испортит… но и не напашет ничего». Смысл получается прямо противоположный: молодая сила — главное. Тут как бы внутренний спор происходит.

Иногда пословицы и поговорки одного народа входят в устное употребление другого народа. Например, выражение «Ласковый теленок (или: ласковое теля) двух маток сосет» пришло к нам от греков, а «Быть не в своей тарелке» (когда человеку не по себе, чувствует себя не на своем месте) — перевод, да еще искаженный, с французского языка. Такие дословно взятые из других языков выражения называются «кальки».

Пословицы разных народов часто бывают очень похожими. Сравни:

Где огонь — там и дым (турецкая).

Нет дыма без огня (русская).

Или:

Друг — зеркало друга (таджикская).

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты (русская).

Хочешь узнать человека — узнай его друга (японская).

Ничего удивительного в этом сходстве нет: все народы наблюдают, улавливают одни и те же закономерности жизни, природы (если есть огонь, — значит, должен быть и дым).

Во всяком обществе, где есть бедные и богатые, возникают одни и те же обстоятельства: богатые эксплуатируют бедных, бедные сопротивляются этой эксплуатации, борются за свои права.

«Деньги льнут к деньгам», — говорят японцы, а русские еще короче, но то же самое: «Деньги к деньгам».

Все люди, на каком бы языке они ни изъяснялись, любят родину, родную землю, тоскуют о ней в разлуке.

Все народы одинаково уважают, прославляют лучшие человеческие качества: смелость, честность, щедрость, трудолюбие, все одинаково смеются над трусом, лентяем, завистником, глупцом.

А вместе с тем природа, историческое прошлое, бытовой уклад и способы добывания средств к жизни, трудовые навыки, психология у разных народов все-таки имеют свои отличия. Эти отличия и приводят к тому, что одна и та же мысль в поговорках и пословицах выражается неодинаково, через посредство разных образов, бытовых деталей, сравнений.

Русский человек, подвергающийся опасности с разных сторон, обрисует свое положение поговоркой: «Оказался между двух огней» (вспомнилось татаро-монгольское иго!). А грек в таких же обстоятельствах, желая высказать ту же самую мысль, припомнит эпизод из гомеровской «Одиссеи» (корабль Одиссея проходил пролив между Италией и Сицилией и оказался между двумя чудовищами, находившимися на разных берегах) и произнесет: «Оказался между Сциллой и Харибдой».

«В чужой лодке всегда больше рыбки», — скажет о завистнике русский рыбак; японец, для которого рис — главная еда, скажет: «Чужой рис всегда белее», а кореец, каждый день видящий на своем столе бобы, выразит то же самое чуть по-другому: «В чужой каше и бобы крупнее».

В. И. ДАЛЬ

На русском языке изданы десятки и сотни самых различных сборников пословиц и поговорок. Одни подобраны по темам: например, пословицы и поговорки о родине, о родной земле, антирелигиозные пословицы и поговорки.

Есть книги, рассчитанные на широкий круг читателей — любителей русского

языка, есть издания специальные, научные — в них сохраняются все особен¬

ности произношения, даются подробные сведения о их бытовании, применении.

Но все это, по сравнению с книгой Владимира Ивановича Даля «Пословицы

русского народа», как холмы рядом с горою. О «Пословицах русского народа»,

как и о словаре В. И. Даля, должен иметь понятие каждый грамотный (не

говорю — образованный!) русский человек.

Владимир Иванович Даль (1801–1872) родился в местечке Лугани (ныне

город Луганск). Отец его, выходец из Дании, с детства прививал сыну любовь

к новой родине, к русскому народу и русской речи. По преданию, он приехал

в Россию в качестве библиотекаря. Но, увидев, как мало в с; тране врачей и

как они нужны, отправился в Германию, получил диплом врача и вернулся

в Россию. Врачом стал и В. И. Даль.

В 30-е годы Даль близко сошелся с Пушкиным, Крыловым, Гоголем, Жу¬

ковским. Именно в это время в русской литературе зарождается реализм.

Стремясь правдиво изобразить действительность, лучшие писатели обратились

к народной жизни и устному народному творчеству. Не случайно в 30-е годы

были созданы сказки Пушкина и Жуковского, повести Гоголя, построенные

на фольклорных мотивах («Вий» и другие). В 1832 году издает свои сказки

и Даль. Сказки эти, имевшие отчасти антирелигиозную направленность, были

запрещены цензурой, изъяты из продажи, а автор их арестован. И хотя по

ходатайству Жуковского Даль сразу же был освобожден, печатался он с тех

пор в течение долгого времени только под псевдонимом. Зато писатели пе¬

редового лагеря встретили сказки Казака Луганского самым горячим сочув¬

ствием. Пушкин подарил Далю рукопись своей «Сказки о рыбаке и рыбке»

с дружеской надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому ска¬

зочник Александр Пушкин».

Разносторонне образованный, интересующийся широким кругом вопросов,

Даль был также естествоиспытателем, основавшим замечательный музей

в Оренбурге, автором учебников по ботанике и зоологии, крупным хирургом,

специалистом по глазным болезням, теоретиком медицины (он имел ученую

степень доктора медицины, ему принадлежит одна из первых в России работ

о гомеопатии), общественным деятелем (при его ближайшем участии было

организовано знаменитое Русское географическое общество).

«Во всю жизнь свою, — писал В. И. Даль на склоне лет, — я искал случая

поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и ко¬

рень, а высшие сословия за цвет или плесень…»

Во время своих постоянных разъездов В. И. Даль собрал огромное ко¬

личество народных песен, сказок, пословиц и поговорок. Богатейший сборник

пословиц (около 30000), подготовленный к печати уже в начале 30-х годов,

по цензурным условиям мог увидеть свет лишь в 1861–1869 годах. Песни

Даля вошли в сборники П. В. Киреевского, а его записи сказок опубликованы

в классическом собрании русских сказок А. Н. Афанасьева.

Неоценимая заслуга Даля перед нашим народом — создание «Толкового

словаря живого великорусского языка», которому этот поистине неутомимый

труженик отдал 53 года своей жизни. Словарь Даля насчитывает около

200000 слов. В. И. Ленин назвал его «великолепной вещью».

В старых изданиях, в старинных рукописях пословицы располагались про¬

сто в алфавитном порядке. В своем сборнике «Пословицы русского народа»

Даль впервые распределил их по содержанию (этот принцип принят в науке

и до сих пор). Разделы книги обычно озаглавлены парой противоположных

по значению слов (антонимов), например: «Много — мало», «Работа —

праздность», «Начало — конец». Иногда, наоборот, пара состоит из близких понятий: «Ремесло — мастеровой», «Ученье — наука», «Язык — речь». Составитель старался дать не только возможно большее число пословиц, поговорок, присловий, но во многих случаях дает и их варианты («Конный пешему не товарищ», «Гусь свинье не товарищ»). Все непонятное Даль поясняет, часто указывает, в какой губернии распространено данное выражение. Есть тут масса присловий, шуток, загадок, задач, примет, прозвищ, которые, строго говоря, не являются пословицами и поговорками. Но все вместе они так ярко, так глубоко раскрывают особенности живой русской речи, психологию народа, что книга эта может быть названа энциклопедией народной жизни.

Вот уже более века существуют словарь и сборник пословиц Владимира Ивановича Даля, и каждое новое поколение обращается к ним как к самым обширным и достоверным источникам для познания родной речи. Они были в библиотеках всех великих русских писателей второй половины прошлого века. Они и сегодня в каждой библиотеке, на столе каждого писателя, педагога, историка, студента. Эти книги бессмертны!

Человек решил написать рассказ. Какая будет у него первая фраза? Никто этого не знает, автор сам должен придумать ее.

А теперь представим, что этого же человека попросили рассказать (или даже написать, сочинить) любую сказку. Как ее начать, он не задумывается ни секунды.

«В некотором царстве, в некотором государстве…»

Можно и проще:

«Жили-были…»

Итак, зачин для каждой сказки отдельно заучивать не нужно. Почти во всех сказках зачины одинаковы. Так же и в былинах: «Как во славном было городе во Киеве, как у ласкова у князя у Владимира…». Не все, конечно, но очень многие былины начинаются именно так, с изображения пира у князя Владимира в его стольном, то есть столичном, городе Киеве. Здесь обычно завязывается действие: кто-то на пиру расхвастался или приходит сообщение о нападении врагов.

Казалось бы, в песнях все по-другому. А нет. Советский ученый Петр Дмитриевич Ухов утверждает: как и сказки, и былины, песни разного содержания нередко имеют одинаковые зачины. Во многих тысячах русских народных песен, говорит он, использовано всего несколько сотен зачинов. Он приводит примеры таких часто повторяющихся зачинов: о поле («Ах, далече- далече во чистом поле…»), о долине («Долина, долинушка, раздолье широкое…»), о буйных ветрах («Не бушуйте вы, ветры буйные…»), об утренней заре («На заре было, на зореньке, на заре было на утренней…»).

И даже в коротеньких частушках — а ведь их десятки тысяч! — зачины очень часто повторяются: «Я по бережку ходила…», «С неба звездочка упала… Только в моей коллекции я насчитал около двухсот разных частушек, начинающихся одинаково: «Я девчонка боевая…».

Но вернемся к нашей сказке.

Герой всегда одинаково вызывает своего волшебного коня — помощника: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Дальше опять можно говорить, почти не думая, не напрягая памяти: «Конь бежит — земля дрожит». А красоту царевны как изображают? Тоже известно: «Ни в сказке сказать, ни пером описать».

Потом рассказчику надо отметить, что прошло какое-то время, и он очень складно и красиво говорит: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Или: «Долго ли, коротко ли…».

Известно и как кончать сказку: «Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Есть у тебя усы или нет, или вообще сказку

рассказывает женщина — не имеет значения. Концовка сказки раз и навсегда определена.

То же самое находим и в былинах. Если уж богатЫрь, например, седлает коня, то почти всегда об этом говорится одинаково:

Ай тут старый казак да Илья Муромец,

Стал добра коня он заседлывать;

На коня накладывает потничек,

А на потничек накладывает войлочек,

Потничек он клал да ведь шелковенький,

А на потничек подкладывает подпотничек,

На подпотничек седелко клал черкасское,

А черкасское седелышко недержано,

И подтягивал двенадцать подпругов шелковых,

И шпилёчикн он втягивал булатные,

А стремяночки покладывал булатные,

Пряжечки покладывал он красна золота,

Да не для красы-угожества —

Ради крепости своей богатырскоей:

Еще подпруги шелковы тянутся, да они не рвутся,

Да булат-железо гнется, не ломается,

Пряжечка-то красна золота,

Они мокнут, да не ржавеют.

Между прочим, и во многих сказках так же описывается седлание коня, только менее развернуто: «…взял черкасское седельце и подтянул на двенадцать подпруг шелковых. Шелк не трется, а булат не гнется, а золото в грязи не ржавеет». Чтобы показать быстроту, с какой скачет богатырь, певцы былин использовали формулу:

Только видели доброго молодца сядучи,

Как не видели добра молодца поедучи… —

то есть видели, как он садился, а как он ехал — уже не успели разглядеть.

Вежество (вежливость, воспитанность) героя всегда характеризуется одинаково:

Крест-то клал по-писаному,

Да поклоны-то вел по ученому…

Богатырь сражается с вражеским войском:

Где он ни пройдет — тут улица,

Г де ни повернется — проулочек,

Г де он ни станет — тут площадью.

Есть у былин и формула концовки: «То старина, то и деяние» или «Тут ему (называется имя богатыря. — В. Б.) и славу поют».

Даже в маленьких считалках встречаются устойчивые формулы: «Родион, поди вон», «Шишел, мышел, вышел», «Выбирай себе любого». Считалки разные, а концовки — одинаковые.

И зачины, и концовки, и повторяющиеся формулы в середине фольклорного произведения называются по-латыни loci communes (лоци коммунес), а по-русски — общие места, или типические места. И получается: чтобы рассказать сказку, исполнить песню или былину, не обязательно помнить ее всю. Какие- то фразы, формулы, то есть общие места, всем известны, они одинаковы если не для всех, то для многих сказок, песен, былин. По подсчетам П. Д. Ухова, общие места в былинах занимают от 20 до 80 % текста! Какая огромная экономия для памяти!

Определения (эпитеты) в фольклоре тоже, как правило, устойчивы. Девица— какая? Красная. Молодец — добрый, поле — чистое. Такие определения называются постоянными эпитетами. Их тоже нечего запоминать каждый раз отдельно. Какой волк в русских сказках? Всегда серый.

Но и это еще не все.

В эпитетах выражается отношение народа к персонажам произведений, его классовое чувство. Насильник — Идолище поганое; бояре — кособрюхие.

Бывают случаи, что эпитет вроде бы и не нужен, но оторвать его от определенного слова все равно невозможно.

Все правильно и понятно, когда исполнитель былины называет Калина-

царя собакой. Но так же величают его и свои:

Говорили татары таковы слова:

«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!»

Больше того: Калин и сам себя не может назвать по-другому, как-нибудь повежливее. Вот послушайте, что он говорит Илье Муромцу:

Не служи-тко ты князю Владимиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину…

Это свойство эпитета — сохраняться без всяких изменений — помогло

ученым разгадать некоторые загадки фольклора.

Например, в былинах Алеша Попович иногда изображается иронически, часто ирония эта выглядит неуместной, потому что Алеша действительно богатырь и совершает настоящие воинские подвиги. Фольклористы уверены, что недоброжелательное отношение к Алеше возникло позднее, когда в народе утвердилась резко отрицательная оценка духовенства, церковников, попов. Алешино прозвище — Попович. Вот сказители стали прибавлять, используя известную поговорку: «Лешенька роду поповского, глаза у него завидущие, руки у него загребущие». А постоянный эпитет, характеризующий Алешу, — «смелый».

Эпитет донес до нас, как камень доносит очертания древнего растения, мысли и взгляды первых создателей и певцов былин.

Примерно то же самое произошло и с образом князя Владимира. Когда Илья Муромец привез в Киев Соловья Разбойника, он выглядит комически: от соловьиного свиста упал на карачки и вместе с княгиней и боярами ползает по двору. Да и в других былинах он нередко трусит, совершает некрасивые, неблагородные поступки: обижает Илью, не верит Илье, иногда даже сажает его в погреб. Но постоянный эпитет, который несмотря ни на что прикреплен к его имени, — «ласковый», «красное солнышко». Значит, первоначально в глазах народа образ Владимира, объединившего разрозненные княжества вокруг Киева, образ сильного князя был положительным. А в эпоху более позднюю, когда между князьями разгорелись бесконечные междоусобные войны, причинившие народу столько бедствий, отношение к княжеской власти, к князю изменилось, стало отрицательным. Поэтому и существует в былинах

такая двойственность в обрисовке Владимира: вообще-то, он хороший,

ласковый, а вот дела-то его часто не хорошие.

Но мы еще далеко не закончили разговор о художественных особенностях фольклора.

В фольклорных произведениях всегда встречается множество самых разнообразных повторов.

Повторяются отдельные слова:

Мимо дома, мимо каменного,

Мимо сада, сада зеленого…

Повторяются слова одного корня: горе горькое, чудным-чудно, сослужить службу.

И в песнях, и в сказках, и в былинах часто встречаются устойчивые сочетания слов, близких по значению, синонимов. Такие синонимические пары есть не что иное, как смысловой повтор: тоска-кручина, шел путем-дорогою, ходил-гулял молодец; солдат разгоревался-растужился (от слова «тужить»); Илья Муромец «прибил-прирубил всю силу неверную».

В песнях повторяются не только отдельные слова, но и целые строки (стихи), а иногда и несколько стихов.

По Дону гуляет, по Дону гуляет,

По Дону гуляет казак молодой,

По Дону гуляет казак молодой,

А дева рыдает, а дева рыдает,

А дева рыдает над быстрой рекой…

А дева рыдает над быстрой рекой…

Уберем повторы. Оказывается: чтобы усвоить эти четыре стиха, достаточно запомнить лишь два:

По Дону гуляет казак молодой,

А дева рыдает над быстрой рекой…

Представьте, что вы никогда не слышали этой песни. И вот при вас начали ее петь. Не пройдет и минуты, как вы уже поймете, догадаетесь, как она построена, и сможете подтягивать. Те, кто знают слова, начнут: «А дева рыдает…» — и вы подхватите, два раза повторите это место, а потом ^еще раз всю строку: «А дева рыдает над быстрой рекой». И получается, что исполнение песни есть в то же время и какое-то занятие, урок, что ли, по ее заучиванию.

Теперь внимательно прочитаем свадебную песню. Ее любил Пушкин. Песню эту пела ему известная певица, цыганка Таня, накануне его свадьбы с Натальей Николаевной Гончаровой.

Девушка видит, что за ней едут, уже приехали, собираются насильно взять замуж. Она все более тревожно спрашивает мать: кто это едет, зачем? Мать, которая давно все знает, понимает, что происходит, успокаивает ее: не бойся, мол, никого нет. А сама, наверно, и жалеет дочь, и вспоминает, что и ее так же против воли отдали, и покорно думает: так уж заведено, ничего не поделаешь.

— Матушка! Что в поле пыль?

Родная! Что в поле пыль?

— Дитятко! Кони играют,

Милая! Кони играют.

— Матушка! Бояре едут,

Родная, бояре едут.

— Дитятко! Сиди, не бойся,

Милая! Небось, не выдам.

— Матушка] На двор въезжают.

Родная! На двор въезжают.

— Дитятко! Сиди, не бойся,

Милая! Небось, не выдам.

— Матушка! Во терем идут,

Родная! Во терем идут.

— Дитятко! Сиди, не бойся,

Милая! Небось, не выдам.

— Матушка! За стол садятся,

Родная! За стол садятся.

— Дитятко! Сиди, не бойся,

Милая! Небось, ие выдам.

— Матушка! Из-за стола встают,

Родная! Из-за стола встают.

— Дитятко! Сиди, не бойся,

Милая! Небось, не выдам.

— Матушка! За ручку ведут,

Родная! За ручку ведут.

— Дитятко! Господь с тобою,

Милая! Господь с тобою.

Заметили, сколько здесь повторов? Каждая фраза дочери и матери повторяется. Всюду одинаковые обращения: «матушка» и «родная», «дитятко» и «милая». Так что в памяти-то держать нужно гораздо меньше половины всего текста.

Разобрав песню, мы что-то узнали, поняли, но, как всегда бывает при этом, ослабло, пропало наше впечатление от нее. Перечитайте песню, не думая ни о каких приемах. Какое это глубокое, внутренне напряженное произведение (а ведь мы еще мелодии не слышали!). Оно не может оставить человека равнодушным.

Приемы-то, оказывается, спрятаны, не выпирают из текста, они сами приобрели огромную художественную ценность и выразительность. Это словно какая-нибудь деталь или колонна в прекрасном архитектурном сооружении: крепко держит стену или крышу, а выглядит просто как украшение, — нагрузки, которую она несет на себе, не ощущаешь, не видишь.

Но даже и это еще не все.

Мы, конечно, не знакомы со старинным свадебным обрядом так, как были знакомы с ним певцы-крестьяне. Песня говорила им о хорошо известном порядке венчания: вот на разукрашенных конях приезжают бояре, или поезжане (так назывались участники свадьбы). Они (выписываю из песни) «на двор въезжают», «во терем идут», «за стол садятся», «из-за стола встают», «за ручку ведут» — то есть уводят невесту к венцу.

Как нельзя в обряде миновать сидения за столом, так нельзя и в песне пропустить это место. Сюжет, содержание, порядок строф были предельно ясны для каждого, кто пел эту песню.

Вот смешная байка:

Чикалка да брикалка,

Колотилка, стукалка,

Колотилка, стукалка,

А поддавалка, дергалка.

Чикала да брикала,

Колотила, стукала,

Колотила, стукала,

А поддавала, дергала!

Сколько строк из восьми надо помнить? Только четыре. Байка так ловко построена, что каждое слово второй части соответствует определенному слову первой части. И если знаешь первую часть, во второй уже не ошибешься: чикалка — чикала, брикалка — брикала…

На соответствии первой и второй части (только с внутренним противопоставлением) построена старинная песня, рассказывающая о солдатской жизни. Песня трагического содержания, ни о какой шутке и речи тут нет…

А внутренний композиционный стержень один и тот же.

Песня эта тоже прекрасна. Прочитайте, вдумайтесь в нее, почувствуйте ее красоту. А пела ее, эту песню, замечательная певица Клавдия Ивановна Притыкина (повторы я здесь не указываю, их очень много).

Ой да шли солдатики из походу Соловеюшка распевает,

Славным городом Костромою, К себе девушек, девок прикликает.

Звали-брали девушек, девок за собою. Не глядите-ка, девки, на балы,

— Вы пойдемте-ка, девки, с нами На солдатские на обманы!

Ой жить в Казани. Во солдатушках жить-то не дородно,

Во Казанюшке жить у нас дородно, Там земелюшки не хлебородны,

Там земелюшки хлебородны, Там хоть горы-то, горы высокие,

Там ведь горы, горы высокие, Да в горах камушки — все опока3,

В горах камушки золотые, А в лугах травушка все осока,

В лугах травушки шелковые, Что по речушке лес-то всё осинник,

Бежит речка-то, речка медяная, На осиннике сидит птица серая кокуша…

Ой струюшка золотая, Что кокушица скуковала,

Что по речушке лес-то малинник, А мать солдатская сгоревала.

На малиннике сидит соловейко,

Вот еще один пример особого построения народной песни, который тоже позволяет запомнить ее буквально с одного раза.

Песня игровая, хороводная. Играющие образуют круг, хоровод. В центре парень. Круг под песню движется, ходит и парень по кругу, выбирает себе будущую родню, а потом и невесту. Кого выбрал, тот входит в круг.

Ходил-гулял барин, мальчик бравый,

Он всё по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе ТЕСТЯ, искал себе тестя.

Будь ты мне тестюшка, будь ты мне тестюшка,

Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин мальчик бравы”,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе ТЕЩУ, искал себе тещу.

Будь ты мне теща, будь ты мне теща,

Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин, мальчик бравый,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе ДЕДУШКУ, искал себе дедушку.

Будь ты мне дедушка, будь ты мне дедушка,

Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин, мальчик бравы”,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе БАБУШКУ, искал себе бабушку. Будь ты мне бабушка, будь ты мне бабушка, Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин, мальчик бравый,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе ДЯДЮШКУ, искал себе дядюшку. Будь ты мне дядюшка, будь ты мне дядюшка, Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин, мальчик бравы”,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,

Искал себе ТЕТУШКУ, искал себе тетушку. Будь ты мне тетушка, будь ты мне тетушка, Эх, а я барин — зять молодой,

Посмотрите-ка какой удалой.

Ходил-гулял барин, мальчик бравы”,

Он все по хороводу гулял,

По веселому молодец,

Искал барин, искал барин,