От кого хочет миллиардер (СИ)

— Орхан, можно тебя на минуточку? — по наигранно-ласковому тону догадываюсь, что Вера рассержена, но хочет казаться доброй при детях.

Нет, это не вечер, а сплошное испытание моих нервных клеток на прочность.

Я выхожу к снохе.

В коридоре Вера крепко хватает меня за руку и отводит еще подальше.

— Что творится в доме? Куда делась Марика? — шипит.

— Ты же только пакет в комнату уходила поставить. С чего ты решила, что Марика куда-то делась? — прижучив сноху, смотрю ей прямо в любопытные глаза.

Щеки Веры слегка краснеют.

— Шкаф открывала.

— А кто тебе разрешал? Ты в этом доме больше не хозяйка и шариться не имеешь права. Если и дальше хочешь сохранить между нами дружеские отношения, не веди себя как придирчивая свекровь, которой больше всех надо.

— Я…я всего лишь хотела взять свободную вешалку, чтобы платье не помялось. Но оказалось, что вешалок в шкафу навалом. Они все пустые. За что ты прогнал Марику?

Как ловко она отделалась.

— Не сошлись характерами.

Разворачиваюсь, чтобы вернуться к брату и детям.

Вера опять впивается мне в локоть пальцами.

— Впервые в жизни у тебя появилась девушка, которая может связать больше двух слов. Умница, красавица, спокойная. Но нет! Ты не оценил. Тебе же привычнее похотливые самки с интеллектом инфузории туфельки. Да? О чем вообще с такими говорить можно?

— А я с ними и не разговариваю. Они мне нужны для другого занятия.

Фыркнув, Вера раздраженно достает телефон и кармана джинсов.

— Правды от тебя я все равно не добьюсь. Дай номер Марики.

— Нет, — грубовато рявкаю. — Не надо названивать Усольцевой. Без тебя разберемся.

— Ладно. Тогда Борн раздобудет для меня цифры.

— Он не станет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У-у! Рафаэль тебе всего лишь брат, а мне муж. Подумай у кого влияния больше?

Бросив на меня огненный взгляд, Вера гордо приподнимает голову и шагает к детям. Там сообщает Снежане и Алексу, что всеми любимую Марику они не дождутся. Встреча переносится на другой день.

Узнав это, сидеть с молчаливым мной племянникам становятся неинтересно.

Через минут пятнадцать родственники засобирались домой.

Поздним вечером, попрощавшись абсолютно со всеми, кто был в доме, я сижу в кухне. Пью горький чай и неотрывно смотрю на подвесные шкафы. Нет в них ничего, что могло бы мне помочь разгадать скрытый смысл тех чувств, кипящих сейчас внутри меня.

Когда я остаюсь наедине с собой, мне не перед кем играть и бодриться.

Среди множества комнат я действительно стал ощущать себя одиноким человеком. Такого до знакомства с Марикой не было. Может оттого что я жил в другой стране?

Еще эти странные часы…

Старинные, деревянные, с кукушкой, которые подарил мне Борн на новоселье. Ровно в одиннадцать кукуют, вися на стене в кабинете. В особняке тихо. Я все слышу. И уже, как по режиму жду шагов Марики из комнаты. Девушка вот-вот должна войти в кухню, чтобы перекусить перед сном. И меня сманить нарушить спортивный режим, искусившись вместе с ней чем-нибудь сладким или не по времени калорийным.

Марика вкусно готовила.

Но шагов так и нет.

Трясу головой, лишь бы избавиться от этого морока.

Это все обман моего мозга, который приспособился к присутствию в доме Усольцевой. Банальная привычка. Сколько времени требуется для установления новых привычек? Двадцать один день?

Мне потребуется меньше.

Иду в комнату.

Завалившись на кровать, решительно беру телефон и захожу в социальную сеть, где преимущественно постят фотографии. Нужно просто найти замену Усольцевой. Ни одна же она красавица на весь город. Тем более в контингенте потенциальных любовниц я умею разбираться.

Потратив час своего времени на изучение страниц местных красоток, отбрасываю телефон. Просидел как в интернет-магазине. На фото либо штамповки под копирку, либо бракованные, а вот Усольцева была явно ручной работы. Да о чем опять я думаю?

Прикрываю глаза. Переворачиваюсь набок и уже по инерции закидываю руку на пустую половину постели. Кожа соприкасается с холодным шелком, а я каким-то подсознанием искал тепло Марики.

Объективно, у нее яркая внешность, я, поэтому и повелся на Усольцеву еще, когда встретил в баре. Она неконфликтная, думаю, была бы верной, если осталась со мной. Но и требовательная, вряд ли терпела обилие подруг с моей стороны.

Отношения с Марикой подразумевают порядочность. Чтобы я спал только с ней

, но далеко не факт, что в этом огромном мире для меня лучше Усольцевой никого нет. А если бы нашел? Или вдруг устал от постоянства, захотел разнообразия?

Чтобы изменять грамотно, нужно было заводить второй телефон, скрывать новые отношения, прятаться с переписками, обозначать номер любовницы вроде «Игорь. Шиномонтажка», искать отмазки на вопрос, где я был, почему приехал поздно.

Я такой ерундой заниматься не хочу, опасаясь и шага ступить, лишь бы Марика ни о чем не догадалась.

Да, я все сделал правильно.

Постоянство — вообще не моя черта!

А Марика сейчас, должно быть, страдает. Еще день-два и точно позвонит под каким-нибудь глупым предлогом. Так, все мои бывшие делали, никак не смирившись с расставанием. Те, что мнили о себе слишком много, намекали по-другому о том, от какого счастья я отказался — публиковали снимки в социальных сетях. В нижнем белье или, самое смешное, с букетами, вероятно, купленными ими же.

Ну да, ну да, я просто обязан был пожалеть о содеянном.

А может, Усольцева не стала выбиваться из строя всех брошенок?

Черт, она же спрашивала однажды, кто мне больше нравится блондинки, брюнетки или рыжие. Я ответил, что неважно, а надо было сказать брюнетки.

И в таком случае сейчас определенно улыбнулся бы от фото Усольцевой в непривычном темном облике. Это же очевидное женское поведение, до приторности банальное.

Ухмыльнувшись, ищу страницу Марики, но в подписчиках ее нет. Вбиваю никнейм по памяти в поиск. Алгоритм выдает результат, по которому сразу становится ясно — Марика добавила меня в черный список.

Интересно.

Конечно, это все ее эмоции, на которые мне совершенно плевать.

Тогда почему, я во втором часу ночи опять не сплю?

Кроме того, ловлю себя за неподобающем для свободолюбивого мужчины занятием — я так и не выпускаю из рук телефон, захожу в мессенджер и пишу Усольцевой «с тобой все нормально?»

Я даже не сразу осознаю это действие.

Очнувшись, спешно пытаюсь удалить сообщение, однако не успеваю. На экране загораются две синие галки. Прочитав, Марика опять исчезает из сети. После чего и здесь блокирует меня и здесь. Злится девчонка. Неудивительно.

И, между прочим, я должен искоренить из себя привычку к Марике, а я думаю о ней, напрасно растрачивая внимание.

С переменным успехом засыпаю под утро, так что ко времени, когда нужно вставать и собираться в офис, чувствую себя неопределенной субстанцией, а не бодрым человеком.

Появившись на работе, первым делом подхожу к стойке секретаря.

— Как там Марика? — спрашиваю у Аллы.

Вид у нее сегодня какой-то отечный.

— А вы для чего выясняете? — приподнимает бровь. — Вы же вроде бы поматросили Усольцеву. Какие могут вопросы?

Тактично кашлянув, быстро оглядываюсь на предмет посторонних ушей. Наваливаюсь локтем на стойку, наклоняясь поближе к Алле.

— Именно. Я вчера по ошибке отправил Марике сообщение. Не очень вышло красиво. Не хочется давать девушке ложных надежд. Как она?

Алла краснеет.

— Она…она…ох, — шепчет. Ее пальцы, которыми она держит шариковую ручку, затряслись. Но сделав глубокий вдох, Алла напрягается, ее лицо становится рассерженным. — Марика в полном порядке, Орхан. Не переживайте, — чеканит и натягивает формальную секретарскую улыбку. — Уж точно не расплакалась, когда прочитала сообщение, а я не успокаивала Марику полночи. Сказала только что вы дурачок, раз выбрали между маленькой жемчужиной и кучей дерьма — дерьмо.

— У тебя язык очень длинный. Знаешь за такие слова его, и отрезать могут, — предупреждаю.

На что Алла тут же захлопывает рот, вероятно, прикусив тот самый язык.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, это же не я сказала, а Усольцева…

— Не пытайся выставить Марику хамкой. Основной конфликт заключался в другом. Очевидно, Марика тебе в этом не призналась. Так что поблагодари Усольцеву за то, что она до сих пор считает тебя подругой, несмотря на всю грязь, что ты проворачиваешь за ее спиной. Я не хочу делать Марике еще больнее. Только поэтому тебя сегодня не переедет трактор, за оскорбления, которое ты выдумала.

Алла, вжавшись в офисное кресло, отталкивается от пола и откатывается подальше.

— Меня трактором нельзя, — зачем-то хватается за живот. — Артур Мансурович…

— Мне не указ! — перебиваю зарвавшуюся девицу. — Можешь бежать к Толгатову и жаловаться.

Ударив кулаком по стойке, иду в свой кабинет. День тянется скучно. Неотрывно смотреть в монитор ноутбука устают глаза, но едва я делаю передышку на мгновение, прикрыв веки, как в воображении вновь появляется лицо Марики.

Глава 19

Кое-как отсидев этот день в офисе, возвращаюсь домой с искренней надеждой переключиться на что-нибудь продуктивное. Например, проверить, как движется ремонт, но зайдя в особняк вспоминаю, что сам же дал мастерам отгул.

Стены, пахнущие свежей краской, будто давят на меня до такой степени, что я начинаю ощущать физический дискомфорт и нехватку кислорода. Присутствие в доме Усольцевой и мысли о моей вероятной несвободе раздражали, но без Марики становится еще хуже.

Так больше продолжаться не может. Пора ставить прививку от этих отношений!

Решительно поднявшись в комнату, резкими движениями стягиваю с себя офисный костюм. Этой ночью я поеду в какой-нибудь приличный клуб, там наверняка найдется лекарство от моих навязчивых мыслей. Длинноногая пышногрудая пилюля скрасит на сегодня мое одиночество.

Образ лощеного холостяка со слегка взъерошенной прической в белой рубашке и дорогих джинсах мне нравится. Я стал узнавать себя прежнего, до переезда в этот проклятый город. У меня реально засияли глаза, когда беру флакон духов и щедро поливаю себя.

Да, я прежний Байрамов.

Звоню в клуб и бронирую стол.

Достаю из шкафа кожаную куртку, собираюсь выйти из особняка и с головой окунуться в неприличный кутеж, но внезапно мой взгляд падает на заколку Марики, покоящуюся на комоде. Простую безделушку с пластмассовыми стразами не несущую никакой материальной ценности.

И в этот момент я как заведенный подхожу к комоду, беру эту бесящую заколку, заново рассматриваю, хотя успел изучить ее до дыр. Мой мозг опять предательски подводит, подкидывая срочную идею вернуть Марике забытый аксессуар.

Чем не повод еще раз увидеть Усольцеву?

Я сам себя прерываю, взывая к здравому холостяцкому смыслу, а уже через десять минут мчу по дороге в сторону новостройки, где живет Марика…

Наверное, я мало работаю, раз у меня остаются силы для поездки к девушке, с которой я не видел будущего.

Припарковавшись во дворе, из машины выходить не тороплюсь, раздумывая, надо ли мне вообще это?

Чтобы подняться в квартиру, нужно позвонить в домофон для начала. А если трубку возьмет Марика?

Спросит — «Кто?».

Я скажу — «Я. Привез твою никому не нужную заколку».

А она ответит что-то вроде — «Подавись или катись вон».

Что я творю?

В квартире девчонок горит свет.

Я около часа дежурю под окнами.

В какой-то момент Марика подходит к подоконнику.

У меня внутри все замирает. Прожигаю ее глазами.

Усольцева задергивает штору.

Видела ли она меня? Вряд ли.

На улице уже достаточно темно, а мой автомобиль должен слиться в этой темноте с корытами местных жителей.

Один из таких жителей, запоздавший, показывается из-за угла дома. Возвращается, наверное, со своей малооплачиваемой работы, заскочив по пути в продуктовый магазин, чтобы взять по акции еды. А сейчас шурша пакетом, останавливается возле нужного мне подъезда, шарит по карманам в поисках ключей.

Спешно выхожу из авто.

На последних секундах успеваю придержать дверь за жителем и проникнуть в подъезд.

Теперь с этой чертовой заколкой стою возле квартиры, рискуя потерять последнюю гордость, нажав на звонок. Это будет выглядеть минимум странно, если я сейчас припрусь к Марике.

Не остановившись на достигнутом, нажимаю все-таки кнопку.

Дверь открывает Алла.

— Орхан? — удивленно спрашивает. — Что-то в офисе случилось?

— Нет. Я собственно… — сжимаю в ладони заколку.

— Вы не стойте, входите!

Разумеется, Алла щебечет добродушно. Она не откажет, потому что не хочет проблем.

Перешагнув порог, остаюсь на коврике.

— Марика забыла в особняке вот эту штуку.

— А, крабик, — кивает. — Да, я обязательно передам. Марика сейчас в ванной.

Возможно это и к лучшему. Я сочту за удачу.

Протягиваю Алле заколку. Девушка собирается ее забрать, но неожиданно корчится, задергав ноздрям.

— Простите Орхан, но это отвратительно. Что за резкий одеколон? Не могу…

Так и не взяв заколку как ошпаренная отбегает, зажимает ладонью рот. Ломится в ванную, отчаянно застучав кулаком по двери и оставляя меня в полном недоумении.

Незаметно принюхиваюсь к воротнику куртки, не слыша вони. Я мылся. Одеколон тот же что и всегда.

Из ванной показывается ошарашенная Усольцева, уступая подруге, выходит в коридор.

— Привет, — говорю, едва увидев Марику.

И мне на душе становится легче. Она выглядит хорошо, немного взволнованно, но в целом все также безупречно. На ней тонкий халатик нежно-розового цвета.

— Здравствуй, Орхан.

— Я заколку возвращаю.

Первые секунды Марика изумленно смотрит на вещицу как на что-то несущественное, будто бы и не узнает ее. У Марики еще много подобных заколок. Но девушке не хочется ставить меня в неловкое положение.

— Спасибо, я как раз обыскалась!

Улыбнувшись слегка, она подходит ко мне, забирает аксессуар и вдруг морщится.

— Орхан…а надухорился-то… Ужасно.

Кажется, я впервые в жизни покраснел.

— Настолько?

— Если честно до тошноты. Прости, но фу.

— Я же ими всегда…

— Не знаю. Невозможный запах. Слишком резко стал слышаться.

— Ладно, — мне смертельно захотелось убраться из квартиры, в которой я ощущаю одну сумасшедшую неловкость. — Я заколку тебе отдал. Всё. Прощай.

Развернувшись, выхожу, быстро спускаюсь по лестнице, ураганом вылетаю на улицу.

У меня что, духи протухли? Никогда прежде я не слышал со слов окружающих, что от меня воняет. А если это говорят женщины, две и сразу…

Две недели спустя…

— Пациент в вашем анамнезе золотая карта постоянного клиента в цветочном салоне, бесконечные мысли и разговоры о Марике, ее фото на заставке телефона. Я ставлю вам диагноз — любовь. Подцепили вы эту заразу все-таки, — смеется Борн.

Я зашел к брату в антикварную лавку в надежде развеяться, а он уже ставит мне диагноз.

— Поспорил бы, — рассевшись на раритетном диване, отвечаю, взглядом залипаю в телефоне.

— А что ты сейчас делаешь? — не перестает прикалываться.

— Пишу сообщение. Марике.

— Где?

— В приложении мобильного банка. Скидываю ей сумму и пишу, потому что других способов она не оставила. Я везде в черном списке.

— Я же говорю — влюбился.

— Нет.

— Ладно, — он терпеливо обходит прилавок, приближается, встав над душой. — Втрескался, запал, втюрился. Выбирай любой понравившийся синоним!

Тяжело выдохнув, отбрасываю телефон.

— Тебе легко раскидываться громкими словами, Рафаэль, ведь ты однолюб. Ты всю жизнь любишь только Веру, а у меня кандидаток море.

— Любить и заниматься сексом — два разных понятия брат. Ты можешь делить постель с одной, но мыслями быть с другой, недосягаемой.

— Не знаю. У меня сейчас душевный раздрай, — подаюсь вперед, облокотившись на колени и взявшись за голову. — Я когда жил с Марикой, не хотел потерять свободу. Все сделал, чтобы не ввязываться в постоянные отношения. А заполучив желаемое — прежнего драйва не ощутил. Как только вижу другую девушку, которую могу взять, внутри тяжело становится. Какая-то тягость, неохота. Нет ощущения полета. Не понимаю.

— Я тоже не сразу понял, что влюблен. Из-за этого потерял целых шесть лет! Пропустил рождение старшей дочери. Не совершай моих ошибок.

Услышав о детях, решаю признаться в остальном.

Откинувшись на спинку дивана, поднимаю взгляд на Рафаэля.

— Я предложил родить Марике. Для меня. За деньги. А потом, чтобы она получила сумму и отказалась от ребенка.

Невозмутимое лицо брата сейчас перекосило.

За этим слышится грохот посуды. Погрузившись в разговор с Борном, я не сразу замечаю, как из подсобки выходит сноха. Кажется, мои слова долетели и до ее слуха, отчего руки Веры дрогнули, а чашки на подносе громыхнули.

— Орхан, ты совсем, что ли? — возмущается она.

— А что не так? Что ты тут закаркала?

Вера, нахмурившись, ставит поднос на прилавок.

— Обрекать кровинку на жизнь без матери? Ты в своем уме?

— Живут же так.

— По разным обстоятельствам! Но! Предлагать такое девушке, которая смотрела на тебя влюбленными глазами очень-очень-очень плохо Орхан. Она же не из центра суррогатного материнства, — и смотрит на меня с укоризной.

Рафаэль, посопев, поворачивается к жене.

— Нам всем ясно, что Орхан оступился, но упреками ничего не исправить. Ты звонила Марике?

Вера напрягает губы в тонкую линию.

— Да, пару раз.

— И?

— Она меня тоже заблокировала! Представляете? — разводит руки в стороны. — Кстати, Орхан, ты говорил Марике, что погасил за нее долг? Возможно, она станет тебе благодарной и согласится на встречу.

— Нет. Я этим козырять перед Усольцевой не собираюсь.

— Еще один гордый человек. Она гордая, ты гордый. Как с вами тяжело? Еще скажи, что все цветы отправлял для нее анонимно.

— Да, потому что от цветов с моей открыткой она отказалась.

— Ты не отчаивайся дорогой. Падет наша неприступная крепость, вот увидишь.

— Я не до такой степени расстроен Вер, чтобы отчаиваться. Ты не драматизируй.

Сноха осекается, хотя всеми руками и ногами за наш союз с Усольцевой. Настолько ей понравилась Марика. Она видит в ней подружку, тянется, хотя Марика явно не разделяет этих чувств.

У нее дружба с Аллой, которая без всякого зазрения совести за пару тысяч рублей рассказывает мне, как обстоят дела Усольцевой за закрытыми дверями их квартиры. Марика радуется букетам, привезенным курьером от анонима. Ставит их в вазы, меняет воду. Надеюсь, в глубине души девушка догадывается от кого они.

— Не зря я все-таки заехал в лавку, — подытожив, ударяю кулаком по мягкому сидению дивана. — Отвлекся и наконец, увидел вектор. Теперь я знаю, как буду поступать дальше.

— Интригуешь, — ухмыльнувшись, Рафаэль буравит меня взглядом.

— Я объяснюсь с Марикой. На этот раз она меня выслушает. Если опять закроется в квартире, я вышибу дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Марика.

— А сейчас послушаем сердцебиение малыша, — с теплотой говорит доктор, щелкая чем-то на аппарате.

Лежа на кушетке, замираю, впервые улавливая сердечко своего крохи. Оно такое быстрое, трогательное, мне даже показалось немного вразнобой.

Хотя я в этом плохо разбираюсь. Гораздо лучше полагаться на опыт Надежды Степановны. Мудрая женщина еще никогда меня не подводила.

— Он же сейчас размером с фасолинку, да? — пребывая в эйфорическом состоянии и, наверное, уже наперед ощущая материнский инстинкт, спрашиваю.

Внутри меня все трепещет, кончики пальцев на руках покалывает от приятного волнения, а краски перед глазами становятся ярче.

Не услышав ответ, поворачиваю голову к доктору и сразу же напрягаюсь, очнувшись от радужных чувств. Надежда Степановна выглядит озадаченной. Ее брови ползут вверх, а затем женщина хмурится.

— Какие-то проблемы? — тревожно спрашиваю, ощущая, как вмиг меня захлестывает обжигающей волной страха.

Липкая испарина появляется на коже, колени дрожат. Из милой крайности меня резко отшвыривает в другую крайность, изнуряющую молчанием доктора.

— Не дергайся Марика, — Надежда предупреждает строго. Еще раз проверив какие-то данные на мониторе, вдруг улыбается. — Здесь присутствуют два сердцебиения. С большой долей вероятности твоя беременность многоплодная.

Новая волна шока ложится поверх прежней. Я чувствую, как у меня зазвенело в ушах, хотя в кабинете посторонних звуков не было.

— Что? Я же Лилю ждала, — растерянно бормочу. — Или Танюшку, или…

— Значит, будет Лиля и Танюша, а может сын и дочь. Оба сына тоже вполне вероятны, — перечисляет она всевозможные варианты. — Это люди могут ошибиться, есть такой фактор, а железная машина не врет. К тому же полость матки увеличена больше соответствующего срока. Я могу с уверенностью заявить — жди пополнение в двойном размере.

— Уф-уф, — запыхтев, смахиваю невидимый пот со лба.

Мне и впрямь сейчас жарко. Я на это вообще не рассчитывала!

В немыслимом тумане забираю предложенную салфетку из рук доктора и стираю с живота гель.

— Распечатаем снимок? — спрашивает Надежда. — Обрадуешь отца ребятишек.

— Да, спасибо, — на автомате отвечаю.

Я представить не могу, как бы Орхан отреагировал на эту новость.

Прочувствовал счастье, а после увеличил мне гонорар вдвое? Он же хотел купить у меня ребенка, а теперь получается наследников больше. Или поделил детей поровну. А что? Природа никого не обидела, послав сразу двух малышей. А может, отказался от нас вовсе. Предложить родить за деньги дело нехитрое. Байрамов наверняка рассчитывал на легкий исход и мое согласие. Но я отказалась. Он прекрасно может найти в роли суррогатной матери другую женщину более сговорчивую и жадную до денег.

В такси по пути в квартиру трясу головой, лишь бы избавиться от мыслей.

Орхан, Орхан, Орхан…

Я от него уже везде отгородилась, где только могла, но из сердца выдернуть, никак не получается. Он эгоистичный обманщик, думающий в первую очередь о своей выгоде, а я девушка, которая не считает себя центром этой вселенной.

Я влюбилась в него и была так слепа…

Между нами ведь нет ничего общего!

У нас даже интересы разные.

Байрамову нравится экстремальный отдых такой, чтобы на волосок от смерти — для меня прокатиться на бублике с горки в компании пятилетних ребятишек верх адреналина!

Орхану нравится классическая музыка, а я бы уснула в филармонии, будучи любительницей незатейливой попсы.

Байрамову больше по душе кошки, мне собаки.

Вот и всё.

И встреча наша не задалась с самого первого дня, не нужно было продолжать. Судьба же намекала, а я не слышала ее звоночков, отказывалась в них верить.

Мне нужно быть сильной и хорошенько подумать, куда двигаться дальше. Есть еще время пока детки у меня в животе. Попытаюсь решить вопрос с долгом перед холдингом, а потом буду искать спокойную жизнь подальше от мужчин, которые только разбивают мне сердце.

Единственный плюс из всей этой безрадостной истории — воссоединение с мамой. Она, узнав о нашем расставании с Байрамовым, простила меня и снова приняла. Правда о беременности я не решилась ей рассказать.

Хорошо, что Алка сейчас на работе, адрес которой тщательно скрывает, да я и не пытаю подругу, голова совсем не тем забита, главное, что по возвращении в квартиру Алла не увидит мое ошарашенное лицо.

Вымыв руки, плетусь в комнату, там открываю свою тумбочку, собираюсь положить снимок УЗИ. Спрячу его подальше за книжками, чтобы было незаметно на первый взгляд.

Отодвинув тома в сторону, добираюсь до своего хранилища с самым сокровенным.

Хм…

У меня здесь точно лежали две коробки с тестами на беременность. Я отлично помню это. Они остались неиспользованные, а сейчас всего одна коробка.

Алла рылась в моих вещах? Никогда прежде за ней не было такой привычки, да и за мной, впрочем. К ней в тумбочку тоже никогда не заглядывала.

Меня снова охватывает волнение и вместе с тем откровенная злость. Беру телефон и звоню Алке, но она не отвечает. Тоже мне!

Первые сильные эмоции постепенно отступают, немного успокоившись и выпив воды, я мысленно прикидываю, когда Алла могла залезть в тумбочку. В отличие от подруги я почти всегда нахожусь в квартире. Вчера вечером только спускалась в магазин. А с утра Алка настоятельно просила меня выкинуть мусор, завязав пакет тугими узлами, о чем я благополучно забыла…

Господи, что я делаю?

Или это на меня так действует перестройка гормонального фона в оргазме?

Я просто сев на колени в коридоре аккуратно разрываю пакет и, поморщившись, ковыряюсь в мусоре. Беременность на меня влияет странным образом я и раньше была не прочь искать подвохи, но теперь особенно.

Мое удивление не знает границ, когда я нахожу в пакете свою коробку от теста. Значит, не показалось.

Открыв эту коробочку, достаю бумажный индикатор, на котором отчетливо виднеются две полоски. Алла тоже беременна? Неужели это она тайком взяла тест и решила проверить на себе?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я зависаю в ступоре, даже не в состоянии сгенерировать хоть одну светлую мысль.

Да, про свое положение я еще никому не решилась рассказать, гордиться нечем, но почему Алка молчала? Она же так нахваливала своего таинственного мужчину, говорила что-то о свадьбе и чувствах силой цунами…

А в следующее мгновение меня трясет от осознания, что подруга теперь в курсе и о моей беременности, ведь там за книгами, кроме тестов хранились еще все справки из клиники.

Из потока размышлений меня выдергивает скрежет в замочной скважине.

Бросив пакет, отряхиваю руки и, придерживаясь за стенку, встаю. Алла, должно быть, вернулась пораньше с работы. Нам будет о чем поговорить по душам.

Однако отперев дверь своим ключом, к моему ужасу, на пороге появляется Артур.

Едва увидев его, на меня накатывает паника. Из-за беременности я стала более чувствительна к некоторым вещам, а от Толгатова меня вообще трясет и воротит. Мне одного его лица хватает, чтобы на пустом месте начать испытывать ненависть.

— Опять! Ты опять сделал дубликаты?! Убир-р-райся! — кричу я.

Артур нагло улыбается своей коронной улыбкой.

— Не ори, любимая. Я ни дельфин и не воспринимаю высокие частоты. Сбавь тон.

По-хозяйски проходит в квартиру.

— Как ты мне надоел, боже! Когда же это все закончится?

Еще чуть-чуть и я точно зареву.

— А кто сказал, что я к тебе?

Артур шагает в комнату, оставляя за собой влажные следы на полу от обуви. Сев на Алкин диван, достает из внутреннего кармана пальто бумажный лист.

— Ладно, не ревнуй крошка, — пафосно прицыкнув, он протягивает бумагу. — Снизойди и взгляни, что я тебе принес.

— Мне от тебя ничего не нужно.

— Недосягаемая моя, а вот мне любви от тебя хочется, — пытается шутить и слегка взмахивает рукой, которой держит бумагу, поторапливая меня.

Стиснув зубы, осторожно приближаюсь к Толгатову, выдергиваю из его пальцев лист и вновь отхожу подальше.

— Это что? — быстро изучив строчки, ошарашенно поднимаю взгляд.

— Выписка из бухгалтерии холдинга. Я оплатил твой долг перед компанией.

— Ты?

— Я. Именно я, любимая. На все готов ради твоего прощения.

— Спасибо… — тихий шепот срывается с моих губ.

После чего Толгатов встает и медленно подходит.

По мере его приближения во мне все ярче вспыхивает чувство опасности. Когда Артур изменил мне с Кариной и пытался запугивать, он показал себя с другой стороны. Жестокой и бесчестной. Я вряд ли уже смогу это забыть и воспринимать бывшего жениха как раньше.

И он идет, а я пячусь в коридор.

— Не бойся Марика, расслабься. Я же люблю тебя, — старается говорить мягко, скрывая за притворством свою истинную суть чудовища.

Я продолжаю отходить, пока спиной не натыкаюсь в стену.

В голове возникает только одно желание — сбежать.

Неожиданно в квартире раздается трель телефона. Толгатов замирает, хлопая себя по карманам брюк, но звук идет из комнаты. Чертыхнувшись, он возвращается к дивану. Кажется, его телефон выпал, когда Артур вальяжно восседал.

Едва Толгатов удаляется, как за дверью в квартиру слышится стук, а затем два требовательных звонка.

Может, Алка?

Хотя у нее есть свои ключи. Кем бы ни был пришедший, сейчас я рада ему от чистого сердца. Находиться наедине с Толгатовым страшно и невыносимо.

Подбегаю к двери, и спешно распахнув ее, каменею.

За порогом стоит Орхан.

Когда этот мужчина смотрит на меня неотрывно, его взгляд горит, да он вообще будто бы пышет необузданным жаром. Что-то в Байрамове изменилось, я больше не различаю в нем те отголоски равнодушия и цинизма. Его лицо стало другим, добрее, что ли?

— Вау, — улыбнувшись, произносит он. — Я и не мечтал, что ты так быстро откроешь. Слов будет много, но сначала скажу главное: прости меня, пожалуйста. Я поступил как настоящий идиот!

Воздух застревает в горле. Впиваюсь в дверную ручку, не сводя взгляд с Байрамова.

Но звук издевательских аплодисментов заставляет меня вздрогнуть. Из комнаты хлопая в ладоши, выходит Толгатов.

— Сущий кретин, — смеясь, заявляет Артур. — И зачем же ты пожаловал? А впрочем, мне плевать на повод.

— Ты? — осекается Байрамов. Его взгляд за секунду ожесточается.

— Я, — кивает Артур. — Тебя это удивляет? Ничего удивительного на самом деле нет, потому что мы с Марикой всегда были идеальной парой. А ты третий лишний. Проваливай и не мешай нашему романтическому воссоединению.

Замечаю, как у Орхана на рефлексах сжимаются кулаки и вместе с тем во мне кипятком бурлит негодование. Какой бы хороший поступок ни совершил Толгатов, освободив меня от долгового бремени, он не имеет никакого права так нагло лгать.

— Что ты говоришь, Артур? — выпаливаю я, оглянувшись на мужчину.

И хоть бы мускул дрогнул на его лице в этот момент, но нет, врать и не краснеть у Толгатова получается на высшем уровне.

— Любимая, — он, широко улыбнувшись, не выходит из роли моего жениха, — не волнуйся, я разберусь со всеми непрошеными гостями.

Между нами возникает пауза. Воздух в квартире накаляет агрессия. Она движется реверсивно от Орхана к Артуру.

— Непрошеный? — хрипом говорит Байрамов.

Его глаза, когда-то завораживающего янтарного цвета, сейчас темнеют. Орхан заходит в квартиру и двигается напролом к Артуру.

— Я здесь лишний?!

Повторив вопрос, он резко хватает Толгатова за грудки. Кажется, холодный разум Орхана затуманен. Встряхнув Артура, пихает его к стене немилосердно, что тот ударяется затылком.

— Спятил? — орет Толгатов.

Но разве может в этой ситуации что-то слышать Орхан?

Грубо выругавшись, он берет Толгатова за ворот и против воли тащит из квартиры.

Я кидаюсь вдогонку, наблюдая, как Байрамов спешно спускается по лестнице, а Толгатов, не стоя на ногах, кульком бороздит следом, протирая ступени нашего подъезда дорогим пальто и своей задницей.

Но когда мужчины оказываются за пределами дома, я вдруг останавливаюсь как вкопанная. Что-то внутри меня будто заныло. Я вспоминаю о крошечных детях и собственной безопасности. В Орхане сейчас ничего человеческого не осталось он, словно превратился в зверя, и я не уверена, что он в состоянии аффекта не направит свой гнев в мою сторону.

Вернувшись в квартиру, запираю дверь. Ключ из замка не вынимаю.

Выключив свет в кухне, заполошно подбегаю как окну.

С высоты второго этажа мне видно, как Орхан валит Толгатова на землю и, склонившись сверху, бьет его по лицу. Никогда бы не подумала, что Байрамов может стать таким агрессивным. И это, по правде говоря, плюсов мужчине совсем не добавляет. Я тоже начинаю бояться Орхана.

Замахнувшись еще раз, он внезапно замирает, потому что Артур что-то говорит.

Я сути не слышу, но после сказанных слов Орхан неожиданно отпускает Толгатова и шагает к автомобилю. Срывается с места и уезжает.

Толгатов шатко встает, отряхивает свое пальто и, прихрамывая, тоже плетется к стоянке. Ко мне в квартиру он больше не суется, а уезжает в противоположном от Байрамова направлении.

Спустя час в дверь кто-то настойчиво долбится, вздрогнув, крадусь в прихожую. Посмотрев в глазок, с облегчением выдыхаю — Алла приехала. Сегодня она припозднилась.

Только успеваю распахнуть дверь, как подруга вваливается в квартиру, демонстративно отшвыривает свою сумочку на пол.

Настроение у Алки такое, что впору ей метать молнии.

— Тебя хоть раз бросали? — с порога задает вопрос недовольным тоном.

— Представь себе, да, — киваю и невольно опускаю взгляд на ее живот. — Нам поговорить нужно…

Но Алла, будто не слышит, раздраженно стягивает куртку и снимает сапожки.

— Нет, чтобы ты организовала свидание в ресторане за свой счет, между прочим! Собиралась поделиться радостной новостью, звонила любимому, ожидая его на свидании, а в ответ получила лишь сухое сообщение с кратким содержанием «отвали»!

Алка, топая пятками по полу, входит в комнату.

Сняв с себя мягкий кардиган, комком бросает его на диван и замечает выписку, принесенную Толгатовым. Она так осталась лежать на диване Аллы.

— Что это? — наклонившись, Алка берет лист.

— Артур приезжал, сказал, долг за меня погасил.

Лицо подруги, как по щелчку меняется. Она мрачнеет, смотрит на меня исподлобья. Пальцами медленно начинает сминать бумагу.

— Когда он здесь был?

— Час назад или чуть больше.

— Ненавижу, — прошипев, Алла вдруг кидает в меня скомканный листок. — Артур типа совершил для тебя благородный поступок, и ты его простила? Ты снова хочешь у меня его отнять?

— Ты о чем?

Алку начинает трясти от злости. Она не в силах устоять на месте, мечется по комнате из стороны в сторону, при этом продолжает кричать:

— О том, что пока ты нежилась в постели Орхана, я утешала Артура! Наконец, и мне повезло в этой жизни вытянуть счастливый билет, так нет, ты опять все портишь! У меня появился достойный мужчина, Артур любил, и я любила. Да и сейчас его люблю!

У меня подкашиваются ноги. Опасаясь упасть, осторожно сажусь на свой диван.

— И давно ты его любишь?

— Всегда! — визжит она. — И у нас все было хорошо, но вернулась ты, Усольцева, чтобы разрушить наше счастье.

— Ты от Артура беременна?

Алка на секунду замирает. Прикоснувшись к своему животу, злобно поворачивает ко мне лицо.

— Узнала все-таки… Да! Да, черт возьми! Я ношу наследника влиятельнейшего семейства Толгатовых. Догадываешься, какие передо мной открываются перспективы? И ты дорогуша, мне не помешаешь! Будь ты вообще проклята, поняла?!

От ее криков у меня темнеет в глазах. Поледеневшими ладонями прикасаюсь к своим вспыхнувшим огнем щекам. Меня тошнит от одной только мысли, что подруга спала с моим бывшим женихом.

— А еще, — не унимается Алла, будто хочет задеть меня побольнее и убедить в своей правоте, — я работаю на холдинг. Не знала? Ах, конечно, тебя ведь даже на порог не пускают. Лишилась покровительства Орхана и теперь Артура вернуть вздумала. Фигушки! — показывает дулю.

Голова идет кругом. Алка и холдинг — это два разных полюса.

Она все еще осыпает меня проклятьями, настолько боится, что я всерьез могу вернуться к Толгатову. Она кричит и кричит оскорбления и все больше напоминает мне Карину…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В гневных речах Аллы я стала узнавать любовницу Артура и вспоминать тот день, когда видела ее в последний раз.

Меня резко бросает в озноб, оттого что поняла, о чем тогда кричала Карина. О судьбе ее нерожденного ребенка…

— Ради всего святого, молчи о беременности! — выпаливаю я, Алла от удивления осекается. — Толгатов родить тебе не даст.

Алка язвительно корчится.

— Да ты что? — ехидно дразнит. — Я буду молчать, а ты быстренько переспишь с Аруром и скажешь, что твои нагулянные дети от него? Срок-то позволяет. Самая умная, да?

— Страсть и жажда денег окончательно иссушили тебе мозги!

Но Алка слушать отказывается, впрочем, и видеть тоже. Она же собственными глазами наблюдала, как жестоко обращался со мной Артур.

— Поздно, дорогуша. Я уже отправила ему сообщение. Это я стану Толгатовой, а не ты. Так что уймись и прими поражение гордо!

Телефон Алки вибрирует. Девушка засуетилась. По ее общению догадываюсь, что звонит Артур. Кажется, они прямо сейчас договариваются о встрече. Когда подруга слышит голос Толгатова, ее лицо озаряет улыбкой, она как влюбленная дурочка хихикает и вроде бы прощает Артура.

Не представляю, что он ей там наговорил, но Толгатов прекрасно умеет вешать длиннющие спагетти на уши.

А через полчаса Алка с видом победительницы красит губы помадой, замерев возле шкафа в прихожей. Она реально собирается на свидание к этому ненормальному!

— Не пойдешь! — в последний момент хватаю Аллу за рукав куртки.

— Отпусти! — дергается.

Я сейчас об этой чокнутой не думаю, мне жалко ее дитя.

— Нет, не ходи, умоляю.

— Не пустишь, — сквозь зубы ругается, — пну тебя в живот и не посмотрю, что ты тоже будущая мать! Я буду бороться за благополучие своего ребенка. Поняла?

Мои пальцы сами собой разжимаются. Молча отхожу и больше не препятствую.

Алла, демонстративно напевая, дефилирует из квартиры.

К ночи девушка не вернулась, как и наутро. Телефон ее вне зоны действия сети. Прождав Алку до обеда, понимаю, что она совершила самую страшную ошибку. И я не знаю, приедет ли Алла вообще домой.

Но сюда в любой момент может нагрянуть Толгатов. И меня одолевает ужас до такой степени, что знобит все тело. В этой квартире оставаться нельзя.

Именно страх за собственную жизнь и жизни моих детей подталкивает меня разблокировать один номер из списка контактов.

Я звоню Вере.

Она тоже женщина, я надеюсь на понимание. В свое время не очень красиво получился у нас разговор, но я готова извиниться.

Я не справляюсь, я слишком слаба, чтобы бороться с этой жестокой реальностью в одиночку. Мне нужен толковый совет, хоть что-нибудь.

Очень тяжело, когда по одну сторону стоит любимый мужчина, который сначала предлагал продать ему ребенка, потом неожиданно явился с прощением. Но мое доверие уже подорвано. А по другую сторону — одержимый психопат.

Вера отвечает быстро, она и тенью не намекает об обиде и очень ждет меня в гости.

На всякий случай собираю в сумку документы и деньги — сбережения у меня есть. Я продала украшения, планируя внести хотя бы малую часть долга перед холдингом.

Сидя в такси немного успокаиваюсь.

Я чувствую себя лучше, находясь вдали от квартиры, с которой меня теперь связывают горькие воспоминания.

Подъезжая к нужному адресу, замечаю белоснежный автомобиль за воротами, а рядом с ним припаркован черный как ночь внедорожник. Я знаю, кому принадлежит машина.

Ах, Вера, она после разговора со мной позвонила Орхану, и он тут же примчался.

Глава 21

Звонок от мамы застает врасплох.

Таксист уже остановился возле дома, но я прошу подождать, принимая вызов.

— К Борнам отправилась любимая? — из динамика слышу голос Артура. — А я вот твою мамашу проведать решил. Советую изменить тебе планы, если не хочешь, чтобы старуха пострадала.

— Это злая шутка? Ты снова издеваешься надо мной?

— Я предельно серьезен и настроен решительно. Если ты сейчас войдешь в дом, где Байрамов, мать свою больше не увидишь.

Разрыдавшись прямо в салоне, прошу водителя отвезти меня на адрес мамы.

Наверное, я как Артур тоже сойду с ума. Я просто не выдержу…

Не помня себя, забегаю в подъезд, запыхавшись, останавливаюсь возле квартиры и что есть сил стучу по двери.

— Доченька, ты чего? — ошарашенно распахивает дверь мама.

— С тобой все в порядке? — на выдохе прошептав, вваливаюсь внутрь.

— Да, — кивает и, прильнув ко мне, говорит на ухо. — У нас гости.

На этих словах из кухни появляется самодовольный Толгатов.

— Привет, Марика, — радостно говорит. — Надеюсь, не отвлек тебя от важных дел, когда звонил? Деньги на балансе закончились, пришлось позаимствовать телефон у Анны Ивановны, пока она любезно накрывала на стол.

— У тебя и закончились деньги? Боже, какой фарс! — прошипев, все еще стою у порога. — Выметайся отсюда. Убирайся! Я тебя ненавижу Толгатов.

Тот лишь ухмыляется, скрестив руки на груди и запрокинув голову. Артур уже не раз слышал мое мнение о нем, но его это совсем не смущает.

А вот маму мои слова повергают в шок.

— Марика, что ты такое говоришь? Это же Артур. Извинись дочка, — заохав, таращится на меня.

— Никогда.

— Он же твой жених?

— Нет, мама. Я замуж за него не выйду, — цежу.

Новая радужная мечта мамы выдать меня «за порядочного человека» прямо сейчас разбивается о скалы реальности.

— Ох, я точно умру, если еще раз это услышу. Закопай меня Марика на даче под яблоней. Если при жизни не считаешься со мной, то хоть после смерти вспомнишь, когда будешь кушать варенье из яблок! Вспоминать, какой глупой ты была, и мать не слушала.

Со временем даже вода камень точит, но мою маму ничего не берет. Я сотню раз просила ее забыть об Артуре.

— Если ты умрешь, то я тоже умру из-за твоих брошенных на ветер слов. Ты обещала не открывать Толгатову дверь! — сержусь я.

— Марика, но Артур пришел с цветами, тортик купил. Ничего плохого мальчик не хотел. Это ты, как с цепи сорвалась…

— В таком случае оставайся с дорогим Артуром.

Впервые настаиваю на своем. Если мама слепа и отказывается слышать меня, то я, даже надорви горло, все равно не докричусь до нее.

Разворачиваюсь и собираюсь открыть дверь.

— Уходишь? — бухтит мама мне в спину. — Ну, уходи, раз ты не ценишь хорошего отношения. Артур всегда был благородным человеком, он не оставит меня в одиночестве. Не хочешь замуж, пожалуйста, люби своего Орхана. А я Артуру другую невесту подыщу и…

— Минуту! — четкий голос Толгатова прерывает маму. — Я не понял, Анна Ивановна, какую другую невесту? Мне нужна только ваша дочь. Именно из-за нее я здесь.

Она опять охает и удивленно оглядывается на мужчину.

— Не хочет же она? Что мне силой заставлять?

Толгатов помрачнев, как хищник подступает ближе к нам.

— Заставь. Уговори.

— Я не могу, Артурчик…

— Разумеется, — брезгливо кривится он. — Потому что ты глупая, блаженная старуха, ни на что не способная. Как ты воспитывала дочь, что не имеешь на нее никакого влияния?

— Артур, — еле слышно вторит мама, открывая для себя истинного Толгатова.

— Не оставлю тебя? Да на хрен ты мне сдалась, дура? Терпеть твой бред без Марики я не планирую. Что уставилась? Ты меня с самого первого дня бесишь своей тупостью и жертвенностью. Я вообще не представляю, как тебя дочь выносит.

Вижу, мама побледнела. Из родных она у меня одна осталась. Какой бы ни была, она моя мама, тем более пожилая. И я не позволю здоровому лбу повышать на нее голос.

— Захлопни рот Толгатов! Иди и ори на своих родителей. Ты чудовище.

Я встаю так, чтобы попытаться прикрыть собой маму.

— А зачем ты прячешь эту бестолковую старуху? Пусть смотрит мне в глаза и слышит правду. Да, я чудовище. Ты меня в такого превратила! Твоя мать сама, наверное, не умела ублажать мужчин, поэтому всю жизнь и убирала дерьмо за хитрыми женщинами и тебя не научила. Мне пришлось изменять с секретаршей, я был должен выпускать пар. Я надеялся, что ты приревнуешь. И к подруге своей приревнуешь. Знаешь, она оказалась очень жадной до денег.

— И с Аллочкой? Ох, сынок, — еле слышно спрашивает мама, узнав горькую правду и впившись мне в плечи.

— И с ней, — кивает Толгатов. — А еще я чуть не убил вашу дочь, подстроив аварию Орхану. Но я не знал, что Марика сядет в его машину. Я хотел уничтожить этого негодяя. Я на все ради Марики готов. А ты, кошелка, не смей называть меня сыном. Я такую мать, не задумываясь бы, сдал в дом престарелых. Молись на дочь за то, что до сих пор с тобой возится!

Маму затрясло.

— Мерзавец, — говорит она. — Ты обманул меня своими сладкими речами. Я же тебе доверяла…А знаешь, ты прав, я у дочери одна, и я до последнего буду ее защищать от таких подонков. Уходи Артур, забудь сюда дорогу.

Тот смеется, сорвав окончательно с себя маску благородства.

— Спустя столько лет ты решила раскаяться? Тебя эта нравственность уже не спасет. Таких мамаш врагу не пожелаешь. И что ты мне сделаешь? А?

Чувствую как руки мамы, которыми она придерживалась за мои плечи, слабеют. Тяжело выдохнув, она обмякает, а потом и вовсе падает без сознания.

— Театральное представление от Анны Ивановны. А сейчас полагаю антракт? — продолжает издеваться над ней Артур.

— Идиот! — визжу я, присев возле матери на колени. Ощупываю ее лицо — холодное. — Она не притворяется! Вызывай скорую!

В больничном коридоре тихо. Я сижу на скамейке, схватившись за голову, и жду появление доктора. Мама в операционной борется за жизнь. Толгатов черной тенью замер напротив меня.

— Доволен? — хриплю. — Теперь ты счастлив?

— Я этого не хотел.

— Но сделал. Ты же помнил, что у мамы слабое здоровье.

— Марика, пожалуйста, не начинай.

Он пытается подойти ко мне и обнять. Отмахиваюсь.

— Держись подальше. Ты мне противен.

Наконец, из операционной выходит главврач клиники. Он лично поручился за маму. Увидев его, тут же подскакиваю.

— Скажите как она?

— Несколько лет назад Анна Ивановна уже перенесла операцию на сердце. В этот раз дела обстоят хуже. К сожалению, требуется пересадка органа. Мы сможем поддерживать жизнеобеспечение некоторое время.

Опора под ногами будто зашаталась. Дикий страх и отчаяние пробирают меня насквозь.

— Я…я согласна. Я найду деньги. Умоляю, спасите маму!

— Видите ли, деньги конечно хорошо, но на органы существует еще определенная очередь. Я не ручаюсь по срокам. Вы молитесь за маму, а мы от себя сделаем все возможное.

Уставший доктор, опустив голову, шагает мимо меня. Он явно хочет отделаться поскорее. Не знаю что он за человек такой, но у меня же мама… И доктор просто уйдет, а я буду молиться? Что за бред!

— Постойте! — крикнув, бросаюсь вдогонку.

И в этот момент мне на плечо ложится тяжелая рука Артура.

— Я сам.

От Толгатова так просто не отвязаться. Под напором его авторитета доктор соглашается пройти в кабинет для серьезного разговора. А вот меня Артур внутрь не пускает, захлопнув перед самым носом дверь.

Сорок минут я мучительно жду в коридоре.

Из кабинета Артур показывается в приподнятом настроении, держа в руках какой-то документ.

— Радуйся, Марика, завтра у Анны Ивановы будет новое сердце. Осталось лишь подпись твою поставить.

Ужасная гора будто сваливается с меня, становится настолько легко, что я могу взлететь.

— Спасибо, огромное спасибо тебе!

На эмоциях подбегаю к Толгатову, чтобы обнять, едва не приняв чудовище за героя, но вовремя осекаюсь.

— «Спасибо» на безымянный палец не наденешь любимая, — приподнимает уголок губ. — У меня есть условие.

— Какое?

Ах, я едва не спутала Артура с нормальным человеком.

— Ты выходишь за меня замуж. Больше никакого Орхана. Тебе ясно? Или твоя мамаша сдохнет.

Я на его сияющую улыбку тоже ухмыляюсь. Горько.

— Ты никогда не изменишься. Псих.

Артур проглатывает мои слова, продолжая гнуть свою линию:

— И не смей рассказывать об этой ситуации Байрамову. Пока ты будешь жаловаться, а он, как всегда, разгребать твои проблемы, Анна Ивановна успеет отбросить коньки. Я поспособствую, чтобы следующее сердце задержалось подольше.

— И ты действительно считаешь, что после грязного шантажа между нами возможны отношения?

— Да, потому что я люблю тебя, Марика.

— Это не любовь, Артур, такой любви не бывает.

Мой телефон в сумочке вибрирует. Достаю его и смотрю на экран. Толгатов тоже бросает взгляд.

— Любовник твой, как чувствует, — злобно рычит. — Решай прямо сейчас. Или Байрамов, или твоя мать умрет.

Толгатов никогда не упускает возможности отравить кому-нибудь жизнь.

— Ты очень красив лицом Артур, но твоя душа уродлива.

После этих слов я принимаю звонок от Орхана.

Когда слышу его голос, невольно закрываю глаза и мысленно перемещаюсь из этого ада в теплое прошлое.

— Марика, я ждал тебя у Борна. Ты увидела мою машину и поэтому не приехала?

— Нет… — прошептав, закусываю нижнюю губу.

— Ты обижена, понимаю. Мне так жаль, что тебе пришлось выслушать непристойное предложение насчет беременности за деньги. Я спасовал, но понял, как был неправ. Не знаю, сможешь ли ты поверить мне еще раз, но я действительно тебя люблю. Я просто раньше не испытывал этого чувства, да, я растерялся, не понимал, что делаю и слишком дорожил свободой. К черту ее, если нет тебя рядом. Мне очень плохо Марика. Я готов искупить свои слова, дай только один шанс, и я все исправлю. Обещаю, ты даже слезинку из-за меня не выронишь.

Слезинку? У меня градом течет из глаз. Я боюсь открыть веки и вместо Орхана снова видеть Толгатова. Господи, как же я мечтала услышать признания в любви от Байрамова. Мне тоже так жаль…

— Ты где Марика? Мы можем встретиться? Пожалуйста.

Зажав ладонью динамик, чтобы Орхан не услышал, всхлипываю, пытаясь настроить севший от горя голос.

— Нет, Орхан. Мы больше не встретимся, потому что я…выхожу замуж.

Он несколько секунд молчит, должно быть, переваривая информацию.

— За кого? За Толгатова?

— Именно! — пищу несвойственным тоном. — Он хороший мужчина, порядочный. Я его люблю.

— Ты в своем уме?

— Да. Он во всем тебя лучше. Денег мне давал больше, цветы дороже и ночи с ним жарче, — вру. — А ты забудь меня. Не нужно нам было встречаться. Ошибка полнейшая. По сравнению с Артуром ты ноль. Ничтожество. Зеро! Иди к черту ты и все твои родственники. Хорошо, что я вовремя одумалась.

Дрожащим пальцев сбрасываю вызов и сразу закрываю ладонью себе рот, чтобы не завыть от боли. Сегодня мое истерзанное сердце разорвалось окончательно.

***

— Даже не мечтай, что наш брак станет настоящим, — сидя в машине Толгатова, холодно говорю. — Наша семья будет фиктивной. С тобой в постель я ни за что не лягу.

Артур везет меня в квартиру за вещами.

— Я и на это согласен милая. Главное, что ты рядом, и я тебя во всем контролирую.

— Ты одержимый человек Артур. Ты болен.

— Это самая приятная болезнь из когда-либо созданных, — тянется ко мне, пытаясь взять за руку, но я брезгливо отодвигаюсь.

— Зачем тебе я? Ты ведь не будешь со мной искренне счастлив.

— Твоя жизнь принадлежит только мне, и я никогда не проигрываю. С чего эта сказка начиналась, тем и закончится. Я же говорил, что ты все равно станешь моей женой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А как же Карина? Алла? — вспоминаю тех, с кем любил развлекаться Артур.

— Не знаю. Мне плевать. Зачем ты о них говоришь? Живут они, но теперь без моих привилегий. Лучше скажи спасибо за все, что я для тебя делаю.

— Не хочу, — отворачиваюсь к окну.

Артуру это не нравится.

Он что-то говорит о своей больной любви, но я его слова уже плохо воспринимаю. Внутри меня греет надежда. Я знаю, для кого жить. Оказавшись в чудовищной ситуации, я не опустила руки. Мои дети делают меня сильнее, ради них я способна на все. И я обязательно найду способ избавиться от Толгатова.

Глава 22

Орхан.

Несколько дней спустя

— Я не позволю выйти ей замуж! — схватив ключи от машины, направляюсь к выходу из дома.

— Остынь брат, — следом подрывается Раф. — Марика же высказала тебе что хотела, а потом благополучно вычеркнула из жизни, перебравшись в особняк Толгатовых и сменив номера.

— А мне все равно! Марика… она просто рехнулась. Завтра свадьбы не будет! Я украду Усольцеву из лап этого психа.

Резко распахнув дверь, спускаюсь по крыльцу.

Борну ничего не остается, как шагать за мной.

— Меня подожди!

— Согласишься на авантюру? В твоем-то возрасте и с культурными замашками?

— Одна голова хорошо, а вторая не лишенная трезвого рассудка лучше! Но ты точно уверен, что Марика согласится уйти с тобой? Ты ей признался в чувствах, а в ответ услышал лишь оскорбления.

— Не уверен, брат, но…не попробуешь, не узнаешь. Марика от кого угодно может прятаться за семью замками только не от меня.

Оказавшись за пределами двора, Борн кивает в сторону своей машины.

— На моей поедем, ее прихвостни Толгатова не знают.

Рассаживаемся по местам. Нас прерывает звук сирен, доносящийся с дороги. Обернувшись, замечаю несколько полицейских авто, мчащих прямиком к нам.

— У тебя проблемы? — настороженно интересуется Борн.

— Да вроде не было. Сейчас выясним, — отстегнув ремень, вынужденно покидаю машину.

В свою очередь, из патрульной тачки грузно показывается блюститель в погонах. Такой тучный, с отвисшим вторым подбородком. Мне вот интересно, как этот человек сдает нормативы по физической подготовке?

— Господин Байрамов? — поправив фуражку, спрашивает он, держа какую-то бумагу.

А я раздражен. Мне сейчас совсем не до правовых разбирательств.

— Будто сами не знаете. Если целенаправленно летели сюда, что аж маячки проблесковые включили, то, должно быть, и ориентировку видели. Что вам нужно?

Тот, ухмыльнувшись, протягивает мне ордер.

— Вчера вечером на вашей стройке случилось обрушение бетонной плиты на человека. Пострадавший находится в коме. По предварительным данным, причиной обрушения стал некачественный бетон. А вы были ответственный за все строительные материалы и курировали работу.

— Я, — нахмурившись, выдергиваю из его потных рук лист. — Почему я об этом узнаю только сейчас?

— Понятия не имею. На место происшествия нас вызвал Артур Мансурович Толгатов.

— А кто пострадал?

— Миньков. Знаете такого?

Разумеется. Отличный мужик, многим помогавший мне.

— Да.

— Дело еще предстоит раскрыть, а пока, — он, пропыхтев, нащупывает под пузом наручники и демонстративно достает их, — вы обвиняетесь в профессиональной халатности, повлекшей тяжкие телесные повреждения. Не исключено, что и смерть, если Миньков не очнется. Его так расплющило.

— Что за бред! Все материалы для строительства были качественными. Я лично проверял! — закипаю.

— А наша экспертиза показала, что в бетоне было слишком много песка. Тотальная экономия. Оттого не произошло должной связки между плитами. Прошу в машину для дальнейших выяснений в участке.

Мне на ум сразу же приходит ненавистный Толгатов. Этот урод подстроил ловушку и все организовал так, чтобы я узнал, когда уже станет поздно. И жертвой выбрал моего информатора Минькова.

— Я не могу сейчас, мне нужно ехать.

— Сопротивление?

Сорваться я готов, не раздумывая, только ко мне подходит Борн.

— Не усугубляй Орхан, делай, что велят. Сейчас главное обеспечить твою свободу.

— У меня жизнь рушится, брат! — проорав во всю глотку, до боли стискиваю челюсть.

Рафаэль от досады сплевывает на землю.

Все поворачивается против меня. Шагаю к патрульному автомобилю, но злость захлестывает чрезмерно, на мгновенье представив где-то внизу рожу Толгатова, со всей силы пинаю по колесу тачки.

— Порча государственного имущества, — возмущается за моей спиной сотрудник.

— Да пошел ты в жопу!

— Оскорбление должностного лица.

— Это я еще полюбовно выразился.

***

На следующий день.

В следственный изолятор меня помещать не стали.

Выделили отдельную конуру метров пяти квадратной площади. Коморка мрачная. Без окон. Одна стена полностью зарешечена. Сквозь нее мне виднеется остальная часть помещения, доступа я к ней не имею. Там на стене висит простенький телевизор. Рядом казенный стол и деревянный стул. Где обычно сидят сотрудники, контролирующие меня круглосуточно.

Время, кажется, близится к обеду, во всяком случае, я наблюдаю пересменку. Прежний сотрудник низкого звания выходит, на его месте появляется другой. Они все для меня на одно лицо.

— На подписку о невыезде или залог можете не рассчитывать, — сообщив, сотрудник приземляется на стул и достает из помятого пакета пластиковый контейнер. — Миньков этой ночью в больничке ласты склеил.

— Я не виноват.

— Разберемся! — пререкается тот, явно почуявший надо мной власть.

Когда еще выпадет такая возможность?

Вальяжно откинувшись на спинку, он открывает пластиковый контейнер. Через минуту все мрачное помещение окутывает вонью тушеной капусты.

Я, подперев спиной холодную стену, сижу на жесткой полке, прикрыв глаза. Вроде сейчас здесь нет посторонних шумов, но в голове снова и снова звучит голос Марики:

«А ты забудь меня. Не нужно нам было встречаться. Ошибка полнейшая. По сравнению с Артуром ты ноль. Ничтожество. Зеро! Иди к черту ты и все твои родственники. Хорошо, что я вовремя одумалась»

И от этого мое тело будто превращается в камень, кулаки сами собой сжимаются до хруста и боли в пальцах. Я не знаю, кому верить себе или ее словам?

Сотрудник щелкает пультом и включает телевизор.

С экрана раздается голос ведущей местных новостей:

— Мы ведем прямой репортаж со свадьбы знаменитого наследника строительной империи Артура Толгатова и его прекрасной избранницы Марики Усольцевой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои глаза прикрытие до этой секунды распахиваются. Резко встав с полки, подхожу к решеткам и, схватившись за железные прутья, неотрывно смотрю в экран.

Моя Марика в пышном белом платье стоит возле арки для новобрачных, а рядом с девушкой горделиво возвышается Артур.

Для меня же это не выглядит праздником, а сборищем скорпионов.

Неожиданно Толгатов оборачивается к камере журналиста и взглядом въедается в объектив. Это невозможно, но у меня возникает чувство, будто сейчас Артур сквозь технику пытается посмотреть на меня.

Оттого и зудит в костяшках моих пальцев, кулаки чешутся.

Когда Марика надевает на Артура кольцо, из ее глаз ручьем текут слезы. Улыбки нет.

А все умиляются. Ведущая комментирует, что от счастья и любви невеста не может сдержать эмоций.

И у меня внутри что-то обрывается. Там под ребрами, где когда-то билось сердце, становится ужасно холодно и тяжело. Все внутренности будто покрываются коркой льда.

— Выключи, — со злобой, ненавистью такой силы, что самому страшно, рычу я.

— С какой стати? Дай посмотреть, как другие жируют! — смеется сотрудник. — Со всех утюгов сегодня о свадьбе вещают. Оно и неудивительно, давно уже знаем, какую девку отхватил себе Толгатов.

— Выруби! — шибанув по решеткам, ору. — Я сейчас железо сломаю и выйду.

— А не получится, прутья толстые. — Он оглядывается. — Хоть вы богат, но на этот раз наконец-то справедливость восторжествует. Пусть ваш брат и мутит воду, но вряд ли ему удастся спасти вас от наказания. Вы, богачи, все карманы деньгами набиваете, а как дело до бедных доходит, жадничаете. Надо было нормальный бетон покупать!

***

Прошло полтора года.

Следствие велось долго, но, в конце концов, суд признал меня виновным.

Рафаэль и адвокаты не смогли найти зацепок, оправдывающих меня. Документально все было подстроено так, что те мешки с цементом заказывал именно я. Да и прораб, давший показания, это подтвердил, а после суда скоропостижно умер.

Надежда еще тлела, когда я думал о камерах наблюдения, закрепленных на строительном объекте, но они оказались неисправными. Их явно кто-то испортил, однако судья не приняла это во внимание.

Почти год я отбываю наказание за преступление, которого не совершал в общей камере.

За это время Усольцева…теперь Толгатова ни разу не навестила меня, хотя должна быть в курсе, что со мной случилось.

А я ждал, долго ждал изо дня в день, но в этом проклятом мире оказался никому не нужным, кроме брата и снохи.

Прошлые друзья от меня отвернулись, я стал своего рода изгоем в компании бизнесменов.

А сегодня среда. Конвоир приглашает меня выйти из камеры, как здесь популярно называть на «свиданку». Борн приехал. Каждое его появление как маленький праздник в моих пропитанных ненавистью буднях.

— А знаешь, жизнь в таком самобытном коллективе закаляет и чертовски пополняет словарный запас, — шучу я, едва повстречав брата.

— Ты все не падаешь духом?

— Куда уж ниже. Я и так на дне.

Что-то в Рафаэле изменилось. В его взгляде, когда-то жалеющим меня, и от этой жалости мне хотелось хорошенько протрясти Борна, чтобы перестал смотреть как на сирого. Сегодня в светлых глазах будто полыхают языки пламени и азарта.

— Ты скоро отсюда выйдешь.

— За образцовое поведение досрочного мне не дадут, даже не сомневайся. Я вчера усердно бил в рожу урке, который пытался в нашей камере выстроить иерархию. А у нас демократия.

— Вот неисправим, — шикнув смехом, Борн облокачивается на стол. — Я о том видеонаблюдении. Если устройства оказались разбитыми, значит, на них была слишком ценная информация, которую хотели утаить. Пришлось объездить половину Земного шара, но я нашел специалистка, что взялся починить камеры. Умелец из Пекина уже начал процесс.

— Думаешь, получится?

— Для меня нет ничего невозможного.

После его слов и во мне тоже что-то изменилось. Захотелось глубже дышать и вместе с тем портрет Марики в моих мыслях, что успел несколько померкнуть, вновь вспыхивает яркими красками.

— Один вопрос Рафаэль…как она?

Брат догадывается, о ком я спрашиваю, без дополнительных деталей. И сразу морщится.

— Ты мне обещал, что если освободишься, тут же переедешь за границу. Очнись, Орхан, эта девушка…

— Украла у меня полтора года жизни. Точнее, из-за нее мне так жестоко отомстили, но все же?

Борн шумно выдыхает.

— Живет в браке. Родила.

— Марика всегда мечтала о семье и детях…

От слов Рафаэля вся картинка перед глазами будто потрескалась, а в душе появилась настолько щемящая боль, что я бы завыл. Не ожидал я такого предательства от Марики.

— Не спрашивай о ней, ради бога! Тебе и без этой девицы проблем хватает. Нужно будет восстанавливать статус и свое честное имя. Знаешь, а это непросто. Еще долго некоторые особо мнительные коллеги будут относиться к тебе предвзято. Все-таки у тебя теперь криминальное прошлое.

— Ты прав, — переборов собственные чувства, вполголоса отвечаю.

— Оставь Марику и все семейство Толгатовых, и не смей за моей спиной помышлять о расправе. Опять попадешь за решетку, но уже за дело и тогда я вряд ли смогу тебе помочь. Ты не умеешь мыслить хладнокровно и хитро как я, а действуешь в порывах слепой ярости.

Зависаю взглядом на своих руках и содранной в кровь коже.

Я переверну эту жизненную страницу и постараюсь забыть девушку с обворожительными васильковыми глазами. Она сделала свой выбор, подтвердив его свадьбой. У Марики было достаточно времени, чтобы хоть намекнуть, если с ней что-то не так.

Мы все получаем то, что заслуживаем. Но именно с Марикой я впервые распробовал любовь, только вкус ее оказался горьким.