ОТ ПАТРИОТИЗМА К НАЦИОНАЛИЗМУ

Исламская контрреволюция в Иране

Патриотические издательства “Фолиум” и “Паллада” выпустили 6-ю книжку из серии “Этническая история”. Полное название этой книжки “Исламская революция в Иране: взгляд из России”, и содержит она сборник статей разных авторов, которые - согласно предисловию - “представляют собой попытку переосмысления указанных событий как феномена мировой истории”.

В чём же суть этого переосмысления? Она маловразумительная, однако, однозначно народно-патриотическая, то есть идеологически реакционная по существу переживаемых Россией проблем перехода страны в новое историческое качество развития. А потому на появление этой книжки требуется обстоятельный ответ со стороны национал-демократии.

I.

Авторы в голос утверждают, что в Иране произошла подлинная революция, которая-де утвердила власть “народа и веры”, - то есть без сколько-нибудь серьёзного анализа повторяют то, что в пропагандистских целях подчёркивал к делу и без дела сам аятолла Хомейни. Но была ли это революция? Дать ответ на такой вопрос может лишь политэкономический подход к оценке событий в Иране. А политэкономический подход показывает, что ныне в Иране утвердился режим социал-феодализма! То есть, совершенно тот же режим, что царил в Советском Союзе при коммунистической диктатуре. Ниже мы покажем, что это именно так.

Режим социал-феодализма приходит к власти в результате контрреволюции, как реакция на буржуазную революцию. В чём проявляется эта контрреволюция? В том, что её главная задача всегда и везде была одной - жестокое и полное идейной ненависти подавление и уничтожение нарождающегося в стране среднего буржуазного класса горожан, чуждого феодальному мировоззрению, отчуждающегося от традиционных для феодализма этики, нравов и морали. Разве ни это как раз и происходило в Иране после “исламской революции”? Основной прицел исламских идеологов был направлен не столько против архаично-феодальных традиций, сколько против тех новых сил, которые утверждались во влиянии на власть в результате быстрого промышленного развития после “белой революции”, то есть после объявленных шахом сверху революционно-буржуазных преобразований, ведших страну к парламентской монархии.

В своё время коммунизм для целого ряда стран стал принципиальным усовершенствованием феодализма в условиях того мира, в котором происходила индустриализация. Точно так же и исламисты в Иране произвели решительное усовершенствование восточного шиитского феодализма для получения рычагов политического разрешения новых исторических задач страны, поставленных современным миром. Необходимость именно революционного усовершенствования политических отношений в стране, в которой сохранились значительные пережитки средневекового феодализма, кроется в следующих причинах. При коренном изменении городских общественных отношений, которое происходит при быстрой урбанизации, росте численности образованных обывателей и экстенсивном расширении промышленного производства, сопровождающегося усложнением социального взаимодействия прослоек наёмного пролетариата как такового, главные феодальные собственники уже не в состоянии управлять городской жизнью посредством прежних, феодальных отношений собственности, на основе религиозной идеологии Средневековья. У них исчезает прежний сакральный авторитет наследных землевладельцев, который они не в силах использовать в городе, в промышленном производстве, в среде интеллигенции, служащих, военных. Феодальные общественные отношения и отношения собственности должны либо оказаться на свалке истории, уступить капиталистическому общественному сознанию и капиталистическим отношениям собственности, главным образом коммерческим, либо революционным реформированием преобразоваться в социал-феодальные отношения, то есть в такие, которые примиряют феодальные земледельческие отношения с городскими капиталистическими отношениями.

При всеохватном раскрестьянивании, которое характерно для переживающих врастание в мировой рынок разделения труда стран, в город и на индустриальное производство устремляются огромные массы безземельных крестьян. Они несут в своём мировосприятии гнетущие, самодовлеющие культурно-психологические традиции народно-феодального прошлого, которые обрекают их на положение беспощадно эксплуатируемых низов. Они не в состоянии приспособиться к городским буржуазным отношениям и озлобляются своим второсортным положением, становясь политизированной, склонной к анархизму массой, на уровне коллективного бессознательного восприимчивой к лозунгам социал-феодальной контрреволюции, то есть к лозунгам народной реформации феодализма, которая позволила бы им захватить в городе идеологическую и, политическую власть. Власть же им нужна для того, чтобы перераспределить экономические ресурсы в свою пользу.

Попытки авторов книжки разделить режимы коммунистов и исламистов по якобы принципиальному антагонизму атеизма и веры, с политической точки зрения наивны. Для практической политики религия, какой мы её знаем последние две тысячи лет, есть лишь одна из форм идеологического насилия и только. Причины возникновения фундаментализма, то есть политизированного исламского идеологического насилия, ничем не отличаются от причин возникновения догматизированного коммунистического идеологического насилия. Задача у каждого из этих двух видов идеологического насилия одна, восстановить сильную государственную власть и сделать её способной решать экономические и политические проблемы в складывающихся исторических обстоятельствах всеохватного раскрестьянивания. Поэтому вопрос предпочтения монотеистической идеологии или коммунистической идеологии есть лишь вопрос целесообразности и приемлемости того или другого идеологического насилия для конкретного народа и конкретной страны при решении в ней насущных проблем политической организации государственной субъектности в окружающем мире. Приемлемой оказывается та идеология, которая позволяет создать субъектность государственной власти, способную выдержать давление, как внутренних противоречий, так и господствующих в мировой экономике сложившихся и сильных капиталистических государств с явно выраженными эгоцентрическими интересами, которые ведут борьбу за раздел остального мира на зоны колониальной или полуколониальной эксплуатации.

Коммунистическая идеология, которая обосновала советский социал-феодализм, утвердилась в России из-за особенностей внутренних проблем страны. Она гораздо лучше отвечала требованиям сочетания русских народно-земледельческих культурных и духовных традиций, определявших характер производственных отношений в Российской империи, с ускоренной модернизацией страны для сохранения её в качестве державы и, больше того, просто для выживания в качестве государства как такового. Коммунистическая идеология обосновала самую радикальную северную расовую Реформацию средневекового христианства ради прорыва к научно-технологическому обеспечению ускоренной индустриализации, заменив архаично-южное по происхождению православие, которое не в состоянии было дольше выполнять для государства функцию религиозной идеологии в качественно новых исторических условиях, требовавших индустриализации страны любой ценой, на не религиозное идеологическое насилие.

Однако полувековые попытки применить коммунизм для аналогичных задач в странах с мусульманской культурной и духовной традицией неизменно проваливались. Это и побудило исламский мир к поискам собственных форм социал-феодальной идеологии. Такие поиски, в конце концов, привели к исламскому фундаментализму, к исламу в его ранней редакции. В этой редакции для завоевания приверженцев ислама среди низов его первые проповедники много внимания уделяли разработке проблем справедливости и равенства с позиции отсталого родоплеменного общественного сознания, - что делалось в пику господствовавшему в средиземноморье и на Ближнем Востоке монотеистическому имперскому христианству, - наполняя новую религию политическим, в частности антихристианским, антиевропейским, содержанием.

Подтверждение тому, что коммунизм и исламский фундаментализм (или исламизм) выполняли одну задачу, можно обнаружить в частности в поразительном сходстве процессов зарождения и развития контрреволюционных социал-феодальных идеологий и движений в России и в Иране, а также в политических судьбах их главных вождей.

Хомейни, как и Ленин в своё время, начинал политическую карьеру, выступив с решительным отрицанием монархии и с призывами к социальной справедливости как раз с той политической позиции, которая глубоко понятна народным массам, вытесняемым из села в город, где они, традиционно воспитанные на монотеистической этике крестьянского труда и общинной морали, оказываются в растерянности перед буржуазно-капиталистическим характером общественных отношений, не в состоянии понять и принять буржуазный рационализм и коммерческий индивидуализм. И на этом совпадения не заканчиваются. К примеру, яростная теоретическая борьба Хомейни против попыток “привести в соответствие со временем” шиитскую догматику чрезвычайно напоминает борьбу Ленина против любого рода реформизма марксистской догматики. Была в политической судьбе исламизма и самого Хомейни и собственная “революция 1905 года”, была и иммиграция главного идеолога после её поражения, было и возвращение “на Финляндский вокзал” в канун “великой победы революции”. Да и высказывания, вроде: "Все правительства мира должны знать, что ислам непобедим. Ислам и Коран завоюют мир. Подлинная религия должна быть божественной религией. Ислам и есть божественная религия, и потому он должен быть распространён по всему миру”, - такие высказывания по политическому существу дела повторяют, - правда, на значительно меньшей интеллектуальной основе, - те, что произносились вождём всемирной пролетарской революции шестью десятилетиями ранее.

Это само по себе говорит о существовании определённых закономерностей в генезисе идейной и политической борьбы за контрреволюционный социал-феодализм, делающих не принципиальными различия между коммунизмом и исламским фундаментализмом. И коммунизм, и исламизм на практике оказывались и оказываются лишь идеологическими средствами в достижении и обеспечении определённых исторически обусловленных этапов политического развития конкретных государств и обществ.

Не вдаваясь в дальнейшее рассмотрение подобных аналогий, всё же возможно сделать важный практический вывод: историческое развитие иранского исламизма в принципиальном плане будет мало чем отличаться от генезиса коммунизма в судьбе России. Поэтому представлять исламский режим как “беспрецедентное и поистине эпохальное явление”, что с восторгом подчёркивается в статьях В.Пруссакова и других авторов в вышеуказанном сборнике, по крайней мере, неверно.

II.

В.Пуссаков и С.Антоненко утверждают, что в Иране победила Традиция, потому что, де, вера вернулась в народное сознание в качестве альтернативы материалистической технологии управления обществами в современном мире, прежде всего на Западе. С этим можно очень и очень не согласиться.

Когда речь заходит о Традиции, следует разобраться с терминами. Перво-наперво, что подразумевать под Традицией? В Иране победила Традиция феодальных по существу вопроса обществ, - вряд ли против этого найдутся серьёзные аргументы. Но ведь была ещё и более древняя Традиция общественной организации, а именно Традиция практически всех рабовладельческих цивилизаций, Традиция дофеодальная. Её отличительной особенностью от феодальной было то, что Боги по отдельности и в совокупности не были неким сотворившим мир Абсолютом, неподвижным и вечным. Наоборот, от них веяло оккультным, но вполне явным материализмом. Они возникали из некоего бывшего первопричиной всего Хаоса в качестве борющихся, а потому уже диалектически развивающихся субъектов влияния на физический мир, влияя на него посредством противоборства, в котором каждый занимал ту или иную позицию в зависимости от собственного отношения к сиюминутному миру в каждый данный момент мирового бытия. И Волю свою они передавали, - когда этого желали, - в эзотерических знаниях, которые позволяли узнавать особому сословию людей, наделённых особыми качествами - а именно жреческому сословию.

Существование эзотерических знаний и особого сословия жрецов, познающих и добывающих эти знания, само по себе подразумевает существование и разработку технологий использования этих знаний для воздействия не только на отдельных людей, но и, главным образом, на человеческие общества. Но если это так, то не являются ли нынешние политические способы управления обществами и отдельными людьми в странах Запада, и главным образом в США, - не являются ли они отражением исторической потребности современной цивилизации в диалектическом возрождении той, самой древней Традиции человеческих цивилизаций, осуществляемом через отрицание Традиции феодальной, монотеистической, которая, в общем-то, уничтожила жреческое сословие и жреческое эзотерическое знание, в том числе и знание управления людьми и обществами.

Феодальная монотеистическая Традиция уничтожила не только эзотерические знания, но и культуру добывания таких знаний посредством познавания реальностей мира, посредством изучения его, что было необходимо, чтобы двигаться к познанию сущности богов, сущности борющихся сил, воздействующих на развитие вселенского бытия. Монотеизм, отрицая самостоятельную реальность миропорядка, сделал познание ненужным, довёл эзотеризм до стагнации и деградации, стал отрицанием прежней Традиции и постепенно создал свою собственную, воинственно антирациональную, антипознавательскую Традицию, удобную для ленивого ума и для витийствующей глупости, доведя всю глубину жреческого эзотеризма древних цивилизаций до примитивной механистической теологии и веры. Именно эта Традиция и победила в Иране посредством исламской контрреволюции. Именно по такой Традиции тоскуют наши патриоты и, сами того не сознавая, коммунисты и посткоммунисты. Последние потому, что их идеологи умудрились возрождавшуюся в прошлом веке политэкономию и социологию, то есть эзотерику познания объективных законов общественных отношений и общественного развития, действующих при становлении промышленной цивилизации, превратить в около научную догматику, используя для этого феодальную Традицию, опираясь на неё, прямо наследуя ей.

Надо ясно отдавать себе отчёт в том, что современная цивилизация есть в первую очередь и главным образом цивилизация промышленная. И зародилась она, развилась как таковая в Средней Полосе Европы. Ни одна великая цивилизация Востока, ни одна цивилизация Юга, азиатская или античная, то есть ни одна цивилизация прошлого нигде и никогда даже близко не подошла к промышленному производству, к той политической проблематике обеспечения непрерывной социологизации общественного сознания, без которой развитие промышленного производства немыслимо! Поэтому обвинения европейского сознания в европоцентризме и европейском империализме, которые в том или ином виде разбросаны по страницам обсуждаемой книжки, отражают совершенное непонимание именно этого факта.

Европоцентризм является следствием той причины, что именно на основе европейской духовной Традиции, - можно даже утверждать, на основе северо-европеоидной расовой духовной Традиции - стало возможным появление промышленного производства, и именно из Европы идут духовные истоки современной промышленной цивилизации. А эта Традиция стала возможной только при диалектическом отрицании монотеистической Традиции и возрождении в принципиально новом качестве античной европейской Традиции и античного материалистического эзотеризма. Что наиболее ярким образом проявилось в эпоху Возрождения, от которой и пляшет современная промышленная цивилизация, современные социология и политология, политэкономия и естественная наука, являющиеся основами технологий рационального и, в известной мере, эзотерического управления нынешними развитыми обществами и даже нынешним миром вообще.

Вследствие вышесказанного, придавать исламской, так называемой, революции в Иране значимость некоего поворотного события в мировой истории, будто бы изменяющего направление мирового развития к исламоцентризму, есть признак нездоровой экзальтации и кабинетного идиотизма. Наоборот, как раз исламская контрреволюция в Иране, которая является лишь одной из разновидностей социальных революций, имевших место в Европе, была прямым следствием современного северо-европеоидного европоцентризма. Она стала прямой реакцией на стремление отсталого, но жизнестойкого, имеющего глубокую историю борьбы за выживание государства любыми мерами вписаться в промышленную цивилизацию хотя бы в её кильватере и тем самым сохранить некую субъектность в защите своих имманентных интересов в современном мире. Эта контрреволюция была бы идеологически невозможной без стремления последнего шаха преобразовать Иран в промышленную державу, что, собственно, и явилось причиной появления иранского исламизма. Она стала следствием прогрессивных преобразований шаха, а не сама по себе возникла на самобытных прогрессивных идеях, целях и идеалах.

Поэтому те, кто, прикрываясь фразами о возвращении к духовной Традиции, пытаются привить в России идеи восхищения происходящим в Иране, а тем более выставлять исламскую контрреволюцию в качестве примера для подражания, - выступают как самые отъявленные реакционеры и мракобесы. Они отвлекают Россию от подлинно прогрессивных преобразований, возможных лишь на основе диалектического отрицания монотеистической Традиции, сопровождаемого синтезом современного духовного состояния России с другой, глубинной Традицией языческих цивилизаций античного мира, Традицией сословно-иерархического структурирования общества.

Нам, русским националистам, надо самым серьёзным образом учиться у Запада материалистическому мировосприятию. Нам надо тщательно изучать опыт современных промышленных держав как раз и именно в рациональном развитии знаний об обществе, о технологиях управления им, чтобы ускорить становление русского социал-капиталистического общества, нацеленного на стратегическую сверхзадачу достижения лидерства в дальнейшем развитии европейской промышленной цивилизации в ХХI веке. Только такое социал-капиталистическое общество и при таких целях способно эффективно решать проблемы современного производства России при переходе к рыночным условиям хозяйствования и при интеграции в мировую экономическую систему. Только в таком обществе возможна реальная защита интересов современного среднего класса горожан, без которого Россия экономически и политически погибнет. Это суровая и жестокая реальность, от которой нам никуда не деться. И инстинкт самосохранения российского государства, самых здоровых социальных сил среди русских раздавит в конечном итоге всех, кто попытается встать на пути этой реальности.

1 декабря 1995г.