От сессии до сессии

Глава 17

Дёрнувшись от неожиданности, оборачиваюсь на звук, уже предчувствуя, кого увижу. Очень уж памятно это характерное «Мрмяв!», впервые донёсшееся до моего слуха из недр старинного буфета, где однажды затаился от всего мира перепуганный мантикорыш, каким-то образом увязавшийся за мной из мира сновидений… Ведь это он прятался под креслом Сильвии, это его она шпыняла… и, выходит, в него, маленького трусишку, собиралась подсадить чужую душу. Поняла, что из такого тихони кровожадного монстра не вырастишь, нужно сущность менять…

И ещё — Тим-Тим говорил, что мантикоры умеют ходить по Граням, по пространственным измерениям. Значит, каким-то образом Боровичок, тогда ещё безымянный, просочился в сновидение вслед за хозяйкой. Сам или на поводке — остается только догадываться. А потом умудрился прицепиться ко мне — может, инстинктивно, почувствовав, что я ухожу не только из сно-пространства, а вообще ухожу, прочь от Сильвии, и если за меня как-то ухватиться… Вот и удрал.

Именно «как-то». Понятия не имею, что за механизм перемещения у мантикор; но фактически я сама приволокла малыша домой, в Тардисбург. Как на буксире. Просто он очень хорошо за меня уцепился, а потом спрятался.

А здесь-то, в лесу, он как оказался?

Перистые ветки густых папоротников на другой стороне полянки сотрясаются от дрожи угадывающегося под ними крупного тельца. Вот где он прячется! Один? Без Люси? Без присмотра Ксюши и Дюши? Как он вообще здесь оказался? Заблудился? Ох, сколько мыслей, а существенно сейчас одно: детёныш, похоже, и впрямь один, напуган и прячется. Плюс в текущей обстановке: он догадался нырнуть в кустики, по полянке не мечется. Минус: со страху может выскочить, рвануть домой и тогда явно будет обнаружен сверху. Потому что странное ментальное давление, вызванное чужим, шарящим по земле взглядом, нарастает. Очень похоже, что панический мяв мантикорыша услышан.

А что, если это за ним и охотятся?

От жуткого предположения становится не по себе. Но я тотчас отбрасываю ту версию. Тех, кто знает о Боровичке, тем более за пределами Долины, можно пересчитать по пальцам. А вот о самом «Детском саде» известно многим. Хоть хранители тайны и избранные, хоть и члены Совета, но… утечка информации тем вероятнее, чем большее количество голов её носит. Ведь не случайно неизвестный враг появился совсем близко от детских площадок.

Сердце у меня сжимается.

Но ведь наверняка у павильона есть автономная защита, да? Не может быть, чтобы не было!

А ведь до него идти совсем ничего, каких-то метров сто. Может, и Боровичок шёл туда же? А что, вот так гулял неподалёку, распознал по запаху своих, подобрался ближе… А тут его накрыло, как и меня.

— Кис-кис-кис! — зову шёпотом. — Малыш, слышишь? Не бойся!

Мне бы подманить его или самой приблизиться, и тогда Магино кольцо укроет нас обоих.

— Не бойся, — продолжаю тихо увещевать, — ты же помнишь меня, да? Мы встречались в большом доме, там, где ты нашёл Люсеньку. Она меня не видела, а вот ты видел. А ещё рядом был белый кот, добрый и пушистый… Я — друг, я помогу!

Понимает? Или от страха потерял соображение?

Сделав пару шагов, я замираю. Папоротник больше не трясётся. Из-под него слышится едва уловимое прерывистое дыхание. Сверкают глазищи.

— Боровичо-ок! — тяну ласковым шёпотом, и потихоньку, по шажку продолжаю движение. — Боровишечка-малышечка! Сиди там, дружок, не двигайся, сейчас я тебя спасу и отнесу к Люсе! И мы не дадим злому дяде тебя обидеть, нет, не дадим! Сиди тихонько…

Плохо то, что на подходе к папоротникам стоят насмерть густые заросли колючего боярышника. Сбоку не подберешься, лишь напрямки, перескочив небольшой открытый пятачок. Но мантикорыш жалобно всхлипывает, почти по-человечески, и я решаюсь на риск. Сжав кулак, мысленно прошу: «Не подведи, колечко, миленькое!» И в ответ на мои мольбы оно окрашивает мою руку в травянисто-зелёный цвет.

Что за…

И не только руку. Одежду. Кроссовочки. Даже, подозреваю, волосы… Вот что подразумевал мой муж, говоря, что кольцо поможет мимикрировать. Ай, спасибо! Теперь вперёд!

Умудряюсь нырнуть под лапы папоротника почти рыбкой, как в воду, распластавшись на упругом слое слежавшейся листвы. «Мям!» — всхлипывают мне в ухо, и совсем рядом я вижу испуганные, круглые, как блюдца, глазёнки. В них — узнавание, честное слово! Он всё-таки вспомнил меня! Робко трогает лапой. Позволяет себя обнять. Доверчиво льнёт всем увесистым горячим тельцем. Так мы с ним и сидим, затаившись и, наконец, выдыхая с облегчением.

Осторожно глажу его по головушке, по ушкам… Ничего, теперь мы вместе. Теперь как-нибудь дождёмся сво…

Даже сюда, под зелёные своды, с неба падает тень. Запрокидываю голову в попытке разглядеть, что же это такое, вернее сказать — кто же это там такой огромный? Но страха нет. Защитное кольцо не единожды отводило от меня беду, вот и сейчас, уверена, оно нас прикроет. Однако рядом, совсем рядом, остаются беззащитными иномирные детёныши. Всё-таки поставлен над домом магический купол или нет? Или хотя бы защита по периметру, как в нашем доме? Есть ли рядом взрослые? Можно ли как-то подать сигнал тревоги или позвать на помощь? Пытаюсь воззвать к Маге. Впервые — неудачно. Причём на каждую попытку мыслесвязи кольцо вспыхивает красным, пока я не догадываюсь, что оно же создало ментальный барьер, экранируя мысли, чтобы не демаскировали нас. Но как же мне тогда…

…И вдруг я его вижу.

Кондор. Огромный, с размахом крыльев метров пять, не меньше. Парит, нарезая круги, опускаясь всё ниже, постепенно, как акулы, сужая радиус кругов, и в центре как раз «Детский дом», а наше убежище — в хорошо просматриваемой зоне. Это от него, небесного гиганта, исходят подавляющие импульсы, от которых чернеет и жухнет трава, обугливаются и потрескивают, скукоживаясь, ветви деревьев… И вдруг навстречу дьявольскому созданию взметается с земли крылатый силуэт. Грифон!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

У малышей есть защитник!

Но тут же радость моя гаснет. Крылатый лев с орлиной головой уступает противнику в размерах чуть ли не вдвое. Не потянет он против него, ох, не потянет… Одна надежда: он хотя бы отвлечёт врага, задержит его, а там, глядишь, Мага с Аркадием подоспеют на выручку.

Летающая машина смерти не церемонится со смельчаком, бросившим ей вызов. Из разинутого клюва кондора вместе с клёкотом вырывается чёрная молния и прошивает грифона насквозь. Закричав от боли, тот камнем рушится вниз.

Упругие ветви деревьев замедляют, но не останавливают падение. С жутким хрустом ломаемых сучьев и крыльев поверженный валится на поляну в десятке шагов от нас и затихает.

— Сиди тут, — велю Боровичку дрожащим голосом. Беру себя в руки. — Не вылезай, что бы ни случилось! Показываться можно только хорошим людям, понял? Ты их почувствуешь.

Ссаживаю на землю.

— Потерпи, малыш. Скоро наши придут. Наши.

— На-ши, — повторяет от вдруг мяукающе. Удивляться нет времени, я лишь глажу его по голове и, борясь с желанием остаться, выскакиваю из укрытия. Прямо туда, к изломанному, истекающему кровью телу. Никогда не лечила грифонов, да и опыт целительства у меня мизерный, но если дон Куадро ещё жив… а он жив, потому что всё ещё в личине своего зверя!.. то я должна сделать всё возможное.

Господи, сколько крови! Она даже не впитывается, так и стоит лужицами в траве. Он большой, грифон, крупнее обычного льва, но даже в нём запасы крови не безграничны… Расправить и отвести в сторону огромные крылья не решаюсь из опасения сместить сломанные кости, просто опускаюсь рядом на колени и простираю руки над телом.

Моя обережная аура расправляется и накрывает умирающего. Мягко, невесомо, останавливая убегающую вместе с алой жидкостью жизнь. Нет времени на диагностику, я просто подпитываю тело жизненной энергией и прошу повреждённые сосуды перестать кровоточить, но не пытаюсь затянуть раны. Сращивать ткани вслепую — только навредить; пусть этим занимаются профессионалы. Моё дело — до их появления поддержать жизненную искру.

И тут за моей спиной вновь звучит отчаянное:

— Мрмяв!

Мало того, меня лупят по бедру! Лапой!

Испуганно обернувшись, обнаруживаю рядом мантикорыша, пригнувшего голову от страха, но упорно тычущего лапой в небо. А там… Прямо на нас камнем падает огромная крылатая туша.

Время замедляется. Обострённое восприятие выхватывает и укрупняет фрагменты происходящего.

Жёлтые лапы, покрытые грязно-белыми перьями.

Полуметровые изогнутые когти.

Прижавшийся ко мне мантикорыш.

Умирающий грифон.

Пульсация кольца, магия которого начинает захлёбываться — я вдруг понимаю это отчётливо…

Оглушительный клёкот, от которого закладывает уши.

Ах ты… зар-раза!

Ярость ударяет в голову. Бьёт таким потоком, что вздевает меня на ноги, заставляя, вопреки всякой логике, не съёжиться и спрятаться под защитной сферой, а напротив — выпрямиться во весь рост! Чистая незамутнённая злость на мерзавца, гнусно покусившегося на спокойствие моего личного мира, на тех, кого я люблю и жалею… на МОЁ, в конце концов! Убью!

Я даже замахиваюсь для бездумного удара… когда тело пронзает вспышка боли, которая, впрочем, и отрезвляет, прогоняя туман, застивший зрение. Перед моими глазами — стремительно приближающиеся когтистые лапы и… беззащитное брюхо, прикрытое хоть и крупными, но вовсе не бронированными перьями. Да и сам враг оказывается отнюдь не гигантом, каким воспринимался ранее, наверное, со страху. Не знаю, как мне удаётся, на древних инстинктах ли, на рефлексах, и откуда берутся силы, но только, прицельно сиганув, я тараню чудовище в бок головой и лапами, одновременно вонзая когти в не такую уж неподатливую плоть. Я сбиваю его с траектории, ошеломляю, и, пока он, грузно повалившись на траву, орёт от боли — рву и дальше, не обращая внимания на пинающие меня птичьи ноги, пока те вдруг не затихают, пока неведомая сила не сковывает меня, пока не услышу:

— Всё, Ива, всё, отпускай. Я держу его. Отпускай, Ива…

Не сразу, но я узнаю этот голос. А заодно и сказанное.

Хм. Всё?

А как же вкусные тёплые потроха? Я ведь почти добралась до сердца! И вообще — это моя добыча! МОЯ!

— Ива! Посмотри на меня!

— Ваня, слушай его и меня, слышишь? Это я, Аркадий! Посмотри на нас сейчас же, это важно! Никто не отберёт твою добычу, можешь потом и покусать, и съесть, но после, Ваня. Хочешь сладкого?

М-м?

Выплёвывая ошмётки перьев, заинтересованно оборачиваюсь. Сладенького? Я это люблю! Лапы всё ещё болезненно ноют. Ещё бы, такую тушу в полёте отпихнуть, а потом порвать неслабо!.. И с удивлением оглядываю двух человечков, смотрящих на меня снизу вверх: они едва достают мне до плеча. Ага, а ведь я их знаю, просто не думала, что они такие маленькие! И спохватываюсь.

— Сла-день-кое…

Отличный у меня голос: низкий, рычащий… кр-расивый. Так бы и слушала. Удовольствия ради повторяю:

— Обе-щал, р-р-р… Давай!

И, присев для удобства разговора, протягиваю лапищу к тому, голубоглазому, который, улыбаясь, лезет в заплечный мешок и выуживает что-то прямоугольной формы, большое, вкусно пахнущее, снимает бумагу…

Мё-ёд! Рамка мёда! Вкусно!

Они почтительно ждут.

Осторожно — люди ведь такие хрупкие, стараюсь не задеть! — беру угощение… и, вспомнив кое-что, шарю взглядом по поляне. Крошечный мантикорыш, робко мяукнув и пригнувшись под моим взглядом, не убегает, а спрашивает с надеждой:

— На-ши? Пр-шли?

Какой умный детёныш! И храбрый! Ему я протягиваю первый кусочек сотов.

Второй — Ар-ркадию. Третий… Ах ты ж, у него в имени нет р-раскатистых звуков… Есть! Мар-ркос!

— Спасибо, Ива.

Он не только благодарит. Он гладит мою лапу, совершенно не пугаясь когтей, которые, даже втянутые, куда длиннее его пальцев. Молодец. Смелый. МОЙ.

Облизывая сладкую лапищу, смотрю на неё озадаченно. И рычу:

— Кр-ровь. Должна быть. Где?

— Нет крови, Ива, — тихо отвечает Мой. Мар-ркос. — На тебе защита Светлого. Помнишь, как ты её обрела? Ты не только сама невредима, у тебя и разум в порядке: звериная ипостась тебе его не застит… Ты ведь меня понимаешь, да?

Поспешно проглотив остатки мёда, киваю. И опять смотрю на конечности.

Пустые. Липкие. Мыть.

— Мыть, — почему-то сообщаю людям. Ах, да: это чтобы они не волновались, когда я их покину. Поднимаюсь во весь рост и, едва удержавшись, чтобы не укусить поверженного врага, обхожу его тушу, спеленатую чёрной магической сетью, и бреду к воде. Вообще-то, так ковылять неудобно, на четырёх лапах ловчее… Шаги за спиной не настораживают. Пусть. Даже хорошо, что Мой рядом. Спокойно. А втор-рой, Ар-ркаша, остался с гр-рифоном и говорит нам вслед, что вызвал подмогу. И про какой-то стазис.

Мантикорыш не отстаёт, трусит рядом. Норовит прижаться к моей задней лапе. Больше не боится. Молодец. Остановившись, сажаю его себе на загривок. Мой человек, почти неслышно ступая, идёт рядом, поглядывая на меня с тревогой. Зря волнуется. Всё хорошо.

Зайдя в озеро по колено и потянувшись лапами к воде, замираю. Из зеркальной глади на меня любуется медведица. Чёрная. С белоснежным треугольником на груди. С прекрасными серыми глазками и великолепными клыками. Кр-раси-ивая — глаз не отвести!

Со спины шумно срывается в воду мантикорыш. Пискнув, сразу плывёт, заработав лапками. Радуется.

— Ты удивительна! — ласково говорит за моей спиной Мага. — И прекрасна в любой ипостаси, слышишь, Ива?

А я…

Плюхнувшись в озеро, подвываю от смеха.

«Белочка! — говорили мне. — Или зайчик! Даже в голову не бери!» Ну, Аркаша, ну, погоди!

***17.2

Стоит мне, предварительно помывши лапы и окунувшись заодно с головой, прокосолапить на берег, мой человек, которого зовут Магой-Маркосом — о как, я помню! — предусмотрительно отскакивает на несколько шагов. Да не боится он, а просто умный! Иначе был бы мокрый. Привычно, будто всю жизнь этим занималась, отряхиваюсь. Вращательная волна идёт от головы до кончика хвоста, вода разлетается красиво, веером, во все стороны… Сдержанно улыбается Мой мужчина. Малыш Боровичок пытается повторить за мной и разочарованно пищит: у него пока нет даже гривы, а шёрстка короткая, так что выходит так себе.

Прищёлкнув пальцами, Мага отсылает в нашу сторону тёплый вихрь. Мантикорыш сохнет быстро, а вот со мной сложнее. Меня много. Поднявшись на задние лапы, задираю передние кверху и кружусь, как балерина, подставляясь под воздушные струи. Несмотря на объём и кажущуюся грузность, это тело удивительно ловко и грациозно. Я точно знаю, что могу пройтись бесшумно по самому запущенному бурелому, легко переплыть широкую реку, а, выбравшись на бережок, ещё и поиграть в догонялки с оленем или лошадкой. И выиграть. Такое вот я совершенное создание.

… А что у нас здесь? Прислушиваясь к ощущениям, кладу лапу на меховой живот. То, что он чуть выпирает, определить можно лишь на ощупь, зрительно же густая шерсть его маскирует. Но с ними всё в порядке, я знаю. Как и то, что первый оборот уже отослал малышам слепок с моей нынешней ауры, который накрепко врастёт в их магические матрицы. Откуда такая осведомленность? Влияние Защиты Светлого. Теперь, хоть и с небольшим опозданием, но я понимаю недавно услышанные слова моего некроманта. Если бы не Защита — мне пришлось бы туго и при первом обороте, и в схватке с другим оборотнем. Медведица, едва проявившись, ринулась в бой, не вытеснив при этом из моего сознания меня-человека, и победила. Но если бы не подарок дяди Георгия — монстро-птиц порвал бы её когтями до полусмерти. А мог и магией пульнуть.

Вот, кстати, о монстро-птицах… Озабоченно втягиваю воздух носом.

— Ива…

Мага снова рядом, бережно поглаживает меня по плечу.

— Я уже слышу кое-что из твоих мыслей, и это хорошо. Человеческое сознание в тебе окончательно берёт верх. Позже, если захочешь пожить в этой ипостаси, мы с тобой поучимся, как выдерживать баланс между двумя сознаниями. А сейчас, прости, но пора возвращаться в родной облик. Что, понравилось быть зверем?

Неожиданно для себя я не просто обдумываю его слова, но и отвечаю мысленно:

«Конечно, понравилось. Это здорово. Мир совсем другой, и я в этой шкуре умею гораздо больше… А можно ещё чуть-чуть побыть такой?»

Он колеблется.

— Минуту-другую, не больше. И достаточно на первый раз. Иначе потом… откат очень неприятен, Ива. Первый оборот всё равно что тренировка на неразвитые группы мышц: если переборщишь с нагрузкой — придётся расплачиваться болью. И, кстати…

Он снимает куртку.

— Скоро здесь будет много народу, Аркаша вызвал целителей из Белой Розы. Обычно в дежурной группе паладинов работает портальщик, так что ребята не задержатся. Не мешало бы тебе проявиться и одеться до их появления, а то тебе самой неловко ходить голышом.

Много народу? Обеспокоенно ищу глазами Боровичка. Не испугается ли он посторонних? Успеваю заметить лишь удаляющийся в сторону полянки рыжий задок с подёргивающимся хвостиком. Бедняга неуклюж, его слегка заносит на поворотах, но любопытство гонит вперёд. Сказать бы ещё при этом, что оно сильнее страха, но… дело-то в том, что мантикорыш больше не боится, я это чувствую. Как мне на мохнатый загривок влез, так и перестал трястись. Может, он раньше так на мамке раскатывал?

Вряд ли его напугают паладины. Мимо того же Маги он проскочил, не обратив на него внимания. Общение с Люсей и пчёлками явно пошло на пользу.

Вспомнив о своей личной паранойе, снова принюхиваюсь.

Есть причина, из-за которой я оттягиваю оборот. У моей Медведицы невероятно чуткий нос, и я спешу напоследок им воспользоваться. Ещё при нападении кондора ему — носу — показалось, что к отвратительному амбре падали примешивается чей-то ну очень знакомый запах, чрезвычайно и до неприятности знакомый, слишком уж нехорошие пробуждал… не могу подобрать слова… ах, да, ассоциации! Втянув в себя воздух, виновато бросаю Маге:

— Извини, я сейчас. Мне на минуточку. Только взглянуть поближе.

И топаю вслед за Боровичком. Мой мужчина, вздохнув, следует за мной, ступая так же бесшумно.

В следующую секунду нас оглушают радостные вопли, доносящиеся с поляны:

— Вот он!

— Вот он, голубчик!

— Наш малыш!

— Наш Боровичочек!

— Маленький, куда ж ты убежал? Купаться, да?

— Ты в другой раз без нас не ходи, нет, не ходи! Вдруг кто…

— Обидит? Ж-ж-ж… а это ещё кто?

— Ж-ж-ж… З-з-з…

Жужжание становится злобным и оглушающим. Кружащиеся над пригнувшимся мантикорышем Дюша и Ксюша, девочки-пчёлки, из добрых хлопотуний вдруг превращаются в разъярённых фурий. Это они засекли пленённого монстра, потом его жертву в луже крови, сложили два и два — и поняли, что их новый любимец уцелел лишь чудом! Тела пчёл-оборотней стремительно покрываются чешуйчатой бронёй, ручки обрастают когтями, а волосы — и это потрясает больше всего — встав дыбом, собираются в иглы, длинные, как у дикобраза. На кончике каждой иглы проступает ядовито-зелёная капля.

В кустах слышится треск, будто через них проламывается кто-то немалых габаритов. Миг — и на поляну выпрыгивает сфинга, женщина-сфинкс. Тоже явно не в радужном настроении: с отросшими клыками и когтями, с отливающими металлом перьями на крыльях… На спине у неё грозно размахивает коротким мечом взрослая Горгона в тёмных очках. Батюшки, эта-то откуда взялась?

— Р-рикар-рдо! — рычит сфинга, увидев поверженного грифона. И бросается на кондора, трепыхающегося в магической сети. — Ты убил его! Пор-рву, др-рянь!

— Стоять! — слышится сразу несколько голосов, и одновременно из новорожденного портала выпрыгивает несколько человек. Один успевает преградить путь воительницам, второй и третий сдерживают пчёлок.

— Спокойно, Миу, и вы спокойно, крылатые, пленный нужен нам живым!

Злобно фыркнув, сфинга не торопится отступать. Пока целитель пытается остановить её воздушной волной и увещеваниями, коллеги спешат на помощь к грифону. Я же бочком-бочком подбираюсь к злобно каркающему кондору, безуспешно пытающему освободиться, и, наконец, узнаю его запах.

В глазах темнеет от злости. Лапы сжимаются в кулаки.

Обеспокоенный Мага пытается меня остановить, но я его не слушаю. Выпрямившись во весь нехилый рост, рявкаю со всей дури:

— Хор-рёк!

Потому что там, под этой грудой порванных перьев и стремительно регенерирующей плоти затаился не кто иной, как Хорхе свет Иглесиас, а я слишком уж на него нагляделась через Глорию и, уж будьте уверены, запомнила! Я же и в обычном, человеческом виде нюхачка ещё та. Ах, ты, мерзавец, тебе жены мало? На детёнышей охотишься?

Вновь и вновь рычу так, что у самой уши закладывает:

— Хор-рёк! Хор-рёк!

Похоже, меня клинит. Злобно тычу в сторону врага лапой, твержу имя, но вместо «Хорхе» всё сбиваюсь на «хорька», эк меня проняло! То ли я становлюсь чересчур страшной, то ли кондор пытается так освободиться — но только тело его начинает ходить ходуном. Меня ослепляет вспышка собственной ауры, и вместе с тем из пасти будто выплёвывается с последним словом сгусток чего-то плотного, вещественного… Бац! Земля ударяет по голым коленкам. А потом и по машинально подставленным ладоням. Голым. Не когтистым. Челове…

— Сеть! — неожиданно с азартом вопит Аркадий у меня над ухом. — Сеть упала! Держите хорька!

Мой некромант торопливо закутывает меня, абсолютно голую, в куртку и прижимает к себе, Аркаша рвётся на помощь паладинам, а я, пытаясь сообразить, что происходит, ошарашенно оглядываюсь.

По поляне мечется, пытаясь прорваться сквозь людской и магический заслон, мелкий зверёк, узкий, как веретено, чёрно-бурого окраса, гибкий и стремительный. Вот он умудряется юркнуть меж двух целителей, но нырнуть в спасительные кусты не успевает. Вж-жих! Он верещит, настигнутый десятком игл Дюши и Ксюши. Утыканный, как подушечка белошвейки, отскакивает в сторону…

…когда, осев на задние лапки и растопырив крылышки, наш осмелевший мантикорыш выпускает в его сторону жиденькую струйку огня из пасти. Не сжигает, но опаляет изрядно: на всю поляну разит горелой шерстью. Пытаясь схватиться короткими лапами за обожжённую морду, зверь, подвывая, катается по земле, но тут…

… снимает очки Горгона. И взглядом огромных радужных глаз пришпиливает его к земле.

Когда опалённый, как фермерский цыплёнок на кухне, зверь бесславно сваливается в траву, она надевает очки. И сердито выдыхает:

— Вот так! Паралич! Бессрочный! Теперь делайте с ним что хотите!

И наконец-то наступает тишина. Слышно лишь потрескивание исчезающего с пчёлок хитина и шорох их крылышек.

***17.3

«С миру по нитке — голому рубаха». Так оно и есть. Уже через несколько минут после моего возвращения в человеческий облик я обряжена с ног до головы. На мне Магина куртка, одна из цветастых юбок Горгоны, сапожки, доставленные невесть откуда Ксюшей и Дюшей, широкий пояс и заколка для волос от сфинги и даже ожерелье из чьих-то клыков, оправленных в золото — подозреваю, просто для красоты. Так и не поняла, кто его на меня навесил, но смотрелось офигительно красиво. Жаль, не знаю, кого поблагодарить. И всё это набралось между делом, походя. Вроде бы топчется себе народ вокруг грифона, делится Силой с целителями, особо не обращая на меня внимания; так, то один мельком взглянет, то другой… А я уже одета, и даже неплохо. Заодно приставлена к делу: поглядывать за клеткой размером с кошачью переноску, куда запихнули одеревеневшего, как полено, хорька. Бывшего Хорхе Иглесиаса, некроманта, тоже, кстати, бывшего; мужа Глории Иглесиас… ну, вы понимаете, да? С прибавлением того же статуса «бывший» ко всем званиям.

Присев на поваленный ствол неопознанного из-за обилия мха дерева, поглаживаю притулившегося к моим ногам Боровичка. Велено отдыхать, сторожить и не вмешиваться в лечебный процесс, ибо добровольцев в избытке, а у меня после первого оборота, видите ли, ужасный перекос в энергопотоках, которым теперь как минимум сутки выравниваться. Ну и ладно. Охранник из меня сугубо декоративный: надзирать за парализованным пленником всё равно, что караулить гору, дабы не убежала к Магомеду. Поэтому расслабляюсь и, поглядывая по сторонам, чешу мантикорыша за ушком, как Тим-Тима. А что? Оба котики, оба это дело любят… Малыш млеет, подставляет шейку и потихоньку поуркивает. Девочки-пчёлки, радостно жужжа, опускаются рядом и теребят его бочочки в четыре руки каждая и, кажется, счастливы. Я же, отыскав, наконец, взглядом свой рюкзак, целёхонький в куче тряпья — всего, что осталось от одежды после оборота — успокаиваюсь окончательно. Подарки на месте. Сейчас всё разрулится, выстроится по своим местам — и мы их пристроим.

Зычный глас одного из паладинов заставляет всех податься вперёд.

— Коллеги, на этом этапе сворачивается. Продолжим в Розе. Дон Куадро, как вы себя чувствуете?

В ответ слышится негромкий, но достаточно твёрдый голос:

— Благодарю вас, доны…

… хоть и каркающий. Не особо-то поговоришь с птичьим клювом. Но ура, ура! Грифон жив и молодец!

— Дон Куадро, будет легче доставить вас в госпиталь, если вы вернётесь в человеческую ипостась. К тому же, это ускорит регенерацию и закрепит результаты лечения. Мы влили в вас достаточно сил, попробуйте обернуться.

Их трое, паладинов, а рядом с ними ещё и Мага, и Аркадий, сфинга, то и дело трепещущая от волнения крылами и загораживающая без того невеликий обзор, и Горгона, снявшая очки, крепко зажмурившая и, видно, тоже помогавшая целителям каким-то неведомым способом. Все они, разумеется, заняты очень важным делами — перекладывают Рикардо Куадро на импровизированную переноску из плащей, поддерживают его морально и магически, и не видят того, за чем мы с пчёлками и детёнышем с интересом наблюдаем уже несколько минут. А именно — как подозрительно шевелится листва, как шуршат ветви ближайших кустиков. Будто кто-то застенчивый переминается неподалёку с лапы на лапу, с ножки на ножку, стараясь не двинуть ни крылом, ни хвостом. Правда, у невидимых наблюдателей никак не получается унять взволнованное сопение. С моего места оно хорошо слышно.

— Пожалуйста, тише! — говорю негромко, но строго, обращаясь вроде бы к Боровичку, а пальцем грозя кустам. За ними проносится и стихает смущённый шепоток. Раненого героя тем временем осторожно переносят в портал, при этом Аркаша присоединяется к числу носильщиков. На ходу он ещё и подмигивает мне.

Скептически приподнимаю бровь.

«Белочка, значит?»

Он ехидно ухмыляется.

«Ну, прости, Ваня, так получилось. А что, шикарная ипостась, честное слово! Ладно, душа моя, не прощаюсь, скоро буду».

— Он скоро вернётся, — поясняет и Мага, подходя и кивая на незакрытый портал. — Надо же кому-то доставить Хорхе на Совет. Дело-то серьёзное, похоже на попытку похищения, и разбирательство грядёт нешуточное. Если конечно…

Оглянувшись, он учтиво кланяется приблизившимся женщинам. Или правильнее сказать — существам? Нет, всё же женщинам.

— Если, конечно, уважаемая Страж временно снимет своё проклятье с преступника, чтобы он заговорил.

Горгона неохотно кивает.

— Да, я понимаю. Вам нужно его допросить, узнать, как он вообще сюда проник, в зачарованное место. Это важно. Я расколдую его, но при условии, что стану обвиняющей стороной. Если понадобится — и исполнителем приговора.

— Уверен, Совет пойдёт вам навстречу, уважаемая…

Он выдерживает паузу. Горгона вежливо склоняет голову. Белоснежные змейки-альбиносы красиво застывают в высокой сложной причёске.

— Страж Аида, сударь. Меня доставил сюда сударь Георг, разыскивающий по мирам родню здешних детёнышей. Я — сестра малышки Иды, и собираюсь остаться здесь, для охраны сирот. Мне сказали, что вы один из тех, кто помог выжить моей сестричке и остальным детям. Благодарю вас, сударь Маркос дель Торрес. Наш род у вас в долгу.

Они с Магой обмениваются церемонными поклонами. Сфинга меж тем обозревает кусты и рявкает сердито:

— Выходите уж! Позорище моё, кто ж так прячется?

Первой из зарослей появляется львиная мордочка, затем сразу три собачьих, во все глаза уставившихся на Боровичка. Тот, сперва привычно оробев, пытается спрятаться за мою ногу, но затем высовывает любопытный нос.

Мантикорчики и церберок энергично принюхиваются… и наш Боровичок выдаёт радостное:

— На-ши! Наши! Мряу?

И тут же из кустов выкатывается целая лавина, меховая, хвостатая, крылатая, радостно вопящая, чирикающая, лающая на все голоса, и лезущая обниматься с новеньким. Который до того растерялся, что даёт увлечь себя в настоящий хоровод и утащить куда-то в чащобу. Судя по направлению — к детской площадке.

Сфинга, заметно оттаяв, одаряет нас белозубой улыбкой.

— Прошу извинить. Надо присмотреть. Благодарим за помощь!

Она мстительно щёлкает кисточкой хвоста по клетке, шипит что-то на неизвестном языке… и успокаивается. Снова поворачивается к нам.

— Ждём в гости! Рады! Всегда! — Засмеявшись, добавляет, словно поясняя: — На-ши! Свои!

И мчится вслед за детёнышами, только крылья трепещут.

Озадаченно гляжу ей вслед:

— Мы приняты?

Горгона мягко улыбается.

— Ты — двуликая, человек и зверь. Твой мужчина вообще многоликий. Для детей, от рождения наделённых несколькими сущностями, вы свои. К тому же вы спасли их любимого Наставника и одолели зло. Вы желанные гости и друзья. Не покидайте нас.

Ксюша и Дюша растроганно вздыхают. И одновременно встряхиваются:

— А как же мы?

— А мы?

— Мы тоже спешили!

— Мы тоже спасали!

— Мы многому научим!

— И многое покажем!

— И научим защищаться!

— И ходить по Граням!

Горгона улыбается:

— Милости просим, новые Наставницы! Но ведь у вас наверняка есть и свои обязательства перед кем-то ещё?

— У нас дом, прекрасный дом под присмотром! — жужжат девочки-пчёлки.

— И новая хозяйка, добрая-предобрая!

— Но её пригласили учиться в магический колледж!

— И это на три года, до-олгих-предолгих года!

— А нам так скучно одним, и грустно!

— Нам хочется быть полезными! Мы без этого пропадём!

— А нужнее всего мы тем…

И завершаю хором:

— … у кого лапки! Вот! Вот как мы умеем!

И, по своему обыкновению зависнув в воздухе, одновременно хлопают в ладоши. На двоих — четыре пары ручек, так что аплодисменты выходят звонкие и оглушительные. По поляне словно вихрь проносится. Отряхивается и встаёт в полный рост примятая и притоптанная трава, испаряются подсыхающие лужицы крови. Покряхтев, выпрямляют и сращивают ветви деревья, пострадавшие от падения грифона. Рассортировывается по кучкам валяющийся бесхозно валежник. И даже клочья моей многострадальной одежды и обуви живёхонько собираются в целые вещички. А рюкзачок, очищенный от налипших хвоинок, шлёпается рядом со мной, едва не придавив клетку с пленным зверем.

Горгона округляет глазищи.

— О!

И, справившись с изумлением, добавляет:

— Бытовая магия высшего порядка! Как же нам её не хватало в походах и казармах! Знаете что, мои новые друзья? Я сама с удовольствием у вас поучусь!

Пчёлки переглядываются и радостно шлёпают друг дружку по ладоням. «Йес!» — завопили бы у нас сейчас.

Трогательную сцену прерывает Аркадий, шагнувший из портала.

И выходит он не один. Вместе с ним — двое из ларца… ох, простите, два боевых мага, судя по специфичной ауре: магической защите высшего порядка. Аркаша кивает на клетку.

— Забирайте, ребятушки. И сразу тащите в ваш изолятор. А мы пока продумаем, как организовать допрос. Надо же его сперва в должный вид привести.

Наморщив лоб, отслеживает, как один из помощников заключает клетку в прозрачный кокон. Всматривается в неподвижного хорька и обрывает сам себя:

— А ведь в человека-то он уже не того… не сможет. Не допросишь… Ну, Ваня, ну, молодец! Что ж, запросим у Акары хорошего менталиста, он нам всё и считает. Тогда, пожалуй, паралич с этой сволочи снимать ни к чему. Чем дольше в звере, тем слабее человеческая память, так что пущай он пока так полежит, в отключке. Упаковали? Отлично. Дальше с ним Совет разбираться будет.